Они живут рядом со мной

ЧЕЛОВЕК, ТЫ САМЫЙ СИЛЬНЫЙ, БУДЬ ДОБРЫМ

Охотник увидел след серебристой лисицы… Шкура животного стоила дорого. Стрелять нужно было наверняка, но лиса близко не подпускала. Охотник оказался рассудительным человеком: он закинул за плечо ружье и, смирившись с долгой и трудной дорогой по зимнему лесу, отправился следом за животным. Он не торопился приблизиться к лисе, чтобы не пугать ее, но все время показывался осторожному животному — лиса должна была постепенно привыкнуть к человеку… Так продолжалось несколько дней. И наконец лиса поверила, что существо, идущее сзади, совсем не опасно, и позволила подойти к себе на расстояние верного выстрела…

Эта история произошла в канадском лесу. О рассудительном траппере и дорогой шкурке рассказал в одной из своих книг польский писатель Аркадий Фидлер. Лису удалось обмануть.

Да, канадский траппер оказался рассудительным человеком… День, день, еще день — и животное обязательно поверит тебе, останется рядом и перестанет быть слишком пугливым.

Так и завоевывал я доверие жителей леса, завоевал мирным, добрым путем. Без доверия, без этого, нового в тайге, качества нельзя было и думать о том многом, что интересовало меня, что искал я на лесных тропах. Теперь животные действительно жили рядом со мной, и я мог более подробно расспрашивать их, задавать им вопросы и искать нужные ответы.

Но вместе с доверием жителей леса пришли ко мне и тревоги, и такие вопросы, ответы на которые я должен был искать у себя самого…

Осенью в тайге появились белки. Их не было весной, летом, а в конце августа эти зверьки посетили наши места. Они искали корм, искали те места, где лес приготовил для них сосновые или еловые шишки.

В нашем лесу было очень мало сосны, да и ель в этом году почти не уродила шишку. Пищи не было, и белкам предстоял еще долгий тяжелый переход… Вот тут я и предложил нескольким зверькам, объявившимся около моей избушки, немного сухарей. Белки быстро научились посещать столовую, которую устроил человек, и, как я отметил, вроде бы не собирались пока следовать за своими собратьями. Другие белки продолжили путь, а мои подопечные целыми днями нетерпеливо цокали за стеной избушки, шныряли у порога и ждали угощений.

Утром я раскрывал дверь избушки, и первым на улицу вырывался мой пес. Этот пес происходил от хороших охотничьих собак и обязан был отлично работать по белке. Он должен был разыскивать этих зверьков, затаившихся в ветвях деревьев, долго облаивать их, приглашая меня завершить охоту. И сейчас собака видела белок, поднимала лай, требуя выстрела, но выстрела около нашей избушки никогда не звучало.

Вы вспоминаете рассказ о коллективных охотах животных?.. Тогда я поведал вам, сколько труда потребовалось человеку, чтобы завоевать право участвовать вместе с собакой в охотничьем дуэте. Позже я объяснял свои неудачи тем, что не мог, мол, как следует, объяснить собаке, что требовалось от нее. А для создания нашего охотничьего дуэта требовался прежде всего выстрел по дичи, которую отыскала собака. Собака находила каждый день белок, но я не стрелял. Так рождалось недоверие пса, которым приходилось расплачиваться за доверие животных.

Белки, собака, ружье — это был первый моральный бой, который дали мне животные и который я, кажется, не проиграл.

Белки, медведи, лоси, птицы жили рядом. Одни из них просто вернулись в свои дома, как гагары и утки, другие расширили или покинули свои личные владения и переселились поближе к человеку в надежде чем-нибудь поживиться. Так появился около моей избушки и медвежонок, который помог мне ответить на многие вопросы о территории, добродушии животных, об их осторожности и уважении друг к другу. Но были у меня и такие соседи и даже жильцы, для которых присутствие человека стало необходимостью.

В нашем домике жил зайчонок с неправильно сросшейся лапкой. Пока ему жилось безбедно. Но все ближе и ближе была пора моего возвращения к людям, эта пора для меня скорее надвигалась, чем приближалась, как надвигается ожидаемая неприятность…

Что делать с зайчонком, которого человек вернул к жизни, — без меня это животное погибнет от зубов хищника?.. Как поступить с белками, которые задержались около моей избушки до зимы? А не лучше было бы не прикармливать их — тогда зверьки давно бы могли уйти и отыскать себе пищу на всю зиму в другом, урожайном на шишку лесу… А сейчас зима, шишек поблизости нигде нет — и белки обрекались после моего ухода из леса на полуголодное существование.

Легче было с медведем — он ушел сначала к овсяным полям, а затем на берлогу — ушел сам. Но около избушки преступно долго задержались дрозды-рябинники. В других местах этих птиц уже не было — они давно откочевали к югу. Но я собрал много рябины и, не подумав о последствиях, подкармливал своих друзей, попутно получая от них кое-какие интересующие меня сведения.

Пожалуй, у этих птиц, так же как и у грачей, приспособившихся зимовать на свалках в обществе ворон и галок, сигналом к началу осеннего перелета служило не изменение погоды в худшую сторону, а оскудение запасов пищи. Но пища у избушки была, каждое утро я выносил дроздам много рябины, и птицы задержались, по-своему поверив, что рябина здесь никогда не переведется — ведь пока обеденный стол, который накрывал я, не подавал признаков надвигающегося голода.

Но скоро я должен был уйти из леса, и теперь на мне лежала тяжелая ответственность за стайку дроздов, которая в один прекрасный день вдруг останется без пищи и не найдет ее даже за многие сотни километров отсюда. Гибель! Гибель только потому, что в жизнь птиц вмешался человек, вмешался вроде бы и приветливо, но, увы, не на всю зиму.

Закон равновесия в природе, который понемногу открывается для человека, и которым мы, люди, пока не научились порядочно пользоваться, подвел птиц… Игру начал я. Я замкнул на себя живую систему, состоящую из дроздов, погоды и пищи, и добился ее равновесия в новом качестве. Система могла существовать и дальше, но только вместе со мной. Я избавил птиц от поиска пищи — и теперь я не имел права взять и уйти, как не имел права замыкать систему на себя, зная, что в начале зимы игра будет окончена…

Но человек все-таки выходит из игры, разрывает систему, приводит ее в неустойчивое состояние и обрекает дроздов на гибель. Я воспользовался доверием животных и не оправдал его…

Доверие грозило обернуться для животных и еще более тяжкими последствиями, если после меня в тайге появятся люди с иными целями… Доверие грозило подвести не только того медвежонка, который пожаловал к моей избушке. Правда, здесь я чувствовал меньшую вину — в конце концов, животное пришло само. Но я мог прогнать медведя, испугать его и научить обходить людей. Я же не сделал этого.

А лоси?.. Лоси здесь никогда раньше не видели человека, вдруг встретили его, сразу не убежали, не узнали с моей стороны ничего дурного и дальше и остались рядом со мной… Рядом со мной обитало небольшое стадо лосей, которое каждый вечер выходило к ручью на ночную кормежку. Лоси доверились мне и не желали отступать даже от моей лодки… В моей лодке не было оружия. А если другая, точно такая же лодка, приплывет в этот ручей и в этой лодке будет ружье?..

Здесь, около стада лосей, я, наверное, и выполнил ту самую неблаговидную роль, которая отводилась на скотобойне штатному козлу-провокатору. Своим беспечным видом провокатор усыплял бдительность доверившихся ему животных и вел их за собой на скотобойню, где для них уже были приготовлены консервные банки.

Иногда я шел и дальше, сравнивая себя с вороной-оборотнем. Такая ворона заявлялась в гнездящуюся колонию каких-нибудь птиц и поднимала отчаянный вопль, объявляя всеобщую тревогу. Птицы считались с умением вороны знать почти все наперед, поспешно срывались с гнезд и бросались навстречу врагу, совсем забывая, что заботливый «друг», только что принесший известие о приближении врага, в любой момент может обернуться опасным грабителем… Врага птицы нигде не обнаруживали, тревога затихала, птицы возвращались к гнездам, не находили здесь и вороны, но около гнезд встречали их пустые скорлупки от яиц.

Возможно, что эти сравнения и были недостаточно точными, но примеры провокаторов и оборотней в животном мире не могли не всплыть в моей памяти. А если уже завтра по этой дороге пойдут люди, которые не уяснят себе, что нельзя стрелять в доверчиво смотрящих на тебя животных?.. Не поступят ли эти люди так, как поступил канадский траппер, который видел перед собой только дорогую шкуру?

Канадский охотник вспоминался мне еще и тогда, когда я только-только собирался на поиски Края Непуганых Птиц и Зверей. Еще тогда я задавал себе не совсем спокойный вопрос: «Животное и человек. Но вместо ружья и выстрела — доброе отношение человека к лесным жителям… Чем отплатят они, поняв мою видимую беззащитность? Если бы канадский траппер не стрелял, если бы он остался жить и дальше рядом с лисой, не ответило бы животное человеку оскалом клыков? А если бы рядом с человеком оказалась не лиса, а медведь?..»

Агрессия — это слово пришло к нам из латыни и теперь употребляется в значении «нападения» или «вызывающего, захватнического образа действия».

Вспомните рассказ «Голод. Клыки. Преграды»… Медведь на добыче, грозный рык зверя и мое отступление. Медведь вроде бы и мог предпринять нападение, мог по крайней мере вести себя вызывающе, но он только предупредил.

Да, это был знакомый медведь — он мог знать о том, что у меня не было с собой оружия и что я не опасен, но даже это не помешало грозному животному остаться миролюбивым существом…

А медведь около моей избушки?.. Наверное, подобрав «ключи» к двери и попав внутрь моего лесного домика, этот настырный зверь сумел бы натворить беды. Но я был уверен, что даже тогда животное, ворвавшееся в избушку, ограничилось бы разгромом лишь моей кладовой, где хранились продукты…

Вспомните добрую хрестоматийную сказку о двух «товарищах» и о медведе, который шепнул одному из ребятишек о трусости другого… Медведь подошел к лежащему на земле мальчишке, понюхал, полизал его и пошел дальше… Это сказка?.. Нет.

Точно с такой же «сказкой» я познакомился из официального документа. В документе поступок человека, бросившего товарища, назывался преступлением. А ситуация сложилась почти точно такая же… Один из «друзей», увидев медведя, успел забраться на дерево. Другой, обвешанный приборами, не смог последовать его примеру и приготовился принять смерть, на всякий случай закрывшись от нее руками. Медведь подошел вплотную, тронул чуть живого человека лапой и ушел, оставив людям право назвать другого человека, бросившего в беде товарища, преступником…

Я снова вспомнил о возможной агрессии со стороны животных, когда неподалеку от моего жилья прошли волки. Волки могли напасть на собаку, могли напасть на моих лесных друзей. Я вроде бы получал право стрелять в волков, как получает право стрелять в волков пастух, отвечающий за стадо. Но я вспомнил тех пастухов, которые предпочитали не убивать, а предупреждать хищников, и разрядил свое ружье в ночное небо.

После грохота выстрелов волки исчезли и долго не решались посещать территорию, занятую в тайге мной. Так был решен еще один вопрос об агрессии со стороны животных.

Пожалуй, животные по своей природе все-таки не агрессивны по отношению к мирному человеку… Те времена, когда наши еще не слишком сильные предки были предметом внимания саблезубых тигров, давно прошли. Человек стал теперь самым сильным, он вышел из пещер, покорил огонь и перестал быть добычей животных. И теперь вид, запах человека уже не вызывает ни у одного из хищников обильного выделения слюны. И только редкие хищники с патологически измененным поведением, хищники-людоеды, которые по тем или иным причинам не способны добывать себе пищу среди дикой природы, могут обратить свое плотоядное внимание в сторону людей.

Есть, видимо, и другая преграда на пути агрессии животных. Человек силен, сильнее всех, хотя бы своим оружием. И мы часто видим, что даже главный хозяин тайги, медведь, относится к нам с таким же почтением, с каким волк и лиса в свою очередь обходят медведя… Может быть, здесь действует еще один умный механизм поведения, который заранее ограждает одно животное от другого, заставляет более слабого отступить, не дожидаясь неравной встречи…

Я хочу закончить этот рассказ символическим примером того доверия, которое оказывают подчас животные своему самому сильному соседу — человеку… Таким символом стала для меня небольшая рыбешка-плотвичка…

Я искал доверия и у жителей озера. Пугливые, беспокойные плотвички научились брать корм из моих рук и даже смело пощипывали мои пальцы, опущенные в воду. Иногда эти рыбешки узнавали, что к моей лодке подкралась щука, и поспешно бросались в разные стороны.

Порой какая-нибудь из этих рыбок подплывала к моей руке, опущенной в воду, заплывала в мою ладонь и мирно шевелила плавничками рядом с моими пальцами. Такая рыбешка, укрывшаяся в руке человека, ничего не знала о щуке, подобравшейся к лодке, и оставалась спокойно стоять на месте даже тогда, когда ее сородичи спасались бегством от хищника…

Пальцы можно было сжать в кулак, можно было выбросить плотвичку из воды в лодку. Но рыбешка оставалась в моей руке свободно и смело, она могла уйти оттуда и вернуться обратно. И эта плотвичка, крошечная, слабенькая рыбка, жертва любого хищника, по-своему доверилась мне. Она не знала, что я тоже могу быть хищником, она не умела говорить, она просто шевелила плавничками рядом с моими пальцами, оставив человеку право сказать самому себе: «Человек, ты самый сильный — будь добрым».