Опаленные войной

3

Громов хорошо помнил, что оставил пленного и водителя у изгиба траншеи. Теперь же оказалось, что они сидят в какой-то полузасыпанной, обрамленной воронками яме. Причем с обеих сторон окоп был тщательно перепахан снарядами.

– Ну и наделили ж вы меня, лейтенант, пленничком, – попытался было выплеснуть свое неудовольствие младший сержант-мотоциклист, но, услышав грозный окрик Громова: «Отставить разговоры!», тотчас же умолк.

– Кто он такой, попытались выяснить?

– Да нет.

– А следовало бы, товарищ младший командир. На войну как-никак собрались. А перед вами – десантник. Что тут у вас происходило?

– Как что? – огрызнулся мотоциклист. – Не видите: будто специально по нас целились, – проговорил, едва сдерживая дрожь. Он все еще сидел, упершись штыком в грудь пленного и таким образом прижимая его к стенке окопа. Но самое любопытное, что рядом, и тоже с винтовкой в руках, полустояла-полусидела Мария, которую Громов до поры как бы не замечал. Время от времени над ними безумно высвистывали долетавшие с противоположного берега пулеметные очереди, поэтому все трое предпочитали не высовываться. – Да еще этот гад… – продолжал плакаться мотоциклист, – бросился на меня. Если бы не Мария…

– Ну при чем тут я?! – перебила его девушка, почувствовав себя неудобно за слабоволие младшего сержанта. – Только прикладом по голове, чтоб не очень…

– Мой санинструктор, – представил ее Громов майору. – Последняя надежда гарнизона.

Тот придирчиво оглядел девушку, на какое-то мгновение просветлел, но, встретившись со взглядом Громова, понял, что флиртовать слишком опасно, и сразу же вспомнил о ране.

– Болит слегка, – прижал к голове запятнанный подсохшей кровью платок.

– Давайте, перевяжу, – предложила Мария.

– Ладно, бинты марать. Имея такого санинструктора, я бы пооберегся лезть под пули, – посоветовал он Громову.

– И все же, давайте перевяжу, товарищ…

– Майор, – подсказал тот. – Вообще-то, можно и перевязать. А ты, лейтенант, веди этого мерзавца к моему блиндажу. Желаю задать ему, сукиному сыну, несколько принципиальных вопросов. Если только согласишься побыть переводчиком. Ты-то по-немецки неплохо шпаришь.

– Пробую…

– «Пробую»! – хмыкнул майор. – Мне бы так. Когда ты заорал на немецком, я, признаться, даже вздрогнул: «Сам-то он не ихний ли?» – объяснил мостовик уже по дороге к командирскому блиндажу, оставшемуся по счастливой случайности неразрушенным.

– Но когда я скомандовал: «Огонь!» – успокоились.

– Только тогда, – простодушно признался майор.

Пленный шел спокойно, но заложить руки назад отказался. Это был рослый крепкий парень лет двадцати семи. Худощавое аристократическое лицо его чуть-чуть искажал приплюснутый боксерский, очевидно уже претерпевший пластическую операцию, нос. А густые, черные, слегка волнистые волосы и смугловатый цвет кожи указывали на то, что в нем бурлила кровь предков далеко не арийского происхождения.

У блиндажа пленный остановился и с прощальной тоской взглянул на тот берег. Он видел, что там уже хозяйничают немецкие части, и, наверное, проклинал изменившую ему удачу. А еще был миг, когда Громову показалось, что диверсант решается: «Не попробовать ли прорваться к реке?»

Возможно, он и попытался бы сделать это, но из окопов и блиндажей на него смотрели десятки вооруженных людей. И пленный понял: «Не удастся!»

– Товарищ командир, – подбежал к майору какой-то сержант. – Гранатами забросали… В плен так никто из них и не сдался. Последний, пулеметчик, по-моему, застрелился. Двое бросились в воду, но их накрыло снарядом.

– Воюй, Бонапарт, воюй, – пробасил майор уже из входа в блиндаж. – Начинаешь неплохо. А пленный у нас уже образовался. – И, считая, что похвалу сержанту он выдал, тут же предложил Громову: – Знаешь, давай поговорим с ним прямо здесь. Там у меня темновато. А я его видеть должен. Всего, насквозь.

Лейтенант приказал пленному сесть на ступеньку. Водитель тотчас же предусмотрительно прилег на бруствере у него над головой. Сам майор остановился у дверного косяка. Воспользовавшись ситуацией, Мария достала из сумки санпакет, но подойти к майору не решалась. Так, с пакетом в руке, она и стояла возле Андрея.

– Ну, перевязывай, перевязывай, – подбодрил ее бонапартист. – Челюсти-то у меня будут свободны. Спроси его, лейтенант, в колонне были и русские? Я отчетливо слышал русскую речь, – сказал майор, уже не обращая внимания на санинструктора.

Андрей перевел вопрос пленному.

– Были, конечно, – неохотно ответил немец. – Человек двадцать.

– Перебежчики, что ли? – удивился майор.

– Из эмигрантов. Их специально готовят для заброски в ваш тыл.

– Значит, это был целый батальон диверсантов? – ошарашенно уточнил майор. – То-то, я вижу, в рукопашном по-нашему дерутся.

– Можете называть их и так, «диверсантами», – невозмутимо согласился пленный. И Громова удивило, что германец не отказывается отвечать, не становится в позу. При этом, правда, не скрывает своего пренебрежения к допрашивавшим, но это уже не имело значения.

– Какова была ваша личная задача? Как вы оказались в этой банде?

– Я буду отвечать только на вопросы, касающиеся русских, – вдруг ответил немец, объясняя Громову свое предыдущее поведение, и презрительно сплюнул. – Особой тайны это не составляет.

– Ваше звание? – спросил его Громов. – Вы офицер?

– Офицер, естественно, – неожиданно ответил тот по-русски. – Если уж это так важно.

Майор и Громов удивленно переглянулись.

– Так он, Бонапарт, еще и по-русски шпрехеншпандолит! – первым отреагировал мостовик.

– И почти без акцента.

– Чего ж молчал? – переговаривались они так, словно самого диверсанта при этом не было. – А ведь это меняет ситуацию. Теперь им и в штабе заинтересуются.

Громов успел заметить, что пленный говорил почти без акцента. Можно было подумать, что говорит украинец, довольно хорошо знающий русский.

– Выходит, тоже из эмигрантов? – снова включился в разговор майор, обращаясь теперь уже прямо к пленному.

– Я – ариец, – с вызовом ответил тот и поднялся во весь свой почти двухметровый рост.

– Врешь, – помахал пальцем майор. – Ариец! Знаем мы таких «арийцев». Из этих, из белогвардейцев небось. Из недобитых.

– Впервые в жизни мне не верят, что я ариец. До сих пор верили.

– И все же, кто вы на самом деле? – спросил его Громов по-немецки. Ему казалось, что на вопросы, задающиеся на его родном, немецком, пленный будет отвечать охотнее. Кроме того, ему хотелось поупражняться в языке противника.

– Что вас удивляет, лейтенант? – ответил тот. – Что немец говорит по-русски? Я же не удивляюсь, слыша, как вы довольно свободно говорите по-немецки. Вы готовили своих людей, мы – своих.

– Меня никто специально к войне не готовил.

– Еще бы. Вас конечно же готовили к защите родины, – иронично ухмыльнулся пленный. – Но, по сути, к одной и той же цели. Кстати, пленных у вас расстреливают, лейтенант?

– Нет. Поступают согласно конвенции. Если, конечно, вы соответственно будете вести себя в плену.

– Ложь, лейтенант, – желчно улыбнулся пленный. – Мне хорошо известно, как у вас поступают с пленными.

Громов хотел перевести это майору, но тот жес-том остановил его, дав понять, что уловил смысл разговора. Как оказалось, он тоже немного владел немецким.

– Когда ваши собираются форсировать реку? – спросил он немца по-русски.

– На этот вопрос я отвечать не буду.

– Не желаешь, значит?

– Не желаю.

– Слушай, ты!.. Еще раз спрашиваю, когда вы будете форсировать? – спокойно повторил вопрос майор. – И ты обязан отвечать, иначе я тебя тут же…

– Хорошо, отвечу. Форсировать будут сегодня, – молвил пленный по-немецки. – Уже к ночи ваши трупы будут плавать в этой реке. Можете в этом не сомневаться. – И выждав, пока Громов переведет ответ майору, вскинул руку в фашистском приветствии.

– Отправьте его в комендатуру, майор, – посоветовал Громов. – Пусть допросят основательнее. Нужно узнать, что там у них за спецподразделение. Думаю, речь идет об одном из батальонов полка особого назначения «Бранденбург». – Громов умышленно назвал полк, чтобы показать пленному, что они уже знают о существовании такой части. – Эти самые «бранденбуржцы» уже промышляли в нашем тылу.

– Откуда такие сведения? – удивился майор. – Да к тому же у рядового коменданта дота?

– Сам с ними сталкивался. Успел. Ну, мне пора в дот.

Будто не желая выпускать его из окопа, на противоположном берегу затявкал пулемет, и пули просвистели несколькими сантиметрами выше голов пленного и Громова. Вместе они и присели, почти уткнувшись лицами друг в друга.

– Господин лейтенант, – обратился к нему пленный после того, как по правому берегу ударили орудия и пулемет снова умолк. – Пристрелите меня, ради бога. Если уж принимать смерть – то от руки офицера. Храброго офицера.

– Этого удовольствия я вам доставить не могу.

– Боитесь понести наказание от своего командования?

– Какое тут командование и какое наказание…

– Вот именно, – приободрился Штубер, переходя на русский. – Кто этим будет заниматься?

– Ну, во-первых, я сомневаюсь, что вы действительно офицер, – решил воспользоваться ситуацией Громов.

– О Господи, неужели я мог бы выдавать себя за офицера, не будучи им?

– А почему не мог бы?

– Это не по законам войны.

Громов удивленно уставился на него.

– Какие еще «законы войны»? Можно подумать, что вы пришли сюда не убивать и выжигать эту землю, а блистать своим германским рыцарством.

– В таком случае вы забыли, что древние блистали своим рыцарством не на балах и дипломатических раутах, а… на войнах, во время которых они, увы, убивали и выжигали.

– В общем-то тоже верно.

Если майор и терпел этот их диспут, то только потому, что Мария слишком старательно забинтовывала ему голову и, похоже, бонапартисту приятно было как можно дольше задерживать ее возле себя. Вместо того чтобы вмешаться и прекратить их совершенно неуместную, на его взгляд, военно-полевую полемику по поводу истоков рыцарства, он благоденственно вдыхал запах волос этой красавицы, легкий, но все равно пьянящий аромат ее тела, настоянный на резковатом, но таком знакомом букете одеколона «Сирень».

– В моем положении логичнее было бы скрывать, что я офицер, а тем более – офицер СС, нежели повышать себя в чине. С рядового-то каков спрос?

– И какой же у вас чин, позвольте полюбопытствовать?

– Оберштурмфюрер СС.

– А в переводе на обычный армейский язык?..

– Приравнивается к вашему старшему лейтенанту. Обер-лейтенант войск СС.

– Божественно.

– Теперь вы согласны исполнить мою просьбу и, как офицер офицера…

– Я ведь сказал, такого удовольствия доставить вам не могу. Ситуация позволяет переправить вас в тыл, а значит, это мы и сделаем. В принципе, пленных у нас, как я уже сказал, не расстреливают.

– Даже офицеров СС?

Громов замялся, не понимая, почему пленный так упорно выделяет тот факт, что он офицер СС.

– Честно говоря, я не знаю, существуют ли какие-либо инструкции относительно офицеров СС. Лично меня с ними не знакомили.

– «Честно говоря», – повел подбородком оберштурмфюрер. – Странно слышать такое в окопах коммунистов, очень странно…

– Только что вы рассуждали о рыцарстве и законах войны, этим рыцарством порожденных.

– Э, бонапарты, я уже не понимаю, кто кого здесь допрашивает, – недовольно проворчал майор и, потершись свободной от бинта частью щеки о руку Марии, дал понять, что бинтоэкзекуция завершена. – Понимаю, лейтенант, что с первым пленным офицером общаться приятно, то есть, – спохватился он, – я хотел сказать «интересно». Но только ни черта вы из этого своего допроса из него не выудили. Он вас допрашивал дольше и успешнее. И никакой он не немец. Из наших, видно, из белоэмигрантов.

– Не думаю. Впрочем, он в вашем распоряжении, – пожал плечами лейтенант. – Главное, что мы выяснили: он владеет русским и принадлежит к полку «Бранденбург», в котором проходят стажировку их диверсанты. Все остальное для нас, полевых офицеров, особого интереса не представляет. Зато там, в штабах повыше, такой информацией будут наслаждаться. Вы закончили, санинструктор? – обратился к Марии, не давая майору вставить хотя бы слово.

– Как видите.

– В таком случае разрешите отбыть в распоряжение своего гарнизона, товарищ майор.

Уловив, что Громов обиделся, майор по-крестьянски покряхтел и искоса взглянул сначала на Кристич, а затем на оберштурмфюрера.

– Ну, не будем портить отношения из-за этого поганца, – сказал он. В эти мгновения он казался лейтенанту эдаким добряком, которому неудобно стало от того, что из-за какого-то пустяка чуть было не поссорился с соседом. – Можешь еще остаться. Немцы попрут нескоро. Теперь им следует готовиться к переправе по-настоящему. С мостом у них явно не получилось.

– Теперь надо сделать так, чтобы и с переправой у них тоже не получилось.