Операция «Дар»

Выстрелы на Шлосштрассе

К осени 1943 года дни фашистской оккупации на Украине были сочтены. Но именно в те дни, когда Советская Армия успешно наступала, надо было усилить и диверсии и активность партизан в тылу врага, теперь уж не таком глубоком. На совещании в штабе нашего отряда было принято решение: не ослабляя добычи разведывательных данных о гитлеровской армии, казнить некоторых особо ненавистных народу фашистских сатрапов, находившихся в Ровно. Эта операция носила у нас условное наименование «Дар».

Разумеется, первым, как и раньше, в этом списке палачей стояло имя Эриха Коха, рейхскомиссара Украины и гауляйтера Восточной Пруссии. Но наместник фюрера, напуганный размахом всенародной партизанской борьбы на Украине, предпочитал отсиживаться в эти дни подальше от своей так называемой «столицы». Тогда ему удалось избежать пули, но справедливого возмездия он не избежал. Через много лет польский народный суд приговорил его к повешению. Вторым в списке стояло имя Пауля Даргеля.

Генерал Даргель, официально носивший звание правительственного президента, был первым заместителем Коха по политическим и партийным делам. Фактически он замещал Коха во время его частых и длительных отлучек по всем вопросам. Населению Ровно да и всей Украины его имя было особенно ненавистно, так как именно Даргель подписывал бесчисленные приказы, облеплявшие стены домов и заборы. «Запрещается, запрещается, запрещается…» За нарушение только одно наказание — смерть. И это были не пустые угрозы. Расстрелы советских людей не прекращались ни на один день.

Николаю Кузнецову была поручена ликвидация Даргеля. Он представил командованию отряда свой план действий, который затем был утвержден.

По заданию Кузнецова наша разведчица Валя Довгер, работавшая в рейхскомиссариате, успела уже хорошо изучить распорядок дня и привычки «правительственного президента».

Даргель жил на той же Шлосштрассе, одной из красивейших улиц города, где располагался и рейхскомиссариат. Его двухэтажный особняк находился всего в четырехстах метрах от здания рейхскомиссариата.

Обычно генерал разъезжал по городу в машине — большом «оппеле» с номерным знаком «R4», но обедать домой ходил всегда пешком: ровно в 2.30. («Хоть часы по нему проверяй», — рассказывала Валя.)

Прогулка Даргеля сопровождалась определенным ритуалом. Примерно минутой раньше на улице появлялись его личные телохранители: рыжеусый жандармский фельдфебель и гестаповец в штатском.

Они внимательно и придирчиво проглядывали Шлосштрассе, проверяя, нет ли на ней подозрительных лиц. «Подозрительным» же лицом считался любой местный житель, которым было категорически запрещено появляться на этой улице, кроме как по особому вызову в рейхскомиссариат.

Лишь тогда из ворот выходил Даргель, поворачивал направо и шел к дому неторопливо, размеренным шагом, не обращая внимания на почтительные приветствия прохожих.

Следом за генералом — в двух шагах — шествовал его адъютант, майор с ярко-красной кожаной папкой в руке. Это была достаточно заметная деталь, к тому же Кузнецов лично видел однажды Даргеля (весной, на параде по случаю дня рождения Гитлера) и был уверен, что сумеет опознать его в лицо.

Операция возлагалась на трех человек: Кузнецова, Николая Струтинского и Ивана Калинина. Струтинский уже не раз бывал в Ровно в форме немецкого солдата, хорошо изучил расположение улиц, к тому же умел превосходно водить машину. Как разведчик он был смел, решителен, находчив.

Автомобиль для дела достал бывший военнопленный Иван Калинин, шофер ровненского гебитскомиссара доктора Беера. Разумеется, господин гебитскомиссар и не подозревал, для какой цели был позаимствован 20 сентября 1943 года его светло-коричневый «адлер» с номерным знаком комиссариата.

Ждать выхода Даргеля на улице было слишком рискованно, поэтому наши разведчики поставили машину в переулке на противоположной стороне с таким расчетом, чтобы видеть подъезд рейхскомиссариата.

Информация Вали оказалась точной: действительно в 2.30 (ни минутой раньше, ни минутой позже) из дверей рейхскомиссариата вышел подтянутый худощавый генерал с надменным лицом. За ним вышагивал высокий офицер с ярко-красным портфелем под мышкой.

Они успели сделать лишь несколько десятков шагов, как их нагнал светло-коричневый «адлер». На какую-то секунду автомобиль притормозил, из него выскочил пехотный обер-лейтенант. Генерал успел лишь изумленно взметнуть брови… В руке обер-лейтенанта тусклой синевой блеснул вороненый ствол «вальтера». Негромко хлопнули четыре выстрела. Даргель, качнувшись, рухнул на тротуар. Выронив красный портфель, судорожно бил ногами в предсмертных конвульсиях его спутник.

В следующую долю секунды Кузнецов вскочил в машину, уже на ходу захлопнув дверь, и «адлер» рванул, быстро набирая скорость.

Когда к месту происшествия подоспели растерянные жандармы, они нашли на окровавленной мостовой лишь два трупа и вывалившийся при резком движении из кармана обер-лейтенанта кожаный бумажник.

Несколько дней мы не получали никаких сведений из Ровно. Видимо, ни один связной не смог выбраться из оцепленного эсэсовцами и жандармами города.

Кузнецов нервничал, ему не терпелось узнать о результатах покушения.

— Промахнуться я не мог, — говорил Николай Иванович, — стрелял в упор.

Наконец мы получили долгожданные фашистские газеты. Развернули и… ахнули. На первых полосах жирным шрифтом в черной траурной рамке были напечатаны сообщения об убийстве неизвестным террористом, переодетым в форму немецкого офицера, имперского советника финансов на правах министра, генерала, доктора Ганса Геля и его адъютанта майора Адольфа Винтера.

Это казалось наваждением: генерал, его адъютант с красной папкой, правильное время, правильный маршрут и — не те!

Как выяснилось, генерал Гель за несколько дней до покушения прибыл в Ровно из Берлина со специальным заданием усилить вывоз в Германию продовольствия и ценностей с Украины. Этот грабитель в ранге министра и даже с ученой степенью доктора остановился по приглашению Даргеля в его особняке на Шлосштрассе, 16. У обоих генералов были не только созвучные фамилии, они и внешне были очень похожи. К тому же адъютант Геля носил такой же положенный высокопоставленным лицам гитлеровской администрации ярко-красный портфель, что и адъютант Даргеля.

Кузнецов чуть не плакал от досады, хотя никто и не думал его ни в чем упрекать, очень уж невероятным было стечение всех обстоятельств.

— В следующий раз документы буду проверять, прежде чем стану стрелять, — в сердцах сказал Николай Иванович.

Но Кузнецов расстраивался зря: доктор Гель был по фашистской иерархии фигурой не меньшей, если не большей, чем «правительственный президент» генерал Даргель. Недаром Гитлер посмертно наградил Геля «рыцарским железным крестом».

Казнь генерала Геля имела одно важное последствие. Дело в том, что бумажник, подобранный на мостовой Шлосштрассе жандармами и доставленный в гестапо, был обронен Кузнецовым отнюдь не случайно. Чего-чего, а подобных оплошностей наши разведчики не допускали, если… если это не входило почему-либо в их планы. Эта «утеря» была завязкой весьма любопытной комбинации, разработанной в штабе отряда.

Новенький бумажник с маркой известной берлинской фирмы был обнаружен при обыске у взятого нами в плен видного эмиссара украинских националистов, только что прибывшего из Германии. В бумажнике находился паспорт с разрешением въезда на оккупированную территорию, членский билет берлинской организации украинских националистов и директива руководства этой организации своим ответвлениям на Западной Украине. В ней излагалось требование гестапо усилить борьбу с советскими партизанами.

Для полного правдоподобия мы пополнили этот бумажник, вложив в него около ста сорока рейхсмарок, немного американских долларов, английскую купюру достоинством в пять фунтов стерлингов, несколько советских сотенных, три золотые царские десятки и пригоршню золотых коронок, которые бандиты имели обыкновение вырывать изо рта у расстрелянных ими советских людей.

Вот только директива из бумажника была изъята, а вместо нее вложена другая, хотя и написанная «тем же самым» почерком, но совсем иного содержания, отнюдь не приятного для немцев, в чьи руки она попала благодаря «небрежности» Кузнецова.

Автор этой директивы давал указание адресату в связи с явным проигрышем войны Гитлером сменить ориентацию и действовать против гитлеровцев.

Гестапо, не доверявшее никому на свете и крайне подозрительно относившееся к националистическим главарям, готовым продаться в любой момент кому угодно, попалось на удочку. В газетах появились намеки, что, хотя покушавшийся и был одет в немецкую офицерскую форму, на самом деле он принадлежал к числу лиц, не оценивших расположение властей и «предавших» фюрера. Органы безопасности-де уже напали на след преступников и задержат их в самом ближайшем будущем.

«След» привел гестаповских ищеек именно туда, куда мы и хотели. За причастность к убийству генерала Геля гитлеровцы схватили тридцать восемь видных националистов, в том числе даже гестаповцев. Как те ни божились в своей полной невиновности, как ни клялись в преданности фюреру и «великонеметчине», их всех расстреляли. Что ж, собакам и смерть собачья!

Так всего четыре немецких же патрона, израсходованных Николаем Ивановичем Кузнецовым, стоили жизни многим злейшим врагам советского народа.

И все же наш замечательный разведчик не чувствовал себя удовлетворенным. Ему хотелось во что бы то ни стало довести дело до конца, и он добился разрешения вторично стрелять в Даргеля.

8 октября 1943 года Николай Иванович вместе с Николаем Струтинским подстерег «правительственного президента», когда тот выходил из собственного особняка, и выстрелил в него несколько раз из пистолета, выскочив из машины на этот раз зеленого цвета. Привести в исполнение смертный приговор на одной из главных улиц оккупированного города на глазах гитлеровцев совсем не то, что спокойно всаживать пулю за пулей в центр мишени на лесном стрельбище.

Даргелю удивительно везло, во всяком случае он и на сей раз остался невредим. Более того, он разглядел нападавшего: обер-лейтенанта германской армии с «железным крестом» первого класса на груди.

Кузнецов, чудом сумевший уйти от погони, был страшно расстроен и горько корил самого себя за неудачу. Но тут же поклялся, что не отступится, пока не доберется до «заговоренного» генерала.

Третье покушение на заместителя Коха обер-лейтенант Зиберт совершил 20 октября. Оно было точной копией первого. Мы справедливо предполагали, что гитлеровцы никак не подумают, что новое нападение будет совершено на том же месте, и не предпримут здесь дополнительных мер охраны. Так оно и оказалось.

Правда, «адлер» из гебитскомиссариата был предусмотрительно перекрашен в черный цвет и вместо знака рейхскомиссариата на нем был установлен отличительный знак и номер вермахта. Сменили и оружие: вместо пистолета Кузнецов применил тяжелую противотанковую гранату, усиленную стальным чехлом.

И — снова невероятная случайность! Граната в двух шагах от ног Даргеля ударилась в бровку тротуара и отскочила так, что взрыв пошел в сторону, в стену дома! Ручкой гранаты был наповал убит какой-то подполковник, стоявший на противоположной стороне улицы. А Даргель, счастливчик Даргель снова остался жив! Правда, на сей раз он был тяжело ранен и контужен.

— Это все тот же обер-лейтенант, — сумел прохрипеть генерал в госпитале.

В тяжелом состоянии «правительственный президент» был специальным самолетом отправлен в Берлин.

После трех покушений на «счастливчика» Даргеля для Кузнецова в Ровно настало очень трудное время. Теперь ему нужно было считаться с тем, что гестапо разыскивает некоего обер-лейтенанта германской армии, убивающего собственных генералов. И с этим ему вскоре пришлось столкнуться.

Никто из сотрудников рейхскомиссариата Украины не знал, что входит в круг служебных обязанностей майора Мартина Геттеля.

В его кабинет в здание РКУ не заходил никто из сослуживцев. Геттель не впускал в него даже уборщицу, предпочитая сам возиться с веником и совком. Впрочем, большую часть рабочего дня кабинет был заперт на ключ, а его хозяин бродил со скучающим видом по служебным помещениям, болтая с коллегами. И даже офицеры в более высоких чинах поеживались от немигающего взгляда глубоко посаженных глаз долговязого рыжего майора.

Однажды Геттель навязался проводить домой Валю Довгер. Поначалу Валя решила, что ее ждет назойливое ухаживание малоприятного кавалера. И ошиблась.

Как ни прикрывался Геттель пошловатыми комплиментами, он не сумел скрыть, что интересуется вовсе не девушкой, а тем, давно ли и где она познакомилась со своим женихом, этим бравым обер-лейтенантом Паулем Зибертом.

Внутренне насторожившись, Валя с беспечным видом рассказала давно и основательно разработанную историю своих отношений с «женихом». Прощаясь возле дома, Геттель выразил надежду, что фрейлейн Валя непременно поможет ему познакомиться поближе с обер-лейтенантом Зибертом.

Валя пообещала ему сделать это при первом удобном случае и в тот же вечер сообщила Кузнецову, что его особой интересуется гитлеровский контрразведчик.

Тщательно взвесив все «за» и «против», мы решили, что до поры до времени Николаю Ивановичу ничего не грозит, иначе он был бы уже давно в кабинете начальника гестапо доктора Питца на Почтовой, 26.

По-видимому, Мартин Геттель пока что вел какую-то непонятную игру собственными силами. Решено было ее поддержать, пока не станет ясно, чего он добивается.

К этому времени обер-лейтенант Зиберт близко сдружился с сотрудником СД майором фон Ортелем. Майор был высоким, крепко сбитым еще молодым человеком примерно лет тридцати на вид. Его редкие темные волосы разделял безукоризненный косой пробор, небольшие светлые глаза смотрели умно и настороженно. Майор фон Ортель был самым таинственным человеком в Ровно. Чем он занимался в своем служебном помещении на Дойчештрассе, 272, замаскированном вывеской частной зубоврачебной лечебницы, мало кто знал.

По необъяснимой прихоти судьбы фон Ортель питал к Зиберту искреннюю симпатию, если только этот человек вообще мог питать ее к кому-либо. Майор был крупным немецким разведчиком, опытным, смелым, циничным, — Кузнецов знал это совершенно точно. Фон Ортель свободно владел русским языком и как-то признался, что перед войной несколько раз побывал в Москве. Фон Ортель считал себя существом высшего порядка и перед Кузнецовым, к которому проникся известным доверием, не скрывал своего презрения к весьма крупным нацистам, не исключая Геббельса и Коха. Он не верил в «идеи» национал-социализма, но был сторонником фашизма, поскольку волчья гитлеровская стая была его родной стихией. Он знал ее хорошо и надеялся урвать для себя достаточно жирный кусок из фашистского пирога.

Возможно, что фон Ортель потому и благоволил к фронтовику обер-лейтенанту, что считал его наивным служакой, храбрым в бою, но нерасторопным при дележе захваченной добычи. Лишь позднее Кузнецов узнал, что фон Ортель надеялся привлечь его к разведывательной работе под своим началом.

Но пока что Николая Ивановича беспокоил Геттель, и он решил на всякий случай заручиться поддержкой своего «друга».

— Мне не нравится один майор из рейхскомиссариата, — сказал он как-то фон Ортелю, — некто Мартин Геттель. Уж слишком он ухаживает за Валей. Я, конечно, не ревную ее к этому типу, но Вале его ухаживания неприятны, а отшить неудобно: как-никак начальство…

— Скажи своей невесте, чтобы она держалась от Геттеля подальше, — посоветовал фон Ортель. — Я встречал этого парня в «Доме Гиммлера» на Принц-Альбрехтштрассе. Он, правда, птица невысокого полета, но нагадить ей может… Если уж очень привяжется, скажи: помогу.

Сказанного было вполне достаточно. Кузнецов прекрасно знал, что на Принц-Альбрехтштрассе, 8 в Берлине помещалось главное управление гестапо. Значит, Геттель действительно гестаповец.

А еще через несколько дней Геттель вызвал к себе Лиду Лисовскую и Майю Микота и стал выпытывать у них (как у секретных сотрудников гестапо), что им известно об обер-лейтенанте Зиберте. Он засыпал девушек ворохом вопросов. Некоторые из них привлекли особое внимание Кузнецова, когда вечером Леля и Майя подробно рассказали ему о беседе с Геттелем.

— Не говорил ли Зиберт вам что-либо об Англии? — выпытывал майор. — Не употребляет ли он в разговоре английских слов?

Отпуская девушек, Геттель велел Лиде при встрече с Зибертом обратиться к нему, как бы ненароком, со словом «сэр» и проследить, как он при этом себя поведет. Затем гестаповец приказал Лиде в ближайшие дни под благовидным предлогом устроить у него дома его встречу с Зибертом. Так Геттель раскрыл перед нами свои карты. Теперь стало ясно, что гитлеровец подозревает обер-лейтенанта Пауля Зиберта в том, что он является английским шпионом, агентом знаменитой Интеллидженс сервис.

Мы поняли также, почему Геттель, подозревая Зиберта, не пытался его задержать, а стремился к личному знакомству. По-видимому, майор, по роду своей службы человек хорошо информированный, понимал, что гитлеровская Германия проиграла войну, что близкий крах неизбежен, а вместе с ним неизбежна и расплата за преступления, совершенные фашистами, в том числе и им лично, на советской земле. И этот хитрец решил заранее войти в контакт с английской разведкой, чтобы, переметнувшись на ее сторону, уйти от возмездия. Он рассчитывал, что «английский шпион» Зиберт оценит его молчание по достоинству и замолвит за него, майора Геттеля, словечко перед своим начальством. А там — не все ли равно, кому служить? Германии или Англии, лишь бы спасти свою шкуру…

Мы разрешили Кузнецову встретиться с майором Геттелем, чтобы попытаться использовать сложившуюся ситуацию в своих целях.

Встреча обер-лейтенанта Пауля Зиберта с майором Мартином Геттелем состоялась 29 октября на квартире Лидии Лисовской. Геттель держался чрезвычайно дружелюбно, всячески старался показать свое расположение к новому знакомому, расточал комплименты в адрес невесты обер-лейтенанта.

— Фрейлейн Валентина — всеобщая любимица в рейхскомиссариате, — с умилением говорил он. — Предлагаю тост за ваше счастье, Зиберт!

Когда выпили еще несколько рюмок, Кузнецов встал, потянулся всем телом и как бы между прочим предложил:

— А не встряхнуться ли нам сегодня как следует по поводу знакомства, майор? — И, смеясь, добавил: — Если вы гарантируете, что моя невеста никогда не узнает об этом, то мы можем превосходно провести время в обществе двух весьма милых дам…

Геттель понял все сразу. Зиберт, конечно, не станет приглашать случайного знакомого на холостяцкий кутеж с дамами, видимо, речь идет о серьезном разговоре на интересующую обоих тему. Он, разумеется, согласился.

Оба офицера попрощались с Лисовской и вышли из дому. При виде хозяина шофер-солдат услужливо распахнул дверцу.

— Николяус! — Кузнецов неопределенно помахал ладонью. — Едем, маршрут обычный!

Струтинский включил мотор, и машина тронулась с места.

Первоначально Кузнецов хотел переговорить с Геттелем на квартире нашего подпольщика Леонида Стукало, жившего на улице Кирова, 47. Но от этого варианта пришлось отказаться: поблизости от дома Стукало произошел какой-то инцидент, собралась толпа, прибыла полиция. И Кузнецов приказал Струтинскому ехать по другому адресу: улица Легионов, 53.

Роберт Глаас был ничем не примечательным сотрудником «Пакетаукциона» — учреждения оккупантов, специально занимавшегося отправкой в Германию посылок с продовольствием и вещами, награбленными у населения. Глаас считался ревностным служакой, исполнительным, услужливым, У начальства был на хорошем счету. Начальника «Пакетаукциона» генерала Германа Кнута — второго заместителя рейхскомиссара Эриха Коха, — должно быть, хватил бы апоплексический удар, если бы он узнал, что этот его скромный подчиненный на самом деле голландский коммунист-подпольщик, связанный с нами.

На его квартиру и решил ехать Николай Кузнецов, после того как отпал дом Леонида Стукало.

Глаас встретил нежданных гостей приветливо. Быстро накрыл на стол. Кузнецов снял портупею с кобурой, велел Струтинскому повесить на гвоздь за шкафом, предложил и Геттелю разоблачиться. Нехотя Геттель тоже освободился от оружия.

В ожидании дам начался многозначительный разговор со взаимными намеками, тонкими иносказаниями. Словом, «дипломатическая беседа на высшем уровне».

Неизвестно, чем бы могла кончиться наша игра с майором Мартином Геттелем, если бы Струтинский не совершил ошибки. Он без разрешения подсел к общему столу.

Майор Геттель осекся на полуслове. Немецкий солдат, к тому же поляк по происхождению, никогда бы не решился сесть к офицерскому столу, даже если бы его позвали. Но подобной фамильярности не потерпит и английский офицер. А только им в представлении Геттеля и был обер-лейтенант Пауль Зиберт!

Значит… Значит, Зиберт не агент Интеллидженс сервис! Но в таком случае кто же он? Неужели советский разведчик?! В глазах Геттеля мелькнул ужас. Он рванулся к своей портупее… Через полминуты он был скручен. Кузнецову теперь уже не оставалось ничего другого, как, отбросив маскировку, допросить майора. Пытаясь вымолить жизнь, Геттель рассказал все, что знал о военной контрразведке — «Абвере-2» — и гестапо. А рассказать он мог о многом.

— Почему вы решили, что я англичанин? — спросил в заключение Кузнецов.

— Никак не думал и не мог предполагать, что у русских могут быть такие разведчики, — мрачно буркнул Геттель.

На следующий день майор Мартин Геттель не явился на службу. Не вышел он на работу и послезавтра. Курьер, посланный к нему, не нашел его и дома.