Операция «Антитеррор»

1

Лоскутков прав – асфальт скользкий, движение интенсивное. Приходится за рулем быть очень внимательным. А у меня еще и другая забота. По дороге к областному управлению ФСБ я тщательно следил за всем, что творится позади меня. Для этого даже зеркало заднего вида тщательно протер, чего хозяин транспорта не делал, пожалуй, уже больше месяца – то ли времени у мента не было, то ли просто ленивый он. Но сейчас я остался уверен, что «хвоста» за мной пока нет. И не было, кажется, когда я добирался от дома до ментовки. А это, признаться, странно. Такое неуважение к персоне частного сыщика вызывает у меня только недоумение. И даже слегка обижает. Или они имеют другие способы слежения? Другие источники информации? Деньги, как правило, дают много таких источников. А с деньгами у чеченских волков, насколько я могу сориентироваться в нынешней обстановке, обычно проблемы не бывает. Их финансируют богатые иностранцы, да и сами они не против взять все, что под руку подвернется.

Солдат с ярко-голубыми погонами соскребывал снег с полукруглого крыльца Конторы. Интересно мне знать – есть ли у управления ставка дворника настоящего или его зарплату привычно получает сын коменданта здания? Как раз задача для частного сыщика. Самый, надо сказать, подходящий уровень, хотя и из крутых. Чекисты не любят вообще, когда в их дела суются посторонние, а уж в финансовые тем более. Но я бы за такое дело взялся с удовольствием. Это более безопасно, чем дело, которое без моего ведома и согласия на меня падает. Пока еще только слабый звук доносится и едва ощутимое движение ветерка. Но я опытным ухом альпиниста улавливаю, что где-то вверху начался сход лавины. Что такое попасть под снежную лавину – объяснять надо только ребятам детсадовского возраста. Я ни сном ни духом, а тут – нате вам, получите скандал и распишитесь в получении! – такое в руки и в душу лезет, что не знаешь, с какого конца подступить и кем чувствовать себя – частным сыщиком или «агентом 007». Кашлять хочется, когда знаешь, что Чечня для развлечения на горизонте замаячила.

Майор Асафьев, нехороший человек, опаздывал. Что с него возмешь – выучка КГБ... Я успел уже две сигареты выкурить, когда он наконец-то появился на крыльце в вальяжно расстегнутой куртке, осмотрелся, отыскивая взглядом мою «тройку», но и лоскутковскую «пятерку» тоже узнал. Заулыбался красным солнышком и махнул мне приветственно рукой. В отличие от ментовского майора майор ФСБ хотя бы внешне старается быть приветливым.

Я открыл дверцу машины. Он сел.

– А что к нам заглянуть не желаешь?

– Пропуск долго оформлять. И неизвестно, кто получает данные из вашего бюро пропусков о визитерах.

– Подозреваешь?

– Предполагаю. Обжегшись на молоке, на водку дуют.

– Ты что, у кого-то «под колпаком»?

Очень проницательный фээсбэшник.

– Боюсь, что так. А сам «колпак» еще и колючей проволокой, кажется, обмотан.

– Серьезная заява! Выкладывай!

Я выложил. Все, начиная с просьбы мента Лоскуткова отыскать подполковника-инвалида и кончая собственными предосторожностями по дороге сюда. С подробностями. О больной голове, таблетках аспирина и пониженном артериальном давлении. История с сотовым телефоном и подменой пистолета при этом прозвучала просто эпизодом. Незначительной, оттеняющей ситуацию мелочью.

Асафьев кивал в такт моим словам с удовлетворенным вдохновением. Его, казалось, такое дело даже радовало. А я бы с удовольствием поменялся с ним местами. И даже против его собственного желания.

– Что скажешь?

Он посмотрел торжествующе, словно это не я ему шрам на лбу оставил, а он мне.

– Я примерно этого и ждал. Только не знал, что и ты тоже в историю влипнешь.

– Конкретнее, пожалуйста, господин майор. Мне сейчас не до загадок.

– У нас были сведения из других городов, что чечены срочно пытаются развернуть активную вербовку отставных спецназовцев, бывших десантников, афганцев и вообще всех, кто успел где-то повоевать. Они надеются, что на зиму наши войска застрянут в предгорьях, а они к тому времени создадут ударные отряды наемников, которые смогут ударить по армии с тыла, разорвут коммуникации и сплошную линию контроля. И повторится то же, что было в прошлую войну. То есть накроется санитарный кордон, все смешается, и невозможно будет понять, где боевики, а где мирные жители. А в таких условиях они воевать умеют. Это не линию фронта держать.

Я посмотрел на него с легким укором:

– Спасибо. Утешил. Я так понял, что ты уже обеспечил мне прописку в Чечне? И что ты рекомендуешь конкретно? У меня не так много времени на раздумья.

– Я рекомендую пустить дело на самотек.

– То есть?

– То есть согласиться на вынужденные условия. И пойти в «партизаны». У тебя опыт большой, воевать ты умеешь квалифицированно...

– Значит, посылаешь меня партизанить... Но для того, чтобы такие отряды создать и обеспечить их жизнедеятельность, надо время. С чего вдруг чечены взяли, что армия застрянет в предгорье? Я новости по телевизору тоже иногда смотрю, но, похоже, наших уже не остановить.

– А это боевики собираются обеспечить своими методами. Опыт у них есть.

– Рассказывай.

– Нет. Я как раз и распинаюсь здесь перед тобой для того, чтобы ты мне обо всем этом сам рассказал. Чуть попозже. Когда узнаешь.

– Понимаю. Агентурная работа.

– Ты просто удивительно догадливый человек!

Если бы он знал, что этот вариант мы еще с утра предположили с подполковником Прохановым. И признали его единственным. Но дураками тоже быть не хотим. И все выкладывать перед фээсбэшником я не собираюсь.

– Ты-то ждешь. Но я-то еще не согласился?

– А тебе просто некуда будет деваться. Иначе тебя менты загребут. И посадят надолго. На зоне не слаще, чем на агентурной работе.

– А если не загребут?

– Тебя же подставили капитально...

– Подстава сработает в том случае, если я «не замечу» подмену пистолета. А я заметил. У моего рукоятка более отшлифованная, в тир часто хожу и постреливаю. И теперь, думаю, имею несколько путей, чтобы выпутаться собственным умом. Во-первых, просто самостоятельно найти Гавроша и ее людей и с ними разобраться. Проханов мне в этом поможет.

– И завалить этим всю нашу операцию?

Ну, нахал!

– Это так меня трогает... Какое мне вообще дело до вашей операции, когда на карту поставлена моя если не жизнь, то свобода... Во-вторых, я просто от подкинутого пистолета избавлюсь и напишу заявление о потере табельного оружия. А то и напрямую обращусь вместо майора Асафьева к майору Лоскуткову с полными откровениями. Он мужик душевный и поможет с удовольствием. Такое взаимодействие, как ты, может быть, слышал, у нас с Лоскутковым отработано. И дает, кстати, прекрасный результат. Проверено!

Фээсбэшник рассмеялся. В торговом деле он со мной потягаться не в состоянии.

– Хитрый ты жук, майор. Чего хочешь? Выкладывай.

– Я не жук, я волкодав, которого чеченские волки считают ягненком. И пасут, как ягненка.

– Ну-ну... Итак?

– Естественно, трудовое соглашение на майорскую ставку и доплата за звездочки. Ставка, как ты понимаешь, приравнивается к району боевых действий. То есть – тройная! Это справедливо. Иначе какой мне интерес выполнять чью-то работу, получая втрое меньше, чем мои же однокашники, кто еще в армии остался, получают сейчас в тех же краях. А опасности я подвергаюсь даже большей.

Он вздохнул:

– Начальство лбом в стену упрется. Ты же знаешь, какое сейчас финансирование...

Их волнуют вопросы финансирования. Они желают получать соответствующую своей работе оплату. А мне это не полагается? А я рылом не вышел? Просто приятно послушать о таком к себе отношении.

– Ты считаешь, что меня подставили. А если задуматься, то подставили вас и дали вам единственный шанс. И у твоего начальства нет другой дороги, кроме той, что я предлагаю. Я – на майорскую ставку, Проханов – на подполковничью.

– И он на ставку? – Асафьев чуть не задохнулся от возмущения.

– А как же... Нам теперь одному без другого никак не обойтись. И прямо с сегодняшнего дня, как только мы ступили на тропу войны.

Он громко, как стадо глубокомысленных коров, помычал в раздумье. Почесал подбородок и шрам на лбу. Потом ударил кулаком в раскрытую ладонь, словно на обалденный риск пошел.

– А если обратиться в вашу Службу?

– Попробуй, но это обращение должно идти не через нас. Я навязываться к своим не буду.

– Кто у тебя куратор?

– Куратор в городе один. Но называть я его тебе все равно не собираюсь – права не имею, хотя ты и так его знаешь. Но он не сможет решить такой вопрос оперативно. Единственно, тебе следует выходить сразу на Генеральный штаб и через них на ГРУ.

– Далеко хватил. Это знаешь сколько времени займет? И хлопот будет...

– Цель оправдывает твое и мое поведение. А по времени это будет гораздо быстрее. Приказ всегда эффективнее, чем инициатива снизу.

Асафьев опять вздохнул.

– Рискну. К генералу я смогу попасть только вечером. Надо будет заранее подготовить шифротелеграмму в Генштаб.

– Но он может и не согласиться на такое.

– Почему?

– Потому что тогда, в случае удачи, все успехи отнесут на счет ГРУ, чьи офицеры операцию и проводили. А про вашего генерала даже не вспомнят.

– Ты прав. Репутация его очень волнует. Но я все равно предложу ему это как один из вариантов. Пусть тогда или деньги платит, или отдает славу. Логично. Но это будет только ближе к вечеру. А если что-то случится до того? Поторопятся чечены... Как ты себя поведешь?

– А до этого я рассчитываю с тобой не расставаться. В случае чего, будешь меня инструктировать. – Что ты имеешь в виду?

– Я думаю, самого Проханова тащить в Контору – это значит сразу его засветить и подставить его дочь. А фоторобот Гавроша следует делать где-то на конспиративной квартире. Есть у тебя такая? Чтобы компьютер там был? Только не отбрыкивайся, я знаю твои возможности...

– Есть, но не у меня. Конторская. Не в курсе, свободна ли она сейчас. Заявку надо было сделать вчера.

– Вчера еще волки не родились. А сегодня они уже начинают ягнят из спецназа таскать.

– Ладно. Попробуем. Подожди меня здесь, я схожу к себе. Может, и договорюсь. На какой машине едем?

– На лоскутковской до горотдела, там пересаживаемся на мою, берем пару бутылок во вчерашнем киоске и заезжаем за Прохановым.

– Зачем бутылки?

– А если за его подъездом следят? Мы не должны поднимать никакой суеты. Спокойная, рассудительная ситуация. Мужики похмеляются. Вчера-то как набрались, а...

2

Я тормознул у киоска рядом с трамвайной остановкой, где вечером покупал водку. Машина по скользкому асфальту прокатилась еще метра четыре лишних, чуть не въехав в стоящую впереди вишневую «девятку». Но на этот раз бог миловал.

– Я угощаю, – протягиваю Асафьеву деньги. – И на закуску что-нибудь подыщи.

Он уже отошел, когда я, обернувшись, заметил внутри самого киоска какое-то активное движение. Асафьев подошел к окошку, постучал костяшками пальцев. Ему не открыли. Тогда он обошел киоск сбоку. К двери направился. И с кем-то там разговаривал. Я видел только спину майора. Беседа длилась слишком долго для обыкновенной покупки.

Вернулся он без водки и даже без закуски.

– Гони лучше в магазин. – Что там произошло? – спросил я, уже догадавшись по его лицу, и повернул ключ в замке зажигания.

– Пистолет действует. Только не знаю какой – твой родной или тот, что тебе подсунули. Короче, сегодня ночью застрелили продавщицу киоска. И забрали-то всего несколько бутылок водки. Говорят, что видели ночью здесь двух пьяных мужиков. Один в камуфлированной форме.

– Он случайно не однорукий?

Вот уже все и началось. А я-то ждал какого-то интересного и нестандартного решения. А все так просто.

Но почему же тогда за мной нет «хвоста»? Это неприятно. И это не вяжется с логикой событий. Зачем им подставлять еще и Проханова? Они и так уже захватили в заложники его дочь. Смысла привязывать его к убийству нет. Только нервы потрепать? Или поперли со всех сторон так, чтобы бедный инвалид не знал, куда деться?

Двойная атака? Напор?

Волки готовы утащить ягнят к себе в Чечню.

Волки торопятся.

– Из кого ты сведения выкачал?

– Там участковый вертится. Следственная бригада уже уехала, а этот все вынюхивает. Хороший мужик, дотошный. Мое удостоверение дважды пересмотрел – нормально и вверх ногами.

– Кто в киоске был?

– Сменная продавщица и владелец.

– Кто рассказал про однорукого?

– Кто-то видел. Мент обошел всю сторону ближайшего дома. Все квартиры, у кого окна на киоск выходят. Кто-то из жильцов сказал.

Я резко затормозил. Моя «старушка» таких финтов не любит и потому сразу заглохла. Пришлось заводить заново и включить заднюю передачу.

К счастью, майор Асафьев немного не дотянулся лбом до стекла. Иначе заработал бы еще один шрам.

– Что случилось?

– Иди, спроси своего участкового... Тот, кто говорил про однорукого, – не священник случайно?

– Это тот, который «штопор»?

– Возможно. Дело в том, что я вчера один ходил за водкой. Леня дома оставался. Ему одеваться долго. И этого отца Артемия я видел издали. Он меня, можно предположить, тоже. Если это тот попенок, то я ему сегодня же глаз на задницу натяну. Рассчитаться так с Леней решил...

– И сорвать нам операцию... – мрачно добавил Асафьев. По его мрачности я догадался, что склочнику не поздоровится. И никакая ряса его не защитит.

Майор вышел, чтобы еще раз поговорить с участковым. Я тоже решил послушать, полюбопытствовать. Асафьев тоном, не терпящим возражений, предупредил мента, чтобы тот мер пока никаких не принимал. Скоро прибудет ему подмога, которая все возьмет на себя.

– Подмога уже уехала... – устало сказал тот. – И взвалила на меня весь опрос.

– Подъедет следственная группа ФСБ. А пока посмотрите за тем, чтобы из киоска не ушла ни одна бутылка. За хозяином приглядывайте и сам киоск не покидайте. И забудьте про однорукого. Это не тот вариант. Я точно знаю.

Мент глаза поднял и посмотрел с откровенной тоской. Кому, как не бедному участковому известно, что кто-то сверху всегда дает команду, кого трогать можно, а от кого следует держаться в стороне.

Асафьев его взгляд понял.

– На однорукого священник наговорил?

– Да. Отец Артемий.

– Так вот, этот однорукий – подполковник спецназа ГРУ, инвалид чеченской войны – спустил пьяницу-попа с лестницы. И тот теперь мстит ему. Конечно, следственной группе вы все показания передайте, и они разберутся сами. Но священника можете хорошенько предупредить...

– Кулаком между смиренных глаз... – подсказал я.

Мы поехали дальше. В магазине водка, надо полагать, без клофелина. И тем не менее мы взяли пару бутылок, хотя бы для того, чтобы продемонстрировать возможному наблюдателю их наличие.

– Телефон у Проханова только тот, сотовый?

– Дом еще не телефонизирован. Кабель подводят второй год. Думаю, к середине будущего века справятся. А что ты хотел?

– Сотовым подполковника пользоваться опасно. Сейчас куча приборов, которые могут конкретную трубку контролировать. Надо откуда-нибудь еще позвонить, чтобы это убийство взял к себе наш следственный отдел. И водку в киоске пусть проверят хотя бы выборочно на клофелин. Откуда могла взяться такая бутылка?

Я с гордой улыбкой залез в карман и протянул ему свою сотовую трубку.

– Обзавелся? Молодец. А моя служебная в кабинете лежит без действия. У управления денег нет сотовики оплатить. А ты – тройной тебе оклад...

Я человек стойкий – не такое переносить приходилось – и не отреагировал на упрек.

Асафьев позвонил. И долго обрисовывал ситуацию, давал указания, что и как сделать. С одного звонка объяснений на половину моей месячной зарплаты. А он еще пытается доказать мне, что я зря требую с управления тройной оклад. Да после таких служебных разговоров мне надо просить, чтобы и их оплатили...

Въехали во двор. Я поставил «тройку» в то же «стойло», то есть под тем столбом, где она уже ночевала. Асафьев понес водку, как транспаранты когда-то носили на первомайскую демонстрацию. С чувством гордости и высокого достоинства.

На удивление, подполковник открыл нам почти сразу. Без повторных звонков и без сопутствующего комментария. Вид Лени не обещал ничего хорошего. Брови сурово сдвинуты, рот сжат.

– Привет.

– С утра приветствовались...

– Знакомься, это майор Асафьев. А ты что, кстати, такой, словно змею проглотил?

– Змей мне есть еще в Лаосе приходилось. Не побрезговал. И этих змеенышей вместе с дерьмом проглочу... Достали они меня, ох и достали...

Значит, есть новости.

– Они не змееныши, они себя волками считают. А нас с тобой держат за ягнят. Так, кажется, тебе эта стерва объяснила? Так что случилось?

– Только что опять звонили. И рассказывали, как можно человека по частям разделывать, словно скотину. Это они мою дочь имели в виду. И опять предупредили, что времени у меня на раздумье только до утра. Продления срока не будет.

– Ты как сам-то? – положил я ему руку на плечо. Мышцы плеча оказались напряженными и такими жесткими, какие трудно было надеяться обнаружить у крепко попивающего мужика. Да, годы систематических тренировок даром не прошли.

– Я в состоянии скрытого поиска на чужой территории. Ты сам знаешь, что это такое...

– Понимаю. Я, можно сказать, тоже. Пистолет уже «работает», меня, стало быть, уже ищут.

– Хорошо. Кто ищет, тот всегда найдет...

– А теперь посидим десять минут, – сказал Асафьев, – мысленно опорожним новые бутылки и поедем на конспиративную квартиру. Будем делать фоторобот Марии-Гавроша. С собой заберем, кстати, вашу вчерашнюю посуду. На экспертизу содержимого. Да и «пальчики» посмотреть надо. Если это они подсунули специально, значит, там должны быть отпечатки убийцы киоскерши. Нашу следственную бригаду это должно заинтересовать.

– Так они киоскершу убили? – скрипнул зубами Леня.

– Да.

– Жалко. Красивая была девка. На мою дочь чем-то похожа, – вздохнул он. – Только красилась очень безвкусно... Кстати, как проверить сотовый телефон?

– Тоже с собой возьмем. Но там работа тоньше. Там сначала надо будет его через сканер прозвонить. Да и всю квартиру твою не мешало бы...

– Квартиру я и сам по сантиметру обшарил. «Жучки» искал. Чисто. Они же тоже не дураки. «Жучки» ставятся человеку, который об этом не подозревает...

Разговаривать в коридорчике надоело. Мы разулись и прошли в комнату. Слишком торопиться тоже не следовало. Сразу за дверью на специальном кронштейне висел большой тренировочный мешок. Вчера его не было. Как только подполковник сумел одной рукой поднять его? Даже на внешний вид мешок тяжеленный и жесткий. Но радовало уже то, что Леня начал тренироваться.

– Осваиваешь удар с левой?

Вместо ответа он зло и резко воткнул два пальца в грубую кожаную поверхность. Осталась глубокая и очень узкая вмятина. Человеческое горло такой удар может и не выдержать...

3

Майор Лоскутков в раздумье пил очень горячий и очень сладкий чай. Стол перед ним был, как всегда, девственно чист, если не считать привычно свернутого вчетверо листка бумаги, на который он обычно ставил стакан, чтобы не испортить матовую деревянную поверхность. Аккуратность майора была обще-известна.

Дверь в соседний кабинет распахнута. Володя с кем-то разговаривал по телефону, можно сказать, проводил инструктаж.

– Дави, дави и дави, чтобы он каждую минуту вспомнил, по десять раз заставляй повторять – обязательно все перепутает. Пока он испуган, ты сможешь все из него выжать. А завтра ему адвоката назначат, тогда уже все...

Во входную дверь постучали осторожно, по-кошачьи.

– Войдите, – громко сказал майор.

Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы в щель просунулась голова в вязаной черной шапочке, надвинутой на самые глаза.

– Можно?

– Входите же, я сказал.

Только тут он понял, что это не пацан какой-то, как сначала показалось, а молодая женщина. Худое лицо почти без косметики. Большие очки. Какая-то ужасного морковного цвета помада на тонких губах почти стерлась. Лицо болезненное и изможденное. На посетительнице куртка с китайского базара. Кожа на куртке потрескалась, краска начала шелушиться.

– Я вот... Вызывали... – Голос испуганного человека. Женщина, похоже, начала бояться еще до того, как глянула в знаменитые рысьи глаза мента.

Лоскутков понял, что это и есть та женщина, подвезти которую пытался погибший бизнесмен Широков, когда попал в аварию. Это сразу вызвало недоумение. Внешне она совсем не похожа на человека, который ловит попутную машину. Хотя практика показывает, что внешний вид не всегда соответствует содержимому кошелька. Но как понять самого погибшего? Юрий Левонович не из тех, кто левачит и зарабатывает извозом машине на бензин и себе на хлеб. И «Лексус» не та машина, на которой подобным занимаются.

– Сабирова Марина Николаевна? – Майор постарался спросить как можно мягче, чтобы совсем не напугать женщину.

– Да.

– Присаживайтесь, пожалуйста. Я понимаю, что вас уже допрашивали, но возникли новые обстоятельства, которые требуют уточнения некоторых сведений. Все-таки первичный допрос проводили сотрудники ГИБДД, а они не обращают внимания на тонкости, которые интересуют нас. Как-никак, а вы, Марина Николаевна, последний человек, который видел владельца машины живым и общался с ним. И для нас очень важен ваш рассказ.

– Да мы же почти и не общались... Меньше минуты...

– И тем не менее... Вы были вот так же одеты, когда останавливали машину?

Женщина покраснела. Слова мента о внешнем виде задели самый больной для каждой женщины вопрос.

– Вы уж извините меня за внешний вид, – Марина Николаевна поправила низко надвинутую на лоб шапочку, теперь она надвинула ее почти на глаза, – но у меня очень плохое самочувствие.

– Вы еще не оправились после аварии?

– Рука только слегка болит, а вот голова ни на минуту не отпускает. У меня же сотрясение мозга. И тошнит, и температура постоянно держится. Я уж сегодня врача сначала дождалась, а потом к вам пошла. Не опоздала?

– Вы бы лучше позвонили. Я бы сам смог приехать. Итак, я повторяю вопрос...

– Нет, я была в другой куртке. В новой... Сейчас она, правда, уже не новая. Ей рукав сильно порвало во время аварии. И одеть больше нечего.

– Куда и откуда вы ехали?

Несколько секунд она сомневалась.

– Я на базаре была. И задержалась. А мы договорились с... С одним знакомым встретиться на улице. Много лет уже не виделись, с института. Случайно в подземном переходе столкнулись, и вот... Договорились... На трамвае я бы уже не успевала. И решила машину остановить.

«Да, – внутренне согласился мент, – для одинокой женщины, встретившей старого дружка и надеящейся на что-то, – вполне реально в такой ситуации остановить машину. Каждый человек хочет себе счастья и стремится к нему, даже самый некрасивый человек».

– В каком месте это было?

– Напротив кинотеатра «Родина». Там как раз в ограждении звено вынули, чтобы на другой базар – около цирка – машины заезжать могли. Там же, знаете, два базара...

– Знаю. Я город знаю, – кивнул Лоскутков спокойно, желая и Сабирову успокоить своим тоном.

– Вот... – Она замолчала и опустила взгляд, ожидая новых вопросов или просто переводя дыхание. Вид у Марины Николаевны в самом деле был болезненный.

– Вы вышли на дорогу?

– Там переход сделали. Я как раз сразу за переходом и встала. И только руку подняла, он сразу и остановился. Я раньше никогда на таких шикарных машинах не ездила. Даже испугалась немножко. Думала, такие и не подвозят никого...

– Они и не подвозят, – сам себе сказал Лоскутков.

– Что?

– Нет, это я размышляю... Итак. Машина остановилась. Вы не обратили внимания, никто больше там же машины не останавливал?

– Чуть дальше женщина стояла. Шагов через двадцать. Очень сильно рукой махала. Спешила, должно быть... Или тоже хотелось ей на такой шикарной машине проехать. Если б она знала, что проехать удастся так недалеко, то не сильно бы спешила...

– Как она выглядела?

– А это важно?

– Возможно. Насколько я понимаю из протокола предыдущего допроса, кто-то на этом месте должен был к водителю подсесть?

Сабирова помяла между пальцами перчатки.

– Вообще-то, конечно... Наверное, это она и была. Ну, как выглядела... Я же только мельком на нее посмотрела. Не разглядывала особо. С меня ростом. Только одета, конечно, получше. Шубка у нее короткая. Песцовая. И стрижка тоже короткая. Современная такая, спортивная. По движениям понятно. А потом мы проехали мимо, и все, я ее уже не вспоминала.

– О чем вы разговаривали с водителем?

– Я только дверцу открыла, хотела спросить, а он сразу и предложил мне садиться. Я села. Только немного испугалась. У него же лицо такое... Это... Кавказский тип... Сейчас всех кавказцами запугали, и я немного испугалась. Боялась, приставать начнет. И сказала ему, что мне на проспект Победы надо. Проехали немного, он и спрашивает про какие-то фотографии...

– Точно вспомните, что он спросил?

Марина Николаевна долго не думала:

– Спросил: «Что, вы встречаетесь с вашим сыщиком на проспекте Победы?» Я сначала растерялась. Понимать начала, что он меня не за ту принял. А он опять спрашивает: «Вы там с ним встречаетесь?» Тут и я спросила: «Какие фотографии?» Он так долго на меня посмотрел. Удивленно, потом сказал: «Черт!» – и стал налево поворачивать, чтобы линию переехать и назад, наверное, вернуться. И прямо под трамвай. Вот и все...

Лоскутков развернул карту-схему, где было все отмечено следователем ГИБДД. Его удивило, что расстояние от места посадки до места аварии было довольно большим, а разговор таким коротким. Но спрашивать об этом Сабирову он не стал.

– Спасибо, Марина Николаевна. Если вы снова встретите ту женщину, которая машину останавливала рядом с вами, вы ее сможете узнать?

– Не обещаю, но, может быть, и смогу. Я же только мельком ее видела.

– На всякий случай. – Майор протянул свою простенькую визитную карточку. – Вот мой телефон. Если вдруг даже на улице увидите, сразу позвоните. Это очень важно. Еще раз спасибо. Подпишите протокол, пожалуйста, и больше я вас не задерживаю.

Сабирова вышла так же тихо, как и вошла. Мышка-норушка, а не женщина.

– Володя! – крикнул майор в соседний кабинет. – Ты сейчас более-менее свободен?

– Я никогда свободен не бываю, – отозвался капитан. – С тех пор, как сдуру женился...

– Дело есть срочное.

Володя остановился в дверном проеме, уперев руки в косяки.

– Если я правильно помню, вдоль всего тротуара около цирка идет каменный парапет. Возле него стоят торговцы. В основном бабушки, но есть и молодые. Места у них там стабильные. Спрашивать лучше молодых, потому что бабушки на машины внимания не обращают. А на то, что «Лексус» остановился, чтобы кого-то подбросить, кто-то внимание может и обратить. Сгоняй туда. Поинтересуйся, не видел ли кто чего? И не видел ли кто вторую женщину – в короткой песцовой шубке...