Операция «Карантин»

Глава третья

Ни молния, ни стингер в самолёт не попали, хотя потрясло АН-24 в грозовом фронте изрядно. Как на тренажёрном вибростенде. И как только самолёт на составные части не развалился, уму непостижимо. После подобного испытания весь экипаж вместе с Никитой можно было смело зачислять в отряд космонавтов, если, конечно, за время отсутствия Полынова в России космическую программу не свернули окончательно и навсегда.

В Каир самолёт прибыл поздно ночью, и когда Никита ступил на бетон лётного поля, ему показалось, что чище воздуха он не вдыхал никогда. Основательная тряска самолёта подняла в трюме такую пыль, что дышать было невозможно, а Никита стал похож на скотника, только что вычистившего хлев. И воняло от него как от настоящего козла.

В зале для транзитных пассажиров к Никите, как он и предвидел, никакой представитель российского посольства не подошёл, а чистенькие, ухоженные пассажиры шарахались от него как от зачумленного. Естественно, Никита не стал разыскивать мифического Постышева, даже существуй таковой на самом деле. Он приобрёл билет до Москвы на ближайший рейс и юркнул в туалетную комнату.

Здесь он умылся, а носатый араб с видимым отвращением кое-как вычистил его одежду – на стирку и глаженье времени до посадки в самолёт не было, хотя соответствующая служба в аэропорту имелась. Но следующий прямой рейс на Москву был почти через сутки, и Никита махнул рукой на свой внешний вид. Вонь уменьшилась, однако всё равно ощущалась. Но от предложения араба освежить одежду хвойным дезодорантом Никита наотрез отказался. Эффект мог получиться убийственным. От сочетания запахов хвои и хлева пассажиров могло начать мутить и без воздушных ям.

К счастью, пассажиров в самолёте было немного, а в салоне второго класса и вообще не больше десятка. Никита сел в кресло у иллюминатора в свободном ряду, пристегнулся и, чтобы не вступать в разговоры со стюардессой, закрыл глаза, якобы собираясь спать. Одного не учёл – что летел он рейсом не российской авиакомпании, а германской. Стюардесса тотчас оказалась рядом, деликатно «разбудила» его и вежливо предупредила, что отправляться в сон он может только после взлёта самолёта и набора высоты. Заодно предложила одеяло. И всё это она сообщила с такой радушной, лучезарной улыбкой, будто их «боинг-747» был предназначен исключительно для перевозки грязных и вонючих пассажиров. Правда при этом она стояла несколько поодаль и к Полынову не наклонялась.

Никита хотел было извиниться за свой внешний вид, но, наткнувшись на заученно приветливый взгляд стюардессы, понял, что ей абсолютно всё равно, чистил ли её пассажир прямо перед посадкой в самолёт унитазы в общественном туалете или же попросту не мылся со дня своего рождения, соблюдая религиозный обет. Поэтому он не стал плести небылицы в своё оправдание и согласился взять одеяло.

Пронаблюдав в иллюминатор, как лайнер разгоняется по взлётной полосе и ложится на курс, оставляя слева по борту бесконечное море огней ночного Каира, Полынов накрылся одеялом и смежил веки. Теперь уже по-настоящему, без всякого притворства, хотелось спать. Прощай, Африка, быть может, навсегда.

Все три часа полётного времени Никита проспал сном младенца. Разбудила его всё та же неизменно заботливая стюардесса, указывая пальчиком на мигающие на стене надписи, регламентирующие поведение пассажиров перед посадкой. Никита послушно вернул спинку кресла в вертикальное положение, отдал стюардессе одеяло, пристегнул ремни безопасности. И от нечего делать вперился в белесую предрассветную муть сплошной облачности за иллюминатором. В душе имелось два страстных желания. Первое – содрать с себя одежду, залезть под душ и долго с наслаждением мыться. Второе было более прозаическим – страшно хотелось зевать. За неимением возможности немедленно осуществить первое желание, Никита во всю осуществлял второе. Тем более что оно хорошо снимало боль в ушах, возникающую от перепада давления при снижении самолёта.

Приземлились в потёмках, но пока самолёт выруливал на стоянку, рассвело. В приподнятом настроении – и куда только зевота подевалась? – Полынов сбежал по трапу на бетонные плиты Шереметьево и зашагал к зданию аэропорта. Утренняя прохлада бодрила, а предвкушение, что не пройдёт и часа, как он смоет с себя пыль и грязь Африки, настраивало на радужный лад.

Российский таможенник не отличался воспитанностью и вышколенностью немецких стюардесс. При виде пассажира в мятых, грязных шортах и такой же по свежести рубашке, глаза его вылезли из орбит, а нос брезгливо сморщился.

– Откуда ты такой взялся? – недоумённо рыкнул он.

А вот этого Полынов не любил. Органически не переносил чванства и высокомерия.

– Из Африки, однако, господин хороший, – состроил он лучезарно дебильную улыбку. – С международного симпозиума по вопросам разведения и выпаса племенных козлищ. Никак не слыхали, что ли?

– Оно и чувствуется… – Таможенник помахал у себя перед лицом раскрытым паспортом Полынова. – Где багаж?

– Однако с собой нетути, – изображая из себя крестьянскую простоту, развёл руками Никита. – Мой багаж токмо по дипломатическим каналам идёт.

– Проваливай! – Таможенник раздражённо швырнул паспорт на стойку. – Козлопас…

– Премного благодарен, – расшаркался Полынов. – Нижайше кланяюсь… Как погляжу, добрейшей вы души человек!

Таможенник не нашёл слов, и Полынов побыстрее ретировался. «Ну уж на последующих пассажирах он душу-то свою „добрейшую“ отведёт», – на ходу подумал Никита.

На площади у здания аэропорта Полынов остановился. Похоже, своей спешкой сам себе создал трудности. Слишком быстро добрался в Москву из Центральной Африки – вряд ли Березницкий ждёт его так рано. А это значит, что встречающих не будет, и надо добираться самому. С его же внешним видом плюс «экзотическим» запахом проблема из трудноразрешимых. Впрочем, за доллары московские таксисты куда хочешь, хоть обратно в Центральную Африку доставят. Знай, только валюту отстёгивай.

Так оно и оказалось. Не успел Никита оглядеться, как возле него затормозил потрёпанный оранжевый «жигулёнок». Передняя дверца распахнулась, и молодой чернявый водитель радушно предложил:

– Садись, подвезу!

Лицо у парня было простоватым, добродушным. Именно с таким лицом частным извозом и заниматься – у клиентов больше доверия вызывает.

Полынов на всякий случай оглянулся – нет ли встречающих, однако площадь перед аэропортом была пустынна. Пассажиры с каирского рейса ещё получали багаж, а других рейсов в столь раннее время, похоже, не было. Никита снова перевёл взгляд на «жигули» – оранжевый цвет машины ярко воскрешал в памяти «лендровер» вице-консула Ненарокова, – поморщился, но, махнув на плохую примету рукой, сел на переднее сиденье и захлопнул дверцу.

– Алексей, – представился парень, трогая машину с места.

Полынов равнодушно кивнул. Вступать в пустые дорожные разговоры он был не намерен. А говорить, куда ехать, пока не стал – дорога на Москву здесь одна. Где-нибудь в центре придётся убивать время до семи утра и лишь только затем можно будет позвонить по телефону.

Парень покосился на него, промолчал и увеличил скорость. За окном замелькали голубые от утренней дымки стволы берёз и синие сосны. В столь ранний час шоссе было пустынным, и создавалось впечатление, будто едут они где-то далеко-далеко от столицы среди бескрайних лесов, и только асфальт дороги напоминает о цивилизации.

Не доезжая до Петербургского шоссе, шофёр внезапно сбросил скорость и свернул на неширокую, петляющую по лесу дорогу. Полынов подобрался и в упор уставился на водителя.

– Это куда же ты, Лёша, меня, молоденькую и неопытную, везёшь? – криво усмехаясь, процедил он.

– А на дачу к Березницкому, Никита Артёмович! – ответил парень.

Он глянул на Полынова, и они дружно расхохотались. Действительно, где-то здесь, на берегу Клязьмы, у Березницкого была дача.

– Конспиратор! – отсмеявшись, покачал головой Никита. – Не мог сразу представиться? Наиграешься ещё в шпионы, надоест…

– Минутку, Никита Артёмович. – Алексей, достал из кармана сотовый телефон и набрал номер.

– Доброе утро, Роман Борисович! – сказал он. – Племянник дяди Коли только что прибыл. Да, да… Минут через пятнадцать будет у вас.

Алексей спрятал телефон и повернул голову к Полынову.

– А что же вы без багажа, Никита Артёмович?

– Хорошо, что ноги унёс… – пробурчал Никита. – Сидел я в тюрьме в одной неназываемой стране как злостный российский шпиён. К счастью, удалось бежать через канализацию. Запашок ощущаешь?

– Есть немного, – согласился Алексей. Однако, несмотря на свою простоватую внешность, изобразить на лице искреннюю веру в откровенную «развесистую клюкву» ему не удалось. – Только почему-то их дерьмо навозом попахивает.

– Тебе-то откуда знать, как заграничное дерьмо воняет? – снисходительно усмехнулся Полынов.

– Да уж известно, – неожиданно серьёзно ответил Алексей. – Приходилось нюхать…

Полынов промолчал и внимательно посмотрел на водителя. Не такой-то он и молодой – лет ему отнюдь не двадцать три от силы, как с первого взгляда показалось. Все тридцать точно будет. Ровесник. Зря с ним так, свысока, разговаривал…

Алексей снизил скорость, свернул с шоссе на неприметную дорогу, и, остановившись возле опущенного шлагбаума, посигналил. Из сторожки вышел суровый милиционер с автоматом на груди, бросил взгляд на номер «жигулей», затем на водителя и махнул рукой кому-то в сторожке. Шлагбаум поднялся.

И Полынов ещё раз непроизвольно отметил, что непростым видимо, человеком был Алексей, если охрана правительственных дач знала и затрапезные «жигули» и его самого.

Дача Березницкого выгодно отличалась от современных загородных резиденций власть имущих, больше похожих на крепости с глухими стенами и окнами, забранными пуленепробиваемыми жалюзи. Это была постройка ещё того времени, когда в стране понятия не имели ни о киллерах, ни о криминальных разборках, и дачи строили с балконами, соляриями, помпезными колоннами, то есть для отдыха на природе, а не с целью защитить жизнь. Здесь было всё, что положено иметь загородному дому: большие окна, открытая веранда на первом этаже и широкая терраса на втором с видом на небольшой декоративный парк и излучину реки. Любил Березницкий простор и не собирался себя ограничивать четырьмя стенами, хоть, разумеется, и понимал, что найдётся немало охотников посмотреть на него сквозь оптический прицел. Но настоящая охрана тем и отличается, что не мозолит глаза, а занимается своим делом.

Ворота дачи открыли двое штатских ребят из личной охраны. Открыли так же молча, как и милиционеры шлагбаум при въезде на территорию дачного посёлка, но эти, внимательно посмотрев на водителя, кивнули в знак приветствия. Алексей им ответил таким же кивком.

Лишь только шины «жигулей» зашуршали по дорожке, как на крыльце появился хозяин дачи. Роман Борисович Березницкий собственной персоной. Худощавый, лысоватый мужчина лет сорока пяти, с большим крючковатым носом, немного сутулый, он на первый взгляд не производил особого впечатления. К тому же был он порывист в движениях, говорил быстро, отрывисто, иногда глотая слова, и от этого казалось, что он не имеет своего собственного мнения и всегда готов не только согласиться с чужим, но и принять любую точку зрения. Однако на деле всё было абсолютно не так. Видимость покладистости не соответствовала делам Березницкого. Ни к каким политическим партиям – ни к левым, ни к правым, ни к центру – он не примыкал, а был, не только на словах, но и на деле, сторонником одного направления – здравого смысла. Именно поэтому его постоянно привлекали к работе в правительстве, когда требовалось провести в жизнь действительно государственное решение, и именно поэтому он долго на ответственных постах не задерживался. То есть его потенциал использовали по принципу: «сделал дело – гуляй подальше!» Причём под первой половиной подразумевалось нужное на данный момент правительству решение, а под второй – личные идеи Березницкого об укреплении государственности. Обжёгшись таким образом пару раз, Роман Борисович тем не менее не отказывался на два-три месяца занять какую-либо ответственную должность, если видел возможность хоть как-то способствовать укреплению государства. Но именно эти осечки и привели Березницкого к мысли создать свою оперативную группу внешней и внутренней разведки, чтобы не быть слепым котёнком в политических интригах и экономических афёрах на самом высоком уровне.

– Спасибо, – поблагодарил Алексея Полынов, выбираясь из машины.

Алексей только кивнул.

Березницкий не стал ждать, пока Полынов взойдёт на крыльцо. Быстро спустился по ступенькам и, хрустя гравием, направился к «жигулям».

– С возвращением, Никита Артёмович, – пожал руку Полынову, смотря в глаза острым, проницательным взглядом.

– С добрым утром, Роман Борисович.

– Как добрались?

– А вы не чувствуете? – саркастически усмехнулся Никита и сморщил нос.

– Н-да, некоторое амбре ощущается… – согласился Березницкий, но тут же дипломатично увёл разговор в интересующую его сторону. – К сожалению, был вынужден отозвать вас раньше срока, но всё же – как с вашим заданием? Удалось что-нибудь выяснить?

– А вот о делах, Роман Борисович, извините, только после душа, – отрицательно покачал головой Полынов.

Таких ответов Березницкий от подчинённых не любил. Дело, прежде всего дело, а личные проблемы потом. Так он жил сам, этого же требовал и от своих сотрудников. Жёстким взглядом он заглянул в глаза Никите и встретил в них непреклонный отпор.

– Хорошо, – порывисто согласился Роман Борисович. – Я вас понимаю. Идёмте.

Он подхватил Никиту под руку и увлёк в дом.

– Мне бы свежую одежду, – сказал Никита. – И обувь…

– Хорошо, хорошо, – кивнул Березницкий и на ходу бросил Алексею: – Алёша, подыщите, пожалуйста, что-нибудь подходящее Никите Артёмовичу… Прошу, – распахнул перед Полыновым дверь.

– Машенька! – позвал он из прихожей. – Маша!

Со стороны веранды чуть ли ни мгновенно появилась молоденькая прислуга в тёмном платьице и белоснежном накрахмаленном кокошнике.

– Машенька, я вас попрошу, отведите нашего гостя в ванную комнату. – Березницкий повернулся к Полынову. – Надеюсь, Никита Артёмович, за полчаса справитесь?

– Постараюсь, Роман Борисович.

Следом за прислугой Никита прошёл в ванную комнату, где к своему удовлетворению не увидел никаких новомодных штучек, типа джакузи. Не вязались подобные излишества с обликом Березницкого. Да, всё прилично оформлено: стены и пол в кафеле, краны и трубы никелем блестят, чистенько, аккуратно, но не более. Большая ванна, рядом душ, умывальник, зеркало, на полочках лосьоны, одеколоны, мыло, шампунь, бритвенные принадлежности.

– Раненько вы встаёте, Машенька, – посочувствовал Никита.

– У каждого своя работа, Никита Артёмович, – с улыбкой возразила прислуга. – В этом шкафчике полотенца, здесь возьмёте бритву. Вот, кстати, аптечка, если порежетесь. А в эту корзину бросьте одежду. Вам её постирать?

– Ни боже мой! – возмутился Полынов. – В мусорный бак вместе с обувью.

– Хорошо. Здесь мыло, шампунь, здесь мочалка. Вопросы ко мне будут?

Вертелся на языке у Полынова вопрос, кто бы ему спину потёр, но он пересилил себя, прикусил язык и отрицательно помотал головой.

– Всего вам доброго, – кивнула головой прислуга и ушла.

И тогда Никита наконец осуществил свою мечту, ставшую настолько навязчивой, что никакие другие мысли в голову просто не лезли: содрал с себя одежду и шагнул под душ.

Минут пять он стоял под хлещущими тёплыми струями, испытывая неимоверное блаженство, и только затем стал мыться, яростно сдирая с себя мочалкой пыль и грязь Африки. Намылил голову, плечи, грудь… И вдруг резкая боль обожгла левое бедро. Уже зная, что увидит на бедре, Никита смахнул с глаз мыльную пену и посмотрел.

Древесная пиявка, как её называли в африканской деревне, внедрилась под кожу давно – припухшее место стало тёмно-багровым. Чертыхаясь и кляня про себя Африку на чём свет стоит, Полынов побыстрее домылся, насухо вытерся и заглянул в аптечку. Негусто. Набор медикаментов почти как у Сан Саныча: лейкопластырь, йод, кровоостанавливающий карандаш, аспирин, анальгин, стрептоцид… Всё понятно, зачем в аптечке в ванной комнате держать ту же вату? Но Полынову от этого понимания было не легче. Обращаться напрямую к прислуге за скальпелем не следовало – сразу пойдут вопросы зачем, что да как… А насколько опасен этот паразит, а не заразит ли Никита ещё кого-нибудь…

Полынов повертел в руках маникюрные ножницы, вздохнул, отложил их в сторону. Затем взял одноразовую бритву, обломал пластик и обнажил двойное лезвие. Что ж, за неимением лучшего, сойдёт и это. Усевшись на край ванны, он прощупал припухлость, определяя, на какую глубину и какой длины нужно сделать разрез, и уже занёс было руку, как в дверь постучали.

– Никита Артёмович, я вам одежду на спинку стула у двери повешу, хорошо? – донёсся голос прислуги.

– Спасибо, Машенька, – поблагодарил Полынов.

И услышав её удаляющиеся шаги, полоснул импровизированным скальпелем по бедру. Кожа, растянутая пальцами левой руки, распахнулась, и в открывшемся разрезе Никита увидел большую, около двух сантиметров, нематоду. Нематода конвульсивно задёргалась, и толчок почти мгновенно хлынувшей крови выбросил её на вовремя подставленную ладонь.

Полынов поднёс ладонь к глазам и внимательно рассмотрел паразита. Разрез он провёл, прямо сказать, мастерски – лезвие бритвы не повредило нематоду. Другое было плохо – нематода оказалась достаточно взрослой особью, и сквозь полупрозрачную кожицу последнего сегмента просвечивались её яйца. Никита бросил паразита в раковину, раздавил лезвием и смыл водой в канализацию. Затем свинтил рассекатель с гибкого душа и мощной струёй воды, стиснув зубы, промыл рану. Насухо вытершись полотенцем, засыпал по методу Сан Саныча рану стрептоцидом и заклеил её лейкопластырем. И только тщательно убрав все следы операции – смыв кровь на полу и спрятав окровавленное полотенце в ворохе своей одежды, – он приступил к бритью.

Через сорок минут в свободном сиреневом спортивном костюме, новых кроссовках, гладко выбритый, благоухающий французской туалетной водой Полынов появился на террасе второго этажа. Березницкий поджидал его сидя в плетёном кресле у журнального столика и попивая кофе из маленькой чашечки.

– Присаживайтесь, Никита Артёмович, – указал он на кресло напротив и демонстративно посмотрел на часы. – Вы задержались на десять минут. Придётся вам пить холодный кофе.

– Приношу свои извинения, Роман Борисович, – развёл руками Полынов. – Никак не ожидал, что пыль Африки столь въедлива.

Он сел в кресло и огляделся. Вокруг расстилался типичный пейзаж среднерусской равнины – ближайшие домики были закрыты разлапистыми соснами, а слева, в просвете между молоденькими берёзками, виднелась неширокая гладь реки с лугом до самого горизонта на другом берегу. Разительный контраст с джунглями Центральной Африки. И всё же что-то общее было между верандой бунгало Сан Саныча и террасой дачи Березницкого. Плетёные кресла, кофе на открытом воздухе, вид на лес с небольшой высоты… От этих параллелей легонько защемило сердце.

– С кем имею честь беседовать? – полушутя осведомился он, пригубливая кофе. Березницкий слукавил, кофе был ещё горячим.