Операция "Голод"

Глава 6

У Доминики было лицо Девы Боттичелли, остроумие великого игрока в покер и жажда жизни авантюриста эпохи Возрождения. С такими качествами приятно родиться богатой — и ей это удалось. Она жила по своему собственному закону, а это означало, что она не была женщиной ни для одного мужчины. Ник, который ни в коем случае не был случайным человеком, обладал теми же качествами плюс еще несколькими. Они целый час лежали голые рядом на влажном одеяле и разговаривали. В конце этого часа они продолжали общаться друг с другом, как давние любовники. Теперь Ник задумчиво вел «Ягуар» по тихой, хорошо освещенной улице престижного района, где она жила. Ничего сексуального характера на том берегу не происходило. Но теперь он вез ее домой, чтобы переспать с ней. Это было невысказанным, но взаимно ясным.

Она сидела рядом с ним, курила и небрежно давала указания, пока они ехали по пустынным улицам. По французской традиции ей удалось сделать из старого армейского одеяла нечто шикарное. Может быть, с несоответствием длинных ног, покрывающихся мурашками, торчавшими из-под грубого одеяла, прикрывавшего лишь минимум мягких изгибов ее гибкого тела, — но почему-то, мокрая и холодная, она выглядела привлекательнее, чем в платье от Баленсиаги, что он так грубо сорвал с ее тела. Вместе они выглядели как симпатичная молодая пара, попавшая под дождь на свидании.

Пока он вел машину, Ник молчал, думая о том, что она ему рассказала. Самое главное, что Кэти Лин, которая скрывалась в Париже, назначила еще одну встречу с Доминик на послезавтра в оживленном рыночном районе. У нее, казалось, была способность назначать встречи в местах, где она могла раствориться в толпе, когда возникала проблема. Доминик небрежно сообщила о первой встрече Джонни Воу, но та не пришла на встречу. Затем она обнаружила, что в ее офисе и доме в ее отсутствие прошли обыски, но она не заподозрила Джонни Ву, потому что его не было в городе.

Когда она обнаружила, что ее сумочка была извлечена из гардероба во время вечеринки, а сообщение Кэти Лин исчезло, она поняла, что это могли сделать только Джонни Воу или его люди. Это объясняло внезапную прохладу между Доминик и Джонни на вечеринке, а также ее бегство от Ника. Затем она поняла, что играет с огнем, и предположила, что пули на крыше были предназначены для нее. Она рассказала эту историю с большой иронией из-за собственной доверчивости и замешательства.

Ник понял, что она ему нравится. Теперь ему предстояло решить, верить ей или нет.

Доминик протянула руку и легонько коснулась пальцами гладкой атласной кожи предплечья Ника, где мышцы под кожей были тверды, как стальной трос.

— Останови тут, Ник, — сказала она. — Здесь можно безопасно припарковаться. Джонни Ву не знает это место.

Ее взгляд быстро скользнул по его мускулистым плечам и сильным рукам, закутанным в испорченную рубашку с закатанными рукавами.

«Ух Бьен, Я вижу, вы можете мне не совсем поверить. Ее голос был дружелюбным, а уголки глаз на мгновение сморщились. «С такими, как ты, всегда сначала война, а потом мир».

Ник умело направил свой автомобиль к парковочному месту под деревьями на тротуаре. — Я все еще считаю, что рядом с тобой опасно, детка, — сказал он, сверкая жесткой улыбкой. Она довольно улыбнулась, но не ответила.

Ник почувствовал запах речной воды раньше, чем увидел ее. Он последовал за ней по тротуару к лестнице, которая круто спускалась к причалу у кромки воды. Ее босые ноги оставляли мокрые следы на ступенях, а ее полная женственная задница плавно перекатывалась под одеялом, накинутым на талию. На пристани она схватила его за руку. Ник почувствовал, как длинные ногти впиваются в его предплечье немного сильнее, чем это необходимо.

— Будь осторожен, Ник. Рабочие повсюду разбрасывают веревки и тому подобное.

Они спустились по короткому трапу к гладкому плавучему дому с панорамными окнами. Доминик порылась в сумочке в поисках ключей и без умолку болтала.

«Женщине моего возраста нехорошо жить с родителями и работать, особенно если она журналист. А кроме того, здесь можно сидеть туманным утром и думать о своих ошибках и делать новые ошибки». Она посмотрела на него с улыбкой и сказала другим, более мягким тоном: «Мне нелегко благодарить кого-то, но…»

Это предложение она тоже не закончила, но протянула руку и притянула голову Ника к своему рту. Он почувствовал, как ее ногти проникли сквозь его густые вьющиеся волосы в его череп, и мягкое прикосновение ее губ уступило место безошибочному приглашению войти и исследовать его. Ее язык был игривым, живым существом со своим собственным языком, когда она прижалась к нему. Большие руки Ника скользнули под одеяло к тонкой, упругой талии, а затем к полным животным чреслам. Импровизированная одежда медленно упала. Он притянул ее к себе, чувствуя полные молодые груди с твердыми сосками, прижимающимися к напряженным мышцам груди там, где рубашка была распахнута.

Ноги, казалось, подкосились под ней. Она споткнулась о дверь, и ее плоский живот поднялся, чтобы принять его мужественность, отделенную лишь тонким слоем одежды. Потом одеяло совсем слетело, и это привело их обоих в чувство.

«Может быть, — сказала она с весельем в глазах, — нам лучше войти внутрь». Она натянула на себя одеяло.

— Возможно, — усмехнулся Ник. Его большие руки не сразу отпустили ее. Он был склонен отвезти ее туда, на мокрое дерево старой баржи. Это может быть немного болезненно для дамы, подумал он, ухмыляясь. Он должен был знать, что у Доминик, под ее диким безрассудством и поведением фотомодели, был вулканический характер. Она провела Ника внутрь и включила свет. — Подожди здесь, Ник. Первую записку я получила от дочери доктора Лина, Кэти. Она исчезла в спальне, а Ник опустился на недавно обитый диван семнадцатого века.

Журналистика, должно быть, преуспевает, подумал он. Ковер от стены до стены был достаточно толстым, чтобы на нем могли пастись овцы. Взглядом профессионала он заметил, что в Версале такие шторы будут смотреться неуместно. Мебель в основном семнадцатого и восемнадцатого веков, излучающая мягкое сияние ухоженного антиквариата. Он увидел картину Кокто в рамке, висевшую на одной стене, и очень маленькую картину Пикассо на другой стене.

Доминик вернулась с телеграммой в руке, все еще неопрятно завернутая в одеяло. Ник выразил свое восхищение ее видом, а Доминик с чувственной улыбкой отпустила одеяло, протягивая ему телеграмму. Доминик закурила сигарету и прошелась по комнате, пока Ник читал телеграмму. Это было не очень показательно. Это напоминало Доминике о приглашении Кэти навестить ее, если она когда-нибудь приедет в Париж. Она предложила место встречи, просила сохранить секретность и указала интересную историю для ее журнала.

— И подумать только, — сказала Доминик, затягиваясь сигаретой, — что я рассказала этой несчастной крысе Джонни все об этой сделке и что он чуть не похитил этого бедного ребенка. Я бы никогда не простила это себе.

— Значит, ты думаешь, когда он узнал о втором свидании, он собирался явиться на это свидание? — спросил Ник, пристально глядя на нее.

Она пожала плечами. — Когда Ву попросил меня использовать мои журналистские связи, чтобы следить за вами в аэропорту, он сказал, что это личное дело, связанное с азартными играми. Я была ему должна кое-что, и это было нетрудно. Но когда я увидела тебя на вечеринке, я был так напугана, что не могла больше думать. Вы имели какое-то отношение к Джонни Воу. Это все, что я знала о тебе. В результате теперь мне приходится объяснять папе, как я потеряла этот великолепный «Мерседес», который он так мило подарил мне на день рождения». Пока она говорила, Ник смотрел, как длинные коричневые ноги расхаживают по комнате.

«Извини, Ник, но я собираюсь одеться», — сказала она, возвращаясь в спальню широким плавным шагом.

Мысли Ника летели со скоростью компьютера — и с дополнительным преимуществом. Он мог взвесить факты и оценить их ценность, какой бы сложной она ни была,

В этот момент под большим вопросом все еще оставалась Доминика Сен-Мартен. Разговор с Хоуком и действительно тщательная проверка безопасности не подходили. Но даже сейчас вполне возможно, что она подставляла Ника на меткую пулю.

Например, подумал Ник, а как насчет этих панорамных окон? Большинство людей не оставляют шторы открытыми в это время ночи. Их первым действием при входе было бы закрыть их. Ник не думал, что он преувеличивает. Такая деталь часто делала разницу между быстрым и смертельным. Наблюдали ли за ним третьи лица через эти окна?

Доминик вернулась в комнату. За то короткое время, что ее не было, она превратилась из промокшей кошки, какой бы прекрасной она ни была, в другое, более стройное существо. Пара золотых эластичных брюк из ламы плотно облегали соблазнительные изгибы ее бедер и погружались в опасный изгиб ниже пупка. С брюками она носила соответствующую бретельку, которая едва удерживала роскошную грудь внутри. Она уложила свои влажные волосы в шиньон, так что изящные изгибы ее плеч и шеи поднимались непрерывной линией, привлекая внимание к ее полным чувственным губам и ярким зеленым глазам. Когда она вошла, она стояла в своих золотых туфлях на высоком каблуке, осознавая этот эффект.

— Но я ужасная хозяйка, Ник, — сказала она. — После всего, что ты для меня сделал, я даже не предложила тебе выпить. У меня есть отличный бренди.

— Коньяк превосходен, — коротко сказал Ник. — Ты всегда оставляешь шторы открытыми?

Она издала смешок, наклоняясь к шкафчику с ликером. — Но Николас. Ты такой подозрительный. Окна прозрачны только с одной стороны, через них мы можем видеть наружу, а внутрь никто не может заглянуть». Она повернулась и посмотрела на него широко открытыми глазами.

«Можно заниматься любовью так, как если бы вы занимались этим на глазах у всего мира. Это дает вам такое свободное и естественное чувство, и это большая шутка с людьми, проходящими мимо».

Ну, подумал Ник, каждому свое. Это казалось достаточно безобидным — если только это не была особо жуткая ловушка.

— Надеюсь, вы не будете возражать, если я это проверю. Не дожидаясь, чтобы увидеть, так это или нет, он встал и вышел на улицу. Она говорила правду. Он мог видеть только стекло и тусклый свет за ним. Когда он вернулся, она сидела на диване, прислонившись спиной к спинке. Ее глаза были широко раскрыты, дразня его.

— Quel tigre, мой Николас. Попробуй этот коньяк и забудь о своих войнах.

— Поверь мне, Доминика, — сказал он. 'Я бы хотел. Но мы не то чтобы играем с коммунистами в доверие. Голос Ника звучал лениво, когда он смотрел на нее.

Она опустила глаза. «Я начинаю понимать». В комнате звучала музыка из превосходного стереооборудования. Голос Рэя Чарльза следовал за его сложными, стонущими арабесками в области глубокой сердечной боли. К черту его, решил Ник. Если это ловушка, я пойду за девушкой со стилетом, прежде чем я уйду. А если нет, я использую старую, извилистую Сену для цели, прославленной в песнях и рассказах, - как фон для занятий любовью с этой великолепной девушкой, полной мужества.

Он услышал, как Доминик хихикнула.

— Я как раз думала, — сказала она, все еще смеясь, — что не могу забыть, как ты так дико хохотал, когда вокруг летали пули. Ты всегда улыбаешься, когда в тебя стреляют?

— Только если я выиграю, — усмехнулся Ник.

— Держу пари, ты бы рассмеялся, если бы проиграл. До горького конца, — сказала она.

Ник пожал плечами. «Может быть, если бы это было достаточно весело. Но, наверное, не так сильно.

— Нет, — мягко сказала она. «Для немногих людей есть только жизнь и смех. Или вообще ничего.

Она нежно поцеловала его, затем отстранилась — ее глаза были широко раскрыты. Ее руки легли на спину и они сошлись в бешенстве. Прохладная роскошь ее полных грудей была подобна живым существам, когда они прижимались к твердым мускулам его груди. Ее губы были жадно подставлены, и рот широко раскрылся, когда ее руки превратились в когти, сорвавшие тонкую рубашку с его спины. Затем ее руки скользнули по твердым мышцам его плеч и рук, вниз к его узкой талии, исследовали стальные бедра, затем снова поднялись, чтобы расстегнуть молнию на его штанах. Затем он почувствовал на себе прохладную силу ее руки, и она направила его, откинувшись назад, и ее тело исполнило дикий танец любви и напряглось, чтобы заставить их слиться.

"Вы когда-нибудь пытались сделать это на кушетке в стиле Людовика XV?" — тихо спросил Ник, но с оттенком юмора.

«В спальню, Ник...»

Он поднял ее, как будто она была ребенком. В спальне ночник отбрасывал мягкий свет на богатую мебель, и он осторожно опустил ее на кровать. Потом они оба разделись.

«Быстрее, Ник, о, быстрее». Она почти рыдала и смеялась, когда целовала твердое мускулистое тело, и ее тело извивалось. Внезапно она села, и ее прекрасное лицо покрыло его грудь лихорадочными поцелуями, которые скользили по связкам его пресса, и он чувствовал, как ее мягкие волосы ласкают его живот и бедра. Его сильные, мягкие руки обняли мягкость ее молодой груди, и он почувствовал твердые соски под своими пальцами. Его рот, такой же страстный и горячий, как и ее, исследовал ее тело, целуя и кусая прохладный плод ее плоти. Затем ее длинное гибкое тело откинулось назад, и она потянула его за собой, и красивые бедра образовали большую букву V, приглашая его в горячую пещеру ее желания.

Он услышал низкий, настойчивый шепот в ее горле, когда ее голова качалась взад-вперед, а глаза и рот были плотно закрыты, как будто это сдерживало ее страсть внутри. Он слышал ее приглушенные мольбы о большем, об освобождении, но держался на расстоянии от союза. Ее ногти царапали его спину и ягодицы, а гибкое бедро перекинулось через его плечо. Ее стоны усилились, когда она подтолкнула его.

И, наконец, он, конечно же, пришел к ней. Она напряглась, словно получила электрический импульс, когда Ник почувствовал, как ее обжигающий, всеохватывающий жар устремился в него, а ее поющая приливная волна прокатилась по его телу, когда они начали долгое триумфальное наступление.

Они забыли обо всем, кувыркались в белой волне эмоций, но все же, казалось, стояли вне своих тел, глядя сверху вниз на двух прелестных животных, которые занимались любовью на мягкой, широкой кровати. Ник обращался с Доминик, как с чистокровной кобылой, с легкими руками и нежными, но крепкими шпорами на бархатной коже и гибкими мышцами. Она идеально следовала за ним, слившись в самой нежной точке их встречи, и вместе они бежали, как кентавры, по длинной тропе к замку, когда ее уже было не остановить, и он радостно дал ей волю и дал ей жестким хлыстом своего взбитые мужественность. Ник взобрался к звездам на своем молочно-белом коне. Но долгий путь еще не закончился. Она подпрыгивала под ним, ее длинное, судорожное дыхание грозило вырвать легкие из ее тела. Ник услышал громкий крик, побудивший его как-то преследовать ее выше и выше последнего склона ее страсти. Он чувствовал глубоко внутри себя, черпая запас сил и выносливости, мягкие бедра ласкали его талию, а ее ногти рисовали стигматы Эроса на его спине и боках. Ник ускорил шаг, и по дикости ее реакции и ярости, с которой она бросилась на него своим зрелым, извивающимся телом, трудно было сказать, кто жеребец, а кто кобыла.

Но, наконец, могучее тело Ника обняло ее в последнем объятии. В то время как великая шпора его пола исследовала влагу между ее прекрасными ногами и нащупывала самые тайные и деликатные пещеры ее женственности, он поднял ее на последний склон утеса, где воздух был разрежен. Там у них закружилась голова, и они яростно сжали друг друга, когда вселенная взорвалась чистым светом, и они не осознали ничего, кроме концентрических волн их последней конвульсии.

Несколько минут она молча лежала рядом с ним, и глаза ее были закрыты, конечности дрожали, а красивая грудь смягчилась.

Позже они снова пили коньяк. Они вместе исследовали таинственные сферы своих прекрасных юных тел и снова и снова сливались вместе той ночью в жару этого магнетизма. Наконец человек по имени Киллмастер вытянулся совершенно расслабленно, лишенный той воинственной страсти, которая иногда делала его больше суперагентом, чем мужчиной. Разведывательные полеты и шпионские сети, баланс сил в Вашингтоне, Берлине, Москве и Пекине — все это было забыто в страсти той парижской ночи.