Операция "Невозможное" (Лето и осень сорок пятого)

Глава I. Пагубное влияние алкоголя на большую политику

Премьер министр Великобритании Уинстон Черчилль, находился в крайне возбужденном состоянии. Вот уже в который раз он наливал в свой бокал янтарного бренди ровно на два пальца и жадно поглощал его в надежде обрести душевное успокоение, но все было тщетно. Горечь и злость вперемешку с обидой и растерянностью не позволяли «первому англичанину», как именовали тогда Черчилля его друзья и враги, успокоиться и принять правильное решение.

Последний раз подобный душевный дискомфорт британский премьер испытывал в декабре 1944 года. Тогда, прошляпив подготовку немецкого наступления в Арденнах, англо-американские войска на севере Франции оказались под угрозой полного разгрома. Посчитав, что вермахт не в состоянии наступать на Западном фронте, союзники усиленно готовились к Рождеству и внезапный удар немцев застал их врасплох.

Впервые со времени высадки в Нормандии, англичанам и американцам столкнулись с наступлением, подготовленным по всем правилам германского военного искусства.

Создав на узком месте прорыва превосходство в живой силе и технике, после полуторачасового обстрела, немцы легко прорвали оборону застигнутого врасплох противника.

Уже к исходу вторых суток наступления, танковые подразделения вермахта вышли на оперативный простор и принялись уничтожать беззащитные армейские тылы неприятеля. И теперь уже не на запад, а на восток, потекли понурыми колоннами пленные, под триумфальное стрекотание кинокамер подручных рейхсминистра пропаганды доктора Геббельса.

В те горестные для Англии дни, ни фельдмаршал Монтгомери, ни генерал армии Эйзенхауэр не могли сказать господину премьер-министру ничего утешительного. Прорвав фронт на его большом протяжении, танковые клинья немцев уверенно продвигались на запад, решительно сметая все на своем пути.

Сделав первый шаг в Арденнах, Гитлер намеривался рассечь силы противника надвое и, выйдя к морскому побережью, устроить англосаксам новый Дюнкерк. Который если не приведет к полному развалу Западного фронта, то серьезно осложнит положение союзников в Европе и даст фюреру, очень важную фору во времени.

Рейхсминистр вооружения Шпеер клятвенно обещал Гитлеру к средине сорок пятого года, дать немецкой армии новое оружие, способное кардинальным образом изменить весь ход войны. В листе ожидания значилось не только массовое производство фаустпатронов, реактивных самолетов и ракет Фау-2. Там были зенитные ракеты «Водопад», стратегических бомбардировщик «Америка — Бомбер», пилотируемые крылатые ракеты Фау-4 и дисколеты Фау-7. Однако самым главным сюрпризом для врага была немецкая атомная бомба. Её испытание в малом черновом варианте, намечалось провести в марте сорок пятого года в Рудных горах.

Обо всем этом союзному командованию стало известно лишь после окончания войны, когда победители занялись разбором захваченных трофеев. А тогда, солдаты коалиции дружно отступали на запад под натиском танков вермахта. При этом особую резвость выказывали англичане.

Четыре года понадобилось британским генералам, чтобы излечить сердца своих солдат от страха перед противником. Благодаря численному превосходству в живой силе и технике, англичане смогли одержать ряд побед над немцами в Африке и Италии и поверить в себя. Успешно высадившись в Нормандии вместе с янки, англичане продолжили свое исцеление, но сентябре сорок четвертого года случился опасный рецидив.

Тогда, притворяя в жизнь навязчивую идею Черчилля по скорейшему захвату Берлина, фельдмаршал Монтгомери произвел высадку воздушного десант в Голландию. Британцы собирались захватить мосты через Рейн и вторгнуться в Германию с северо-западного направления. Полностью уверенный в том, что вермахт основательно обескровлен ожесточенными боями на Восточном фронте, Черчилль намеривался уже к ноябрю захватить столицу рейха, но жестоко просчитался.

Немецкие дивизии под командованием фельдмаршала Моделя дрались стойко и упорно, чем полностью сорвали наступательные планы британского премьера. Всего что сумели достичь войска Монтгомери за неделю боев — это незначительное продвижение на севере Брабанта. Понеся потери в почти двадцати тысяч человек убитыми и ранеными, британцы вновь с опаской и настороженностью, стали относиться к своему противнику.

Прорыв немцами под Арденнами легким щелчком сбил с британских солдат с таким трудом добытую в себя уверенность и вселил в их сердца страх и уныние. Как бы они не хорошились друг перед другом, любое известие о немецких танках, заставляло думать их об отступлении, чем об обороне.

Что же касается янки, то для них немецкое наступление было подобно кошмарной детской сказке, которая так хорошо начиналась и неожиданно приняла столь скверный оборот. Впервые попав под сокрушительные удары немецких бронетанковых дивизий, новоявленные освободители Европы лихо показали врагу спину. Несмотря на истошные крики и призывы к стойкости и сопротивлению, исходившие от верховного командования объединенных союзных сил.

Никто из увешанных звездами генералов не мог с уверенностью сказать, где и когда им удастся остановить стремительное продвижение германских дивизий. Непрерывные заседания союзного командования по исправлению положения на фронте не давало ощутимого результата. Получив наконец-то возможность нанести полноценный удар, немцы на деле доказали, что их не даром считали лучшими солдатами мира.

В декабре сорок четвертого года, вермахт был очень близок к исполнению своих планов, но из-за невозможности ОКХ снять дополнительные силы с Восточного фронта и новый Дюнкерк не состоялся. Наметившийся успех не был закреплен и расширен. Американцы и англичане пришли в себя и, имея подавляющее превосходство в авиации, сначала остановили наступление немцев, а затем подтянули резервы и отбросили их на исходные рубежи.

Страх и пугающая неизвестность заставили Черчилля в эти дни, обратиться к Сталину со слезной просьбой спасения Западного фронта от полного развала. Однако хитрый английский лис не был бы самим собой, если бы при этом не вел двойную игру с советским лидером. Взывая к союзническому долгу, он надеялся не только на спасение англосаксонских войск, но и значительное ослабление военной мощи Советов.

Согласно докладу английской разведки, шесть линий мощных немецких оборонительных укреплений пересекали территорию Польши с севера на юг, надежно прикрывая подступы к восточным границам германского рейха. Созданные по личному распоряжению Гитлера, они должны были стать для советских войск той непреодолимой преградой, что вынудит их перейти к длительной позиционной войне и даст немецкому фюреру столь необходимую для него паузу.

Исходя из собственного опыта прорыва немецких оборонительных линий, британские военные в один голос утверждали, что начав свое наступление, советские войска в лучшем случае смогут преодолеть только часть оборонительных рубежей немцев. Прочно увязнув в позиционной борьбе, потеряв много сил, Красная армия надолго выйдет из борьбы за главный трофей этой войны — столицу фашистского рейха Берлин.

Ловко плетя паутину против своего восточного союзника, Черчилль активно трудился и на другом фронте. Он вел активные переговоры с представителями деловых кругов Германии, намериваясь заключить сепаратный мир с немцами. После чего, вчерашние противники единым фронтом выступали против истинного врага свободного мира — Советской России.

Идею о необходимости заключения сепаратного мира с Германией полностью разделял и американский резидент Управления стратегических служб в Берне Аллен Даллес. Обосновавшись в нейтральной Швейцарии, он создал тайные каналы связи, для ведения прямых переговоров с высокими чинами гитлеровского рейха.

Такого же мнения был представитель деловых кругов Америки мистер Фарлонг. При поддержке финансовых воротил с Уолл-Стрита, он вел активный зондаж в кругах германских предпринимателей о мирных переговорах, сидя в Стокгольме.

О необходимости скорейшего завершения войны говорили не только в столицах Швеции и Швейцарии. Важно надувая щеки, о необходимости заключения сепаратного мира Запада с Германией говорили в Стамбуле, Мадриде, Лиссабоне, выказывая готовность стать посредником в столь важном для всей Европы деле. О том же говорил даже Ватикан, чей папский нунций пытался внести свой скромный вклад в спасение свободного мира от «красной угрозы».

Идея сепаратного мира так прочно пустила свои корни в умах европейцев, что едва положение во Франции стабилизировалось, в Германию отправилась специальная миссия, состоявшая из особо доверенных лиц Сити и Уолл-Стрита.

Уединившись в особняке одного из ведущих германских промышленников на берегу Рейна, деловые люди быстро нашли общий язык. Прекрасно понимая безвыходность своего положения, немцы были готовы сложить оружие на западе и продолжить войну на востоке.

В виду чрезмерной одиозности фигуры Гитлера главная роль в этом процессе отводилась генералами вермахта, которыми у промышленников были давние связи. Военные могли устранить так не любимого ими Гитлера, а заодно удержать армию, полицию и народ в повиновении. К средине января сорок пятого года Европа была в двух шагах от нового крестового похода на Восток, но успешное наступление русских войск в Польше, полностью разрушило все планы заговорщиков.

Неожиданно для всех, Красная Армия начала столь стремительно идти вперед, что привела Берлин в ужас, а Лондон и Вашингтон в замешательство. Прорвав фронт, танковые армии Сталина быстро пересекли всю Польшу, с легкостью преодолевая одну оборонительную линию противника за другой. Изумленный темпами наступления советских армий, комитет объединенных штабов не исключал возможности захвата Красной Армией Берлина уже в феврале 1945 года, однако, слава Богу, этого не случилось.

Не дойдя до столицы рейха всего 60 километров, русские были вынуждены остановиться, чтобы обезопасить свои растянутые фланги. Положение на Восточном фронте стабилизировалось. Берлин, Лондон и Вашингтон облегченно перевели дух, и принялись лихорадочно спасать не рожденное детище.

В сложившейся ситуации ни один здравомыслящий политик не согласился, сесть за стол переговоров с немцами как равноправными партнерами по будущей антирусской коалиции. Единственно приемлемым вариантом была почетная капитуляция вермахта на Западном фронте и продолжение войны на Восточном фронте.

Черчилль с энтузиазмом ухватился за эту формулировку, видя в ней реальную возможность, занять столицу Германии войсками западной коалиции вопреки недавно подписанным в Ялте соглашениям. Центр тайной дипломатии переместился в Берн, и вскоре, она дала неплохие результаты.

При полном непротивлении немецких генералов, англо-американские войска победным маршем двинулись на восток. «Линия Зигфрида», которую объединенные силы не могли прорвать за пять месяцев, рухнула в считанные дни. Вопреки призывам фюрера «стоять насмерть» гарнизоны больших городов не оказывали никакого сопротивления, покорно складывая свое оружие перед разведывательными дозорами американских мотоциклистов.

Только непримиримая позиция командующего Западного фронта фельдмаршала Моделя, не позволила американским войскам с ходу форсировать Рейн. Ярый сторонник фюрера, он собирался дать бой врагу на этом важном рубеже обороны, но черная измена не позволила фельдмаршалу осуществить свои намерения.

Вопреки личному приказу Моделя, один из стратегических мостов через Рейн достался союзникам целым и невредимым, чем они не преминули воспользоваться. Перебросив значительные силы на восточный берег Рейна, американцы провели успешную операцию по окружению главных сил противника в районе Рура.

Оказавшись в «котле», фельдмаршал Модель пытался вырваться из него, но силы были не равны. Исчерпав все возможности сопротивления, в средине апреля он застрелился. Западный фронт рухнул, дорога на Берлин оказалась открытой. Черчилль радостно потирал руки, но и этим планам британского премьера не суждено было сбыться.

Благодаря хорошей работе разведки, Сталин сумел с блеском нивелировать эти успехи своего заклятого союзника. Находясь в доверительной переписке с Эйзенхауэром, он сообщил генералу, что свой главный удар советские войска будут наносить в конце апреля начале мая, но не по утратившему свое значение Берлину, а по Лейпцигу и Вене.

Главной целью советского наступления было объявлено разгром и окружение группы армий «Центр», а также скорейшее занятие так называемого «Альпийского редута». Эйзенхауэр поверил советскому вождю и Берлин стал второстепенным направлением союзного наступления, несмотря на яростные протесты Черчилля.

Одновременно с этим Сталин обрушился на Рузвельта и Черчилля с гневными упреками в предательстве общих интересов. Уличенные в нечистой игре американцы и англичане были вынуждены свернуть переговоры в Берне. Идея капитуляция Германии на западе и продолжение войны на востоке была трансформирована в капитуляцию немецких войск в Италии при участии советского представителя.

Неудачи на дипломатическом фронте, крайне плачевно повлияли на здоровье президента Рузвельта, который скоропостижно скончался. Был это апоплексический удар или что-то иное ударило в голову 32-го правителя Америки так, что его пришлось хоронить в наглухо закрытом гробу, неизвестно. Однако в самый ответственный момент, Черчилль остался один на один со Сталиным.

С болью в сердце он наблюдал, как советские войска сначала окружили Берлин, а затем меньше чем за неделю взяли его штурмом. Пытаясь хотя бы частично реализовать свои тайные планы, Черчилль затеял возню с капитуляцией немецких войск в Реймсе.

Прожженному политикану было крайне важно, хоть чем-то уменьшить победный лавровый венок Сталина, но и здесь его постигла неудача. Советский вождь твердой рукой довел свою партию до конца, и окончательная капитуляция Германии перед союзными войсками была подписана не в занятом американцами Реймсе, а во взятом Красной Армией Берлине.

Единственными успехами, которыми Черчилль мог похвастаться по окончанию войны, были только два момента. Захват британскими войсками в Киле и Фленсбурге германского военного и торгового флота, а также занятие итальянского порта Триеста, вопреки требованиям маршала Тито.

Вспомнив об этих двух маленьких клочках шерсти доставшихся британскому льву, Черчилль помянул черта и злостью поставил на письменный стол пустой стакан. Его трофеи не шли ни в какое сравнение с трофеями хитрого азиата.

Однако не эти печальные итоги его противостояния со Сталиным лишило главу Британии его былой выдержки и спокойствия, заставив полностью опустошить один графин с бренди и взяться за другой. Дело заключалось в серой невзрачной папке, лежавшей на углу стола, а точнее в её трехстраничном содержании.

Английская разведка всегда славилась своими кадрами, благодаря которым империя часто была на шаг впереди всех своих противников в Большой игре. С началом войны, один из руководителей МИ-6, с чьим мнением Черчилль всегда считался, предложил создать в недрах своего аппарата особое аналитическое бюро. Его задача заключалась в выяснении отношение англичан по поводу того или иного военно-политического вопроса. Премьер согласился с этим предложением и в дальнейшем нисколько об этом не пожалел.

В трудный для Британии час, когда её изрядно похудевший золотой запас был отправлен в Канаду, и многим казалось, что дни империи сочтены, отчеты аналитиков помогали премьеру твердо шагать навстречу всем невзгодам. Громогласно обещая по радио простому народу тяжелый труд, кровь, слезы и нужду, Уинстон отлично знал, что в душе, британцы готовы заплатить эту страшную цену ради достижения победы и не потребуют его отставки.

Раз в две недели, а иногда и чаще, начальник секретного бюро приходил на доклад к Черчиллю с серой папкой, что сейчас сиротливо лежала на столе британского премьера. За годы войны она сильно обтрепалась, но Фимс упорно не желал менять её на другую, считая папку своеобразным талисманом удачи своего бюро.

Доклады аналитиков, как правило, были сухими и лаконичными, может быть даже несколько чопорными под стать самим англичанам. Читать их порой было не интересно, но за шесть лет существования бюро не было случая, чтобы аналитики ошиблись в своих прогнозах или допустили досадный промах.

Люди Фимса верно улавливали настроения, как простого народа, так и высших слоев общества и загодя информировали о них премьера. Когда из-за нехватки информации или по какой-то другой причине было трудно сделать вывод, аналитики честно говорили об этом Черчиллю и просили дополнительное время и материалы для анализа. В том случаи, если заключение требовалось предоставить немедленное, бюро выдавало несколько вариантов прогнозов.

Одним словом длительное сотрудничество с бюро приучило Черчилля полностью доверять полученным от аналитиков выводам. Все было хорошо и обе стороны, были довольны друг другом, но тридцатое мая 1945 года стало черным днем этого плодотворного сотрудничества.

Готовясь к мирным переговорам в Берлине, британский премьер с головой ушел в переписку с новым президентом Америки Гарри Трумэном. Нынешний обитатель Белого дома не имел никакого опыта и умения ведения дел в большой политике. Это давало связанному по рукам и ногам статьями Атлантического пакта Черчиллю шанс избавиться от унизительного статуса «младшего брата» и вернуть себе титул равноценного партнера в Большой тройке.

Огромный поток писем, записок и телеграмм стал непрерывно циркулировать между двумя берегами Атлантики. Обсуждая с Трумэном тот или иной вопрос относительно будущего Европы, Черчилль стремился навязать собеседнику свое мнение, однако не сильно преуспел в этом деле. Соглашаясь с мнением о необходимости держать Сталина в крепкой узде, Трумэн не торопился признавать за Черчиллем право «первой скрипки» в англосаксонском дуэте.

Полностью занятый подготовкой к грядущим мирным переговорам, Черчилль отодвинул на задний план все иные дела, в том числе и парламентские выборы. Встав у кормила власти в самые трудные для страны время, выстояв под ударами врага и одержав победу, Уинстон был полностью уверен в положительном исходе предстоящего голосования.

Это мнение разделяли как члены правящего кабинета, так и многие парламентарии, отдавшие политике не один год. Больше того, такого же мнения придерживался и лидер лейбористов Клемент Эттли, считавший, что после окончания войны бороться с популярностью Черчилля безнадежным делом.

Поэтому предстоящие выборы высокие стороны посчитали делом чисто формальным и свои предвыборные кампании провели с минимальными финансовыми и прочими материальными затратами. К окончанию войны, из-за развязанной немцами морской блокады, некогда гордая и могущественная Британия испытывала острейший дефицит буквально всех видов товаров. Начиная от топлива, продуктов питания и тканями и заканчивая банальными швейными иголками, нитками и спичками.

Каково же было удивление господина премьера, когда он стал читать принесенный Фимсом прогноз предстоящих парламентских выборов. Привычно раскрыв серую папку, он ознакомился с шапкой доклада, бегло пробежал глазами его средину и погрузился в изучении прогноза своего ближайшего будущего.

Полностью уверенный в результатах выводов, Черчилль сначала не совсем понял сделанное аналитиками МИ-6 заключение. Вначале, ему показалось, что в итоговое заключение вкралась досадная опечатка, но чем внимательнее он вчитывался в текст, тем сильнее стали дрожать его пухлые и толстые пальцы. Когда же премьер полностью осознал, что пророчат ему на грядущих выборах аналитики, то кровь нахлынула на его чело, и скомканные в гневе бумаги полетели в сторону незадачливого пророка.

— Что это такое!!? — взорвался в праведном гневе Черчилль. — Что за ерунду насочиняли ваши парни, Фимс!!? Они, что, к концу войны разучились понимать то, что понимает любой начинающий политик!? Как это так, партия победы может проиграть выборы!!? Вы сами, только вдумайтесь в эти слова!!

— Извините, сэр. Для меня самого подобный прогноз стал полной неожиданностью. Поверьте, сэр, но все наши аналитики пришли к одному и тому же выводу, и не верить им, у меня нет никаких оснований.

От этих слов лицо Черчилля стало ещё больше пунцовым. Сделав над собой огромное усилие, он попытался найти для себя достойный выход.

— Возможно, ваши парни сделали выводы, используя не вполне достоверные данные. Вы как-то сами мне говорили о подобной возможности, Фимс — с затаенной надеждой в голосе предположил премьер, но чиновник тут же раздавил все его чаяния своим безапелляционным вердиктом.

— Перед тем как идти к вам с подобным известием, я приказал своим специалистам перепроверить достоверность всех исходных данных, сэр. Они были перепроверены трижды, и все равно получился прежний результат, сэр.

В этот момент на сэра Уинстона было жалко смотреть. Не желая признавать столь убийственный для себя вердикт народа, он горько простонал.

— Но то, что вы принесли немыслимое, просто немыслимое, Фимс!

Жалостливое сетования премьера нисколько не тронули сердце чиновника, успевшего хорошо узнать натуру Черчилля за годы войны. Фимсу очень хотелось сказать сакраментальную фразу «Глас народа, глас Божий!», но он естественно этого не сделал.

Возможно из джентльменской солидарности но, скорее всего из боязни за собственное место. Ведь в порыве гнева Черчиллю ничего не стоило разогнать отдел аналитиков и выдать незадачливым пророкам «вечный волчий билет», несмотря на былые заслуги. Поэтому он попытался подсластить горькую пилюлю премьеру и одновременно спасти свой отдел и собственное место.

— Видите ли, в чем дело, сэр. Мы только фиксируем настроение простых англичан и делаем свои выводы. А что породило их недовольство, как правило, остается за рамками нашего доклада. Будучи, так же как и вы, изумлен полученными результатами, я занялся исследованием причин их породивших. С определенной степенью вероятности можно предположить, что на настроение населения нашей страны повлияли не только тягости военного времени, но и возможное воздействие третьей силы.

— Вы это серьезно, Фимс? — в голосе Черчилля уже звучал не обиженный в своих чувствах джентльмен, а обнаруживший шанс на спасение своей карьеры политик.

— В полученном нами материале, на это есть некоторые намеки, сэр. Но мы не можем с полной уверенностью утверждать это. Ведь мы только аналитики, а не контрразведчики — заюлил Фимс, опасаясь, что премьер взвалит на его плечи розыск этой зловредной третьей силы.

— Вот и изложите все ваши мысли на бумаге, четко, ясно и подробно. Как вы это умеете делать. Все остальное не ваша забота — изрек Черчилль и кивком головы отпустил Фимса.

Когда двери за вестником горя закрылись, премьер с большим трудом дошел до кресла и буквально рухнул в него. Дрожавшими от возбуждения руками он налил из хрустального графина полный стакан бренди и принялся торопливо поглощать его жадными глотками.

С начала войны для Черчилля это было лучшим лекарством, при помощи которого он боролся с тайным недугом, что очень часто посещал душу правителя Британии.

Мало кто знал, что внешне уверенный в себе политик и вполне успешный джентльмен, был подвержен частым приступам депрессии. И чем тревожнее были приходившие вести, тем труднее ему было найти нужное решение.

Пройдя хорошую школу в среде английской аристократии, Уинстон научился хорошо скрывать свой душевный недуг, однако это не могло продолжаться бесконечно долго. Обращение за помощью к врачам, по твердому убеждению Черчилля могло поставить крест на его политической карьере и потому, он предпочитал бороться со своим внутренним врагом при помощи бренди.

Янтарный напиток превосходно бодрил душу потомка герцога Мальборо. Он с легкостью изгонял из неё черную меланхолию, раскрепощал сознание и давал дорогу бурной умственной деятельности политика. Под его божественным воздействием Черчилль начинал буквально искриться множеством идей и предложений по преодолению той или иной трудности.

Именно такой человек и был нужен дряхлеющей британской империи, на которую с начала мая 1940 года, трудности обрушились как из рога изобилия. Твердость и уверенность премьера в собственных силах помогли англичанам пережить горечь военного поражения у Дюнкерка и катастрофу на Крите. Напористость и решительность Черчилля позволила британским войскам выстоять в ожесточенном сражении под Аламейном в Африке и взять штурмом твердыни Монте-Кассино в Италии. Его неторопливость и невозмутимость, спасла британскую армию во время арденской катастрофы, когда судьба всего Западного фронта висела на волоске.

Божественный напиток всегда придавал британскому премьеру силы и энергию, но с каждым годом это давалось ему с большим трудом. Чтобы добиться очередной победы над внутренним врагом, Черчиллю приходилось увеличивать дозы приема спиртного. Однако по прошествию времени и это не стало давать необходимый результат, и у господина премьера стали появляться досадные осечки.

Одновременно с этим у старого политика стала развиваться раздражительность и нетерпимость к тем, кто проявлял медлительность и осторожность, в противовес его стремительным, а иногда откровенно авантюрным решениям. Так десантирование британских солдат в Голландию было проведено по личному указанию Черчилля, несмотря на отрицательное заключение фельдмаршала Монтгомери и офицеров его штаба. А когда операция провалилась, премьер, не моргнув глазом, свалил всю вину на нерадивых исполнителей его блистательного замысла.

Предсказания Фимса о грядущее поражение на выборах, породило у премьера сильнейшую депрессию. Жестоко обиженный на рядовых британцев, «кавалер ордена Башмака» затворился в своих апартаментах, вместе с солидным запасом бренди. Судорожно зажав в руке стакан, он стал лихорадочно размышлять над тем, как дезавуировать черную неблагодарность нации.

Вскоре графин опустел, но господин премьер, так и ни на йоту не продвинулся в своих поисках. Бренди давно уже бурлило в крови «первого британца», но долгожданное озарение так и не наступало. Словно смеясь над престарелым политиком, алкоголь лишь порождал обрывки различных идей, которые, несмотря на все свои старания, он никак не мог связать воедино.

Не желая признавать поражение, Черчилль решил продолжить борьбу за справедливость. Не колеблясь ни секунды, он пододвинул к себе новый графин и, вынув из него хрустальную пробку, продолжил созидательный процесс.

После очередного глотка бренди, по щекам Уинстона неожиданно побежали соленые слезы. Властный и решительный человек, привыкший одним росчерком пера посылать на смерть десятки, а то и сотни тысяч людей ради блага страны, горько и неудержимо плакал охваченный неуемной жалостью к себе.

Увидь его в этот момент кто-нибудь из посторонних, и монументальный образ мудрого политика, столь усердно культивируемый Черчиллем на протяжении многих лет, был бы разрушен раз и навсегда. Потомок рода Мальборо в этот момент был так жалок и беспомощен, что им можно было напугать лишь только малолетних детей из отдаленных деревень Шотландии но, ни как не врагов британской империи.

Плохо контролируя рвущиеся из груди судорожные всхлипывания, он лишь утирал со своих обвисших щек катящиеся градом слезы, громко шмыгая носом подобно маленькому первокласснику. Зрелище было потрясающим по своей силе и исполнительности. Однако массивные дубовые двери кабинета и верный секретарь, сидящий перед ними подобно цепному псу, надежно скрывали распустившего нюни первого министра от постороннего взгляда.

Сколько продлилось душевное очищение британского премьера сказать невозможно. Потерявший счет времени Уинстон не помнил эту досадную мелочь. Но вслед за этим, началось долгожданное воздействие янтарного напитка. Стирая со щеки очередную горючую слезу, Черчилль неожиданно вспомнил фразу из одного детективного рассказа Гилберта Честертона.

Отставленный в конце двадцатых годов от политики усилиями своих недругов, Черчилль решил заняться литературой. Талантливый человек талантлив во многом. Лишившись парламентской трибуны, Уинстон удачно переквалифицировался в писателя, много читая различной литературы.

— «Где умный человек прячет сорванный им лист? В сухом лесу. А тело убитого человека? На поле боя» — доходчиво пояснял читателю Честертон устами отца Брауна, ведущего расследование одной запутанной истории. Эта фраза сразу пленила ум Черчилля своей откровенной простотой и убийственной логикой, едва только была им прочитана. Одно время он постоянно помнил её, но по прошествию времени забыл и вот теперь вспомнил это изречение вновь.

Охваченный внезапным озарением он вскочил из-за стола и стремглав бросился к огромному стенному сейфу, что стоял в дальнем углу кабинета. Потратив некоторое время на борьбу с так некстати застрявшей в кармане пиджака связкой ключей, он открыл массивную дверь своего бронированного монстра и принялся лихорадочно искать в его недрах нужную бумагу.

С покатого лба британского премьера упала не одна капля пота, пока он нашел среди множества стопок бумаг одну невзрачную папку зеленого цвета. Тощая, с коричневыми завязками, она имела на своей титульной странице, редко встречающийся гриф секретности документов, «Совершенно секретно, только для высшего руководства империи».

Чуть ниже ровным почерком клерка имелось пояснение: «Операция Клипер», отпечатано в одном экземпляре». В папке находился черновой вариант плана войны Британии с Советским Союзом, которая могла начаться сразу после капитуляции Германии.

Идея войны со Сталиным после разгрома Германии, зародилась в голове Черчилля в конце сорок четвертого года, сразу после голландской неудачи. Тогда, он впервые отчетливо осознал, что эту войну Англия закончит не главным победителем, а всего лишь союзником двух сверхдержав, России и Америки. И значит те огромные материальные, людские и финансовые жертвы, что понесла Британия в борьбе с Гитлером, пропали даром. Это было совершенно неприемлемо для интересов нации и эту несправедливость следовало исправить любой ценой.

Зная, как непопулярна в сознании народе новая война после одержанной победы, Черчилль сосредоточил все свои усилия на заключение сепаратного мира, решив добиться победы над Сталиным путем тайной дипломатии. Однако чем чаще намерения британского премьера терпели фиаско на дипломатическом фронте, тем реальнее становилось воплощение этой чудовищной идеи.

Подобно мухе случайно попавшей в стакан, она все звенела и звенела в его подсознании, с каждым прошедшим месяцем войны, уверенно набирая силы. Последней каплей переполнившей чашу терпения Уини, стал крах сепаратных переговоров в Берне. Тогда, в конце марта, разозленный тем, что Сталин заставил его наступить на горло прекрасной мечте, Черчилль вызвал к себе начальника британского Генерального штаба, фельдмаршала Аллена Брука.

Начав свою речь словами о благе государства и защите интересов нации, он приказал Бруку рассмотреть чисто гипотетически, возможность военного конфликта с русскими. Суть его заключалось в вытеснении русских войск на восток, до линии Керзона.

Срок разработки этой операции был определен Черчиллем довольно жесткий, две-три недели, но подопечные Брука блестяще справились с этой задачей раньше срока. Когда советские снаряды в пух и прах громили имперскую канцелярию, методично разрушая многометровый бетон бункера Гитлера, зеленая папка с планом новой войны, легла на стол Уинстона Черчилля.

Ставя перед военными столь необычную задачу, Черчилль в глубине души ожидал от них чего-то необычайного, но творение британских генштабистов было насквозь сухим и прозаичным. Для достижения поставленной цели предполагалось нанести по понесшим большие потери во время штурма Берлина советским войскам, два внезапных удара, в центральной части Германии. Застав солдат противника врасплох, британцы надеялись легко сломить их сопротивление и под угрозой окружения и уничтожения, заставить отойти сначала из Германии, затем из Силезии и при благоприятных обстоятельствах отбросить за Вислу.

На реализацию предложенного штабистами плана должно было уйти месяц, максимум полтора месяца. По истечению этого срока, они настойчиво рекомендовали премьеру приступить к мирным переговорам со Сталиным, вне зависимости от достигнутых результатов. Новой затяжной войны Британия попросту не выдержала бы.

Ознакомившись с творением имперских штабистов, сэр Уинстон возрадовался душой, но ненадолго. При обсуждении план операции «Клипер» на совещании начальников объединенных штабов, фельдмаршал Брук занял резко негативную позицию по отношению к ней. Начальника Генерального штаба не смогли переубедить ни обещание Черчилля привлечь к проведению операции американских войск, ни поддержка планов премьера со стороны фельдмаршала Александера. Назвав рассматриваемую операцию опаснейшей авантюрой, Аллен Брук вынудил Черчилля отказаться от её рассмотрения и отправить план в архив.

Единственно в чем премьер смог одержать победу на этом совещании, так это в переименовании обсуждаемой операции. Для утонченной натуры потомственного аристократа название операции совершенно не соответствовало её внутреннему содержанию и потому, было переименовано Черчиллем с незатейливое «Клипер» на дерзкое и звучное «Немыслимое».

Именно в реализации «Немыслимого», Черчилль увидел для себя спасительный шанс удержаться у власти и успеть принести Британии максимальную пользу её неизменным интересам. И в этом английский лорд не видел ничего предрассудительного. Просто время изъявления воли британского народа будет немного отложено, что позволит Черчиллю провести более весомую и убедительную агитацию в свою пользу.

Наконец-то запущенные в действие, мозги лидера британской нации заработали, с каждой секундой набирая привычные обороты. Прошло всего за каких-то две минуты, и он уже имел полное представление о своих действиях на ближайший период.

Опасаясь забыть что-либо важное, Черчилль стал торопливо набрасывать карандашом в блокноте основные пункты своего плана, одновременно добавляя, расширяя и улучшая его. Охваченный азартом творения, время, от времени прихлебывая бренди, спаситель английской короны смог полностью справиться со своим тайным недугом.

Когда вызванный звонком секретарь вошел в кабинет, то он просто застыл от удивления. Вместо виденного им всего полчаса назад раздавленного судьбой и упавшего духом человека, перед ним сидел совершенно иная личность. Глаза его были полны боевым задором, речь звучала уверенно, движения уверены и решительны.

— Позвоните военным, Бригс и пригласите ко мне на вечерний прием начальника оперативного отдела Генерального штаба генерала Мэрдока. Только его одного — многозначительно приказал Черчилль, чем поверг своего секретаря в определенное замешательство.

— Позвольте уточнить, сэр. Следует ли известить об этом фельдмаршала Брука? — осторожно поинтересовался исполнительный секретарь.

— Ни в коем случаи, Бригс. Сегодня вечером мне нужен именно генерал Мэрдок и никто иной. Передайте ему, что будет обсуждение плана операции «Клипер», точнее «Немыслимое», — поправился премьер, — он должен его хорошо помнить.

Вызывая к себе начальника оперативного отдела Генерального штаба, Черчилль был уверен, что на этот раз он сможет обойти строптивого фельдмаршала, и сумеет вдохнуть жизнь в дорогое его сердцу детище. Ведь именно генерал-лейтенант Мэрдок был автором плана операции «Клипер» и был очень огорчен сдачей его в архив. Кроме того, Мэрдок недолюбливал Брука, считая, что фельдмаршал откровенно затирает его в чинах и наградах.

— Что-нибудь ещё, сэр?

— Позвоните лейтенант полковнику Фимсу. Скажите ему, что доклад, о котором мы с ним сегодня говорили, должен быть готовым к этому вечеру. Никакие возражения не принимаются. За полчаса до прибытия генерала Мэрдока, я хочу ознакомиться с его содержанием. Сориентируйте его по времени сами.

— Понятно, сэр — перо секретаря проворно запорхало по листу блокнота.

— Завтра мне нужна встреча с мистером Старбеком и мистером Кэнингемом. Желательно во второй половине дня. Как подсказывает мой жизненный опыт, в это время дня финансовые деятели более сговорчивы.

— Очень точно подмечено, сэр.

— И разыщите мне мистера Стэмплтона. Мне нужно с ним поговорить в самое ближайшее время.

— Будет исполнено, господин премьер-министр — заверил своего патрона секретарь.

Приглашая к себе Чарльза Стэмплтона, Черчилль хотел поговорить с человеком, обладавшим солидным весом среди британского истеблишмента и всегда имевший свое мнение, которое он мог высказать открыто, невзирая на чины и должности своего собеседника. Для Уинстона, старый ворчун был своеобразным оселком, на котором он уже много лет оттачивал свои идеи, перед тем как представить их официальной огласки.

Следуя негласной традиции, разговор о делах проводился после чашки бразильского кофе, к которому Стэмплтон относился с большим обожанием. Черчилль с большим нетерпением ждал окончание ритуала, с трудом поддерживая беседу о погоде, крикете и о новостях у общих знакомых. Наконец чашки были отодвинуты в сторону, удобно откинувшись в креслах, джентльмены закурили сигары и переполненный энергией Черчилль, заговорил.

— Не раскрою большого секрета, если скажу, что на сегодняшний день для нас нет важнее вопроса, чем послевоенное устройство Европы, в котором вопрос о Польше занимает главенствующее положение. Мы никак не можем закрывать глаза на попытки Сталина полностью подчинить своему влиянию нашего давнего и преданного союзника. Я имею в виду те якобы свободные выборы, которые Москва намерена провести в Польше в ближайшее время. Все мы прекрасно понимаем, что пока там стоят советские войска, ни о каком честном и непредвзятом изъявлении воли польского народа не может быть и речи. Сталин никогда не допустит этого и всеми правдами и неправдами приведет к власти послушных ему коммунистов. Поэтому нам любой ценой надо вернуть измученную войной Польшу в лоно европейской демократии.

— Понятие «любой ценой» имеет очень широкое и весьма опасное толкование, Уинстон. Мне кажется, что ты несколько сгущаешь краски. Насколько мне помниться, в Ялте Сталин обещал устроить в Польше максимально честные и прозрачные выборы. Никто кроме лиц запятнавших себя в сотрудничестве с немцами не будет лишен в Польше избирательных прав. Кроме того, он согласен на присутствии во время выборов наших наблюдателей. Я давно наблюдаю за политикой Сталина, и у меня сложилось убеждение, что он неуклонно выполняет все взятые на себя обязательства перед нами. Отказ от поддержки греческих коммунистов, наглядный тому пример.

— Мистер Сталин не такой простак, каким хочет казаться. За право обладать Грецией мне пришлось уступить ему влияние над Румынией, Болгарией, Венгрией и Югославией в придачу. Ничего не скажешь, справедливый и щедрый обмен! Что касается присутствия на выборах наблюдателей, то ты слишком преувеличиваешь их значение. Они контролируют чисто техническую сторону дела но, ни один из них не сможет оградить поляков от давления со стороны Советов. Под дулами автоматов русских солдат, под нажимом местных коммунистов и страхом репрессий со стороны НКВД, они проголосуют так, как будет нужно Сталину — уверенно вещал Черчилль.

— И как далеко готова шагнуть Британия ради свободных выборов в Польше? — осторожно спросил собеседник.

— Перед Польшей мы в неоплатном долгу с сентября тридцать девятого и должны сделать абсолютно все возможное для блага этой стране. Британия намерена оказать правительству Миколайчика не только политическую поддержку, но и в случаи необходимости перебросить в Польшу армию генерала Андерса!

— Стремление к восстановлению демократии, пусть даже в Богом забытой стране — прекрасно, но стоит ли ради этого идти столь далеко. Последствия подобных шагов могут иметь весьма неблагоприятные последствия для нашей страны — с опаской молвил Стэмплтон.

— Риск в борьбе с русским всегда существует, но зато выигрыш сторицей окупит все понесенные затраты! Посудите сами. Освободив Польшу от русского влияния, мы полностью перечеркиваем все успехи русских в Восточной Европе за последний год. Старая лиса Бенеш и румынский король Михай не будут столь откровенно смотреть в рот Сталину. Мы сможем восстановить свое влияние в Венгрии и сумеем здорово охладить пыл балканских коммунистов Тито и Димитрова. Кроме того, освобождение Польши придаст силы антисоветскому подполью в Прибалтике и украинским националистам на Западной Украине. Это очень важные факторы и каждый здравомыслящий политик должен с ними считаться.

Закончив говорить, Черчилль отложил сигару и с интересом посмотрел на собеседника в ожидании его контраргументов. И они незамедлительно последовали.

— Мне кажется, что не стоит ради демократизации Польши доводить дело до такой крайности как война с русскими. Эти пустоголовые ясновельможные паны не стоят того, чтобы ради них проливалась кровь британских солдат. На мой взгляд, решение польского вопроса нужно попытаться решить мирным путем, опираясь на Америку, где довольно сильное польское лобби. Да сейчас в Белом доме не Рузвельт, а Трумэн, какими бы ни были значимы успехи Сталина в Европе, он вряд ли решиться на конфликт с Америкой.

— Не стоит сильно рассчитывать на американцев, Чарльз. Они отнюдь не добрые соседи, что при пожаре дадут вам свой садовый шланг и ничего не потребуют взамен. Спася Британию от немецкого разгрома в начале войны, мистер Рузвельт не забыл ненароком приставить к моему виску дуло револьвера и заставил подписать созданную им Атлантическую хартию. Она — смертный приговор всей нашей колониальной системе, без которой Англия не может претендовать на роль мировой державы. Играя роль джентльмена, за годы войны Рузвельт не прибегал к шантажу при решении спорных вопросов между нашими странами, но нет никакой гарантии, что Трумэн сохранит эту линию поведения. Вполне возможно у нашего «старшего брата» есть свои планы в отношении Польши, сильно разнящиеся с нашими планами, а также неизвестна цена их поддержки в этом вопросе.

— Может, следует попытаться найти с маршалом Сталиным разумный компромисс для наших интересов. В Ялте он неоднократно говорил, что компромисс весьма полезная вещь. Не думаю, что после таких огромных потерь, что понесли русские в этой войне, он не будет стремиться к мирной передышке — продолжал не соглашаться с премьером Стэмплтон, чем вызвал неожиданную вспышку гнева у собеседника.

— Да, как вы не поймете, Чарльз, что Сталин откровенный враг нам и нашим интересам! И враг очень и очень опасный! — гневно выпалил Черчилль, начиная терять самообладание. — Все время, что находиться у власти он только и делает, что подобно танку давит по нашим интересам. А в последние пять лет, особенно! Во всех делах, которые я с ним веду, находясь на посту премьер-министра, он неизменно получает для своей страны хоть минимальную, но выгоду. И делает это так что, даже отказывая ему в той или иной просьбе, я наношу Британии вред. А если соглашаюсь, то наношу стране вред в два, а то и три раза больше! Мне надоело постоянно ублажать Сталина за счет наших интересов!!

Выкрикнув эту яростную тираду, Черчилль вскочил с места и, пытаясь унять предательскую дрожь в руках, вцепился в спинку своего кресла. Лицо его покраснело от гнева, глаза пылали огнем негодования, а губы скривились в злой гримасе. Черчилль попытался совладать с собой, но не смог удержаться и метнул в Стэмплтона полный недовольства выразительный взгляд.

— Простите меня Уинстон, но мне кажется, вы несколько перебрали с употреблением алкоголя — изумился Стэмплтон.

— Нет! — энергично запротестовал Черчилль. — Перед вашим визитом я позволил себе промочил горло глотком бренди, но не более того.

Решительно одернув на себе пиджак, он вернулся на место и продолжил беседу.

— Вас, конечно, напугала возможность военного конфликта с русскими, но поверьте мне, его не стоит бояться. По твердому убеждению наших военных сейчас самая благоприятная обстановка для проведения маленькой победоносной войны с последующим заключением мира на выгодных для нас условиях. Нынешнее расположение наших войск в Германии очень удобно для нанесения внезапного удара по русским армиям, которые после взятия Берлина и Праги понесли серьезные потери в живой силе и особенно в танках.

Кроме этого, выполняя ялтинские договоренности, Сталин начал переброску своих войск на Дальний Восток для войны с Японией. По данным разведки она уже началась из районов Прибалтики, Восточной Пруссии, готовятся к переброске некоторые части из Германии и Чехословакии.

Черчилль уверенно загибал свои толстые пальцы в кулак, которым намеривался исподтишка ударить Сталина.

— Есть ещё один не маловажный факт. После подписания немцами капитуляции, русские солдаты и офицеры не готовы к началу новой войны. Они активно насилуют немок, лихо грабят бюргеров и с нетерпением ждут возвращения домой. Если по ним нанести удар, то он ошеломит их и деморализует ничуть не меньше, чем удар Гитлера 22 июня. Пока они будут приходить в себя и обретут боеспособность, мы уже будем за Одером, и если господь Бог будет милостив к нам, возьмем Варшаву. А это уже совсем иные условия для мирных переговоров.

— В ваших словах Уинстон, безусловно, есть определенный резон, да и в компетентности наших военных не приходиться сомневаться, но есть один очень опасный нюанс. Начав войну против Сталина, не окажемся ли мы один на один с русским медведем? Поддержал ли нас американцы? Ведь наши европейские дела для них гораздо менее важны и интересны, чем победа над Японией.

— Вы абсолютно правы дорогой, Чарльз, задавая этот вопрос. Американцы хорошие ученики. Они быстро научились превыше всего блюсти свои интересы и вступать в войну в её окончании, а не в начале. Однако во всем остальном искусстве большой дипломатии они все ещё дети — снисходительно произнес Черчилль.

— Начав активные действия против русских, мы постараемся сделать это так, что Трумэн не сможет остаться в стороне при всей своей заинтересованности в русских. Мы поставим его перед свершившимся фактом и не позволим остаться в стороне нашей схватке со Сталиным.

— При всей моей уверенности в вашем высоком искусстве политика, я не совсем уверен, что англичане также дружно пойдут за вами воевать против Советов, как в сороковом году они пошли сражаться против Гитлера. Они видят в них союзников и подобно русским, желают мира и не простят вам пролития новой крови — выложил свой последний козырь сомнения Стэмплтон.

— А вот здесь, вы глубоко ошибаетесь дружище, впрочем, как и все англичане — торжественно изрек Черчилль. — Воевать с русскими будут немцы, а мы только будем помогать им, бороться с ними! Сдавшиеся к нам в плен соединения вермахта по моему тайному приказу все ещё не разоружены. Все они находятся в полевых лагерях и проходят постоянную военную подготовку. Представьте, 700 тысяч человек стоят с винтовкой у ноги и только ждут приказа идти в бой против русских. И смею вас заверить, они будут драться за свои города и близких ничуть не хуже, а возможно и лучше, чем они дрались при Адольфе.

— Браво, браво. Такого нестандартного хода никто из наших дорогих союзников наверняка не ожидает. Снимаю шляпу перед вашим талантом Уинстон. Очень сильный ход способный оказаться решающим аргументом в споре за Польшу — негромко похлопал в ладоши Стэмплтон.

— Во всем, что вы мне изложили, я вижу только одну слабую сторону — это Трумэн. Мне приходилось встречаться с ним в сорок втором, в Квебеке и он оставил не совсем приятное впечатление. В отличие от Рузвельта всегда оставлявшего оппоненту путь к почетному отступлению, Трумэн действует ограниченно прямолинейно, если не сказать хамски. Типичный ковбой конца прошлого века, который сначала стреляет, а затем смотрит, в кого он выстрелил. Такой человек может взбрыкнуть в самый ответственный момент, не столько из-за политического разногласия, сколько из-за личного гонора.

— Мне всегда нравилась ваша проницательность, Чарльз. Гонор и самомнение у Гарри Трумэн действительно есть. Уже сейчас он считает себя знающим специалистом, как в области международной политики, так и в ведении войны, но я принял определенные меры. Завтра у меня встреча со Старбеком и Кэнингемом. У них имеются хорошие связи с теми, кто финансировал предвыборную кампанию мистера Трумэна и, следовательно, имеют определенные рычаги влияние на него. Без их денег он никогда бы не стал президентом Америки — многозначительно сказал Черчилль и Стэмплтон согласился с ним. — Думаю, янки заинтересует предложение получить большую часть германского пирога с тарелки Сталина. Нам будет вполне достаточно, северного побережья Германии при полном господстве наших войск во всей Польше.

— Не могу сказать, что я в полном восторге от ваших новых идей, Уинстон, но вынужден признать, что исполнение их пойдет на пользу интересам британской нации — вынес свой вердикт Стэмплтон.

— Ещё как пойдет! — горячо заверил его Черчилль. — Нужно только действовать решительно, без всяких колебаний и тогда мы надолго отобьем у мистера Сталина желание совать свой нос в европейские дела.

Когда гость покинул кабинет премьера, изнывающий от жажды Черчилль, налил в стакан бренди и торопливо отпил из него глоток. Затем подошел к каминной полке и устремил пытливый взгляд на фотопортрет, стоявший в скромной темной рамке.

Летом сорок четвертого, когда русские войска вошли на территорию Польши, Сталин прислал британскому премьеру на память свой портрет. Старый ястреб без особого труда понял скрытый намек, заключенный в столь необычном подарке советского лидера.

Двадцать лет назад, Антанта в лице французов и англичан, выстроила вдоль границ Советской России «санитарный кордон», состоящий из Финляндии, Польши и Румынии. Он был призван, надежно прикрыть Европу от большевиков в случаи большой войны. Вступая на земли восточной Европы, Сталин приступал к выстраиванию своего собственного «пояса безопасности», в котором новой Польше отводилась главная роль. Об этом он известил своего «заклятого» союзника, послав ему в подарок свой портрет и тогда, Черчилль был вынужден проглотить эту горькую пилюлю.

Поставив сталинский подарок на каминную полку, Черчилль поклялся непременно отомстить советскому лидеру и вот теперь, по его мнению, эта минута настала. Хищно улыбнувшись изображению соперника, британский премьер величественно отсалютовал бокалом и торжественно произнес: — Мы ещё поборемся с вами, мистер Сталин!

Глава II. По ту сторону большого пруда

Уютно устроившись в президентском кресле Овального кабинета, мистер Гарри Трумэн усердно занимался государственными делами. По воле случая, оказавшись во главе великой страны, выходец из Миссури просто жаждал активной деятельности. Каждый день своей новой службы, он вставал только с одним желанием, как можно скорей выйти из тени своего предшественника и заставить окружающих перестать сравнивать его с покойным Рузвельта. Стереть со своего лба тавро вице-президента и стать полноправным правителем Америки — это была идея фикс 33-го президента США.

Пройдя хорошую школу жизни в политических кругах Миссури и Вашингтона, Трумэн хорошо понимал, что быстро изжить этот комплекс неполноценности он сможет только громкими военными победами. Это обстоятельство полностью совпадало с его давним тайным желанием доказать окружающим, что знание военного дела отставного майора ничуть не хуже знаний генералов воюющих с Гитлером и микадо.

Его первым шагом на военном поприще стал приказ о бомбардировке японских городов зажигательными бомбами. Сама идея такого вида борьбы с врагом, в военных кругах была хорошо известна. Новоявленный главнокомандующий американских войск без всякого стеснения позаимствовал её у немцев, которые в начале войны буквально завалили своими «зажигалками» польские, английские и советские города.

Бомбардировки зажигательными бомбами Токио, в котором большинство построек было деревянными, по мнению Трумэна, был беспроигрышный ход. Вид ужасной огненной смерти, должен был сломить боевой дух японцев и заставить их просить мира.

Затаив дыхание, он ждал положительного результата своего «гениального» приказа, но так его и не дождался. Вопреки расчетам просвещенного американца, дикие японцы совершили абсолютно нелогичный поступок. Вместо того чтобы гневно и громко роптать и посредством бунта принудить своего императора прекратить войну, лишенные крова люди смиренно приняли обрушившийся на них гнев небес.

Трумэн очень сильно переживал свое неудачное возвращение на военную стезю. Читая сводки боевых действий, он откровенно завидовал генералам Эйзенхауэру и Макартуру, успешно громивших врагов Америки в разных частях земного шара.

Единственное что успокаивало его душу, так это тот факт, что прославленные генералы одерживали свои победы под его мудрым и грамотным руководством. Кроме того, пользуясь правом главнокомандующего, он мог карать или миловать любого из них, руководствуясь исключительно собственным мнением. А наказывать всегда было за что. Это он хорошо усвоил, за годы службы в армии.

Некоторое облегчение его уязвленной гордыне, принес небольшой конфуз, случившийся с генералом Эйзенхауэром в конце войны в Европе. Попав на удочку пропаганды доктора Геббельса и ловкой дезинформации Сталина, штаб генерала Эйзенхауэра был убежден, что на юге Баварии создан мощный укрепрайон под называнием «Альпийский редут». Туда по данным разведки намеривался прибыть Гитлер, поручив оборону Берлина Геббельсу, а север отдать в командование адмирала Деница.

Ожидалось, что бои за «Альпийский редут» будут затяжными и кровавыми. Потому для штурма этой твердыни Эйзенхауэр бросил лучшие соединения американской армии и большое количество авиации. Отказавшись от первоначального плана взять столицу Германии раньше советских войск.

Как Черчилль не убеждал, не умолял американского генерала изменить свое решение, все было напрасным. Приняв решение взять последний оплот немцев, Эйзенхауэр упрямо стремился на юг, где его ожидало сильное разочарование.

Вместо неприступной крепости, в горных отрогах Баварии янки нашли распустившиеся фиалки, до смерти перепуганных местных бюргеров и малочисленные гарнизоны, которые без единого выстрела сложили свое оружие.

Грозный редут Юга пал без всякого сопротивления, поскольку никаких оборонительных сооружений там не было и в помине. Единственно кто стрелял при появлении американцев, были эсэсовские фанатики. Большей частью они стреляли себе в лоб, боясь справедливого возмездия.

В качестве утешительного приза американцы захватили в Баварии золотой запас имперского банка и сидевшего под домашним арестом рейхсмаршала Геринга. Кроме этого им достался весь урановый запас рейха, емкости с тяжелой водой, центрифуги, а также доктор Вернер фон Браун. Именно его межконтинентальные ракеты Фау-9, согласно планам Гитлера должны были упасть на Нью-Йорк во второй половине сорок пятого года.

К трофейному золоту, почти четверть, которого составляли средства казненных нацистами людей, была немедленно приставлена охрана и финансовые контролеры. По праву победителей американские офицеры содрали с парадного мундира Геринга все его награды, включая единственный экземпляр Большого Железного креста. Та же участь постигла и платиновые погоны рейхсмаршала, что сильно его оскорбило.

Отвечающие за проведение операции «Скрепка» агенты, немедленно вывезли в Америку свои атомные трофеи. Начиная от урана и тяжелой воды, кончая научным персоналом, за что получили специальную благодарность от Конгресса.

Что касается доктора фон Брауна, то победители не в полной мере представляли себе, то направление вооружения, которым занимался их пленник. Ракеты Штатам были совершенно не интересны. Янки свято верили в мощь своей бомбардировочной авиации, способной поставить на колени любого врага.

Наглядной демонстрацией силы воздушного флота Америки, как для врагов, так и для союзников, стала бомбардировка Дрездена в феврале сорок пятого года. Тогда за пару часов массированного налета огромный город был превращен в груду сплошных руин. Под бомбами американцев погибло свыше 150 тысяч ни в чем неповинных мирных жителей.

Поэтому в услугах немецкого ракетного гения ракет не очень нуждались, но на всякий случай решили перебросить его за океан, вместе со всем запасом «Фау-2» из заводов Нордхаузена. Сделано это было не столько ради конкретной цели, сколько из желания осадить не в меру ретивых русских парней, решивших, что они могут на равных говорить с англосаксонским миром.

По этой же причине Америка и Англия направили в Потсдам, на подписание акта полной капитуляции Германии перед союзниками второстепенных лиц. Зачем генералу Эйзенхауэру и фельдмаршалу Монтгомери лететь в Берлин, если от имени союзников они уже приняли капитуляцию немцев в Реймсе. Пусть русские будут рады тому, что ради этого дела им предоставили фельдмаршала Кейтеля, покорно сложившего свой жезл к ногам победивших его американцев.

Когда в Белый дом пришло сообщение о том, что с Германией, столько лет наводившей на Америку страху покончено, Трумэн поспешил использовать эту весть для собственной выгоды. Взяв в руки небольшой звездно-полосатый флажок, он смело вышел на бушующие от радости и восторга улицы американской столицы.

В белом костюме со строгой черной бабочкой, Трумэн гордо шел впереди колонны военных с видом подлинного триумфатора одержавшего заслуженную победу над «коричневой чумой». Он шел так, как будто все годы борьбы с Гитлером был верным единомышленником и активным помощником президента Рузвельта. Словно вмести с ним, изо дня в день, плечом к плечу усердно ковал победу над врагом и вот теперь, с полным правом принимает поздравление с заслуженной викторией.

Вальяжно помахивая рукой в сторону отряда кинооператоров снимавших его торжественный выход, хищно улыбаясь подобно птеродактилю, Трумэн цвел всей душою под восторженные крики толпы. Без капли смущения он надел на себя чужой лавровый венок и именно в тот момент, сам впервые поверил в то, что он действительно может быть самостоятельной фигурой в мировой политике.

Это был самый замечательный день в жизни простого уроженца Миссури, по воле больших денег ставшего 33-м правителем Штатов, однако все хорошее быстро кончается. Подарив мир Европе, Америка должна была даровать его и Азии, но на Тихом океане, дела шли не столь блестяще, как того хотелось Вашингтону.

Готовясь осуществить высадку на Японские острова с целью принуждения Токио к миру, американцы решили создать себе удобный плацдарм перед решающей схваткой. Просто так десантироваться с кораблей, под прикрытием артиллерии и авиации, солдаты дяди Сэма не были готовы. После тщательных расчетов и раздумий, было решено использовать остров Окинава, идеально подходивший для этой цели. Расположенный всего в пятистах километрах от Японии, он был очень удобным трамплином для американских самолетов и морской пехоты.

Для выполнения планов американского главнокомандующего было привлечено огромное количество кораблей и самолетов. Они должны были создать максимально благоприятные условия для захвата Окинавы силами корпуса морской пехоты США.

Опираясь на силу этой могучей армады, первого апреля 1945 года, американские пехотинцы лихо начал операцию «Стальной тайфун», но вскоре прочно завяз в позиционных боях с противником. Дни шли за днями, недели сменялись неделями, потери морпехов неуклонно росли, а вот их успехи можно было разглядеть только на крупномасштабной карте.

В основном вооруженные стрелковым оружием и легкой артиллерией, японские солдаты оказывали упорное сопротивление отважным сынам Америки, за спинами которых надрывались танки, ревели самолеты, и грохотала корабельная артиллерия.

Так в ожесточенной борьбе прошел апрель, закончился май и наступил июнь, но звезднополосатый флаг так и не был поднят над всей Окинавой. Обращаясь к нации по радио по поводу прекращения войны в Европе, Трумэн высказал надежду, что в скором времени мир наступит и на берегах Тихого океана. Эти слова вызвали у простого народа бурный восторг и ликование. Рейтинг популярности нового президента стремительно рванул вверх. Получив две звонкие пощечины от коварных азиатов в Перл-Харборе и Яванском море, американская нация жаждала окончательной сатисфакции, которая затянулась на долгие четыре года.

Связанный публичным обещанием скорого завершения войны, Трумэн никак не мог обмануть ожидания своих избирателей. Каждое заседание с объединенным комитетом начальников штабов он только и делал, что подталкивал военных к скорейшему завершению войны, но усеянные звездами и орденами генералы, никак не хотели ему помочь в этом. Каждый раз они со скорбным видом перечисляли понесенные на Окинаве американской армией потери, попутно давая объяснения причин постигших их неудач, и обещали все исправить в скором времени.

Поначалу Трумэн терпеливо выслушивал эти речи, но когда наступил июнь, его терпение иссякло. Последней каплей стало сообщение о снижении популярности президента согласно очередным опросам. Дело принимало неприятный оборот, и Трумэн решил строго спросить со столь высокооплачиваемых стратегов и тактиков.

На очередной встречи с военными, не дав председательствующему генералу открыть рот, президент потребовал четкого и ясного ответа на вопрос, когда армия намерена завершить войну с Японией.

То, что он услышал, потрясло его до глубины души. После недолгого совещания, скромно потупив глазки, генерал заверил, что сопротивление врага на Окинаве будет подавленно, скорее всего, к концу июня — началу июля. Что же касается высадки американских войск на главный остров Японского архипелага Хонсю, то комитет объединенных штабов планирует это сделать в начале ноября этого года. Учитывая упорное сопротивление японцев на Окинаве, господа военные ожидали на Хонсю длительные затяжные бои.

— Что вы хотите, мистер президент?! — горько посетовал генерал, — нам противостоят отчаянные головорезы и убежденные фанатики. Им нисколько не жаль ни своей, ни чужой жизни. Каждый из них готов умереть ради славы своей страны и божественного микадо. С ними невозможно воевать, опираясь на общепринятые нормы ведения войны.

Этот стон цивилизованного человека нашел отзыв в сердце Трумэна, но не смог его погасить гневного взора, пылавшего из-под роговых очков. Теплота и понимание были не чужды президенту, но только не в деловых отношениях.

— Каковы ваши прогнозы относительно предполагаемых потерь наших войск при захвате острова Хонсю? — холодно спросил у генерала отставной майор. От этого вопроса оживший было стратег, вновь вперил взор в лежавшие перед ним бумаги.

— Согласно заключению наших экспертов, при захвате острова Хонсю они составят минимум 50 тысяч убитыми и ранеными. В эту цифру не входят потери, которые понесет наша армия при штурме Токио. Фанатизм японцев очень трудно подается подсчету — пояснил Трумэну генерал, пытаясь упредить гневную вспышку его глаз, но не смог. Озвученная им цифра никак не устраивала президента.

— Высадка морской пехоты на Хонсю у вас запланирована на ноябрь, когда же вы намерены занять оставшиеся острова!?

— К осени будущего года, господин президент. Но если японцы уйдут в горы и начнут партизанскую войну на их полное умиротворение понадобиться несколько лет.

От озвученных прогнозов, президент побагровел. Подобный срок ставил жирную точку на всех его планах и начинаниях. За неудачника американский избиратель никогда не проголосует.

— Так считаете вы и ваши эксперты!? — гневно процедил Трумэн, крепко сжав в пальцах карандаш, которым до этого делал пометки в блокноте. Зло, прищурив глаза, он уже знал, что сделает с этим вестником несчастья, но генерал оказался крепким орешком. Выпускник Вест-Пойнта умел не только воевать, но лавировать среди опасных рифов высоких кабинетов.

— Нет, мистер президент. Это мнение генерала Макартура изложенное им в специальной докладной записке — чиновник в погонах проворно зашуршал бумагами в папке и извлек из них нужный документ.

Услышав имя человека бывшего на устах у всего американского народа, Трумэн от злости сломал карандаш и бросил его обломки на стол. С освободителем Филиппин нужно было считаться. Захлопнув блокнот, он прервал заседание, и холодно попрощавшись, удалился, источая в сторону «медных котелков» флюиды гнева и негодавания.

Для быстрого и коренного перелома в войне с Японией, а также спасения своей карьеры, нужно было новое средство, гораздо больше эффективное, чем американская армия. И такие средства в распоряжении американского президента имелись.

Первым, как бы это не странно звучало, была Красная Армия. На мирной конференции в Ялте, Рузвельт сумел выторговать у Сталина обещание о вступление России в войну с Японией, через три месяца после капитуляции Германии.

Главный удар советских войск должен был обрушиться на Квантунскую армию, основную сухопутную силу японской империи. Её разгром твердо гарантировал завершение войны ещё до конца года при минимальных потерях со стороны американских войск.

В оплату своих услуг, Сталин потребовал от Рузвельта Сахалин, Курилы и Порт-Артур, с КВЖД в придачу. Для Америки это были вполне приемлемые требования. Русские получали довольно скромные приращения к своим территориям, которые никак не затрагивали стратегические и финансовые интересы Вашингтона.

Все было прекрасно, но только для Америки Франклина Рузвельта. Для Америки Гарри Трумэна, с первых же дней принявшегося с усердием закручивать гайки американо-советскому сотрудничеству, просить о помощи было очень даже не с руки.

Этим самым, по мнению президента, Соединенные Штаты не только демонстрировали свою слабость в борьбе с Японией, но и де-факто признавали появление в мире второй сверхдержавы, что для Трумэна было совершенно неприемлемо. Тем более что он совершенно не собирался выполнять обещание президента Рузвельта разделить Японию на зоны оккупации подобно Германии и передать Советскому Союзу остров Хоккайдо.

Скальп японского императора должен принадлежать только американской армией и никому иному, иначе могут возникнуть неприятные вопросы, кто победил дальневосточного тигра. В войне на востоке Трумэн собирался просить русских Иванов придержать свинью, пока янки будут резать ей горло, лишь в самом крайнем случаи.

Вторым, более приемлемым и достойным средством по принуждению к капитуляции японцев являлся секретный проект, под кодовым названием «Манхеттен». Суть его заключалась в создание совершенно невиданного ранее нового вида оружия. Оно было способно уничтожить огромное количество людей и произвести ужасающие разрушения посредство взрыва одной небольшой бомбы.

Это обещание ученых мужей, для большинства американских политиков исповедующих здоровый прагматизм звучало откровенно фантастично и неубедительно. Почти все они сочли слова об атомном проекте явной авантюрой, за исключением президента Рузвельт. Главный американский миротворец и друг всех детей мира, в начале сорок третьего года согласился выделить деньги на создание это смертоносного оружия.

Со всего мира в Америку были собраны лучшие умы, способные разбираться в сути ядерных процессов. В самых современных лабораториях того времени, под завесой полной секретности они принялись создавать технологию обогащения урана и превращения его в оружейный плутоний. Не покладая рук, они проработали почти два года и уже стояли на пороге величайшего открытия, потратив на это дело из государственного бюджета Америки почти два миллиарда долларов.

Прижимистый Трумэн схватился за сердце, когда увидел, в какую чудовищную сумму обошлось чудачество его предшественника. Подобно Гитлеру и Черчиллю он захотел закрыть столь дорогой проект, не давшей стране быстрой отдачи, но курирующий проект генерал Гровс сумел убедить президента не делать этого.

Аргументы военного человека, так плотно сроднившегося с тайным проектом, тронули разум Трумэна, и он согласился подождать результатов исследования до начала августа сорок пятого года. Именно к этому сроку засевшие в Лос-Аламосе ученые, должны были доказать, что они не зря пользовались финансовыми благами великой Америки.

Поэтому, сразу после разговора с «медными котелками», обозленный Трумэн пригласил к себе генерала Гровса, желая узнать последние новости из лабораторий Лос-Аламоса.

— Я с большим уважением отношусь к той ученой компании, что трудиться в Нью-Мексико под вашим неусыпным контролем, генерал. Вы постоянно говорите, что там собраны самые лучшие умы мира, работающие на благо нашей великой страны. Со средины апреля они постоянно твердят, что стоят на пороге открытия способного перевернуть весь мир, но мне очень не терпится узнать, когда конкретно их прожорливое дитя даст результат!? — С ходу в карьер поинтересовался Трумэн, едва только Гровс переступил порог его кабинета.

— Если бы вы спросили меня про пушки и снаряды, про число солдат охраняющих их лабораторию или степень секретности, я бы дал вам исчерпывающую информацию, сэр. Однако, что касается формул и рассуждений о способах расщепления атомного ядра, то здесь я бессилен. Все они подобны мантрам и заклинаниям индейских шаманов, которые мы слышим, но не можем познать их смысл и способ действия.

— Вы, очень верно сказали, Гровс. Смысл их речей нам совершенно непонятен, и приходиться верить этим яйцеголовым господам на слово. Я был бы совсем не против этого, если бы цена их слов не упиралась в астрономическую сумму — два миллиарда долларов. Это очень высокая цена для ничем не обеспеченных заверений, вы так не находите, генерал?

— Готов подписаться под каждым вашим словом, господин президент, если бы разговор шел только о новом виде танка, самолета или подводной лодки. Однако в Лос-Аламосе создается оружие, которое обеспечит нашей стране мировое господство на долгие и долгие годы — многозначительно сказал Гровс, но Трумэн отмахнулся от его слов как от надоедливой мухи.

— Все это красивые рекламные слова. Покажите мне эту бомбу, явите мне её мощь, дайте пощупать товар руками!

— Хочу напомнить вам, мистер президент, что у вашего предшественника был особый нюх на новые виды вооружения. Только благодаря его прозорливости с конца тридцать девятого года мы раньше всех стали на смену линкорам строить авианосцы. Уверенный в правильности своего выбора, он продавил сопротивление конгресса и сумел выделить на строительство авианосцев миллионы долларов.

Только благодаря президенту Рузвельту, мы встретили войну с Японией, имея свыше пятидесяти авианосцев различной модификации, что позволило удержать контроль над Тихим океаном даже после Перл-Харбора. Точно также я уверен в правильности выбора президента Рузвельта относительно атомного проекта. Он весьма необычен, фантастичен, но именно он твердо гарантирует Америке мировое господство на ближайшие десять лет.

Гровс говорил это с такой твердой убежденностью, что Трумэн не решился вступать с ним в дискуссию. Отказавшись от тактики прямого кавалерийского наскока, он решил подойти к проблеме неимоверно дорогущего проекта с другого конца.

— Вы в этом проекте с самого начала Гровс, скажите, против кого президент Рузвельт собирался применить новое оружие? Ведь вы, несомненно, обсуждали с ним этот вопрос.

— Конечно, сэр. Этот вопрос стоял на повестке с самого начала проекта, когда он был ещё только на бумаге. Президент Рузвельт говорил, что проект создается для сдерживания любого конкурента Америки за победу в нынешней войне. Без разницы, будь это немцы, русские, японцы или даже англичане.

— Вот как? Расскажите поподробнее, Гровс.

— Охотно, мистер президент. Сразу после Перл-Харбора планировалось сбросить бомбу на Японию, используя полет в один конец с посадкой самолета в Китае. Затем по мере того как флот смог отодвинуть от наших берегов угрозу японского вторжения, цель использования атомного оружия изменилась. Её стала Германия.

Немцы очень яростно сражались с русскими и англичанами и исход их борьбы, до начала сорок четвертого года был совершенно не ясен. К тому же по данным нашей разведки, немецкие ученые стали активно продвигаться к созданию собственного атомного оружия. Предполагалось сбросить атомную бомбу на Берлин или на любимую виллу Гитлера в Бергхофе, когда он отправиться туда на отдых. С этой целью в Германию были заброшены специальные агенты, по сигналу которых из Англии, должен был вылететь бомбардировщик с атомной бомбой на борту.

Трумэн слушал рассказ Гровса с большим интересом. Все сказанное генералом было для него совершенно неизвестно. Белый дом умел хранить свои тайны, скрупулезно ограничивая число лиц посвященных в секретный проект.

— Так продолжалось до конца сорок четвертого года. Из агентурных источников стало известно, что благодаря диверсии на заводе по производству тяжелой воды в Норвегии, немецкий атомный проект испытывает серьезные трудности и вряд ли будет способен устранить их к средине сорок пятого года. Тогда же стало понятно, что нашими главными конкурентами за право устройства послевоенного мира стали русские и цели вновь поменялись. После Арденн и выхода русских армий к Одеру, президент Рузвельт приказал усилить работы над проектом «Манхэттен». Он очень надеялся, что к началу последней мирной конференции у него будет дубинка, при помощи которой он сумеет укоротить непомерные аппетиты дяди Джо.

— Честное слово, я сделал бы то же самое, Гровс, — усмехнулся Трумэн, — мистеру Сталину совсем не помешал бы отрезвляющий удар по рукам такой дубины. Но будет ли она готова к мирной конференции в Германии?

— Если последние испытания завершаться успешно, то согласно заверениям профессора Оппенгеймера окончательный результат работ следует ждать ко второй половине июля — торжественно доложил Гровс.

— Вторая половина июля это обнадеживающий срок, но скажите честно, Гровс, вы верите в это?

— Да, мистер президент. За все время общения с физиками я немного научился разбираться в их поведении и могу твердо сказать, они сами верят в реальность указанных сроков.

— Прекрасно, прекрасно. Значит, в начале августа нужно будет выбрать место целесообразного применения нашего нового оружия.

— Против кого вы хотите применить бомбу, против русских, сэр? — с опаской в голосе спросил Гровс, но собеседник успокоил его.

— Нет, не против русских. С дяди Джо будет вполне достаточно одной только демонстрации в действии нашего нового оружия. Так сказать, скрытое, но очень явное предупреждение — хищно улыбнулся Трумэн. — Бомбу следует применить против японцев и чем быстрее, тем лучше. Для Америки война с микадо в сто раз важнее, всех европейских дел вместе взятых.

— Слава богу, что вы решили не применять её против Англии — пошутил генерал, но президент не поддержал его тона.

— Если будет нужно, то применим и против неё. Англия ничем не лучше остальных стран мира, хотя и является нашим ближайшим союзником. Господин Черчилль поет мне дифирамбы, а сам пытается вести свою игру в Европе. По данным нашей разведки англичане так и не разоружил немецкие части, сдавшиеся к ним в плен. Возможно, он намерен сделать из них козырь на встречи со Сталиным, но это идет в разрез с нашими планами и намерениями. Думаю, следует ограничить своеволие Черчилля и твердо указать ему место в нашем кильватере. Президент Рузвельт слишком долго играл в джентльмена с этим обанкротившимся рыжим лисом.

— Вы совершенно правы, мистер президент. Америка есть Америка, а Англия есть Англия, и не следует путать наши жизненные интересы — подхватил Гровс. В отличие от Черчилля он хорошо знал свое место в кильватере президента.

Совсем иная беседа об интересах Англии и Америки состоялась в Нью-Йорке. Туда из Лондона, специально приготовленный «Дуглас» доставил двух британских джентльменов с особыми полномочиями от премьер-министра Черчилля.

Не имея ни малейшего ограничения в пищевом рационе в отличие от большинства англичан, джентльмены хорошо перенесли длительный полет над бурными водами Атлантики. За время полета они с истинно королевским достоинством поглощали бекон с яичницей, хрустящие гренки с оливками и запивали натуральным кофе.

Бросив грязные вилки на подносы с остатками еды, и вытершись белоснежными салфетками, британские гости принялись играть в карты. Ставя на кон сущую мелочь, они неторопливо перебрасывались между собой короткими фразами, состоящим из обозначений и определений понятным только им двоим. При этом они внимательно следили, чтобы ничего лишнего не стало достоянием ушей стюардов, обслуживавших их на всем пути перелета.

Перед самым прибытием в город «Большого яблока» джентльмены приказали подать им по бокалу шампанского, которое было выпито за успех предстоящих переговоров. Поднятие бокалов было своеобразным ритуалом, который часто приносил им удачу. Последний раз, джентльмены поднимали бокалы в конце января сорок пятого. Тогда, через нейтральную Швецию, они летели на тайные переговоры в Германию.

Представляя финансовую элиту Британии, они смогли быстро найти общий язык с такими же представителями деловых кругов Германии. Результатом переговоров была джентльменская сделка. Тайные визитеры гарантировали германским промышленникам сохранение активов их заводов и предприятий в обмен на открытие Западного фронта перед союзными войсками.

Добиться подобной договоренности было не так уж трудно. Прекрасно видя скорый крах гитлеровского режима, германские партнеры были весьма сговорчивы и податливы. Спасая собственные интересы, они смогли заставить немецких генералов отступить к Рейну, несмотря на яростное сопротивление со стороны Моделя и Гитлера.

Теперь у джентльменов была иная задача. Предстояло убедить финансовые круги Америки поддержать план Черчилля по внезапному нападению на советские войска в Германии. Вся сложность их миссии заключалась в том, что некоторые представители деловой элиты Штатов видели в Советском Союзе потенциального покупателя американских товаров после окончания войны. Они намеривались вести с русскими мирную торговлю, видя в их необъятном рынке большую выгоду.

Также, сильно затрудняло действия британских посланцев и позиция президента Трумэна. По твердому убеждению обитателя Белого дома, Америке сначала предстояло разделаться с Японией и только потом начинать обстоятельное противостояние с Россией. Борьба на два фронта не входила в стратегические планы бывшего сенатора от Миссури.

Одним словом миссия была трудна, но выходцы с туманного Альбиона очень надеялись, что у них хватит аргументов и их стрит не будет перебит каре с джокером.

Заокеанских визитеров приняли по высокому разряду. В это понятие входил поданный прямо к трапу самолета «Линкольн», отсутствие на выезде из аэропорта паспортного контроля и таможенного осмотра, а также шикарная вилла в пригороде Нью-Йорка.

Высоким гостям дали время прийти в себя после столь длительного перелета и назначили деловую встречу только на следующий день. Как бы гости не крепились, но годы давали о себе знать.

Когда двери гостиной широко распахнулись перед англичанами, посланцев Черчилля ждал неприятный сюрприз. Из числа тех, кто приехал на виллу и учтиво пожимал гостям руки, лишь один был представителем финансовой элиты Северо-Востока Америки. Только он обладал правом голоса для принятия решения по важным вопросам. Двое других переговорщиков имели более низкий статус, обладая исключительно совещательными функциями. Что касается четвертого визитера, то он был сенатором и с ним, у англичан были довольно натянутые отношения.

После обмена любезностями и разговорами о погоде, джентльмены сразу перешли к деловой части разговора.

— Господа, смею вас заверить, что причины, заставившие нас отправиться в столь далекое путешествие, важны как для нас, так и для вас. Они важны для всего цивилизованного мира, поскольку у нас есть все основания говорить о появление новой угрозы его жизненным устоям. Мы прилетели просить у вас помощи против русских, которые намерены подчинить своему влиянию Англию и всю Европу — напыщенно начал один из джентльменов и его слова породили усмешку на лице американского сенатора.

— Вы зря так беспечно улыбаетесь, мистер Уэстли. Конечно, сейчас русская угроза стучится только в наши окна и двери, Америка им не по зубам. Но смею вас заверить что, поглотив нас, они не остановятся и по прошествию времени, возьмутся и за Соединенные Штаты. Тоталитарная коммунистическая система Сталина по своей сути мало, чем отличается от нацистской системы Гитлера. Они обе несут смертельную угрозу свободному демократическому миру, в какие бы идеологические одежды они бы не рядились. Это надо понимать, господин сенатор — с укоризной произнес англичанин.

— Я прекрасно понимаю, что русские наши главные конкуренты, сэр, — парировал упрек Уэстли, — но мне кажется, что вы несколько сгущаете краски. Все наши агенты из Москвы доносят, что Сталин совсем не собирается вступать в конфронтацию с нами. Их главная задача на ближайшее десятилетие восстановление разрушенной войной экономики и с логикой этого решения трудно не согласиться.

— Вы плохо знаете, Сталина, сэр — взвился британец. — Это двуликий человек способный одной рукой подписывать мирный договор, а другой готовиться к войне. Его пакт с Гитлером в тридцать девятом, прекрасное тому подтверждение. Говоря о мире, он подчинил своей власти Прибалтику и восточную Польшу, напал на Финляндию и Румынию. Не зря Россию исключили из Лиги наций!

Но это в прошлом, а нынешнее положение Европы ещё ужаснее. Ещё не успели смолкнуть пушки, как господин Сталин вторгся во внутреннюю жизнь своего боевого союзника Англии. Желая устранить с поста премьер-министра господина Черчилля, через агентов влияния он начал свою коварную игру и добился значительных успехов. Наши специальные службы выяснили, что большая часть избирателей Британии намерена отказать в доверии сэру Черчиллю на ближайших выборах.

— И, что из этого? Вместо Черчилля премьером станет Эттли или кто-нибудь другой. Ведь коммунисты никогда не смогут получить кресло премьера — невинно спросил сенатор, чем вызвал праведный гнев у британца.

— Как вы не понимаете, что не избрание на первых послевоенных выборах премьер-министром человека, который спас Англию от немецкого нашествия — нонсенс!! Это точный и хладнокровный удар по политическим устоям королевства. Одно дело, когда простые англичане выражают недовольство своим премьером в беседе на кухне и совсем иное его публичное унижение на парламентских выборах. Как можно отказать в доверии человеку, столько сделавшему на благо своей многострадальной стране!? Как можно отказать в доверии победителю Гитлера!? Это означает, что страна победила врага вопреки действиям премьер-министра! А это очень опасный прецедент! — звенящим от возмущения голосом негодовал посланник Альбиона.

— Уход Черчилля с поста премьера, несомненно, посеет сильную смуту и анархию в умах простых англичан и поколеблет государственные устои. Англичане очень устали от войны, они хотят мира и спокойствия и ради этого готовы на все. При этом совершенно неизвестно куда может качнуться чаша весов, если русские агенты влияния будут продолжать раскачивать лодку.

Сейчас Англия ещё может противостоять скрытому давлению агентов Сталина, но наши силы на пределе. Мы не сможем в одиночку спасать Европу от русских, надо что-то делать и делать немедленно — от избытка чувств на лбу оратора выступил пот, и он поспешил стереть батистовым носовым платком.

— Скажите, сэр Астон, а насколько достоверны ваши сведения относительно русских агентов влияния в Англии? Может быть, господин Черчилль стал у англичан невольным олицетворением тяжкого бремени войны. При длительной войне надломленность психики вполне возможно — высказал предположение Уэстли, чем только повысил градус накала у британца.

— Я даю вам слово джентльмена, что приведенные мною слова о тайных русских агентах абсолютно соответствуют истине! — эти слова посланник Альбиона отчеканил столь громко и яростно, что представитель Северо-Востока, был вынужден одернуть сенатора.

— Ведите себя достойно, Уэстли. Мы нисколько не сомневаемся в правоте слов мистера Астона, а уж тем более в данном им сейчас слове. Сталин всегда был для нас непримиримым противником, даже когда временно стал нам союзником в борьбе с Гитлером. Ранее у нас с ним были общие интересы, теперь же, когда война закончена, и каждый блюдет свой интерес, я нисколько не сомневаюсь, что он попытается извлечь для себя любую политическую выгоду. Скажите, Астон, какую помощь вы хотите получить от нашего правительства?

— Спасибо за понимание мистер Фриман, — скорбным голосом ответил британец, изображая невинно достоинство, попранное грубым сапогом недоверия. — Мы всегда верили, что наши американские партнеры не останутся, глухи к нашим нуждам и чаяниям. Все что мы просим, это поддержать план мистера Черчилля по умиротворению советского диктатора. Для этого он собирается нанести мощный удар по советским войскам, находящимся в восточной Германии и вытеснить их на территорию Польши. Не скрою — главная задача этого плана восстановление в Польше демократии и создание там правительства разделяющего демократические ценности цивилизованного мира. Однако если даже русские будут только отброшены за Одер, то по агрессивным планам Сталина относительно Восточной Европы будет нанесен сокрушительный удар.

— Вы намерены начать новую войну?! Но вас не поддержит собственный народ! — удивленно в один голос воскликнули молчавшие до этого финансисты, к тайной радости Уэстли.

— Говоря о полномасштабной войне, вы серьезно заблуждаетесь, господа. Разговор идет всего лишь о небольшом скоротечном военному конфликте и только. Что касается народа, то его главная функция на войне является безропотное служение интересам государства и послушно идти за вождем к полной и окончательной победе демократии. Это определение, на мой взгляд, относиться к любому народу земного шара — с мнением Астона о народе не был согласен один из двух американцев. Он уже открыл рот, но его опередил второй англичанин.

— Я прекрасно понимаю господа, что вы имели в виду, говоря о народе, — начал он противным скрипучим голосом. — Да, народ может иметь свое мнение отличное от мнения правительства, и это одно из завоеваний демократии. Все верно, но если начать спрашивать мнение народа по тому или иному вопросу, то смею вас заверить, мы можем очень далеко зайти и, в конце концов, потерять власть над ним. Как в Англии, так и Америки.

— Не будем терять времени для словесных упражнений, Морли — властно изрек Фриман, осаждая взмахом пальца обиженного поборника американской демократии. — Меня в гораздо большей степени интересуют военные планы британской стороны мистер Бишоп. Хватит ли у вас сил разгромить русских до начала осени, и какая роль отведена в этом конфликте американским войскам.

— Охотно отвечу на ваши вопросы, сэр. Главной ударной силой в этом конфликте будут немецкие дивизии, сдавшиеся в плен английским войскам фельдмаршала Монтгомери. Общая численность немецких военнопленных составляет около 700 тысяч человек. Все они размещены в полевых лагерях и могут быть задействованы против русских в любой момент.

Главный удар будет нанесен на севере Германии, вдоль балтийского побережья. Второй, большей частью вспомогательный, планируется нанести в районе Лейпцига. Их цель окружить берлинскую группировку русских или заставить их отойти за Одер. Все, что мы просим на данный момент от американской стороны, это оказать содействие генералу Венку, чьи войска будут действовать в районе Лейпцига. Если же характеризовать в целом наши роли в этом конфликте, то они попадают под определение наблюдателей за действиями желающих взять реванш немцев.

— Блестящая идея! — восхищенно воскликнул Фриман. — Вот подлинное мастерство британской дипломатии, Морли. Решить свои проблемы при минимальных материальных затратах и людских потерях. Давняя идея мистера Черчилля о создании единого фронта западного мира против коммунистов, похоже, начинает сбываться. А как оценивают ваши военные шансы на успех проведения этой операции? Как патриот, я бы охотно послушал мнение Айка, но в этой ситуации меня устроит и мнение ваших генералов мистер Бишоп.

— Как заверяют представители нашего генерального штаба, операция имеет все шансы на успех. Русские опьянены тем, что стоят в Берлине, Праге и Вене. Они наслаждаются наступившим миром и нечего не подозревают. Наступление немцев для них будет ошеломляющим ударом. К тому же, советские армии понесли значительные потери при взятии Берлина. Его можно сказать взяли на последнем дыхании, столь высоки были потери у маршала Жукова и Конева — подчеркнул англичанин, и американцы понимающе закивали головами.

— После подписания капитуляции, Сталин объявил о скорой демобилизации, и пополнение войск идет совсем не в том темпе, что прежде. Поэтому на первых этапах операции мы не ожидаем серьезного сопротивления со стороны советских частей. После того же, как русских отбросят за Одер в дело вступят дипломаты, но тогда наши позиции будут куда прочнее и предпочтительнее, чем сейчас.

— Ну, а если, немецкое наступление будет идти не так как того, вам хотелось, примут ли британские войска в боевых действиях против русских?

— Да, мистер Фриман. Господин Черчилль готов идти до победного конца и деловой мир Англии готов поддержать его действия, так как нынешний момент очень благоприятен для нас. Посудите сами. Русские непрерывно наступали по всему фронту с ноября сорок четвертого года и практически исчерпали все свои резервы. Они ещё смогли взять Берлин, но для быстрого захвата всей Чехии и севера Германии у них элементарно не хватило сил. Так в Мекленбурге, фельдмаршал Монтгомери выполнил за маршала Рокоссовского большую часть его работы, а в Пльзене танкисты генерала Паттона помогли маршалу Коневу. Сейчас у русского колосса глиняные ноги и нужен один хороший удар, чтобы повергнуть его в прах.

— Все это хорошо и я готов принять на веру оценку ваших военных, но всякая услуга требует оплаты. Что британская сторона готова предложить Америке в обмен за её поддержку в борьбе против Сталина? — поинтересовался Фриман и сразу на лбу у англичан, вновь появились капельки пота. Посланцам Лондона предстояло открыть «большому брату» свои не слишком сильные карты.

— Мы готовы отказаться в пользу Америки от всех территорий советской оккупационной зоны, за исключение Мекленбурга — произнес Астон. Слова британскому посланнику давались нелегко, ибо он жертвовал священными интересами своей страны.

— Щедрый подарок — попытался напомнить о своем присутствии сенатор, но быстро увял под требовательным взглядом Фримана.

— Это примерно две трети площади советской зоны — быстро подсчитал финансист — надеюсь, в такой же пропорции будет разделена и советская часть германского золота, а также военных репараций.

От такого откровенного грабежа у англичан перехватило дыхание. Изрядно обнищавшая за годы войны Британия очень рассчитывала поправить свое положение за счет советской доли репараций с Германии, но заокеанские союзники беззастенчиво выворачивали им руки. Развалившись в креслах, меланхолично пережевывая жвачку, американцы ждали ответ на свой вопрос о процентах. Сила была полностью на их стороне, и британцам пришлось пойти на уступки.

— Мы согласны на подобный раздел советской доли трофейного золота и репараций — с трудом выдавил из себя Астон, чем вызвал улыбки на лицах у своих собеседников.

— Приятно иметь дело с деловыми людьми, готовыми платить за необходимую помощь настоящую цену — примирительно сказал Морли. Англичане, молча, проглотили свое унижение, но в разговор вмешался Уэстли.

— Все это хорошо, но вы, господа забыли о президенте Трумэне. Именно он является главнокомандующим американской армии и за ним последнее слово — сенатор хотел развить свою мысль, но Фриман в который раз оборвал его.

— Среди нас есть люди, которые довольно много сделали для карьеры Гарри и с чьим мнением он будет полностью согласен — жестко припечатал сенатора финансист и тот больше не решился встревать в беседу.

— Что же, осталось обсудить разделение причитающихся русским активов с патентами и дело будет сделано — подытожил третий финансист, чем вызвал у посланников Альбиона бурю негодования. Подобно девушке, с которой грабители пытаются снять нижнее белье, британцы принялись яростно отстаивать свой процент с общей добычи. Спор об активах продлился добрых сорок минут, прежде чем стороны пришли к общему мнению. Соглашение было достигнуто, и в далекий Лондон полетела шифрованная телеграмма о благополучном выздоровлении заболевшего дяди.

Глава III. Предупрежден, значит вооружен

После неожиданного пришествия в столицу на день парада Победы слякотного и проливного осеннего дождя, в Москву вернулось лето. Проказник июнь широко распахнул свои жаркие объятия, пытаясь компенсировать москвичам, нанесенный ущерб во время празднования великого подвига советского народа.

Напоенные летним теплом весело и приветливо зашумели зеленые кроны деревьев, под лучами солнца заиграла изумрудная трава на многочисленных городских газонах. Обильно расцвела липа, запели птицы, громко славя радость жизни, но не это было самым главным. Особым теплом наполняла сердца людей мысль о том, что проклятой войне пришел конец, и теперь они наконец-то смогут вернуться к долгожданной мирной жизни.

Эта мысль была у каждого советского человека, вне зависимости от того была ли на него надета военная форма или гражданская одежда. Каждый из них стремился, как можно скорей позабыть страшные ужасы войны и окунуться в светлые будни повседневного мирного бытия.

Не были исключением и те военачальники, что томились в приемной Верховного Главнокомандующего, под зорким оком Поскребышева. Ещё вчера торжественно отпраздновав Победу, они начали строить планы на жизнь, как вдруг их внезапно вызвали в Кремль без всякого объяснения причин.

Сидя в мягких креслах или осторожно вышагивая по ковровой дорожке приемной и перебрасываясь между собой ничего не значащими фразами, они напряженно думали, что заставило Сталина пригласить их к себе через два дня после столь грандиозного празднования Победы. Собранные и настороженные, они время от времени, украдкой бросали взгляды на массивные дубовые створки двери кабинета.

Последний раз в столь представительном составе они собирались в преддверии парада Победы. Тогда в кабинете у Сталина они обсуждали сценарий проведения грядущего торжества, предложенный на их суд Верховным. Однако, хорошо зная характер Сталина, ни один из приглашенных не подумал, что он намерен вернуться к праздничной теме. Срочный вызов маршалов в Кремль говорил только об одном, грядет новая война. Но вот только с кем и когда?

Логичней всего было бы предложить, что предстоящий разговор пойдет о грядущей войне с Японией. О том, что она будет, Сталин рассказал своим полководцам после окончания мирных переговоров Большой Тройки в Крыму. Тогда, собрав командующих фронтов на большое совещание, Сталин попросил их особо беречь свои войска, поскольку после окончания войны в Европе их предстояло перебросить на границу с Маньчжурией.

О том, что воевать с японцами Сталин поручил маршалу Мерецкову, генералам Еременко, Пуркаеву и Плиеву, под общим руководством маршала Василевского, командующие фронтами узнали только накануне проведением парада. Режим секретности при подготовке реванша России за поражение в русско-японской войне, в Ставке Верховного Командования был на высоте. Однако отсутствовали в приемной тех, кому было поручено смыть пятна позора с русских знамен, прямо указывало, что предстоящий разговор не будет касаться Японии.

Также полностью исключался начало войны на южных рубежах страны. Но никто из вызванных на прием военных ничего не слышал о каком-либо вооруженном конфликте СССР на границах с южными соседями или о территориальных претензиях к ним со стороны советского правительства. И значит предположение о возможной войне с Грецией, Турцией, Ираном или Афганистаном было лишено всяких оснований.

Конечно, чисто теоретически к числу возможных театров боевых действий можно было отнести франкистскую Испанию и салазаровскую Португалию, угнетенную англичанами Индию или оккупированный Тибет, но война давно приучила маршалов к жестокому прагматизму.

Однако не только война могла затаиться за дубовыми дверями кабинета Верховного Главнокомандующего. Вполне возможно, что внезапный сбор цвета Советской Армии, был обусловлен грядущей демобилизацией. Третий рейх сокрушен, отгремели победные салюты и фанфары, и уже нет нужды в многомиллионной армии. Стране предстояло, как можно приступить к восстановлению разрушенных войной городов, деревень, фабрик и заводов, а для этого ей были нужны рабочие руки, находящиеся в подчинении маршалов. Предстояло решить сроки демобилизации и количество нужных стране солдат, а заодно и пристроить в мирную жизнь и маршалов, чье число заметно разрослось за годы войны.

Это предположение было вполне похожим на правду, однако и оно имело один серьезный изъян. Хозяин кабинета не был любителем крупных заседаний при обсуждении любого значимого государственного вопроса. Он всегда предпочитал принимать решение в узком кругу, либо при беседе с глазу на глаз. Мирное обустройство маршалов было весьма щепетильным вопросом, и обсуждение его в присутствие третьего лица было недопустимым.

Так или примерно так, рассуждали советские военачальники, начиная от командующего Прибалтийским фронтом генерала армии Баграмяна, до победителя Берлина, трижды Героя Советского Союза маршала Жукова. Предположений было много но, ни одно из них не могло полностью объяснить этот неожиданный вызов.

Конец терзаниям и размышлениям военачальников положил короткий звонок по внутреннему телефону, прозвучавший, словно гром среди ясного неба. Все это время сосредоточенно перебиравший лежавшие на столе бумаги секретарь проворно схватил трубку, вытянулся во весь рост, а затем торжественно объявил: «Можете заходить, товарищи».

В хорошо знакомом маршалам кабинете Верховного Главнокомандующего, находилось всего два человека. Кроме самого хозяина кабинета стоявшего у окна кабинета и пристальным взглядом, глядевшего на вошедших в кабинет полководцев, за покрытым зеленым сукном столом сидел заместитель начальника генштаба генерал армии Антонов.

На время отсутствия начальника Генерального штаба маршала Василевского выполнявшего на фронтах страны различные поручения Сталина, генерал Антонов исполнял его обязанности и исполнял их весьма неплохо. Алексей Иннокентьевич был единственным генералом в РККА награжденный высшим полководческим орденом «Победы».

Скрестив руки на папке красного цвета, в которой всегда носил для доклада документы особой важности, он терпеливо ждал момента, чтобы начать свою рутинную работу генштабиста. Сам хозяин кабинета, обведя маршалов цепким взглядом, негромко поздоровался с ними и неторопливо повел рукой в сторону стола заседаний, предложил садиться.

Ещё только заходя в кабинет, каждый из них заметил разложенные на зеленом сукне специального стола военные карты большого масштаба, и всем стало ясно, что разговор у них пойдет о войне. Стоя у дверей им было плохо видно, каких именно из стран были эти карты. Идя к столу заседаний, маршалы напряженно гадали о театре будущих военных действий. Маньчжурия, Япония, Турция, Греция, Италия, Испания и только пройдя вблизи стола, поняли. На демонстрационном столе лежала карта Германии с нанесенным положением советских и англо-американских войск на момент окончания боев.

Так и не сев в кресло председательствующего, Сталин неторопливо заговорил, делая чуть заметные нажимы на, те моменты, которые считал особо важным. Эта была его излюбленная манера общения, благодаря которой каждое сказанное им слово было хорошо слышано и четко доходило до сознания сидящий за столом военачальников.

— Мы вас собрали товарищи по очень важному поводу. Дело в том, что англо-американские империалисты продолжают свое черное дело, которым они в тайне занимались с момента прилета в Англию Гесса.

Все время войны, они подобно жуликам на ярмарке, пытались за нашей спиной сговорить с Гитлером о заключении сепаратного мира. Благодаря умелым действиям нашей разведки, мы неоднократно ловили господ союзников на этом нечестном деле, но по вполне понятным причинам были вынуждены только одергивать их, не доводя дело конфликта. Правда, один раз, нам все-таки пришлось крепко ударить их по рукам при разгадывании кроссворда. Мы думали, что этого будет хорошим уроком, для сохранения добрососедских отношений, но оказалось, что мы ошибались.

Сталин замолчал, сделал паузу, давая возможность полководцам полностью осознать смысл произнесенных им страшных слов.

— Уже нет Гитлера, уже разгромлена германская армия и на всей Европе наступил долгожданный мир. Казалось, живи и радуйся, но оказалось, что у господина Черчилля имеются свои, далекоидущие планы. Вопреки здравому смыслу и логике, он вновь взялся за старое дело, и теперь пытается разыграть, казалось уже раз и навсегда битую немецкую карту. Из достоверных источников, нам стало известно, что англичане вступили в преступный сговор с так называемым правительством Деница и собираются напасть на нас третьего июля этого года. Наши разведчики смогли своевременно вскрыть эти преступные замыслы господина Черчилля и примкнувших к нему финансовых магнатов. Товарищ Антонов, доложите, пожалуйста.

Исполняющий обязанности начальника Генерального штаба убрал руки с папки, раскрыл её, и чуть откинувшись назад, стал зачитывать бумагу хорошо поставленным командным голосом.

— Согласно разведывательным данным, поступившим из Лондона, британский Генеральный штаб разработал и передал к исполнению в войска план наступательной операции под кодовым названием «Клипер». Цель этой операции, нанести внезапный удар по нашим войскам, дислоцированным в северной и центральной части Германии. Используя фактор неожиданности разгромить их и отбросив за Одер продолжить боевые действий на территории Польши.

В ходе проведения операции «Клипер» предполагается нанесение двух ударов, из района Висмара и Лейпцига по направлению Росток — Шнайдемюль — Быгдошь и Котбус — Познань — Бреслау. Главный удар будет наноситься в земле Мекленбург, силами сводной армейской группировки с кодовым обозначением «Север» под командованием фельдмаршала Шернера. В районе Лейпцига усиленными соединениями 9-й армии генерала Венка, кодовое обозначение «Центр», будет проведен вспомогательный удар при поддержке американского командования.

При осуществлении наступления, в качестве войск первого эшелона будут использованы соединения вермахта ранее сдавшиеся в плен английским и американским войскам. Так, сдавшиеся в плен соединения группы армий «Висла» и соединения армии «Норге» не были разоружены и находятся в полевых лагерях под охраной английских войск. Войска генерала Венка, сдавшиеся американцам, хотя и разоружены, но также находятся в полевых лагерях вблизи разделительной границы между нашими и американскими войсками. Общая численность немецких пленных, включая норвежскую группировку, составляют 700 тысяч человек.

Так как основное вооружение немцев на данный момент составляет стрелковое оружие, англичане поддержат их наступление огнем своей артиллерии и в случаи необходимости авиацией. На южном участке наступления возможно участие танков генерала Паттона, но эти данные требуют уточнения. Развертывание войск на исходных позициях начнется первого июля, переход к активным действиям назначено на 4 часа среднеевропейского времени третьего июля этого года, после получения условного сигнала «Брунхильда». Операция «Клипер» санкционирована и разработана по секретному распоряжению премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля.

— Что скажите товарищи? — спросил генералиссимус военных, как только Антонов закончил свое чтение.

— А где гарантии того, что все это не хорошо организованная провокация тех, кто желает сорвать предстоящую мирную конференцию по Германии и внести раздор между нами и союзниками? Я думаю надо все тщательно перепроверить. Лично у меня большие сомнения относительно этой информации о силе немцев и их союзе с англичанами и американцами. Особенно настораживает направление нанесения главного удара, ведь южный вариант предпочтительнее во всех отношениях. Нет, здесь надо хорошенько разобраться — сказал Жуков, в памяти которого всплыл один неприятный для маршала эпизод.

В начале июня сорок первого, на совещании у Сталина нарком внутренних дел Берия доложил разведданные, полученные на различных участках Западного особого округа. В своих донесениях пограничники подробно перечисляли номера немецких частей и соединений, сосредоточенных на белорусской границе.

Из представленного доклада следовало, что война могла начаться со дня на день и главным направлением наступления противника являлась Белоруссия. Имевший противоположную точку зрения о главном направлении немцев, Жуков оспорил представленные Берией данные, сославшись на чересчур подробное перечисление соединений.

— Можно подумать, что ваши агенты имеют всюду свободный проход. Спокойно пересчитывают численность немцев и их вооружение, и даже записывают номера воинских частей. Только к немецким генералам в окна не заглядывают! — возмущенно съязвил Жуков, чем вызвал законный гнев наркома, стоявшего стеной за своих пограничников.

Начался бурный обмен колкими мнениями, в котором верх остался за начальником Генерального штаба. Главным направлением предполагаемого немецкого удара осталась Украина, что во многом обусловило страшную трагедию лета 1941 года. Сталин также как и Жуков вспомнил этот давнишний эпизод, но на этот раз у вождя было иное мнение.

— Не думаю, товарищ Жуков, что тут имеет место провокация. Наш источник в Лондоне вполне добросовестный и ответственный человек, не раз, доказавший на деле свою компетентность и осведомленность в освещаемых им вопросах. Тем более что сведения, полученные от разведки сходны с теми, что представила нам служба товарища Абакумова. Зачитайте их, пожалуйста, товарищ Антонов.

Алексей Иннокентьевич послушно перелистал несколько страниц папки и, невозмутимым голосом стал вновь читать.

— Согласно сообщениям от представителей СМЕРШ 1-го и 2-го Белорусских фронтов за последние две недели отмечена активизация немецко-фашистских соединений сдавшихся в плен нашим англо-американским союзникам. Особая активность отмечена в английской оккупационной зоне на севере Германии. Находившиеся там, в полевых лагерях солдаты под командованием офицеров занимаются строевой и физической подготовкой, проводят учебные стрельбы из винтовок и пулеметов. Все это проходит под наблюдением и с согласия английских военных, в частности полевой жандармерии. Места расположение лагерей объявлено запретной зоной, куда разрешен въезд по специальным пропускам.

Также отмечена активность среди немецких пленных находящихся в Норвегии. Они не разоружены и находятся в казармах лишь под присмотром английских офицеров. Специальных сил для их охраны не выделено. Между ними идут постоянные разговоры о том, что в скором времени они будут переправлены в Германию, где смогут достойно рассчитаться с русскими за поражение рейха.

Экипажи кораблей захваченных англичанами в Киле и Фленсбурге находятся на своих судах, с которых вопреки решению союзной комиссии не полностью удален боезапас корабельных орудий. Все требования представителя советской стороны в Киле генерал-майора Суслопарова о необходимости разоружения кораблей британская сторона игнорирует.

Меньшая активность отмечена в американской зоне. Там нет занятий с личным составом и учебными стрельбами. В основном идет идеологическая обработка солдат и офицеров из армии Венка. Представители так называемого правительства Деница, находящегося под арестом у англичан ведут с военными многочисленные беседы реваншистского толка. Многие из солдат охотно слушают их, но много и таких кто отказывается общаться с посланцами гросс-адмирала. Необходимо отметить, что американцы и англичане не торопятся покидать территорию Висмара и Лейпцига, которые согласно ялтинским договоренностям отошли в советскую оккупационную зону.

Прекрасно понимая всю важность и ответственность представляемых сведений, руководством СМЕРШ был отдан приказ, провести их всестороннюю и основательную проверку. Согласно итогам организованной проверки все приведенные в докладе сообщения получили полное подтверждение.

— А почему об этих сведениях представители СМЕРШ не проинформировали командующих фронтов? Почему произошло утаивание столь важной информации!? — в голосе Жукова зазвучали властные командирские ноты, но закрывший папку генерал Антонов и ухом не повел, чем ещё больше распалил первого заместителя Верховного Главнокомандующего.

— Потому, что представители СМЕРШа не имели право посвящать в это дело командующих фронтов. Мы посчитали, что нецелесообразно поднимать тревогу раньше времени. Теперь это время настало — любезно пояснил Жукову генералиссимус, пресекая на корню возможность начала выяснения отношений между военными и особистами, совершенно ненужную в данный момент.

— Кто предупрежден, тот вооружен, говорили древние римляне. Поэтому, следуя их традициям, поговорим по существу дела. Как вы оцениваете боеспособность немецких войск сдавшихся в плен нашим так называемым союзникам, товарищ Жуков?

— Нужно признать, что до самого последнего дня войны, противостоящие моему фронту немецкие войска группы армий «Центр», дрались яростно и ожесточенно, с фанатичным упорством. Окруженные со всех сторон в Берлине, без шансов на спасение они сложили оружие только после приказа генерала Вейдлинга. До самого последнего дня войны, они по праву сохранили за собой звание лучшей армии Европы, но смерть Гитлера и последующая капитуляция основательно сломили их боевой дух. Я сам лично допрашивал сдавшихся в плен солдат берлинского гарнизона. Все они подавлены, опустошены и просят только о сохранности своей жизни — вынес свой вердикт маршал.

— Да, свою жизнь эти мерзавцы высоко ценят — с расстановкой сказал Сталин, и его коричневые глаза полыхнули холодной ненавистью. — А каково ваше мнение, товарищ Конев. Вам пришлось иметь дело не только с солдатами, окруженными в Берлине. Вы разбили последнего фельдмаршала Гитлера. Каковая была боеспособность его войск, хорошие были вояки?

— К сожалению, товарищ Сталин, не могу сказать ничего определенного относительно воинства Шернера — сокрушенно развел руками маршал. — Его солдаты во время марш-броска на Прагу не столько сражались с танками генерала Рыбалко, сколько спешили сдаться американцам. А вот относительно солдат генерала Венка могу сказать с полной уверенностью, они больше не вояки. Уж слишком сильно мы их потрепали во время прорыва из берлинского котла. В иных местах они бежали под прямым огнем наших пушек и пулеметов. Так, что если их вновь пошлют в бой, вряд ли они будут драться так же, как дрались ранее.

— Понятно — сказал Сталин, окидывая взглядом разложенную на столе карту Германии. — А, что скажет товарищ Рокоссовский?

— Маршал Жуков совершенно прав, говоря о надломленности солдат группы армий «Центр», товарищ Сталин. Попав под мощный удар двух наших фронтов, они понесли серьезные потери в живой силе и технике и вряд ли смогут быстро восстановить свою боеспособность, даже при помощи третей стороны.

В отличие от соседей войска 2-го Белорусского фронта не смогли полностью разгромить противостоявшую нам армию «Висла». Сохранив боеспособность, часть её сил сдались англичанам и, безусловно, представляют собой серьезную силу, с которой необходимо считаться. Однако у этой гитлеровской группировке имеются свои слабые места. В результате боев и отступления враг полностью потерял все свои авиационные и бронетанковые соединения, а также тяжелую артиллерию. Все чем они могут располагать в случаи нападения, это стрелковое оружие и легкая артиллерия. Кроме этого, при отступлении группа армии «Висла» потеряла все склады материального и технического снабжения. Все это дает нам неплохие шансы для достойной встречи врага.

— Ну, с этим добром у немцев проблем не будет, — вступил в разговор генерал армии Баграмян, — англичанам достались все склады вермахта в Голландии, Шлезвиге, Дании и Норвегии.

— Да, это так. Трофеи англичанам достались богатые. Однако не следует забывать тот факт, что для довооружения частей армии «Висла» англичанам будет необходимо определенное время для переброски в полевые лагеря боеприпасов и вооружения. Даже если они будут осуществлять это с территории Дании, времени у них будет очень мало. А если учитывать, что операции готовиться тайно и действовать открыто они не смогу, то оно ещё больше уменьшиться и к объявленному сроку они вряд ли успеют полностью вооружить своих пленных немцев.

— Товарищ Рокоссовский, прав. Временной фактор очень важен для англичан, и его необходимо учитывать. Значит, войска 2-го Белорусского смогут выдержать внезапный удар противника?

— Думаю, сможет товарищ Сталин — заверил Верховного комфронта.

— А учитываете ли вы тех немецких солдат, что сдались англичанам в Дании, Голландии и особенно в Норвегии. Это очень крупные силы и при всей силе вашего фронта с ними надо считаться.

— С любым врагом всегда надо считаться, товарищ Сталин, а особенно с немцами. Война нас крепко к этому приучила, но и переоценивать врага тоже не следует. После наступления мира англичанам будет крайне сложно открыто перебросить в Мекленбург немецкие соединения, не будучи пойманным, за руку. Ну, из Шлезвига и Дании ещё как-то можно объяснить, но вот из Голландии, а тем более из Норвегии это очень сложно, почти невозможно.

— Меня очень радует ваш боевой настрой, товарищ Рокоссовский, но на чем строиться ваша уверенность в победе? Ведь для наших солдат новые бои это тоже тяжелое испытание и в первую очередь чисто психологическое. Одержали победу, собрались вернуться к мирной жизни, а тут снова воюй, да к тому же с прежними союзниками. Это очень легко для политиков и очень трудно для простого солдата — сказал Сталин, остановившись за спиной маршала. По давней привычке, при обсуждении важных дел, Верховный Главнокомандующий ходил по кабинету, внимательно слушая своих гостей.

— Действительно, трудно воевать после недавно одержанной победы. Очень трудно, но наши советские люди поймут это, товарищ Сталин, я твердо убежден в этом. Что же касается немцев, то моя уверенность основана на том, что в этом случае придется наступать им, а не нам, и значит, у нас есть весомая фора. Конечно, в нашем распоряжении нет прочной обороны и в случаи нападения, все сведется к встречному бою. Однако сегодня у нас есть, чем достойно встретить нападение врага. Пусть фашисты только попробуют сунуться! Смею Вас заверить, они получат достойный отпор. Пойдут по шерсть, а вернуться стриженными.

Сдержанный смех сидевших за столом военачальников был ответом на слова Рокоссовского. Шутка пришлась как нельзя кстати.

— Все это хорошо, но нельзя исключать того, что с началом боевых действий, англичане отбросят всякую щепетильность и предоставят немцам полный карт-бланш. Тогда им не составит большого труда перебросить соединения из Дании и Норвегии. Думаю, не стоит предоставлять противнику такую возможность, и с началом боевых действий следует активизировать наши войска на севере Норвегии. Захватить Осло они, конечно, не смогут, но вот взять Нарвик и тем самым сковать норвежскую группировку им вполне по силам.

Сталин остановился, на секунду задумался, а затем уверенно произнес: — Думаю, выражу общее мнение, если скажу, что лучше маршала Говорова никто не справиться с этой задачей. Он единственный из всех кто большую часть войны провел в Прибалтике, и хорошо знает особенности этого региона. Есть, возражения?

Возражения не последовали, все были согласны с мнением генералиссимуса. При нынешнем положении дел, после ликвидации Курляндского котла, маршал Говоров оставался как бы, не у дел, и назначение его в далекую Лапландию устраивало всех военачальников.

Больше других это решение устраивало маршала Жукова. Он очень опасался, что Сталин может сместить его с командования 1-м Белорусским фронтом.

Подобные мысли были навеяны неприятным инцидентом, случившимся с маршалом во время праздничного обеда в Кремле после парада Победы. Тогда, захмелевший Жуков стал жаловаться Сталину на недооцененность его боевых заслуг в битве под Москвой. Верховный Главнокомандующий терпеливо выслушал речь «спасителя Отечества», а затем холодно напомнил маршалу о его просьбе разрешить оставить Москву ради спасения армий, на что получил жестокий отказ Ставки.

Пытаясь спасти лицо, Жуков стал апеллировать к авторитету Кутузова свершившего подобное деяние в 1812 году, чем ещё больше разозлил Сталина.

— Я хорошо помню, как вы спасали армии генералов Ефремова и Белова! — в сердцах произнес Сталин и, бросив бокал на стол, покинул зал под гробовое молчание.

С большим трудом маршалу Рокоссовскому, которого Верховный всегда выделял из общей плеяды полководцев, удалось уговорить генералиссимуса вернуться за стол и продолжить праздник.

С этого досадного момента прошло два дня. Жуков очень опасался возможной отставки с поста комфронта, однако этого не случилось, и маршал повеселел. Опытный кабинетный работник, он точно знал, что заменять его присутствующим на совещании генералом Баграмяном, Сталин не станет. У него были свои претензии к славному сыну армянского народа.

Определив судьбу Говорова, Верховный стал спрашивать мнение о немцах у маршалов Малиновского и Толбухина, а затем обратился к начальнику генштаба.

— Товарищ Антонов, как соотносятся мнения командующих фронтов с мнением Генерального штаба относительно боеспособности немецких частей плененных союзниками? Смогут ли наши армии выдержать их нападение, не имея оборонительных сооружений?

— Генеральный штаб полностью согласен с высказанной командующими оценкой, товарищ Сталин. Войска группы армий «Центр» и группы армий «Юг» после сокрушительных ударов наших войск полностью деморализованы. Мы оцениваем их боеспособность как весьма низкую.

Что касается оценок состояния войск группы армий «Висла», а также соединений дислоцированных в Дании, Голландии и Норвегии, то их боеготовность по нашим оценкам находиться чуть ниже среднего. Эти войска не участвовали в боевых действиях зимой и весной этого года и поэтому имеют относительно полные кадровые составы. Англичанам они сдались, не произведя ни одного выстрела, значит, боевых и санитарных потерь у них не было. Кроме этого солдаты этих группировок не подвергались разгромам наших войск и, следовательно, не испытываю чувство страха, в отличии других немецких войск.

— Значит, войскам товарища Рокоссовского будет противостоять серьезный противник, не только по численности, но и подготовке — констатировал Сталин, разглядывая разложенную на столе карту.

— Совершенно верно, товарищ Сталин. Противник у маршала Рокоссовского отнюдь не слабый, но и он имеет свои минусы. Во-первых, все 70 немецких дивизий разбросаны на большой протяженности и не собраны в один мощный кулак. Во-вторых, за исключения солдат «Вислы» они не имеют боевого опыта. Общий состав этих дивизий составляют призванные из запаса или необстрелянные юнцы.

Теперь относительно самого плана нападения. Анализируя предоставленные разведкой сведения, Генштаб составил общую картину британской операции «Клипер». Готовя свое нападение, англичане ориентировались на два фактора, главным их которых является внезапность. Ввиду отсутствия у нас развитой оборонительной системы, они надеются застать наши войска врасплох, разгромить и обратить в бегство, угрожая фланговым окружением.

Вторым фактором, на который британцы делают ставку, это то, что наши войска находящиеся в Германии не успели восстановить свои силы после взятия Берлина. Рассчитывая, что наши соединения обескровлены последними операциями, британцы надеются, что немцы смогут сломить их сопротивление.

— Наши потери считают, и радуются им! Союзнички! — возмущенно воскликнул Жуков, порождая гул недовольства среди остальных военачальников.

— Спокойно, товарищ Жуков. Злость вам ещё пригодиться в бою, — одернул маршала Верховный, — продолжайте, пожалуйста, товарищ Антонов.

— Оценивая возможную результативность английского плана, то Генштаб видит у него очень серьезный недостаток. Разрабатывая свою наступательную операцию, англичане полностью повторили ошибку немцев, постоянно считавших, что мы долго восполняем понесенные в боевых действиях потери и некоторый срок не способны к активным действиям. Подобный шаблон мышления основательно подводил немецкий Генштаб во время наших наступлений летом 44 и зимой 45 года.

Все это, в купе с отсутствием у противника фактора внезапности, позволяет Генеральному штабу оценить шансы операции «Клипера» на успех как весьма низкие — подытожил свое выступление Антонов.

— Значит, вы тоже придерживаетесь мнения, что наши войска смогут отразить нападение противника? — уточнил генералиссимус.

— Так, точно, товарищ Сталин. Предупрежден, значит вооружен.

— У меня тоже сложилось такое мнение товарищ Антонов. Тем более что они ничего нового, по своей сути, не изобрели. Примитивный плагиат немецких наступательных планов образца сорок первого года. Напал, ошеломил, взял в клещи и уничтожил. Все это мы уже проходили, и повторять эту горькую азбуку не будем.

Сталин отошел от карты и стал медленно прохаживаться вдоль стены украшенной портретами Суворова и Кутузова. Все ожидали, что он продолжит обсуждение военных планов, но Верховный заговорил совсем об ином.

— В истории мировых войн есть война под названием Вторая Балканская, случившаяся в начале этого века. Тогда, едва заключив мир с Турцией, бывшие союзники по антитурецкой коалиции Румыния, Сербия и Греция объявили войну Болгарии, получившей, по их мнению, слишком много территориальных приобретений. Нынешнее наше положение в какой-то мере можно сравнить с этой войной. Нам ещё до конца не ясны мотивы, которые двигают Черчиллем, но то, что он предал и растоптал идеалы нашего боевого союзничества с Западом это неоспоримый факт, существование которого приходиться признать.

— А нельзя ли избежать этого кровопролития, товарищ Сталин. Например, по дипломатическим каналам намекнуть англичанам, что нам известны их планы и тем самым, удержать их от непоправимого шага — неожиданно предложил Рокоссовский, чем вызвал горькую улыбку на лице генералиссимуса.

— Намекнуть, конечно, можно, товарищ Рокоссовский и даже нужно. Нам очень дороги жизни наших солдат, тем более, когда мир уже наступил и нужно как можно скорее восстанавливать то, что разрушил Гитлер и его сателлиты.

Однако боюсь, что дело зашло слишком далеко. Черчилль хитрый и опытный политик и по данным разведки, сумел втянуть в свои преступные планы не только представителей британского капитала, но и тех, кто находится по ту сторону океана. Образовалась опасная смычка власти и денег, представители которой, к огромному сожалению, понимают только один язык — язык силы. Только хороший удар сможет отрезвить их затуманенное наживой сознание и заставит отказаться от своих преступных намерений — произнес Сталин, коснулся своей трубкой погона Рокоссовского и, тягостно вздохнув, направился к креслу председательствующего.

Сидевшие за столом полководцы отчетливо видели, как прогибались его плечи под тяжестью нового, ужасного груза незримо легшего на плечи пожилого человека одетого в маршальский мундир. Но когда он повернулся к ним лицом, перед ними вновь был опытный и уверенный в своих силах вождь, под чьим мудрым руководством была одержана победа над заклятым врагом.

— Очень надеюсь на то, что все военные действия будут сведены к небольшому военному конфликту на линии, разделяющей наши и союзные войска — с нажимом произнес Сталин, настраивая своих полководцев на деловой лад после минорных рассуждений.

— Каким бы прекрасным дипломатом и оратором не был бы Черчилль, он вряд ли сможет убедить англичан в необходимости большой войны с нами. Небольшой конфликт он ещё как-то сможет объяснить простому народу, но вот обосновать начало новой полномасштабной войны у него вряд ли получиться, если только не представить нас в роли агрессоров. Поэтому нашим войскам разрешается отвечать удар на удар, сбивать любые самолеты атакующие расположение наших войск, но продвижение вглубь Германии запрещено.

Постарайтесь, как можно лучше довести это до сознания своих солдат и командиров. Я прекрасно понимаю, то негодование и ярость, которую будут испытывать наши солдаты от этого подлого и коварного нападения, но они должны удержать себя в руках и не поддаваться на провокации — Сталин строго посмотрел на военных, и те разом подобрались.

— Сейчас нам не нужно прорывать оборону и совершать стремительные рейды по тылам противника с целью его окружения. Наша нынешняя задача нанести по немецко-фашистскому охвостью мощный сокрушительный удар. Разгромить во встречном бою их в пух и прах, перемолоть их оставшуюся живую силу так, чтобы раз и навсегда отбить охоту воевать с нами. Чтобы у солдат и офицеров вермахта пропало всяческое желание быть пушечным мясом, какой бы не сильно соблазнял их идеей реванша.

Оттого как ваши армии выполнят боевую задачу, зависит сохранение мира, который достался нам с таким трудом, товарищи. Страна очень надеяться на вас, на ваших солдат и в первую очередь на вас Константин Константинович. Вам принимать главный удар врага, и вы должны сделать все возможное и невозможное, чтобы не только отразить его, но и не позволить англичанам получить выгоду с этой провокации.

Едва Сталин закончил говорить, как с места встал генерал Антонов.

— Товарищи, командующие фронтов. До начала наступления врага осталось несколько дней и за этот период необходимо успеть привести войска в состояние полной боевой готовности. Для этого вам следует немедленно отбыть в свои штабы фронта.

Генеральный штаб уже подготовил, все необходимы приказы и директивы по проведению операции «Заслон», которые будут вручены вам на аэродроме. Исходя из того, что наша разведка, возможно, вскрыла не все замыслы врага, и могут быть провокации на других участках фронтов, генштаб решил усилить их командными кадрами. С этой целью на участок югославского фронта направляется генерал армии Баграмян в ранге полномочного военного советника. Согласие на это назначение от югославских товарищей уже получено.

Прощаясь с отъезжающими военачальниками, Сталин находил для каждого теплое и емкое напутствие, стоя у двери и пожимая маршалам руки. Каждый из них заверял Верховного, что любой ценой выполнит полученный приказ Ставки, и в ответ слышал его негромкую просьбу беречь людей.

Вскоре кабинет опустел, и в нем остались только Сталин и Антонов. Генералиссимус заранее попросил его задержаться после окончания совещания.

Держа в руке так и не зажженную трубку, он подошел к картам Германии, и в который раз окинул их взглядом.

— Какая своеобразная ирония судьбы, товарищ Антонов. Операцию по взятию Берлина мы готовили целых два месяца, а для его обороны в нашем распоряжении всего лишь недели. Как это мало.

— Сейчас не сорок первый год, товарищ Сталин. Если бы мы имели тогда такое вооружение и такие кадры, какими располагаем теперь, немцы никогда бы не продвинулись дальше наших западных границ. Наши войска выдержат удар немцев и разгромят их — заверил генерал Сталина.

— Я в этом нисколько не сомневаюсь, товарищ Антонов. Не хочу прежде времени поднимать тревогу но, скорее всего простым военным конфликтом с немцами дело не ограничится. По поступающим этой ночью из Англии сообщениям, Черчилль намерен идти ва-банк, и военного столкновения с Англией нам избежать не удастся. Вчера Черчилль освободил Монтгомери от должности командующего британскими войсками в Германии и на его место назначил фельдмаршала Александера.

— Это действительно очень важный момент, товарищ Сталин. Замена всегда имеющего свое мнение Монтгомери на уступчивого воле Черчилля Александера, говорит в пользу войны, а не мира. Маршалу Рокоссовскому будет трудно противостоять напору врага, если немцы и англичане объединят свои силы. В состав группы армий под командованием Монтгомери входит 1-я канадская армия генерала Крерара и 2-я армия генерал Демпси — всего четырнадцать дивизии, плюс семь бронедивизионов. Вместе с немцами находящимися в Шлезвиге и Дании это весьма внушительная сила. Для успешного противостояния им войска маршала Рокоссовского следует усилить соединениями 3-го Белорусского фронта.

— И тем самым перевести оборонительную операцию в наступательную операцию. Я вас правильно понял товарищ Антонов?

— Совершенно верно, товарищ Сталин — подтвердил генерал. Встав из-за стола, он подошел к карте Германии и, взяв указку, стал уверенно водить ней.

— Работая над планом операции «Заслон» Генеральный штаб не исключал возможность подобного развития событий и разработал ряд предложений. В случаи если, англичане все же рискнут принять участие в открытом противостоянии с Красной армии, генштаб предлагает провести Эльбинскую наступательную операцию, суть которой заключается в следующем.

Сразу после отражения нападения противника, предполагается нанести силами танковых соединений войск 2-го Белорусского фронта мощный контрудар и после быстрого разгрома войск противника совершить бросок в направлении Гамбурга — рука генерала сделала короткое движение по карте.

— Вместе с танкистами в наступление перейдет группа генерала Осликовского, усиленная подвижными частями 3-го Белорусского фронта. Прикрывая правый фланг танковых соединений, она поведет наступление на балтийские порты: Висмар, Любек с выходом на Киль и кильский канал, являющийся конечной целью наступления. Левый фланг танкового клина Рокоссовского будут прикрывать соединения маршала Жукова. Им будет поставлена задача, активно помогать северному соседу, но без права перехода Эльбы. Таким образом, мы изолируем англо-немецкие войска в Дании и Норвегии наподобие «курляндского котла» от остальных английских сил находящихся в Голландии и Саксонии.

Закончив пояснения, Антонов оставил в покое карту Германии и неторопливо перешел к другой карте.

— Одновременно с наступлением в Шлезвиге, будут более широко и активно задействованы войска маршала Говорова. Если в плане «Заслон» порт Нарвик обозначен как возможная цель действий войск маршала Говорова, то при наступлении Рокоссовского Нарвик будет являться его главной задачей. Учитывая, сложные местные условия и ограниченность во времени, для выполнения поставленной задачи, Генштаб рекомендует войскам маршала Говорова действовать напрямик, через территорию Финляндии. Вместо продвижения вдоль кромки морского побережья, когда каждую сопку придется брать с боем, следует выйти по тундре к Тромсе, а оттуда к Нарвику — генерал уверенно провел черту по финской территории.

— Этот порт имеет для англичан важное стратегическое значение, поскольку через него к ним идет транзит шведской железной руды. В случаи возникновения угрозы захвата Нарвика, Лондон будет вынужден направить против Говорова дополнительные силы, чем ослабит свою группировку в северной Германии. Что касается остальных участков противостояние наших войск с войсками союзников, для недопущения разрастания конфликта, рекомендуется вести активную оборону, без перехода линии разделения.

— Вижу, что вы очень обстоятельно продумали этот вопрос, товарищ Антонов. Будем надеяться, что падение Гамбурга и расчленения английской армии охладят горячие головы в Лондоне, но что будет, если в конфликт будут втянуты американцы? Что намерен предпринять Генштаб в этом случаи? Переход от активной обороны к наступлению в центральной Германии? Где следует нанести главный удар? В направлении Рура, а в Баварии и Адриатике провести отвлекающие удары?

— У англичан и американцев имеется весьма уязвимое место — это морские порты. Достаточно прервать их связь с метрополией, и экспедиционные войска обречены на уничтожение. Генштаб предлагает в случаи расширения вооруженного конфликта и вовлечение в него частей американской армии продолжить наносить танковые удары вдоль побережья Северного моря. Сначала по направлению на Бремен и в случаи необходимости на Роттердам, к дельте Рейна.

В задачу войск 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронта будет входить нанесение вспомогательных ударов для прикрытия флангов маршала Рокоссовского и создание угроз окружения армий Эйзенхауэра. Оказавшись перед угрозой окружения, американцы будут вынуждены отвести свои войска за Рейн, который, по мнению генштаба, станет новой разграничительной линией между нами и союзниками. Войска 4-го украинского фронта в виду полного исчерпания своих задач предполагается передать 2-у и 3-у Украинскому фронту. Их задача будет заключаться в недопущения переброски на север Германии противостоящих им сил союзников, путем сковывания их активными действиями.

— Бывших союзников — поправил Антонова Сталин. — Если нанесение главного удара по господам бывшим союзникам ляжет полностью на плечи маршала Рокоссовского, думаю, будет правильнее передать в его распоряжение бронетанковые соединения не только 3-го Белорусского, но и Прибалтийского фронта. И отдать этот приказ следует немедленно.

— Будет сделано товарищ Сталин, — генерал на секунду замолчал и затем предложил. — Учитывая, что в ожидаемом конфликте главное направление будет в полосе 2-го Белорусского фронта, возможно, стоить заменить маршала Рокоссовского, на посту комфронта маршалом Жуковым?

Услышав предложение Антонова, Верховный неторопливо прошелся по кабинету, остановившись у портрета Суворова и произнес.

— Не думаю, что это правильное решение товарищ Антонов. Мы и так уже сильно обидели Константина Константиновича, когда из-за происков Хрущева в сентябре сорок третьего не позволили освободить Киев, а в ноябре сорок четвертого, руководствуясь исключительно политическими мотивами, заменили его маршалом Жуковым на посту командующего 1-го Белорусского фронтом. Мне кажется, что не стоит мешать, нашему советскому Багратиону стать Суворовым.

Глава IV. Начало «Невероятного»

Тиха и прекрасна была июльская ночь вблизи городка Людвигслуста, что расположился на берегу речушки Эльде на севере Германии. Не пылили проселочные дороги, не дрожали от ветра листья придорожных кустов. Темный величественный лес, погруженный в глубокий сон, был полон, свежей прохладой. Легкий белый туман, стелившийся над поверхностью сонных речных вод, обещал пригожий солнечный день, в котором хорошо работать и приятно отдыхать, с кружкой свежесваренного пива.

Все было прекрасно, но эту мирную пастораль безжалостно разрушили громкие людские голоса, внезапно возникшие буквально из небытия. Подобные лаю охотничьих псов и реву боевой трубы, они возвещали застывшим под сенью деревьев безликим солдатским шеренгам.

Вот уже два дня, они безвылазно сидели в густом ельнике Шверинского леса, оживая только по ночам, когда с запада, к ним тайком подходили новые соединения. Солдатам было запрещено разводить костры, ходить по лесу и громко разговаривать. Любой лязг оружия, звон солдатского котелка, вызывал грозное нарекание командиров.

Так продолжалось до ночи со 2 на 3 июля, когда поднятым по тревоге солдатам, при свете походных фонарей было зачитано громкое воззвание к германскому народу его нового фюрера.

— Солдаты великой Германии! Солдаты Восточного фронта! К вам обращается рейхспрезидент Германии, гросс-адмирал Карл Дениц. Несмотря на то, что армии большевиков заняли Берлин и оккупировали восточные земли рейха, а англичане и американцы стоят на Эльбе и в Баварии, германское государство продолжает свое существование. Оно существует, хотя наши доблестные войска были вынуждены сложить оружие и подписать унизительный акт о полной капитуляции.

Существует, несмотря на то что, многие из её граждан, не выдержав ниспосланных нам Судьбой тяжелых испытаний, поспешили принять сторону врага, трусливо отказавшись от наших национальных ценностей и идей. Государственные институты Германии продолжают свою деятельность и мое обращение к вам наглядное тому подтверждение.

Да, наше Отечество живо! Но оно как никогда за всю свою тысячелетнюю историю нуждается в защите от орд русских дикарей, что захватили наши дома, грабят мирных людей, насилуют беззащитных женщин, убивают немощных стариков и детей. Нашей стране, нашему народу, нашему государству угрожает опасность стать большевицким протекторатом и дело каждого патриота защитить фатерлянд от этой ужасной участи.

Я знаю, как сильно потрясло вас известие о мученической смерти рейхсканцлера Адольфа Гитлера, что до самой последней минуты боролся с нашим заклятым врагом, большевиками. После акта капитуляции у многих из вас опустились руки, но испытание, которому подвергла нас Судьба уже позади. Сегодня я могу, открыто сказать вам то, что ещё вчера являлось строгой государственной тайной, и было известно лишь узкому кругу лиц.

Благодаря божественному Проведению мы обрели новых союзников в лице английских и американских войск, вместе с которыми мы начинаем объединенный поход против большевистских орд. Вместе с ними мы изгоним из нашей страны эту азиатскую заразу, очистим наши дома от поселившейся в них скверны, освободим от грязных рук захватчиков наших жен и дочерей, спасем жизни наших стариков и детей.

Обрадованные нашей капитуляцией и уверовав в свою мнимую победу, русские дикари недооценили нашу природную хитрость и прозорливость, стойкость германской нации и несгибаемость тевтонского духа. Именно благодаря этим нашим национальным качествам, мы сможем одержать вверх над врагом который, утратив бдительность, предался беспробудному пьянству, грабежу и насилию. Нанеся внезапный удар, мы сполна оплатим нашим врагам каждую слезинку и каждую каплю крови, что были пролиты нашими отцами, матерями, женами и детьми под их игом.

В сорок первом году мы были в шаге от того, чтобы раз и навсегда разгромить большевиков и полностью стереть Россию с лица земли. Тогда Проведение отвернулось от нас, но теперь все будет по-другому. Сегодня, русские серьезно оторвался от своих природных баз и национальных тылов. Занявшие Германию войска это последнее, что есть в распоряжении Сталина. Полностью истратив свои людские резервы, Россия стала колоссом на глиняных ногах. Достаточно нанести один мощный удар, перерезать их тонкую нить снабжения и враг будет окружен и полностью уничтожен. Мы освободим от врага нашу столицу, отбросим за Одер и выйдем к границам генерал-губернаторства.

Вместе с нами, в новый крестовый поход на Восток, выступят американцы и англичане. Они разгромят и изгонят русские войска из Австрии, Богемии и Моравии. Получив сокрушительный удар объединенных сил Европы и Америки, лишившись своих последних войск, Сталин будет вынужден просить мира у западной цивилизации.

Солдаты Германии, только от вашей решительности и мужества зависит судьба фатерланда, ваших родных и близких. Спасите их от большевицкого рабства и азиатской дикости, избавьте от кровавой тирании и русского кнута. Принесите долгожданный мир и спокойствие на землю Германии. Да поможет нам Бог!

Рейхспрезидент Германии Карл Дениц.

Обращение нового правителя Германии к войскам было изготовлено в одной из типографий Фленсбурга с разрешения британских оккупационных властей. Отпечатанное на серой невзрачной бумаге, оно разительно отличалось от прежних имперских обращений фюрера, что зачитывались войскам перед началом очередной военной кампании.

Рожденные на свет в имперской типографии министерства пропаганды Берлина, они имели благородный белый цвет, приятную плотность и соблазнительно пахнули свежей типографской краской. Такие воззвания было приятно брать в руки и звенящим от торжественного момента голосом, объявлять волю верховного вождя германской нации своим солдатам.

Послание рейхсканцлера Гитлера зачитывали перед строем одетые в парадные мундиры, обильно увешанные крестами и медалями генералы, оберсты и на самый худой конец оберстлейтенанты, за плечами которых была мировая война.

Отточенными за долгие года службы командирскими голосами, громко и зычно призывали они подросшее поколение Германии совершить военный подвиг во славу горячо любимого фюрера и фатерланда. Быстро и решительно изменить историю страны. Смыть с её скрижалей «позор Версаля», могучим плечом, раз и навсегда расширить границу жизненного пространства немецкого народа, на западе, на востоке, на севере и на юге.

Привыкшие с детства повиноваться полученному свыше приказу, молодые немцы послушно шли в поход туда, куда им было указанно, и почти всегда одерживали победу. Твердой поступью своих могучих колонн они вернули в состав Германии отторгнутую у неё ранее Рейнскую область и Мемель. Под громкий треск боевых барабанов, без единого выстрела пала Австрия, Богемия, Моравия и Чехия. Неудержимый натиск солдат вермахта заставил капитулировать Данию, Норвегию, Польшу, Бельгию, Голландию, Францию, Грецию и Югославию.

Слава одержанных Германией побед заставила финнов, венгров, румынов, болгар, словаков, итальянцев, испанцев и далеких японцев, просить для себя статуса союзников рейха. Перед видом боевых знамен империи, в смертельном страхе трепетала Англия вместе со своими многочисленными колониальными сателлитами, разбросанными по всему земному шару. Соединенные Штаты Америки с настороженностью и опаской следили за действиями немецкого фюрера, желая видеть в нем скорее союзника, чем противника. Германия была в шаге от мирового господства, пока летом сорок первого года фюрер не совершил трагическую ошибку, двинув свои армии на Россию.

Теперь, воззвание главы государства солдатам, по ротам и батальонам зачитывали майоры и капитаны. В мятой полевой форме, без парадных перчаток, с потускневшими от грязи наградами, они являлись жалкой тенью былого величия германской империи.

В их голосах уже не было былой прежних ноток бравурной уверенности в скорой победе. В них была отчетливо слышна неприкрытая усталость от войны, злость обреченного на исполнение своего долга военного человека, но не это было главным. Наследник фюрера призывал немецких солдат к реваншу, и эта мысль находила горячий отклик и понимание в их сердцах и душах.

Нет ничего соблазнительнее и заманчивее для проигравшегося в пух и прах человека, чем надежда быстрого реванша. Возможность сейчас и немедленно переделать, переиграть, доказать всему миру свою правоту, многие тысячи лет сводило с ума не одну светлую голову. Да и как было не поверить словам гросс-адмирала о шансе на реванш, если за спинами читавших обращение офицеров маячили британские и американские военные.

Стоя в стороне, по-хозяйски расставив ноги и заложив руки за ремень, они цепким взглядом наблюдали за поведением своих новых союзников. Их сытые и довольные жизнью лица, вызывали у немецких солдат отнюдь не дружеские мысли, но они умели держать себя в руках. Сжимая в руках вновь обретенное оружие, прагматичные тевтоны горели желанием разобраться сначала со своими главными обидчиками и лишь, затем приступить к выяснению отношения с вечно жующими жвачку англосаксами.

В одной из дивизий которой предстояло идти в бой на севере Германии, находился фельдмаршал Шернер. Готовясь к проведению операции «Клипер» британский премьер-министр лично утвердил кандидатуру командующего северной группировкой немецких войск. На его суд были предложены такие маститые немецкие полководцы как Манштейн, Гудериан и Гальдер, но Черчилль остановил свой выбор на последнем фельдмаршале Гитлера.

Его выбор совсем не был обусловлен личной симпатией или антипатией к тому или иному кандидату, хотя не любивший Манштейна фельдмаршал Александер внес свою скромную лепту в выбор премьера. Причина, побудившая Черчилля выбрать Шернера, была банальна и прозаична.

На данный момент ему не были нужны умные стратеги и прозорливые тактики. Требовался простой, педантичный исполнитель и Шернер отлично подходил на эту роль. К тому же его выдачи добивались русские, а это, по мнению Черчилля, было отличным стимулом для его верной службы интересам Британии.

— Тот, кто знает, что над его головой весит русская петля, готовая в любой момент сомкнуться на его шее служит проворнее и ретивее — изрек Черчилль, делая свой выбор.

На первый взгляд, носивший очки Шернер был больше всего похож на простого школьного учителя, на которого по какому-то недоразумению надели генеральскую форму, чем на мудреного опытом военачальника. Однако это было не более чем обман зрения. В германской армии, Фердинанд Шернер был единственным человеком, который дослужился до звания фельдмаршала, начав свой путь к вершине власти с рядового.

Как правило, лучше всякий характеристик и рекомендаций духовную сущность военачальника отражает прозвище, которым награждают его подчиненные. «Задница», «пожарник», «папаша Гейнц» немецкие солдаты едко, но метко подмечали главные черты характеров своих командиров. За стремление безупречно выполнить приказ верховного командования и суровую беспощадность к провинившимся в его исполнении, Шернер получил от солдат прозвище «фельджандарм».

Но если эти качества генерала сильно претили его подчиненным, то именно за них, Гитлер высоко ценил Шернера, выделяя из общей плеяды своих военачальников. Верный и исполнительный Шернер, был для фюрера прекрасным образцом нового солдата рейха в противовес вечно недовольным его планам и действиям прусским военным аристократам. Обычно прижимистый в награждении генералов, Гитлер щедро награждал Шернера за каждую одержанную им на фронте победу или достигнутый успех.

Отправляясь под Висмар, для поднятия боевого духа солдат, Шернер надел все свои боевые ордена, среди которых особо выделялся Рыцарский крест с золотыми дубовыми листьями. Это была одна из самых высших наград германской империи. За всю войну только знаменитый асс Ганс-Ульрих Рудель получил её из рук Гитлера и теперь, в канун наступления, гросс-адмирал Дениц решил расширить список обладателей этой наградой.

Официальная формулировка награждения звучала как исполнение посмертной воли фюрера, который своей последней волей назначил Шернера военным министром в новом правительстве. Эту жульническую идею, гросс-адмиралу Деницу подсказал помощник Геббельса доктор Науман, сумевший чудом пробраться на север из захваченной русскими имперской канцелярии.

Предложение Наумана пришлась гросс-адмиралу по вкусу и недолго думая, он добавил к мечам и бриллиантам Рыцарского креста Шернера ещё и золотые листья. К чему мелочиться, если тот же Науман «явил» Деницу ещё одну посмертную волю фюрера, о произведении его в звание рейхсмаршала, которое перед своей кончиной Гитлер отобрал у опозорившего себя предательством Германа Геринга.

Третьим, кого с подачи доктора Наумана облагодетельствовал после своей смерти фюрер, был генерал Венк, назначенный командиром группы «Центр». Его утверждение на этот пост не заняло у британского премьера много времени, ибо для этого были свои причины. Самый молодой генерал вермахта, сумел овеять себя боевой славой в самые последние часы гибнущего рейха.

Двигаясь по приказу Гитлера от берегов Эльбы на деблокирование Берлина, Венк попал под сильный фланговый удар советских войск. Над его 12-й армией нависла угроза окружения и пленения. Многие немецкие генералы, оказавшись в подобной ситуации в апреле 1945 года, бросили свои части и на самолетах бежали на запад, однако генерал Венк был не из их числа. Он не только не оставил своих солдат, но и оказал крайне важную помощь рвущейся из Хальбского котла армии генерала Буссе.

Испытывая огромное давление со стороны артиллерии противника, Венк дождался прихода остатков 9-й армии. Вобрав их в себя вместе с огромным количеством мирных беженцев, он направился к спасительным берегам Эльбы, чтобы сдаться американским войскам.

Каждый день, каждый час отступления армии Венка сопровождался потерями от огня русских танков и самолетов, непрерывно атакующих немцев. Кульминацией этой эпопеи стала переправа через Эльбу под ураганным артиллерийским огнем противника.

Желая, во что бы то ни стало заставить генерала Венка капитулировать, русские стремились задержать немцев на переправе до подхода своих танков и пехоты. Снарядов не жалели, но Венк все же сумел переправить через реку основную часть своих войск и беженцев, после чего сдался в плен американцам.

Переправа через Эльбу под оглушительный грохот артиллерийской канонады огромной массы людей, произвела на янки сильное впечатление. Не познав страшных ужасов войны и не успев очерстветь сердцем, при виде ужаса на лицах, бежавших от войны людей, их слез благодарности за позволение сдаться в плен, американцы выказали немцам свое участие. И когда советская сторона потребовала передать ей генерала Венка и его солдат, янки ответили категорическим отказом, объявив немцев гражданскими лицами не подлежащих выдаче.

Спасенные от русского плена солдаты и офицеры буквально боготворили генерала Венка, и доктор Науман не преминул этим воспользоваться. Выполняя «волю» покойного фюрера Дениц произвел Венка в генерал-полковники к огромной радости его солдат. Лично от себя, за мужество и храбрость в борьбе с врагами Германии, рейхспрезидент добавил Рыцарскому кресту генерал дубовые листья.

При создании под Лейпцигом второго ударного кулака против русских, на начальном этапе, британцы испытали определенные трудности. Как бы благосклонно не относились американцы к Венку, но они не позволили генералу действовать на своей территории, даже под присмотром британских союзников. Казалось, что создание группы «Центр» зашло в тупик, но тут в дело включились заокеанские партнеры Черчилля.

К командующему 3-й американской армии генералу Омару Брэдли, обратились два скромных джентльмена с рекомендательным письмом от одного из членов объединенных штабов американских войск в Европе. В простой и непринужденной беседе, джентльмены в общих чертах рассказали генералу о целях и задачах операции «Клипер». Гости не вдавались в подробности, но для Брэдли вполне хватило, чтобы понять, что дело идет о новой войне.

Полностью лишенный дипломатического политеса, генерал высказал все, что он обо всем этом думает, но его голос остался не услышанным. Сочувственно покивав головой по поводу опасения Брэдли, гости любезно пояснили генералу, что вопрос о новой войне с русскими уже решен на самом верху. В доказательство своих слов они организовали звонок в Вашингтон, хорошо ему знакомому человеку, занимавшему видный пост в администрации президента.

Голос в трубке горячо заверил Брэдли, что всё, о чем говорят ему вежливые визитеры, делается исключительно на благо Америки и её национальных интересов. Также, собеседник пояснил, что в виду исключительной секретности предстоящей операции по оттеснению русских за Одер, Брэдли категорически запрещено обсуждать этот вопрос с кем-либо из военных, включая самого генерала Эйзенхауэра.

Когда же озадаченный генерал попросил письменных подтверждений полученного им запрета, то получил твердое заверение, что они будут высланы ему в самое ближайшее время. Слова старого знакомого не оказались пустыми разговорами. Ровно через двое суток, специально прилетевший из Вашингтона курьер, передал лично в руки командующему 3-й армией пакет с документом за подписью советника президента по военным вопросам.

За все время своей службы, получать бумаги из президентской канцелярии посредством правительственного курьера генералу Брэдли ещё не приходилось. Этот факт полностью развеял все его сомнения, и генерал Венк получил зеленый свет на формирование своей новой армии.

Что касается самого президента Трумэна, то вежливые джентльмены решили оставить общение с ним на потом. И дело было совсем не в том, что они совсем не уважали американского президента, который по своей сути был их ставленником. Джентльмены справедливо полагали, что если дела у англичан пойдут так, как и планировалось, им будет гораздо легче и проще говорить с главой Белого дома. Зная тайную слабость Гарри к лаврам победителя, они справедливо полагали, что новый венок триумфатора быстро заставит его сменить гнев обойденного человека на милость к победителям.

В случае же возникновения у Черчилля серьезных затруднений с реализацией его планов, у вежливых людей были припасены другие аргументы для разговора с американским лидером. Они были весьма солидны и вполне убедительны для того, чтобы заставить господина президента прислушаться к мнению собеседников и сделать всё так, как его попросят.

Никто из джентльменов не сомневался, что предъявленный ими к оплате «вексель» будет погашен по первому их требованию, но согласно неписаным правилам теневой игры, подобным «векселем» можно было воспользоваться лишь однажды. Конечно, в запасе у джентльменов были и другие неоплаченные «векселя» Гарри Трумэна, но как всякий рачительный хозяин они предпочитали не разбрасываться ими. Ведь политическая карьера их протеже только началась, и кто может знать, что будет дальше.

Так, вопреки всем заверениям о мире и дружбе с Советским Союзом, его бывшие союзники создали две сильные оперативные группировки, главная из которых была нацелена на войска маршала Рокоссовского. После встречи со Сталиным, он немедленно вылетел в Берлин, а затем в Транзе, где находился штаб 2-го Белорусского фронта.

Все-то время, что имелось в распоряжение маршала до часа Х, было потрачено для приготовления войск к отражению нападения врага. С соблюдением всех строжайших мер предосторожностей была проведена передислокация частей и соединений. Наиболее вероятные направления наступления немцев были усилены танками и артиллерией, авиация была рассосредоточена на запасных полевых аэродромах.

С целью предотвращения утечки информации, при помощи пограничных нарядов и секретов была полностью перекрыта буферная зона, разделяющая советские и британские войска. Визиты британских офицеров были резко ограничены, а если английскому гостю было невозможно отказать, то за все время своего визита он находился под пристальным наблюдением представителей СМЕРШ.

В кратчайший период были проведены мероприятия по дезинформации противника. Против него действовали люди, имевшие большой опыт разведывательной работы, которая в свое время обеспечила успех в разгроме немцев в Белоруссии, Прибалтике и Восточной Пруссии. Было сделано все, чтобы британцы расценили передвижение воинских частей на севере Германии, как подготовку к их переброске на Дальний Восток.

Общий объем проделанной работы был огромный. Штабные работники работали на износ, полностью позабыв про отдых и сон. Константин Константинович прекрасно видел это, но память о горьких уроках июня сорок первого года не давала ему успокаиваться. За день, он по несколько раз перебирал все слабые стороны построения своей обороны, находил весомые аргументы в её защиту и по прошествию времени, вновь подвергал их сомнению.

В самый последний вечер, когда уже было поздно, что делать и оставалось лишь только ждать вестей с передовой, маршал собрал штаб фронта в своем особняке на окраине Транзе.

— Значит по-прежнему считаете район Виттенберге наиболее вероятным местом нанесения главного удара? — спросил Рокоссовский начальника штаба фронта генерала Боголюбова, недавно вернувшегося из инспекционной поездки по войскам. С целью соблюдения конспирации, генерал-лейтенант ездил без эскорта, на одном «виллисе», в кожаной куртке без знаков различия.

— Так точно, товарищ маршал — подтвердил генерал. — Именно в районе Виттенберге имеется единственный неповрежденный автомобильный мост через Эльбу, по которому Шернеру будет удобно нанести удар по нашим войскам в направлении на Штеттин. В этом случаи он избегает затяжных боев в районе системы озер Мюриц и, выйдя на оперативный простор, создает угрозу охвата Берлина с севера и отсечения от основных сил фронта наши войска в районе Ростока.

— Не стоит думать, что противник будет наступать там, где ему будет удобно. В сентябре сорок первого мы были убеждены, что фон Бок будет наступать на Москву по удобной смоленской дороге и жестоко за это поплатились — не согласился с Боголюбовым маршал.

— Выбирая направление Виттенберге, штаб фронта руководствовался не столько удобством наступления, сколько его выгодностью и целесообразностью. Посудите сами, Константин Константинович. Из района Висмара удобно начинать наступление только с целью установления контроля над побережьем. Район Шверина неудобен своими мекленбургскими озерами. Наступать здесь теми силами, что имеются у Шернера смерти подобно. По этой же причине мы исключили район между Вербен и Вильснок. Там нет уцелевших мостов и кроме Эльбы, противнику придется форсировать реку Хафель, что займет у него много времени.

— А направление Людвигслуста?

— Это направление определено нами как второстепенное. Штаб фронта считает, что Шернер попытается максимально использовать фактор внезапности нападения и продвинуться как можно быстрее и дальше. Хотя в районе Людвигслуста у немцев есть удобный плацдарм на реке Варнов, но наступление с него только удлинит его плечо и значит, увеличит риск получения нашего контрудара.

— Что скажите вы, Алексей Гаврилович? — спросил Рокоссовский начальника оперативного отдела штаба фронта полковника Поливанова.

— Я полностью разделяю прозвучавшее здесь мнение. Виттенберге во всех отношения самый выгодный и удобный вариант для наступления немцев, Константин Константинович. В поддержку аргументов приведенных Александром Николаевичем, могу добавить последние данные от нашей разведки. За последние сутки вблизи моста через Эльбу, замечена повышенная активность английских военных, что пусть косвенно, но все же указывает на виттенбергский вариант.

— Английских или немецких военных? — переспросил Рокоссовский.

— Исключительно английских, товарищ маршал. Если нападение произойдет, то немцы, скорее всего, подойдут к мосту под покровом ночи. Будь я на месте Александера, то поступил бы именно так.

— Я бы тоже так поступил, но не исключен вариант нанесения немцами одномоментного удара по двум направлениям. Если англичане выложились по полной программе в оснащении своих новых союзников, то у Шернера должно хватит сил для реализации этого варианта.

— Даже, если англичане усилят дивизии Шернера своими танками и самолетами, у него не хватит сил для нанесения двух полноценных главных ударов. Один из них обязательно будет второстепенным, отвлекающим ударом — уверенно заявил Рокоссовскому Поливанов.

— Что с частями передового прикрытия, заняли указанные им рубежи обороны?

— Так, точно, товарищ маршал — ответил Боголюбов, мельком взглянув на небольшие настенные часы. — Час назад соединения 49-й армии генерала Гришина и кавкорпуса генерала Осликовского закончили развертывание и готовы к отражению нападения врага. Благодаря усилению нашего фронта артиллерией и противотанковыми соединениями из состава 61-й армии, в тылу наших войск создан оперативный резерв. В случае необходимости, мы сможем оказать помощь как людвигслустскому заслону, так и защитникам переправы через Эльбу.

— Что авиация?

— Летчики доложили о рассосредоточении машин по запасным аэродромам. Объявлена готовность номер один, взлет по сигналу постов ВНОС.

— Значит, для встречи нежданных гостей все готово. Осталось лишь проверить правильность наших с вами расчетов — усмехнулся маршал. — Ну, что же, ждать осталось недолго.

Ждать действительно пришлось недолго. Обращение Деница к войскам было зачитано в 2.30 по берлинскому времени, и ровно через сорок пять минут под Лейпцигом и Виттенберге загрохотали пушки, большей частью британские. Желая основательнее разжечь пламя военного конфликта, англичане не поскупились бросить свою охапку сухих поленьев в костер реваншизма.

Не имея точных целей, немцы вели огонь исключительно по площадям. Как в лучшие времена блицкрига, германские артиллеристы основательно обрабатывали места дислокации советских войск, любезно отмеченные на их картах британскими офицерами.

Сорок минут над мирно спящей землей стояла оглушительная канонада. Сорок минут один за другим возникали ужасные всполохи разрывов, несшие всему живому вокруг разрушение и смерть. И как только раскаленные жерла орудий умолкли, под громкие крики офицеров, в бой двинулись серые цепи немецких солдат.

Вопреки ожиданиям генерала Боголюбова, свой главный удара фельдмаршал Шернер решил нанести в районе Людвигслуста. Посчитав захват переправы через Эльбу довольно рискованным мероприятием, он отдал предпочтение небольшому плацдарму за рекой Варнов.

Именно сюда, в ночь перед наступлением был переброшен главный козырь немцев, бронетанковый отряд полковника Винца. В него входили танки, самоходки и штурмовые орудия, общим числом пятьдесят две боевых единиц. Большего количества бронетехники, для нужд новой Германии из числа своих боевых трофеев англичанам собрать не удалось.

Наскоро отремонтированные и заправленные натружено урча своими моторами, построившись привычным ромбом, бронированные ландскнехты Черчилля начали новый поход на восток. Вместе с пехотой они без особых затруднений достигли места расположения русских войск, и здесь их ждал неприятный сюрприз.

В тех городках и деревнях, где ещё вчера вечером находились советские солдаты, стояли грузовые машины, мотоциклы и орудия никого не было. Сотни мин и снарядов, выпущенных немцами по противнику, не нанесли ему никакого ущерба, безрезультатно перепахав вдоль и поперек совершенно пустые площади.

Обнаружив исчезновение противника в городке Ханзен, полковник Винц остановил свои танки. Все факты указывали, что русские каким-то образом узнали о готовящемся ударе и под прикрытием утреннего тумана отошли на восток. Если бы полковник лично сам мог принимать решения, то он бы не сдвинулся ни на шаг без проведения разведки местности, однако высокое командование имело совершенно противоположное мнение. Несмотря на все доводы и аргументы, приведенные Винцем во время доклада, ставка категорически требовала продолжения наступления.

Первое присутствие противника, обнаружилось через полтора-два километра от предполагаемого места его расположения. Пока Винц препирался со штабом, пехотные цепи ушли вперед и неожиданно наткнулись на хорошо замаскированные пулеметные гнезда противника.

Грамотно расположенные в условиях пересеченной местности, они легко остановили продвижение немецких солдат. Метким фланговым огнем, русские пулеметчики уничтожали любого, кто пытался перебежками выйти на дистанцию броска гранаты. Темные каски храбрецов одна за другой утыкались в яркую зеленую траву, так и не дойдя до нужного рубежа.

Попытку своих солдат продвинуться вперед поддержало несколько бронемашин. Их пулеметные расчеты попытались огнем своих крупнокалиберных пулеметов уничтожить огневые точки русских, но из этой затеи ничего не получилось. Едва только бронемашины вступили в бой, как со стороны противника гулко и противно затукали противотанковые ружья. Их бронебойные пули для нынешних танков вермахта были подобны укусу комара, но вот для бронемашин они представляли смертельную угрозу.

Уже после второго-третьего выстрела детища немецкой танковой мысли либо вспыхивали яркими факелами, либо останавливались и экипаж обреченной машиной, становился жертвой русского снайпера. Надежно укрывшись среди кустов и деревьев, хрупкая миловидная девушка уверенно сократила число спасшихся танкистов, а также офицеров, время от времени пытавшихся поднять в атаку своих солдат.

Так, уткнувшись носом в землю и яростно огрызаясь одиночными выстрелами и очередями, немцы ждали приход танков полковника Винца. Их появление на месте боя должно было самым кардинальным образом изменить ход сражения в пользу немцев.

Противостоять мощным калибрам танков русские пулеметчики естественно были не в силах, но у них имелся ещё один тайный козырь. Бронированные громады немцев только приближались к уныло лежавшим на земле цепям пехоты, когда под правой гусеницей идущего головным «тигра» что-то гулко рвануло. Тугое пламя рыжего огня как гнилую нитку порвало в клочья танковые траки, и машина встала, немного развернувшись боком.

Больше, потерь и разрушений «тигр» от взрыва не понес, но был, полностью вычеркнут из сражения. Когда танкисты попытались повернуть башню и открыть огонь по русскому заслону, в недрах танка что-то предательски хрустнуло, и башня встала. Могучий ствол «тигра» безвольно застыл, не имея возможности вести огонь в нужном направлении.

Сразу вслед за «тигром», на мине подорвалась самоходка пытавшаяся обойти поврежденный танк. Ей повезло гораздо меньше в отличие от своего бронированного собрата. Из поврежденной взрывом кормы штурмгешютц вперемешку с языками пламени повалил темный удушающий дым.

Спасая свои жизни, экипаж попытался покинуть машину, но это ему не удалось. Едва только башенные люки танка распахнулись, как по ним ударили из пулеметов. Один из танкистов успел выскочить из объятой огнем башни и уже намеривался спрыгнуть на землю, но тугая свинцовая очередь буквально смела его с брони.

Так же судьба постигла и высунувшегося из люка второго танкиста. Получив пулю в грудь, он безвольной куклой повис на башне, перекрыв единственный путь спасения остальным членам экипажа.

Обнаружив наличие перед собой минного поля, и потеряв на них ещё два бронетранспортера, немцы были вынуждены остановиться и, ожидая подхода саперов, стали обстреливать русский заслон с дальней дистанции. Гневно водя из стороны в сторону своими могучими стволами, танкисты пытались заставить замолчать зловредные пулеметы противника, но это у них плохо получалось. Хорошо замаскированные расчеты, были плохо видны в смотровые щели танков, а вести наблюдение высунувшись из люка, никто из немцев не рискнул. Взятие первой линии русской обороны откладывалось.

Выбирая направление удара своего танкового кулака, Винц сумел попасть на стык советских частей прикрывавших направление Людвигслуста. Танки полковника вышли на самый край обороны стрелкового полка под командованием подполковника Петрова.

Об этом в штабе полка стало известно от начальника связи капитана Клещева, что вихрем ворвался в небольшую комнату фольварка, временно приютившую КП Петрова.

— Георгий Владимирович, танки! Немецкие танки непрерывно атакуют батальон капитана Симочкина! — доложил Клещев начальству с плохо скрываемой растерянностью и боязнью.

— Ах ты, черт! Ведь там у нас ни одной противотанковой батареи, а одними только зажигалками немцев можем и не удержать! И перебросить пушки от Батеева не успеем, прорвав оборону батальона, немцы через полчаса будут здесь! — чертыхнулся от злости начштаба и, стукнув по столу рукой, вопросительно посмотрел на комполка.

— Прекратите хоронить батальон раньше времени! У него очень выгодное положение для обороны, я сам лично проверял, он должен выдержать! — решительно одернул начштаба Петров и, повернув, черный ежик коротко остриженной головы в сторону Клещева вперил в него гневный взгляд.

— Что это за вид!? Вы командир Красной Армии или кто!? Приведите себя в порядок и доложите, так, как положено, докладывать советскому офицеру, а не курсистке! — из узких глаз комполка в сторону Клещева било столько энергии, что у бедного капитана руки сами устремились к расстегнутому воротничку. В мгновения ока он одернул гимнастерку, поправил ремень и вытянувшись во весь фронт стал неторопливо докладывать командиру.

— Товарищ подполковник, комбат три доложил, что в 5.23, в квадрате 17 был атакован большим числом немецких танков при поддержке пехоты. Предположительно не менее двух батальонов.

— Каким именно числом, и какими видами танков он атакован?

— Симочкин не указал число и вид танков противника. Только сказал большим числом танков, товарищ подполковник.

— Это все? — недовольно уточнил комполка.

— Так точно, товарищ подполковник. Как только Симочкин сообщил о танках, я поспешил доложить об этом вам — начал оправдываться Клещев, но Петров оборвал его властным взмахом руки.

— В вашем докладе капитан мне нужна ясность и точность, а не его быстрота, которая нужна лишь при ловле блох и при поносе. Соедините меня с комбатом три — приказал Петров и Клещев бросился к радистам. Из-за внезапной передислокации полка, не со всеми его соединениями имелась проводная связь, и большей частью она осуществлялась по радио.

— Мне кажется, что вопрос о виде капитана Клещева в сложившейся обстановке совсем не к месту, товарищ комполка — недовольно заметил присутствующий при разговоре замполит — сейчас нужно думать как немцев бить, а не к форме подчиненных придираться.

— Именно этим, я и намерен заняться, Николай Иванович. Но я никому и никогда не позволю сеять панику в своем штабе. Она крайне опасна и смею вас заверить, как человек, трижды побывавший в окружении, очень дорого обходится — холодно произнес Петров. Обиженный замполит вспыхнул и хотел привести нужную и политически верную цитату из классиков марксизма, но приход Клещева с радистом заставил его замолчать.

— Пятнадцатый у аппарата, доложите сложившуюся у вас обстановку! — потребовал комполка у собеседника.

— Так, так, так, хорошо, вы уверены? Выясните и доложите это подробнее в течение получаса — говорил комполка, склонившись над картой и нанося на неё пометки карандашом.

— Молодцы, иных действий я от вас и не ожидал. Держитесь, но в случаи необходимости разрешаю отход на вторую линию, но дальше, ни шагу. Подкрепление к вам отправим в самое ближайшее время — Петров положил трубку и обратился к начштабу.

— Симочкин пока удерживает немцев на первой линии обороны благодаря минному полю и пулеметным точкам, но это не надолго. Исходя из расчета времени, немцы с минуты на минуту должны повторить атаку и тогда Симочкину будет очень жарко. Василий Маркелович, что мы сможем дать комбату для отражения танков противника? Снимать все противотанковые батареи с исходных позиций я считаю преждевременно. Хотя комбат уверяет, что его атакуют не менее десяти танков противника, это может быть только разведка боем. Думаю можно перебросить на левый фланг батарею Панкратова, но это займет определенное времени, а сейчас каждая минута дорога.

— Можно забрать у Василенко самоходки старшего лейтенанта Кафтанова. Их всего две, но экипаж боевой, обстрелянный, действовать из огневых засад умеют. Не в первый раз.

— Самоходки конечно хорошо, но для отражения танков этого все же мало. Что ещё можем дать? — Петров требовательно посмотрел на начальника штаба, но тот только развел руки. Недовольный комполка нахмурился, уставился взглядом в одну точку, а затем кликнул командира охраны штаба.

— Колокольцев! Трофейные фаусты в тыл ещё не отправили?

— Никак нет, товарищ подполковник. В грузовике под навесом лежат.

— Отлично. Возьми мой виллис, пятнадцать человек из взвода охраны и чтобы через пять минут фаусты были на позиции у Симочкина. Ясно!?

— Так, точно.

— Тогда бегом! — приказал Петров и Колокольцев исчез.

Столь неожиданное решение вопроса не нашло поддержки и понимания со стороны замполита.

— Товарищ комполка, отдавая подобный приказ, вы рискуете не только жизнями простых солдат, приказывая им сражаться неизвестным оружием, но и жизнями работников штаба полка, непродуманно ослабляя его охрану. Я считаю… — начал замполит, но Петров решительно прервал его.

— Фаустпатрон — хорошее оружие, немцы им вооружали не только строевые части, но и фольксштурм. Что касается охраны штаба, то время немецких десантов давно ушло, а в случаи прорыва врага, я приложу максимум усилий для его ликвидации, прежде чем застрелиться. В плен попадать я не намерен, надеюсь, вы тоже? Вот и прекрасно, давайте работать.

Говоря о смерти, славный сын корейского народа Пэн Ген, ни капли не лукавил. Под Гвадалахарой, Сенявиным и Варшавой смерть трижды заглядывала в его глаза, но каждый раз проходила мимо.

В восемнадцать лет получив свое первое боевое крещение на КВЖД, с рекомендацией командира полка он был направлен в военное училище далекого Ленинграда. Отправляя корейского интернационалиста в колыбель трех революций, прозорливый командир посоветовал своему протеже сменить имя и фамилию, дабы не вызывать излишнего интереса у специальных служб. Благодаря тому, что подобный процесс в новой России был в тот период очень распространен, на свет появился Петров Георгий Владимирович, которого неискушенные ленинградцы принимали за якута.

После была женитьба на племяннице одного из латышских стрелков красавице Эльге и кочевая жизнь сначала в Туркестане, затем в Азербайджане и Поволжье. В 1936 году, благодаря протекции дальнего родственника жены, он был направлен в Испанию в числе советских военных специалистов. Там, старший лейтенант Петров отличился в наступлении под Гвадалахарой, за что был награжден орденом Красного знамени.

Вернувшись на Родину в 1938 году, Петров подал рапорт на учебу в академию Генерального штаба, и командование поддержало этот шаг. Боевые заслуги «героя Испании» были оценены по достоинству.

Жернова военных чисток того времени едва коснулись семьи Петрова. После ареста дяди, Эльга попала в поле зрения чекистов и находилась, что называется в разработке.

От ареста её спасло то, что с момента ареста дяди она не предпринимала никаких активных действий, сидя тихо, как мышь под веником. Перед самым приездом мужа она была вызвана на допрос, но к удивлению соседей, которым приглянулась скромная квартира четы Петровых, Эльга Эдуардовна вернулась домой. Статус мужа добровольца и отсутствие трех показаний или сигналов на гражданку Петрову, вынудил следственные органы воздержаться от её ареста.

Многие ожидали, что вернувшийся домой, Георгий откажется от жены и подаст на развод, но капитан Петров был из иного теста. Получив приглашение на торжественное вручение правительственной награды в Дом офицеров, он явился на него с красавицей женой и лично представил её наркому Ворошилову.

Возможно это, возможно назначение наркомом внутренних дел Берии и его знаменитая «оттепель», поставило крест на деле Эльги Петровой. Больше, следственные органы ею не интересовались.

Войну майор Петров встретил под Псковом, от которого отступал до самого Тихвина. Затем участвовал в нескольких попытках прорыва блокады Ленинграда, а когда она наконец-то была прорвана, летом 43-го получил ранение, но остался в строю и продолжил службу.

Вместе со 2-м Белорусским фронтом дошел до Варшавы, где получил тяжелое ранение и был отправлен в тыл. В действующую армию подполковник Петров вернулся только в конце апреля, когда войска маршала Рокоссовского уже добивали разгромленного врага.

Открытая неприязнь трусости, некомпетентности и расхлябанности, в купе с наличием собственного мнения тормозило рост званий и наград Георгия Владимировича. К концу войны, китель подполковника украшал второй орден Красного знамени, орден Александра Невского и медаль «За отвагу».

Вступив в командование полком слишком умный «якут» обрел нового недоброжелателя в лице замполита полка товарища Деревянко. Проигнорировав несколько предложений идейного вдохновителя солдатских масс относительно ведения боевых действий, подполковник получил ответный удар в виде сигнала в особый отдел. В нем, замполит указывал на факт морального разложения командира полка, имевшего связь со своей квартирной хозяйкой Мартой Кнаух.

В мирное время, подобный сигнал имел совершенно иной вес в отличие от военного. За связь с иностранкой можно было загреметь под трибунал, но полковой особист не дал, делу хода. Прошедший всю войну от звонка до звонка он прекрасно разбирался в людях и хорошо видел кто, что из себя представляет. Переговорив с Георгием Владимировичем, особист поставил на письме пометку «неподтвержденные данные».

Отбив очередной наскок Деревянко, Петров взял трубку одного из аппаратов стоящих на столе и стал вызывать командира полковой артиллерии.

— Аристов! Срочно отправь наблюдателя в батальон Симочкина для определения реперов, и будьте готовы открыть огонь по 17 квадрату. Там большое скопление живой силы противника.

— Может, стоит передислоцировать вторую минометную батарею? Времени это займет не много, но прикрыть позиции батальона они смогут.

— Отличная идея. Действуйте майор.

Быстро сделав новую пометку на карте, Петров уже снова держал трубку телефона.

— Дайте дивизию! — потребовал у связистов подполковник, и когда ему ответили, стал неторопливо докладывать.

— Товарищ седьмой, это пятнадцатый. В квадрате 17 немцы атакуют соединения моего полка. По докладу комбата около роты танков и не меньше батальона пехоты. Первая атака врага отбита, есть уничтоженные танки но, зная характер немцев можно с уверенностью сказать, что вскоре они повторят атаку новыми силами. Мною уже отдан приказ полковой артиллерии, поддержать батальон огнем, однако если немцы предпримут массированное наступление, я буду вынужден просить о помощи со стороны дивизии.

— Не пори горячку, Петров, — раздраженно проквакала трубка — не у тебя одного немцы наступают. Час назад они большими силами форсировали Эльбу и теперь рвутся на Виттенберге. Там сейчас такая каша.

Комдив сделал многозначительную паузу, после чего продолжил разговор.

— Что касается тебя, то штаб фронта изначально предполагал нанесение противником второстепенного удара в район Людвигслуста. И нанесен он будет по полку Свириденова, там сейчас тоже стреляют. Так, что против твоего полка идет банальная разведка боем с целью отвлечения сил и внимания.

— Разведка боем с применением танков, в то время когда у немцев каждая машина на счету. Кстати, одна из подбитых моими бойцами машин, «тигр». По-моему это говорит о многом — не сдавался Петров, но его слова были гласом вопиющего в пустыне.

— Ни о чем это не говорит, Петров! Почудилось твоим бойцам! Почудилось, понятно?! Орденов и премиальных денег им захотелось, вот и увидели то, чего нет! Смотри на эти вещи проще и делай правильные выводы! Ты, что — первый год замужем!? — гневно вопрошала эбонитовая мембрана.

— И все же, нельзя исключить, что это не разведка боем, а массированное наступление. В этом случаи мне потребуется поддержка гаубичного полка дивизии.

— Послушай подполковник! Тебе же русским языком сказали — против тебя ведется разведка боем, для отражения которой сил и средств у тебя вполне хватает. Ясно!? — взвился комдив.

— Так, точно. Но может быть, для прояснения обстановки следует провести воздушную разведку? Времени много это не займет, но тогда будет точно ясно, что это.

— Будет нужно, проведем. Это не твоя забота, Петров! Воевать надо, а не рассуждать! — прорычал генерал и разъединился.

— Что нервничает? — сочувственно спросил у Петрова начальник штаба.

— Да, никак не могут определиться, где немцы наносят свой главный удар, здесь или под Виттенберге — ответил подполковник, задумчиво держа трубку в руке и что-то сосредоточенно обдумывая.

— Значит, ещё не настало время для этого — вступил в разговор Деревянко.

— Вы правы, время скорей всего ещё не настало, но мы не можем ждать и гадать на кофейной гуще. — Петров решительно закрутил ручку телефона, — дайте одиннадцатого!

Под этим номером, числился командир гаубичного полка полковник Полупанов, с которым у Петрова были хорошие отношения.

— Михаил Семенович! В семнадцатом квадрате батальон капитана Симочкина атакуют немецкие танки. Полковая артиллерия уже получила приказ и поддержит их огнем, но может случиться так, что потребуется помощь твоих канониров. Все указывает на то, что дело будет жарким.

— Рад бы тебе помочь, Георгий, но без приказа комдива не могу.

— Единственное, что я тебя прошу сейчас, отправить в семнадцатый квадрат толкового офицера наблюдателя. Чтобы когда приказ поступит, не было упущено время.

— Что же, послать наблюдателя я смогу, — согласился Полупанов — лейтенант Скворцов вполне поедет, толковый парень.

— Вот и прекрасно.

Немецкая атака, о которой так упрямо твердил подполковник Петров, не замедлила себя долго ждать. Пополнив свои ряды ещё одним взводом, немецкие танкисты с нетерпением ждали, когда же саперы проделают проход в минном поле. Проклятые русские устроили его так, что ролики полковника Винца не имели возможность для маневра и были вынуждены атаковать только в лоб.

Загнанные в свои бронированные коробки и, не смея высунуть из них носа, они изнывали от жгучего желания скорейшей сатисфакции. К тому же время работало против них. Вперед, вперед, и только вперед. Пока против них только сорок шесть гавриков со стрелковым оружием. Пока на помощь им не подошли противотанковые орудия и легендарные «зверобои». Пока есть ещё возможность раздавить их стальными гусеницами танков и расстрелять из курсовых пулеметов.

Наконец в шлемофонах танкистов прозвучала долгожданная команда «Форвертс!» и их машины устремились в атаку. Поднявшееся из-за горизонта солнце заиграло на бронированных боках танков, и нет-нет да мешая водителям вести машины на позиции противника.

«Тигров», «пантер» и прочих «элефанов» в распоряжении полковника Винца не имелось. Весь танковый зверинец приказал долго жить, но модернизированные старички «Т-IV» в купе со штурмовыми орудиями представляли собой грозную силу.

Быстро и без потерь пройдя минное поле, они устремились на вжавшихся в землю русских солдат. Любой танк, «тигр» или «четверка» страшен для любого пехотинца, будь он новобранец или ветеран. У каждого из них сдают нервы при виде огромной махины, что идущей на прямо тебя с одной только целью — убить, уничтожить, вдавить в землю лязгающими гусеницами. В такой ситуации от человека требуется огромных сил и напряжения, чтобы не потерять голову и не броситься со всех ног от этих чудовищ, а терпеливо ждать их приближения, вжавшись в землю.

Чем меньше оставалось до передней линии русской обороны, тем азартнее водили стрелки стволами своих курсовых пулеметов в поисках цели. Привычно наполовину отжав пулеметные курки, они были готовы скосить любого, кто бросится бежать или просто попытается поднять голову, но таковых, к сожалению, у русских не оказалось.

Их оборона казалось, вымерла перед стремительно наступающими асами панцерваффе. Только изредка било несколько противотанковых ружей в надежде сбить у танка гусеницу или попасть в смотровую щель водителю, но все было напрасно. Ничто не могло остановить этот грохочущий строй танков, штурмовых орудий, самоходок и бронетранспортеров.

Быстро сокращая расстояние до рубежа русской обороны, они уже предвкушали быструю и легкую расправу с его защитниками, как неожиданно на поле боя появились новые действующие лица.

Неожиданно, из-за массивного, обильно покрытого мхом пня, поднялся с фаустпатроном солдат, и на секунду задержавшись, выстрелил по ближайшей к нему машине. Это была короткоствольная самоходка «Штуг», в чей бронированный борт со всего маха врезался маленький смертоносный болид. Взрыв был совсем небольшим. Просто что-то нестерпимо яркое вспыхнуло на броне атакующей машины и больше ничего.

Из небольшого отверстия, что пробил в броне фаустпатрон, наружу не вырвалось ни пламени, ни дыма. Башня и борта казались целыми и невредимыми, но поврежденная самоходка встала как вкопанная, и ни один из её люков так и не открылся, толкаемый руками стремящихся выбраться наружу танкистов.

С идущих по краям боевого ромба бронетранспортеров, в сторону пня сразу ударило несколько пулеметов. Не успевший спрятаться стрелок упал, но дело было начато. Навстречу танкам полетели новые фаустпатроны. Державшие оборону солдаты спешили выложить свой огневой козырь, в надежде остановить натиск панцерваффе, но этого им не удалось сделать.

Не все метатели фаустпатронов были столь же удачливы как первый стрелок. Некоторых из них скосили из своих пулеметов танкисты, прежде чем они успели произвести выстрел. Залпы других прошли мимо или угодили в защитные экраны, установленные по бокам танков. Боевые заряды с грохотом разносили их в клочья, но не наносили никакого ущерба самим машинам. Всего только два танка с тевтонскими крестами окрасились рыжими всполохами огня вперемешку с клубами черного дыма и замерли у переднего края русской обороны, но восемь других машин продолжили свое движение вперед.

Когда они приблизились на расстояние броска, в них полетели гранаты и бутылки с КС, но не каждый бросок достигал своей цели. Огонь курсовых пулеметов, а также сам вид танков, их рев и лязг огромных гусениц сыграл свою роль. Бойцы старшего лейтенанта Степанкова бесстрашно сражались с бронированными монстрами, зачастую жертвуя своими жизнями, смогли остановить продвижение двух самоходок и сжечь одну бронемашину. Подобный результат был бы неплох при отражении лишь одной танковой атаки, но в сочетании с появившейся на поле боя немецкой пехотой, это было началом конца. Оказавшись между двух огней, рота Степанкова была обречена на быстрое и полное уничтожение.

Немецким танкистам казалось, победа близка. Ничто не мешало им растереть в пыль этот рубеж русской обороны и двинуться дальше на восток, неся освобождение милому фатерлянду. Яростно рыча мотором, длинноствольная «Штуга» под командованием унтер-офицера Ранке развернулась и уже была готова произвести окончательный расчет с русскими варварами, как внезапный удар сотряс её могучий корпус. Самоходка качнулась, чуть двинулась вперед, и в это время огненный столб высоко взмыл в голубое небо. Прожорливые языки огня заплясали на корме и рубке «Штуги», извещая об очередном изменении расстановки сил на поле боя.

Посланные на помощь батальону «сушки» старшего лейтенанта Кафтанова, прибыли как нельзя кстати. Быстро оценив ситуацию, две «СУ-85» смело вступили в бой с превосходящим по численности врагом, открыв по нему огонь не прекращая движения. Каждый их выстрел если не приводил к уничтожению врага, то вселял в него страх, ибо нет ничего страшнее для танкиста, чем подставить свою спину под огонь пушек противника.

Как не была сильна любовь к родине в сердцах германских танкистов, ни один из них не попытался вступить в бой с двумя небольшими истребителями танков. Все они дружно устремились прочь с поля боя, предоставив пехоте одной поставленную перед ней задачу.

То количество солдат, которые появились с некоторым опозданием на боле сражения, было вполне достаточно, чтобы уничтожить остатки роты Степанкова даже под защитой двух самоходок. Доблестные воины вермахта справлялись и с более трудными задачами, но неожиданно возникший пушечно-минометный огонь стал непреодолимым барьером на их пути. Умело направляемый офицером корректировщиком, огненный вал заставил немцев отступить.

Радость одержанной победы окрыляет любого командира, несмотря на потери, понесенные его подразделением. В подчинении Степанкова осталось всего тридцать один человек, включая самого командира но, несмотря на это он был готов сражаться и дальше, имея столь могучую поддержку. Каково же было его удивление, когда после похвал и поздравлений, он получил приказ командира полка оставить позицию и скрытно отойти к новой линии обороны.

Изумленный Степанков попытался разъяснить начальству всю ошибочность полученного приказа, однако всю было напрасно. Трубка только властно брякнула «Выполнять!» и замолчала. Как горько и обидно было старшему лейтенанту оставлять этот кусок чужой земли, обильно политый русской кровью. Однако приказ есть приказ, и с трудом сдерживая негодование, Степанков приказал отступить.

Всю справедливость приказа подполковника Петрова Степанков понял только через час, когда вновь разразилась орудийная канонада. Подбитые танки вблизи оставленных позиций были хорошим ориентиром для немецких артиллеристов. Обозленные неудачей, они принялись с остервенением перепахивать то место, где совсем недавно находились остатки роты Степанкова. Глядя на черные разрывы, что густыми столбами взметались посреди наспех отрытых укрытий, можно было не сомневаться, чем завершился бы обстрел, не отдай Петров приказ к отступлению.

Раскаты артиллерийских разрывов ещё продолжались, когда спасители Германии двинулись в новую атаку. Теперь танки и пехота наступали вместе, как в лучшие годы германского блицкрига. Стремясь прорвать русскую оборону во, чтобы то ни стало, Винц рискнул бросить в бой все, что у него только было.

Он прекрасно понимал, что у противостоявших ему русских войск нет крепкой обороны, способной остановить немецких танкистов. Все их прежние неудачи, по мнению полковника, были обусловлены досадным стечением ряда обстоятельств и необычайным везением русских. Требовалось нанести русским один решительный удар и, сломив их сопротивление, занять небольшой городишко Груббе, через который проходило несколько дорог.

По мнению командования, Винцу следовало ещё продвинуться в русский тыл на глубину десяти километров, но полковник уже определил свой рубеж на этот день в виде Груббе.

— Мы уже сделали свой первый шаг, теперь пусть его делают наши новые союзники, англичане и американцы — объявил он своим подчиненным, и те полностью разделяли мнение командира. Воевать с русскими в одиночку было откровенным самоубийством.

Не встретив никакого сопротивления на перепаханной снарядами развилке дорог, танки Винца уверенно приближались к Груббе. Стоявший непроходимой для машин стеной лес послушно расступился, давая боевым машинам простор для маневра.

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что русские приготовили немецким танкистам горячий прием на въезде в Груббе. Поэтому Винц отправил штурмовать городок в лоб пехотинцев, дав им поддержку в виде двух «Хуммелей». Самоходные гаубицы в купе с парочкой бронетранспортеров должны были помочь солдатам если не взломать оборону русских, то отвлечь на себя их внимание. Свои же главные силы танки, полковник решил пустить в обход и атаковать Груббе одномоментно с двух сторон. Высокие и густые кусты, что росли вблизи леса, позволяли провести скрытное сосредоточение перед атакой от глаз противника.

Первыми в бой, полковник бросил отряд бронетранспортеров, приказав им атаковать Груббе с севера. Сам же Винц, возглавил две роты танков, которым предстояло брать городок с юга. Выждав время и дав возможность пехоте и бронетранспортерам втянуться в бой, полковник отдал приказ к наступлению.

Южные подступы к городку пролегали через поля, так и оставшиеся не засеянными по причине войны. Не вспаханные, ровные как стол они не должны были создать особых трудностей танков полковника Винца. Наблюдая за боем из люка своего танка, он справедливо полагал, что для отражения удара русские задействовали все свои силы и максимум, что могло противостоять его панцерваффе, это небольшой заслон с одиночной противотанковой пушкой.

В умозаключении полковника Винца было много верных деталей. Русские действительно бросили против наступающей пехоты и бронемашин много сил, и южные окраины городка обороняли всего два противотанковых орудия, но были свои нюансы. Расчеты этих орудий составляли бойцы, за плечами которых было не одно выигранное сражение с бронированными монстрами господ Порше и Хеншеля. Кроме того, оборону городка держали две самоходки, одна из которых была знаменитый «зверобой». Обнаружив появление танков противника, они подпустили врага поближе, а затем открыли огонь.

В начале боя советским артиллеристам серьезно повезло. Наступая на окраины Груббе, вражеские танкисты неверно выбрали направление своей атаки и любезно подставили свои борта под огонь затаившейся русских орудий. Опытным наводчикам не составило большого труда поджечь ближайшие к себе машины. Когда немцы обнаружили свою оплошность и изменили направление своего движения, четыре танка уже горели, а у пятого была перебита гусеница.

Противостоять идущим на тебя почти двум ротам танков двум противотанковым пушкам, пусть даже с первоклассным расчетом крайне трудно, но присутствие самоходок несколько облегчало эту задачу. Укрывшись за невысокими каменными заборами немецких усадеб, они принялись опробовать на зуб крепость брони танков полковника Винца.

Началось ожесточенное противостояние двух сторон. Одна из них стремилась любой ценой остановить противника и принудить его к отступлению. Другая намеривалась во чтобы то ни стало достичь окраин Груббе и уничтожить засевших там русских. С протяжным свистом в ту и другую сторону летели снаряды, неся с собой смерть и разрушение, круша и уничтожая все, до чего только смогли дотянуться.

Умело укрывшись за массивной каменой стеной одного из амбаров, «сушка» привычно сокращала ряды атакующих машин. Три танка противника были подбиты её метким огнем и горели ярким пламенем. Самоходка намеривалась поразить четвертый, но не успела. Быстрый и верткий «Хетцер» сумел добежать до «мертвой зоны» и атаковал советскую засаду сбоку. С ходу проломив деревянную изгородь усадьбы, он стремительно развернулся и всадил снаряд в бок «сушки». От сильного взрыва самоходку качнуло, а затем, из объятой пламенем машины, стали выпрыгивать русские танкисты.

Обычно в бою, экипажи подбитых машин, как правило, пытались добить, идущие в атаку или держащие оборону пехотинцы. Однако на этот раз, эту миссию решил взять на себя экипажа «Хетцера». Вместо того чтобы продолжить атаку и уничтожить ближайший орудийный расчет русских, они принялись яростно расстреливать танкистов из пулемета установленного на рубке. Свинцовый ливень обрушился на горящую самоходку, безжалостно сражая всех, кто только оказался на его пути. Никто из экипажа советской самоходки не смог спастись, но их смерть не осталась не отомщенной.

Не успел «Хетцер» насладиться своей местью и двинуться дальше, как в его топливный бак угодила противотанковая граната, брошенная одним из державших оборону пехотинцев. И теперь уже сами немцы искали спасение от языков пламени и дыма, но все было напрасно. Каждый, кто сумел выбраться наружу, падал прошитый автоматными очередями.

Наступление танков полковника Винца поддерживала САУ вооруженная 88 миллиметровой пушкой. Могучий «шершень» позже своих проворных бронированных собратьев прибыл на поле боя и сразу же вступил в противоборство с советским «зверобоем» притаившимся за каменным забором усадьбы. Четыре выстрела потребовалось «шершню», чтобы привести к молчанию своего противника, но и сам он, лишился возможности передвигаться, получив снаряд в передний трак.

Едва в огневом заслоне русских образовался провал, Винц немедленно ринулся в него, ведя за собой всех тех, кто уцелел от губительного огня противника. Не останавливаясь ни на секунду, танк полковника пролетел широкий усадебный двор с засевшими там пехотинцами, и выскочил на улицу, намериваясь пробиться навстречу атакующим с севера бронемашинам.

Над невысокими крышами аккуратных немецких домиков отчетливо возвышался шпиль кирхи расположенной в центре городка. Чтобы прорваться туда, Винцу нужно было повернуть за угол и, поддав газу, за пять минут доехать до кирхи. Там в окружении взвода автоматчиков располагался штаб обороны городка.

Положение советских войск в эту минуту можно было смело назвать критическим. На отражение атак противника были брошены последние резервы, но натиск врага не ослабевал, ни на минуту. Не считаясь с потерями, немцы лезли и лезли вперед и были в шаге от того, чтобы сломить защитников Груббе.

Неоценимую помощь в отражении натиска врага, оборонявшимся ротам оказали артиллеристы. Полковая артиллерия и чуть позже присоединившийся к ней гаубичный полк, не позволили немцам реализовать свое численное превосходство. Умело руководимые корректировщиками они не только не позволяли немецким пехотинцам продвинуться вперед, но и успешно боролись с бронетехникой.

Так огнем советских гаубиц один из «Хуммелей» обстреливавший центральный сектор обороны был поврежден, а другой поспешил ретироваться. Не отставали от канониров Полупанова и полковые артиллеристы. Метким огнем их орудий был уничтожен один бронетранспортер и поврежден другой, штурмующий городок с севера. В результате близкого разрыва, осколком снаряда был убит водитель бронемашины. Она беспомощно встала перед самыми позициями русских войск и была добита выстрелом из противотанковой пушки. Все это позволяла батальону держаться, но прорыв танков полковника Винца поставил бы жирную точку в истории обороны заштатного немецкого городка.

Немцы были всего в полушаге от победы, но как это часто бывало на войне, в дело вмешалась госпожа Случайность. Когда грозно ревя мотором, командирский «T-IV» выскочил на перекресток и браво развернувшись, покатил вперед, его ждал неприятный сюрприз.

Вместе с церковным шпилем в танковом перископе, Винц заметил немецкий бронетранспортер, что стоял в самом конце улицы. Сам по себе SdKfz 7 был мало чем примечателен, но за ним виднелся до боли знакомый силуэт зенитной пушки, прозванной в германских войсках «ахт-комма-ахт».

Брошенная частями вермахта во время майского отступления, зенитка долго стояла без дела, пока по приказу подполковника Петрова не была возвращена в строй, в качестве трофея. За день до наступления немцев установку укомплектовали расчетом, был пополнен её боезапас, и в срочном порядке она была отправлена в Груббе.

По горькой иронии судьбы, именно при помощи 8,8 см пушки, немцы всю войну боролись с русскими танками. Теперь, произведение «Рейнметалл» смотрело прямо в створ танка Винца и в его добрых намерениях не приходило сомневаться.

Будь на месте полковника простой обер-лейтенант или даже унтер-офицер, возможно у танка и был шанс выиграть дуэль с зенитным орудием. С одного выстрела было вполне возможно уничтожить зенитку или вывести из строя её боевой расчет, а затем добить примолкшее орудие. Для этого нужна была быстрота в исполнении и благосклонность господа Бога.

В притертом экипаже командир и стрелок поняли бы друг друга с полуслова, однако на месте командира находился оберст и это, сгубило дело. Пока стрелок в уставном порядке докладывал господину полковнику об опасности и, получив приказ, рапортовал начальству о своей готовности к его исполнению, драгоценные секунды были безвозвратно утрачены. Чуть вздрогнув стволом, зенитка стала выплевывать в направлении танка противника снаряды и боевая карьера полковника Винца, была прекращена.

Такая же судьба постигла две другие машины, что шли вслед за своим командиром. Один из танков успел развернуться и дать залп по зенитной установке, но снаряд прошел мимо, а русские артиллеристы не промахнулись. Сначала один, затем другой танк вспыхнули от попадания прямой наводкой.

Чуть более удачливыми своих собратьев оказались «Штуги». Увидев внезапную гибель товарищей, самоходчики решили идти в обход вражеской позиции. Проломив дощатый палисад и разворотив цветочные клумбы, они въехали в проем между домами, из которого открыли по врагу огонь.

С первого же выстрела им удалось поразить водительскую кабину бронетранспортера, из которой повалил густой черный дым. Его разлетавшиеся в разные стороны клубы помешали самоходкам дать прицельно второй залп. Их снаряды угодили в стену близлежащего дома, отчего ударная волна качнула бронетранспортер. Его кузов наехал на зенитный лафет, но это не помешало орудию вести ответный огонь.

Не имея возможности точно определить расположение врага, советские зенитчики вели огонь практически вслепую, и им повезло. Один из их снарядов попал в немецкую самоходку и огонь с дымом от вспыхнувшего пожара полностью выдал её месторасположение.

Возможно оставшемуся в живых экипажу «Штуги» удалось бы подавить зенитную батарею русских, но у немецких танкистов сдали нервы. Вид трех подбитых танков с горящими телами экипажа на земле, а также гибель соседней самоходки крайне отрицательно воздействовал на душевное состояние экипажа самоходки. Смерть ощутимо заглянула танкистам в очи, они благоразумно предпочли ретироваться.

После отбития танковой атаки, немцы ещё около часа пытались взять штурмом Груббе, но безрезультатно. Враг был отбит на всех направлениях, с большими для него потерями. На передовой наступило затишье, в то время как штабах работа закипела с удвоенной силой. Вышестоящие штабы требовали от нижестоящих незамедлительного отчета и потому телефоны звонили не умолкая. Победные реляции, несомненно, грели все начальственные сердца, но чем был выше ранг доклада, то тем меньше похвалы и больше требовательности присутствовало в разговоре.

— Ты мне скажи, на каком основании без согласования со мной и штабом армии, ты задействовал полк Полупанова!? — гневался на Петрова комдив.

— Решение о вводе в бой гаубичного полка полковника Полупанова было принято мной лично, исходя из сложившейся обстановки. Получить на это ваше согласие или согласие штаба армии я не мог, из-за технических нарушений на линии и выставлением противником больших радиопомех.

— Не морочь мне голову своими техническими нарушениями, Петров! Без согласия вышестоящего командира ты не имел права втягивать в бой полк Полупанова, а я тебе в этом тебе отказал, категорически!! Забыл или напомнить!!?

— Все решали минуты, товарищ генерал! Не выстави Полупанов вовремя огневой заслон, мы бы, не смогли удержать Груббе. Пользуясь своим численным преимуществом, противник бы выбил нас из городка и, выйдя на оперативный простор, пошел бы гулять по нашим тылам. Благодаря меткому огню артиллеристов полковника Полупанова уничтожены две самоходные гаубицы и не меньше роты солдат противника. Считаю, необходимым представить их к награде, товарищ генерал.

— Какие ещё к черту награды!? Ты мне тень на плетень не наводи! Нечего прикрывать свои ошибки и самоуправство важностью момента. К началу штурма Груббе, ты перебросил Симочкину самоходки и противотанковые пушки. Этого достаточно для отражения наступления немцев. Достаточно! И это не только мое мнение! — продолжал распекать комдив Петрова.

— Для отражения лобовой атаки противника сил действительно достаточно. И если бы они атаковали только в лоб, мы бы их разбили своими силами, товарищ генерал. Но вся беда в том, что немцы атаковали нас сразу с трех сторон и для их отражения, мне потребовалась поддержка артиллерии, включая полк полковника Полупанова. Только благодаря нашим совместным усилиям Груббе по-прежнему в наших руках, немцы потеряли убитыми до двух рот солдат, а также одиннадцать бронемашин и девятнадцать танков и самоходок.

— Все это конечно хорошо, но за свое самоуправство, ты вместе Полупановым ответишь перед трибуналом! — комдив хотел продолжить свою гневную тираду, но звонок из штаба фронта заставил его прекратить разнос чересчур самостоятельного комполка.

— Ну, как? — многозначительно спросил подполковника начштаба — сердятся за привлечение Полупанова?

— Благодарят, за подбитые танки и требуют удержать Груббе любой ценой — буркнул Петров, склонившись над картой.

— Шутки шутишь, Георгий Владимирович, смотри. Комдив человек памятливый, не любит чужого самоуправства — предостерег подполковника начштаба.

— Только не говори мне, Василий Маркелович, о том, что я поступил неправильно, не получив добро от комдива. Ты лучше меня знаешь, что без согласования с начальником штаба армии он и шага не сделает. И значит, сначала мне нужно было доказывать правоту своих действий комдиву, а потом ещё и Гавриленко. В мирное время на маневрах я так бы и поступил, но только не тогда, когда от быстроты принятия решения зависят людские жизни и результат всей операции.

Начштаба хотел, что-то возразить, но Петров решительно хлопнул рукой по столу.

— Давайте работать. И так. Немцы вскрыли присутствие у Груббе нашей артиллерии и, скорее всего часа через полтора ударят по нам авиацией. Попытаются максимально ослабить наше огневое прикрытие, после чего предпримут новую атаку.

— Почему через полтора? — усомнился Деревянко.

— Пока подсчитают потери, доложат, примут решение и свяжутся с летчиками, как раз в полтора часа и уложатся. Типичный шаблон немецкой атаки — учтиво пояснил ему Петров.

— Мне кажется, вы недооцениваете способности немцев. За все годы войны с нами, они хорошо доказали, что являются опасным противником.

— Немцы, действительно серьезный противник, однако не следует чересчур преувеличивать их способности. Я воюю с самого начала войны и со всей ответственностью могу сказать, что немецкие генералы в основном воюют по шаблонам, которые легко просчитываются. И противостоящий нам сейчас немецкий командир не исключение.

Подполковник высказал своей вердикт с такой уверенностью и убежденностью, что замполит не рискнул продолжить доказывать свою правоту.

— Значит, через полтора часа они обрушат на нас авиацию и наша главная задача свести к минимуму потери среди артиллеристов. За канониров Полупанова я спокоен. Позицию они не меняли и маскировка у них поставлена что надо. А вот у наших полковушек её наверняка нет. Николай Иванович, — обратился Петров к Деревянко, — отправляйтесь к Аристову, проконтролируйте проведение маскировочных работ, а затем доложите мне по телефону. Постарайтесь довести до личного состава батарей важность исполнения этих работ. Их огонек, нам сегодня ещё очень понадобиться.

— Есть — без особой радости ответил замполит. Покидать штаб в самый разгар боя Деревянко не хотелось.

Прогноз подполковника Петрова относительно действий противника частично оправдался. Он угадал время нанесения нового удара, но ошибся в его исполнителе. Не имея в своем распоряжении авиации, немцы обрушили на Груббе шквал огня из подтянутых к нему пушек и минометов. В течение пятидесяти минут германские артиллеристы утюжили маленький германский городок, в котором жили исключительно добропорядочные немецкие бюргеры.

Снаряды разрушали дома, перепахивали грядки, клумбы, булыжные мостовые, сносили ограды и прочие постройки. С сугубо немецкой аккуратностью и педантичностью уничтожалось все, где, по мнению наблюдателей, могли разместиться советские пулеметчики или засесть автоматчики. Огненной метлой, проходили германские артиллеристы места возможного расположения минометных и орудийных расчетов противника, стремясь максимально ослабить русскую оборону.

Обстрел площадей был проведен основательно и без малейшей поблажки для противника, но как оказалось с минимальной результативностью. За полчаса до начала обстрела коварные русские отвели свои подразделения из западной части Груббе, оставив в ней лишь наблюдателей.

Возможно, у бросившейся в атаку немецкой пехоты и был небольшой шанс упредить противника в развертывании своих главных сил на переднем рубеже. Бежали вперед они довольно бойко, не рассчитывая встретить серьезного сопротивления, но камнем преткновения стал один единственный человек — лейтенант Скворцов.

Укрывшись в наспех отрытой щели, он вместе с наблюдателями мужественно переждал обстрел. Рискуя ежесекундно быть убитым, он мужественно прикрывал своим телом рацию, старательно защищая её от камней и кусков земли, все норовивших свалиться в небольшую ямку.

Когда наполовину оглохший от взрывов и ослепший от клубов пыли, лейтенант услышал сигнал тревоги, он с трудом распрямил свое затекшее тело и покинул укрытие. Прижав одной рукой рацию и сжав в другой бинокль, Скворцов укрылся за грудой битого кирпича, ещё час назад бывшего стеной коровника и стал корректировать огонь советских гаубиц.

Из-за грохота многочисленных выстрелов и радиопомех в телефонной трубке его часто было плохо слышно, но это нисколько не сказалось на окончательном результате его деятельности. Канониры полковника Полупанова сначала основательно опустошил атакующие цепи немцев, а затем при поддержке полковых орудий прочно прижали их к земле своим огнем. Наступление на Груббе оказалось под угрозой.

Стремясь выправить положение, генерал Демельхубер отдал приказ своим артиллеристам начать контрбатарейную борьбу. Притихшие было немецкие орудия, вновь грозно загрохотали из-за леса, стремясь привести к молчанию советских артиллеристов, но из этого ничего хорошего не вышло.

Готовясь к нападению, англичане предполагали застать советские войска врасплох и потому не снабдили дивизионы своих новых союзников звукоулавливающей аппаратурой. Из-за этого германские ландскнехты вели свой огонь исключительно наугад, тогда как подопечные Полупанова точно знали месторасположение своего противника. Прошло всего двадцать минут ожесточенного противостояния, и немецкие расчеты должны были вынуждены ретироваться. Уж слишком близко рвались рядом с ними русские снаряды, иногда даже накрывавшие прямым попаданием и орудийные расчеты.

Воспользовавшись тем, что заградительный огонь советских батарей ослаб, генерал Демельхубер предпринял попытку переломить ход сражения в свою пользу. С этой целью он ввел в бой свой последний резерв, остатки танкового отряда Винца. По хорошему счету, танкистам нужно было дать отдохнуть, прийти в себя, но фельдмаршал Шернер уже дважды выказывал генералу свое недовольство и он был вынужден послать их на верную смерть.

Появление танков моментально преобразило картину боя. При виде их понуро уткнувшиеся носом в землю земле солдаты приободрились, вскочили и без всякого понукания со стороны офицеров бросились в атаку. Несмотря на то, что русские пули и снаряды наносили их рядам ущерб, немецкие пехотинцы упрямо бежали вперед, громко по привычке крича призыв: «Хайль!». Бой за Груббе разгорелся с новой силой. Теперь чаша весов стала склоняться в сторону немцев, но за это было заплачено высокой ценой.

Пять из семи боевых машин, что были брошены генералом Демельхубером в бой, навсегда угрюмо застыли на обочине дороги, искореженные прямым попаданием снаряда или фаустпатрона. Экипажи двух самоходок инсценировали отказ техники, и трусливо вышли из боя. Почти каждый третий из немецких пехотинцев был либо ранен, либо убит, либо контужен, но все-таки они почти достигли окраин Груббе.

Казалось ещё чуть-чуть и враги, сойдутся в рукопашной, где численный перевес немцев скажет свое слово, однако этого не произошло. Продолжая оставаться на своем боевом посту, лейтенант Скворцов успел перенести огонь с дальних реперов на ближние подступы русской обороны. Для того, чтобы забросать русские пулеметы гранатами и совершить решающий бросок, немцам не хватило всего несколько минут. Смертельный шквал советских снарядов и мин сначала остановил их у последней черты, а затем обратил в повальное бегство.

Новая победная реляция от подполковника Петрова несколько изменила настрой у высокого начальства. Оно уже не гневалось и не пугало проштрафившегося комполка всевозможными карами, но на этом дело и закончилось. На настойчивую просьбу Петрова прислать ему подкрепление генерал ответил отказом, не вдаваясь в подробности.

— Вот, что интересно получается. Полковник Аслямов, подкрепления не просит. Полковник Княжко, подкрепление не просит, один только подполковник Петров просит подкрепление. Нет у меня резервов. Своими силами надо обходиться — наставительно произнес генерал, подражая образу фельдмаршала Кутузова из одноименного фильма не так давно показанного в дивизии.

По мнению комдива сказанные им слова должны были оказать на Петрова нужное воздействие. Он должен был проникнуть и осознать всю сложность и ответственность сложившегося в дивизии положения, но его старания пропали даром. Несносный «якут» продолжал настойчиво доказывать генералу свою правоту, чем вызвал раздражение комдива.

— По всем признакам немцы на твоем участке фронта выдохлись и больше наступать не будут. Так что твоя основная задача продержаться до вечера, а там посмотрим по обстановке. Может быть, тогда и поможем, чем сможем. Ясно?!

Подполковника очень подмывало ответить трехэтажным матом, но все, что он мог себе позволить, так это глухо буркнуть «ясно» и зло бросить трубку на рычаги аппарата. В отличие от своего собеседника, он хорошо понимал что, начав боевые действия, немцы не успокоятся, и наверняка ещё будут атаковать боевые порядки его полка.

Получив начальственный отказ, Георгий Владимирович принялся лихорадочно латать свой передний край обороны, пользуясь затишьем. Не слушая предостережения начштаба, он снимал с малозначимых направлений обороны полка, где взвод, где полроты отправляя их в потрепанный батальон Симочкина. От своего первоначального состава он сохранил чуть больше половины своего состава и нуждался в пополнении.

Постоянно поддерживая связь с батальонами, нанося на карту все новые и новые обозначения, Петров напряженно ждал дальнейшего развития событий. Уже было пять часов вечера, когда противник выложил на стол свой последний козырь в этом сражении. Не отступив ни на шаг от своей привычной тактики, в начале атаки немцы обрушили на позиции советских войск град снарядов. Однако, опасаясь ответного удара, сократили время артобстрела до пятнадцати минут.

Стремясь нанести советским солдатам максимальный урон, они ударили по городку из всех своих минометов, полевой артиллерии и даже из гаубиц. Втиснувшись в прокрустово ложе времени, артиллеристы генерала Демельхубера громили и коверкали все то, что ещё только уцелело от их предыдущих обстрелов. Испытанию на прочность было подвергнуто буквально все, что могло послужить укрытием для советских бойцов. Разрушительный смерч вновь и вновь проходил по истерзанному войной городку, окончательно превращая его строения в руины. Весь передний край русской обороны окутался огнем и дымами, но все усилия немцев вновь пропали даром. Подполковник Петров вновь отвел своих солдат с передовой, и они почти не пострадали.

Куда больший урон батальон понес, когда в бой вступили истребители с разноцветными кругами на крыльях и фюзеляже. Вынырнув из-за леса сразу после окончания артподготовки, они обрушили мощь своих многочисленных пушек и пулеметов на защитников Груббе. Лихо, выписывая восьмерки и круги в небе над городком, вражеские летчики буквально устроили охоту на советских солдат спешивших вернуться на переднюю линию обороны.

Стоявшая вблизи кирхи зенитная установка смело вступила в бой с врагом. Не обращая внимания на значительное превосходство англичан, зенитчики пытались, если не отразить налет, то хотя бы, не позволить королевским самолетам вольготно летать над городком. Они даже смогли подбить один из истребителей, но долго противостоять многочисленному врагу не смогли. Две пары истребителей одномоментно атаковав зенитный расчет, буквально изрешетили его пулями и снарядами.

Но не все было британскому коту или вернее сказать, льву, масленицей. Куда более скромные успехи были у тех самолетов, что совершили налет на позиции советской артиллерии. Гаубичный полк Полупанова и полковые батареи Петрова были так хорошо скрыты от взора врага маскировочными сетями, что англичане не смогли их сразу обнаружить. Зато сами «Спитфайры» и «Мустанги» были хорошо видны зенитных расчетов прикрытия.

Без какой-либо спешки и торопливости, они обрушили на асов противника мощь своих сдвоенных установок. За одну минуту перед атакующим строем англичан вырос огневой заслон, ставший неодолимой преградой для них. Множество тонких серебристых нитей подобно огромной смертоносной косе пронеслись по небу, безжалостно срезая с него творение человеческих рук. Сначала один, потом другой самолет, выбросив темный шлейф дыма, стал сваливаться в крутое пике.

Наткнувшись на плотный заградительный огонь, британцы сломали строй и бросились врассыпную, не утратив при этом боевого пыла. Озлобленные и разъяренные, подобно человеку, наступившему голой ногой на ежа или колючку, они уходили на разворот, чтобы поквитаться с дерзким обидчиком.

Асы туманного Альбиона уже выходили на угол атаки, решая, как им будет удобнее атаковать врага, когда вновь попали под удар русских, но теперь со стороны воздуха. Неизвестно откуда взявшиеся самолеты с красными звездами на крыльях смело атаковали англичан, зайдя им в хвост сверху. Увлекшись атакой русских зениток, королевские пилоты прозевали появление противника, за что и поплатились несколькими сбитыми машинами.

Завязалась яростная схватка, из которой британский лев был должен ретироваться. Покидая небо над Груббе, англичане очень надеялись, что советские истребители продолжат преследование. И тогда можно будет либо навести их на огонь своих зениток или подставить под удар уже летящим на перехват эскадрильям истребителей. План был очень заманчивым и вполне реалистичным, но русские не поддались на эту уловку. Четко выполнив приказ командования, они защитили свои сухопутные войска от удара с воздуха и вернулись на аэродромы.

Тем временем события вокруг маленького германского городка стремительно развивались. Не успело очиститься небо над Груббе, как бой вступили танки. Один за другим к городку устремились хорошо знакомые советским солдатам танки «Матильды», так же как и самолеты, украшенные разноцветными кругами на броне. Дело стало принимать скверный оборот, и было совсем не ясно, смогут ли на этот раз, уставшие и израненные защитники Груббе остановить противника. Напряжение среди них нарастало с каждой минутой.

— Два, пять, восемь, шестнадцать — пересчитывали бойцы бронетехнику противника, с тревогой поглядывая в сторону «зверобоя», притаившегося в засаде. Это была единственная уцелевшая самоходка из отряда старшего лейтенанта Кафтанова, все другие машины были либо повреждены, либо подбиты.

Трудно было представить, что она сможет остановить натиск во много раз превосходящего по численности врага, но это произошло. Укрывшись от посторонних глаз за кирпичной стеной амбара, самоходка уверенно гвоздила по медленно ползущим танкам противника, поражая их раз за разом.

Нет ничего приятнее в бою, чем вид поверженного противника, перед которым ещё минуту назад трепетало твое сердце. В начале стрельбы «зверобоя» пехотинцы лишь переговаривались между собой настороженными междометиями, но после третьего подбитого танки раздались восторженные крики. Сначала они были единичными, но затем солдат словно прорвало и они, стали громко приветствовать самоходчиков.

— Молодцы! Ай да умницы! Как чешут, любо дорого смотреть! Братцы, так они нас без работы оставят! — кричали солдаты после каждого удачного выстрела «зверобоя», отставляя в сторону гранаты и бутылки с зажигательной смесью.

В этот раз самоходчики действительно оставили пехотинцев без работы, уничтожив тринадцать танков противника. Вслед за немецкими панцерваффе, сожженные британские «Матильды» украсили пейзаж на подступах к Груббе.

До наступления темноты, немцы ещё трижды атаковали полк Петрова, и с каждым разом их было все труднее и труднее отражать. На все просьбы подполковника об оказании помощи, командующий дивизией твердил только одно: «Держаться, держаться». Только поздно вечером, в распоряжение Петрова прибыла рота автоматчиков, но её появление не повлияло на общее положение дел.

Во время последней атаки, под прикрытием ночных сумерек немцам все же удалось зацепиться за западную часть городка, особенно сильно пострадавшей в результате боев. Захваченные противником руины были малопригодны для обороны и поэтому, Петров не стал предпринимать попытку отбить их. Отойдя к центру городка, русские образовали новую линию обороны. Крепость её была незамедлительно продемонстрирована неприятелю, попытавшемуся развить успех своего наступления и захватить кирху.

Подобное завершение сражения вполне устраивало обе противоборствующие стороны. Генерал Демельхубер наконец-то смог отрапортовать фельдмаршалу Шернеру о выполнении задачи дня захвата Груббе. Точно также и подполковник Петров с чистой совестью доложил командующему, что его приказ выполнен, полк продержался на занимаемой позиции до наступления ночи и теперь ждет обещанного подкрепления.

Имя подполковника Петрова, полк которого уничтожил сорок два танка и самоходных орудий противника, не раз упоминалось в оперативных сводках этого дня. Последний раз его имя промелькнуло в разговоре командарма 49-й армии с командующим фронтом.

— Правда, сорок два танка уничтожено? Все верно? — переспросил командарма Рокоссовский.

— Эти сведения указаны в донесении командира дивизии Горчакова, со ссылкой на рапорт комполка, товарищ маршал. В полк подполковника Петрова ездил начальник оперативного отдела штаба армии полковник Овцын. Он лично видел только одиннадцать подбитых танков противника. Остальные разглядеть не смог, так как прибыл в полк поздно вечером. Ещё есть косвенное подтверждение от летчиков, прикрывавших полк с воздуха. Согласно их рапортам они наблюдали не менее двадцати уничтоженных машин немцев на подступах к Груббе.

— За такие успешные бои, обязательно награждать надо! Пишите представление на Петрова, военный совет фронта поддержит.

— Да видите ли какое тут дело, Константин Константинович. Вместе с донесением, командир дивизии подал рапорт на подполковника Петрова, обвинив его в нарушении субординации и самоуправстве во время боя. В связи с этим, военный совет армии не готов ходатайствовать перед фронтом о награждении подполковника Петрова — со вздохом пояснил Гришин.

— А в чем конкретно проявилось его самоуправство? — удивился маршал, точно знавший, что сорок два танка на войне просто так не подбивают.

— Без ведома и согласия командира дивизии, подполковник самовольно ввел в бой приданный дивизии гаубичный полк. Сам Петров объясняет свои действия тем, что не смог связаться с Горчаковым и был вынужден действовать самостоятельно исходя из обстановки. Один из его батальонов был атакован превосходящими силами противника, пехотой с танками, и только поддержка гаубичного полка помогла отразить атаку противника.

— Ну а сам ты, Иван Тихонович, как оцениваешь действия подполковника? Прав он или комдив? — напрямую спросил генерала Рокоссовский и командарм напрягся.

— Да как вам сказать, товарищ маршал. Я не исключаю, что действия подполковника Петрова действительно могли быть обусловлены сложившимися обстоятельствами. Ведь главный удар немцев как-никак пришелся именно на его полк. Однако командир дивизии и прежде жаловался мне на Петрова, который с момента вступления в должность, постоянно с ним пререкался. Очень уж неуживчивый человек, этот наш якут — подытожил командарм, полагая, что тема о награждении строптивого комполка закрыта, однако у маршала оказалось иное мнение.

— Якут? Какой якут? Подполковник Петров? Как его зовут? Георгий Владимирович? — забросал вопросами генерала Рокоссовский. В трубке было хорошо слышно, как застигнутый врасплох Гришин торопливо листал бумаги, а затем подтвердил догадку командующего фронта.

— Так точно, товарищ маршал. Подполковник Петров Георгий Владимирович — осторожно доложил командарм.

— Я хорошо знаю подполковника Петрова по ноябрьским боям под Варшавой. Толковый и грамотный мужик. Только почему он подполковник? Хорошо помню, что перед отбытием с фронта подписывал ему представление на полковника.

— Не готов ответить на ваш вопрос, товарищ маршал. Если надо, то я немедленно уточню и сразу же доложу вам.

— Не надо. Петров по ранению был отправлен в госпиталь, в Москву, а там скорей всего представление канцелярия заиграла, — Рокоссовский оторвался от аппарата и обратился к стоящему рядом адъютанту, — срочно сделайте запрос кадровикам относительно представления на подполковника Петрова Георгия Владимировича.

Затем придвинул к уху трубку и с интересом спросил у Гришина: — Так как военный совет армии намерен наказать подполковника Петрова?

— Военный совет армии ещё не принял окончательного решения по подполковнику Петрову, товарищ маршал — замялся командарм, — надо всесторонне разобраться с этим вопросом.

— Вот и хорошо, разбирайтесь. А пока поздравьте его от моего имени с награждением орденом Кутузова 3 степени. Военный совет фронта считает, что командиров, чьи подчиненные подбили сорок два танка противника и не допустили прорыва обороны, следует достойно поощрять. — Рокоссовский замолчал, а затем добавил. — У нас с вами впереди трудные дни… Очень трудные дни. Надеюсь, вы меня правильно поняли.

Решение маршала о награждении Петрова высоким полководческим орденом было продиктовано отнюдь не простым желанием, навести справедливость в отношении незаслуженно обиженного человека. Час назад Рокоссовский докладывал Сталину о положении дел на фронте. Верховный внимательно выслушал маршала, а затем сказал: — Все это очень хорошо, товарищ Рокоссовский но, к сожалению, мы не добились того, чего хотели добиться. Согласно последним сведеньям разведки, господин Черчилль с самого начала был настроен на полномасштабные военные действия против нас — с сожалением констатировал Сталин.

— Наш стратегический посыл оказался не совсем верным, но у нас есть ещё время и возможности для его исправления. Ставка считает необходимым нанесение по войскам Шернера контрудара силами 49-й армии с последующим переходом соединений фронта в контрнаступление по направлению Гамбург и Киль. Директива об этом уже Вам отправлена. Учитывая всю сложность поставленной перед Вами задачи, принято решение передать в ваше распоряжение 5-ю танковую армию, а также 2-ю и 11-ю гвардейские армии из состава 3-го Белорусского фронта в качестве оперативного резерва. Согласно поступившим в Ставку сообщениям их переброска в ваш оперативный тыл началась три часа назад — Сталин замолчал, давая возможность маршалу переварить услышанные новости, а затем продолжил.

— По утверждению представителей Генерального Штаба, англичане в отличие от немцев и французов традиционно считаются для нас неудобным противником. Надеюсь, что это досадное суеверие не помешает вашим войскам выполнить приказ Ставки?

— Нет, не помешает, товарищ Сталин, — без малейшего раздумья ответил Рокоссовский. — Англичане действительно хорошие солдаты и две прошедшие войны это наглядно показали. Однако наш солдатский долг бить любого врага, который посягнул на нашу советскую Родину и мирную жизнь трудового народа. Командование фронтом сделает все возможное и невозможное, для выполнения поставленной перед нами задачи.

Голос командующего фронта звучал твердо и уверенно, и это придало Верховному хороший заряд бодрости, которая так необходима в трудные часы.

— Вы, очень хорошо сказали, Константин Константинович. Лучше и не скажешь. Я очень надеюсь на Вас и Ваших подчиненных. Сейчас нам как никогда прежде, нужна сокрушительная победа над врагом. Чем быстрее мы сможем лишить господина Черчилля его опасных иллюзий, тем скорее будет потушен этот опасный пожар, и мы сможем вернуться к мирной жизни.

— Я вас очень хорошо понял, товарищ Сталин. Можете на меня положиться.

— Большое спасибо, от меня и от всего советского народа, Константин Константинович. Успехов Вам. Я очень на Вас надеюсь, до свидания.

— До свидания, товарищ Сталин — сказал Рокоссовский, с тяжелым сердцем кладя трубку ВЧ. Не нужно было быть большим провидцем, чтобы понять, что солдат его ждали серьезные бои. Как и два года назад им предстояло вновь наступать на запад, платя за каждый пройденный вперед метр платить своими жизнями, ради мира на земле. И самым лучшим стимулом для солдат вновь шагнувших навстречу смерти, по твердому убеждению Рокоссовского была справедливая оценка их мужества и умения, бить врага и уничтожать его танки. Такова была жестокая диалектика войны, и её невозможно было изменить.

Глава V. Время принятия решений

В течение всего дня 3 июля в кабинет Сталина шел нескончаемый поток посетителей, вызванных в Кремль в связи с началом военного конфликта с бывшими союзниками на территории Германии. Вновь, как в кризисном сорок первом году заседание Ставки Верховного командования, сменяло заседание комитета обороны, вслед за которым начинала работу специальная рабочая группа по тому, или иному вопросу. Затем следовали доклады представителей различных наркоматов, после этого наступал двадцати минутный перерыв на обед, и все начиналось сначала в неослабевающем темпе.

Сидевший в приемной дежурный секретарь бисерным подчерком аккуратно заносил в журнал посещения фамилии тех, кто переступал порог сталинского кабинета. Педантичный служака, он привычно фиксировал время входа и выхода тех, на чьи плечи легло тяжелое бремя новых горьких испытаний.

До самого вечера у Сталина сохранялась определенная надежда, что военное противостояние с бывшими союзниками удастся остановить на уровне приграничного конфликта. Для одетого в военную форму шестидесяти пятилетнего человека, стоявшего во главе Советского Союза, мир был важен и необходим как никогда прежде. Ради его сохранения, он был готов закрыть глаза на мерзкие происки со стороны бывшего союзника и даже на небольшое пролитие крови. Однако последние сведения, полученные из Америки по каналам разведки, полностью похоронили эти надежды.

Читая стенограмму переговоров эмиссаров Черчилля в Нью-Йорке, добытую, что называется со стола британского премьера, советский лидер все больше и больше мрачнел. Уж слишком высокие преференции и бонусы получали денежные магнаты от развязывания военного конфликта между странами победителями. Утверждение господина Даннинга, о том, что нет в мире такого преступления, на которое бы не пошли капиталисты ради получения прибыли в 300 % даже под страхом смертной казни, в очередной раз получило своё подтверждение.

Трудно, невыносимо трудно долгое время ходить в туго застегнутом мундире, испытывать множество трудностей и лишений ради достижения победы над врагом и наступления мира. Но во стократ труднее, после того как ты наконец-то распахнул мундир и вздохнул полной грудью воздух мирной жизни, нужно вновь застегивать его обратно.

Именно такое духовное мучение испытал Сталин в этот бесконечно длинный, июльский день. Добившись победы над Гитлером, он искренно понадеялся, что с войной в Европе покончено и, не дожидаясь замирения в Азии, поспешил начать лечение ран нанесенных советскому народу проклятой войной. Уже были готовы планы по восстановлению страны на ближайший период, отданы необходимые распоряжения и разосланы правительственные циркуляры. Мирная жизнь начала вступать в свои права, и вдруг все приходилось сворачивать и вновь заниматься так постывшей войной.

Вновь переходя от планов мирного созидания к решению военных нужд, Сталин был уверен, что этот процесс не принесет ему трудностей, но воздух мирной жизни сыграл с советским вождем злую шутку. Привычно уходя с головой в работу, он неожиданно получил жесткий укол со стороны своего здоровья. Не столько от решений многочисленных проблем порожденных конфликтом, сколько от душевного разлада, к концу дня у Сталина сильно заболела голова, и он был вынужден обратиться к докторам.

Срочно прибывший эскулап измерил у вождя давление и без долгих колебаний и размышлений посадил на шею своего пациента несколько медицинских пиявок. Настороженно относясь к достижениям современной химии и фармакологии, всегда Сталин отдавал предпочтение природным средствам. По этой причине, увешенный мирными кровососами, он просидел сорок минут в комнате отдыха, прежде чем смог вновь приступить к работе.

Последними кого он принял в этот день, были генерал армии Антонов, начальник внешней разведки НКГБ генерал-лейтенант Фитин и полковник Скворцов, начальник аналитической службы оперативного отдела Генерального штаба. Именно после разговора с этими людьми, советскому вождю и предстояло определить свои действия на ближайшие и все последующие дни этого месяца.

Четыре года назад коварные англосаксы сумели столкнуть Россию и Германию в войне, которая по своим масштабам ужасов и потерь превзошла все прежние войны мира. Тогда, Лондон и Вашингтон надеялись, что в ожесточенной борьбе Сталин и Гитлер полностью обескровят друг друга и станут покорными их воле. Однако все пошло совсем не так, как ожидали и планировали по обе стороны Большой Лужи. Вопреки прогнозам и предсказаниям всевозможных экспертов и знатоков, советская Россия вышла из этой схватки сильной и мощной державой и стала на равных говорить с Англией и Америкой.

Подобное завершение войны никак не мог устроить представителей англосаксонского мира, вложивших в неё огромное количество денег и материальных средств. В своем нынешнем состоянии Россия представляла смертельную угрозу англосаксонскому миру, и её следовало устранить раз и навсегда. Весь вопрос заключался в том, когда начинать против неё новую войну. Сейчас, по горячим следам или немного погодя, поднакопив для этого побольше средств и ресурсов.

После недолгого колебания было решено не давать Москве мирной передышки и попытаться уничтожить её, втянув в новую затяжную войну. Заставить русского медведя полностью исчерпать все свои людские и материальные ресурсы и раз и навсегда разрешить «русский вопрос» по выгодному для всех сценарию.

Благодаря блестящей работе советских нелегалов Сталин оказался в курсе всех черных дел Черчилля и стоящих за ним кругов. Он всеми силами, пытался не допустить вооруженного противостояния между союзниками по антигитлеровской коалиции, но обстоятельства оказались сильнее его. Тяжкое бремя войны вновь нависло над Россией и единственным способом избавиться от него, была быстрая победоносная война. Только молниеносное поражение англичан могло принудить их сесть за стол переговоров о мире, который так был нужен советскому народу.

Так или примерно так думал Сталин, терпеливо ожидая пока Антонов, расстелет на столе принесенную с собой карту и, привычно взяв в руки указку, не начнет подводить итоги дня. Из прежних докладов генштабиста он уже знал приблизительно положение на фронтах. Оно было не таким ужасным, как в июне сорок первого, но при этом, не давало излишнего оптимизма.

— Подводя итоги сегодняшних боев, можно с уверенность говорить, что противник не смог выполнить своих первичных задач, товарищ Сталин. На обоих участках своего наступления, немцы смогли продвинуться вглубь нашей обороны на два-три километра, а в некоторых местах до четырех-пяти километров. Во всех случаях боевого столкновения наши войска оказывали противнику ожесточенное сопротивление, в результате которого он понес значительные потери в живой силе и боевой технике — начал свой доклад Антонов, привычно не заглядывая в папку военных сводок.

— Главный удар немцев пришелся по войскам маршала Рокоссовского. Здесь отмечено применение со стороны противника пехоты и артиллерии, а также участие танков, самоходных орудий. Действия немцев были поддержаны английской авиации.

Против войск маршала Жукова, немцы бросили исключительно пехоту, артиллерию и до двух десятков бронемашин. Участие в боях танков, самоходок или штурмовых орудий, согласно поступившим сведениям из штаба 1-го Белорусского фронта замечено не было. Также под Лейпцигом не было отмечено участие какой-либо авиации, как немецкой, так и английской или американской.

— Выходит, нападение господ союзников мы худо-бедно отбили и если не сорвали их планы, то основательно затруднили их исполнение. Но это только полдела. Как вы думаете, удалось ли нам реализовать наши собственные намерения, товарищ Антонов? Попытаются ли завтра англичане продолжить свою авантюру, или же получив сегодня по зубам, решат свернуть операцию и начнут искать выход из сложившегося положения.

— Исходя из той информации, что располагает Генштаб на данный момент трудно делать какие-либо окончательные выводы, товарищ Сталин. Вполне возможно что, получив жесткий и решительный отпор, англичане не решатся на дальнейшее продолжение военного конфликта с нами. В донесениях фронтов есть некоторые факты, говорящие в пользу этого предположения, однако аналитики полковника Скворцова не вполне согласны с этим предположением. Единственно, что можно сказать с полной уверенностью, что за прошедший день немцы понесли серьезные потери и для продолжения наступательных планов, англичане будут вынуждены задействовать собственные силы.

— Что заставляет вас товарищ Скворцов думать, что, невзирая на неудачу, англичане решат продолжить боевые действия? — поинтересовался Сталин у сухощавого аналитика.

— Сам факт начала проведения операции, чьи задачи по своей сложности и масштабу мало, в чем уступают гитлеровскому «плану Барбаросса» товарищ Сталин. Слишком много поставлено англичанами на карту, чтобы после первой же неудачи отказаться от своих амбициозных намерений. Кроме этого в пользу вывода об их готовности идти до конца, говорит замена Черчиллем фельдмаршала Монтгомери, на посту командующего британскими войсками в Европе. Александер в отличие от своего предшественника, всегда имеющего свое собственное мнение, не склонен обсуждать полученный приказ. Он будет выполнять его до тех пор, пока не кончатся имеющиеся в его распоряжении людские и материальные ресурсы или приказ не будет отменен сверху.

— Жестко, но довольно точно, — усмехнулся Сталин. — Ваши соображения хорошо совпадают с теми сведения, что два часа назад предоставил нам товарищ Фитин. Они полностью доказывают тот факт, что господин Черчилль все же взял курс на полноценную войну. Прекрасно понимая, что одной английской армии не выстоять в борьбе с нами, он очень надеется на помощь американцев, которых намерен втянуть в этот конфликт как можно скорее. Трумэн, конечно, будет этому всячески сопротивляться, но в том, что это рано или поздно произойдет, сомневаться не приходится. Уж слишком крепко переплелись между собой политические и экономические связи Англии и Америки.

Сказав эти страшные для всех собравшихся слова, Сталин помолчал, а затем, словно окончательно перейдя невидимый рубеж, обратился к начальнику внешней разведки:

— У вас есть, какие-нибудь дополнительные сведения по этому вопросу, что помогут Генштабу принять правильное решение, товарищ Фитин?

— Никак нет, товарищ Сталин. За последние часы ничего существенного не поступало. Есть масса разрозненных сообщений, которые надо проверять и перепроверять.

— Какие, например?

— Одни источники сообщают, что в ближайшие часы Черчилль собирается встретиться с нашим послом Майским, для обсуждения возможности своего вылета в Москву для срочных переговоров. Другие информируют о намерении Черчилля отправиться в штаб Эйзенхауэра в Реймсе, чтобы разобраться во всем происходящим «беспорядке» на месте. Согласно третьим, английский премьер отдал приказ о снятии и отдачи под суд бригадного генерала Блейка, ответственного за содержание немецких военнопленных в британской оккупационной зоне. Одним словом полный букет фактов, с которыми нужно разобраться, что из них истина, а что ложь.

— Очень напоминает почерк господина Геббельса, образца июня сорок первого года. Вы не находите, товарищ Фитин?

— Так, точно, товарищ Сталин. Похоже, англичане специально вылили тотальный поток дезинформации, чтобы в нем было невозможно разглядеть истину. Подобный прием немцы дважды с успехом применяли против нас в июне сорок первого и мае сорок второго, стремясь скрыть свои наступательные приготовления. В июне сорок третьего, это им не удалось.

— Да, не удалось. Надеюсь, что и в этот раз наши чекисты окажутся на чеку — усмехнулся Сталин. Он ещё раз окинул взглядом, лежавшую на столе карту, и как бы пройдя какой-то невидимый постороннему глазу, но очень значимый для себя рубеж, сделал резюме всему ранее сказанному.

— Значит, будем исходить из того, что господин Черчилль не хочет мира, и будет стоять за продолжение военного конфликта, — сказал Верховный, намеренно избегая, слова война. — Как в этих обстоятельствах намерен действовать Генеральный штаб, товарищ Антонов?

— Генеральный штаб считает необходимо проведение Эльбинской наступательной операции товарищ Сталин. Согласно докладам штаба 2-го Белорусского фронта, войска маршала Рокоссовского имеют достаточно сил для её проведения. Если данные разведки верны, то завтра противник возобновит свое наступление против наших войск с целью выхода на подступы к Берлину. Генеральный штаб предлагает нанести встречный удар в районе Людвигслуста. Предполагается остановить наступление войск противника и, обратив их в бегство, начать собственное наступление на Гамбург и Киль.

— А, что по этому поводу скажут наши аналитики? Как вы оцениваете шансы наших войск на успех? — вождь требовательно посмотрел на Скворцова. — Только, пожалуйста, без шапкозакидательства. Берлин мы взяли, Гитлера победили, но это совсем не означает, что англичане будут драться с нами хуже, чем они дрались с немцами. Когда вопрос об их священных интересах стоит ребром, англичане бьются очень храбро и упорно.

— Есть, без шапкозакидательства, товарищ Сталин, — откликнулся полковник. — Все сведения, которыми мы обладает на данный момент, говорят о том, что английские войска вступили в конфликт с нами не полностью подготовленными. Главная причина этого — привязка начала боевых действий к дате проведения парламентских выборов. Находясь в цейтноте, противник сделал ставку на возможность застать нас врасплох и стремление немцев к быстрому реваншу. Выступая в роли застрельщиков, они должны были выявить слабые и сильные стороны наших фронтовых построений. О больших успехах со стороны вермахта, по моему твердому убеждению речь изначально не шла. Главное было выиграть время для полной развертки и сосредоточения британских войск на границе зон и по возможности снять с Англии обвинение в развязывании военного конфликта.

— Вы очень верно подметили политическую подоплеку в действиях англичан, товарищ Скворцов. Это очень важный факт, продолжайте.

— Спасибо, товарищ Сталин. В пользу правильности наших выводов, говорит отсутствие поддержки английской авиации в наступления Венка и слабая помощь британскими танками солдат Шернера. Если бы у англичан было полное сосредоточение войск в местах немецкого наступления, они бы постарались максимально использовать преимущество первого удара.

— Сколько времени необходимо англичанам для полного сосредоточения и развертки?

— Ещё минимум двое суток, товарищ Сталин. Об этом говорят данные воздушной и наземной разведок наших армий. Если наши войска начнут Эльбинскую наступательную операцию через сутки, то у нас есть все шансы захватить войска противника на марше или в процессе развертывания.

— Захватить противника на марше и перемолоть его войска по частям, очень хорошо, но позволит ли противник нам это сделать? Вы сами говорили, что немцами движет дух реванша, а фельдмаршал Шернер сделан из того же теста, что и фельдмаршал Александер. Не завязнем ли мы подобно пчеле в немецком сиропе?

— Фельдмаршал Шернер не все немецкое войско, товарищ Сталин. Дух реванша крепок и силен от одержанных побед, а не от горечи полученного поражения. Сегодня немцы много потеряли своих солдат, много потеряют они и завтра. А когда по ним ударят в полную силу, побегут, несмотря на гнев Шернера, приказ Деница и сильную любовь к фатерлянду — твердо заявил Скворцов, выдержав пристальный взгляд вождя.

— Это хорошо, что вы так уверены в своих словах, товарищ Скворцов. А как долго продлиться, по-вашему, Эльбинская операция? Какой срок отводите вы этому конфликту?

— Как и все наши товарищи, мы хотели бы скорейшего завершения военных действий, товарищ Сталин, но дать даже примерную дату по завершению операции мы нем можем — честно признался полковник.

— Жаль, конечно, что не можете. Но на нет и суда нет, — вздохнул Сталин, а затем обратился к Антонову, — а каково ваше мнение, товарищ Антонов?

— Генеральный штаб полностью согласен с выводами полковника Скворцова. Войска маршала Рокоссовского смогут за сутки подготовить и нанести по врагу контрудар, товарищ Сталин.

Вождь неторопливо дошел до своего стола, сел в кресло и, взяв в руки синий карандаш, произнес: — Раз все уверены в успехе, не будем медлить. Читайте, директиву, товарищ Антонов.

Так был сделан ответный ход в партии, главным призом которой было мировое господство с одной стороны и мирная жизнь с другой. Однако кроме Сталина и Черчилля, в неё было задействовано ещё некоторые игроки. И одному из них Гарри Трумэну, предстояло внести свою скромную лепту в её развитие.

Если бы кто-нибудь пожелал узнать, с чем ассоциирует у нынешнего обитателя Белого дома его деятельность на политической арене, то он был бы сильно удивлен. Бывший сенатор от Миссури и нынешний президент Америки, отождествлял себя с вышедшим на ринг боксером или точнее сказать кулачным бойцом. И как бы это не парадоксально звучало, каждый свой шаг или действие на политическом поприще, он отождествлял с нанесением противнику хука, свинга или апперкота в зависимости от обстоятельства дела.

Да, именно понятия кулачного боя были наиболее близки и понятны для человека, по воле небес и большого бизнеса занявшего президентское кресло в апреле 1945 года и в этом не ничего удивительного. Тридцать третий президент Америки был воспитан своим отцом, исключительно на культе грубой мужской силы.

Именно этому идолу, Джон Трумэн заставлял с малых лет поклоняться своих мальчиков, говоря, что настоящий мужчина только тот, кто может постоять за себя кулаками. Заносчивый и хамоватый фермер из Миссури изо дня в день вбивал в головы детей, что только этим способом можно заставить окружающих считаться с тобой и твоим мнением. Тот же, кто по своей природе был, слаб и хил и, следовательно, не мог постоять за себя, был вынужден преклоняться перед сильным человеком и постоянно угождать ему. Таковы были жизненные принципы, на которых был взращен Гарри Трумэн.

С самых ранних лет он боготворил своего отца и всячески стремился заслужить от него хоть какую-нибудь похвалу. Это было нормальное детское желание, но к своему огромному стыду и великому сожалению, маленький Гарри так и не смог преуспеть в этом деле, несмотря на все свои старания.

Вся беда заключалась в том что, имея от рождения слабое зрение, он был вынужден носить большие очки. Для простого человека эта беда не столь большой руки, но только не для мальчишки, тем более воспитанного на культе всепобеждающей мужской силы. Наличие проклятых стекляшек на носу, не давало ему возможность самоутвердиться в среде своих сверстников при помощи кулаков.

— Хлюпик! Слабак! Ты позоришь славный род Трумэнов, которым не могла перечить ни одна собака в округе! — презрительно бросал отец всякий раз, когда разговор за столом заходил о детских обидах и проблемах, чем доводил ребенка до слез. Стоит ли удивляться, что в узком семейном кругу, за Гарри прочно закрепилось прозвище «девчонка».

Со временем культ кулаков постепенно отошел на задний план. Повзрослевшего Трумэна стали интересовать и заботить иные жизненные проблемы, но детский комплекс несостоятельности так и остался в его душе. Уйдя в глубины подсознания, он изредка напоминал о себе в виде пункта перечня важных дел, против которого так и не была проставлена отметка — «выполнено».

Нельзя сказать, что это сильно мешало Гарри в его дальнейшей жизни. Пойдя в услужение к «сильному мира сего» господину Пендергасту, он стал окружным судьей, сенатором от штата Миссури и даже был избран вице-президентом Соединенных Штатов. И все это время он производил на окружающих впечатление «простого, настоящего американского парня», не имевшего в своей душе заумной червоточинки. Во время его выступлений, ему кричали, аплодировали, дружески хлопали по плечу и, следуя избранному образу, Трумэн понимающе кивал головой, хлопал по плечу в ответ и поднимал большой палец в знак восхищения.

Все изменилось в тот день, когда неожиданно для непосвященных он покинул скамейку запасного игрока и вышел питчером на широкое поле Большой политики. Именно тогда у сына заносчивого фермера появилась возможность поставить заветную галочку в перечне не выполненных дел. С большим запозданием, он стал доказывать самому себе, а заодно и всему миру, что является достойным продолжателем боевых традиций склочного рода Трумэнов.

Первой жертвой новой американской политики стал министр иностранных дел Советского Союза Вячеслав Молотов. По поручению Сталина он приехал в Вашингтон для встречи с новым президентом Америки и встретил там «горячий прием».

Привыкший к разговору, в котором обе стороны искали разумный компромисс своих интересов, Молотов был буквально раздавлен той лавиной грубости и хамства, что обрушилась на его голову в Овальном кабинете.

Подобно тяжелому асфальтному катку, Гарри буквально расплющил советского министра, опешившего от столь неожиданного обращения. Встав у стола как у трибуны, Трумэн громким и безапелляционным тоном, стал указывать Молотову, как отныне должен вести себя Советский Союз, чтобы и дальше иметь возможность быть союзником и деловым партнером великих Соединенных Штатов Америки.

Когда же изумленный Молотов наконец-то пришел в себя и попытался перевести яростный монолог президента в ложе конструктивного диалога, Трумэн остался глух к его словам, продолжая упрямо гнуть свою линию.

— Таковы новые правила политики между нашими странами, господин Молотов. И если они не устраивают вас и ваше правительство, то вы можете смело идти на все четыре стороны. Так и передайте маршалу Сталину! — властно изрек Трумэн, с огромным удовольствием отмечая, как нервно дрогнул кадык у советского наркома, а его лицо залилось пунцовой краской гнева.

— Со мной никогда в жизни не говорили в подобном тоне, господин президент — начал было говорить Молотов, но Трумэн моментально его оборвал.

— С вами говорят тем тоном, который вы заслужили своими действиями!! Делайте все что, вы обязаны делать по своим обязательствам перед Соединенными Штатами и тогда, с вами не будут говорить в подобном тоне! У меня всё, господин Молотов. Я вас больше не задерживаю!

После таких слов, русский посланник пробкой вылетел из кабинета президента, чем ещё больше развеселил нового обитателя Белого дома.

— Я славно отколотил его, Бирнс! Я задал ему достойную трепку, нанеся славную «двойку» в челюсть! — восторженно вещал Трумэн новому госсекретарю, радостно потирая от возбуждения руки. Он почти физически ощущал силу своего ментального удара по лицу советского министра, и это ещё больше будоражило и заводило его.

Да и как было не радоваться? Ведь господин президент славно бился за священные интересы своей страны и её демократические принципы. И сегодня, он наконец-то смог с полным правом поставить в графе важных дел заветное «исполнено», доказав хорошим делом, что он не «девчонка»!

Опытный и прожженный политикан Бирнс, видя щенячью радость своего друга и патрона, щедро отвел на его триумф ровно пятнадцать минут чистого времени. Больше, как говорили врачи и политики, было вредно радоваться, как личного здоровья, так и для общего дела.

Бирнс искренне поддакивал и соглашался с президентом, называя его манеру общения с русским посланником единственно верной и наиболее полезной для Америки. А по истечению отведенного времени, любезно пояснил хорошему американскому парню Гарри, что Молотов, по своей сути всего лишь тень грозного Сталина, его говорящий конверт.

Охваченный эйфорией от одержанной победы, Трумэн моментально загорелся желанием как можно скорее и качественнее надрать зад и самому дяде Джо, который по клятвенному заверению госсекретаря, только и делал, что постоянно обманывал его доверчивого предшественника. Поэтому, на встречу трех лидеров в Потсдаме Трумэн решил прибыть во все оружии и публично указать кровавому русскому диктатору его истинное место в Большой истории.

Желание нанести усатому азиату стремительный апперкот и отправить его в нокаут, стало своеобразной идеей фикс, которая с каждым днем все сильнее и сильнее охватывала душу американского президента. Простодушно слушая нашептывания хороших парней — Бирнса, Гарримана и Гровса, Трумэн с увлечением строил планы по обузданию аппетитов советского лидера в Европе и Азии.

И тут как нельзя, кстати, стало известие от ученых, что они смогут произвести долгожданное испытание сверхбомбы в средине июля. Узнав об этом, Трумэн приложил массу усилий, чтобы передвинуть начало мирной конференции с начала июля на самый конец месяца. Дядю Джо ждал весьма болезненный сюрприз в незащищенную челюсть.

Когда секретарь с известием о событиях в Германии переступил дверь президентского кабинета, Трумэн был в отличном настроении. Вместе с генералом Гровсом он был занят составлением планов по полному и окончательному умиротворению Японии. После того как проклятая заноза по имени Окинава была наконец-то удалена из определенного места американской армии, настало время подумать о высадке десанта на главный остров японского архипелага. Следовало нанести узкоглазому противнику сильный хук слева и, сбив с ног мощным кроссом, заставить его смыть кровью нанесенное оскорбление американскому народу.

Будучи сенатором, а затем вице-президентом, Трумэн глубоко уважал Рузвельта как политика сумевшего вытащить страну из стальных тисков «великой депрессии». Но чем глубже Трумэн вникал в дела управления государством, тем больше у него возникало сомнений относительно правильности деятельности своего предшественника. С его глаз словно спадала пелена, открывая его взору истинную сущность легендарного ДФР, и многое предстало перед американским президентом совсем в ином виде.

Оказалось, что «великий Рузвельт» был типичным кабинетным червем, ставивший крепкие кулаки на самое последнее место, при разрешении споров с соседями. Вместо того чтобы во время переговоров со Сталиным твердо стоять на своей точке зрения, гордо поигрывая мускулами, он вел душевные разговоры, плел тайные интриги, искал компромиссные решения, чем наносил большой вред интересам Соединенных Штатов. И ялтинские соглашения, по которым после наступления мира русским слишком много перепадало, были наглядным примером неэффективности подобной тактики.

Подобные действия президента Рузвельта плохо укладывались в голове Трумэна. Он совершенно не понимал человека, стараниями которого американские вооруженные силы были так быстро и качественно перевооружены. Всего за четыре года американские солдаты получили самые лучшие в мире танки и автоматическое оружие, авиация первоклассные истребители и бомбардировщики, а военно-морские силы самую мощную группировку в мире авианосцев.

Любая армия мира могла только мечтать о таком превосходстве, которое позволяло осуществить доктрину генерала Дуэ. Перед ней преклонялись лучшие военные умы всего цивилизованного мира, в том числе и Гарри Трумэн. По его твердому убеждению, только благодаря ковровым бомбардировкам союзной авиацией, превратившим в руины главные немецкие города была одержана победа над Германией. Именно массированные удары с воздуха сломали хребет военному потенциалу рейха и позволили русским армиям дойти до Берлина, Праги, Вены и Белграда.

Вне всякого сомнения, эту же победоносную тактику следовало бы применить и против японцев. Ведь уже с конца сорок четвертого года, американский флот мог свободно перерезать все морские пути в Японию, взять противника в плотное кольцо блокады и начать бомбить города узкоглазых агрессоров. Бомбить безжалостно, до тех пор, пока измученные бомбежками японцы сами не свергли бы своего божественного микадо и не обратились бы к Вашингтону со слезной просьбой о мире.

Ведь это так просто! И зачем тогда было просить Сталина о помощи в борьбе с этими макаками, которые по авторитетному утверждению дяди президента Джозефа Трумэна, господь Бог создал из собственных испражнений. Советский диктатор и так получил слишком большой политический бонус, настояв, чтобы главный акт капитуляции Германии перед союзниками был подписан в Берлине. Благодаря этому успеху, теперь он мог без зазрения совести называть себя главным победителем Гитлера, что совершенно не соответствовало англосаксонской трактовки истории этой войны.

Очень может быть, что за просьбой о помощи в борьбе с японцами стояла мадам Чан Кайши. Дочь китайского миллионера, выпускница американского университета она имела широкие связи, как среди общественности Америки, так и в её деловом мире. Каждый раз, совершая визит в Штаты, китаянка неизменно просила американский истеблишмент о всесторонней помощи Гоминьдану, чьи армии завязли в войне с японцами на просторах центрального и южного Китая.

Вполне возможно, что определенные представители финансовой элиты обратились к Рузвельту с просьбой о содействии мадам Чан Кайши и тот не смог им отказать, как в свое время не смог отказать Пендергасту в назначении Трумэна на пост вице-президента страны. Вторжение Сталина в Маньчжурию и разгром Квантунской армии, был очень выгоден для президента Чан Кайши. За свою помощь русские возвращали ранее утраченный Сахалин, КВЖД и Порт-Артур, тогда как правителя Гоминьдана не сделав ни одного выстрела, получил бы всю Поднебесную.

Впрочем, Трумэн не исключал, что к этому шагу президента Рузвельта могли подтолкнуть и генералы из объединенных штабов, ловко скрывавшие за упорством японцев, свои тактические просчеты и ошибки. Позорный штурм маленького алеутского острова Кыска был наглядным тому примером. Тогда, американские корабли и самолеты три дня вдоль и поперек утюжили укрепления, наспех построенные высадившимися на остров японцами. Все было сделано по всем правилам высокого военного искусства. Высадившийся на остров десант потерял ранеными и убитыми всего тридцать человек но, несмотря на это, американская армия покрыла свои боевые знамена позором и унижением.

Оказалось, что к началу операции на острове нет ни единого японского солдата. За два дня до начала операции, под покровом тумана японский гарнизон оставил остров, что осталось совершенно незамеченным со стороны американских военных. А понесенные ими потери при взятии Кыски были за счет так называемого «дружественного огня».

И вот теперь, эти же генералы, как ни в чем не бывало, говорят Трумэну о трудностях, с которыми столкнется американский экспедиционный корпус при высадке на острова Японского архипелага. И ради сохранения жизней американских парней, настойчиво предлагают использовать русское наступление в Маньчжурии в качестве отвлекающего внимание японцев удара.

Версий было очень много, одна правдоподобнее другой, но президент Трумэн не собирался докапываться до истины. На сегодняшний момент, он считал участие русских в разгроме японцев крайне нежелательным фактором, для интересов Америки в тихоокеанском регионе мира. Кроме того, потерпев фиаско с капитуляцией немцев в Реймсе, американский президент не собирался отдавать русским из лаврового венка победителя микадо ни единого листка.

И пусть многозвездные советники предупреждают президента от возможности затягивания войны. Что благодаря своей непритязательности и неприхотливости, японцы могут покинуть большие города, переселиться в деревни и горы, тупо терпя военные невзгоды. Президент Трумэн был твердо уверен, что заставит диких азиатов склонить свои головы в покорности перед собой. И если не при помощи ковровых бомбардировок, то тогда посредством сверхбомбы, которая будет в его распоряжении со дня на день. Это оружие не только вгонит в землю японского микадо по самую шляпку, но и поможет обломать бока несговорчивому дяде Джо.

Одним словом, бейте барабаны, трубите трубы, мы идем в великий поход и горе тем, кто встанет у нас на пути или посмеет не согласиться с мнением Гарри Трумэна. Сегодня у нас крепкие кулаки, которые могут отправить в нокаут любого противника, способные расколотить его голову словно пустой горшок.

Все было так хорошо, пока на американского президента не обрушилось известие из штаба объединенного командования в Европе о начале вооруженном конфликте в Германии. Для него оно было сродни хорошему апперкоту в живот, после которого тебе нечем дышать и, пропустив коварный удар, ты позорно склоняешься к ботинкам своего обидчика.

— Как это понимать, что на границах американских и английских секторов идут бои немцев с русскими? Получается, что в Европе началась новая война? Как это произошло? — удивленно переспросил секретаря, побледневший от неожиданности Трумэн, рассеяно бегая глазами по лежавшей на столе карте Японии.

— Не могу знать, господин президент. В телеграмме из штаба генерала Эйзенхауэра говориться только о начале боевых действий. Возможно, более подробно об этом происшествии будет сообщено потом — секретарь протянул Трумэну лист бумаги, которую тот стал лихорадочно просматривать, пытаясь найти в его лаконичных строчках ответ.

— Как это потом!? Как потом? У нас тут вопрос по завершению войны с Японией и нам совсем не надо… — забормотал Трумэн, но затем замолчал и, стал стремительно заливаться пунцовой краской гнева. Как он ненавидел в эти мгновения секретаря и седевшего возле письменного стола Гровса, невольных свидетелей его растерянности и испуга, от полученного удара судьбы.

— Как это случилось, что немцы покинули свои лагеря!? Кто дал им оружие!? Кто позволил им приблизиться к границам секторов и вступить в бой с русскими!? Я вас спрашиваю! — голос Трумэна стал стремительно набирать начальственные обертоны, а из глаз полетели пучки сверкающих молний. Несчастный секретарь не смог выдержать столь мощного ментального удара по своей душевной субстанции. В считанные секунды, он сник, уменьшился ростом, пытаясь, что-то лепетать в свою защиту.

— Как генерал Эйзенхауэр со своим штабом, смог допустить возникновение этого инцидента!? Он нам сейчас совершенно не нужен! Не нужен!! Вы это понимаете или нет!!? — негодовал Трумэн, яростно потрясая рукой со злополучным донесением. От охватившей его чувства безысходности, он в ярости смял листок бумаги и швырнул его в секретаря с громким криком: — Вон!

Вестник горьких новостей не заставил себя долго упрашивать и покинул кабинет, оставив на растерзание президента генерала Гровса. Изумленный сначала известием о внезапно начавшемся конфликте, а затем столь неадекватной реакцией президента, генерал инстинктивно попытался отсесть от стола, чем только усугубил свое положение.

— Боевые действия немцев с русскими идут с самого утра, а генерал Эйзенхауэр только сейчас решил сообщить мне о них! Почему я узнаю об этом только сейчас!? Я, президент Соединенных Штатов Америки!! Главнокомандующий американских вооруженных сил!!? В чем дело!!? — вопрошал Гровса Трумэн, уперевшись руками разделявший их письменный стол, яростно сверля генерала пылающим взглядом. Его вид был столь воинственен, что Гровс взлетел со стула и вытянувшись во весь фронт, стал преданно поедать глазами бушевавшего правителя.

— Я, что блеклая тень Рузвельта, с которым можно не считаться и не обращать никакого внимания!!!? — продолжал вопрошать Трумэн и, достигнув самых верхов гнева, с яростью швырнул на пол попавшуюся под руку табличку с покерным девизом: «Фишка дальше не идет». Это действие не принесло ему должного морального удовлетворения, и вслед за табличкой на пол полетели лежавшие на столе блокноты, карандаши и даже тяжелый нефритовый пресс-папье.

— Так, что вы молчите, генерал!? Вы что-то скрываете от меня или тоже не в курсе дела! — Гарри очень подмывало схватить Гровса за лацканы, и что было силы тряхнуть, как это делали с обидчиком его славные предки Трумэны. Однако широкий стол не позволял рукам президента осуществить столь заманчивую миссию, да и после бросания предметов охвативший Трумэна гнев пошел уже на спад. Поэтому, яростно посверлив некоторое время Гровса глазами, он махнул рукой и бросился к столику, на котором стояли телефоны специальной связи.

Чуть было, не опрокинув несчастный столик, Трумэн мертвой хваткой вцепился в белый телефон, предназначенный для связи с Европой.

— Это президент Трумэн! Генерала Эйзенхауэра, мне немедленно! — прорычал он в трубку и услышал в ответ испуганный голос телефонистки: — одну минуту, мистер президент.

Работа связь в Америке всегда находилась на высоком уровне, и не прошло пяти минут, как президенту ответил Нюрнберг, в котором в этот момент находилась ставка Айка. Трумэн собрался обрушить гром и молнии на голову командующего американскими войсками в Европе, но Эйзенхауэра не оказалось на месте.

— Извините, мистер президент, но генерала Эйзенхауэра сейчас нет в штабе. Он срочно выехал в войска к генералу Брэдли, чтобы на месте разобраться, в вооруженном конфликте случившимся на границе соприкосновения с русскими войсками. К сожалению, у нас нет точной информации о том, что там происходит — почтительно доложил президенту дежурный офицер.

— Как главнокомандующий войсками США, я приказываю вам немедленно найти генерала Эйзенхауэра и передать, чтобы он связался со мной, где бы он ни был. Вам все понятно майор? Немедленно найти и немедленно соединить со мной!! — Трумэн со злостью швырнул трубку на телефонный аппарат.

— Черт знает, что происходит! Никто из этих штабных крыс ничего не может сказать толком, что там у них случилось под Лейпцигом! Из-за этого командующий вынужден лично ехать в войска, чтобы получить достоверную информацию о конфликте с русскими! В моё время подобного бардака в армии не было! — Трумэн принялся расхаживать по кабинету, пытаясь успокоиться и взять себя в руки.

Генерал Гровс имел свой взгляд на отсутствие Эйзенхауэра в штабе. Скорее всего, хитрый Айк предпочел оттянуть неприятный для себя разговор пока полностью не проясниться ситуация. Это был вполне предсказуемый и логичный ход, но Гровс предпочел не озвучивать свое мнение.

— На войне всякое может случиться, господин президент. Вы это знаете не хуже моего. Мне кажется, нам следует немного подождать, пока генерал Эйзенхауэр во всем не разберется — произнес Гровс и тут же, словно в подтверждении его слов раздался телефонный звонок. Обрадованный Трумэн вновь бросился к столику, но звонил черный внутренний телефон.

Он с раздражением снял трубку, и по мере разговора цвет лица у него стал меняться. Но если раньше Трумэн стал пунцовым от гнева, то теперь он побагровел от злости. По черному телефону звонил Пендергаст, которому Трумэн был обязан очень многим, в том числе и президентским креслом. И потому, славный Гарри был вынужден внимательно слушать каждое слово своего благодетеля, не имея возможность дать волю душившей его злости.

— Да, сэр, я все понял. Благодарю, вас за столь исчерпывающую информацию. Очень надеюсь, что дело не примет скверный оборот, и интересы Америки не пострадают — Трумэн положил трубку и только потом дал волю своему вулкану страстей.

— Чертов Черчилль!! Лакированная каналья!! Это оказывается его рук дело!! Ради спасения Европы от коммунизма он вступил в сговор с евреями из Нью-Йорка, и теперь они меня ставят перед свершившимся фактом!…! — выкрикнул Трумэн, начав перебежку по кабинету.

— И это человек писал мне нерушимости англосаксонской дружбы! Негодяй!! Стравил немцев с русскими, а наши генералы закрыли глаза на его шалости! Что это как не подлая и гнусная измена!? А!? — Гровс очень опасался, что повторится метание предметов, но Трумэн уже держал себя в руках. Получив от жизни чувствительный апперкот, он как истинный Трумэн не раскис, не распустил нюни, а быстро собрался и был готов нанести ответный удар.

— Он, что думает? Что если за него замолвили слово, то он останется безнаказанным?! Что он теперь постоянно будите держать меня за горло!? Нет, мистер Черчилль, за все надо платить! Я покажу вам, у кого из нас больше калибр! — президент вновь оказался у стола связи. Уверенным движением он схватил трубку красного телефона и уже через минуту говорил с первым замминистра торговли отвечавшего за поставки по ленд-лизу.

— Уолли! Немедленно приостановите все наши поставки военных грузов Англии до моего особого распоряжения! Да-да, вы меня, верно, поняли, все без какого-либо исключения! Если отгрузки завершены, но корабли не покинули наши территориальные воды, задержите их, также до моего личного распоряжения! Выполняйте мой приказ Уолли и меньше задавайте вопросов!

Вслед за этим, движимый злостью и обидой Трумэн, приостановил поставки в Англию продовольствия, выдачу британским банков кредитов, а также приказал начать переговоры о незамедлительном погашении военных долгов. Не имея возможности напрямую отомстить Черчиллю за сговор за своей спиной, Гарри мог поквитаться с обидчиком, нанеся удар по самому болезненному для британца месту — финансам. Прием, конечно, был из разряда подлого, но душа Трумэна требовала немедленного отмщения. На данный момент это было для него самым главным.

— Не бойтесь, Гровс, это не война. Просто мне необходимо преподать толстяку хороший урок этики, чтобы в следующий раз у него не было желания плести сговоры за спиной президента Соединенных штатов. Надеюсь, вы со мной согласны?

— Конечно, господин президент. Союзники нам нужны до тех пор, пока они приносят пользу для Америки, а там…

Гровс не успел закончить фразу, как вновь зазвонил телефон. На этот раз белый, с вестями из далекого Нюрнберга.

— Здравствуйте, генерал! Очень рад, что вы так быстро смогли связаться со мной. Я уже немного в курсе того, что там у вас происходит и потому меня сейчас интересует только один вопрос. Наши войска вступали в военный конфликт с русскими? Нет!? Прекрасно, вы даже не представляете, какой тяжелый груз вы сняли с моей души. Вот, что я вам хочу сказать. Немедленно свяжитесь с маршалом Жуковым и скажите ему о нашей полной непричастности ко всей этой заварухи. Это полностью инициатива англичан и пусть они сами расхлебывают эту кашу. Я понимаю, что вам будет очень трудно это сделать, но это мой приказ. Вот и прекрасно! Я очень рад, что наши военные хорошо понимают значение этого слова! И ещё, как главнокомандующий американской армии, я запрещаю, любые действия американских войск против русских. Только с моего личного распоряжения. Любой, я подчеркиваю любой военный, вне зависимости от звания и должности будет отдан под суд в случаи нарушение этого приказа. Да, письменные подтверждения вы получите в самое ближайшее время. Действуйте генерал!

Во время произнесения этого монолога Трумэн специально произнес стоя спиной к Гровсу, чтобы тот не видел его лица. Во время свершения мелкой мести, оно плохо выглядит у любого человека, будь он простой фермер из Оклахомы или президент.

Закончив разговор с далекой Европой, Трумэн повернулся, и пытливо взглянув в лицо Гровса, заговорил.

— Стараниями господина Черчилля мы получили новую занозу. Очень надеюсь, что она не сильно помешает нашим приготовлениям по десантированию нашей армии в Японию. Победа над микадо по-прежнему остается нашей главной задачей, а для её разрешения мне нужна, эта чертова сверхбомба. С её помощью мы заставим Токио капитулировать, дадим по загребущим рукам дяди Джо и не позволим никому в мире косо смотреть в нашу сторону. Поэтому, поезжайте к этим умникам в Лос-Аламос и сделайте все, чтобы испытание бомбы было проведено не позднее 20 июля. Это очень важно для меня, это важно для всех нас, генерал. Действуйте, я жду от вас сообщения, — Трумэн доверительно дотронулся до груди генерала и, желая приободрить его, хищно улыбнулся, — помните, от нас двоих сейчас зависит судьба всего земного шара и в первую очередь Америки.

Глава VI. Под покровом белых ночей

Чудесна и прекрасна летом страна Лапландия. Просто невозможно не влюбиться в её зеленые просторы, покрытые ягелем, кустарниками, карликовыми березами и ивами. Величавые речные долины и ущелья, многочисленные речушки и озера, наполненные небесной синевой, не отпускают взгляд и навсегда остаются в сердце гостя, посетивший этот чудный край. С чистым сердцем можно было бы назвать Лапландию северным Эдемом, когда бы ни духота и зной, да комары и мухи, порядком осложняющих пребывание гостя в этих местах.

Впрочем, человек не собака, он ко всему рано или поздно привыкает или вернее приспосабливается к непривычным условиям северного климата. Куда более трудная задача стояла перед маршалом Говоровым, который по поручения Ставки должен был провести наступление на северной макушке Европы. Его главной целью было не позволить британцам перебросить в Германию сдавшиеся им в плен немецкие дивизии, а для этого следовало максимально продвинуться вглубь норвежской территории.

Проще всего было двинуть войска вдоль берега моря по узким скалистым дорогам, причудливой лентой вьющимся вдоль берега моря. Продолжить так сказать победный марш после взятия Киркенеса. Это был самый простой и верный вариант наступления, тем более что дорога до самого Тромсе была совершенно свободна, как от немецких, так и английских войск. Однако, как это часто бывает в жизни, было одно но, способное серьезно осложнить планы советского командования и им было местное население.

Потомки легендарного Одина и Тора с радостью приветствовали изгнание из Финнмарка порядком поднадоевших им немцев, но вместе с этим, они не выказывали особой радости в отношении сменивших их русских. Нахохленные и прижимистые обитатели северных просторов с нетерпением ждали, когда пришельцы с красными звездами покинут их землю и позволят им заняться привычной для себя торговлей со странами свободного мира.

Можно было не сомневаться, что стоило бы советским солдатам двинуться на юг, как об этом сразу же стало бы известно англичанам. Обязательно какой-нибудь рыбак, охотник или кто-нибудь ещё рассказал бы об этом местным властям, а те уже посредство телефона или радио сообщили бы в Тронхейм о нежданных гостях.

Англичане не держали больших сил в Финнмарке, но вот бросить против русских, сдавшихся в плен немцев, могли без всякого колебания или угрызения совести. И тогда, любой каменистый склон или скальный выступ по дороге на юг превращался в неприступный бастион, который пришлось бы брать по всем правилам воинского искусства, то есть большой кровью. А больших сил в распоряжении маршала Говорова, согласно принципу житейской подлости не имелось.

Можно было попытаться перебросить войска морем, благо после проведения Киркенеской операции опыт десантирования у моряков Северного флота появился, да и район Тромсе, главный пункт наступления они худо-бедно, но знали. План, несомненно, имел свои плюсы, но маршал был вынужден отказаться от него. Для осуществления десантирования требовалось время, а именно его у Говорова и не было. Поэтому, после долгих размышлений и раздумий, он решил взять за основу третий вариант, наступление на Тромсе через финские земли.

С Финляндией все обстояло совсем по-другому. И дело было не в том, что в сердцах финнов было больше Любови и уважения к русским, чем у наследников Локки и Фреи. Просто сейчас они были проигравшей войну стороной, которая вряд ли бы рискнула ссориться со своими победителями. Сохранив по условиям мирного договора суверенитет, государственный строй и относительную целостность границ, финны наверняка предпочтут закрыть глаза на самоуправство «русских оккупантов», чем станут трубить на весь мир о произволе восточного соседа, как это было несколько лет назад. Не та была политическая обстановка и иной расклад сил.

Окончательно утвердившись в своих планах, Говоров решил не дожидаться получения приказа Ставки о начале наступления на Тромсе. Зная, примерную дату начала боевых действий в Европе маршал решил действовать на опережение. По его приказу была сформирован боевой отряд, которому предстояло совершить марш-бросок по финской территории.

Совершая столь смелый и ответственный шаг, по сути дела маршал Говоров мало, чем рисковал. В случаи начало боевых действий все его действия были направлены на выполнение приказа Ставки, а случись какая-нибудь осечка или даже отбой, то у маршала был готов запасной вариант. Ведь всегда свои огрехи можно свалить на нерасторопность подчиненных, умудрившихся во время боевых учений залезть на территорию соседнего государства. Растяпы и олухи есть в каждой армии мира.

Придавая марш-броску большое значение, Леонид Александрович лично утвердил численный состав отряда и проследил за его подготовкой. Для быстрой переброски двух сотен солдат были выделены могучие «студебеккеры», а для огневого прикрытия отряда было отряжено четыре легких танка и два вездехода амфибии. Кроме этого, отряду были приданы грузовики с боеприпасами и большим запасом топлива. Зная, по какой местности, предстоит совершать марш-бросок, Говоров не рискнул посылать обычные бензовозы.

За время нахождения в Лапландии немцы построили хорошие дороги. Созданные руками специально привезенных из Европы пленных, они сослужили немцам хорошую службу, когда финны выдавливали их в конце 1944 года со своей территории. Только благодаря созданным дорогам, генерал Рендулич смог отвести свои войска в Норвегию без серьезных людских и материальных потерь.

Значимость любой дороги в непролазных просторах Лапландии трудно переоценить. А тем более созданная педантами немцами, она была для маршала Говорова настоящим подарком судьбы, и не воспользоваться им было большим грехом.

Боевой отряд под командованием майора Кривенко пересек государственную границу Советского Союза у пограничного знака 36/15 ровно в 7.16 утра, не встретив никакого сопротивления со стороны соседей. Да и какое противодействие мог оказать пост пограничной стражи боевой колонне, во главе которой шли так хорошо знакомые каждому финскому солдату танки Т-26 и БТ-7. Забившись в строжку, стражники с испугом смотрели в окно на грозную силу, что проплывала мимо их носа, не смея выйти наружу. Только после того как замыкавшие колонну танки Т-50 скрылись из виду, сержант Макарайнен вышел на дорогу и смачно плюнул вслед незваным гостям.

Первые объяснения с финскими властями состоялись в Ивало, где был сделан первый привал на маршруте движения. Едва только грузовики остановились на центральной площади поселка, как из трактира над которым развевалось бело-голубым полотнище Суоми, вышел грузный фельдфебель, перетянутый портупеей. В этот момент он, представлял в одном лице военную и гражданскую власть поселка.

Увидев незваных гостей, Укко Переляйнен поправил съехавшую на голове фуражку, расправил свои усы и стал торопливо одергивать на толстом животе мятый китель. Придав себе относительно бравый вид, он направился к Кривенко, с первого взгляда определив в низкорослом офицере командира отряда.

— Что-нибудь случилось, господин офицер? — учтиво спросил его Укко, с опаской косясь на Т-26, чья пушка смотрела прямо на крыльцо трактира.

— Нет. Все в порядке. Становиться на постой мы не собираемся, — успокоил фельдфебеля Кривенко. — По приказу маршала Говорова мы направляемся к Ангели для поимки большой группы немецких солдат сбежавших из норвежского лагеря военнопленных. Несколько дней назад они напали на охрану лагеря и жестоко убили её. Это очень опасные преступники, которых нужно обезвредить как можно скорее.

Услышав эту тревожную новость, фельдфебель разом встрепенулся и напрягся. Покидая Лапландию, немцы оставили финнам немало неприятных напоминаний о себе, о которых те вспоминали с дрожью.

— Это не егеря генерала фон Леера случайно сбежали!? Вот по кому действительно веревка плачет! — воскликнул фельдфебель, но Кривенко не стал вдаваться в детали своей легенды.

— Ничего не знаю. У меня приказ командования прибыть к Ангели, а там видно будет — важно изрек советский майор и старый Укко поспешил с ним согласиться.

— Да, да конечно, приказ есть приказ — сказал фельдфебель и, попрощавшись с гостем, поспешил к толпе односельчан боязливо стоявших в отдалении.

Тревожные новости, принесенные Укко, в один момент разогнали с улиц всех любопытных сельчан. На всем протяжении часового отдыха к колонне не подошел ни один человек, за исключением мальчишек. Даже новости о сбежавших немцах не заставить их отказаться от возможности посмотреть на грозные русские танки.

Легенда, созданная для отряда Кривенко работниками СМЕРШ, была вполне правдоподобна и не должна была вызывать большого сомнения у финнов. В той послевоенной обстановке, что царила в обеих северных странах, могло произойти все, что угодно. Однако командир не стал лишний раз проверять ей живучесть в деле, пройдя главный центр финской Лапландии поселок Инари без остановок.

Проехав по грязным улочкам Инари ни на минуту не снижая скорости, колонна майора Кривенко, изрядно напугала местных обывателей. Внезапно возникнув посреди белого дня подобно фата-моргане недавней войны, своим грозным видом она отбил у финнов всякое желание что-либо спрашивать у незваных гостей. Забившись по домам, они с тревогой наблюдали за движением отряда и только когда последняя русская машины скрылись за сопками, население поселка радостно вздохнуло.

И все же, более крепкой и основательной проверки легенды отряда избежать не удалось. Всегда найдется какой-нибудь въедливый человек, которому надо больше всех. Им оказался начальник пограничного поста Ангели, вблизи которого Кривенко сделал привал перед решающим броском по норвежской территории.

В отличие от своих соотечественников, проживавших на восточной границе Лапландии, здешние жители не испытывали особого страха и опасения перед русскими солдатами. Война войной, а порядок должен быть порядком. Так считал Тойво Теппонен, рискнувший спросить у майора Кривенко о причинах его появления на финской территории.

С важным и вдумчивым видом слушал пограничник объяснения Кривенко, при помощи советского переводчика.

— Очень странно, господин майор, но я не имею никаких сведений относительно бежавших из лагеря немцев. Господин капитан Юусо обязательно сообщил бы мне об этом ужасном случаи. Также никто из пересекших границу людей ни, словом не обмолвился об этом происшествии. Вот уважаемый торговец Вайтонен недавно прибыл из Карасйок и ничего не сказал мне о побеге. Очень странно — озабоченно цедил финн, неторопливо переминаясь с ноги на ногу.

— Считайте, что теперь предупреждены — отрезал Кривенко, но Тойво совсем не желал успокаиваться.

— Мне, очень жаль, господин майор, но для пересечения нашей границы вы должны получить разрешение у господина капитана Юусо, таков общепринятый порядок — известил Кривенко финн.

— Так, зови своего капитана, поговорим, — согласился с ним майор, выказывая свою учтивость к настырному собеседнику.

— Господин капитан Юусо уехал на хутор Семянайнен и будет только завтра. Вам придется подождать его возвращения — важно изрек страж границы, заложив руки за ремень.

— Товарищ майор, все готовы, можно ехать — доложил Кривенко подбежавший ординарец.

— Очень хорошо, приготовиться к движению! — приказал майор, и десятки голосов повторили его слова.

Хотя Теппонен ничего не понял, но он легко догадался о намерениях подозрительных русских, неизвестно как оказавшихся на финской территории. Это был непорядок, и он решил немедленно пресечь его.

— Господин майор, мало того, что у вас нет разрешения на пребывание на территории Финляндии, вы ещё собираетесь пересечь границу с сопредельным государством, не имея на то никакого дозволения пограничной стражи. Это безобразие! От имени правительства Финляндии я запрещаю вам двигаться! Прикажите вашим людям заглушить моторы и покинуть машины! — от избытка чувств финн покрылся красными пятнами.

— Ну, что ты шумишь. Получим мы у твоего капитана разрешение, обязательно получим, но только на обратном пути. Понимаешь, на обратном. А сейчас извини, время нет — проникновенно произнес Кривенко и хлопнул левой рукой несговорчивого собеседника по плечу.

От приблизившегося к Тойво Кривенко нестерпимо пахло луком, потом и ещё черт знает чем. Он попытался отстраниться, но тяжелая ладонь русского майора цепко держала его плечо. Раздраженный столь бесцеремонным поведением, стражник открыл рот, желая напомнить о недопустимости подобного поведения к представителю государственной власти, на территории которого незваные гости сейчас находятся. Тойво собирался сказать о суверенности Финляндии, о её демократических ценностях, требующих международного уважения, но из его рта не вылетело, ни одного звука.

Настырный финн случайно столкнулся взглядом с несносным русским майором и остолбенел. В черном зрачке серых выцветших глазах собеседника он отчетливо увидел для себя смертельную угрозу. Там не было ничего кроме одной только усталости, но Тойво интуитивно почувствовал готовность майора убить его. Испуганный взгляд стражника сам скользнул вниз и то, что он увидел, только подтвердило его страшную догадку. Кобура русского была расстегнута и из неё высовывалась рубчатая рукоятка парабеллума.

Тяжелая рука на плече, многозначащий взгляд майора и вид открытой кобуры произвели на Тойво сильное впечатление. Ему страшно захотелось, чтобы этот низкорослый русский исчез из его жизни как можно скорее и желательно навсегда. И позабыв всякие умные слова, теснившиеся в его стриженной и пока ещё не простреленной голове, он с торопливой быстротой заговорил.

— Все хорошо, господин майор. Можете ехать. Счастливой дороги.

Когда последний русский грузовик скрылся вдалеке, поднимая клубы пыли на проложенной немцами гравийной дороге, Тойво Теппонена пробила сильная дрожь. Ноги славного стража границы стали ватными, тело покрылось противной испаренной, и моментально лишившись сил, он сел прямо на обочину дороги.

От контакта с русскими, славный сын Суоми получил жесточайшее духовное и моральное опустошение. Стоит ли удивляться, что после этого, надсадно глотая слезы пересохшим от волнения горлом, он искренне желал уничтожения отряда Кривенко руками немецких беглецов, чей путь на север освещал не меркнувший небесный свет.

Белые ночи изумительное творение матушки Природы. Нет ничего противоречивее этого явления для человека в первый раз столкнувшегося с ним. Он отчетливо видит, как садиться за горизонт диск солнца, но привычная темнота ночи почему-то не настает. Вместо неё вокруг господствует белый свет весьма характерный для пасмурной погоды. Проходит час, два, три, но ничего не меняется. Наконец появляется некоторое жалкое подобие сумерек, но всего только на час. После чего появляется яркое солнце и настает полноценный день, в три часа утра.

Вся эта небесная эквилибристика весьма сильно давила на психику сидящих в грузовиках солдат, но оказывала неоценимую услугу для водителей. Совершая марш-бросок по совершенно неизвестной местности, они прекрасно видели все особенности упавшей под колеса их машин дороги. Все её коварные ловушки, в которые можно легко угодить в ночной темноте.

Свернув в нужном месте с дороги, ведущей к норвежскому городку Карасйок, русские машины вступили в состязание с местной природой. Ведомый приказом маршала Говорова, отряд специального назначения стал энергично пробиваться на норд-норд-вест.

По каменистым сопкам и мшистой тундре, старательно обходя болотистые места и сходу преодолевая многочисленные ручьи и речушки, он уверенно двигался к своей конечной цели, обозначенной на карте как пункт Б-24. Час за часом неудержимо ползли вперед могучие «Студебеккеры». Славные творения американской промышленности, полученные по ленд-лизу, вновь доказывало делом, что не зря получили в Красной Армии уважительное прозвище «студер».

Простые и неприхотливые в обслуживание грузовики, они с успехом проходили там, где пасовали остальные автомобили. Благодаря могучему мотору, сцепленные между собой ремнями и тросами, грузовики легко преодолевали небольшие речки с топкими берегами. Уперевшись друг в друга бамперами, они буквально продавливали вперед идущие по вязкому дну машины. Сначала задние грузовики выпихивали идущую первой машину. Затем на твердый берег общими усилиями вытягивали среднюю и заднюю машину. После чего все повторялось вновь.

Иногда, благодаря своей мощи, «студера» оказывали спасительную помощь завязшим в грязи танкам, если не было возможности закрепить спасательный трос. Надсадно ревели моторы, высоко в небо вздымались клубы пыли вперемешку с гарью, было очень тяжело, но победа всегда оставалась за детищем далекой Индианы.

За всё надо платить — это суровый закон жизни. Он был обязателен для всех и отряд специального назначения не был исключением. За свое успешное продвижение вперед, он щедро расплачивался пустыми бочками из-под горючего. После каждой остановки отряда, бескрайние просторы полярной тундры получали замысловатые металлические украшения.

Расставания с бочками отдавалось болью в сердцах большинства участников автопробега по лапландским просторам, но она имела разные причины. Если сердца командиров сжималось от вида быстро уменьшающихся запасов горючего, то рачительные дети советского крестьянства, горевали об утрате столь ценных и нужных для хозяйства предметах.

Однако не только одними бочками из-под горючего пришлось заплатить отряду за свои успехи преодоления пространства. Когда до места прибытия отряда оставалось чуть больше 30 километров, встал танк Т-26. Как бы его хорошо не готовили и не проверяли перед марш-броском механики, ветеран советского танкостроения не выдержал испытания пробегом.

Пытаясь преодолеть очередной склон, он навечно застыл среди бескрайних просторов Лапландии, брошенный по приказу командира. С задранной к небу башней, танк напоминал живое существо, изо всех сил пытающееся догнать своих товарищей, уходящих все дальше и дальше от той злополучной сопки, что стала его последним пристанищем. Им предстояло продолжить свой трудный и не легкий путь у цели, а славный Т-26 был обречен на вечное забвение и медленное разрушение.

Каждый, кто даже краешком взгляда видел оставленный танк, испытывал острую жалость к нему, как к своему боевому товарищу, с которым немало пройдено и пережито и по жесткой несправедливости жизни покидающему их ряды.

Так горюя от понесенных потерь, отряд вышел к долгожданной точке, чтобы отдать свой долг перед Родиной. Вышел к неказистой и мало чем примечательной гряде сопок, за которой, в получасе езды, согласно данным разведки располагался искомый объект Б-24.

Под этим обозначением скрывался лагерь немецких военнопленных общим числом в две тысячи человек. Они были свезены британцами со всей провинции Финнмарк в бывший лагерь строителей дороги из Карасйок до Альты. Условия проживания заметно отличались от привычной для солдат казармы, но немцы не роптали. Они мужественно переносили отсутствие комфорта, ободренные обещаниями англичан в самом скором времени отправить их домой или на худой конец в Осло.

Таковые планы у британского командования действительно имелись, но с началом подготовки операции «Клипер» они были приостановлены. Не без основания, опасаясь, что советские войска могут вторгнуться в Норвегию, англичане решили повременить с эвакуацией немцев из Лапландии.

Лагерь под Альтой был идеальным местом, позволявший англичанам обманывать своих недавних союзников. Согласно ранее подписанным протоколам союзной комиссии, весь немецкий гарнизон Тромсе и прочих малых городков и поселков был полностью разоружен и отправлен в полевой лагерь. К подобным действиям англичан было невозможно придраться, все на букве закона. Однако ничто не мешало им в любую минуту вооружить своих пленных и с их помощью перекрыть дорогу со стороны Киркенеса.

Так, чужими руками, господа союзники хотели защитить священные интересы британской империи, но сильно просчитались. Привыкшие к правильности и комфорту, они не предполагали получить удар с финской территории, со стороны плохо проходимой на их цивилизованный взгляд лапландской тундры.

Бывший лагерь строителей, а теперь германских военнопленных представлял собой ровный строй бараков посреди уютной долины. Привычных для немцев караульных вышек и рядов колючей проволоки здесь не было, так как цивилизованные немцы, а за ними и англичане, считали, что побег в этих условиях не возможен. Это русские дикари могут решиться бежать через ужасную тундру ради сомнительной свободы. Цивилизованные европейцы не способны на подобные глупости и предпочтут решить возникшую проблему мирным путем.

Стоит ли говорить, что внезапное появление вокруг лагеря русских солдат вызвало шок, как у заключенных, так и у их охранников. Выйдя на привычную утреннюю зарядку, они стали свидетелями незабываемого зрелища. Неожиданно, из-за невысоких сопок, что примыкали к лагерю со стороны болотистой тундры, появились неизвестно откуда взявшиеся танки вперемешку с пехотой.

Затаив дыхание, смотрели они на пришельцев появившихся оттуда, где по твердому убеждению детей цивилизации просто не было дороги. Потрясенные немцы с ужасом наблюдали, как незваные гости неторопливо взяли лагерь в полукольцо, направив на них хищные стволы своих пушек, пулеметов и автоматов. Для них это был какой-то жуткий сон, сюрреалистическое зрелище, которое никак не хотело пропадать.

Первым в себя пришли англичане в лице начальника лагеря капитана Вудста. Имел ли он какую-либо информацию о действиях высокого командования или только один вид русских танков пробудил в нем неприязнь англосаксов к дикому азиатскому народу, неизвестно. Однако именно он стал подбивать немцев к активному сопротивлению отряду Кривенко.

— Это русские! Русские! Они намерены отправить вас на сибирские рудники по приказу Сталина! — истошно выкрикнул Вудст, вскочив на крыльцо комендантского барака. Слова о Сталине и Сибири моментально привели в чувство толпу пленных, и они разом недовольно загудели. Отправляться в далекую и страшную Сибирь вместо родной и близкой Германии никто из пленных не хотел.

— Это специальный отряд НКВД! Подручные кровавого палача Берии! — усердно плескал англичанин керосином на тлеющие угли недовольства, зная природную нелюбовь солдат к представителям спецслужб.

— Надо оказать им сопротивление! Не бойтесь! Вы находитесь под защитой Британии и женевской конвенции по правам пленных! Русские не имеют права уводить вас в Сибирь! — последние слова капитана придали немцам силу и уверенность и они возроптали в полный голос.

Если бы основной костяк лагерных сидельцев составляли необстрелянные солдаты, что несли караульную или какую-нибудь иную тыловую службу, они бы не представляли для отряда Кривенко серьезной опасности. Вид направленного против тебя оружия или несколько очередей поверх голов, всегда быстро отрезвляли горячие головы. Однако перед русскими стояли бывалые вояки, чей боевой путь проходил по территории Кольского полуострова, финской Лапландии и норвежского Финнмарка. Они слышали свист пуль, разрывы снарядов, они смотрели с лицо смерти, и просто так их было невозможно успокоить.

Опытный военный, майор Кривенко это сразу понял. Медлить было нельзя и он, не колеблясь, махнул рукой, высунувшемуся из башенного люка БТ-7 старшему сержанту Вележину. Согласно договоренности с командиром, он должен был привести немцев в чувство одиночным выстрелом танкового орудия. По замыслу Кривенко снаряд должен был просто разорваться за пределами лагеря, не причинив никому никакого вреда, так сказать чисто психологическое воздействие. Однако сержант Вележин решил по-иному.

Ещё только приближаясь к лагерю, он сразу заметил небольшое строение, над которым была видна радиомачта. Вне всякого сомнения, лагерная администрация имела связь с Тромсе или Тронхейм и в любой момент могла сообщить о появлении нежданных гостей.

Умение принимать самостоятельное решение, не дожидаясь команды сверху в условиях войны очень важное свойство. Зачастую оно спасает солдатские жизни, ибо высокое начальство не вездесуще и безошибочно. Поэтому, без всякого согласования с командиром, Вележин навел пушку на радиомачту и в нужный момент «выбил всю фигуру» одним выстрелом.

Увидев результат «воспитательной работы» Кривенко яростно показал сержанту кулак, но от комментариев воздержался. Перед отправкой в рейд, он получил от командования хитрый приказ: — не оказывать на немцев чрезмерного воздействия и одновременно действовать по обстоятельствам. Действия Вележина переходили грань дозволенного в приказе, но были абсолютно правильными.

Взрыв пункта связи на краю лагеря ошеломил и напугал немцев. Готовые ещё минуту назад драться с «кровавыми опричниками НКВД» не на жизнь, а на смерть, многолюдная толпа моментально утратила боевой настрой.

— Молодец Вележин. Я бы точно также поступил; и мозги проветрил и связи лишил бы. Ладно, сошлемся в рапорте на неопытность наводчика — подумал майор, глядя на то, как немцы, в страхе отхлынули от внешнего периметра лагеря в разные стороны.

— Имранов! — обратился он к приданому отряду переводчику, — отправляйся парламентером и передай, что для наведения порядка мы даем пятнадцать минут. Иначе применим силу.

— Есть товарищ майор — отрапортовал молодой лейтенант и, одернув гимнастерку, двинулся вперед решительным шагом. В глубине сердца выпускника специальных курсов, конечно же, шевелились определенные опасения и тревоги за исход своей миссии. Поведение многотысячной толпы людей всегда трудно предугадать, но он шел на неё твердо и уверенно.

Каждый шаг вперед придавал черноволосому красавцу силы и одновременно нагонял на немцев страх. К ним подходил представитель великой державы, перед которой они сложили оружие и обязались выполнять все требования победителей. Внутренне господа тевтоны уже были готовы подчиниться требованиям советского командования, но не был согласен капитан Вудст.

Выстрел сержанта Вележина застиг его в тот момент когда, набрав в грудь воздуха, он намеривался познакомить немцев с новой антисоветской страшилкой. Испуганный разрывом снаряда, он поперхнулся на полуслове, потерял равновесие и упал.

Нет ничего смешнее и глупее, чем неудачно упавший пророк, вещавший своей пастве высокие откровения. Особенно если он ещё и при погонах и лежит на грязном, заплеванном полу у всех на глазах. Единственное, что может помочь в этом случае пророку для восстановления утерянного реноме это быстрые и решительные действия.

Английских офицеров специально учили сохранению своего лица перед нижними чинами или туземцами и капитан Вудст стал действовать. Судорожно хватая клапан лакированной кобуры, он вскочил на ноги и вытащил пистолет. В этот момент Имранов приблизился к передним рядам немцев и заговорил. Его громкий и властный голос был хорошо слышан в возникшей тиши, и каждое произнесенное им слово смиряло немецкие души.

Лейтенант ещё не успел договорить до конца, когда неожиданно раздался выстрел в воздух.

— Не слушайте его! Все его требования не правомерны! Вы сдались в плен британскому командованию, и только оно несет за вас ответственность! Возьмите в карауле оружие и защищайтесь! — выкрикнул англичанин и, отрезая всякую возможность проведения диалога, выстрелил по русскому парламентеру. Расстояние было не большим. Промахнуться было сложно и сраженный пулей лейтенант, рухнул на землю. Незримый Рубикон был перейден.

Согласно первоначальному плану, под угрозой применения оружия отряд должен был заставить немцев подчиниться себе и, загнав в бараки, караулить до прихода главных сил. Вмешательство Вудста сорвало мирные намерения командира отряда, и он был вынужден срочно вносить коррективы.

Удержать бойцов от кровавого возмездия за гибель Имранова было глупо, бессмысленно, да и Кривенко не пытался этого сделать. Он свято придерживался правила — проливший кровь должен за это поплатиться, но при этом не собирался пускать дело на самотек.

— Поверх голов! Огонь поверх голов! — напоминал майор бойцам о ранее отданном приказе, и в большинстве своем они его выполняли.

Огненное полукольцо из автоматных и пулеметных очередей плотно охватило лагерь. Неистовый рой свинца засвистел, загудел, завыл над головами немцев, стремясь сломить их волю, заставить упасть и попытаться вжаться от страха в землю. Ведь того, кто упал, затем очень трудно поднять на ноги, а уж тем более заставить сражаться.

Многие, очень многие из немцев рухнули на землю, убоявшись звука и вида звенящей смерти, но были и те, кто последовал словам Вудста. Уж слишком разными были люди в числе двух тысяч пленников альтского лагеря. Ворвавшись в караулку, они расхватали хранившиеся там карабины и вступили в бой с «кровавыми палачами НКВД». Из окон, двери, из-за углов, поленниц дров и прочих укрытий в сторону советских солдат загремели ответные выстрелы.

Самым простым и верным делом для подавления этого сопротивление было открытие артиллерийского огня. Пушки танков в два счета раскатали бы караулку и засевших там немцев, но Кривенко не решался отдать подобный приказ. Слишком много народу могло погибнуть при этом, так как караулка находилась в центре лагеря. Требовалось неожиданное, неординарное решение и оно было найдено, и без участия командира.

Вновь отличился сержант Вележин. Не имея возможности подавить огневую точку врага ответным огнем, он двинулся на таран. БТ-7 легко скатился с пригорка, въехал лагеря и, не снижая скорости, двинулся к караулке.

Выполняя этот опасный маневр, Вележин специально не разгонял танк, давая возможность людям отбежать в сторону от скрежещущей гусеницами машины. Многим немцам благородство сержанта спасло жизнь, но были и те, кто не успел воспользоваться ею. Из-за шума работы мотора и грохота траков их крики не были слышны экипажу. Стальные гусеницы легко перемалывали человеческую плоть, и только брызги крови упали на щель водителя, что впрочем, не повлияло на движение машины.

Легко, словно на учениях, БТ-7 добежал до караульного помещения и мощным ударом корпуса развалил его. Доски, бревна горбыли градом разлетелись в разные стороны подобно соломинкам, а красавец танк совершил разворот, уничтожая гусеницами последние очаги сопротивления.

Грозен и ужасен был он в этот момент. Стальная броня с честью выдержала экзамен на прочность. Могучая пушка властно смотрела вперед готовая в любой момент выстрелить по перепуганной толпе людей, но не это было самым страшным. Окровавленные гусеницы и человеческий скальп, свисавший с одной из них, вот, что потрясло и полностью сломило дух гордых тевтонов. Именно это зрелище заставило подумать, что русские не будут с ними церемониться и в случаи отказа повиноваться уничтожат всех как баранов.

Через час, когда все пленные были заперты в бараках и выставлена охрана, в эфир полетело кодированное сообщение. Несколько малозначащих цифр извещали советское командование об успешном выполнении задания. В ответ прилетело ещё более короткое послание, состоявшее всего из трех знаков. Оно сообщало о начале боевых действий между бывшими союзниками, что снимало огромную тяжесть ответственности с плеч майора Кривенко. Обозленный гибелью Имранова, он пустил в расход всю лагерную администрацию, в лице капитана Вудста и трех его помощников, что категорически не устраивало замполита.

— Нельзя поддаваться эмоциям и мстить за смерть Имранова по законам средневекового феодализма! — бурно негодовал замполит, который слишком поздно узнал о ликвидации англичан майором.

— А я не только за одного Имранова их в расход пустил! Но ещё и за Долгачева, за Спиридонова, за Уварова, за Лешку Тупикова! — зло загибал пальцы Кривенко, — не подбей эта сволочь немцев к сопротивлению, все они были бы живы!

— Держи себя в руках, Федор! Мы советские люди никогда не расстреливаем пленных! Командование тебя за эти штучки по головке не погладит! — продолжал гнуть свою линию замполит, надеясь устыдить и усовестить Кривенко, но тот был глух к словам разума.

— А это не пленные, а подстрекатели и провокаторы. А с провокаторами у нас по канонам великого Октября разговор короткий — к стенке и точка! — вынес свой вердикт майор, и зашагал прочь от замполита. Посланец партии захотел догнать Кривенко и продолжить важный разговор, но быстро передумал. Отряду предстоял долгий и трудный поход на Альту и Тромсе, и воспитательная работа могла подождать.

В этот день не только один отряд майора Кривенко вышел на тропу необъявленной войны. Отряд только готовился к походу на побережье, а мимо извилистых норвежских фьордов проплывала подводная лодка К-24. Её командир, капитан 2 ранга Лапин хорошо знал эти места. Не раз он совершал боевой поход в студеных водах Баренцева и Норвежского моря, выступая в роли охотника. Больших побед за лодкой не значилось. Несколько тральщиков и сторожевиков, десантных барж и мотоботов числились в активе капитана Лапина, но было кое-что и ещё, что заставило командование отправить лодку в боевой поход в мирное время.

Капитан 2 ранга Лапин умел рисковать. Однажды пристроившись в кильватер патрульной барже, он проник в тщательно охраняемый немцами фьорд Тромсё, где прятался от английской авиации линкор «Тирпиц». Пытаться атаковать его из-под воды, было невозможно. Корабль со всех сторон был прочно прикрыт противоминными сетями, но вот уточнить последнее местоположение линкора, это Лапин провел отменно. Именно благодаря полученным от К-24 данным, в ноябре 1944 года, англичане наконец-то смогли уничтожить последний германский линкор, так сильно наводивший на них страх.

Не менее удачной была атака Лапина в Варанген-фьорде. Тогда скрытно приблизившись к вражескому берегу, капитан отдал команду на всплытие и открыл огонь из корабельного орудия. В результате скоротечной огневой дуэли сначала была уничтожена береговая батарея противника, а затем нефтеналивные склады. Возникший пожар полностью уничтожил у немцев все запасы горючего, что на два месяца полностью парализовало действия германского флота.

Отправляясь в новый поход, Лапин получил от командующего флотом адмирал Головко приказ не допустить эвакуацию немецких солдат с севера Норвегии. По сообщениям разведки британцы сосредоточили вблизи Нарвика сдавшийся им в плен горно-егерский корпус генерала Йодля. Имея опыт в войне с советскими войсками, они были наиболее боеспособными частями вермахта, находившимся на территории Норвегии и, следовательно, особо важным трофеем для англичан.

Вначале британский генеральный штаб намеривался использовать их против Советского Союза в Норвегии, но затем передумал. Без поддержки со стороны Финляндии, горные егеря были обречены на уничтожение. Гораздо больше пользы для Англии они могли принести на полях Германии, и британское командование отдало приказ на их тайную эвакуацию.

Более пятисот человек было переброшено в Данию на эсминцах Его Величества, но для перевозки главных сил корпуса требовались транспортные суда. Так как весь торговый флот немцев был захвачен англичанами, проблем с переброской войск генерала Йодля не возникло. Единственное препятствие заключалось в нехватке экипажей для трофейных кораблей.

За короткое время, англичане сумели набрать судовые команды для нескольких кораблей, которые прибыли в Нарвик под погрузку в начале июля. Не особенно доверяя профессиональной надежности корабельных команд, отвечавший за проведение операции контр-адмирал Майлс, приказал выделить каждому транспорту корабли сопровождения для подстраховки.

Перед самым прибытием подлодки Лапина в Вест-фьорд, Нарвик покинули два небольших парохода, основательно нагруженные солдатами и боеприпасами. Армия Шернера испытывала определенный голод на снаряды, а в Норвегии их было в большом количестве.

Главным транспортным средством для эвакуации немцев из Нарвика, был пассажирский океанский лайнер «Марита» водоизмещение в 15 тысяч брутто-тонн. Он должен был покинуть порт вместе с пароходами, но задержался из-за проблем с погрузкой. Созданный исключительно как торгово-перевалочный порт, Нарвик не обладал погрузочными средствами для быстрой погрузки солдат на корабль такого класса как «Марита». По этой причине, свыше трех тысяч семьсот солдат 19 горного корпуса вермахта были вынуждены медленно подниматься на борт лайнер по узкому пассажирскому трапу, подобно темно-зеленым гусеницам.

Погрузка закончилась уже заполночь и, дав прощальный гудок, лайнер покинул Нарвик, держа курс на Киль. Там уже находился генерал Йодль, ранее покинувший полуостров на самолете и с нетерпением ожидавший прибытия своих верных горных стрелков. Зная откровенную непримиримость генерала по отношению к русским, британцы делали большую ставку на командира армейской группы «Нарвик» в предстоящих боях в Германии.

В качестве эскорта «Мариту» сопровождали два тральщика и сторожевик, уж слишком ценен был для британцев её груз, чтобы доверять его воле случая. Идущие впереди тральщики оберегали корабль от случайных мин, а сторожевик прикрывал от возможной угрозы нападения со стороны моря.

Двигаясь в надводном положении, советская подлодка первой заметила конвой противника и, погрузившись, пошла на сближение. Идя встречным курсом, Лапин не рискнул атаковать «Мариту» со стороны моря. Мешал сторожевик, и командир К-24 не совсем точно представлял себе цель возможной атаки. Поэтому он пропустил конвой и начал преследование, намериваясь атаковать со стороны берега.

В обычных условиях у подлодки было мало шансов догнать быстроходную «Мариту», но в этом случаи Лапину повезло. Корабль был загружен людьми, что называется под завязку. Солдаты в огромном количестве находились не только в каютах и проходах, но и на верхней палубе. Кроме того, боясь наскочить на шальную мину, капитан не рискнул развить свои шестнадцать узлов.

Преследование лайнера продолжалось два с половиной часа. Лапин трижды поднимал перископ, выбирая удобный момент для атаки «Мариты». В том, что преследуемый им корабль — крупный транспорт, командир подлодки смог определить только во время последнего поднятия перископа. До этого классификация цели варьировала от эсминца до тяжелого крейсера.

Плывущие на корабле солдаты только — только угомонились после прощания с Норвегией и легли спать, когда смерть простерла свою ладонь над их головами. Две торпеды, выпущенные из носовых аппаратов, устремились вдогонку «Марите».

Пущенные умелой рукой, они быстро догнали лайнер и вонзились в его беззащитный левый бок. Два черных султана взрывов выросло в сумерках белых ночей и в развороченные взрывом внутренности корабля, неудержимым потоком хлынули холодные воды. Все нижние палубы лайнера за считанные минуты были залиты водой, погребая людей в каютах и переходах.

Построенный в начале тридцатых годов, лайнер состоял из водонепроницаемых отсеков и попадание двух торпед, не означало смертельный приговор для корабля. У «Мариты» и её пассажиров имелись шансы на спасение, но внутри корабля произошла детонация боеприпасов. Акустики подлодки отчетливо слышали, как один за другим раздались два глухих удара, после чего наступила тишина. Получив смертельный удар, лайнер затонул в течение двенадцати минут, не успев спустить ни одной спасательной шлюпки.

Подошедшие к месту трагедии тральщики и сторожевик сумели вытащить из воды и спасти чуть больше двухсот человек. В основном это были те, кто разместился на верхней палубе корабля, все остальные три с половиной тысячи человек были поглощены морской пучиной.

Отметив попадание торпед в лайнер, Лапин не стал испытывать судьбу. Воспользовавшись возникшей суматохой, он покинул район атаки, благоразумно отказавшись от соблазна добить оставшиеся корабли.

Как показали дальнейшее события, направив подлодку в открытое море, капитан Лапин принял единственно правильное решение. Вызванные по радио из Нарвика, английские эсминцы и морские охотники очень долгое время рыскали по Вест-фьорду, будоража его тихие воды, взрывами глубинных бомб, стремясь поквитаться со злокозненной русской подлодки.

Гибель «Мариты» вызвало сильный переполох в британском адмиралтействе. Контр-адмирал Майлз был отстранен от командования портом Нарвика, а его приемнику контр-адмиралу Болдуину было приказано отправлять транспорты из Нарвика только в сопровождении миноносцев и эсминцев. Кроме того, адмиралтейство потребовало от Болдуина в кротчайший срок найти и уничтожить виновника трагедии, сорвавшей наступательные планы верховного командования.

Глава VII. Встречи со старыми знакомыми

Как говаривал один из классиков — хрустело. Хрустела Германия, вернее хрустел её северо-запад Шлезвиг-Гольштейн. А если быть совсем точным, хрустело англо-немецкое воинство в тяжелых лапах русского медведя.

Раскрутив тяжелый маховик войны, британские военные были твердо уверены, что в их распоряжении есть минимум три дня прежде, чем русские смогут оказать им организованное сопротивление. Нанести ответный удар, по расчетам английских аналитиков, Красная армия могла только на пятые-седьмые сутки военного конфликта, в зависимости от развития событий.

Так было красиво расписано на бумаге, однако в действительности все оказалось совсем по-другому. Британцы жестоко ошиблись в своих расчетах. Вместо напуганной аморфной массы одетой в военную форму, испуганно разбегающиеся под ударами объединенных сил, они наткнулись на прочную стальную оборону. Сначала она достойно выдержала нанесенный удар, а затем, без всяких раскачек и проволочек ударила сама.

На второй день конфликта, желая помочь своим сателлитам наконец-то прорвать русскую оборону на направлении главного удара, англичане ввели в бой свои бомбардировщики. Более тридцати «Ланкастеров» и «Галифаксов», под прикрытием истребителей вылетели на бомбежку русских позиции у Людвигслуста.

Мощным ударом с воздуха они собирались раскатать русских соединения, о которые споткнулись полки Шернера в пух и прах. После этого, британским сателлитам оставалось только подавить остатки сопротивления и скорым маршем двинуться на Берлин.

На каждый бомбер, командование выделило по два истребителя прикрытия. Это обстоятельство должно было помочь британским бомбардировщикам покинуть уютные для себя большие высоты и произвести более точное и прицельное бомбометание.

Вводя в действие бомбардировочную авиацию, фельдмаршал Александер не сомневался в успехе. Ни одна армия мира, не имея инженерных укрытий, не могла выдержать столь мощный удар с воздуха на ограниченном пространстве. На тот случай если у немцев вновь не хватит пороха, фельдмаршал решил послать им в помощь канадцев генерала Крирара.

Все было предопределено. По утверждениям астрологов — звезды сулили успех и победу, но как оказалось другой стороне. Мощная армада «Ланкастеров» только приближалась к цели, как им навстречу устремились советские истребители. По заверению военных никогда в своей жизни, они не видели столь много самолетов, что сошлись в этот день в небе над Людвигслустом.

Словно осы из разворошенного гнезда, советские истребители набросились на уже привыкших к легким победам англичан. Легкие и верткие «Яки» вступили в бой с прикрытием и оттянули его в сторону от бомбардировщиков, с которыми схватились хорошо вооруженные «Лавочкины» и «Кобры».

Не обращая внимания ни на что кроме выбранной цели, они смело атаковали бомберы, уходили в стороны и снова атаковали. Горки, перевороты, пике создавали причудливый калейдоскоп, в котором даже опытному человеку было довольно трудно разобраться. Весь эфир был забит громкими фразами на русском и английском языке, постоянно перекрывающими друг друга.

Привыкшие работать в более комфортных условиях английские пилоты сильно нервничали. Ведь одно дело бомбить с больших высот, опасаясь только действия немецких зениток и совсем иное, когда тебя атакуют со всех сторон и даже наличие восьми пулеметов, не давало твердой гарантии не быть сбитым.

Если человек опасается худшего то, как правило, оно случается. Это неписаное правило Мэрфи с блеском проявилось в этот день для британских пилотов. Не прошло и пяти минут боя, как задымил подбитым крылом один самолет, затем другой, третий. От меткого попадания в бензобак, черным метеором к земле устремился «Галифакс» с большой белой белкой на хвосте. Затем его примеру последовал «Ланкастер» с эмблемой в виде золотой лиры.

Нельзя сказать, что пулеметы английских самолетов были заряжены горохом, а их пилоты только вчера сели за штурвалы. И краснозвездные истребители покидали поле боя, дымя пробитыми крыльями или бессильно падали с небес охваченные пламенем. Борьба была жестокой и все же чаша победы склонялась в сторону советских летчиков. Уж слишком зло и дерзко, без оглядки и страха дрались они со своим противником.

Последней каплей переполнившей чашу терпения англичан стал воздушный таран, проведенный советским летчиком против поврежденного «Ланкастера». Во время атаки у истребителя отказало оружие, но пилот не вышел из боя, хотя, по мнению англичан, он был обязан это сделать. Ловко увернувшись от огня хвостового пулемета, советский истребитель пошел на сближение с бомбардировщиком и, выйдя в хвост, срубил его своим пропеллером.

Все кто наблюдал за атакой, отлично видели, что это не было простой случайностью боя. Русский пилот сознательно таранил хвост противника, что привело к сваливанию «Ланкастера» в штопор. Что касается истребителя то, совершив столкновение, он покинул поле боя, пытаясь при этом совершить вынужденную посадку.

Видя как, противник не дорожит своей жизнью, англичан охватил страх. Все как один, они решили, что против них сражаются штрафники-смертники, о которых им рассказывали сдавшиеся в плен немецкие асы. Оказывается, большевики создали особые части, в которых служили приговоренные к смерти летчики. Отправляя в полет, комиссары не только не давали им парашюты, но ещё и приковывали к штурвалу цепями. Именно этим высококультурные немцы объясняли своим цивилизованным братьям причины яростного упорства русских летчиков в бою.

Сражаться с подобными зверями никто из английских пилотов не имел ни малейшего желания. У многих из них оставалось по два-три вылета на боевое задание до законной демобилизации. Поэтому, они предпочли убраться восвояси и попутно опустошить свои самолеты от тяжелого груза. Без всякого разбора, они валили смертоносный груз на реки, равнины, леса, поля, ибо пустой самолет быстрее летит, чем тот, что набит бомбами под завязку.

От их бегства, в первую очередь потери понесли немцы, что изготовились для новой атаки русских позиций. Вжавшись в землю, они с упоением проклинали английских болванов, сидящих за штурвалами самолетов.

В результате неудачных действий пилотов, запланированное фельдмаршалом Александером на утро наступление так и не состоялось. Понеся чувствительные потери от «дружественного огня», Шернер не решился атаковать не разбомбленные порядки русских и затребовал от англичан подкрепления. В ответ на это, фельдмаршал Александер нелестно отозвался о боеспособности своего сателлита и приказал ждать скорого подхода канадской бригады генерала Монтегю.

Наступление было отложено на два часа. Немцы стали спешно устранять последствия от «дружественного огня», но не прошло и часа, как соединения Шернера сами подверглись нападению. Выполняя приказ Ставки, войска маршала Рокоссовского перешли от обороны в контрнаступление.

Главный удар был нанесен севернее Людвигслуста, где у немцев находились силы прикрытия в виде наспех созданных опорных пунктов. Массированный огонь гаубиц и ракетных установок за сорок минут буквально смел их с лица земли и когда в атаку устремился танковый батальон при поддержке пехоты, они не встретили серьезного сопротивления и вышли на оперативный простор.

Наступательный порыв войск генерала Гришина был активно поддержан действиями фронтовой авиации. Впитав в себя прибывшие с аэродромов Восточной Пруссии машинами, летчики устремились вслед за танкистами, прикрывая их с воздуха и расчищая им дорогу от врага.

Первыми силу удара соколов 2-го Белорусского фронта испытали на себе канадцы, спешащие на помощь Шернеру. Пешки и тушки прошлись по колонне британского доминиона мощным тараном, раскроив её подобно консервному ножу, вскрывшему на раз-два банку тушенки.

Нет ничего ужасней и страшнее чем попасть под удар пикирующих бомбардировщиков. Когда посреди тишины, из-за верхушек деревьев неожиданно вываливается тройка самолетов и с пронзительным завыванием начинает падать на машину, в которой ты едешь. Огромное счастье, если ты успеешь выскочить из неё, прежде чем сверху ударит тугая очередь горячего свинца, превращающая всех и вся в бесформенную груду мяса и железа. Если при этом тебя не заденут осколки упавшей рядом бомбы, и ты успеешь добежать до спасительного леса, ты явно родился в рубашке или у тебя сильный ангел хранитель. Если же ему в этот момент не совсем до тебя, то ты падаешь на землю и, закрыв голову руками, начинаешь истово молиться. Молиться так, как не молился никогда ранее, ибо только один господь Бог может спасти и защитить в эти ужасные минуты.

Только он один может укрыть распластавшуюся в пыли букашку от пушек и пулеметов воздушного охотника, яростно прошивающего своими очередями все живое и не живое на своем пути. Только он может сохранить от алчущего взора тех, кто, пройдя на бреющем полете всю колонну, разворачивается и возвращается вновь, желая поразить и уничтожить все, до чего ещё не успел дотянуться.

Чем труднее испытание, тем сильнее чувство радости когда, опустошив свой боезапас и баки, кровожадные валькирии пропадают за стеной леса раз и навсегда. Тогда можно безбоязненно поднять голову, вздохнуть полной грудью и смахнув с лица песок и травинки порадоваться жизни. Можно, но только это подлый обман. Новое иезуитское испытание, которому подвергает тебя судьба, ибо в дело вступают истребители, исполнявшие функцию прикрытия.

Не встретив в воздухе врага способного помешать действиям пикировщиков, они вносят свою лепту в общее дело. И вновь на деле проверяется, счастлив ли ты в этой жизни? Успеешь ли ты спрятаться в маломальское укрытие, прежде чем сверху вновь ударят очереди? Если да, то все хорошо, если же нет, то тебе вновь предстоит вжаться в землю и с замиранием сердца ждать окончание налета.

Ждать когда пилоты устанут стрелять во все, что движется или пытается двигаться. Все что живо, что проявляет хоть какую-либо активность или по непонятной причине ещё не горит. Ждать невыносимо долгие минуты пока у истребителей подойдет к концу горючее, и они также как и бомберы скроются за массивом сосен.

И вновь ты радуешься жизни. Ты начинаешь двигать своим затекшим телом, слышать голоса оставшихся в живых товарищей и то страшное чувство, что страшно коробило и плющило твою душу несколько минут назад, начинает отпускать. Ты вновь веришь, что жизнь прекрасна и вновь выясняется, что это подлый обман. Обман потому, что не пройдет и пяти минут как чей-то визгливый, ломающийся от страха голос, извести о появлении русских танков.

С грохотом и лязгом выползут на дорогу бронированные монстры, носящие имя советского вождя. Не ведая страха, они устремятся в атаку на так и не успевшую прийти в себя колонну. Из своих мощных 122 миллиметровых орудий они уничтожат все, что не успели уничтожить их летучие товарищи. Крупнокалиберный пулемет выкосит тех, то только посмел оказать сопротивление, а могучие траки впечатают в землю каждого, кто оказался на дороге этого исполина. И горе тому, кто не спрятался при его появлении или не успел бросить оружие и поднял руки, униженно прося о милости сохранить жизнь.

Так, или примерно так, было с канадским капитаном Джозефом Харпером, попавшего в русский плен впервые часы наступления. Разбитый и опустошенный, в разорванном кителе и грязи, забившись под упавшее дерево, он представлял собой жалкое зрелище, когда на него наткнулся сержант Перепеляк.

Вначале он отчаянно сопротивлялся и громко верещал когда, крепко ухватив за ворот, сержант стал вытаскивать канадца из его убежища. Когда же Перепеляк вытащил Харпера на свет божий, тот упал на колени. Трясясь мелкой дрожью от страха, сложив руки на груди, канадец стал просить русского не убивать его.

Видя, что сержант не понимает обращенных к нему слов и зло топорщит усы, капитан со слезами на глазах попытался поцеловать его руки, чем окончательно вывел из себя Перепеляка. Орденоносец, член партии, авторитетный человек в своей роте и батальоне, он не мог вынести подобного к себе обращения. Двинув в лоб для приведения в чувство кованым прикладом, он рывком поставил канадца на ноги. Забрав пистолет, документы и дав сильный пинок, погнал Харпера в нужном направлении.

— Сори, сори! — презрительно передразнивал сержант своего пленника, — и ведь родятся же на белом свете такие извращенцы. Срамота одна!

Гораздо сдержанней и достойней вел себя бригадный генерал Монтегю, когда его доставили в штаб генерала Гришина. Он не падал на колени, не хватал за руки в отличие от своего подчиненного. Пережив бомбовый налет и танковый удар, Монтегю неплохо выглядел и даже попытался требовать от Гришина достойного отношения к себе.

— Требует!? — громыхнув голосом, переспросил командарм переводчика, — скажите ему, что в его нынешнем положении он может только просить.

Воинственный вид Гришина и громкий голос быстро вразумили пленного, и он стал вести себя подобающе.

— Товарищ генерал, он просит о гуманном обращении к пленным и оказании помощи раненым, согласно Женевской конвенции.

— Вот так-то оно лучше. Скажи, что вся необходимая помощь пленным будет оказана, может, не сомневается. Пусть сядет — разрешил пленному Гришин. — Допрашивайте, а я пока доложу маршалу, пусть порадует Москву нашим успехом и первым трофейным генералом.

Успех у 49-й армии действительно был неплохой. За один день боев войска генерала Гришина продвинулись на 20–25 километров вышли к городу Хагенов, основательно потесня противника. Протаранив канадцев, танковый клин генерала Панова создал угрозу флагу и тылу главных сил Демельхубера. Застигнутый врасплох противник пытался контратаковать, но его соединения подверглись массированному удару с земли и воздуха.

Первыми по немцам ударили «Илы». Зная, что немцы испытывают особый страх перед штурмовиками, русские генералы специально бросили против них и не ошиблись. Достаточно было одного удара идущих на низкой высоте «летающих танков», чтобы изгнать мужество из сердец защитников фатерланда.

Надежно прикрытые истребителями, в течение двадцати минут они принялись буквально ходить по головам перепуганных немцев. Прочно оседлав небо, русские летчики методично разрушали все, что было в зоне досягаемости их огня, и делали это весьма эффективно. В результате этой атаки немцы лишились почти всей артиллерии, бронемашин и ствольных минометов, сосредоточенных на подступах к Груббе. Во многих местах была нарушена связь, что очень плачевно сказалось на управлении войсками.

Не менее важным результатом налета русских штурмовиков стало падение морального духа у немецких войск. Никто уже не говорил о новом походе на восток ради освобождения фатерланда. Пережив атаку «сталинских монстров», раздались крики о предательстве со стороны англичан, бросивших немцев на растерзание русским. Об этом говорили все, с той лишь разницей, что солдаты гневно кричали, а офицеры ругались, крепко сцепив от злости зубы.

В этой обстановке было крайне трудно организовать как наступление, так и оборону. Стоило только взводу русских танков атаковать расположение передовых частей немцев, как те стали стремительно отступать на запад, не оказав серьезного сопротивления.

Никто не хотел выполнять приказы, независимо от кого они не исходили бы. Солдаты слушали голоса своих взводных и ротных только тогда, когда речь шла о спасении их жизни. Уже никто не хотел сражаться вместе с новыми союзниками. Все рухнуло в одночасье. Потеряв управление, разрозненные соединения немцев стали отступать по направлению Войцебург — Лауэнбург.

Не имея возможности сразу организовать контрудар из имеющихся у них сил, англичане попытались остановить наступление армии Гришина ударами с воздуха. Дважды за день поднимались в небо соединения королевских ВВС, но всякий раз терпели неудачу. Размещенные на полевых аэродромах подскока, советские истребители успевали отразить удары врага по своим сухопутным соединениям.

Небо над наступающими частями советских войск было надежно прикрыто, но англичане все же, смогли оставить за собой последнее слово, а вернее пакость. Потерпев неудачу в дневных боях, они прибегли к своему излюбленному приему ночной бомбардировке. Здесь у них был большой опыт, и едва стемнело, пощипанные днем «Ланкастеры» и «Галифаксы», вновь отправились в полет.

Привыкшие бомбить большие, хорошо различимые сверху объекты, британские пилоты столкнулись с непредвиденной ситуацией. Светомаскировка советских частей, ставшая нормой военной жизни, лишила их возможности ориентироваться на местности. Единственной, достоверной привязкой к местности была река Эльба. Её могучие воды были хорошо видны с высоты, но для нанесения точного удара этого было мало.

В итоге главную роль в выборе места бомбометания, как это не странно сыграли русские зенитки. Их присутствие на земле в определенной мере внести ясность для англичан, ведь если они есть, значит, что-то охраняют. Приняв во внимание столь существенную поправку, и присоединив данные разведки, славные Бобби, с чистым сердцем раскрыв свои бомболюки, ударили по местности.

Главным успехом этого удара, было накрытие штаба дивизии, в состав которой входил полк подполковника Петрова. Ещё большей трагедией было то, что во время бомбежки, в штабе шло совещание с участием командиров всех трех стрелковых полков. Благодаря одному удачному бомбовому попаданию, в один момент из строя было выведено практически все управление дивизии. Были ранены или убиты сам комдив, начальник штаба дивизии, начальник оперативного отдела, два командира полка, командир легкого артиллерийского полка и командир противотанкового дивизиона.

Столь массовое убытие командного состава в самом начале наступления, могло самым пагубным образом сказаться на общем положении дел. В тот самый момент, когда требовалось наступать как можно быстрее и дальше, не давать противнику прийти в себя, целая дивизия любезно дарила ему бесценную фору — почти целый день бездействия.

Что и говорить, шутка госпожи Судьбы в отношении русских была очень злой и коварной, но господин Случай милостиво подарил им шанс для исправления. По счастливой случайности или вернее сказать простой банальности подполковник Петров не присутствовал в штабе дивизии во время налета. Выехав вместе с командиром гаубичного полка полковником Полупановым на совещание, он не смог прибыть на него в назначенное время из-за поломки машины.

Пробитое колесо, стало причиной двенадцатиминутной задержки, которая не только спасла жизнь двум командирам, но и позволила дивизии продолжить выполнять боевую задачу. Запасной пункт связи не пострадал от бомбежки и Петров смог доложить в штаб армии о гибели комдива.

Ответ сверху пришел довольно быстро. Генерал Гришин приказал подполковнику временно вступить в командование дивизией и продублировал приказ штаба фронта, который должен был быть озвучен на злополучном совещании. В то время как главные силы фронта шли в прорыв на Любек, Киль и Неймюнтер, стремясь расчленить соединения англичан и запереть часть на Земландском полуострове, дивизия должна была прикрывать фланги наступающим соединениям, двигаясь строго вдоль берега Эльбы.

Честно говоря, генерал Гришин отдавал этот приказ не столько из-за веры в командирские способности Петрова, сколько от безысходности. Главное на тот момент было не утерять управление частями и продолжить взятый темп наступления. Вечером следующего дня, слушая доклад начштаба, он был готов отправить замену подполковнику, но тот его приятно удивил. Руководимая им дивизия не только не выпала из общего графика наступления, но даже несколько преуспела, заняв важный опорный пункт Любтен. Вспомнив слова маршала Рокоссовского, что «якут Петров» дельный мужик, командарм не стал проводить намеченную ротацию. Снять и заменить всегда легче, чем найти толкового человека, особенно в столь важный момент как наступление.

Подполковник Петров воспринял свое неожиданное назначение не как благо, а как тяжелую обязанность. Куда легче командовать одним полком, с которым ты уже хорошо знаком и знаешь, способности своих подчиненных, чем отвечать за всю дивизию целиком. Узнавать все минусы и плюсы того или иного человека хорошо в спокойной обстановке и совершенное иное дело делать это в наступлении, когда любой казалось бы верный шаг может дать обратный результат.

С подобной ситуацией, Петров столкнулся на третьем дне своего командования, когда передовые соединения дивизии вышли к маленькому старинному городку Буйценау, стоявшему на реке Бройц. Он был очень важным местом, так как прикрывал подступы к Лауэнбургу с его переправой через Эльбу.

На всем протяжении течения Эльбы от Демица до Лауэнбурга не было ни одной переправы, по которой немцы смогли бы переправиться через реку и тем самым спасти свои жизни. Они попытались уйти за Эльбу по британской понтонной переправе в районе Ной-Блекеда, но не успели. Взвод русских тридцатьчетверок с десантом на броне вышел к переправе раньше немцев и заставил их продолжить свой «бег к морю».

Причина, позволившая горстке людей обратить вспять наступавший на них полк, заключалась не только в одной танкобоязни у немецких солдат. С паническими криками о якобы появившихся в тылу «русских танках», худо-бедно справлялись, хотя вред от них был огромен. Гораздо труднее было справиться с разговорами о предательстве англичан, которые усиливались с каждым новым днем боев. Главные силы британцев сразу отошли на север Шлезвига. Там они вели трудные бои с наседавшими на них кавкорпусом Осликовского и танкистами генерала Панова и Панфилова, а из-за Эльбы только требовали держаться, не присылая в помощь ни одного своего солдата.

Под воздействием всех этих обстоятельствах, лаковый слой реваншизма, покрывавший сердца немецких солдат треснул как сухая галета. Обнажился огромный излом недавнего поражения, на который наложились новые беды. Почувствовав себя обманутыми и брошенными, немцы хотели только одного, как можно скорее отойти за Эльбу, под прикрытие войск союзников. Переправа через Эльбу стала навязчивой идеей, что с каждым днем и часом, все сильнее и сильнее поражала умы немецких солдат и офицеров.

Все это было совершенно не известно подполковнику Петрову, но исходя из тактических соображений, он стремился отрезать противника от переправ и разгромить его на подступах к Гамбургу.

По данным воздушной разведки, немцы не успевали подойти к Буйценау, и у соединений дивизии было три-четыре часа форы, чтобы вновь отбросить врага от переправы через Эльбу. Занять Буйценау, было поручено полку подполковника Минина.

Сам подполковник производил впечатление грамотного и опытного человека, на кого можно положиться. Но привыкший доверять тем людям кого хорошо знал, Петров решил лично проконтролировать исполнение приказа, уж очень неспокойно было на душе комдива.

Оставив за себя в штабе дивизии замполита, подполковник отправился к Минину, где узнал неприятные вести. Оказалось, что в Буйценау находятся поляки из армии генерала Андерса и выбить их из города никак не удается. Засев за крепкими старинными стенами, общей численностью никак не меньше батальона, они успешно отбили две атаки и не позволяли соединениям полка двигаться на Лауэнбург.

Все это Петров выслушал, не проронив ни слова, после чего отправился в батальон исправлять положение.

Появление у себя на КП комдива, майор Визикин никак не ожидал. Прежнее начальство редко опускалось до батальонного уровня.

— Докладывайте, — потребовал Петров у напуганного его визитом комбата, — точно и обстоятельно.

Из слов Визикина вырисовывалась следующая картина. Батальон наступал в походном строю и первыми к городку, подошла головная застава, состоявшая из легкого танка и двух грузовиков с пехотой. Поляки подбили танк из орудия, повредили обе машины, один грузовик полностью сгорел, другой съехал в кювет и завалился на бок.

Обнаружив присутствие противника, майор развернул батальон и подверг место расположения врага обстрелу минометно-орудийным огнем. По докладу комроты капитана Кобылкина врагов было около взвода, поэтому Визикин посчитал, что для обстрела хвати 15 минут. Однако во время атаки солдаты наткнулись на плотный пулеметно-оружейный огонь, и численность солдат противника была оценена уже в батальон.

— Плохо, очень плохо, майор! — рыкнул Петров, едва комбат закончил свой доклад, — почему не выслали разведку!? Привыкли к тому, что немец бежит от вашего вида и его можно не опасаться! Забыли про устав, а вам напомнили! И напомнили кровью ваших солдат! Кто командовал головной заставой?

— Капитан Кобылкин.

— Кирилл Митрофанович, считаю нужным отдать капитана Кобылкина под трибунал. Пусть там разбираются в степени его вины — предложил Петров Минину.

— Георгий Владимирович, капитан опытный командир, член партии, орденоносец — попытался заступиться за подчиненного Минин, но комдив был неумолим.

— Вот пусть твой опытный командир мне с того света двадцать семь человек вернет! Пусть он их в атаку поведет и не даст немцам за Эльбу уйти! Орденоносец хренов!

— Может, подождем окончания боев и тогда решим судьбу капитана? Кроме него в роте одна молодежь зеленая — не унимался Минин.

— Только под твою личную ответственность, Кирилл Митрофанович — Петров испытующе посмотрел на Минина, но тот выдержал его взгляд.

— Так, точно, товарищ комдив. Под мою личную ответственность.

Петров не был тираном и самодуром. Он всегда на первое место ставил порядок и дело, и если кто-то нарушал его, то должен был понести наказание, пусть даже и моральное. Комдив не собирался доводить дело до суда, но считал необходимым показать подчиненным, что будет жестоко спрашивать за малейшую расхлябанность.

— Что собираетесь делать, майор? — спросил Визикина Петров.

— Стены крепости, где засели поляки не меньше трех метров толщиной. Без гаубичной артиллерии нам их никак не выбить, товарищ подполковник.

— Гаубицы конечно хорошо, да вот только будут они не раньше часа. Пока развернуться, пока проутюжат немцы как раз и подойдут. И драться будут с большим вдохновением и остервенением.

— Можно выставить напрямую наводку все пушки, танки и самоходки полка и под их прикрытием попытаться взять крепость — предложил Минин.

— И положить не меньше батальона без гарантии на успех. Заманчивое предложение. Нет, конечно, идет война и потери неизбежны, но вот кто, Лауэнбург брать будет и на Гамбург наступать, Пушкин, Александр Сергеевич?! — спросил в лоб командиров Петров и, не дожидаясь ответа, приказал, — ладно, чего гадать. Поехали и на месте разберемся.

Когда подполковник рассматривал укрепления Буйценау, за его спиной царила почтительная тишина. Среднего роста, коренастый, без капли жира, с широко разведенными плечами и крепко упертыми в землю ногами, в этот момент он был похож если не на рысь, то точно на манула. Что-то неуловимое роднило подполковника с хищным зверем, замершего в напряжении перед прыжком, чтобы затем мертвой хваткой вцепиться зубами в горло противнику.

Буйценау действительно оказался крепким орешком. Старинная крепость, занимала стратегическое положение и не зря имела герб в виде двух башен, между которыми расположились два ключа. Река обтекала городок с двух сторон, а засевший в крепости гарнизон, своим огнем мог полностью контролировать дорогу на Лауэнбург, проходящую всего в пятнадцати метрах от её стен.

Разглядывая крепость в бинокль, комдив моментально отметил торопливость, с которой действовал гарнизон, поднявший на надвратной башне красно-белый прапор. Засевшие в Буйценау поляки слишком рано атаковали головную заставу колонны, нанеся минимальный урон. Следовало бы позволить ей пересечь мост через Бройц и ударить в тот момент, когда она заканчивало бы огибать наружную стену крепости. Уничтожив переднюю и заднюю машину, гарнизон бы нанес, куда больший урон, чем он сделал сейчас.

Помянув недобрым словом Кобылкина, подполковник продолжил осмотр местности, стремясь найти выход из сложившегося положения. В любом другом случаи, Петров не задумываясь, отдал приказ обойти этот узел обороны и продолжил бы наступление, но сейчас это было сделать невозможно. Обходить Буйценау, означало строительство моста на топких берегах Бройца, а этого, ограниченный во времени комдив позволить себе не мог. Требовалось, что-то предпринять, и чтобы это что-то было быстрым и эффективным.

— Передайте мой приказ полковнику Полупанову. Пусть как можно скорее прибудет в тридцать седьмой квадрат, развернется и будет готов открыть огонь при появлении немецких колонн — приказал Петров, закончив изучение крепости. — Если не успеем взять крепость до прихода немцев, то хоть потреплем их огнем.

— Георгий Владимирович, а может, стоит попытаться уладить дело миром. Пошлем парламентеров, поговорим — предложил Минин, но комдив не согласился.

— С ними сейчас бесполезно разговаривать. У них сейчас кураж, и любое наше предложение будет расценено как слабость.

— Но ведь это поляки, наши братья славяне. Мы же с ними Берлин вместе брали!

— Это не те поляки. Это ясновельможные шляхтичи, что по-прежнему мечтают о великой Польше от моря до моря и ненавидят и презирают нас от всей души. Они понимают только один аргумент, силу. И договориться с панами рыцарями, можно только основательно умыв кровью. Желательно ихней, а не моих солдат.

— Значит, нам остается только одно, атака крепости под прикрытием артиллерии и танков. Другого выбора у нас нет — продолжал гнуть свою линию Визикин.

— Действительно, товарищ комдив, если сосредоточить всю артиллерию полка в один кулак, можно будет попытаться заткнуть глотку этим белополякам — поддержал комбата Минин.

— И остаться с минимальным боезапасом, когда немцы будут прорываться за Эльбу? Спасибо, но подобные решения меня не устраивают — отрезал Петров.

— Можно попробовать применить дымовые снаряды и под их прикрытием атаковать поляков. Небольшой запас этих спецсредств у нас есть но, не зная точного направления ветра, не могу ручаться за полный успех — предложил Минин.

— Дымовая завеса, это хорошо — задумался комдив. Глаза его заблестели, как у человека, случайно нашедшего нужный фрагмент и теперь пытавшегося сложить всю картину.

— Дымовая завеса, это хорошо. Оставим это на крайний случай и попытаемся решить задачу с помощью других спецсредств. Если мне не изменяет память, то в районе Венцбурга сейчас находится дивизион гвардейских минометов капитана Пухового. Это до нас минут тридцать — сорок. Передайте приказ о срочном выдвижении дивизиона и добавьте, что от его расторопности зависит успех всей операции — отдал приказ комдив радистам.

— Это очень серьезный и ответственный шаг, товарищ комдив. Может, следует связаться с командармом и получить его согласие — спросил Минин.

— Как командир дивизии, я в праве самостоятельно распоряжаться приданым соединением. Думаю, не стоит загружать командарма проблемами, которые мы можем решить самостоятельно.

— Вы меня не так поняли, Георгий Владимирович. Я имел в виду иное. Вы действительно намерены применить «Катюши» против мирного города?

— Насколько мне известно, в дивизионе Пухового не «Катюши», а «Андрюши». А в остальном, вы меня верно поняли. Я собираюсь выбить поляков из крепости при их помощи.

— Но ведь приказ Ставки строго ограничил их применение по мирным городам — напомнил комдиву Минин.

— Где вы видите мирный город!? Они уже положили почти тридцать моих солдат и ещё больше положат, если мы не раскатаем эту крепость по кирпичикам. К тому же, я получал приказ Ставки на той войне, а не на этой — властно изрек Петров и разложил на столе карту.

— Минометы разместим вот здесь. Это самое удобное место, для максимального накрытия крепости, — отметил на карте комдив, — и разверните поблизости зенитки в нужном количестве. Я не желаю лишаться дивизиона из-за внезапного появления авиации противника. На все про все полчаса. Вам всё ясно, майор?

— Так точно, товарищ комдив. Ваше приказание будет выполнено — отрапортовал Визикин.

— Вот и отлично. Можете идти. А вам Кирилл Митрофанович, пора возвращаться в штаб. Мы здесь без вас справимся — продолжал командовать Петров и комполка поспешил ретироваться.

Гвардейские минометы в батальон прибыли без задержки, уложившись в отведенные комдивом сорок минут. Звание гвардейцев обязывало к дисциплине и точности.

— Товарищ комдив, вверенный в ваше распоряжение дивизион гвардейских минометов, прибыл согласно вашему приказу. Командир дивизиона капитан Пуховой — важно отрапортовал Петрову молодцеватый капитан. Привыкший к тому, что гвардейские минометы были элитными частями и подчинялись напрямую Ставке, Пуховой был недоволен тоном полученной радиограммы.

— Заместитель командира дивизиона старший лейтенант Засорин — доложил худой долговязый офицер с густыми пшеничными усами.

— С прибытием товарищи офицеры. Сколько установок в вашем дивизионе, капитан?

— Согласно штатному расписанию двенадцать, товарищ комдив.

— Отлично. Необходимо уничтожить укрепленный пункт обороны врага, точнее старая крепость. Засевший в ней гарнизон мешает нашему продвижению вперед. Уничтожить нужно как можно скорее, дорога каждая минута.

— Но к крепости примыкают жилые кварталы и при обстреле могут пострадать мирные люди. У нас был приказ… — начал Пуховой, но Петров оборвал его.

— Сейчас вы переданы в мое подчинение и, следовательно, обязаны выполнять мои приказы. В вашем снаряжении имеются снаряды со спецсредством?

— Так точно имеются, но их применение разрешено только в особых случаях и с одобрения штаба армии или фронта.

— Сейчас как раз такой особый случай, капитан. У меня нет времени, и возможности связаться со штабом фронта, поэтому всю ответственность я принимаю на себя. Приказываю зарядить половину установок снарядами со спецсредствами. Вам все ясно?

— Я не могу выполнить ваш приказ товарищ подполковник без санкции штаба фронта или штаба армии, — решительно заявил Пуховой, — только при наличии приказа сверху.

— Прекратите болтать ерунду, капитан Пуховой! Санкцию штаба фронта в лучшем случаи я получу через два часа, а мне нужно подавить оборону крепости, сейчас, сию минуту. Потому что если мы не возьмем крепость в течение часа, то через полтора здесь будут немцы, и они спокойно уйдут за Эльбу! И продолжат воевать против нас. Вы это понимаете, капитан!?

— Повторяю, товарищ подполковник, без санкции штаба фронта я не могу…

— Хватит валять дурочку! — повысил голос Петров, — у меня нет времени заниматься бумажной волокитой. Вы примените спецсредства под мою ответственность, это приказ.

— Только с разрешения штаба фронта или в крайнем случаи штаба армии — отрезал Пуховой. Привыкший чувствовать себя маленькой, но элитой, капитан хотел заставить Петрова признать этот факт. Сначала жесткая радиограмма, затем требовательный тон подполковника, все это вызывало в душе у артиллериста сильную неприязнь к комдиву. И потому, уперевшись в параграф инструкции он намеривался стоять до победного конца.

— С вами все ясно, капитан. Никак не думал, что командир гвардейского дивизиона, окажется тыловым канцеляристом, для которого кусок бумаги важнее жизни солдатской — с презрением молвил Петров, прочитавший позицию капитана до последнего знака.

— Я боевой офицер и не позволю говорить со мной в таком тоне! — взвился Пуховой, он собирался продолжить пламенную речь невинно оскорбленного человека, но комдив оборвал его.

— Какой вы боевой офицер, вы расскажете военному прокурору трибунала. Капитан Пуховой, за неисполнение боевого приказа вы отстраняетесь от командования. Старший лейтенант принимайте командование дивизионом.

— Но, я действовал согласно приказу! — стал энергично протестовать капитан, судорожно сглатывая слюну.

— Если вы рядитесь в одежду канцеляриста, то им надо быть, а не казаться. В Уставе четко написано, если вы не согласны с приказом вышестоящего командира, вы можете обжаловать его, подав рапорт командованию, но только после исполнения приказа. Силаев, уведите капитана — приказал Петров начальнику охраны, а затем обратился к долговязому усачу. — Старший лейтенант Засорин, приступайте к командованию дивизиона. Вам все ясно относительно обстрела крепости?

У уводимого Силаевым капитана была огромная надежда, что Засорин проявит офицерскую солидарность и тоже откажется выполнять комдива, но этого не случилось. Засорину было достаточно одного взгляда в прищуренные глаза комдива, чтобы понять, что тот не остановиться ни перед чем и если будет нужно, поставит во главе дивизиона, старшину, сержанта или даже рядового. Потом он, конечно, ответит за свои действия, но это будет потом, а пока следовало выполнять полученные приказы.

— Так точно, товарищ подполковник — вытянулся перед командиром во весь рост офицер.

— Тогда, я вас не задерживаю. В вашем распоряжении ровно тридцать минут на развертку дивизиона. Письменный приказ о применении спецсредств вы получите перед началом обстрела. Идите, время пошло — приказал Петров, и лейтенант вылетел на крыльях из штаба батальона.

Залп реактивных минометов БМ-31 накрыл Буйценау точно в указанное комбатом время. С протяжным гулом летели огромные снаряды по направлению старинной крепости, круша и уничтожая её каменные стены, зубцы и башни, а заодно и убивая засевших там поляков.

Двести восемьдесят снарядов не только превратили тевтонский оплот в руины, но ещё и подожгли его. В спецснарядах вместо взрывчатки находился напалм, который огненным дождем разлетался во все стороны. Упав на камни, дерево или землю он не только поджигал все вокруг себя. Он выжигал сам воздух и те, кто оказался вблизи дьявольского огня не мог дышать.

Охваченная огнем крепость выла, гудела, стонала. Казалось, что это был живое существо, бьющееся в смертельных конвульсиях и судорогах. Огромные клубы гари вперемешку с пылью и ещё бог знает чем, поднимались к небу густыми волнами. Иногда порывы ветра на мгновения относили их в сторону, и тогда можно было разглядеть флагшток с чудом, уцелевшим красно-белым знаменем.

Позже, когда подполковника Петрова спрашивали, почему он настоял на применении спецсредств, тогда как можно было попытаться сломить сопротивление врага обычными снарядами, он неизменно отвечал: — Они помогли мне сломить боевой дух свыше двух с половиной тысяч немцев сложить оружие. Без вида горящего Буйценау они бы попытались прорваться за Эльбу. А, так получив по зубам под Лауэнбургом, попав под обстрел гаубиц Полупанова, они быстро сдались в плен при первом нажиме полков Минина и Рахимова. Чистая тактика и ничего иного.

Было ранее утро 8 июля, когда передовые соединения дивизии Петрова вышли к предместьям Гамбурга и вступили в них. Танкисты генерал-лейтенанта Панфилова успешно наступали на Неймюнстер и Бюзум, позволяя комдиву удачно завершить свой «бег к морю». По-прежнему опережая разрозненные подразделения отступающих немцев на один день, дивизия Петрова заняла последние переправы через Эльбу.

В основательно разрушенном союзной авиацией Гамбурге не были ни немецких, ни английских войск. Подразделения британской военной полиции, что представляли в городе оккупационную власть, благоразумно покинули Гамбург за два часа до появления русских войск.

Получив сообщения о приближении противника, англичане дали стрекоча, успев вывезти содержимое местного отделения рейхсбанка. Стратегически же важные мосты через Эльбу остались нетронутыми, несмотря на специальный приказ генерала Демпси об их уничтожении.

Кроме гамбургских мостов, англичане позабыли ещё об одном, по их мнению, важном объекте, а вернее человеке. Это был пленный немецкий фельдмаршал Эрих Манштейн. Он с самого начала дал согласие на сотрудничество с оккупационными властями, но англичане решили прибегнуть к его услугам в самый последний момент.

Доставленный в Гамбург вечером 6 июля, он должен был сменить Шернера на посту командующего северной части немецких войск, но не успел этого сделать. Целый день англичанам было не до него, а утром 8 июля он оказался уже не нужным.

Возможно, что русские не узнали бы о существовании фельдмаршала и, воспользовавшись суматохой, ему удалось бы покинуть Гамбург, но известный военный стал жертвой банального предательства. О его присутствии в городе, русским сообщил портье гостиницы «Бристоль», где все эти дни проживал Манштейн.

Не каждый день выпадает возможность взять в плен целого фельдмаршала, а уж тем более, такого зубра как Манштейн. За время пребывания в Германии советские военные контрразведчики уже привыкли к особенностям местного доносительства и среагировали моментально. Фельдмаршал ещё только складывал чемоданы, а в дверях его уже ждала охрана для сопровождения.

Об удачном захвате матерого гитлеровца, телеграмма в Москву ушла сразу после удостоверения личности пленного, а до получения ответа Манштейна привезли в штаб дивизии полковника Петрова. Приказ о присвоении нового звания пришел сразу после рапорта о занятии Гамбурга. Соединив все прежние и нынешние заслуги Георгия Владимировича перед Отечеством, маршал Рокоссовский отдал распоряжение по фронту.

Появление коротко стриженного черноволосого человека в мундире полковника Красной армии сильно удивило Манштейна. В его понимании командир советской дивизии должен был выглядеть несколько иначе.

Ещё больше его удивило, что пришедший к нему на допрос русский не прибег к услугам переводчика, а заговорил с ним по-немецки. Произношение было конечно далеко не идеальное, но в целом правильное и понятное. Недаром полковник два года учил язык вероятного противника в академии, а затем четыре года предавался практики.

Предложив сесть и удостоверившись, что перед ним действительно знаменитый Эрих Манштейн, Петров удивил фельдмаршала в третий раз.

— А ведь мы с вами уже дважды встречались господин фельдмаршал — сказал полковник, пристально рассматривая сидящего перед ним немца.

— Да? Простите, не припомню, господин, господин… советский офицер — Манштейна очень уязвил тот факт, что допрос столь важного и известного как он пленного ведет не генерал. К тому же, отправляясь на допрос пленного, Петров не успел сменить погоны.

— Мое звание полковник Красной армии — с достоинством произнес Петров.

— Мы вряд ли могли ранее встречаться, господин полковник. У меня хорошая память на лица, тем более столь специфические.

— Вполне вас понимаю, господин фельдмаршал, — легко согласился с собеседником комдив — все помнят только одержанные победы, а вот о полученных поражениях не любят вспоминать.

— У меня нет ни одного поражения! Тем более от людей вашего звания господин полковник — с рыцарским достоинством отчеканил Манштейн.

— Конечно, такого оглушительного разгрома как у фельдмаршалов Паулюса или Буша у вас конечно не было. Здесь вы правы. У вас, как и у большинства генералов вермахта, как это принято говорить были тактические неудачи и непредвиденные обстоятельства, порожденные безграмотными приказами фюрера. Я угадал?

Язвительный выпад Петрова попал точно в цель. Лицо Манштейна покрылось пятнами, взгляд стал злым и он в одно мгновение из величественного гения военной мысли превратился в провинциального фельдфебеля уличенного начальством в неисполнении приказа.

— Позвольте узнать господин полковник, о каких поражениях идет речь? О Сталинграде, Курске, Харькове, Киеве или Ровно? — сварливо поинтересовался фельдмаршал, перечисляя этапы своего отступления с советской территории.

— Первый раз мы с вами встретились под Сольцами в июле сорок первого года. Тогда, мы впервые со времени отступления от границы смогли нанести полноценный контрудар и взять в окружение одну из ваших дивизий. Помните?

— Ах, Сольцы — презрительно скривился Манштейн, — у вас богатая фантазия, господин полковник. Это была всего лишь временная неудача, с которой мы справились за несколько дней.

— У майора Мозера, которого я допрашивал под Сольцами, было совершенно иное мнение.

— Мнение майора и генерала всегда существенно различаются из-за разницы их положения. Из окопа всегда видится совсем иначе, чем из штаба, где и куется победа. Так было всегда во всех армиях мира. Или в Красной армии иначе?

— Ну, что вы, господин Манштейн. В окопе всегда опаснее находится, чем в штабе, кто с этим спорит. Просто майор Мозер был первым немецким офицером, попавшим к нам в плен с начала войны. Другим офицерам, знаете ли, здорово не везло. В пылу боя наши солдаты убивали их, несмотря на поднятые вверх руки и брошенное оружие. Особенно сильно недолюбливали летчиков. Их просто забивали касками и кулаками.

Так вот, этот майор был очень сильно потрясен, что попал в плен к армии, которая по вашим собственным утверждениям начала войну «обутой в один сапог». Никак не мог поверить, что после Двины, Риги, Пскова и Острова разгромленные большевики вдруг смогли нанести контрудар и взять его в плен.

— Повторяю ещё раз. Это была временная неудача и только. Попавшая в окружение дивизия была освобождена и затем продолжила свое наступление до самого Петербурга. Надеюсь, этот факт вы не будете отрицать.

— Хорошо воевать, когда у тебя под рукой есть резервы, которые позволяют быстро решить возникшие проблемы. Особенно если они элитны и механизированы, как дивизия «Мертвая голова». У нас, к сожалению, тогда не оказалось под рукой резервов, и мы действительно были вынуждены отступить.

— И кто тогда проиграл? — высокомерно спросил Манштейн.

— Конечно, вы — коротко ответил Петров.

— Я!!? — изумился Манштейн, — ну, знаете ли, всему есть предел.

— Вы проиграли время, господин фельдмаршал, одну из главных составных любой стратегии. Мне ли вам говорить об этой прописной истине. Или в германской армии иначе? Из-за нашего контрудара и других боев местного значения, ваш корпус потерял на Лужском рубеже целый месяц. А это был очень важный месяц. Ваши офицеры, взятые потом в плен, называли его месяцем обманутых надежд и были абсолютно правы. Без него не было бы августа, не было бы сентября. Когда ваш блицкриг приказал долго жить, и началась затяжная война, закончившаяся вашим поражением, господин Манштейн.

— Если бы меня не перевели в Крым, я бы прорвал вашу оборону и взял бы ваш Петербург так же как взял Севастополь! — пыхнул обидой фельдмаршал.

— С Севастополем вам просто повезло, также как повезло с захватом переправ через Двину. А потом везение прекратилось, и начались планомерные отступления. Не так ли?

— Стыдитесь, господин полковник! Взятие такой крепости как Севастополь вы называете везением?! Я трижды штурмовал его, и моя победа вполне заслужена — Манштейн гордо вскинул голову и на его мундире победно звякнул «Крымский щит».

— Вам повезло в том, что когда ваш десантом высадился на южной стороне бухты, в штабе обороны города возникла паника. Если бы он провалился, вам бы пришлось долго собирать войска на четвертый штурм и неизвестно взяли бы вы Севастополь вообще — возразил Петров.

— Так значит Севастополь мое второе поражение, в вашем понимании? — усмехнулся Манштейн, стремясь подчеркнуть разницу между мнением фельдмаршала и полковника.

— К сожалению, я никогда не был в Севастополе. О том, что там было, мне рассказал мой боевой товарищ, капитан Гаврилов. Он находился в крепости до конца и смог избегнуть плена, уплыв по морю на автомобильной камере. Второй раз мы встречались с вами позднее, в августе сорок второго года под Синявином. Куда вы прибыли после захвата Севастополя в звании фельдмаршала.

От услышанных слов, кровь прилила к лицу Манштейна. Было видно, что эта тема ему была не особенно приятна.

— Вы не оригинальны, в своем стремлении сделать из мухи слона. Под Синявином мои войска блестяще отразили вашу попытку прорвать блокаду Петербурга. Мы удержали свои позиции и с большими потерями для ваших войск. Вы, на каком фронте наступали?

— На Волховском.

— Ну, тогда, о каком поражении может идти речь. Имейте совесть! — пристыдил Манштейн комдива, но тот и бровью не повел.

— Ваша победная реляция о боях под Синявином, случайно не проходила цензуру в министерстве доктора Геббельса? Уж очень похожий стиль превращения черного в белое — парировал тот.

— Вы забываетесь, господин полковник!

— Помилуйте, господин фельдмаршал. Как можно назвать победой провал стратегической операции, разработанной таким военным гением как вы?

— Что!?

— Операция «Северное сияние», если я не ошибаюсь. Так она именовалась в ваших документах, захваченных нами летом сорок третьего года вместе со штабом подполковника Фрайбаха.

— Вы не ошибаетесь. Но здесь вы явно передергиваете карты. Осенью сорок второго мы просто разменяли равноценные фигуры и только. Мне не удалось взять Петербург, вам прорвать его блокаду. Каждый остался при своих интересах — упорствовал Манштейн.

— И вновь не могу с вами согласиться. Пытаясь прорвать блокаду, мы в первую очередь хотели спасти людей от голодной смерти, на которую их обрекли вы и ваш фюрер. Главная задача вашего «Сияния» заключалась в захвате Ленинграда и высвобождении большей части войск группы армий «Север». Именно их вам так и не хватило в качестве резерва в сражении за Сталинград и Кавказ, после которых стратегическая инициатива полностью перешла к нам. Так что о равнозначном размене не может идти и речи.

Не найдя достойных аргументов против слов Петрова, Манштейн только вздохнул от негодования и зло поджал губы. Его очень нервировал разговор с Петровым, и он решил переменить тему.

— Наш экскурс в историю несколько затянулся, господин полковник. Пора вернуться к нынешним делам. О чем вы хотели узнать, вызвав меня на допрос?

— Как источник стратегической информации, вы не представляете особой ценности, господин фельдмаршал. Мы разгромили ваши войска в Шлезвиге. Благодаря успешным действиям моих солдат без боя занят Гамбург, переправы через Эльбу, а также состоялась наша третья с вами встреча. На этот раз очно — впервые за весь разговор, полковник позволил себе улыбнуться.

— Вряд ли вы будите представлять интерес и другому вашему знакомому по Сталинграду, маршалу Рокоссовскому. А вот в Москве вас ждут с большим нетерпением. Как военного преступника, по приказу которого в Крыму и на юге-востоке Украины была применена тактика выжженной земли, и погибли тысячи мирных людей. Русские, украинцы, евреи.

— Я солдат, я исполнял приказ верховного командования — пафосно произнес фельдмаршал.

— Москва с нетерпением ждет ваших объяснений, господин фельдмаршал. Исчерпывающих и обстоятельных. Очень ждет — Петров встал и, глядя в посуровевшее лицо Манштейна, добавил, — Прощайте, господин фельдмаршал. Думаю, в четвертый раз мы с вами вряд ли встретимся.

Манштейн бросил на собеседника полный неприязни взгляд и, не прощаясь, повернувшись через левое плечо, направился к выходу. В этот момент, в нем совершенно ничего не было от великого гения военной мысли, каким он так хотел казаться. Сейчас он больше напоминал пойманного за руку карателя, которому ох как не хотелось отвечать за свои грязные дела.

Пленный фельдмаршал ещё не успел сесть в машину, как на столе у полковника затрещал телефон. Звонил командарм Гришин.

— Да отправил, отправил я уже этого Манштейна, товарищ генерал. Привел немного в чувство, как вы приказали, и отправил на аэродром — начал доклад комдив, но командарм перебил его.

— Отправил и ладно. Тут вот какое дело, Петров. Поступил приказ Ставки создать плацдарм на западном берегу Эльбы. Твои соображения?

Заканчивалась первая неделя военного конфликта между бывшими союзниками антигитлеровской коалиции. О нем скупо писали в газетах по обе стороны демаркационной линии, но вся Европа, затаив дыхание, следила за событиями в Шлезвиге. Миллионы людей истово молились за то, чтобы это «вооруженное разногласие» закончилось как можно скорее, не успев перерасти в новую мировую войну.

Так думали простые люди, но были и те, кто жадно потирал руки в предвкушении новых прибылей и барышей. Они были глухи к голосу разума и вместо осознания своей неправоты, только поднимали ставки на бирже, торгующей смертью.

Глава VIII. Встречи с новыми знакомыми

Заканчивался пятый день конфликта в Шлезвиге, а славное полотнище Юнион Джека украсилось траурной лентой позора и поражения. Подобно черной креповой змее она прочно обвила славное знамя империи, под которым легендарные генералиссимус Мальборо и фельдмаршал Веллингтон, громили войска короля Людовика и императора Наполеона. Вместе с ним шли полки королевы Виктории в своем победоносном марше по земному шару, расширяя колониальные владения империи в Африке, Азии, Океании и Латинской Америки.

Знамя объединенного королевства гордо возвышалось над столом, на котором представители германских милитаристов Вильгельма и Гитлера ставили свои подписи под актом о полной и безоговорочной капитуляции. Вместе с флагами России и Америки оно должно было украшать зал конференции, где британский премьер должен был решиться послевоенную судьбу всего мира. Казалось, что тяжелые дни невзгод и поражений навсегда забыты. Страница истории перевернута. Юнион Джек наконец-то вернул себе былую мощь и славу и в этот момент, на белоснежный мундир победителей, упал жирный ком грязи.

Любое поражение само по себе неприятно, но для поднявших голову англичан, оно было неприятно в особенности. Разбитые немцами в пух и прах в мае сорокового года, в течение шести невыносимо долгих лет, они мужественно прошли горькие университеты войны, постигая все её премудрости от альфы до омеги. Стойко терпя все выпавшие им беды и невзгоды, англичане научились одерживать победы над свои заклятым врагом на полях Африки, Италии и Франции. Благодаря помощи американцев и самоотверженной работы британского тыла, к концу войны солдаты королевской армии не испытывали никакого недостатка в вооружении и содержании.

Их пушки, танки и самолеты, по своему качеству мало, чем уступали вооружению остальных странам союзной коалиции. Британский флот успешно громил противника на всех морях и океанах земного шара, и по праву считался вторым в мире по своей моще и силе. Сердца солдат и офицеров были полны духом победы и гордости за свою страну. В разговорах между собой, они неизменно именовали себя лучшей армией Европы, снисходительно отдавая пальму первенства в Америке — американцам, а в Азии — русским. За шесть лет войны, британская армия получила хорошую подготовку и обрела боевой опыт. Однако, не смотря на все это, она терпели чувствительные неудачи в боевых действиях с Красной Армией.

Внезапный удар советских армий, не просто нанес чувствительные потери британским бригадам и дивизиям, что подпирали разгромленные соединения Шернера в северной Германии. Благодаря умелым действиям противника была полностью нарушена связь между полевыми войсками и армейскими штабами, и последние, лишились возможности эффективно управлять ими.

Оказавшись один на один с противником, не зная быстроменяющейся обстановки, английские подразделения были вынуждены действовать в слепую, и несли неоправданно высокие потери. Так выполняя ранее полученный приказ командования о занятии того или иного городка или деревни, англичане могли неожиданно попасть под губительный огонь советской артиллерии, уже его занявшей. Двигаясь к местам своего сосредоточения, британские войска в любой момент могли попасть под удар наступающих советских танков, авиации или моторизированной пехоты.

Лишенные связи с главным штабом, командиры бригад и дивизий совершенно не знали, какие силы неприятеля им противостоят, положение их соседей и что происходит у них в тылу. Не удивительно, что в этой ситуации, британская армия вместо крепкого монолита являла собой рыхлую массу разобщенных войск. При первом хорошем ударе противника она развалилась, и началось повальное отступление.

По замыслу Лондона в первые два дня конфликта главную скрипку должны были играть немецкие соединения Шернера. При поддержке английской артиллерии и танков они должны были максимально расшатать построение советских войск. С третьего по четвертый день конфликта в дело вступали английские ВВС. Их задача заключалась в расчистке дороге английской пехоте, которая по замыслу командования, вступала в действие на пятый день конфликта.

Именно к этому времени, по мнению командования, под воздействием агрессивной пропаганды, английские солдаты будут готовы повернуть свое оружие против вчерашних союзников, вместе со вчерашними противниками. С первого дня конфликта, специально присланные офицеры вели в войсках разъяснительные беседы, усердно разоблачая коварство Сталина в отношении интересов своих союзников.

Агитаторы честно отрабатывали свой хлеб, но солдаты и младшие офицеры не очень охотно слушали их. Не столько из-за веры в Сталина и верности боевому братству союзничества, сколько из-за стойкой неприязни к немцам. Слишком много крови пролегало между новыми союзниками, и перешагнуть через неё, они не были готовы.

Командир танковой королевской дивизии, стоявшей под Висмаром, генерал-майор Генри Килиан усердно готовил своих подчиненных к часу «Х». Соблюдая полный режим секретности, он собирался отдать приказ полной боевой готовности дивизии, в самый последний момент. Генерал уже приготовил и выучил специальную речь, приготовленную офицерами из отдела пропаганды, но она оказалась ненужной. Внезапное наступление русских спутало англичанам все карты.

Судьба свела генерала Килиана колбаса с подразделениями 3-го танкового гвардейского корпуса генерал-лейтенанта Панфилова, имевшего задачу наступления на Ратцебург, Любек, Киль. Начав наступление вечером 4 июля, русские танкисты смяли хлипкий заслон немецких войск и продвинулись на глубину десяти километров, не встречая серьезного сопротивления.

Узнав о коварных действиях большевиков посмевших упредить благородных островитян, генерал Килиан привел свою дивизию в полную боевую готовность и рано утром следующего дня выступил на противника. В авангарде шла моторизированная бригада полковника Гулля. Она построилась в боевую колонну, и двинулись на юго-восток, где по данным разведки должен был находиться неприятель.

Впереди согласно боевому распорядку двигалась первая рота танкового батальона майора Добби. За ними следовали грузовики с пехотой, противотанковыми орудиями и штабом, вместе со второй ротой танков и бронетранспортеров. Затем снова двигалась пехота и прочие соединения дивизии, под прикрытием третьей роты танкового батальона. Следовало отметить, что почти 75 процентов солдат ехало на машинах, но этот фактор не добавлял английским соединениям маневренности. Двигаясь как единое целое, бригада утрачивала подвижность.

Пугая шумом своих моторов местных бюргеров, англичане одну за другой проезжали чистенькие и аккуратные немецкие деревни, не встречая никакого намека на присутствие русских войск. Взвод мотоциклистов уверенно шел впереди колонны, имея дистанцию отрыва в полтора километра имея с головным танком устойчивую радиосвязь.

Лихо, отматывая километр за километром и сосредоточив все внимание на дороге, они не обратили никакого внимания на одинокую ферму с коровником, и на основательно заросший кустарником придорожный холм. Все это не вызвало у мотоциклистов никакого подозрения и не снижая скорости они пролетели мимо, выписав плавную петлю.

Скрытое присутствие врага выяснилось в момент прохождения танков, когда словно по команде загорелась сначала головная машина, а затем идущая в хвосте. От меткого попадания в борт, словно спичка вспыхнул огнем и тут же окутался дымом красавец «Кромвель». Не прошло и полминуты, как вслед за ним загорелся пораженный снарядом концевой «Валентайн».

С яростным лязгом и скрипом, чтобы не наехать, друг на друга, английские танки встали на дороге. Высунувшись из люков, командиры машин принялись лихорадочно озирать окрестности, в поиске причин вызвавших гибель их товарищей.

— Русские, русские танки — тревожно пронеслось по волнам эфира и отразилось в шлемофонах танкистов. Десятки глаз устремились в направлении, куда несколько минут назад уехала мотоциклетная разведка, но никакого врага, они перед собой не обнаруживали.

Застыв прямо на дороге и занятые поиском неведомого врага, англичане не осознавали всю сложность и опасность своего положения. Теряя драгоценное время, одни пытались выйти на связь с разведчиками, другие докладывали в штаб о случившемся инциденте.

Ясность в ситуацию внесли два следующих выстрела, прозвучавшие для британцев как гром с ясного неба. Идущий третьим номером в колонне танк получил попадание в моторный отсек и полностью лишился хода. Грозно вращая стволом своего орудия, он искал своего обидчика, но тщетно. Дым от горящего впереди «Кромвеля» застилал ему обзор и выпущенный танком снаряд ушел в никуда.

Второй выстрел русской засады был более удачным. Стоявший в средине колонны «Шерман» не выдержал испытания своей бортовой брони. Кумулятивный снаряд на раз пробил его защиту, и мощный столб огня влетел внутрь машины. Прошло несколько секунд, и танк потряс страшный взрыв. Могучая сила взрыва отбросила в сторону башню «Шермана» и огненный вулкан вырвался из его недр.

Ничто не порождает страх и неуверенность, как осознания своей беззащитности перед врагом, который безнаказанно тебя уничтожает, оставаясь невидимым. Вновь раздался нестройный ответный залп английских танкистов. Его результативность вновь оказалась нулевой, но это по большому счету уже мало кого волновало. Осознав всю ущербность и опасность своего стояния на дороге, британцы спешили покинуть смертельноопасное для себя место.

Громко взревели моторы, танкисты стали сползать по дорожным откосам, не всегда удачно. Паника охватила водителя танка зажатого пылающим «Кромвелем» и подбитым «Шерманом». Боясь разделить горькую судьбу своих товарищей, он попытался как можно скорее вырваться из коварной ловушки. Лихорадочно маневрируя на узком пяточке, водитель неверно рассчитал угол наклона и многотонный «Кромвель» свалился под откос.

Отчаянно цепляясь стальными гусеницами за дорожное полотно, танк сполз вниз и завалился на бок. Подняв огромный столб дыма и пыли от ревущего двигателя, бешено вращая левой гусеницей, стальной левиафан пытался встать на ноги, но безуспешно.

Страшная судьба взорвавшегося «Шермана» и незавидная судьба «Кромвеля» так потрясла и напугала экипаж танка идущего четвертым в колонне, что он не стал испытывать судьбу. Не сговариваясь, англичане дружно покинули машину, посчитав свои жизни более важными вещами, чем глупое железо.

Куда более удачно сложилась судьба остальных четырех танков. В шахматном порядке они стали спускаться по разные стороны дороги. Две машины успешно совершили сложный маневр и стали отходить по правой стороне полотна, навстречу второй роте, уже идущей вместе с основными силами бригады.

Машинам спускавшиеся по левую сторону дороги повезло меньше. Один из «Валентайнов» спускался так медленно, что получил попадание в корму и съехал вниз, уткнувшись носом в придорожную траву. Оставшийся танк предпочел ретироваться с поля боя. Не разбирая дороги, он устремился прочь, несмотря на то, что оставшийся на дороге поврежденный «Шерман» определил место засады и вступил с ней в бой.

Совершенно случайно, лейтенант Фуллер заметил вспышку выстрела в кустах у холма и открыл ответный огонь. Поддержи его порыв оставшиеся танки первой роты, и они смогли бы поквитаться с врагом, за погибших товарищей, но этого не случилось. Пока Фуллер обменивался выстрелами с одним русским танком, второй выехал из коровника и поразил англичанина метким выстрелом под башню.

Между тем на дороге возник затор. Услышав канонаду выстрелов и звуки взрывов, шофера машин встали, пытаясь выяснить, что там происходит впереди. Из-за этого, танки второй роты, получившие приказ майора Добби идти на выручку своим товарищам были вынуждены медленно ползти вдоль обочины, теряя драгоценное время.

Жирный мазок в виде четверки «Илов» серьезно изменил летний пейзаж Голштинии. Взлетев с аэродрома подскока по запросу танкистов Панфилова, они сходу обрушились на вражескую колонну, ведя огонь из всех видов своего вооружения. Пушки и пулеметы, реактивные снаряды, все обрушилось на голову англичан никогда ранее не встречавшихся с советскими штурмовиками.

Быстро и сноровисто обрабатывали они своим огнем растянувшуюся на дороге бригаду противника, стремясь как можно скорее превратить боевую колонну в табор на колесах. Длинными очередями поджечь автомашины с пехотой и разогнать как можно дальше тех, кто успел спрыгнуть с них. Уничтожить и не дать развернуться орудийным расчетам, чей огонь может остановить продвижение пехоты и танков. Подавить и не дать возможности сделать ни одного выстрела зенитчикам, способным прикрыть бригаду от удара с неба и земли.

Все это нужно было выполнить советским штурмовикам в кратчайший срок этого скоротечного боя. Пока не ошеломленный враг не успел опомниться. Пока он не поднял голову, не начал защищаться и не вызвал на помощь истребителей.

Нельзя объять необъятное. Не все солдаты двух рот Нортумберлендского полка были рассеяны или уничтожены. Не все пушки и их боевые расчеты были уничтожены огнем сверху. Несмотря на все усилия штурмовиков, англичане успели развернуть один из зенитных расчетов и даже повредить один из атакующих «Илов».

Но не это было главным. Самым важным успехом было то, что летчики смогли породить сильный страх в сердца и души солдат противника. А когда вслед за ними в бой вступили самоходки танкового батальона майора Угланова, дело пошло куда веселей. И необъятное ранее, стало вполне и вполне объятным.

Выехав первыми из леса самоходки, без малейшей раскачки вступили в бой. Они принялись яростно громить огнем своих гаубиц все, что не было уничтожено штурмовиками, и до чего они только могли достать. Десяток грузовиков, две противотанковые батареи полного состава, зенитная установка и почти два взвода Нортумберлендского королевского полка стали жертвами их губительного огня.

Стремясь не допустить полного уничтожения главных сил бригады а, также пытаясь переломить ход сражения в свою пользу, в атаку на врага устремилась вторая танковая рота капитана Галловея. Потеряв в результате удара с воздуха две машины, английские танкисты смело атаковали самоходки капитана Асфандиарова, но тут же сами попали под удар «исов» и «тридцать четверок».

Ударной силой батальона командовал сам майор Угланов. Полностью уверенный в превосходстве своих машин над врагом, он не побоялся вступить в дуэль с противником, не дожидаясь подхода машин третьей роты. Остановившись по приказу командира, танки принялись громить своими мощными орудиями «Черчилли», «Шерманы» и «Валентайны» составлявших костяк роты Галловея.

Чуть-чуть упредив англичан с открытием огня, танкисты дали один залп, второй, третий и вот уже четыре вражеских танка объял огонь. Опытные экипажи, успевшие пройти достойное крещение огнем, уверенно вели огонь, по противнику не обращая внимания на его ответный огонь. Прошло чуть больше пяти минут этой страшной дуэли, когда у одного из британских танков после удачного выстрела «иса» взрывом снесло башню.

Для советских танкистов это было неприятным, весьма жестоким, но вполне обыденным явлением танкового боя. У англичан же от этой картины просто сдали нервы. Дав нестройный залп, даже не по русским танкам, а лишь в их сторону, они стали отходить.

Они отходили, хотя при соотношении шести против девяти ещё можно было сражаться. Они отступали, хотя точно знали, что им на помощь спешит третья рота майора Добби. Танковое противостояние было ещё ох как далеко от своего завершения, но напуганные англичане предпочли ретироваться. Ведь ещё неизвестно как скоро подойдет подкрепление, а им предстоит подставлять свои лбы и борта под огонь русских.

Заметив начавшийся отход врага, майор Угланов без малейшего колебания отдал команду «вперед». Его батальон ошеломил и потряс противника, теперь выполняя бессмертный завет Суворова, его следовало уничтожить.

«Бей, коли и помни, что недорубленный лес вырастает» наставлял великий русский генералиссимус своих подчиненных, напутствуя их перед боем. И то же самое требовал от своих генералов и маршалов нынешний генералиссимус России, следуя призывам своего предшественника.

Преследуя и уничтожая машины отступающего противника, танки майора Угланова вышли к тому участку дороги, где остановилась вторая часть бригады во главе с самим полковником Гуллем. Извещенный о боевом столкновении с русскими танками полковник остановил колонну и отдал приказ занять оборону.

Островитяне хорошие и храбрые воины, готовые биться, где и с кем угодно, был бы приказ и благословение его королевского величества. Беспрекословное подчинение верховному командованию это главный стержень английской армии, на котором веками зиждилось благополучие Британской империи. Как бы тяжело не было, ты должен идти в бой ради своей страны, её интересов и её демократических ценностей. Этот девиз был написано на лентах британских знаменах и это, без устали вбивали в голову новобранцам своими палками английские капралы и сержанты.

Получив приказ Гулля, англичане изготовились к бою, но что могли противопоставить русскому бронированному кулаку две роты Нортумберлендского полка и одна противотанковая батарея. Все остальное было рассеяно русскими штурмовиками, разгромлено гаубичным огнем самоходок и добито моторизированным полком, следовавшим за танковым батальоном. В распоряжении Гулля находилась лишь инженерная рота, взвод связи, химзащиты и прочие тыловые службы.

Единственное, что могло существенно уравновесить силы англичан, была третья танковая рота майора Добби. Вобрав в себя остатки танков Галловея, они стали превосходить противника на целых три машины, что являлось ощутимой форой в завязавшемся бою.

Третья рота Гладилина ещё только шла на соединение с основными силами батальона, но этот факт нисколько не смутил командира. Едва только показались английские машины, как Угланов атаковал их и здесь, в полной мере проявились различия между советскими и британскими танкистами. Англичане дрались правильно и размеренно, аккуратно выполняя приказ командования. Советские же танкисты дрались с таким напором и злостью, как будто это был их последний бой, так как если бы за их спинами была Москва.

Позабыв обо всем, они дрались не на жизнь, а на смерть. Посылая во врага один снаряд за другим, они мстили ему за свои поруганные надежды на прочный и долгий мир, за свои несостоявшиеся возвращения к родным и близким.

Обе стороны несли потери, но ярость и презрение к смерти, позволили русским танкистам выстоять эти трудные минуты до подхода роты Гладкова. И пусть у него были одни только «тридцать четверки». Этого вполне хватило не только обратить в бегство танки противника, но и добить остатки королевской бригады.

Смело плюньте в глаза тому человеку, кто с упоением будет рассказывать вам, как здорово уничтожают атакующие танки врага противотанковые батареи. Просто этот человек никогда не стоял, согнувшись в три погибели, у орудия наблюдая за наступающим противником. Не вжимался в орудийный щиток, ища укрытия от осколков вражеских снарядом разорвавшегося рядом с орудием. Не наводил прицел на неприятельский танк, не стрелял в него и не ругал себя, когда снаряд уходил мимо цели или, попав в неё, отскакивал от брони, не причинив вреда.

С одетым в броню монстром ещё можно воевать, когда рядом с тобой стоят несколько батарей, и все они дружно стреляют по врагу. Когда впереди тебя пехотные окопы с засевшими там солдатами, которые тоже ведут огонь по противнику из противотанковых ружей, фаустпатронов или пытаются подбросить связку гранат под гусеницы танка.

И совсем иная картина, когда ты почти, что один, а танков много, и все они идут почему-то прямо на тебя. И уткнувшиеся в землю солдаты не горят желанием помочь тебе остановить этих монстров, а громко призывают тебя сделать это самому и как можно скорее. И тогда, ты как никогда ранее осознаешь цену каждого своего выстрела, которых у тебя осталось крайне мало. В этом случае будет огромным везением, если ты сумеешь зажечь или остановить, хоть один наступающий танк, прежде чем тебя убьют или ранят.

У притаившихся по обе стороны от дороги англичан оставалась слабая надежда на благополучный исход сражения. Сумей артиллеристы отбить или задержать наступление русских танков и бригада получала бы драгоценную передышку в полчаса. За это время должны были подойти главные силы дивизии, 2-я бронетанковая бригада бригадного генерала Эванса. С его четырьмя танковыми батальонами все можно было бы исправить.

Таковы были надежды полковника Гулля, но им не суждено было сбыться. Тяжелый танковый ромб смял и раскатал последнюю батарею бригады. Четыре противотанковых орудия не смогли остановить идущую на них грохочущую лавину. Потеряв две машины, танкисты майора Угланова уничтожили позицию английских артиллеристов и принялись расстреливать стоявшие перед ними машины, довершая разгром противника.

Вместе с гибелью батареи, погиб и боевой дух солдат бригады. Подобно огромной волне цунами, паника в один момент накрыла и захлестнула подданных его королевского величества. С громкими криками, суть которых можно было соотнести с русским криком «Амба!» англичане принялись разбегаться кто куда, позабыв про долг, про честь, родину и свои европейские ценности, защищать которые они свято обязались в день присяги у боевого знамени.

Ещё больше усугубил панику тот факт, что во время обстрела машин, один из русских снарядов угодил в штабную машину, возле которой стоял полковник Гулль. Осколок снаряда перебил ногу британскому командиру выше колена, за одну секунду превратил её в бесформенную груду мяса и костей.

Чинно почитание развито среди английского офицерства на протяжении многих веков. Младший офицер всегда должен стелиться перед старшим офицером, каким бы деспотом он не был в его глазах. Поэтому, адъютант полковника Гулля не бросил своего командира. Презрев смерть, свистевшую и грохочущую рядом с ним, он оттащил кричащего полковника в кусты и попытался оказать ему первую помощь. Вместе с подбежавшим санитаром он наложил жгут на ногу, пытался остановить кровотечение, и ему это удалось.

Оставив санитара бинтовать рану полковника, адъютант побежал к санитарной машине, чтобы принести носилки, а самое главное найти обезболивающее. Полковник Гулль очень сильно страдал от боли, и его могла спасти только двойная доза морфия.

Как это не было бы странным, но храбрый и честный офицер добыл для своего патрона и, то и другое, но помощь опоздала. Господин полковник так громко стонал и при этом лупил санитара, что тот не смог дождаться возвращения адъютанта. Удар каменеем в область темени, оказался отличным анестетиком, но впопыхах санитар не смог правильно рассчитать его дозу и господин полковник не дожил до лучших времен.

Так закончился разгром первой моторизированной бригады, но само сражение только, только начиналось. Отомстить за своих товарищей спешила вторая бронетанковая бригада генерала Эванса, представлявшая собой крепкий орешек. Её семьдесят четыре танка при поддержке трех гаубичных батареях и четырех йоркширских моторизированных батальонах могли создать проблему любому противнику. Именно по этому, получив тревожное сообщение от Гулля, генерал Килиан приказал бригаде продолжать движение по прежнему маршруту.

Вперед и только вперед. Вперед не смотря о тревожных сообщениях, о русских танках. Так требует генерал Килиан, того же требует фельдмаршал Александер и премьер Черчилль. Да иначе быть не может. Перед силой и мощью трех танковых полков его королевского величества, усиленных батальонами Гулля не устоит ни один враг.

А если и у них возникнут проблемы, так у дивизии есть ещё два полка королевской артиллерии, полк зенитчиков и два батальона 10-й пехотной бригады. И кроме всего прочего на помощь дивизии уже летят вызванные по радио эскадрильи бомбардировщиков и истребителей. Красное солнце Аустерлица ещё только начинало свой путь в небе, и было совершенно не ясно, чем все закончиться.

Очень часто большие дела зависят от мелочей, так как иногда они играют довольно существенную роль. Сыграли они свою роль и в бою вблизи мало кому известного озера Шальзе, где столкнулись английские и советские танковые батальоны.

В этом месте топкие берег озера Шальзе и извилистое русло реки Альбек, притока реки Травен образуют своеобразное горлышко. Обе противоборствующие стороны стремились первыми пройти этот природный коридор, чтобы обрушить на врага всю имевшуюся у него мощь и силу.

Первыми к проходу между озером и рекой вышли танки головного дозора генерала Панфилова. Они намеривались быстро проскочить опасное место и, закрепившись на выходе из него, дать знать главным силам корпуса. Англичан обнаружено не было, но тут выяснилась одна важная деталь. Двое суток назад над озером прошел хороший дождь, и земля не успела, как следует высохнуть. Опасаясь, что в самый ответственный момент броска тяжелые машины завязнут, танкисты остановились и решили пустить вперед разведку на колесах.

Азартно выбрасывая из-под колес влажную землю, виллис с разведчиками дошел ровно до средины озера, когда с его северной стороны появились англичане. Берега озера Шальзе имеют хорошо выраженный наклон с севера на юг, и почва у входа в горлышко находилась в лучшем состоянии, чем на его выходе. Поэтому танки 2-й бригады легко въехали в проход и, преследуя автомобиль разведчиков, даже достигли его средины. И здесь их ждал неприятный сюрприз. Скорость движения танков резко упала, а затем и вовсе сошла к нулю. Чем сильнее англичане газовали, тем прочнее они увязали.

Ковыляющий подобно божьей коровки в грязи танк — сладкая мечта стрелков. О такой цели можно только грезить и нужно быть круглым идиотом, чтобы не воспользоваться выпавшим шансом её реализовать. Раздались выстрелы, один, другой, третий и «Шерманы» под британской символикой запылали.

По мере подхода новых соединений, ожесточенная перестрелка только нарастала. Выполняя приказ генерала Килиана, английские танкисты упрямо шли вперед и везде терпели неудачу. Пробным методом тыка выяснилась ширина полосы непригодности для прохождения танков. Она простиралась от озерных берегов до самой средины перешейка и даже чуть захватывала его. Более или менее удобным местом для прохождения танков была сторона русла Альбек, но и здесь имелись свои трудности.

Стоило только англичанам начать двигаться по этому направлению, как у них произошел трагический инцидент. Шедший головным вдоль обрывистого русла реки танк, слишком близко подошел к краю реки и серьезно потревожил её склоны. Они с шумом обвалились и вместе с ними в реку рухнули два танка шедшие следом. Пока другие танки роты капитана Фиста останавливались, а затем проводили маневры разведки, оказавшийся один на один с противником, виновник трагедии был уничтожен.

Когда же нужный участок был обнаружен, воспользоваться им было невозможно. Он оказался под шквальным огнем двух танковых батальонов русского корпуса, и преодолеть их смертельный заслон никто не смог. Потеряв больше пятнадцати машин, англичане остановились. Они очень полагались на помощь королевской авиации, чьи эскадрильи уже появились в небе до полем боя. Бомберы и истребители должны были расчистить дорогу к победе, бронированным подопечным генерала Килиана. Однако их надежды оказались тщетными.

Не только британская, но и советская авиация уже спешила к озеру Шальзе по запросу своих сухопутных частей. Завязалась отчаянная схватка, вверх в которой остался за русскими. И дело было не в том, что сталинские соколы дрались лучше королевских орлов. Просто они имели численное преимущество, что немаловажный фактор для воздушного боя.

Воздушная армия 2-го Белорусского фронта подобно гигантской губке впитала в себя все лучшие силы соседних фронтов. Самолеты 3-го Белорусского, Прибалтийского и даже часть Ленинградского фронта по приказу Ставки влились в ряды армии генерал-полковника Вершинина. Созданный за короткий отрезок времени, мощный военно-воздушный кулак, был призван помочь танковые клинья Страны Советов в борьбе с коварным врагом.

Один за другим падали на землю подбитые самолеты, перечеркивая теплое синее небо своими черными полосами пожаров. Многие летчики успевали покинуть горящие машины и, раскрыв парашют стали парить в небе, лихорадочно пытаясь определить, где свои, а где чужие.

Однако были и такие, кто не покинул свой самолет до последнего момента. Так старший лейтенант Колокольцев получив прямое попадание в мотор, стал стремительно падать вниз. У него было несколько десятков невыносимо длительных секунд, чтобы покинуть обреченную машину, но из-за поврежденного парашюта он не смог этого делать. Осознав это, он принял решение направить свой истребитель на колонну машин неприятеля, оказавшихся под ним.

Трудно, невыносимо трудно управлять падающим самолетом, но во стократ труднее осознавать, что это твой последний маневр. Ценой невероятных усилий Колокольцев сумел дотянуть свой истребитель до выбранной им цели и протаранил её.

Самолет героя упал на грузовики одной из гаубичной батарей, второй бронетанковой бригады. В результате взрыва был уничтожен один орудийный расчет и повреждены два орудия. По сухому статистическому счету нанесенный советским пилотом ущерб был не столь серьезен в материальном плане, но имел громадное моральное значение.

Первый раз в своей жизни, англичане не только увидели столь необычный вид тарана. Они увидели, что поврежденный самолет не просто случайно упал на грузовик, а был целенаправленно направлен сидящим за штурвалом пилотом. Увидели, ахнули и испугались, так как точно знали, что ни один из королевских асов не способен повторить подвиг советского летчика. За всю историю войны в британских ВВС не было подобного случая, да и не могло быть. Уж слишком рациональны были английские пилоты.

Тридцать семь машин потеряли англичане в схватке с русскими танкистами за озерный проход, и ещё восемь машин было уничтожено или выведено из строя в результате удара с воздуха. Была полностью уничтожена одна гаубичная батарея и частично повреждена другая. Свыше ста двадцати человек было ранено, убито или пропало безвести в бригаде генерала Эванса, который сам пережил несколько неприятных минут в своей жизни, во время визита советских летчиков.

Нанести больший вред британцам, краснозвездным самолетам помешало прибытие к месту боя третьей бригады генерала Хантера имевшей в своем составе зенитный полк. Остановившись прямо посреди свежих бомбовых воронок, английские зенитчики сноровисто установили свои орудия, и всей дивизии сразу стало легче и проще дышать.

К обеду наступательный порыв британцев иссяк. Потеряв почти половину своих танков, Килиан временно прекратил атаки и отправил в штаб фельдмаршала Александера рапорт о возникших трудностях исполнения приказа командующего. Также, генерал просил дать указания относительно своих дальнейших действий: продолжать ему наступление или перейти к обороне.

В этот момент фельдмаршал находился в сильном цейтноте и потому не дал генералу четких указаний. Александер приказывал дивизии находиться в боевой готовности для выполнения новых указаний ставки и одновременно приготовиться к отражению возможного наступления русских в районе озера Шальзе.

При всей туманности и обтекаемости, депеша фельдмаршала была не лишена здравого смысла. Генерал-лейтенант Панфилов требовал от своих танкистов продолжить их наступление для скорейшего разгрома противника по частям и выхода к предместьям города Любека. Одного из самых старых немецких портов на Балтике.

Таков был приказ Ставки, но командир третьей гвардейской танковой бригады генерал-майор Голованов, которому предстояло наступлением, убедил комкора воздержаться от поспешных действий. Быстро оценив сложившуюся обстановку, когда предстояло атаковать изготовившегося к бою врага, по влажной земле, лавируя между подбитых танков противника, он отказался дать англичанам столь существенную фору.

— Наверняка противник уже развернул свои противотанковые батареи и только того и ждет, чтобы по полной программе расплатиться с нами за свой утренний погром. Я категорически против немедленно атаки. Только зря технику погубим и людей положим, Алексей! — убеждал Панфилова Голованов и тот прислушался к его мнению.

Разведка боем, проведенная комкором для очистки совести полностью подтвердила слова Голованова. Едва только танковый взвод начал имитацию атаки, как англичан открыли плотный огонь. Сначала заговорили две гаубичные батареи, затем к ним прибавились выстрелы танковых орудий, и только потом прорезался голос полевых орудий.

Не имея точных данных о действиях Панфилова, англичане решили, что на них наступают бронетанковые соединения при поддержке пехоты. Именно этим объясняется их решение выставить огненный заслон на пути советских солдат. Около получаса громыхали канонада с английской стороны, прежде чем они убедились, что противник отказался от активных действий.

Об успешном отбитии атаки русских войск было немедленно доложено в ставку фельдмаршала Александера. Сообщалось, о потерях атакующего противника, составившие десять тяжелых танков и около ста пятидесяти солдат и офицеров, что несколько разнилось с действительностью. Во время разведки боем, огнем английских войск был уничтожен один легкий танк и один получил серьезное повреждение, что впрочем, не помешало экипажу с наступлением темноты эвакуировать его в тыл. Что касается потерь в живой силе, то они были равны абсолютному нулю, так как никто из советских пехотинцев не наступал.

Вести об успехах с боевых полей были восприняты британским командующим весьма позитивно. Он поблагодарил Килиана за храбрость и мужество, а также приказал отметить отличившихся героев. В отношении дальнейших действиях дивизии, генералу было предписано, твердо стоять на занимаемых позициях и ждать скорого подхода двух немецких полков. Вместе с ними, утром следующего дня, Килиану предстояло атаковать русских, пустив «немецкое пушечное мясо» впереди себя.

Таковы были планы англичан, но маршал Рокоссовский тоже не дремал. Убедившись в патовости ситуации в районе озера Шальзе, он решил изменить её при помощи 3 кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта Осликовского. Пока гвардейцы Панфилова и 70 армия в районе Висмара своими действиями приковывали внимание противника, маршал решил ударить в межозерное дефиле.

Решив, что в ближайшее время проход между восточным берегом озера Шальзе и цепочкой мелких озерков Плезнь непроходим для танков, англичане выставили там небольшой заслон. Двух противотанковых батарей и три неполные роты пехоты этого, по мнению Килиана вполне достаточно, чтобы связать боем танков противника, если он решит попытать счастья на восточном берегу озера.

Если спросить правоверного англичанина, какое подразделение Красной Армии самое жестокое и беспощадное, девяносто процентов назовут казаков. Именно эти конные наследники диких кочевников монголов и татар могут целыми днями не покидать седел, обедая сидя на конях и даже справлять нужду. Казак считает день неудачным, если не омочил свое оружие в крови врага, и нет никакой разницы кто это — воин или мирный житель. Ворвавшись во вражеский городок, они предаются неудержимому разгулу, главным развлечением которого — истребление людей, независимо от возраста и пола.

Такой образ казака создала свободная британская пресса за двести с лишним лет у своих читателей. И создала благодаря карикатурам, в которых щедрыми красками рисовала ужасные образы русских казаков.

Когда наступил мир, многие кавалеристы генерала Осликовского побывали в гостях у своих британских союзников и их приезд, всегда вызывал повышенный ажиотаж среди англичан. Почти каждому из них хотелось посмотреть и потрогать тех страшных всадников, которыми их регулярно пугали с самых пеленок.

Особый интерес у англичан вызывали легендарные казацкие шашки, которые усачи любезно демонстрировали дотошным островитянам. С видом знатоков они щупали это страшные клинки, пробовали его твердость, проверяли острие, а затем приходил в неописуемый восторг, когда казаки демонстрировали свое умение владением оружия.

После одного такого показа, один наивный добропорядочный англичанин спросил чубатого красавца, сможет ли он с одного удара разрубить человека, и получил утвердительный ответ. Сделанное открытие так потрясло англичанина, что он не нашел ничего другого как спросить казака: — Вы и меня зарубить сможете?

Взглянув на сухую костистую фигуру рыжего собеседника, усач решительно замотал головой, и ласково похлопав англичанина по плечу, снисходительно произнес: — Нет, дорогой. Я тебя рубить не буду, я тебя так, руками задавлю.

Эта фраза моментально облетела полк и мало кто из англичан, усомнился в правдивости слов сказанных станичником. Уж больно сильными и цепкими были пальцы у казака.

Вот с таким врагом и столкнулись британские солдаты рано утром следующего дня, когда свет только-только стал отделяться от тьмы. Когда уже видна дорога под копытами твоих коней, которые легко пройдут там, где пасует танк или автомобиль.

Есть ли в мире такие секреты, которые смогут заметить ползущих в ночи подобно змеям казачьих пластунов. Что тихо и незаметно подползут к затаившемуся в кустах посту и тихо снимут его в два ножа. И наглядное тому доказательством была казачья атака, что обрушилась на англичан в это утро.

Птицей, пролетев открытое пространство, что отделяло казаков от противника, они обрушились на оторопелых англичан. Поздно поднявшие тревогу часовые позволили британским пушкарям дать всего два залпа по атакующим кавалеристам. Два залпа это очень мало для любого танка, а уж тем более для скачущего во весь опор всадника.

Это тебе не бронированный керогаз медленно ползущий на тебя. Это твой потаенный страх, твой ужас, летящий на крыльях уходящей ночи и в руке у него страшная шашка из твоих детских снов. Уверенно отставив руку в сторону, он азартно вращает это ужасное создание с одной только целью, омочить её в твоей горячей крови. Их громкие крики «А-а-а!» впиваются в твой мозг подобно острым иглам, лишает тебя всякого мужества, и ты понимаешь обреченность своего положения.

Правда в их сторону летят одиночные выстрелы и даже очереди из автоматов, кто-то отчаянно пытается развернуть в их сторону пулемет, но все это, увы, запоздало. Пулемет хорошо против конного, когда ты находишься в надежном укрытии типа дота или броневика. Когда ты в полной уверенности в своей безопасности и даже чудом, доскакавший до тебя всадник сломает свою саблю, отчаянно рубя броню твоего укрытия. Когда же ты один на один перед стремительно летящей на тебя конной массой, то выпущенные тобой пули почему-то проходят мимо, и ты с тоской осознаешь как мало пространство, пролегающее перед тобой и противником.

Так, или примерно так думали английские пехотинцы, когда их атаковали конники генерала Осликовского. Застигнутый врасплох британский заслон не смог оказать серьезного сопротивления, и кавалеристы хлынули в тыл дивизии Килиана.

У советских кавалеристов подобных рейдов по вражеским тылам был не один десяток. Конные взводы и эскадроны привычно находили для себя цели, уничтожали слабых и стремительно уходили, едва получив отпор от сильных. Подобно хищному и хитрому зверю, они разрушали тыловые связи англичан, стремясь подорвать становой хребет дивизии, и им это удалось. Под громкие крики напуганного противника — «Казаки! Казаки!» кавалеристы Осликовского вихрем пронеслись по тылам врага, крепко зажав шашку в руке сея страх, панику и отчаяние. В этот рейд казакам трижды улыбнулась Фортуна.

Первой их жертвой стали бензовозы с топливом для танков и автомашин дивизии, на которых наткнулся один из эскадронов красных кавалеристов. В считанные минуты, уничтожив и разогнав изумленную охрану, они принялись поджигать бензовозы англичан. Огромный столб огня, внезапно взметнувшийся высоко к небу в тылу дивизии, стал печальным знаком для десятков «Кромвелей», «Шерманов» и прочих разновидностей танков изготовившихся отразить атаку русского корпуса, об их обреченности. Вместе с бензовозами было уничтожено десяток грузовиков с боеприпасами, но это было ничто по сравнению с утратой горючей.

Второй удачей казаков стал их выход к штабу дивизии генерала Килиана. Правда, самого генерала взять в плен не удалось, благодаря мужеству охраны штаба. Едва только поднялась тревога, как два броневика охраны штаба заняли позиции согласно боевому расписанию и изготовились дать достойный отпор конным варварам.

Застигнутый врасплох нападением казаков во время завтрака, генерал Килиан наблюдал за боем, испуганно выглядывая из-за окна своего штаба. По всем канонам боя, пулеметный огонь двух броневиков должен был, если не разгромить напавших кавалеристов, то наверняка отбросить их проч. Стать для казаков, своеобразными Каннами и Фермопилами. Однако вопреки ожиданиям англичан этого не произошло.

Натолкнувшись на огневой заслон, кавалеристы не отступила, а спешились и продолжили бой в пешем порядке, неприятно удивив англичан. Мало того, что кроме своих страшных шашек, казаки были вооружены автоматами и гранатами и, кроме того, у них имелись при себе ещё ручные пулеметы и противотанковые ружья.

Именно последние, оказались той козырной картой, что полностью перебила бронированную охрану генерала Килиана. Спрятавшись за укрытие, два ружейных расчета смело вступили в единоборство с держащим оборону «Бренам». Выпущенные из ружей пули уверенно кромсали броню английских автомобилей, решительно и бесповоротно снимая их экипажи с довольствия его королевского величества.

Случайно оказавшийся возле штаба красавец «Даймер» попытался переломить ход боя и спасти своего генерала. Его отважный экипаж храбро вмешался в схватку со страшными казаками и вначале, ему даже повезло. Огнем из пушки он привел к молчанию один из ружейных расчетов и заставил другой сменить свою дислокацию. Обрадованный успехом, бронеавтомобиль решил огнем своих пулеметов разогнать окопавшихся казаков и двинулся в атаку. Однако, не успев проехать и несколько метров, как разорвавшаяся у его переднего колеса граната полностью лишила его возможности движения. Все остальное было делом техники, как бы яростным огнем не огрызался броневик, все было напрасно. Против русского лома в виде гранат и ПТРД у него не было никакого приема защиты.

Храбрость и верность долгу солдат охраны, позволили генералу Килиану благополучно отбыть из штаба на автомобиле, оставив победителям свой походный чайный сервиз, парадную фуражку и массу интересных штабных документов. Также в качестве боевого трофея, кавалеристам Осликовского досталась штабная радиостанция, на которой было завязано все правление дивизией.

Последним, третьим успехом рейда было организация между англичанами и немцами так называемого «дружеского огня». Обстреляв одну из рот стоявшей в тылу третьей бригады, казаки отошли, изрядно напугав тех с кем, недавно лихо отмечали торжество союзнического военного братства. Напуганные появлением в тылу ужасных казаков и не горя желанием испробовать крепость их сабель и шашек, англичане в тревоге вглядывались, вокруг боясь пропустить их нового появления.

Стоит ли спрашивать, за кого они приняли передовые соединения немцев, посланных на подмогу Килиану по личному распоряжению рейхспрезидента Деница. Не предупрежденные заранее штабом о подходе подкрепления англичане открыли огонь по немцам, а те в свою очередь ответили мнимому неприятелю.

Более двух часов немцы и англичане выясняли отношение между собой, исправно нанося урон друг другу. Общее положение усугубляло отсутствие связи бригады генерала Хантера со штабом дивизии в виду уничтожения её радиостанции. В таком же плачевном положении был и штаб фельдмаршала Александера, куда от немцев поступали сообщении о столкновении с русскими.

Точку в противостоянии между противоборствующими сторонами поставили полевые орудия, переброшенные Хантером к месту боя. Едва только их снаряды принялись падать в расположении немецких батальонов, те предпочли отступить и тут же попали под удар кавалеристов Осликовского.

Дважды за день получать болезненные удары для немцев оказалось болезненным испытанием. Тем более пропаганда доктора Геббельса рисовала казаков черными красками с не меньшим упоением, чем англичане и славные тевтоны тоже обратились в бегство с истошными криками «Казаки! Казаки!»

Все это самым катастрофическим образом сказалось на общем положении вещей. Лишенные связи с командованием и, не имея достоверной информации, генералы Эванс и Хантер посчитали себя свободными в выборе и отдали приказ об отступлении.

Страх перед вездесущими казаками полностью парализовал волю англичан ещё сутки назад храбро дравшихся с противником. Среди них возник слух, что спастись от кровожадных дикарей можно, укрывшись за Кильским каналом. Там можно будет привести себя в порядок продолжить борьбу с коварным врагом. Лучше всякой пандемии этот слух накрыл обе бригады в мгновении ока, и все дружно устремились на север, в поисках укрытия.

Лишенные возможность пополнять запасы горючего, танкисты были вынуждены бросать свою слишком прожорливую технику. Вслед за ними вынуждены были бросать машины водители орудийных тягачей и автомобилей. Для продвижения вперед, с некоторых грузовиков сливали бензин, бросая совершенно целые автомобили на произвол судьбы.

Целые сутки продолжался исход английской дивизии на севере. И все это происходило под непрерывными атаками с воздуха, ударами русских танков с тыла и постоянными наскоками казаков. «Это был настоящий ад» — говорили впоследствии солдаты 2-го бронетанковой дивизии его королевского величества, в оправдании своих действий и им охотно верили.

— Да, драпали они так, что лишь только пятки сверкали! — уточняли кавалеристы генерала Осликовского, и командир был полностью согласен со своими орлами при докладе маршалу Рокоссовскому. Да и как было не согласиться, если уже к 6 июля, его подопечные взяли Любек, а через два дня уже вышли к предместьям города Киля. Советские кавалеристы наступали ударными темпами.

Глава IX. В полях за Эльбой сонной

Наступление советских войск в Шлезвиге, застало английское командование врасплох. Сделав главную ставку на немецкие дивизии, Джон Буль ждал, когда негодные «колбасники» отработают оказанное им высокое доверие. Привыкшие считать каждый пенс королевской казны, англичане были настроены на определенную отдачу затраченных средств на содержание пленных и до самого конца ждали результатов, но, увы. Ожидания оказались напрасными, и теперь англичанам приходилось впрягаться в это дело самим.

Против войск маршала Рокоссовского были брошены соединения 2-й английской армии, однако они не смогли остановить движущиеся на запад танковые клинья советских войск. Захватив наступательную инициативу, они неудержимо атаковали врага, не давая ему ни часу передышки, методично перемалывая его разрозненные боевые соединения.

Уже на третий день советского наступления по ту сторону Эльбы у англичан не было ни одного соединения способного нанести противнику контрудар и остановить его продвижение. В результате ударов советских войск все было так основательно перемешено, что самым разумным действием был отвод разгромленных войск за Эльбу и Кильский канал.

Для того чтобы отступление британских подразделений не переросло в паническое бегство и для сохранения своего военного престижа, англичане решили ввести в бой свою 7-ю танковую дивизию, с громким названием «крысы пустыни». Его она заработала за разгром войск фельдмаршала Ромеля во время североафриканской кампании. Её боевой путь начинался от Каира и пролегал через Тунис, Италию, Францию и закончился северной Германии.

Затевая операцию «Клипер» англичане отводили 7-й дивизии роль тактического резерва на тот случай, если немецкое наступление будет недостаточно успешным. Теперь было принято решение использовать её для нанесения контрудара по русским войскам.

Перебрасывать дивизию через Эльбу и вводить её в бой в Шлезвиге означало растерять и без того скудный запас времени. Самый удачный вариант, по мнению штаба фельдмаршала Александера было нанесение контрудара в районе Виттенберге, в Меклебурге. За два дня боев, там уже был создан плацдарм и наступление с него «крыс пустыни», по мнению британских штабистов, могло если не сорвать продвижение русских войск, то существенно затормозить.

Обычно наступлению союзников предшествовала основательная обработка позиций противника посредством авиации. Минимум как два дня бомбардировщики утюжили оборону врага и только потом в бой вступали сухопутные соединения, уничтожая все, что ещё только осталось после непрерывных налетов.

Имея значительное преимущество в воздухе и солидный запас боеприпасов и топлива, можно было доказывать всему миру неоспоримое превосходство «доктрины маршала Дуэ». Однако на этот раз англичане были вынуждены отступить от своих излюбленных правил и начать наступление в некомфортных для себя условиях. В районе Виттенберге не было нужного числа бомбардировщиков и истребителей прикрытия, способных эффективно взломать оборону советских войск.

Фельдмаршал Александер уже отдал приказ о переброске к Эльбе дополнительных авиационных соединений, но для достижения необходимого количества самолетов на прифронтовых аэродромах требовалось в лучшем случае минимум полуторо суток. Перед англичанами встал трудный выбор — ждать полного сосредоточения самолетов или наступать, используя то, что имелось на данный момент.

По этому поводу в ставке разгорелись жаркие дебаты. Каждый из двух вариантов имел своих ярых сторонников и противников. Ждать и наступать на врага полновесными силами, было предпочтительнее всего, но для этого требовалось время, а его у англичан просто не было. Войска маршала Рокоссовского неудержимо наступали на запад, принуждая бриттов действовать по второму варианту, что сулило королевским войскам большие потери.

Точку в двухчасовом споре поставил фельдмаршал Александер. Действуя в своем «фирменном стиле», он сначала дал выкипеть бушующим страстям спорщиков, а затем объявил свое решение. Тем, кто успел повоевать под командованием Александера, оно было вполне предсказуемо. Вспомнив о судьбе родины и величии империи, фельдмаршал приказал наступать, не дожидаясь полного прибытия воздушных сил.

Воспитанный в лучших канонах британской империи, он был готов исполнить полученный приказ, даже если после этого в его подчинении не останется ни одного солдата. «Победителей — не судят!» был девиз Александера и именно за это свойство его души, Черчилль и назначил его вместо желчного, всегда имевшего свое собственное мнение Монтгомери.

Вместо привычных двух дней налетов, было решено провести четырех часовую бомбардировку всеми имеющими на данный момент силами, а потом ударить танковым полком, вооружение которого составляли только «Кромвели» и «Шерманы».

Вечером пятого июля, легкий бомбардировщик «Москито» произвел фотосъемку русских позиций в районе Виттенберге. Полученные данные легли в основу боевых заданий для экипажей бомбардировщиков, задействованных в этом наступлении.

Главная беда англичан заключалась в том, что за два дня боев, русские успели окопаться и создали элементы полноценной обороны. У них имелись окопы, блиндажи и прочие инженерные укрытия. Дзоты и доты, пулеметные гнезда и орудийные позиции. В некоторых местах даже имелись вкопанные в землю танки. Единственно чего у них не было в полной мере, так это хорошей маскировки. На полученных снимках отчетливо просматривались наспех развернутые минометные и орудийные батареи, а также открыто стоящие танки.

Все это легло в боевые задания экипажей английских самолетов, поднявших в небо свои могучие машины утром шестого июля. Первую волну королевских ВВС, которой предстояло снять сливки и разрыхлить русскую оборону, составляли тридцать два могучих бомбардировщика «Ланкастера» под прикрытием истребителей. Вслед за ними в дело вступала вторая группа британских бомбардировщиков в составе уже сорока шести машин. Своими многотонными ударами они должны были закрепить полученный успех и продолжить разрушение оборонительных позиций противника.

Третьими, согласно плану британского командования, в дело вступали двадцать восемь «Лайтингов», тяжелых американских истребителей. Они были полученные англичанами по ленд-лизу и зачастую использовались в качестве штурмовиков, способных поражать цели на земле бомбами и неуправляемыми авиационными ракетами. После этого в дело вновь вступали «Ланкастеры» и все повторялось снова.

Этот план, был типичным шаблоном, по которому англо-американские союзники проводили воздушные атаки, начиная с 1943 года, когда по количеству самолетов они смогли превзойти сражающуюся на два фронта Германию. Единственное, что вызывало вопрос у командования авиацией, с какой высоты наносить бомбовые удары. С излюбленных западными летчиками верхних эшелонов или спуститься ниже?

После не долгих обсуждений было решено все же работать с нижних эшелонов, несмотря на угрозу столкнуться с советскими истребителями. Британский плацдарм на Эльбе был небольшим и потому, удары с больших высот не гарантировали безопасность английских войск от своих же бомб.

Солнце уже взошло, когда к Эльбе приблизилась первая ударная волна английской авиации. Надсадно гудя моторами, огромные «Ланкастеры» величественно проплывали в воздухе над древней красавицей рекой. Сотни лет назад, здесь тоже шла ожесточенная между славянскими племенами и псами рыцарями Первого рейха, осуществлявших свой знаменитый «натиск на восток». Прошло время и теперь уже другая империя, готовились преподать урок малоцивилизованным славянам, кто есть кто.

Двигаясь плотным строем, как некогда тевтонские рыцари наступавшие «свиньей», английские летчики намеривались блеснуть перед врагом всей силой и мощью своих воздушных сил. И пусть некогда первая империя мира переживает далеко не лучшие моменты своей истории. У неё ещё есть силы заставить уважать себя, принудить считаться с собой и уважать свои неизменные интересы.

Ведя свои могучие самолеты за Эльбу, пилоты первой волны чувствовали себя если не богами, то уж точно первыми после них. Эту уверенность им придавало знание того, что по расчетам штаба, русские истребители никак не успевали помешать им дойти до цели и вывалить на неё свои бомбы. Слишком далеки были их аэродромы от Виттенберга и довольно близко находились взлетные полосы англичан.

Гордыня и напыщенность богоравных пилотов значительно уменьшилась, если бы они знали истинное положение вещей, о котором штабные работники предпочли не распространяться, не желая подрывать боевой дух идущих на смерть. И наверняка настрой летчиков упал бы ещё ниже, знай они, что отмеченные на их картах цели, ложные. Готовясь к боевым действиям в полном соответствии с боевым уставом, советские войска извлекли со своих тыловых складов фанерные макеты танков, пушек, гвардейских минометов и выставили их на обозрение противнику. Вместе с линией пустых свежевырытых окопов, они были отличной приманкой, на которую ранее не раз клевали немцы, а теперь попались и англичане.

Приблизившись к переправе через Эльбу, бомбардировщики распахнули свои люки, чтобы через минуты разнести в пух и прах, русские позиции у леса, в самом лесу и за ним, но тут для них начались неприятные сюрпризы.

Первым из них было появление у противника зениток. Их было не так уж много, но грамотно расположенные, они создавали серьезную опасность для идущих крыло в крыло тяжелых самолетов. Для проведения своего коронного «коврового» бомбометания, они должны были придерживаться именно этого строя. В противном случае эффект от удара снижался в разы.

Ох, как было страшно и неохотно англичанам наползать на перистые разрывы зенитных снарядов возникших прямо по курсу их машин. Плотный строй представлял собой отличную цель, по которой было трудно промахнуться.

Сначала один бомбер, затем другой, третий стали отмечать попадание в свои могучие тела. Попадание в крыло, фюзеляж и даже повреждение мотора не могли уничтожить такую огромную машину как «Ланкастер». Несмотря на полученный ущерб, она продолжала функционировать, и была пригодна для продолжения полета. Было гораздо хуже, когда против одного самолета действовало сразу несколько орудий, тогда его шансы катастрофически падали.

Именно с этим и столкнулись англичане на плацдарме под Виттенберге. Дав им, возможность подойти поближе, русские зенитки, словно хорошо выдрессированные охотничьи собаки, атаковали переднюю пару самолетов, быстро и сноровисто разделив их между собой. Нисколько не пасуя перед угрожающе гудящей армадой, зенитные расчеты занялись истреблением врага. Прильнув к перекрестью прицелов, они стремились успеть, как можно лучше сделать свою работу, прежде чем разорвавшийся рядом фугас не прервет их службу Родине.

От попавших в смертельные жернова бомбардировщиков градом летели куски обшивки, отчаянно дымили поврежденные моторы, а на борту что-то горело, выбрасывая черный, удушливый шлейф дыма. Картина была столь ужасна, что не один здравомыслящий англичанин, посмотрев на неё со стороны, не дал бы и жалкого пенса за жизнь несчастных летчиков.

Целых три самолета было потеряно англичанами от огня зенитных расчетов и ещё четверо, получили серьезные повреждения во время выполнении этого задания. Один из «Ланкастеров» рухнул, не дотянув до аэродрома, второй разбился при посадке, надолго закрыв своей пылающей массой взлетную полосу.

Другим неприятным сюрпризом было появление в небе над плацдармом советских истребителей. Вопреки всем расчетам и подсчетам англичан они все-таки успели перехватить незваных гостей, взлетев с одного из полевых аэродромов подскока.

Прикрывавшие бомбардировщики истребители попытались связать появившиеся из неоткуда «Кобр» встречным боем, но это им не удалось. Уклонившись от боевого столкновения со «Спитфайерами», они атаковали сверху вражеские бомбардировщики, что было очень неожиданно для них. Досконально изучив методику боя немецких летчиков и уже привыкнув к ней, англичане растерялись. Ограниченные в маневренности плотным строем, они не могли эффективно противостоять атакам сверху.

Подобно злобным гарпиям «яки» принялись нападать на «Ланкастеры» нанося тем смертельные удары один за другим. Полностью презрев при этом угрозу смерти исходящую, как от истребителей, так и от пулеметов бомбардировщиков, они раз за разом атаковали врага, и успех сопутствовал им. Три «Ланкастера» сложили свои могучие крылья, так и не успев исполнить свой долг перед любимой империей и своим обожаемым королем.

Работать в подобных условиях, когда тебя бьют с земли и воздуха, было совершенно невозможно и невыносимо для любого цивилизованного летчика. Когда перед тобой встает выбор жизни и смерти вопросы совершенно излишне. Боевой порядок, дающий победу, был сломлен, и снять пенки не получилось.

Такая же судьба была и у второй волны грозных «Ланкастеров». Прибывшие в значительном количестве советские истребители просто не дали англичанам выполнить свою боевую задачу. «Лавочкины», «яки», «аэрокобры» встали надежным щитом над своими позициями.

Оказавшись в столь некомфортных для себя условиях, королевские пилоты превзошли своих предшественников. Если самолеты первого эшелона ещё пытались произвести прицельное бомбометание, то их последователи просто вывалили свой смертоносный груз на зеленый массив леса и были таковы.

Гораздо больше проблем для русских создали «Лайтинги». Верткие и быстрые в отличие от громоздких и неповоротливых «Ланкастеров» они, как правило, успевали нанести огневой удар по позициям советских войск, прежде чем их атаковали истребители.

В результате воздушной атаки англичане лишились девятнадцати машин и свыше тридцати получили повреждения различной степени тяжести. Ни о каком повторении вылетов бомбардировщиков в этот день никто из командования и не заикался, опасаясь массового отказа пилотов. Получив столь сильную моральную травму, они нуждались в отдыхе и лечение, и командование пошло им навстречу.

Единственными кто в этот день вновь решил слетать «в гости» к русским, были эскадрильи «Лайтингов». Они меньше всех понесли потерь от зениток и истребителей, и боевой дух у них ещё не полностью угас. После дозаправки и пополнения боезапаса английские штурмовики полетели расчищать путь «крысам пустыни» под командованием генерал-майора Льюиса Лина, чье наступление должно было начаться через два часа.

Малые потери «Лайтингов» были обусловлены не тем, что в распоряжении генерала Вершинина было мало истребителей или они понесли серьезные потери в борьбе с двумя эшелонами «Ланкастеров». Потери, конечно, были, и были достаточно значимые, просто время налета штурмовиков пришлось на так называемую «форточку», когда часть истребителей была вынуждена покинуть поле боя, а вторая только подлетала. К тому же три из восьми русских зениток были приведены к молчанию, что также сыграло свою роль.

Ободренные своим успехом, пилоты «Лайтингов» горели желанием ещё раз пощипать русскую оборону, но на этот раз, пойдя по шерсть, вернулись стриженными. Посты ВНОС вовремя заметили их приближение и немедленно сообщили эскадрилье майора Чекалина, пребывавших в готовности номер один. Красная ракета, взметнувшаяся в небо, ещё не закончила свой полет, а моторы истребителей уже взревели и они дружно устремились навстречу врагу.

Вместе с эскадрильей капитана Хайрулина, они перехватили англичан на подступах к плацдарму и устроили им горячую встречу. Восемь машин покинули ряды королевских ВВС после этой встречи. Семь самолетов записали на свой счет летчики и один, пришелся на долю зенитчиков. Даже в уменьшенном составе они внесли свою лепту в эту маленькую победу.

Вид своих самолетов падающих на землю не очень приподнял настроение у подопечных генерала Лина. Все говорила о том, что оборона у русских была на должном уровне, и для того чтобы прогрызть её «королевским грызунам» придется попотеть.

Чтобы максимально облегчить им решение этой задачи, за сорок минут до начала атаки, пушки двух конных артполков ударили по позициям советских войск. Не имея точных целей, они били исключительно по тем квадратам, что были переданы им из штаба.

Сорок минут, они утюжили русскую оборону, стремясь доделать ту работу, что не успели сделать летчики. Гаубичные снаряды с яростью перепахивали цветущую землю, а уткнувшиеся в стенки окопов солдаты в который раз с радостью вспоминали созданные ими макеты. Многим, очень многим из них они спасли в этот день.

Старший сержант Снегирев Мефодий Павлович был одним из лучших наводчиков в противотанковом полку, на чью долю выпало отбивать атаки танков 7 моторизованной бригады полковника Фимса. По счастливой случайности ни одно орудие из его батареи не пострадало ни во время бомбежки, ни при артобстреле и когда был подан сигнал тревоги, весь расчет быстро занял свои места.

В лучах поднявшегося солнца было хорошо как на передние траншеи, изрядно побитых бомбами и снарядами наползали английские танки при поддержке двух пехотных батальонов. Глядя на линию истерзанных окопов, казалось, что там не осталось ничего живого, и англичане должны были легко их преодолеть. Однако это только казалось. В передовых траншеях находились только наблюдатели, основные силы были отведены в тыл, и как только началась атака, солдаты вернулись на свои места.

Плотным автоматно-пулеметным огнем они отсекли пехоту от танков, заставив их залечь. Несколько раз солдаты 131 пехотной бригады его величества пытались подняться с земли и догнать ушедшие вперед танки, но каждый раз падали снова. Когда же англичане из своих «Шерманов» и «Кромвелей» попытались принудить окопы к молчанию по ним сначала ударили из трофейных панцерфаустов, а затем из противотанковых пушек.

Стоя у орудия, Снегирев отчетливо видел как, потеряв от огня «панцеров» две машины, танки перемахнули через переднюю линию окопов и, не останавливаясь, двинулись прямо на батарею. Начался смертельный поединок между огромной бронированной махиной и горсткой людей сгрудившихся вблизи приземистого орудия.

Между противниками было примерно пятисот метров, когда Снегирев попал, а затем поджег свой первый вражеский танк.

— Горишь, сволочь, — удовлетворенно проронил наводчик, глядя на языки пламени, гуляющие по броне «Шермана», — и чего вам всем не хватало. Ведь мир же был. Мир!

Подобный вопрос терзал всех солдат всех шести фронтов. Как? Зачем? Для чего надо снова стрелять и убивать, ведь нет ничего лучше на земле чем мирная жизнь. Что двигает этими людьми уже успевшим вкусить прелести этой жизни, когда ты просыпаешься рано утром без опасения быть убитым через минуту. Как тут не вспомнишь классовую неприязнь.

— Снаряд, снаряд — раздавалась команда, и Снегирев принялся ловить в своем прицеле башни, борта, гусеницы неприятельских бронированных машин. Несколько раз рядом с орудием рвались снаряды, и оно больно било своего наводчика. За его спиной кто-то кричал, стонал, хрипел, но все это было для Снегирева неизмеримо далеко, где-то на другом конце света. Полностью захваченный смертельным поединком, он только наводил на вражеские танки и докладывал о готовности командиру.

Он так и не оторвался от орудийной панорамы, когда его сильно ударило по спине и под гимнастеркой побежало что-то горячее. Боли наводчик не чувствовал, руки работали, и значит, не было причин отвлекаться от боя. Да и как было оторваться, если огромный «Кромвель» так удачно подставил под удар свой бок, и нужно было срочно соединить прицел и точку наводки.

Забыв про все на свете, он азартно выкрикнул «готов!». Орудие тут же отозвалось на его слова мягким толчком и несказанное упоение охватило Снегирева то вида своей, хорошо сделанной работы. Как радостны и велики, бывают такие секунды счастья, неизменно сменяющиеся минутами горя.

Снегирев яростно крутил наводку пытаясь высмотреть за клочьями черного дыма своего нового врага, когда рядом с орудием разорвался очередной снаряд и сраженный осколком лейтенант сложился пополам и рухнул на землю.

— Командира убило! — это известие заставило наводчика прекратить охоту и оторваться от прицела. Два года пробыл Мефодий Снегирев в действующей армии, и ему было достаточно одного взгляда в широко раскрытые на солнце глаза лейтенанта.

— Гады! — коротко бросил он и, оглянувшись вокруг увидел, что кроме него из всего расчета имелся в наличие только один подносчик снарядов. Где-то очень глубоко в сердце вспыхнула искра жалости и горести к своим товарищам, но она тут же погасла. Шел бой, и нельзя было тратить на душевные сантименты ни одной секунды драгоценного времени. После оплачем, отгорюем, отдадим должное смелости и героизму своим боевым товарищам, если останемся в живых.

— Что стоишь?! Не зевай! Снаряд! — крикнул Снегирев молодому солдату и, сглотнув шершавый комок в пересохшем горле, вновь прильнул к панораме. Ветер повернул клубы дыма в другую от орудия сторону, и можно было продолжить охоту.

До атакующих танков противника было около трехсот метров, когда в перекрестье прицела попал «Шерман» с разноцветными отметинами на броне. Плохо разбираясь в символах британских танкистов, Снегирев не мог догадываться, какое начальство находится в этом танке, но о том, что оно там, определи сразу, и не ошибся. В разноцветном штабном «Шермане» ехал заместитель командира бригады полковник Рамсфилд. Охваченный страстью положить на алтарь родины столь нужную для неё победу, он решил возглавить атаку и лично разгромить большевиков.

Затаив дыхание, наводчик несколько невыносимо долгих секунд плавно вел цель, и только выбрав самый удачный момент для выстрела, дал команду «огонь!». Пушка в очередной раз выплюнула из своего жерла смертоносный снаряд и через несколько секунд, он точно ударил прямо под основание башни танка.

— Это вам за нашего лейтенанта! — удовлетворенно констатировал Снегирев, наблюдая как густые клубы черного дыма, поползли во все стороны от вставшего на всем ходу танка. Один из башенных люков откинулся в бок и из него появился танкист, спешивший как можно скорее покинуть поврежденную машину. Он уже наполовину вылез из люка, но в это время на него наползла волна черного дыма, и задохнувшийся его ядовитыми парами, танкист рухнул в горящие недра танка.

Снегирева охватила секундная радость и удовлетворение от удачного выстрела, но он сразу подавил её. Поредевшие ряды противника уже выходили на последнюю дистанцию танковой атаки. Смертельная схватка орудия и бронированных машин вступала в решающую стадию, в которой решался главный вопрос атаки. Отступят бронированные монстры англичан восвояси или все же прорвут русскую оборону и в этот момент, каждый выстрел мог стать решающим.

— Снаряд! — потребовал от своего помощника Снегирев, и тот послушно лязгнул затвором орудия, досылая в ствол снаряд. Обостренные до предела чувства подсказывали наводчику, что атакующий враг основательно измотан и силы его уже на исходе. Нужно было лишь ещё раз побольнее дать ему по зубам, и он обязательно отступит.

— Сейчас, сейчас, сейчас, я тебя паразита сделаю — шептал старший сержант, колдуя у своего прицела. В этом бою Мефодий Павлович сумел подбить целых пять танков противника. Это было очень много для одного боя, и ему полагалась высокая правительственная награда, но Снегирев совершенно не думал об этом. Он спешил успеть сделать свой главный выстрел в этом бою и обратить врага в бегство.

Старший сержант успел поймать в прицел танк с красным тушканчиком на борту и стал совмещать точку наводки, когда шестым чувством почувствовал нависшую над собой опасность. Снегирев не видел, что идущий сбоку от «тушканчика» танк остановился и стал целиться точно в его орудие. Он только явственно ощутил на себе взгляд смерти и отчетливо понял, что у него просто нет времени на прицельный выстрел. И потому, он бросил крутить прицел, громко выкрикнул: — «Огонь!» и влепившись в каучуковую накладку прицела, стал наблюдать за результатом своего выстрела.

Снегирев успел заметить, что своим выстрелом он основательно повредил трак «тушканчика» и теперь поврежденный «Шерман» обречен на добивание или оставление его экипажем. Он даже порадовался этому моменту, но в это время у правого колеса орудия разорвался вражеский снаряд. Раздался оглушительный взрыв, и бессильно раскинув руки, наводчик рухнул на пустые зарядные ящики.

Предчувствие Снегирева оказалось верным. Вскоре после его выстрела танковая атака противника захлебнулась, и он отступил, так и не сумев прорвать прочную противотанковую оборону советских войск. Созданная и прошедшая испытание на прочность в борьбе с бронированными армадами вермахта, она устояла и под натиском недавних союзников.

Выстояла она и во время второй атаки, хотя на этот раз англичане продвинулись далеко за линию передних траншей. Пополнив свои атакующие ряды соединениями 22 бронетанковой бригады и свежими ротами пехоты, англичане вновь пошли в наступление, исполняя приказ фельдмаршала Александера.

К моменту начала наступления противника под Виттенбергом уже не было крупных соединений артиллерии, и вся тяжесть по отсечению пехоты от танков легла на плечи минометчиков. Своими героическими усилиями, несмотря на обстрелы конной артиллерии, ротные, батальонные и полковые минометы, остановили продвижение британской пехоты, положив перед её атакующими рядами непреодолимый огневой заслон.

Оставшись один на один с противотанковыми пушками, «Кромвели», «Шерманы» и «Валентайны» все же решили проверить крепость советской обороны. Британцы полагали, что она уже подточена предыдущим боем и последовавшим за ним артобстрелом. Кроме того, над ними довлел приказ фельдмаршала Александера во, чтобы то ни стало прорвать оборону врага и открыть дорогу войскам прорыва.

Воля высокого командования для англичан всегда священна и обязательна для исполнения, но в этот день этого оказалось недостаточно для прорыва русской обороны. Созданный в конце июня для отражения главного удара войск Шернера, противотанковый заслон пушек ЗИС-2 с успехом пригодился против солдат фельдмаршала Александера. Умело расположенные в две линии, своим убийственным огнем, русские батареи вновь заставили танки противника. Приказ, конечно приказом, но доблестным Бобби, Эдди и Гарри в этот исторически важный момент почему-то так захотелось жить, что они мигом нашли тысячу и одну причину позволившие им отложить его исполнение.

Разъяренный неудачей генерал Лин приказал двум полкам конной артиллерии завалить снарядами все русские окопы и траншеи. Одновременно с этим он затребовал поддержку со стороны авиации, и она была предоставлена. Над плацдармом вновь появились «Лайтинги» теперь в сопровождении отряда «Спитфайеров». Все вместе они принялись ровнять и утюжить позиции дивизии генерала Кабанова, по которым уже была английская артиллерия.

На помощь героической пехоте, хоте с определенным опозданием пришли истребители 2-ого гвардейского полка. В яростной схватке, не жалея собственной жизни, они заставили противника отступить от берегов Эльбы.

Получив твердый и решительный отпор, королевские истребители ретировались и в этот момент на поле боя появились новые действующие лица. Как уже отмечалось, в этот момент у советского командования не было под рукой артиллерии способной заткнуть горло пушкам противника, расположившимся по ту сторону реки. Поэтому, для недопущения разрушения оборонительных позиций, в бой были введены штурмовики «Ил-2».

В этот день конная королевская артиллерия доподлинно узнала, почему немецкие солдаты так боялись русских штурмовиков. Эти крайне живучие машины буквально ходили над головами у привыкших к комфортным боевым условиям королевских канониров. Пули, снаряды и ракеты, выпущенные этими ужасными машинами, нанесли серьезный урон, как материальный, так и душевный.

— Это ад! Просто ад! — истошно жаловались друг другу артиллеристы, которым посчастливилось пережить налет советских «илов», — в таких условиях невозможно сражаться! Где наши истребители! Где «Ланкастеры!? Пусть сотрут в порошок эти мерзкие самолеты вместе с их летчиками!!

С не меньше силой и накалом в штабе дивизии шли дебаты, продолжить наступление, предписанное фельдмаршалом или нет. Многие из военных выступали за прекращение атак, благо для этого имелась прекрасная причина, налет русской авиации. Однако вверх взяли верноподданнические чувства.

— Мой король и моя семья не поймут меня, если имея, хотя бы один шанс выполнить свой долг перед империей, я проявлю малодушие и слабость, и не воспользуюсь им. Я твердо верю, в храбрость и бесстрашие моих солдат. Я верю в их верность идеалам британской демократии, самой древней из демократий в Европе, за которые мы вот уже шесть лет проливаем свою и чужую кровь — воскликнул генерал Лин и, опустившись на колено, горячо поцеловал край дивизионного знамени.

— Передайте моим солдатам, что русская оборона почти разрушена огнем нашей артиллерии и ударов с воздуха. Нужно всего одно усилие и она падет к их сапогам. Скажите им, что страна, король и премьер Черчилль как никогда нуждается в победе и ждет её! — генерал козырнул своим подчиненным и, зажав стек подмышкой, собрался идти на командный пункт, чтобы наблюдать за атакой в стереотрубу, как вспомнил ещё одну важную вещь. — Да, вот ещё, что. Передайте солдатам, чтобы, идя в атаку, громко кричали «Боже храни короля!». Это значительно повысит их боевой настрой. И пусть командиры строго смотрят за этим. Те, кто будут отлынивать, подвергнуться телесным наказаниям!

Таковы были наставления генерал-майора Лина своим солдатам, и все они были полностью выполнены. Ведь нет ничего страшнее для британского солдата, чем командирский стек или пеньковая кошка, для лупцевания. Что поделать, святые традиции, хотя на дворе уже и двадцатый век.

В утверждениях английского командующего о слабости русской обороны присутствовала своя правда. Как бы хорошо не были укрыты орудия с минометами и не крепки были окопы, но советские войска от предыдущих атак понесли серьезные потери. И когда вновь англичане двинулись на штурм их позиций, положение очень осложнилось. Оставшиеся в окопах солдаты не могли остановить идущую вслед за танками вражескую пехоту, и угроза прорыва обороны стал реальна как никогда прежде.

Людских резервов способных устранить нависшую опасность у генерала Кабанова не было, но один козырь у него в рукаве все же нашелся. После недолгих раздумий и уточнений, он приказал бросить в бой дивизион гвардейских минометов.

Существенного ущерба для танкистов полковника Рэткинса выкаченные на прямую наводку «катюши» не нанесли, но вот британскую пехоту потрясли основательно. Мало кто из людей останется спокойным, когда на него в упор, с шумом и грохотом разрывая воздух, летят реактивные снаряды. При виде этого ужаса, тело само падает на землю вопреки воле человека. И уж совсем не найдется смельчаков, которые после их оглушительных разрывов и мощных сотрясений земли, изъявит готовность продолжить наступление и не останется разумно лежать на земле.

Попав под обстрел гвардейских минометов, англичане дружно залегли и никакие приказы и призывы не смогли поднять их в атаку. Встреча с очередной русской легендой, полностью лишила сил поданных его королевского величества.

Если у попавшей под обстрел пехоты было законное право не выполнять свой долг перед нацией, то у танкистов полковника Рэткинса такой возможности не было. Долг перед былой славой обязывал их идти вперед, и они упрямо ползли на русские окопы.

Танкисты не пели на распев «Боже храни короля!», а были полностью сосредоточены на предстоящей схватке. Многие из них свято верили или надеялись, что они, грозные «крысы пустыни» смогут добиться успеха и с чистым сердцем отрапортовать командованию о выполнении приказа. И чем ближе они приближались к советским позициям, то радостнее начинали биться их сердца, число противотанковых орудий у противника заметно уменьшилось.

Это открытие вселило уверенность в умах англичан, но она там продержалась недолго. Быстро выяснилось, что коварству русских варваров нет конца. Они заранее приготовили земляные укрытия для танков и самоходок, до поры до времени прятавшиеся в густом лесу, невидимые сверху.

Теперь, они заняли укрытия и стали вести прицельный огонь по ничего не подозревавшим англичанам. Присутствие танков и самоходок, а также место их расположение было обнаружено экипажами машин слишком. Очень многие из них заплатили за это открытие своими жизнями.

Перед пылкими островитянами и их союзниками из доминионов встал очень острый вопрос, продолжить наступление или отважно продолжить наступления без твердой надежды на успех. И тут им на помощь пришла пехота, или вернее отсутствие её. Наступать без неё было чистым безумием, и английские танки с чистой душой повернули назад.

— Мы сделали все, что было в наших силах и даже больше. Но прорывать оборону врага без пехотной поддержки, это нонсенс, сэр. Такого нет ни в одном уставе империи — так доложил генералу Лину полковник Рэткинс и примерно в том же ключе был рапорт командира «крыс» фельдмаршалу Александеру. Все было сделано с соблюдением всех формальностей, и ни один из вышестоящих командующих не смог упрекнуть своих подчиненных, включая самого премьера Уинстона Черчилля. Таково было положение дел в британской армии.

Впрочем, ничто не помешало начальству выразить свое неудовольствие отсутствием результата и, стремясь смыть позор со своих боевых знамен, «крысы пустыни» намеривались на следующий день попытать счастье ещё раз. Своим упорством и настойчивостью они не раз заставляли строптивую фортуну повернуться к себе лицом, но утром 7 июля у них случился досадный сбой.

Солнце ещё не поднялось из-за горизонта, когда эскадрилья советских бомбардировщиков в дребезги разбомбила переправу через Эльбу, по которой осуществлялось снабжение плацдарма. Хитрые русские продолжали изумлять простодушных англичан своим коварством. Мало того, что они подошли к переправе не с севера, а с юго-востока, сделав изрядный крюк. На это задание они отправили полученные по ленд-лизу «бостоны».

Стоит ли удивляться, что охрана моста приняла эти бомбардировщики за свои машины и спокойно пропустила их к переправе. Когда маски были сброшены и бомбы уже падали на забитый до отказа людьми и техникой мост, было уже поздно. Сделав свое черное дело «бостоны» быстро ушли на север, под огнем проснувшихся зенитчиков.

Согласно утверждению командиров батарей им даже удалось сбить одно или два самолета противника, но это было слабым утешением. Связь с северным берегом была прервана всерьез и надолго, что самым трагическим образом сказалось, на положении дел на плацдарме.

Людей охватил страх, и когда русские только нажали, возникла паника. Солдат не смогло успокоить ни наличие у них противотанковых орудий и зенитных батарей, ни появление в воздухе родной авиации, ни заверения командиров, что саперы уже начали возведение переправы через Эльбу.

После налета русских бомбардировщиков мост через Эльбу рухнул, но по капризу судьбы, с одной стороны уцелела узкая боковая кромка. По ней невозможно было проехать на танке или машине, но можно было свободно пройти трем людям. Казалось бы, всего лишь малозначимая деталь, но именно она стала причиной стремительного разрушения дисциплины среди солдат.

Иногда наличие слабой надежды бывает хуже, чем её полное отсутствие. Когда человек полностью предоставлен сам себе, когда мосты сожжены и только от тебя самого зависит собственное спасение. Для зажатых на плацдарме войск, наличие возможности отхода стало тем моральным искушением, которое быстро разрушило простые души английских солдат.

Вид покореженного моста породил в чей-то памяти, рассказ смененных на плацдарме немцев об одной русской притче. Сами господа тевтоны услышали её под стенами Сталинграда и в качестве обмена опытом противостояния советам поведали своим новым союзникам. Притча гласила об одном охотнике, который сумел схватить медведя, но потом никак не мог сдвинуться с места, из-за крепких объятий зверя.

Островитяне очень любят рассказы об охоте на зверей, а про охоту на медведей в особенности. Обычно воспоминания об охотничьих удачах бодрят душу и будоражат кровь, но только не в этот раз. «Сталинградская» притча оказала прямо противоположный эффект на умы зажатых на северном берегу Эльбы англичан. Услышав её, бравые Тэдди только мрачнели душой, хмурились и принимались искать всевозможные предлоги, чтобы как можно скорее перейти по хрупкой жердочке на противоположный берег. И чем сильнее грохотала подтянутая русскими к Виттенбергу артиллерия, тем больше возникало желающих сделать этот неблаговидный поступок.

Ещё больше усилил негативное настроение солдат империи налет на плацдарм эскадрильи русских пикирующих бомбардировщиков. И хотя их целью был вовсе не огрызок мост, а скопление людей и техники перед ним, а зенитчикам и в самом деле удалось сбить один из самолетов и повредить другой, страх среди англичан стал разрастаться с ужасающей прогрессией.

Весь плацдарм превратился в развороченный улей, который только и делал, что отчаянно гудел. Невзирая на чины и звания, все энергично обсуждали положение дел на плацдарме. И если офицеры сдержанно называли его сложным, то простые солдаты и сержанты говорили о «втором Дюнкерке».

Появление у русских дальнобойной артиллерии, которая принялась бить по саперам наводящий переправу, только увеличило градус накала среди британских военных. Не имея точных координат переправы и корректировщиков, советские артиллеристы били исключительно по площадям, но даже это вгоняло в отчаяние и уныние островитян. С каждым разрывом русского снаряда на том берегу, в сердцах и душах островитян усиливался страх попасть в плен к этим «страшным советам». И хотя обстрел продолжался около часа, этого вполне хватило, чтобы страх с хрустом и треском пожрал их мужество.

Последней каплей переполнившей чашу терпения, стал налет русских бомбардировщиков поздним вечером. Сброшенные с больших высот бомбы не нанесли больших повреждение для понтонной переправы уже достигшей средины Эльбы. Однако сам факт бомбежки подстегнул англичан к бегству, сломав последние препоны в их сердцах. Посчитав, что они сделали все, что могли сделать во благо родине и короне, «крысы пустыни» решили ретироваться. Бросив все тяжелое вооружение, ночью они стали переправляться на противоположный берег, благо русские этому никак не препятствовали. Когда расцвело, подавляющее большинство британских солдат, уже было по ту сторону реки. На этой стороне остались только те, которым просто не повезло убежать от своей горькой судьбы.

Исход англичан за Эльбу только начинался, а в тихий и мирный город Стокгольм прибыл один очень важный человек. Западный мир хорошо знал его, по громким московским процессам 30-х годов, когда он умело, проводил чистку рядов советских руководителей самого высшего ранга от пресловутой «пятой колонны».

Это был Андрей Януарьевич Вышинский. Сразу после первого открытого процесса газеты свободного мира сразу окрестили его сталинским инквизитором, но у него имелись ещё и другие таланты. За годы войны Вышинский проявил себя весьма грамотным дипломатом на встречах с союзниками. Он не только твердо отстаивал интересы своей страны, но и неукоснительно следовал линии Сталина, что было редким явлением в дипломатическом корпусе доставшегося Молотову в наследство от Литвинова.

Именно такому человеку можно было поручить начать переговоры с британцами о прекращении боевых действий, без опасений, что он не сорвет их, из-за своего видения политической ситуации. Раньше, с этой целью Сталин отправлял Молотова, так как был совершенно уверен, что он сделает все так, как ему было сказано. Подчеркивая его полную несамостоятельность и покорность воле вождя, дипломаты за глаза называли Вячеслава Михайловича говорящим письмом Сталина. При этом полностью забывалась та польза, которую получила страна благодаря подобной деятельности советского наркома.

Сталин охотно бы отправил в Стокгольм своего старого соратника, но он мог подключиться к переговорам только на их конечной стадии. Появление министра иностранных дел в нейтральной стране сразу давало противоположной стороне серьезное преимущество, что было совершенно недопустимо. За годы своего правления Сталин хорошо усвоил подобные азы дипломатии и строго придерживался их.

Другой, весомой кандидатурой на роль переговорщика, был легендарный посол Советского Союза в Швеции Александра Коллонтай. Она пользовалась заслуженным уважением в кругах мировой дипломатии. Благодаря её усилиям Швеция так и осталась нейтральной страной во время войны, несмотря на все усилия немцев сделать эту скандинавскую страну своим военным союзником. Кроме того, госпожа Коллонтай смогла убедить несговорчивых финнов выйти из состояния войны с СССР и выдворить со своей территории все соединения вермахта. Начать процесс умиротворения англичан было вполне ей под силу но, к огромному сожалению вождя, серьезный недуг полностью приковал Александру Михайловну к инвалидному креслу. Она могла помочь советом и словом, и на этом её участие в этом важном деле заканчивалось.

Требовалась новая кандидатура, по своим деловым и моральным качествам мало, в чем уступавшая, а в чем-то и превосходившая самого Молотова. От услуг советского посла в Лондоне Майского, Сталин отказался сразу. Уж слишком длинен был за ним шлейф нареканий, связанных с несдержанностью господина посла на язык. После тщательных и взвешенных размышлений, вождь решил поручить столь важную и секретную миссию Андрею Януарьевичу. Перед отправкой специального эмиссара в Стокгольм, дал ему следующее напутствие.

— Не стоит думать, что англичане встретят вас с распростертыми объятиями и сразу станут обсуждать условия мирных переговоров. Это очень хитрые и расчетливые люди, у которых на первом месте всегда стоит не забота о сохранении мире, а только выгода и защита собственных интересов. На этих принципах строилась вся английская политика, начиная со времен Ивана Грозного и спустя триста лет мало, в чем изменились. Вот на этих интересах вам и предстоит сыграть в первую очередь — Сталин многозначительно покачал, синим карандашом, крепко зажатым в руке.

— В первую очередь необходимо заставить их задуматься о целесообразности и выгоде для британской империи той авантюры, что затеял Черчилль и стоящие за его спиной круги. Быстрой победы у них не получилось и теперь уже не получиться, а вести долгую и продолжительную войну слишком разорительно для английской казны. Доведите до их сведения, что советский народ сможет выдержать ещё один год войны. А вот для экономики Великобритании, чье положение давно уже далеко неблестяще, даже полгода ведения боевых действий на два фронта может привести к необратимым для неё последствиям. Простой народ, вряд ли согласиться, ещё туже затянуть свой пояс.

— Англичане всегда стараются делать хорошую мину, как бы скверно не шли их дела, товарищ Сталин. Никак не могут расстаться с лаврами первой империи в мире, — с горькой иронией заметил Вышинский. — Пытаясь спасти лицо, они наверняка будут преуменьшать, свое трудное экономическое положение и будут говорить о помощи со стороны доминионов и США.

— Напомните им, что главный бриллиант британской империи Индия, с нетерпением ждет исполнение обещаний господина Черчилля относительно своей независимости. То же самое обстоит и с так называемыми доминионами британской империи. Канада, Австралия и Южная Африка уже давно самостоятельные государства, у которых есть свои национальные интересы. Они конечно готовые поддержать английского короля людьми и оружием, но вряд ли захотят полностью разделить все экономические тяготы новой войны. Что касается помощи американцев, то каждый день новой войны только усилит их и без того огромные задолжности Англии перед Вашингтоном. Это неоспоримые факты и с их помощью нужно убедить их в пагубности для интересов Британии продолжение нынешнего военного конфликта.

— Может быть, для ускорения процесса переговоров следует, открыто сказать англичанам, что нам известны планы операции «Клипер»? — Вышинский вопросительно посмотрел на вождя, но тот решительно покачал головой.

— Мысль довольно интересная но, на мой взгляд, не вполне своевременна, товарищ Вышинский. Пока ещё рано бросать такой козырь на стол переговоров. Пока будет достаточно той наглядной агитации за мир, что к вашему приезду провели войска маршала Рокоссовского. Одержанные им успехи в ратном деле, скажут свое веское слово в переговорных делах, можете не сомневаться — хитро прищурился Сталин и поставил карандашом пометку в блокноте, лежавшем на столе.

— Кроме угрозы выгод и интересам, англичане также очень чувствительны к вопросам потерь, понесенным их войсками в результате боевых действиях. Публикации в газетах списки погибших, пропавших безвести или попавших в плен солдат и офицеров, это своеобразная ахиллесова пята любого британского правительства, постоянно открытая для критики со стороны политических оппонентов. При этом потери на фронтах их интересуют не из человеколюбия и сострадания. Нет, им важен только один вопрос: — хватит ли сил для защиты метрополии, на случай внезапного вторжения на остров. Это очень важный политический аспект. Поэтому, постарайтесь выжать из него максимальную для нас выгоду.

— С вопросом о способах принуждения англичан к миру все ясно, товарищ Сталин. Теперь хотелось бы знать, на каких условиях мы готовы сесть за стол переговоров?

— В этом конфликте у нас нет, и не может быть никаких интересов, поскольку мы втянуты в него помимо своей воли. Единственно чего мы добиваемся, это немедленное прекращение военных действий и начало переговоров по установлению мира между нашими странами. В знак искренности своих стремлений, мы готовы остановить свои войска на рубеже Кильского канала и нижней Эльбы и не переходить его на все время переговоров. Как только конфликт будет прекращен, и мы получим твердые гарантии невозможности его повторения, мы готовы отвести войска на линию разграничения оккупационных зон утвержденных ялтинскими договоренностями — Сталин сделал многозначительную паузу, после чего продолжил.

— Но пусть, господа англичане не считают наши миролюбивые предложения признаком слабости. У нас есть силы и возможности ответить ударом на удар, не зависимо от того, кто его нанесет. Мы мирные люди, но мы всегда стоим на страже интересов нашей многонациональной Родины.

Вождь подошел к Вышинскому и, тронув его плечо рукой, доверительно сказал: — Я очень надеюсь, что вы все правильно сделаете, товарищ Вышинский. Точно также как делали это ранее. Не стоит унывать, если первый блин будет комом. В этом я почти уверен. Главное начать переговоры, заставить англичан думать, торговаться, считать выгоду. Сделаем это, значит, сделали половину дело. Всего вам доброго.

Полным подтверждением правильности сказанных Сталиным слов, стала телеграмма, пришедшая в Москву воскресным вечером из Стокгольма. Она гласила следующее: «Дядя серьезно болен, но доктора надеются на успех от начатого лечения».

Глава X. В полях за Эльбой сонной — II

— Нет, нет и нет, генерал Бредлов. Ваши утверждения относительно планов русских строятся на предположениях в корне неверных и подобны замкам из песка — Черчилль решительно потряс в воздухе кулаком с зажатой в нем сигарой. От этих энергичных движений столбик пепла обломился и упал прямо на карту боевых действий, украшенную красивыми обозначениями. Подобное кощунство к творению воинской мысли вызвало гневное возмущение у стоявшего на вытяжку перед премьером генерала. На его лице заходили желваки, но скованный невидимыми узами присяги, он был вынужден проглотить обиду.

У тайно прилетевшего в Брюссель Черчилля было отвратительное настроение. Пять минут назад он по буквам объяснил начальнику оперативного отдела, что он идиот и пригрозил отставкой без пенсии и пособия. Для бравых полководцев, не раз бесстрашно водивших свои полки прямиком в пасть к смерти, это было самым страшным наказанием из тех, что можно только придумать. Это было крайне несправедливо, но что поделать, воины всегда подчинялись царям.

— Флот. Немецкий флот, захваченный нами в Киле и Фленсбурге вот, что нужно Сталину. Вот ради чего он затеял весь этот поход, а не ради обращенного в руины Гамбурга, как вы думаете генерал. Вот тот могучий магнит, что прочно приковал к себе внимание русских армий. Ведь это же так очевидно! Смотрите! — Черчилль навис над картой и стал тыкать в неё дымящейся сигарой, пренебрежительно отмахнувшись от услужливо протянутой генералом указки.

— За время конфликта на севере русские заняли Тромсе, на юге их войска вышли к Килю. Что это вам напоминает? Правильно, гигантские клещи, которые по замыслу Сталина должны сомкнуться вот здесь, в районе Дании, чтобы захватить наш главный военный трофей — флот Деница. Германский флот лакомый кусочек для маршала Сталина. Он давно положил на него глаз и в своих письмах ко мне неоднократно напоминал, что как союзник, Россия имеет право на одну его треть. Ясно, что северное направление является приоритетом в действиях Сталина — Черчилль перестал трясти сигарой над столом и, сделав ею, непринужденный пирует, с победным видом отправил в рот.

— Но, это только один из возможных вариантов действий русских, господин премьер министр — заикнулся, было, генерал, но тут же был жестоко бит могучим интеллектом своего высокого собеседника.

— Я совершенно не понимаю, за что английская казна платит вам деньги, Бредлов!? Как можно быть таким непонятливым человеком!? Что доносит авиаразведка о действиях русских после занятия Тромсе? — требовательно спросил премьер своего адъютанта от авиации.

— С вечера вчерашнего дня их передовые части движутся на юг, по направлению к Нарвику, господин премьер министр — браво доложил Черчилль полковник Хомбс, всем своим видом демонстрируя, что он то, как раз и не зря получает деньги британских налогоплательщиков.

— Правильно. А были ли со стороны русских переправиться через Эльбу и проникнуть дальше в нашу оккупационную зону? Я вас спрашиваю генерал — премьер грозно вперил свой тяжелый взгляд в Бредлова.

— Нет, господин премьер министр — с трудом выдавил военный, покрываясь липким потом. В этот момент, когда отставка без пенсии и мундира стала так реальна, он страстно жалел, что находится в штабе, а не в войсках. Там, среди своих собратьев по ремеслу можно свободно отстаивать свою точку зрения, не боясь подвергнуться остракизму. К тому же у генерала так некстати свело живот, что доставляло ему дополнительные мучения.

— И что из всего этого следует? — продолжал донимать Бредлова расспросами Черчилль.

— Что вы правы, господин премьер министр — быстро согласился со своим мучителем генерал.

Причиной столь быстрой сговорчивости стала схваткообразная боль, что в ускоренном темпе принялась терзать его кишечник.

— Да? — удивился Черчилль, — а мне показалось, что у вас есть свое, особое мнение.

— Услышав ваши доводы, я понял, что ошибался, господин премьер министр — генерал оказывал героически усилия против коварного врага, но прекрасно понимал, что был обречен на позорное поражение.

— Я очень рад, что вы наконец-то поняли и оценили то, что ясно любому школьнику, генерал Бредлов — разочарованно хмыкнул премьер. Он был настроен на долгое препирательство и теперь испытывал нечто похожее на обиду.

— Я тоже, господин премьер министр. Извините, но сейчас мне нужно сделать один важный звонок — Бредлов из последних сил пытался соблюсти приличие.

— Ну, если вам так нужно, можете идти — Черчилль снисходительно повел плечами и Бредлова, как ветром сдуло. Ведь главное в этих случаях не добежать, главное донести.

— Слава Богу, что такие генералы в основном находятся в штабах, а не командуют войсками — презрительно бросил премьер, едва за Бредловым закрылась дверь. Руководитель английского правительства не терпел слабовольных людей.

— У него сегодня был трудный день, сэр — вступился за коллегу начальник штаба 2-й армии генерал Пим.

— У нас всех сегодня трудный день — сварливо не согласился с ним Черчилль. Вытащив сигару изо рта, он подошел к карте.

— Итак, теперь все согласны с тем, что главное направление русского наступление является Фленсбург с находящимся там флотом. Пока у Сталина нет сил и возможности пересечь канал и продвинуться ещё дальше на север, но можно не сомневаться, что со временем они у него появятся. Что вы намерены предпринять для срыва плана русских и реализации замыслов операции «Немыслимое»?

Премьер ожидал, что говорить будет фельдмаршал Александер, но слово взял генерал Пим. В те моменты, когда дела шли не так, как того хотело верховное руководство, у фельдмаршала пропадала уверенность в себе, и он начинал размазывать кашу по тарелки. Гордон Пим хорошо знал эту особенность и потому взял инициативу в свои руки.

— Вы совершенно верно отметили, сэр, что у Сталина пока нет сил для продолжения похода на север. Все те танковые соединения, которыми располагал маршал Рокоссовский, полностью задействованы для оттеснения наших войск из Шлезвига, захвата Гамбурга, Любека и выхода к южной стороне канала. Анализируя сведения, поступившие к нам из дивизий, можно смело сказать, что наступательный порыв русских на данный момент полностью выдохся. Чтобы привести свои войска в порядок и продолжить наступление, маршалу Рокоссовскому нужна тактическая пауза минимум полторы недели. За это время он успеет подтянуть тылы снабжения, пополнить войска резервами и сможет наступать в любом направлении — как бы невзначай подчеркнул Пим.

Острое ухо Черчилля моментально уловило скрытый подтекст, но премьер не подал вида. Он только неопределенно кивнул головой, как бы показывая, что сказанное принято к сведению и генерал продолжил свою пояснительную речь.

— Наших войск находящихся в Голштинии хватает только для обороны полуострова, — с сожалением констатировал Пим, — о наступлении против войск Рокоссовского можно будет говорить только через неделю, не раньше. К этому сроку мы надеемся завершить переброску немцев из Норвегии и, довооружив их, двинем против русских.

— Вы думаете, Рокоссовский спокойно позволит вам сделать это? Не обольщайтесь, генерал, не стоит недооценивать своего противника. Маршал Рокоссовский один из лучших маршалов Сталина и как он умеет воевать, прекрасно видно по результатам его наступления в прошлом, да и в нынешнем году. Наверняка он не будет сидеть, сложа руки, и попытается сорвать ваши планы — пустил парфянскую стрелу в темя генерала Черчилль.

— Все это мы полностью учили при разработке наших нынешних планов, сэр — невозмутимо молвил Пим.

— Для сковывания войск Рокоссовского, в течение четырех-пяти дней, мы намерены подготовить и нанести контрудар в районе Виттенберга. Как показала практика, русские оказались весьма чувствительны к ним.

— Очень хотелось бы узнать, сколько танков мы оставили на том берегу Эльбы в результате прошлого контрудара — бесцеремонно прервал генерала Черчилль.

От столь непочтительного к себе обращения, Пим покрылся красными пятнами и обиженно поджал губы.

— В результате упорных боев, после которых противник был вынужден остановить свое наступление на Фленсбург, мы потеряли примерно двадцать девять таков и бронетранспортеров, сэр — с видом несправедливо оскорбленного человека произнес Пим.

— По моим данным, этот контрудар обошелся нашей армии в сорок шесть единицы бронетехники. Как вы объясните подобное расхождение? — грозно спросил премьер.

— Мне неизвестно, откуда вы получили подобную информацию, сэр. Озвученную мною цифру я получил от начальника штаба 7-й дивизии, и как вы могли заметить, она носит предварительный характер. Нам пока неизвестна точная численность танковых батальонов участвовавших в бою против русских. Из-за спешки, их бросили против русских в неполном составе.

— Моя информация поступила от мистера Левитана, и я хотел уточнить полученные данные — любезно пояснил Черчилль и милостиво кивнул головой, призывая Пима продолжить изложение плана.

— На этот раз контрудар под Виттенбергом будет подготовлен по всем правилам и требованиям. Батальоны 7-й дивизии будут иметь штатную укомплектованность и смогут действовать в свою привычную мощь и силу. Вместе с сухопутными силами, на этом направлении будут усилены авиационные соединения. Под их прикрытием мы сможем форсировать Эльбу и вернуть утерянный плацдарм. Вынужденный отражать наши атаки, Рокоссовский будет вынужден перебросить часть своих сил от канала, что в значительной мере облегчит наступление дивизий Шернера. Начав наступление в районе Киля, он двинется на юг навстречу генерала Лину, чтобы сначала рассечь оборону русских в Шлезвиге, а затем, разгромив отбросить армии Рокоссовского далеко на восток.

Генерал закончил с упоением водить указкой по нарисованным на карте стрелкам и, поставив её возле ноги подобно винтовки, с достоинством посмотрел на Черчилля. Пим ожидал от премьера вопросов, но их не последовало. Британский премьер только посапывал своей сигарой и откровенно зло смотрел на докладчика, явно не оправдавшего его ожиданий. Когда возникшая пауза затянулась до неприличия и у Пима вновь пошли красные пятна на лице, Черчилль вновь уронил столбик пепла на карту и принялся метать стрелы.

— Все что сейчас прозвучало очень интересно и дай Бог, что все было, так как вы запланировали. Дай Бог, — повторил Черчилль, сделав в воздухе неопределенный знак рукой с сигарой, — но всего это крайне мало для реализации плана операции «Немыслимое». Все ваши действия отодвинут русских в район озер Шверин. В лучшем случае к предместьям Берлина и все! После этого нам придется делать паузу и терять столь драгоценное время. А где южное наступление, при помощи которого вы намеривались отодвинуть русских за Одер!? Про рубеж Вислы я ничего не говорю. То, что вы только что обрисовали генерал Пим чистая тактика, но никак не стратегия!

Число красных пятен на лице у генерала быстро увеличилось, но он сдержался и проглотил очередные упреки премьера. Тем более что по большому счету Черчилль был прав.

— Северное направление изначально считалось главным в операции «Немыслимое», так как наступление проводилось с опорой на войска 2-й армии. Что касается южного направления то, к нашему огромному сожалению, генерал Венк не оправдал возложенных на него надежд. Показав себя превосходным мастером по части обороны и отступлений, он не смог преодолеть построение войск маршала Конева.

— Положение дел на юге мне хорошо известно. Хотелось бы знать, как вы намерены активизировать действия Венка? Когда вы начнете реализацию планов операции в полном объеме, черт возьми! Ведь с каждым днем, с каждым часом мы теряем шансы на благополучное завершение начатого нами дела по установлению нового порядка в Европе!

Нежелание генерала говорить о главном для премьера, их неготовность принятия нужного премьеру решения сильно его раздражало. Каждая минута общения с людьми, в руках которых было решение главного вопроса для британской империи, над которым безрезультатно бились лучшие умы английского народа почти двести пятьдесят лет, была для Черчилля невыносимо тяжелой. И дело было не в том, что восемь часов назад, он имел неприятный разговор со «спонсорами» нового крестового похода на Восток.

Уже к концу вторых суток конфликта, Черчилль понял, что операция разворачивается не совсем, так как её запланировали лучшие головы генерального штаба. К этому обстоятельству он отнесся спокойно. Война давно приучила его к мысли, что при проведении военных операций не все всегда бывает гладко и, начиная дело, в его конце ты можешь получить не совсем то, что хотел. Тем более что главная тактическая задача — перенос парламентских выборов, пусть с небольшим скрипом, но выполнена.

Британского премьера отчаянно бесил тот факт, что стоящие перед ним высокие чины, увешенные орденами и обласканные короной, не хуже его понимали всю значимость и важность проводимой ими операции для интересов империи. И при всем при этом их нужно было постоянно толкать, требовать действий и контролировать исполнение. Господа генералы не хотели воевать, и это заставляло Черчилля щелкать хлыстом и подавать команды громким голосом.

— Готовя операцию, мы рассчитывали получить на южном направлении на помощь со стороны генерала Эйзенхауэра. Однако президент Трумэн запретил нашим американским партнерам оказывать нам какую-либо военную помощь без его личного приказа — заговорил покрытый пятнами Пим, но Черчилль в который раз бесцеремонно прервал его.

— Мне не хуже вас генерал известно решение президента Трумэна. Меня интересует, что вы намерены предпринять для возобновления наступления в районе Лейпцига в самые ближайшие дни. О часах я не говорю, так как понимаю, что это нереально. Я вас слушаю, генерал Пим.

Вид заливающегося краской генерала с одной стороны забавлял британского премьера, с другой вызывал отвращение, так как этот человек не способствовать окончательному разрешению русского вопроса.

— Но мы не можем руководить американской армией! — воскликнул Пим и был немедленно ужален новой стрелой премьера.

— Благодарю вас за столь блистательный и весьма ценный вывод, генерал! Есть ли ещё какие-нибудь идеи? — Черчилль требовательно окинул всех присутствующих на совещании генералов.

Униженный и оскорбленный Пим обратил свой полный страданий взор в сторону Александера, прося у него поддержки и защиты. Фельдмаршал был бы рад помочь своему начальнику штаба, но ничего путного предложить не мог. Над цветом военной мысли британской империи нависла угроза позора и унижения, но генерал Вэйлинг смог отвести её в сторону.

— Возможность получения помощи для армии Венка со стороны американцев существует, но она, как бы это сказать, не совсем обычна — генерал сделал выразительную паузу, стремясь с помощью её показать всю сложность и необычность предлагаемого им решения.

— Не тяните, говорите яснее — нетерпеливо потребовал премьер.

— Помощь в осуществлении наступлении на юге, мы можем получить от генерала Паттона. Это очень своенравный и независимый человек. Он очень недоволен генералом Эйзенхауэром и президентом Трумэном из-за того, что они не позволили его танкам въехать в Прагу раньше русских. Думаю, он согласиться намять им бока, при определенных обстоятельствах — многозначительно закончил Вэйлинг.

— Очень интересная идея! С ней стоит поработать — глаза Черчилля радостно заблестели, но совсем не по поводу слов Вэйлинга. Премьер истово славил корнуэльскую деву Марию таки подтолкнувшую генералов к нужной мысли. Рьяно болея за начатое дело, премьер уже давно перебрал все варианты дальнейшего развития операции и без помощи увитых лавровыми венками тугодумов понял. Без скорейшего вовлечения в конфликт с русскими американцев, «Клипер» обречен на неизбежный провал. Единственное, что не знал Черчилль, так это имя человека способного действовать самостоятельно, невзирая на приказы сверху.

Ради этого, британский премьер и провел шоковую стимуляцию мозговой деятельности своих генералов. Подобный метод, конечно, был довольно жестким и в какой-то мере жестоким, но Черчиллю требовался немедленный результат и он его получил. Все остальное — эмоции, не имеющие серьезного значения в большой политике.

Добившись желаемого, премьер не стал больше мучить генералов и милостиво отпустил их. Узнав у Вэйлинга все необходимые детали относительно Паттона, Уинстон поспешил на пункт связи для важных переговоров. Воротилы большого бизнеса все ещё верили в него и были готовы поддержать британского премьера в его борьбе с советами.

Самый большой город Саксонии — Лейпциг, уже один раз вошел в анналы мировой истории. На его полях произошла знаменитая «Битва народов», когда в октябре 1813 года союзные полки немцев и русских разгромили ранее непобедимого императора французов. Теперь, в июле 1945 под Лейпцигом вновь сошлись армии трех народов, но на этот раз французов заменили американцы, которые вместе с немцами противостояли русским.

По замыслу операции «Клипер» армия фельдмаршала Венка начинала свое наступление в районе города Эйленбурга и концу второго дня, немцы должны были захватить переправы через Эльбу у Торгау. Для реализации этого плана им было нужно пройти каких-то тридцать-сорок километров по прямой линии, но неожиданно для себя, господа тевтоны наткнулись на хорошо организованную оборону.

Там, где должны были быть разрозненные стоящие на постое взводы и роты, немцы обнаружили батальоны пехоты вместе с пушками, танками и минометами. Стоит ли удивляться, что за два дня ожесточенных боев, подразделения Венка смогли продвинуться всего на шесть километров, понеся серьезные потери в живой силе и куцей технике предоставленной им англичанами.

Ещё одним фактором, серьезно осложнившим задачу немцам, было то, что им приходилось наступать строго вдоль кромки лесного массива. Это здорово ограничивало им возможность маневра и заставляло атаковать русские очаги обороны в основном фронтальными ударами.

Конечно, можно было перенести направление наступления и попытаться опорные пункты русской обороны, но немцы не были самостоятельны в принятии решений. Главным заказчиком музыки были англичане, которые решили, что те, кто пойдет на Торгау вслед за армией Венка, должны будут двигаться только по хорошей дороге. Продвигаться по лесным чащам, прикрывшим северо-восточные подступы к Лейпцигу, для господ англосаксов было не вполне комфортно. Таким образом, погибая от пуль и снарядов противника, немецкие солдаты не только освобождали Германию, но и обеспечивали комфорт передвижения своим новым союзникам.

Весь фронт наступления немцев простирался от Эйленбурга на севере, до Вурцела на юге. На большее у них не хватало ни сил, ни средств. Саксония примыкала к зоне американской оккупации и здесь, англичане не могли свободно действовать как в Шлезвиге.

Связи и влияние покровителей у поджигателя новой мировой войны Черчилля у американцев были весьма солидны и весомы. Ничем другим было невозможно объяснить, что начавшееся 11 июля наступление немцев, было не просто мощнее и сильнее в отличие от всех предыдущих. На этот раз, плечом к плечу против русских, вместе с солдатами вермахта наступала американская танковая дивизия генерала Дугласа.

Рано утром, на всем протяжении противостояния между войсками фельдмаршала Венка и маршала Конева начался артобстрел русских позиций. Огонь из американских пушек велся по площадям четкими последовательными сериями залпов. Это оказывало поддержку пришедшей в действие пехоте и одновременно не позволяло русским определить, где будет нанесен главный удар немецких войск.

Через пятнадцать минут после начала обстрела две роты американских «Шерманов» стала выдвигаться к высотке в районе Луисбурга, господствующей над дорогой ведущей к Торгау. Подступы к ней прикрывали два опорных пункта обороны, в которых находилось по танковому взводу, роте пехотинцев и батареи минометов или противотанковых орудий. Примерно такие же силы располагались на самой высотке, в хорошо подготовленных укрытиях.

Действия танкистов были поддержаны ураганным огнем, который продолжался ровно семнадцать минут, после чего перекинулся на другую сторону дороги на Торгау, где также находились русские полевые укрепления.

Примерно такая же картина происходила и в районе города Вурцел. Сначала полк реактивных минометов «Небельверфер» открыл огонь по советским позициям, а затем, через двадцать минут, их поддержала американская артиллерия.

Весь этот огневой концерт продолжался тридцать пять минут, после американские артиллеристы взяли десятиминутную паузу. Она позволяла им сменить цели, вводила противника в заблуждение относительно продолжительности артобстрела и давала возможность пехоте приблизиться к позициям врага перед решающим броском.

Первыми нарушили тишину батареи северного фланга. Они открыли ураганный огонь по высотке у Луисбурга, буквально утопив её и подступы к ней в столбах огня и дыма. Вслед за ними ожил южный фланг наступления. Усиленные тремя дивизионами «Небельверфер», американские артиллеристы утюжили подступы к городку Блюцер, через который проходила грунтовая дорога на Торгау. Новый артобстрел продолжился пятнадцать минут, после чего пушки замолчали, и в бой вступила немецкая пехота при поддержке американских танков.

По замыслу Вальтера Венка, вначале в бой вступили войска в районе Луисбурга. Гренадерский полк и две роты танков должны были создать впечатление у противника, что направление главного удара немецких войск не изменилось. Ранее Венк трижды пытался прорваться в этом месте, и каждый раз терпел поражение.

Присутствие танков должно было заставить русских поверить, что неприятель не отказался от прежней тактики, сделав на этот раз ставку на бронетехнику. Главный же свой удар, Венк собирался нанести в направлении Блюцер, ранее имевшее второстепенное значение.

Как и предполагал фельдмаршал гренадеры и «Шерманы» у Луисбурга получили отпор, несмотря на артобстрел. Находящиеся в засаде и укрытиях советские танки и самоходки не сильно пострадали от огня гаубиц и хорошо пощипали танки и пехоту противника. Первая атака немцев была остановлена на подступах к высотке. Во время второй атаки они сумели прорваться к вершине высотки, но были отброшены огнем находившихся там противотанковых батарей.

Примерно такая же картина была по другую сторону автобана и под Блюцер, с одним только отличием, что там немцы только один раз атаковали советские позиции. Все эти атаки продолжались течение полутора часов и стоили противнику тринадцати подбитых танков и около роты пехотинцев. Принесенные в жертву по замыслу фельдмаршала Венка, они должны были заставить советское командование начать переброску тактических резервов к Луисбургу.

После отражения атак, по обеим сторонам дороги ударила, а также по подступам Блюцер, ударила артиллерия. Проводя этот артобстрел, артиллеристы уложились в свои привычные семнадцать минут. Огонь по-прежнему велся четким залпами по площадям, не позволяя русским до последней минуты проникнуть в сокровенный замысел Вальтера Венка. И только когда на советские позиции под Блюцер двинулись два полка пехоты дивизии «Райх» и бригада танков, стало ясно, где сегодня наносят свой главный удар немцы.

Одиннадцатое июля было пасмурным и дождливым. С трех часов утра зарядил мелкий противный дождь, который, то припускал свой неторопливый бег, то замирал на какое-то время и снова начинал идти. Так продолжалось около пяти часов, когда небеса неожиданно разразились ливнем. Он был настолько сильным и продолжительным, что казалось, будто господь Бог выказывает свою немилость к тому, что происходит внизу.

Разыгравшаяся непогода полностью исключала применение авиации, хотя если говорить честно, в районе Лейпцига она бы не была применена и при ясной погоде. Каждый из маршалов по-своему интерпретировал слова Сталина об осторожности, сказанные во время последней встречи в Кремле. И если Рокоссовский поступил, так как он посчитал нужным, Жуков был готов ответить ударом на удар, то маршал Конев поступил иначе. Он приказал не дать ни единого повода к обвинению в развязывании войны между Америкой и СССР. Огонь должен был вестись строго на подконтрольной территории Советским Союзом и точка. Не дай Бог, чтобы хоть один снаряд упали в американский сектор оккупации.

По этой же причине был введен запрет на применение авиации в зоне конфликта. Только одиночные вылеты для проведения разведки, со строжайшим запретом пересечения границы секторов.

Вот в каких условиях приходилось советским солдатам отражать наступление врага, и как ни странно делали они это вполне успешно. Умелое сочетание действий мотопехоты и артиллерии сводили, на нет все усилия противника. Выполняя приказы своих покровителей, Венк упрямо гнал своих солдат вперед, и каждый раз оказался жестоко битым.

Опытный вояка, он сразу заподозрил утечку информации о проведении операции, но стоило ему только об этом заикнуться, как его сразу обвинили во всех смертных грехах. Первый фельдмаршал новой Германии мужественно выслушал бездумный бред высокого начальства, не проронив ни слова. И только когда все было выплеснуто до самого донца, заговорил.

Венк не стал размазывать кашу по тарелке пытаясь доказать неправоту и ошибочность слов высокого начальства. Пройдя хорошую школу при Гитлере, он не стал попусту тратить время на столь глупое занятие. Венк сказал коротко и предельно просто. Для продолжения наступления на Торгау крайне мало поддержки артиллерийским огнем, нужны танки и авиация. Без их помощи, он рискует остаться командиром без подчиненных.

Получив столь качественную пилюлю, высокое начальство отстало от Венка со своими упреками и отправилось делать «думато». Очень полезное занятие для любого начальника независимо от высоты и местоположения его стола.

Два дня в армии Венка стояла мертвая тишина, в которой был отчетливо слышен скрип мозгов высокого начальства. На третий день, командующий южной армии, был вызван на порядком изношенный ковер, и получил известие о придаче ему танков, вместе с новым приказом наступления.

Стоит ли говорить, что появление танков здорово обрадовало немцев. Теперь можно было отвечать полноценным ударом на удар, а не пытаться взять штурмом опорные пункты врага под губительным огнем его танков и пушек.

Получив долгожданное подкрепление, Венк с головой ушел в подготовку операции. Не оставив на сон ни одного часа, он подготовил наступление в лучших традициях немецкой военной науки. Усыпив бдительность противника равноценной артподготовкой, обманув с местом нанесения главного удара, заставив перебросить свои тактические резервы, а затем ударить всей силой там, где тебя не ждут, разве это не блестящий замысел.

Так думал Вальтер Венк и поступавшие с места боев сообщения, как бы подтверждали правоту его замыслов и действий. Опорные пункты врага под городишком Блюцер, что так много выпили крови немецких солдат, были взяты и уничтожены в течение первого часа наступления.

Об этом радостно донесли командующему радисты и тот, с большим удовлетворением поставил на карте, жирные отметки синим карандашом. Правда, за скобками этих известий остались потери, что понесли солдаты полка «Лангемарк» и «Дойчланд» в живой силе и технике преодолевая ожесточенное сопротивление советских солдат. Не было сказано ни слово, что только благодаря своему численному превосходству эсэсовцы и их звезднополосатые союзники смогли прорвать первую линию советской обороны. Да и то, на отдельных участках советской обороны, смяв слабых и обходя сильных, они продвинулись вперед, как требовал от них Венк.

Так обстояли дела, но на этот момент все было совершенно неважно. Оборона врага была прорвана, и сейчас нужно было как можно скорее выйти к Торгау, пока русские не заметили угрозу своих тылов и не начали переброску войск.

Венк наверно бы сильно удивился, если бы узнал, что все его обманные манипуляции были направлены на переброску под Луисбург двух батальонов пехоты и роты танков. Именно такую численность имел тактический резерв полковника Тараканова, обороняющего подступы к Торгау.

В утешение фельдмаршала стоило отметить, что его замысел блестяще удался. Резервы были переброшены туда, куда он хотел и под двумя деревушками Козец и Цильдау, стояло только два полка противотанковой артиллерии с пехотными ротами прикрытия. Именно они преградили путь немецко-американской армаде выкатившейся ко второй линии советской обороны, благополучно пробежавшись по полям и взгоркам Саксонии.

Командующий первым штурмовым батальоном майор Кнопс внимательно рассмотрел в бинокль сквозь серую пелену дождя деревушки, сосновый лес, разрезанный на две неравные части идущей через него дорогой. Она прямиком вела сначала к городку Майер, стоявшему на берегу озера Гробер, а затем выходила и к переправам через Эльбу, минуя Торгау.

В состав каждого из истребительного полка входило по пятнадцать пушек ЗИС-2 и тридцать девять орудий ЗИС-3. Советское командование перебросило сюда артиллеристов на третий день боев, и их появление осталось незаметным для немцев. По данным штаба Венка в обеих деревнях могло находиться по взводу танков, батарея пушек и рота автоматчиков. Все это вселяло самые радужные надежды и оставалось только их реализовать.

Разыгравшаяся непогода создавала неудобство для обеих сторон. Плотные потоки дождя затрудняли продвижение танков и солдат «крестоносцев», но и они до поры до времени укрывали их от взора советских артиллеристов.

Свой главный удар, немцы нанесли по деревни Козец, бросив против её защитников, двадцать пять танков и до батальона пехоты. Первыми удар врага приняла 4-й батарея, вооруженная пушками ЗИС-2. Не имея возможности из-за плохой видимости стрелять на дальней дистанции, артиллеристы были вынуждены подпустить врага на расстояние в 200 метров и только тогда открыли огонь. Стреляя бронебойными и подкалиберными снарядами, они подбили восемь танков противника.

Встретив столь решительный отпор, большая часть танков отступила, не дойдя двух десятков метров до самой окраины поселка. Однако семь танков все же смогло прорваться в северную часть Козец. Положение было критическим и тут во всей свое красе, проявился порядок размещения противотанковых батарей. Заметив прорыв противника, артиллеристы 2-й батареи в чью задачу входила поддержка, огнем соседей, развернув орудия, принялись громить вражеские танки. Своим метким огнем они в течение нескольких минут поразили три «Шермана», что вызвало сильное смятение в душах американских танкистов. Не раздумывая, они стали отходить на юг, но к своему несчастью попали в сектор огня 3-й батареи, которая перебила их один за другим.

Вместе с артиллеристами свой вклад в отражение атаки внесли и пехотинцы капитана Мартынова. Невзирая на огонь со стороны танков и наступающей пехоты противника, они положили вражеских солдат на землю и не дали возможность приблизиться им к артиллеристам. Как не пытались разгоряченные боем эсэсовцы прорваться к окраинам поселка, они не смогли этого сделать. Трижды офицеры поднимали в атаку своих солдат, и каждый раз пулеметно-автоматный огонь защитников Козец заставлял их отступать.

Примерно такая же картина происходила и в районе поселка Цильдау. Грамотно расположил свои батареи, командир 1125 истребительного полка устроил противнику огневой мешок, из которого он вырвался ценой больших потерь. Семь танков с белыми звездами на борту навсегда застыли на подступах к скромной германской деревне, так и не дойдя до её окраин.

Столкнувшись с непредвиденным затруднением, Кнопс затребовал огневую поддержку, которую он получил с часовой задержкой. Дождь уже закончился, но мокрая земля не позволила дивизиону «Небельверфер» быстро прибыть на помощь застрявшему мотопехотному клину.

Честно исполнив свой долг, ракетные минометчики обстреляли советские позиции и быстро отошли в тыл, не желая попадать под ответный огонь. Впрочем, их помощь мало, что изменило в расположение сил. Даже понеся определенные потери от минометного обстрела, русские противотанковые батареи смогли отбить вторую атаку противника. Отсутствие дождя позволяло им вести огонь с дальней дистанции и, попав под убийственный огонь «зисов», американские танкисты дружно отступали. Оставшиеся один на один с русскими немцы не имели возможность самостоятельно взять поселки.

Шесть часов проходило это тяжелое противостояние. Неизвестно как бы дальше развивались эти события, но во время обороны Цильдау произошел трагический случай. Неизвестно по какой причине во время четверной атаки, солдаты старшего лейтенанта Тарасюка неожиданно отошли с занимаемых позиций, оставив артиллеристов один на один с врагом.

Храбро бились в этот день батарейцы 1125-го истребительного полка. Двадцать шесть танка противника и свыше двухсот солдат противника они уничтожили в этот день, но противостоять наступающей пехоте врага они не смогли. Большая часть артиллеристов погибла возле своих орудий, до конца исполнив свой солдатский долг. Лишь немногие с оружием в руках сумели прорваться к лесу, где укрылись от наседающего врага.

У командующего сводной группой полков бригадефюрера Кройца было огромное желание раздавить засевших в Козец русских, но он был очень ограничен во времени. Фельдмаршал Венк требовал незамедлительного продолжения наступления к переправе через Эльбу и Кройц был вынужден подчиниться приказу.

Оставив в стороне так и непобежденную деревушку, сводная группа немцев и американцев двинулась через лес. До городка Майер осталось всего около часа езды, а оттуда уже невооруженным глазом видны мосты через Эльбу. От предчувствия скорой победы у всех было приподнятое настроение, но оно продлилось недолго. Не успели белозвездные «Шерманы» углубиться в лес больше чем на сто метров, как головная машина неожиданно подпрыгнула и её башня отлетела в сторону, словно снесенная ударом невидимого молота.

От столь неожиданного зрелища танковая колонна встала как вкопанная. Никто из седевших в танках экипажей не мог толком понять, что случилось. Американцы полагали, что головной танк наскочил на мину, но немцы, хорошо узнавшие русскую тактику огневых засад, настороженно вглядывались в окружавший дорогу лес. Новый выстрел и второй подбитый танк все расставил на свои места. С обеих сторон от дороги, среди высоких сосен находилась русская танковая засада.

Называть эту засаду русской можно было с большой натяжкой. Это был «трофейный танковый батальон», в состав которого входило четыре «тигра», шесть «пантер», восемь «хуммелей» и два «насхорна». Все это досталось Красной армии в качестве боевого трофея и вот теперь, трофейный зверинец с нарисованными красными звездами на броне вступил в бой против своих создателей.

Вначале в дело вступили «тигры» и «пантеры». Их могучие стволы орудий, отлитые из лучшей немецкой стали, положили непреодолимый предел танковой армаде американцев. От их меткого огня на шоссе остались гореть три машины, остальные ретировались.

Пять раз до наступления ночи, танки совместно с пехотой атаковали русский танковый заслон, пытаясь пробить себе дорогу на восток, но все было напрасно. Крупповская броня была крепка для снарядов «Шерманов», а две роты автоматчиков при поддержке «хуммелей» прекрасно сдерживали немецкую пехоту. Эсэсовцы раз за разом поднимали в атаку своих солдат, но они каждый раз отступали, наткнувшись на огневую стену из пуль и снарядов.

Как жалел в этот момент бригадный генерал Линц, что в его сводном отряде нет батальона самоходных установок «Прист». Вооруженные мощными гаубицами, они в два счета перепахали бы не только, все эти чертовы сосны в районе засады, но и все русские танки в придачу.

Линц уже не один раз имел возможность наблюдать работу этих прекрасных машин, но сейчас он был полностью лишен этой возможности. Поступив в подчинение Венка, американец был вынужден расчленить свою дивизию, направив самоходки и часть танков, для отвлекающего маневра под Луисбургом.

Сидя в головном танке, он метал громы и молнии в адрес немецкого стратега, лишившего его поддержки самоходных гаубиц. Разве могли сравниться с их силой и мощью реактивные минометы, что прислал им в поддержку Венк. Они трижды подвергали район засады минометному обстрелу и сумели подбить одну «пантеру» и повредить один из «тигров», и это всё. Конечно от огня «Небельверфер» понесли потери и советские пехотинцы, но и противник не остался в долгу. Во время последнего обстрела, немецкие минометчики попали под ответный огонь, и реактивные установки были полностью уничтожены.

Не принесла удачу и попытка обойти засаду с флангов. Примыкавший справа к засаде лесной массив тянулся на многие километры и не имел хороших грунтовых дорог для «Шерманов». Обходить засаду по ним значило потерять массу времени без уверенности на успех. Лесок, что расположился слева от дороги, был не столь массивен и велик, как его собрат. При желании его можно было обойти за два часа, но разыгравшаяся непогода сильно затрудняло выполнение этой задачи для танков, минимум как до завтрашнего утра. К тому же, при совершении этого маневра, танки оказались бы в зоне досягаемости неподавленных пушек Козец. И не было никакой гарантии что, совершив этот маневр танки не наткнуться на ещё одну засаду. По заверениям немцев, русские мастерами на подобные каверзные штучки.

Получив столь неутешительный доклад от Кройца, Венк пришел в негодование. Наступавшие на Луисбург немецкие части плотно завязли в обороне русских и, несмотря на все усилия командиров, были далеки от предписанных им фельдмаршалом рубежей. Но если неудачи на этом направлении можно было объяснить его второстепенностью, то топтание соединений Кройца, в глазах Венка не имело себе оправданий.

Ему было отдано все, что только имела в своем распоряжении южная армия рейхспрезидента Деница. Нужно было только правильно и умело всем распорядиться, и немецкие соединения были бы по ту сторону Эльбы, развивая наступление на Котбус.

Сгоряча фельдмаршал высказал бригадефюреру все, что он думает по поводу его неудач но, успокоившись и подумав, Венк все же нашел отмычку, которая позволила ему сковырнуть русский замок на пути к Эльбе.

Когда наступила ночь, «Шерманы» предприняли свою шестую атаку, и она оказалась на удивление удачной. Приблизившись на расстояние в четыреста метров, они принялись стрелять по стоявшим в засаде советским танкам. Те незамедлительно ответили им огнем, но результаты их стрельбы в разы отличались от стрельбы американцев. В отличие от русских наводчиков пытавшихся определить положение вражеского танка по звуку и огню от выстрела и большинство своих снарядов отправивших «в молоко», янки били на удивление точно.

Почти каждый их снаряд попадал в танк или падал вблизи него. И чем ближе подползали американские танки, тем точнее становились их выстрелы. Крупповская броня стоически сносила выпавшее ей испытание, но и у неё был свой предел. Один за другим стали выходить из строя чудные зверюшки зоопарка рейхсминистра Альберти Шпеера, к огромной радости американцев.

Причина столь меткой стрельбы американских танков крылась в установленных на низ приборах ночного видения. Благодаря ним они засекали в инфракрасном изображении силуэты советских танков, и смело вступали с ними в бой, скрытые от противника ночной мглой.

В составе русского батальона оставался только один «носорог» и «королевский тигр», когда правила игры резко изменились. Неизвестно, догадались ли русские о хитроумной отмычке американцев или вмешался господин Случай, но неожиданно загорелись ранее сбитые взрывами снарядом сосны. Ни с того, ни с сего, по их крепким смолистым бокам пробежал язычок огня. Буквально за минуту вспыхнул хороший костер, и янки стало очень плохо. Языки пламени не только мешали им прицельно стрелять. Теперь они надежно скрывали русских и выставляли на всеобщее обозрение американцев.

Удар могучего «носорога» сулил серьезные неприятности любому танку, оказавшемуся в зоне действия его орудия. А уж для тех, кто находился на расстоянии в двести метров, грозил немедленной и ужасной смертью.

Пять танков противника снес этот могучий исполин вместе с одиноким «королевским тигром», прежде чем на американцев сошло прозрение, и они ретировались как можно дальше в темень от их ужасного рыка.

Однако на этом ночные столкновения не закончились. К месту боя подошел батальон самоходок, которые Линц таки вытребовал у Венка для решения русской пробки. Они прибыли через двадцать минут после позорного отступления «Шерманов» и не утративший боевого пыла генерал Линц решил посчитаться с русскими за нанесенные обиды.

Зная примерное расположение остатков засадного батальона, Линц отдал приказ «Пристам» открыть огонь. Проклятые сосны к этому времени уже догорали и выехавшие на позиции гаубицы, надежно скрывал ночной сумрак. Выстроившись в линию, самоходки принялись дружно молотить по указанным квадратам. Им нужно было не так уж и много времени, для того чтобы утихомирить одного зверя, а затем лишить жизни другого.

Мощные 105 миллиметровые снаряды действительно были весьма эффективным средством и вскоре «носорог» выбыл из строя. «Тигр» продержался несколько дольше, но обе машины до самого конца вели бой с «Пристами» пытаясь успеть уничтожить хотя бы одного из своих врагов.

«Зверям» не сильно повезло в этом деле, но вот «хуммели» полностью расквитались с их обидчиками. Пока американские гаубицы с азартом и упоением вкатывали в ночную тьму один снаряд за другим, глухо поскрипывая гусеницами, к ним приближалось возмездие.

Засечь месторасположение гаубиц и открыть по ним огонь для русских танкистов не составило большого труда. Уже после второго залпа у американцев появились потери, но вместо того, чтобы благоразумно ретироваться как их товарищи, самоходчики вступили в перестрелку с напавшим на них врагом.

Что заставило командира американских самоходок скрестить свой меч с русскими трофеями? Гордость, храбрость, уверенность в своих силах или что-то ещё непонятно. Но, так или иначе, нашла коса на камень. В результате боевого столкновения у русских осталось всего два исправных «хуммеля». Выпустив последние снаряды, они были вынуждены покинуть поле боя вместе с остатками пехотного прикрытия, взяв с собой раненых и погибших танкистов.

Из батальона американских «священников» в строю ни осталось, ни одной целой машины. Все они были либо уничтожены прямым попаданием, либо подбито, либо повреждено разрывом снаряда. Линц яростно кусал губы. Ему очень хотелось двинуть на несломленного врага, свои потрепанные бригады, но он боялся. За один день, русские прочно приучили его к мысли, что они способны преподнести очередной сюрприз, который обернется очередными потерями. И Линц не рискнул наступать, хотя пепел его сгоревших подчиненных бился в генеральскую грудь.

Только когда расцвело и посланные вперед разведчики, доложили генералу, что противник отступил, Линц согласился с требованием Кройца продолжить наступление. Услышав приказ, танкисты запустили моторы и двинулись через проклятый лес, на въезде в который их личный состав уменьшился почти на батальон.

С опаской и напряжением проезжали они сквозь стройные ряды сосен, опасаясь вновь попасть под огонь новой танковой засады русских, но их тревоги оказались напрасными. «Трофейный батальон» был последним резервом полковника Тараканова, который он мог выставить против Венка и его звезднополосатых союзников.

Не встречая никакого сопротивления, американские танкисты достигли озера Гробер, что их здорово приободрило. Поверив в удачное завершение своей миссии, и отбросив в сторону недавние страхи, они дружно прибавили хода своих застоявшихся «Шерманов».

Как в лучшие времена стремительного марша по Европе, американцы лихо проскочили прямые как стрела улочки городка Майер и устремились к Эльбе. Радисты полков Кройца радостно доносили наверх об очередном успехе продвижения в тыл противника и затаившие дыхание штабисты делали новые пометки на своих картах. Боясь спугнуть госпожу Удачу, немцы не спешили радоваться и поздравлять друг друга, и как оказалось не напрасно.

Танковая колонна Линца уже достигла Эльбы и двигалась вдоль её берегов по направлению к мосту. Он уже был отчетливо виден в бинокль, и чтобы достичь его, танкистам нужно было пройти всего несколько километров. Американцам оставалось сделать до завершения своей миссии всего один шаг. Вернее сказать даже полшага, но в самый последний момент, дорогу им заступили танки 25 танкового корпуса генерал-майора Фоминых.

Совершив под покровом ночи стремительный марш-бросок, от города Риза к берегам Эльбы, два взвода Т-34-80 успели до подхода врага переправиться через мост и занять оборону переправы. Расположившись вдоль дороги, они дождались появление американцев, а затем принялись громить «Шерманы» ничуть не хуже гвардейских «исов».

Самые трудные и самые ответственными были первые десять минут сражения. Десяти танкам очень трудно противостоять наступлению танковых батальонов противника, но танкисты 25 корпуса сделали это. Своим огнем они сначала заставили противника остановиться, смешаться, а затем вынудили наступать в невыгодных для себя условиях. На топкой после дождя земле, танкисты Линца утратили свою скорость и маневренность, становясь удобной мишенью для советских наводчиков.

В разгоревшейся схватке с обеих сторон взрывались и горели танки, гибли люди, но американцам не удалось сходу опрокинуть русский танковый заслон. Он успел продержаться до подхода главных сил корпуса, который повзводно, поротно, побатальонно переправлялись на левый берег Эльбы и вступали в бой.

Действуя небольшими группами, советские танкисты навязывали противнику тактику встречного танкового боя, оказавшуюся для него трудным испытанием. Привыкшим одолевать врага исключительно числом, американцам она оказалась не по зубам. Начав нести непривычно большие для себя потери, янки не сговариваясь, ретировались.

Да и как было не ретироваться, если им обещали привычную легкую прогулку, а вышло совсем наоборот. Если за каждый пройденный рубеж русской обороны им приходилось втридорога платить своими подбитыми и уничтоженными машинами.

Им говорили, что русские — дикие азиаты, одержавшие все свои победы, только благодаря тому, что завалили противника трупами своих солдат. Что они понимают лишь язык силы и нужно только один раз крепко стукнуть по столу, продемонстрировать силу и крепость великой Америки, как эти варвары сразу поймут, где их истинное место.

Так говорили командиры, но оказалось, что дело обстоит несколько иначе. Советские солдаты не были трусами, и они умели воевать. И за это открытие, гордым и храбрым янки пришлось заплатить жизнями своих товарищей, погибших из-за прихоти своих командиров решившихся на эту преступную авантюру.

Брошенные американцами на произвол судьбы, солдаты бригадефюрера Кройца в полной мере испытали на себе силу и мощь танкистов генерала Фоминых. Те, кто успел бросить оружие и поднять руки получал за свою расторопность жизнь. Те же, кто пытался оказывать хоть какое-то сопротивление, уничтожался безжалостно и беспощадно, тут же на поле боя. Почти у каждого танкиста 25 корпуса были свои кровные счеты с гитлеровцами захотевшими взять реванш, и они сводили их, пока была возможность.

К концу дня положение не только выровнялось и вернулось к исходному состоянию. Тесня и преследуя противника, советские войска вышли к пригородам Лейпцига.

Глава XI. Морская сага

Офицеры флота Его Величества испокон веков привыкли служить в хороших и добротных условиях. Конечно, каюта командира лидера эсминцев не могла соперничать по размерам и комфорту с каютой адмирала или капитана линкора. Всякий сверчок хорошо знал свой шесток, однако эти факторы, нисколько не умоляли достоинства самой каюты и её хозяина коммодора Бэйли. Едва переступив комингс, каждый посетитель чувствовал строгое изящество каюты, ощущал её аристократичный дух, витавший в воздухе.

Джордж Бэйли был из семьи потомственных моряков, чьи выходцы вот уже четвертое поколение служили в королевском флоте. Бороздя морские просторы сначала под парусами, затем пересев на паровые корветы и турбинные корабли, представители фамилии Бэйли верой и правдой служили интересам Британской империи.

Срочно переброшенный из портов родной митрополии в Нарвик, командор Бэйли должен был обеспечить порядок и спокойствие в местных водах. В результате начала боевых действий с Россией возникла угроза захвата Нарвика советскими войсками, чего Лондон никак не мог допустить. Шведская железная руда была очень важная для английской промышленности, особенно сейчас, когда экономика империи, подорванная непомерно высокими расходами на войну, находилась в плачевном состоянии.

Нарвик нужно было удержать любой ценой, но по злой иронии судьбы все имевшиеся в распоряжении английского командования силы, были переброшены в Копенгаген для отражения русского натиска. Возвращать их обратно означало внести путаницу и дать противнику очень важное преимущество. Поэтому, было решено перебросить на защиту Нарвика войска из метрополии.

Наиболее простым решением этой проблемы было высадка на север Норвегии воздушного десанта, но после голландской неудачи в ноябре сорок четвертого, англичане не успели восстановить численность этого рода войск. Единственное, что смогли британцы отправить в Нарвик по воздуху, это две роты десантников из армии генерала Андерса переброшенных в Данию из Италии. Поляки благополучно добрались до места, но для защиты Нарвика это была капля в море.

Основные силы короны отправлялись морем, и их охрана была возложена на отряд коммодора Бэйли имевшего опыт проведения конвоев через Атлантику. Для этой цели Адмиралтейство выделило несколько крупнотоннажных кораблей. За их сохранность, командор отвечал головой, так как в их состав входили лучшие океанские лайнеры, когда-либо созданные на верфях Британии. Ведь это были легендарные покорители Атлантики — «Кинг Джордж» и «Куин Мэри» с «Куин Элизабет». В их честь светлые головы Адмиралтейства и назвали операцию по переброски британских войск в Норвегию — «Король и королевы».

Первой в путь отправилась «Елизавета». «Мария» ещё не была готова к походу, «Король Джордж» мог принять к себе на борт ровно вдвое меньше солдат, чем его «королевы», а время не ждало.

Привычно полагаясь на скорость, которая позволяла «королевам» пересекать Атлантику без конвойного прикрытия, британские адмиралы решил отправить «Елизавету» в одиночку. Корабли коммодора Бэйли были должны лишь обеспечить лайнеру благополучный выход из порта, а на подходе к Вест-фьорду «королеву» должны были встретить корабли контр-адмирала Болдуина.

Получив строжайшее предупреждение из Адмиралтейства об обеспечении сохранности лайнера, адмирал выгнал в море все свои эсминцы, сторожевики и морские охотники. Помня трагическую судьбу «Мариты», они на двадцать раз просеяли все пространство фьорда в поисках зловредной русской подлодки.

В день прибытия «Куин Элизабет» британские моряки расширили зону своих поисков до границ полярного круга, но беда подкралась с другой стороны. Стремительно приближавшийся к берегам Норвегии лайнер был прекрасно виден не только на экранах локаторов. Наблюдатели передовые кораблей отчетливо видели в бинокли дымы лайнера. До встречи «королевы» с кораблями конвоя оставалось совсем немного времени, когда радисты доложили о приеме сигнала «SOS».

Не доходя до точки рандеву пятнадцати кабельтовых «Куин Элизабет» получила огромную пробоину в носу в результате внезапного взрыва. По счастливой случайности, находившиеся в огромном количестве в трюме корабля боеприпасы не сдетонировали, чем спасли многие сотни человеческих жизней.

Имея запас хода, капитан корабля решил приблизиться к одному из Лофотенских островов, стремясь посадить судно на мель, но сильное волнение на море не позволило ему совершить этот маневр. Лайнер затонул через тридцать семь минут после взрыва, успев спустить несколько шлюпок и множество спасательных средств.

Подоспевшие на помощь корабли сумели вытащить из воды около тысячи двухсот человек из тех двух тысячи солдат, что находились на борту «Элизабет». Немедленно созданная комиссия для выяснения причин гибели лайнера опросила около сотни спасшихся людей, но не смогла прийти к однозначному выводу. Собранные показания давали двоякую картину гибели «королевы». Большинство свидетелей говорили, что скорей всего лайнер наскочил на шальную мину, но были и такие, кто уверяли, что собственными глазами видел след приближающейся торпеды.

Полностью разрешить вопрос могло только обследование корпуса судна водолазами, но на это у комиссии не было времени и возможностей. Поэтому, право делать окончательный вывод о причинах гибели лайнера, они предоставили светилам из Адмиралтейства, сняв с себя, таким образом, всю ответственность.

На Адмиралтейство в свою очередь давил Черчилль, и оказавшись между двух огней, оно приняло соломоново решение. Считать гибель «Куин Элизабет» результатом взрыва мины, но обязать коммодора Бэйли провести проводку конвоя с максимальным вниманием и осторожностью.

Телеграмма из Лондона застала конвой «Короля Джорджа» на полпути к цели и для принятия решения, коммодор Бэйли собрал свой маленький штаб на экстренное совещание. Ведь коллегиальная ответственность всегда лучше, чем личная.

Зачитав послание Адмиралтейства, он предложил своим офицерам высказываться, относительно принятия решения по безопасности проводки конвоя. Следуя старым флотским традициям, первым заговорил лейтенант Эймс, как самый младший по званию из всех присутствующих офицеров.

— Я считаю, что господа из Адмиралтейства просто дуют на воду, обжегшись на молоке. Гибель «Куин Элизабет» очень чувствительный удар для его престижа в глазах общества, но нам необходимо следовать фактам, а они с большей степени вероятности говорят, что лайнер погиб наскочив на мину, сорванную штормом с якоря. Возможность его атаки русской подводной лодкой вызывает у меня большое сомнение. Для этого русские должны были знать точное время её выхода из порта, место прибытия, а это просто невозможно, учитывая всю степень секретности вокруг его отправки — лейтенант сделал паузу и коммодор был вынужден с ним согласиться.

Приказ о выходе «Элизабет» в море пришел из штаба Адмиралтейства и был исполнен меньше, чем за час. Даже, если у русских в порту имелся хорошо осведомленный шпион, и он успел передать сведения сразу с момента начала операции, скорость лайнера сводила к нулю все его усилия. Лайнер можно было только на подходе к Вест-фьорду, ведя непрерывное наблюдение за морем, что было очень сложно и опасно. После гибели «Мариты» британские корабли вели патрулирование акватории фьорда.

— А как же показания тех спасшихся с «Элизабет», кто утверждает, что своими глазами видел след торпеды? — вступил в разговор командор Броуди, который сильно недолюбливал Эймса. Год назад, покинув свою университетскую кафедру математики по мобилизации, лейтенант так и не стал своим среди морских волков.

— Их число слишком мало от общего числа свидетелей и, следовательно, этим фактом можно свободно пренебречь, — ответил Эймс и, увидав презрительную ухмылку Броуди, поспешил расшифровать свой математический вердикт, — испуганным гибелью корабля людям просто могло показаться.

— В ваших рассуждениях слишком много от математика и совершенно ничего от моряка получившего боевой приказ. Две гибели кораблей в одном и том же месте, с очень важным для империи грузом не могут быть простыми случайностями, которыми совсем нельзя пренебрегать, — передразнил Эймса Броуди, — я считаю, что русскую подлодку нельзя списывать со счетов и во время проводки «короля» нужно быть предельно внимательными.

— Хорошо командор. Вы опытный морской волк. Тогда скажите, как бы вы поступили на месте командира русской подлодки после потопления «Мариты»? — не унимался Эймс, которого сильно задело пренебрежение Броуди.

— Пробыл бы на море ещё два-три, максимум четыре дня и с чистой совестью вернулся на базу — не раздумывая, ответил Броуди, — но если бы поступил приказ уничтожить «Элизабет», обязательно бы продолжил вахту у фьорда и потопил корабль. Такой лайнер слишком заманчивая цель для любого подводника.

— Хорошо, а что бы вы делали, после того, как потопили «Элизабет»?

— Ушел бы. Слишком большой риск оставаться в этих водах.

— Вот видите! Вы противоречите сами себе! — радостно воскликнул Эймс.

— Ничего я не противоречу! Кто сказал, что у русских в районе действует только одна подлодка. Одна ушла, другая пришла на охоту, это азбука — огрызнулся Броуди.

— Конечно азбука, кто с этим спорит. Но вот по данным кораблей адмирала Болдуина патрулирующих море в районе Тромсе сразу после гибели «Мариты», проход второй подлодки русских не зафиксирован.

— Они могли просто не заметить её!

— Точно также как они не заметили уход первой подлодки? Но ведь это нонсенс, так не бывает — не сдавался Эймс.

— На войне много бывает такого, что и не снилось простым математикам — пренебрежительно выдал Броуди. От негодования Эймс покрылся пятнами и попытался отстоять честь своего мундира, но коммодор утихомирил его властным взмахом руки.

— Вы высказали свое мнение господа, я его услышал. Благодарю, вас. Теперь я хочу услышать мнение капитана Джиллеана. Что вы думаете по этому поводу сэр — обратился к седовласому моряку, чей рукав был украшен четырьмя золотистыми полосками.

— Как бы это не странно прозвучало, но я считаю, что лейтенант Эймс прав в своих математических расчетах.

Услышав эти слова капитана, Эймс обрадовался как ребенок, но его радость быстро угасла.

— Однако, они полностью верны лишь в отношении действий британского моряка, коим является наш командор Броуди. Вы совершенно забываете господа, что вам противостоят русские, а это люди особого сорта. Мне приходилось встречаться с ними и в 18-том году и в 41-ом. И я в полной мере оценил степень твердолобого упрямства, и я даже сказал бы фанатизм этого народа — лицо Джиллеана исказила недовольная гримаса. Капитан до сих пор помнил свои негостеприимные проводы из Архангельска в 1919 году.

— Поэтому, даже если есть чисто теоретическая угроза для «короля» со стороны русской подлодки, её надо воспринимать как вполне реальную угрозу. Лучше лишний раз подуть на воду, чем лишиться ещё одной морской гордости нашей державы.

— Как вы считаете, Мартин, отвернет ли в сторону командир русской подлодки, когда увидит, какой мощный эскорт имеет наш «король»? — почтительно спросил Джиллеана коммодор.

— Не стоит слишком уповать на наши двенадцать вымпелов, сэр. Вспомните атаку русских на «Тирпиц» в сорок втором году. Тогда у любимой игрушки Гитлера было куда более сильное, чем наше сопровождение. Любой здравомыслящий командир ушел бы в сторону и постарался навести на линкор авиацию. Однако русский капитан вопреки всякой логике атаковал «Тирпиц» и, насколько мне известно, нанес ему урон.

— Официального подтверждения о попадании в линкор нет! — энергично запротестовал Броуди, но Джиллеан и бровью не повел.

— Я говорю о самом факте атаки, командор! А было или не было попадание, пусть решают это историки. Повторяю, капитан Лунин атаковал линкор, идя на смертельный риск. Он несколько раз поднимал перископ, находясь в окружении немецких кораблей ради того, чтобы поразить «Тирпиц». Назовите мне, кто из наших подводников действовал аналогичным образом? — капитан властным взглядом окинул каюту Бэйли, но никто из моряков не проронил ни слова.

— Поэтому, я не советую вам, успокаиваться относительно числа кораблей конвоя. Русские по своей сущности очень опасны, а русские моряки, получившие приказ к действию, опасны вдвойне.

— Исходя из ваших слов капитан, думаю, будет совсем не лишним запросить у адмирала Болдуина помощь. До Вест-фьорда мы добежим сами, а вот на подходе пусть нас встретит патрульная авиация. Думаю, их глаза не будут лишними к сотне глаз наших наблюдателей — подвел итог разговора Бэйли, и все с ним согласились. Адмиралтейство никогда не простило бы гибель второго лайнера за столь короткое время.

Оценивая угрозу для своего конвоя, англичане были одновременно правы и неправы. Правы они были в том, что подлодка капитана Лапина продолжала бороздить воды Норвежского моря, но ошибались, записывая «Куин Элизабет» в её боевые успехи. К гибели лайнера советская подлодка не имела никакого отношения.

Проведя удачное торпедирование «Мариты», Лапин не стал кружить возле Вест-фьорда, а направился на юг к Тронхейму, надеясь перехватить идущие из этого порта транспорты с войсками. Ход был вполне разумным, но срочная телеграмма из штаба флота, перечеркнула эти намерения капитана. Командование приказывало Лапину возвращаться в район Нарвика, для перехвата британских конвоев.

Столь хорошая осведомленность о действиях недавнего союзника, объяснялось очень просто. Советские разведчики смогли достать коды британского Адмиралтейства, и теперь Москва читала все действия противника как открытую книгу.

Обладание подобной форой серьезно облегчало действие советских моряков. Однако знать было мало, нужно ещё было потопить, а вот с этим были большие проблемы. Эсминцы адмирала Болдуина плотно прикрыли подходы к Нарвику со стороны Тромсе и все надежды советского командования по срыву переброски войск в Норвегию теперь были связаны с подлодкой капитана Лапина.

Прекрасно зная, какой теплый прием ему готовят англичане после уничтожения «Мариты», Лапин проявил максимум осторожности во время похода к Вест-фьорду, что в конечном итоге спасло жизнь экипажу подлодки. Достигнув точки рандеву с конвоем Бэйли, он не стал всплывать, а ограничился подъемом перископа. Пролетавшие мимо патрульные самолеты англичан не смогли разглядеть в одном из морских бурунов перископ подлодки, тогда как идущая в надводном положении субмарина была бы видна им как на ладони.

Зная время и место прибытия конвоя, Лапин не долго провел в томительном ожидании появления своей цели. Ему пришлось всего лишь дважды поднимать перископ, прежде чем на самом краю горизонта были замечены дымы конвоя. С поста акустиков капитану подтвердили результаты его наблюдения. Наступал момент истины, но дальнейшие действия командира советской подлодки в корне отличались оттого, что стал бы делать его английский визави. Вместо того чтобы начать сближение с конвоем, а затем атаковать транспорт с перископной глубины, Лапин полностью отказался от подобной тактики боя.

Уйдя с перископной глубины и начав сближение с конвоем, он полностью положился на мастерство своих акустиков, которые не подвели своего командира. Слившись воедино с эбонитовыми чашечками наушников, они сначала отделили шумы винтов эсминцев от шумов «Короля Джорджа», а затем прочно взяли его пеленг.

С самого начала войны, Михаил Лапин увлекся идеей так называемого «слепого удара» — атаки противника без поднятия перископа, основываясь только на данных акустика. Этот метод был очень сложен и труден. Он требовал полной слаженности всего экипажа и в первую очередь точности акустиков в наведении на цель. Многие командиры подлодки избегали не только использовать его, но даже говорить о нем, но только не Лапин. Сразу оценив все плюсы от возможности внезапного удара, он с радостью ухватился за него, заразив своей уверенностью весь экипаж.

За все время войны, капитан лишь трижды смог проверить столь необычный способ атаки на практике. Дважды победа была за ним и один раз, торпеды прошли мимо. Начав охоту на «Джорджа» с таким скромным багажом атак, Лапин шел на огромный риск. Когда подлодка оказалась между кораблями сопровождения и лайнером, старпом предложил командиру поднять перископ.

— Михаил Алексеевич, я считаю необходимым всплыть и поднять перископ. Это даст нам точное представление о месте положения транспорта и поможет лучше сориентироваться перед атакой.

В словах старпома был свой резон, но капитан был непреклонен.

— Всплывать и поднимать перископ сейчас, значит подвергать лодку смертельному риску. На море штиль, сотни глаз сигнальщиков внимательно глядят за морем, а после гибели «Элизабет» глядят с утроенной силой. В этом можете не сомневаться. Так что атака транспорта «вслепую» — это наш единственный шанс выполнить приказ командования. Иного выхода у нас просто нет.

— Но ведь можно всплыть, поднять перископ, дать залп и благополучно уйти. Вы ведь мастер ухода от глубинок противника — не сдавался старпом.

— Конечно можно, Павел Константинович, — согласился Лапин, — но вы не учитываете одно обстоятельство. Атакуемый нами корабль — быстроходный лайнер и у него больше шансов уклониться от наших торпед, чем у обычного транспорта. Для его поражения надо бить наверняка, но в этом случаи у нас слишком мало шансов уцелеть при перископной атаке. Вы, что предпочитаете? Потопить лайнер и героически погибнуть или выполнить задание и остаться в живых.

— А тот ли это транспорт, Михаил Алексеевич? — проигнорировал вопрос командира старпом.

— Тот, тот. Других тяжелых транспортов здесь быть не может.

Лапин склонился к переговорной трубе: — Молочков, диктуй пеленг, через каждый градус — приказал он акустику и тот принялся выдавать координаты транспорта.

Идя на самом малом ходу, подлодка неторопливо сближалась с легендарным лайнером. Наступал решающий момент в этом напряженном противостоянии. Молниеносные секунды, что ранее пролетали подобно пулям, стали тянуться, превращаясь в невыносимо долгие минуты. На плечи всех кто находился в эту минуты на центральном посту, давило невидимое, но вполне ощутимое бремя ответственности.

Не отрывая глаз, все смотрели на своего командира, который достал из кармана хронометр и зажал его в руке. Слушая доклад акустика, он совершал последние расчеты атаки, не имея права на промах.

Когда, по мнению Лапина, пришло время атаковать, он вновь склонился к трубе и произнес заветную команду: — Носовые аппараты, товсь!

— Есть, товсь! — один за другим доложили командиру торпедисты. Лапин выдержал паузу, а затем приказал «пли!» и щелкнул секундомером.

Появление торпед стало настоящим шоком для сигнальщиков конвоя. Подобно страшному кошмару из злой сказки, они неожиданно возникли из толщи воды, и хищно блеснув на солнце своими толстыми темными боками, устремились наперерез «Королю Джорджу».

— Торпеды по правому борту! — подобно напуганным чайкам, визгливо и пронзительно закричали наблюдатели, так и не усмотревшие приближение врага. Отчаянно загудели басовитые сирены тревоги, к которым присоединился грохот матросских башмаков по палубе корабля, вперемешку с громкими криками страха и отчаяния перед возникшей угрозой.

Стоявшему на капитанском мостике капитану Гуллю, было достаточно одного взгляда, чтобы определить всю серьезность положения «Короля Джорджа». Без всякого промедления, он положил руль влево, одновременно отдав приказ в машинное отделение «самый полный вперед».

Корабль немедленно откликнулся на приказ капитана, став плавно поворачивать своим могучим корпусом. Мощные стальные винты стали яростно пенить морские просторы, стремительно набирая ход. Благородный «скиталец морей альбатрос» намеривался благодаря своей быстроходности и если не уклониться от столкновения с торпедами, то хотя бы получить минимальный урон.

Все козыри, которыми только обладал «Джордж» и его команда были брошены на стол, но их оказалось мало для отражения нанесенного удара. Он был выполнен столь мастерски и столь расчетливо, что ничто не могло помочь англичанам в этом смертельном поединке. Весело вздымая белые буруны, торпеды догнали лайнер и с интервалом несколько секунд разворотили его изящный стройный борт.

Два огромных столба взрыва взметнулись вверх, словно пытаясь достать столпившихся у борта людей. Мощный удар потряс корпус «короля» и он стал заваливаться на поврежденную сторону. Началась паника, темные клубы дыма стали вырываться из развороченного нутра лайнера, но никто из экипажа капитана Лапина ничего этого не видел. Зафиксировав попадание, подлодка уходила прочь от места трагедии, отчаянно пытаясь избежать глубоководной сдачи от эсминцев коммодора Бэйли.

Узнав о гибели «Джорджа», Адмиралтейство пришло в неописуемую ярость. Гором и молнии обрушились мощным шквалом на головы моряков не сумевших обеспечить безопасность легендарного лайнера. Казалось, что их судьба уже решена, но тут, неожиданно для всех в дело вмешался Черчилль. Поверив клятвенным заверениям коммодора Бэйли и адмирала Болдуина о том, что русская подлодка потоплена, он лично отдал приказ о выходе в море «Куин Мэри».

Затаив дыхание, высокие и не очень высокие чины Адмиралтейства ждали известий из Нарвика. Многие из них были настроены крайне скептично в отношении решения премьера. По их мнению, это был очень опрометчивый шаг. Следовало подождать, подтянуть дополнительные силы и только тогда пускать в ход последний из трех легендарных лайнеров. «Осторожность, мать фарфора» — говорили они, однако Черчилль оказался прав. «Мэри» благополучно миновала все опасные места Вест-фьорда и доставила в Нарвик подкрепление. Самый северный стратегический форпост британской империи, был надежно прикрыт от лап русского медведя.

Не менее напряженно развивались события по ту сторону Бельтов, в районе славного ганзейского города Киля. Передовые подразделения генерала Осликовского, сломив отчаянное сопротивление британских войск, вышли к его предместьям. В городе находились лишь подразделения британской военной полиции и несколько комендантских взводов. Оборонять город было практически нечем, однако англичане не собирался просто так отдавать столь важный порт на Балтике.

Не имея возможность остановить наступление советских солдат при помощи сухопутных войск, англичане бросили в бой флот. Не имея на Балтике крупных военно-морских соединений, они решили задействовать свои военные трофея, благо они находились в боеспособном состоянии.

Так из Копенгагена, под прикрытием отряда эсминцев и тральщиков, в Кильскую бухту был переброшен тяжелый крейсер «Принц Ойген» в сопровождении легких крейсеров «Нюрнберг» и «Лейпциг».

Последнему линейному крейсеру фюрера уже ранее приходилось вести бои с войсками маршала Рокоссовского. В марте 1945 года вместе с линкором «Шлезиен», он огнем своих главных калибров, прикрывал подступы к одной из двух главных крепостей немцев на Балтике городу Данциг.

Столь мощный огонь со стороны моря сильно затруднял продвижение советских войск. Неся серьезные потери, они были вынуждены остановиться, что дало возможность немецким войскам упорядочено отойти к крепости и организовать прочную оборону.

Только вмешательство ассов 51-го минно-торпедного авиаполка майора Орленко, заставило германские корабли покинуть Данцигскую бухту. Их торпедоносцы и топовики «Бостоны» в пух, и прах раскатали балтийскую эскадру фюрера, потопив за день боев несколько транспортных судов противника, миноносцев и вспомогательный крейсер. Сильное зенитное прикрытие, а также воздушная поддержка, не позволила советским летчикам уничтожить добраться до главных сил противника. Единственным утешением было уничтожение собрата «Принца Ойгена», крейсера «Зейдлиц». Давно разоруженный по приказу Деница из-за невозможности восстановления после столкновения с британцами, он использовался немцами в качестве плавучего склада и был выведен из осажденного Кенигсберга в Данциг.

Добротно сделанный на верфях рейха, крейсер «Зейдлиц» выдержал прямое попадание одной бомбы и двух торпед. Лишенный команды и, не имея возможности откачивать воду крейсер начал тонуть, не имея сильного крена. Почти сутки медленно прибывающая вода проникала в отсеки корабля, пока он не скрылся подводой.

Пощипанный сталинскими соколами и напуганные видом гибнущего «Зейдлица», «Принц Ойген» и «Шлезиен» предпочли ретироваться на запад, в спокойный порт Свинемюнде. Именно там, в начале мая произошла новая встреча германской эскадры со своими крылатыми противниками. После неё, линкор «Шлезиен» был уничтожен, а «Принц Евгений» вновь ретировался на запад, в Копенгаген, где спустил флаг перед англичанами.

Появление трех крейсеров, вместе с эскортом эсминцев серьезно изменило расстановку сил в Кильской бухте. Тем более что к могучему хору крейсеров присоединились орудия «Адмирала Хиппера» стоявшего в доке Киля. Получив серьезные повреждения в результате налета британской авиации, тяжелый германский крейсер был полностью лишен хода, но имел возможность вести огонь из неповрежденных орудий.

Стремясь переломить ситуацию в свою пользу, англичане бросили против кавалеристов Осликовского все что имели и эти действия принесли им успех. Не имея в своем распоряжении тяжелой артиллерии способной противостоять корабельным орудиям противника, советские соединения были вынуждены приостановить свое наступление на Киль.

Чтобы не допустить повторения данцигского сценария и не дать британцам возможность организовать оборону города, требовалось немедленно предпринять решительные контрмеры. Счет шел на часы, и Рокоссовский бросил в бой славных торпедоносцев 51-го авиаполка.

Так, в июле сорок пятого года, состоялась третья встреча противников, которая должна была стать для кого-то из них последней.

Минно-торпедный авиаполк майора Орленко базировался под Висмаром и находился в полной боевой готовности для перелета в Гамбург. Оттуда, летчики должны были начать охоту за транспортами, идущими из Норвегии в датские порты. Ставка прекрасно понимала, что авиация не сможет полностью блокировать все морские коммуникации противника, но появление в этой акватории моря советских торпедоносцев могло серьезно нарушить планы англичан по переброске немецких солдат в Голштинию.

Летчики и штурманы полка изучали карты пролива Скагеррак и разрабатывали маршруты перехвата транспортов идущих из Кристиансанн или Осло, когда пришел приказ лететь на Киль. Известие о новой встрече с «Принцем Ойгеном» вызвало бурю радости и ликования. У многих из летчиков были личные счеты с этим кораблем, в особенности у старшего лейтенанта Богачева.

Во время мартовских боев он получил серьезное ранение головы во время атаки на крейсер и чудом сумел посадить поврежденный самолет. После лечения летчик вернулся в строй и горел желанием поквитаться с врагом.

Против «главной германской канонерки на Балтике» было брошено 53 самолета, в составе четырех торпедоносцев и восьми топмачтовиков. Сопровождающие их двадцать два «яка» и восемнадцать штурмовиков должны были прикрыть краснозвездные «бостоны» от удара с воздуха и отвлечь на себя огонь кораблей охранения. Координацию действий эскадрильи взял на себя капитан Макаркин вылетевший на специальном «бостоне», не имея бомбового запаса.

При подлете к цели эскадрилья столкнулась с самолетами прикрытия. По поднятому в воздух числу истребителей, англичане превосходили количество «яков» капитана Усачева и имели все шансы сорвать атаку советских торпедоносцев. Однако здесь простое арифметическое счисление потерпело жестокое фиаско.

Точнее фиаско потерпела манера ведения боя англичанами и их союзниками. При встрече с идущими на бомбежку самолетами противника, англичане действовали следующими образом. Сначала используя свое численное превосходство, они сначала сражались с истребителями прикрытия. И только уничтожив их или рассеяв, они принимались за оставшиеся без защиты бомбардировщики.

Советские летчики действовали совершенно по иной схеме. Несмотря на истребительное прикрытие, они атаковали в первую очередь бомбардировщики, стремясь любой ценой помешать противнику выполнение его боевой задачи. Зачастую хваленые ассы Геринга не выдерживали столь агрессивного прессинга «лапотных Иванов» и, потеряв несколько машин, они спешно выходили из боя, опустошив свои тугие бомболюки, где придется.

Верные своей тактике столкнувшись с эскадрильей капитана Макаркина, англичане вступили в бой с истребителями капитана Усачева. Завязалась отчаянная схватка, в результате которой «яки» оттянули англичан на себя, дав возможность подопечным Макаркина беспрепятственно подойти к своей цели.

Первыми, следуя указаниям комэска, по врагу ударили «илы». Объектом атаки «черной смерти» как прозвали эти самолеты немцы, стали английские корабли сопровождения германских трофеев. Именно на них обрушился мощный шквал огня из пушек, пулеметов и ракет которыми располагали прославленные советские штурмовики.

Любой корабль, будь это тральщик, сторожевик, морской охотник, а уж тем более, целый эсминец, по своим размерам в несколько раз превосходили танки, пушки и зенитки, по которым в основном работали «илы». И промахнуться по этим громилам было весьма проблематично. Поэтому почти каждый патрон, снаряд или ракета, выпущенная трудягой штурмовиком, попадали в цель и наносили урон противнику.

Огненный смерч пронесся по кораблям королевского флота, прикрывавшего своими бортами крейсера, на мачтах которых развивались трехцветные флаги нацистского рейха. Конечно, потопить и уничтожить боевой морской корабль, задача для штурмовика прямо скажем невыполнимая. Для этого, за короткое время атаки ему должно очень и очень повезти. Однако безжалостно исковеркать борт и оснастку корабля, уничтожить его экипаж и вызвать пожар на нем, это — штурмовику вполне по плечу.

Два тральщика и три сторожевика в результате атаки «илов» были вынуждены покинуть Кильскую бухту и уйти в открытое море. Досталось от огненной лавины штурмовиков и королевским эсминцам. «Ил» управляемый старшим лейтенантом Борисовым храбро атаковал британский эсминец «Фогт» и нанес ему серьезный урон. Два реактивных снаряда угодили в эсминец на уровне ватерлинии, и в корабль стала поступать вода. Получив столь серьезное повреждение, командир эсминца решил ретироваться, с чистой совестью оставив свой боевой пост.

Другой штурмовик лейтенанта Бахметьева, нанес серьезные повреждения эсминцу «Сэвидж». Невзирая на яростный огонь его «эрликонов» он атаковал командную рубку противника, чем нарушил управление кораблем. В результате его атаки на борту эсминца вспыхнул пожар, и он надолго был исключен из боя.

Отважно атакуя врага, советские штурмовики не только наносили ему урон, но и приковывали к себе всю его зенитную артиллерию. Этим они серьезно помогали «бостонам» в нейтрализации немецких крейсеров, что было сделать весьма затруднительно.

Грамотное расположение кораблей прикрытия очень затрудняло использование против крейсеров торпедоносцев, и главная задача легла на плечи топмачтовиков. Один за другим они атаковали «Принца», сбрасывая в крутом пике бомбы на своего старого врага.

Первым атаковал крейсер гвардии лейтенант Иван Григорьев. Сброшенная его «бостоном» бомба упала точно в районе машинного отделения. На корабле возник сильный пожар, началась паника, но храбрый летчик ничего этого не увидел. Во время пике, немецкий зенитный снаряд угодил в кабину пилота и, потеряв управление, могучий «бостон» рухнул в воду рядом с крейсером, подняв огромный столб воды.

Вслед за товарищем «Принца Ойгена» атаковали другие самолеты, но гитлеровский корабль был словно заговоренным. Сброшенные бомбы ложились рядом с ним либо взрывались прямо под бортом но, ни одна из них так и не попала в крейсер. Видимо не зря среди летчиков ходили слухи, что во время закладки крейсера, по личному указанию Гитлера, над ним проводились тайные оккультные обряды.

Наибольший урон «Принц» получил в результате атаки лейтенанта Михаила Борисова. От упавшей под кормой бомбы были повреждены винты крейсера. «Балтийская канонерка» фюрера полностью лишилась хода, но это никак не мешало ей вести по берегу огонь.

Наблюдавший за атакой топмачтовиков капитан Макаркин остался недоволен результатами атаки топмачтовиков. Жестко высказавшись в адрес неуязвимости «Принца», он отдал приказ «бостонам» уходить на базу для пополнения боеприпаса. Комэск был твердо настроен, потопить фашистскую гадину, любой ценой.

С тяжелым сердцем он ожидал атаки торпедоносцев, которые приближались к кораблям со своим тяжелым грузом. Опытный летчик отлично видел, как трудно будет им выполнить боевую задачу.

Заходящему на цель «бостону» старшего лейтенанта Егорычева директрису прочно прикрывал английский эсминец с гордым названием «Олбани». Названный по старинному имени современной Шотландии, он не покинул своего места в боевом строю, несмотря на повреждения, полученные в результате атаки «илов». Не испугался командор Эдгар и приближения советских торпедоносцев.

— Задайте им жару ребята! — коротко приказал он сидящим за «бофорсами» зенитчиками и услышал в ответ, — есть, сэр.

Эсминец вооруженный «бофорсами» мог причинить много вреда идущим следом торпедоносцам и потому, Егорычев принял самое верное решение. Он решил атаковать «Олбани», расчистить дорогу к «Принцу» и обезопасить своих товарищей. Не обращая внимания на стремительно подбирающиеся к нему смертельные нити зенитного огня, Егорычев точно вывел свой «бостон» на цель и сбросил на воду торпеду.

Наконец-то освободившись из своего тесного узилища, взметая воду винтом, торпеда с шумом устремилась к эсминцу противника. Храброе презрение угрожающей опасности и до конца исполнение своего долга достой моряка любой страны. Именно такие люди и приносят победу своим армиям и флотам в жестокой схватке с противником. Были случаи, когда советские моряки ценой своей жизни спасали транспорты, везущие в своих трюмах важные для страны грузы. Смело подставляли они борта своих кораблей, прикрывая от вражеских торпед транспорты с оружием из далекой Англии и Америки. С упорством обреченного на смерть прокладывали через минные поля дорогу пароходам с ранеными и эвакуированными. Таких примеров в истории советского флота было довольно много и крайне мало их было у западных союзников, с их хорошо развитым инстинктом самосохранения.

Командор Эдгар был дитя своей страны и своего времени. Он был готов храбро биться вместе со всеми, но вот гибнуть в одиночку это было в его понимании непозволительной роскошью. Ведь у него была семья, старики родители, да к тому же неплохая выслуга лет, которая в купе с боевыми наградами позволяла рассчитывать на достойный пенсион после выхода в отставку.

Командор славно бился за свое отечество, флаг и короля, но всему есть разумный предел. Никак нельзя рисковать тем, что заработано непосильным трудом долгих лет. Нет, никак нельзя и после короткого раздумья, Эдгар отдал приказ «полный вперед», уж слишком проворно бежала к эсминцу нежданная гостья.

Решение, принятое командором было вполне разумным и понятным. Он только уклонялся от вражеской торпеды, а в кого она попадет это уже не его головная боль. Стоявшие за ним немцы сами могут позаботиться о себе, союзнички на нашу голову.

Выполняя приказ капитана «Олбани» проворно выкатилась со своей позиции в сторону, и выпущенная Егорычевым торпеда продолжила свой путь, разминувшись с эсминцем.

В жизни часто бывает, что тщательно выверенный бросок проходит мимо, а случайно брошенный камень попадает точно в цель. Так случилось и с атакой Егорычева. Выпущенная по эсминцу торпеда угодила точно в борт «Нюрнбергу», стоявшему невдалеке от «Принца».

Полностью поглощенные стрельбой по берегу и прикрытием от ударов с воздуха, немцы проморгали торпеду, столь любезно пропущенную в их сторону «Олбани». Тяжелый удар потряс крейсер от клотика до киля, словно легендарный бог Тор метнул в него свой волшебный молот. Могучий взрыв вскрыл стальной борт крейсера, словно нож консервную банку и внутрь его обрушился шквал морской воды. Неудержимым потоком врывался он в незащищенные внутренности корабля, круша на своем пути, всех и вся, обрекая красавца «Нюрнберг» на неминуемую гибель.

Однако на этом жизненные коллизии далеко не закончились. По злой иронии судьбы, уклонившись от одной русской торпеды, королевский эсминец попал под удар другой. Идущий вслед за Егорычевым «бостон» капитана Самойловича пытался атаковать борт «Ойгена» направив торпеду между кораблями прикрытия. Маневр был довольно сложный, но в исполнении опытного Самойловича имел неплохие шансы на успех.

Уйти от столкновения сначала от одной, а затем от другой торпеды для быстроходного эсминца не представляло большой трудности. Главное было вовремя заметить движущуюся по волнам торпеду и совершить маневр уклонения. Командор Эдгар так и собирался поступить, но в самый ответственный момент отказали машины эсминца.

Атака двух штурмовиков не прошла для «Олбани» даром. Многочисленные попадания в машинное отделение дали о себе знать и вместо привычного быстрого и стремительного хода, корабль стал медленно плестись от надвигающейся смерти.

Когда не везет одному, обязательно везет кому-то другому. Эсминец не смог быстро отвернуть в сторону, и новый взрыв потряс акваторию Кильской бухты. Для любого корабля, в независимости от класса и тоннажа, попадание торпеды несет смертельную угрозу. Линкоры и тяжелые крейсера ещё могут с горем пополам справиться с нанесенным ударом, но только не эсминцы. Огромной силы удар буквально оторвал корму у «Олбани», навечно вычеркнув его из списка кораблей Его Величества.

Уход командора Эдгара с боевой позиции и взрыв на крейсере «Нюрнберг» серьезно помешали атаке третьего торпедоносца младшего лейтенант Бузины. Попав в столь сложную ситуацию, он не рискнул атаковать вражеский крейсер сразу и решил повторить атаку на втором заходе.

Приняв это решение, Бузина стал набирать высоту и в этот момент вражеский снаряд угодил в левый мотор «бостона». Столп дыма и огня вырвался из пораженного мотора и самолет начал заваливаться на крыло. Ценой огромных усилий Бузина выровнял поврежденную машину, но вражеские зенитки вновь попали в объятый пламенем самолет. Один из снарядов угодил в пилотскую кабину, и его осколки рассекли голову пилота. Ничего не видя, от страшной боли и залившей глаза крови, он мертвой хваткой вцепился в штурвал, не давая самолету свалиться в пике.

Всего несколько десятков секунд прошло с момента попадания в «бостон» младшего лейтенанта Бузина до того момента когда, потеряв высоту, он столкнулся с вражеским крейсером. Трудно сказать, был ли это намеренный шаг или простое стечение обстоятельств, но, так или иначе, «Принц Ойген» получил прямое попадание в районе капитанского мостика.

Огненный столб, взметнувшийся высоко в небо в мгновение ока сломал величественный мостик подобно тростинке и отбросил его прочь от корабля. Все что только могло гореть в радиусе пятнадцати метров, моментально вспыхнуло жарким пламенем, охватившее все носовые надстройки крейсера.

От сильного удара нарушилась подача снарядов в носовые башни, и их грозные орудия были приведены к молчанию. Вслед за этим, главную ударную силу крейсера атаковал стремительно набиравший силу пожар. Его огненные языки, плотным кольцом охватившие носовые надстройки корабля, быстро подобрались к орудийным башням. Словно живое существо пламя атаковало засевших за броней комендоров, травя их едкий удушающий дым и обжигая огнем. Прошло несколько минут отчаянной борьбы людей с огненной стихии, и комендоры были вынуждены покинуть её.

Когда «бостон» старшего лейтенанта Богачева приблизился к крейсеру, «Принц Евгений» был охвачен клубами дыма и огня. Со стороны могло показаться, что часы корабля уже сочтены, но это было не совсем так. Несмотря на огонь и разрушения, команда крейсера храбро боролась с пламенем и не собиралась опускать руки.

Низко стелящаяся прямо по курсу самолета черная дымовая пелена пожара и хаотичная стрельба пулеметов с кораблей прикрытия заметно усложняла и без того непростую задачу для зашедшего на цель «бостона». Несмотря на появление дыры в рядах прикрытия после гибели «Олбани», повреждение винтов крейсера, в него ещё нужно было попасть. И попасть не в нос или корму, а желательно как можно ближе к центру, что давало хорошие шансы на уничтожение корабля.

После получения ранения, уничтожение «Принца» для старшего лейтенанта Богачева стало делом чести, и он блестяще произвел атаку. Сброшенная им торпеда лихо промчалась мимо кораблей прикрытия и попала точно в цель, как раз под уничтоженным самолетом Бузины капитанским мостиком.

Мощный взрыв с хрустом проломил броню германского крейсера, добавив новые мазки огня и дыма в общую палитру бушующего на нем пожара. Вода стала стремительно заполнять поврежденные взрывом отсеки, но к огромному разочарованию Богачева «последняя канонерка» фюрера осталась наплаву.

Получив прямое попадание торпеды «Принц Ойген» лишь накренился на пораженный борт, и тонуть не спешил. Объятый языками пламени, с искореженными и залитыми кровью надстройками, он продолжал оставаться наплаву благодаря отличной работе немецких корабелов.

В этот момент крейсер представлял собой незабываемую картину. Подобно огромному языческому молоху войны он величественно возвышался на развернувшееся вокруг него сражение и хладнокровно взирал на то, как у его ног гибли как те, кто стремился его уничтожить, так и те, кто его защищал. И в эту минуту трудно было усомниться в том, что крейсер не связан с темными потусторонними силами.

С горечью в сердце, докладывал капитан Макаркин высокому начальству о результатах проведенной его эскадрильей операции. Желая довести начатое дело до конца и не дать «Принцу» уйти от законного возмездия, было решено бросить на его добивание эскадрилью пикирующих бомбардировщиков «Ту-2». Первоначально они должны были нанести удар по британским частям, отошедшим на ту сторону канала, однако война внесла свои коррективы.

На согласование и подготовку удара у авиаторов ушло около полутора часа, но когда «тушки» появились над Кильской бухтой, «Принца» они там не обнаружили. Было несколько британских эсминцев, которые пытались остановить приближение к городу разрозненных отрядов кавалеристов Осликовского. Втянувшись в узкое горлышко бухты, они были полностью поглощены борьбой с сухопутными соединениями противника и просмотрели налет советских бомбардировщиков.

Внезапное появление стремительных «тушек» полностью изменило картину боя. Если до появления «тушек» англичанам худо-бедно удавалось сдерживать продвижение кавалеристов, то, попав под удар с воздуха, эсминцы ретировались и дорога на Киль, для красных конников оказалась открытой.

Вместе с эсминцами, атаке бомбардировщиков подвергся и «Адмирал Хиппер». Его черная громадина была хорошо видна с воздуха и как магнит притягивала к себе внимание советских летчиков. Обратив в бегство английские корабли, они принялись терзать крейсер, чьи орудия уже были приведены к полному молчанию из-за отсутствия снарядов. Именно «Хиппер» принял на себя львиную долю бомб и снарядов, предназначавшихся исчезнувшему «Принцу Ойгену».

Окончательная судьба крейсера стала известна только после занятия Киля советскими частями. Оказалось, что после ухода эскадрильи капитана Макаркина, крейсер продержался на плаву чуть более получаса, после чего благополучно затонул с креном на поврежденный борт.

Причиной столь неожиданной гибели корабля стали не многочисленные повреждения, полученные им во время налета, а чисто человеческий фактор, против которого оккультные чары оказались бессильны. Ведя отчаянную борьбу за крейсер, фрегатен-капитан Швенде пришел к неутешительным выводам. Лишившись, хода и способности вести огонь, «Принц Ойген» полностью исчерпал все свои силы и возможности. В этих условиях следовало подумать об экипаже и после короткого размышления, Швенде приказал оставить корабль, предварительно открыв кингстоны.

Решившись затопить крейсер, капитан принял соломоново решение, так как не желал видеть свой корабль ни под красным флагом, ни под «Юнион Джеком», ни под звездно-полосатым полотнищем.

Все это стало известно спустя месяцы, а пока, обрадованный успехом налетом героев торпедоносцев, маршал Рокоссовский утвердил поданные ему наградные списки отличившихся в этой операции летчиков. В них были не только пилоты «бостонов» и «тушек», но и истребители. Своей храбростью и мужеством, они не только позволили бомбардировщикам выполнить свою боевую задачу, но и нанесли сильнейший удар по врагу.

И тут дело было не столько в количестве сбитых в бою самолетов противника. Потери понесли обе стороны, но после этого боя, в сердцах британских летчиков прочно поселился страх смерти. Словно эпидемия среди британской авиации, находившейся в Гольдштейне, Дании и Норвегии, стали возникать массовые поломки техники, отказа оружия или внезапная заболеваемость среди пилотов. Бравые английские асы двинулись той же дорогой, на которую свернули хваленые орлы Геринга в конце 1944 года. Как говорил один легендарный герой: — «Тенденция, однако».

Глава XII. По Саксонии сосновой, по Тюрингии дубовой

Закончилась первая декада июля, наступила вторая, но разгоревшийся в самом центре Европы военный конфликт не думал угасать. После сокрушительного разгрома в Шлезвиге и неудачи под Лейпцигом, стало совершенно очевидным, что задуманный Черчиллем план по пересмотру итогов войны с треском провалился. Самым логичным и закономерным шагом было бы начало переговоров на нейтральной территории и сидевший в Стокгольме Вышинский, демонстрировал полную готовность к началу этого процесса.

За наступление скорейшего мира выступал французский генерал Шарль де Голь, английские лейбористы во главе с Эттли, а также масса различных европейских политиков и парламентариев, частично освобожденных из фашистских лагерей или рискнувших открыть рот после долгого молчания. Все они в массовом порядке слали письма и телеграммы в Лондон, Париж, Ватикан, Вашингтон с просьбой как можно скорее прекратить этот крайне опасный и никому ненужный военный конфликт, но его главный организатор, господин Черчилль, был абсолютно глух к голосу разума.

Прочно прижатый к стене своими военными неудачами с одной стороны и долговыми обязательствами перед сильными людьми мира сего с другой, он продолжал яростно стучать в барабан войны, упорно отвергая любую возможность начать со Сталиным разговор о мире. Ведь в случаи прекращения боевых действий ему грозило гораздо большее, чем получение оскорбительный для любого политика «орден башмака». На кону стояла даже не высокая репутация политического деятеля и государственного мужа созданная британским премьером десятилетиями кропотливого труда.

Вопрос шел о самой жизни величественного потомка герцога Мальборо. Ибо как доказала история, любому кумиру, достаточно одного неверного действия, чтобы рухнуть со своего пьедестала и превратиться в отверженного изгоя. И чем весомее становилась эта угроза, тем активнее становились действия Черчилля для избежания этой ужасной участи.

Следуя проверенным рецептам кухни доктора Геббельса, для поднятия боевого настроя своего окружения, он с поразительной легкостью извергал из своих уст одну ложь за другой, искусно добавляя в них крупицы правды.

— Да, господин Сталин сумел нарушить наши планы, а президент Трумэн позабыв об англосаксонской солидарности, устроил нам обструкцию. Все это так, но не стоит впадать в панику и излишне драматизировать положение в Европе. Вспомните, как в начале войны с Гитлером положение Британии было куда более угрожающим и ничего. Мы выстояли тогда, выстоим и теперь. Ещё ни разу за четыреста лет, ни одна страна мира не могла одолеть нашу империю в военном конфликте Нам нужно крепко сжать зубы и, проявив твердость духа идти взятым ранее курсом — вещал Черчилль, по старой привычке хорошо заправившись бренди и яростно попыхивая любимой «гаваной».

— Посудите сами. На севере мы остановили наступление русских на Нарвик, а на юге не позволили ни единому солдату Советов переправиться через Кильский канал. Мы полностью держим под своим контролем датские проливы, прочно заперев флот Сталина в балтийской луже. Русские могут сколько угодно трубить об успехах своей морской авиации но, ни один их корабль не войдет в воды Северного моря — разливался соловьем премьер, забывая при этом уточнить, что маршал Говоров не пытался штурмовать Нарвик, только ловко обозначив свое присутствие вблизи столь важного для англичан порта. Что же касалось прочного запертого британцами Балтфлота, то на данный момент самыми боеспособными единицами в его составе были подлодки и торпедоносцы. Все остальное нуждалось в срочном ремонте и восстановлении. Впрочем, подобная избирательность вполне характерна для политика любого ранга и калибра.

— Конечно, положение наших войск в Саксонии не совсем то, что мы хотели бы видеть, но смею вас заверить это лишь временное явление. Отведя наши войска за Эльбу, фельдмаршал Александер удачно спрямил линию фронта и добился определенного стратегического успеха. Взгляните — важно тыкал пальцем в карту политикан, одетый в китель генерал-лейтенанта. — Русские неосмотрительно засунули голову в пасть британскому льву, и нам осталось лишь захлопнуть её. В настоящий момент наши и канадские войска заканчивают свои приготовления, чтобы в самые ближайшие дни совместным ударом отсечь и разгромить войска маршала Рокоссовского занявшие Гамбург.

— Все это хорошо, господин премьер, но когда к нам на помощь придут наши союзники — американцы? Сейчас они только сковывают своим присутствием главную силу Сталина войска маршала Жукова и Конева, но без их поддержки победа над русскими невозможна — спрашивало Черчилля окружение и он, без малейшего промедления и затруднения отвечал и на этот каверзный вопрос.

— К сожалению, господин Трумэн не совсем полностью разделяет идею англосаксонского единства в отличие от его великого предшественника. Когда загремели пушки, он не стал подставлять плечо своему единокровному брату, а занялся банальным меркантильным расчетом выгоды. Вместо того чтобы сразу начать громить русские орды, он принялся выяснять кто главнее в нашем военно-политическом союзе. Ну, не мальчишество ли!? И такой человек встал во главе Америки в столь судьбоносный для всего мира момент — горестно вздыхал Уини и тут же успокаивал своих слушателей. — В этом мире все можно исправить, даже такую посредственность как Трумэн. Слава Богу, в Америке ещё есть люди, не утратившие здравого смысла и доброго отношения к Англии. Мой специальный посланник Крипс сейчас находиться в Вашингтоне и ведет переговоры, как с господином Трумэном, так и с нашими союзниками. Слов нет — это трудные и жестокие для нас переговоры. С оступившимися партнерами всегда разговаривают сквозь зубы но, несмотря, ни на что консенсус будет найден. В этом я полностью уверен.

На этот раз в его словах была определенная доля истины, но совсем не того размера, который хотел бы видеть Черчилль. На переговорах Трумэн основательно вытирал ноги о беднягу Крипса, но не спешил дать Лондону каких-либо надежд, несмотря на активное давление со стороны деловых кругов.

Едва только советские войска вступили в город, чей герб украшают две башни, как Черчилль обрушился на своих заокеанских партнеров со слезными просьбами об оказании Англии срочной военной помощи.

— Из-за неконструктивной позиции президента Трумэна, Британия оказалась один на один с Советской Россией. Если в самое ближайшее время со стороны генерала Эйзенхауэра нам не будет оказана самая действенная поддержка, то Америка лишиться своего самого верного и надежного союзника в противостоянии с коммунистической угрозой. Только решительные действия американских войск смогут обуздать Сталина, угроза, исходящая от которого для всего цивилизованного мира ничуть не меньше былой угрозы со стороны Гитлера — взывал Черчилль к сильным мира сего, ловко играя на их страхе потерять законные дивиденды от войны. Это было самым уязвимым местом любого финансового магната, и потому, горькие причитания британского премьера не остались без внимания.

Заокеанская закулиса была огромной силой, поддержкой которой был бы рад заручиться любой политик, как в Америке, так и за её пределами. Её мнение учитывал каждый американский президент XX века при принятии того или иного важного государственного решения и президент Трумэн не был исключением. Однако на этот раз коса нашла на камень.

Гарри внимательно слушал все, что ему говорилось, но не спешил принимать каких-либо решений по возникшей проблеме. Подобным поведением он не только жестоко мстил Черчиллю за болезненный апперкот, полученный им неделю назад. Американский президент стоически ждал наступления момента истины, который яйцеголовые умники из Лос-Аламоса назначили на 16 июля. Именно в этот день должен был получен ответ на самый важный в этот момент для Трумэна вопрос — будет ли Америка обладать самым мощным и разрушительным оружием в истории человечества или нет.

В случаи удачного проведения испытания «изделия? 1» президент Трумэн поднимался на небывалую высоту и мог надолго заткнуть рот как внешним, так и его внутренним оппонентам. Ведь крайне трудно спорить с человеком, имеющим столь весомый аргумент, как атомную бомбу.

Таково было положение дел, которое было нарушено двенадцатого июля наступлением Красной Армии на севере Германии. Ставка придавала ему очень большое значение. Сталин лично контролировал подготовку этого наступления и очень часто звонил на командный пункт 2-го Белорусского фронта. Последний звонок был всего за несколько часов до начала наступления.

— Здравствуйте, товарищ Рокоссовский. Как обстоят у вас дела с исполнением последней директивы Ставки? — буднично поинтересовался генералиссимус. Приученный за годы войны к соблюдению режима секретности в разговорах по телефону, он всегда старался говорить лаконично, стараясь не дать даже минимальной информации для посторонних ушей. Даже при разговорах с командующими фронтов по линии ВЧ, которая по утверждению компетентных лиц, была защищена от угрозы прослушивания.

— Здравствуйте товарищ Сталин. Сосредоточение соединений фронта завершено. Войска заняли указанные Ставкой исходные рубежи атаки и в назначенное время начнут наступления. Большое спасибо за гвардейские корпуса, Иосиф Виссарионович. Их поддержка очень поможет фронту выполнить поставленную перед нами задачу в кротчайшие сроки — следуя примеру собеседника, комфронта также старался говорить, коротко и сжато.

— Рад это слышать. Как вы видите, Ставка постаралась максимально учесть высказанные вами предложения и пожелания по проведению наступления, товарищ Рокоссовский. К сожалению, мы не смогли организовать сильное прикрытие с воздуха. Воздушная армия генерала Вершигоры понесла некоторые потери, что не позволяет ей эффективно действовать на обоих направлениях сразу. В самое ближайшее время мы попытаемся исправить сложившееся положение за счет вашего соседа. Он тоже рвется в бой, но у него сейчас другая задача — прикрывать ваши фланги. Так что самолеты обязательно будут, а пока их нет, Ставка передала вам дополнительные соединения зенитной артиллерии. Они уже поступили в ваше распоряжение и приданы наступательным частям?

— Да, зенитчики генерала Комоедова прибыли и находятся в резерве фронта. Согласно директиве Ставки они будут переданы в войска сразу после начала наступления и прорыва обороны противника.

— Ставка очень надеяться, что ваши войска смогут разрешить «английский вопрос» и избавят нас от борьбы на два фронта с нашими бывшими союзниками. Несомненно, англичане уже отошли от шока неудач первых дней, однако они не успели создать перед войсками вашего фронта полноценную оборону. Для этого нужно время, а его-то у противника нет, и наша задача максимально использовать это преимущество до того момента пока в дело не включились американцы.

— Вы считаете, что генерал Эйзенхауэр все же решиться на этот шаг? — с сомнением спросил Рокоссовский. В ответ Сталин промолчал, а затем, вздохнув, продолжил разговор.

— Мы с вами реалисты Константин Константинович. Каким бы честным и порядочным военным не был бы генерал Эйзенхауэр, он вряд ли сможет противостоять давлению тех, кто стоит выше его. Того финансово-политического круга, что развязали этот конфликт. Сейчас американцы все ещё придерживаются нейтралитета, но рано или поздно они вступятся за господина Черчилля. Это к сожалению не вызывает сомнение. Поэтому, войска вашего фронта должны не просто в очередной раз разгромить англичан. Вы должны лишить их возможности в течение ближайшего месяца вести какие-либо наступательные действия. Что бы в решающий час испытаний у американцев не было союзника способного оказать ему реальную помощь.

Сталин замолчал, давая возможность Рокоссовскому лучше понять и уяснить сказанные слова. Также он ожидал, что маршал станет задавать вопросы, но тот молчал, так как давно был готов к подобному развитию событий.

— Задача, поставленная перед вами Ставкой сложная и очень ответственная. Не каждому полководцу под силу продолжить наступление при растянутых тылах и минимум времени для его подготовки. Но Верховное Командование знает, кого ставить на направление главного удара. Оно твердо верит, что советский Багратион блестяще справиться с возложенной на него задачей и приведет свои войска к указанному Ставкой рубежу. При вашем таланте иного и быть не может — завершил беседу Верховный.

О том, что русские в скором времени могут предпринять новое наступление на севере Германии, в ставке фельдмаршала Александера что называется — догадывались. За это говорили не только данные воздушной разведки и радиоперехвата, непрерывным потоком поступавшие в штаб британских экспедиционных сил. Эта незатейливая и вполне логичная мысль наглядно проистекала из всех предыдущих действий маршала Рокоссовского, и чтобы понятия это не нужно было быть семи пядей во лбу.

Одним словом все знали, понимали и даже готовились, но когда это случилось всё британское руководство во главе с Александером и находившимся в штабе Черчиллем испытало сильный шок.

Во-первых, эти коварные русские наступали совсем не там где, по мнению английских генералов, они должны были наступать. Так, вместо того чтобы попытаться форсировать Кильский канал и попытаться захватить Фленсбург вместе с находившимися там остатками Кригсмарин, соединения 2-го Белорусского фронта двинули прямо в противоположную сторону, по направлению бывшего свободного города Бремена на Везере. Во-вторых, вопреки всем самым точным и верным прогнозам многочисленных светочей и пророков из британского генерального штаба, главную ударную силу войск маршала Рокоссовского составляли отнюдь не моторизированные полки советской пехоты, а танковые гвардейские корпуса.

Справедливо полагая, что войска 2-го Белорусского фронта потратили большую часть своего ударного потенциала в боях на землях Шлезвига, британские штабисты исключали маршала Рокоссовского из числа активных игроков на ближайшие две недели. Все их внимание было приковано к армиям покорителя Берлина маршала Жукова.

Именно войска 1-го Белорусского фронта, по мнению англичан, могли нанести из-за Эльбы удар вдоль границы американских и английских оккупационных зон по направлению столицы Нижней Саксонии — Ганноверу. При этом они не исключали возможность нанесения вспомогательного удара войсками маршала Конева в районе Лейпцига. Об этой угрозе американцы были заблаговременно извещены и даже нашли подтверждения коварных намерений русских.

Прикрывавшие бременское направление соединения 2-й британской армии не смогли вовремя вскрыть опасное сосредоточение войск противника против себя. Бравые сыны туманного Альбиона попросту проспали нависшую над ними угрозу, что на войне было вполне обычным делом. Соблюдая максимальную осторожность, прибывшие к Эльбе танковые соединения передвигались скрытно, исключительно ночью. Для советских соединений это был привычный тактический маневр, которым они в отличие от своих противников владели в совершенстве. К этому их приучила долгое противостояние с лучшей армией мира.

Занимавшие важный железнодорожный и шоссейный узел Розенгартен английские части были серьезно потрепаны в предыдущих боях и не имели полного штатного состава. Имея хорошую оборону, они бы смогли противостоять пехотным соединениям русских, а их полевые пушки, «Матильды» и «Шерманы» при удачном стечении сражения могли бы отразить их наступление самоходок и «тридцать четверок». Однако глубокоэшелонированную оборону они создать не успели, а против них действовали соединения гвардейских танков.

Остановить атаку мощного «ИС-2» можно было либо, действуя из хорошо организованных засад, либо выкатить напрямую наводку зенитные орудия крупного калибра. Только так можно было пробить броню советского тяжеловеса но, к сожалению, у англичан не было подобного опыта борьбы с танками.

Не выдержав стремительного натиска танковых рот и батальонов противника, британская оборона развалилась как карточный домик. Подавив небольшие очаги сопротивления, советские войска устремились вперед по зеленым просторам Нижней Саксонии.

Стремясь спасти положение, англичане решил применить против противника свой главный козырь — авиацию. В прежних сражениях, вооруженные неуправляемыми ракетными снарядами, английские пилоты показывали неплохие результаты в борьбе с немецкими танками. Среди славных сынов Альбиона были ассы своего дела, которые могли попасть в движущуюся цель чуть ли не с первого захода.

Фельдмаршал Александер очень надеялся, что подопечные генерала Стоуна выступят против русских также хорошо, как и против немцев, но после первого налета его надежды развеялись как дым. Танковые гвардейские соединения противника имели очень хорошее прикрытие от ударов с воздуха. Атаковав бронетанковую колонну, движущуюся на Тоштедт, английские эскадрильи понесли весьма ощутимые потери личного состава, которых у них не было почти два года.

Первым неприятным сюрпризом для англичан оказалось наличие у русских танкистов многочисленных зенитных установок. Выставленный ими заградительный артиллерийский огонь стал серьезной помехой для британских пилотов в демонстрации своего умения поражать реактивными снарядами цели. Вслед за этим, выяснилось наличие у танковой колонны и истребительное прикрытие, которое свело боевой дух англичан на нет.

Столь сильное прикрытие от ударов с воздуха гвардейских танковых соединений объяснялось довольно просто. За потерю чуть ли не каждого тяжелого танка высокое командование отвечало лично перед Ставкой Верховного Командования в лице товарища Сталина, который был весьма требователен в этом вопросе.

С честью, выдержав столь серьезную проверку боем, гвардейские подразделения продолжили свое движение вперед. Не считаясь с понесенными потерями, они полностью разломали оборону противника на изолированные очаги сопротивления, и вышли на оперативный простор. Уничтожением вражеских узлов обороны было возложено на идущую следом мотопехоту.

В первый день наступления советскими танкистами с боями было пройдено тридцать семь километров. Преследуя стремительно отступающего врага, они достигли небольшого городка Штаден, вблизи которого были вновь атакованы авиацией противника. На этот раз против них были брошены скоростные бомбардировщики «Москито».

Благодаря внезапности нападения и высокой маневренности, они смогли нанести существенный урон русскому танковому авангарду. В результате удара с воздуха в роте капитана Котельникова было повреждено четыре танка, два из которых были сожжены в результате прямого попадания.

Зенитный огонь прикрытия «Исов» оказался малоэффективным против столь подвижного противника. Эскадрилья «Москито» покинула поле боя без потерь, однако когда через полтора час англичане повторили налет, результаты были иными.

Получив жестокий урок, советские танкисты рассредоточили и замаскировали свои машины. Главный удар «Москито» приняли ранее поврежденные, которые русские не успели увезти в тыл на ремонт. Темные громады «Исов» стоически принимали на себя новые удары врага, против которого теперь действовали все силы зенитного прикрытия.

Как бы, не были быстры и проворны бомбардировщики противника, но против грамотно расставленных зенитных орудий они оказались бессильны. Подбитые танки оказались своеобразной приманкой заманившей английских асов в смертельную ловушку. Зная примерную цель атаки врага, советские зенитчики вели упреждающую стрельбу, принесшую им серьезный успех. Во время атаки один «Москито» был сбит, а два других получили повреждения, причем довольно серьезные. На обратном пути один из подбитых самолетов рухнул на землю в районе Ратенбурга, а другой был сбит «яками» прилетевшими на защиту гвардейцев.

Подобные потери эскадрильи «Москито» оказались холодным душем, для горячих британских парней. Дело в том, что обычно на тысячу вылетов этих скоростных бомбардировщиков число потерь составляло в среднем до шестнадцати машин. И потери эти, «Москито» несли вовсе не от зенитных орудий немцев, а от их реактивных истребителей. Простым «Мессершмидттам» было довольно трудно бороться в ночном небе с этим вертким и маневренным противником.

Когда на землю спустился вечер, и боевые действия прекратились, в штабы обоих противоборствующих сторон устремился поток рапортов, донесений и докладов об одержанных успехах, неудачах и понесенных потерях.

Положение 2-й британской армии в Нижней Саксонии было, мягко говоря, плачевным. Ранее разрезанная войсками маршала Рокоссовского на две части, новым наступлением противника она оказалась перед угрозой быть вновь разделенной. Русский танковый клин, рвавшийся к Бремену, грозил отсечь части сил англичан на побережье моря в районе Бремерхафена.

Остановить продвижение тяжелых танков противника фельдмаршал Александер не мог из-за отсутствия резервов. Единственным выходом из создавшегося положение было отступление, приказ на которое и был отдан войскам по радио в ночь с 12 на 13 июля.

Не имея сил и возможности защищать Бремен, англичане решили пожертвовать им для спасения своих главных сил. Они стали спешно отводить свои войска вглубь Нижней Саксонии к двум её главным города Ганноверу и Оснабрюку. Сосредоточив вокруг них достаточное количество сил, фельдмаршал Александер намеривался превратить их в опорные пункты обороны, наподобие знаменитых немецких городов-крепостей фестунгов.

Это тактическое изобретение Гитлера конца войны, заметно осложняло наступление советских армий зимой и весной 1945 года. Фестунги надолго привязывали к себе значительные силы наступающих войск необходимые для их блокады или штурма. Конечно, немецкая идея не являлась спасением от бронированных клиньев противника. На образование полноценного города-крепости требовалось время и силы, которых у англичан к этому моменту просто не было. Но вот создать крепкий пункт обороны способный если не остановить наступление русских танкистов, то доставить им большие хлопоты, это британцам было вполне по силам.

Одновременно с отходом на юг, англичане начали отвод своих войск из Бремерхафена. Всю ночь и весь день, неудержимым потоком двигались они на ту сторону устья Везера, оставляя русским нетронутыми верфи и портовые сооружения этого города. Некоторые горячие головы предлагали уничтожить хотя бы что-нибудь, но получило жестокий отпор со стороны высокого командования. Частная собственность транснациональных корпораций была священна.

Благополучно переправившись за реку, солдаты генерала Бакстона принялись лихорадочно организовывать оборону в районе Ольденбурга, благо этого были все условия. Созданный немцами судоходный канал между Везером и Эмсом был идеальным барьером, прикрывавшим порты Восточной Фризии на случай внезапного вторжения с востока.

Отсутствие у британцев крупных резервов в районе Бремена и их решение отступить к Ганноверу, в значительной мере облегчило наступление советских танкистов утром 13 июля. Уже к полудню ими был занят Ратенбург, а ближе к вечеру перед авангардом гвардейцев предстал и сам Бремен.

Нельзя сказать, что поход на «город серебряного ключа» был подобен простому марш броску, который совершали американцы и англичане в конце апреля и начале мая по дорогам Германии. Дважды танковые колоны русских были атакованы королевскими ВВС, но без особого результата. Скоростные «Москито» были хороши для нанесения точечного удара по неподвижной цели, но против движущихся целей их эффективность оставляла желать лучшего. К тому же, увеличилось число истребителей прикрывавших танки, которые не позволяли «Москито» безопасно спуститься с высоких небес и повторить штаденский успех.

Кроме налетов авиации, было несколько боевых столкновений, в которых противником советских танкистов были большей частью немцы. Так на подступах к Ратенбургу дорогу «Исам» преградили две роты автоматчиков при поддержке минометной батареи. Брошенные англичанами на произвол судьбы, немцы решили сами оборонять свои города от «большевистской заразы». С упорством обреченных на смерть людей они в течение почти двух часов вели неравный бой с тяжелыми танками батальона майора Герасименко.

Вооруженные фаустпатронами они могли бы нанести ощутимый урон гвардейскому авангарду, но злость и злоба основательно подвела немцев. Всю свою ярость они выплеснули на взвод советской разведки состоявшей из мотоциклистов и пары легких танков. Когда подошли главные силы танкового батальона, положение дел было ясным, и танкисты принялись огнем с дальних позиций уничтожать засевших в строениях немцев.

К вечеру 13 июля передовые подразделения Красной Армии вступили в Бремен, но Черчилль не был бы самим собой, если бы, не постарался извлечь из своих военных неудач определенные политические дивиденды. Наступление советских войск в Нижней Саксонии было воспринято всем прогрессивным демократическим миром как акт агрессии, что автоматически изменяло ранг британского премьера. Из злокозненного поджигателя войны подвергшемуся заслуженному остракизму, Черчилль в мгновения ока становился жертвой насилия со стороны тирана Сталина и нуждался если не в защите, то уж в явном сочувствии.

Таковы реалии и причуды свободного общества, которому должны следовать все, невзирая на личные симпатии или антипатии. И как бы, не была сильно злость Трумэна к Черчиллю, столь не к месту и не вовремя заварившего эту кашу в Европе, он был вынужден сменить тон при общении с Крипсом. Во время очередной встречей с британцами, Трумэн прекратил наносить ему хуки и всевозможные апперкоты. Президент выразил свое полное несогласие с действиями Сталина и пообещал призвать его к скорейшему ответу. В качестве проявления своей доброй воли к попавшему беду собрату, он известил Крипса о своем решении возобновить поставки в Англию по ленд-лизу.

Для опального Черчилля это событие было серьезным успехом, однако аппетиты британского премьера простирались гораздо дальше полученного результата. Черчиллю было мало получения индульгенции от Трумэна за свои недостойные махинации, свершенные им за спиной «большого брата». Он хотел получить статус полноправного политического партнера и союзника в «крестовом походе против большевиков», и у него были довольно серьезные основания.

Все дело заключалось в том, что согласно ялтинским соглашениям, бывший вольный город Бремен отходил под управление американской оккупационной администрации. К началу июля 1945 года, военно-административная миссия янки в составе сорока двух человек успела въехать в город на Везере и приступила к его управлению.

Соглашаясь на отвод английских войск от Бремена, Черчилль надеялся спровоцировать открытый военный конфликт между русскими и американцами. За все время возникновения конфликта, благодаря максимально взвешенной позиции Сталина, две великие державы так и не пересекли роковую красную черту.

На все провокационные действия со стороны солдат армии Венка, Москва ограничивалась призывами к Вашингтону навести порядок в своей оккупационной зоне и только. Военных действий по ту сторону разграничительной линии русские не вели. В свою очередь, на предъявленные Москвой претензии, Вашингтон отвечал длинными и пространными заявлениями о своих намерениях досконально разобраться в этом непростом вопросе.

Шла своеобразная игра в «глухой телефон», которую не изменила даже конфуз, случившийся с немецко-американской армадой под Лейпцигом. Узнав о досадном инциденте в Саксонии, президент Трумэн лишь глухо огрызнулся на «шалости» генерала Паттона. Инициатору прощупывания слабых мест у русских, было предложено срочно явиться в Белый дом, перед ясными очами президента. Приказ был по-военному лаконичен, но виновник не спешил его выполнять. В отправленной за океан телеграмме говорилось, что генерал попал в автомобильную аварию, в результате чего в данный момент никак не может приехать в Вашингтон.

Не желая идти на открытую конфронтацию с генералами победителями Трумэн, молча, проглотил эту выходку Паттона, но в своей записной книжке поставил против его фамилии три восклицательных знака. Время конфликтов со звездными генералами пока не наступило.

Бросая русскому медведю бременскую кость раздора, Черчилль очень надеялся, что американский орел немедленно броситься в бой к великой радости островитян. Стравливание двух сильных мира сего было излюбленным коньком британской дипломатии на протяжении последних пятисот лет и, как правило, всегда приносило нужный для империи результат.

Черчилль с большим нетерпением ожидал возникновение громкой склоки между Москвой и Вашингтоном после занятия советскими войсками Бремена, но к огромному его разочарованию ничего серьезного не возникло. Нет, со стороны госдепа конечно раздался властный окрик в сторону Кремля напоминающий русским, что они вступили в священные владения Америки, но дальнейшего продолжения не последовало.

Хитрый дядя Джо заметил подстроенную англичанами ловушку и попытался её обойти. По его приказу войска маршала Рокоссовского лишь взяли под свой контроль мосты через Везер и прилегающую к ним территорию. Вся власть в городе осталась в руках американской военной администрации.

После этих событий Москва и Вашингтон обменялись дипломатическими нотами. В них одна сторона объясняла причину своих действий, а вторая грозно требовала соблюдения статус-кво в вопросе о Бремене.

Красная черта конфликта вновь так и не была пересечена, что вызвало громкое негодование со стороны Черчилля. Едва это стало известно, как он разразился потоком громких проклятий в адрес дилетанта Трумэна, предавшего Англию в столь трудный для неё момент.

Запасы бренди в штабе Александера стали стремительно сокращаться, что заметно сказалось на речи премьера. Выражая свое негодование в отношении американского президента, Черчилль не особенно стеснялся в выражениях, более свойственных простолюдину чем британскому лорду.

Трудно сказать, во что могло все это вылиться, но положение исправил звонок с той стороны Большого пруда. Доброжелатели британского премьера призывали его быть мужественным и держаться. В самом скором времени в политике Белого дома грядут большие изменения, как в отношении Лондона, так и в отношении Москвы.

Большего заокеанские доброжелатели сказать не могли, но и то, что услышал Черчилль, хорошо взбодрило его. Старый ястреб моментально почуял ветры перемен и вопреки советам своей свиты остался в штабе фельдмаршала Александера.

Тем временем советские танкисты продолжали свое стремительное наступление. Перейдя Везер, подопечные генерал-лейтенанта Панфилова, не дожидаясь подхода тылов, двинулись вперед, но не совсем в том направлении, как предполагали англичане.

Поднятые в воздух самолеты разведки утром 14 июля засекли продвижение советских подразделений в направление столицы Нижней Саксонии. Об этом было незамедлительно доложено фельдмаршалу Александеру и обороняющие подступы к Ганноверу войска были приведены в полную боевую готовность. Сотни противотанковых пушек, танков и самоходок застыли в ожидании врага, готовясь разгромить его бронированный клин сокрушительным ударом. Десятки самолетов, выстроившись на летном поле, ждали команду на взлет, чтобы взмыв в небо обрушить смертоносный груз на головы противника. Англичане с нетерпением ждали танки врага, но они так и не появились.

Безрезультатно прождав обещанного противника всю первую половину дня, англичане забеспокоились его исчезновением. На поиски русских танков были подняты в небо разведчики, которые вскоре смогли внести ясность в этом загадочном явлении. Оказалось, что советские танкисты остановились на рубеже городка Мазен, в двадцати километрах от Нинбурга. Этот порт на Везере был передовым пункта обороны англичан к северу от Ганновера.

Получив это известие, англичане решили, что русские накапливают силы перед штурмом Ганновера. Единогласно утвердившись в этом решении, они позволили противнику продолжить накопление живой силы на занятом им рубеже до вечера. Когда же стрелки часов показывали 17.00, с аэродромов взлетели самолеты с приказом уничтожить всех и вся в районе Мазен.

Поднятые в воздух «Москито», «Ланкастеры» и «Галифаксы» четко выполнили поставленное перед собой задание. Поднявшись на высоту пяти тысяч метров, они достигли нужной точки и дружно распахнули свои бомболюки. Естественно при такой высоте ни о каком точном попадании речи и быть не могло. Славные сыны Альбиона произвели классическое накрытие по площадям, стремясь одним мощным ударом прихлопнуть зловредную русскую блоху.

О том, что удар состоялся, было понятно по многочисленным точкам пожаров хорошо видимых в наступающих сумерках. Прожорливые языки пламени жадно пожирали разнесенные в пух и прах дома местных немецких бюргеров. Долгие шесть лет страшные ужасы войны обходили стороной саксонские равнины, но теперь пришла и их пора пить горькую чашу печали.

Под сводящий с ума свист бом и их оглушительные взрывы сиротели дети, распадались семьи, уходили в небытие целые фамилии. За какой-то миг добротный немецкий городок превратился в пылающий ад в котором удалось уцелеть лишь нескольким домам. Все остальное было превращено в дымящиеся руины.

Именно их страдальный вид и был запечатлен фотокамерой английского разведчика пролетевшего над городком рано утром следующего дня. Блестящие глянцем фотографии дымящихся руин Мазена несколько подняли настроение фельдмаршала Александера, расстроенного потерей во вчерашнем налете одного «Галифакса» и «Ланкастера».

Сам налет был проведен блестяще. Площади были полностью накрыты, глаз радовался от проделанной работы, но случилась досадная неприятность. Два звена бомбардировщиков отправленных на бомбежку русских танкистов несколько запоздало. Когда они приблизились к Мазен, все было кончено. Город пылал и просто так, высыпать бомбы в столбы пламени для командиров королевских летающих крепостей было верхом неприличия.

После недолгого размышления они решили продолжить охоту, благо для этого были все предпосылки. Горючего было вдоволь, самолетов противника не было, а с земли никто не бил из зенитных орудий. Сказано — сделано и снизившись, пилоты стали искать достойные для себя цели.

Делая этот шаг, англичане полностью позабыли, что лучше — враг хорошему и удача переменчива. Не успели они опустошить свои бомболюки, как неожиданно появились советские истребители. Они не были посланы на защиту попавших под бомбежку частей. У них было другое задание, но встретив противника в воздухе, советские пилоты не смогли пролететь мимо просто так.

По здравому и логическому размышлению легкие истребители никак не могут помешать налету таких стратегических бомбардировщиков как «Галифакс» и «Ланкастер». Прекрасно вооруженные и довольно приличной скоростью они могли достойно постоять за себя. Одни только находящиеся в хвосте самолета пулеметы чего только стоят.

Однако у напавших на британские бомбардировщики советских летчиков была своя логика. В отличие от сидящих за штурвалами самолетов королевских пилотов, у них на первом месте стояло служение Родине, а не стремление любой ценой сохранить свою драгоценную жизнь. Поэтому, вопреки логике и правильным рассуждениям они вступили в бой с врагом, будь он трижды стратегическим бомбером.

Как не яростно строчили из своих пулеметов королевские стрелки, но тугие струи их смертоносных очередей так и не могли настичь бросивших им вызов «лавочкинов». Как бы, не были сильны и могучи их спаренные пулеметы в юркого и проворного врага ещё надо и попасть. Нужно успеть сбить или хотя бы повредить его, прежде чем он стремительно пронесется над тобой и сделает свое ужасное «та-та-та».

«Та-та-та» раз, «та-та-та» два и вот уже перебиты маслопроводы, дымятся моторы, горит фюзеляж. Проходят невыносимо длинные минуты и блестящее творение британских мастеров стоящее десятки тысяч полнокровных английских фунтов стерлингов потеряв высоту, падает на землю. И вид его величественных обломков моментально рождает в умах зрителя легендарную латинскую фразу: «Зиг транзит глория мунд».

Фото руин и полное отсутствие наступательных действий со стороны русских, несколько успокоило и обрадовало Александера и его штаб. Сразу же в войска было отправлено сообщение об успешном действии английской авиации, что сумела остановить наступление противника. Продолжая славное дело доктора Геббельса, англичане оценили нанесенный им ущерб десятками единиц бронированной техники врага, скромно установив планку потерь его между двадцатью и тридцатью танков.

Убаюканные собственной ложью, британские штабисты не придали серьезного значения сообщению воздушной разведки, о том, что советские войска замечены вблизи небольшого городка Эмстек к западу от Бремена. После недолгого обсуждения было решено, что этими действиями русские пытаются прикрыть свои оголенные фланги от удара с севера, перед наступлением на столицу Нижней Саксонии.

Ведь что могли забыть танки дяди Джо в болотистых землях Тевтобургского леса, где в свое время сложил голову легендарный римский полководец Квинтилий Вар. Их главная цель — Ганновер, занятие которого создавало серьезную угрозу тылам приходящей в себя после разгрома 2-й британской армии.

Так полагали светочи британской стратегии, но данные воздушной разведки, полученные к средине следующего дня, несколько озадачил их. Оказалось, что вопреки их мнению, Эмстек был занят танковые соединения противника, а не мотопехотными как они ранее предполагали. Мало того, удачно проскочив горловину саксонских болот, русские танки продолжили свое движение на запад, заняли Клоппенбург и уже приблизились к переправам через реку Хазе.

Одновременно с этим пришло сообщение, что занявшие Мазен советские части предприняли наступление на Нинбург. После короткой артподготовки в виде удара гвардейскими минометами, силами двух рот при поддержке танков они атаковали передовые позиции англичан, но были остановлены. Была ли это разведка боем или плохо подготовленное наступление сказать было трудно. Реактивная артиллерия русских нанесла серьезный урон противотанковым батареям, хорошо сработала разведка, но минные поля англичан, прикрывавшие подступы к Нинбургу не позволили им развить этот успех. Повредив на минах две машины русские, танкисты отступили, а пехота без их поддержки не решилась идти на штурм.

Сразу, как только в штаб армии поступило сообщение о начале штурма Нинбурга, на помощь оборонявшей его бригаде были посланы две эскадрильи бомбардировщиков в сопровождении истребителей. Этот налет был весьма удачен для англичан. По утверждению летчиков огнем с воздуха было уничтожено три танка противника и один гвардейский миномет. У них видимо были проблемы с двигателями, так как машины стояли посреди дороги, а вокруг них суетились люди.

Подобные действия противника сильно озадачили штабистов Александера. После недолгого, но очень бурного совещания было решено считать действие русских под Нинбургом отвлекающим маневром. Понеся серьезные потери от бомбежки Мазен, маршал Рокоссовский решил отказаться от наступления на Ганновер и перенес направление своего главного удара на Оснабрюк. Подобное решение существенно осложняло наступление советских дивизий, но имело свои серьезные плюсы в борьбе за Нижнюю Саксонию.

— Рокоссовский наверняка узнал, что мы ждем его под Ганновером, и теперь ударом на Оснабрюк хочет сначала окружить наши силы на Везере, а затем ударом с запада уничтожить её — докладывал Черчиллю фельдмаршал Александер, после вечернего заседания штаба армии. — Ход довольно рискованный, но вполне здравый. Умело создав иллюзию продолжения наступления на Ганновер, он заставил нас стянуть сюда все наши силы и резервы. Из-за этого Оснабрюке остался без серьезного прикрытия и Рокоссовский стремиться воспользоваться этим.

— Если это так, то необходимо срочно усилить нашили силы на этом направлении, — живо откликнулся на слова фельдмаршала. — Маршал Рокоссовский один из лучших полководцев Сталина. Он большой мастер хитрых маневров, и давать ему какую либо фору, совершенно недопустимо.

— Не беспокойтесь, господин премьер министр. Мною уже отданы необходимые распоряжения, и переброска войск к Оснабрюке началась — успокоил Черчилля Александер.

— Меня очень волнует та скорость, с которой русские танки продвигаются по нашим тылам. Посмотрите, сначала Бремен, теперь это быстрое продвижение на Оснабрюке. Нет ли здесь для нас угрозы, что мы можем потерять нашу Саксонию, также быстро как Сталин потерял Белоруссию в июне сорок первого года.

— Скорость продвижения русских танков также не доставляет мне радости, но этому есть свои объяснения, сэр. Против русских танков нет единого фронта, что позволяет им обходить наши очаги сопротивления, используя свое численное превосходство. Единственным противоядием от танковых клиньев Рокоссовского — это контрудары в их основание. А для этого необходимо время и нужное количество сил на направлении удара, чем мы, к сожалению сейчас не располагаем.

— Благодарю за столь честный и лаконичный ответ, Гарольд, но он не уменьшает мою озабоченность в отношении Саксонии. Когда мы сможем остановить войска Рокоссовского!? Ведь судьба Оснабрюке и всей нашей армии под большой угрозой!

— Я полностью разделяю ваше опасение относительно угрозы Оснабрюке, сэр Уинстон, но смею заверить вас, что дела наши не так плохи. Да, Рокоссовский угрожает окружить нашу армию, но для этого ему также как и нам, нужно время и силы. Сходу взять Оснабрюк ему не удастся. Все шоссейные дороги, ведущие к городу, перекрыты нашими противотанковыми батареями, а болотистая местность полностью исключает возможность обхода. Русским придется атаковать наши позиции в лоб, а это для танкового авангарда не под силу. Придется ждать главные силы, а это потеря времени. Наши резервы будут в Оснабрюке уже завтра, и значит, войска Рокоссовского застрянут. Застрянут хорошо, потеряют ещё время, а через двое суток мы нанесем свой контрудар под основание русского клина. Вот так. С севера со стороны Ольденбурга и с юга со стороны Нинбурга.

— Здесь? — спросил Черчилль, уставившись в висевшую на стене карту Саксонии, — а почему не со стороны Люнебурга и Зольдау? Ударом в этом направлении мы смогли бы вернуть себе Бремен и отбросить русских за Эльбу.

— К сожалению, в этом районе у нас слишком мало сил для нанесения полномасштабного удара по врагу. Для его организации необходимо минимум три-четыре дня.

— Нет сил у нас, так бросьте в бой немцев. Пусть Шернер со своей армией наконец-то принесет нам хоть какую-то помощь! Зря, что ли мы кормили и поили этих неудачников.

— Но подразделения немцев не смогут прорвать оборону русских. Они слишком слабы для этого! — запротестовал было Александер, но Черчилль моментально подавил его бунт.

— Не смогут ну и что? Пусть они отвлекут на себя внимание противника и затруднят ему оказание помощи своим войскам по ту сторону Везера. Ведь любая проблема для Рокоссовского крайне выгодна для наших солдат, не так ли? — ехидно спросил Черчилль, и фельдмаршал поспешил с ним согласиться. К чему жалеть немецкое пушечное мясо, тем более, что американцы обещали в ближайшие дни с его пополнением.

Англичане были уверенны, что смогли полностью разгадать хитрый ход Рокоссовского, но русский маршал продолжил преподносить им сюрприз за сюрпризом. Утром следующего дня из-за тумана была нелетная погода и потому все сведения о противнике поступали из частей по телефону или радио.

Переправа через Хазе в районе Кройца не имела прикрытия, и взятие её русскими танкистами было делом решенным. Все утро и весь день англичане ждали сообщений о приближении противника к Оснабрюке, но он все не объявлялся. С каждым пройденным часом тревога британцев стремительно возрастала, но четкого и ясного ответа на вопрос «где русские» так и не было. От посланных на разведку разведчиков поступали противоречивые сообщения и тогда англичане прибегли к последнему средству. Они стали обзванивать по телефону прилегающие к Оснабрюке города и поселки и спрашивать местных немцев, не появлялись ли у них русские.

Ситуация было чрезвычайно комична. Вчерашние победители спрашивали у побежденных о своем новом противнике, но благодаря широкой телефонизации страны и панического страха немцев перед русскими, англичанам составить более или менее правдивую картину действий противника.

К огромному удивлению англичан, переправившись через Хазе у Кройца и заняв Эмстек, главные силы русских не повернули на дорогу, ведущую к Оснабрюке. Ограничившись занятием стоявшего на полпути к Оснабрюке городка Вейцгере, они двинулись по направлению к городу Линген, расположенному вблизи с голландской границей.

Услышав эти новости, штабисты Александера стали проверять и перепроверять сведения, полученные столь необычным путем, но все это было правдой. Удачно прикрыв свои фланги болотистой местностью, гвардейцы генерал-лейтенанта Панфилова неудержимо рвались на запад, преодолевая сопротивление оказавшихся на их пути соединения англичан.

Было очень трудно с подвозом боеприпасов и горючего. Тылы 3-го гвардейского танкового корпуса безнадежно отставали, не успевая за ушедшими в прорыв танкистами. Очень часто танкисты были вынуждены сливать бензин с поврежденных или вышедших из строя машин для того, чтобы продолжить свой «натиск на Запад». Экипажи оставленных машин были практически брошены на произвол судьбы, но обстановка требовала принесения таких жертв, для выполнения директивы Ставки Верховного Главнокомандующего. Неудержимо наступая вперед, к утру 16 июля советские танкисты захватили стоявший на берегу реки Эмс Линген и перерезали важный речной канал Дортмунд — Эмдем.

Когда к вечеру 15 июля картина полностью прояснилась, штаб фельдмаршала Александера был подобен растревоженному пчелиному улью. Непонятный отказ Рокоссовского от штурма Ганновера и Оснабрюка поставил английских генералов в тупик. Никто из не мог дать четкого ответа, что стоит за действиями противника.

Действуя по принципу «на безрыбье и рак рыба» штабисты предположили, что главной целью русского наступления является не Оснабрюк, а расположенный в сорока километрах от него Мюнстер. Это был важный железнодорожный узел, через который дороги вели к Ганноверу, Бремену и Оснабрюке. После недолгого раздумья фельдмаршал поддержал эту идею, но против неё категорически высказался присутствующий на совещании Черчилль.

— Наступление на Мюнстер — откровенная авантюра. Это понятно даже мне, наполовину военному человеку — Черчилль с презрением посмотрел на стоявших у стола генералов. — Не стоит недооценивать противника, господа. Как все живые люди Сталин может допустить ошибку, но пойти на авантюру, никогда. Смею вас в этом заверить, так как хорошо знаю этого человека. Сталин — прагматик и реалист, и авантюризм слово не из его политического лексикона.

— Если вы так хорошо знаете Сталина, то тогда, может быть, подскажите нам, что означают все эти действия русских? — ехидно спросил премьера генерал Бредлов, учтиво напоминая Черчиллю о его неудачных прогнозах недельной давности. Своими словами генерал хотел смутить премьера, но его порыв канул в небытие. Черчилль не удостоил неудачника инсургента даже взгляда, только презрительно пыхнув в его сторону.

— У меня нет хрустального шара, я не могу читать мысли на расстоянии и мне не известны замыслы противника. Я говорю об этом честно и откровенно. Я не знаю, что задумал Сталин, но чувствую серьезную опасность грозящую нам. Если мы не можем разгадать замысел врага, то его следует разрушить всеми доступными средствами и чем быстрее, тем лучше.

Не торопясь Черчилль вылез из кресла и подошел к висящей на стене карте. Не обращая внимания на стоявшего у карты генерала Вэйлинга, он вперил напряженный взгляд во все те точечки и кружочки, что покрывали карту. Все они для него мало что значили. Все внимание Черчилля привлекла линия разграничения английских войск и армии Рокоссовского. Внезапно глаза его хищно блеснули, прищурились и губы скривились в жесткой гримасе.

— Вы говорили, Гарольд, что самое слабое место русского клина это — Нинбург. Так немедленно нанесите удар по этому месту! — Черчилль властно ткнул зажатой сигарой в карту. — Нанесите удар завтра! Пусть Бакстон ударит по ним всем что имеет! Бросьте против русских канадцев, что прикрывают побережье. Пусть наступают Шернер и Венка. Нельзя сидеть, сложа руки, надо действовать.

— Извините господин премьер министр, но чтобы нанести полноценный удар по войскам Рокоссовского нам нужно как минимум сутки, а лучше двое — возразил Черчиллю генерал Пим, но тот не стал его слушать.

— Рокоссовский попросту не даст вам их! Его танки не будет штурмовать Мюнстер! Они достигли своей точки опоры и теперь постараются сбросить наши войска в море в районе Эдема. Главная цель наступления русских — порты Северного моря.

— У Рокоссовского нет сил для этого. Все, что имел его фронт, он уже выложил без остатка между Эльбой и Везером и мне совсем непонятно за счет чего его ролики докатились до голландской границы. Не удивлюсь, если завтра разведка нам доложат, что это сделали бронетранспортеры с пехотой на борту — не сдавался Пим.

— Из-за нелетной погоды вы целый день понятия не имеет, что конкретно делает Рокоссовский и какими силами он сейчас располагает. Он очень серьезный противник, способный многое сделать за столь небольшой отрезок времени.

— Нам не в чем упрекнуть нашу воздушную разведку, сэр. За все время конфликта наши летчики достойно выполняли свой долг перед Британией — подал голос Бредлов, за что был награжден Черчиллем презрительным взглядом.

— Мне импонирует ваша уверенность в своей правоте, господа. Я очень этому рад. Ведь если все обстоит так как вы говорите, то вам не составит большого труда на деле доказать неправоту моих суждений. Сделайте это, и я немедленно избавлю вас от своего общества. Но сделайте это завтра же!

В комнате повисла напряженная тишина, которую разорвал осевший от волнения голос генерала Пима.

— Простите, сэр, но мы настойчиво рекомендуем начать наступление против русских в обозначенные нами сроки.

— Прекрасно. Я вас понял, генерал, — зло улыбнулся Черчилль, — мы пошли по второму кругу и мне не хочется терять зря время.

— Поймите, сэр! Наступление в указанные вами сроки невозможно! Это все равно, что наносить удар не кулаком, а растопыренными пальцами! — взмолился Пим, но премьер был неумолим.

— Пока вы будите собирать свой кулак, Рокоссовский сбросит канадцев Макмердо в море, а затем примется за вас! И тогда для отражения его наступления нужно будет два, а то и три кулака! Да, начиная это наступление, мы сильно рискуем, но это наш единственный шанс переломить ход сражения за Саксонию и я не хочу его терять!

Не в силах продолжать дискуссию с несговорчивым премьером генералы обратили полные мольбы взгляды на Александера, за которым согласно законам британской армии было последнее слово.

Кость от кости военного клана фельдмаршал не мог остаться безучастным к генеральским призывам. Он заколебался, начал нервно подкашливать, но попав под свинцовый взгляд Черчилля, Александер не смог противостоять ему. Судорожно одернув ремень, фельдмаршал сухо произнес: — Господа, сроки запланированного нами наступления против русских переноситься на завтра, 16 июля.

Покрывшись красными пятнами, Александер стоически выдержал ментальный удар шквала откровенно недовольных взглядов своих генералов штабистов. Стремясь положить конец этому тяжелому испытанию, Черчилль важно добавил: — Кто не согласен с этим решением, может подать рапорта об отставке. Можете не сомневаться, они будут приняты.

Хитрый политикан ловко бил генералов по их самому незащищенному месту — почетной пенсии и потому рапортов не последовало. Слабые это люди — генералы.

Любое наступление, подготовленное и организованное не до конца, изначально обречено если не на неудачу, то уж точно на большие потери в живой силе и технике. Начатое англичанам 16 июля наступление по настоянию Черчилля, не было исключением из правил и имело свои подводные камни. Зная об их наличие, штаб фельдмаршала Александера предпринял ряд мер для сведения к минимуму нежелательные для себя последствия.

Увлеченные идеей создания фестунгов для отражения наступления Рокоссовского, британские генералы сосредоточили свои силы между Ганновером, Оснабрюке и Мюнстером. Для создания численного перевеса в районе Мазен британцы решили прибегнуть к помощи своих новых союзников — немцев.

Так как основная часть армии Шернера находилась под Гамбургом и никак не успевала к началу наступления, к Мазен были направлены эсэсовские соединения, состоявшие в основном из литовцев, латышей и эстонцев. Сдавшиеся с оружием в руках в плен американцам и англичанам, по иезуитской логике Черчилля, они находились в лагерях не как военнопленные, а как перемещенные лица.

С начала конфликта англичане забыли о них полагая, что смогут обойтись силами Венка и Шернера, но затем ситуация изменилась. По мере приближения боевых действий к Нижней Саксонии, где и располагались лагеря с прибалтийскими коллаборационистами, британцы их срочно вооружили. А когда пришла пора, их отправили под Мазен, сражаться за нового фюрера, идеалы западной демократии и за собственную жизнь.

Прибегая к услугам этих порядком потрепанных эсэсовских дивизий, англичане видели определенные резоны. Во-первых, прибалтийские легионы уже имели за своими плечами солидный военный опыт, а во-вторых, они испытывали сильную ненависть к русским.

Вынужденные покинуть в 1944 году свои родные пенаты вместе с немцами, прибалты больше всего на свете хотели вернуться домой. Поэтому идя в бой против русских, они надеялись если не осуществить свою мечту, то хотя бы свести с ними свои старые счеты.

Согласно английской национальной традиции — воевать чужими руками, прибалты были отправлены в первый эшелон наступления английских войск в качестве пушечного мяса. Рано утром 16 мюля, с замиранием сердца смотрели они из своих укрытий за действиями британской авиации. Тогда, около пятидесяти бомбардировщиков под прикрытием истребителей нанесли удар по русским позициям в районе Мазен.

К огромной радости и удивлению английских пилотов, на этот раз их воздушной армаде противостояла одна зенитная артиллерия. Советских истребителей доставивших столь большие неприятности королевскому флоту в этот день в небе не оказалось.

Русские зенитчики смело вступили в бой с бомбардировщиками врага, но не смогли помешать им, нанести удар по своим позициям. Одна за другой, проворно вываливались тяжелые бомбы из огромного чрева самолетов и всей зловещей массой, со свистом и завыванием устремлялись к земле, неся смерть и разрушение.

Не имея точных координат расположения советских войск, английские пилоты впечатывали свой смертоносный груз, что называется по площадям. Конечно, это была не фирменная ковровая бомбежка союзников, легко сметавшая все с лица земли, но зрелище было вполне захватывающее. Черные столбы разрывов взлетали высоко до небес, закрывая собой от людских глаз развалины маленького немецкого городка и прилегающие к нему район. Казалось, что ничто живое не может уцелеть под этими могучими ударами, но это только казалось.

Большая часть британских бомб упала в стороне от позиций дивизии полковника Петрова, уничтожая деревянные макеты танков, орудий и гвардейских минометов. Получив приказ изображать активные действия на ганноверском направлении, полковник Петрова в первую очередь потребовал от командования предоставления этих макетов.

На войне часто приходится чем-то и кем-то жертвовать. Причем малым жертвуют не только в обороне ради спасения, но и в наступлении. Прорвав оборону англичан под Бременом и устремившись, к голландской границе войска маршала Рокоссовского оказались в очень сложном положении. Советский наступательный клин вытянулся слишком далеко на запад и чем дальше продвигались соединения фронта, тем сильнее становилась угроза их флангового окружения.

Нечто подобное уже было в феврале сорок пятого, когда войска 1-го Белорусского фронта совершив стремительный бросок от Вислы до Одера. Тогда, не дойдя до Берлина всего 60 километров, маршал Жуков был вынужден остановиться и вступить в сражение с померанской группировкой врага нависшей над его правым флангом. Единственным отличием тех событий от нынешней ситуации было то, что левый фланг Жукова прикрывали войска маршала Конева, тогда как левый фланг войск маршала Рокоссовского прикрытия не имел.

Внимательно следившая за развитием событий Ставка энергично помогала «советскому Багратиону». В его распоряжение были переданы войска не только 3-го Белорусского и Прибалтийского фронта, но даже часть сил 1-го Белорусского фронта. Все это непрерывным потоком шло в распоряжение маршала Рокоссовского, но чтобы собрать полученные подкрепления в единый кулак требовалось время, а его как всегда не было. Единственным выходом из этой ситуации было ликвидация правофланговой группировки врага с сохранением подвижной обороны на левом фланге.

Именно на разгром ольденбургско-эмденских сил врага и пошли полученные фронтом соединения от Ставки. Едва собрав ударный кулак, утром 16 июля советские войска прорвали оборону врага на канале и устремились к морскому побережью. В месте главного удара советских войск неприятель отчаянно сопротивлялся, но против массированного удара гвардейских минометов оказался бессилен. Канадские солдаты первый раз в жизни, столкнувшиеся с реактивными установками подобной силы и мощи, и потому не смогли оказать должного сопротивления штурмовым группам русских. Те из защитников передних траншей кто выжил после удара «Катюш», при виде советских солдат безропотно поднимали руки вверх и сдавались на милость победителей.

Совсем иная картина наблюдалась на левом фланге фронта, чья оборона была поручена армии генерала Гришина. Растянув все свои дивизии от Бремена до Лингена, он направил на самый трудный и ответственный участок обороны дивизию Петрова. При этом, она была должна не просто держать оборону, а постоянно создавать у неприятеля видимость подготовки наступления, проводя разведку боем.

Задача, поставленная командованием перед полковником Петровы, была очень сложная и, учитывая, что его дивизия не совсем восстановила свой личный состав после боев за Гамбург и Бремен. Любой генерал союзников упрямо доказывал о невозможности выполнения поставленной перед ним задачи, однако полковник Петров только молча, козырнул и приступил к выполнению полученного приказа.

Три дня подряд воинское счастье улыбалось ему. Грамотно проведя разведку боем, он сумел удержать англичан от наступательных действий, приковав к себе внимание значительной части его сил. Но на четвертый день положение резко изменилось. После массированного налета британской авиации, соединения дивизии были атакованы пехотой врага при поддержке артиллерии танков.

Первые две атаки пехоты противника советские воины отразили благодаря минным полям, и умело созданной обороне. Атакующие солдаты врага несли сильные потери от пулеметно-ружейного огня, залпов минометов и были вынуждены отступить.

Третья атака началась после тридцатиминутной артподготовки при поддержке танков. Благодаря численному превосходству, противник сумел захватить передний рубеж советской обороны, но дальше продвинуться не смог. Вовремя введенные в бой танковые подразделения дивизии отбили наступление врага. Был нанесен серьезный урон его живой силе и технике, но англичане продолжали атаковать.

Вновь прилетели бомбардировщики и с остервенением принялись утюжить позиции советских войск, местоположение которых им теперь было хорошо известно. Подбитые английские танки были прекрасным ориентиром и в небе, над дивизией Петрова вновь не было воздушного прикрытия.

Пользуясь этим подарком судьбы, королевские асы отлично справились с заданием, несмотря на огонь уцелевших русских зениток. Напрасно комдив непрерывно требовал от командования помощи. Телефонная трубка привычно твердила Петрову приказ «держаться, держаться и держаться». Вся авиация фронта была задействована против защитников Ольденбурга и Кюстен-канала.

Оказавшись в столь непростых условиях, Георгий Владимирович предпринял наиболее верный шаг по сохранению жизни своих солдат. Едва только визуальные посты наблюдения доложили комдиву о приближении новой волны самолетов противника, Петров дал приказ на отвод войск с первой линии обороны.

Этот маневр вместе с поддержкой гаубичного полка помогло соединениям дивизии отбить и эту атаку противника. Из-за болотистой местности англичане были вынуждены наступать исключительно в лоб, и несли из-за этого неоправданно высокие потери. Раздосадованный неудачами, командующий наступлением генерал-майор Робинс потребовал экстренной поддержки авиацией и незамедлительно получил её. Срочно поднятые в воздух эскадрильи штурмовиков «Тандерболтов» обрушились на дивизию Петрова.

Главной их целью был гаубичный полк полковника Полупанова, ставшей костью преткновения для английских войск. Зная приблизительное месторасположение гаубиц, английские самолеты атаковали его, но не сильно преуспели в этом деле. Хорошая маскировка и наличие зенитных батарей не позволило королевским асам нанести существенного материального убытка полку. Куда более серьезным оказалось прямое попадание бомбы в штаб артиллеристов, в результате которого погиб начальник полка Полупанов.

Посчитав, что гаубичный полк уничтожен, Робинс бросил свои войска в пятую атаку. Ценой больших потерь англичане сумели захватить развалины Мазена, но дальше продвинуться не смогли. Третья линия обороны, куда сумели отойти советские воины, оказалась им не по зубам.

И вновь Робинсу пришлось докладывать высокому начальству о постигшей его неудаче и просить поддержки авиацией. И вновь, в третий раз за день британские бомбардировщики поднялись в воздух, чтобы раз и навсегда выбить злосчастную «русскую пробку» по дороге на Бремен.

Доверху набитые бомбами они взяли привычный для себя курс, внеся небольшие поправки в свои летные карты. Дважды они удачно сравнивали с землей то, что от них требовало командование, но на этот раз счастье отвернулось от них. Эскадрильи были ещё только на подходе к цели, как на них обрушились советские истребители.

Весь день, проведя непрерывные бои в районе побережья, уставшие русские летчики пришли на помощь истерзанным защитникам Мазен. Над разрешенным до основания городком завязалась яростная схватка. Не обращая внимания на самолеты прикрытия, советские истребители смело атаковали англосаксов. В этом сражении не было большого числа сбитых бомбардировщиков, но советские пилоты одержали важную победу. Они заставили самолеты противника отступить и не позволили сбросить бомбы на цель.

Прильнувшему к окулярам стереотрубы генералу Робинсу было трудно определить результативность бомбежки. Ему были хорошо видны черные султаны многочисленных разрывов и посчитав дело сделанным, он отдал приказ о начале очередной атаки.

Неизвестно как бы сложилось наступление, если бы Робинс на свой страх и риск рискнул изменить направление удара своей дивизии или бы сумел убедить в этом вышестоящее начальство. Возможно, что найдя слабое место в обороне противника, на стыке его полков англичане сумели бы прорвать оборону полковника Петрова, но этого не произошло. Получив указание сверху наступать именно в этом направлении, Робинс твердо выполнял полученный приказ командования до последней капли крови прибалтов, канадцев и ирландцев.

Очень может быть, что война на истощение все же принесла бы свои плоды. Соединения полковника Петрова также понесли серьезные потери при отбитии пяти атак противника, и шестая могла стать последней, но этого не произошло, благодаря активной позиции комдива.

Не ожидая получения долгожданной поддержки с воздуха, он своей властью остановил идущую к Ольденбургу танковую роту. Невзирая на яростные протесты командира роты капитана Хрюкина, Петров заставил повернуть танки на Мазен и контратаковать противника. Появление танков на поле боя внесло решающий перелом в сражении. Не выдержав стремительного удара «тридцать четверок» солдаты противника отступили.

Так провалилось британское наступление под Бременом, но и не только там. Англичане потерпели неудачу под Гамбургом, Вейцгере и Ольденбургом. Однако не только Нижняя Саксония была местом сражения в этот день. Не менее ожесточенные бои шли и в Тюрингии, где в очередной раз испытал свое воинское счастье фельдмаршал Венк.

Потерпев неудачу под Лейпцигом, Венк решил перенести боевые действия несколько южнее в район Кольбица. Своим новым наступлением в Остфален он намеривался расколоть левый фланг войск маршала Конева и выйти в тыл его главным силам.

Обозленный за свой конфуз в боях за Вурцев, «болевший», но не отстраненный от командования генерал Паттон, оказал максимальную помощь Венку в его наступлении. По его приказу были распахнуты двери всех лагерей, где содержались немецкие военнопленные.

Если раньше сдавшихся в плен солдат вермахта сражаться за Германию уговаривали агитаторы Деница, то теперь идти в бой за фатерлянд их отправляли под угрозой расстрела. И делали это специально созданные команды, при полном попустительстве лагерной администрации.

Такими экстренными мерами, армию Венка была пополнена тридцатью тысячами человек. Вместе с этим, по приказу Паттона, в качестве боевой поддержке были прикомандированы три танковых батальона. Их командиры полностью разделяли желание генерала «надрать задницы» зарвавшихся советов.

Начав свое новое наступление утром 16 июля, Венк удивительно легко прорвал оборонительные заслоны русских и за один день продвинулся на восток до десяти километров. На фоне прежних неудач, это наступление было серьезным успехом, о чем было незамедлительно доложено Деницу, Александеру и Паттону. Все наперебой поздравляли Венка с одержанной победой, а в ставках обсуждался вопрос куда дальше вести фельдмаршалу свои войска, на Дрезден или на Ризе, с захватом переправ через Эльбу и продолжением движения на Котбус.

Лавры легкой победы основательно вскружили головы, как немцам, так и их новым союзникам. Они с упоением строили наступательные планы, но уже на следующий день оказалось, что дела обстоят несколько иначе, чем они представлялись ранее.

Не успела армия Венка продолжить свое продвижение к Эльбе, как получила сокрушительный удар в свой правый фланг. Оказалась, что увлеченные движение на восток, немцы наскочили на мощный бронетанковый кулак 4 гвардейской танковой армии, переброшенной под Дрезден по приказу Ставки. При этом против сил Венка сражалась только часть армии генерала Лелюшенко. Остальные силы начали самостоятельное наступление из района Хемниц по направлению на Йену и Эрфурт.

Получив извещение о появлении в своем тылу русских танков, Венк без колебания бросил на них свои батальоны «Шерманов». По своим боевым качествам американские танки худо-бедно, но могли противостоять русским «Исам» и потому, фельдмаршал питал определенные надежды на исход этого маленького танкового сражения. Впрочем, его ожиданиям не было суждено сбыться.

Танки дяди Сэма действительно, по своим качествам были достойными противниками изделиям из Танкограда, но вот орлы Паттона здорово уступали орлам Лелюшенко в мастерстве и сноровке. В результате огневого контакта потери сторон распределились следующим образом. Американцы потеряли двенадцать «Шерманов», семь из которых были уничтожены прямым попаданием снаряда. Потери советских танкистов составляли два танка и обе машины подлежали восстановлению.

Примерно такое же соотношение потерь в пользу советских танкистов было и после второго столкновения вблизи местечка Беркенау. Американские танки горели как свечки, в то время как их противник имел куда более скромные потери.

Внезапный удар танкистов Лелюшенко поставил жирный крест на наступательных планах немцев. О продвижении к Эльбе было моментально забыто и Венк, стал лихорадочно перестраивать свои войска, стремясь с наименьшими потерями отойти к американцам, за разграничительную линию.

Ранее этот маневр позволял немцам уйти от справедливого наказания, но на этот раз фокус не получился. Получив указание Ставки, советские танкисты смело пересекли её и продолжили свое наступление в Тюрингии, которая согласно Ялтинским договоренностям входила в советскую зону.

— Надо напомнить нашим американским друзьям о наших правах на эту провинцию и слегка подтолкнуть их к выходу — сказал Сталин генералу Антонову во время обсуждения военных планов 1-го Украинского фронта. — Даже если они не сразу начнут выполнять свои обещания, присутствие наших танков в Тюрингии заставит их поторопиться. Как говорил один из основателей Америки: «Присутствие пистолета у виска делает собеседника более сговорчивым».

Исполняя приказ Ставки, танковая армия генерала Лелюшенко переправилась через реку Мульде и к утру 18 июля вышли к городу Цейцу. Именно там и произошел первый в истории боевой конфликт, между русскими солдатами и американцами.

Поначалу, советские танкисты не собирались вступать в бой. Преследуя отступающих немцев, танкисты майора Петровского намеривались перехватить бегущую колонну неприятеля. Перерезав дорогу, танкисты хотели не дать возможность немцам укрыться в городе от справедливого возмездия.

Имея строгий приказ командования, по возможности не провоцировать американцев к открытию огня, Петровский специально не стал приближаться к окраинам Цейца, намериваясь принудить преследуемого врага к сдаче в чистом поле. На всех танках батальона были хорошо различимые красные звезды, а над башнями командирских танков были установлены красные флаги.

Вначале по советским танкам, со стороны Цейца не было произведено ни одного выстрела. Их внезапное появление вызвало сильное замешательство у американцев, но затем, ситуация быстро изменилась. Не желавшие сдаваться немцы, оказали танкистам майора Петровского яростное сопротивление. Завязался бой, исход которого был полностью ясен, так как самым тяжелым вооружением у немцев были минометы. Советские танкисты прочно держали под полным контролем дорогу в город. Им нужно было удержать немцев до подхода мотопехоты, которая должна была появиться с минуты на минуту. Положение солдат Венка стремительно ухудшалось и в этот момент, со стороны города, по советским танкам ударили пушки.

Били американские канониры не очень метко, но этого было вполне достаточно, чтобы поникшие было духом немцы, воспрянули. Почувствовав поддержку, они попытались прорваться в город. Не считаясь с потерями, немецкие солдаты яростно наседали на танкистов майора Петровского.

Неизвестно смогли ли бы удержаться оказавшиеся в столь трудном положении танкисты, но в самый критический момент им на выручку подоспела пехота. Теперь между двух огней оказались сами немцы, которые не выдержали флангового удара. Интенсивность сражения сразу спала. Разом, лишившись сил, немецкие солдаты бросали оружие и покорно поднимали руки вверх. Те же, кто не внял голосу разума и рассудка, продолжали яростное сопротивление, пока их руки сами не опустились по вполне понятным причинам.

Отступающие немцы уже сдались в плен и стрельба, на подступах к Цейцу уже прекратилась, но американская артиллерия продолжала упорно гвоздить по советским танкам. Пытаясь выполнить наказ высокого командования, русские танкисты долго не отвечали на огонь, но потом их терпение лопнуло. Сначала один, затем другой танк открыл огонь в сторону Цейца, и завязалась перестрелка.

Когда полковник Баранов командующий авангардом Лелюшенко прибыл к городу, бой был в полном разгаре. К большому удивлению полковника, «зажравшиеся и обленившиеся» американцы, дрались с советскими танкистами если не с опытом и умением, то уж точно с храбростью и упорством.

Грамотно построив оборону города, артиллерийским огнем, американцы отсекли идущую в атаку пехоту от танков, и на этом штурм Цейца закончился. Раздосадованные и разгоряченные боем пехотинцы хотели повторить штурм, сразу после прибытия артиллерии, но Баранов не стал этого делать.

— Хорошо дерутся, черти. А говорили, что американцы никудышные солдаты и от одного вида танка бегут без оглядки. Наврали, однако — произнес Баранов, с каменным лицом разглядывая подбитые танки на поле боя.

— Пока мы с немцами возились, они гады пушки успели развернуть и создали огневой заслон, — стал оправдываться перед полковником Петровский. — Будь у меня в резерве хотя бы ещё одна рота, поквитались бы с господами союзничками по полной программе. Задали бы им жару.

— Это ещё неизвестно, кто кому задал бы. Судя по всему, оборона у американцев хорошо организованна, и взломать её, даже усиленным батальоном, задача не из простых — не согласился с ним Баранов, оторвавшись от бинокля. — Одно хорошо, что несмотря ни на что принудили немцев к сдаче, а когда получили отпор не стали повторно лезть на рожон.

— Может быть, и не взломал бы, но сейчас это не столь важно. С вашим приходом мы американцев на раз-два разнесем — с жаром заверил собеседника майор в чей душе бурлила жажда скорого реванша, но его слова не нашли поддержки, ни у Баранова, ни у его зама, подполковника Поленичко.

— Боюсь со штурмом города, придется повременить, Петр Алексеевич, — с сожалением сказал Баранов. — Пока ты здесь воевал, поступил новый приказ. Теперь наша главная цель не Лейпциг, а Йена, Веймар и Эрфурт. И выйти к Йене мы должны к исходу дня. Так что времени у нас в обрез.

— А что же делать с этими, товарищ полковник? Просто так простить им все эти художества!? — Петровский с горечью ткнул пальцем в подбитые машины.

— Не горячитесь, майор — осадил его Поленичко, — нам также как и тебе дорог, каждый подбитый танк и погибший экипаж, но приказ есть приказ. Сейчас нам надо как можно быстрее двигаться вперед, пока остальные американцы не очухались и не устроили нам жаркий прием наподобие этого. А штурм Цейца отнимет у нас время и людей.

Заместитель комполка говорил правильно и логично, но в стремлении Петровского поквитаться с противником, была своя правда.

— Вы совершенно правы, Спиридон Николаевич. Штурмовать Цейц занятие хлопотно и опасно, однако и оставлять просто так в своем тылу эту занозу никак нельзя.

— Что же вы предлагаете, Сергей Алексеевичи? Провести новую разведку боем в надежде определить слабое место обороны врага? Хороший ход, но не забывайте, что выход к Йене нам никто не отменял и лишних сил, для штурма Цейца у нас нет!

— В штурме города нет никакой необходимости — успокоил Поленичко командир. — Будет вполне достаточно обойти его с флангов и, взяв в кольцо блокировать город. Думаю, что такая задача вполне под силу танкам майора Петровского.

— А если американцы предпримут контратаку? Ведь нам неизвестно какие силы сидят в городе.

— Почему не известно? Согласно данным разведке в городе находятся около четырех батальонов пехоты и приданной ей артиллерии под командованием подполковника Крайтона. Также известно, что военных складов в Цейце нет, а судя по всему, американцы здорово потратились боеприпасами, отражая атаку Петра Алексеевича. Так, что не думаю, что они будут контратаковать. Скорее всего, сядут в оборону и будут ждать дальнейшего развития событий.

— Ваши слова да Богу бы в уши, — сдержанно хмыкнул Поленичко, — а впрочем, можно попробовать. Попытка не пытка.

— Вот именно. Ваша главная задача Петра Алексеевич, перекрыть все дороги, ведущие в город и не допустить подвоз в него подкреплений и боеприпасов. Никаких новых атак на город не предпринимать, дождаться прихода наших главных сил. В помощь вам, оставляю две роты автоматчиков. В этом деле их поддержка будет совсем не лишней. Все ясно?

— Так, точно, товарищ полковник.

— Вот и хорошо. Посмотрим, как повоюют американцы без свежих булочек с джемом и фисташкового мороженого. Успехов и постарайтесь сберечь людей и технику — Баранов энергично тряхнул руку собеседника и решительно зашагал к своему танку, бравурно взревевшего мотором при виде командира.

Полковник был одним из лучших командиров в армии Лелюшенко и потому точно выполнил поставленную перед ним задачу. Совершив стремительный рывок вдоль знаменитых тюрингских дубрав, он в пух, и прах раскатал застигнутый врасплох гарнизон Айзенберга, а затем сходу захватил Йену вместе с переправами через Зале. Точнее сказать захватил многочисленные руин, что остались от города после не столь давней американо-британской бомбардировки.

Был уже поздний вечер, когда Баранов сообщил командованию, что его танки находятся на дороге к столице Тюрингии Веймару. Подобный успех был обусловлен не только одним мастерством полковника. Оказалось, что американцы совершенно не были готовы к столь стремительному и массированному танковому удару сл стороны русских. Убаюканные их пассивным поведением первых двух недель июля, они решили, что и дальше смогут безнаказанно делать соседу гадости, не опасаясь получить за свои действия весомую сдачу.

Новый провал наступления армии Венка и успешное продвижение советских войск в Тюрингии, обошелся американцам свыше десяти тысяч человек убитыми, ранеными, пропавшими безвести и сдавшимися в плен. Подобные потери за несколько дней для американцев были весьма чувствительными и за них, кто-то должен был ответить. Срочно потребовался козел отпущения, которым стал Паттон.

Все кто ещё вчера дружески хлопали генерала по плечу и в случаи чего обещали свою поддержку, вдруг разом забыли о его существовании и своем знакомстве с ним. Напрасно припертый к стене вчерашний герой Америки пытался дозвониться и достучаться до своих покровителей. В один момент вокруг него образовался прочный вакуум, и знаменитый полководец приказал долго жить.

Утром 20 июля, всего газетные агентства свободного мира сообщили о скоропостижной смерти Паттона от сердечного приступа. Следуя принципу «о мертвых либо хорошо, либо ничего» газетчики не поскупились на лестные отзывы о таланте и деятельности покойного на благо его великой родины. Многие из американцев, кто читал газетные некрологи, искренне плакали, сожалея о преждевременной кончине «верного рыцаря Америки». Однако те, кто знал или догадывался о причине смерти генерала, с негодованием швыряли прочь листы газет.

Такова была реакция американцев на смерть генерала Паттона, но по сути дела, она была совершенно не так уж и значима. Ибо на календаре истории уже был перевернут очередной листок и ничего неподозревающая страна, вместе с остальным миром, вступила в новую эпоху своего существования.

Глава XIII. Рождение Пантократора. Надежды и разочарования

Сказать, что американский президент нервничал последние дни второй декады июня, значит не сказать ничего. Бедный Трумэн дергался так, как будто он находился на раскаленной сковороде, температура которой стремительно увеличивалась с каждым новым днем.

Причиной столь необычного поведения был один объект, под кодовым названием «Штучка». Собранный умелыми руками всемирно известных физиков, он находился на секретном полигоне в пустыне, в штате Нью-Мексико. Доставленный в строжайшей тайне из Лос-Аламоса в небольшой американский городок Аламогордо, он терпеливо ждал своего часа, чтобы показать всему человечеству свою огромную силу и смертоносную мощь.

Для того, чтобы как можно точнее оценить разрушительные свойства нового оружия, весь полигон был напичкан всевозможными приборами и датчиками. Несколько кинокамер, установленные в различных точках полигона, должны были зафиксировать все моменты взрыва, для своего главного заказчика — Пентагона. Вложив в это дело миллионы долларов, американские военные хотели точно знать, на что способно их прожорливое детище.

С этой целью, на полигоне были вырыты окопы и блиндажи, возведены одноэтажные дома и десяти метровые каменные башни. Новенькие, блещущие краской танки, самоходные орудия и броневики, образовали полукруг цвета хаки, хищно уткнувшись стволами своих орудий и пулеметов, в спрятавшийся под фанерный навес сверхсекретный объект.

С другой стороны, ровный полумесяц образовали орудийные батареи различных калибров, состоявшие на вооружении у дяди Сэма. Выставленные на открытые и закрытые позиции, они грозно смотрели на восток, готовые в любой момент обрушить свою огневую мощь на голову врага. Чуть в стороне от танков и орудий, стояли артиллерийские тягачи, легковушки и груженые мешками с песком грузовики. Ещё дальше располагались самолеты различных видов и классов. Все чем только обладали сухопутные и воздушные силы Америки, должны были пройти испытание новым оружием.

На ряду с этой огромной грудой железа, на полигоне присутствовали и живые существа. В окопах, блиндажах, находилось множество клеток с курами, гусями, кроликами, собаками. На открытой местности, к колышкам были привязаны овцы, бараны, лошади. Обладатели многочисленных звезд, желали доподлинно знать о всевозможных свойствах атомной бомбы.

Все было готово к проведению испытания этого страшного творения людского разума, назначенное генералом Гровсом на 16 июля. Именно в этот день, в далекой американской пустыне должно было расцвести второе солнце, но этого не случилось.

За час до наступления долгожданного время «Ч», отвечавшие за подрыв бомбы саперы, испуганно доложили генералу, что в цепи подрыва нет сигнала. Срочно брошенные на проверку всей линии связисты потратили около часа, чтобы выяснить причину отсутствия сигнала. Ею оказались местные обитатели пустыни, решившие испробовать на зуб, плохо закопанный в горячий песок телефонный кабель.

На все исправление этого досадного инцидента ушло время и время «Ч», было перенесено на два часа. Не будь рядом Гровсом телефона прямой связи с президентом, подобная отсрочка, была бы неприятным, но вполне понятным случаем, которых в жизни бывает превеликое множество. Никто от них не застрахован, ибо стопроцентную гарантию дает только страховой полис. Да и то, солидной и проверенной голами фирмы. Однако незримое присутствие на наблюдательном пункте Гарри Трумэна, обязанность ежечасно докладывать о делах на полигоне, нервировала всех там присутствующих. И в первую очередь генерала Гровса.

На него было жалко смотреть, когда вместо бравурного доклада о взрыве бомбы, генерал доложил президенту о двухчасовом переносе. Что услышал Гровс в ответ, так и осталось тайной для обслуживающего персонала. Генерал крепко прижимал к уху телефонную трубку, но и без этого было ясно, что ему крепко достается на орехи.

Получив свою долю свингов и хуков, Гровс нашел в себе силы положить злосчастную трубку на рычаги и без сил рухнуть в кресло. Горечь и муки застывшие в этот момент на его челе, мало в чем уступали мукам распятого Христа и стоявший рядом с ним майор Марли поспешил проявить к нему участие.

— Не принимайте так все близко к сердцу, сэр. Даю вам слово, что через час мы обязательно взорвем эту чертову штуку.

— Да, Чарли, взорвите её. Взорвите и мы достойно отпразднуем это дело! — воскликнул генерал, ничуть не стесняясь проявить душевную слабость перед своими подчиненными.

Подстегнутые словами майора, десятки глаз прилипли к окулярам биноклей и стереотруб, придирчиво просматривая всю местность вдоль места прокладки кабеля, в поисках шкодливых обитателей пустыни. Уткнувшиеся в свои приборы операторы, через каждые пять минут докладывали Марли об устойчивом прохождении сигнала по всей цепи. Все были полны решимости, выполнить обещание майора и дать американскому народу самое мощное оружие всех времен и народов.

Висящие на стене часы уверенно отматывали минуты до начала испытания. Осталось полтора часа, час, тридцать минут. Казалось все идет хорошо, но на двадцать шестой минуте случилось непредвиденное. В тот момент, когда все внимание людей было приковано к далекой точке в центре полигона, на электроподстанции, питавшей все его коммуникации, случился пожар.

Вначале, огромный столб огненных искр вылетел из дверей подстанции и разноцветными метеорами разлетелся в разные стороны. Затем повалил черный дым, который с каждой секундой становился все больше и гуще, ставя жирный на надеждах и ожиданиях генерала Гровса.

Как показало тщательнейшее расследование лучшими агентами ФБР, причиной пожара на подстанции вновь стали обитатели пустыни. Один из них сумел проникнуть внутрь одной из трансформаторных будок подстанции и закоротил её провода.

«Кажется, что сама Природа всячески противилась проведению этого эксперимента, пытаясь сорвать его любым способом» — многозначительно сказал Джон Гувер, ознакомившись с докладом своих подчиненных. Но все это будет потом, а в тот момент, единственной мыслью у всех наблюдателей — было диверсия. Кто стоит за ней? Японцы, немцы, русские, марсиане это было неважно. Главное коварный враг пробрался в святая святых Америки и всеми силами пытается помешать проведению эксперимента.

Пока одни храбро сражались с огнем, другие бросились отражать возможное внешнее проникновение в тщательно охраняемую зону. Ну а третьи, принялись выявлять коварного врага внутри полигона. Стоит ли говорить, что в этот день испытание не состоялось. Да и как оно могло было быть проведено, когда почти каждый пытался выявить скрытого врага в своих близких. В один момент, твой сосед, с которым ты утром сидел за одним столом, стал подозрителен тебе. С особой тщательностью ты стал оценивать и интерпретировать все недавно сказанные им слова, вспоминать и анализировать его поведение.

В приливе патриотизма и желании сдержать данное генералу слово, майор Мали был готов взорвать бомбу при помощи бикфордова шнура, но Гровс, под давлением ученых, отклонил его предложение. Пожар на подстанции не позволял адептам науки в полной мере оценить созданного ими монстра и в значительной степени обесценивал эксперимент.

Сколько седых волос и нервных клеток стоил генералу новый разговор с президентом, история хранит молчание. В Большой политической игре такие мелочи совершенно не берутся в расчет, ибо в ней важен только результат, а не судьба расходного материала, будь он хоть трижды генерал, или даже фельдмаршал.

Разговор с Трумэном был не самым приятным из разговоров, который то и разговором трудно назвать. За все его время, Гровс в основном молчал, изредка вставляя в него некоторые междометия.

С некоторыми индивидуумами после подобных разговоров случается инфаркт или инсульт, но генерал был скроен из другого теста. Выволочку от высокого начальства он перенес мужественно. Потоки пота обильно стекали по его лицу, шеи и спине, но он до конца выдержал мучительную пытку и в конце разговора заверил президента, что испытание состоится ровно через два дня. Именно столько, по мнению Гровса было необходимо для полного устранения последствий пожара и недопущения подобных ситуаций вновь.

Получив высочайшее добро, он истово принялся наводить порядок во вверенном ему хозяйстве. Генерал и весь персонал полигона трудились как одержимые, но все их самоотверженные усилия не шли, ни в какие сравнения с тем, что испытывал в эти дни американский президент.

Начиная с 15 июля, Черчилль принялся бомбить Белый дом телеграммами с просьбой об оказании военной помощи. Отбросив всякую гордость, потомок Мальборо, с каждым днем усиливал давление, с каждым днем увеличивая число посланий и их тональность. Одновременно с ним, усиливалось давление на президента со стороны сил стоявших за спиной мелкого пакостника. Нагрузка на нервы президента была колоссальная, но он держался.

Знай, Трумэн, что в его распоряжении есть атомное оружие, он бы подобающим образом действовал против дядюшки Джо. За прошедшие дни, Трумэн ни на йоту не изменил свое отношение к русскому лидеру. Но одно дело словесно разносить своего противника и откровенно шантажировать его, и совсем другое дело разговаривать с ним через планку прицела. Это знаете ли совсем другое дело. Для открытого военного столкновения со Сталиным, американский президент не был морально готов.

Ничем не помог Трумэну и разговор с начальником объединенных штабов, на котором обсуждалось сложившееся положение в Европе. Вместо толкового совета, президент получил сухой отчет, который больше подходил бухгалтеру, чем военному.

— Мы можем оказать военную помощь англичанам. Наша армия сильна как никогда. Мы готовы и способны достойно противостоять Красной армии, но мы совершенно не готовы к тем потерям, которые последуют в результате этих действий. Русские фанатики. Они слепо верят Сталину и готовы идти на любые жертвы, как только он этого потребует. Потери в триста тысяч убитыми и ранеными, во время проведения войсковой операции не вызовут ропота и осуждения в адрес Сталина. Тогда как даже за их половину, конгресс снимет с нас скальп, а пресса с ног до головы обольет помоями и пригвоздит к позорному столбу.

— Не надо излишне пугать меня, генерал. Конгресс вправе спросить с нас за потери, а пресса может задавать неудобные вопросы. На этих принципах стоит наша демократия, а защищать нашу страну и её интересы, это наша с вами прямая обязанность. Скажите прямо, сможем ли мы остановить русских, если возникнет военное столкновение с их дивизиями?

— Если бы сейчас в Европе находилось подавляющее число солдат, которыми располагают Соединенные штаты и Великобритания, то мы, несомненно, намяли бы бока русскому медведю. Однако, самые лучшие наши силы, сейчас, к сожалению, заняты войной с Японией и не могут быть переброшены в Европу. Конечно, армии генерала Эйзенхауэра доставят большие неприятности русским в случаи военного конфликта, но одержать победу над ними, они не способны.

— И это говорите мне вы, начальник объединенных штабов американской армии! — с горечью воскликнул президент но, ни один мускул не дрогнул на лице его собеседника.

— С момента вступления на пост верховного главнокомандующего, вы приказали мне говорить только правду, ради интересов страны. Так вот она. В случаи вооруженного конфликта с русскими мы вынуждены будем воевать с противником, который на данный момент, по своей силе не только равен Гитлеру, но во многом и превосходит его — с откровенным сожалением признал генерал.

— В ваших словах есть резон, но ведь англичане наши союзники. Какие бы ни были у нас к ним претензии и разногласия, мы не вправе бросать их на произвол судьбы. Других союзников в борьбе против русских у нас просто нет. Мы обязаны им помочь, и я хочу узнать, чем мы можем помочь англичанам, исключая прямое столкновение с русскими.

— К сожалению не столь многим, как бы того хотелось. Во-первых, мы можем поддержать англичан силами нашей стратегической авиации. У русских нет опыта борьбы со стратегическими бомбардировщиками. Массированные удары наших летающих крепостей по тылам русских, как ближним, так и дальним, создадут для них большие проблемы. Это незамедлительно скажется на темпе их наступление на севере Германии. Особенно, если главные цели наших ударов будут мосты, дамбы, а также крупные железнодорожные и шоссейные центры.

— О применении против русских нашей стратегической авиации, я и сам думал неоднократно. Что ещё?

— Так как мы напрямую не можем вступить в сражение с русскими дивизиями, то единственный выход из сложившегося положения — заставить воевать с ними немцев. Я предлагаю освободить из наших лагерей всех пленных немецких солдат и, вооружив их трофейным оружием, бросить в бой против советов. Предвижу, ваше опасение, что Сталин выразит протест против подобных действий, но оно совершенно напрасно. В нынешней обстановке практически невозможно определить, кому сдались в плен немцы, нам или британцам.

— Но сделав подобный шаг, не утратим ли мы контроль над немцами? — выразил опасение Трумэн.

— Не думаю, господин президент. Немцы прекрасно понимают, что только с нашей помощью, они смогут отстоять свои города и земли от красной угрозы. Получив в руки оружие, они с утроенной силой начнут драться с русскими, видя именно в них, а не в нас, своего главного врага. Если сейчас отдать этот приказ, то уже к концу месяца, мы сможем противопоставить русским сто тысяч опытных бойцов. Которые будут биться с ними не на жизнь, а на смерть.

— Идея интересна, спору нет. Но в ней есть определенные натяжки и свои шероховатости. Её надо хорошенько обдумать и обговорить с Черчиллем — вынес свой вердикт Трумэн.

— Как вам будет угодно, господин президент — смиренно произнес генерал, в душе, считая высказанную идею гениальной.

— Что-нибудь ещё?

— Я считаю, необходимо потребовать от англичан активизацию их войск в районе Триеста. Там им противостоят отряды армии Тито, которые обладают крайне низкими военными навыками. Они хорошие партизаны и совершенно скверные солдаты. Кроме того, можно обратиться за помощь к идеологическим противникам Тито — сербским четникам и хорватским усташам. Если удастся натравить их на коммунистов, то в Югославии начнется такая кровавая каша, что Сталин волей, неволей будет вынужден вмешаться и направить на юг войска. Это конечно не сможет серьезно изменить ситуацию в целом, но доставит русским большие хлопоты и в той или иной мере осложнит их наступление против англичан.

— Слава Богу, что вы не предлагаете мне, обратиться за помощью к итальянской армии. Те ещё помощники, — брезгливо поморщился Трумэн. — Говорю честно, мне это не нравиться, но я переговорю с Черчиллем, по этому поводу.

Президент требовательно посмотрел на собеседника в ожидании предоставления новых идей и предложений, но тот молчал.

— Как? И это все? — разочарованно спросил Трумэн.

— Увы, да, господин президент. За исключением идеи Паттона, усиливать немецкие части нашими подразделениями — сдержанно уточнил генерал. Президент обиженно пожевал губы, выражая свое недовольство скудностью высказанных предложений, а затем задал вопрос, что больше всего тревожил его в эти дни.

— Ну, а если, произойдет открытое столкновение с русскими. Я говорю чисто в гипотетическом смысле — принялся смущенно оправдываться Трумэн, боясь даже мысленно, переступить столь опасную для всех черту.

— Если это произойдет, то с самых первых дней, мы будем вынуждены отступать, господин президент — огорошил Трумэна генерал.

— То есть, как отступать!? — взвился президент, — ведь вы сами, только что говорили мне, что наша армия лучшая в мире?

— Я и сейчас готов подтвердить это, но очень многое зависит от месторасположения войск к началу конфликта. А положение наших войск в Европе, следует признать крайне неудачным. Из-за отступления англичан на севере Германии, вместо единого и сплоченного фронта, мы имеем открытый левый фланг. При таком положение наших армий, Сталин наверняка попытается окружить нашу вестфаленнскую группировку. На его месте, я бы именно так и поступил, нанеся двойной сходящийся удар из Саксонии и Тюрингии.

— Неужели наши войска не смогут противостоять наступлению Сталина, так как они противостояли наступлению Гитлера в Арденнах? Я понимаю, что русские сильней немцев, но и наши парни чего-то стоят!

— Наши парни не хуже, а лучше русских, но общая ситуация сейчас не в нашу пользу. Смею вас заверить, что в случаи ударов с флангов, мы потеряем гораздо больше, чем в результате фронтальных боев. К тому же, в отличие от Арденн, у нас сильно увеличился путь получения подкрепления. Германские порты в руках русских и значит основная нагрузка по подвозу резервов, останется на плечах французов и голландцев. И я совсем не уверен, можно ли их будет по-прежнему считать нашими союзниками, так как влияние Сталина во французском и итальянском Сопротивлении очень велико — продолжал терпеливо гнуть свое генерал и Трумэн сдался.

— И как далеко нам придется отступать?

— Лучший вариант — это отход наших и английских войск на рубеж Рейна, с сохранением за собой контроль над Баварией, Баденом и Вюртембергом. Существенно сократив периметр фронта, мы сможем остановить наступление русских и навязать им позиционную войну. Все в нашем мире имеет свой предел и резервы Сталина в том числе. Сейчас он выигрывает за счет своей численного превосходства над англичанами, но столкнувшись с объединенными силами, будет вынужден играть по нашим правилам.

— Да, незавидную картину рисуете вы мне, господин генерал.

— Увы, господин президент, но лучше горькая, правда, чем сладкая ложь.

После этих слов, Трумэн ещё больше возненавидел начальника объединенных штабов. В глубине души, он понимал, что его собеседник абсолютно прав, но это только раздражало президента. Ибо слова генерала, разрушали столь любимый постулат Трумэна об исключительности американской армии.

Чем человек ущербнее душой, тем ему труднее расставаться со своими воззрениями и Гарри Трумэн не был исключением.

— Благодарю, вас, генерал, за ваше столь содержательное разъяснение, — сказал он, бросив на начальника штабов колючий взгляд из-под очков. И откинувшись в кресле, добавил тоном хозяина, обращающегося к своему слуге. — Не смею вас больше задерживать.

Два дня, которые даровал президент Гровсу для устранения последствий пожара, показались Трумэну настоящим адом. Нагрузка на его нервы были огромны, но он её мужественно выдержал. Ведь не зря он был потомком упертых фермеров, привыкших добиваться своего, при помощи крепких локтей и кулаков.

Утром 18 июля, после всевозможных проверок всего и вся, была отдана команда на подрыв «Штуки». На часах наблюдательного пункта под Аламогордо было 10.18, когда раздался глухой рокочущий гул, дрогнула земля и посреди пустыни, расцвел огненный цветок, небывалой формы и размера.

По своей яркости, он во много крат превзошел само солнце, в этот момент неторопливо катившееся по голубому небосводу. Те из людей, кто наблюдал за его появлением в многочисленные трубы и бинокли, испуганно зажмурили глаза или поспешили отвести их от оптики, несмотря на сильнейшие затемненные фильтры, стоявшие на ней. Настолько резок и ярок был этот необычный всполох.

Вслед за светом, на полигон обрушился сильный удар. Словно кто-то невидимый и могучий, из озорства выдохнул полной грудью тугую струю воздуха, пробуя на прочность творения человеческих рук. От этого ветра все на наблюдательном пункте заходило ходуном. Заскрипело, застонало, затрещало, но к огромной радости присутствующих, устояло.

Все эти необычные явления породили сильный страх и ужас в людских душах. Многие съежились, позабыли о цели своего присутствия на полигоне и только одни кинокамеры, спокойно фиксировали метаморфозы происходящее в раскаленной пустыне. Они навечно запечатлели для истории, как яркий сноп огня, подобно молнии метнулся в небо, словно пытался поразить солнце. А затем, не достигнув светила, стал стремительно превращаться в гигантский, грязно-серый гриб. Сначала была только одна его тоненькая ножка, потом появилась шапка, которая стала стремительно разрастаться вширь и ввысь, интенсивно меняя свой цвет.

Это зрелище завораживало зрителей. Оно приковывало к себе взгляд своей необычностью, необыкновенностью и одновременно отталкивало своим зловещим видом. Каждый из прильнувших к окулярам людей, в этот момент, ощутил страшную ауру, исходившую от диковинного гриба. Каждый понимал, что видит перед собой ужасную смерть, торжественно взиравшую на своих создателей. Так появился на белом свет новый Пантократор — сокрушитель и губитель рода человеческого, созданный руками ученых мужей.

Ещё не успело огромное облако песка и пыли полностью осесть на землю, как в Вашингтон уже летело срочное сообщение о рождении ребенка. Конечно, гораздо проще было снять трубку и напрямую доложить президенту о случившемся, но генерал Гровс не был уверен, что все прошло так, как должно было произойти. Кроме этого, было необходимо сохранять строжайшую секретность, которая в эти дни была максимальной, а в некоторых случаях, даже превзошла все грани разумности. Поэтому он решил ограничиться коротким сообщением, которое должно было снять то огромное напряжение, что царило в Белом доме все последние дни.

Когда телеграмму из Аламогордо положили перед Трумэном, то радости президента не было предела. Его вид был столь радостен и лучезарен, что со стороны, могло показаться, что он действительно счастливый отец, обрадованный рождением долгожданного ребенка. Что в определенной мере было правдой.

Наконец-то дождавшись того момента, когда госпожа Наука подарила ему атомную дубину, Трумэн полностью преобразился душой и телом. Моментально ушли в небытие все его прошлые страхи и сомнения о правильности его действий в отношении русских. Теперь, образ лихого американского парня уверенно приставившего свой револьвер ко лбу несговорчивого собеседника, вновь прочно занял Овальный кабинет, вольготно положив ноги на письменный стол.

Единственно, что удерживало Трумэна от начала празднования своего триумфа, так это отсутствие у него подробного доклада генерал Гровса. Как истинный отец-молодец, он хотел знать рост, вес и силу легких по шкале Апгара своего дитяти.

Пять долгих часов ждал он новых известий с далекого полигона, но это было ничто, по сравнением с прошлыми ожиданиями. Следуя логике событий, Трумэн ожидал, что новые сообщения от Гровса ему принесут связисты, но на этот раз генерал рискнул позвонить ему по телефону. Звенящим от радости голосом, он доложил президенту, что ученые только что закончили обработку собранных данных. Согласно их заверениям, эксперимент превзошел все ожидания.

— Полная победа, господин президент! Мы сделали это! — торжественно пела трубка телефона, позабыв про всякую секретность.

— От себя лично и от имени правительства Соединенных штатов, благодарю вас за службу, генерал Гровс. Америка никогда не забудет вашего служения, — ответил президент, а затем по-хозяйски добавил, — жду полного отчета не позднее завтрашнего утра.

В этот момент, рядом с Трумэном находился госсекретарь Бирнс, который и стал свидетелем момента полного его триумфа. Радостно бросив трубку на рычаги телефона, Трумэн повернулся к нему и не в силах сдерживать своих эмоций, обратился к Бирнсу.

— Отныне, мы нация номер один!!! Только мы, и никто другой, Бирнс! Отныне все страны мира должны будут слушать нашу волю и беспрекословно исполнять её!! С этого дня начнется эпоха господства Америки над всеми народами земли! Эра американской империи!

Позже, в кругу близких друзей, рассказывая об этом моменте, Бирнс в шутку сравнивал Трумэна с шестикрылым серафимом, что принес великую весть жителям Земли.

— Вы не поверите, господа, но тогда, я явственно слышал шум крыльев, неожиданно появившихся за его спиной. Правда они быстро опали, но они точно были. Настолько сиятилен и величественен был в этот момент наш Гарри — уверял своих слушателей Бирнс.

Прожженный прагматик и политический циник, Бирнс вновь дал Трумэну ровно десять минут на наслаждение радостями жизни, а затем мягко опустил триумфатора на грешную землю.

— Самым правильным, будет, если мы сообщим о нашем успехе Сталину. И чем быстрее мы это сделаем, тем будет лучше. Известие о появлении у нас сверхбомбы, наверняка умерит наступательную прыть дядюшки Джо в Европе и сделает его более сговорчивым на дальнейших переговорах.

— Я полностью согласен вашим предложением, Джеймс. Можно сказать, что сорвали его с моего языка. Как по вашему, кому можно поручить столь важное дело? Я сам бы с огромным удовольствием сделал это при личной встрече, но при нынешнем положении дел это невозможно.

— На мой взгляд, есть два варианта выполнения этой миссии. Либо через нашего посла в России Гарримана, либо через спецпосланника Джойса, с которым господин Вышинский, вот уже неделю активно контактирует в Стокгольме.

Трумэн на секунду задумался над решением этой задачи, а затем вынес свой вердикт.

— Нет, вариант с Вышинским решительно не подходит. Он ведь только посланник, тогда как посол Гарриман во время встречи со Сталиным и сможет лично наблюдать за его реакцией на сообщение о бомбе. Надеюсь, что вы понимаете как это важно знать. Сломается Сталин сразу от этого удара или его монолит даст только трещину, что лишь отсрочит его капитуляцию перед нами. Я много думал об этом и даже набросал подробную инструкцию, для действий нашего посла в Москве — президент внимательно посмотрел на собеседника пытаясь заметить на его лице несогласие со своими действиями, но Бирнс был профессионал.

— Что можно сказать, господин президент, — широкая дежурная улыбка, моментально озарила лицо госсекретаря, — только поздравить с очередным успехом в дипломатии. Право, блестящая идея. Аверелл Гарриман опытный дипломат и достойно справиться с этой задачей. К тому же Сталин благоволит к нему. Он считает нашего посла человеком команды Рузвельта, а значит другом России.

— Вы очень верно подметили этот факт, Джеймс. Он должен помочь Гарриману, как можно лучше выполнить эту миссию, которая может оказаться самой важной в его работе послом.

— Значит, решено, Гарриман. Когда и как вы отправите ему свое послание?

— Сейчас же, по радио. Сообщением в тысячу слов — усмехнулся Трумэн, радостно потирая руки. В этот момент у него было прекрасное настроение. Сегодня у него все получалось, все его понимали с полуслова и посол в Москве Гарриман не стал досадным исключением.

Получив секретную депешу, он обратился в советский МИД с просьбой о незамедлительной встрече со Сталиным и сразу же получил приглашение в Кремль. Столь быстрый ответ, был обусловлен тем, что советская сторона была кровно заинтересована в скорейшем прояснении позиции Америки в германском конфликте.

С самого начала боевых столкновений, американские дипломаты не торопились дать четкий и ясный ответ относительно событий в Германии. Полностью позабыв о своих возможностях сгладить возникшие среди участников коалиции разногласия, Вашингтон занял откровенную позицию стороннего наблюдателя. За все время боевых действий, Штаты лишь ограничивались демагогическими призывами к Москве и Лондону найти виновных в разжигании конфликта и наказать их. О незамедлительном прекращении боевых действий между союзниками, не было сказано ни слова.

Подобная позиция Америки, вызывала большое беспокойство у советского руководства. Не добавлял спокойствия и тот факт, что на всех встречах посвященных германскому кризису присутствовал не сам посол, а его помощники. Не считая себе зачинщиком боевых действий, Советский Союз не мог настаивать на присутствии на этих встреч американского посла, что автоматически принижало статус Москвы. Превращая её из равноправного партнера в просителя, зависимого от доброй воли Америки.

Подобное поведение американцев, Сталин расценивал как определенный дипломатический реверанс, обусловленный духовными и моральными ценностями, объединяющими эти две англосаксонские державы. Пожелание Гарримана о личной встрече с советским вождем, было расценено как серьезный прорыв в конфронтации между бывшими союзниками. Сталин посчитал, что Америка решила с целью прекращения далеко зашедшего конфликта, изменить свою наблюдательную позицию и начать зондаж противоборствующих сторон.

Следуя давно выработанной привычке, встречи с иностранными послами, он проводил один, без Молотова или кого-то другого представителя правительства или ГКО. В кабинете присутствовал лишь один переводчик, скромно сидевший чуть поодаль, от застеленного зеленым сукном гостевого стола. Неплохой психолог, ориентируясь по малозаметным мелочам, Сталин часто угадывал внутренний настрой гостя, едва тот переступал порог его кабинета.

Вот и в этот раз, от его опытного взгляда не ускользнуло изменения, произошедшие с американским гостем. Раньше, в Кремль приходил равноправный партнер по одному большому делу, имевший свои интересы в России и готовый, ради них кое-что предложить Москве. Потом, в кабинет приходил партнер, у которого появилось определенное преимущество перед хозяином. Отчего он хотел, чтобы с его мнением больше считались и прислушивались.

Так было до последнего времени, однако на этот раз в гости к Сталину уже не партнер по союзной коалиции. В кабинет вошел посланник великой державы, воля которой, для всех остальных стран священна и подлежит немедленному исполнению.

На какой-то миг, Сталину показалось, что перед ним персидский шахиншах или турецкий султан времен расцвета этих держав. Так важно и величественно двигался к нему навстречу американец.

Отгоняя нехорошее предчувствие, Сталин радушно улыбнулся гостю, мягко пожал ему руку и пригласил садиться. Пытаясь выиграть время и перепроверить свои наблюдения, вождь приказал подать гостю чая. Не решаясь нарушить этикет, Гарриман согласился выпить чаю, но едва ритуал был закончен и американец открыл рот, стало ясно, что предчувствие Сталина не обмануло.

— Господин Сталин, правительство Соединенных Штатов очень озабочено стремительным разрастанием военного конфликта на территории северной Германии. На данный момент, вашими войсками занята большая часть английского оккупационного сектора. Это вызывает у президента Трумэна сильную тревогу, ибо подобные действия трактуются им, как агрессия. Захват даже малой части оккупационной зоны союзных государств, является прямым нарушением не только подписанных в Ялте договоренности, но и дискредитирует саму идею союзничества.

У нашей страны возникает справедливый вопрос, готов ли Советский Союз выполнять взятые на себя обязательства и если да, то когда он намерен это сделать — властно чеканил Гарриман, не отводя пытливого взгляд от лика советского вождя. Он ожидал, что его слова вызовут гнев, испуг, неудовольствие, однако ничего этого не было. Сталин спокойно выслушал переводчика, чуть заметно кивнул головой, что понял и неторопливо заговорил.

— Господин посол, мы решительно не согласны с обвинением нас в агрессии. Хочу напомнить вам, что именно мы подверглись внезапному нападению из британского сектора оккупации и все наши ответные действия носят исключительно оборонительный характер. На предыдущих встречах, мои помощники неоднократно информировали американскую сторону о тех причинах, что породили этот конфликт. Приведенные нами факты напрямую доказывали вину британской стороны в развязывании войны, но ваши представители не захотели их услышать, требуя предоставления неопровержимых доказательств нашей правоты.

Как вы прекрасно понимаете, подобные требования трудновыполнимые. Однако нам повезло и сегодня, мы готовы предоставить, вам доказательства, что называется из первых рук. В нашем распоряжении есть копия плана операции, которую британские военные разработали против Советского Союза по личному приказу господина Черчилля. Здесь, — Сталин указал на лежавшую, на столе папку, — есть все. Указанна точная численность германо-британских войск, места их сосредоточений, направление движения и точная дата наступления на советский сектор. Четко обозначены первичные задачи наступающих группировок и отмечены рубежи дальнейшего продвижения. Нам даже известно название, которое дал этой операции господин Черчилль. Можете ознакомиться.

Сталин любезно придвинул американцу папку с документами, но Гарриман не удосужился даже прикоснуться к ней. Он только снисходительно взглянул на папку и продолжил увеличивать градус накала.

— Все это звучит весьма убедительно, господин Сталин, однако боюсь, что этого недостаточно для признания вины господина Черчилля. Где гарантия подлинности того, что находится в этой папке. Ведь это — только бумага, а она, как вы русские любите говорить, «все стерпит, что на ней написано». Вот если бы вы предоставили, эти документы нам, хотя бы за неделю, за день до начала боевых действий, тогда поверьте мне, к ним было бы совсем иное отношение. Сейчас же, когда с момента начала конфликта прошло больше половины месяца, большинство вами перечисленного уже не является секретом и, следовательно, не может быть неопровержимым доказательством агрессивных действий британской стороны. Прошу меня простить, но для моего правительства этот вопрос слишком важен и потому, он остается для нас открытым.

— Эти документы господин посол, предоставили нам англичане. Это не завербованные агенты, продающие секреты своей страны за деньги. Это честные люди любящие свою страну. Единственная причина, побудившая их сделать это, желание не допустить развязывания новой широкомасштабной войны в Европе. Они как и мы хотим наступления прочного и долгого мира между нашими странами и потому, эти документы не вызывают у меня недоверия — не сдавался Сталин, но Гарриман был непреклонен. Заставить изменить его позицию, мог только документ подписанный Черчиллем и заверенный королевским нотариусом.

— Вы хорошо сказали, генералиссимус, но к моему глубокому сожалению, вынужден с вами не согласиться. В ваших словах преобладают чувства, тогда как мы дипломаты, в своей работе должны опираться исключительно на факты, которые прошли всестороннюю проверку. Вполне возможно, что люди, предоставившие вам документы сами стали жертвой провокации третьей стороны. Война окончилась, но ещё не все подопечные Гиммлера и Риббентропа арестованы нами. И я не исключаю того, что эта папка дело их рук.

Выдвигая подобное предположение, американец надеялся, что желая сохранить честь мундира, Сталин станет доказывать компетентность своих источников и тем самым приоткроет над ними завесу тайн, но этого не случилось. Советский вождь прекрасно умел хранить свои секреты и не торопился выкладывать их гостю. Он только сокрушенно развел руками и Гарриману, не оставалось ничего другого, как перевести беседу в другое русло.

— Давайте на время оставим этот вопрос и вернемся к главной теме моего визита. Президент Трумэн считает, что ваши войска недопустимо далеко продвинулись вглубь английской оккупационной зоны. Наши представители ранее высказывали, свою озабоченность в связи с занятием вашими армиями Гамбурга, однако это не возымело действие. Вместо того чтобы прислушаться к нашим словам, вы продолжили свое наступление, заняли все побережье Северного моря и угрожаете захватом Ганновера. Более того, ваши войска заняли Бремен, который согласно договоренности Ялты входит в американскую оккупационную зону. Правительство Соединенных Штатов считает подобные действия недопустимыми и в моем лице выражает советской стороне резкий и решительный протест, господин Сталин — Гарриман выразительно посмотрел на собеседника, как смотрит строгий учитель на не в меру расшалившегося ученика. Он ожидал, что Сталин бурно отреагирует на этот грозный окрик, но тот по-прежнему остался невозмутим.

— Все наши действия господин посол, направлены исключительно на прекращение конфликта в Германии. Мы неоднократно призывали британскую сторону срочно начать переговоры о прекращении боевых действий. Нас специальный представитель в Стокгольме товарищ Вышинский, трижды передавал наши предложения английской стороне, но они так и остались без ответа. В сложившейся ситуации, у нас остался только один выход, принудить господина Черчилля сесть за стол переговоров при помощи оружия. Мы говорили ранее, говорим и сейчас, что захват территорий английского сектора оккупации, не сама цель нашего наступления на севере Германии. Все они будут очищены от советских войск и возвращены Англии в полном объеме, сразу после прекращения боевых действий и проведения мирных переговоров. Мы не претендуем на Гамбург, Шлезвиг — Гольдштейн и Нижнию Саксонию.

Что касается Бремена, то хотел бы напомнить вам господин посол, что управление городом находится в руках американской оккупационной администрации. Под нашим контролем находятся лишь переправы через реку Везер и небольшая часть порта. Их оккупация обусловлена военной необходимостью и носит временный характер. Ни о каком захвате Бремена частями Красной Армией не может быть и речи. Согласно ялтинским соглашениям это зона американской оккупации и мы намерены твердо соблюдать их и уважать право нашего союзника.

— Мне понятна ваша позиция относительно событий на севере Германии, господин Сталин. В определенных условиях я бы согласился с ней, но мне не позволяют это сделать действия ваших войск в Тюрингии. Их никак нельзя признать дружественными по отношению к американской армии — продолжал наседать на Сталина Гарриман, но тот уверенно отражал все попытки американца прижать его к стене.

— Как вам уже известно, на наши войска, расквартированные в районе Лейпцига, также были подвергнуты нападению со стороны германских военных частей. Они каким-то непонятным образом покинули свои лагеря военнопленных и, добыв оружие, атаковали наши подразделения. Американская сторона уверяет нас, что это были остатки вермахта до сих пор не сложившие оружие, но в это объяснение плохо вериться, господин посол. Сегодня июль сорок пятого года, а не май, когда подобное явление было вполне возможно. Мы потребовали тщательного расследования инцидента, но столкнулись с противодействием американской стороны. Ради наших добрых союзнических отношений, мы были готовы закрыть глаза на этот досадный казус, как мы закрыли глаза на трагический случай в Югославии, сорок четвертого года. Однако нападение немецких частей с американской стороны продолжилось, и мы были вынуждены принять меры для недопустимости подобных действий в дальнейшем. Так же, хочу напомнить вам господин посол, что земли Тюрингии входят в состав советской зоны оккупации и должны были быть переданы нам американской стороной не позднее 1 июля. Однако этого не случилось, и мы были вынуждены при помощи оружия принудить немецко-фашистских бандитов к полной и безоговорочной капитуляции. Все это сделано согласно духу и букве ялтинских договоренностей, под которыми стоит подпись президента Рузвельта.

Оставаясь сдержанным и невозмутимым, Сталин неторопливо выстроил крепкий правовой забор вокруг своих действий. Все было точно и логично, однако это сооружение совершенно не пришлось по вкусу Гарриману. Советский вождь должен был чувствовать себя виноватым и постоянно оправдываться перед послом первой в мире державы.

— Вне всякого сомнения, Тюрингия входит в состав вашей оккупационной зоны. Америка полностью признает это, господин Сталин. Однако этот факт совершенно не позволяет вам оказывать столь недружественные действия в отношении своего союзника по мировой коалиции. Вы практически выталкиваете нас к выходу, угрожая оружием. Подобные действия совершенно не способствуют укреплению отношений между нашими странами и могут привести к очень нежелательным последствиям — рубил с плеча Гарриман, но сталинский частокол оказался ему не по зубам.

— Вы несколько несправедливы к нам, господин посол. Ни о каком выдавливании американских войск из Тюрингии речь не идет. Мы только уничтожили напавшего на нас агрессора, точно также как бы вы уничтожаете напавших на вас японцев. Если бы намеривались вас выдавливать, то заняв город Йену, мы бы двинулись дальше, на Эрфурт и Веймар, но этого не произошло. Ни один танк, ни один самолет или солдат не продвинулся вглубь Тюрингии. Мы терпеливо ждем, когда начнется отвод американских войск и были бы очень благодарны вам, если будет названа конкретная дата. Это полностью развеет всякие недоразумения и опасения между нами и будет способствовать доверию и взаимопониманию между нашими странами.

В своей речи, Сталин специально упомянул японцев. Это был своеобразный пробный камень, который должен был проверить крепость советских позиций в американском раскладе. Прежде, Гарриман всегда реагировал на японскую тему, так как Америка нуждалась в помощи России против желтого агрессора. Теперь же, американский посол пропустил слова Сталина мимо ушей, и это насторожило советского вождя.

— Как вы понимаете, господин Сталин, решать подобные вопросы не в моей компетенции. Я обязательно доведу до сведения моего правительства ваши слова, но не могу ручаться, что они полностью удовлетворят президента Трумэна. Он очень обеспокоен развитием событий в Европе и оставляет за собой право ответных действий в случаи проявления недружественный действий в отношении интересов Америки.

— Я думаю, что самым лучшим вариантом для всех для нас, будет скорейшее начало мирных трехсторонних переговоров. Советский Союз готов к их проведению в любое время и в любом месте. Будь это Вена, Хельсинки, Стокгольм, Берн или даже Ватикан. Нам крайне важно установление мира в Европе и во всем мире. Передайте, пожалуйста, эти слова президенту, господин посол.

— Можете в этом не сомневаться — заверил Сталина посол. Он встал, давая понять, что визит завершен и официальный разговор окончен. Гарриман дождался, когда Сталин подойдет к нему для прощания и как обычно проводит его до дверей кабинета. Американец хорошо изучил привычки собеседника и специально подготовился к этому моменту.

Когда до дверей оставалось несколько шагов, Гарриман остановился, как будто вспомнил какую-то мелочь, не вошедшую в общий разговор.

— Да, чуть не забыл, господин генералиссимус. Президент Трумэн просил передать вам одно сообщение. Вчера в Америке состоялось успешное испытание нового вида оружия. Американские ученые создали новый вид оружия, способный одним взрывом уничтожить целый крупный город. Это атомная бомба и ею теперь обладает Америка — Гарриман, сказал все это торжественным тоном и внимательно следил за реакцией собеседника. Согласно полученной из-за океана инструкции, он должен был, как можно точно описать поведение Сталина в этот исторический момент.

Будучи опытным дипломатом, он прекрасно понимал, какой должна быть реакция политического деятеля на известие подобного рода. Страх, испуг, растерянность, на крайний случай озабоченность. Эти эмоции обычно появлялись на лицах политиков, узнавших о внезапном усилении военной мощи своего соседа и конкурента. Конечно, в зависимости от опытности и артистических способностей человека, они проявлялись в той или иной мере. Это было непреложным фактом политической жизни.

Чуть склонив голову на плечо, Гарриман нетерпеливо ждал их проявления, чтобы потом во всех красках описать его Трумэну. Начав говорить, он был недоволен тем, что переводчик не может полностью передать тональность его речи. Вместо плавных и победных фанфар, Сталин слышал неторопливую речь переводчика, тщательно подбирающего перевод слов, что в определенной мере принижало значение переданного известия.

Прошло несколько томительных для посла секунд, но он не заметил на лице советского вождя никаких изменений. Опустив глаза, Сталин с невозмутимым лицом слушал американского переводчика и Гарримана, охватило беспокойство. Он испугался, что Джозеф Стентон не точно переведет послание президента. Из-за соблюдения секретности, посол ни с кем из работников посольства не обсуждал депешу Трумэна.

Кляня себя за подобную неосмотрительность, Гарриман затаив дыхание ждал, когда Сталин заговорит в ответ. Лавры триумфатора с чела посла бесследно исчезли. Он настроился на кропотливую работу перевода, но оказалось, что Сталин прекрасно его понял. По крайней мере, так можно было судить по его ответу.

— Вот как? — спросил советский вождь с таким видом, что услышал забавную историю. — Спасибо за предоставленную информацию, господин посол. Я очень рад за господина Трумэн и весь американский народ. Передайте президенту мои самые искренние поздравления в связи со столь значимым успехом. Интересно, намерено ли правительство Соединенных Штатов использовать её в войне против Японии? Ведь, если оно обладает такой большой силой, то наверняка сможет принудить японцев к скорейшему заключению мира.

Сталин вопросительно посмотрел на Гарримана, но тот в ответ, только с рассеянным видом пожал плечами.

— Мне это неизвестно, господин Сталин. Президент Трумэн поручил передать вам только эту информацию. Ничего сверх того, что я сказал мне неизвестно — посол лихорадочно шарил по лицу советского лидера, но ничего кроме участия хозяина к гостю не находил.

— Не беспокойтесь, господин Гарриман. Это сейчас не столь важно. Главное как можно скорее прекратить германский конфликт и сесть за стол мирных переговоров. Надо поскорее дать людям мир, как в Европе, так и в Азии. Обязательно передайте это господину президенту. Я очень на вас надеюсь — Сталин вежливо подвел гостей к двери и пожал им руки на прощание.

Проводив американца, Сталин подошел к окну и закурил. Степенно и неторопливо попыхивая папиросой, он обдумывал сказанные Гарриманом слова. Докурив папиросу, он бросил её в пепельницу и, сняв трубку внутреннего телефона, произнес: — Пригласите ко мне Берию.

Воля вождей и правителей, как правило, исполняются быстро. Прошло не очень много времени, как комиссар внутренних дел предстал перед Сталиным.

— Хочу поздравить тебя, Лаврентий. Гарриман только что подтвердил твою информацию по Америке. Говорит, что испытание прошло успешно и американцы теперь самые сильные парни в мире — усмехнулся вождь.

— Что, так прямо сказал?

— Нет, конечно. Это хорошо было написано у него на лице. Скажи, что эта бомба действительно может уничтожить большой город или это скрытый шантаж со стороны Трумэна?

— Думаю, что на данный момент американцы откровенно блефуют, Иосиф Виссарионович. Испытание прошло чуть больше суток. Сейчас ученые только обрабатывают полученные данные и вряд ли смогут быстро сказать что-либо конкретно, относительно силы и мощи взрыва. Утверждение о том, что одна бомба сможет полностью уничтожить большой город — это чисто теоретическое предположение. Возможно, оно верно, а возможно и не совсем — уверенно доложил нарком, курирующий согласно решению Политбюро «атомный проект» Советского Союза.

— А как обстоит дело у нас? Как далеко продвинулись мы в этом деле? Что говорит Курчатов? Когда мы догоним американцев? — вождь забросал Берию вопросами.

— К сожалению, мы в самом начале пути, Иосиф Виссарионович, — честно признался нарком. — Благодаря помощи наших американских друзей, мы знаем устройство атомной бомбы и примерно знаем, как её создать. Но у нас нет заводов, институтов, лабораторий без которых невозможно создать бомбу. Уранового сырья крайне мало не только для создания бомбы, но и для проведения самих опытов. Нет квалифицированного персонала, как среди рабочих, так и среди самих инженеров. Есть кучка энтузиастов ученых во главе с Курчатовым, но нет единой команды. Каждый из них считает себя вторым после Бога, и очень ревностно относятся к другим.

— Ну что же, нормальное и вполне объяснимое поведение гениев, которым ничто человеческое не чуждо. Именно об этом я и предупреждал тебя Лаврентий, когда ставил на этот проект. Главное ты нашел общий язык с Курчатовым, а с остальными вы вдвоем справитесь. Так, что он говорит о сроках?

— Курчатов говорит о пяти годах, но я думаю, управимся пораньше — вынес свой вердикт Берия.

— Смотри, Лаврентий. Шапкозакидательство для нас крайне опасно в этом вопросе. Не сильно торопи, но и не давай спать. Нам крайне важно создать свою бомбу. Получив её, американцы начнут шантажировать нас, требуя покорности. Гарриман все глаза проглядел, пока говорил мне о ней. Хотел увидеть, как я испугаюсь, но благодаря твоей информации, господин посол ушел не солоно хлебавши — сказал Сталин наркому, вновь переживая непростой момент в разговоре с американцем.

— Первый блин у них комом, но это только ещё цветочки. Скорее всего, американцы решат применить бомбу против японцев. Этим они убьют сразу двух зайцев. И нас напугают и принудят японцев к капитуляции. И обязательно на условиях серьезно отличающихся от тех, что были утверждены в Ялте. Так, что Сахалин с Курилами и Порт-Артур с КВЖД, могут сделать нам ручкой. Вот такие могут быть у нас дела.

Вождь замолчал, неторопливо прошелся по кабинету, а затем снова заговорил.

— Значит, Курчатов просит пять лет. Солидный срок. Долго нам придет терпеть выкрутасы господина Трумэна и ему подобных. Однако терпением Бог нас не обидел. Как говориться Христос терпел и нам велел. Потерпим. Где будет необходимо, пойдем на временные уступки, но зато потом, уже никто не сможет диктовать нам свою волю.

Так закончилась эта в какой-то мере историческая встреча. Благодаря советским разведчикам, новость об испытании атомного оружия, не стала для Сталина полной неожиданностью. Тогда как поведение самого вождя, поставило американского посла в тупик.

Подробно описывая встречу с лидером СССР, Гарриман сделал следующий вывод о реакции Сталина на сообщение о бомбе. «Боюсь, господин президент, что мы зря метали бисер перед свиньями. Ваши слова самым подробным образом были переданы Сталину, но он никак не отреагировал на них. Скорее всего, он просто не понял, каким могучим оружием стал обладать американский народ».

Получив доклад посла, Трумэн несколько раз перечитал интересующее его место и после некоторого раздумья согласился с выводом Гарримана.

— Ну что же. Придется нам для некоторых непонятливых тугодумов устроить наглядную демонстрацию. Надеюсь, она как следует, встряхнет дядю Джо и заставит его уважать нас — криво усмехнулся президент. Он отложил в сторону доклад посла и раскрыл блокнот, на странице которого ровным почерком было написано название нескольких японских городов, обреченных на жертвенное заклание. Президенту Трумэну предстояло выбрать первую жертву ядерному молоху.

Глава XIV. На севере и юге

— Вот посмотрите, товарищ маршал на горку, которую нам предстоит взять — комдив Полынин, любезно предложил маршалу Говорову место у стереотрубы, на наблюдательном пункте дивизии. Готовясь к наступлению на Нарвик, маршал совершал осмотр места главного удара его войск. Педантичен и скрупулезен по своей натуре, Говоров всегда стремился ознакомиться с обстановкой не только по красиво разрисованной карте, но и на месте. При этом, маршал неизменно отдавал приоритет второму, а не первому.

Многие военные, привыкшие готовить наступление в штабной тиши и уюте, в окружении кучи проворных адъютантов, сговорчивых замов и понятливых секретарш, за глаза называли Леонида Александровича «математиком в погонах». Возможно, определенная доля правды в этих словах и была, но во многом благодаря именно этой черте характера, за несколько лет войны, Говоров стремительно прошел путь от генерал-майора до маршала. Тогда как «нормальные» штабные деятели привыкшие управлять своими войсками по телефону, так и остались младшими генералами на почетных тыловых постах.

Обороняя Москву и Ленинград, прорывая блокаду и освобождая Прибалтику, Говоров всегда оставался верен своим принципам, не позволяя сиюминутным обстоятельствам диктовать свою волю. Это было очень и очень непростым делом, но маршал никогда не жалел о своем выборе. Будучи твердо уверенным в правоте своей точки зрения, он мог поспорить с самим Сталиным, и были случаи, когда Верховный Главнокомандующий менял свое мнение перед фактами, стройно и логично встроенными Леонидом Александровичем.

Выдвинув Говорова на пост командующего фронта в трудный для страны 1942 год, Сталин ни разу не жалел об этом шаге. Сдержанный и суховатый генерал, отстоял Ленинград от попыток Кюхлера и Манштейна взять штурмом «колыбель трех революций». Правильно используя тот минимум войск бывших в его подчинении, он сначала прорвал вражескую блокаду, а затем и вовсе отодвинул врага от стен города, чего не смогли сделать Жуков, Федюнинский и Хозин. Неторопливо и методично, Говоров очистил от неприятеля Прибалтику, вместе с Мерецковым принудили Финляндию выйти из войны, а затем не позволил Гитлеру, перебросить курляндские дивизии на защиту Берлина.

Родина щедро отметила все успехи «математика в погонах». Множество боевых наград украшало его мундир на параде Победы и в числе их, присутствовал самый высокий из советских военных орденов, «орден Победы». Не каждый командующий фронтом был его кавалером, несмотря на свои многочисленные заслуги перед Отечеством. Только избранные люди входили в их число и среди них, был маршал Говоров.

— Противник занял немецкие оборонительные позиции, оставшиеся здесь после боев в сороковом году между егерями Дитля и английским десантом Окиленка. Долгосрочных, бетонных сооружений здесь нет. В основном блиндажи, доты, дзоты, пулеметные гнезда, но и этого вполне достаточно, чтобы серьезно осложнить нам штурм этих позиций.

— Вижу — отреагировал на слова Полынина маршал, рассматривая зеленые склоны двух гор, между которыми проходила дорога, — основательно перекрыли все подходы. В других местах такая же картина или противник создает основные очаги своей обороны там, где удобно наступать?

— Скорее всего, второе, товарищ маршал. Больше всего оборонительных сооружений в районе Стурпака и Торнпака. Там самое удобное место для наступления на Нарвик со стороны моря. Немного слабее, оборона между Кубергетом и Коберфьетом. Там нет большого количества пулеметов и минометов. Главная сила врага — это артиллерийские батареи, установленные на противоположных склонах гор. Во время проведения разведки боем, англичане легко отдали склоны, обращенные в нашу сторону, и отступили на обратную сторону этих горок. Выбить их оттуда оказалось невозможно. Артиллеристы противника сосредоточили свой огонь на вершинах, а тех, кто смог проскочить этот огневой заслон, остановили засевшие в окопах стрелки и пулеметчики. Когда мы отступили, англичане вновь заняли свои окопы, по эту сторону — докладывал Полынин, вновь переживая неудачу недельной давности.

— Понятно — не выказывая эмоций, сказал Говоров, — а как оборона в районе Реурбергет?

— Вижу, вы знаете здешние места лучше меня, товарищ маршал, — удивился комдив, — здесь у англичан одна линии обороны. Видимо считают это место неудобным для атаки, да оно и верно. Склоны гор, здесь очень неудобны для спуска и подъема. К тому же шведская граница в сорока шагах. Можно легко вторгнуться на сопредельную территорию и стать причиной международного скандала.

— Верно, можно, но не нужно, — маршал оторвался от окуляров трубы, — молодец. Хорошо знаете обстановку, но вот с разведкой доработали не до конца.

— Согласно данным авиационной разведки у Реурбергет, две линии обороны, а не одна, как вы утверждаете. Вот здесь и здесь, установлены две минометные батареи страхующие оборону врага в случаи её прорыва на этом участке — Говоров уверенно ткнул пальцем в расстеленную на походном столике, карту с разведданными.

— Не учтены также в общем раскладе сил противника зенитная батарея у Кубергета, два сторожевика прибывших в район Йосвик и Бьервик, и артиллерийская батарея у Эльдерсвик. На первый взгляд силы небольшие, но и они могут оказаться решающими в критическую минуту. Я считаю, что такое знание обстановке совершенно недопустимо за два дня до начала наступления. Прошу вас, Сергей Сергеевич, принять во внимание и сделать соответствующие выводы.

— Слушаюсь, товарищ маршал — вытянулся перед командующим Полынин и при этом, за спиной показал кулак начштабу. За час до приезда Говорова, начштаб уверял комдива, что данные нанесенные на карту самые свежие.

— Очень хорошо, — удовлетворенно произнес маршал, — а так всё верно. Бетонных дотов здесь действительно нет, да и откуда им взяться. В сороковом, Дитль развертывал оборону впопыхах, не имея времени и серьезных средств, и как результат, англичане её прорвали. Дальше, оборона Нарвика велась немцами исключительно силами береговых батарей, сухопутными позициями никто не занимался. Об этом нет никаких упоминаний ни в разведданных, ни в имеющихся у нас трофейных документах. Так что англичане, в основном используют доставшуюся им от немцев оборону, наскоро подлатав её.

Сделав маленький экскурс в историю, Леонид Александрович не только развил кругозор своих подчиненных, но и протестировал свою память.

— А теперь доложите, где какие силы врага нам противостоят.

— Промежуток от берега моря до Торнпака, силами около трех батальонов занимают шотландцы, валлийцы и поляки. Правее их, на отрезке Кубергет и Коберфьето находятся два батальона канадцев и англичан, а также около трех роты норвежцев. Норгов возможно меньше, но не намного. Оборона у Реурбергет держат немецкие егеря, общей численностью около двух рот. Сколько сил находится в резерве у противника, точно неизвестно. Предположительно не меньше трех батальонов со вспомогательными силами. Точных сведений не имеем, из-за невозможности взять языка, в эти дивные белые ночи. Наши разведчики дважды пытались приблизиться к передовой неприятеля, и каждый раз были им обнаружены.

— Да, не густо. А откуда вы так точно знаете, что у моря стоят шотландцы, а под Кубергетом находятся канадцы? По данным радиоперехвата?

— Никак нет, товарищ маршал. По данным визуального наблюдения. Оказывается, среди подопечных генерала Гагена нет единства. Каждая часть стремиться идентифицировать себя и под британским флагом над позициями, обязательно вывешивает свой флаг. Особенно в этом преуспели поляки и норвежцы. Над их позициями британских флагов крайне мало.

— А у немцев, что, свастика под британским флагом развивается? Интересное сочетание.

— Нет, у немцев нет знамени. Об их присутствии у Реурбергет рассказали два сбежавших дезертира. Уверяют, что мобилизованные рабочие и всегда сочувствовали коммунистам. Ими особый отдел занимался, но ничего подозрительного не выявил.

— То, что обратили внимание на знамена, хорошо, но по большому счету, все это может быть хорошо организованной дезинформации. Немцы большие мастера на такие дела, да и англичане никогда не отставали в подобных пакостях. Для подтверждения информации всегда нужны данные радиоперехвата, вместе с данными воздушной разведки. Только тогда, можно с уверенность утверждать, что перед тобой находятся именно те части, а не другие.

Говоров говорил своим подчиненным степенно, неторопливо. Если бы на нем не было военной формы, то его можно было принять за школьного учителя, излагающего ученикам очередную тему урока.

— Что вы можете сказать относительно намерения штаба, наступать на участке Кубергет — Коберфьето?

— Мне представляется товарищ маршал, что это не совсем верное решение. Мало того, что мы не завершили полного сосредоточения своих сил, но и выбрали самое трудное направление. Как я уже докладывал, здесь у противника плотный артиллерийский заслон. Но даже если мы возьмем первую линию обороны, то впереди нас ждет вторая линия, построенная по аналогичной схеме. При штурме этого участка мы понесем большие потери, чем при прорыве со стороны моря.

— Там, где со всех сторон простреливается каждый метр. Там, где подступы к своим позициям враг надежно прикрыл минными полями и имеет огневую поддержку своих кораблей. Там, по вашему мнению, мы понесем меньше потерь?

— Потери будут всегда, товарищ маршал. Да, враг явно ждет нашего наступления со стороны моря. Однако мы в состоянии огнем своей артиллерии уменьшить число огневых точек врага, чем серьезно поможем наступающей пехоте. Что касается поддержки противника со стороны моря, то здесь нам потребуется поддержка авиации. Англичане очень чувствительны к уларам по кораблям с воздуха. Наверняка, попав под огонь, они отведут от берега свои суда.

— Или вызовут на подмогу свои самолеты и тогда отогнанные корабли, вернуться. Хорошо, что здесь у англичан нет авианосцев. Тогда бы они имели полное превосходство в воздухе, а так паритет. Учитывая количество самолетов, которыми мы располагаем и время подлета с аэродромов. Значит, вы предлагаете ударить по врагу всеми силами и попытаться проскочить в узкую щель, до возвращения кораблей врага. Так?

— Совершенно верно, товарищ маршал. При таком положении дел, есть определенный шанс прорвать оборону — уверенно заявил Полынин.

— Шанс, конечно, есть, но при этом пожертвовать всеми людскими резервами и боеприпасами. Вы учтите, Сергей Сергеевич, что британцам проще и легче перебрасывать снаряды и людей по морю, чем нам все это везти по суше. Нарушить их морские перевозки, мы не в силах. Англичане прочно прикрыли морские подступы к Нарвику эсминцами и сторожевиками. Тромсе не пригоден для стоянки наших подлодок, а нашего героя потопившего «короля» так отделали, что он едва дополз до Гамбурга. Вот такое положение, товарищ комдив. Так, где лучше наступать? Со стороны моря или в центре обороны врага? — спросил маршал. Полынин немного задумался, а затем выдохнул.

— Со стороны моря, товарищ маршал.

— Точно, со стороны моря? А может все же у Кубергета? — допытывался Говоров.

— Нет, товарищ маршал. Там две сплошные линии огня, а здесь один удар и ты вышел в тыл всей группировке врага. Если все получиться, мы потеряем на побережье меньше людей, чем при штурме горных склонов.

Говоров внимательно посмотрел на карту, как бы оценивая выводы, приведенные Полыниным, помолчал, а затем хитро улыбнулся.

— Это хорошо. Очень хорошо, что вы мыслите точно также как и англичане. В сороковом они взяли Нарвик ударом со стороны моря и теперь там же ожидают главный удар. Не будем их разочаровывать. На побережье мы проведем разведку боем, а наступать мы все же будем через столь нелюбимый вами Кубергет, Сергей Сергеевич.

Полынин удивленно переглянулся с начштабом, но промолчал, ожидая разъяснений от командующего, и не ошибся. Готовя наступление, Говоров всегда придерживался суворовского завета о том, что во время боя каждый солдат должен был знать свой маневр. Решение бросать людей в бой силою своего приказа, маршал глубоко презирал, считая, что чем лучше и точнее командир будет понимать свою задачу, то тем лучше он с ней справиться.

— Противник действует сугубо по стандартам, считая, что лучше всего наступать там, где удобно. Вот на этот крючок мы его и поймаем. Пусть считает направлением нашего главного удара свой левый фланг, а наступление на Кубергет, отвлекающим маневром. За один час мы должны взломать оборону противника, пока генерал Гаген разберется, что к чему. Знаю, возможны большие потери, но мы постараемся их максимально снизить за счет контрбатарейной борьбы. Мною лично определены места дислокации батарей, откуда они смогут наиболее эффективно вести огонь по противнику. Повторяю, в направлении Эльдерстрома мы ведем разведку боем, но она должна быть убедительной, чтобы продержать противника в неведении наших подлинных намерений как можно дольше.

— Извините, товарищ маршал, но вы нечего не сказали о нашем левом фланге, Реурбергете. Там тоже будет нанесен отвлекающий удар? — задал вопрос начштаба.

— Для проведения полномасштабного наступления в этом районе у нас нет сил, да и в этом нет большой необходимости. Сергей Сергеевич правильно подметил о возможности государственного конфликта и чем больше людей будет задействовано в операции, тем больше шансов в него влезть. Поэтому, на левом фланге будет действовать группа майора Кривенко — кратко ответил Говоров.

Как бы сильно маршал не исповедовал заветы великого Суворова, но он также строго придерживался режима секретности, который в армии никто не отменял. Начдиву вовсе было не обязательно знать, что самый главный удар по плану Говорова наносила как раз группа майора Кривенко.

Приковав своими активными действиями внимание противника в центре и на своем правом фланге, маршал стремился максимально облегчить Кривенко выполнение боевой задачи. Дождавшись момента, майор должен был прорвать оборону противника и выйти к станции Бьернфьепль. Через неё проходила железная дорога, соединяющая Нарвик и Швецию. Захват станции или получение возможности держать дорогу под артиллерийским огнем, означал выполнение приказа Ставки Верховного командования. Перерезанная железная дорога, делала совершенно бесполезным обладание англичан Нарвиком. Они могли сколько угодно сидеть в порту, но шведской руде, дорога в Альбион была заказана.

Нарвик был третьим портом северной Норвегии, который имел важное значение, до которого дошла Красная Армия. Захват Киркенеса и Тромсе давал возможность свободного выхода из Баренцева в Норвежское море кораблям Северного флота. Недаром Гитлер до самого конца, держал в этом районе свой последний линкор «Тирпиц».

В захваченном отрядом майора Кривенко Тромсе, наши моряки сразу кинулись, к этой махине металла, уныло застывшей в студеное море. В первую очередь их интересовало состояние орудий линкора, хищно торчавшие из его башен. Уже беглый осмотр показал их хорошее состояние, и теперь моряки срочно решали, возможно, восстановление линкора как корабль или он был обречен на слом.

Леонид Александрович был доволен тем, как развивалось операция. Все минимальные задачи, поставленные перед ним Верховным Главнокомандующим, Говоров выполнил. Но вместе с этим, время стремительных бросков закончилось. Предстояла куда более трудная задача, взломать оборону противника имея в своем распоряжении ограниченный ресурс.

Силы, что были в распоряжении маршала, ненамного превосходили сидящего в обороне противника. По канонам военного искусства этого было недостаточно для штурма Нарвика, и маршал решил компенсировать этот фактор при помощи артиллерии. Опытный артиллерист, он сразу заметил тот факт, что у англичан, в подавляющем большинстве, на вооружении имелись орудия, способные вести настильный огонь.

Они были эффективны при наступлении и обороне по ту сторону Бельт, но были малопригодны в гористой части Скандинавии. Отметив столь важный момент, Говоров решил противопоставить противнику артиллерию навесного типа. Обычно с этой задачей прекрасно справлялись гаубицы, но их в распоряжении маршала, не было в необходимом количестве для исполнения задуманного им плана. И здесь, в очередной раз проявился таланта Леонида Александровича.

Как известно, если человек не хочет, или не умеет что-либо делать, то он ищет причины, помешавшие ему исполнить свой долг. Когда же он хочет решить задачу, он ищет средства для её решения. Маршал Говоров был из второй половины людей и с блеском нашел способ исполнить им задуманное.

Хорошо знакомый с немецкой трофейной артиллерией, он без колебания сделал ставку 75 мм легкие полевые пушки, захваченные советскими войсками в Альте и Тромсе. Их главная особенность заключалась в способности стрелять малыми зарядами под углом в 75 градусов. Находясь на закрытой позиции, они могли вести огонь, не имея для себя «мертвых зон».

Ставка на навесную артиллерию полностью оправдала себя в битве за Нарвик. Как и в предыдущий раз, англичане легко уступили советским солдатам гребень Кубергета, отойдя на вторую линию обороны, на обратном склоне возвышенности. Британские артиллеристы стали привычно стрелять по рипперам, создавая смертельный вал для наступающей пехоты.

Прошло двадцать минут с начала атаки, а стороны оказались в том же положении, что и несколько дней. Руководящий обороной майор Мальзебар уверенно доложил в штаб об отбитии русского наступления, за что получил от начальства устную благодарность.

— Скорее всего, сэр, они пытаются отвлечь наше внимание от своего главного удара. Здесь им не пройти — высказал предположение майор.

— Вы совершенно правы, Чарльз. Побережье, вот их главное направление, но здесь их ждет неприятный сюрприз в виде наших эсминцев — согласился с ним полковник Вендлер, совершенно не подозревая, что действия соединений подполковника Земцова, хорошо организованный спектакль.

Наблюдая за тем, как английские снаряды методично перепахивают гребень Кубергета, майор Мальзебар совершенно не догадывался, что среди залегших солдат, находились два корректировщика огня. Вооруженные биноклями и катушками телефонных проводов, они принялись координировать работу своей артиллерии, что дало свои результаты.

Уже после второго залпа гаубиц, в результате прямого попадания замолчало одно из британских орудий. Затем с геометрической прогрессией стала сокращаться численность боевых расчетов батарей. Озлобленные англичане усилили свой огонь по ту сторону гребня, пытаясь заставить замолчать советских артиллеристов, но все было напрасно. Находясь в «мертвой зоне», они были недосягаемы для пушек противника, чье число быстро сокращалось.

Испуганный Мальзебар попытался связаться с командованием и доложить о стремительно меняющейся обстановке, но случайно разорвавшийся снаряд, помешал майору исполнить свой долг. Стальной осколок изделия «Рейнметалл» больно ударил Мальзебара в бок и, заливаясь кровью, он рухнул на столик, вместе с телефонной трубкой, зажатой в руке.

Пока англичане разобрались с заменой выбывшего из строя майора, и его зам вступил в командование, действия русской артиллерии изменилось. Ведомы корректировщиками, гаубицы продолжали свою дуэль с британскими канонирами, тогда как трофейные орудия, обрушили свой огонь на английские позиции по ту сторону гребня.

Подведенные к самому подножью возвышенности, немецкие пушки принялись забрасывать противника снарядами. Всего пятнадцать минут продлился их обстрел, однако он заметно облегчил жизнь, бросившимся затем в атаку советским солдатам.

Получив возможность проскочить простреливаемый противником гребень, они в одном порыве скатились вниз, выбили англичан из их траншей, после чего стремительно атаковали их позиции на второй вершине Кубергета.

Уверенно идя за «огневым валом» своих артиллеристов, советские солдаты в едином порыве взобрались на крутые склоны норвежских гор. Ведя непрерывный огонь из пулеметов и автоматов, они прорвали оборону врага на подступах к гребню и заставили замолчать, ещё неподавленные орудия. Только умелое сочетание действие пехоты при поддержке артиллерии, позволило взять хорошо укрепленные позиции противника с минимальными потерями.

Прорыв первой линии обороны, считавшейся ранее труднопреодолимой, серьезно осложнило положение англичан. Получив это известие, генерал Гаген оказался перед трудным выбором, что считать главным направлением русского наступления. По сообщениям полковника Трентона, русские продолжали демонстрировать активность на побережье. Остановленные плотным артиллерийским огнем в одном месте, они, судя по всему, намеривались атаковать в другом месте британской обороны. Будь он на месте противника, сам Гаген именно так бы и поступил.

Успех русских в районе Кубергета, несомненно, доставлял англичанам большие проблемы. Однако на преодоление второй линии обороны, у противника в любом случае заняло бы много времени, что оставляло генералу время и пространство для маневра. К тому же, полковник Вендлер заверил Гагена, что при прорыве первой линии русские понесли серьезные потери. Это несколько успокоило генерала и, послав Вендлеру из резерва две роты подкрепления, он стал ждать дальнейшего развития событий.

Давая оценку положения в районе Кубергета, Гаген в целом был прав. Для переправы ко второй линии обороны врага орудий нужно было время. Тяжелые, трудные в подъем советские гаубицы, маршал Говоров решил не трогать. Штурм вражеских позиций был возложен на трофейные орудия. Они были более легкими, чем гаубицы и их транспортировка по горам, занимала гораздо меньше времени.

С начала операции прошло около двух часов, однако свой главный удар, маршал Говоров так и не нанес. Слушая неутешительные донесения из района Торнпака и победные реляции Полынина, маршал сдержанной улыбался. Он ждал известие от майора Кривенко, который должен был начать по своему усмотрению.

Получив приказ о штурме твердынь Реурбергет, Кривенко решил взять их под прикрытием дымовой завесы. Это был идеальный вариант, благодаря местной розе ветров, имеющей в это время года неизменное направление. Под покровом дымной завесы, наползающей на позиции врага, было очень удобно атаковать, оставаясь невидимым для стрелков противника.

Идея майора понравилась Говорову, и специальные средства были доставлены самолетом из Мурманска. Все было готово, но перед самым наступлением, Кривенко отказался от их применения. Главной причиной этому стал сержант, предсказавший за день до наступления, густой туман с небольшого озера находившегося вблизи.

Родом из северо-восточной Сибири, он хорошо разбирался в незримых вестниках изменения погоды. Его прогнозы погоды имели необъяснимую привычку сбываться и потому, Кривенко решил отказаться от спецсредств. Появление дымовой завесы обязательно вызвало бы переполох на вражеских позициях. Густой же туман, позволял незаметно подобраться к противнику и застать его врасплох.

Полностью поверив сержанту, Кривенко внес изменение в план операции и сумел убедить в этом Говорова. После успешного рейда через Финляндию и захвата Тромсе, маршал явно благоволил к майору. За прежние успехи, он представил Кривенко к ордену Боевого Красного Знамени, а за час до начала наступления, поздравил с производством в подполковники.

Этот хитрый прием, Говоров перенял от Верховного Главнокомандующего. Тот имел привычку, в качестве поощрения, за несколько дней до генерального наступления, повышать в звании командующих фронтов. Делалось это не только для стимуляции генералов к одержанию победы. Получив своеобразный аванс, командующие фронтов был вынужден действовать с удвоенной силой, чтобы оправдать оказанное ему доверие Сталина.

Подобный прием в одинаковой мере действует, как на генерала, так и на майора, вернее подполковника. Получив неожиданное продвижение по службе, волей-неволей Кривенко должен был побеждать. Сидя на наблюдательном пункте батальона, он тихо матерился, глядя, как неторопливо поднимается туман с поверхности озера.

Вначале он был недостаточно плотным для прикрытия атаки, но сержант Федорцов заверил Кривенко, что все ещё измениться, и скоро туман достигнет нужной консистенции. Это «скоро» затянулось на целых полтора часа. Озабоченный этой задержкой, Кривенко уже подумывал о внесении изменений в план операции и в этот момент, ему доложили, что туман начал свое движение на позиции врага.

Медленно и величественно, серое облако поползло вверх по крутому склону, подталкиваемое дыханием ветра. Плотный и густой, он не только надежно скрывал советских солдат от взора немецких часовых, но и хорошо приглушал их шаги. Видимость была не больше пяти метров, что в значительной мере ограничивало действие отряда.

Командовавшего немецкими ротами прикрытия, английского капитана Ника Милиндера, появление тумана нисколько не насторожило. Серое облако уже дважды наползало на его позиции, но оба раза без каких-либо последствий.

Когда капитану донесли, что на этот раз туман более густ и плотен чем обычно, Милиндер пренебрежительно ответил, что только самоубийца рискнет сначала спуститься с крутого обрыва, а затем подняться на него при подобных обстоятельствах.

Каменистые склоны, разделяющие противников действительно были крутыми и создавали серьезные препятствия перед атакующими. Стремясь уменьшить влияние этого фактора, майор Кривенко три дня подряд тренировал своих солдат на соседней горке и добился серьезных успехов. Его подчиненные научились спускаться и подниматься по каменистым склонам Норвегии за короткий промежуток времени, и при этом, не нарушая строя.

Выбрав момент, под прикрытием тумана штурмовые группы незаметно покинули свои позиции, а затем стали подниматься каменистой круче. Для того, чтобы иметь возможность отличать друг друга, каждый из солдат повязал вокруг левой руки кусок белой ткани, в качестве опознавательного знака.

Полностью уверенные, что русские не решаться атаковать в этом районе, немецкие егеря до самой последней минуты прибывали в трагическом заблуждении. Впереди наступающих цепей, двигались разведчики. Благодаря длительному наблюдению за позициями врага, они хорошо знали месторасположение немецких часовых и потому действовали наверняка. Подобравшись к вражеским постам под прикрытием тумана, они сняли часовых, открыв дорогу атакующим соединениям.

В мгновение ока советские солдаты ворвались на считавшиеся неприступными позиции противника, и завязалась рукопашная схватка. Штыком, прикладом, камнем, кулаком, они стремились погасить не до конца оплаченные кровные счеты. Иногда, в серой пелене окутавшей склоны Реурбергет раздавались одиночные выстрелы, но они тонули в ней, вместе с криками умирающих людей.

Яростная борьба развернулась на этом Богом забытым клочке норвежской земли, в которой никто не хотел уступать своему заклятому врагу. В этом коротком и беспощадном бою, обе стороны имели право на успех. Так отчаянно они бились, но чашу весов перевесили новые цепи советских солдат, поднявшихся по каменистым кручам вслед за редеющим туманом.

Около пятнадцати минут провисел он на вершине горы, но этого вполне оказалось достаточно для захвата вражеских позиций отрядом подполковника Кривенко. Стремительным ударом, русские сломили сопротивление врага, уничтожив или рассеяв егерские роты.

Всего два небольших взгорка пришлось преодолеть советским солдатам, чтобы достичь своей главной цели — станции Бьернфьепль. Охранявший её взвод шотландских стрелков попытался остановить орлов Кривенко, но это оказалось невозможным. Перекатив по зыбким осыпям и каменистым откосам, по самому краю государственной границы пушку сорокапятку, советские артиллеристы привели вражеских стрелков к молчанию. За несколько минут, в пух, и прах было разнесено двухэтажное здание вокзала, из окон которого шотландцы вели огонь.

Победа была полной. Однако мало было её одержать, нужно было защитить и удержать, достигнутые успехи. Ещё поднимался черный дым из окон железнодорожного вокзала, а советские солдаты уже энергично окапывались вблизи Бьернфьепль.

Ровно тридцать пять минут отпустил им на это британский генерал Гаген, узнавшего о разгроме своего правого фланга, из доклада Ника Милиндера. Старому вояке потребовалось меньше минуты, чтобы понят дерзкий и смелый замысел маршала Говорова. Захват станции не только обесценивал значение Нарвика, он ставил под угрозу все соединения короны по эту сторону Ромбакс — фьорда. Бьернфьепль следовало вернуть как можно скорее, и Гаген бросил на незваных гостей три роты из своих резервов.

Генерал бы с огромным удовольствием для выправления положения дал бы Милиндеру больше, но активность Полынина не позволяла ему сделать это. К тому же, Гаген прекрасно понимал, что по кручам Реурбергета противник не мог перебросить большое количество войск, и значит, выделенных войск должно было хватить.

Гладко выстроенные планы хорошо смотрятся на бумаге, но в жизни всегда возникают обстоятельства способные спутать их. В особенности, когда имеешь дело с русскими. Мало того, что они с горем пополам сумели устроить некоторое подобие обороны и встретили солдат Его королевского Величества пулеметным огнем. Эти варвары, каким-то непостижимым способом сумели перетащить две батареи минометов. Притаившись по ту сторону холмов, они нанесли существенный урон наступающим англичанам и заставили их отступить.

Самым простым и эффективным способом дать сдачи после звонкой оплеухи, по мнению генерала Гагена и офицеров его штаба, было ударить по врагу из артиллерии и раскатать его танками. Идея вполне стоящая, но вот только с исполнением вышла заминка. Танков у генерала Гагена не было, ровно, как и лишних батарей и он был вынужден прибегнуть к помощи корабельной артиллерии.

Выполняя приказ командующего, британские эсминцы и сторожевики вошли вглубь вод фьорда, насколько им позволяла осадка, и открыли свой губительный огонь. Их могучие орудия, один за другим изрыгали смертоносные снаряды, стремясь, раз и навсегда уничтожить защитников станции. Перепахать, развеять в пыль, стереть с лица земли, хотели английские комендоры, исправно опустошая свои артиллерийские погреба, но справиться на отлично, им мешали горы, надежно прикрывавшие подходы к станции со стороны моря.

Не имея возможности вести прицельный огонь, англичане били по площадям, что в условиях скалистой Норвегии было малоэффективным занятием. Королевские канониры перепахали горные склоны, так и не смогли нанести существенного ущерба русским позициям.

Куда более успешным был налет «Харикейнов» вызванных на подмогу генералом Гагеном. Внезапно обрушившись с небес, они стали яростно утюжить бомбами и пулеметами прилегающие к станции горные склоны, а заодно и саму станцию. Подобно беспощадным валькириям носились они над защитниками узкого прохода, что соединял станции Хумдалан и Бьернфьепль, щедрой рукой сея смерть и разрушение.

Взрывом бомбы ранило подполковника Кривенко, серьезно повредив ему ногу. В трудный для отряда момент, он посчитал своим долгом находиться вместе со своими бойцами, а не раздавать приказы, сидя в штабе. Скрипя зубами от дикой боли в раздробленной голени, он самостоятельно наложил на ногу жгут из ремня для остановки кровотечения. Бледный от потери крови, с осунувшимся от боли лицом, он категорически отказался покидать поле боя и во многом, благодаря этому решению, отряд остановил рвущегося к станции врага.

Многих своих бойцов недосчитали взводные и ротные после этой атаки. Кто был ранен, кто убит, однако ещё больше осталось солдат врага на подступах к станции. Немцы, поляки, норвежцы, ирландцы, валлийцы, все они пытались пробиться через узкую горную горловину, но так и не смогли сломить сопротивление советских воинов. Сраженные свинцом, они лежали вповалку друг на друге, безжизненными кулями цвета хаки.

Благодаря их мужеству и храбрости, были выиграны самые трудные, самые тяжелые минуты боя, после которых наступил перелом. Вызванные с аэродрома Тромсе маршалом Говоровым истребители, не только прогнали прочь «Харикейнов», но и заставили покинуть фьорд королевские эсминцы. Британские моряки очень трепетно относятся к своим кораблям, и как только им начинает угрожать опасность, предпочитают покинуть поле боя, чем биться на нем до конца.

Стремясь спасти положение, генерал Гаген бросил в бой весь гарнизон Нарвика, но это было запоздалым решением. Пока британцы двигались от Сильдвика к Хумдалан, комдив Полынин прорвал оборону врага у Кубергета и вышел к фьорду. Падение этого участка британской обороны делало бессмысленным борьбу по эту сторону фьорда. Окруженным англичанам оставалось либо сдаться, либо при помощи кораблей укрыться от врага в Нарвике.

Начался бег к морю, на берегу которого возникла давка за места в шлюпках, присланных с кораблей. Русские не стали мешать эвакуации противника. Они только развернули за холмами свои гаубицы и неторопливыми ударами, подгоняли британцев покинуть эту сторону фьорда. Весь свой главный удар, маршал Говоров направил сначала на станцию Хумдалан, а затем стал наступать на сам Нарвик.

Было около шести часов вечера, полярное солнце ярко блистало на небосводе, не думая заходить, когда советские войска вышли на рубеж Сильдвик — Бейсфьорд. С него можно было обстреливать Нарвик из артиллерийских орудий. Судьба порта была предрешена, однако Говоров не стремился занять его любой ценой.

Следуя указанию Сталина, он только обозначил угрозу Нарвика, позволив англичанам сохранить порт за собой.

— Пусть они как можно дольше будут вынуждены тратить на его оборону людей и материальные средства. Нам Нарвик не нужен, пусть у этого авантюриста Черчилля болит голова, как разрешить эту проблему. А мы усердно поможем ему в этом деле — шутил Сталин с Говоровым, обсуждая план северо-норвежской операции.

Маршал полностью выполнил замысел Ставки на самом северном направлении противостояния бывших союзников. Совсем иная картина возникла на юге, в районе другого важного стратегического порта Триеста. В этом месте столкнулись интересы англичан, стремившихся не допустить перехода под контроль коммунистов столь стратегически важного порта и лидера югославских коммунистов маршала Тито, объявившего себя собирателем славянских земель на Адриатики.

Согласившись в июне месяце на требование генерала Моргана передать занятый югославами Триест под контроль англичан, Тито не спешил с отводом войск. Единственное что позволил югославский лидер, это продвинуться 2-у английскому корпусу к Триесту за разграничительную линию в районе Гориции. Дальше дело продвигалось с большим скрипом и к началу операции «Клипер», под контролем англичан находились лишь предместья Триеста.

Обе стороны на словах выказывали дружеское расположение друг к другу, но по мере развития конфликта в Германии, напряжение между англичанами и югославами стремительно нарастало. К 20 июлю, оно достигло своего максимума. Достаточно было любой маломальской искры, чтобы вспыхнул пожар, и этой искрой стали поляки генерала Андерса.

Находясь в составе 8 английской армии, эти изгнанники, считали себя не только полноправными членами антигитлеровской коалиции, но и полноценными победителями. Польские солдаты, облаченные в британскую форму, с гордостью демонстрировали югославам свои красно-белые шевроны с медной варшавской сиреной, называя себя освободителями.

— Мы взяли Монте-Кассино, освободили Рим и Болонью. Мы надрали зад немцам, итальянцам и вашим усташам. Сегодня мы устанавливаем порядок в Триесте, а завтра пойдем наводить порядок Варшаве. И мы наведем его, даже если при этом придется надрать зад ещё кое-кому. Ведь с нами англичане и американцы. Вместе мы великая сила! — петушились поляки на площадях и в трактирах Триеста.

Остановленные в шаге от города, они не смели переступить разделительную черту, но могли свободно посещать его увеселительные заведения. Ведь как-никак союзники, вместе сделавшие большое дело.

Во время очередного посещения поляками Триеста, в кабачке «Белая лилия» произошел конфликт, переросший в массовую драку. Подвыпившие местной ракии, поляки стали хвастаться перед югославами своими победами над немцами, начиная с Монте-Кассино. И на их беду, в кабачке оказался человек, бывший непосредственным свидетелем этих событий.

Также хорошо приняв на грудь, он смело подошел к полякам и громко обозвал их хвастунами и захребетниками.

— Вы взяли Монте-Кассино!? Враки! Наглые враки! Это не вы, а немцы надрали вам задницы в боях за монастырь. Сколько ваших там полегло во время штурма? Тысяча, две? Не считали? И сидели немцы в Монте-Кассино, пока марокканцы с алжирцами, по горным тропам не пробрались к ним в тыл и перерезали дорогу в монастырь. Вот тогда немцы и отступили. А пока марокканцы грабили ближайшие деревни, насиловали женщин и резали мужиков, вы и заняли Монте-Кассино, неприступную крепость — выпалил свидетель истории, опершись на стол поляков.

Понятно, что столь унизительное разоблачение своих боевых подвигов славные паны не стерпели. Вскочив из-за стола, они бросились с кулаками на обидчика их воинской славы. К огромному сожалению, для правдолюба, численное превосходство было на стороне поляков, которые одержали пусть маленькую, но все же победу.

Одержанная виктория изрядно вскружила головы ясновельможным панам. Не ограничившись топтанием ногами поверженных югославов, они принялись сдирать с их формы знаки воинского различия, а с фуражек красные звезды. Но на этом защитники чести и достоинства польской истории не остановились. Почувствовав сладкий воздух шляхетной вольницы, поляки стали срывать со стен кабачка висевшие в большом множестве югославские флаги, рвать и топтать их ногами.

Ограничься этот инцидент стенами кабачка, его можно было замять и притушить, но поляки выбрались на улицу, где и продолжили свои геройства, во славу далекой родины. Первой их жертвой стали югославские солдаты, прогуливающиеся по улицам Триеста под ручку с девушками. Затем пострадал патруль попытавшийся утихомирить не в меру разошедшихся буянов. Только когда из трактира «Под липами» высыпали гулявшие там югославы, британские ландскнехты были посрамлены и повержены.

Даже после этого, возникший конфликт можно было локализовать и свести на нет, но судьба сулила им иное. Несколько сбежавших с «поля боя» поляков, принесли в корпусные казармы весть, о том, что югославы убивают их боевых товарищей. Между коммунистами Тито и антикоммунистами Андерсена и до этого были склоки и бытовые конфликты. Все то, что до этого тлело и коптило, мгновенно вспыхнуло ярким пламенем и польские солдаты, все как один, бросились спасать своих соратников от кровавых застенков коммунистов.

Охранявшим подступы к городу югославским караульным заставам, было вполне под силу охолодить горячие головы пылких борцов с коммунизмом. Для взбудораженной толпы вооруженной стрелковым оружием, их пулеметы были бы хорошим аргументом к началу мирного диалога. Однако в конфликт славян неожиданно вмешалась третья сила, в лице взвода английских броневиков. Приданные польским соединениям две недели назад, они так вовремя поддержали выступления разгневанных выходцев с Вислы, что невольно возникало подозрение о хорошо подготовленных действиях.

Приблизившись к заставе у часовни святого Варфоломея, они снесли шлагбаум и шквальным огнем из пулеметов, в считанные минуты разогнали растерявшуюся охрану. Ободренные столь успешным началом, поляки радостно затопали по улицам спящего Триеста. Пугая мирных обывателей воинственными криками, они добрались до злополучного трактира, но задержанных поляков там не оказалось. Патрульные отвели иностранных забияк на гауптвахту, что находилась в центре города рядом с ратушей.

Казалось, что конфликт исчерпан и следует дождаться наступления утра, для дальнейшего разрешения вопроса мирным путем. Однако присутствие британских броневиков приподняло воинственный пыл поляков до самых небес. Под выкрики «Свободу братьям», они продолжили свой ночной поход. Сметая на своем пути застигнутые врасплох югославские патрули, жолнежи генерала Андерсена двинулись к центру города. Им оставалось пройти всего несколько кварталов, когда идущие в авангарде броневики наткнулись на непреодолимую для себя преграду.

С момента начала военного конфликта Англии и СССР, югославы начали с опаской относиться к своим союзникам и по совету советских инструкторов предприняли некоторые превентивные меры. Так комендант Триеста полковник Джилич, приказал установить на подступах к центру города несколько баррикад. В основном это были сваренные на скорую руку противотанковые ежи, за которыми располагались, хорошо укрепленные пулеметные точки.

Установленные за сутки до описываемых событий, они стали роковой преградой на пути британских броневиков в ночном сражении за Триест. Впервые столкнувшись с подобным видом заграждений, британцы сначала попытались их протаранить, а потом попытались уничтожить их огнем своих пушек и силами сопровождавших броневики солдат.

Пока ночные гости были заняты разрушением баррикад, югославы пришли в себя и сумели дать им отпор. Противотанковой артиллерии у гарнизона Триеста не было, но вот советские противотанковые ружья и трофейные фаустпатроны в казарме имелись.

Застрявшие у ежей броневики, представляли собой идеальную цель для стрельбы и югославские солдаты не заставили себя долго ждать. Не прошло и десяти минуты, как ярко вспыхнула головной броневик англичан, пораженный выстрелом из фаустпатрона. Охваченный страхом, экипаж броневика попытался покинуть обреченную машину, но едва они показались из люка, заговорил притаившийся в ночи пулемет.

Длинная очередь в одно мгновение смела на землю не только гордых бриттов, но и примкнувших к ним поляков. Расплавленный свинец и брызги горячей крови моментально охладили наступательный порыв подданных Джона Буля, заставив их искать спасение на жестком булыжнике мостовой.

Невыносимо долгую минуту, защитники демократических ценностей приходили в себя. Только стоны и ругань были слышны в ночи, прежде чем четыре оставшихся броневика не разразились огнем. Безудержно трещали пулеметы, яростно грохотали пушки, стремясь смыть кровью югославских солдат нанесенное оскорбление британской короне. Со сладостным упоением крушили они, то место, откуда велся огонь. Пули и снаряды превратили в сплошное решето афишную тумбу, вблизи которой расположился пулемет. Казалось, что от пулеметчика должно было остаться мокрое место, однако когда поляки попытались продвинуться вперед, несносный пулемет вновь заговорил, только из другого места.

Разъяренные британцы принялись охотиться за своим обидчиком, щедро прошивая мрак ночи трассирующими очередями и выстрелами из пушек. В этой суматохе, никто не обратил на одинокую фигуру человека, притаившегося за старинным платаном. Выглянув из-за ствола дерева и определив расстояние до ближайшего броневика, удачным выстрелом из фаустпатрона, он добавил освещения улицы короля Эммануила.

Понеся ощутимые потери, британские броневики дружно откатились назад, предоставив полякам право выхода на ратушную площадь. Мелкими перебежками, под прикрытием британских пулеметов, они пробрались за колючую баррикаду, где столкнулись с ожесточенным сопротивлением югославов.

Опытные бойцы, они рассредоточились по всевозможным углам и подворотням, не давая своим метким огнем противнику, приблизиться на бросок гранаты. То один, то другой солдат армии польской, падал на землю сраженный свинцом, так и не увидав, дорогую сердцу Варшаву.

Пули роем носились из одной стороны в другую. Никто из славян не хотел уступать друг другу жемчужину Адриатики. Сербы, своим огнем не давали полякам прорваться на ратушную площадь, те в свою очередь не позволяли фаустникам уничтожить свой броненосный аргумент в этом бою. Возникла патовая ситуация, жирную точку в которой поставили прибывшие из казармы расчеты с противотанковыми ружьями. Укрывшись за каменным парапетом уличных кабачков, они быстро привели к молчанию две боевые машины противника.

Обнаружив присутствие на поле боя смертельного для себя противника, оставшийся броневик попытался ретироваться. Он стал медленно отползать, но брошенная с крыши одного из домов бутылка с зажигательной смесью, прервала этот маневр. Объятый пламенем броневик попал колесами в канаву и беспомощно встал, накренившись на один бок.

Лишившись огневой поддержки, поляки моментально пали духом. Они ещё пытались удержать рубеж баррикад в надежде, что из лагеря к ним подойдет помощь, однако югославы не позволили им её дождаться. Дворами, они обошли польских жолнежей и ударили им в тыл.

При свете дня, ещё можно попытаться определить численность напавшего на тебя врага, ночью это сделать весьма трудно. Особенно когда тебя уже хорошо умыли кровью твоих товарищей, а грозная поддержка мистера Буля догорает сизым пламенем. При таких обстоятельствах трудно держать высокую марку и потому, хрустнув подобно сухой галете, изрыгая проклятья клятым коммунистам, паны стали отступать.

Они отступали с той же легкостью, что совсем недавно наступали. Длинные очереди сербских пулеметов заставляли героев Монте-Кассино усиливать свой бег, дабы навек не остаться в Триесте. Подталкиваемые подобным образом в спину, поляки оставили злополучный кабачок, где возникла вся эта история, и были готовы полностью очистить город, но в этот момент из лагеря подошла долгожданная помощь.

Ведомые господами полковниками батальоны, не только остановили позорное бегство мстителей, но захватили два квартала на северной окраине города. Каменные постройки домов, оказались хорошим укрытием для стрелков генерала Андерсена, получивших приказ любой ценой закрепиться в Триесте. Прикрываясь выброшенными из домов мирными жителями, поляки сумели отбить атаки югославов и прочно закрепиться на захваченном ими рубеже.

Весь последующий день, обе стороны отчаянно пытались улучшить свое положение. Сербы стремились очистить Триест от врага, поляки при поддержке англичан расширить зону своего контроля. Первыми ударили поляки, двинув в ход, батальонные и полковые минометы. Югославы ответили артиллерийским огнем. Выкатив орудия, они прямой наводкой разнесли несколько домов, превращенных противником в опорные пункты. Это сразу поставило под угрозу всю оборону поляков, но в самый критический момент к ним на помощь подошли британские танки.

Сбив югославский заслон у Гориции, они с боем прорвались к Триесту и их появление, кардинальным образом изменило всю картину боя. Получив столь чувствительную подпитку, поляки с утроенной силой ринулись в бой, и теперь настала очередь пятиться назад югославов.

Преследуя их, поляки дошли до «липового» кабачка. В знак торжества справедливости, они моментально увешали его множеством красно-белых флажков. Казалось, что фортуна наконец-то повернулась к ним лицом, но это только казалось. За время боев, по настоянию советских советников, у кабачка выросла баррикада из противотанковых ежей. Вновь повторилось ночное противостояние, только с той разницей, что английским бронированным машинам противостояли не метатели фаустпатронов и бронебойщики, а мощные противотанковые пушки. По рекомендации генерала Баграмяна они были тайно переброшены Тито в Триест.

И тут, британский враг очень хорошо почувствовал, что значит удалый славянский бой. Метким огнем были подбиты головные машины врага, и вся колонна встала, зажатая стенами домов. Когда противник попытался обойти «ежовую» баррикаду по соседним улицам, то там его ждал неприятный сюрприз.

Один из отрядов нарвался на противотанковые мины и кинжальный огонь батареи сорокапяток, установленных по обе стороны улиц. Несмотря на свой скромный калибр, благодаря близкому расстоянию, пушки пробивали броню британских танков. Другой отряд счастливо избег мин и артиллерийских засад, но также не смог продвинуться вперед. В тот момент, когда казалось, что все страшное позади, раздался страшный взрыв. Это советские саперы заложившие мину на первых этажах одного из домов взорвали её. Рухнувшее здание частично перегородило улицу, а когда англичане попытались объехать завал, по ним ударили метатели фаустпатронов и бутылок с зажигательной смесью.

Потеряв во время штурма сразу двенадцать танков и броневиков, англичане прекратили атаки, бросив вперед польскую пехоту. Завязались ожесточенные бои за каждый дом, за каждый переулок, которые по несколько раз переходили из рук в руки. Для перелома сражения в свою пользу, генерал Морган бросил на Триест весь польский корпус. Подразделения 4-ой югославской армии не могли сдержать продвижение противника, так как подверглись ударам английских бомбардировщиков.

Против столь мощных сил, державшийся из последних сил гарнизон Триеста устоять не смог бы. Не считаясь с потерями, поляки прорвали бы оборону югославов и взяли бы город, если бы, не вмешалась третья сила в лице советской авиации. По личной просьбе маршала Тито, Баграмян обратился за поддержкой к маршалу Толбухину. Поднятые с венских аэродромов, советские штурмовики успели перехватить колонны поляков на подходе к Триесту и полностью их разгромить.

В течение всего дня, на разбомбленной автостраде горели автомобили и бензозаправщики, сожженные советскими летчиками. Черные столбы дыма, что резво поднимались в голубое югославское небо, имели двоякое значение. Для обороняющих город югославов они были добрым знаком братской помощи со стороны Красной армии, тогда как для штурмующих Триест поляков, они символизировали печальные вести о провале англо-польского блицкрига.

Конфликт начал затягиваться и для его скорейшего завершения, обе противоборствующие стороны предприняли новые энергичные меры. Под руководством генерала Баграмяна, 4-я югославская армия стала наседать на английскую лазейку в Гориции, стремясь отрезать польский корпус от остальных соединений 8-й армии генерала Моргана. Два дня в районе побережья шли упорные бои, принесшие успех югославам. Полностью перекрыть дорогу на Триест они так и не смогли, но благодаря подтянутой артиллерии, позволила им простреливать её насквозь.

Впрочем, к тому моменту, борьба за контроль над дорогой утратил свою актуальность. Приковав внимание югославов к Гориции, англичане нанесли новый удар по Триесту. Сначала они нанесли массированный бомбовый удар по центру города и обратили в руины гарнизонные казармы. Теперь черный столб дыма, поднимающийся в небо, был добрым знаком для поляков и грусти для югославов. Вечером того же дня, в акваторию порта Триеста вошел британский флот с десантом на борту.

Высадка десанта всегда была одной из самых трудных задач для военных моряков. Для организации десанта требовалось хорошее прикрытие с моря и воздуха, транспортные суда и хорошо обученная пехота. Все это у британцев было в избытке, что вновь наводило мысли о заранее спланированной акции.

Под прикрытием корабельной артиллерии и авиации, десант полковника Хепгуда не только удачно высадился на берег и взял под свой контроль порт. Воспользовавшись бедственным положением защитников Триеста, англичане сумели соединиться с казалось отрезанными от основных сил поляками Андерсена. Соединившись друг с другом, они развернули полномасштабное наступление и почти дошли до ратушной площади.

Несколько раз, желая выслужиться перед «старшим братом» и водрузить красно-белое знамя над развалинами казарм, поляки шли в атаку, но каждый раз югославы заступали им дорогу. Под градом пуль и снарядов, держась из последних сил, солдаты с красными звездами на пилотках, отбрасывали врага, чьи конфедератки украшал белый орел.

Груды тел лежали не только на подступах к ратушной площади, но и на ней самой, ибо один раз, поляки сумели перебраться через руины казарм. Завязалась отчаянная рукопашная схватка. В ход шли не только автоматы и винтовки, но и ножи, камни и кулаки. Озлобленные люди душили, резали, убивали друг друга под торжествующие крики победителей и глухие хрипы побежденных.

Возможно, что в этот день полякам и удалось бы укрепить свое знамя победы, на основательно разбитой английскими бомбами стариной ратуше. Многое, и усталость не спавших две ночи югославов и понесенные ими потери, способствовало бы этому. Однако на пути «солдат свободы» с Вислы встали советские инструктора и советники. В самый ответственный момент одни собрав последние резервы, организовали контратаку, другие подтянули минометы и их огнем, полностью отсекли прорвавшихся на площадь поляков.

Обозленные неудачей, поляки и англичане решили предпринять совместную атаку, благо дорога на ратушную площадь им уже была известна. В исходе нового штурма никто не сомневался. Для удержания города югославам были как воздух нужны свежие силы, а их не было. Положение защитников Триеста было критическим и для его исправления, вновь потребовалась помощь советской авиации.

Вновь были подняты в воздух штурмовики, которые нанесли удар по стоявшим в порту английским эсминцам, крейсерам и миноносцам. Большого ущерба кораблям короны штурмовики нанести не могли, ни один вымпел не был потоплен. Однако и того, что разрушили и повредили своим огнем русские «летающие танки», было достаточно, чтобы основательно напугать британцев. Не прошло и часа после налета, как королевский флот покинул Триеста, пообещав вернуться в самое ближайшее время.

Казалось, что сражение за Триест уже достигло своего пика и переросло в локальные вялотекущие бои. Обе стороны уже выложили на стол все свои козыри и для организации новых наступлений, нужно было время. Англичане очень надеялись на помощь со стороны 5-й американской армии, а югославы ждали подхода из Словении соединений 1-й и 2-й освободительных армий. По мнению генерала Баграмяна этого было достаточно, чтобы сбросить поляков и англичан в море, но оказалось, что ещё не все британские консервы были вскрыты.

На шестой день конфликта, в Загребе произошло выступления хорватских усташей. Начавшись как мирные демонстрации против притеснений со стороны югославской милиции, на другой день они превратились в массовые столкновения хорватских националистов с силами местного самопорядка.

Это выступление были хорошо подготовлено и точно рассчитано. Все наиболее боеспособные воинские части Югославии находились вдоль границы с Австрией и Италией. Для переброски войск в ставший тыловым городом Загреб, требовалось время, а его у штаба Тито не было.

— Товарищ генерал, наше положение гораздо сложнее и опаснее, чем может показаться на первый взгляд, — говорил Баграмяну Тито, во время внеочередной личной встрече. — Подавить выступление усташей в Загребе мы сможем. Силы у нас есть, да и большую часть этой нечестии мы либо выгнали с нашей земли, либо взяли в плен. В Загребе выступили те, кто сумел ускользнуть от взора югославских коммунистов, натянув на себя овечью шкуру. Их не так много, но их пример очень опасен. Вслед за хорватскими усташами, могут выступить сербские четники, боснийские легионеры и это может разорвать пока ещё хрупкое единство новой Югославии.

— Я все прекрасно понимаю, товарищ маршал но, к сожалению, Красная армия в данный момент не может двинуть в Югославию, ни одного солдата. Все чем мы располагаем на данный момент, приковано к военному конфликту в Германии. Нет никакой гарантии, что господа бывшие союзники не двинут против нас войска в Тюрингии, Моравии, Богемии или Австрии. Я уже разговаривал с товарищем Сталиным, и он настоятельно просил нас обойтись собственными силами. Все, чем мы можем немедленно помочь югославской армии, так это авиация.

— Товарищ Баграмян. Вы здесь человек новый и вам трудно разобраться во всех наших тонкостях, но поверьте моему опыту, Загреб нужно отбить как можно скорее. Иначе ставленники английских империалистов прольют реки людской крови — продолжал настаивать Тито.

Иван Христофорович Баграмян был хитрым и опытным полководцем. Его полководческий взлет после киевской трагедии, одним из виновников которой он был назван приказом Ставки, был редким случаем в Красной армии. Своими победами на фронтах Баграмян сумел вернуть к себе доверие Сталина, по достоинству ценившего его таланты. Конфликт вокруг Триеста мог, как поднять Баграмяна по картерной лестнице, так и отбросить его назад. Прецедентов подобному, на войне было много.

Генерал прекрасно понимал, что югославский лидер во многом прав, давая оценку беспорядков в Загребе. Из всех важных объектов в хорватской столице, к исходу третьего дня, под контролем югославских коммунистов оставались управление полиции и аэродром. Все остальное, включая вокзалы и мосты через Саву, были в руках националистов.

Иностранные уши во всей этой каше, были хорошо видны. Уж слишком слаженно действовали усташи и очень быстро, у них появилось оружие. И это притом, что главный арсенал находился в управлении полиции.

Вместе с этим, Иван Христофорович отчетливо видел, что бунт в Загребе был направлен на отвлечение воинских сил Югославии от Триеста. В частности 2-й народно-освободительной армии, чьи соединения должны были усилить защитников Триеста. Все это многоопытный генерал давно уже понял и просчитал, и теперь ему следовало сделать непростой выбор.

— Я считаю, что наступление на Загреб должна вести 1-я армия. Её соединения ближе других находятся по отношению к Загребу — вынес свой вердикт Баграмян.

— Но на переброску войск уйдет минимум четыре-пять дней! За это время очень многое может случиться, что нанесет непоправимый вред Югославии, товарищ генерал!

— Единственный выход из создавшегося положения, я вижу в переброске в Загреб по воздуху, частей 1-й болгарской армии. Они прекрасно показали себя в борьбе с фашистами и среди болгарских военных много коммунистов и людей сочувствующих им. Думаю, им будет под силу оказать интернациональную помощь, братскому югославскому народу.

— Я ничего не имею против такого решения, товарищ генерал. Однако убедительно прошу вас, кроме болгарских солдат, первыми самолетами прислать хотя бы батальон советских солдат. Это будет очень важным шагом не только с военной, но и с политической точки зрения. Усташи очень боятся русских солдат.

— Хорошо, товарищ маршал. Я передам вашу просьбу маршалу Толбухину — заверил Тито Баграмян, но первым местом, куда он позвонил после ухода Тито, была Москва. Ставка одобрила предложение своего советника и дала добро. Уже через три часа после звонка Баграмяна, краснозвездные «Дугласы» взлетели с венского аэродрома и взяли курс на юго-восток.

Глава XV. Дранг нахт Вестен

В Москве уже были сумерки, когда в Кремле началось вечернее совещание Ставки Верховного Главнокомандования в лице трех человек. Сталина, Антонова и маршала Рокоссовского прибывшего в Москву из своей ставки под Гамбургом по вызову генералиссимуса.

По своей сути это был небывалый случай, ибо никогда раньше Сталин не вызывал командующих фронтов к себе в самый разгар боевых действий. Вождь мудро считал, что нет смысла отрывать человека от важного дела, когда почти все вопросы можно решить по телефону.

Обычно, комфронта вызывался в Москву только для одной цели, снятия его с поста командующего и перевода на другую работу. В этом вопросе Сталин всегда проявлял большую щепетильность. Он, считая необходимым сказать человеку эту неприятную новость исключительно в личной беседе, а не в телефонном разговоре и тем более в виде бездушного приказа на бумаге.

Маршал Рокоссовский также хорошо знал эту примету и к внезапному вызову в Москву отнесся очень настороженно. Он хорошо помнил, как в октябре 1944 года, вызвав к себе, Сталин убрал его с должности командующего 1-м Белорусским фронтом, отдав честь взятия Берлина Жукову.

Большая политика трижды переходила дорогу красавцу поляку. Из-за неё он не стал освободителем Киева и Варшавы, не взял на штык Берлин, не стал первым Трижды Героем Советского Союза, хотя он был ничуть не хуже своего боевого товарища. Проклятый пятый пункт извечно гадил «советскому Багратиону, несправедливо отбирая заслуженные лавры.

Вот и теперь, получив приказ прибыть в Ставку, Константин Константинович заподозрил, что его в очередной раз хотят принести в жертву Большой политике. Всю дорогу он настойчиво гнал эту противную мысль от себя, но она снова и снова возвращалась в его голову.

Перешагнув порог сталинского кабинета, маршал попытался определить по лицу вождя правдивость своей догадки, но его постигла неудача. Сталин встретил его радушной улыбкой, поинтересовался, как маршал долетел и любезно пригласил его сесть за стол.

Ничего для себя полезного не смог прочесть Рокоссовский и по лицу генерала Антонова, встретившего его сдержанным кивком головы. В руках у главы Генерального штаба была папка, в которой обычно находились приказы Ставки по армиям и фронтам. Этот факт можно было трактовать как в пользу отставки маршала с поста, командующего фронтом, так и в пользу продолжения его службы.

Видимо неудачные попытки узнать причины срочного вызова в Ставку, заметно отразились на лице полководца и Сталин их заметил.

— Вы сильно устали, товарищ Рокоссовский? — заботливо спросил его вождь, слегка коснувшись рукой злотого погона маршала, — наверняка перелет утомил.

— Никак нет, товарищ Сталин, не устал — бодро заверил Сталина Рокоссовский, у которого от слов вождя с удвоенной силой забилось сердце. Начала разговора, как две капли воды напоминало ему ту октябрьскую беседу, после которой маршал был снят с поста комфронта.

Сталин никак не отреагировал на ответ Рокоссовского. Верный своей давней привычке, он неторопливо прошел вдоль стола заседаний. Дойдя до угла, Сталин повернулся и подошел к расстеленной на столе карте. На ней, цветными карандашами была нанесена последняя обстановка на фронтах. При этом обозначения «Белорусский» и «Украинский» фронты были заменены на «Германский». Вместе с ними, на карте присутствовали «Норвежский» и «Югославский» фронты. Встав возле стола, он положил руку на спинку стула и с легким прищуром посмотрел на маршала. В руках у вождя не было его легендарной трубки. В момент принятия важных решений он предпочитал не отвлекаться на курение.

— Хороший ответ, товарищ Рокоссовский. Очень хорошо, что вы не устали, хотя нагрузка, что легла на ваши плечи была колоссальная. Ставка вполне довольна результатом действий армий вашего фронта в Нижней Саксонии. Правда, полного контроля над морским побережьем, нам так и не удалось установить, — Сталин сделал паузу и выразительно посмотрел на маршала. В телефонном разговоре он обещал Сталину сбросить канадцев в море и не совсем сдержал свое слово. Его танки вышли к побережью, захватили главную гавань рейха на Северном море — Вильгельмсхафен, пленили свыше двадцати тысяч человек, но Норддейх и Эмден остались в руках врага. Это был единственный серьезный прокол в действиях Рокоссовского, заставляющий маршала нервничать в кабинете у Верховного.

— Однако, это по большому счету уже не так уж и важно. Ставка считает, что удержание канадцами Норддейха и Эмдена, в сложившейся обстановке нам даже на руку. Пусть господин Черчилль думает, что наша главная цель контроль над морским побережьем. Наши разведчики сообщают, что он намерен до конца биться за Голландию с её портами — усмехнулся Сталин. — Что же, мы ничего не имеем против этого. Более того, мы очень хотим, чтобы противник как можно дольше именно та и думал.

— И мы не будем вести борьбу за побережье? Но как, же так, товарищ Сталин? Ведь Амстердам и Роттердам имеют важное стратегическое значение.

— Нет, товарищ Рокоссовский. Генеральный штаб считает, что сражение за Голландию и её порты, вовлечет наши войска в затяжную позиционную борьбу с непредсказуемым исходом. Знаете как гауляйтер Зейсс-Инкварт, не допустил захвата Голландии англичанами? Этот сукин сын, объявил, что взорвет все дамбы и затопит всю прибрежную часть страны. И фельдмаршал Монтгомери принял его условия. Только десятого мая, германские войска в Голландии сложили оружие и то, под сильным нажимом на гаулейтера со стороны военных.

Господин Черчилль намерен использовать немецкий опыт в борьбе с нами, но мы не будем лить воду на его мельницу. Если он мертвой хваткой вцепился в Голландию, пусть держит её до второго пришествия. Мы намерены нанести удар вдоль голландско-германской границы, выйти к Рейну в районе Везеля, с последующим наступлением на Брюссель, Гент, Кале. Таким образом, нарушается целостность англо-американского фронта, а господин Черчилль получает свой «голландский котел», как в свое время Гитлер получил «курляндский».

— Это очень рискованный ход, товарищ Сталин. Совместный контрудар англичан и американцев может серьезно нарушить все наши планы — высказал опасение маршал, но Верховный поспешил успокоить его.

— Вполне разделяю ваши опасения относительно контрудара, товарищ Рокоссовский. Однако у товарища Антонова есть довольно весомые аргументы в пользу нашего наступления к Рейну. Послушайте их и выскажите свое мнение.

Повинуясь приказу Верховного, Антонов встал и взяв в руки указку, пустился в объяснения.

— Бои за побережье Голландии свяжут нас по рукам и ногам, что крайне выгодно англичанам. Они выиграют время и смогут беспрепятственно перебросить в Голландию подкрепления с острова. Расстояние между берегами минимальное и мы не будем иметь ни малейшей возможности, хоть как-то помешать этому процессу. Если это случиться, то по расчетам Оперативного отдела, уже через две недели англичане смогут начать наступление против наших войск. Как со стороны Голландии и Ганновера, так и со стороны Шлезвига. Не думаю, что в этих условиях американцы окажутся в стороне и откажутся поддержать своих союзников — Антонов сделал многозначительную паузу. Число людей знавших о появление у американцев нового оружия было крайне мало, и маршал Рокоссовский не входил в их число. «Советский Багратион» моментально уловил скрытый подтекст в словах Антонова и воспринял их как не требующую доказательств аксиому.

— Единственный выход из этой ситуации, по мнению генштаба — нанесение удара с целью полного развала фронта союзников и полная изоляция друг от друга их армий. В этом случаи будет не только нарушено общее командование войск противника, но и серьезно затруднено их снабжение. В частности это коснется американцев, чьи войска наиболее удалены от побережья и длина плеча их снабжения сильно уязвима.

Указка начальника Генштаба хищной змейкой скользнула по карте и послушно замерла в исходном положении.

— Константин Константинович высказывал опасения относительно возможного контрудара со стороны союзников. Опасно недооценивать противостоявшего тебе врага, но также не следует его переоценивать. Хочу напомнить, что с самого начала конфликта мы вели действия на расчленение английских войск на части и добились в этом серьезных успехов. В результате Эльбинской наступательной операции мы разбили 2-ю английскую армию на две части, с образованием «датского» котла. Затем после наступления на Бремен и проведения Нижнее-Саксонской наступательной операции, мы ещё уменьшили численность войск генерала Демпси и изолировали от них канадцев во Фрисландии. В борьбе с нами англичане израсходовали все свои резервы и в случаи прорыва нами фронта, заткнуть дыру им будет нечем.

— Для ликвидации прорыва англичане могут попытаться перебросить часть войск со второстепенного направления. Если учитывать разветвленности местных железных дорог и автострад, это не составив для них большого труда. Кроме того, не следует забывать о авиации противника. Пока мы воюем только с одними англичанами, и нам удается нивелировать действие их авиации. Когда же им на помощь придут американцы, а в словах Алексея Иннокентьевича мне сомневаться не приходиться, то численное превосходство в авиации будет полностью на стороне противника. Я много говорил с летчиками о возможности налета американцев и все они в один голос сказали, что они не смогут сорвать их знаменитую «ковровую» бомбежку — высказал свои опасения Рокоссовский.

— Да, сорвать их знаменитую бомбежку мы не можем. Это надо прямо признать, как бы ни была горька эта правда. Весь расчет нашей Рейнской операции строится на быстроте, это наш главный козырь. Благодаря нему мы сможем заставить противника действовать по нашим правилам и в значительной мере обесценим его любимое оружие. Фельдмаршал Александер, конечно же, попытается ликвидировать прорыв фронта. Это азбука и в этом не приходится сомневаться. Поэтому маршалы Жуков и Конев постараются сделать все, чтобы во время вашего наступления, ни у британцев, ни у американцев не было второстепенных направлений — заверил Рокоссовского Антонов.

— Черчилль и Александер уверены, что наш наступательный порыв полностью выдохся и у них, есть время для передышки, — вступил в разговор Сталин. — В целом их рассуждения верны. Ради достижения поставленных целей, мы полностью задействовали танковые соединения, как вашего фронта, так и танковые соединения 3-го Белорусского фронта. Убыль их такова, что оставшимися силами, вам будет трудновато осуществить новое наступление, в обозначенные Ставкой сроки. Однако у нас есть ещё один козырь, способный доставить немало хлопот нашим бывшим союзникам. Для успешного разгрома войск противника и скорейшего выхода к Рейну, Ставка решила передать в ваше распоряжение 25-ю, особую танковую дивизию, в состав которой входят тяжелые танки ИС-3. Это мощное оружие мы намеривались использовать во время штурма Берлина, однако не уложились в сроки. Теперь вот решили с его помощью попытаться взять Брюссель.

Сталин усмехнулся, и чуть заметно двинув рукой, предлагая Антонову продолжить доклад. Генерал моментально понял вождя, и его указка вновь пришла в движение.

— В настоящий момент дивизия находится под Бремена и ждет сигнала к выступлению. Начало нашего наступление назначено на 22 июля, 4.30 утра по московскому времени. Место нанесения главного удара район Лингена. По данным разведки, англичане по-прежнему считают, что в случаи наступления в Саксонии, мы будем пытаться захватить Ганновер и Оснабрюк. Поэтому, главные свои силы, они сосредоточили по линии Ганновер — Оснабрюк — Мюнстер.

Подобное положение войск противника, благоприятствует прорыву его фронта и выходу наших ударных соединений на оперативный простор, в течение первых двух суток. Только в этом случае у англичан не будет возможности нанесения контрудара, и они будут вынуждены начать отвод свои войска из Нижней Саксонии. Скорее всего, противник будет отступать к Рейну, чтобы опираясь на эту водную преграду, а также расположенные там свои материальные базы, попытаться остановить наше наступление.

— Не слишком ли смелый прогноз, товарищ Антонов? Строить свои расчеты только на том, что из-за угрозы окружения Александер даст приказ на отход, на мой взгляд довольно рискованно. Могу сказать со всей ответственностью, что англичане хорошие солдаты и всегда будут бороться до конца.

— Никто не принижает боевых качеств британцев, товарищ Рокоссовский. Да они хорошо дерутся, но большей частью в позиционных сражениях. Готовясь к сражениям с ними, Генштаб самым тщательным образом проанализировал тактику британцев и пришел к следующим выводам. Все наступательные операции, начиная с 1943 года, английские войска вели главным образом на второстепенных направлениях. Во всех сражениях в Италии и Франции, они находились на подхвате у американцев, позволяя делать им всю основную работу. Единственный раз, когда англичане, осенью сорок четвертого попытались наступать самостоятельно, все закончилось провалом. После этого, англичане действовали со строгой оглядкой на американцев. Если наши танки смогут вырваться на оперативный простор в первые двое суток, у англичан не будет выбора. Американцы не успеют прийти им на помощь, даже если решаться на открытую военную борьбу с нами.

Уверенно зажав в руке указку, Антонов замолчал, давая возможность Рокоссовскому высказать новые сомнения, но их не последовало. «Генерал Кинжал» предпочел не вступать в полемику, а выслушать все доводы докладчика.

— Что касается обороны, то и здесь у англичан не все в порядке. Анализ боевых действий за две недели июля, показал, что в действиях британского генералитета присутствуют те же ошибки, что были у них прежде. Они хорошо дерутся в условиях хорошо налаженной обороны, но совершенно не способны быстро противодействовать в случаи её прорыва танковыми клиньями. Как летом сорокового года во Франции, так и летом сорок второго года в Ливии, англичане предпочитают отступить вглубь территории, не пытаясь нанести контрудар под основание прорыва. Согласно показаниям пленных, в английских частях появилась танкобоязнь, которой подвержены как простые солдаты, так и офицеры.

— Просто чудеса! — воскликнул Рокоссовский, — знал бы фельдмаршал Хейг в кого превратятся его славные герои Марны и Соммы, он сошел бы с ума.

— Зря иронизируете, Константин Константинович. Причина подобного состояния британской армии, заключается в том, что англичане полностью попали под влияние американцев, и слепо следуют их стратегии, так называемой «доктрине Дуэ». В ней, главная роль в борьбе с противником отведена авиации, а танки и пехота на второстепенных ролях.

Воюя с японцами, американцами всеми силами стараются доказать правоту своего выбора, ради которого они потратили миллионы долларов. Чтобы добиться подавляющего превосходства над противником во всех видах боевых самолетов, американцы пристегнули к решению этой проблемы и англичан. И если за два года войны, благодаря своему промышленному потенциалу американцы могут вести «доктрину Дуэ» почти самостоятельно, то англичане, как выявили последние бои, оказались несостоятельны к подобным действиям. И этой слабостью противника нужно воспользоваться как можно быстрее.

— Пока им на помощь не пришли американцы и не применили против нас свой доктрину, в виде «коверного налета». Судя по всему, что я услышал, подобное «радостное» событие для наших армий не за горами. Скажите, Алексей Иннокентьевич, как можно эффективно противостоять этой самой доктрине? Что конкретно могут посоветовать нам ваши специалисты? — спросил Рокоссовский.

— Обобщая те сведения, что поступают к нам с востока и из Европы, наши аналитики считают единственным противоядием, против этой напасти, стремительный прорыв фронта и наступление по тылам врага. Если вы сможете сделать это, то союзники не смогут использовать свою авиацию в полную силу. «Доктрина Дуэ» можно эффективно действовать, опираясь на стабильный фронт и крепкие тылы, в виде регулярного снабжения.

— Как я понимаю, всё то, что вы сказали — это чисто теоретические предположения, чью верность или ошибочность мне предстоит узнать на деле. Так сказать, отделить зерна от плевел. Хорошее дело — в голосе Рокоссовского проскользнули нотки плохо скрытого сарказма, и Сталин поспешил прийти на помощь Антонову, обиженно дернувшего головой.

— Я прекрасно понимаю вас, товарищ Рокоссовский. Вы привыкли оперировать точными цифрами и понятиями, а сухими теоретическими выкладками, без четкого и ясного ответа на многие вопросы. Задача действительно сложная, но кому как не вам, нашему советскому Багратиону, под силу её решить. Товарищ Антонов хорошо обрисовал нам все изъяны английской армии, но при всем при этом её нужно ещё разбить. Разбить окончательно, бесповоротно. Разбить так, чтобы раздробленные её части уже никогда не склеились воедино и больше не стояли у нас на пути к миру и победе. Или вы считаете, что генерал Эйзенхауэр для вас более серьезный и опасный противник чем фельдмаршал Александер?

Вопрос был задан прямо, открыто, со всеми вытекающими из него последствиями и требовал ясного и точного ответа.

— Долг солдата, обязывает меня защищать мир и спокойствие моей Родины до последней капли крови. Я выполню его, можете не сомневаться, товарищ Сталин. А все мои сомнения вызваны только одним. Стремлением как можно больше сохранить жизни своих солдат, при его выполнении.

— Огромное спасибо за эти слова, Константин Константинович. Берегите солдат, они так много вынесли на своих плечах ради нашей великой победы, — Сталин с чувством пожал Рокоссовскому руку. — А мы в свою очередь окажем вам любую помощь в вашем тяжелом труде. Любую, какая только будет возможна, по первому вашему требованию.

Так закончилось это вечерне совещание, результатом которого стало новое советское наступление, потрясшее и ошеломившее бывших союзников. После «бега к дельте Эльбы», марша по Саксонии и яростной борьбы за побережье, англичане с чистой совестью посчитали, что наступательный потенциал русского медведя иссяк, но они жестоко ошибались.

Военный потенциал трех фронтов, соединенный по воле Сталина в одно единое целое, продолжал изумлять тех, кто ещё вчера были боевыми союзниками. Начав свой стремительный бег в начале июля, фронт Рокоссовского, за короткое время пробил зияющую брешь в построениях англичан и их сателлитов. Подобно огромной сжатой до отказа пружине, он стремительно пролетел по северной Германии и сохранив силу, нанес по врагу свой последний сокрушительный удар.

Рано утром 22 июля 1945 года, советские войска Северо — Германского фронта, под командованием маршала Рокоссовского, перешли в решительное наступление. Подошедшие со стороны моря танковые и моторизованные соединения фронта, мощным тараном обрушились на позиции британских войск в районе города Лингена.

Этот день, для сэра Уинстона, стал днем самого сильного разочарования с момента начала операции «Клипер». Твердо уверенный, что сумел разгадать сталинский стратегический план по захвату морского побережья, он направил все силы на удержание Голландии. Её морские порты были объявлены «английскими Фермопилами», за которые империя намеривалась биться до победного конца. Началось усиленное возведение оборонительных сооружений, минирование дорог и прилегающих полей на самых танкоопасных направлениях.

Особое внимание было уделено дамбам и мостам, которых в Голландии было огромное количество. Все они были взяты под усиленную охрану и за короткий период были приготовлены к взрыву. Произвести его, охрана могла как по приказу командования, так и самостоятельно, под угрозой захвата охраняемого объекта. Был издан специальный приказ, давший высокую оценку действий Зейсс-Инкварта по защите Голландии, с призывом действовать в сложившихся обстоятельствах не хуже, а даже лучше вчерашнего противника.

Находившимся в Голландии солдатам непрерывно вдалбливали, что уничтожение дамбы — верный способ остановить наступление русских и навязать им позиционную войну.

— Мы принудим этих азиатов к миру. Мы заставим их сесть за стол переговоров — с пеной у рта уверяли простых солдат агитаторы, специально посланные премьером в войска. Закатив глаза, они повторяли эти слова как мантру, скромно замалчивая, что именно того же, вот уже вторую неделю подряд, добивался от английских дипломатов в Стокгольме Вышинский. Советский спецпосланник всеми доступными ему методами, пытался сдвинуть процесс переговоров с мертвой точки.

Из-за объявленных Черчиллем новых Фермопил, англичане не уделил должного внимания Лингену, посчитав его второстепенным театром военных действий. Маленький приграничный городок Нижней Саксонии, на картах британского Генштаба был всего лишь точкой максимального продвижения советских войск на запад, после которого они начали исполнять свою главную задачу, захват побережья Северного моря.

Противостоящие в этом месте войскам Рокоссовского английские соединения, успели создать настоящую оборону лишь на главных дорогах, ведущих на юг. Возле них были отрыты в полный профиль окопы, натянуто проволочное заграждение, установлены минные поля, развернуты противотанковые батареи. На дорогах второстепенного направления, были созданы усиленные блокпосты с огневыми точками, призванные если не задержать, то предупредить о появлении противника.

Без серьезного прикрытия остались лишь проселочные грунтовые дороги, которые контролировали разъезды мотоциклистов. На их перекрытие у англичан не хватало сил и средств, да к тому же высокое командование считало, что русские не рискнуть двинуть свои танки по хлябким саксонским дорогам.

Так считали генералы штаба фельдмаршала Александера, так считал сам фельдмаршал и с этим мнением был согласен Черчилль, однако они жестоко заблуждались. Для танков 25-й гвардейской дивизии проселочные дороги Нижней Саксонии не были непреодолимыми преградами. Ничуть не смущаясь коварного хлюпанья под своими гусеницами, могучие красавцы ИС-3 дружно прошли так, где им было указано приказом маршала Рокоссовского. Лично проверив состояние дорог направления главного удара, комфронта дал свое согласие на танковый прорыв в этом месте.

Но перед тем как грозно взревели моторы могучих детищ Танкограда, в воздух поднялась авиация. Ранее, её основная задача была расчистка дороги наступающим войскам фронта и прикрытие их от самолетов противника. Теперь же первыми в воздух поднялась бомбардировочная авиация, для нанесения удара по аэродромам неприятеля.

Отказ Ставки от игры «в полруки», был обусловлен не только ослаблением ударной пружины Северо-Германского фронта, или как его скромно именовали в официальных документах штабисты — направления. Получив не двусмысленное предупреждение от Трумэна, Сталин не исключал возможности открытого, широкомасштабного столкновения с американцами. И в этом случаи, ему нужно было раз и навсегда снять со своих рук английскую гирю. Было необходимо обратить британцев в тотальное бегство, как это сделали немцы в сороковом году.

Главные цели авиаудара советских соколов были британские аэродромы под Мюнстером и Оснабрюке. У англичан был ещё аэродромы под Ганновером но, не желая разбивать силу удара, Рокоссовский отказался от их бомбежки.

Все аэродромы врага были вскрыты в результате двухдневной авиаразведке, произведенной необычным способом. Имея полную свободу рук, маршал приказал летчикам в качестве разведчика использовать трофейные немецкие Ф-189, хорошо известные всей Красной Армии как ненавистная «рама».

Как высокие летные чины не упирались против этой идеи Рокоссовского, говоря, что недостойно победителям пользоваться оружием побежденных, маршал был неумолим.

— Все это глупости и предрассудки. Для полного и скорейшего разгрома противника мне нужно постоянное наблюдение за ним, а для этого, «рама» самый лучший вариант. Ни истребители, ни наш верный У-2, не подходят для воплощения задачи поставленной перед нами Ставкой и лично Верховным Главнокомандующим — Рокоссовский специально упомянул Верховного, после чего возражения со стороны летчиков прекратились.

Все хорошо помнили недавний случай, когда прибывший в Бремен генерал-полковник Катуков, высказал маршалу свое несогласие с планом боевых действий. Поначалу Рокоссовский пытался доказать новому командующему 4-й танковой армии свою правоту, но от этого, танкист становился все упрямее и несговорчивее. Тогда командующий фронтом подошел к аппарату ВЧ и положив руку на телефон, объявил, что вынужден будет просить Ставку о замене генерала Катукова. Сказано это было столь уверенно, что никто из присутствующих на совещании генералов, ни на секунду не усомнился в словах комфронта.

По прошествию нескольких дней, Катуков был вынужден признать правоту слов маршала, как вскоре признали её и летчики. «Рама» никогда не была использована на Западном фронте и её появление в воздухе, сильно сбило с толку англичан. Ещё большей неразберихи, добавили немецкие кресты на крыльях медленно летящего самолета. Большинство из постов наблюдения посчитало Ф-189 немецким связным, летящего с севера от адмирала Деница.

Вторичное появление «рамы» над аэродромами вызвало у англичан законную настороженность, однако каких-либо активных действий с их стороны, так и не последовало. Между штабами начались энергичные переговоры по поводу повторного появления над аэродромами самолетов с немецкими крестами. Ясности это не принесло, но родился приказ, сбивать всякие неопознанные объекты, не отвечающие на запросы с земли.

Получив свободу действий, британские зенитчики и истребители перехватчики, с нетерпением ждали нового визита нежданных гостей, но он не состоялся. Вместо них, рано утром, над аэродромами появились советские бомбардировщики.

За время конфликта, англичане привыкли, что русская авиация придерживается исключительно оборонительной тактики и жестоко поплатились за это. В результате утреннего налета на британских аэродромах было уничтожено 62 самолета и ещё 28 машин различные получили повреждения.

Главной целью русских, были тяжелые бомбардировщики «Галифакс», «Ланкастер» и «Летающие крепости В-17» состоящие на вооружение у англичан. Сорок восемь огромных машин было сожжено на летном поле и двадцать один самолет, был разбит.

Нельзя сказать, что стратегической авиации английского королевства был нанесен смертельный удар. Она мужественно перелистнула эту черную страницу своей истории, и уняв кровь из разбитого носа, продолжила свою стоическую борьбу с коварными азиатами. RAF ещё была способна ответить ударом на удар, но только, не в ближайшие два дня. Вслед за утренним налетом, британские аэродромы подверглись ещё нескольким воздушным атакам советской авиации, в результате чего сильно пострадали их взлетные полосы.

Бомбардировщики и штурмовики, под прикрытием истребителей, яростно атаковали врага, стремясь разрушить и уничтожить все, до чего они только могли дотянуться. В этот день, английские зенитки познакомились с легендарными советскими «илами» и были вынуждены признать правдивость прозвища данного им немцами. Невзирая на плотный зенитный огонь, «черная смерть» упрямо атаковала зенитные установки.

Два штурмовика было сбито в результате прямого попадания снаряда в кабину пилота. Многие из машин получили различные повреждения, причем некоторые из них имели по несколько попаданий. Огонь зенитных установок был страшен но, ни один из экипажей не покинул поле боя, не выполнив задания или не расстреляв свой боекомплект.

Все силы фронта были брошены на нейтрализацию авиации противника, в результате чего, идущие в атаку танки, впервые остались без воздушного прикрытия. Больше того, Рокоссовский решил отказаться от ставшей привычной перед началом наступления артподготовки. Риск был огромен, но маршал сознательно пошел на него, намериваясь разгромить врага за счет внезапности.

Впрочем, говорить о том, что идущие в наступление танки были лишены поддержки, было нельзя. Перед началом атаки, в воздух были подняты все имеющиеся в наличие у фронта «рамы». Повиснув в воздухе, они самым тщательным образом рассматривали дороги, по которым предстояло наступать особой танковой дивизии.

Любое пехотное скопление врага, его засады, противотанковые батареи или просто препятствие на пути танковых колонн, тут же летчиками замечалось и передавалось специальному офицеру связи, следовавшему вместе с танкистами. Таким образом, советские танкисты были прекрасно осведомлены о намерениях и замыслах противника и действовали наверняка.

Первое боевое крещение танков дивизии состоялось вблизи небольшой деревушки Хельстен. Пройдя совершенно неохраняемыми лесными дорогами, танкисты приблизились к речной переправе, вблизи которой расположилась противотанковая батарея с тремя танками в придачу. Этого было вполне достаточно, чтобы сорвать или серьезно затруднить переправу советских танков, если бы не «воздушные глаза».

По укрытым в кустарнике, по обеим сторонам дороги пушкам, ударили приданные дивизии самоходки. Благодаря точной наводке, они за считанные минуты уничтожили орудия англичан или выбили их прислугу. Когда же один из танков решил наказать обидчиков и отправился на тот берег реки, то его ждал неприятный сюрприз.

Решив срезать дорогу, он проехал через высокую изгородь кустарника и оказался один на один с краснозвездным «исом», застывшим в ожидании приказа к атаке. Никто из противников не ожидал появления другого и потому ни у одного из них не было преимущества на выстрел. Первым, выстрелили английский танк. Его наводчик чуть раньше успел навести на противника орудие и дать залп. Бравый «Кромвель» громко выплюнул во врага смертоносным снарядом, но боевое счастье отвернулось от него. Торопясь упредить русских, Джон Смит чуть-чуть не докрутил наводку орудия в результате чего, снаряд только скользнул по броне советского танка и ушел в сторону.

Наводчик «иса» имел большую практику и боевой опыт. Его выстрел был точен и выпущенный с расстояния в сто метров снаряд, пробил лобовую броню «Кромвеля». Мощный взрыв сотряс бронированную махину и ни один из членов экипажа не сумел выбраться из неё. Огненная гиена в один миг поглотила славных британских парней, отдавших свои жизни по прихоти своего кровожадного премьера.

Неожиданная дуэль двух танков, стало своеобразным сигналом для гвардейцев. Грозно ревя могучими моторами, они устремились в атаку на мост. При этом они применили тактический прием. Пока три танка двигались к переправе, ведя по противнику огонь на ходу, два танка, выехали на дорогу и открыли прицельный огонь.

Стоявшие по ту сторону реки «Челленджер» и «Комета» оказались перед трудной задачей, по какой из целей вести огонь. Двукратное превосходства противника, а также огонь самоходок довершивших разгром артиллерии, сильно затрудняло принятие правильного решения.

Развязка в этом бою, наступила очень быстро. Один из двух стоявших «исов» попал в лоб «Комете» убил водителя и вызвал пожар. Пока экипаж боролся с огнем, в танк попало ещё два снаряда, повредило орудие, и он стал совершенно непригоден для ведения боя. Командир и наводчик покинули машину, но не успели пробежать и нескольких шагов. Пущенный из САУ снаряд нещадно посек беглецов осколками.

Гибель командирской «Кометы» развеяло все сомнения у оставшегося в живых экипажа «Челленджера». Не имея возможности к дальнейшему сопротивлению, англичане живо ретировались, оставив на произвол судьбы остатки противотанковых батарей и взвод солдат прикрытия.

Отступая с поля боя, англичане получили прощальный подарок. Осколок разорвавшегося вблизи танка снаряда, пробил топливный бак. К счастью для англичан пожар не возник, но вскоре им пришлось бросить поврежденную машину.

Потери советских танкистов от этого боя составило две машины. Но если у одного танка была перебита гусеница и после короткого ремонта, он продолжил движение, то у второго «иса» полетела коробка передач, и он выбыл из строя надолго.

После этого удачного дебюта, ведомая «рамами», танковая колонна приблизилась к городку Эмсброну, где их ждало более серьезная встреча. В городке находились части 1-й польской танковой дивизии генерала Мачека, в составе танкового батальона, двух гаубичных батарей, двух противотанковых батарей и двух батальонов пехоты. Все подступы, включая две дороги, ведущие в Эмсброн, были минированы, а в каждом взводе, находился боец вооруженный противотанковым ружьем. Польско-британский орешек был довольно крепок, но бойцы 25-й гвардейской дивизии сумели расколоть его с наименьшими для себя потерями.

Зная примерное расположение сил противника, советские танкисты повторили уже опробованный прием, с небольшими изменениями. Первыми, как и в бою у Хельстен, в дело вступили самоходки. Невидимые для врага, они точно ударили по противотанковой батарее прикрывавшей восточные подступы к городку. Благодаря укрытиям из мешков с песком, батарея продержалась гораздо дольше своих товарищей у лесной переправы. Баррикада хорошо закрывала орудийные расчеты от осколков, но против прямого попадания снаряда была бессильна.

Судьба батареи была предрешена, но и поляки сумели преподнести русским свой сюрприз. Две гаубичные батареи были укрыты маскировочной сеткой и потому, они оказались недоступными взору наблюдателей. Их присутствие выдали вспышки орудийных залпов, которые было невозможно замаскировать. Завязалась ожесточенная дуэль, в которой поляки оказались в неравном положении. Они стреляли по противнику, не видя его, ориентируясь по данным звуковых батарей, тогда как русские имели всевидящие глаза. Кроме этого, попав под огонь русские самоходки, могли сменить свою дислокацию, тогда как польские пушки находились на одном месте.

Командующий гарнизоном Эмсброна подполковник Хмара, с ужасом наблюдал, как от огня невидимого противника сначала погибла противотанковая батарея, а затем из строя стали выбывать гаубицы. Чтобы полностью не лишиться артиллерии, Хмара решил уничтожить зловредную батарею русских. Эту почетную миссию, он возложил на роту «Шерманов» под командованием майора Комаровского.

Сказано-сделано и вот, по узкой тропе в минных полях, польские танки устремились на врага. Шестнадцать бронированных машин грозная сила против любой батареи, пусть даже с пехотным или иным прикрытием. Их мощная 76 мм пушка позволяла на равных драться с любым средним танком мира, включая знамениты русский Т-34. А отличный мотор давал «Шерманам» неплохой шанс в борьбе с «Тиграми» и «Пантерами» за скорости и маневренности. Одним словом, молодцам майора Комаровского был по плечу любой противник. Ведь не зря борта их танков украшает эмблема гусарского крылатого шлема.

Быстро и слаженно мчались машины к темному лесу, за которым расположились вражеские артиллеристы. «Марш, марш вперед» зазывно пели моторы танков майора Комаровского, и словно откликаясь на их призыв, из соснового леса появилась пятерка краснозвездных «исов» капитана Золотарева. Медленно выкатив на опушку, они дружно дали залп, четко и ясно обозначив врагу свое присутствие.

Стрельба с дальней дистанции, как правило, не приносит результатов, но едва только разрывы снарядов преградили дорогу польским «Шерманам» майор Комаровский приказал остановить танки. Высунувшись из люка командирской машины, он стал лихорадочно рассматривать в бинокль окрестности в поисках новых танков противника, но ничего не обнаружил. Только пять краснозвездных танков, методично вели огонь по наступающим на них «Шерманам» и тогда, у пана майора родился план.

Тяжелые танки русских могли поражать машины противника с расстояния около двух километров, тогда как «Шерманы» могли пробить их броню с шестисот метров. Атака силою в шестнадцать машин не давала твердой гарантии на победу. Но вот удар тридцати двух танков уничтожал пятерку противника при любом раскладе. Кто-нибудь из них уж точно выйдет на дистанцию в шестьсот метров и поразит борт или лоб противника.

К тому же, пана майора съедало страстное желание поквитаться с «большевистскими хамами», что сейчас творят страшное насилие и произвол на берегах священной для любого поляка Вислы. Все эти чувства и доводы, изложенные Комаровским по радио, нашли полную поддержку и понимание со стороны пан подполковника. Не прошло и пяти минут, как ещё одна рота «Центурионов» двинулась по узкому фарватеру минного поля, на помогу своим товарищам.

— Хороший москаль, мертвый москаль. Так ускорим им встречу с нашим создателем — обратился к своим подопечным пан Заремба и все шестнадцать экипажей дружно поддержали его. У каждого из сидящих в танке поляков были свои счеты с москалями. У кого кровные, у кого сугубо экономические. А те, у которых их не было, были готовы драться с русскими по убеждению, за реализацию светлой мечты коменданта Пилсудского — «Речь Посполита, от моря до моря».

Все сулило и предвещало полякам в грядущем бою безусловную удачу. Единственное, что смущало Комаровского, это то, как располагались советские танки. Уж слишком далеко друг от друга они находились. Что-то нехорошее виделось в этом пану майору, но ему некогда было рассуждать и додумывать. «Марш, марш вперед» играло его сердце и ему вторили могучие американские моторы.

До противника оставалось чуть больше полторы тысячи метров, когда лес неожиданно разразился мощным залпом, затем другим, третьим. Десятки огромных машин стали выскальзывать из его темных просторов и проскочив мимо стоявших танков, устремились к «Шерманам».

Со смертной тоской, наблюдал майор Комаровский за этой бронированной лавиной, что заступила путь его крылатым гусарам, и отчетливо понимал, что 22 июля, не его счастливый день. Мечта о сведении счетов откладывалась в дальний-дальний ящик. Нужно было отступать, и чем быстрее, тем лучше. Однако у русских были совершенно иные планы и главным аргументом в этом споре, были 122 мм орудия.

Нет ничего страшнее, чем наблюдать, как вражеский огонь выбивает из идущего в атаку строя твоих боевых товарищей, а ты не в силах ничего изменить. Яростно посылая на головы врагов всевозможные проклятья, ты пытаешься выжать из мотора все что можно, стремясь как можно скорее достичь заветного рубежа атаки, но с каждой пройденной минутой понимаешь, что все напрасно. И у тебя остается только два варианта, либо с честью пасть в бою, либо повернуть назад и если повезет, спасти свою жизнь.

Только восемь из тридцати двух танков смогли удачно разминуться с грозными «исами» и избежать попадания в борта снарядов. Все остальные, включая командирский танк майора Комаровского, были сожжены и разбиты на подступах к Эмсброну.

Полностью занятые спасением от разящего огня русских самоходок, поляки с ужасом заметили своих бегущих танкистов. Спасаясь от преследования врагов, они спешили поскорее проскочить минное поле и укрыться за каменными постройками городка.

Горько и жалостливо было смотреть на тех, кто совсем недавно отправлялся в бой, со страстным желанием уничтожить «большевистских хамов». Уйдя по шерсть, они вернулись стриженными, но на этом, их злоключения не закончились. Только двум танкам удалось благополучно пройти минное поле. Третью машину вынесло за вешки, она повредила себе гусеницу и прочно закупорила спасительный для беглецов фарватер.

Пять оставшихся машин, либо погибли на собственных минах, от страха решив сыграть со смертью в рулетку. Либо были уничтожены русскими «исами» в попытке отойти к северной окраине городка, где был ещё один проход в минных полях. При этом была одна особенность, хорошо характеризующая воинство генерала Андерсена. Ни одна из польских машин не встретила приближение противника лицом к лицу, как подобает настоящим воинам. Все танки были уничтожены попаданием снарядов в бок или корму.

Тем временем в самом Эмсборне дела обстояли неважно. Подавляюще большинство гаубиц было уничтожено, вместе со своей прислугой. Корректируемые зависшей над городом «рамой», русские самоходки били точно в цель, не оставляя противнику ни единого шанса. Всего от их огня уцелело только два орудия, да и то, одно было опрокинуто набок, а второе было нещадно посечено осколками.

От полного уничтожения польскую артиллерию спасло то, что у русских самоходок подошел к концу боекомплект. Но и это было ещё не все. У собравшей массу всевозможных проклятий «рамы» заканчивалось горючее. Необходимо было возвращаться и перед тем как покинуть поле боя, она послала полякам прощальный подарок.

Снизившись над городом, самолет обрушил из своего чрева град кумулятивных бомб, на стоявшие на площади танки. Точность бомбометания была невысокой, но для стоявших плотным строем машин, было вполне достаточно. В результате удара с воздуха из строя было выведено сразу три машины, что отнюдь не укрепило дух польских воинов, в эти трудные для гарнизона минуты.

Охрипнув от криков в телефонную трубку, требуя от начальства немедленно прислать истребители, для защиты Эмсброна, пан подполковник с ужасом ждал той минуты, когда танковая громада русских начнет штурмовать городок, но этого не случилось. Подобно хищному зверю, краснозвездные танки неторопливо протекли мимо до смерти напуганного городка, изредка стреляя по не в меру ретивым его защитникам.

Полностью лишив противника возможности атаковать, оставив два взвода для временной блокировки вражеского гарнизона, дивизия двинулась на юг, к городку Райне. Там по данным воздушной разведки находились около двух батальонов танков из дивизии генерала Мачека. Командовал ими полковник Жмирский, и его главной задачей было не допустить прорыва русских в Вестфалию.

Хотя эти батальоны состояли в основном из «Челленджеров» и «Комет», при правильном использовании, они могли серьезно осложнить жизнь любому противнику. Вся беда поляков заключалась в том, что у полковника Жмирского был прекрасный послужной список, но очень мало боевого опыта. Он был у его заместителя, майора Кнопека, но между двумя командирами не было взаимности и согласия.

Полковник прибыл в дивизию в конце 1944 года, когда после понесенных потерь в Голландии, в армии генерала Андерсена была острая нехватка командного состава. Просидев всю войну в Лондоне, в штабе генерала Сикорского, пан полковник с большой неохотой отправился в действующую армию, но по прошествию времени освоился. Благодаря точному исполнению полученных сверху приказов, получил от Андерса сначала благодарность, а затем был представлен к ордену, за умелое руководство блокадой немецких войск в Голландии.

Успешное продвижение дивизии во втором эшелоне во время наступлении на Бремен, окончательно убедило Жмирского, что он состоявшийся боевой командир, который больше не нуждается в советах своего опекуна Кнопека. Как это часто бывает в жизни, поверивший в свои силы пан полковник заподозрил пана майора в стремлении занять его место и объявил тому войну не на жизнь, а на смерть. Поэтому, когда началось русское наступление, пан полковник принимал решение исходя не из логики и здравого смысла, а вопреки тому, что говорил Кнопек.

Так получив приказ генерала Мачека оказать помощь подполковнику Хмаре, он тут же направил в Эмсброн две роты танков, без проведения какого-либо уточнения боевой обстановки. Напрасно майор Кнопек убеждал Жмирского выслать сначала разведроту и только потом отправить в бой танки.

— Нашим солдатам, засевшим в Эмсборне важна каждая минута, каждая секунда, а вы предлагаете украсть у них целый час! Скольких своих людей мы недосчитаемся за этот час?! Конечно, сидеть и ждать прихода врага лучше и спокойнее, чем оказать помощь нуждающимся в ней. Очень может быть, что так делают немцы, итальянцы, венгры. Возможно бельгийцы, французы и русские, но только не поляки! Мне стыдно за вас, господин майор! А что касается разведки, пусть капитан Марусяк возьмет взвод мотоциклистов, я не против!

Так говорил полковник Жмирский, отправляя своих танкистов в бой, который завершился их полным разгромом под Зальценбергом. Идущие на помощь гарнизону Эмсброна, польские танкисты наткнулись на танковую засаду 25-й особой дивизии.

Готовя натиск к берегам Рейна, маршал Рокоссовский стремился создать своей главной ударной силе все условия для удачного наступления. Поэтому, он выделил танкистам генерала Ермолаева не один, а целых два воздушных разведчика. И пока один из них ещё кружил над Эмсброном, другой уже летел на смену ему. Он то и доложил танкистам о вражеской колонне, идущей к городу.

Командир танкового авангарда капитана Головчанского за плечами было два года войны и сообщение летчиков не застало его врасплох. Быстро сориентировавшись на местности, он устроил засаду по всем правилам военного искусства. Дав польским орлам приблизиться, танкисты Головчанского принялись расстреливать неприятеля с двух сторон.

Впервые столкнувшись с подобным методом ведения войны, поляки сильно растерялись. Прекратив движение из-за возникшей пробки на дороге, польские танкисты никак не могли понять, откуда ведется по ним этот убийственный огонь, а когда поняли, было уже поздно. Шесть танков, включая танк капитана Марусяка, были разбиты и подожжены. Управление отрядом было нарушено.

Каждый из командиров принимал решение самостоятельно, что в итоге самым пагубным образом сказалось на судьбе отряда. Те, кто решился в одиночку атаковать позиции неприятеля, стали легкой добычей «исов». Те же, кто отказался от атаки и вступил в перестрелку с противником, укрывшись в кювете, попали под фланговый огонь русских танков, подоспевших на помощь авангарду. Наведенные вездесущим оком «рамы», танкисты майора Жихарева совершили обходной маневр и сходу ударили во фланг полякам.

Исходом боя, стали четырнадцать подбитых и сожженных машин с крылатым гусаром на броне. Когда же на помощь, теперь уже своим танкистам, к Зальценбергу подошел танковый батальон во главе с майором Кнопеком, он столкнулся с главными силами 25-й гвардейской дивизии.

В возникшем противостоянии двух сил, главным аргументом в пользу победы стала 122 мм пушка «исов». Как бы ни был опытен и искусен в танковом бою пан Кнопек, но могучие стволы советских «исов» в пух и прах раскатали его батальон. Испуганные немецкие бюргеры, в панике разбежались по подвалам своих домов. Оставив двери приоткрытыми, они со страх слушали грохот снарядных разрывов, не смея даже в полглаза посмотреть на сражение, развернувшееся у стен их городка.

Всего сорок две минуты продлился бой, после которого, танки особой дивизии устремились к Райне, где уже не было пана полковника. Трусы хорошо чувствуют приближение опасности, и полковник Жмирский не был исключением. Едва только из переговоров по радио стало прорисовываться общая картина, как пан полковник решил покинуть Райне. Оставив на подступах к городу взвод танков поручика Сбыха, он двинул свои танки на Мюнстер, полагая, что в обороне города им найдется место.

Был уже вечер, когда краснозвездные «исы» вступили в Райне. Путь к этому заштатному вестфальскому городишке был нелегок и непрост. По дороге к нему, дивизия понесла потери, но это было уже неважно. Оборона врага была полностью взломана и теперь, уже ничто не могло помешать советским танкистам дойти до берегов Рейна. Теперь, главное было вовремя получать топливо, пополнять боезапасы и иметь надежное прикрытие над головой. Все остальное было не столь существенным.

Глава XVI. Явление экзекутора и наш ответ Чемберлену

Президент Трумэн вновь пребывал в плохом настроении. Мало того, что из-за событий в Германии, он никак не мог сосредоточиться на главном для себя вопросе — сокрушении Японии. Ведя в течение месяца незримый бой с советским вождем, обитатель Овального кабинета пропустил внезапный выпад Сталина и получил болезненный апперкот.

Злость и обида от постигшей неудачи, ещё больше усиливалась в душе президента от того, что в противостоянии со Сталиным, открылась его политическая неопытность и незрелость. С советским вождем было мало, важно надувать щеки и пугать противника, грозно стуча по крышке письменного стола. Здесь нужно было думать, просчитывать возможные варианты развития событий, хитро лавировать, а не диктовать свою волю, вальяжно развалившись в кресле. Это была Большая игра, в которой новичок Трумэн, стремительно «терял лицо» и для этого были свои основания.

Сначала, в угоду охватившего его чувства мести, он позволил Сталину разгромить англичан на севере Германии и занять Гамбург. Скулеж и стенания разбитого в пух и прах Черчилля, были для президента райской музыкой, которую хотелось слушать и слушать. Правда, строптивый госсекретарь не позволил долго этим заниматься, открыто напоминая о союзническом долге перед Англией. Тут бы господину президенту и заступиться за обмаравшегося союзника, сказать свое веское слово и одернуть разошедшегося Сталина, но этого не случилось.

Стоявший за левым плечом президента дьявол, умело заиграл на своем рожке и Трумэна понесло. Господин президент, решил показать господам советчикам мастер класс большой политики, в своем исполнении. Посчитав, что русские исчерпали свой наступательный потенциал, он решил дать им возможность, как можно крепче увязнуть в затяжных позиционных боях в Нижней Саксонии. Зная по линии разведки, что Сталин стремиться как можно быстрее начать восстановление разрушенного войной хозяйства, Трумэн считал, что рано или поздно, он обратиться к американскому президенту за помощью, в установлении мира между двумя странами.

Подобная возможность стать третейским судьей в споре двух союзников, очень радовала Трумэна. Ведь тогда, Советская Россия становилась зависимой от Америки. Признавая над собой силу вердикта американского президента, она из равноправного партнера превращалась в зависимое от Штатов государство. Этого никак не мог добиться от Сталина Черчилль, этого не смог сделать Рузвельт, когда Россия переживала тяжелые времена. За это стоило побороться и потому, Трумэн отказал в помощи Черчиллю, оставив его один на один с Советами.

Задумка была действительно прекрасной. 10:1 было к тому, что все будет так, как задумал президент, но коварный азиат переиграл простодушного выходца из Миссури. Вопреки всем выкладкам и схемам, советские войска нанесли новый сокрушительный удар и заняли половину английской оккупационной зоны. Кроме того, русские весьма чувствительно пощипали американские интересы в центре Германии, начав жестко выдавливать их войска из Тюрингии.

В эти дни, Трумэн испытал то же самое, что и Гитлер, когда генералы докладывали ему о новых неудачах вермахта на Восточном фронте. Тяжесть недовольства президента, на себе ощутило его близкое окружение, секретари и некоторые предметы президентского кабинета. Лондон немедленно разразился новым потоком истошных криков об оказании незамедлительной помощи союзнику, а кредиторы Черчилля с Уолл-Стрит усилили свое давление на Трумэна.

Все требовали от президента энергичных действий, и он их произвел, но только в своей манере. Получив долгожданный результат от ученых, Гарри посчитал, что самый лучший выход из создавшегося положения — пригрозить зарвавшемуся дяде Джо ядерной дубинкой.

Любой из здравомыслящих политиков мира, по твердому убеждению Трумэна, должен был немедленно внять прозвучавшей из Вашингтона угрозе и постараться как можно быстрее исправить допущенную оплошность. Так думал властитель Белого дома и ему поддакивал хор генералов из комитета Объединенных штабов. Согласно их заверениям, Сталин полностью исчерпал военный потенциал своих сил на севере Германии и в ближайшее время наступать не мог. Для подготовки нового наступления требовалось время, а именно это и хотели получить изрядно потрепанные англичане.

Трумэн очень надеялся, что он внятно и четко объяснил советскому лидеру положение дел, однако несносный азиат оказался тупым и самонадеянным человеком. Он полностью проигнорировал предупреждение со стороны «самой великой державы всех времен и народов» и нанес американскому президенту подлый апперкот, в виде нового наступления в Нижней Саксонии. Оборона британцев в очередной раз затрещала, и вместе с ней затрещал авторитет самого Трумэна. Необходимо было немедленно спасти свое лицо и Гарри, засучил рукава.

Вначале, он позвонил Эйзенхауэру и попросил генерала дать оценку состояния британских войск. Айк не стал скрывать правду.

— Положение английских войск близко к критическому, мистер президент. Если мы не вмешаемся в ближайшие сорок восемь часов, то дело может закончиться весьма скверно. Настала пора принимать решение — вынес свой вердикт, командующий американскими войсками в Европе и в Овальном кабинете наступила тишина.

При всей своей нелюбви к русским, на открытый военный конфликт со Сталиным президент Трумэн не был готов. Одно дело добивать с переломанным хребтом фашистского зверя и совсем другое дело, драться с соперником находящимся на подъеме. И драться приходилось в тот момент, когда лучшие силы Америки находились на другом конце света, сражаясь с заклятым врагом.

— Чем мы можем помочь фельдмаршалу Александеру? Начать наступление против русских? Если да, то где, когда, какими силами? И какие при этом наши шансы на успех? Мне не нужно наступление только ради наступления — президент буквально забросал вопросами собеседника и теперь настал черед подумать Эйзенхауэру. Генерал ничуть не хуже Трумэна знал весь расклад боевых сил и не спешил пройти точку невозврата.

— К сожалению, господин президент, наши сухопутные войска в настоящий момент не готовы нанести по русским удар, который бы смог существенно изменить положение на фронте. В лучшем случаи мы только приостановим наступление Рокоссовского, но не заставим их отступить. Для этого у нас недостаточно сил в Европе.

— И что же вы предлагаете? Что конкретно!? — взвился Трумэн, не в силах перенести утверждение, что американская армия не первая армия мира.

— Я считаю, что против русских следует бросить нашу стратегическую авиацию вместе со всеми другими самолетами, включая авиацию англичан. Пусть разнесут в щепки все их прифронтовые коммуникации. Поглядим, как будут успешно воевать их танкисты без горючего и снарядов, а пехота без провианта и подкреплений. За неделю непрерывных налетов, наши славные парни превратят весь тыл советов в выжженную пустыню. Только после этого мы двинем против них наши танки и пушки, и сможем отодвинуть русских так далеко, как нам надо — уверенно заявил Айк и его слова упали на самую благодатную почву. Трумэн и сам считал точно также, но трижды попав впросак, он хотел получить поддержку своих мыслей от Эйзенхауэра. Что поделать, обжегся на молоке, дуешь на воду.

— Отличная мысль, генерал. Посмотрим, насколько крепче окажется спина Сталина в сравнении со спиной Гитлера. Ставлю доллар против цента, что у русских не найдется эффективного средства от нашего воздушного Левиафана — пошутил Трумэн, и генерал с ним согласился. Тысячи бомбардировщиков, которыми располагало объединенное командование, могло серьезно осложнить жизнь советским войскам. При правильном применении.

Получив добро с самого верха, в штабе Эйзенхауэра разгорелся энергичный спор о цели первого удара. Молодые горячие головы предлагали произвести фирменную «ковровую бомбежку» по советским войскам, вступившим в пределы Вестфалии, но это предложение было незамедлительно отклонено более опытными «стариками».

— Это все ровно, палить из пушки по воробьям. Так мы сможем уничтожить только часть русских войск, одержим лишь тактический успех, тогда как от нас требуют стратегического удара, — осаживал молодых торопыг генерал Джойс, энергично тыча пальцем в карту. — Мое мнение, нужно наносить удар по переправам. Либо на Эльбе у Гамбурга, либо на Везере у Бремена. Это самые слабые места в снабжении русских и их нужно прервать в первую очередь.

— Наносить удар следует по Ольденбургу. Там по данным разведки расположен штаб маршала Рокоссовского. Его уничтожение нарушит руководство войсками и задержит наступление русских минимум как на неделю. Это гораздо более эффективное действие, чем ваши удары по переправам, генерал Джойс — вступал в общий спор генерал Морган, воинственно потрясая пачкой листов с последней разведсводкой.

— Пусть по Ольденбургу или переправам наносят удар англичане. Наступление Рокоссовского это их головная боль, пусть они с ней и возятся. Наша задача устрашить русских и заодно поквитаться с ними за неудачи в Саксонии и Тюрингии. Поэтому самым разумным будет удар по одному из крупных городов находящихся под их контролем. Конкретно в качестве цели предлагается Лейпциг. Если отдавать русским отошедшие им немецкие города, то только основательно разрушенные — высказал свою мысль бригадный генерал Тойберт, входивший в близкий круг Айка.

— Это предложение было бы уместно, если бы русские наступали бы в Саксонии и через Гарц пытались бы прорваться к Рейну. Однако они рвутся на запад через Вестфалию, и значит, именно здесь следует нанести по ним первый удар — не сдавался Морган.

— Вы слишком рьяно рветесь сделать за англичан их работу и полностью забываете о наших собственных интересах. Мы должны в первую очередь осадить русских здесь, в центральной Германии, отбить у них всякую охоту к любому наступлению и только потом заняться спасением английского сектора обороны. И прекратите размахивать своими бумагами. У меня есть свои бумаги, согласно которым, маршал Конев готовит против нас свое наступление — Тойберт властно хлопнул по лежавшей перед ним папке.

— У вас данные полученные всего лишь путем воздушной разведки, которым можно верить с большой оговоркой. Тогда как мои сообщения исходят от опытных агентов и разведчиков, специально заброшенных англичанами в русский тыл. Их значимость гораздо выше ваших.

— Я полностью доверяю моим летчикам! — вскипел Тойберт, но Морган был крепким орешком.

— Сколько времени могли наблюдать за одним местом на земле ваши летчики? Две, две с половиной минуты. В лучшем случае, могли вернуться и посмотреть повторно. Это пять минут, не больше! Тогда как наши разведчики, имеют возможность часами изучать нужный им объект. И согласно их утверждению, в замке Фалькейнштат под Ольденбургом, ставка Рокоссовского — генерал с видом победителя бросил на стол свои листки.

— Вот пусть англичане этим и занимаются, а мы займемся нейтрализацией угрозы исходящей от войск маршала Конева! Это куда важнее для нас, чем утирать слюни Черчиллю и убирать за ним дерьмо!

— Хватит! — прервал генеральский диспут Айк — Нам нужно решить важный стратегический вопрос, а вы занимаетесь банальным перетягиванием одеяла. Давайте заниматься делом.

Эйзенхауэр окинул гневным взглядом собравшихся военных, и они послушно замолчали как нашкодившие дети.

— Если позволите, сэр, я хотел бы озвучить мнение генерала Брэдли — подал голос, молчавший все это время полковник Нэвис. Из-за сложной обстановки в Саксонии и Тюрингии, Омар Брэдли не смог прибыть на совещание лично и прислал полковника вместо себя.

— Говорите Нэвис, мы вас внимательно слушаем — разрешил Айк.

— Генерал Брэдли также считает, что русским следует преподать урок, путем разрушения с воздуха одного из знаковых для Германии городов, как это предлагает генерал Тойберт. Однако вместо удара по Лейпцигу, он предлагает бомбить недавно занятую русскими столицу Тюрингии — Веймар. Его тотальное разрушение этого города, продемонстрирует русским и всем кто им симпатизирует силу и мощь американской армии.

— Лейпциг тоже знаковый город — начал было Тойберт, но Айк властно махнул на него рукой и генерал мгновенно завял.

— Для массированного разрушения такого большого города как Лейпциг, потребуется слишком много бомбардировщиков. Для их сведения в один единый кулак потребуется время, а преподать урок русским нужно в ближайшие 24 часа. Выбрав в качестве главной цели удара Веймар, мы сэкономим не только время, но и количество задействованных в налете самолетов. И следовательно сможем нанести ещё один бомбовый удар по уже прозвучавшим здесь целям. Кроме того, как показал наш опыт налетов на Гамбург, Кельн и Дрезден, одного удара для массового разрушения больших городов, как правило, не хватает. Тогда как Веймар можно уничтожить одним ударом.

— Вы так уверенно это говорите полковник, как будто сам господь Бог дал вам твердую гарантию, на уничтожение Веймара, — скептически хмыкнул генерал Морган, — в жизни всегда бывают всякие неприятные случайности.

— Полностью с вами согласен, господин генерал. На войне многое зависит от каприза его величества Случая, — согласился с Морганом Нэвис, — однако в этот раз он полностью на нашей стороне. В Веймаре нет зенитных установок, ни немецких, ни русских. Немецкие вывели мы, а русские ещё не успели их установить. Так, что на сегодняшний день, город практически беззащитен от удара с неба. Что же касается русской авиации, то она целиком занята прикрытием своих, наступающих на запад войск. К тому же, согласно последним данным разведки, русские летчики ещё не успели перебазироваться со своих прежних аэродромов. И если успеют вмешаться в операцию, то только в её финальной части.

Тойберту очень хотелось возразить, задать этому конопатому выскочке Нэвису пару каверзных вопроса, но взглянув на Айка не стал этого делать. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять, генерал принял своё решение.

— Хорошо, полковник. Вы, вместе с генералом Брэдли меня убедили. Цель нашего главного удара — Веймар, — властно изрек генерал, — теперь давайте определимся с выбором других целей.

И вновь началось перетягивание каната генералами на свою сторону. При этом каждый из них бился с удвоенной силой, в тайне надеясь, что предложенная им идея, по своему исполнению затмит бомбежку Веймар. Рубка была отчаянная, но мудрый Айк, сумел быстро отделить зерна от плевел. В итоге, было решено позволить англичанам самим разбираться с ставкой маршала Рокоссовского, а свой второй удар нанести по русским переправам под Гамбургом.

Решение было принято, утверждено генералом Эйзенхауэром и скреплено большой черной печатью. Огромная армейская машина принялась проворно набирать свои обороты. Невидимый маятник стал безжалостно отсчитывать время, оставшееся до часа «Ч». Казалось, что все решено и предусмотрено, но его величество Случай, все же смог смачно щелкнуть американцев по носу.

Все заключалось в том, что второй лейтенант Пол Ламберт, что вел протокол этого собрания, имел любовницу немку. В Нюрнберге, куда перенес свою походную ставку Айк, было много представительниц женского пола, готовых за маргарин и консервы доставить маленькую радость воину завоевателю.

Этот бизнес к этому времени в Баварии, как впрочем, и по всей Германии, был уже хорошо отлажен и изрядно истомившемуся от скуки мистеру Ламберту, была предложена симпатичная, без вредных привычек и дурных наклонностей фрау Марта. За неё поручился мастер-сержант Барлоу, поставивший господам офицерам не одну даму приятную во всех отношениях.

После недолгого экзамена, второй лейтенант убедился в правоте рекомендации Барлоу и между прагматичным янки и расчетливой немкой, возник временный союз. Обе стороны были довольны заключенной сделкой. Фрау Марта хорошо снимала житейскую усталость, а мистер Ламберт не был сильным жадиной и очень часто дополнительно премировал свою партнершу роскошным ужином.

Все было хорошо, но в этот день случился конфуз. Несколько увлекшись во время «огневого контакта», офицер рассказал фрау Марте о налете на Веймар, совершенно не подозревая, что в нем проживает её многочисленная родня.

Услышанное откровение потрясло немку до глубины души. С большим трудом дождавшись ухода американца, она со всех ног бросилась к ближайшему телефону. Междугородняя связь между оккупационными зона все ещё свободно функционировала, и фрау Марте удалось дозвониться до обреченного на уничтожение Веймара.

Когда Мартин Бом узнал об угрожающей городу опасности, он без малейшего раздумья бросился сначала к бургомистру, а затем вдвоем с ним отправились к военному коменданту Веймара. Обоих немцев сильно трясло от страха, что полковник Кулагин не захочет их слушать посредине ночи и прикажет прийти утром или, что ещё хуже, велит их наказать. Подобные случаи очень часто бывали, когда в городе хозяйничали американцы, но на этот раз, опасения немцев оказались напрасными.

Военный комендант Веймара был советским офицером и был готов слушать каждого, кто обратился к нему за помощью. К тому же, Кулагин видел руины Дрездена и потому сразу поверил в правдивость слов ночных визитеров.

В распоряжении коменданта была всего лишь одна неполная ночь, но он много успел сделать. Когда американская армада бомбардировщиков приблизилась к Веймару, столица Тюрингии была большей частью пуста. Выведя из города войска, полковник Кулагин занялся эвакуацией мирного населения. В пригнанные грузовики, русские солдаты в спешном порядке грузили немецких стариков, женщин и детей. Грузили как своих, без криков, понуканий, оскорблений и немцы с радостью повиновались им, ибо понимали, что их спасают от неминуемой смерти.

Занимаясь спасением жителей Веймара, полковник Кулагин не забыл и о военной стороне дела. О готовящемся на город налете были предупреждены летчики, а также было переброшено несколько зенитных батарей. Они не могли заставить огромное число самолетов противника отказаться от бомбежки, но нанести определенный урон агрессору было им под силу.

Собранные в один кулак, они прекрасно понимали, что подвергаются смертельной угрозе и уцелеть удастся не каждому. Смерть отчетливо смотрела в глаза тех, кому предстояло защищать не свой, а чужой город но, ни один из зенитчиков не покинул свои батареи. Сдвинув на лоб тяжелые каски, они хмуро смотрели в летнее небо, ожидая появления незваных гостей.

Американцы бомбили Веймар двумя колоннами. Первыми, в сопровождении истребителей, к городу приблизились «митчелы» и «бостоны». Поднятые в небо с ближайших аэродромов, они как бы составляли парадную свиту «летающим крепостям», взлетевшим с более дальних и отдаленных аэродромов американской армии.

На войне всегда надо ожидать, что в самый ответственный момент, что-то пойдет не так. Тяжелая война с немцами, прочно и надежно вбила эту аксиому в головы советским солдатам, летчикам, танкистам. Что касается американцев, то эти «дети кукурузы», плохо усваивали преподанные им войной уроки. Получив твердое заверение о том, что в Веймаре нет зениток, они уверенно шли на малой высоте, опасаясь только одного — внезапного появления советских истребителей.

О «красной опасности», что отчаянно лезет на рожон, среди американских летчиков было много разговоров. О русских пилотах было известно, что они крепкие ребята, любят подраться и если дядя Джо поставил перед ними задачу, они постараются выполнить её любой ценой.

Последний пункт достоинств нового противника, особенно беспокоил янки. Нет, славные дети заокеанской демократии нисколько не боялись встречи с краснозвездными самолетами. Потомки покорителей дикого Запада были совсем не прочь померяться силами с «хватившими лишку» коммунистами. Всегда полезно указать разгулявшемуся соседу его место, а заодно продемонстрировать крепость своего забора. Настоящий янки готов к этому в любой момент дня и ночи, но одно дело иметь отношение с подобным себе человеком и совсем другое, когда напротив тебя стоит немного сумасшедший фанатик. Такие совершенно не признают правила «демократических джентльменов» и предпочитают действовать по своему усмотрению.

Так оказавшись один против семерых самолетов противника, русский летчик не попытается как можно скорее покинуть поле боя, спасая свою драгоценную жизнь, а вопреки логике и разуму обязательно ввяжется в бой. Его, конечно, наверняка собьют, но при этом будет обязательно потеряно или повреждена одна, две машины. Или получив в бою повреждение, русский летчик вместо того, чтобы выпрыгнуть с парашютом, попытается направить свой горящий самолет на любой вражеский объект.

— Фанатики — горестно вздыхали мистеры Норманны и Гордоны, слушая эти отвратительные истории. — Коммуняки — презрительно цедили всякие Саммерсы и Тревионы, тщательно ведущие учет своих боевых вылетов. Никто из них внешне никак не выказывал страха перед противником, но в глубине души, на самом её донышке уже колыхался темный туман дрожи и боязни от скорой встречи с неправильными русскими.

Для того, чтобы избавить передовые бомберы от нежелательной встречи с вражескими самолетами, их плотно прикрывал эскорт истребителей. Возможное появление противника ожидали в воздухе, а он неожиданно пришел с другой стороны.

Плотный зенитный огонь с земли, от которого сразу загорелось несколько самолетов, застал янки врасплох. Подобно маленькому ребенку, что внезапно наступил на колючего ежа и больно укололся, наткнувшись на зенитки, американцы запаниковали. Вместо того, чтобы перестроиться и попытаться атаковать русские зенитные батареи, они поспешили покинуть ставшее столь опасным воздушное пространство над Веймаром.

В одно мгновение атакующий строй был сломлен. Ни о каком прицельном бомбометании не было и речи. Каждый из бомберов спешил побыстрее освободиться от своего тяжелого бремени и уйти в сторону.

Было несколько машин, чьи экипажи пытались придерживаться первоначального плана и атаковать, указанные командованием районы города. Но были и те, кто первыми покинул поле боя и высыпал свой груз на лесные верхушки Харферта. И таких разумных трусов, было в разы больше, славных смельчаков.

Огонь зенитных батарей защищавших Веймар, был довольно эффективен. Более десяти машин было сбито или повреждено в этом бою, и чуть меньше получили своё от встречи с советскими истребителями, подоспевших на помощь к своим.

От ответного огня бомбардировщиков противника и его охранения, серьезно пострадало лишь одно орудие, полностью лишившись своего расчета. Вначале, упавшая рядом с зениткой бомба, выбила весь её немногочисленный расчет, а затем повторный взрыв опрокинул орудие навзничь, нанеся ему серьезные повреждения.

Охваченные радостью от одержанной победы, с неким упоением смертельной схватки, советские артиллеристы ждали приближение главных сил противника, «летающих крепостей». Это были гораздо опасный и опытный враг, тем более знающий о присутствии в Веймаре зениток.

Командовавший «крепостями» полковник Пульман, был опытным пилотом. Узнав о «русском колючем еже», он не отказался от атаки города. Приказав пилотом занять верхние «этажи атаки», Колин Пульман уверенной рукой вел свою воздушную эскадру к заданной цели.

Подполковнику уже не впервые приходилось осуществлять фирменную «ковровую бомбежку». Он ничуть не хуже русских, умел точно выполнять полученный приказ, независимо от того кем он подписан, Айком, Трумэном или даже Хэмфри Богартом. Приказ есть приказ.

Удар стратегических бомбардировщиков страшная вещь. Сердце просто выпрыгивает из груди от страха, при виде той огромной гудящей стены, что закрыв половину неба, неотвратимо наползает на тебя. Величественный вид крылатой армады, где каждый самолет был набит тремя тоннами отборной взрывчатки, завораживал и парализовал любого наблюдателя, который её увидел. А свист и завывание стремительно падающих на землю бомб, буквально вдавливал несчастного человека в землю, безжалостно размазывая по ней, его душу и людскую сущность.

Все это просто ужасно, но у советских зенитчиков, за плечами которых были долгие годы войны, были стальные нервы. Позабыв обо всем, они смело вступили в бой с превосходящим их врагом. Не обращая внимание на бомбовый ливень, что обрушился на жилые кварталы Веймара, они стреляли и стреляли по звездно-полосатым бомберам, стремясь сбить их как можно больше, прежде чем эта смертоносная стена дойдет и до них.

Бомбометание с больших высот всегда страдает большой погрешностью разлета бомб, но этот факт нисколько не мешал американцам сносить городские улицы одну за другой. Строй огромных стокилограммовых бомб, в считанные минуты обращал в прах дома и строения оказавшихся у них на пути. От чудовищных ударов дома буквально складывались гармошкой или обрушивали на проезжую часть свои величественные фасады, объятые огнем.

Садом и Гаморра пришли в старинную столицу Тюрингии. Безжалостно беря с немцев дань, за погибшую в огне Гернику, за уничтоженную Варшаву, разрушенные до основания Минск, Киев, Сталинград, Ковентри. Огненный молох был готов пожрать весь город, но на его пути встали советские артиллеристы. Своим метким огнем они сорвали кровожадные планы американской военщины, создав крайне некомфортные условия для «небожителей полковника Пульмана.

Из всех расчетов зенитных батарей в живых осталось только три человека. Израненные и усталые, они были обнаружены возле своих орудий полковником Кулагиным, прибывшим в Веймар сразу после налета противника. С трудом найдя живых героев артиллеристов, он вручил каждому из них по ордену Боевого Красного Знамени, совершенно не зная, что во время налета на Веймар, противник потерял 17 «летающих крепостей» и ещё 46 самолетов получили серьезные повреждения. Но и это ещё было не все. Поднятые по тревоге истребители, сбили ещё восьмерых Б-17 и четырем бомбардировщикам нанесли серьезные повреждения.

Гораздо меньше потерь понесла американская эскадрилья совершившая налет на переправу через Эльбу в районе Гамбурга. Посты ВНОС с большим опозданием предупредили гарнизон Гамбурга о грозящей ему опасности. Истребители были поздно подняты на перехват эскадрильи подполковника Миллера, но благодаря находчивости и смекалки советских солдат, стратегически важные переправы удалось отстоять.

Все дело заключалось в том, что охранявшие мосты речные катера применили простой, но довольно эффективный способ защиты. Советские моряки, практически перед самым носом у врага, поставили мощную дымовую завесу, которая прочно скрыла от взора врага часть мостов и паромные переправы, наведенные саперами.

Наткнувшись на плотную пелену дыма, американские летчики оказались перед трудной дилеммой, что делать. Большая часть из них, не испытывая большого угрызения совести, просто высыпала свой смертоносный груз в «белое молоко», не сильно заботясь о результате. Приказ был выполнен, удар нанесен, а какие достигнуты результаты их не сильно волновали. Теперь, главное было благополучно добраться до аэродрома.

Те же, кто болел душой за полученное дело, направили свои машины к мосту кайзера Вильгельма. Находясь в стороне от главных переправ через Эльбу, он оказался единственным мостом, оставшимся без дымовой защиты.

Прикрывавшие мост зенитки, заставили «крепости» подполковника Миллера занять верхние эшелоны и оттуда произвести бомбометание. Дивные грязно-серые грибы разрывов выросли на просторах красавицы Эльбы. В хаотическом порядке, заметались они по поверхности реки, намериваясь достать мост кайзера Вильгельма.

Видимость была хорошая, и она позволила Эйри Миллеру оценить работу своих подопечных. В результате массированного удара было серьезно повреждено два пролета, этого железнодорожного моста. Один из них рухнул своим концом в воду, другой был частично разрушен. Это было зафиксировано фотокамерой и позволило подполковнику доложить высокому начальству о частичном выполнении боевого задания.

Вся комичность данной ситуации, заключалась в том, что с января 1945 года, мост кайзера Вильгельма был выведен из эксплуатации и законсервирован на ремонт. Об этом факте прекрасно знали англичане, которые впрочем, не решились добавить свою ложку дегтя в бочку меда янки. От этого шага, их удержала не любовь и уважение к своему боевому союзнику. Просто при разборе налета Миллера, англичане озаботила одна мысль. А вдруг эти странные русские, вопреки всякой логике ввели в эксплуатацию этот мост, и тогда поднимать на смех успехи старшего брата, было чреватым для детей коварного Альбиона. Тем более, что их налет на ставку Рокоссовского оказался безрезультатным. Стремительным ударом королевской авиации, замок был полностью снесен с лица земли, но вот только советского Багратиона, в нем не оказалось. Кипучая натура командующего не позволяла ему сидеть на одном месте, в то время когда шли решающие бои.

Все помыслы Константина Константиновича были направлены на скорейший разгром врага, который пока ещё оставался сильным и опасным. Готовя наступление к рейнским берегам, маршал не забывал и о «северном котле», в котором находились серьезные силы противника. Командование запертыми в Шлезвиге войсками было поручено генерал-лейтенанту Макферсону, в ведение которого были переданы англо-германские части, находящиеся на территории Дании и Норвегии.

Укрывшись за Кильским каналом, англичанин спешно готовился нанести удар в спину советским войскам, сумевшим далеко продвинуться на запад. При всем своем трагизме положения, сыны Джона Булля имели хорошие возможности не только спутать карты любимцу Сталина, но и вообще, отрезать часть войск Северо-Германского фронта от основных сил.

Эту опасность «генерал Кинжал» чувствовал каждый раз, когда подходил к карте боевых действий.

— Пока мы не срубим угол в районе Люнебурга или не отбросим противника к Фленсбургу, мы ежедневно рискуем получить удар в спину. Генерал Макферсон ещё не готов нанести удар, но с каждым днем становиться все ближе и ближе к этому — сказал Рокоссовский на заседании штаба фронта, давая оценку сложившейся обстановки.

— Да, товарищ маршал, положение сложное, — соглашался с ним начштаба, — может сделать нам Макферсон козу. Будем надеяться, что танкисты генерала Катукова прорвут фронт противника и заставят англичан начать отвод своих войск к Рейну.

— Предлагаете отдать инициативу врагу, Александр Николаевич? В нашем положении это непозволительная роскошь. Надо заставить противника играть по нашим правилам — не согласился с Боголюбовым маршал. — Скажите, где бы вы начали переправу через канал, если бы наступали на Фленсбург?

— Главный удар бы наносил в районе Киля. Здесь не только удобнее всего его форсировать, но и всегда можно получить огневую поддержку со стороны моря. А отвлекающий удар, произвел бы в районе Рендсбурга. Там отступающие англичане не полностью разрушили мост. Согласно данным разведки через него можно перебросить пехоту, артиллерию и мотоциклетные соединения.

— Вот и генерал Макферсон считает, что мы будем наступать не через Брюнсбюттель и Хайде, а через Киль и Рендсбург. Ведь это далеко от ставки Деница, да к тому же болотистая почва этих земель затруднит использование танков и самоходок.

— Все верно товарищ маршал. А откуда у вас такие сведения? Разведка «языка» добыла? — осторожно спросил генерал.

— Нет, «языка» пока нет, но и без него можно сделать нужные выводы. Согласно данным воздушной разведки и радиоперехвату, ясно, что все свои боеспособные соединения, Макферсон как раз и держит в указанных вами местах. А вот оборона Дитмаршена, поручена войскам фельдмаршала Шернера, вернее сказать их остаткам. И мы должны создать у противника иллюзию в правильности его выводов.

— А где же вы, собираетесь наступать, товарищ маршал? Через Рендсбург? Киль? Или Брюнсбюттель? — Боголюбов уже приноровился к характеру Рокоссовского и давно понял, что раз он заговорил о наступлении, то уже имеет план действий.

— В Рендсбурге самое широкое место канала, да и согласно данным разведки нас там ждет, очень горячий прием. У Брюнсбюттеля расстояние через канал меньше, но вот только со стороны моря мы можем сильно получить на шеи. Поэтому будем наносить два удара; один в районе Киля, другой в районе Хайде, с общей разницей в одни сутки. Это позволил нам смешать противнику карты и создаст благоприятные условия для нанесения третьего удара.

— Как будет ещё и третий удар?

— Будет, обязательно будет — заверил его Рокоссовский. — И поможет нам его нанести, маршал Голованов. Хватит его дальним соколам простаивать без дела.

— Фельдмаршал Александер не будет сидеть, сложа руки. Он обязательно придет на помощь Макферсону — внес свою лепту в разговор, член Военного совета фронта Субботин.

— Обязательно придет. Не может не прейти, ведь в противном случае «шлезвигский котел» превратится в «датский мешок» — согласился с ним маршал, — и судя по всему, наступать англичане будут в районе люнебургского угла.

— Не слишком ли все просто, товарищ маршал? Не идет ли недооценка противника, которая может выйти боком? А это в нынешней напряженной обстановке, крайне нежелательно — усомнился комиссар, заранее обеспечивая свои политические тылы.

— Что касается обстановки, то насколько я себя помню, то она всегда была напряженная. Что сейчас, что в сорок первом, что в гражданскую, что в империалистическую. А в отношении недооценки противника, то здесь вы сильно ошибаетесь. Англичане уже пытались нас отрезать под Бременом, не получилось. В районе Лингена идет наше генеральное наступление и идет неплохо. Здесь противнику в ближайшие дни просто нечем нас ударить, все его помыслы о обороне. Точно такое же положение на участке Эммен-Энсхеде. В принципе ударить канадцы здесь могут, но для серьезного контрудара, у генерала Тернера нет сил, да и ждем мы их там. Так, что, как не крути, остается один Люнебург.

— Но мы их там тоже ждем?

— Ждем, Никита Егорович, ещё как ждем — усмехнулся Боголюбов.

— А со Ставкой, все это согласованно? — осторожно уточнил Субботин.

— А зачем? Отражение удара противника и проведение тактической операции входит в компетенцию командования фронтом. Вот мы и согласовываем это с вами, товарищ член Военного совета. Не стоит загружать Москву излишними проблемами, их у неё и так в избытке — ответил Боголюбов, чем вызвал испуг у комиссара. Он требовательно посмотрел на комфронта, но Рокоссовский был полностью на стороне начштаба.

— Действительно, у Ставки и без нашей тактической операции дел хватает. Или вы сомневаетесь в способности войск фронта провести её? Если так, то говорите ваши сомнения, я готов их обсудить пока все это только на бумаге. Только учтите, Ставка ничего дополнительного для проведения этой операции нам не даст. Товарищ Боголюбов уже просил, да и я признаться тоже — любезно пояснил политработнику маршал.

— Ну, раз Москва в курсе, тогда к чему её действительно тревожить, — успокоил Субботин, — к тому же, если вы так все точно просчитали, в успехе операции сомневаться не приходится. Раз так, то считаю необходимым проверить подготовку войск, к отражению возможного наступления врага. Вы не возражаете товарищ маршал?

— Никак нет. Думаю хорошее слово политрука, всегда приободрит солдат перед трудным испытанием и ратному подвигу — согласился с ним Рокоссовский и комиссар отправился выполнять свой долг.

Проводив Субботина, маршал подошел к столу и обратился к начштабу.

— Давайте товарищ Боголюбов кое-что в наших планах уточним и в первую очередь относительно плавсредств.

— Давайте, товарищ маршал — со вздохом согласился генерал. Как настоящий военный, в душе он недолюбливал политических наблюдателей, которые исполняя сугубо наблюдательную функцию, получали за операции боевые ордена наравне с их создателями. — по вопросу плавсредств, следует пригласить полковника Дроздова. Он за них отвечает.

Задуманная и осуществленная маршалом Рокоссовским Шлезвигская операция, упредила наступление врага ровно на три дня. Фельдмаршал Александер, намеривался ударом из района Люнебурга, сначала отсечь советские армии от Эльбы, а затем ударом из-за канала отбросить войска фронта к Любеку.

Первыми, начали наступление советские соединения в районе Киля. Мощный артиллерийский обстрел, накрывший северного берега канала, вызвал яростный ответ со стороны британцев. Завязалась ожесточенная контрбатарейная борьба, которая с каждой пройденной минутой стремительно нарастала.

По обе стороны канала громыхала, ухала и визжала огненная смерть, безжалостной рукой собирая свою дань. Под прикрытием дымовой завесы, советские пехотинцы попытались пересечь восемьдесят метров темной воды, разделявших противоборствующие стороны.

Славным бойцам 65-й армии не в первый раз приходилось преодолевать водные преграды под огнем врага. За их плечами были такие могучие реки как Десна, Сож, Днепр, Буг, Нарев, Висла, Одер и теперь предстояло перебраться через Кильский канал.

Дополнительную трудность в форсировании последнего германского рубежа на севере, представляли бетонные берега канала, возвышавшиеся на четыре метра над водной гладью. В спокойной обстановке было трудно спуститься с одной стороны канала, переплыть его на лодке и подняться на противоположной его стороне. В условиях боя, под свист пуль и непрерывных разрывов мин и снарядов, повторить это было чертовски трудно, если не сказать невозможно.

Единственным спасением от вражеского огня с той стороны канала, была дымовая завеса. Её плотная пелена надежно скрыла советских солдат от глаз противника, не позволяя ему вести прицельный огонь.

Первые ряды десанта ещё только переправились через канал и вступили в бой с англичанами, когда на помощь обороняющимся частям прилетела авиация. Десятки истребителей и бомбардировщиков появились в небе над Килем и принялись с усердием обрабатывать по обеим сторонам канала.

К этому моменту дым полностью развеялся и английские летчики с остервенением принялись уничтожать русские плавсредства. Мощным бортовым огнем, они разносили в щепки не только плоты или лодки. Пулеметные очереди прошивали насквозь любую бочку, доску, любую связку тюков или мешков, привлекшие внимание пилотов. За считанные минуты они уничтожили все, что только могло держаться на воде и тем самым отрезали от главных сил пехотинцев, успевших пересечь канал под прикрытием завесы.

В одну минуту канал стал полностью непроходим и англичане попытались скинуть в его соленые воды советских солдат. Трем батальонам королевских стрелков противостояло, чуть больше двух рот, сумевших закрепиться на северном берегу канала.

Численное превосходство в этом бою, было полностью на стороне англичан, но вот воспользоваться им они не смогли. Пушки, минометы, танки, самоходки, даже гвардейские минометы, все это удалое воинство ударило по врагам и заставило их отступить. Обозленные неудачей, англичане решили уничтожить советских солдат при помощи артиллерии, но не тут-то было. Им на помощь свои пришли краснозвездные самолеты. Они поздно поднялись с аэродромов и появились в небе над каналом, когда переправа уже была сорвана. И словно стремясь искупить свою вину перед своими солдатами, летчики принялись громить ещё не подавленные огневые точки врага.

И вновь, завизжала, загрохотала смерть над истерзанным сражением каналом, и снова на помощь защитникам канала прилетела королевская авиация. В огромном синем небе закрутилось, засверкала огромная карусель, из которой, время от времени вываливались сбитые самолеты.

Англичане ещё дважды пытались сбросить десант генерала Батова, но оба разы неудачно. Впрочем, это нисколько не помешало Макферсону доложить Александеру и Черчиллю о своем успехе. Высадка русского десанта сорвана, плавсредства уничтожены, а что касается нескольких сот солдат противника окруженных на этом берегу канала, так не стоит беспокоиться. Район их высадки надежно блокирован и завтра, послезавтра, они будут уничтожены.

Победные вести всегда приятны. А в тот момент, когда дела на остальных участках противостояния с врагом обстоят, не очень хорошо, они приятны вдвойне. Громкий слог победной реляции в ставке Александера заглушил все, включая хмурое брюзжание Черчилля, о необходимости держать ухо востро, когда речь идет о маршале Рокоссовском. Его слова в этот момент звучали таким диссонансом, что вечно идущий в кильватере премьера Александер, был вынужден одернуть его, заявив, что у любого военного есть свои неудачи.

Вести следующего дня, как бы подтвердили правоту слов фельдмаршала, ибо он прошел под знаком артиллерийской перестрелки. Стреляли в районе Киля. Стреляли в районе Рендсбурга и Хайде, но если у Рендсбурга перестрелка была интенсивная, то на участке Хайде, огонь советских батарей был вялым, явно отвлекающим. Макферсон посчитал это отвлекающим маневром и Александер был с ним полностью согласен.

— Грегори, сбросьте этот русский десант в воду во чтобы то ни стало! Если надо перебросьте часть войск со спокойных участков обороны и замените их немцами, этого добра у нас сейчас в избытке! — приказал фельдмаршал Макферсону и тот взял его слова за основу. Подобно фельдмаршалу Паулюсу, доверившему в Сталинградской битве свои фланги румынам и итальянцам, Макферсон доверил оборону западной части канала немцам Деница.

Вся беда этой рокировки состояла в том, что немецкие соединения не имели танковых соединений и были вооружены стрелковым оружием, минометами и очень скудным количеством противотанковых орудий и гаубиц. Всего этого оказалось крайне мало, для того чтобы остановить наступление русских, которое началось утром третьего дня.

Вначале по позициям немцев ударила советская артиллерия. Била плотно, кучно, так как, не имея точных целей, она била исключительно по площадям, стремясь уничтожить все, до чего только смогла дотянуться.

На истошные призывы генерал-майора Минца об оказании срочной помощи, Макферсон приказал ему не раскисать и держаться.

— Все это только отвлекающий удар. Полчаса назад в районе Киля русские предприняли новую попытку десанта, и мы пытаемся остановить их. Держитесь, скоро у вас все кончиться — заверил англичанин собеседника и бросил трубку. У него не было времени его успокаивать. Под прикрытием миноносцев, в Кильскую бухту вошли транспорты с русским десантом на борту. Несмотря на упорное сопротивление английской обороны и атаку с воздуха, противник высадил десант и сумел серьезно потеснить британцев.

Генерал в срочном порядке стягивал к месту высадки все силы, чтобы не дать русским продвинуться вглубь британской обороны. Для исправления сложившегося положения, Макферсон добился у моряков отправки кораблей во главе с флагманом эсминцев «Кавендиш». Их пушки должны были переломить ход сражения в пользу англичан.

Бросая в бой корабли, англичане очень опасались появление советских торпедоносцев, но обстановка требовала риска. Высадив посаженный в Любеке десант, транспорта пошли за подкреплением в Киль. В случаи удачной высадки нового подкрепления, о целостности британской обороны приходилось только мечтать.

Краснозвездные миноносцы против королевских эсминцев — неравные пропорции орудийной мощи, но у советских моряков имелся один маленький, но очень громкий сюрприз. Его появление не только перевесило чашу весов в пользу советских моряков, но и нагнало большого страха на личный состав «владычицы морей».

Появление двух торпедных катеров, англичане встретили сдержанно и настороженно. Любой из этих морских коньков мог попытаться атаковать британские корабли, но результативность этой атаки оценивалось как «пятьдесят на пятьдесят». Скорострельные пушки и крупнокалиберные пулеметы эсминцев, легко могли остановить резвый ход этих скакунов, до момента их выхода на угол атаки.

Десятки глаз наблюдателей внимательно следили за советскими катерами, которые очень странно себя вели. Вместо того чтобы атаковать, они застопорили ход и повернулись носом в направлении британской эскадры. В бинокли было хорошо видно, что на носу, у катеров находились какие-то непонятные сооружения, с которых моряки спешно сбрасывали брезент.

Несколько минут, англичане тщетно пытались понять предназначение этого странного переплетения решеток и труб, пока в их сторону, густым роем не полетели ракеты. Это были экспериментальные образцы реактивных катеров, созданные по приказу Ставки.

Получив мощное реактивное оружие в лице гвардейских минометов, Сталин давно вынашивал идею перенести этот вид вооружения с суши на море. К концу войны все работы по реализации этой идеи были завершены и даже прошли успешные испытания в боевых условиях. Из-за сложностей создания, подобные изделия были штучными и применялись только по личному распоряжению Верховного.

Малая кучность выпущенных снарядов, был единственным недостатком гвардейских минометов, но в условиях ближнего морского боя, он был в значительной мере нивелирован. Низко летящие над водой ракеты имели хорошие шансы попадания по таким крупным целям как эсминцы. Даже одно попадание ракеты могло если не уничтожить корабля, то нанести ему серьезный урон.

Два из пяти британских эсминца получили по одному попаданию, после которых на кораблях возник пожар. Ещё один корабль получил целых три ракеты. Он остался на плаву, хотя и был вынужден покинуть место в строю, из-за больших разрушений.

Больше всех от реактивного обстрела пострадал «Кавендиш», шедших головным. В флагман угодило сразу пять ракет, в результате чего он лишился не только хода, но и командования. С большим трудом, идущему вторым «Корнуоллу» удалось завести на флагман трос и вывести его из боя.

После таких потерь, королевские моряки решили не испытывать судьбу и предпочли ретироваться, несмотря на энергичные протесты генерала Макферсона. Ведь неизвестно, сколько ещё было у русских подобных катеров, на одном из которых вовремя залпа возник пожар, а у второго возник крен на нос и оба они нуждались в посторонней помощи.

Уход эсминцев из Кильской бухты, позволил русским успешно завершить свое десантирование. На ту сторону канала было переброшено свыше трех батальонов пехоты, две противотанковые батареи и минометы. Все это так прочно приковало к себе внимание Макферсона, что он остался полностью глухим к крикам немцев о помощи.

— Это все попытки Рокоссовского отвлечь мое внимание от своего главного удара — уверял себя английский полководец и был не совсем прав. В районе Хайде, прославленный маршал наносил свой второй главный удар, руками генерала Осликовского.

После удара дивизиона гвардейских минометов выкаченных на прямую наводку, началось форсирование канала. На установку переправных понтонов ушло около получаса и все это время, на северной части канала стоял треск и грохот от начавшегося там пожара. Начиненные напалмом ракеты подожгли все, что только было можно, включая землю и бетон. Все трещало, плавилось, стреляло, источало удушающий дым, подавляя у защитников канала всякое желание, оказывать сопротивление.

Строя свою оборонную тактику, Макферсон твердо полагал, что в районе Хайде, русские не смогут применить против него моторизованные соединения. Любой дождь мог сделать эту часть Шлезвига полностью непроходной для советских танков и прочей колесно-гусеничной техники. Расчет британского генерала был полностью верен, но вот против кавалеристов Осликовского он оказался бессильным.

Удалые конники Николая Сергеевича, с блеском показавшие себя в Эльбинской операции не ударили в грязь лицом и Шлезвиге. Уже в первый день боев, сломав сопротивление врага, они успешно продвинулись вглубь обороны противника, и вышли на подступы к Фридрихштадту.

Напрасно Макферсон требовал от немцев остановить продвижение Осликовского. Пробитая им в обороне брешь стремительно расширялась с каждым часом, и исправить положение было невозможно. Ибо трудно сражаться с противником имея только одно стрелковое оружие на руках. В ряде мест немцы оказывали ожесточенное сопротивление советским кавалеристам, но это были единичные случаи. Большинство немецких солдат, не желало быть «пушечным мясом» англичан и никакие увещевания о реванше и спасении фатерланда уже не помогали. Немцы либо сдавались в плен, либо отступала на север, к старой границе рейха.

Оказавшись в столь сложной ситуации, Макферсон не запаниковал и удержался от соблазна начать отвод войск к ютландскому перешейку. Энергично перебрасывая соединения, он отчаянно пытался не допустить полного развала обороны и это ему пока удавалось. С открытыми флангами, с постоянной угрозой высадки русского десанта в тылу на побережье, но британские войска держались.

С целью недопущения высадки нового морского десанта русских, британцы в срочном порядке перебросили на Балтику дополнительные соединения кораблей. К берегам Шлезвига был даже отправлен крейсер с грозным именем «Ундервуд», однако все это, не спасло англичан. Пока они зорко следили за морскими подступами Ютландии, коварный враг подкрался с другой стороны.

В то время, когда славный сын Альбиона Макферсон храбро сражался с ордами азиатских большевиков, коварный враг ударил с воздуха. В ночь с 27 на 28 июля, подопечные маршала авиации Головина осуществили операцию под кодовым названием «Чемберлен», произведя высадку десанта на датской территории в районе Фленсбурга.

Вылетев из Ростока под покровом темноты, сделав изрядный крюк над морем, подойдя к цели со стороны Швеции, с первыми лучами рассвета, советские транспортники десантировали две воздушные бригады. Такого наглого и дерзкого проникновения в свой глубокий тыл, ни ожидали, ни немцы, ни англичане.

Ранние датские пастухи собравшиеся выгонять свои стада, с удивлением наблюдали как на их зеленые поля, с неба опустились люди в военной форме. Аполитичные ко всему происходящему с самого начала войны, датчане и пальцем не пошевелили, чтобы узнать о причинах появлении незваных гостей с оружием. Они только хмуро глядели на пришельцев, опасаясь, чтобы эти странные люди без знаков различия, не попытались отнять их любимых коров и коз.

Десантники под командованием полковника Георгия Сафронова хорошо справились с поставленной им задачей. Опасаясь возможной бомбежки Фленсбурга, гросс-адмирал Дениц вместе со своим правительством переехал в тихий приграничный городок Харрисле. Там, в гостинице «Мариенгоф», их и захватили советские десантники, что называется тепленькими. На часах местной радиостанции было 12:43, когда последний рейхспрезидент зачитал по радио свое обращение к германским войска о полной и безоговорочной капитуляции.

Глава XVII. По Вестфалии бузинной, по Баварии хмельной

Тихо и медленно вставал рассвет над Вестфалией, как бы опасаясь людей, затеявших смертоубийственную войну, на этих благословенных Творцом землях. Летчики, танкисты, артиллеристы и пехотинцы, сошлись между собой в яростной схватке в бузинной Вестфалии, а с недавнего времени к ним присоединились и моряки.

Это были отнюдь не морячки Деница, по воле своего гросс-адмирала оставившие родные корабли и ставшие пехотой. Не представители королевской морской пехоты, прозванные «коммандос» и чьей задачей был захват плацдарма на морском побережье противника. Головы этих моряков украшали бескозырки с красной звездой, а на воротниках матросок виднелись три белые полосы. Это были советские моряки из Днепровской военной флотилии.

Хорошо когда имеются водные каналы, а ещё лучше, когда они пересекают всю страну сверху донизу. Очень удобно для быстрой переброски в нужную тебе точку, отряда малых речных бронекатеров. Это была грозная и опасная сила, прошедшая вместе с сухопутными силами советских фронтов от Днепра до Шпрее. Двенадцать могучих бронекатеров, находились в Лингене, готовые в любую минуту выполнить особо важное задание командования.

Надежно укрытый от воздушных разведчиков маскировочными сетями, отряд катеров без потерь пережил налет английских самолетов 24 июля. Стремясь остановить наступление войск маршала Рокоссовского, британцы нанесли по Лингену мощный бомбовый удар, в надежде нанести противнику максимальный урон.

Терпя неудачи на полях сражений, англичане и американцы сделали ставку на массированные бомбардировки советских тылов. Сотни самолетов, каждый день взлетали в небо Германии, чтобы обрушить на головы советских солдат тонны отборной взрывчатки. Под прикрытием истребителей они шли бомбить города, мосты, переправы и дороги, стремясь породить хаос, который должен был остановить «орды кровожадных азиатов». Иногда им это удавалось сделать, иногда нет, но число самолетов заметно сокращалось. Некоторые из них были сбиты советскими летчиками, других уничтожили зенитчики, третьи неожиданно разбивались при посадке. Четвертые, вдруг теряли ориентацию в пространстве, садились в нейтральной Швейцарии и интернировались до конца войны.

Обе противоборствующие стороны несли потери, но держались, в ожидании, что противник не выдержит испытания первым и тогда все жертвы окажутся ненапрасны. И если американцы и англичане надеялись по помощь американской военной промышленности, то маршал Рокоссовский делал ставку на продвижение вперед, пытаясь как можно дальше отодвинуть аэродромы противника.

Именно с этой целью и был переброшен с берегов Шпрее отряд бронекатеров из хозяйства вице-адмирала Григорьева. Два дня они простояли у причалов Лингена, а затем проследовали к недавно занятому Райне, где провели одну ночь.

Все это время проводилась воздушная разведка состояния Дортмундского канала от Райне до Мюнстеру. Согласно сведениям, полученным от летчиков, англичане не придавали каналу особого значения и не установили на нем каких-либо заграждений. Единственной помехой для движения бронекатеров была полузатопленная барража вблизи города Дорнт. Её массивный корпус, преткнувшийся под углом к берегу, представлял серьезную угрозу для движения советских моряков.

Дело было в том, что в этом месте канал пересекала дорога, ведущая на Оснабрюк, и на обоих концах моста находились хорошо вооруженные посты охраны. Из-за положения баржи, катера должны были снизить ход, что делало их уязвимыми для огня противника. Проход под мостом был сопряжен с большим риском, но неожиданно появившийся туман, помог нашим морякам.

Плотный, низко стелящийся туман над каналом, не только скрывал катера от глаз врага, но и приглушал звуки работающий двигателей. Едва дождавшись, когда серое покрывало поднимется над водой и видимость станет до пяти — шести метров, отряд капитан первого ранга Неустроев, двинулся в поход.

Первыми шли три быстроходных торпедных катера. Лишившись своего грозного оружия торпед, они несли на своих бортах десант. Он должен был атаковать британский аэродром Ванзеен, находившийся неподалеку от Мюнстера.

Все последние часы перед началом операции, командиры катеров сдавали Неустроеву экзамен по знанию канала, используя данные воздушной разведки. Капитан первого ранга был строг к своим подопечным, не давая им ни малейшего послабления.

— Настоящий экзамен, у вас завтра будет смерть принимать. И я хочу, чтобы вы все сдали ей его на отлично — говорил Неустроев, и никто из моряков не был на него в обиде. Ведь командир отряда, говорил горькую правду.

Быстроходный авангард Днепровской флотилии, охрана моста самым откровенным образом прохлопала. Внезапное появление на канале катеров, вызвало сильный переполох по обе стороны моста. Слыша глухой рокот мотора, солдаты никак не могли понять, откуда идет звук. Только в самый последний момент, они смогли понять его происхождение, но было уже поздно. Три темных тени, стрелой пронеслись под мостом и тут же, пропали в тумане.

Приближение главных сил отряда, уже не застало англичан врасплох. Стремясь остановить движущиеся в тумане темные силуэты, охрана моста дружно ударила по бронекатерам из пулеметов и автоматов. Какова же была реакция англичан, когда в ответ они получили мощный орудийный залп и заливистую очередь крупнокалиберного пулемета.

Серый туман не позволял советским морякам вести прицельный огонь по врагу, но даже одного орудийного выстрела, было достаточно, чтобы посеять панику в рядах противника. Не отставали от моряков и десантники. Заметив в дымке тумана вспышки вражеских выстрелов, они без промедления открывали огонь из своих автоматов, внося свой вклад в общую победу.

В распоряжении англичан охранявших мост имелись 17-фунтовы полевые орудия. Они могли на равных тягаться с любым танком и представляли серьезную угрозу для бронекатеров. Достаточно было одного попадания в катер, чтобы вывести его из строя и сделать легкой добычей охраны моста. Но по иронии судьбы, все британские орудия находились на южном берегу канала, готовые к возможному наступлению противника на Оснабрюк с западного направления.

Появление русских моряков полностью спутало все планы британцев. Пока высокое командование пришло в себя от неожиданности и поняло, что к чему. Пока было принято нужное решение, и был отдан приказ развернуть пушки. Пока он был принят к исполнению и реализован, драгоценное время истекло, и отличный момент был упущен. Только несколько снарядов упало вблизи бортов и кормы концевого катера из отряда Неустроева.

Холодная вода вперемешку с осколками хлестко ударили по нему, но советская броня надежно прикрыла смелых моряков от смертельной угрозы. Выровняв ход после очередного разрыва, бронекатер уверенно продолжил движение к обозначенной командование цели.

Аэродром Ванзеен, не был местом дислокации стратегических бомбардировщиков. В основном на нем базировались эскадрильи британских истребителей, легких бомбардировщиков «Москито» и два звена «Тандерболтов», которые использовались командованием в качестве штурмовиков.

Все британские летчики уже имели опыт встречи с пилотами «красной машины», но ещё не знали все её сильные и слабые стороны. Каждый, кто возвращался из боя с советскими асами и мог грамотно ответить на эти важные вопросы, был для союзников на вес золота. И именно такие летчики находились в этот момент на аэродроме Ванзеен.

В этот день им предстояло прикрывать «Ланкастеры» и «Крепости», в их новом налете на советские тылы. Перед столь ответственным вылетом летчикам предстояло, как следует подкрепиться. Горячий кофе, стейки с гарнирами, омлеты и свежие булочки с джемом, уже ждали летчиков на завтрак, но вместо них, британским пилотом пришлось отведать свинцовый горох и жареные бобы. Едва только летчики пришли в столовую и начали прием пищи, по ним ударили из минометов.

Изучавшие снимки воздушной разведчики штабные работники, ошибочно приняли столовую аэродрома за командный пункт и потому, определили её советским десантникам, как одну из главных целей атаки. Высаженные с торпедных катеров десантники, скрытно приблизились к британскому аэродрому, имея у себя на вооружении батальонные минометы.

Три пятидесятикилограммовые трубы с боезапасом в шестьдесят мин каждая, первыми возвестили врагу о наступившем возмездии. Ибо нет сладостей и желанней минуты для пехотинца, чем нанести смертельный удар своему крылатому мучителю, застигнутому врасплох.

Первой, как уже было сказано, под удар минометных труб попала аэродромная столовая. Штаб любой летной части, по своей значимости, был гораздо важнее простой аэродромной столовой, но только не в тот момент, когда она доверху набита пришедшими на завтрак пилотами.

Каждый, врыв мины упавшей на столовую, наносил королевским вооруженным силам огромный, невосполнимый урон. Сраженные осколками мин, пораненные разбитым стеклом, придавленные, контуженные, королевские пилоты надолго, а многие навсегда, покидали ряды защитников империи, в самый трудный и опасный для ней момент.

К счастью для многих из пилотов, обстрел столовой продлился ровно четыре с половиной минуты. После этого, русские диверсанты перенесли огонь на выстроившиеся в ряд самолеты.

Прямых попаданий в крылатые машины было мало. Большей частью минные разрывы поражали хвосты, крылья, бензобаки или на худой конец превращали в решето их кабины и фюзеляжи, но и этого было достаточно серьезной угрозой, для стоявших крыло в крыло самолетов.

На пятой минуте обстрела аэродрома, одна из машин загорелась. Не прошло и минуты как жаркие языки пламени полностью охватили красавец «Лайтинг», угрожая перекинуться на соседние истребители. Требовалось, что-то делать, но напуганные минометным обстрелом, аэродромные службы и пальцем не пошевелили, чтобы попытаться спасти свои машины.

Единственные, кто энергично отреагировали на внезапное нападение врага, были зенитчики. С первыми разрывами мин, они быстро развернули свои пушки и принялись азартно двигать их стволами в поисках врага. Когда же все прояснилось, они без колебаний открыли огонь в сторону овраг, где расположились советские минометчики. С охотничьим азартом, зенитчики принялись изрыгать из своих могучих стволов во врага раскаленную смерть, но в этот момент, он был для них полностью неуязвим.

Стремясь остановить уничтожение самолетов, комендант аэродрома бросил на десантников две роты охраны. Завязалась ожесточенная перестрелка, но советские десантники не пропустили врага к своей артиллерии. Мужественно сражаясь и погибая, они продержались до прихода главных сил десанта.

С приходом бронекатеров, судьба аэродрома была предрешена. Мощные 76 миллиметровые орудия, довершили разгром. Ведомые засевшими на деревьях корректировщиками, они поразили сначала склады с горючим, а затем уничтожили аэродромный арсенал и зенитные расчеты.

Всего восемь истребителей смогли подняться в воздух и покинуть охваченный огнем аэродром. Все самолеты имели полный боезапас, но только двое пилотов, решили наказать коварно напавшего на них врага. Все остальные летчики, находились в состоянии сильного шока и не могли принять участие в боевых действиях. Так было указано в их рапортах, которые они подали командованию, по прибытию самолетов в Кельн.

Только двое из восьми пилотов с аэродрома Ванзеен, нашли в себе силы вступить в бой с противником, который и не считал нужным скрывать свое присутствие. «Королевские кобры» — грозное оружие, в хороших руках способное на многое, но и у него был свой лимит способностей.

В этот раз, ограничителем их способностей стали шесть зенитных пулеметов советских бронекатеров. Едва только истребители поднялись над горизонтом и стали заходить на атаку, они вступили в дело. Двое против шести скверный расклад, особенно когда тобой управляет одна слепая ярость, полностью подавившая все другие чувства и мысли. Да, атака с воздуха нанесла определенный ущерб катерам, но какой ценой. Один из истребителей рухнул на землю объятый пламенем, а другой был вынужден покинуть место боя с поврежденным крылом.

Атака на аэродром моряков Неустроева стоила отряду минимальных потерь, но впереди их ждало ещё большее и опасное дело — штурм Мюнстера. Около батальона пехоты смогли доставить советские катера к порогу столице Вестфалии, беспрепятственно продвигаясь по Дортмундскому каналу. Англичане не предполагали, что русские смогут воспользоваться каналом как средством передвижения и сосредоточив остатки своих войск в близи Эмсдетеен и Гревен. Там они собирались если не остановить, то хотя бы задержать наступление советских танкистов, но хитрый маршал Рокоссовский нашел другой путь к Мюнстеру.

Стройные шпили его городских соборов, были хорошо видны не только со стороны канала, по которому продвигался отряд катеров. Они служили прекрасным ориентиром для союзных бомбардировщиков, обрушивших на мирные германские города свое многотонное возмездие. От их ударов, весь центр города был разрушен и уничтожен до основания. От главного символа Мюнстера городской ратуши остался только один фасад, все остальные части здания были превращены в ужасные руины.

Многочисленными проемами разбитых окон, смотрел на своих горожан закопченные развалины Мюнстерского дворца. В нем находился один из старейших университетов Германии, полностью сгоревший за одну ночь. С ним перекликались величественные остатки собора святого Павла, превращенный в прах в ту же ночь, что и дворец. По странной причуде взрывной волны, всё внутренне пространство этого фундаментального здания было разрушено, но вот высокие шпили зданий, уцелели.

С чувством жалости и сожаления, смотрели на них советские войны, подплывая к пристани святого Ламберта. Пройдя долгий военный путь, увидев на нем неизмеримое количество горя и печали, они не очерствели сердцами, и вид поверженной, пусть даже чужой красоты, находил у них сочувствие.

Что могут сделать три сотни солдат для захвата большого города? Скажем прямо — очень мало. Это не те силы, перед которыми сдаются такие города как Мюнстер. Но если они захватят два главных городских моста и ударят из имеющихся у них орудий, сначала по казарме, а потом комендатуре у железнодорожного вокзала, это довольно весомый аргумент в споре за город. А если все эти удары корректировались с зависшего над городом «костыля», дело принимало совершенно иной оборот.

На войне, дурные вести расходятся гораздо быстрее добрых, несмотря на яростные уверения начальства, что все в порядке, и оно полностью контролирует положение дел. Известие о высадке в Мюнстере советского десанта, вызвали у подчиненных полковника Жмирского самые дурные предчувствия. Напрасно майоры и капитана, поручики и подпоручики кричали на своих солдат, обвиняя тех в трусости и малодушии. Уже не раз битые советскими танкистами, польские жолнежи не желали жертвовать своими жизнями, не видя достойного поведения со стороны отцов командиров.

Славная польская сцепка, основанная на любви к родине, действовала только на уровне отделения, взвода и роты. Начиная с батальона, начинались брожения и шатания, которые усиливались в геометрической прогрессии, в направлении полк-бригада-дивизия.

Ещё больше эти пагубные настроения, усилились от вида столбов дыма и пламени, возникших на аэродроме Ванзеен. Все это очень плохо влияло на душевный настрой солдат генерала Мачека. И когда танковый авангард капитана Панафидина приблизился к польским позициям, то их защитники не столько воевали, сколько думали об удачном отступлении.

Потеряв связи с британским командованием, соединения полковника Жмирского, были представлены сами себе. И потому, они с чистой душой, начали отходить за Везер к Оснабрюке, на юг к Дортмунду или на запад к Рейну. Каждый из командиров сам определял для себя пути и направление отхода, и весь вопрос состоял в том, как отступать.

Тем, у кого имели колесные средства, несказанно повезло, в отличие от тех, кто имел только две свои ноги. Они стремительно мчались по прекрасному немецкому автобану так далеко, насколько им позволяли запасы бензина или заставы полевой жандармерии. Большей частью, им не удавалось пополнить свои опустевшие бензобаки или договориться с блюстителями порядка на военной дороге и тогда, покинув свои прелестные авто, они становились простыми пешеходами.

Впрочем, наличие автомобиля, не гарантировало безопасность на военной дороге. Очень часто, отступающие части пехоты были атакованы собственной авиацией, ошибочно принимавших их за врага. В основном это были истребители, совершавшие воздушное патрулирование, того или иного квадрата. Бомбардировщики были заняты целевыми ударами и на всякую «мелочевку» не реагировали.

В тот день, когда десантники капитана первого ранга Неустроева атаковали аэродром Ванзеен, из Оснабрюке, на боевое задание вылетела группа британских бомбардировщиков «Митчеллов». Их целью был район Люнебурга, где королевские войска, отчаянно пытались прорвать советскую оборону. Собранные здесь со всего фронта противотанковые батареи, успешно отражали атаки англичан одну за другой. Попытка британцев устранить эту проблему при помощи контрбатарейной борьбы удачи не принесла и тогда, командующий войсками «люденбургского выступа» генерал Артур Гордон, потребовал применить «ковровую бомбежку».

Для этого дела, командующим королевскими ВВС было выделено пятьдесят восемь бомбардировщиков, под командованием полковника Берда. Своим фирменным ударом, «Митчеллы» должны были пробить серьезную брешь в советской обороне и дать возможность танковой дивизии генерала Гордона, захлопнуть «гамбургскую» ловушку.

Под сильным прикрытием истребителей, В-25 должны были перемолоть в пух и прах все противотанковые батареи русских, вместе с прикрывающими их зенитками. Пятьдесят восемь первоклассных бомберов — это был очень сильный кулак, но к огромному сожалению фельдмаршала Александера, он наткнулся на крепкий русский щит. И дело тут было не в зенитном прикрытии, развернутом в этом месте по приказу маршала. В этот день, в воздух поднялась особая эскадрилья, под командованием майора Амет-Хана Султана.

Её особенность заключалась не только в том, что она состояла из одних только асов советского воздушного флота. Необычными были машины, на которых летчики приняли свое боевое крещение. Это были легендарные немецкие «Ме-262» оснащенные турбореактивными двигателями.

Две машины достались советским войскам в качестве боевых трофеев в Праге и ещё семь самолетов, были обнаружены в разобранном состоянии на железнодорожных платформах, под Пенемюнде. По личному распоряжению Верховного, была создана специальная группа летчиков по изучению столь необычных трофеев. Постижение чужого оружия всегда долгий и кропотливый процесс. Обычно на него уходят месяцы и годы, но для советских людей не было ничего невозможного. Особенно если они асы и получили приказ Родины, в лице Верховного Главнокомандующего.

В ходе ознакомления и тренировочных полетов, одна машина была разбита при посадке и не подлежала восстановлению. Ещё двум другим требовался серьезный ремонт, провести который на данный момент, за короткий срок было невозможно. Такова была плата за познание, но зато все остальные самолеты были готовы к участию в боевых действиях.

Свой первый вылет по перехвату вражеских бомбардировщиков, особая эскадрилья совершила вместе с группой истребителей «Ла-7». Командир эскадрильи Амет-Хан Султан, был полностью уверен в том, что он и его товарищи полностью овладели премудростями реактивного трофея, однако присутствие в первом бою боевых товарищей, давало им дополнительные силы и уверенности.

Следуя своей привычной тактики, советские летчики не стали отвлекаться на истребители прикрытия, а обрушились на главную цель атаки — британские бомбардировщики. Стремительно набрав высоту, «меки» как их прозвали между собой летчики», первыми сверху атаковали «Митчеллы», летевших «коробочкой», излюбленным построением союзников.

Темно-зелеными молниями пролетели они мимо самолетов противника, не сбив при этом ни одной машины. Огромная скорость «мека» была одновременно и его козырем и его недостатком. Сидевший за штурвалом реактивного истребителя летчик, должен был обладать большим искусством, попасть в цель, за кротчайший отрезок времени.

Летчики осваивавшие «меков» знали об этом недостатке, много тренировались в стрельбе, но так и не смогли поразить цель с первого захода. Даже командир, с его феноменальными летными способностями, не смог открыть свой счет, в этой необъявленной войне.

Атака «Ла-7» была более результативной. Несколько машин получили повреждения, а один бомбардировщик задымил подбитым мотором и был вынужден оставить строй. Надрывно гудя моторами, он с каждой секундой все больше и больше отставал от спасительной «коробочки» и вскоре стал добычей «яков», ведущих бой с «Лайтингами» прикрытия.

Присутствие «яков» и «лавочкиных», позволили эскадрильи Амет-Хана развернуться без потерь и вновь атаковать врага. В этот раз, заходя на цель, командир решил опробовать трофейные неуправляемые снаряды, доставшиеся советской стороне вместе с самолетами. Столкнувшись с плохой результативностью стрельбы из-за избытка скорости, немцы решили сделать ставку на малые ракеты и по словам пленных пилотов, добились неплохих результатов.

Амет-Хан решил на деле проверить правдивость слов пленных. Темно-зеленые машины вновь приблизились к строю бомберов и улучшив момент, дали залп реактивными снарядами. Выпущенные скопом, по плотному строю самолетов, неуправляемые ракеты дали положительный результат. Было поражено целых три «Митчелла», которые подобно огненным метеорам, устремились с небес на землю.

Ещё один бомбардировщик получил повреждение хвостового оперения и предпочел прервать свой полет. Проворно опорожнив бомболюки на многострадальную землю, он покинул строй. Судьба благоволила к нему. Он удачно разминулся с советскими истребителями и, не смотря на повреждения, совершил удачную посадку.

Тем временем английская «коробочка» отчаянно трещала по швам. Несмотря на яростный огонь со стороны истребителей прикрытия и самих бомбардировщиков, русские пилоты упрямо её атаковали. Бравые защитники демократических ценностей и свобод много слышали о фанатизме сталинских пилотов, но действительность оказалась намного ужасней. Полностью позабыв о славе, призовой выплате за каждый лично сбитый самолет и наконец, о своей жизни, краснозвездные пары беспрерывно нападали на каре бомбардировщиков, и оно, к вящему ужасу пилотов, неотступно редело.

Редели и ряды самих атакующих, но совсем не в той прогрессии и не с такой скоростью, как того хотелось бы англичане. Хорошие моторы и высокооктановый бензин, помогали британцам в определенные моменты одерживать вверх над своими противниками. Но этого было недостаточно, чтобы переломить схватку в свою пользу. Советские асы не уходили в сторону, получив хороший отпор. Нет, они все время энергично наседали на противника, демонстрируя ему свое неукротимое желание драться, драться во чтобы то ни стало, драться до победного конца.

Они не выходили из боя даже когда у них кончались патроны. Продолжая атаковать, они пытались таранить англичан, чем вызывали страшную панику в их рядах. Подобный маневр в арсенале английских летчиков, полностью отсутствовал и находился под строжайшим запретом.

На свою третью атаку, «меки» заходили вчетвером. Из-за проблемы с подачей топлива в двигатель, бой покинул старший лейтенант Гуселин, на счету которого было восемнадцать сбитых самолетов противника. Четыре проворных молнии брызнули по металлическим спинам врага жарким огнем и на этот раз, удача не отвернулась от них.

Сразу загорелось два самолета, и ещё у одной машины было повреждено крыло. Тонкая струйка дыма потянулась вслед за самолетом, неторопливо решая дилемму, загораться или нет.

На «Митчелле», который атаковал сам командир, не было видных повреждений. Как ни в чем, ни бывало, он продолжать идти прежним курсом, но при этом, чуть заметнее виляя корпусом. Так продолжалось около двух минут, пока самолет не завалился на крыло и стал уходить резко влево.

Подобные маневры в сомкнутом строю были недопустимы, ибо подвергали смертельному риску столкновения с другими крылатыми машинами. Самолету Самуила Каплера, чудом удалось избежать столкновения с внезапно «сбесившимся» соседом. За считанные секунды он начал стремительное пикирование, чем спас себя, машину и остальной экипаж.

Оказалось, что залп «мешки» Амет-Хана попал в кабину пилотов и ранил обоих летчиков. Теряя от боли сознание, первый пилот пытался позвать на помощь других членов экипажа и передать им управление самолетом, но ему не хватило времени.

Цивилизованные люди не любят воевать в некомфортных для себя условиях. И не важно, относиться это к внутренней обстановке кабины самолета или того, что твориться с наружи её. От этого они теряют свой душевный настрой, веру в собственные силы и правоту своих действий.

Нет, среди них, конечно, имелись славные парни, не придающие большого значения комфорту. Простые выходцы из Корнуолла или Кента, они не испытывали сильно дискомфорта от армейской стесненности, стрельбы и прочего неприятного шума, твердо веря в величие «Юнион Джека» и вечности британских интересов.

Такие пилоты как капитан Джеффри Пайп, в точности выполнили поставленную перед ними боевую задачу. Несмотря на зенитный огонь и атаки русских истребителей, он вышел в указанный командованием квадрат и произвел бомбометание. И пусть корпус славного «Митчелла» был поврежден во многих местах и с перебоями работал правый мотор, главное было сделано. Тротиловый гостинец был доставлен точно по адресу и сброшен, на голову несговорчивого адресата.

Честь и слава была таким храбрым британским пилотам но, к огромному сожалению Джона Булля, таких парней как Джеффри Пайп у него было маловато. Большая часть тех людей, что сидела за штурвалами «Митчеллов» считала и думала несколько иначе, и ставила блага комфорта немного выше флага и интересов. И потому, часть из них повернула назад, а другая, сбросила свой смертоносный груз несколько в стороне. Ведь это так трудно разобраться, где свои, а где чужие, в такой некомфортной обстановке.

Одним словом, удар с воздуха не достиг своей цели. Солдаты генерала Гордона так и не смогли прорвать русскую оборону и выйти к Гамбургу. Более того, при этом они понесли серьезные и теперь, вопрос стоял не о продолжении штурма, а об удержании собственных позиций.

У звездно-полосатых союзников британских орлов, тоже были свои трудности. Так потерпев неудачу под Веймаром, американцы выместили свою злость на Лейпциге. Собрав могучий кулак из ста восьмидесяти семи бомбардировщиков, они ударили на следующий день по столице Саксонии, но только ночью.

Пользуясь тем, что у советской фронтовой авиации не было большого опыта в отражении ночных налетов, на этот раз, американцы выполнили свой план, по умиротворению русских. Потери от огня противника все же были, да и бомбардировка с большой высоты железных и автомобильных дорог не дало нужного результата.

Были определенные места, где американские бомбы серьезно повредили полотно дороги. Однако таких мест было до обидного мало. А там где они были, русские саперы привычно пускали машины в объезд по второстепенным дорогам или вообще по бездорожью. Благо опыт за четыре года войны, был приобретен громаднейший.

Таково было положение дел, что впрочем, не помешало летчикам победно отчитаться перед командованием, приложив к докладу фото пылающих предместий Лейпцига. При умелой подаче фактов, вместе с подобными фотографиями, всегда можно убедить высокое начальство в чем угодно. Вредное и придирчивое, в глубине души оно всегда радо обмануться, при правильной постановке дела.

Генерал Эйзенхауэр остался доволен началом операции, доложил наверх и приказал, с несгибаемой волей, продолжить принуждение дяди Джо к миру на американских условиях. Бравые генералы взяли под козырек, бросились составлять боевые планы и тут, к их огромному неудовлетворению, начались пробуксовки.

Неожиданно выяснилось, что бомбовый запас американской армии несколько сократился. Нет, о возможности нехватки боеприпасов речь нисколько не шла. Славным звездно-полосатым орлам, ещё было чем ответить на коварные происки русских азиатов. Однако позволить себе просто засыпать бомбами тот или иной участок фронта, отважные «джи-аи» уже не могли. С прекращением снабжения через порты Северного моря, американская армия стала испытывать определенные трудности. И теперь, требовались конкретные цели, удар по которым заставил бы русских прислушиваться к миролюбивым словам мистера Трумэна.

Получив новые вводные условия, блистательные мозги союзного генералитета отчаянно заскрипели, но решить задачу качественно и быстро у них не получилось. Вновь стал вопрос, куда и как, следует наносить новый удар. Бить по-прежнему единым кулаком или наносить дробные удары. Прийти на помощь англичанам в районе Люнебурга или ограничиться своей зоной оккупации.

Намечая новые удары, американцы упрямо держались собственного сектора, помня старую пословицу про дружбу и табачок. Однако на этот раз, слезные крики Черчилля, соединенные с интересами большой политики взяли вверх, и бравые янки отправились вытаскивать из лужи, так неловко упавшего в неё младшего брата.

Для прорыва русской обороны американцы выделили двести шесть стратегических бомбардировщиков В-17. Англичане слезно умоляли довести число ударного кулака до пятисот самолетов, но старший брат остался глух к их просьбам.

— Оказывая союзническую помощь фельдмаршалу Александеру, мы не можем полностью забывать о собственных интересах. Генералиссимус Сталин упрям как бык и нам стоит большого труда, сдвинуть его с места в нужном нам направлении. Если господин Черчилль хочет победы, то пусть добавит в чашу весов свои Ланкастеры, Галифаксы и Веллингтоны — сказал Эйзенхауэр британскому офицеру связи, при обсуждении плана операции «Неустрашимая решимость».

После долгих обсуждений, союзники сошлись на цифре в триста одиннадцать бомбардировщиков. Они должны были дважды атаковать позиции русских, под мощным прикрытием американских «Мустангов» и «Тандерболтов». Истребителей у янки было в избытке, в отличие от бомбардировщиков.

В договоренный день и час, к изрытым бомбами и снарядами окрестностям Люнебурга, приблизилась воздушная армада союзников. В числе тех принял участие в этом налете, был и Коллин Пульман. Во время налета на Веймар, его «летающая крепость» получила незначительные повреждения, и подполковник рвался в бой.

Перед выступлением, в штабе долго обсуждали тактику налета. В том, что русские будут их ждать под Люнебургом, американцы не сомневались. Весь вопрос заключался в виде построения, обычной «коробочкой», что серьезно затрудняла работу вражеских истребителей или разорванным строем, позволявшим сделать противозенитный маневр. Дебаты были не долгими. Все сошлись во мнении, что зениток под Люнебургом у русских осталось мало и потому правильнее будет приметить против них «каре». Что касается эшелона высоты, с которого предстояло производить бомбометание, то смелые янки остановились на «золотой средине». Зарываться в облака им не позволяла гордость, а опускаться на самый низ их не пускал инстинкт самосохранения.

— С их «яками» и «лавочкиными», наши парни справятся. Так им дадут, что ко второму рейду мало кто решиться атаковать наши славные В-17 — подбадривали друг друга штабными светилами. Все было ясно и понятно, но «эти русские» поступили вопреки привычной для американцев логике.

Когда американская часть армады, идущая первой, приблизилась к Люнебургу, оказалось, что количество зенитных установок у противника значительно больше, чем ожидалось. Сделав ставку на прорыв к Рейну, маршал Рокоссовский постарался максимально прикрыть с воздуха, свой «Верден».

Наличие зениток стало для американцев неприятным, но далеко не смертельным сюрпризом. Несмотря на сильный огонь с земли, они упрямо наползали на цель, держа плотный строй. Фирменный «ковровый» удар требовал четкости и сосредоточения.

Ещё одной неприятностью для янки, стали советские истребители. Вместо ставших для них привычными «яков» и «Ла-5», им противостояли «Ла-7» и «аэрокобры». В этом было что-то символическое, так как с американцами воевали их же оружием и воевали хорошо. Забракованная экспертами по военным закупкам, «кобра» на равных противостояла «мустагам» и «тандерболтам» благодаря своей высокой маневренности. Сидевшие за их штурвалами советские асы, доставили много неприятностей американским пилотам.

Полностью презирая опасности, вопреки всей логике и здравому смыслу, находясь в численном меньшинстве, они смело атаковали «летающие крепости» и очень часто добивались успеха. Нет, после их стремительных атак, стратегические бомберы дяди Сэма не падали вниз сбитые пачками. Прекрасные американские машины выдерживали до 4–6 попаданий противника и могли продолжать свой полет. Просто агрессивные атаки советских летчиков, в купе с плотным огнем с земли, создавали для янки сильный дискомфорт, который заставлял их разваливать, свои любимы «коробки».

Большая часть американских потерь в этом бою, приходились именно на долю зениток. Благодаря тому, что самолеты противника не могли совершать маневр уклонения, зенитные расчеты методично сокращали число боевых машин неприятеля.

У многих пилотов не выдерживали нервы от вида сбитых соседних машин. Они покидали спасительный строй, выходя из прикрытия огня задних полусфер соседних машин. Эти опрометчивые поступки ставили под угрозу не только целостность общего строя, но и целостность самого самолета. И таких дурных поступков, в две минуты разваливавших неприступную «коробочку» было очень много.

Коллин Пульман не входил в число тех, кого русские смогли смутить или запугать. Несмотря ни на что, он достиг заданного квадрата и произвел бомбометание. Он не свернул с боевого курса, когда от него откололись соседи по строю и когда реактивный «мессершмитт» атаковал его в лоб. Вместо привычного захода с боков или сзади сверху, на высокой скорости они атаковали В-17 спереди и часто добивались успеха.

Восемь боевых машин врага, сбила в этот день шестерка «меков» под руководством Ахмет-Хана Султана. Проанализировав опыт недавних боев, прославленный советский ас предложил изменить тактику воздушного боя, используя все достоинства реактивного самолета. Благодаря высокой скорости, «меки» атаковали противника в тот момент, когда он этого не ожидал и, нанеся «кинжальный» удар по кабине пилотов, стремительно уходили от ответного удара.

Все это было по силам только подлинным асам воздушного боя, но результат боя, полностью оправдал все ожидания. Все машины благополучно вернулись на базу. Каждый из пилотов сбил по одному бомбардировщику противника, тогда как командир уничтожил целых два самолета врага и ещё один поделил со своим ведомым.

Охваченные азартом боя, позабыв про усталость, летчики принялись живо обсуждать подробности боя. Столпившись в кучу, прямо на летном поле они торопились поделиться с товарищами своими наблюдениями, высказать свои замечания и предложения.

Техники едва успели заправить самолеты и пополнить их боекомплект, как в воздух вновь взвилась ракета и серо-зеленая пятерка, вновь устремилась в небо. Приближалась вторая волна союзной армады, состоящая из британских бомбардировщиков.

Ведомые бесстрашным Амет-Ханом, летчики вновь атаковали противника используя новую тактику и вновь удачно. Звено «меков» сбило шесть самолетов врага. И это притом, что один из самолетов после первой атаки совершил вынужденную посадку из-за проблем с мотором, а второй был подбит. Пилот не бросил поврежденную машину. Он дотянул до автобана, идущего на Гамбург и вопреки всему, посадил дымящийся истребитель.

Реактивное детище Вили Мессершмитта с честью выдержало посадку в столь необычных условиях. Несмотря на все разговоры о привередливости машины, она не сломалась, не завалилась на бок и не загорелась. Конечно, истребитель надолго вышел из строя, но сам факт его восстановления не вызывал сомнений.

Хитрые британцы, узнав о наличии у русских сильного зенитного прикрытия, моментально скорректировали свои планы. Они отказались от построения в каре и заняли высотные эшелоны бомбометания.

Предпринятые меры безопасности не были сделаны напрасно. Несмотря на бравые заверения янки о полном успехе их миссии, дела обстояли совсем не так, как того хотелось бы. Зенитный заслон русских, если и понес потери от бомбежки, но все равно представлял собой серьезную угрозу для королевского воздушного флота.

Как показали подсчеты потерь, во время дневного налета на Люнебург, объединенные воздушные силы союзников понесли существенные потери. Так американцы потеряли 44 процента бомбардировщиков принявших участие в этом налете, тогда как англичане недосчитались 37 процентов своей ударной силы. За каждую сброшенную на «русский Верден» бомбу, союзники щедро платили жизнями и кровью своих пилотов.

Генерал Эймс схватился за голову, когда адъютант доложил ему цифры понесенных летчиками потерь.

— Мы слишком много кормим русского медведь своей плотью, в угоду английскому льву! — в праведном гневе воскликнул летчик, но его слова бесследно канули в Лето. Как бы, не было горько и обидно от понесенных потерь, нужно было лететь ещё один раз. Во-первых, роль старшего брата нужно было играть до конца, а во-вторых, этого требовала общая обстановка на фронте. Прорыв русской обороны под Люнебургом, был единственный способ заставить Рокоссовского остановить наступление своих танков, которые выкатились на просторы Европы непозволительно далеко.

Однако вновь подставлять свои самолеты под огонь русских зениток, сбивших около 65 процентов всех самолетов, генерал Эймс не стал. Весь расчет налета, был построен таким образом, что американцы подошли к цели глубокой ночью, предварительно заняв средние воздушные эшелоны бомбометания.

Полагая, что у русских зенитчиков мало опыта в отражении ночных налетов, Эймс не стал загонять своих орлов высоко в небо, надеясь поквитаться с противником за утренний конфуз. Все расчеты генерала были логичны и ясны, но русские вновь ухитрились спутать их.

Полностью заменить уничтоженные во время дневного налета зенитные орудия и расчеты, у русских не было времени и возможности. Однако, они смогли установить в небе над позициями заградительные аэростаты. Подобного хода генерал Эймс от противника не ожидал, хотя и читал отчет военного ведомства о применении русскими аэростатов в небе над Москвой и Ленинградом.

Умелое сочетание зенитного огня, аэростатов и истребителей, вновь сорвало планы союзников по уничтожению советской обороны ударом с воздуха. Вновь бомбардировочные объединенных сил понесли потери, и в их числе был удачливый подполковник Пульман. При заходе на цель, его «летающая крепость» задела крылом аэростат и камнем рухнула вниз. Никто из экипажа В-17 не успел воспользоваться парашютом.

Обсуждая на утреннем докладе налет американцев на Люнебург, Сталин остался доволен результатом вчерашних воздушных боев.

— Значит, товарищ Рокоссовский просил объявить благодарность, летчикам и зенитчикам отбившим налет вражеской авиации? — уточнил Верховный у Антонова.

— Так точно, товарищ Сталин, просил. Вот телеграмма — генерал вытащил из папки нужный бланк, положил его на стол, но Сталин не стал его брать.

— Раз просил, значит, объявим по войскам благодарность, но по-моему этого мало. Наши зенитчики и летчики в первый раз столкнулись со столь масштабным налетом американской стратегической авиации. У господина Эйзенхауэра ещё очень много осталось таких самолетов как В-17. Мы очень часто просили американцев продать нам их по ленд-лизу, но каждый раз они нам отказывали. Силы против нас копили и вот опробовали — недовольно произнес Верховный, вновь переживая эту маленькую неудачу в Большой политике.

— Думаю, что нам следует дать широкую огласку боевым успехам солдат и офицеров, Северо-Западного фронта. Чтобы все в Красной Армии знали, что не стоит бояться этих хваленных американских бомбардировщиков. Что их можно и нужно сбивать, и для этого у нас есть все необходимое — вождь на секунду, прошелся вдоль стола, а затем принялся развивать свою мысль.

— Особо следует отметить группу летчиков воюющих на реактивных машинах. Конечно, их число не велико и вся тяжесть в борьбе с американцами легла на плечи ПВО и простых летчиков, но сам факт наличия у нас реактивных истребителей дорогого стоит. Все заявления Геббельса о так называемом чудо оружии на деле оказались откровенным блефом, но немецкие солдаты упрямо верили в него и воевали до самого конца. Мы конечно не Геббельсы, ложь не наш метод, но задумываться над причинами успеха противника. Тем более, что пограничники товарища Берии обнаружили ещё один эшелон с реактивными истребителями, в количестве семнадцати штук. Так, что у нас будет, что противопоставить пресловутой «доктрине Дуэ». Подумайте о поощрении летчиков, товарищ Антонов.

— Генштаб уже рассматривал этот вопрос, товарищ Сталин. Думаю, будет правильно наградить командира группы майора Амет-Хана Султана орденом Ленина, а остальных летчиков орденом Боевого Красного Знамени — предложил генерал, но Сталин не поддержал его идею.

— Реактивный самолет — это совершенно новый вид оружия. По утверждению конструкторов Яковлева и Лавочкина за ними будущее. И кто первым сумеет им овладеть лучше других, может быть спокоен за безопасность своих границ. Это очень важный вопрос, товарищ Антонов, в котором не стоит мелочиться. Будет правильнее наградить орденами Ленина всех летчиков отряда, а командира представить к званию Героя Советского Союза.

— Майор Амет-Хан Султан уже, дважды герой Советского Союза, товарищ Сталин. И вторую звезду героя он получил в июне этого года.

— Да, я помню это — откликнулся Верховный и вновь мягко зашагал вдоль стола. Дойдя до его конца, он становился, повернулся и подняв голову заговорил.

— Бог любит троицу, товарищ Антонов. У нас уже есть два летчика трижды Героя Советского Союза, пусть будет третий. Ну, а если серьезно, то ни в коем случаи не стоит экономить на талантах, которые сэкономят нам миллионы. Так говорил американец Генри Форд, со временем ставший миллиардером. Не будем пренебрегать положительным опытом акул капитализма, тем более, что для восстановления страны, нам важна каждая тысяча рублей.

— Видите ли в чем дело, товарищ Сталин, — не сдавался генерал, — у майора Амет-Хана Султана не все в порядке с анкетой. По своей национальности, он является крымским татарином, что по мнению товарища Шикина совершенно недопустимо.

Сам Антонов ничего не имел против летчика, который за столь короткий срок сумел освоить сложнейшую технику. Однако при этом, он полностью разделял позицию главы политического управления армии. Третий трижды Герой, должен был иметь чистейшую анкету. Тяжело вздохнув, генерал посчитал, разговор об Амет-Хане закончен, но Сталин был иного мнения.

— У любого народа нашей Великой Родины есть герои и предатели. Так было, есть и будет, но никак нельзя, чтобы за грехи грязной кучки отщепенцев страдал весь народ и тем более его лучшие представители. Нельзя всех грести под одну гребенку, товарищ Антонов. Это сильно подрывает у людей веру в справедливость, в честность людей стоящих во главе страны. Но не это сейчас важно. Мне интересно, с каких пор товарищ Шикин стал евреем?

— Простите, товарищ Сталин, не понял — переспросил вождя удивленный Антонов.

— Это только у евреев национальность ребенка определяется по матери, у всех других национальностей, национальность идет по отцу, — любезно пояснил Сталин, — а согласно анкете, отец Амет-Хана является лакийцем. Так, что многонациональному Советскому Союзу, будет не зазорно вслед за русским Покрышкиным и украинцем Кожедубом, иметь трижды Героем славного сына дагестанского народа. Я думаю, что это будет правильным шагом. Передайте там товарищам, чтобы подготовили все необходимые документы.

— Слушаюсь, товарищ Сталин — с непроницаемым лицом ответил Антонов.

Вождь сделал пометку в блокноте, а затем вернулся к рассмотрению дел.

— А, какое у нас сложилось положение на центрально — германском направлении? Что там произошло за сутки?

— Войска маршала Конева подошли к Эрфурту и остановились, согласно приказу Ставки. Маршал Жуков, предлагает, силами его фронта нанести удар за Эльбу, в основание люнебургского выступа. Это, по его мнению, снимет угрозу с тылов маршала Рокоссовского и принудит американцев покинуть Саксонию. Генерал Штеменко считает подобные действия разумными и своевременными, Иосиф Виссарионович.

— Товарищ Жуков, явно засиделся без дела и потому рьяно рвется в бой, однако в этом нет никакой необходимости. Войска маршала Рокоссовского в самое ближайшее время выйдут к Рейну, и у англичан начнется полномасштабный кризис, и они будут вынуждены начать отвод войск и из Саксонии, и из Вестфалии. Что же касается мысли потеснить американцев, то с этим прекрасно справляется маршал Конев, имея перед собой буфер из немецких войск Венка. Прямое же давление на американцев с нашей стороны, на данный момент, крайне вредно и опасно. Передайте товарищу Жукову, пусть готовит войска к переправе через Эльбу, пусть пугает англичан и американцев, но переходить Эльбу, Ставка категорически запрещает. Категорически и под его личную ответственность. И пусть товарищ Штеменко это проконтролирует — резюмировал Сталин, справедливо раздав нетерпеливым сестрам по серьгам.

— Теперь относительно войск маршала Конева. То, что они дошли до Эрфурта — прекрасно, но дальше давить на противника не стоит, можно перегнуть. Надо оставить Эйзенхауэру «золотой мост» для почетного отступления из Тюрингии и Саксонии. А для того, чтобы это отступление началось побыстрее, пусть маршал Конев начнет наступать на Хоф и по возможности возьмет его.

— Но Хоф — Бавария, товарищ Сталин, американская зона оккупации! — возразил генерал.

— Вот и прекрасно, пусть поторопятся и отведут свои войска от Пльзень и из всей западной Чехии. А как только они выведут, мы уйдем из Хофа. Передайте это решение Ставки товарищу Коневу, и пусть приступает к его исполнению незамедлительно.

Со второй половины июля, американцы вслед за англичанами, начали повсеместно освобождать пленных немцев из лагерей. И тут же наступали на, те же грабли, что и британцы. Не до конца доверяя «Джерри», они вооружали их исключительно стрелковым оружием, в лучшем случае разрешая пользоваться фаустпатронами и минометами. Пушки, танки, а уж тем более самолеты, остались за списком «германского ленд-лиза».

Соверши американцы этот шаг в июне или хотя бы в первых числах июля, и они получили опытного и в меру преданного союзника. Слова «реванш», хорошо открывало немецкие сердца, но теперь, время было упущено. Хорошо вербовать союзников, когда у тебя все прекрасно, громко гремят победные фанфары, и каждый считает за честь быть твоим другом. И совсем иное дело искать себе союзника в годину горьких испытаний. Когда любой захмурышка, имеет наглость требовать заплатить за свою помощь вперед и при этом в твердой валюте.

В конце июля мало кто из немцев желал отомстить «русским свиньям» за поруганный фатерлянд. «Сарафанное радио» в Германии тоже хорошо работало. И когда дядя Сэм решил осчастливить германских парней, сделав их своими союзниками, то не все немцы откликнулись на этот призыв. Очень многие, едва распахнулись лагерные ворота, разбежались по домам, честно избавившись от оружия и опостывшей формы. Другие объявили себя фольксштурмом и занялись охраной маленьких городков и селений. И только небольшое число пополнило ряды армии Венка.

Положение войск «блистательного ума современности» оставляло желать лучшего. Основные силы последнего фельдмаршала Германии, отчаянно пытались остановить продвижение войск маршала Конева в Тюрингии. Даже усиленные американскими танковыми соединениями и поддержанные американской авиацией, они были вынуждены отступать на запад, подпихиваемые русскими танковыми армиями.

Другая часть армии Венка прикрывала фланги соединениям 3-й американской армии, все ещё не покинувшей пределы западной Чехии. Состав войск, генерала пехоты Фридриха Шульца был очень разномастный. Сюда входили новобранцы из бывшей группы армий «Г», остатки соединений группы армий «Центр» избежавшие пражского котла и часть сил 11 армии генерала артиллерии Вальтера Лухта, сложившей оружие в конце апреля 1945 года, в Гарце. Получив свободу, старый вояка сразу же выказал полную готовность сражаться с русскими, с которыми по его словам не могло быть никакого мира.

Присутствие в этой группе войск двух опытных генералов, было, по мнению Венка, большим плюсом. Фельдмаршал считал, что они будут двумя главными основами, призванные сцементировать рыхлое воинство, доставшееся им в наследство от фюрера.

Лучшие силы этой группы, под командованием Лухта, держали оборону на участке Плауэн — Ауэрбах, на наиболее танкоопасном направлении. Оперируя угрозой наступления русских танков, генерал сумел выбить у американцев несколько батарей противотанковых орудий, но это была капля в море.

Полагая, что район Плауэн — Нойензальц надежно прикрыт двумя неширокими, но глубокими озерами, Лухт сосредоточил почти все свои батареи вблизи Ауэрбаха. Здесь, на стыке Тюрингского и Богемского леса, под прикрытием вековых дубов, генерал намеривался поквитаться со своими заклятыми врагами, но этого не случилось.

Главный удар советских войск пришелся на район Плауэн. Именно по узкому озерному дефиле и по прилегающим к ним позициям врага, молотили изделия конструктора Грабина в течение двух часов. Молотили с чувством, с толком, с расстановкой. Били по площадям с размахом, не опасаясь за нехватку снарядов или внезапно появления противника в воздухе. Полковые, дивизионные и корпусные орудия уничтожали все, на что им было указанно или до чего, они могли дотянуться.

Никогда ни до, ни после, эти места не слышали столь ужасной артиллерийской канонады, что подобно сказочной гребенке, основательно перепахала по ту сторону озер, всю территорию вдоль и поперек. Разрывы снарядов были столь часты и сильны, что все кто находился на передней линии обороны, были либо убиты, либо бежали прочь от всепожирающего огня русских батарей.

Бежала специальная группа взрывников, в обязанность которых входило уничтожение автомобильного моста через озеро, по которому проходила дорога из Цвикау на Плауэн. Когда штурмовые группы советских солдат захватили мостовые подмостки, в одном из блиндажей были найдены машины для подрыва, провода которых тянулись к мосту. В своеобразное оправдания немцев, можно было сказать, что озерное дефиле обороняли молодые солдаты группы армий «Г», никогда ранее не попадавших под столь мощный артобстрел. Сам генерал, вместе с ветеранами 11-й армии находился под Ауэрбахом, введенный в заблуждение данными воздушной разведки.

Согласно сведениям, полученным от американских летчиков, основные танковые силы противника находились под Эрфуртом. Против группы Лухта располагалось небольшое танковое подразделение, численностью менее двух рот, дислоцированное в районе Ауэрбаха. В случаи начала наступления противника, имеющейся у него противотанковой артиллерии, Лухт рассчитывал остановить русские танки, а в случаи прорыва пехоты противника в районе озер, он успевал вернуться на защиту города.

Привычное мышление, что прорыв обороны противника русские будут осуществлять танками, сыграла с генералом злую шутку. Отряд майора Кочумасова, выявленный вражеской разведкой в районе Ауэрбаха, был сугубо отвлекающим фактором. Главную ударную силу русских, конную группу генерала Исы Плиева, противник не обнаружил.

Именно ей, усердно расчищали дорогу на Плауэн изделия товарища Грабина, аккуратно перемалывая все и всех в межозерном дефиле. Мало кто попытался заступить дорогу конной лаве, которая под грозное гиканье и залихватский свист, посверкивая саблями, устремилась в прорыв. Те же, кто все-таки рискнул померяться силами с удалыми кавалеристами, был ими обойден стремительным рывком, втоптан в землю копытами их лихих коней или пал от хлесткого удара шашкой, с разрубленной надвое головой..

Что для летящего подобно молнии скакуну расстояние от узкого дефиле до Плауэна? Всего лишь ослепительный миг, за который он пролетел весь этот путь, независимо от того, что это, прекрасный немецкий автобан или просторное поле.

В один мгновение, словно из подземли, возникла конная лава у окраин Плауэна и без раскачки, стала занимать его. При этом, кавалеристы входили в город не только по главной дороге. Подобно морской волне, они просачивались, вливались, проникали в Плауэн со всех сторон, в каждую его щелочку. Для мирного бюргера нет ничего ужаснее, когда в его тихом городке неожиданно появляются дикие казаки, которые по заверениям доктора Геббельса только и занимались, что насиловали всех немок без разбора и жарили младенцев на своих страшных пиках.

Паника в одно мгновение захлестнула город и заставила его пасть к ногам победителей. Местный гарнизон послушно сложил оружие, успев передать генералу Лухту по радио о появлении «русских казаков».

Получив тревожные вести из города, Лухт решил оставить под Ауэрбахом заслон, а с главными силами двинуться на защиту Плауэна. Уже началась переброска солдат, но в это время активизировались танки майора Кочумасова. Силами двух взводов, они начали проводить разведку боем, вернее её имитацию, и Лухт был вынужден прервать передислокацию.

Наступление врага было отбито. Четыре советских танка были подбиты или повреждены, но за эту победу, немцы заплатили слишком большую цену. Идущие на помощь городу войска попали под удар кавалеристов Плиева, которые после захвата Плауэна, ринулись в разные стороны подобно хищным щупальцам осьминога.

Спешащие по автобану грузовики с солдатами, внезапно подверглись удару со стороны леса, где совершенно не было дороги. Не зная, что дикие азиаты могут двигаться не как все нормальные люди, а так как им удобнее, немцы катили к городу, ограничившись лишь головным охранением. Про необходимость выставлять ещё и боковое охранение они забыли, за что и жестоко поплатились.

Выскочившие из леса кавалеристы не стали яростно рубить борта грузовиков и грозно бить шашками по броне головного бронетранспортера. Несущиеся прямо по полю конники, обрушили на грузовики шквал автоматного огня, а приблизившись к колонне, забросали её гранатами.

Среди кавалеристов были такие асы, что прямо на скаку вели огонь из пулемета, не испытывая при этом ни малейшего неудобства. Приученные к выстрелам кони, послушно несли всадника прямо к цели, управляемые одним лишь движением ног. Страшные казацкие сабли, которыми их обладатели могли разрубить человека с одного удара, были уже на десерт. Для особо упрямых и несговорчивых солдат германского рейхспрезидента.

У тех, кто воевал на южном направлении, к 11-й армии вермахта были свои кровные счеты, объединенные простым и доступным девизом: — «Если враг не сдается, его уничтожают». Именно им руководствовались конники Исы Плиева в этом бою, после которого в живых мог остаться лишь тот, кто успел поднять руки или притворился мертвым.

Истребление колонны уже приближалось к концу, когда на дороге появился Лухт с главными силами своего отряда. Отбив атаку Кочумасова, генерал на всех парах двинулся к городу и угодил к самому финалу боя. Германский солдат не зря считался лучшим солдатом в Европе. Быстро оценив обстановку и поняв, что авангард капитана Дитца обречен, Лухт приказал разворачивать орудия и минометные батареи.

Имея за спиной танки противника, Лухт совсем не собирался отсиживаться в обороне. Пушки ему были нужны только в качестве прикрытия для бронетранспортеров, которыми он намеривался протаранить преградивших ему дорогу кавалеристов.

Появление нового противника, не осталось без внимания со стороны, бокового прикрытия краснознаменных конников полковника Деркача. Обнаружив противника, он оказался перед трудным вопросом «что делать? Атаковать или перейти к обороне». Первый вариант был особенно предпочтителен, стремительный натиск и новая победа, но Марко Гордеевич отказался от него. Для новой атаки требовалось время, а его, суетившиеся возле орудий фигурки, не собирались давать. В лучшем случаи они накрыли бы казаков на полпути к позициям врага, а про худший вариант Деркач предпочел не думать.

Последовала команда занять оборону и через несколько минут, стало ясно, что это выбор сделан правильно. Град мин и снарядов ударил по тому месту, где сиротливо чадили грузовики капитана Дитца. Дорогу заволокли серые дымы разрывов снарядов, к которым, вскоре присоединились дымы от загоревшихся машин.

— Отлично, — оценил работу своих артиллеристов Лухт — Вили, пусть артиллеристы поработают ещё девять минут, а мы к этому времени будем готовы к атаке.

Генерал махнул рукой адъютанту и зашагал к третьему бронетранспортеру, доверху набитых солдатами. Предполагая раскатать русских кавалеристов при помощи курсовых пулеметов и бронированной мощи бронетранспортеров, Лухт и не подозревал, что у кавалеристов тоже есть чем ответить.

Русские противотанковые ружья, очень хорошо пробивали броню германских монстров, в считанные минуты, на раз-два, превращая их в красивую груду мусора. Разумеется, в умелых руках, которых в конной группе генерала Плиева их было в большом количестве. Кроме них у кавалеристов оказались автоматы, пулеметы и даже минометы, залпы из которых сначала накрыли солдат, стремительно разбегавшихся прочь, от подбитых бронетранспортеров. А затем ударили по батареи, расположившейся прямо на автобане.

И теперь уже немецкие парни, падали на живописных полях, сраженные осколками русских мин. И громко кричали от нестерпимой боли, и проклинали Гитлера, и взывали о помощи к своим матерям. А тут так некстати, в тылу появились танки майора Кочумасова, прорвавшие слабый заслон Лухта и бросившиеся в погоню за противником.

В войнах редко убивают генералов, тем более целых генералов артиллерии. Их, как правило, берут в плен и с почетом отправляют в тыл. Там из ценного трофея вытрясут все самое лучшее и с почетом отправят в лагеря. Где он либо начинает писать мемуары, либо трудится на стройках народного хозяйства, потом и мозолями искупает свои грехи, так сказать.

Скорей всего именно такая судьба и ждала генерала Лухта, если бы он не служил в 11-й армии рейха. Видимо слишком много было грехов на совести этого человека или он очень сильно ненавидел своих победителей, неизвестно. Но только Лухт сопротивлялся с яростью обреченного человека и погиб, так и не успев расстрелять всю обойму своего именного «парабеллума». Именно этот пистолет, с генеральской портупеей, фуражкой и воинской книжкой был доставлен в штаб генерала Плиева. Все остальное было залито кровью и превращено в лохмотья, после удара шашкой.

Очень удачно войдя в прорыв и сходу, захватив Плауэн, кавалеристы генерала Плиева стремительно наступали на юг, стремясь не дать противнику возможности закрепиться. Не зная усталости и страха, они скакали по баварским просторам, а вслед за ними спешили танки Кочумасова.

Весть о страшных казаках плыла по волнам радио, взрывала телефонные трубки, порождая панику и подавляя всякое желание к сопротивлению. Единственным местом, где советским кавалеристам было оказано сопротивление, был город Клеинсдорф. Имея подобно Плауэну прикрытие флангов в виде озера и крутых оврагов, он представлял собой удобную позицию для обороны и генерал Шульц, решил им воспользоваться.

Засевшие в каменных строениях солдаты, оказались неуязвимы для конников Деркача. Разгоряченные марш-броском, они попытались сходу взять Клеинсдорф, но быстро убедились, что этот орешек им не по зубам. Запас минометных мин у кавалеристов был ограничен, а выбить противника из домов и хозяйственных построек посредством стрелкового оружия было весьма затруднительно.

Впрочем, кризис наступления быстро разрешился при помощи рации. Прошло около часа и на помощь, грозным русским казакам, подоспели орлы майора Кочумасова. Его танки и самоходки принялись крушить очаги сопротивления, пустив вперед спешившихся кавалеристов.

Много, очень много, было в этом баварском городишке окон, щелей и всевозможных бойниц, откуда огонь. На такой позиции можно было долго держаться но, к сожалению, в арсенале оборонявшихся было только одно стрелковое оружие. Тщетно следили за действиями русских танков, прижавшиеся к щелям и бойницам обладатели фаустпатронов. Несносные азиаты не желали подставлять свои бока, под удары смертельных гостинцев из министерства доктора Альберта Шпеера.

Расположившись на безопасном расстоянии, они методично вгоняли свои ужасные снаряды в дома свободолюбивых баварцев. Раз за разом, на воздух взлетало то, что строилось на века. Нет ничего отвратительнее, чем скрючившись на полу, вдыхать смесь пыли, каменной крошки, вместе с запахом жженого тротила и осознавать, что ничего не можешь сделать в ответ.

Единственное, что ты можешь, так это стрелять по перебегающим силуэтам врагов, но с каждым вдохом ты делаешь это все хуже и хуже. И ты, торопишься выпустить по врагам весь автоматный рожок, ибо осознаешь, что помощь уже не придет и жить тебе, возможно, осталось всего несколько минут.

Горек удел проигравшего и славен удел победителя, что неторопливо поскрипывая гусеницами, подавил основные очаги сопротивления вдоль главной дороги, открыв дорогу пехоте. Постреливая по нет-нет да ожившей огневой точке немцев, кавалеристы Плиева преодолели опасный участок дороги и вошли в город.

Двигаясь вдоль обеих сторон улицы под прикрытием танков, они подавили очаги вражеского сопротивления, уничтожая в первую очередь фаустников. Когда же их продвижение вперед останавливала хлесткая пулеметная очередь, то припав к мостовой, они терпеливо ждали огневой поддержки танкистов и самоходчиков.

Около полутора часов, продолжалось сражение за Клеинсдорф. Оборонявшие его немцы дрались отчаянно, но они ничего не могли поделать с тяжелыми аргументами «советов». Попав под удар одного из них, выжившие немцы, спешили отойти, как можно дальше и поскорее.

Танкисты все ещё проводили зачистку сопротивления, когда часть кавалеристов вновь вскочили в седла и устремились к Хофу, до которого было рукой падать. Чудной птицей влетели они в притихший город. Ни одно окно, ни одна подворотня не посмела выстрелить по тем, кто разгромил лучшие соединения генерала Шульца. Ничто не напоминало в Хофе о войне, только теплый ветер, лениво качал множество белых простынь и полотен вывешенных почти из каждого городского окна. Капитуляции городка, со всеми запасами хмельного баварского пива, прошла мирно.

ГлаваXVIII. Через Гарц поросший лесом, вдоль по рейнским берегам.

В Везеле, куда 29 июля вошли танки генерала Ермолаева, никакого воинского гарнизона не было и в помине. Имелись лишь одни полицейские и жандармские соединения, осуществлявшие надзор за оккупированными английским королевством землями Рейнской провинции. Все их сопротивление, вылилось в хаотичной автоматной стрельбе, возникавшей то тут, то там, по мере продвижения советских танков по городу.

Куда более серьезное сопротивление краснозвездным танкам, оказала охрана понтонного моста, прозванного мостом Монтгомери. Он был возведен британцами, взамен разрушенного немцами при отступлении моста Райнбабена.

Не имея приказа на уничтожение переправы, британцы попытались остановить советские танки зенитно-пулеметным огнем, но потерпели фиаско. Укрывшись за каменными строениями, танкисты сначала привели к молчанию зенитки, а затем раздавили гусеницами мостовую охрану.

Переправившись на левый берег Рейна, они взяли под контроль знаменитый форт Блюхера, который затем был передан морякам Днепровской флотилии. Они достигли вод легендарного Рейна на бронекатерах, проплыв из Мюнстера по обводному речному каналу.

Тем временем британская армия переживала острейший кризис. Разорванная мощным бронированным клином советских войск, на несколько частей, она отчаянно пыталась собраться в единое целое, но это ей плохо удавалось.

По всей огромной дуге, что протянулась от Эльбы до Рейна, шли ожесточенные бои. Под Мюнстером, Оснабрюке, Нинбургом, Люнебургом, в яростной схватке сошлись советские и британские войска. Одни энергично стремились поставить победную точку в своем наступлении на Запад, другие отчаянно пытались захлопнуть брешь, в своих непобедимых рядах. Кровавый молох войны, исправно пожирал людские и материальные ресурсы обоих сторон, принесенные в жертву ради решения своих стратегических задач.

К концу июля накал страстей достиг точки максимального накала и оглушительно лопнул, с выходом советских войск берегам Рейна. Задача, поставленная перед танкистами 25-й гвардейской дивизии маршалом Рокоссовским и Ставкой Верховного командования, была выполнена и над войсками фельдмаршала Александера нависла угроза окружения.

Узнав о падении Везеля и захвата мостов, Александер направил в ставку Эйзенхауэра телеграмму, в которой напрямую спрашивал генерала, собирается ли американская армия напрямую поддерживать англичан или нет.

Для обсуждения ответа, Айк пригласил к себе Омара Брэдли. Единственного из всех американских генералов, с чьим мнением Эйзенхауэр был готов считаться. Впрочем, не одним только своим воинским талантом, Брэдли был обязан этим приглашением. Через своих доброжелателей в Вашингтоне, Айк знал, что президент Трумэн имеет намерение отозвать его из Европы и заменить Брэдли. Приглашая генерала к решению столь важного вопроса, Эйзенхауэр страховался, ловко разделяя тяжелый груз ответственности со своим конкурентом.

— Под оказанием помощи, фельдмаршал Александер понимает начало открытых боевых действий против Красной Армии. Окончательное слово за президентом, но он обязательно захочет узнать нашу оценку и услышать наши рекомендации. Скажите генерал, как вы оцениваете сложившуюся ситуацию и что бы вы порекомендовали ответить президенту — начал разговор Айк, едва его собеседник сел в кресло перед столом.

— Я всего лишь простой армейский генерал, призванный защищать интересы американского народа. И мне совершенно непонятны действия Вашингтона, которые позволили Сталину разгромить англичан в одиночку. Вы скажите, что этот большая политика и возможно будете правы, но эта политика подложила большую свинью под нашу победу в Европе — зло начал Брэдли, но Эйзенхауэр не торопился его обрывать. Он сам недолюбливал политиков, которые постоянно стремились руководить им.

— Если вы желаете знать мое мнение, то мы сильно опоздали с оказанием помощи англичанам. Будь мы едины с ними с самого начала, то мы смогли бы осадить русских и не допустить их выход к Рейну. Начинать войну с ними в сложившихся обстоятельствах, я считаю большой ошибкой. Положение наших войск крайне невыгодное для начала боевых действий против русских. У Рокоссовского, Жукова и Конева гораздо больше шансов окружить и взять в мешок наши войска в Саксонии и Тюрингии, чем у нас обрубить их танковые клещи. Конечно, это им станет больших потерь, но в случаи успеха, свободный путь к Парижу, Страсбургу и Риму, им обеспечен.

— Что же вы предлагаете, конкретно? Попытаться разжать лапы русского медведя или признать его победу?

— Признайтесь генерал, что наши бомбежки русских тылов не принесли ожидаемого результата. Они не только не прекратили свое продвижение на запад, а напротив его усилили. Войска маршала Рокоссовского вышли к Рейну и потеснили англичан под Оснабрюке. Люнебург не взят, а под предлогом борьбы с Венком, Конев занял половину Тюрингии и вторгся в Баварию. Начинать открытое военное столкновение с русскими, на данный момент нам не выгодно и опасно. Идя к вам, я получил сообщение о крушении военного эшелона под Страсбургом. Все указывает, что это — дело рук французских партизан, среди которых много русских военнопленных. Это очень серьезное предупреждение, о безопасностей наших транспортных коммуникаций. После падения северных портов, они стали очень уязвимы.

— Я тоже имею привычку читать оперативные сводки и общее положение дел со снабжением армии мне хорошо известно. Скажу больше, на сегодняшний день они обстоят далеко не прекрасно. Потребность в топливе у нас закрыта на 65 %, в боеприпасах для армии на 74 %, а запасы бомб у авиации составляют 52 % от необходимого!

— Тогда, мое предложение не покажется вам таким уж диким и неприемлемым. Русские требуют от нас очистить Саксонию и Тюрингию, и нам следует это сделать. Хочу особенно подчеркнуть, что это не отступление, это отвод войск, выполнение союзнических договоренностей. В результате этих действий, мы не только займем более выгодное стратегическое положение, чем-то в котором находимся на данный момент. Мы существенно увеличим численность и плотность наших войск на квадратный километр.

— И куда вы предлагаете отвести наши войска? — живо спросил Айк, в душе которого слова Брэдли нашли отклик и понимание.

— Естественно в нашу оккупационную зону. Конкретно на линию Хоф — Франкфурт на Майне. Таким образом, мы сможем объединить все наши войска в Германии, Австрии и Италии в один громадный и крепкий кулак, разбить который русским будет очень непросто. Что касается наших транспортных коммуникаций, то их придется переориентировать с севера на юг. Вместо Гавра, Кале, Роттердама и Бремена, они пойдут на Марсель, Геную, Специю, Ливорно. От этого удлиниться плечо доставки, но одновременно возрастет безопасность перевозок. Хотя среди итальянцев тоже сильно влияние коммунистов, но северную Италию гораздо проще контролировать, чем всю восточную Францию.

— Что же, относительно наших войск в ваших словах есть, определенный резон. Но как нам быть в этом случаи с нашими союзниками англичанами? Уход наших войск из Саксонии подставляет их под удар русских и их положение серьезно ухудшиться.

— Не стоит обманывать себя относительно положения английских войск. Оно катастрофично и его вряд ли спасет наша прямая военная поддержка. Им тоже следует отступать, и чем оны быстрее это сделают, тем лучше. Куда они будут отводить свои войска, это их дело. На мой взгляд, самый лучший вариант — отход в район Кобленц — Люксембург, на юг Рейнской области. Таким образом, они получают крепкий тыл, прикрывают наш левый фланг и осуществляют контроль над французской границей.

— По-моему, вы излишне обижаете англичан, предлагая под их контроль столь скромный клочок территории. Мне кажется, что их войска вполне могут успешно действовать, как минимум на линии Кассель — Кельн — Ахен — не согласился с Брэдли Эйзенхауэр.

— О какой обиде может идти речь, генерал? Это всего лишь констатация того факта, что они не сумели удержать под своим контролем три провинции. Впрочем, если это им по силам, то они могут остаться в Дюссельдорфе и даже попытаться отбить Мюнстер. Это их право — многозначительно сказал Брэдли, ни минуты не сомневаясь в истинных силах британцев.

— Только хотел заметить, что в предложенном вами варианте, англичане будут, иметь открытый угол в районе Касселя. Мы закрыть его не сможем, и значит, для них будет постоянная угроза внезапного удара во фланг. Нет, самое удобное расположение британцев, это линия Кобленц — Люксембург.

Айк не стал вступать в дискуссию с Брэдли. Оба обсуждаемых варианта имели свои плюсы, но окончательное слово была за англичанами. Вдруг они предложат свой вариант.

— Ваше мнение относительно вестфальской группировкой английских войск мне понятно. А, что вы скажите по поводу канадских войск находящихся в Голландии? Черчилль уверяет, что они кинжал, нацеленный в спину войск Рокоссовского.

— Примерно тоже самое, утверждал Гитлер по поводу своих дивизий окруженных русскими в Курляндии. Он все готовился нанести удар в спину Сталину, но так и не успел этого сделать — презрительно усмехнулся Брэдли.

— Нет, вы явно недолюбливаете наших союзников, генерал и не верите в силу их армий. Да, сейчас канадцы переживают не самое лучшее время, но через две-три недели после своего укомплектования, они будут представлять силу, способную вставить палки в колеса маршала Рокоссовского. Вот увидите.

— Вполне возможно, генерал, что через три недели все так и будет, только боюсь, что Рокоссовский не даст их канадцам. После выхода его войск к Рейну, возникает сильный соблазн нанести удар в Арденнах и выйти к Кале. Войск у англичан на этом направлении практически нет и следовательно, помешать русским сделать это они не смогут. В этом случаи, их «канадский кинжал» превратиться в очередной русский мешок. На этот раз «голландский».

— Что же тогда остается, эвакуация? Нет, Черчилль на это не пойдет — уверенно заявил Айк.

— Это проблема господина Черчилля, фельдмаршала Александера, а также английского короля, за которым всегда последнее слово. Если они посчитают нужным защищать Голландию до последнего канадского солдата это их выбор, да поможет им Бог. Меня куда больше интересует, какое решение примет президент Трумэн? Согласиться ли он, отвести наши войска из Саксонии или нет? Начнет воевать в Европе с русскими или сначала предпочтет завершить войну с японцами в Азии?

— Боюсь, что это для него будет трудным выбором. Ведь в случаи отвода войск, мы отдаем Сталину большую часть Германии, Голландию, Бельгию, север Франции, а сами будем довольствоваться своей оккупационной зоной в Германии, Италией, югом Франции и частью Австрии. Для политиков это неравный размен.

— Вы спросили мое мнение как у военного, и я его сказал. Политика же не мой конек, генерал, там слишком много грязи. Президент Рузвельт никогда не ставил политику впереди армии, умело держа баланс точно посредине. Я очень надеюсь, что президент Трумэн удержится от соблазна пожертвовать армией в угоду сиюминутных политических амбиций. Что он поймет — отвод войск это вынужденная, временная мера. Уступив русским сейчас, мы выиграем время и завтра нанесем им сокрушительный удар, от которого они никогда не оправятся! — решительно заявил Брэдли и Айк, с ним вновь согласился.

— Хорошо сказано, генерал. Я тоже считаю, что отвод войск из Саксонии это вынужденная мера, возникшая только из-за нечистой игры наших союзников англичан. Не начни Черчилль свои танцы в одиночку, ничего бы этого не было. И русские никогда бы не продвинулись дальше Эльбы и Киля. К своему большому сожалению, не мы генералы, выбираем себе союзников по собственному мнению. Их навязывают нам господа политики, руководствуясь целесообразностью и личным усмотрением.

Лицо генерала перекосила гримаса отвращения, но он удержал себя в руках.

— Очень рад, что наши мнения во многом совпали. Никто лучше нас не знает истинное положение вещей и наше общее взаимопонимание событий, говорит, что мы стоит на правильном пути, генерал. Я сейчас же сяду за составление доклада президенту, с рекомендацией не вступать в прямую конфронтацию с русскими и отвести из Саксонии наши войска. Постараюсь изложить это в самой простой и доступной форме и немедленно отправить в Вашингтон.

Собеседники обменялись рукопожатиями и Брэдли, оставил командующего наедине с бумагой. Гораздо раньше назначенного Вашингтоном срока, срочная депеша улетела за океан но, к большому сожалению Айка, она никак не повлияло на политику Белого дома.

Его обитатель, несостоявшийся боксер, а ныне президент Америки играл свою игру. В ней, правом на истину, пусть даже ошибочную, обладал только он и никто иначе. И мнение окружающих его людей, могли совпадать или не совпадать с его видением политических проблем. Доклад Айка не совпал с мнением президента, но приведенные генералом аргументы, создавали благоприятный фон, для обоснований действий президента. Поэтому они легли в папку с надписью «Нужное» и отправились в средний ящик, письменного стола президента.

Тот факт, что воздушные удары не остановили наступление русских в Германии, привел президента Трумэна в ярость. Первый день от начала бомбежек, он с радостью читал доклады генералов ВВС о нанесении ударов по врагу. Трумэн совершенно не обращал внимания на цифры потерь, главное его интересовало количество сброшенных на русских тон взрывчатки. Именно это поднимало его настроение и придавало уверенность в правильности выбора действий.

Второй день прошел в том же ключе. Президент с интересом отмечал места бомбежек на карте и заносил в особый реестр, количество израсходованной взрывчатки. Цифры потерь вызывали у него сочувствие, но он утешал себя и генералов, что победа без потерь не бываете.

Отрезвление наступило на третий день, когда председатель объединенных штабов зачитал сводку о новых продвижениях русских войск в глубь Германии. Только тогда, мистер Трумэн понял, что что-то пошло не совсем так как он планировал. Несмотря на массированные удары по русским тыловым коммуникациям, их продвижение к Рейну не остановилось, а наоборот, ускорилось.

Теперь он уже не с восторгом выслушивал донесения летчиков об их вылетах в русский тыл. Продолжая настаивать на правильности своей идеи, Трумэн стал яростно искать виновников её провала и быстро нашел этому объяснение. Оказалось, что бомбовый удар по русским не сработал из-за плохих исполнителей. Лучшие летчики Америки воевали с Японией, принуждая коварного врага к полной и безоговорочной капитуляции перед Соединенными Штатами. Тогда как нерадивые и заевшиеся от легких побед летуны в Европе, не смогли быстро и качественно вразумить неразумного дядюшку Джо.

Когда обиженные генералы, пытались доказать обратное, президент резко обрывал их. Он не хотел слышать, что пользуясь затишьем в Европе, русские сконцентрировали на севере Германии большое количество самолетов. И их численность совсем не уступает численности воздушных армий союзников, а иногда и превосходила. Что вылетевшие на задание бомбардировщики, очень часто оказывались в положении медведя, обложенного сворой охотничьих собак, несмотря ни на что вгрызавшихся в его бока. Что понесенные в воздушных боях потери восполнялись крайне плохо, тогда как замещение потерь машин у русских, было поставлено на широкий поток.

Вместо этого, Трумэн гневно потрясал донесениями о многочисленных поломках самолетов при посадке, перелетах бомбардировщиков в Швейцарию и отказах летчиков от участия в боевых полетах.

— Трусы, дезертиры, предатели интересов американского народа! — возмущался президент на заседании комитета объединенных штабов, — только благодаря им наш воздушный удар не достиг своей цели! Это они открыли Сталину дорогу в Рур и не позволили раздавить войско маршала Рокоссовского!

Трумэн ещё долго раздаривал оскорбительные эпитеты, мнимым и явным виновникам неудачи столь им любимой доктрины Дуэ. Но сколько бы он не кричал, его оскорбления никак не могли исправить положение союзных войск в Европе и остановить наступление советских войск.

Наступал самый важный момент. Президенту следовало принять решение, что делать дальше. Открыто поддержать Англию и начать полномасштабные боевые действия против России, так и не завершив долгожданный разгром Японии. К принятию этого решения, Трумэна подталкивало и пробританское лобби в Конгрессе и правительстве, откровенно давили представители финансовых кругов Америки, настойчиво рекомендовали люди приведшие Трумэна к власти.

Честно говоря, президент и сам был не против задать основательную трепку Сталину. Это вполне отвечало его мыслям и чаяниям но, несмотря на все это, Трумэн не торопился объявить войну Советскому Союзу. И чем больше давили на него в этом вопросе, то тем сильнее он упирался всеми четырьмя конечностями.

И дело было совсем не в его трусости или нерешительности. Просто пробыв три месяца на посту президента, Трумэн стал ощущать всю тяжесть ответственности за принимаемые им решения. Убежденность в том, что разговаривать с собеседником лучше всего с кольтом 45 калибра осталась, но бесследно прошла легкость, в готовности его применить.

Одновременно с этим, у Трумэна произошла переоценка силы американской армии и возможностей советских войск. Внимательно вчитываясь в донесения из охваченной огнем Германии, он уже перестал считать русских солдат «азиатской бандой», привыкшей одерживать победы благодаря своей численности, кладя семерых своих солдат, за одного солдата противника. Быстрый разгром британцев, на деле показал американскому президенту, что он недооценил силы и возможности своего противника в борьбе за мировое господство.

Вместе с этим, пришло осознание, что, несмотря на всю свою силу и мощь, «самая лучшая армия в мире» то же не свободна от проблем. С ней также случаются неудачи, возникают конфузы и постигают откровенные провалы. И если ранее, управитель Америки считал, что это единичные случаи, то теперь его мнение несколько изменилось.

Была переоценена им и роль Сталина. Теперь он не представал в представлении Трумэна злобным кровавым диктатором, привыкшего добиваться своей цели казнями и репрессиями. Американский президент отдал должное его уму и предприимчивости, благодаря которым была создана крепкая когорта военачальников и администраторов исполнителей.

Однако свершившаяся с Трумэном метаморфоза, нисколько не повлияла на его решимость сделать Америку мировым гегемоном. Ради этого, он по-прежнему был готов пролить море крови и загубить миллионы людских жизней. Менялись лишь формы исполнения этого намерения.

Горько оплакав постигшую его неудачу, Трумэн принялся срочно искать возможность для реванша, и очень скоро нашел её в лице генерала Гровса. Для этого, ему понадобилось чуть более двух часов. Ровно столько, чтобы выставить из своего кабинета опозорившихся военных и вызвать к себе по телефону, руководителя атомным проектом.

— Наши надежды, что «ковровые» бомбовые удары смогут остановить Сталина, провалились. Эти штабные умники полностью запороли порученное им важное дело и надеялись скрыть это, при помощи громких рапортов и пустых обещаний — начал жаловаться Гровсу президент, едва тот перешагнул порог его кабинета.

— Кого они пытались обмануть!? Меня, отставного военного, который лучше их всех разбирается в военном деле, поскольку видел войну напрямую из окопа, а не из окна министерского кабинета! Я приказал генералу Маршаллу создать специальную комиссию, для расследования большого числа не боевых потерь нашей авиации и непристойного поведения пилотов. Пусть самым тщательным образом разберется с этими безобразиями и сурово накажет всех виновных. Всех, без исключения. Этих теневых приспешников Сталина! — Трумэн мстительно постучал костяшками пальцев по столу, но при этом явно переусердствовал. Гримаса боли исказила его лицо и поток угроз в адрес бездарных генералов, прервался сам собой. Некоторое время президент баюкал ушибленные пальцы, гневно блистая стеклами очков. Затем успокоился и продолжил излагать свою мысль.

— Но нам некогда ждать пока, свершиться правосудие. Положение английских войск в северной Германии — безнадежно. Не сегодня — завтра британский фронт рухнет, и Сталин приберет к рукам весь британский оккупационный сектор и четверть Европы в придачу, а затем примется и за нас. Я бы на месте Сталина так и поступил бы, — честно признался собеседнику Трумэн. — Генерал Эйзенхауэр, считает, что открытый военный конфликт с русскими сегодня, выгоден больше Сталину, чем нам. При нынешнем расположении наших войск, мы можем лишиться части их и тогда, нас ждет судьба англичан, которых Сталин разбил по частям. Айк предлагает отвести наши войска из Саксонии и занять более выгодные позиции для отражения нападения русских. И я с ним согласен. Мною уже отдан приказ и с завтрашнего дня, мы начнем отвод наших войск, как бы тяжело нам не было.

Стоя перед генералом, Трумэн блистал познаниями тактики и стратегии, но при этом, скромно умалчивал о своей неблаговидной роли в разгроме англичан.

— Для передислокации войск нужно время. По заверению Эйзенхауэра, это займет никак не менее двух недель. Две долгие нескончаемые недели позора, ради того, чтобы создать мощный кулак для отражения нападения врага. Пользуясь нашим невмешательством, Сталин, несомненно, попытается максимально расширить зону своего влияния в Европе, но это будет его последний успех. Ибо по завершению всех приготовлений, я решил применить против русских атомную бомбу! — торжественно возвестил Трумэн, важно потрясая, поднятыми вверх двумя пальцами руки. Тщательно репетируя позы перед зеркалом, американский президент посчитал, что так он будет больше походить на божьего апостола во время проповеди пастве.

— Господь любит нас и потому, вручил нам в руки это страшное оружие. С его помощью мы сокрушим всех врагов Соединенных Штатов. Да, первоначально мы планировали сбросить её на японцев, но обстоятельства переменились и теперь наша цель Россия. Сейчас, атомное оружие единственное средство, способное основательно встряхнуть дядю Джо и заставить его, считаться с нашими интересами. Как у нас обстоит дело с операцией «Возмездие»? — властно спросил Трумэн у Гровса и тот, проворно подскочив со стула, стал докладывать президенту, не заглядывая в блокнот.

— На данный момент, в нашем распоряжении имеются только два атомных заряда пригодных для использования против врага, господин президент. Ещё один заряд, по словам ученых, будет изготовлен к началу сентября и два заряда к концу года. Для нанесения максимального ущерба противнику, по рекомендации специалистов, атомный заряд должен быть сброшен на парашюте и подорван в воздухе. Единственным средством, позволяющим произвести доставку атомного заряда на дальнее расстояние, является стратегический бомбардировщик В-29 «Суперкрепость». Для выполнения этой задачи, генералом Спаатсом, создана специальная 509 авиационная группа. Поскольку, ранее планировалось сбросить заряд на Японию, сейчас группа находится на острове Тиниан. Однако если будет отдан приказ, она немедленно начнет перебазирование в Англию на нашу авиабазу в Кенте.

— Прекрасно, Гровс! Скажите, атомные заряды вы намерены перевезти из Невады на этих же самолетах или их повезут отдельно?

— Воизбежания всяких непредвиденных обстоятельств, я бы настойчиво рекомендовал производить перевозку зарядов на транспортном самолете.

— Это займет больше времени и увеличит риск при транспортировке — не согласился Трумэн, но увидев взгляд Гровса, согласился с ним, — хотя, вы правы. Мы ещё очень мало знаем об этом оружии. Поэтому, не будем ложить все яйца в одну корзину.

— Благодарю вас, господин президент. Теперь нам нужно выяснить по каким городам России мы будем наносить свой первый удар. По Москве?

— С огромным удовольствием так бы и сделал, но до неё слишком длинный и опасный путь. Я нисколько не сомневаюсь в надежности наших машин и решимости летчиков генерала Спаатса. Однако наш первый удар, должен быть подобен резкому хуку. Точным и сокрушающим. В противном случае, весь престиж нашего оружия будет поставлен под сомнение. Поэтому, я предлагаю нанести удар по Ленинграду.

— Что же, отличная идея. До Ленинграда можно свободно добраться, вылетев из Осло, затем через Швецию и Финский залив. После разгрома Германии, русские наверняка не ждут внезапного налета со стороны Балтики. Однако, здесь есть один маленький нюанс, мистер президент.

— Какой, такой нюанс? — настороженно спросил Трумэн, недовольный тем, что Гровс подверг сомнению его замысел.

— В Ленинграде очень много каменных домов, которые, по заверениям ученых, уменьшат ударную силу взрыва и разрушений может быть меньше, чем мы предполагаем. Все-таки первый взрыв в реальных условиях.

Споткнувшись о злосчастную ученую заковырку, Трумэн покрылся красными пятнами, но не отступал.

— Тогда, давайте ударим по Кронштадту. Это главная морская база русских на Балтике и факт её уничтожение будет иметь нужный эффект на русских.

— Конечно, это так, но в Кронштадте слишком мало населения. К тому же вряд ли к моменту удара по Кронштадту, там будут основные силы русского флота.

— Что же вы предлагаете, Гровс!? — спросил, теряющий терпение Трумэн.

— Самый идеальный вариант для первого удара, на мой взгляд, является порт Архангельск. До него можно легко добраться через Норвегию, Финляндию или через Нордкап. Город в основном состоит из деревянных построек, что значительно увеличит поражающий эффект бомбы. К тому же, он находится в окружении холмов, что даст дополнительную силу ударной волны. Архангельск по-прежнему играет большую роль в русской торговле и уничтожение его, нанесет чувствительный удар по экономике России.

— Где, это? — требовательно спросил Трумэн и Гровс бросился показывать Архангельск на карте.

— Действительно, можно ударить со стороны Нордкапа — сказал президент после некоторого молчания, просчитав все выгоды перечисленные генералом. Они явно перевешивали, но нужно было внести свою лепту в предложенную идею, и Трумэн нашелся.

— Хорошо, пусть первым будет Архангельск. На нем мы не только опробуем наше оружие, но и введем в заблуждение русских, относительно наших дальнейших планов бомбардировки. Пусть прикрывают Мурманск и Петрозаводск, а во второй раз. Мы ударим по Ленинграду! — президент решительно хлопнул рукой по карте и Гровс не посмел ему возражать.

Итак, решение было принято и теперь предстояло согласовать массу мелких деталей, которыми вновь занялся генерал Гровс.

Вновь как во времена заключительной стадии «Манхэттенского проекта», Гровс должен был ежедневно докладывать президенту о результатах своей деятельности. Секретность исполнения операции «Возмездия» была высочайшей. Мало число лиц знала все детали подготовки операции, все остальные знали лишь небольшой фрагмент большого дела.

И вновь, генерал Гровс, блеснул своими организаторскими способностями. Огромная машина по нанесению ядерного удара, скрипела, кряхтела, но при этом крутилась. С каждым новым днем все больше и больше набирая обороты.

Оставалось ещё решить проблемы дипломатического характера и в первую очередь с Черчиллем. Вернее сказать с его заокеанскими покровителями. Они проявляли здоровое опасение, относительно того, что их финансовые вложения в авантюру Черчилля, могли не принести им ожидаемые дивиденды.

Стараясь подчеркнуть свою независимость от недавних благодетелей и их знакомых, Трумэн не поехал на загородную виллу, как это было ранее. Он пригласил их к себе в Белый дом и принял в чайной комнате. В течение получаса, господам держателем акций «Железного борова» было вкратце обрисовано общее положение дел и было рекомендовано ждать 16 августа.

Сам налет на Архангельск был назначен на день ранее озвученной президентом даты. Было это сделано по двум причинам. Во-первых ради соблюдения секретности и во-вторых, чтобы деловые люди не чувствовали себя истинными хозяевами положения.

С Уинстон Черчиллем, Трумэн обошлись куда менее любезнее. Через генерала Эйзенхауэра, ему было передано известие о начале отвода американских войск из Саксонии и Тюрингии. Вместе с ним, имелась убедительная рекомендация английской стороне по присоединению к этому процессу. В случаи согласия британцев, то американцы были готовы прикрыть отход своего непутевого союзника, от когтей русского медведя.

Так же в документе указывалась линия, на которую американцы собирались отвести свои войска. Англичанам предлагалось самим определить место своей будущей дислокации. Эйзенхауэр не проводил чёткой границы британского сектора ответственности, но строго привязывал его к левому флангу американской армии. Побитый британский лев, вновь становился младшим партнером. На принятие решения, британцем было дано шестнадцать часов.

Отдельным посланием, президент объяснил английскому премьеру причину своих шагов. Ему, так же как и его лоббистам, было предложено дождаться 16 августа, когда против русских будет применено новое оружие.

Во всех этих приготовлениях к большой свалке, не была забыта и советская сторона. Так как американский посол в двадцатых числах июля был отозван из Москвы, государственный департамент был вынужден прибегнуть к помощи господина Вышинского. Специальный посланник Сталина без устали курсировал по Стокгольму между шведским, английским и американским посольством, но больших результатов так и не достиг.

Его охотно принимали, поили кофеем или чаем, но дальше разговоров дело не шло. Уж слишком скоротечен был конфликт в Германии, и все решалось на полях сражения, а не в дипломатических кулуарах. Впрочем, Вышинский и не ждал быстрых результатов, продолжая методично осаждать вражеские крепости. И как признание его деятельности, стало приглашение в американское посольство, где Вышинскому было передано официальное известие о начале отвода американских войск из советской оккупационной зоны. Вслед за этим, представители госдепа заявили, что любые действия с советской стороны, во время этого процесса, будут расценены враждебные, со всеми вытекающими последствиями.

Утром 2 августа, начался отвод американских войск из Тюрингии и Саксонии. Англичане начали свой отвод из Нижней Саксонии за день до этого. Через Гарц поросший лесом, прямо к рейнским берегам.

Глава XIX. Трех королей обидел он

По ту сторону Рейна наступать было легко. Все главные силы противника остались далеко на севере, и противостоять советским танкистам было практически некому. Нет, отсутствие перед собой врага, совсем не обозначало райскую жизнь. Танкистов регулярно атаковали британские самолеты, настырно пробуя на зуб крепость зенитной защиты гвардейцев и проворность воздушного прикрытия. Во время этих налетов, славные защитники танкистов неизменно сокращали количество наседающих врагов, но вместе с этим сокращалось и число танков, годных для продолжения похода.

Возможно, число уничтоженных британскими асами краснозвездных машин было бы гораздо выше, а их собственные утраты снизились бы в разы, если бы не радио. Переносные рации вкупе с прикрепленными к танкистам летчиками и артиллеристами, творили чудеса. Благодаря им, идущие в авангарде войска были зрячими и в случаи необходимости могли рассчитывать на быструю помощь. Этот фактор придавал соединениям фронта, огромную уверенность в себе и проворство. Иногда, они проходили в день больше, чем это было положено боевой задачей.

Кроме британцев или маскировавшихся под ним американцев, беспокойства советским войскам доставляли и освобожденные из лагерей немцы. Очень многие из них, вместо того, чтобы вернуться к мирной жизни, получив в руки оружие, начали воевать с русскими. При этом возникал необъяснимый с правовой точки зрения парадокс. Правительство Деница было арестовано, Гитлер давно мертв, а Шернер и Венк уже не контролировали даже собственные войска.

Зачастую, немцами командовали не генералы и полковники, а майоры, капитана, лейтенанты и даже сержанты. Это были разрозненные и разномастные по составу соединения, чья численность колебалась от тысячи до двадцати человек. Как правило они плохо знали обстановку вокруг себя и совсем не ориентировались в происходивших в Германии событиях. Всех их объединяло только одно — ненависть к русским и отчаянная вера в реванш. Именно эти чувства придавали им силы, и толкало на борьбу с «советскими оккупантами».

Везде, где только было можно, они вредили большевикам, зачастую не жалея сил и жизни, ни свои, ни чужих. Как правило, они пытались задержать наступление русских, с логичным и печальным исходом. Война есть война. В ней сильнейший побеждал слабейшего, однако были случаи, когда и малые группы «немецкого сопротивления» могли нанести серьезный ущерб.

Так в маленьком рейнском городке Гохта, где находилось крупное топливное хранилище англичан, только храбрость и быстрота взвода морской пехоты, прикрепленного к танкистам Панафидина, помогли избежать трагедии. Немецкие охранники хранилища, уже приготовили его к взрыву, когда появились русские танки с пехотинцами на борту. Сходу протаранив проволочное заграждение, они ворвались на территорию хранилища и вступили в бой с врагом.

Смелым людям, на войне везет. Повезло и советским морпехам. Во время боя, сержант Марушкин, удачно бросил гранату в смотровую щель блиндажа, в котором находился пункт подрыва двух ближайших цистерн с бензином. Немецкие саперы были готовы в любой момент превратить бензохранилище в огненный ад, но были остановлены в самую последнюю минуту.

Захват этого хранилища, позволил танкистам генерала Ермолаева не дожидаться подхода колонны заправщиков, а смело двигаться вперед, отважно вороша осиное гнездо противника. Совершив стремительный марш бросок, танкисты вторглись в Голландию, заняли город Венло и взяли под контроль мост через реку Маас.

Город, встретил советские танки гробовой тишиной. Британские полицейские покинули Венло всего за полчаса до прибытия краснозвездных машин. Многие города Европы довелось посмотреть советским солдатам, но в большинстве своем, они либо яростно огрызались огнем, либо были сплошь увешены белыми флагами. Вступать в затаившийся город, им пока ещё не приходилось.

Из кирпичных труб домов струились клубы черного дыма, во дворах на веревках весело свежевыстиранное белье, на оконных подоконниках сидели серые кошки. Все было мирно и спокойно, не было только одного — людей. Впрочем, все скоро стало ясно и понятно.

Стоявшие в Венло канадские части, хорошо поработали на ниве информационной войны, рисуя мирным обывателям страшные картины прихода «диких азиатов», которым бы позавидовал бы сам Босх. Забившиеся по своим домам и каморкам голландцы, с ужасом ожидали грабежей, убийств, издевательств и насилия над собой и своими близкими. Многие вооружились ружьями, топорами, ножами и вилами, чтобы подороже продать свои жизни, честь дочерей и жен.

Одним словом, просвещенная Европа приготовилась во все оружие к встрече с «новыми гуннами и татарами», в лице Красной Армии. К огромному удивлению жителей Венло, русские не стали сгонять народ на площади, объявлять всех заложниками и расстреливать по двадцать человек за каждого убитого советского солдата. Вместо этого, они потребовали у бургомистра помещения под штаб, казармы и госпиталь.

Хмуро и с недовольством смотрели гордые жители провинции Лимбург, на пришельцев, одетых в промасленные комбинезоны и не первой свежести гимнастерки. Медленно пережевывая табак и посапывая своими трубками, на ментальном уровне ощущали они опасность, исходящую от нежданных гостей.

Будь на месте русских немец, он бы достал «парабеллум» и быстро бы добился нужного для себя результата. Британский офицер, со всего размаха хлестнул бы по столу своим стеком и дело бы пошло. Но перед голландским бургомистром стоял молоденький старший лейтенант и хотя его гимнастерку украшали боевые ордена «Звезда» и «Знамя», ничего не мог добиться от высоко цивилизованных европейцев. Не отрывая глаз от немецкого разговорника, он в который раз говорил о своих нуждах, но с каждым разом, бургомистр Схеффер только недовольно вертел головой, хотя прекрасно понимал лейтенанта.

Неизвестно как долго бы это продолжалось, если бы на помощь своему командиру не пришел сержант Кошкарбаев. Подойдя к бургомистру и его команде, коренастый сын степей цепко окинул их взглядом, отчего надменным голландцам сразу стало плохо. Где-то на генетическом уровне, у них возник сильный страх перед этим загорелым азиатом, что смотрел на них без всякого почтения, с чувством собственного превосходства и достоинства.

Выросший в сельской семье, где главным мерилом всех отношений был честный труд, Омербек с первого взгляда распознал чванливую сущность стоящих перед ним людей и не стал церемониться. Быстро определив среди голландцев старшего, он ткнул пальцем в Схеффера и поманил его к себе, сказав простое и расхожее слово — «Ком». Чтобы голландец шевелился, Кошкарбаев махнул рукой в сторону площади и для большей доходчивости, повел стволом автомата в нужном направлении.

Сержант совершенно не собирался применять против миляги бургомистра силу. Он просто хотел вывести голландца на улицу и методом наглядного тыка, добиться от него согласия и понимания нужд бойцов Красной Армии. Это была давно и хорошо отработанная на немцах метода. Она, как правило, давала нужный результат, но в этот раз, превзошла все ожидания. Испугавшись, что этот узкоглазый азиат намерен расстрелять его за невинный тихий саботаж, бургомистр моментально обрел голос. И на хорошем немецком языке, стал заверять господина лейтенанта, что городские власти Венло, готовы немедленно предоставить советским солдатам все требуемое.

Так состоялась первая за эту войну мирная встреча России и Голландии, имевшая большие дипломатические последствия. Через день, после вступления советских танкистов на землю Лимбурга, специальный посланник Сталина Вышинский был срочно вызван в шведское министерство иностранных дел.

Получив приглашение по телефону, специальный посланник всю дорогу ломал голову над причинами этого приглашения. Тысячу и одну причину, нашел Андрей Януарьевич, пытаясь объяснить свой вызов в министерство, и не угадал. В шведском министерстве, его ждало посланием от голландской королевы Вильгемины.

Так как Советский Союз не успел восстановить дипотношения с Нидерландами и прислать своего посла в Амстердам, то владычица Голландии решила действовать через Стокгольм. В откровенно холодной манере, королева выразила советской стороне своё неудовольствие тем, что войска маршала Рокоссовского вступили на территорию голландского королевства. Вильгемина напоминала Москве, что между Россией и Голландии нет войны и потому, требовала немедленно вывести советские соединения с голландской земли. Одновременно с этим, королева грозила Советскому Союзу всевозможными дипломатическими карами в случаи, если в её стране будут зафиксированные случая насилия, смерти или разрушения, порожденные действиями советских войск.

Слушая послание Вильгемины, Вышинский не знал, что ему делать, плакать или смеяться. Уж слишком пафосными были речи королевы, чье королевство уже дважды побывало под оккупацией армий великих держав и ни разу не посмевшее открыть рот. В конце концов, вверх взял профессионализм. С невозмутимым лицом, Андрей Януарьевич принял протест голландской королевы и отбыл в посольство.

После прорыва к Рейну, войскам маршала Рокоссовского все ещё приходилось трудновато продвигаться на запад, но после 1 августа, жить стало легче. Вняв, безжалостному голосу разума американского президента, британцы начали отвод своих войск из Нижней Саксонии, под прикрытием джи ай.

Медленно, с угрюмыми лицами, покидали островитяне Люнебург, оставляли Ганновер и Оснабрюке. Темными, густыми вереницами текли королевские войска по дорогам Нижней Саксонии на юг, оставляя русским свою часть трофейного пирога. С невыносимой горечью в сердце, слушал Черчилль доклады Александера об оставлении Брауншвейга, Геттингена.

Гютерсло и Хальтерн стали последними городами, отданные Черчиллем противнику. Узнав о намерении Эйзенхауэра использовать Гессен в качестве плацдарма для нанесения в будущем удара по русским, Черчилль громогласно заявил, что отвод войск дальше рубежа Кассель — Дортмунд — Дуйсбург, есть прямая измена в пользу Сталина, и он этого не допустит.

Отвод англо-американских войск из Саксонии значительно облегчил положение армий Северо-Германского фронта. Теперь он имел не только крепкий тыл, но и хорошо защищенные фланги, на которых стояли, не участвовавшие в бою армии маршала Жукова и Конева. Это позволило Рокоссовскому перенацелить свои главные силы на Голландию и Вестфалию. На Гронинген и Арнем устремились танковые дивизии генерала Катукова, давя и сокрушая остатки 2-й английской армии. Отрезанные от основных сил, чувствуя себя брошенными на произвол судьбы, англичане, канадцы, поляки и латыши стали действовать по своему усмотрению.

Не желая, чтобы русские сбросили их в море, канадская дивизия генерала Жермона, без боя оставила Фрисландию. На пароме, по железной дороге, пешком, канадцы спешили покинуть ставшую опасной для них провинцию. Советские авангарды не ус певали за американскими подданными английского короля, которые словно намыленные выскакивали из их тисков.

Только истребителям и штурмовикам удавалось пощипать колонны, под красными знаменами с «Юнион Джеком». Раз за разом проходились они своим губительным огнем по вражеским рядам, расстреливая доверху набитые солдатами грузовики, уничтожая бензовозы. После каждого из таких налетов, увеличивалось число пушек, броневиков и даже танков, брошенных неприятелем на обочинах дорог.

Подобная вольготность советских летчиков, была обусловлена плачевным состоянием британской авиации находившейся в Голландии. Из-за острого дефицита горючего, королевские ВВС были вынуждены оставить аэродромы в Эммене и Апсдорне, и перебазироваться в Амстердам. Отсюда они совершали вылеты на прикрытие отступающей пехоты от русских самолетов, но не всегда успевали сделать это вовремя. Радары были выведены из строя советскими штурмовиками и к тому же, страх смерти, все сильнее угнетал английских пилотов.

Несколько иной была картина в Гелдерланде. Там появление советских танков также вызвало панику, но были места, в которых они встретили ожесточенное сопротивление людей, посчитавших себя преданными. Ими оказались танкисты генерала Мачека, из-за нехватки горючего, брошенные англичанами на произвол судьбы. Не имея возможности отступать и не желая бросать свои танки, они закопали свои машины на западной стороне реки Эйссе. Впадая в Рейн, она прикрывала южные подступы к Арнему.

Позиция была очень удачная и вместе с примкнувшим к ним латышам 15-й гренадерской дивизии СС оберфюрера Акса, поляки отбили атаку танкистов полковник Перегудова. Авангард гвардейской армии Катукова слишком увлекся преследованием отступающего противника, и попытались сходу взять этот рейнский город.

За свою самоуверенность и нежелание проводить разведку, танкисты заплатили шестью подбитыми машинами. Закапанные в земли по самую башню, поляки били прямой наводкой, по пытавшимся прорваться по мосту тридцатьчетверкам. Неоправданных потерь не стало больше, только благодаря опыту и мужеству советских танкистов. Обнаружив засаду врага, они отказались от продолжения атаки и быстро укрылись за деревьями, росшими густой полосой вдоль реки. Пущенные вслепую снаряды прошли мимо танков, разворотив несколько домишек под черепичной крышей.

Неудачей закончилась и попытка преодолеть реку по железнодорожному мосту. Засевшие вдоль реки латыши удачно подожгли два танка фаустпатронами, преградив путь остальным машинам. Разумеется, можно было попытаться продолжить атаку под прикрытием огня части танков, но без поддержки пехоты, это была откровенная авантюра.

Конечно, можно было подождать подхода основных сил и выбить врага с его позиции. Однако это означало откладывание штурма города на сутки, а Вениамину Перигудову очень хотелось взять Арнем сегодня и попасть в Приказ Верховного Главнокомандования. Поэтому началось лихорадочное обзванивание всех кто находился поблизости и мог прийти танкистам на помощь.

Личная заинтересованность великая вещь и тут полковник оказался на высоте. Уже через два часа к нему подошли две роты 216-го минометного полка и батальон самоходной артиллерии с десантом на броне. Обрадованный Перегудов, предпринял новый штурм.

Искусно создав видимость, что собирается напасть на врага своим правым флангом, по широкому автомобильному мосту, он нанес внезапный удар левым флангом. Под прикрытием огня самоходок и минометчиков, наши танкисты атаковали узкий железнодорожный мост и достигли успеха. Плотный артиллерийский огонь не позволял эсэсовцам высунуться из укрытий, а те, кто все же рискнул, были уничтожены огнем автоматчиков.

Слаженно и умело действуя под прикрытием танковой брони, они избавили танкистов от встречи с фаустниками, попытавшихся вновь преградить дорогу советским машинам. Пять метателей фаустпатронов так и не смогли произвести свой смертоносный выстрел, сраженные меткими выстрелами русских пехотинцев.

С переправой танкистов на другой берег Эйссе, вражеская оборона рассыпалась как карточный домик. Ведь одно дело стрелять по танку, зажатому железной коробкой моста и совсем иное, вести огонь по стальной махине из хилого окопа. Не выдержав стремительного удара, эсэсовцы оставили свои позиции, но были и такие, кто решил драться до конца. Более сотни человек, заняв близлежащую кирху, продолжили сопротивление.

Из всех окон и щелей, вели они ожесточенный огонь в течение всего дня. Каменные стены строения хорошо укрывали карателей от танкового огня. Это породило надежду на возможность ночного прорыва, но она оказалась ложной. Подошедшие к вечеру «зверобои», своими могучими залпами обрушили стены кирхи. Уже после шестого залпа она рухнула, погребя под своими руинами тех, на руках которых было много крови безвинно убитых мирных людей.

Также яростно и упорно сопротивлялись и поляки. Оказавшись между двух огней, они не отступили и не сдались, хотя им была предложена почетная капитуляция. Глупая шляхетская спесь полковника Высовецкого обрекла на смерть свыше тысячи человек, объявив парламентерам, что поляки никогда не сдаются, а уж тем более русским. В качестве подтверждения твердости своих намерений, «пан пулковник» приказал дать очередь в спину, покинувшим расположение поляков парламентерам.

— Такой ответ большевистским псам, будет понятен без переводчика — гордо заявил Высовецкий, под одобрительный возглас полкового капеллана «Пусть вечно живет ненька Польша!».

После того, как позиции поляков обработали дивизионные гаубицы, шляхетских крикунов стало гораздо меньше, но они упрямо не позволяли выкинуть белый флаг. Помня судьбу парламентеров, полковник Перегудов предложил сдачу по радиорепродуктору. Вениамин Сергеевич дал противнику час на размышление, но шляхта им не воспользовалась. Уже через пятнадцать минут, в сторону советских частей застучали пулеметные очереди и бой продолжился.

Поляки уже никак не могли повлиять исход сражения за Арнем. Город был уже занят, победный рапорт полетел по высоким инстанциям и про андерсовцев, можно было с чистой совестью забыть. Пусть с ними мучаются идущие следом подразделения пехоты, но полковник Перегудов не любил прощать, как и оставлять дела наполовину. Поэтому он приказал обстрелять из дивизионных гаубиц позиции врага повторно.

Артиллеристы очень ответственно подошли к этому приказу. После их обстрела уже никто не кричал о «вечной Польше». Оставшиеся в живых люди, медленно выкапывались из своих разрушенных окопов, бросали на землю оружие и подняв руки, обреченно брели в сторону победителей.

На противоположном фланге советского наступления южнее Мюнстера, дела обстояли не столь блестяще. Отошедшие из Саксонии англичане, попытались занять оборону вдоль реки Липпе, что не входило в планы Рокоссовского. Сразу за рекой проходил знаменитый рейнский канал, являвшийся важной частью германской судоходной системой. Эта двойная водная линия, прикрывала стратегически важные города Рейнской провинции: Дортмунд, Эссен, Дуйсбург, Дюссельдорф.

Все они сильно пострадали от недавних военных действий. Дуйсбург и Эссен лишились больше половины своих зданий. В Дюссельдорф было разрушено около 75 процентов всего жилого фонда, Дортмунд превратился в руины полностью, но несмотря на это, они продолжали представлять большую ценность. Через эти города проходили важные железнодорожные, автомобильные и речные магистрали. Они являлись составной частью Рура и англичане намеривались биться за них до конца. Потеряв Шлезвиг, Саксонию и Вестфалию, Черчилль не мог позволить потерять и Рейнскую провинцию. Это было делом принципа.

Намерения обоих сторон были серьезными, но вот возможности их осуществления были весьма скудными. И если англичанам, как всегда требовалось время для насыщения района обороны войсками, то русская ударная пружина, утратила свою пробивную силу из-за растянутости коммуникаций. К тому, же удары стратегической авиации противника по советским тылам, сыграли свою сдерживающую роль.

Ударные части маршала Рокоссовского теперь не летели, а ползли и потому, вся тяжесть продолжения наступления легла на плечи пехоты. Оставив ставшими родными грузовики, забросив за плечо автомат, солдаты привычно затопали по дороге, вместе конными упряжками, тянувшими легкие «полковушки». Правда, на этот раз дороги были хорошие, немецкие, но все равно мерить их приходилось исключительно ногами.

Началась упорная борьба за северный Рейн, в которой обе стороны достигли определенных успехов. Благодаря быстрому подходу войск с севера, генерал Пауэлл сумел удержать за короной Дортмунд. Пять дней за его безжизненные развалины шли ожесточенные бои, но англичане держали их мертвой хваткой. Удача им сопутствовала в борьбе за Бохум, Эссен, Оберхаузен, но Гельзенкирхен и часть Дуйсбурга перешли под контроль советских войск.

В боях за Гельзенкирхен, отличились солдаты дивизии генерал-майора Огурцова. Пехотные соединения этой дивизии, первыми достигли реки Липпе, и форсировали её на подручных средствах, несмотря на сильный вражеский огонь с противоположного берега. Под прикрытием огня 45 мм полковых орудий, советские воины преодолели водную преграду и уничтожили несколько пулеметных точек врага, одну минометную батарею и около двух взводов солдат противника.

Не останавливаясь на достигнутом успехе, солдаты продолжили движение вперед и вскоре форсировали рейнский канал благо в месте атаки, имелся неповрежденный пешеходный мост. На противоположной стороне моста, англичане успели соорудить из мешков с землей баррикаду, с двумя пулеметными точками.

Позиция врага была отменная и без поддержки артиллерии, что ещё не успела переправиться через реку, взять её было невозможно. Оставалось только ждать, пока артиллеристы не переправят орудия, но это означало потерю времени, что в условиях наступления смерти подобно. Выручила солдатская смекалка и присутствие снайпера, старшего сержанта Образцовой. Пока прикрываясь, найденным на своем берегу большим пожарным щитом, несколько автоматчиков двинулась по мосту, Серафима Образцова вела огонь по врагу.

Всего четырнадцать метров разделали советских солдат от врагов, но как трудно было пройти хотя бы половину, чтобы остановиться и бросить в противника гранату. Шквал пуль обрушился на тройку смельчаков, когда они ещё только подходили к мосту. Как бы не был крепок металлический щит, но и его, нет, нет да пробивали вражеские пули.

Для крупнокалиберного пулемета, чтобы разбить в клочья подобную защиту, нужно меньше минуты, но «Ворошиловский стрелок» не дала им этого времени. Сначала один, а затем другой пулеметчик, рухнул на землю с простреленной головой.

Капрал Элси Пайет попытался заменить убитого пулеметчика, но не успел он нажать на гашетку, как свинцовый гостинец, точно угодил ему в переносицу. До конца боя, ни один пулемет врага так и не подал своего смертоносного голоса, благодаря мастерству и умению Серафимы Образцовой.

Не удалось остановить смельчаков и броском гранаты. Выброшенная из-за баррикады, она ударилась о край щита, отлетела в сторону и разорвалась уже в воде. А вот ответ советских солдат оказался куда более удачным. Взрыв Ф-1 по ту сторону баррикады, позволил солдатам бросит щит и ворвавшись на блокпост подавить его сопротивление.

В задачу солдат батальона капитана Шпанько не входил захват Гельзенкирхен. Отдавая приказ, комдив сказал о захвате плацдарма на том берегу канала и удержании его, до подхода основных сил. Однако прорвав оборону противника, подразделения батальона продолжили преследование противника и вскоре втянулись в уличные бои.

Прошедшие трудную школу войны, солдаты сами, не дожидаясь команды, сверху организовали штурмовые группы по 20–25 человек и принялись зачищать город. Серьезного сопротивления они не встречали, так как гарнизон Гельзенкирхен составляли в основном полицейские и жандармерия.

Когда с севера, подошли регулярные армейские подразделения, то они встретили ожесточенное сопротивление на восточной и южной окраине города. Первый советский комендант Гильзенкирхен Шота Гуравия, сумел сутки продержаться на своих позициях по берегам Эмшера, но так и не пропустил врага в город.

По схожему сценарию, был взят и Дуйсбург, но в этом случаи пехоте не пришлось долго топать по дороге. Советские солдаты были доставлены туда на бронекатерах Днепровской флотилии. На последних остатках топлива, по отменным немецким каналам, моряки смогли просочиться к Рейну с десантом на борту. Войдя в седые воды Рейна через реку Липпе, бронекатера подошли к Дуйсбургу с севера и сумели захватить часть города прилегающего к устью Рура.

Когда бои идут на флангах, центр либо стоит, либо идет вперед семимильными шагами. Судьба благоволила к комдиву Петрову. Его войска в основном встречали слабое, разрозненное сопротивление и по хорошим европейским дорогам, они сначала достигли Хасселта на Альберт — канале, затем маленький городишко Тинен, Лёвен и подошли к Брюсселю.

После кровопролитных боев под Бременом, дивизия Петрова не успела пополнить свою численность до штатного состава и потому, она находилась на второстепенном направлении. Главные силы армии рвались к Антверпену, чтобы замкнуть «голландский мешок» и не дать противнику возможность вырваться из него во Францию.

Вторжение полковника Петрова в бельгийский Лимбург не осталось не замеченным со стороны европейских держав. Уже на следующий день, как советские войска пересекли канал и вступили в Хасселт, Вышинский вновь был срочно приглашен в шведское министерство иностранных дел.

Регент принц Шарль выражал резкий протест советскому правительству в связи с тем, что войска маршала Рокоссовского вступили на территорию его страны и требовал незамедлительно прекратить, эту незаконную оккупацию.

Андрей Януарьевич с достоинством выслушал обращение бельгийского короля. Его ответ был более краток и лаконичен, чем тот, что он давал ранее на голландский протест. Ссылаясь на трудное военное время, он пообещал, что советские войска покинут Бельгию сразу же, как только закончится, этот никому не нужный конфликт.

Делая подобные заявления, Вышинский ни на йоту не нарушил инструкции вождя, которые были присланы из Москвы дипкурьером. Не желая дипломатических осложнений, надеясь решить все дело миром, Сталин предпочел успокаивать европейцев словами, а не угрожать им оружием.

Инструкцию такого же характера получил и полковник Петров, приближаясь к бельгийской столице. Военный совет фронта предписывал Георгию Владимировичу воздерживаться от излишнего применения оружия и о возможности придерживаться дипломатического этикета. Что подразумевало высокое начальство под дипэтикетом, от военного человека понять было трудно, но приказ есть приказ и его следовало выполнять.

Девятого августа 1945 года, Брюссель встретил советских солдат, прекрасной солнечной погодой. По-своему трактуя решение военсовета фронта, полковник Петров приказал пустить вперед своего штабного отряда роту Т-34. Для этого пришлось полностью слить горючее у трех танков, но комдив решительно настоял на этом.

— Пусть знают силу тех, кто пришел к ним в гости, — коротко бросил Петров, в ответ на жалобные причитания начальника по снабжению, — мой штабной «виллис» их не проймет, а вот танки, да.

— Прикажите выдать экипажам новое обмундирование? — смиренно спросил собеседник, давно усвоивший, что с этим «якутом» спорить бесполезно.

— Нет — категорически ответил начдив, — ты их ещё в парадку одень. Посмотрите, чтобы не было откровенных замухрышек, но не особо усердствуйте, война все-таки. Госпожа Европа примет нас и такими как мы есть.

Столица Бельгии была скромным средним городком, мало пострадавшим от войны. Ровненькие улочки из домов в стиле фламандского барокко и брабантской готики, с булыжными мостовыми и скульптурами, стоящими на открытом воздухе. Сидящий рядом с полковником молоденький переводчик, с восторгом вертел головой из стороны в сторону, по-детски радуясь от возможности прикоснуться к истории.

В отличие от него, сам полковник был полностью спокоен. Он не видел в проплывавших мимо него домах и улицах историю. С восточной сдержанностью он взирал на очередной город, куда пришли его солдаты, на пути к последнему морю. В том, что оно будет, он знал это от командарма, когда знакомился со своей главной задачей в штабе армии.

— А тебе, Георгий Владимирович, дорога прямо на Дюнкерк. Слышал о таком городишке, где Гитлер англичан в сороковом году зажал? Вижу, что слышал. Так вот тебе идти к нему, но только чтобы в отличие от фрицев у тебя от туда ни один гад, за пролив не тиканул. Таков приказ, понял? — и для пущей убедительности, командарм показал пальцев над собой.

Такие откровения начальства в восторг не привадили и потому, Брюссель был для Петрова лишь этап большого пути.

Для встречи «высоких оккупантов», Их Королевское Величество представителей не прислало, отчего вся тяжести общения пала на плечи брюссельской мэрии. Со страхом и опаской смотрели посланники цивилизации на советские танки, что бойкой кавалькадой прогрохотали по местной достопримечательности Гран-Палас и остановились, уперевшись пушками в здание ратуши.

Глава мэрии Ван Ромпей, по душевной простоте подумал, что командир этих азиатов пришедших в Брюссель прибыл в одном из этих танков. Подобный поворот событий был вполне понятен просвещенному фламандцу. В душе он был готов увидеть. И поющий табор цыган с медведем, и бородатого военного, ругающего во все горло, после каждого выпитого стакана водки. И даже его адъютанта, женщину с накрашенными губами, готовую в любой момент отдаться своему покровителю и с такой же легкостью застрелить провинившегося солдата. В общем картины в мозгу брюссельского интеллигента были страшные. Они одновременно и отталкивали своей дикостью и вместе с тем, притягивали обаятельным развратом.

К огромной радости, а может быть и огорчению, русский полковник приехал не на танке с цыганами, а на простом «виллисе», в сопровождении взвода автоматчиков. В начале из машины вышел лейтенант переводчик, затем грузный начштаба и только потом, сам полковник Петров.

Из всей троицы, только начштаба, по мнению Ван Ромпея, мог быть русским командиром. Лейтенанта он сразу отмел по возрасту, а Петрова он определил в начальники СМЕРШа, который по глубокому убеждению фламандца, занимался исключительно расстрельными делами.

С почтительной вежливостью он подошел к начштабу, чтобы засвидетельствовать свое почтение, но быстро выяснилось, что Ромпей ошибся. И вот тут-то с почетным председателем местной партии, банкиром и доктором наук случился страшный конфуз. Не было ничего страшного в том, что человек ошибся, главное суметь быстро её исправить. Для опытного переговорщика, каким до этого момента считался Ромпей, дело было вполне по силам, но он неожиданно испугался.

Была ли тому виной пропаганда, рисующая большевиков, в исключительно черном цвете или произошло досадное несовпадение созданного образа и реальной картинки, но благородного брюссельца понесло. От осознания того, что этот коренастый азиат с глазами холодного убийцы и есть «русский полковник» окончательно выбило Ромпея из колеи. Страх полонил душу доктора экономических наук и породил в ней кучу видений, одно страшней другого.

— Мы очень просим вас, господин полковник, не причинять вред, нашему древнему городу — с огромным трудом пробормотал Ромпей и застыл, не в силах противостоять, на его взгляд, демоническому взору коренастого корейца. После этого возникла непредвиденная пауза. Петров ждал продолжения речи, а Ромпей не был в силах её продолжить, крутило живот.

— Хорошо, мы не причиним вред вашему древнему городу — коротко сказал Петров, полагая, что длинная пауза, это особенность местного дипломатического этикета. Все это было сказано исключительно сдержанно, так как полковник очень разозлил, глупое прошение фламандца. Зачем ему нужно было разрушать Брюссель?

— Мы очень просим, господина полковника, удержать своих солдат от грабежей жителей нашего города — продолжал выдавливать из себя дрожащий от страха опытный переговорщик. Услышав эти слова от Дружинина, полковник нехорошо усмехнулся, чем ещё больше увеличил смятение в душе Ромпея.

— Хорошо, наши солдаты не будут грабить горожан вашего города — местные дипломатические обычаи начали раздражать полковника.

— Мы очень просим, господина полковника, не допустить насилия над стариками и женщинами нашего города — противно канючил переговорщик, стремительно повышая градус накала у Петрова.

— Хорошо. Мы приложим все усилия, чтобы насилия над мирными жителями вашего древнего города не было. Что ни будь ещё? — зло поинтересовался Георгий Владимирович и тут, фламандца снесло окончательно.

— Мы очень просим господина не есть наших детей — пролепетала жертва вековой европейской пропаганды.

— Что!? — изумился Петров, и требовательно посмотрел на Дружинина, от него требуя точности перевода.

— Просим, не есть наших младенцев, наших крошек — слезливым голосом сказал Ромпей и для наглядности показал рукой рост малышей. И тут полковник Петров пришел в ярость. Он подошел близко к фламандцу, и пронзительно глядя в его глаза, объявил свою великую волю.

— Только, если вместо них, нам предоставят равноценную замену.

— Кем!!? — измученно простонал переговорщик и тут Петров, гневно ткнул в его сторону пальцем.

— Вами, вами господин Ромпей! Согласны!?

От этих слов перед глазами доктора наук, прекрасного гражданина и семьянина и прочее, прочее, прочее разлились красные круги, и он рухнул без чувств, на руки своим товарищам по несчастью.

Петров неторопливо подошел к поверженному фламандцу и презрительно сказал.

— Когда очнется этот господин, скажите ему, что за распространение слухов порочащих честь советского солдата, я прикажу публично пороть, с пяти до шести вечера, здесь, на этой площади — на этом брюссельские дипломатические встречи закончились, без посиделок.

Но не только на запад и юг продвигались войска маршала Рокоссовского. Бои продолжались и на севере, в Шлезвиге, где генерал Осликовский пытался добить войска генерала Макферсона. Как не лихи и отважны были кавалеристы Николая Сергеевича, но создать полноценный котел у них не получалось. Англичане и немцы дрались с упорством обреченных, отчаянно цепляясь за каждый городок, каждый дом или строение.

Первая осечка у Осликовского произошла в районе Шлезвига. Советские кавалеристы попытались окружить главные силы англичан находившихся в районе Киля. Возьми вовремя Осликовский город Шлезвиг и Макферсону был бы мат в два хода, однако этого не случилось. Англичан спасли немцы, что под командованием генерала Линдемана, отступали из Молдорфа, Хайде и Таннинга. Прижатые к морю, они попытались пробиться на север через Фридрихштадт, уже занятый советскими войсками. Пока Осликовский разворачивал войска и принуждал немцев к сдаче, англичане отошли от канала и избежали окружения.

Раздосадованный неудачей, Осликовский подтянул тылы и ударил снова, на Фленсбург, в районе, которого из последних сил сражался советский десант. Главная военная добыча адмирал Дениц со штабом был вывезен самолетов первой же ночью. Взять сам Фленсбург десанту было не по силам и, заняв глухую оборону, они ждали прихода казаков Осликовского.

После столь масштабных прорывов, казалось, что пробиться к ним плевое дело, но оказалось иначе. За счет сокращения площади фронта, противник уплотнил свои ряды и создал крепкую оборону из опорных пунктов. Маленькие города превратились в маленькие крепости, обойти которые было невозможно, ибо тут же упирался в другой опорный пункт.

Только подтянув корпусные 152 мм гаубицы и раскатав по головешкам городок Холлингштадт, Осликовский смог прорвать оборону противника. Опасаясь, что кавалеристы не смогут быстро пробиться к десантникам, он бросил в прорыв батальон Т-34-85 и в этом, была его ошибка. Гремя броней сияя блеском стали, танкисты проложили себе дорогу через английские тылы, пробились к десантникам, но создать плотный заслон на пути к датской границе не смогли.

Более того, танкисты не смогли сразу захватить сам Фленсбург с находившимся в нем немецким флотом. Пока они пробивались к десанту, пока докладывали и получали новое задание, время было упущено. Немцы пришли в себя, организовали защиту порта и отбили атаку танкистов. От огня зенитных установок прикрывавших корабельные пирсы, было потеряно сразу пять танков. Это было двое больше, чем потерял батальон при прорыве на Фленсбург.

Если бы не быстрая помощь со стороны летчиков, британцы бы полностью уничтожили все захваченные ими корабли. Было затоплено два эсминца и шесть подводных лодок. Взорваны три сторожевика, один вспомогательный крейсер и серьезно два миноносца.

Имея секретный приказ от Черчилля об уничтожении немецкого флота в случаи возникновения угрозы его захвата большевиками, англичане бросились его выполнять и как всегда, столкнулись с сопротивлением немцев. Там где, согласие было достигнуто, корабли пошли на дно, там же, где его не было, они уцелели. Пока немцы м англичане переругивались, на порт налетели советские штурмовики и привели к молчанию большинство портовых зениток. Не дождавшись полного прекращения налета, танкисты капитана Чепурнова повторили штурм гавани и на этот раз, он был удачен.

Эпопея с захватом флота, позволила Макферсону вновь вывести свои войска из-под удара Красной Армии. И вновь, Осликовский только потрепал немецкий арьергард, но на этот раз куда более основательнее. Отступая на север, англичане бросили из-за нехватки горючего, почти всю свою бронетехнику и много артиллерии. Единственным броневиком, который был на ходу, был броневик Макферсона, что породило массу мрачных шуток.

Без всякого согласия и разрешения, виз и пропусков, английская армия пересекла датскую границу, и даже не заметила этого. Когда же на территорию датского королевства вступили советские войска, как Копенгаген разразился гневным посланием на недопустимые действия маршала Рокоссовского.

И снова, господин Вышинский был вызван в шведское министерство иностранных дел, где ему в очередной раз было зачитан протест, на этот раз датского короля Кристиана. Сталинский посланник, выслушал упреки августейшего монарха и смиренно, взяв папку, пообещал довести до сведения своего правительства, все, что он только что услышал. После чего передал папку сопровождавшему его секретарю, сказав: — «возьмите, для коллекции», с чем и отбыл.

Заняв Фленсбург, генерал Осликовский полагал, что активных действий в ближайшее время не будет. Нужно было подтянуть тылы, получить пополнение, однако судьба, в лице Ставки ВГК, в третий раз свела его с Макферсоном. По поступившим в Москву сведениям, после объявлении Деницем о капитуляции, англичане все же решились на переброску немецких соединений из Норвегии и направили в Ютландию две бригады пехоты, общей численностью в 7 тысяч человек.

Немцы ничего не знали о судьбе Деница и по-прежнему считали себя союзниками англичан. Соединение их с войсками Макферсона, давало новую жизнь войне в датском Шлезвиге и этого нельзя было допустить.

Директива Ставки за подписью Сталина, Антонова, предписывала генералу Осликовскому, в самое ближайшее время начать наступление на городок Обенро, где находился штаб английских войск. Категоричный тон послания вызывал законное недовольство у генерала. Кавкорпус требовал срочного доукомплектования, да и начавшиеся проливные дожди не способствовали его быстрому продвижению. Хорошие дороги в датском королевстве были не в пример немецким, единичны и танкам, часто приходилось буксовать по раскисшей от воды земле.

Однако кроме начальственного желания настоять на своем, в директиве Ставки была и своя правота. Отошедшие к Обенро англичане, не ожидали нового наступления русских войск. Дорога, по которой они отступали, была основательно разбомбленная советскими самолетами, что активно наседали на солдат Макферсона, от самого Фленсбурга.

К этому моменту королевские солдаты были далеко не теме, что въехали на своих танках в Шлезвиг, в мае сорок пятого. Злость на «бездарных» по мнению солдат командиров, горечь от непрерывных поражений, сильно принизили планку самооценки британских солдат. Уже никто не верил, что смогут остановить русских и погнать их обратно. Самое главное желание у рядовых англичан было отбиться от страшных «диких казаков», отдохнуть, прийти в себя, а лучше всего эвакуироваться в Норвегию, во Францию или лучше всего, сразу в Англию. Так было надежнее и спокойно, чем мокнуть под дождем и напряженно всматриваться в горизонт, не появится ли враг.

О таком положении знал и сам Осликовский, о чем генерал-полковник, лично докладывал Рокоссовскому. По горло загруженный делами в Германии и Бенилюксе, маршал находил время контролировать и свой северный фланг.

— Ты, Николай Сергеевич не принимай близко к сердцу, тон директивы, а подумай, как лучше использовать выпавший тебе шанс. Макферсон точно не ожидает твоего наступления. На дорогах англичане наверняка выставили крепкие заслоны и надеются, что смогут остановить твои танки. Да и дождь им тут в помощь. А вот про кавалерию они явно не подумали, и остановить её удар не смогу. Это я тебе как кавалерист кавалеристу говорю — убеждал маршал Осликовского.

— Ударить по противнику конечно можно и даже нужно, товарищ маршал. И подгадать нужно, чтобы он получился в ночное время. Тут и авиация спит, часовые много чего не увидят, да при хорошем ходе можно и англичан теплыми взять — размышлял в трубку генерал.

— Вот видишь, план уже конкретный разработал. Ведь можешь когда захочешь, — подбодрил маршал собеседника, — в общем, обдумай все сам, организуй в темпе «вальса» и доложи об исполнении.

Осликовский не подвел ни маршала, ни Ставку. Его вновь кавалеристы совершили стремительный и дерзкий марш бросок. Под покровом темной ночи, они обошли все английские блок посты, проскакали двадцать пять километров по раскисшему бездорожью, и ворвались в спящий Обенро.

Много ли навоюет вскочивший спросонья человек, которому до смерти надоела война? Не очень много. Тем более, если накануне генерал с частью штаба отбыл в глубокий тыл, на встречу с немецкими частями, наконец-то прибывшие в Данию. Большая часть гарнизона, лишенная командования и не горевшая желанием сражаться за короля и Англию, предпочла сложить оружие и насладиться мирной жизнью, пусть даже в плену. Другие, с ожесточением дрались до конца, укрывшись в маленьких датских домиках.

Макферсон вновь ускользнул от кавалеристов Осликовского, но теперь в его распоряжении уже не было армии. В Коллинг, куда по счастливой случайности успел перебраться генерал для встречи бригады генерала Шольца, пробилось около полутора тысяч человек. Англичанин решил возглавить немецкие соединения и ударить по Осликовскому, но ему помешала авиация.

Нет, ни бомбардировщики и штурмовики, а агитационные самолеты. За один день, они буквально засыпали Коллинг листовками с приказом адмирала Деница к капитуляции и среди немцев начались брожения. Солдаты и младшие офицеры в огромном количестве отказывались участвовать в войне, где им уготовили роль «пушечного мяса».

Случись это во времена Гитлера и генерал Фридрих Шольц без колебания отдал бы приказ о расстреле смутьянов. Однако в тот момент, когда не было даже эфемерной видимости германского государства, генерал воздержался от столь решительных действий. Сам Макферсон, не смог быстро справиться с людьми, которым правительство его величества короля Георга вручило оружие и признало союзниками.

После непродолжительной консультации с Лондоном, генерал покинул Ютландию и перебрался в Зеландию, оставив гадких немцев наедине с Осликовским, чьи войска уже приближались к Коллингу.

Глава XX. Восход двойного солнца

Громыхала и гудела бедная Европа, вновь оказавшись вовлеченной в борьбу бывших союзников, ставших по воле Судьбы непримиримыми противниками. Правозащитники и борцы за демократические ценности, с пеной у рта доказывали всем и вся, что во всем виноват кровавый тиран Сталин. Что все это — реализация его коварного и сверхсекретного плана «Гроза», направленный на захват и покорение всей Западной Европы. Менее амбициозные, но не менее упертые в своей правоте «пикейные жилеты» Парижа, Лондона, Стокгольма, Будапешта и Праги, упрямо твердили, что борьба бывших союзников, это закономерное и вполне ожидаемое явление.

— Все старо как мир и ничто не ново под луной. Так говорил царь Соломон и этим все сказано. Европа слишком ценный приз, чтобы каждый из победителей мог удовлетвориться её частью. Она должна принадлежать только одному. Странно, что война не началась два месяца назад — вещали панамные философы и были готовы умереть за свою правду.

Генералиссимус Франко и доктор Салазар, с тревогой наблюдали за этими событиями потрясающими Старый Свет. Оба диктатора имели свои кровные счеты с «красными» и сильно опасались их победы. Вместе с ними испытывал страх и наместник святого престола в Ватикане, но не столько по политическим мотивам, сколько по идеологическим разногласиям. Творя молитвы в ознаменовании победы над антихристами, Ватикан помогал укрыться от правосудия людям с кровью на руках, объявляя их мучениками борьбы за веру.

Внимательно следил за событиями и президент турецкой республики Мустаф Исмет, по гордому заверению которого, Турция являлась частью Европы и была от неё неотделима. У него тоже были свои опасения, что разобравшись с врагами, Сталин припомнит ему и «идею великого Турана», чьи восточные границы кончались по ту сторону Урала. И клятвенное обещание Гитлеру напасть на СССР после падения Сталинграда и Баку, и мелкие пакости с пропуском через Босфор итальянских и германских боевых кораблей. За это Сталин мог спросить в любой момент, что было крайне опасно на фоне кровавых англо-французских разборок на Ближнем Востоке.

Не обращая внимания на лилипутов, снующих у них под ногами, Трумэн и Сталин были заняты скорейшей реализации своих стратегических планов. Трумэн превратился в сплошной комок нервов от того, что срок начала возмездия пришлось передвинуть на сутки, с возможной отсрочкой на вторые. Транспортировка ядерных зарядов за океан оказалось не совсем простым делом. Оно непрерывно порождало массу проблем, требовавших немедленного решения. Да и непрерывное нытье Черчилля, его сильно доставало, хотя британского премьера, в какой-то мере можно было понять.

Во время перелета в Кельн, при посадке разбился самолет со штабом фельдмаршала Александера. Сам фельдмаршал чудом выжил, но по состоянию здоровья ушел в отставку и на его место заступил Монтгомери, что не сулило Черчиллю ничего хорошего. Монтгомери и в бытность побед мог не согласиться с мнением премьера, а теперь и вовсе, мог потребовать отстранения Черчилля от военных дел. Такая перспектива Уини никак не устраивала и он, как манну небесную ждал американского «Возмездия».

У Сталина тоже были свои проблемы. Несмотря на то, что к 15 августа советские войска заняли половину Дании, подавляющую часть британского оккупационного сектора в Германии, часть Голландии и Бельгии, Верховный не совсем был доволен развитием дел. Отступающие канадцы сумели укрепиться на голландском выступе Нидерландов, удержав в своих руках Роттердам, ключевой порт на Рейне и всем побережье. Их конечно можно было сбросить в море, но на это как всегда требовались силы, а их, естественно не хватало.

Кроме того, не все получилось и в Бельгии. Войска маршала Рокоссовского хотя и заняли Гент и Антверпен, но вот окружить и уничтожить находившиеся во Фландрии английские войска не смогли. Британцы отошли во Францию и закрепились на побережье, в районе Дюнкерка и Кале. Верховный конечно не был суеверен, и название этих мест не порождало у него негативную ассоциацию с Гитлером. Просто перенос военных действий на французскую территорию, вызывало дополнительные проблемы с де Голлем, которого Сталин считал своим союзником в противостоянии с англичанами и американцами. И пусть французская армия, пребывающая на границе Австрии и Баварии, не была той силой, с которой следовало бы считаться, Сталин смотрел далеко вперед. И там, впереди генерал де Голль очень был ему нужен.

Поэтому, в связи с тем, что советские войска вступили на территорию, давно уже утративший свой суверенитет Франции, в Париж была отправлена военная миссия, для решения всех острых вопросов и проблем.

— Царь Александр дошел до Парижа, а мы отправляем туда военную миссию — пошутил Верховный, подписывая директиву с подробным перечнем всех задач миссии и регламентом её поведения.

Больше всего на свете, к этому моменту, Сталину нужны были не громкие военные победы, а твердый мир, к которому он стремился все эти долгие четыре года. Вот уже вторую неделю подряд, он начинал свой рабочий день не с обсуждения положения на фронтах, а узнавал, есть ли новости из Стокгольма, от Вышинского. Там, в далекой Швеции, Андрей Януарьевич крутился, как только мог, но выше головы прыгнуть не мог. Американцы упрямо ждали справедливого «Возмездия» и категорически отказывались садиться за стол переговоров.

Таким было положение в Европе и в Америке, но в своих ожесточенных противостояниях, делая один ход за другим, две грозные силы полностью забыли о существовании ещё двух сторон в этой большой политической партии. Вернее сказать не забыли, а просто пренебрегли их существованием, бесцеремонно задвинув их в задний угол шахматной доски, азартно стуча по ней пешками, конями, ладьями и офицерами.

В какой-то мере это было вполне понятно, резонно и даже оправданно. Китай и Япония не имели сил и возможности влиять на события в Европе, да и в азиатских делах играли отнюдь не первые скрипки. Гоминдан только сидел и ждал когда белые союзники, прогонят японских оккупантов, с опаской поглядывая на НОАК. На данный момент армия коммунистов не представляла серьезной опасности для центральной власти, но за её спиной стояла Москва, с Приморской армией маршала Василевского и с этим приходилось считаться.

Дела у самурайской Японии также обстояли далеко неблестяще. Главные военные силы страны Восходящего Солнца находились на континенте, цепко держа в своих объятиях Корею, Маньчжурию и часть Китая и Сахалина. Полное господство американского флота затрудняло её быструю переброску на защиту метрополии, от угрозы высадки американского десанта. Японскому командованию предстояло решать эту задачу, опираясь исключительно на внутренние силы и здесь, оно сильно проигрывало американцам. У «белых дьяволов» было всего в избытке, начиная от самолетов и кончая солдатами, но предвкушая скорую победу, дядя Сэм забыл одну старую истину, не утратившую актуальность и в эти дни.

— Загнанный в угол зверь, может сильно укусить. Пусть это будет даже маленькая мышь — гласила восточная мудрость и она оказалась права. Лишенная своих линкоров и авианосцев, отчаянно отбивающаяся от наседавшего врага «божественным ветром», милитаристическая Япония имела в своем распоряжении ещё два тайных средства, при помощи, которой надеялась повлиять на ход войны. И если об отряде 731 создававшего бактериологическое оружие у разведки противника имелись отрывочные сведения, то о другом, «корейском отряде», знало ограниченное число лиц в самой империи. В полностью закрытом районе на Северо-востоке Кореи, японские ученые пытались создать свое, ядерное оружие.

Ещё до 1940 года, были организованны две группы исследователей. Первая группа ученых во главе с профессором Нисана, занималась непосредственным создание атомной бомбы и имела кодовое обозначение «Токийский проект». Вторая группа, под руководством профессора Аркацу, работала над созданием средства доставки и имела название «Киотский проект».

Судьба не очень благоволила к японцам, пытавшимся создать ядерный меч для своего императора. В отличие от немцев и американцев, в пределах их владений не было залежей урана необходимого для создания атомного оружия. Уже к средине 1942 года, группа профессора Нисана заявила, что знает как создать бомбу, но отсутствие сырья полностью связывало ему руки.

С огромным трудом, после долгих переговоров и личной просьбы премьера Тодзио, немцы согласились помочь своим союзникам и отправили две тонны урановой руды при помощи подлодок. Труден и опасен путь из одной части света в другую, если на нем постоянно дежурят вражеские корабли. Из двух тонн отправленных из Германии, только одна благополучно достигла берегов Японии.

Этого было крайне мало для работы над мощным оружием, но пытливых японцев, привыкших обходиться в этой жизни малым, это не остановило. Они продолжали трудиться и вскоре получили свой первый обогащенный уран. Вслед за этой радостной вестью, пришла и другая. Скупая судьба улыбнулась детям Аматерасу. На северо-востоке Кореи, вблизи поселка Хыннам, были найдены залежи урановой руды.

В срочном порядке началось строительство химического завода, который должен был скрыть замыслы «токийской группы» от всепроникающего взгляда врага. Одновременно с этим была создана гидростанция, производившая в огромном количестве электроэнергию на нужды секретного завода.

К концу 1944 года на территории завода был установлен циклотрон, необходимый для исследования ядерных реакций, а к февралю сорок пятого года, началось обогащение урана методом газовой диффузии с целью получения урана — 235. Это был трудный и опасный путь, полный проб и ошибок, но он не остановил японцев. К средине лета они смогли создать свой ядерный заряд, и теперь требовалась его испытание.

Третьего августа, в открытом море вблизи Хыннам, была испытана японская атомная бомба — «гендзай бакудан». В условиях повышенной секретности из пещеры, где проводилась сборка оружия, выехала колонна военных грузовиков. Она доставила в порт группу ученых и инженеров, которая под присмотром часовых, погрузила свое секретное оборудование на специальный корабль, выделенный по приказу командования военного флота.

Рано утром, он покинул порт и устремился к небольшому островку в Японском море, куда по приказу японцев было согнано большое количество рыбацких баркасов, джонок и старых судов. Стоя на якоре, они смиренно дожидались прибытия секретного корабля.

Был уже полдень и солнце ярко светило над головами укрывшихся на острове наблюдатели, когда они направили в сторону скопления кораблей дистанционно управляемый катер. На его борту находился атомный заряд, снабженный часовым механизмом. Обреченный на уничтожение кораблик, покорно прибыл в расчетную точку и в этот момент произошел взрыв.

Огромное огненное облако ничуть не менее тысячи метров, пронзительно ярко вспыхнул над поверхностью моря. Те, кто наблюдал за ним из укрытия, специально отметили, что в этот момент, по своей яркости, шар превосходил солнце. Смотревшие через специальные световые фильтры позволяющие наблюдать за солнцем ученые, были ослеплены вспышкой взрыва.

Как показала кинопленка, бесстрастно фиксировавшая все происходившее, свечение было всего несколько секунд, а затем разноцветное облако клубящего пара устремилось в небо, принимая форму гриба на толстой ножке. В этот момент горящий шар по своей яркости был сравним с солнцем, что тут же было отмечено наблюдателями как эффект «двойного солнца».

Восходящий в небеса столб, полностью скрыл большую часть стоящих на якоре судов, а те корабли и джонки, что стояли по краям, вспыхнули ярким огнем. Сильнейший ветер налетел на людей, находившихся на острове, пробуя на зуб крепость их укрытия. Все стоявшие на треногах приборы были опрокинуты, свежее срубленные накаты бревен жалобно заскрипели, тревожно загудела земля, но укрытие устояло.

Когда люди вновь смогли взглянуть на море, то водяной гриб уже расползался во все стороны, утратив свой завораживающий цвет. Часть находившихся в море кораблей горела, другая часть бесследно исчезла с морской глади.

Начальствующий над этими испытаниями майор Мацуока требовательно посмотрел на главу испытателей и тот сдержанно кивнул головой, подтверждая успешное завершение эксперимента. Промокнув вспотевшее от переживаний лицо белейшим платком, майор подошел к радисту и торжественным голосом произнес.

— Передавайте Исидо. Бутон распустился.

Это было кодовое сообщение об успешном проведении испытания, которое должно было снять тягостное напряжение с многих лиц, посвященных в секрет Хыннам. Передаваемое от одного уровня управления к другому, оно стремительно летело вверх по древу японской государственной машины, пока не достигло канцелярии Хинэки Тодзио. Даже не будучи премьер министром, он сохранял большое влияние в правительстве и в стране, олицетворяя подлинный самурайский дух японской нации.

С невозмутимым лицом, воспринял господин Тодзио доклад полковника Хатанаги об обретении страной нового могучего оружия. Воздав должную хвалу богине Аматерасу и своим почтенным предкам за оказание помощи и поддержки, генерал армии занялся делами.

— Сейчас самое главное избежать участи наших неудачливых союзников немцев. Они тоже смогли создать свою бомбу в черновом варианте и успели испытать её в марте этого года, но вот применить против противника не успели. Мы должны оказаться лучше их, Кэнзи. Что доносит подполковник Хагу о готовности нашего авианосца выйти в море? — спросил Тодзио полковника.

— Он готов выйти в море в любой момент, как только поступит приказ, господин генерал — невозмутимо доложил Хатанага, полностью копируя своего шефа.

— Отлично. Передайте майору Мацуока, что у него есть пять дней для доставки зарядов из Кореи в Японию. Подполковнику Хагу дается два дня для снаряжения и подготовки подводной лодки. Не позднее 10 августа, она должна выйти в море для выполнения важного задания. От него зависит дальнейший исход войны и будущее всего японского народа. Пусть крепко усвоят это, ибо в случаи срыва указанных сроков, они ответят головой. Все понятно?

— Не извольте беспокоиться, все будет передано в точности, как вы сказали, экселенц.

— Отлично. А теперь вызовите мне машину. Я поеду на прием к императору.

Повелитель Хризантемового трона, принял бывшего премьера с небольшой задержкой в сорок пять минут, несмотря на достигнутую ранее договоренность. Подобная задержка была обусловлена совсем не отсутствием свободного времени у императора. У потомка богов его вполне хватало, так как всеми делами в империи занимались министры, а император только спрашивал и давал согласие. Таким образом, император Хирохито выражал свое неудовольствие бывшему премьеру, за его прежние ошибки и неудачи.

Как глава государства, он нес полную ответственность за действия своих подданных, ибо только с его согласия страна вступила в войну с соседними государствами. Император хотя и считался конституционным монархом, но обладал вполне реальной властью и в случаи своего несогласия, мог отправить в отставку любого генерала, министра или целое правительство. Вся страна об этом знала, была согласна и потому, чтобы принять столь важный шаг как испытание нового оружия, было необходимо получить согласие Хирохито.

К генералу Хинэки Тодзио, у императора было двойственное отношения. С одной стороны с именно этот человек начал победоносную войну с Китаем, напал на французский Индокитай, захватил британский алмаз Юго-Восточной Азии — Сингапур. Но с другой стороны, именно он толкнул Японию в объятья фашистской Италии и нацистской Германии, начал войну с Америкой, которая привела страну к полному краху и поражению. Хинэки Тодзио был для японского императора своеобразным двуликим Янусом, которым можно было восхищаться и ненавидеть в зависимости от угла зрения.

— Ваше императорское величество, — начал генерал, после соблюдения церемонии всех поклонов и приветствий, — ваш преданный слуга принес вам хорошую весть. Отныне у Японии есть оружие, которое сможет защитить империю от «белых дьяволов». Оно во много раз сильнее и могущественнее чем, то чудо-оружие, о котором так много говорил покинувший нас Адольф Гитлер. Это бомба, способная если не стереть с лица земли города противника, то заставить затрепетать его сердце и отступить от наших берегов.

На лице императора от услышанных им слов ни дрогнул, ни один мускул. Долгая тренировка повеливать своими чувствами давала о себе знать, ведь без этого было невозможно считаться сыном Неба. Хирохито только чуть заметно наклонил голову в знак того, что услышал слова своего генерала и более ничего.

— Ты сказал об уничтожении городов неприятеля. Означает ли это, что новое оружие предназначено только для их уничтожения и непригодно в применении против его солдат?

— Божественный сын Небо моментально понял всю суть нового оружия. Все дело в том, что оно только сейчас у нас появилось и необходимо испытать его в боевых условиях на противнике. Мы ещё мало знаем обо всех его свойствах, кроме того, что оно обладает огромной разрушительной силой. Наши ученые не советуют применять его против американцев захвативших остров Окинава. Самый лучший вариант, это применить его на территории врага, против крупных городов на побережье Тихого океана. Это вызовет панику среди мирного населения, а власть «белых дикарей» очень чувствительна к подобным всплескам. Прикажите и мы обрушим наше оружие на врага и заставим его отступить от наших островов.

— В твоих словах много сладкого сахара, под которым может скрываться и горькая горечь. Я уже с этим сталкивался, — осадил император сладко поющего генерала, — где гарантия, что на этот раз все выйдет, так как ты задумал. Народ Японии устал от тяготы войны.

— Одно только ваше слово, ваше величество и ничего этого не будет. Мы примем условия, продиктованные нашими врагами, и заключим мир, одним пунктом которого является отказ признать ваше божественное происхождение — хитро перевел стрелки Тодзио.

— Какая дикость! Белые дьяволы верят в Бога и Иисуса Христа, и одновременно отрицают возможность божественного происхождения нашей династии. Где у них логика!

— Им не нужна логика, ваше величество. Им нужен повод унизить и растоптать нашу великую нацию. У нас есть шанс не допустить подобного кощунства, так прикажите нам им воспользоваться.

— А как же народ Японии? Степень тяжести его нужд и страданий уже достигла своего предела.

— Народ Японии только воспрянет духом и возрадуется, когда вы во всеуслышание объявите эту радостную весть, ваше императорское величество.

Лик императора вновь остался безучастен к словам генерала, но тот на ментальном уровне почувствовал, что попал точно в точку. Хирохито выдержал ровно две минуты для создания видимости раздумья, а затем, встав со своего трона, объявил.

— Властью данной мне богами, я выражаю свое согласие применить против наших врагов американцев новое оружие. Я очень надеюсь, что ты Хинэки Тодзио с умом и честью распорядишься моим согласием. Когда ты собираешься это сделать?

— Я приложу все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы это случилось пятнадцатого числа этого месяца, ваше императорское величество — заверил Хирохито генерал.

— Да поможет тебе великая богиня Аматерасу и наши славные предки — привычно напутствовал император своего слугу и на этом, аудиенция с сыном Неба завершилась.

Воля императора, помноженная на энергию и способности генерала Тодзио, была залогом успеха задуманного. Ядерные заряды были успешно доставлены из Кореи в Японию и размещены в Сасебо на тщательно охраняемом пирсе. Здесь и раньше было мало посторонних людей, поскольку у пирса базировались особые подводные лодки проекта I — 400.

Специально созданные инженерами «Киотского проекта» под покровительством адмирала Ямамото, они были предназначены для проведения сверхдальних рейдов в любую точку земного шара и в первую очередь к берегам США. Главная особенность этих подлодок заключалась в возможности нанесения удара по территории противника посредством гидросамолетов, находившихся на их борту. Каждый из них мог нести одну торпеду или бомбу почти тонной весом.

Подводный авианосец мог незамечено подойти к побережью врага, в любое время и в любом месте и быстро выполнить полученный от командования приказ. В основном это было чисто диверсионные задания, которые наносили врагу большого материального ущерба, сколько поднимали патриотическое настроение японского народа.

От всех сброшенных японцами зажигательных бомб на побережье Калифорнии и Орегона, возникли небольшие лесные пожары, от которых пострадало несколько лесопилок и погибло пять человек. Урон от этих ударов, не шел ни в какие сравнения с последствиями, полученными от американских налетов, но на первых этапах войны, это было не так уж важно. Сам факт бомбежки американской территории давал такое огромное преимущество в борьбе на пропагандистском фронте, что степенью нанесенного ущерба можно было пренебречь.

Адмирал Ямамото планировал построить целую флотилию, состоящую из 18 авианосцев. Шестьдесят самолетов поднятые в воздух с их палуб, могли нанести серьезный ущерб любой американской военной базе или крупному индустриальному городу. Угроза была вполне реальной, но с гибелью адмирала эти планы сошли на нет. Число подводных крейсеров сначала сократили вдвое, затем на одну треть. Всего со стапелей верфи в Сасебо сошли две субмарины, в Куре спустили ещё одну. Там же строились ещё три подводные лодки, но они так и остались незавершенными, из-за хронической нехватки материала и средств.

К концу войны японский императорский флот имел в рабочем состоянии четыре субмарины, для реализации планов генерала Тодзио было достаточно и двух. Перед отплытием, он вызвал капитанов двух подлодок и провел инструктаж. Короткий, но вместе с тем подробный, не допускающий никаких толкований.

— На вас возлагается самое важное и ответственное задание, из всех тех заданий, что вы ранее выполняли. Вашим кораблям предстоит доставить к берегам Америки специальный груз из разряда тех, что вы ранее туда уже доставляли. На этот раз, вы доставите груз, от которого зависит не только дальнейший исход войны, но и судьба всей империи — генерал сделал паузу и с удовлетворением отметил, как едва заметно дрогнули лица моряков.

— Да, вы не ослышались, судьба нашей империи, народа и самого императора. Обычно в вашу задачу входила только доставка груза. За все остальное отвечали сопровождавшие его техники, но на этот раз, вы отвечаете как за доставку, так и за его запуск — Тодзио выразительно посмотрел на капитанов и те послушно склонили головы в знак понимание слов генерала.

— Вы должны во чтобы, то ни стало доставить свой груз к берегам Америки к шести утра 15 августа. Я прекрасно знаю о тех опасностях, что ждут вас на этом пути, но вы обязаны, — Тодзио специально подчеркнул это слово, — преодолеть их и выполнить порученное вам задание, ради спасения от позора и уничтожения наших жен, стариков, детей. Наши города и храмы, наш священный Хризантемовый торн. Если мы сможем нанести удар, враг отступит, если нет, то нога завоевателя вступит на нашу землю и самые худшие сны станут реальностью. Вам все ясно?

— Да, экселенц — незамедлительно ответил капитаны.

— Вместо обычных летчиков с вами пойдут два пилота из отряда «божественный ветер». Они также важны для выполнения задания. Их сохранность приравнена к сохранности самого груза. Не мне вас учить, как выполнить это задание, это вы знаете лучше меня. Я верю, что наша великая богиня будет милостива к своим детям и не оставит их своей милостью.

Богиня Аматерасу действительно оказалась милостива к капитанам подлодок. Они благополучно прошли весь путь от Японских островов до тихоокеанского побережья Америки. Один раз их стали преследовать морские охотники, но подлодки сумели сбить врага со следа. В другой раз, они были атакованы патрульными самолетами. Находящиеся в надводном положении, субмарины были легкой добычей для врага, но им повезло. У летчика заканчивалось горючие, и он не стал атаковать подлодки, ограничившись передачей сообщения на базу. На поиски подлодок был брошен отряд эсминцев, однако капитаны субмарин были опытными людьми и знали что делать. Подлодки разделились и сделав большой крюк от места всплытия, благополучно разминулись с противником.

Конечно, ровно к шести утра к своим целям подлодки не смогли прибыть. Субмарина капитана первого ранга Хошимота прибыла в район Сан-Франциска с опозданием на десять минут, тогда как подлодка капитана второго ранга Вакамацу, достигла Лос-Анджелеса с опозданием всего в пять минут. Однако на этот раз точно была не важна. Главное субмарины дошли до Америки в предрассветный час. Это снижало риск быть обнаруженными и позволяло привести самолеты в боевую готовность без всяких осложнений, какими изобилует этот процесс в ночное время суток.

В ангаре, что расположился в просторной рубке подлодки, находилось два самолета, на случай внезапной поломки главной машины. На то, чтобы выкатить самолет из рубки, расправить его сложенное оперение, загрузить в специальную катапульту, проверить работу мотора и подвесить бомбу ушло около получаса.

Это были самые волнующие и самые долгие минуты в жизни всего экипажа. Капитан Хошимота с огромным трудом сдерживал охватившее его волнение. Смерти он не боялся и был готов в любую минуту погибнуть во славу своего божественного императора. Больше всего на свете, он боялся не успеть выполнить столь важное задание. Это порочило, его честь офицера, а для истинного самурая это было величайшим проступком.

Стоя на палубе, он внимательно следил за всем происходящим, боясь упустить любую мало-мальски важную мелочь. Для того, чтобы самолет мог свободно взлететь, бомба почти на сто килограмм превышала его нагрузку, были убраны водные лыжи, полностью снято вооружение и наполовину сокращен запас горючего. Ведомый смертником камикадзе, самолет летел только по одному маршруту, в одну сторону.

Когда все было готово, к капитану подошел пилот. С традиционной повязкой на голове и белым шарфом на шеи, двадцатилетний студент Токийского университета был торжественно собран. В своем отряде летчиков он был лучшим и пожелал принять участие в задании ради прославления своего рода. С достоинством поклонившись капитану, он принял из рук младшего офицера маленькую чашку с сакэ и не торопливо выпил.

Затем вытащил из кармана комбинезона листок бумаги.

— Теперь, когда над страной и императором развеются темные тучи, мне не о чем сожалеть, — громко прочитал юноша написанные им стихи и с поклоном передал их капитану, — прошу передать их моей семье, вместе с этим кольцом.

— Если я останусь в живых, ваша воля будет исполнена — заверил его моряк. После чего оба они отдали друг другу честь, и пилот скрылся в кабине самолета.

Крепко вцепившись рукой в поручень, капитан с нетерпением ждал всех приготовлений к полету, после чего самолет оторвался от палубы субмарины и взмыл высоко в небо. Все стоящие на палубе люди, как один вскинули руки в знак прощального приветствия тому, кто ценой своей жизни должен был спасти страну и императора.

Судьба до последней минуты благоволила бывшему студенту философического факультета. Его самолет благополучно взлетел, набрал высоту и полетел в сторону Сан-Франциско. За все время недолгого полета, ему не попался ни один американский корабль, ни один патрульный самолет.

Полностью уверенная в своей неуязвимости Америка отдыхала, с нетерпением ожидая наступления мирной жизни. Когда уже можно будет не думать ни о чем и начинать тратить заработанные на войне деньги. Кто поменьше, кто побольше. Кто сможет купить давно приглянувшийся автомобиль, кто дом, кто холодильник, а кому-то очень необходима радиола. Некоторые смогут расширить свой бизнес, кто-то рассчитается с долгами, начнет новую жизнь, а кое-кто сможет поехать к Ниагарскому водопаду и посмотреть это природное чудо Америки.

У каждого жителя раскинувшегося на полуострове города были свои планы на жизнь, и никто из них не подозревал, что небольшой одинокий самолет, намерен их перечеркнуть одной жирной, черной чертой. Специально идя на низкой высоте, пилот сумел долго оставаться вне видимости американских радаров. Когда же они его засекли, было уже поздно.

Японец уверенно вышел на хорошо видную цель, пролетел Золотые ворота и вот под его крыльями замелькали жилые кварталы. Город только начал приходить в себя после сна, быстро набирая обороты деловой жизни. По его широким улицам поползли трамваи, тротуары, заполненные спешащие по делам люди, радуясь жизни и хорошему солнечному дню, который обещала им матушка природа.

Цепко держа штурвал самолета, выдерживая рекомендованную учеными высоту, камикадзе вел свою машину к Художественному музею города. Вот под его крылом проплыли величественные шпили музея, и он нажал кнопку взрыва. Потомку великой богини повезло в последний раз. Все контакты взрывателей от долгого путешествия подводой не испортились и не окислились. В нужный момент они сработали без сбоя и задержки. Полыхнул взрыв и над городом святого Франциска, взошло второе солнце.

Пилот, который летел к городу Ангелов, не смог остаться незамеченным для американских радаров. Наблюдатели на локаторах вовремя засекли его, известили ближайшую авиационную базу, и на его перехват вылетело звено истребителей. Все было сделано правильно, и город имел шансы на спасение, но предвкушение мирной жизни сыграло с американцами злую шутку.

Если бы враг стоял у ворот, и городу угрожала опасность, все было бы сделано быстро, за считанные секунды. Однако все знали, что враг далеко, что не сегодня так завтра славный 1-й корпус американской морской пехоты высадиться на Японские острова и надерет японскому микадо задницу. Поэтому все было сделано буднично, с расчетом, что ничего страшного не может случиться. Одинокий самолет, не бомбардировщик, не представляет серьезную опасность для города и для американских вооруженных сил.

Вылетевшие на перехват самолеты опоздали всего на несколько минут. Всего чуть-чуть не хватило орлам двенадцатого легиона уничтожить врага и спасти город от страшной участи. Самую толику, чтобы над лежащим в низменности и окаймленным горами городом не вспыхнуло новое яркое солнце, с запозданием на девять минут от своего северного собрата.

От двух взрывов погибло множество человек. Сто пять тысяч погибло и умерло от ран в Сан-Франциско и сто тридцать тысяч человек, недосчитал Лос-Анджелес. Потери американцев были огромны, но куда больше понесен моральный ущерб. Второй раз после Перл-Харбора Америка испытала шок от утрат и унижения нанесенного ей японцами.

Вся страна отказывалась верить в случившееся, но телеграфные сообщения и фотографии с места события заставляли их смириться со случившимся. Оказалось что, несмотря на все заверения президента Трумэна о скором завершении войны, враг был не только не сломлен, но мог ещё и наносить смертельные удары.

Ровно через два дня после случившегося, президент Трумэн выступил с обращением к американской нации. Сильно сутулясь, медленно произнося слова, он призвал граждан Америки крепиться перед лицом постигшей их беды. Словно в оправдание, президент объявил, что Соединенные Штаты тоже обладают тем страшным оружием, что подло применила против них Япония.

— Оно у нас есть! И в самом скором времени мы нанесем ответный удар врагу. Он будет не просто симметричен, а вдвое превосходить его по силе и мощи разрушения — заверял страну Трумэн, стоя на трибуне Конгресса, но судьба вновь жестоко посмеялась над боксером неудачником.

Не успели пройти сутки после его пламенной речи, как территория Америки была вновь атакована подводными авианосцами. Страхуясь на случай возможной неудачи с ядерными зарядами, в качестве запасного варианта генерал Тодзио, отправил к берегам США ещё две подлодки, чьи самолеты имели комбинированную начинку.

Правильно рассудив, что Сан-Диего, главная морская база США на Тихом океане, для его подводных авианосцев не по зубам, он решил атаковать слабо защищенный Орегон. Дорога к побережью «Бобрового штата» была хорошо известна японским морякам, и они достигли его незамеченными, патрульными судами.

Главной целью этой атаки был морской порт — Портленд, находившийся несколько вдалеке от побережья, на места слияния рек Вилламетт и Колумбия. Чтобы самолеты могли долететь до цели, подлодки были вынуждены подойти к самому мелководью и под покровом темноты начать подготовку к их взлету.

Один из них был загружен бомбами с японским аналогом напалма, другой немецкими бомбами с фосгеном. Нанести серьезного ущерба этот налет естественно не мог, но генерал надеялся при помощи его посеять страх в сердцах врагов.

Самолеты благополучно взлетели, достигли цели, сбросили бомбы и уничтожили около трехсот пятидесяти жителей Портленда. В сравнении с потерями на фронтах войны, это был комариный укус, но он породил в сердцах американцев огромную волну страха, злости и гнева.

Получив болезненный укол в нежное место, Америка взвилась на дыбы, видя под каждым кустом изготовившегося к новому удару коварного врага. Десятки газет сообщили, что японские подлодки были замечены не только у Восточного побережья, но и в Карибском море, и даже в Атлантике.

Чем яростнее правительство опровергало эти сообщения, тем меньше ему верили. Многотысячные выступления прошли в крупных городах Штатов с требованием отставки Гарри Трумэна.

— Уберите болтуна! Дайте нам нормального президента, который способен защитить Америку! — истошно кричали те, кто ещё вчера был доволен политикой президента. Удачно наложившись на атомную бомбардировку городов Калифорнии, налет на Портленд вверг США в сильнейший шок, который можно было сравнить только знаменитый «черный вторник» 1929 года.

Подобно разворошенному пчелиному улью, Америка гудела на все лады, а в этот момент, в далеком Стокгольме господин Вышинский встретился со специальным посланником американского президента. Воспользовавшись столь неожиданным поворотом событий, Андрей Януарьевич намеривался начать переговоры о выходе из кризиса. Зная расчетливость и прагматизм американцев. Советская сторона хотела получить поддержку Вашингтона в германском конфликте, предложив ему большую часть британскую пирога.

Зная, благодаря своей разведке, на чем сошлись американцы и англичане, Сталин имел хорошие шансы на успех, но все это было до начала конфликта. По прошествию месяца, ставки в нем серьезно возросли и для достижения цели, нужно было хорошо постараться.

Американцы всегда умели хорошо торговаться ради собственной выгоды.