Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Глава X

Октябрь 1789 года

Вожди Национального собрания до того доинтриговались, до того перессорились между собою, что Вольней мог объявить собрание окончательно неспособным к выполнению своей задачи в тогдашнее тревожное время. А потому он предложил отложить все дела в сторону и заняться условиями для избрания новой палаты. Когда закон будет готов, тогда можно будет созвать новую палату, а Национальное собрание закрыть. Предложение это было встречено единодушным восторгом, до того члены собрания надоели друг другу. Брат оратора, виконт Мирабо, прибавил к этому предложение, чтобы ни один из представителей настоящего собрания не мог быть избран вновь. Мирабо увидал в этом смертельный для себя удар и вооружился против этих предложений всеми своими силами. Ему удалось отклонить их. Но зато его предложение ввести английский порядок назначения министров из среды народных представителей с предоставлением им права заседать в Национальном собрании не прошло. Неккера он продолжал преследовать и способствовал изданию закона, который предоставлял только палате представителей делать займы и выпускать кредитные знаки. Когда Неккер довел до сведения Национального собрания о распоряжениях, сделанных им на основании данного ему полномочия, Мирабо стал утверждать, что эти распоряжения должны быть обсуждаемы по существу, а не приняты к сведению. Таким образом, он, с одной стороны, всю ответственность за выполнение финансового плана свалил на Неккера, а с другой, – открыл себе возможность способствовать неудаче в исходе дела.

Взяв на себя роль тайного защитника интересов короля, Мирабо тотчас же попал в самое затруднительное положение. В Париже ходили тревожные слухи, которые довели брожение общества до крайних пределов. Король действительно помышлял о том, чтобы бежать по направлению к германской границе и оттуда подавить революцию. Нетрудно было воспользоваться слухом о намерениях Людовика XVI с целью побудить народ захватить его в Версале, привести в Париж и держать там пленником. Такой акт был очень близок к его низложению, а потому вполне соответствовал интересам и видам Филиппа Эгалитэ. Еще более он соответствовал видам Лафайета; если бы король попал в Париж в виде пленника и в то же время продолжал оставаться главою государства, то обязанность охранения царствующего пленника лежала бы на Лафайете; он должен был бы наблюдать за каждым шагом короля, за всеми лицами, которые имели с ним сношения, и за всем, что творилось около него. Это дало бы ему решительное влияние на дела. Понятно, что он не мог ничего иметь против выполнения подобного плана.

Чтобы защититься от грозно надвигавшейся тучи, двор старался стягивать в Версаль преданные ему полки. Право требовать военную силу принадлежало тогда городским властям. Городские власти Версаля действительно потребовали войска для охранения порядка в городе, но Национальное собрание объявило, что в городе, где оно находится, только оно одно может требовать военную силу, и отказало городским властям Версаля. Войско все-таки явилось, ему устроен был великолепный праздник, и члены королевского семейства всячески ухаживали за ним. Петион обличал этот образ действия в Национальном собрании и вызвал всеобщее негодование своими рассказами о враждебных демонстрациях солдат против революции.

Все ожидали, что Мирабо и теперь, как в прежние времена, произнесет грозную речь и потребует удаления войска. По-видимому, для него невозможно было поступить иначе, не обличив перемены в своем направлении и не подтверждая самых мрачных подозрений относительно его сношений с королем. Между тем намерения Мирабо были противоположны. Он хотел оказать королю величайшую услугу – способствовать его удалению в такое место, где бы он мог управлять страной самостоятельно, опираясь на войско. Такой услугой он надеялся заслужить себе министерский портфель. Чтобы не вызвать против себя подозрений, Мирабо должен был сначала явиться отъявленным врагом короля и королевы. И вот он требует в Национальном собрании, чтобы только одна особа короля была признана неприкосновенной, все же члены королевского семейства подлежали суду наравне с прочими гражданами. Королева жестоко оскорбилась, услышав такое требование. Королю предложены были на утверждение выработанные Национальным собранием статьи конституции. Король соглашался утвердить их условно с целью оставить за собой исполнительную власть во всем ее объеме. Мирабо же настаивал на безусловном утверждении без всяких задних мыслей о расширении исполнительной власти.

После этого он считал уже для себя возможным направиться к своей цели относительно войск. Он произнес грозную речь, в которой обличал безобразное поведение офицеров, но не настаивал на удалении солдат, а требовал, чтобы дисциплина не ослаблялась и чтобы войскам внушалось уважение к королю и к Национальному собранию; чтобы войску воспрещены были так называемые патриотические праздники, так как совершенно неприлично пировать в то время, когда народ голодает. Затем он находил неудобным и неблагоразумным дальнейшее обличение ввиду возбужденного состояния народа.

Для того чтобы законодательному собранию легче было проглотить эту пилюлю, Мирабо преподнес ему еще одну конфетку – потребовал, чтобы всякое распоряжение короля непременно было скреплено министром. В то же время он продолжал пугать царствующую чету. Он наводил ужас на Ламарка и двор, уверяя его, что они слепы, что они не видят пропасти перед собою, что чернь будет волочить тела короля и королевы по улицам.

5 октября разразилось возмущение. Толпы женщин и вооруженных мужчин кинулись на Версаль; одни требовали хлеба, другие – чтобы король был переведен в Париж и избрал этот город местом постоянного своего пребывания. После резни народ победил, придворные экипажи были задержаны, королю отрезаны пути к бегству. Мирабо воспользовался смутою, чтобы затеять новую интригу. Мы видели, что когда-то он замышлял вручить регентство герцогу Орлеанскому; теперь он хотел опять устранить короля и вверить управление государством другому его брату, графу Прованскому, будущему Людовику XVIII. Немудрено после этого, что королевская чета приписывала восстание 5 октября интригам Мирабо и что Мунье вынужден был исключить его из списка лиц, которые должны были сопровождать короля при въезде в Париж. Между тем Мирабо предложил нераздельность законодательного корпуса и короля, после чего и законодательному корпусу пришлось заседать в Париже.

Вскоре после приезда в Париж Мирабо составил подробный план переселения короля в такое место, где бы он мог управлять страной самостоятельно. По его мнению, король не должен был удаляться к восточной границе, это объяснялось бы намерением подавить революцию с помощью иностранных штыков; ему следовало избрать себе резиденцию на западе, в преданной ему и защищенной войсками местности. Так как король и законодательный корпус нераздельны, то отказ Национального собрания следовать за ним мог бы дать ему повод собрать новую палату представителей. Этот проект составлен был для графа Прованского; если бы он осуществился, то в результате оказалась бы такая же междоусобная война, как при Карле I Английском. Услуга следовала за услугой. Мирабо возражал против назначения королю содержания только на один год; он настаивал на том, чтобы в указах король назывался царствующим милостью Божьей.

Так как свалить Неккера было слишком трудно, то Мирабо задумал удалить одного из его товарищей, чтобы очистить для себя министерское кресло. Он обвинил министра, графа Сент-При, в том, будто он 5 октября сказал женщинам, требовавшим хлеба: “Когда вы имели одного короля, у вас был хлеб; а теперь, когда у вас 1200 королей, вы к ним и должны обращаться”. Рядом с этим он защищал герцога Орлеанского, которого Лафайет хотел удалить в Лондон за его участие в происшествиях 5 октября. Герцогу все-таки пришлось удалиться.

В то время, когда Мирабо бил таким образом направо и налево, вожди революции почувствовали в своих руках такую большую силу, что задумали захватить власть. Для этой цели назначена была большая сходка в доме госпожи д’Аррагон. Сюда явились не только претенденты на министерские кресла, но жаждущие получить дипломатический пост, место интенданта, губернатора и т.д. Знаменитый триумвират – Дюпор, Барнав и Ламет – тоже был там. На первом плане стоял вопрос о свержении Неккера; оказалось, однако же, что этот человек был еще слишком популярен для того, чтобы возможно было нанести ему такой удар. С целью ускорить его падение придумали сделать его президентом министров, а министром финансов – Талейрана, который своим управлением должен был окончательно его дискредитировать.

Таковы были союзы того времени, они составлялись с целью погубить друг друга. Мирабо чувствовал за собою еще так мало веса, что не решился претендовать на министерский пост, а выбрал для себя место простого советника короля, то есть министра без портфеля. Союз тотчас же начал разлагаться, Мирабо решил действовать против Неккера всеми своими силами. Повод к нападению подало то обстоятельство, что исполнительная власть старалась по возможности препятствовать обнародованию постановлений Национального собрания и в особенности постановления от 4 августа. До Неккера ему не удалось добраться, точно так же, как все его речи о парижском голоде и тамошних беспорядках, а равно и закон об охране, не помогли ему добраться до Лафайета. Генерал держал в эту минуту в руках судьбы Франции, и когда 24 октября министерство доведено было до того, что изъявило готовность уступить свое место другим, более способным людям, тогда от него зависело явиться их заместителем. Но он не изъявлял готовности сделаться советником короля. Зато возникло предположение удалить Мирабо, назначив его куда-нибудь посланником. Как сильно возвысился Мирабо, видно из того, что он смотрел на такое назначение как на почетную ссылку. В прежнее время он ухватился бы с жадностью за дипломатический пост при каком-нибудь ничтожном германском дворе, теперь же он соглашался только на почетное назначение в Лондон, но с тем, чтобы остаться в Париже и получить от короля письменное удостоверение, что весною он получит министерский портфель. По поводу предложения Талейрана о конфискации церковных имуществ он доказывал, что церковные имущества не принадлежат духовенству, что большая часть этих имуществ пожертвована была церкви королями, а все, что дали короли кому бы то ни было, народ может отнять. Теми имуществами, которые даны были частными лицами и приобретены другими способами, духовенство управляет опять-таки не на правах собственности, а в качестве чиновников государства и народа. Они так же мало составляют его собственность, как корабли – собственность матросов и морских офицеров. Так как всякое право собственности вытекает из государства, то государство имеет право сделать церковные имущества своей собственностью, назначить духовенству жалованье, содержать церкви и помогать бедным за государственный счет.