Опасная красота. Поцелуи Иуды

Женский металлический голос как сквозь вату объявляет номер этаж, мелодичный звон раздается где-то на периферии моего сознания и двери лифта открываются.

Кастор Трой выходит как ни в чем не бывало, даже не оглянувшись на меня, и тут же начинает давать распоряжения сразу нескольким полицейским, подскочившим к нему. Сглотнув, я нервными пальцами поправляю брюки (там, в междуножье, они мокрые, постыдно и холодно мокрые!) и на трясущихся ногах выхожу следом.

По роскошным в своем минимализме апартаментам взад-вперед снуют полицейские, но я следую за офицером Троем в огромную светлую спальню. Много белого, слишком много белого – белые стены и белый паркет, глянцевый белый потолок и воздушные белые занавески. Тем страшнее залитая кровью белоснежная постель с окровавленным обнаженным телом женщины в неестественной, изломанной позе. Голова ее утоплена в груде атласных подушек, и они тоже пропитаны кровью.

– Смерть наступила между пятью и шестью часами утра, – негромко докладывает Трою лысеющий мужчина в штатском, но я слышу каждое слово. – На бедре, в том же самом месте, что и у Метреску, след от укола. Скорее всего, ей вкололи тот же самый паралитик, но точнее, конечно, смогу сказать после вскрытия.

Объятая ужасом, приказываю себе не смотреть, уткнувшись взглядом в огромную картину, висящую над кроватью, и являющуюся, помимо кровавых простыней, здесь единственным цветовым пятном. На портрете Джудита Рикар – настоящая красавица – хрупкая блондинка с огромными фиалковыми глазами и пепельными локонами.

– Болевой шок и большая кровопотеря? – абсолютно спокойный, Трой отводит подушки в сторону, и в каком-то ступоре я вижу развороченное горло певицы, напоминающее вывернутую наружу морскую раковину. – Связки вырезаны…

Борясь с подступающей к горлу дурнотой, обхватываю себя руками и отступаю назад. Зачем он взял меня на труп? Зачем?

– В отличие от Метреску, все проделано очень грубо, – деловито замечает полицейский в штатском. – Однако он так же кромсал ее на живую. Без всяких обезболивающих. Обездвижил только, чтобы не трепыхалась – и все.

– Занятный парень, – Кастор Трой кривит губы в усмешке, разглядывая портрет убитой. – С выдумкой. Какие-то следы, отпечатки пальцев? Биологический материал?

– Осматривали несколько раз, чуть ли не под микроскопом. Ничего. Вообще ничего!

Боясь даже думать о том, что в последние часы своей жизни чувствовала несчастная, забиваюсь в угол и опускаюсь на корточки. Жестоко, жестко, и так жутко, что мое собственное горло сдавливает тяжелый липкий спазм.

Низко склоняю голову и вдруг замечаю на белоснежном паркете несколько мутных выпуклых капель.

– Офицер Трой…

Он не сразу обращает на меня внимание, поэтому мне приходится повторить срывающимся голосом. Заинтересовавшись, первым подходит полицейский в штатском.

– Офицер Трой, взгляните!

Присев на корточки, Кастор Трой проводит по застывшим каплям пальцами:

– Воск. Причем следы свежие.

И резко поднимается, веля еще раз по сантиметру прочесать всю огромные апартаменты Джудиты Рикар, а затем, заново, – квартирку Илие Метреску.

На следующее утро подробности жесткого убийства известной певицы уже на первых полосах всех газет, во всех новостях и передачах по телевизору. Сми, еще вяло перемалывающие смерть Илие Метреску, бросаются на страшную новость, как собаки на кость.

На планерках комиссар полиции Шенк трясет заголовками, один невероятнее другого, и орет о том, что в прессу просочилась информация, которая напрямую мешает следствию. Еще нет достаточных оснований, чтобы говорить о серии, а папарацци уже во все горло вопят, что в Предьяле завелся маньяк, вырезающий у своих жертв части тела.

Я старательно отворачиваюсь, проходя мимо газетных киосков, и вообще не включаю телевизор. Мне хватает и того, что я была там и видела все своими глазами.

Мне хватает того, что пару раз мне снится белоснежная комната и залитая кровью постель – только это я лежу в ней с разрезанным горлом. Я – обнаженная и заваленная окровавленными банкнотами.

Будь ты проклят, что, решив развлечься, взял меня с собой в Предьял-Сити.

Будь ты проклят, Кастор Трой…

Помощник комиссара любил крепкий сладкий кофе с большим количеством сливок – такой продавался только в кофейне за два квартала от полицейского отделения. Я бегала за ним по нескольку раз на дню.

Весенний день выдался солнечный, но по-зимнему холодный – стоя в очереди (очереди, очереди, здесь всегда были огромные очереди!), я отчаянно мерзла в своем тонком пальто, переступая с ноги на ногу.

– Возьмите книжечку за три леи… Всего три леи – немного же за книжку, правда? Вы не думайте, я не из партии, не из секты Детей Жизни какой. Тут стихи мои… Я сама на печатной машинке печатала, сшивала, и иллюстрации тоже сама рисовала! Хорошие стихи, возьмите…

Это была пожилая женщина в сером пальто, поношенном до невозможности, но очень чистом и опрятном. В руках она держала самодельные тоненькие книжечки, демонстрируя их всем. На обложке был изображен симпатичный акварельный пейзаж.

Предлагая свои книги, старушка подходила к каждому в очереди, но от нее просто молча отворачивались, а один парень, пижон в дутой куртке цвета «красный металлик» брезгливо поморщился, пробормотав «Побирушка…».

– А я не побираюсь! – старушка разволновалась, но затем гордо подняла голову. – Я хочу оплаты за свой труд! У меня хорошие стихи! Я всю жизнь их пишу! Доченька… – обратилась она уже ко мне. Губы ее дрожали. – Доченька, возьми книжечку… Три леи всего…

– Я очень люблю стихи, – проглотив вставший в горле ком, сказала я. – Давайте двадцать штук – знакомым подарю!

Она заволновалась, засуетилась, и, отсчитывая трясущимися руками сдачу, долго-долго меня благодарила, пока вновь подошедшие к очереди люди не заинтересовались ее книжками и тоже не захотели купить.

Сунув книжки в сумку, я подхватила картонную подставку с двумя обжигающе-горячими стаканчиками, и побежала по тротуару, покрытому наледью, каждую секунду боясь поскользнуться и эпично полететь вместе с этими стаканчиками.

– Никки!

Увидев водителя притормозившей около меня машины, я и правда едва не грохнулась – благо, хоть вовремя схватилась за капот автомобиля.

В отличие от Кастора Троя, который, похоже, носил полицейский китель и днем и ночью, Итан форму не любил и, в основном, всегда одевался в гражданское.

Вот он улыбается мне, перегнувшись через пассажирское сиденье, и сердце мое замирает от этой улыбки. Столько отчаянья, столько непростительного, грязного, постыдного в последнее время… Но есть он, Итан, и когда я рядом с ним, мне так хорошо, несмотря на все, что сейчас происходит в моей жизни. А я ведь так и не отдала ему свое письмо…

– Такой холод! Садись скорее!

Замирая от счастья, ныряю в теплый салон. У него такая открытая улыбка и такие ясные глаза! Мне нравится его замшевая светло-бежевая куртка и то, как он управляет машиной. Нравятся спокойные интонации его бархатистого голоса. По правде говоря, мне нравится в нем все!

– Все не мог улучить момент, чтобы поговорить, – серьезно произносит он. – Тяжело тебе у Троя, да?

Я молчала, боясь, что не выдержу и позорно разревусь. Этого мне делать никак было нельзя. Если бы ты знал, Итан! О, если бы ты только знал!

– Вчера мне, наконец, удалось побеседовать с Шенком по поводу Кастора Троя, – не дождавшись моего ответа, продолжил он взволнованно. – Как он силой выбил из подозреваемого чистосердечное! Разговор выдался не из простых, и, честно говоря, поразил меня – комиссар целиком и полностью на стороне своего помощника. Что касается тебя – Шенк не поверил! Вот так просто! Заявил, что офицер Трой человек жесткий, но не станет переходить допустимых границ, и такой неженке, как ты, просто почудилось! А потом же сама и предложила ему себя в качестве помощницы. Он просто не хочет слушать, что Трой избрал тебя жертвой, заставил, запугал! Это немыслимо! Да у старого Дрезднера он бы вылетел в два счета! Полный беспредел! Но ты не бойся, Никки, я это так просто не оставлю! Во-первых, мы напишем на него жалобу в Еспенский суд, а во-вторых…

– Погоди, Итан, – мне так сильно хотелось к нему прикоснуться, и я положила ладонь на кисть его руки. – Трой не заставлял меня. Я действительно сделала это сама. Мне сейчас очень нужны деньги, и дополнительная работа не помешает.

– Сама? – он повернулся ко мне всем корпусом, а я каким-то чудом смогла загнать слёзы обратно – не дать им пролиться.

– Прости, что сбила тебя с толку, Итан, – продолжала я почти нормальным голосом. – Шенк прав – мне действительно показалось, я раздула из мухи слона. В тот день я была сама не своя. У офицера Троя и правда своеобразная манера, но он ни разу не переступал рамок дозволенного. Спасибо, что хотел помочь. Прости…

Позволив себе сжать его руку, я поняла, что больше просто не выдержу.

Хлопнув дверцей машины, я, прижимая к себе дурацкий кофе, побежала через всю парковку к боковому входу в отделение.

Больше всего на свете я боялась, что он догонит меня, потому что знала -тогда я не выдержу и расскажу обо всем. О бабушке и Александре Бренте, о том, как выкрала ключ от кабинета помощника комиссара, как открыла сейф, как страшно было смотреть на женский труп в груде окровавленных одеял, но еще страшнее – в холодные глаза Кастора Троя.

Больше всего на свете я хотела, чтоб он меня остановил.

Но он не остановил, и я дошла до проходной.

– Ну, у тебя и личико, детка. Давай-ка на сегодня отменим!

Я полчаса прорыдала в кабинке туалета, и прекрасно знала, что у меня распух нос, а глаза красные-красные, как у новообращенного упыря. Сколько я не умывалась, сколько не терла лицо салфетками – результат вышел плачевный.