Операция "Изольда"

Глава 11 Исход Ноябрь 1941

Василий еще раз внимательно оглядел строй красноармейцев. Из подвалов Ельского монастыря выбралось всего семеро, если не считать капитана, Катерину, Григория Арсеньевича и самого Василия. Выглядели они не очень: одеты кое-как, измученные, небритые — не армейское подразделение, а рота штрафников-уголовников. К тому же они оказались неведомо где, раздетые, Василий и Катерина так вообще в самодельных «тогах», без пропитания и почти без боеприпасов.

— Ну что, командуй, — повернулся Василий к стоявшему рядом капитану. Тот хмурым взглядом обвел свое «воинство».

— Теперь, после того, как мы вырвались из немецкого плена, перед нами как перед бойцами Красной Армии стоит новая, более важная задача. Мы должны пробиться к своим, чтобы снова встать в строй и вместе с остальными защищать Советскую республику, Москву и товарища Сталина… — он хотел еще многое сказать, и про указующий перст партии, и про проклятых фашистов, которые, сговорившись с мировой буржуазией, смеют топтать просторы нашей великой страны… хотел, но не успел, потому что из-за пожелтевших кустов, кутаясь в некогда белую исподнюю рубаху, вышел Григорий Арсеньевич.

— Кончай агитацию, — фыркнул он. — Там, — он махнул рукой куда-то за спину, — брошенный хутор. Пошли, а то, митингуя, на морозе простудимся.

— Но… — начал было капитан.

— Потом, потом, — отмахнулся Григорий Арсеньевич. — Пошли под крышу, а там агитируй, сколько хочешь.

Поняв, что спорить бессмысленно, капитан только махнул рукой. Строй тут же рассыпался. Солдаты поспешно бросились за Григорием Арсеньевичем. Капитан же неспешно повернулся к Василию:

— Ты еще веришь?

— А ты нет?.. Он ведь всех нас спас, там, у раскопа, и из подвала «вывел», как обещал.

Капитан только головой покачал.

— Ладно, пошли, посмотрим, что там за хутор.

Василий подошел к костру, у которого грелась Катерина. Она сидела на груде веток, закутавшись в черную эсэсовскую куртку, которую отдал ей бывший унтерштурмфюрер. Только вот бывший ли? Иногда, вспоминая, как Григорий Арсеньевич общался с немцами, Василий вновь чувствовал сомнения. Тогда, в Гражданскую, все смешалось… А потом… Всякий раз, когда появлялся Григорий Арсеньевич, выходило так, что Василий приказ-то полученный исполнял, но ни одна из тайн Древних не была открыта. О Внутреннем мире Земли — по сути своей, целой планете, полной ресурсов, где неграмотное население страдало под гнетом Ми-го или Старцев, советское правительство и не подозревало. Может быть, Григорий Арсеньевич всего лишь тайный враг? Некий вредитель… Да и то, как барон относится к Советской власти, Василий хорошо знал. Правда, и у него самого порой возникали сомнения, особенно после возвращения из Антарктиды… И все же.

— Пойдем, Катерина, похоже, Григорий Арсеньевич нашел нам пристанище.

Он помог девушке подняться, и они зашагали следом за красноармейцами. Идти было тяжело. Они, как и любые городские жители, не привыкли к прогулкам босиком. Мелкие камешки, сучки больно впивались в босые ступни, из-за чего идти приходилось осторожно. Кроме того, многие лужи уже подернулись тонкой пленкой льда, и «тога» из мешковины была не самой подходящий одежкой. И все же Василий чувствовал холод, но не мерз. Странное свойство организма. А ведь то же самое было с ним пару лет назад в Каракумах. Там он чувствовал жару раскаленной пустыни и ночной холод, но не страдал ни от жары, ни от холода…

Пройдя не более километра, они поднялись на очередной холм и внизу у его подножия увидели большую хату, обнесенную забором из прутьев, за которой к узкому ручейку вытянулись заботливо ухоженные грядки. Посреди огорода одиноким стражем стояло кривое чучело в пиджаке.

«Если хата пустая, так хоть чучело раздену», — поежившись, подумал Василий.

К тому времени, как они с Катериной спустились с косогора, солдаты уже развели в печи огонь и вскрыли погреб, ища припасы. Двоих красноармейцев капитан отправил к ручью за водой. Одного отправил на крышу хаты, чтобы он следил за размытой дождями дорогой, ведущей к этому одинокому домику, затерянному среди бескрайних лесов.

— Интересно, где хозяева? — спросил Василий, подходя к крыльцу, на котором расположился Григорий Арсеньевич.

— Скорее всего, бежали от немцев, да и сгинули вовсе.

— Вы так считаете?

— Да иначе и не будет… — протянул Григорий Арсеньевич. — Отступать наравне с нашими частями они вряд ли смогли бы, слишком быстро немцы продвигаются вглубь страны. А если б не сгинули, то непременно домой вернулись. А так, видишь, никого нет… Ты не стой здесь. В дом ступай. По сундукам пошарьте, не может быть, чтоб они одежду всю увезли.

— Но ведь это мародерство! — вспыхнул Василий.

Григорий Арсеньевич собирался ему что-то ответить, но не успел, на крыльцо вышел капитан.

— Не мародерство, а реквизирование… нет, реквизация…

— Конфискация, — подсказала Катерина.

— Правильно… Конфискация излишков ввиду военного времени, — громогласно объявил капитан. — А ты, оперуполномоченный, должен знать это лучше меня. Так что хватит ахинею нести! Давайте в дом и… по сундукам. Приоденьтесь, а то в таком виде с фашистами не повоюешь — и он отошел от двери, вытащил из нагрудного кармана рваной, грязной гимнастерки пачку немецких сигарет и закурил.

Василий застыл. Нет, капитан по-своему был прав, но…

— Вы идите… идите, — подтолкнул их Григорий Арсеньевич. — Нам тут всем одежа нужна. А то завтра-послезавтра холода вдарят, а с соплями и кашлем много не навоюешь.

Покачав головой, Василий прошел в дом. Если честно, то все это ему не нравилось. Одно дело обобрать чучело в огороде, и совсем другое шарить по сундукам, когда хозяев нет дома. Тем не менее, через полчаса он приоделся в серый выходной костюм. Судя по всему, бывший его владелец был много выше и шире Василия в плечах, поэтому брюки пришлось сильно подогнуть, а пиджак висел на Василии, как на вешалке. Нашлись и сапоги, правда, размера на два больше, чем нужно, но Василия это ничуть не смутило. Что до Катерины, то она нашла пару сарафанов и теплую, отороченную мехом кофточку. Да и солдаты немного приоделись. Одному досталась старая, побитая молью шинель, другому — драный ватник. Теперь весь отряд выглядел еще более пестро.

К тому времени красноармейцы, разграбив подвал, сообразили на стол. Тут были и соленые огурцы, и копченая колбаса, и квашеная капуста, только вот не хватало хлеба. Что же до самогона, то капитан разрешил всем налить по кружке, но не более. Потом послал одного из бойцов сменить часового на крыше.

Остальные, отогреваясь, сгрудились в горнице.

— Ну что ж, товарищи, — взял слова капитан Ефимов, подняв кружку с самогоном, — первые трудности мы преодолели, будем надеяться, что и…

Неожиданно распахнулась дверь, и на пороге появился растерянный часовой.

— Немцы. Бронемашина и пара грузовиков. Едут сюда! — выпалил он скороговоркой.

В горнице воцарилось напряженное молчание.

— Что ж, встретим гостей незваных! — устало объявил Григорий Арсеньевич. — Значит, ты, капитан, бери троих хлопцев и с тыла немцев обойдите. С бронемашиной я разберусь, — пообещал он и, поморщившись, начал стягивать исподнюю рубаху, — а все остальные приготовьтесь. И помните: у нас мало патронов. Пусть немцы подъедут, разбредутся.

— А может, вы их сразу, как там, у раскопа?.. — с надеждой в голосе поинтересовался капитан.

— Как там, у раскопа, не выйдет.

Григорий Арсеньевич поднял левую руку. Кожа на ней потемнела, словно обветрилась на солнце, да и сама рука выглядела тонкой, истощенной, словно принадлежала совершенно иному человеку. Григорий Арсеньевич несколько раз сжал и разжал пальцы.

— Значит, так, — неожиданно продолжал он. — Если у меня ничего не выйдет, то руки в ноги и бежать. Сами в бой не вступайте. Две машины — это человек сорок, а еще бронеавтомобиль… Ладно, чего расселись! Пошли!

Они разом высыпали из избы и замерли, разглядывая крошечные машинки, ползущие по другую сторону ручья.

— Так, все по местам! — приказал Григорий Арсеньевич, потом перекинул Василию один из своих револьверов. — Всего шесть патронов, стреляй наверняка.

Оперуполномоченный кивнул, потом, присев на завалинку, стянул желанные сапоги. Бегать лучше босиком, большие по размеру сапоги могли лишь помешать.

— И Катю береги, — приказал Григорий Арсеньевич, по-прежнему не сводя с Василия глаз. — За нее жизнью отвечаешь.

— Да я… — встрепенулась девушка.

— Знаем, — отмахнулся Григорий Арсеньевич и, повернувшись, направился к дороге. Обнаженный по пояс, мускулистый, он выглядел античным воином — ожившим каменным Аполлоном.

Оказавшись на дороге, он опустился на колено, вытянул вперед правую руку, словно ствол какой-то удивительной пушки, подпер ее левой, ожидая приближения колонны. Вот колонна остановилась перед гигантской лужей, затянутой тонкой корочкой льда. Солдаты стали нехотя выпрыгивать из грузовиков.

Красноармейцы попрятались кто куда, взяв оружие наизготовку. В какой-то миг Василий заметил, как напрягся Григорий Арсеньевич. Благородное лицо барона скривилось. Уголок рта пошел вниз, обнажив зубы в зловещем оскале. Брови сошлись на переносице. Лицо приобрело красноватый оттенок, а потом и вовсе стало малиновым. А потом словно волна прошла по всему телу Григория Арсеньевича и, вспучившись, выплеснулась из центра ладони вытянутой руки огненным шаром. Этот шар молнией устремился в сторону бронемашины. Он прошел сквозь бронированный корпус, словно тот был сделан из картона, и взорвался внутри, обдав столпившихся справа и слева от дороги эсэсовцев дождем огненных осколков. Грохот взрыва смешался с проклятиями и криками боли.

И тут же откуда-то сзади ударили автоматы капитана Ефимова и его команды. Им вторили солдаты, укрывшиеся возле дома. По двору засвистели пули. Немцы попятились, попытались укрыться за машинами, но большинство так и не успело спрятаться.

Василий на мгновение отвлекся. Он хотел было тоже открыть огонь, но потом вспомнил предупреждение о шести патронах и решил дать пострелять другим. Из-за этого он на мгновение выпустил из вида Григория Арсеньевича, а когда снова повернулся к нему, то увидел, что барон лежит на земле без движения. Теперь он был бледным, словно выточенным из слоновой кости.

Пригнувшись, Василий бросился к нему. «Ранили? Убили? Или он просто лишился сил, метнув в фашистов огненный шар?» Подскочив к своему учителю, Василий приложил пальцы к вене на шее. Пульс вроде бы был, хотя в такой ситуации сказать точно невозможно. Тогда Василий схватил Григория Арсеньевича за здоровую руку и, выставив револьвер, словно тот был панацеей от всех бед, потащил тело барона назад, к дому. Жив тот или мертв, Василий решил определить позже. Вначале нужно покинуть поле боя.

Навстречу им выскочила Катерина. Подбежав, она ухватилась за другую руку Григория Арсеньевича, и дело пошло много быстрее. Однако до желанного угла они так и не добрались. Из-за плетня, словно чертики из табакерки, выскочили два фашиста. Василий выстрелил, не раздумывая. Один из немцев упал, второй начал наводить автомат. Василий надавил на курок, но выстрела не последовало — револьвер дал осечку, патрон переклинило, барабан не провернулся. «Одна очередь, и мы все трое мертвы», — пронеслось в голове Василия, и он изо всех сил метнул револьвер на манер ножа. Тот со всего маха врезался в голову фашиста, чуть пониже каски. Немец взвыл и, пальнув в небо, повалился на землю, зажимая руками окровавленное лицо.

— Тащи дальше! — проорал Василий Катерине и прыгнул к плетню, перевалился через него и тут же на мгновение замер, оказавшись лицом к лицу с еще одним фрицем, причем получилось так, что оперуполномоченный сидел на земле, откинувшись назад и опираясь на обе руки, а немец навис над ним, наводя автомат. Правая нога Василия, сама собой распрямившись, врезалась в пах фашисту. И хоть Василий был без сапог, удар получился сильным. Фашист выронил автомат, двумя руками схватился за причинное место, заорав так, что у Василия чуть барабанные перепонки не лопнули. Тем не менее, оперуполномоченный, не растерявшись, метнулся вперед, подхватил автомат фашиста и, не глядя, надавил на курок. Длинная очередь ударила в грудь немца, и тот повалился назад, а отдача опрокинула Василия на спину, но он тут же вскочил на ноги и, выстрелив несколько раз в сторону горящей бронемашины, стал пробираться вдоль плетня, собирая брошенное оружие.

Наконец он остановился и чуть приподнял голову, чтобы оценить обстановку. А бой к тому времени почти закончился. Бронемашина и грузовик, который ехал последним, догорали. Тот момент, когда загорелась вторая машина, Василий пропустил. Пара немцев, прячась за колесами уцелевшей машины, продолжала вяло отстреливаться.

Неожиданно Василий принял решение. Чуть приподнявшись и выставив вперед дуло автомата, он прокричал:

— Руки вверх! Сдавайтесь! — а потом добавил: — Хэнде хох!

Немцы что-то прокричали в ответ, но так как знание немецкого у Василия ограничивалось «Хэнде хохом» и «Гитлер капутом», он смог лишь повторить в ответ: «Сдавайтесь!».

Выстрелы прекратились, а через минуту из-за машины с поднятыми руками показались два фашиста. Отбросив автоматы в сторону, они остановились на открытом месте, всем своим видом показывая, что готовы сдаться.

— Хорошо! Капитан, вяжи их.

Словно чертик из табакерки, из высокой травы метрах в десяти от немцев выскочил Ефимов. Поводя из стороны в сторону дулом трофейного автомата, он осторожно подошел к врагам, подождал, пока его не догнал один из красноармейцев, потом, не спеша, обыскал немцев и погнал их в сторону избы. Василий и еще три бойца встретили их у плетня. Повернувшись, Василий увидел, что один из красноармейцев ничком лежит посреди двора.

— Где остальные? — спросил он у капитана, но тот только поморщился, потом, передав свой автомат одному из красноармейцев, снял с фашистов ремни и ими же крепко скрутил им руки за спиной.

Немец, тот, что пониже и помоложе, пытался что-то лепетать, только немецкого никто из присутствующих не знал. Василий глянул в сторону Катерины, которая все еще возилась с Григорием Арсеньевичем. Барон до сих пор был без сознания. Наконец, поняв, что ничем больше помочь не сможет, девушка поднялась и подошла к пленным, а потом задала какой-то вопрос на немецком. Фашист, тот, что был постарше, поздоровее, пробурчал в ответ что-то невнятное и сплюнул.

— Я спросила: «Они одни или по округе рыщут еще стервятники?» — пояснила Катерина, повернувшись к капитану и Василию. — Только они отвечать не хотят.

Капитан зло посмотрел на пленных.

— Они нам ответят, как миленькие. За все ответят…

— А этот чего бормочет? — спросил Василий, кивнув в сторону трясущегося коротышки.

— Он просит, чтобы с ним обращались, как положено с военнопленными, и тогда, когда его освободят, а нас, в свою очередь, возьмут в плен, нас не расстреляют.

— А почему это нас должны взять в плен? — удивился капитан, а потом, повернувшись, приказал одному из солдат пройтись, собрать оружие.

Что-что, а боезапас определенно следовало пополнить. Катерина же вновь обратилась на немецком, на этот раз к коротышке. Они некоторое время обменивались краткими фразами. Наконец, девушка вновь повернулась к Василию.

— Он, — Катерина кивнула на пленного, — говорит, что нам некуда деваться. Фронт отсюда километров за триста, а то и более. Скоро немцы возьмут и Москву, и Ленинград, так что нам лучше явиться с повинной в ближайшую комендатуру.

— Да хрен вам будет, а не Ленинград с Москвой! — в сердцах выдохнул капитан. Замахнувшись, он собрался было врезать одному из пленных, но в последний момент передумал.

— Так фронт, говорят, в нескольких сотнях километров… — задумчиво протянул Василий. — А мы, значит, в самом сердце оккупированных территорий. И что теперь станем делать? — повернулся он к капитану.

— Надо идти вперед. Красная Армия вот-вот выметет немцев…

Василий не стал слушать, только рукой махнул.

— А может, найти аэродром, самолет захватить и айда к нашим? — высказался один из красноармейцев.

— И кто его поведет? — поинтересовался Василий. — Среди нас, как мне кажется, летчиков нет. Да к тому же на немецком самолете нам сесть не дадут, расстреляют еще в воздухе свои же.

— И выходит…

— Выходит, что не все так просто, как хотелось бы, — вздохнул Василий. — Вот Григорий Арсеньевич в себя придет, тогда мы и этих гавриков по-настоящему допросим и решим, как нам дальше быть.

— Да что тут думать… Идти надо! — взорвался капитан.

— Куда? Там впереди немецкая армия!

— Вот мы по ним с тыла и ударим!

— Ага! Всемером!

— Но мы же… — возмутился капитан. Повернувшись, он ткнул пальцем в горящую бронемашину. — Мы же…

— Ну да, — согласился Василий, — и потеряли при этом треть личного состава. А там, на линии фронта немцев много больше… Ладно… Решим, что делать. Этих пока в сарай, — кивнул он на пленных, — а мы пойдем, перекусим, благо, накрыто уже. Только пусть еще кто-то поможет Григория Арсеньевича в дом занести, не на улице же ему лежать.

— А немцы снова не нагрянут?

Василий вновь посмотрел на горящий броневик, потом на пленных.

— Нет, не думаю, что они вот так сразу сунутся. Тут место глухое. В любом случае, пока Григорий Арсеньевич в себя не придет, мы отсюда не двинемся. А пока, — он вновь повернулся к капитану, — надо снова часового выставить. Мало ли что. Да и наших к домам отнести надобно. Вечером похороним по-человечески…

Только часовой их подвел.

Неожиданно в дверь постучали. Потом она резко распахнулась, и на пороге показался здоровенный мужик в военной плащ-палатке. В руках у него была двустволка, и нацелена она была на стол, за которым расселись красноармейцы.

— Извиняйте, что побеспокоил, — объявил незнакомец, не спуская глаз с собравшихся. У него была длинная окладистая седая борода, а кустистые сросшиеся брови придавали ему злобный вид. Увидев, как один из красноармейцев незаметно потянулся к автомату, великан цыкнул, ткнув в его сторону ружьем, и объявил: — Не дергайся! Тихо сиди. Ты не смотри, что у меня охотничье ружье, будешь рыпаться — я из тебя враз решето сделаю.

Все замерли, а незнакомец, выдержав многозначительную паузу, продолжал:

— А пока я разрешу вам шевелиться, доложите, кто вас сюда пустил? Кто мародерствовать позволил?

— Послушай, отец… — начал было, привстав, капитан.

— Не отец я тебе! — перебил его, как отрезал, незнакомец. — Отцом не был и не буду! Ты мне зубы не заговаривай, на вопрос отвечай.

— Да свои мы, отец, — вновь заговорил капитан. — Мы из Ельска, от немцев из плена бежали.

— Ты меня дурнем не считай, — грозно возразил великан. — Где мы, а где Ельск… Тут места глухие, неоткуда вам тут взяться.

— Да заплутали мы…

— Ты, мил человек, сказки эти бабам по вечерам сказывай, а мне не надобно, — проворчал старик. — Так что, сдается мне, подсадные вы.

Неожиданно зашевелился Григорий Арсеньевич. Он лежал на скамье в стороне от остальных у самой печки. Вначале он приподнялся, а потом сел, растирая «больную» руку. Ружье великана тут же повернулось в его сторону, но барон, казалось, не замечал угрозы.

— Ты… — начал было великан, но Григорий Арсеньевич перебил его.

— Лучше пукалку-то опусти, Евпатий. Нечего тебе хороших людей пугать.

Великан убрал ружье, все еще пристально всматриваясь в полутемную горницу и пытаясь определить, тот ли перед ним человек.

— Никак вы, Григорий Арсеньевич?

— Как, да никак! — фыркнул барон. — Что за манеру взял, с ружьем на людей кидаться. Лучше пройди.

Великан хмыкнул в кулак и, пригнувшись, вошел. Василий тут же плеснул мутного самогона в свою алюминиевую кружку, потом протянул ее гостю.

— Присаживайтесь, в ногах правды нет.

Однако вместо того, чтобы присесть на свободное место у стола, он покосился на Григория Арсеньевича.

— Да ты садись, садись. Не бойся, свои это, свои.

— Кому свои, а кому чужие…

— Не ершись. Мы из немецкого плена. Так уж получилось. А что заплутали, да сюда забрели… Не знаю, как вышло. Шли, шли… и пришли.

— Оно и чудно…

Великан Евпатий вздохнул, принял кружку у Василия, присел, но на самый краешек стула, с тем, чтобы «ежели что!», тут же вскочить, ружье положил на колени. Потом, перекрестясь, он залпом осушил кружку самогона и, потянувшись, взял с тарелки кусок копченой колбасы, закусил.

— Эх, хороша самогонка у Павлючихи.

— Павлючихи? — тут же переспросил капитан.

— Да, — кивнул Евпатий. — Ее это дом.

— А где ж она сама?

— Скорее всего, в город к немцам подалась. Приношения подносить. Очень она вашего брата… — тут он покосился на капитана, точно сразу признал в нем старшего. — Очень она вашего брата коммуниста не любит.

— Выходит, братцы, что мы кулацкое гнездо разорили? — уточнил капитан.

— Выходит, так, — согласился Василий, а потом, вновь налив самогона Евпатию, поинтересовался: — А сам-то ты чьих будешь?

— Лесник он, — пояснил, подходя к столу, Григорий Арсеньевич. — Настоящий лесовик. А как тут очутился?

Евпатий только пожал плечами.

— Шел по лесу. Услышал — стреляют. Думаю, немцы опять шуруют, надобно посмотреть, что к чему, может, кому помощь нужна. Вышел из леса, глянул, тут одни трупы гансов лежат, да ваших трое у дома. Да вы не обессудьте, паренька я вашего приложил, часовой из него никакой будет. Через часок очнется.

И залпом выпил вторую кружку самогона.

— Ты лучше скажи, где мы?

— В брянских лесах, — за Евпатия ответил Григорий Арсеньевич. — Ты лучше скажи, что происходит.

— То и происходит, — вздохнул великан. — Красной Армии не видать, повсюду фашисты командуют. Людей бьют, аки клопов…

— Ты скажи, до фронта далеко? — встрял капитан.

— Далече будет! — вздохнул Евпатий. — Немцы красноперым хорошо под зад дали. Говорят, и Москва уже пала…

— Врешь! — капитан рванулся, попытался схватить великана за грудки, но Василий удержал его.

— Ты поосторожней, парень, а то зашибу, — продолжал Евпатий, отодвигаясь. — А что до Москвы, то иль уже немцы ее захватили, иль на днях захватят. Не поймешь их толком. Я-то ихнюю тарабарщину не понимаю, а все эти толмачи-брехуны… — он только рукой махнул. — Только в народе как говорят: чтобы Россию спасти, надо Москву отдать.

— Это ты брось! Это ж агитация настоящая! — начал кипятиться капитан, однако его уже никто не слушал.

— Ты лучше скажи, к фронту нас выведешь? — вновь взялся за свое Василий.

— Да где ж я тебе, мил человек, фронт сыщу? — хохотнул великан. — Ты лучше дурью не майся… Наливай… Ну, а ежели тебе приспичит фронт искать, то иди на восток, может, и догонишь защитничков наших.

— А ты что предложишь? — поинтересовался Григорий Арсеньевич, положив руку на плечо лесовика. — Знаю я тебя, ты ж не просто так все это говорил, а?

— Что я… — человек открытый… Только вот мужики наши сначала немцам рады были, а как дальше, так уж — нет, и решили в леса податься. Старое вспомнить, попартизанить, чтоб фашистам жизнь медом не казалась… А вы, судя по машинам, там, на дороге, парни боевые. Пойдете фронт искать — пропадете, а так с нами повоюйте.

— Тут подумать надо, — протянул капитан.

— А мне все одно надо к нашим, — вздохнул Василий.

— Думаешь, Третий отдел без тебя не справится? — поинтересовался Григорий Арсеньевич.

— Думаю… Не думаю… Там за меня начальство голову снимет.

— Да не волнуйся ты так. Сейчас все чуть поутихнет, и связь с Большой землей мы установим, доложишься.

Василий тяжело вздохнул.

— Эх, кабы точно знать, что все так и будет.

— А ты не сумневайся, — заверил Евпатий. — Тут как: ежели сумневаешься, то ничего хорошего не получится. А ежели уверен в себе, то все и идет, как по маслу.

— Ага… — печально протянул Василий. — Если б…

— Ты слушай, вот она, мудрость народная, — усмехнулся Григорий Арсеньевич. — Слушай, вникай. Ведь именно ради этого народа мы во все тяжкие ввязались… — а потом, резко сменив тему, продолжал: — Ладно, раз здесь гнездо кулачье, то разбирай все, что пригодиться может. Пойдем с Евпатием, посмотрим, что за партизаны тут такие, а не понравится, отправимся дальше.

— Но… — попытался было возразить капитан.

— Насчет Ленинграда и Москвы я вам точно не скажу, но что у наших дела плохи, так это уж точно, — объявил Григорий Арсеньевич. — А посему, заканчивайте ваш пир, за работу и до ночи уходить отсюда надо, а то еще кто нагрянет.

— Что, так и будем по лесам прятаться? — не унимался капитан.

— Не прятаться, а скрываться, нанося противнику неожиданные удары.

Капитан тяжело вздохнул.

— Кстати, а что делать с пленными?

— С пленными? — нахмурился Григорий Арсеньевич. — Видимо, я чего-то пропустил?

— Пока вы были в отключке, мы взяли двух пленных, хотели выведать у них… — начал было Василий.

— Все понятно, — остановил его Григорий Арсеньевич. — Сходи, приведи. А остальные за дело. Вам еще могилы копать.

Горница мигом опустела, а через несколько минут втолкнули двух немцев. Вид у них был сильно помятый.

Григорий Арсеньевич обратился к ним. Один, тот, что маленького роста, отказался отвечать наотрез. Второй бубнил нечто невразумительное. Наконец Григорию Арсеньевичу это надоело.

— Не хотят они говорить нам ничего дельного, — протянул он. — Пнуть бы их по-хорошему, да смысла нет.

В общем так, капитан, выведи эту сладкую парочку в чистое поле и, как говорится, по законам военного времени. Все равно они ничего не знают.

Капитан довольно усмехнулся.

— Ну что, фрицы, пошли. А то наших пленных вы стрелять…

Неожиданно один из фашистов, тот, что мелкого роста, шагнул вперед и разразился длинной речью.

— Чего это он? — удивился Василий.

— Да вот решил просветить нас относительно международных конвенций. Утверждает, что является военнопленным, а посему мы должны его кормить и содержать в человеческих условиях.

— А нас они что, как людей содержали! — взорвался капитан. — Да я этих ублюдков… — и он ткнул дулом автомата в спину одного из пленных. — Пошли, давай, хватит тут сантименты разводить.

— Уж больно скор ты на расправу, — вмешался Евпатий. — Може, оно тоже люди…

— Не люди они — немцы, фашисты, одним словом. Давить их надо. Они вон наших сколько постреляли…

— Ваши наших тоже семьями к стенке ставили, — зло проговорил Евпатий, однако возражать больше не стал. Отошел в сторону.

— Пшли, — и немцы, понукаемые капитаном, удалились.

— Вот так-то, Евпатий, злые нынче времена, — подытожил Григорий Арсеньевич. — Не просто злые, времена крайнего нетерпения и жестокости.

— Уж не без этого, — вздохнул великан. — Однако надо вам всем приодеться и… в дорогу. Путь не близкий, а время холодное, тут и инфузорию схватить недолго.

— Кого схватить?

— Как это, насморк…

— Инфлюэнца?

— Вроде того…

И тут где-то неподалеку ударила автоматная очередь, а потом, через минуту, раздались два пистолетных выстрела.

Вышли, как стемнело. Рассвета решили не дожидаться. Тем более, что к вечеру ветер разогнал тучи и ночь выдалась звездной. Кроме того, в небе сверкала огромная круглая луна. Идти было легко, благо Евпатий и в самом деле отлично знал местные тропки.

Где-то через полчаса быстрой ходьбы Василий догнал Григория Арсеньевича.

— Извините, но я хотел бы спросить, чем там, в Логове, дело закончилось?

— Да ничем, — пожал плечами барон. Он сменил черный эсэсовский мундир на длинную, старую шинель и теперь походил на старорежимного офицера времен Гражданской. — Немцы вначале мертвяков наплодили. Я даже думал, что вы успеете пройти полный цикл… Ну, а потом кто-то у них сообразил. Они огнеметчиков подтянули. А огня, как известно, боятся все твари. Выжгли они все шоггантово воинство, как насекомых, ну а потом за нас принялись.

Василий согласно кивнул.

— И…

— Ну, пока весь этот бардак длился, я динамитные шашки, что для работ были заготовлены, под архив и под врата заложил. Уходя, их и рванули.

— Выходит…

— Выходит, ты задание свое выполнил, архив Троицкого уничтожен, сорвана операция «Изольда» и уничтожено «Логово дождевого червя-2» — будущая центральная научно-исследовательская база фашистов в Восточной Европе. В общем, на «героя» ты наработал.

— Если вновь не отправят в застенок, пытаясь узнать, когда меня фрицы завербовали… А тут еще вы с Катериной. Я-то вас мертвыми объявил.

— Ну, что до меня, то я оживать не собираюсь. Думаю, надо рвануть с Катериной до Ленинграда.

— До Ленинграда? — удивился Василий. — Так ведь он то ли захвачен уже, то ли вот-вот падет.

— Ну, я ж не в твой Третий отдел собираюсь. Есть у меня там одно дельце… К тому же рассказ твой сильно меня тревожит. Да и Умр ат-Тавил, самый древний и старый из живущих, пророчил совсем иное.

— ?..

— Я о человекокрысах и обратной стороне Луны.

— Да сон это был… Не берите в голову.

— Многие сны более реальны, чем привычная нам реальность. Тем более, что я бывал на обратной стороне Луны, и вовсе не в Мире снов…

Василий так опешил, что даже остановился.

— То есть как, бывали? Вы хотите сказать?..

— Сейчас не время для этих разговоров. Нужно шагать… Ты что, думаешь, немцы простят нам два грузовика и бронемашину? Как только они пронюхают о том, что произошло, они прочешут все окрестности. Чем дальше будем, тем хуже…

И Григорий Арсеньевич прибавил шагу.

Вскоре они вышли на просеку, местами заросшую густым орешником. Вдоль просеки стояли покосившиеся столбы линии высоковольтной передачи. Евпатий остановился на краю просеки и объявил:

— Привал. Путь еще дальний, и дальше будет не так просто, места там болотистые… нездоровые. А перед этим нужно будет блокпост миновать.

— А обойти не получится?

Евпатий покачал головой.

— Там река с одной стороны, болото — с другой и мост. Если обходить, то круг километров в сто пятьдесят давать придется или по болотным тропам топать. Но там даже если и дорогу знаешь, можешь не вернуться. Злые места.

— Мост, говоришь… — протянул капитан. — Точка стратегическая?

Гигант только плечами пожал.

— То мне не ведомо. Только через мост этот фрицы потоком прут.

— А что, если…

— Ты учти, капитан, если немцы нас засекут, то травить станут, мама не горюй!

— То есть, если мы уничтожим мост, у нас будут неприятности?

— Только как мы его взорвем? У нас и патронов-то раз — два и обчелся…

Григорий Арсеньевич хитро ухмыльнулся.

— Ну, это я возьму на себя, если решите. А с другой стороны, это будет хорошей рекомендацией для вашего командования. Одно дело, две машины солдат, и совсем другое — стратегический объект.

— Хорошо, пойдем на рассвете. Там сами увидите и решите, нужно оно вам, — вздохнул Евпатий.

Только рассвело, и, словно из солидарности к ползущим по небу тучам, из реки выполз густой туман и затопил болота и реку с берегами. Серая, пессимистическая картина. Где-то далеко по ту сторону моста прокричала кукушка, и вновь воцарилась благословенная тишина.

Высунувшись из орешника, Василий поежился от холода — «трофейный» пиджак не спасал от утренних заморозков — и едва не налетел на здоровенного фашиста. Благо тот стоял спиной к кустам, и оперуполномоченный благополучно ретировался. Однако того, что он увидел, ему вполне хватило.

Евпатий был прав. Мост хорошо охранялся. Зенитки и пулеметные гнезда по обе стороны моста. Пара бронемашин. Немцев не меньше сотни.

Может, они погорячились, решив с легкостью уничтожить его? Их-то всего горсть — израненные, одетые самым странным образом, грязные и заросшие, они больше всего походили на лесных разбойников, а не на бойцов Красной Армии. К тому же, если не считать Евпатия, их было семеро. Семеро против сотни! По горсти патронов на каждого и ни одной гранаты. Правда, был еще Григорий Арсеньевич — сам по себе смертоносное оружие.

Василий отполз назад в ложбинку, где его поджидали Григорий Арсеньевич и капитан Ефимов.

— И каково твое мнение?

— Попробовать, конечно, можно… — задумчиво проговорил Василий, мысленно пытаясь придумать какой-нибудь план, но ничего путного в голову не шло. — А вы как думаете?

— А что тут думать. Перед нами враг. Ударим разом, как говорится: «За Родину, за товарища Сталина!»

— И поляжете все от первой пулеметной очереди. Нет, если уж туда лезть, нужно придумать что-нибудь хитрое. — Григорий Арсеньевич задумался, а потом неожиданно объявил: — Можно сделать так…

Когда Григорий Арсеньевич закончил, Василий и капитан разом кивнули.

— Тогда поспешим, пока туман не рассеялся. Думаю, что час времени у нас есть.

Пока Григорий Арсеньевич и капитан отправились за остальными, Василий, усевшись на земле, еще раз перезарядил револьвер. Не доверял он всем этим немецким автоматам — обычный наган был много надежнее, хотя всякое бывает. Вчера днем, к примеру, револьвер подвел Василия… Эх, сколько бы отдал оперуполномоченный, чтобы вернуть себе любимый маузер, оставшийся где-то там, в далеком Ельске.

Вскоре вернулся Григорий Арсеньевич. С ним была Катерина и еще один красноармеец. В руках у Григория Арсеньевича было несколько деревянных колышков. Василий с интересом посмотрел на них, но ничего не сказал. Если Григорий Арсеньевич решил их прихватить, значит, они ему понадобятся.

— Евпатий повел остальных через брод. Думаю, им понадобится с полчаса, чтобы перебраться на ту сторону. Ну, а мы пока займем подходящую позицию.

Повернувшись, Григорий Арсеньевич нырнул в кусты. Катерина последовала за ним, и только сейчас Василий заметил, что девушка вооружилась шмайсером. Теперь она напоминала настоящую амазонку. На мгновение залюбовавшись ею, Василий замешкался. Красноармеец, пришедший вместе с Григорием Арсеньевичем, подтолкнул его, напомнив, что он следующий. Вздрогнув всем телом от этого прикосновения, Василий тут же последовал за девушкой. Пара метров, и он вновь оказался на исходной позиции, откуда вел свои наблюдения.

Разложив колышки перед собой на земле, Григорий Арсеньевич указал в сторону часовых, а потом приложил палец к губам, призывая сохранять тишину. Василий устроился рядом с учителем и замер в ожидании условного сигнала. Катерина и красноармеец расположились по другую сторону от барона.

Потянулись долгие минуты ожидания. Было холодно, и с того места, где находился Василий, было отлично видно, что немцам тоже несладко. Часовой, который стоял почти у самых кустов, где прятался Василий и остальные, отошел к двум другим, скучающим у груды мешков, за которой был спрятан крупнокалиберный пулемет. Ежась от утренней прохлады, немцы закурили, болтая о чем-то.

— Чего говорят-то? — прошептал Василий на ухо Григорию Арсеньевичу, но тот лишь поморщился.

— Ерунду всякую. Про Солнечное побережье… Их сюда перебросили с юга Франции.

— Не повезло, — протянул Василий.

— Наоборот, — покачал головой Григорий Арсеньевич. — Если бы это были регулярные войска или спецвойска СС, можно было даже не пытаться. А эти… солдаты только по названию… — и замолчал, потому что кто-то истошно вскрикнул на другой стороне моста.

Немцы разом встрепенулись. Один из них побежал было посмотреть, что там происходит, два других склонились над пулеметом.

Григорий Арсеньевич, знаком приказав всем оставаться на местах, чуть приподнялся и схватил первый из колышков. Едва различимое движение, и, вылетев из обожженной огненными шарами ладони, словно снаряд из колдовской пушки, колышек вошел точно в затылок одному из часовых. Тот замер, занеся ногу для следующего шага, но через мгновение, вместо того, чтобы поставить ногу на землю, замертво упал. Следом за первым колышком последовал и второй, и третий. В итоге, даже не успев вскрикнуть, все трое часовых были нейтрализованы.

— Теперь так: Василий и ты, — тут Григорий Арсеньевич кивнул на красноармейца, — бегом к пулемету. Напоминаю: ваша задача — зенитка на той стороне дороги. Ни один немец не должен добраться до нее. Катерина, ты прикрываешь меня.

После этого, сорвав с себя шинель, одним ловким движением закрутил рукав исподней рубахи и, вытянув руку, нацелился на домик охраны. Мгновение невероятного напряжения. Лицо Григория Арсеньевича вновь приобрело малиновый оттенок, а потом с кончиков пальцев его сорвался огненный шар. Перелетев через дорогу, он ударил в домик охраны, угодив точно в окно. Огненный шар взорвался внутри домика, но у Василия возникло ощущение, что это был не сгусток колдовского пламени, а, как минимум, связка противотанковых гранат. Оглушающе грохнуло, и во все стороны полетели обломки кирпича, стекол и тлеющей соломы. На мгновение Василий замер, прикрыв лицо рукой, а потом, вскочив на ноги, бросился к пулемету.

Из дальнего домика уже выбежало с десяток немцев, когда Василий, передернув затвор, уперся прикладом в плечо, развернув пулемет на девяносто градусов. А потом, почти не целясь, надавил на курок. Отдача чуть не вырвала пулемет из рук, а грохот оглушил. Первая очередь ударила по дороге, взметнув облака пыли, и фашисты бросились было назад, только не успели. Вторая очередь ударила им в спины, повалив в грязь. Пулемет щелкнул и заглох.

Василий ловким ударом сбил защелку, поднял затвор. Красноармеец вложил новую ленту. Тут же вокруг засвистели пули. Немцы, засевшие во втором домике, открыли ответный огонь. Василий повернулся. Через мост к зенитке уже бежал капитан и еще кто-то из бойцов. Оперуполномоченный с облегчением вздохнул. Дал еще пару очередей, приструнив фашистов, но тут из-за домика выехала бронемашина, на крыше которой был установлен точно такой же пулемет. Мешки с песком аж вздрогнули, когда в них ударили пули крупного калибра. Василий нырнул в укрытие. Краем глаза он видел, что капитан, прыгнув в кресло стрелка, только начал разворачивать зенитку, одновременно опуская дуло орудия. Еще бы полминутки… Но времени не оставалось. Через несколько секунд бронемашина будет здесь, и никакой пулемет ее не остановит.

И тут из кустов, где прятался Григорий Арсеньевич, вылетел еще один огненный шар. В этот раз он был раза в два меньше и не такой яркий. На мгновение повиснув в воздухе, словно выбирая новую цель, он ударил по бронемашине. В первый момент Василию показалось, что шар просто не долетел, громко хлопнув, рассыпался в воздухе бессильными искрами, а в следующий миг машина вильнула и, потеряв управление, соскочила в противоположный кювет.

Пулеметчик на крыше бронемашины продолжал стрелять, но мгновения были упущены. Капитан, закончив разворачивать зенитку, пальнул из орудия буквально в упор. Выстрел с расстояния метров в двадцать смял бронемашину, словно картонную игрушку, а потом она взорвалась.

Василий отодвинулся от пулемета, уступая место красноармейцу.

— Не давай им высунуться из дома.

Капитан тем временем вновь разворачивал зенитку, целя ее на дом.

За спиной Василия вновь ударил пулемет, и Василий метнулся назад в кусты. Несколько шагов, и он склонился над Григорием Арсеньевичем, но в этот раз тот был в сознании. Катерина присела рядом, держа автомат наизготовке.

— Как вы?

— Замечательно, — улыбнулся Григорий Арсеньевич. — А теперь слушай, — он схватил Василия за отворот пиджака, притянул к себе: — Слушай внимательно, времени повторять не будет.

У моста вновь ударила зенитка.

Лицо Григория Арсеньевича расплылось еще шире.

— Как видишь, все удалось. Так что вы сейчас уничтожьте мост и давайте отсюда… Что до меня и Катерины, скажешь, что мы погибли. Шальная пулеметная очередь.

— Но…

— Слушай и не перебивай. На мосту рванете боеприпас зенитки — должно хватить. Ну, а мы тем временем благополучно исчезнем. Негоже мне встречаться с твоим командованием.

— Но… — вновь попытался возразить Василий.

— Никаких «но», слушай внимательно. Операция «Изольда» наполовину провалилась, и ни красные, ни фашисты тут ни при чем. У меня подозрение, что с самого начала тут действует некая таинственная сила, стремящаяся нарушить покой Великого Спящего. В общем… Мы с Катериной отправляемся в Ленинград. Именно там я надеюсь найти ответы на ряд загадок. А ты… Ты должен вернуться к своим… Доложишь, что мы в очередной раз погибли. И… Жди снова… Я уверен, Ктулху все так не оставит. А мне, мне надо… Впрочем, не стану посвящать тебя в свои планы. Того, что ты знаешь, где нас искать, и так более чем достаточно. Скажу лишь, что хочу встретиться с Умр ат-Тавилом…

— Ну а Катерина-то тут при чем?

— Ты, кажется, забыл, что ее приговор еще никто не отменял. Она по-прежнему приговорена к расстрелу.

— А ведь Шлиман обещал…

— Ты что, хочешь ему довериться?

Василий на мгновение задумался. Нет, товарищ Шлиман у него доверия не вызывал. Хитрая старая лиса — и только.

— Ты, Василий, не переживай. Когда окажешься в Ленинграде — вот ведь дьявольское название, — я сам тебя найду! А теперь иди. Бой, похоже, заканчивается.

— Погодите… — Василий повернулся к девушке.

Может, всему виной был туман, а может, так было и в самом деле, только Василию показалось, что из уголка правого глаза Катерины скатилась большая слеза. Но, вполне возможно, ему это всего лишь померещилось.

— До свидания, — тихо проговорил Василий, взяв девушку за руку. Вот они встретились, только начали… да ничего они толком не начали, даже толком не поговорили.

Так, пару вечерних прогулок по окрестностям Ельска и… И ничего, а теперь он снова теряет ее. Впрочем… впрочем, по-иному нельзя. Несмотря ни на что, там, среди тех, кого Василий считал своими, ей грозила смерть, если только не… Однако Василий отогнал эту тревожную мысль. На все воля Ктулху, но если представится возможность…

— Прощай… Иди, тебе пора… И береги себя…

Девушка оттолкнула его, а сама отвернулась.

— Иди, Василек, — вторил девушке Григорий Арсеньевич. — Сейчас не место и не время для сантиментов.

— Вы…

— Иди, с нами будет все в порядке, — вновь улыбнулся Григорий Арсеньевич, а потом похлопал Василия по плечу: — Иди… Иди…