Опасные удовольствия

Глава 10

Ослепляющее солнце в ярко-синем небе дышало последним октябрьским теплом, желтая осенняя листва отливала золотом, ветки клена матово светились красным бархатом – природа словно хотела соответствовать богатству похорон. Кипенно-белое кружево теснилось, ограниченное полированным деревом гроба, металл ручек вспыхивал в солнечных лучах, алели бутоны свежих роз, пылали гвоздики на длинных серо-зеленых стеблях – и все это великолепие было абсолютно не нужно Глебу Батурскому, который скромно и грустно лежал в своем новом жилище и готовился навечно уйти под землю.

Андрей жадно обыскивал взглядом плотные торжественные ряды провожающих, пытаясь обнаружить на лицах дам и мужчин, шикарно разодетых в черное, следы подлинного горя. Толпа непринужденно обменивалась замечаниями, сохраняя для приличия видимость опечаленности моментом, но невооруженным глазом было видно, что здесь никто не собирается стенать от горя и рвать на себе волосы. Глеб Батурский дал повод собраться и поговорить, и лицемерно-скорбная компания с благодарностью использовала дарованную возможность.

Пряжников удачно пристроился в арьергарде у двух толстых красавиц в черных шляпах и очках и прилежно внимал их репликам, кладбищенская атмосфера не мешала им с убийственным азартом предаваться сплетням.

– Ты только посмотри, какой у нее костюм! Невероятно, сколько же это стоит? И хотя бы всплакнула для приличия! – Ароматная толстушка, обернутая в тридцать метров черного шифона (невзирая на открытый гроб и лишние килограммы, ей удалось выдержать в наряде необходимую по модным стандартам прозрачность), терроризировала взглядом Виолу Батурскую.

– А что ей плакать? Они же почти год как в разводе. – От второй разговорчивой красавицы пахло не менее приятно, и она также светилась белым телом под прозрачной тканью.

– Не в разводе. Глеб так и не дал ей развода.

– Да знаю я.

– Уж как она ни вымогала из него этот развод…

– Глеб, наверное, не хотел с ней судиться из-за раздела имущества. Уж она бы потрясла его основательно, оттяпала бы денежек!

– Да ничего бы она не оттяпала. У Глеба не больно-то оттяпаешь. Крут и неприступен. Если бы были дети, то можно было б на что-то рассчитывать. А так…

– Но все же он не давал Виоле развода. Почему тогда? Значит, что-то его останавливало? Точно я тебе говорю, из-за денег. Виолка наняла бы свору адвокатов, предстала бы замученной жертвой домашнего террора, сочинила бы справку из психбольницы, что у нее развился невроз из-за поздних возвращений Глеба с работы, и вообще приехала бы в инвалидной коляске – и отсудила бы себе миллиончик-другой долларов.

– Ну, возможно…

– А теперь… Интересно, что он оставил Виоле? А вдруг он в завещании все отписал своей проститутке?

– Не может быть. А если нет никакого завещания? Тогда Виола как жена урвет сладкий кусок.

– Она и так не бедствовала. Глеб ежемесячно отстегивал ей столько, сколько ты не заработала на своих трех последних сделках.

– Деньги деньгами, а позору-то! Я бы умерла со стыда, если б мой муж на глазах у всей престольной путался с девкой. Ну Глеб, всех удивил! Куролесил бы тихо, в подполье, кто бы его осудил за это? А он таскал ее за собой по всем приличным парти, смущая благородное общество. Помнишь, у Клименковых случился удар, когда он заявился под ручку со своей проституткой. А там – и посол, и нобелевский лауреат, они своей печени не пожалели, чтобы собрать изысканный контингент, блеснуть перед всей Москвой, а Глебушка, шутник, привел Веронику.

– Смех! Клименкова вытерла челюстью паркет в своей гостиной – не могла сказать ни слова минут десять, я внутренне погибла от смеха.

– Да, в этом плане Виоле не повезло, Глебу-то никто, конечно, и слова не сказал о его аморальном поведении, все шпильки доставались Виолке.

– Бедняжка – полгода у всех на устах. Тема номера, хит сезона – прекрасная Виола брошена ради проститутки.

– А ты хочешь, чтобы она лила потоки слез над прекрасным телом Батурского? Единственная эмоция, на которую она сейчас способна, – буйная радость по поводу освобождения от супружеских пут.

– Жаль, что эта знойная Вероника не пришла на похороны. Стояла бы сейчас рядом с Виолой.

– Комедия!

– Думаю, мертвый Батурский ее интересует мало.

– Наверное, Вероника уже нашла себе нового спонсора. И все же, зачем Глеб это сделал? Я имею в виду самоубийство.

– В одной газете я прочитала, что это было убийство, неумело замаскированное под самоубийство.

– Да что ты?!

– Угу. Порешил кто-то нашего красавца.

– Да… Слишком большими деньгами он оперировал. Когда речь идет о таких громадных суммах, всегда найдется место криминалу. Виола теперь ежедневно будет принимать ванну из шампанского.

– Стоило несколько месяцев потоптаться на собственном самолюбии, чтобы сорвать такой куш. Она, наверное, и не сомневается, что все состояние Глеба достанется ей, – посмотри, какие похороны! Восточная роскошь! Или хочет пустить нам пыль в глаза, мол, он меня полгода позорил, но я выше этой грязи?

– Ты с Луны свалилась, что ли?

– Почему?

– Да Виола не истратила на похороны ни копейки!

– Откуда тогда все это погребальное великолепие?

– Ты словно не в Москве живешь! Ничего не знаешь! Похороны Батурского полностью организованы на деньги Славы Куницына. Посмотри на него! Вот уж кто действительно опечален кончиной Глеба! Друзья были – не разлей водой. А Виола потратилась лишь на черный костюм от Ферре…

– Ну, тоже значительная сумма.

Андрей перевел взгляд с жены Батурского на высокого мужчину лет пятидесяти, который стоял рядом и поддерживал ее под локоть. Слава Куницын, лучший друг Глеба, был почти единственным человеком на траурной церемонии (дамы бомонда превратили ее в полезное шоу с демонстрацией нарядов и шляп), не прятавшимся за черными стеклами очков. И в его глазах Андрей увидел искреннее страдание и горечь.

«Куницын. Надо запомнить. Навещу его», – думал Андрей, пробираясь к выходу. С Глебом было покончено, и убитые горем коллеги и знакомые оживленно устремились к многочисленным автомобилям, предвкушая плотный обед.

Измученная и несчастная Виола утомленно висела на руке Вячеслава Матвеевича, предоставляя ему отличный шанс продемонстрировать свою любовь.

– Я устала. – Виола свалилась в кресло и, проделав сложный пируэт ногами, сбросила туфли. К шпилькам прилипли комочки земли с кладбища. – Какие все лицемеры. О, бедный, бедный Глеб! Эти фальшивые сочувственные взгляды невыносимы. Ничтожества. Им дела нет, что Глеб погиб, рады позубоскалить за спиной и обсудить меня. Отвратительная публика, ты согласен, Слава?

Несмотря на яростное содержание, короткая речь была произнесена Виолой нежно и умиротворенно, ее очаровательное лицо не исказила гримаса отвращения, даже в негодовании она оставалась непоколебимо женственна.

Не снимая плаща, Вячеслав Матвеевич опустился в соседнее кресло.

– Мне нужно заехать в офис. Я могу оставить тебя?

– О, Слава… Я…

– Ты в порядке?

Виола расстроенно посмотрела на Куницына. Ее жалобный взгляд говорил о том, что ей очень, очень необходим сейчас рядом преданный утешитель в лице президента нефтяной компании, но если ему так незамедлительно требуется уехать, она – мужественная девочка – как-нибудь справится со своим горем.

– А потом? Ты заедешь ко мне? Возлюбленная Виола, такая утонченная и чувствительная, никак не понимала, что поездка в офис была простой отговоркой, что им сейчас необходимо расстаться, и пыталась соблазнить Куницына ночным визитом. Вячеслав Матвеевич усмехнулся. Свежепохороненный Глеб даже из могилы продолжал контролировать его поступки, взывая к привычной Куницыну порядочности и честности. Вячеслав Матвеевич не мог, вернувшись с кладбища, где он только что закопал в землю единственного друга, пусть даже предателя и вора, остаться с его женой, пусть даже и бывшей.

– Нет. Я не заеду.

– Слава… Я так тебе благодарна… За твою поддержку. За то, что ты все организовал. Спасибо.

– Не благодари меня, – дернулся Куницын. – Я выполнил свой долг. – Он поднялся с кресла.

– Тогда завтра, Слава, я тебе позвоню? – Виола тоже встала. – Ты будешь очень занят? На работу или домой?

– С семи утра я буду в офисе.

– О… Какой у тебя график! А я в семь утра, несомненно, буду в кровати.

На прощанье Виола немного подержала Куницына за руку и целомудренно чмокнула его в щеку. Куницын безжизненно улыбнулся.

Едва дверь за спиной Вячеслава Матвеевича закрылась, Виола преобразилась. Она словно подзарядилась энергией от невидимого источника. Она взяла в руки портрет Глеба с траурной ленточкой в уголке и несколько минут вглядывалась в холодное изображение со сдержанной ненавистью.

– Я все-таки победила! – торжествующе улыбаясь, сказала Виола и потянулась за телефонной трубкой. Дозвониться удалось не сразу. – Кари, это я. Ты с кем-то разговаривал? С кем? Я пятнадцать минут была вынуждена давить на кнопки. Приезжай сейчас. Постарайся, чтобы тебя никто не видел. Да, конечно. Да, на всю ночь. Приезжай. Жду.

Виола снова посмотрела на фотографию бывшего супруга.

– Понятно? – с вызовом сказала она изображению Глеба. – Где ты сейчас? Вот именно! А я сейчас здесь, живая и красивая, в квартире, где все куплено на твои деньги. И знаешь, чем я собираюсь заняться? Тем, в чем ты не блистал. Я тебя не-на-ви-жу.

Ядовито улыбаясь, Виола отодвинула ящик комода, швырнула в него портрет и с грохотом задвинула ящик обратно. Она отправилась наверх принять ванну и переодеться, и весь ее вид говорил о том, что она пребывает в чудесном расположении духа…

…Куницын ехал домой по вечерней Москве.

«Ты получил то, что хотел, – думал президент „Ойлэкспорт интернешнл“, твердой рукой удерживая руль шикарного „ягуара“. – Глеб наказан, ты отомщен. Но почему же так тоскливо на душе?»