Опалы Нефертити

Избитые и измученные

Том Риджер и Гурмалулу снова стояли в мрачном зале подземного дворца в ожидании приговора.

И вот со стороны трона прогремел знакомый голос:

— Несчастные, не ждите пощады!

Еще до того как раздался голос, лишь увидев снова Радужную Змею, Гурмалулу распростерся на каменном полу. Отвечал только Том:

— Я стал стрелять после того, как твои люди начали швырять в нас камни.

— Я не за это сужу тебя, а за убитую кошку!

— Я убил ее нечаянно, в ярости, да и кошку ведь, а не человека!

— За человека тебя можно было бы еще простить. За кошку — никогда! Мои люди — это просто рабы, кошки же — священны. За такое преступление в моей стране существует только одно наказание — смерть. Кошка — символ луны, богини Бастет. При любом бедствии, пожаре или наводнении египтяне с риском для жизни бросаются спасать своих домашних кошек, живую богиню Бастет.

Том почувствовал, что губы у него пересохли.

— Но я не убью вас сразу, — добавил Эхнатон. — Мы спросим богов. Если факел Осириса вспыхнет сам по себе — значит Верховный судья пощадил вас. Тогда пощажу вас и я. Но если он не вспыхнет, вы погибнете в колодце с тайпанами.

Он немного помолчал и затем воскликнул:

— Падите ниц перед чудом! Осирис вершит свой суд!

Том Риджер понял, что положение серьезно. От этих дикарей и их дикарских фокусов зависит его жизнь. Поэтому он поспешил выполнить приказание и бросился наземь, но так, чтобы видеть, что происходит вокруг.

Стражники тоже уткнулись лицами в землю, прижавшись лбами к каменному полу.

И вот по стене поползло блестящее светлое пятно, спустилось на пол, приблизилось к драгоценному светильнику и остановилось на факеле. Смола задымилась, затрещала и вдруг вспыхнула. Том проследил за направлением светлого луча и увидел высоко в потолке, рядом с отверстием, золотой диск, отполированный до блеска. Ясно, это было вогнутое зеркало, которое собрало солнечные лучи и фокусировало их на факеле.

Чудо произошло! Значит, таинственный фараон, который управлял зеркалом, не желал их смерти. Этим примитивным чудом он оправдывал свою милость к пленникам перед своими подданными. Но для чего? В сущности, это не имело значения. Ради спасения своей шкуры Том был готов на любые условия.

— Встаньте! — прогремел голос. — Смотрите! Чудо произошло! Осирис послал свой огонь с неба. Осирис дарит вам жизнь.

Черные воины и Гурмалулу, разинув рты, смотрели, как разгорается пламя.

Голос говорил:

— Эхенуфер, отведи их в темницу! Там они будут ждать моего решения.

И добавил, говоря уже, казалось, самому себе:

— В сущности, мое прощение вас не спасает. Все вы осуждены. Все вы умрете. Все вы навсегда освободитесь от страданий.

Стражники вывели их из храма. При падении Гурмалулу сильно ушиб ногу и сейчас хромал, но из его стиснутых губ не вырывалось ни стона, ни звука. Их провели по тесным коридорам и крутым лестницам и втолкнули в камеру, где лежал связанный Бурамара. Каменная дверь за ними захлопнулась. Пленники в смятении огляделись. Делать было нечего, и они в отчаянии опустились на ворох белого сена.

Прошло несколько минут, которые они провели в молчании, замкнувшись в себе. Наконец Том Риджер не выдержал и с издевкой в голосе произнес:

— Значит и ты здесь, Бурамара, борец за правду?

Бурамара молча посмотрел на него.

— А где же другой правдолюбец, мистер Димов?

Следопыт пожал плечами.

— Его повели в одну сторону, меня — в другую.

Наконец Том задал вопрос, который его живо интересовал:

— А где мисс Мария?

— О ней я вообще ничего не знаю. С тех пор как нас взяли в плен, так вот и лежу здесь связанный.

Голос его звучал искренне. Но Том не мог ему простить того, что произошло.

— Значит, это ты, — злобно повторил он, — обвиняешь своего шефа в убийстве?

— Я — ищейка, которая вынюхивает следы, — ответил Бурамара. — Я только указал, чьи это следы. А виновен ли ты — это не мое дело. Чернокожий не может быть судьей. Он не человек. Чернокожий имеет право только танцевать или метать бумеранг перед кинокамерами туристов. И заменять собаку, когда та потеряет след.

— А ты бы чего хотел? — процедил сквозь зубы Том. — Чтобы мы вам позволили сжигать наши пастбища, убивать наших овец, разворовывать наши урожаи? Вы только это и умеете. Ничего больше.

Бурамара не обиделся на это оскорбление. Он был метис, цветной. Только белые имеют право обижаться. Поэтому он кротко ответил:

— Это всем известно. Одна овца стоит дороже одного цветного. В Австралии овцы съели чернокожих.

Том невольно закивал головой в знак согласия. Так оно и было. И не только в Австралии. В Англии тоже. Там ради пастбищ лорды согнали с земель крестьян. И многим из них пришлось эмигрировать в Австралию. И здесь их потомки из-за овец преследовали чернокожих.

Бурамара добавил:

— В Северной территории еще встречаются чернокожие, потому что там нет овец. А как только будут истреблены собаки динго, придут овцы. И тогда черным придется убираться.

— Конечно же, убираться. Раз они не поддаются цивилизации.

— Наверно, ты прав, мистер инспектор. Надо было бы и их приобщить к цивилизации и сделать охотничьими собаками, как меня...

— Ты ненавидишь белых. Завидуешь им. Поэтому так и говоришь.

Бурамара мог бы возразить, сказать, что не ненавидит ни белых, ни черных. Он был метисом. Для него и черные и белые были родственниками. К белым он даже был ближе. Потому что мать его была белая. Потому что черный его отец причинил ей страдания. Он не знал, кто его отец, не знал и имени матери. Когда-то племя нашло в пустыне умершую от жажды белую женщину с ребенком на груди. Его воспитали как черного. Но Бурамара не забыл, кем была его мать. Что-то влекло его к белым. Он стал батраком на ферме Джейн... Той, из-за которой он не мог даже смотреть на икону с изображением мадонны... Если бы белые знали...

Он мог бы многое сказать им. Но молчал. Лучше, чтобы они ничего о нем не знали. Он не искал их сочувствия и замкнулся в себе.

Том Риджер не мог долго пребывать в бездействии. Он завозился в сене.

— Веревка режет мне руки! — простонал он. — А бог знает, до каких пор продержат нас здесь эти дикари!

И лишь тогда подал голос Гурмалулу:

— Нас могут и съесть. Есть такая легенда. Где-то возле гор Радужной Змеи живет старая Бугудугада. У нее столько собак динго, сколько пальцев на руках и ногах у стольких людей, сколько пальцев на руках и ногах у одного человека. И она кормит их человеческим мясом. Что, если нас взяла в плен Бугудугада?

Том не стал его слушать.

— Надо отсюда выбираться! — вслух высказал он свою мысль. — И чем скорее, тем лучше! Не доверяю я этому полоумному фараону. Неизвестно, что придет ему в голову в следующий момент.

Гурмалулу, скорчившись в сухом сене, сидел, обхватив обеими руками распухшее колено, и молчал, уставившись в каменную стену рассеянным, лихорадочным взглядом. Том догадался, что несчастный алкоголик наяву видел обещанные бутылки виски. Руки его дрожали.

Бурамара на спине подполз к нему.

— Молчи! — прошептал он. Затем ухватился зубами за узел веревки, стягивавшей руки аборигена. Зубы европейца не смогли бы справиться с такой задачей. Однако зубы Бурамары были крепкие, словно кремневые наконечники туземных копий. Развязать узел он не смог, но в конце концов ему удалось перегрызть его. Второй узел развязался гораздо легче. Затем третий. Наконец веревка упала на пол. Освобожденный Гурмалулу начал разминать затекшие суставы.

Бурамара перевернулся на живот и протянул ему связанные руки.

— Давай развяжи меня!

Но Том Риджер его опередил:

— Нет! Сначала меня! Я не могу больше ждать!

Конечно же, Гурмалулу выполнил волю своего хозяина, своего спасителя и благодетеля, поставщика виски. Несколькими ловкими движениями он освободил руки Тома. Том Риджер ощупал карман, проверяя, там ли пистолет. Прикосновение к холодному металлу придало ему уверенности.

В это мгновение снаружи раздались шаги, засов загремел и каменная дверь медленно отворилась. Все трое мгновенно бросились на свои подстилки, пряча за спиной развязанные руки. В камеру вошел тюремщик, который принес им еду и воду. Он мельком взглянул на них, но ничего не заметил. Однако Том Риджер успел заметить, что взгляд дикаря на этот раз был еще более отрешенным, совсем пустым, отупевшим. Похоже, что наркоман недавно принял очередную порцию опиума. Движения его были вялыми, неверными. Он не мог даже совладать со своими руками, с трудом удерживая в них принесенную еду. План родился моментально. И немедленно был приведен в исполнение. Словно зверь, Том бросился на аборигена и еще в прыжке зажал ему рот. Одновременно на стражника бросился и Гурмалулу. Не прошло и минуты, как схватка было окончена. Связанный, с кляпом во рту, тюремщик лежал на полу рядом с Бурамарой.

Том Риджер потащил за собой Гурмалулу.

Удивленный, Бурамара крикнул:

— А меня? Меня почему не развяжете?

Том Риджер даже не обернулся. Вытолкнув из камеры своего заколебавшегося соучастника, он бросил через плечо:

— Нет времени!

И начал закрывать дверь. Уже опуская засов, он добавил:

— Слишком много знаешь, вот почему. Скажи спасибо, что я не прикончил тебя.

И, не теряя времени, он двинулся по коридору. Глаза его скоро привыкли к темноте. Справа он увидел какой-то проем, дверь другой камеры. Не там ли сидит Крум Димов? Или, может, Мария Димова? Он представил себе, как находит ее ослабевшую, отчаявшуюся в своей темнице, как он является в качестве освободителя и заключает ее в объятья.

Том открыл каменную дверь и вошел. Но это не была тюремная камера. Здесь было что-то другое. Прямо перед собой он увидел гору серого порошка. «Порох!» — мелькнуло у него в голове. Для проверки он вынес немного порошка в коридор и поднес к нему зажигалку. Пламя вспыхнуло и тут же погасло, рассыпавшись множеством огненных искорок. Значит, действительно порох. В одном углу комнаты стояли несколько железных ящичков с порохом, из которых торчали длинные фитили — готовые мины.

Он заставил своего слугу взять один ящичек. Так он чувствовал себя увереннее. В случае опасности или необходимости он подожжет фитиль и...

Затем они оба снова вышли в коридор. Том не знал дороги. Кроме того, он плохо ориентировался в темноте. Да и спутник задерживал его из-за своей хромоты. Он понял, что заблудился, когда снова оказался на террасе над каньоном. Солнце ослепило их.

— Солнечный дух стоит на одной ноге, — прошептал Гурмалулу. — А другая его нога зажата между небом и землей на горизонте. Как же он поднимается так высоко на одной ноге?

Они потеряли много времени. Но сейчас уже знали, куда им идти. Судьба словно нарочно привела их туда, куда было надо. Рядом находилось хранилище опалов. Том, не раздумывая, вошел в туннель. Замешкался он только в том месте, где плита ушла у него из-под ног, когда он преследовал чернокожих. Он осмотрел ее. Сейчас он увидел, что она отличается от других. Заметил пустые щели между ней и другими плитами. Том остановился и надавил на нее рукой. Ничего. И все же он не решился пройти по ней, а заставил пройти первым Гурмалулу. Только после этого он перепрыгнул через нее и двинулся дальше.

Вот и сокровищница!

Том остановился, потрясенный. Эта дверь не походила на другие. На ней не было ни засова, ни замка, никакого приспособления, которое позволяло бы открыть дверь снаружи. Похоже, что механизм, приводивший ее в движение, находился с другой стороны. Неужели придется отказаться от цели, когда она так близка? Отказаться от того, что стало смыслом его жизни, единственной его надеждой на спокойную и богатую жизнь? И на честную жизнь! Богатство, черные опалы! Конечно же, нет! Ради чего тогда он тащил столько пороха?

Том взял у своего помощника ящичек, поставил его возле двери, протянул фитиль по полу. Поглощенный этим занятием, он не заметил черного фараона, который, ступая словно кошка, появился у него за спиной и поднял свое копье, целясь ему в спину, точно между лопаток. Здесь, может быть, и пришел бы конец всем его авантюрам, если бы случайно не прилетел и попугай. Откуда могла знать неразумная птица, когда надо кричать и когда молчать? Она делала то, чему Эхнатон научил ее еще тогда, когда в их жизни не было такого хаоса и беспорядка.

Увидев чужих людей в присутствии своего хозяина, Кенатон прокричал сиплым голосом:

— Входит божественный фараон, сын...

Том Риджер молниеносно обернулся, выхватил пистолет и выстрелил. Как обычно, он не попал. Но прежде, чем он успел во второй раз спустить курок, Эхнатон исчез в боковом коридоре. Полицейский бросился за ним, но того и след простыл. Том добежал до конца коридора. И остановился. Он оказался в тупике. Дорогу ему преграждала каменная стена.

Что это за лабиринт, в который он попал? Где сейчас подстерегает его сумасшедший дикарь?

Он вернулся назад. Надо спешить. Опасность нависла над ними. А ему не хотелось бежать с пустыми руками, хотя разум и подсказывал ему, что сейчас нужно спасаться, а потом вернуться снова с большим отрядом верных ребят, очистить подземелье от этого сброда и забрать все, а не только то, что можно унести с собой. Так подсказывал ему рассудок. Но чувство затуманивало разум. Он не мог уйти просто так. Он откроет склад, набьет карманы опалами и будет прокладывать себе путь среди врагов пулями.

Гурмалулу ждал его в коридоре. Он стоял, безучастно глядя перед собой, безвольный, отупевший.

Том грубо встряхнул его и потащил к сокровищнице. Там он дал ему зажигалку.

— Слушай! — сказал он ему. — По моему приказу зажжешь конец фитиля! И побежишь ко мне!

Гурмалулу послушно склонился над смертоносным зарядом, сжав в дрожащей руке горящую зажигалку, а Том Риджер отбежал дальше по коридору, готовый преградить путь дикарям, если они попытаются напасть на них. Он обернулся и крикнул:

— Зажигай!

Гурмалулу поднес огненный язычок к фитилю, который моментально вспыхнул и зашипел. Искрящийся огонек быстро побежал к «мине».

— Беги! — крикнул Том.

В то же мгновение перед ним с грохотом опустилась каменная плита, перегородившая коридор и отделившая его от слуги и от сокровищ.

Том взвыл от ярости, начал колотить по ней кулаками, попытался приподнять ее копьем, которое бросил, убегая, фараон.

Но все было напрасно!