Операция "Волчье сердце"

Глава 1. Несостоявшаяся кража, или о том, почему один оборотень не любит полнолуния

Женское горло. Такое белое, хрупкое. Почти прозрачная кожа.

Зверь внутри ревел. Выл, требовал вцепиться в это горло зубами, разорвать ненадежную плоть. Ощутить, как щекочет ноздри ее терпкий запах. Заставить замолчать.

Он шагнул вперед, чтобы рывком опрокинуть жертву навзничь, подмять под себя. И в следующий миг уже прижимал ее к земле своим весом, сжимая пальцами нежную шею, и женская шелковая плоть податливо принимала его, а белеющее во тьме тело жарко выгибалось навстречу, доводя до вершины наслаждения одной только уступчивой покорностью. По позвоночнику прошла горячая волна, предвещая разрядку, он замер... и проснулся.

Вольфгер Лейт выругался, осознав себя в собственном доме, в своей постели. Женщина, не дававшая ему спокойно жить днем, вступила в сговор с близящимся полнолунием и теперь принялась отравлять ему жизнь и ночью.

Вервольф громко и не особенно стесняясь в выражениях охарактеризовал собственную мохнатую сущность, всех ее родичей и предков до десятого колена. Потом — работу, начальство и высокомерную стерву. А потом богов Новых и на всякий случай еще и Старых, несмотря на то, что жрецы утверждали, что от дел, а соответственно и от ответственности за происходящее в этом мире, они отошли.

После чего почувствовал, что ему малость полегчало, перевернулся на другой бок и уснул.

Шел шестой час, и его смена должна была вот-вот закончиться. Капитан шестого отделения Лидийской стражи Вольфгер Лейт уныло слушал посетительницу, стараясь удерживать на лице заинтересованное выражение и не слишком часто смотреть на часы. Корнелия Сильверс, человек, сорока девяти лет от роду, уроженка Лидия, вдова, надоела Вольфгеру до изжоги.

Некоторое время назад дама познакомилась с молодым человеком, приехавшим в Лидий из глубины материка. Молодой человек был обаятелен, галантен и хорош собой, оказывал даме ненавязчивые и приятные знаки внимания — словом, вел себя в высшей степени галантно. Некоторое время они общались, встречаясь то там, то здесь, предавались совместным прогулкам, пока не стало понятно, что связывает их нечто большее, чем взаимная приязнь.

Молодой человек хотел сделать своей даме предложение руки и сердца, и более чем солидная разница в возрасте его не останавливала. Да вот беда — материальный достаток у него был более чем скромный, а жить за счет жены он не желал — не хотел осуждающих взглядов соседей и перешептываний за спинами. И предлагал подождать, пока он накопит денег на собственное дело. У него даже есть идея, но не хватает первоначального капитала. Женщина, ослепленная чувством, предложила ему помощь.

Корнелия Сильверс взяла у лидийского ростовщика две тысячи золотом — это чуть больше, чем зарабатывает за год мастер средней руки — и передала всю сумму своему избраннику с тем, чтобы он вложил эти средства в дело. Тот с благодарностью принял деньги и пропал.

А долг остался.

Эдварс Риверсон, следователь, занимавшийся ее делом, отчаялся объяснить женщине, что ничего не может сделать. Даже случись им разыскать мошенника — расписки влюбленная дама с него не взяла — вернуть всю сумму или хотя бы ее часть ей никто не обещал. А то, что не женился — так за это в тюрьму не сажают.

И теперь вдова обивала порог кабинета начальника шестого отделения стражи, жаловалась, грозилась и требовала.

Лейт сморщился, как от зубной боли.

И когда в дверь постучал сержант Руперт Кост, вздохнул с облегчением.

— Капитан, у нас ЧП!

Ивонна Эшли, человек, двадцати двух лет, не замужем, лежала на спине в рабочем кабинете своего работодателя, Николаса Корвина. Строгое серое платье задралось, неприлично обнажив ноги существенно выше щиколоток. Белый передник сбился на бок. Накрахмаленный чепчик отлетел в сторону и был безжалостно растоптан.

Вольфгер Лейт окинул жертву беглым взглядом и отодвинулся, давая работу криминалисту. Хозяйка дома, Диана Корвин, войти в кабинет мужа не решилась — так и стояла в дверях, нервно тиская носовой платок.

Именно она обнаружила труп горничной и вызвала стражу. За спиной молодой хозяйки маячила домоправительница, бабища монументальный форм и размеров, со взглядом матерого волкодава. В наглухо закрытом темном платье, с прилизанной волосок к волоску прической, она сверлила Лейта жестким взглядом, пока он здоровался с госпожой Корвин и уточнял детали происшествия.

В просторном кабинете царил идеальный порядок, который тем сильнее нарушала снятая со своего места картина, прислоненная к стене. Сейф, который она до того прикрывала, на удивление был закрыт.

В воздухе слегка пахло гарью. Вольфгер дернул носом раз, другой — широко раздулись ноздри, дрогнули зрачки в его по-волчьему желтых глазах. След, если и был, давно выветрился, а значит, с убийства прошло немало времени. Запах гари просто въедлив и держится долго.

К сейфу пока никто не приближался. Криминалист возился с телом, следователь опрашивал персонал, который любезная домоправительница согнала в одно помещение. Сама за слугами следить не осталась — а ну, в ее отсутствие госпожу кто обидит?

Вольфгер Лейт беззвучно хмыкнул.

Дело предстояло хлопотное.

Николас Корвин — не последний человек в Лидии, а его супруга, в девичестве Вардстон, приходилась племянницей градоправителю.

Работать спокойно не дадут.

Хорошо еще, что раньше начальства на место происшествия прибыть удалось. Проявить себя, так сказать, с лучшей и преданной работе стороны.

— Госпожа Корвин, позвольте задать вам еще пару вопросов.

Но допросить потерпевшую не удалось — прибыл Джуниор Валлоу, свеженазначеный из столицы начальник Управления Лидийской стражи.

В прошлый раз, около месяца назад, явившись на место происшествия, новый начальник первым делом отчитал Вольфгера за небритость. Вольфгер вздохнул и не стал объяснять, что накануне полнолуния у вервольфов сложные отношения со щетиной. Впрочем, это не помогло. Вместо того, чтобы высказаться и заткнуться, Джуниор Валлоу взъярился еще больше и наорал еще и за неподобающий взгляд и неуважительное поведение. То ли не имел раньше дела с вервольфами, то ли не распознал, к какой расе относится капитан Лейт. Хотя, казалось бы, если разглядел неуважительный взгляд, то и волчью радужку с нечеловечески чутким зрачком — мог бы.

Вольфгер позволил ему выговориться, кивнул и молча ушел работать, а первый зам, что весь разнос стоял рядом с начальником и страдальчески морщился, почтительно разъяснил сопливому хлыщу и про расу, и про полнолуние, и про специфические особенности вида.

Ну, что поделать — оборотни по природе все больше молчуны и, если пасть раскрывают, то чаще для того, чтобы вцепиться в жертву, а не оправдываться.

Сегодня столичный щеголь, показательно проигнорировав капитана, прицепился к криминалисту и теперь мешал работать ему.

— На основании предварительного осмотра можно предположить, что жертва погибла в результате воздействия сработавшей защиты на артефактном сейфе.

Вольфгер отметил для себя эту странность и снова прислушался к голосу криминалиста.

— На это указывают следы на теле погибшей, как то: характерные метки на ладонях, синюшный цвет лица…

Нудную волынку эксперта прервал стук каблучков по паркету, и Вольфгеру даже оглядываться не понадобилось, чтобы опознать прибывшего. А запах дорогих, элитных и до скрипа зубов знакомых духов он учуял еще раньше.

Впрочем, мастера Элисавифу Алмию, эксперта Управления по контролю магических проявлений, Вольфгер Лейт опознал бы с закрытыми глазами, заложенными ушами и отбитым нюхом. И не сказать, чтобы он был этому сильно рад. Не желая сталкиваться со стервой лишний раз, Лейт уже собирался уйти опрашивать хозяйку дома, но тут Валлоу обернулся и увидел вновь прибывшую.

Сияющие волосы, безмятежная уверенность в себе и собственной непогрешимости. Сдержанное мерцание жемчуга на шее. Небольшой служебный саквояж в руках и бляха служебного медальона-артефакта поверх жакета.

Мастер Алмия, во всей ее красе и неизменно блистательном образе.

На лице начальства явственно отпечаталась та же мысль, что и у самого Лейта при первой встрече: «Это что еще за фифа?».

Глупая, ошибочная мысль — профессионалом блондинка была отменным, хоть и редкой гадиной.

«Фифа» небрежно махнула медальоном и представилась, указав имя, должность и ведомство.

Начальника перекосило.

— Эксперт?!— он смерил ее взглядом с головы до ног, и, кажется, увиденное ему чем-то не понравилось. — Почему позволяете себе опаздывать на место происшествия?! Где вас носило, мастер Алмия? Прическу поправляли? Вы эксперт или курица?

Вервольф на краткий миг сморщился, как от зубной боли, фантомно преследовавшей его сегодня целый день, начиная еще с госпожи Корнелии Сильверс с ее альфонсом. Новый начальник — дурак. Даже если забыть о том, что при желании эта самая мастер Алмия способна поставить навытяжку не только непосредственное начальство Лейта, но и свое собственное. Даже если отодвинуть в сторону происхождение и статус. Орать на женщину, работника содружественного ведомства, да еще и в присутствии свидетелей Вольфгер считал недопустимым.

Вот шею он бы ей и сам с удовольствием свернул.

При мысли об этом красочным воспоминанием полыхнул сегодняшний сон, и на душе сделалось тоскливо. До воя на проклятую бездневу луну тоскливо.

А кроме того — про себя отметил Лейт — кажется, подполковник Валлоу не понимает одной тонкой детали. Это в столице светская барышня может снисходительно смотреть на женщину, которая вынуждена работать.

А Лидий — город Мастеров.

И здесь мастер Алмия сама может позволить себе смотреть сверху вниз на любую неработающую светскую бездельницу.

Она слушала Валлоу с выражением полного безразличия на тонком лице.

Взглянув на госпожу Корвин, капитан отметил целую бурю чувств, что владела сейчас молодой женщиной — недоумение, изумление и негодование.

Вот только, в отличие от капитана, эксперт-артефактор спускать Валлоу ничего не собиралась. И, дождавшись, пока он уймется, ответила ему удивительно равнодушным тоном:

— Что ж, господин подполковник, я непременно доведу до сведения своего начальства ваше ценное мнение о сотрудниках нашего управления. Также я уведомлю руководство гильдии артефакторов о вашем оскорбительном отношении к мастерам. И, безусловно, я сообщу об этом инциденте главе моей семьи.

Вольфгер беззвучно хмыкнул. Нашел, за кого переживать. Алмия и без посторонней помощи кого угодно с костями сожрет. Меж тем мастер-артефактор надменно уточнила у пошедшего красными пятнами Валлоу:

— Разрешите приступить к исполнению непосредственных обязанностей?

Возможно, у подполковника и имелись возражения, но тут сочла необходимым вмешаться хозяйка дома:

— Офицер, я благодарна вам за проявленное служебное рвение, но это не дает вам права подобным образом обращаться с моей кузиной! Я обязательно сообщу моему мужу, как вы в его доме говорили с его свояченицей! — голос госпожи Корвин звенел от возмущения. И когда она повернулась к Лейту, глаза ее все еще пылали гневом. — Капитан, мое время не безгранично. Если вы желаете что-то узнать — пройдемте за мной в малую гостиную.

Идя вслед за Дианой Корвин, Вольфгер философски подумал, что по крайней мере она больше не выглядит так, будто вот-вот хлопнется в обморок от одной мысли о трупе, обнаруженном ею в собственном доме.

Опрос хозяйки дома ничего существенного не дал.

Она неплохо ориентировалась в том, что касалось содержимого сейфа своего мужа, уверенно заявила, что, кроме крайне важных рабочих документов, там хранились ее украшения — те, что поценнее — и значительная сумма наличных «на непредвиденные ситуации». Возможно, несколько артефактов мужа по работе. Ничего исключительного. Она пока не приближалась к самому сейфу, но была практически уверена, что тот остался нетронут, и все его содержимое на месте.

И, при всем при этом, она совсем ничего не могла сказать о собственной горничной. Опыт Вольфгера подсказывал, что это ненормально. Госпожа Корвин это недоумение заметила и с улыбкой объяснила:

— Знаете, капитан, я в девичестве носила фамилию Вардстон. У Вардстонов принято не благословлять детей на брак, пока отпрыск рода не добьется звания мастера в одной из гильдий. Для девочек это, традиционно, гильдия вышивальщиц — довольно просто, эффективно и достойно. Дочери семьи Вардстон, как правило, годам к шестнадцати-семнадцати уже способны успешно претендовать на статус мастерицы. Все мои тетки и сестры состоят там. Но это достаточно формально — платят взносы, вышивают что-то затейливое и изощренное для благотворительных мероприятий… А у меня вот с вышивкой не сложилось. Я долго не могла определиться, найти занятие себе по душе и в итоге экзамен мастерства сдавала только в двадцать один год, в гильдии рисовальщиков.

— Вы художница, госпожа Корвин? — вежливо уточнил Вольфгер.

— Боги упаси! — неподдельно ужаснулась молодая женщина. — Что вы, капитан. Рисование для меня — та же вышивка, только краски вместо ниток. Я — мастер-начертатель.

Вольфгер про себя присвистнул. Профессия, прямо скажем, не для девицы. Во всяком случае — не для девицы из благородной семьи.

Диана Корвин пожала плечами:

— Мой выбор вызвал большой скандал дома, а я просто заболела морем и кораблями. Как только я добилась надлежащего девице из нашей семьи звания мастера, меня выдали замуж, рассчитывая, что собственная семья, дети, необходимость вести дом выветрит из моей головы все эти глупости. И мужа мне подобрали соответствующего — строгого и серьезного, — она задумчиво смотрела в окно, стоя к Вольфгеру Лейту вполоборота. — Николас сразу после свадьбы сказал, что все это блажь и он не собирается принимать участия в глупостях моей семьи. И что если я считаю, что мне нужен не дом и вышивка, а корабли и верфи, то должна не сидеть и рыдать, а идти и добиваться поставленной цели.

Она вздохнула и повернулась к следователю лицом:

— В итоге, я лучше знаю рабочих судостроительной верфи моего наставника, мастера Джока, чем прислугу в своем собственном доме. О том, что представляла из себя убитая девушка, вам в самом деле лучше поговорить с госпожой Мият.

Вольфгер перевел взгляд на экономку, госпожу Элену Мият, что так и стояла в дверях с каменным лицом. Она, не дрогнув, выдержала тяжелый взгляд вервольфа со спокойной уверенностью человека, хорошо знающего свое дело и уверенного в своей правоте.

— Ивонна была приличной девушкой, ответственной и исполнительной, — заговорила экономка, отвечая на вопрос, заданный ее молодой госпоже. — Дело свое она знала отлично, в доме проработала больше пяти лет. За все это время не была уличена ни в чем предосудительном. Мне до сих пор не верится, что столь рассудительная молодая особа могла попасть в неприятности.

«Так вот как это теперь называется», — хмыкнул Вольфгер, отмечая выбранное экономкой слово. «Неприятности».

— Вы можете объяснить, что она делала в хозяйском кабинете?

— Ей было нечего там делать, — твердо отозвалась достойная женщина. — Кабинет хозяина убираю только я, а за порядком в бумагах он следит лично. Господин Корвин — очень организованный человек. И даже если бы убирать в кабинете входило в ее обязанности, снимать картину ей было совершенно незачем!

Вот с этим Вольфгер был согласен.

— Кто знал о том, что за картиной спрятан сейф?

— Я знала, — вставила Диана Корвин. — У мужа есть еще один, в столе, но там хранятся только документы. Но кто из слуг мог знать — не представляю.

Она вопросительно взглянула на экономку, и как-то ясно стало, что эту тучную даму, хорошо в возрасте, она к слугам не причисляет. Для госпожи Корвин ее домоправительница скорее член семьи. Та на немой вопрос хозяйки задумчиво покачала головой:

— Никто не должен был знать. При мне хозяин тайник ни разу не открывал, а больше в кабинет никто и не заходит. Вот разве что управляющий?

Она с сомнением взглянула на хозяйку. Та неуверенно пожала плечом:

— Николас с господином Уорстоком часто обсуждают дела наедине, но знает ли управляющий о тайнике в стене… — она с сомнением взглянула на Вольфгера. — Вам лучше обсудить это с мужем.

— Госпожа Корвин, а где сейчас находится ваш муж?

— Он вчера уехал в поместье, за город. Я отправила за ним человека, как только обнаружила… Обнаружила… — Диана Корвин снова часто задышала и принялась терзать платок, и бдительная домоправительница бросила на капитана свирепый взгляд.

Еще бы — снова расстроил девочку.

Вольфгер мысленно ругнулся и свернул допрос.

— Что ж, благодарю вас за проявленное понимание и за помощь. И примите мое соболезнование в связи со сложившимися обстоятельствами.

В конце концов, все важное он узнал, а если возникнет необходимость — с госпожой Корвин всегда можно будет дополнительно поговорить позже. Теперь ему в любом случае требовалось опросить остальных слуг, дождаться хозяина, разыскать управляющего…

Вольфгер вздохнул и направился обратно в кабинет. Свою работу он по странной прихоти судьбы все же любил. Но только не тогда, когда в эту любовь вмешивались третьи лишние, вроде Джуниора Валлоу или не к ночи помянутой Корнелии Сильверс.

Мастер-артефактор как раз закончила собственный осмотр в тот момент, когда вервольф появился в дверях — это было очевидно по тому, как она резко вскинула голову от рабочих считывающих артефактов, и кончики светлых волос чиркнули по длинной шее. Вольфгер набрал в грудь побольше воздуха и пожалел, что эту демонову стрижку нельзя пришить к делу стервы по статье «провокация».

Несмотря на то, что Лейт и Алмия принадлежали к совершенно разным управлениям и не имели даже общего начальства, не говоря уже обо всем остальном, в городе Мастеров — где артефактика в том или ином смысле была неотъемлемой частью жизни больше, чем половины населения — им приходилось сталкиваться часто. И Вольфгер готов был поклясться, что сногсшибательная блондинка, которая одним лишь своим видом погружала окружающих в глубокое осознание собственной неполноценности, почему-то невзлюбила его с первого взгляда. Возможно, потому, что неполноценным вервольф себя тогда не ощутил, лишь подумал мимоходом о том, что в общем-то в любых других обстоятельствах был бы не против с этой «фифой» где-нибудь уединиться и посмотреть, что скрывается под ладным костюмчиком.

Желание это мастер Алмия отшибла быстро, заменив его на куда более яркое — придушить гадину. Иногда Вольфгеру казалось, что где-нибудь у нее имелся список важнейших жизненных целей, в котором обязательно значился пункт — «выбесить капитана шестого отделения Лидийской стражи». До сих пор вервольф держался, но в глубине души подозревал, что именно его выдержка и доставляет мастеру Алмии наибольшее наслаждение. И сорвись он хоть раз, она вполне вероятно, потеряла бы интерес к этому безмолвному (по крайней мере, со стороны оборотня) противостоянию.

Понимал, но все равно держался.

Вот и сейчас Алмия словно почувствовала возвращение своего любимчика, и едва заметная улыбка тронула красиво очерченные губы, идеальность которых подчеркивала яркая помада.

— Что у вас, мастер Алмия? — сдержанно поинтересовался Вольфгер, приближаясь и стараясь не обращать внимания на надменно следящего за происходящим подполковника.

Валлоу прибыл сюда только потому, что дело происходило в доме Корвинов и, кажется, сам толком не знал, чем ему тут заняться. А потому только беспричинно всех дергал и покрикивал с важным видом.

— С точки зрения артефактики дело более чем однозначное, капитан, — безмятежно отозвалась женщина, поворачиваясь к вервольфу.

— Вы же сказали, что для того, чтобы разобраться, вам потребуется несколько часов, а может, и дней! — вмешался в разговор Валлоу.

— Вы интересовались «Сколько можно копаться?», господин подполковник, — надменно отозвалась мастер Алмия, по-кошачьи сузив глаза. — И я предельно честно вам на этот вопрос ответила. Копаться — можно долго.

Вытянутая физиономия начальника Управления налилась краской, и Вольфгеру показалось, что он сейчас разорется так, что будет слышно в самой Арданне, славной столице, но Валлоу в последний момент все же взял себя в руки и промолчал, а артефакторша снова повернулась к капитану и продемонстрировала ему то, что держала в руках на белой салфетке.

Булавка.

Безопасная, но обычной ее назвать было нельзя. Во-первых, потому, что сделана она была явно из серебра, а во-вторых, ее круглое ушко не пустовало. В него был вставлен мутный, пошедший многочисленными трещинами камень.

— И что это? — опередил Вольфгера Валлоу, и капитан даже начал испытывать к начальнику что-то вроде благодарности — мужик явно решил со всей ответственностью принять на себя огонь.

Алмия смерила его фирменным взглядом «и за какие грехи боги послали мне этих идиотов?» и произнесла тоном «ну это же очевидно»:

— Амулет подчинения в технике привязки на крови.

И все. Как будто бы это был абсолютно исчерпывающий ответ. На самом деле для любого артефактора он наверняка и был исчерпывающим, но артефактором Вольфгер не являлся. Зато он был стражем порядка и прекрасно знал, что любые воздействия, подавляющие свободную волю разумного существа, будь то заклинания, зелья или артефакты — запрещены на территории как этого королевства, так и соседствующих. А применение их карается по всей строгости, чаще всего — смертной казнью. И теперь Вольфгеру очень хотелось бы знать, что на самом деле лежит в этом закрытом сейфе. Потому что кража — это одно. А использование подобного приспособления, чтобы добраться до желаемого — совершенно другое.

Но сейф был недосягаем до прибытия хозяина дома, а потому вервольф вернулся мыслями к булавке на салфетке в руках мастера Алмии.

— Почему он испорчен?

— У артефактов подчинения, особенно тех, что на крови, очень мощная энергетика. Резко конфликтующая с другими сильными магическими проявлениями. Николас, — артефактор произнесла имя господина Корвина настолько небрежно, что было абсолютно очевидно: сделано это не для показухи, а по привычке, — наверняка установил на сейф опознавательные чары, которые дают прикоснуться к нему лишь определенным людям. Вероятно, если сейф попытается открыть человек, который не имеет подобного разрешения, то его оглушит — это довольно распространенная техника защиты…

— Вероятно? — не унимался Валлоу. — Нам нужны факты, госпожа эксперт, а не предположения.

— Вы можете попробовать коснуться сейфа, господин подполковник, — все тем же ровным тоном отозвалась Алмия. — И мы получим неопровержимый факт. Заверяю со всей ответственностью, вашему здоровью не будет нанесено ни малейшего ущерба.

Вольфгер испытал смешанные чувства. Глубочайшее удовлетворение и удовольствие от происходящего пополам с досадой и злостью. Он начинал догадываться, как его беседы с госпожой экспертом воспринимают его собственные подчиненные. И эти догадки ему не нравились.

— Вы не договорили, — произнес он. — Про мощную энергетику артефактов подчинения.

— Да. У меня есть все основания полагать, что именно это и убило девушку. Два мощных поля вступили в противодействие, и коль скоро никакой защиты от магического воздействия на ней не было — вместо того, чтобы просто оглушить, заклинание ее убило. Впрочем, — она бросила взгляд на Валлоу, — со стопроцентной уверенностью я смогу утверждать это только после полноценной экспертизы. Так что это я конфискую.

Она бережно завернула булавку в салфетку, а салфетку — в выуженную из сумки пергаментную бумагу. После чего вложила сверток в конверт, запечатала и прижала к нему бляху служебного медальона, активируя его. Конверт слегка задымился и на нем проступила печать Управления по контролю магических проявлений. В качестве последнего штриха Алмия взяла со стола господина Корвина ручку в позолоченном футляре и размашисто написала на конверте — «Амулет подчинения. Резиденция Корвинов», дата и время изъятия. И конверт скрылся в черном кожаном портфеле с искусными литыми уголками.

Проделав все эти манипуляции под взглядами нескольких мужчин, мастер Алмия щелкнула пряжками замка и уведомила собравшихся:

— Копия детального отчета по проверке амулета будет у вас послезавтра, во второй половине дня. Вместе с копией вас уведомят, кто именно будет представлять Управление по контролю магических проявлений в этом деле.

Вольфгер не особенно верил в интуицию, скорее в ум и умение просчитывать наперед события, но сейчас он почувствовал себя знаменитой гадалкой, потому что готов был спорить на месячный заработок, что он знает, кто именно будет представлять это злосчастное управление в этом злосчастном деле.

— Всего доброго, господа, — кивнула артефакторша и выплыла из кабинета. А сразу после этого все желающие услышали следующее: — Диана, дорогая, как ты держишься? Что ты вообще глазеешь на этот ужас. Идем, тебя надо напоить чаем, накормить конфетами и не смей мне ныть про свою диету. Сегодня — нужно! И где носит Николаса?.. Идем-идем, у меня все равно рабочий день закончился, надо будет только забросить одну вещицу в управление, а это не горит. Оставь ты их, пусть работают!

И звонкие каблучки удалились по коридору отнюдь не к парадному входу.

Вольфгер живо представил, как высокомерная стерва располагается в гостиной и пьет чай из расписной хрупкой чашки. И тонкие пальцы с округлыми и коротко стриженными, как у всех артефакторов, но удивительно изящными наманикюренными ноготками сжимают узорную ручку, поднося чашку к сочным губам.

Леди. Совершенство. А остальные…

«Пусть работают!».

Волна привычной злости заставила дрогнуть верхнюю губу в желании обнажить клыки. Вервольф тряхнул головой, отгоняя и злость, и неуместные видения — и в этот момент в необычайно людном сегодня коридоре снова послышались шаги. На этот раз в кабинет ворвался Николас Корвин, хозяин дома, известный чиновник и несостоявшаяся жертва дерзкого ограбления.

Вольфгер знал его — не то, чтобы лично, но доводилось видеть. Немного грузный мужчина с серебром седины в черных волосах, в строгих очках и маской вежливого равнодушия на лице. Сейчас этой маски, которой он лихо отваживал просителей, заставляя их при этом думать, будто прошение принято во внимание, не было. Господин Корвин был взволнован и даже, пожалуй, испуган.

Не успел капитан и рта раскрыть, чтобы отчеканить традиционное представление-приветствие-описание произошедшего, как вперед шагнул Валлоу с видом крайне важным и значимым — выпятив грудь и демонстрируя всем, кто здесь главный, кто за все отвечает и кто обязательно во всем разберется.

Вольфгер и рад бы был буркнуть — флаг в руки, но, увы, он прекрасно знал, кто именно будет выполнять данные подполковником обещания.

Впрочем, изложение ситуации хозяина дома как будто даже успокоило. Боги знают, что именно написала госпожа Корвин в своей записке дорогому супругу, но, узнав, что сейф не тронут, правда, теперь ему придется искать новую горничную, господин Корвин заметно успокоился. И маска занятого чиновника прочно заняла свое обычное место.

Он подтвердил, что сейф охраняют опознавательные чары и что, да — в случаев случае прикосновения к дверце целовека, не имеющего прав доступа, его должно оглушить мелким магическим разрядом.

— У кого имеется доступ, господин Корвин? — Вольфгер ненавязчиво возник за спиной начальства и, коль скоро был на голову его выше, даже в какой-то степени собой затмил.

— У меня и моей супруги, — без колебаний отозвался чиновник.

— Больше никого? Вы уверены?

— Абсолютно.

— Кто устанавливал вам этот сейф?

— Шантей, — бросил Николас и поправился: — Прима-мастер Максимилиан Шантей. Это его разработка.

Вольфгер удовлетворенно кивнул, а Корвин продолжил:

— Он лично настроил сейф на меня и Диану. И сказал, что, конечно же, оглушение — это самый простой механизм, который при желании можно обойти. Кроме того, после срабатывания функции заклинанию нужно время, чтобы восстановиться, так что — если бы воров было двое…

«Понятно», — сам с собой подумал Вольфгер. Вор хотел подставить горничную, чтобы разрядить артефакт, но воздействие имело неожиданный эффект, горничная погибла, вор испугался и поспешил убраться. Домушники вообще имеют склонность паниковать, когда дело доходит до членовредительства.

— Какие еще особенности магического характера имеются у сейфа? — продолжил допрос Лейт, и Валлоу, наконец, ощутил себя третьим лишним, зажатым между двумя собеседниками. А потому, пробормотав что-то о необходимости срочно с кем-то связаться, вышел из кабинета.

— Защита от магического воздействия, «эльфийская лоза» на случай взлома грубой силой, «разряд» на случай неправильно набираемого кода. Кажется, все…

— Вы уверены?

Слово «кажется» вервольф не любил. Если свидетель говорил, что «их, кажется, было двое — блондин и брюнет, люди» на деле это могло означать десяток рыжих гномов.

— Да, — поколебавшись несколько мгновений, произнес Корвин. — Уверен.

Вольфгер сделал мысленную пометку на этот счет и продолжил:

— Кто мог знать о том, что за картиной находится сейф?

— Диана. Уорсток, наш управляющий. Госпожа Мият.

— Гости? Посетители? Просители? Иные родственники?

— Не имею привычки, капитан…

— Вольфгер Лейт.

— Не имею привычки, капитан Лейт, копаться в тайниках на глазах у большого количества людей. Они от этого отчего-то сразу перестают быть тайными, — в голосе чиновника звучала доля раздражения. Откровенно говоря, Вольфгер его понимал. Как и понимал, что без дотошности и порой идиотских вопросов в его работе нельзя.

Верфольф обернулся, бросил взгляд на окно и подумал, что надо будет отправить кого-нибудь из ребят облазить округу и поискать, нет ли какой-нибудь точки, откуда может просматриваться кабинет Николаса Корвина, а в частности — стена со злосчастной картиной. Вызвать для допроса госпожу Мият и господина Уорстока в участок. В родном доме слуги их ранга всегда чувствуют себя непогрешимыми и уверенными в себе — возможно, в обстановке, более располагающей к допросу, удастся вытянуть что-нибудь интересное.

— Мне жаль, господин Корвин, но в интересах следствия я вынужден попросить вас открыть сейф и продемонстрировать мне его содержимое. Мы должны провести опись.

Хозяин дома недовольно выпятил челюсть, резко выдохнул, но не стал задавать глупых вопросов и бесполезно тянуть время. Он пересек комнату и, даже не удостоив взглядом лежащий практически у его ног труп, набрал нужный код, не особенно стремясь скрыть его от присутствующих. Что ясно давало понять — этот тайник теперь был лишен хозяйского доверия и пользоваться им Корвин больше не собирался.

Дверца приоткрылась с легким щелчком и маленьким сиреневым облачком магического дыма, мгновенно рассеявшегося в воздухе.

— Прошу, капитан, — чиновник сделал широкий взмах рукой. — Описывайте.

Он повернулся и чуть не упал, запнувшись о ногу Ивонны.

— Тайберг, — негромко позвал Вольфгер криминалиста. — Вы закончили?

Адам кивнул, и вервольф сделал знак сержанту.

— Тело можно увозить. Когда доставишь, передай Вильфу, что результаты нужны срочно.

— Угу, он скажет — вам всем всегда все срочно, хорошо хоть покойники никуда не торопятся! — буркнул Руперт, который недолюбливал абсолютно всех работников городского морга, но в особенности старого Вильфа. Наверное, потому, что приходился ему родным сыном.

Господин Корвин воспринял вынос тела с каменной невозмутимостью. И это не очень понравилось Вольфгеру, потому что, несмотря на выдержку и внешнее самообладание, от чиновника тянуло страхом. На самом деле — потом, и этот усилившийся запах мог уловить разве что волчий нюх. Но означал он именно страх, нервное волнение. И напускное равнодушие Вольфгера не обманывало.

Что же волновало Корвина? Смерть горничной? Содержимое сейфа? Что-то еще, о чем он, капитан Лейт, не имеет ни малейшего представления?

Вольфгер одернул себя, чтобы не сверлить чиновника тяжелым подозрительным взглядом, и шагнул к сейфу.

Там все оказалось, как и говорила госпожа Корвин.

Первыми капитан увидел несколько темных кожаных папок с документами, исключительно важных даже просто на вид. Вольфгер не стал их открывать пока — не его солдафонское дело совать нос в бумаги высших чинов города и королевства. Будет распоряжение от Валлоу — тогда и! Но Валлоу молчал, поэтому вервольф только спросил у хозяина, могли ли они представлять интерес для вора. Николас неопределенно пожал плечами — документы важные, государственной секретности, но не настолько, чтобы ради них идти на такие сложности. По его словам, все остальное представляло куда большую ценность.

Все остальное включало несколько футляров с драгоценностями, солидную пачку ассигнаций и увесистый мешочек с золотом. Вольфгер убедился, что футляры не пустуют, спросил, какая сумма хранилась в сейфе и тщательно пересчитал деньги. Все сошлось.

Кража и впрямь не состоялась.

Но глядя на пустой сейчас сейф, из которого было извлечено все содержимое, Вольфгер не мог отделаться от мысли, что что-то в происходящем ему все же не нравится. И не потому, что мало кому в принципе нравятся убийства с применением запрещенных артефактов. А просто…

Слишком нервничал Корвин. Слишком.

— Благодарю за содействие, — капитан бросил на сейф прощальный взгляд и кивнул хозяину дома. — Желаете ли вы, чтобы стража предоставила вам патрульного на ближайшие несколько дней, пока вы не позаботитесь о безопасности ваших ценностей?

Отрывать от сердца подчиненного Вольфгеру было жалко почти до скупых мужских слез, но присутствие Валлоу напоминало, что когда в дело вовлечены семьи уровня Корвинов, стража становилась не исполнительным органом власти, а сервисом всевозможных услуг.

— Благодарю, — сухо отозвался Корвин. — Как вы, возможно, заметили, я умею позаботиться о сохранности собственных вещей. У вас есть еще вопросы ко мне, капитан?

— Возможно, нам придется вызвать некоторых ваших слуг в участок для дачи показаний. А если вдруг, позже, вам придут в голову какие-то подозрения или соображения, или всплывет новая информация, не медлите сообщить мне об этом, прошу вас.

Чиновник пожал плечами.

— Сомневаюсь, что смогу чем-то помочь вашему расследованию, капитан. Впрочем, уверяю, с моей стороны вы не будете иметь никаких претензий. В конце концов, это всего лишь несостоявшаяся кража.

Вольфгера слегка передернуло, но глядя владельцу дома в глаза, он произнес со всем почтением:

— При всем моем уважении, господин Корвин… в данной ситуации мы расследуем убийство.

Лейт стоял на крыльце дома Корвинов и наблюдал, как его люди размещаются в служебном экипаже.

— Все не влезем, капитан, — доложил рядовой Тревор Драу. — Разрешите отправиться на место службы пешком?

— Езжай, — бросил Вольфгер, покосившись на серое небо и прикидывая, грозит ему вымокнуть или нет. — Я все равно домой. Отсюда ближе, чем от участка. Это приказ, — добавил он для весомости.

— Так точно!

Тревор вытянулся, щелкнул каблуками и взлетел в экипаж, который почти сразу тронулся. Вольфгер покосился недовольно на карету содружественного управления, на дверце которой красовалось схематическое изображение драгоценного камня на фоне многолучевой звезды — магические проявления контролировались совместными усилиями Гильдий артефакторов и магов. Раз карета все еще тут, значит, мастер Алмия так и распивает чаи в компании своей драгоценной кузины.

Внутри поднялась знакомая волна раздражения в адрес платиновой гадюки, которую впору было назвать еще и акулой. И которая, словно почуяв, что добыча осталась одна, выплыла из дверей резиденции в облаке своего неизменного аромата. Рот вервольфа почему-то наполнился слюной. Он сглотнул и, не оборачиваясь, сделал решительный шаг прочь, но хрустально-холодный голос его окликнул:

— Капитан Лейт!

Мысленно воззвав к богам с просьбой отмерить ему еще терпения, ну хоть капельку, Вольфгер обернулся.

Мастер Алмия, держащая под мышкой давешний конверт с артефактом, но почему-то без своего неизменного портфеля, спустилась по ступенькам. И к ней тут же подскочил кучер, которому она сделала знак приблизиться.

— Доставишь в управление, передашь дежурному. Отвечаешь головой, — отчеканила артефакторша, и парень активно закивал, глядя на нее влюбленными глазами.

«Идиот какой-то», — философски подумал Вольфгер, не в силах представить, как можно испытывать к этой стерве даже хотя бы симпатию, не говоря уже о куда более теплых чувствах.

— Хотите, он подбросит вас, капитан? Раз уж ваши подчиненные оставили вас на произвол судьбы, — жемчужно-серые глаза лукаво сверкнули, глядя на вервольфа.

— Мои подчиненные, мастер Алмия, оставили меня не на произвол, а в покое. И благодарю, в услугах вашего кучера я не нуждаюсь.

— Слышал? Свободен.

Парень птичкой упорхнул к своей карете, но сама артефакторша почему-то не торопилась возвращаться в дом, где, очевидно, планировала задержаться.

«Моя кузина!». Тьфу.

— Пожалуйста, разберитесь с этим делом, капитан, — пропела Алмия с улыбкой. — Диана ужасно переживает из-за случившегося. Просто не находит себе места. Мы очень на вас рассчитываем! Сделайте все возможное.

— Мы всегда делаем все возможное, — холодно отозвался Вольфгер.

— Хотите задержаться на ужин, капитан? — серые глаза мастера лукаво сверкнули. — Уверена, кузина будет рада вас принять.

«Я пока еще в своем уме, чтобы соглашаться на подобное предложение», — подумал вервольф, а вслух ответил:

— Благодарю, у меня еще есть дела. Передайте госпоже Корвин мое почтение.

То ли стерва исчерпала свой дневной запас яда в пикировках с Валлоу, то ли сегодня звезды сошлись под каким-то феноменальным углом, но мастер Алмия только улыбнулась уголками губ и, бросив: «Как знаете!» — покоцала каблуками обратно вверх по лестнице.

Вольфгер передернул плечами и зашагал к себе домой, оставляя мысли об убийстве и прочих делах у порога дома Корвинов и размышляя теперь о сугубо бытовых вещах. Например, остались ли дома еще сосиски, или он, как это бывало, в легком помутнении зажевал их ночью сырыми. И можно ли будет наконец-то нормально пройти по лестнице на родной второй этаж, или она по-прежнему загромождена, как утром, огромным количеством вещей под белыми простынями — потому что кто-то уже третий день въезжал и никак не мог въехать в пустую квартиру на этаже третьем.

Выпив перед сном эликсир с пафосным названием «Лунное затмение», блокирующий спонтанную полнолунную трансформацию, Вольфгер долго не могу заснуть. А когда все же провалился в неверный сон, ему снова приснился кошмар — до боли знакомая дробь каблуков по потолку.

Глава 2. Светская хроника, или немного о живописи

Шантей женился, так думала я, вваливаясь полупьяная к себе домой в два часа ночи.

Мерзавец, как он мог?!

Женился-то он уже давно, только официального объявления по этому поводу не было, и свету он жену не представлял до недавнего времени. Вернее, до сих пор не представил. Просто в списке приглашенных на ежегодный бал в Ратуше значился «Максимилиан Шантей с супругой».

Об этом мне по большому секрету сообщила Диана, едва лишь окончательно пришла в себя после чудовищных страстей, случившихся в ее доме. И стало ясно, что это известие однозначно нельзя игнорировать. Мгновенно были созваны еще две подружки, и Николас мог сколько угодно ворчать о разорении семейного винного погреба, но у нас был повод — Шантей женился!

Две из четверых собравшихся в особняке Корвинов дам рыдали. Бес их подери, они действительно рыдали! Да, две из трех моих приятельниц — уже матери, включая одну из рыдавших. Третья Диана. Четвертая — я.

Не исключено, что Диана рыдала от нервного напряжения, но я-то знала наверняка, что она была влюблена в Макса на протяжении, как минимум, пары лет. Впрочем, кто в него не был влюблен?

Оставляя за собой след из предметов гардероба — от строгого пиджачка до шаловливых шелковых чулок — я на неверных ногах, оббив все тело о непривычные углы и стоящую не на своих местах мебель, доплелась до постели и рухнула в нее, не разбирая.

Не было ни пышного празднества, ни даже ходивших по городу слухов. Мои дорогие подружки предположили, что, видно, невеста до того страшна, что ее и людям-то предъявить грех.

Я хорошо помнила миниатюрную девицу, хозяйку маски кваккиутль, класса опасности А1, и мстительно поспешила их разочаровать. У девицы была богатейшая шевелюра, скромные, но весьма приятные округлости. Сокрушительно молоденькая и сокрушительно хорошенькая, о чем я и сообщила злорадно подруженькам.

Я хмыкнула и перевернулась на спину. Макс трясся над девицей, как припадочный. Вспомнить приятно.

Но как он мог жениться, а?

Вот ведь подлец. Он же всего на пару-тройку лет старше. И вот — женился! Теперь меня дома совсем съедят. Живьем.

В ближайшее время мне в родовом особняке семейства Алмия лучше не появляться. Там будет стоять вой и нудеж. «Даже Шантей женился, а ты-ы-ы!». И мои вялые огрызания на тему того, что жениться я не могу при всем желании, ни на кого не произведут ни малейшего впечатления…

На этой мысли я провалилась в глухой сон и спала беспробудно до самого трезвона будильника в семь часов утра.

Пробуждение вышло тяжелым. Кто говорит — пить надо меньше, тот однозначно прав. Я перевернулась на постели, разглядывая новый потолок. Нет, на самом деле потолок был старым, старинным даже, с красивой узорной лепниной и изящной люстрой с хрустальными подвесками. Потолок мне достался от прежнего владельца квартиры, а люстра была моя. Я отхватила ее за бесценок на блошином рынке и в глубине души даже подозревала, что она краденая, ибо где еще чумазый худосочный орчонок мог взять такую люстру — тот еще вопрос. Но я здраво рассудила, что, если не я, так кто-нибудь другой ее купит, так что уж лучше буду я!

Переезд нагрянул в мою жизнь внезапно. Меня вполне устраивала уютная квартирка на углу улиц Цветочниц и Синих колпаков, которую я снимала уже столько, что привыкла считать ее своей. Вот только у хозяйки женился сын, и та решила подарить квартирку молодоженам и грядущему пополнению в семействе, а потому попросила съехать. Я стоптала пять пар каблуков, разыскивая новое место жительства, но не находила ничего подходящего. А потом, когда я возвращалась со встречи с очередной квартировладелицей, на меня упало сверху полотно с аккуратно отрисованной надписью: «Продается». Сверху ойкнули и прибежали приносить извинения — девушка как раз вывешивала этот плакат на балкон, но не удержала.

Я бросила раздраженный взгляд на подъезд, из которого девица ко мне выкатилась… и попросила показать квартиру.

В общем, плакат ей так и не пригодился.

Переезд был мучительным испытанием. Да что у меня тех вещей, подумалось мне, я в свою первую квартиру въехала с тремя чемоданами и сумочкой! Она ведь даже уже меблированная была!

И как-то внезапно выяснилось, что за десяток с лишним лет три чемодана и сумочка превратились в бессчетное количество ящиков и коробок, а хозяйская мебель незаметно перекочевала в подвал, уступив место моей собственной. Я посмотрела на все это и умыла руки, отдав чудовищное по своему размаху мероприятие в руки профессионалов.

Профессионалы дважды поднимали цену (либо поднимаете, либо ваш комод прошлого столетия весом в три тонны вы перетаскиваете на своем горбу) и провозились три дня вместо одного, прокляв меня, узкие лестницы и все на свете.

Когда они попробовали задрать цену в третий раз, я сказала, что еще хоть слово и через месяц я решу, что эта квартира мне не подходит и буду переезжать еще раз. И обязательно воспользуюсь их услугами!

Всех денег не заработаешь, а здоровье важнее, — рассудили профессионалы и все закончили вчера.

По-хорошему, надо было бы после работы сразу отправиться домой, принять доставку, начать распаковываться… хорошо, что никто никогда не узнает, как нетрезвая мастер Алмия спала среди коробок на голом матрасе под грубой простыней, защищающей мебель от повреждения при перевозе! И отлично ведь спала…

— Хорошего понемножку, Эва! — сказала я сама себе вслух и села на кровати. — Работа не ждет!

Свою работу я любила. В основном потому, что любила артефакты. Злые языки поговаривали, что куда больше людей. В принципе, злые языки в кои-то веки были правы, и я даже не планировала с этим спорить — в конце концов, видели вы когда-нибудь артефакт, который лжет, ворует, сплетничает или просто раздражает своей невыносимой тупостью? Нет. А человека? Вот то-то же.

Поэтому артефакты я любила. Вот только в создании их была не сильна. Зато любила, чтобы с ними правильно обращались, относились бережно и с уважением и всяческими другими способами соблюдали условия хранения и эксплуатации. Так что, можно сказать, на своем рабочем месте я нашла себя. Моя работа как раз и заключалась в том, чтобы контролировать — соблюдают ли владельцы артефактов условия хранения и использования. Ну, и законы. Хотя законы меня интересовали в меньшей степени.

Вторым пунктом в моей личной системе ценностей шли коллеги-артефакторы. Как правило, это оказывались интересные, адекватные люди, умные и приятные. Все остальные разумные существа в этом перечне стояли ниже. Ниже утреннего кофе с корицей и гвоздикой, ниже осеннего беспокойного моря, грызущего камни у побережья Лидия, и ниже ночных дежурств.

Гораздо ниже.

Поэтому соседи при выборе квартиры имели очень важное значение. И хоть девушка, продававшая жилье, сама жила даже не в Лидии, а недвижимость получила по наследству от скончавшейся матушки, она смогла заверить меня, что в этом плане мне несказанно повезло. Этажом ниже, по ее словам, обитал какой-то молчун, который и дома практически не появлялся. За месяц, потраченный на утрясание всяческих дел, она его видела всего раз, поздоровалась, получила ответное «здрасте» и даже не слышала шагов, когда он поднимался по лестнице. А на первом обитала старушка божий одуванчик, одинокая, самодостаточная и без кошек. Насчет кошек, правда, бабуля сетовала — мол и хотела бы завести, да без толку, не приживаются, сбегают!

Кошки мне все равно не нравились, а вот соседы-молчуны, которых не видно и не слышно, наоборот — полностью устраивали.

Я торопливо приняла душ, отыскала прилично выглядевший, а не будто пожеванный костюм, по привычке заглянула в холодильник и философски рассудила, что голодание полезно для фигуры. И с легким сердцем и пустым желудком отправилась на работу.

Управление по контролю магических проявлений встретило меня суетой и беготней, высокими мраморными колоннами и бдительно наблюдающими за всем свысока портретами лучших сотрудников.

Проходя мимо своего, я каждый раз испытывала весьма противоречивую гамму чувств.

У девицы на портрете было такое выражение лица, словно она только что проглотила огромный кол и, несмотря на перенесенные неудобства, этим достижением была чрезвычайно горда и теперь имела право смотреть на окружающих, как на грязь. Следует признать, что она все равно была хороша. Светлые волосы сияли в короткой стрижке волосок к волоску, обрамляя правильный овал лица, ровный породистый нос и губы рисунка не имели изъянов, царственная осанка и поворот головы были безупречны. Все портило только выражение лица.

Нет, определенно мой портрет, висящий в холле управления среди портретов прочих сотрудников, мне не нравился.

У меня такого выражения не бывало никогда. Я очень тщательно за этим следила. И если бы я знала, чем обернется для меня вся ситуация, то ни за что не рекомендовала бы для контракта с управлением этого художника, а по совместительству друга детства!

Увидев портрет впервые, я попыталась вызвать приятеля на разговор:

— Нико, она безнадежная стерва!

— Ты стерва.

— Да, но я надежная!

— Эва, если ты хочешь, чтобы я переписал портрет — плати. Ты знаешь мои расценки. А если ты хочешь, чтобы я тебе польстил — припиши к цене нолик, — проникновенно выдал он, пряча улыбку в углах губ.

Я облила его взглядом, полным презрения, и больше мы к теме портрета не возвращались. А самое обидное, что возможности столь же элегантно и с размахом отомстить мне все никак не представлялось!

Вчерашний артефакт ждал меня на рабочем столе. И не успела я сесть, как в кабинет просунулась огненно-рыжая голова Гидеона Равада, бестолкового начальника всея управления. Нет, на самом деле управленцем он был гениальным, и мы все его нежно любили. А бестолковым он считался только потому, что какой толковый начальник мог вот так сунуть голову в дверь подчиненного и, не заходя, почти шепотом поинтересоваться:

— Эва! Правда?

— Если вы про то, что я назвала начальника отдела по борьбе с магическими злоупотреблениями толстым удавом, то врут, — невозмутимо отозвалась я. — Я употребила термин «гад ползучий», а остальное додумали уже его собственные подчиненные. Так что пусть лучше размышляет о том, какую диету выбрать, и не пудрит мне мозги по поводу месячных очередей на эликсирные экспертизы.

Гидеон тяжко вздохнул и зашел, прикрыв за собой дверь.

— Это я, конечно, учту, но вообще меня больше интересовала твоя вчерашняя находка. Амулет подчинения? Правда?

— Да. На крови.

Глава управления вздохнул еще тяжелее и протяжнее.

— Эва, а Эва, давай ты с ним сама разберешься, а? У меня сейчас бюрократических проблем — во! — он выразительно чиркнул большим пальцем по горлу. — Мне нарушения Конвенции по праву на свободу воли вот совершенно не надо. А ты умеешь — тихонько, эффективненько и чтобы мы все в белом, а виноваты вот те, и те, и те, а не мы с нашим очередным фиаско взять под контроль контрабандные артефакты.

— Он, может, еще наш, — возразила я.

— Фиаско с контролем собственных артефакторов нам нужно еще меньше! — сурово отрезало начальство и чихнуло.

— Будьте здоровы. Ромашечки?

— Артефакт возьми.

— Возьму.

— Ну и ромашечки.

— У секретаря попросите.

— Стерва ты, Эва.

И ушел. Ну вот, а сейчас-то почему?!

Я покачала головой вслед начальству, удалившемуся алкать сочувствия, понимания и горячего чая в другом месте, и опустилась за свой рабочий стол. Стол был когда-то моей премией. Вообще-то весь кабинет был когда-то моей премией.

На тот момент я проработала в управлении уже три года, на правах младшего эксперта. И несмотря на то, что уже год тащила все дела ныне благополучно отчалившего, наконец, на пенсию, а тогда страдавшего глубоким маразмом мастера Клива, не пользовалась ни особой любовью, ни расположением более высокого начальства. Пусть Лидий и был городом Мастеров, и многое здесь было не так, как за белыми столичными стенами — к девице, да еще и знатного рода, поступившей на службу с самых низов, относились с недоверием и подозрением. И в какой-то момент я поняла, что либо сейчас, вот прямо сейчас, я что-то сделаю — либо так и останусь в младших экспертах, пока не надоест. А потом останется только вернуться под крылышко к папеньке и оставить попытка что-то кому-то доказать.

Я пришла к Гидеону, вывалила ему на голову информацию обо всех своих достижениях, о всей той работе, которую я проделала за двоих, и потребовала звание старшего эксперта и собственный кабинет.

— Может, премию? — с интересом поинтересовался глава управления, пока я сверлила его непреклонным взглядом, внутренне готовясь к тому, что мне укажут на дверь.

— И премию давайте, — не моргнув, согласилась я.

Должность и кабинет — дал. Премию зажал, скупердяй.

Я бережно распечатала вчерашнюю находку.

Булавка пряталась в складках длинной форменной юбки и нашла я ее только благодаря собственной целеустремленной педантичности. А еще благодаря тому, что я знала руку Макса, и знала, что Макс никогда не возьмется за заказ со смертельными охранными заклинаниями. А значит, это не только сейф сработал, а имело место столкновение сил, а значит… Значит, артефактов не один, а два.

Правда, я искала что-нибудь вроде амулета-антимагии или еще какого обезвреживающего приспособления, которые часто давали всевозможные сбои в работе артефактов и приводили к неприятным, пусть и в большинстве случаев не смертельным, результатам. А нашла…

Кто бы что ни искал в доме Николаса, он явно готов был заплатить за это головой. А пока вор и случайный убийца не найден, головы рубить будут нам — да как же вы допустили!

Как допустили, как допустили… Всех самовыродков вовремя не отловишь! Чуть отвернешься — глядь, уже новые лезут.

Я аккуратно подцепила артефактную булавку пинцетом, уложила в футляр-гаситель и прошла в смежную с кабинетом комнату, где и располагалась знаменитая лаборатория артефактной экспертизы Управления по контролю магических проявлений.

Лаборатория представляла собой анфиладу из нескольких смежных комнат, которую замыкал, с одной стороны, мой кабинет, а с другой — управленческое хранилище. Комнаты разного размера, оснастки и назначения, в центре каждой — каменный стол, выставленный по уровню с величайшей точностью, расчерченный строгой, выверенной вязью символов. Вдоль стен — верстаки, стеллажи, шкафы. И сами стены, покрытые руническими письменами. Вот эта настенная роспись и сориентированная на нее разметка рабочего стола и определяли назначение помещения.

Сегодня мне был нужен малый ритуальный зал для исследования артефактных воздействий на разумных от четвертого до второго порядка, а, сиречь, лаборатория номер три.

Тесная комнатушка за металлическими дверями с зачарованными замками, почти полностью занятая рабочим столом. Между ним и шкафами вдоль стен — проход не шире полуметра. Освещение только искусственное, от одной старой тускловатой лампы прямо над столом и восьми источников дневного света направленного действия (но мне милее старая лампа, чем эти прожекторы).

В этом месте у кого-то мог бы начаться приступ клаустрофобии. Я его обожала.

Артефакт — на тестовый стол, в центр стабилизирующей звезды. Халат, повязка на волосы, защитный состав на руки, маска на лицо.

Инструменты — в кармашках рабочего пояса, любимого, «счастливого», подаренного на удачу когда-то старым наставником.

Что ж, начнем.

Я хмыкнула. Возможно, практик из меня так себе, но вот теоретик я — на зависть многим.

Пробы. Замеры — физические, магические. Соскобы. Снятие базовых параметров.

Считывание остаточного фона.

Кропотливая, скрупулезная работа. Возможно, и не требующая сияющего гения, но точно так же не чуждая божественного вдохновения!

Экспертиза шла привычным порядком, и черная писчая доска, висящая поверх самого ненужного на текущий момент шкафа, заполнялась закорючками условных знаков. Потом, окончив работу, я перенесу эти значения в отчет, припишу выводы, заверю подписью, личной печатью и печатью управления, и со служебной почтой отправлю в отделение стражи, капитану Лейту, столь трепетно и нежно любимому мной, на радость всем общим знакомым.

Сказать, с чего началась эта неприязнь, я бы не сумела. Как-то попыталась вспомнить — и не смогла. На сегодняшний день весь конфликт держался на отсутствии у капитана чувства юмора и моем любопытстве — мне было интересно узнать, когда он-таки сорвется?

Не слишком красиво, согласна. Ну да я и не гонюсь за титулом ходячей добродетели.

Ребячество, конечно. Но отказать себе в этом маленьком удовольствии я не могла, да и смысла не видела. В конце концов, помех в работе капитану я всерьез не создавала (хотя могла бы!), а от пары уколов никто еще не умер.

К обеду я поняла, что сидеть на месте больше не могу. Три экспертизы подряд, включая кровную булавку из особняка Дианы и чрезвычайно неприятную штучку, сплавленную в нашу лабораторию столичными коллегами, а также центнер исписанной в связи с этими экспертизами бумаги — и я поняла: либо вырвусь на воздух, либо озверею. И выбрала первое.

Гнедой конек, трудолюбивый и смирный, честно отрабатывал свою порцию овса и теплый денник, служебная карета, закрепленная персонально за старшим экспертом управления, катилась по брусчатой мостовой Лидия — мастер-артефактор Эва Алмия ехала на обед.

Летний ветер, крепко пахнущий морем — йодом, водорослями и солью — трепал мои волосы, выдувал усталость из головы, а я перебирала в мыслях недоделанные дела, ранжируя их по важности и срочности, как вдруг заметила в потоке снующих туда-сюда людей знакомую макушку, возвышающуюся над спешащими пешеходами.

Кучер, повинуясь указаниям, натянул поводья, и я высунулась в окно:

— Капитан! Не составите ли мне компанию за обедом?

Я невольно поежилась, когда светло-ячменные глаза вперились в меня досадливым взглядом, и почти уверилась, что вот сейчас-то мне откажут в грубой форме, но капитан в последний миг передумал и развернулся в направлении моей кареты.

— В «Корону», Дуг, — предупредила я кучера и склонила голову, приветствуя вервольфа, устроившегося на противоположном сидении. — Доброго дня, мастер.

— Капитан, — поправил меня Лейт, и голос оказался хрипловатым, как будто мужчина передо мной долго молчал и отвык говорить.

Я позволила себе легкое извинение в голосе, повторяя за ним служебное обращение:

— Капитан!

— Чего вы хотели, мастер Алмия?

— Пригласить вас пообедать, — я взглянула в окно, и волосы привычно мазнули концами по шее. — Обсудить рабочие дела. Официальный отчет будет в конце дня, но кое-какие результаты у меня уже есть, и я готова ими поделиться…

Лейт сидел беззвучно — ни шороха, ни звука, и я даже оглянулась на него, чтобы убедиться, что капитан еще здесь, а не выскочил из кареты на ходу, лишь бы не оказаться один на один с главной гадюкой всея управления, как мне на миг показалось. И впрямь показалось — вервольф бесстрастно смотрел туда же, куда и я. На непогоду, зарождающуюся за окном. Крупный мужчина, когда хотел, мог занимать удивительно мало места в пространстве. Вроде бы и специально не зажимался, а вот стоило мне сейчас от него отвернуться — и я начинала сомневаться, что он в принципе присутствует.

Я тайком взглянула на капитана, пытаясь понять, как это у него выходит?

Крупный. Не просто рослый, а массивный, широкий в кости. Из костей вервольфов, кстати, интересные защитные артефакты получаются… Хотя это, конечно, запрещено.

Но приходилось сталкиваться, приходилось.

Лобастый, с широкими скулами и переносицей, и мощная нижняя челюсть прямо-таки вопиет о тяжелом характере. Волосы темные, остриженные до неприлично короткой длины — и, боги, неужели некому сказать ему, что с такой стрижкой он больше похож на собственных клиентов, чем на стража порядка в звании капитана и сыщика в ранге Мастера?!

Кожа смуглая, но не от природы, а от солнца, огрубевшая. А вот глаза — неожиданно светлые. Желтые, прозрачные, как цветочный мед. А взгляд — непроницаемый и тяжелый.

И будучи застигнутой им за разглядыванием, я и не подумала смутиться — а наоборот, откровенно оглядела его от макушки (нет, определено, уродство!) до ботинок и только затем отвернулась к окну.

Боги-боги. Ботинки на нем еще куда ни шло — и капитану стражи, пожалуй, надеть не стыдно. Но вот этот серый мешковатый свитер — вообще ни о чем.

И заслуги заслугами, но с таким выбранным образом, да еще и без поддержки влиятельных покровителей ему никогда не взобраться выше по служебной лестнице.

И я, пожалуй, по доброте душевной, могла бы дать ему пару советов — но, увы, капитан существо грубое, нечуткое и склонен ставить под сомнение наличие у меня не то что доброты, а даже и души.

Честно признать, «Корону», самый шикарный ресторан в центре Лидия, я выбрала из мелочного желания еще разок поставить волка в неловкую ситуацию. Вряд ли капитану доводилась бывать в заведениях такого уровня — и сомневаюсь, что он представляет себе тамошние расценки. Откуда бы — на оклад капитана?

А вот я в средствах не ограничена и могу себе позволить…

Когда карета остановилась у парадного входа в «Корону», лицо вервольфа никак не переменилось — то ли он хорошо владел собой, то ли просто слышал, какие указания я давала кучеру, и был морально готов. Но невинного удовольствия полюбоваться его смятением капитан меня лишил. Благовоспитанно подал мне руку, помогая выбраться из экипажа, и я не преминула ее принять. Рука оказалась крепкой и мозолистой — трупы он по ночам закапывает, что ли?

— Капитан Лейт! Счастливы видеть вас и вашу спутницу в нашем скромном заведении! — расцвел улыбкой навстречу вервольфу кобольд-управляющий, и я поняла, что в мой коварный план вкралась ошибка. — Какие будут пожелания?

— Нам отдельный кабинет, — мрачно буркнул мой спутник. — И официанта. Молчаливого.

Управляющий, невысокий, смуглый и темноволосый, как все кобольды, понимающе заулыбался и рассыпался в заверениях, что все будет сделано в лучшем виде.

Мое недоумение превысило все допустимые границы и обратилось в глубокую задумчивость.

Возможно, я что-то упустила, но когда я в последний раз была в «Короне», на капитанское жалованье здесь можно было без разорения разве что воды заказать да хлебушка кусочек. А столь непрезентабельно одетого гостя могли и на порог не пустить.

Отдельный кабинет, к которому провел нас управляющий, оказался одним из лучших, и я испытала легкий укол совести. Если я хоть немного знала капитана, оплатить счет он мне не даст — хоть это и было бы справедливо, и любой, самый строгий знаток этикета скажет: платит приглашающая сторона. Но мужскому самолюбию этикет не указ, и разорительный счет он примет с той же невозмутимостью, что и выбор заведения.

Кобольд, явно вознамерившийся обслуживать нас, не доверяя этой чести всяким сомнительным официантам, принял мой заказ (весьма скромный — не такая уж я и стерва, и совесть уже подняла голову) и испарился, не дожидаясь решения Вольфгера.

— Присаживайтесь, — пригласил вервольф и благовоспитанно отодвинул мне стул.

Я вздохнула и приняла приглашение.

Ну, вот что он за мужик такой? Был бы он хамло хамлом — и мне проще было бы его жалить. Так нет же, периодически как выскочит у него что-нибудь…

Совесть, никогда прежде не тревожившая по подобным пустякам, мстительно напомнила о своем существовании.

— О чем вы хотели поговорить, мастер? — обронил вервольф, устраиваясь напротив, и я спохватилась, что здесь вообще-то по делу, а не для того, чтобы терпеть угрызения совести. В конце концов, по завершении обеда перехвачу официанта и предупрежу, чтобы урезал счет вполовину, и сама свою часть покрою!

И, приняв это судьбоносное и в высшей степени великодушное решение, я ослепительно улыбнулась капитану:

— О, всего лишь хотела уточнить, нет ли у вас новостей по делу о гибели горничной в особняке Корвинов?

Светлые волосы опять мазнули кончиками по женскому горлу, и в его голове стало пусто и гулко. Проклятое полнолуние! Это из-за него всю дорогу в карете вервольф не мог отвести взгляда от женской шеи. Из-за него дергался каждый раз, когда видел, как волосы чертят по коже невидимые тонкие линии.

Ненормально короткая прическа мастера злила не меньше ее самой.

Вот и теперь… Он лишь хмыкнул, когда мастер Алмия попыталась совсем уж нагло передернуть тему разговора, и привычно подавил привычное же раздражение. Как правило, результатов экспертизы от управления не дождешься, и на все попытки ускорить процесс следует надменный ответ — «Ждите! Результаты прибудут в установленные законом сроки!». А тут — поглядите-ка! Стоило лишь злоумышленникам задеть интересы подруги мастера — и лаборатории вдруг обрели невиданную прыть, а сама мастер проявляет несвойственные ей прежде общительность и жажду сотрудничества.

— Надо же, — проговорил он и, дождавшись, пока вошедший в кабинет Аэда расставит тарелки с заказами перед гостями, продолжил: — а мне показалось, это вы хотели чем-то поделиться со следствием.

Мастер одарила его надменным взглядом, улыбнулась Аэде — уже куда приятнее — и совсем уж одобрительно взглянула на содержимое тарелок.

Какой-то легкомысленный салат у нее и — сюрприз! — здоровенный кусок слегка обжаренного мяса с гарниром из тушеных овощей у него.

Вольфгер мысленно цокнул языком уважительно и взял в руки приборы.

Пахло мясо одуряюще — так, что даже выбило навязший запах кое-чьих духов. Рот наполнился слюной, и как-то сразу само собой вспомнилось, что сегодня он весь день пробегал по разным не слишком приятным местам, и что еще столько же предстоит пробегать, и что с утра он успел лишь перехватить разнесчастный пирожок — вкусный, конечно, но на сколько того пирожка хватило?

Мясо было выше всяческих похвал, нежное, сочное. Ясное дело, что у рестораторов память на подобные мелочи профессиональная, но все равно приятно. И госпоже артефакторше хватило совести оставить собеседника в покое на некоторое время она молча и без энтузиазма ковырялась в собственном салате. Если она всегда так питается — не совсем понятно, на чем она живет. Но совершенно очевидно, отчего она такая су… сумрачная.

— В целом, работа по вашей находке завершена, — заговорила Алмия, выждав, пока капитан утолит первый голод. — Осталось проверить булавку на несколько самых медленных реакций, и я готова буду предоставить следствию отчет — но, если честно, не думаю, что там будут сколько-нибудь интересные результаты. На текущий же момент могу сказать следующее: это действительно ментальный артефакт, ориентированный на подчинение. Материалы — серебро и темно-коричневая шпинель. Работа интересная, сложная, но… как бы это сказать… не слишком тонкая, что ли? Сугубо по ощущениям — делал самоучка. Расу назвать затрудняюсь, но техника изготовления — человеческая. Несмотря на это, мастер может оказаться как человеком, так и гномом, орком, троллем… Даже эльфом, пожалуй, с некоторой натяжкой. Мастера любой из этих рас в такой технике работать смогли бы. Хотя…

Она задумалась, машинально покачивая вилкой на весу и крутя в голове какие-то факты и аргументы, и капитан подобрался.

— Пожалуй, эльфов можете если не исключить, то передвинуть в конец списка. Внешний вид у булавки уж больно простецкий, — и она обаятельно улыбнулась, словно приглашая разделить с ней этот легкий укол в адрес эльфийского эстетствующего снобизма.

Вольфгер сморгнул. Или эта женщина так зарылась мыслями в свои экспертизы, что забыла, кто перед ней, или ей от него что-то нужно. Одно из двух. А желание проверить третий вариант — обернуться и посмотреть, может, у него за спиной кто-то стоит — вервольф мужественно подавил. Ну, что бы он, не учуял, что ли?!

— Что еще интересно? Ну, схемы воздействия на ментальную составляющую я вам потом с отчетом пришлю, там ничего особенного, а вот на носитель можно обратить внимание. Во-первых, булавка наша — артефакт однозначно разовый. Во-вторых, заклинательная часть была привязана не к камню, как можно было ожидать, а к серебру. Если точнее — непосредственно к жалу. Воздействие на разум осуществлялось в два этапа. При помощи определенных магических воздействий серебру была придана хрупкость по строго определенной плоскости, и на первом этапе жертву просто укололи булавкой — это можно было сделать где угодно. На улице, на рынке, в любом людном месте — совершенно не привлекая внимания. От удара «жало» булавки раскололось вдоль и наискось примерно до середины длины, и меньшая часть осталась в теле жертвы, которая испытала легкую дурноту и кратковременную потерю ориентации. Чего проще в такой ситуации галантно подхватить девушку под локоток и увести в сторонку, подальше от толчеи? А там — дать нужную ментальную установку.

Мастер коротко и совсем не по-женски дернула углом рта — не улыбнулась, а скорее зло, невесело ощерилась, и Вольфгер понимающе усмехнулся в ответ. Тоже без малейших признаков веселья. Что ж, теперь, по крайней мере, очевидно, что отрабатывать связи погибшей не имеет смысла. На ее месте мог оказаться кто угодно. Любой человек из штата прислуги в доме Корвинов. Нет, они, конечно, проверят их на всякий случай и для очистки совести, мало ли — но большого улова там можно не ждать.

— В первые несколько секунд после укола жертва воспринимает любые слова того, к кому привязан артефакт, как приказ. А как только сознание проясняется — забывает и о происшествии, и о полученной установке. Часть артефакта, отколовшаяся от материнского изделия, уходит в тело, и обнаружить ее без спецсредств практически невозможно. Носитель ее не ощущает, и никаких изменений в поведении, кроме заложенной программы, она не вызывает. Сказали девушке раз в день приходить в условное место и рассказывать про распорядок обитателей дома — будет приходить и рассказывать. И даже не вспомнит об этом. Скажут в назначенный день провести в дом обладателя основы — не колеблясь проведет.

— Скажут открыть зачарованный сейф… — продолжил логическую цепочку капитан, и мастер кивнула.

Выражение лица у нее было нерадостным. То ли жалела девушку, то ли переживала за надежность чар на сейфах со своими брюликами…

— У этого типа ментального подчинения, к счастью, есть свои недостатки. К примеру, негибкость и ограниченность по срокам. После укола-активации воздействие держится не дольше недели. В идеале, по истечении этого срока жало должно выйти само собой, а память обо всем произошедшем затереться окончательно. Но, поскольку мы имеем дело с самоучкой, могло произойти что угодно — от полного восстановления воспоминаний до смерти в результате кровоизлияния. Чем дело окончилось бы в нашем случае — гадать не возьмусь. Если следствию эта информация важна, попробуйте потрясти патологоанатома.

Лейт давно расправился и с мясом, и с гарниром, а Алмия все сверлила взглядом листья своего салата.

— Значит, не дольше недели, — повторил капитан. — Надо будет действительно озадачить экспертов — пусть попробуют по состоянию тканей вокруг жала установить, когда именно девушку травмировали…

— Не уверена, что выйдет. Инородное тело жертву не беспокоило, и далеко не факт, что оно вызвало воспалительные процессы в тканях. — Мастер сделала глоток воды из стакана, и волосы снова мазнули по белой коже.

Вольфгер отвел взгляд, а затем встал и прошелся по кабинету. Три шага туда, три обратно. Картина с морским пейзажем на стене — бухта с высоты птичьего полета, парусник вдалеке...

— То есть воздействие осуществлялось через оставшееся в теле горничной серебро, верно? — уточнил Лейт, внимательно изучая картину. Судя по всему, изображена на ней была бухта Кабанья голова, расположенная в паре часов езды от Лидия. Вон и лидийский маяк вдали виднеется…

— Именно, — подтвердила мастер его слова и на сей раз — удивительно! — даже обошлась без демонстрации своего мнения о капитанском скудоумии.

— И под этим воздействием она бы выполнила любой приказ злоумышленника?

— Совершенно верно, — снова согласилась Алмия.

Несвойственное ей благодушие и человеколюбие начинало уже капитана всерьез беспокоить. Может, показать ее знакомому специалисту по-тихому? Как-то всё это на нее уже не похоже. Мало ли, чем могла та злосчастная булавка приложить старшего эксперта Управления по контролю магических проявлений…

Правозащитный мир Лидия не перенесет такой потери!

Капитан оторвался от изучения картины, обернулся к коллеге и поинтересовался:

— Так зачем же тогда преступник булавку ей на одежду приколол? Не было бы ее — глядишь, мы бы и не заметили воздействия, шерстили бы связи девицы на предмет преступного сговора…

— Во-первых, грош цена тому патологоанатому, который не заметит в трупе кусок зачарованного серебра, — хмыкнула в ответ Алмия. — А во-вторых, та самая негибкость. Единожды отданную в момент укола установку скорректировать нельзя. Если хочешь отдать новый приказ — волей-неволей придется воспользоваться материнским изделием.

Вольфгер Лейт задумчиво хмыкнул — мастер тревожила всё больше и больше. За минувший разговор она ни разу не воспользовалась возможностью уколоть собеседника, хотя оных беседа предоставляла достаточно. То ли опасалась злить тупого служаку без свидетелей (Хотя с чего бы? Раньше ей такая осторожность свойственна не была!), то ли переживает, что из злости лично на нее капитан завалит дело дорогой подружки — а вот это уже оскорбительно! Он почти уже было поддался искушению задать ядовитой змее прямой вопрос и вскрыть, к Бездне, этот нарыв, но тут некстати (или наоборот — как нельзя кстати!) вмешался Аэда.

— Десерты, госпожа, господин капитан… — и с ловкостью профессионального жонглера сгрузил тарелки на стол.

Вольфгер чуть слышно хмыкнул — несмотря на то, что Аэда приходился зятем ресторатору, владельцу «Короны», свой путь в этом заведении он начал с рядового официанта. Хотя и был к тому моменту уже солидным зрелым кобольдом с репутаций и опытом управления заведениями подобного толка. А супруга его, хоть и приходилась папе родной дочкой, и вовсе начинала с судомоек при кухне — и обреталась там, пока строгий родитель не решил, что можно дитятку доверить место поваренка.

Внуки же старого господина Розенберга были хитрее, действовали в обход — и старались приходить в семейное дело уже с солидным опытом работы в хороших домах и с отличными рекомендациями.

Получить хорошие рекомендации от посторонних было всяко легче, чем добиться признания у родного деда — кобольды всегда славились умением создать уют, накормить и навести порядок…

Десертов капитан и Алмия не заказывали. Но у Аэды на это счет было свое собственное сверхценное мнение, и на столе перед старшим экспертом красовалось блюдце с горкой взбитых сливок в окружении разноцветия ягод и ломтиков фруктов. Второе такое же заняло место убранных тарелок перед капитаном.

— Не припомню, чтобы я это заказывала, — надменно обронила Алмия, и капитан успокоился — всё в порядке с мастером, а временные помутнения со всеми случаются!

— Комплимент от заведения! — расцвел профессиональной улыбкой Аэда и исчез за дверьми кабинета.

Волк прошелся до своего места за столом, потрогал краешек блюдца и, подхватив его на ладонь вместе с прилагавшейся вилочкой (маленькой, двузубой и какой-то несерьезной), вернулся к созерцанию Кабаньей Головы. Боги знают как, но художник передал ее поразительно точно, изобразив даже огромный валун неправильной формы — в прошлом году за ним нашли запутавшееся в сетях тело купца и мецената Отто Блюмбери, и по этому факту возбудили сразу два уголовных дела — об убийстве и о браконьерстве…

Нет, с художником определенно надо будет поговорить — как он сумел так изучить местность? Вот они, к примеру, если бы знали про во-о-он то укромное местечко, то совсем по— другому организовали бы засаду — и глядишь, обошлось бы без огнестрельных ранений. А так Адам Тайберг несколько дней провалялся на больничной койке.

— Знаете, мастер Алмия, я ведь не всегда служил в Лидии, — задумчиво сообщил капитан, с удовольствием изучая полотно. — Изначально меня определили в Ройст. Мерзкий городишко, грязный, вонючий, и живет в основном рыбным промыслом. Лов, обработка… Торговля. Из достопримечательностей только герцогская резиденция.

— Майоратное владение герцогов Алвирийских?

— Оно самое... В каком году старший наследник герцога женился?

Мастер, смотревшая на капитана с интересом и явно пытавшаяся понять, к чему он клонит, легко вспомнила:

— В сорок шестом.

— Восемь лет, — посчитал капитан. — Одного умника тогда казнили, а учеников его всех на каторгу пожизненно отправили… Мастер Алмия, вы не одолжите мне подчиненного потолковее? И если не затруднит, то как можно скорее.

— Отчего же не одолжить, — милостиво отозвалась главная змея всего управления. — Я для вас достаточно толкова?

— Нет, — жестко отрезал капитан, игнорируя насмешку, подтекст, контекст и что там еще вкладывала в свою реплику сияющая блондинка. И прежде, чем она успела сказать что-то столь же злое, как ее взгляд, ставший бритвенно-острым, он пояснил: — Я не потащу по опасным помойкам женщину!

— Ну так представьте, что я мужчина! — раздраженно бросила Алмия, и капитан не сумел сдержать свирепо-мечтательного выражения лица.

Если бы на месте Алмии был мужчина, дело бы давно кончилось мордобоем.

Мастер раздраженно скомкала салфетку, лежавшую у нее на коленях, собираясь встать и продолжить спор, но Вольфгер отвернулся к пейзажу, демонстративно и недвусмысленно, ясно давая понять, что разговор окончен.

— Капитан Лейт! — требовательно позвала его Алмия. — Капитан, мы не закончили! Либо с вами еду я — либо вы обходитесь своими силами, без консультанта от нашего ведомства!

— Как вам будет угодно, мастер Алмия, — отозвался Вольфгер, стараясь не взорваться. — Но я все же направлю запрос вашему начальству. Надеюсь, он будет рассмотрен в законном порядке.

— Не сомневайтесь! — медово отозвалась мастер, и стало совершенно очевидно — кратковременное перемирие, порожденное вспышкой несвойственного Элисавифе Алмии благодушием, подошло к концу. — Но имейте в виду — как эксперту это дело поручено именно мне и… И на что вы там смотрите!

Она внезапно оказалась за спиной, совсем близко, и капитан с трудом подавил желание отшагнуть и встряхнуться от пробежавшей по позвоночнику — от поясницы до холки — дрожи.

Он промолчал, но госпоже эксперту ответ был и не нужен: мазнув полотно быстрым взглядом, она заключила:

— М-да, пейзажи Нико удаются куда лучше, чем портреты!

И на капитанское недоумение пояснила хорошо знакомым тоном «какие же вы все убогие»:

— Это работа Николаса Аллисторра, популярного современного художника, и в верхнем левом углу стоит его подпись! И…

Не дав мастеру вернуть разговор на предыдущий круг, капитан уточнил:

— Вы закончили обед?

Раньше Вольфгер не позволял себе так откровенно затыкать коллегу, и глаза Алмии гневно сверкнули.

— Да! — она явно не думала, что разговор исчерпан, но продолжать его на глазах явившегося Аэды, слава богам, возможным не считала. Зато считала возможным иное:

— Разбейте счет на двоих, пожалуйста.

И это было уже мелочностью. Капитан устало вздохнул. Женщины — невозможные существа!

— Что вы, как можно! — округлил синие-синие, как у всех кобольдов, глаза Аэда, — Как можно! Все за счет заведения, мы всегда рады видеть вас, капитан, и вашу очаровательную спутницу!

— Аэда, — предупреждающе обронил Вольфгер.

Взгляд управляющего метнулся в сторону, и он попытался сделать вид, будто не понимает, о чем речь.

— Счет, — повторил Вольфгер, стараясь удержать низкий горловой рык.

На сегодня полную дневную норму головной боли ему уже доставила мастер Алмия, и вносить туда же лепту Аэды было бы перебором.

— Капитан! — заюлил кобольд, — Я вас прошу, войдите в мое положение! Ведь вы уйдете, а я останусь, и мне здесь еще работать, и когда господин Розенберг спросит, как я принимал его гостя — что я ему скажу?!

— Что жизнь полна несправедливостей, — хмыкнул капитан и в упор уставился на старого знакомого.

Тот, поняв, что переубедить волка не получится, покорно исчез, чтобы появиться снова через несколько мгновений и с выражением непередаваемых страданий на лице протянуть капитану счет. Кобольды славились хорошей памятью, как на зло, так и на добро. И за то, и за то умели платить. Так что капитану, единожды выручившему старого Розенберга, в «Короне» всегда были рады, только злоупотреблять этим гостеприимством Вольфгер тоже не любил.

А требование мастера Алмии, что показательно, прохвост Аэда проигнорировал.

Беззвучно хмыкнув — мелочь, а приятно! — капитан расплатился и покинул кабинет, напоследок мазнув взглядом полотно с пейзажем.

Нет, как все-таки он это сделал?!

— Капитан, послушайте! — мастер Алмия успела подумать и сменила тактику. — Я вам обещаю, что буду вести себя ниже воды, тише травы и буду слушаться вас во всем! Поверьте, для меня это очень важно! Диана так переживает, она была просто сама не своя…

И у него даже ворохнулась слабохарактерная мыслишка — а может, пусть ее? Специалист она, в конце концов, стоящий, а грязные закоулки и вонючие дыры — это, на самом-то деле, не смертельно...

Но в общем зале «Короны» его поджидал сюрприз, уже который за сегодня (и хоть бы один оказался приятным!).

Старый приятель Аэда почтительно, но с достоинством обхаживал Джуниора Валлоу, сопровождая его в кабинет, соседний с тем, из которого они только что вышли.

Для начальника Управления Лидийской стражи эта встреча тоже стала сюрпризом. Еще бы! Кажется, последним, кого он ожидал бы увидеть в одном из самых дорогих ресторанов города, был его подчиненный, капитан Лейт!

Капитан отчетливо ощутил, как начальник наливается гневом, но прежде, чем изо рта Джуниора Валлоу вылетело хоть слово, вмешалась Алмия, произнеся самым стервозным тоном:

— Добрый день, господин Валлоу, какая удачная встреча! Может быть, вы объясните, почему ваш капитан отказывается исполнять свои обязанности и свои отказом от сотрудничества дискредитирует экспертов Управления по контролю магических проявлений!

Кажется, Джуниора Валлоу успели просветить, кто же все-таки такая Элисавифа Алмия, и, самое главное, каково положение ее семьи в городе. Что они — ровня и более чем. Полковник пошел пятнами, и взгляд у него стал… бешеным.

— Ну и как это понимать? — тихо-тихо уточнил он, глядя в упор на Лейта. И тут же, не давая ответить, рыкнул, — Молчать! Немедленно прекратить саботаж и принести извинения госпоже старшему эксперту!

И сам тут же рассыпался в извинениях и заверениях перед госпожой старшим экспертом. Та принимала их с гордым видом оскорбленной добродетели и в конце даже изволила допустить Валлоу к ручке.

Капитан закрыл рот и отказался от мысли что-то прояснить. Отлично! Если эта гадюка так хочет лезть в помойку — пусть лезет. Но полковник-то каков, а!

Нет, похоже, тут дело отнюдь не в одном только положении и происхождении змеи. Как бы наш столичный хлыщ не надумал приударить за прекрасной госпожой…

— Капитан, вы всё еще здесь? — напоказ удивился Валлоу. — Идите работать!

— Есть идти работать! — Вольфгер развернулся через левое плечо и удалился в указанном направлении. Работать.

— Простите, господин полковник, мне нужно идти! — льдистым колокольчиком пропела за его спиной Алмия. — Служба!

И Лейт мимоходом пожалел, что не успел слинять, пока благородные господа обменивались любезностями, по-мальчишески оставив старшего эксперта ни с чем.

Резкий порыв ветра хлестнул по лицу, остужая голову, и капитан остановился, вдохнул полной грудью соленый морской воздух. Злость отступала, как и желание убить кого-нибудь.

Кого-нибудь белобрысого, наглого и бессовестного…

Почувствовав, как раздражение снова разрастается, капитан волевым усилием его задавил, постаравшись сосредоточиться на текущем деле.

Так, сейчас проехаться опросить информаторов — раз уж Управление по контролю магических проявлений было столь любезно, что предоставило толкового специалиста по первой просьбе и без бумажной волокиты!

«Толковый специалист» тихо стояла за левым плечом, не влезая в мысли разговорами, но и не уходя.

— Мастер, зачем вам понадобилось это… этот цирк?

— Потому что это мое дело, — спокойно ответила она. — Я нашла эту булавку. Я ее исследовала. Я принесла вам информацию — ту самую, что натолкнула вас на мысли, после которых вам потребовался специалист. Я не прошу вас делиться сведениями. Я даже не спросила, зачем вам консультант — я просто сразу изъявила готовность содействовать.

Она помолчала, тоже подставив ветру лицо и не спеша прятаться от него в карету.

— Это дело важно для меня, капитан. Я не знаю, чем гибель этой девушки так потрясла Диану, но она действительно сама не своя. Николас меняет всю охранную систему в особняке, и больше злоумышленникам не удастся пробраться в дом таким способом. Диана отказалась покидать особняк, она испугана…

Алмия задумчиво помолчала, и Вольфгеру на минуту стало почти жаль и ее, и Диану Корвин, и неожиданно для себя самого он спросил:

— Как зовут потерпевшую?

— Диана Корвин, — непонимающе нахмурившись, отозвалась Алмия.

— Ивонна, — вздохнул Вольфгер. — Потерпевшую звали Ивонна Эшли. Человек, двадцати двух лет, не замужем. Именно она пострадала в этой истории, а не ваша Диана. Пойдемте в карету. Если вы не возражаете, сегодня я воспользуюсь транспортом вашего управления — другой ловить лень.

— Лень, — согласилась Алмия. — Да и зачем? Моя карета в вашем распоряжении.

Булыжные мостовые Лидия звонко ложились под копыта и колеса.

— Восемь лет назад, когда я служил в Ройсте, тамошним управлением стражи было раскрыто громкое дело — похищение драгоценностей из герцогской резиденции. И тогда в деле фигурировала похожая булавка. Та же шпинель, только красная, то же оставшееся в теле младшего лакея «жало». Погиб он, кстати, не из-за конфликта заклинаний, а от рук злоумышленника, который решил свалить вину на парня. Он, кстати, долго числился у нас в главных подозреваемых, да вот беда — не было у юнца никаких связей, нужных, чтобы провернуть это дело. А потом нашли труп лакея, и никаких драгоценностей при нем, что характерно, не было, зато был осколок булавки… В общем, виновных тогда нашли относительно быстро — и уже через них вышли на артефактора, который изготавливал ментальные подавители. Почтенный мастер, уважаемый, не бедный — никто и подумать не мог. Его казнили, а ученикам — их у мастера трое было — смертную казнь заменили пожизненной каторгой.

— Хрен редьки не слаще, — меланхолично прокомментировала изысканная и высокородная спутница капитана эти сведения.

— Ну, не скажите, — откликнулся Лейт, ухмыльнувшись просторечной присказке. — После казни пока никто не удирал, а вот с каторги — по-видимому, удалось кому-то из той троицы. Завтра утром отправлю запросы и выясню, кому именно. Но, сами понимаете, это займет время. Поэтому, чтобы его не терять, параллельно будем искать сами. От вас, как от консультанта, мне требуется следующее: список материалов и инструментов, необходимых для создания нашей булавочки. Отдельно выделите редкие и дорогие компоненты, если при изготовлении нужны какие-то особые условия — тоже укажите. Где-то он все это покупал, попробуем вычислить след заказа. Это первое. Второе — достаточно часто ваша братия на глазок способна определить, кто из коллег приложил руку к конкретной цацке. Пока я буду расспрашивать нужных людей — вы постарайтесь посмотреть на витрины, прилавки и прочий ассортимент, вдруг, да опознаете ту же руку.

Алмия невозмутимо слушала и выражала полную готовность соответствовать требованиям. А получив задание, достала из-за сидения блокнот и начала набрасывать список, сосредоточенно хмурясь и обдумывая пункты.

— Насчет опознания, кстати, не обещаю, — оторвалась мастер от составления списка на его последнее замечание. — Иногда авторство действительно можно установить без труда, но только тогда, когда у мастера есть свой почерк. Стиль, класс. В данном случае — ярких, характерных особенностей у изделия, увы, нет. Вот возьмете мастера — с гарантией скажу, он или не он ту булавочку сваял. Установить общее авторство двух изделий тоже можно — но увы. Только в лаборатории.

Вольфгер против воли вздохнул.

Тащить ее в по-настоящему неприятные места не хотелось — женщина все же, хоть и змея. А избавиться в ближайшее время не представлялось возможным. Ладно, начать можно с относительно приличных заведений, и как раз к вечеру их объехать. А все остальные, менее респектабельные, обнюхать уже завтра, самостоятельно — все равно список она ему сейчас набросает, а опознать изделие неизвестного артефактора на глазок, без экспертизы, не сможет — сама сказала.

А больше ему от нее ничего и не нужно!

Бездна, мысленно ругнулся капитан. Что стоило прояснить эти детали сразу, еще в «Короне»? Обошлось бы без совместного выезда…

Так нет же, так торопился получить другого мастера...

Совсем ему голову задурила стервозная баба!

Глава 3. Честный лавочник, или о превратностях судьбы и лидийской погоды

У лавки гоблина Ошат-даро карета управления остановилась в тот момент, когда погода, и так весь день трепавшая горожан крепким ветром, испортилась окончательно. Низкие тучи ползли над городом, и их рыхлые темные брюха цеплялись за иглу ратуши, за цветные шпили университета. Дело пахло грозой, и не в переносном смысле, а в самом прямом — предгрозовой сыростью, особой, озоновой свежестью.

Лавка эта, ничем не примечательная, устроилась в уютном местечке между булочной и лавкой готовой одежды. Ошат-даро, чтимый владелец сего заведения, давно мог бы позволить себе почивать на лаврах, оставив дело на работников, но предпочитал и по сей день стоять за прилавком.

Когда-то давно, так давно, что как будто и не в этой жизни, Ошат-даро (тогда еще не старый, а вовсе даже молодой, и не «даро», а «микуль») перебрался из родного города в Лидий, да так в нем и осел. Прикупил лавку, торговал в ней всякой всячиной: от изделий народных промыслов до сомнительной ценности барахла, принесенного морем — и по-тихому привечал рисковый народ. Знался и с контрабандистами, и с торговцами краденым, и с нечистыми на руку мастерами. Мог добыть что угодно — и точно так же что угодно продать, но черты никогда не переступал. Были у Ошат-даро твердые представления о чести и о том, что является допустимым и уместным. И пусть с законами королевства эти представления совпадали не всегда (ладно, очень редко!), но были они незыблемы и тверды, как скалы, у подножия которых в незапамятные времена обосновался его народ.

И среди прочих были у него такие убеждения, которые давали капитану надежду найти здесь сегодня содействие: гоблины чтили женщин. Они считали недопустимым причинение женщине вреда. И пусть Ивонна Эшли не принадлежала народу Ошат-даро, все равно — оборвана была женская жизнь.

Именно потому лавка строго гоблина стала первым местом, куда направил стопы капитан Вольфгер Лейт, разыскивая следы мастера, изготавливающего ментальные артефакты. Ну и то обстоятельство, что расположена лавка была в относительно приличном районе.

Вольфгер помог мастеру выбраться из кареты, дождался, пока она разгладит юбку и поправит прическу (волосы снова предательски мазнули концами по горлу), и двинулся к двери, украшенной связкой зловещих зубов, большая часть которых, капитан знал точно, была приобретена на ближайшем рыбном рынке.

— Здравствуй, почтенный! — поприветствовал капитан стоящего за прилавком гоблина — невысокого, ниже капитанского плеча, смуглокожего с прозеленью, с седыми клоками волос и крупными ушами, чуть заостренными в верхней части.

— И тебе доброго дня, тшикое Вольфгер, — почтительно поклонился Ошат-даро. Мелькнули в вежливой улыбке страшноватые заостренные зубы, хитро блеснули маленькие глаза, успевшие в один момент окинуть взглядом капитана, его спутницу, оценить осанку, поведение гостей в лавке и положение относительно друг друга, прикинуть стоимость всего, что на них надето, сравнить с тем, что было в прошлую встречу, сделать выводы и сохранить их в голове на веки вечные.

Слово «тши» на языке гоблинов обозначало сложное понятие и включало в себя одновременно всех, кто преследует добычу — будь то собака-ищейка, охотник, вставший на след, либо же шаман, преследующий злокозненного духа. Все они были «тши», а если в процессе погони они меняли что-то в себе — запах, или лицо, или сознание, не суть важно — то становились «тшикое».

Вольфгер однажды, в далекой юности, пытался объяснить коллеге-гоблину, что меняться сознательно не умеет, но все равно шесть дней в месяц, три в полнолуние и три в новолуние, становился «тшикое». Все остальные дни он был «сержант» — видимо, слово «тши» тому коллеге из далекой юности не нравилось. Выяснить, причем здесь новолуние, которого оборотень не чувствовал вообще никак, не удавалось.

Имелось у капитана подозрение, что коллега просто выделывался, изводя любопытного юнца, но доказать эту версию так и не удалось.

Внутри лавка представляла собой весьма занятное зрелище.

Прямо от входа взгляд упирался в стойку, за которой и помещался хозяин собственной персоной. Стена позади него была занята открытыми полками от пола до самого потолка — только в углу приткнулась маленькая дверца, а рядом с ней стояла складная лесенка, позволявшая низкорослому хозяину доставать товар с самого верха. Стены лавки были завешены всякой всячиной настолько густо, что собственно стен не было и видно. Самый бесполезный хлам перемежался там с вполне ценными вещами, и у Алмии, окинувшей помещение взглядом, тут же заблестели глаза. Единственное, что здесь было свободно от товара — это, как ни странно, прилавок. На его полированной поверхности находилась только касса — начищенная, массивная и солидная.

Прилавок был высотой по солнечное сплетение человеку среднего роста, и чтобы из-за него виднелось чуть больше гоблинской макушки, с обратной стороны пол был поднят примерно на полметра дощатым настилом.

Под этим настилом, помнится, лет пять назад был найден шикарный склад контрабанды...

— Что привело вас ко мне сегодня, дорогой? О, знаю, знаю! До вас дошли слухи, что совсем недавно море подарило берегу рядом с Лидием много отборного янтаря, и вы пришли на него взглянуть? — завел свою песню Ошат-даро, и Вольфгер вынырнул из воспоминаний, а Алмия оторвалась от разглядывания дивных стен.

— Сожалею, почтенный, но наше дело менее приятно. Слышал ли ты что-нибудь об убийстве, случившемся на Кирпичной улице?

Входная дверь стукнула — это девица в серо-голубом платье с передником, мявшаяся на входе, услышала слово «убийство», охнула и выскочила на улицу.

Гоблин, сделавший удивленное лицо (а может, и правда удивившийся, кто его знает?), недовольно поджал губы:

— Ты распугаешь моих покупателей, тшикое Вольфгер!

Мастер Алмия крутила головой, с интересом разглядывая стены лавки. Принимать участия в разговоре она явно не собиралась.

— Сожалею, почтенный, — отозвался капитан, и в его голосе не было и следа сожаления. — Вчера, при попытке ограбления дома Николаса Корвина, погибла Ивонна Эшли, горничная…

— Э, нет! — вознегодовал гоблин, — Я не имею отношения к ограблениям и убийствам, тшикое Вольфгер! Нет-нет-нет, и не надо меня припутывать — я ничего об этом не знаю! И знать не могу, нет-нет! Старый Ошат-даро был лучшего мнения о тшикое Вольфгере — такое думать о честном лавочнике…

Вольфгер смотрел на хозяина лавки молча, в упор.

— Ладно, может, не совсем честном, — поправился гоблин, видимо, вспомнив, кто пять лет назад вскрыл схрон под помостом. — Но разве можно обвинить старого лавочника в попытке немножко подработать — единственно только из желания не пойти по миру…

Капитан все так же смотрел на собеседника, не отводя взгляда и не делая попыток вклиниться в диалог.

— Хорошо-хорошо, законники, собственно, в этом меня и обвинили. Но это все было давно, давно — и я усвоил урок и прочно встал на путь исправления…

— Может, хватит уже? — спокойно спросил волк, устав ждать, когда старый прощелыга выдохнется.

— Ты же знаешь, уважаемый, я не занимаюсь такими делами, — так же спокойно отозвался Ошат-даро, оборвав причитания на полуслове.

— Знаю, — согласился капитан. — Но девушке было двадцать лет, она собиралась замуж осенью, копила приданое и присматривала жилье, где они могли бы жить с будущим мужем.

— Да будет к ней милосердна Великая Мать, — вздохнул гоблин. — Но что может знать об этом несчастный старик?!

Вольфгер хмыкнул — «бедный несчастный старик», при нужде, мог связать в узел конскую подкову, и капитан от души сочувствовал незадачливым грабителям, буде таковые вздумают напасть на Ошат-даро. Да только вряд ли такие найдутся, дураков нет — с гоблином связываться.

— Ей на одежду прикололи булавку, примерно вот такого размера, — Лейт развел пальцы, отмеряя длину. — Серебро и темная шпинель. И после этого она делала всё, что ей говорили. Не знаешь, кто бы из местных шоркалей мог такую смастерить?

— Да откуда бы! — скорбно вздохнул гоблин, и весь его облик, от острых ушей до выдающегося носа, свидетельствовал, сколь трудно нынче жить честному гоблину.

— Скажите, а вот эта вот штучка на стене — она настоящая? — вмешалась в разговор мастер Алмия.

— А как же, достойная госпожа! — расцвел лавочник и начал льстиво расписывать возможности и достоинства подвешенного на цепи шара с перьями, радостно меняя и тему разговора, и собеседника.

На его месте Вольфгер бы так не радовался.

Достойная госпожа слушала гоблина с вежливым безразличием, продолжая разглядывать вещицу на стене — шар размером с мужской кулак, перья и что-то, похожее на битые стекляшки — а Ошат-даро пел соловьем.

— Документики на перья птицы косшим имеются? — скучающе перебила она поток гоблинского красноречия и махнула перед носом у гоблина бляхой служебного медальона.

— Документики-то имеются, отчего же им не иметься! — медом, патокой разлился гоблин, но в глазах его мелькнуло такое… Капитан с трудом удержался от смеха, когда тот метнул на него яростный взгляд: «Кого ты ко мне приволок!»

Но старый лавочник не был бы собой, если бы не умел выворачиваться из щекотливых ситуаций.

— Только ведь в город-то не перья ввезли, чтимая госпожа, а защитный талисман работы моего почтенного родича, сущую безделицу, — заюлил он, словно и не нахваливал сам только что госпоже старшему эксперту Управления по контролю магических проявлений, какой сильномогучий артефакт он продает практически задаром. — Так что, разрешений на перышки-то и не надобно, а сам по себе талисманчик-то безобидный!

Алмия хмыкнула и вернулась к созерцанию «сильномогучего артефакта», в мгновение ока превратившегося в «сущую безделицу». Как бы там ни было, а то, что она видела, ей явно нравилось, и разглядывание доставляло ей удовольствие. К хозяину лавки и его заверениям она снова потеряла всякий интерес.

— Так что, почтенный, — вернул разговор в предыдущее русло капитан, — не подскажешь, кто бы мог на заказ булавочку выполнить?

— Нет, пожалуй, — неохотно отозвался Ошат-даро и настороженно зыркнул в спину мастера Алмии. — После того, как заплечных дел мастера пустили на ремни Буго Шуструю Лапу и всех его сыновей, я не слышал, чтобы кто-то из наших умельцев брался за такие заказы. Это же совсем отмороженным надо быть. Если на артефактах-подавителях погореть — так и не откупишься. Дураков нет — следом за шоркалем на плаху идти.

Вольфгер мысленно прикинул — Буго Шустрая Лапа, если он верно вспомнил, был казнен, еще когда Вольфгер не пришел на службу в стражу, а вовсе даже таскал армейский мундир на границе. Казнили же легендарного шоркаля еще по приказу позапрошлого градоправителя и, выходит, с тех пор о подобных артефактах в Лидии не слышали.

Давненько.

— А, может, почтенный, ты слышал, будто кто-то из залетных умельцев готов взяться за такую работу? Или там — готовое продать желал бы?

Ошат-даро скривился, словно разом откусил половину лимона:

— За кого ты меня принимаешь, тшикое Вольфгер?!

— За старого прохвоста, который держит свою зеленую лапу на пульсе в этом городе дольше, чем я ношу форму стражи, — честно признался капитан, и гоблин польщенно ухмыльнулся. — Так что с залетными мастерами?

— Ничего, — отозвался упомянутый прохвост. — Ни слуху. Если кто и промышляет — а раз девицу к Великой Матери отправили, то, выходит, что и промышляет — то мне не отчитался. По-умному все делает. Очень тихо.

— Да уж объявлений в газетных листах точно не дает, — согласился капитан. — А скажи мне тогда вот что. В последнее время — скажем, недели три-четыре — у тебя ничего вот по этому списку не покупали?

Лист, исписанный идеальным почерком госпожи эксперта, лег на прилавок перед гоблином.

— Э, почтенный, да разве ж все упомнишь? — изумился лавочник.

— Вон тот подавитель магии откуда у вас? — вмешалась в разговор голосом сытой и оттого ленивой кобры мастер Алмия.

— Да какой же это магиегаситель! Ловец снов безобидный! — взвился гоблин, как ужаленный.

— Ну, не знаю, не знаю… Выглядит очень подозрительно! Заберу-ка я его, пожалуй, на экспертизу, — задумчиво объявила мастер. И доверительно сообщила: — А то есть, знаете, такие умельцы, что опаснейшие артефакты маскируют под мирные вещицы. Вот год назад чуть было короля таким образом не взорвали… Надо проявлять бдительность!

От ласкового-ласкового тона волосы на затылке зашевелились даже у Вольфгера, поднаторевшего в стычках с госпожой экспертом.

Ошат-даро же, нужно отдать ему должное, духом оказался крепок:

— Э-э-э, почтенная! Как так можно, честного лавочника средь бела дня грабить! Хотя, если госпожа изволит предъявить ордер — с печатями там, с подписями — тогда, конечно, тогда Ошат-даро не посмеет перечить!

— Ну, во-первых, не «грабят», а «изымают на экспертизу» и непременно вернут вам в установленные законом сроки. А во-вторых… — мастер Алмия улыбнулась так льдисто, так многозначительно, что клыкастый гоблинский оскал на ее фоне померк. — Я ведь не капитан стражи Вольфгер Лейт. Я представитель Управления по контролю магических проявлений, и для того, чтобы изъять что-либо для детального изучения, мне достаточно одного — собственных подозрений. И, знаете, вон та маска в углу тоже вызывает у меня сомнения. Ужасный случай с подобной маской не так давно был — человека просто в клочья разорвало! Да и вообще, милейший, — с оскорбительной вежливостью добила Алмия. — Что-то мне ваш ассортимент подозрительным кажется. Вот откуда у вас родоплеменные артефакты из-под Грозовых скал? Редчайшие вещи. И работа подозрительно хороша, рука мастера исключительная чувствуется — такое ваши сородичи не продают, а у вас, смотрите-ка, имеется. Думаю, следует вашу лавочку прикрыть, нагнать сюда экспертов… А может, даже изъять всё и изучить в управлении! Так, конечно, дольше получится, месяца три, не иначе...

Гоблин затравленно зыркнул на Вольфгера, но если и надеялся на его поддержку, то зря. Потому что это было не в интересах капитана — раз, и потому что старший эксперт Управления по контролю магических проявлений действительно имела такие полномочия — два.

— Давайте сюда ваш список! — рявкнул загнанный в угол владелец лавки и выдрал из рук капитана листок, который тот демонстративно начал было убирать.

Быстро окинув его взглядом, гоблин выудил из-под прилавка внушительную конторскую книгу, писчий набор, водрузил на нос квадратные очки в роговой оправе и принялся перелистывать желтоватые страницы, бормоча себе под нос:

— Тэк-с, четыре недели, четыре недели… Что тут у нас…

Вольфгер усмехнулся про себя и обернулся на свою невольную напарницу.

Алмия, утратившая интерес к происходящему, как только добилась своего, разглядывала очередную диковинку на стене лавки — коряво вылепленный глиняный сосуд, кое-как, вкривь и вкось, оплетенный мохнатой веревкой.

— Что-то нашли? — на всякий уточнил он.

— Да. Это хранитель удачи, гоблинская работа. Мастерство впечатляет — посмотрите на эти линии...

— По нашему делу, — внес уточнение Вольфгер, по опыту зная, что все артефакторы малость с прибабахом и о своих драгоценных сокровищах могут токовать часами.

— Нет, — ледяным тоном отрезала госпожа эксперт, облила капитана тонной презрения и вернулась к прерванному занятию.

— Вот, держи! — мрачно буркнул Ошат-даро, шлепнул на прилавок листок со сделанными выписками и звучно захлопнул свой гроссбух.

Вольфгер спрятал в карман оба списка, Алмии и лавочника, расшаркался с гостеприимным, любезным и бесконечно законопослушным гоблином и направился к дверям, оторвав госпожу старшего эксперта от ее увлекательного занятия.

А уже возле самого порога гоблин вдруг окликнул его спутницу:

— Эй, белобрысая, стой!

Алмия обернулась, ожидая продолжения, и Ошат-даро, оскалив зубы в подобии улыбки, скомандовал:

— Вон там, за венком посмотри!

Погребальный венок, на удивление гармонично вписавшийся в диковатый интерьер лавки, висел под самым потолком в дальнем углу за дверью и в глаза не бросался. Алмия потянулась к нему, и гоблин разразился потоком брани:

— Стой, дура! Ну что за тэй-миго, что за дура! Кто ж тянет руки невесть к чему, когда рядом есть мужчина?! Тшикое, дорогой, сними ей!

Вольфгер изо всех сил давил рвущийся наружу смех — так с госпожой старшим экспертом, кажется, давно никто не разговаривал, и ее лицо… О, это выражение стоило того, чтобы ради него перетерпеть унизительную выволочку от столичного хлыща. Капитан шагнул вперед, не дожидаясь, пока Алмия всё прочтет по выражению его лица, и взялся за нижний край венка. Крякнул — тот оказался неожиданно увесистым, тканевые цветы были наклеены не на проволочный каркас, а на деревянный щит — и аккуратно опустил его на пол. А когда повернулся к мастеру, не поверил своим глазам: как маленькая девочка, увидевшая мечту, с отчетливо-влюбленным выражением лица, она глазела на комок веревочных узлов, перьев и камешков, скрывавшийся раньше за венком.

Вольфгер на всякий случай взглянул еще разок на таинственную находку, но понял лишь, что он чего-то не понимает, потому что это по-прежнему была несуразная, не слишком привлекательная вещь, созданная то ли ребенком, то ли кем-то совсем безруким. Серая веревка невнятного происхождения, завязанная в невнятный ком разномастными узлами — гладкими, рельефными, плотными, рыхлыми. Кое-где в узлы были ввязаны бросовые камни, и перья, и зубы — куда ж без зубов-то? А еще они свисали подвесками в разные стороны — куриный бог в веревочной петле, совиное перо, спил полированной кости...

Алмия смотрела на это безумие так, словно ничего прекраснее в жизни не видела. Ошат-даро крякнул, расплываясь в самодовольной улыбке.

По лицу мастера было понятно, что без этой жути она отсюда не уйдет. По лицу Ошат-даро было ясно — оберет до последней монетки.

Капитан вздохнул. Однажды ему довелось стать свидетелем битвы — торговались гном и лепрекон. Кажется, здесь и сейчас назревало что-то, что затмит то событие по эпохальности…

— Сколько? — севшим голосом спросила мастер, и капитан поморщился: ну что же она даже не пытается скрыть заинтересованность!

Поздновато, конечно, играть безразличие, но ведь попробовать стоило!

Гоблин с довольным смешком просеменил туда, где намертво застряла мастер и, подцепив несуразную вещицу длинной палкой с крючком на конце, произнес гортанную фразу на родном наречии. А потом, откровенно наслаждаясь недоверчивым выражением лица Алмии, протянул ей:

— Бери-бери! — повторив на всеобщем ритуальную фразу, — Отдаю, не требуя платы, от чистой души!

И когда мастер, как зачарованная, протянула руки, быстро добавил:

— С одним условием! В мою лавку ты больше не придешь, тэй-миго!

Алмия гневно сверкнула на хозяина лавки глазами:

— Согласна!

Гоблин хохотнул, и комок веревок сменил хозяина окончательно, а Алмии даже был выдан здоровенный кус мятой упаковочной бумаги и обрывок бечевки — завернуть сокровище.

И пока мастер паковала приобретение с тем видом, с каким матери пеленают младенцев, Вольфгер негромко сказал гоблину, вернувшемуся за прилавок:

— Ей ведь давно не по статусу самой по лавкам с проверками ходить, чтимый. У нее для этого подчиненные есть. Сегодня просто уж так вышло.

— Ну, не просто так ведь дарить было, э? — подмигнул в ответ старый выжига.

Карета тряслась по лидийским мостовым, но мои мысли теперь были далеки от земных неудобств. Я держала подарок гоблина на коленях, понимая, что то и дело ласково оглаживаю его — но ничего не могла с этим поделать. И даже взгляд капитана, в котором смешались недоумение со снисходительностью (так люди обычно на душевнобольных смотрят), не мог меня одернуть.

Если кое-кто не способен понять, какая ценность мне перепала, то это его проблемы, а не мои!

Магия в нашем мире, несмотря на долгие века изучения, все еще оставалась явлением загадочным и порой совершенно необъяснимым. Классическая школа, ритуальная, ведовство, шаманство…

Последнее особенно прекрасно было тем, что оно не могло работать. Не имели шаманы малых народов силы. Не трогали их песни и пляски тонкие магические струны мира. Не таили в себе никакой энергии веревки и камушки, косточки и деревянные бусины. Толпы ученых раз за раз совершали паломничества ко всевозможным шаманам, изучали их работы с лупой, разбирали, собирали, записывали, воспроизводили и в один голос твердили — не может оно работать.

А оно работало.

И я сама один раз видела, как обрушившийся на Лидий недельный штиль сменился веселым бризом только потому, что племя орков, прибывшее сюда на заработки во главе с шаманом, рисковало пропустить из-за этого штиля Великий День, отмечать который предки заповедовали исключительно на родной земле.

А ведь ветра магии не подчинялись. Да и не было ее — была безумная пляска с бубном, гортанные песни на чужом наречии и сладкий дым трав, сначала поднимающийся в воздух идеально прямой струйкой и тем больше клонившийся от набирающего силу ветра, чем выше становилась песнь шамана.

Потом полгорода ходило в купленных у того шамана оберегах, большинство из которых были оптом сплетены в одной артефактной мастерской, за отдельную плату этого не разглашавшей. Вот что значит — правильная реклама.

Гоблины, в отличие от орков, своим добром делились неохотно. Эти пройдохи могли пролезть без мыла куда угодно, но шаманское мастерство было для них священно и поводом для наживы не становилось никогда. Ну ладно, очень редко. Так что вещь, лежавшая у меня на коленях, точно была настоящей. Да это и чувствовалось, по едва заметному теплу, щекотавшему кончики пальцев, ноги и живот. Гоблины называли такие обереги «гир-таяно» — дар жизни или благополучия — переводы от источника к источнику разнились. Они делились на мужские и женские и вручались детям племени на взросление. Мальчикам — когда те покидали отчий дом, чтобы жить своей жизнью. Девочкам — когда те выходили замуж. Не сказать, что все гоблины были такими уж благополучными, но вот то, что мало кто из людей мог похвастаться наличием такого оберега в своей коллекции — это факт!

Так что капитан стражи Вольфгер Лейт мог сколько угодно раздражать меня своей вопиющей необразованностью — всерьез разозлиться у меня все равно не получалось.

Старый зеленый проныра, вот знал же, чем девушке угодить…

О том, что мы все еще работаем, я спохватилась только тогда, когда карета остановилась у другой лавки — куда менее презентабельной на вид и в куда более вонючем квартале. Приняв руку вервольфа на выходе из кареты, я брезгливо приподняла юбку и уже ее не опустила. Небо хмурилось все сильнее. Мне на нос даже шлепнулась одинокая капля, и я мотнула головой, сбрасывая ее.

Визит в эту лавку, как и в три следующие, к сожалению, дал еще меньше, чем разговор с почтенным Ошат-даро. Да и сами торговцы вместо того, чтобы расплыться улыбками навстречу дорогому гостю, становились нервными, замкнутыми и еще более подозрительными. Кажется, они и сами это понимали, а от этого нервничали еще больше. А я — все больше понимала, почему капитан столь настойчиво отказывался от моей компании.

Особенно — когда до последнего пункта назначения, которым оказалась даже не лавка, а захудалый то ли бар, то ли трактир, мне пришлось добрых метров триста тащиться пешком по невнятному подобию дороги, потому что карета не могла проехать по слишком узкой улице. Признаться, я даже не подозревала, что в Лидии в принципе есть такие места, куда больше похожие на захудалую деревню.

Лейт задавал одни и те же вопросы, получал одни и те же ответы — не видел, не знаю, ни в чем не виноват, а сразу после этого — заверения, что если вдруг, то сразу и непременно. От меня и моего присутствия толку не было никакого, и я уже была не рада, что вообще во все это ввязалась.

А вишенкой на торте стал дождь.

Нет, не дождь. Ливень.

Он ударил сплошной стеной, обрушившись на наши головы, как гильотина, на полпути к карете.

Я взвизгнула, бестолково метнулась в поисках укрытия. Взметнувшийся ветер щедро плеснул воды в лицо, в глаза… А в следующее мгновение капитан Лейт ухватил меня за руку и побежал. Я не рухнула в грязь, наверное, только потому, что, влекомая с такой силой, почти не касалась земли.

Вервольф впихнул меня в карету — мокрую насквозь, дрожащую, стучащую зубами, залез сам и встряхнулся, как самый настоящий пес, обдав меня мелкими брызгами.

— Куда, госпожа Алмия? — сунул нос в окошечко кучер, укрытый водоотталкивающими чарами.

— Домой, — раздраженно рявкнула я, благо паренек знал мой новый адрес.

В такие минуты я всегда остро завидовала магам других специализаций. Артефакторам сушка давалась нелегко, да еще и невозможно было сушить одежду, когда она надета на живое существо, сначала ее надо было снять.

Тут я вспомнила, наконец, что я в карете не одна и против воли подумала, какое лицо сделалось бы у Вольфгера Лейта, примись я сейчас стаскивать с себя промокшие насквозь тряпки.

Воображение оказалось бессильно. Сейчас лицо у капитана было таким же, как и всегда — собранно непроницаемым. Он провел по лицу широкой ладонью, стирая с него воду, и выглянул в окно, кажется, пытаясь прикинуть, куда мы едем.

— Прикажите высадить меня на перекрестке с проспектом Золотых рук. Мы же будем мимо него проезжать?

Я посмотрела на вервольфа с недоумением.

— Зачем? Рабочий день окончен. Дождь будет лить еще час как минимум, раз уж так разошелся. Вы едете ко мне. Обсохнете и, когда буря утихнет, отправитесь по своим делам, какими бы они у вас там ни были.

— Что вы, мастер Алмия, — хрипло отозвался вервольф. — Я и так сегодня чрезмерно злоупотребляю вашим вниманием.

Я готова была поклясться, что этот предельно вежливый, но просто-таки сочащийся ядом тон он скопировал у меня! Плагиатор!

— Да и по правде говоря…

Выслушивать себя в исполнении капитана городской стражи мне надоело очень быстро.

— Это не обсуждается, — отрезала я и, не в силах больше удерживать лицо, зябко обхватила себя ладонями за плечи. Мокрая ткань неприятно липла к телу, в туфлях тоже хлюпало, и я подозревала, что мои любимые чулки безнадежно испорчены. — Это моя карета, и коль скоро вы ею весь день пользуетесь, будьте любезны сейчас ехать туда, куда вас везут и быть благодарным.

Я в кои-то веки решила широту души проявить, а он ломается еще, как девица на выданье!

Вервольф смерил меня взглядом с ног до головы и промолчал. Только угол губ дернулся.

Признаться, я была готова к тому, что Лейт бабахнет кулаком по стене кареты и прикажет сделать по-своему, а то и выскочит прямо на ходу — что ему сделается. Но таки его воспитания хватило на то, чтобы не перечить даме. Хотя бы после того, как дама рявкнула. А потом еще и я — злюка!

На крыльце дома капитан меня тоже не бросил, послушно протопал за мной на третий этаж, и эта молчаливая покорность всколыхнула в душе некоторое ощущение неправильности происходящего. Но я себя успокоила тем, что в мужчине просто взыграл здравый смысл. В конце концов, я во многом могла упрекнуть Вольфгера Лейта, но идиотом он не был, несмотря на внешность бандита, туповатого и агрессивного. И в своем деле мастером он был известным, несмотря на вопиющую безграмотность в области артефактики.

Я отперла дверь, вошла, не глядя бросив ключи на тумбочку у входа, мазнула ладонью по выключателю.

— Проходите, капитан, извините за беспорядок, я только вчера переехала. Сейчас я переоденусь и помогу вам высохнуть, а пока загляните в ванную, — я махнула рукой на дверь слева, — там должны быть полотенца.

С этими словами я ускакала в спальню, по дороге опять налетев на диван и запнувшись о столик. Ай, чтоб вас всех! Надо было все же контролировать этих идиотов!

Мокрая одежда стягивались неохотно, ушибленный мизинец ныл. Я шипела сквозь зубы, проклиная непогоду, а непогода отвечала мне тем же, с новыми силами штурмуя оконное стекло. Если я хоть сколько-нибудь знала климат родного города, капитану Лейту предстояло злоупотреблять моим обществом еще пару часов, как минимум.

Нежный кашемир любимого свитера мягко окутал тело, наконец, окончательно уняв дрожь и приподняв мне настроение на пару пунктов. Натянуть любимые фланелевые домашние брюки я не решилась, остановилась на юбке, но между чулками и теплыми носками все же, поколебавшись, выбрала носки. Бес с ним, с капитаном Лейтом, мне только воспаления легких не хватало.

Да и под юбкой не видно.

Я бросила взгляд в зеркало, недовольно хмыкнула и потерла щеки, пытаясь согнать отнюдь не аристократическую, а скорее мертвечинную с синевой бледность. Торопливо вытащила из ушей серьги, сейчас смотревшиеся неуместно, несколько раз провела щеткой по мокрым волосам, и те под зачарованными ворсинками мгновенно высохли и заблестели — гладкий шелк, волосок к волоску. Слегка промокнула глаза — косметика госпожи Боте стоила потраченных на нее денег и с достоинством пережила это стихийное бедствие. Но мне было спокойнее знать, что все действительно выглядит безупречно.

Вольфгер Лейт обнаружился там, куда я его послала — в ванной.

— Снимайте одежду, я сейчас ее быстро… — я замерла на пороге, не договорив, потому что это указание уже явно запоздало.

Капитан лидийской стражи возвышался передо мной во всей своей природной красе. Ладно, не во всей, а в частичной — вокруг пояса было целомудренно обернуто полотенце. Зато мне открывался прекрасный вид на широченную спину — с четко прорисованными мышцами и гладкой загорелой кожей, влажно поблескивающей в свете лампы. Взгляд выхватил несколько шрамов — белесые полоски на темном фоне — и остановился на руках, которые в районе бицепсов я не смогла бы обхватить даже двумя ладонями.

Лейт выжал штаны, которые держал в руках — мышцы вздулись, капли воды дробью ударили по дну ванной — и я машинально облизнула пересохшие губы и вцепилась пальцами в подол юбки.

Вервольф встряхнул брюки и обернулся Запомним. Излишками скромности капитан явно не страдает. Впрочем, в этом мы с ним, пожалуй, похожи.

Я сомкнула губы, чувствуя, как они сжались в тонкую линию, и посмотрела гостю в глаза, не позволяя любопытному взгляду стечь ниже.

— Я высушу. Поставьте чайник пока.

Лейт небрежно бросил выжатую одежду на бортик ванной, я посторонилась, пропуская его, и задержала дыхание, когда, протискиваясь мимо, капитан едва не задел мою грудь своей.

Мужлан неотесанный! Никакого уважения к чувствам дамы! Никаких приличий!

Не успела я взяться за дело, как из кухни вдруг раздался какой-то странный шум. Я сунулась туда и узрела, как оборотень переставляет коробки с кухонной утварью, которые добры молодцы не иначе как из мести сгрудили прямо посередине, не оставляя места для стола. И тот был отодвинут почти к самой двери так, что я сама мимо него едва протискивалась. Оскорбленный оклик: «Вы что делаете?!» — застрял в горле. Я несколько мгновений понаблюдала за действом (может, и бандит, конечно, но хорош, собака!), а потом бросила:

— И стулья тогда занесите из коридора.

И снова скрылась в ванной.

Рассеянно прикидывая, как бы подбить нежданно подвалившую мужскую силу на перестановку в салоне (а что? он первый начал!), я взяла в руки штаны, расправила и медленно провела по ним ладонями, как щеткой по волосам. Влага испарялась неохотно — ткань для артефакторов материал неподатливый, мало кто с ней работать умеет, а я и подавно была далека от подобных вершин искусства. Но все же несколько полезных бытовых трюков заставила себя освоить, хоть у меня и ушло на это гораздо больше времени, чем у других. Ну, не всем быть гениями, вроде Шантея, кому-то надо и мою работу выполнять.

Я водила ладонью по ткани вверх и вниз, терпеливо дожидаясь, пока она высохнет, разглаживая, как утюгом, грубые складки. А перед глазами назойливо стояла картина того, как эти складки образовались — скрученные медвежьими ручищами. Понимание того, что я сушу сейчас брюки, а у меня на кухне таскает коробки голый мужик не добавляло душевного равновесия.

Когда со штанами было покончено, я подавила в себе порыв пойти швырнуть ими поскорее в оборотня и взялась за свитер.

Сила вновь рутинно полилась сквозь ладони, нежно лаская их своим присутствием, я провела по шерсти раз, другой, третий…

Свитер не сох. Простенькое бытовое заклинание стекало с него, как вода, а вот вода почему-то не стекала. Свитер не сох.

И пах псиной.

Я понюхала его еще раз и убедилась, что мне не показалось. Что за?.. Он что, носит свитер из собачьей шерсти?

Может, у него спина больная и из-за нее?

На кухне что-то громыхнуло, и я оглянулась на дверь ванной, под которую просочился сдержанный рык.

Еще раз посмотрела на серую шерстяную тряпку в руках. На дверь. На свитер...

Извращенец! Он носит этот свитер не из-за больной спины, а из-за больной головы!

Правда, странно, никакой магии в вещи не ощущалось. Уж я бы заметила.

Я на всякий случай проверила ее так и этак, магически и вручную. Нашла только простенькую вышивку с изнанки на всякую мелочь, вроде носкости и простоты в стирке, которую в наше время можно было на любой приличной вещи найти — вот только помешать свитеру сохнуть она никак не могла.

Очень странно.

Последний раз попытавшись воспользоваться заклинанием, я сдалась и оставила свитер из шерсти оборотня сохнуть естественным путем. А сама подхватила брюки и отправилась убеждаться, что мне не придется выставлять капитану счет за разбитую посуду.

На кухне оказалось неожиданно просторно. Стол встал, где ему полагается, вместе со стульями, а коробки теперь незаметно распределились под окном, а не высились одна на другой угрожающей рухнуть кипой — так что распаковывать их будет гораздо проще. А громыхал Лейт, очевидно, чайником, который теперь закипал на плите.

— Держите. Свитер я, к сожалению, высушить не смогла.

— А что так? — сочувственно уточнил капитан, без одежды выглядевший, как это ни странно, даже более внушительно, чем в ней.

Я открыла рот, чтобы объяснить, что, очевидно, мои чары вступают в конфликт с чем-то, что наложено на изделие, но… в голове щелкнуло. Да он издевается!

— А предупредить, что вещь зачарована, нельзя было? — раздраженно пыхнула я, не сдержавшись.

— И это мне говорит мастер-артефактор класса «эксперт»? — вервольф насмешливо вскинул брови, и мне оставалось только недовольно дернуть плечом.

А самое обидное, что теперь расспрашивать его о свойствах таинственного изделия значило бы окончательно расписаться в собственной неосведомленности по этому вопросу, чего позволить я себе просто категорически не могла.

— Идите оденьтесь уже. Пока не застудили себе… что-нибудь, — отчеканила я, глядя прямо в волчьи глаза. Право слово, если он надеялся, что я тут буду краснеть и бледнеть, как дебютантка, то совершенно напрасно.

Капитан кривовато ухмыльнулся и удалился, а я принялась доставать из коробки остатки привезенной из бывшей квартиры еды, которую добры молодцы (нет, они определенно еще пожалеют) запихнули в самый низ, подо все остальное. На стол легли хлеб, сырокопченая колбаса, банка консервированного тунца в сливочной подливке. Негусто, но на двоих должно бы хватить. Ладно, в текущем случае, пожалуй, на одного с половиной!

Коробки для переезда я одолжила на работе, так что чайные чашки нашлись в коробке с надписью «Реактивы», а заварка из лавки господина Астераце, мастера трав, была извлечена вместе с сахаром из деревянного ящика, в которых в наши лаборатории доставляли хрупкую мерную посуду.

Скатерть, вышитая по краям сценами из наскальной живописи — подарок одной из девиц Вардстон, проведавшей о моем увлечении родоплеменной тематикой. Крахмальные салфетки из того же эпатажного и трепетно любимого комплекта. Ослепительно-белые чайные чашки заняли свое место, бутерброды расположились на широкой тарелке, а чай исходил ароматным паром в заварнике. Я поправила салфетку и отступила, критически оглядывая результат своих трудов.

Н-да. На званый ужин в особняке Алмия не похоже, конечно, но не стыдно и гостя за стол пригласить…

— Капитан!

Вервольф обнаружился гораздо ближе, чем я думала — когда я обернулась, чуть не уткнулась в него носом.

— Да? — невозмутимо поинтересовался волк и, помедлив, все же отступил чуть назад.

— Садитесь пить чай! — пригласила я, чувствуя разом облегчение от того, что вервольф покинул мое личное пространство, и разочарование от того, что он так легко отказался от противостояния.

Мог бы сначала посопротивляться, а уже потом — уступить!

— Какие у вас планы на дальнейшее расследование? — непринужденно поинтересовалась я светским тоном, разливая чай по чашкам

Полуголый вервольф немного нарушал светскость обстановки, но в целом церемония вечернего чая шла своим чередом.

— Будем работать, — обтекаемо отозвался капитан, явно не горя желанием делиться информацией. — Во многом это зависит от того, что нам скажет ваш отчет.

У кого-то из соседей снизу готовили, и умопомрачительный аромат грибного супа расползался между этажами, напоминая, что я сегодня толком не обедала (да и не завтракала, пожалуй), а из еды у меня в доме только консервированный тунец, от которого благородно отказался капитан, да бутерброды, а сухомятка — она и есть сухомятка.

Позавидовав неведомым счастливчикам, я с некоторым усилием отрешилась от божественных запахов и со вздохом вернулась к беседе:

— Да, в общем, ничего нового отчет вам и не скажет — все, что имело маломальское значение, я вам пересказала. Те обследования, по которым днем не было результатов — скорее формальность и вряд ли что-то прибавят к общей картине. По правде говоря, я планировала сегодня заполнить отчет и направить его вам, но из-за непогоды пришлось поменять планы…

Капитан молча поднял на меня ироничный взгляд, без слов говоря — ну и кто вас тащил в эту непогоду?

Взгляд я предпочла проигнорировать, что было несложно. У меня имелся немалый опыт игнорирования капитанских взглядов самого разного толка.

— Как думаете, капитан, где служанка из приличного дома могла заполучить такой подарок? — задумчиво спросила я, вертя чайную ложечку.

— Да где угодно, — пожал плечом капитан, я машинально проводила это движение взглядом — и тут же торопливо отвела глаза, в очередной раз спохватившись, что мой собеседник, кхм… без галстука, мягко говоря. — На рынке. На улице. У портнихи… Где еще бывают девушки ее сословия?

— Рынок отпадает, — уверенно сказала я. — Горничные не ходят на рынок, это не ее работа. Разве что, для личных нужд, но и это вряд ли — она жила при доме и у себя бывала один день в неделю. Ограбление произошло в четверг, последний выходной она брала в субботу. Пять дней… Многовато, внушение могло начать распадаться. А в рабочие дни горничные практически не покидают дома. Не представляю, как ее смогли наградить этой дрянью. Куда легче было бы добраться до помощницы кухарки или кучера...

— Кучер не вхож в дом, а кухарке нечего делать в хозяйских комнатах, — отозвался Вольфгер. — А преступнику нужен был кто-то, ориентирующийся в доме и в распорядке хозяев…

— Плохо, — вздохнула я.

— Это хорошо, — поправил меня капитан. — Раз булавка все же досталась ей — значит, куда-то она отлучалась. Девушка Ивонна была добросовестная и, следовательно, должна была отпроситься у домоправительницы перед отлучкой. Узнаем, куда она отпрашивалась — узнаем, где ее встретил преступник.

А потом с некоторым сомнением добавил:

— В идеале. Ну, хотя бы приблизительно узнаем...

Разговор сам собой затих. Я думала о том, что надо бы поговорить с экономкой Дианы, достойной госпожой Мият. Возможно, со мной она поговорит охотнее, чем с капитаном. О том, что завтра, когда получу результаты последних замеров, надо будет отправить официальное извещение главе гильдии артефакторов о нарушении запрета на ментальные артефакты и потребовать ужесточения контроля над оборотом ингредиентов и сопутствующих материалов, а также затребовать соответствующую отчетность. Пусть управление стражи шерстит черный рынок и нелегальные каналы сбыта, а мы официальный сбыт тряхнем — мало ли. Во-первых, пусть не расслабляются, а во-вторых, инструкция есть инструкция, и в данном случае ее требования однозначны.

Возможно, мне повезет, и я выйду на след нелегального мастера быстрее, чем капитан, а возможно, ничего не найду, кроме букета мелких нарушений, которые неистребимы по сути своей. Но в любом случае, в ближайшую неделю я утону под ворохом бумаг. И пусть это необходимая мера профилактики, мысль о ней все равно печалила.

А еще у меня есть обязанности, не связанные с треклятой булавкой, и в кабинете меня наверняка ждут три-четыре заключения под визирование и кипа заявок на материалы и реактивы. А в восьмой лаборатории истерлись линии защитной звезды, а рунолога все не шлют, хотя обещают уже второй месяц — и, пожалуй, запрещу-ка я все экспертизы в восьмерке своей волей с завтрашнего числа и до тех пор, пока не поправят защиту.

Думала о том, что порошки-проявители два раза подряд прислали отвратительного качества, эксперты уплевались, и надо бы поставщика менять с неустойкой за ненадлежащее исполнение договорных обязательств, но что-то лепрекон Маклфлин, зам по финансовой части, крутит и мнется — и не пора ли спустить на него любимое начальство?

И дома я хотела бы поработать, но теперь когда еще доберусь до печатницы! Потому что для начала нужно прорваться к рабочему столу и приткнуть куда-то книги, а для этого нужно распаковать коробки, а для этого нужно найти грузчиков, а для этого нужен выходной или отгул — потому что без моего надзора им тут делать нечего, и я их все равно никуда не пущу! Пустила уже однажды…

А до выходного еще нужно дожить, а отгул я взять не могу, потому что прогуляла полдня по делам Дианы...

О чем думал капитан — я не знаю, но его вопрос вдруг вырвал меня из вялой круговерти рабочих и околорабочих мыслей:

— А что вы собираетесь делать с этим, простите боги, подарком?

Я против воли оглянулась на сверток с гоблинским талисманом и, обласкав его взглядом (боги, что бы капитан понимал! это же невероятная удача — получить подобную аутентичную редкость, да еще и найти ее не за тридевять земель, а у себя под боком), ответила мечтательно:

— На стену повешу! — и честно добавила, уже куда мрачней: — Когда до нее доберусь…

Из кухни как раз просматривалась та самая стена, на которой я планировала разместить наиболее значимые экспонаты своей небольшой коллекции. Точнее, должна была бы просматриваться, но, оглянувшись, я увидела только косо стоящий шкаф, развернутый «лицом» к стене, заблокированный сваленными грудой, вперемешку, узлами и коробками — и окончательно поняла, что в ближайшее время делами тролльской конторы «Грузоперевозки Тауруха» заинтересуются ответственные лица из казначейства, пожарного управления и миграционной службы.

Чай допивали в задумчивом молчании — я предавалась сладостным мечтам о мести, капитан тоже не рвался поддерживать беседу, но молчание это, разбавленное шумом дождя за окном, было, сколь ни удивительно, вполне мирным.

Покончив с чаем, я извинилась перед гостем и отошла в ванную — проверить и попытаться снова как-то ускорить сушку свитера. А когда вернулась, застала капитана примеривающимся к шкафу. Узлы волшебным образом перекочевали на зачехленный диван, а коробки строго и чинно выстроились на столе и под окнами.

— Куда? — коротко уточнил капитан, пока я обозревала внезапные изменения.

Искушение принять предложенную помощь было велико, но сделать это означало бы признаться в собственной неспособности разобраться с ситуацией самостоятельно, поэтому я одарила вервольфа надменным взглядом:

— Благодарю, капитан, но не стоит!

— Госпожа эксперт, — вкрадчиво отозвался он, — я ведь могу и передумать!

Я возмущенно помолчала, а потом сдалась искушению практически без боя и ткнула пальцем:

— Туда!

— Левее! Правее! О, Бездна, да давайте я вам помогу!

Первый шкаф уже занял отведенное ему место, как и диван, и комод (тот самый, не полюбившийся грузчикам), и теперь вервольф под мой чуткий аккомпанемент разбирался со вторым шкафом.

— Вот только вашей помощи, госпожа эксперт, мне как раз и не хватало! — огрызнулся капитан.

Упрямая мебель не желала занимать назначенное ей место.

— Нет, я вам все же помогу!

Шкаф опасно зашатался от моих усилий.

— Кыш, женщина, кому сказал! — окончательно озверев, рявкнул оборотень, и я, наконец, отступила.

Нет, «кыш» и «женщину» я ему еще припомню!

Но… Как-нибудь потом. Когда мебель подвинет.

Каких-то сорок минут — и обстановка в кабинете и салоне приняла приемлемый вид, а все остальные комнаты волновали меня, честно признаться, мало.

Да и была у меня одна идея, как все устроить.

Завтра с самого утра, пожалуй, отправлю записку в особняк родителей и попрошу помощи у отцовского управляющего, господина Леска. Все по-настоящему важное капитан уже сделал, домашнюю лабораторию я еще не распаковывала, и ее можно прекрасно запереть в кабинете, а всё остальное прекрасно проконтролирует помощник господина Леска.

Но это завтра, а пока…

— Левее! Еще чуть левее! Осторожно, у вас за спиной комод…

Мышцы бугрились, кожа чуть блестела в свете магических светильников — капитан Вольфгер Лейт аккуратно и с немалой сноровкой заканчивал расставлять по местам мебель в моей квартире под бодрый шум дождя за окном и редкие взрыкивания грома.

— Ну что ж, госпожа старший эксперт, — вервольф отряхнул руки и уточнил, глядя на меня с высоты своего роста, и против света мне было не понять выражение его лица. — Я могу вам чем-то еще быть полезен?

Нет. Нет-нет-нет, в спальню я его не поведу! Бездна с ними, с чехлами и неудобствами, но… Нет.

Капитана. В спальню. Я не приглашу.

— Благодарю вас, капитан, — медово пропела я. — Не смею вас больше обременять!

— В таком случае я, пожалуй, не буду больше злоупотреблять вашим гостеприимством, госпожа старший эксперт!

И Бездна ведает — то ли магический свет так отразился в желтых волчьих глазах, то ли мое воображение сыграло со мной дурную шутку, но померещилась мне во взгляде вервольфа насмешка.

А может, и не померещилась.

Гостеприимство у меня и впрямь оказалось так себе: воспользовалась мужской неопытно… э… самоотверженностью, не высушила злосчастный свитер и даже не накормила голодного мужчину после трудового дня — пустой чай не в счет.

Моя матушка была бы в ужасе — ее дочь опозорила славное имя доброй хозяйки.

— Так что, я, пожалуй, пойду, — заключил капитан, возвышаясь надо мной массивной глыбой, и я неожиданно растерялась.

Я подозревала, что нависают надо мной неспроста, а вовсе даже намеренно — и самым бессовестным образом получают удовольствие от моей растерянности.

Мстит. Почуял мою слабину и попросту мстит за все мои колкости.

Бесчестный, недостойный мужчины поступок!

Я собралась, напомнила себе, что тут, как со злой собакой — ни в коем случае нельзя подавать виду, что боишься — придала взгляду достаточную твердость и учтиво предложила:

— Возможно, вы все же задержитесь? Дождь, как слышите, еще идет, да и свитер не высох…

— Ничего страшного, мне недалеко, — откликнулся капитан Лейт, и в этот раз я готова была поклясться, что насмешка в глубоком низком голосе мне не послышалась.

Гордо развернувшись, я прошествовала в ванную.

Вода со свитера стекла, и теперь я смогла заметить, что для шерстяного, пусть даже и влажного, он все же чрезмерно тяжел. Наступив на горло изнывающему любопытству (нет, надо будет непременно навести справки среди коллег, что это за рукоделие такое!) я на вытянутых руках вынесла его из ванной и вручила законному владельцу — а тот, не поморщившись, хоть и с некоторым трудом, натянул через голову влажную, плохо скользящую по телу вещь.

Злорадно понаблюдав за борьбой вервольфа и мокрой шерсти, я почувствовала себя слегка отмщенной.

Церемонно распрощавшись с капитаном (и даже не вставив ни единой шпильки!) я открыла дверь и выпроводила дорогого гостя.

— Всего доброго, — кивнул на прощание капитан и повернулся ко мне спиной.

Я почему-то, сама не знаю почему, помедлила на пороге, и именно поэтому услышала, как на втором этаже его и без того едва слышные шаги вовсе утихли, а потом…

Негромкое звяканье ключей. Щелчок двери. Еще щелчок. Снова звяканье, более глухое.

Тишина.

Рот сам собой приоткрылся.

Да не может быть!

Я стрелой слетела по лестнице, как была, босиком и решительно постучала в дверь соседа снизу — это как раз из-за нее пахло грибным супом. Ну, точно. Совпадение, боги всемилостивые, да это наверняка просто совпадение звуков. Кто бы готовил в квартире капитана в его отсутствие?! Без сомнений, Лейт ушел, сосед пришел…

Дверь распахнулась.

Я посмотрела в бесстыжие волчьи глаза, поджала губы, повернулась на пятках и удалилась, не произнеся ни слова. Тяжелый насмешливый взгляд жег лопатки.

Капитан аккуратно, чтобы не стукнуло, не хлопнуло, закрыл дверь. Машинально повернул ключ в замке.

И, прижавшись лбом к обитому кожей дереву, беззвучно расхохотался.

Приходящая кухарка, закончившая свои дела и уже собиравшаяся уходить, выглянула из кухни и встревоженно уточнила:

— Господин капитан, у вас всё в порядке?

В глазах кобольда-подростка, девочки-звоночка, читалось такое искреннее беспокойство, что он кивнул и постарался взять себя в руки:

— Да, Илви, все в порядке!

Нет, видит Бездна, ничего у него не в порядке, и сегодняшний день ему еще, как пить дать, выйдет боком! Но видят волчьи боги, Стерегущий Луну и Пожравший Следы — оно того стоило!

— Суп я на плите оставила, когда остынет — в холодильный шкаф переставите, — отчиталась кухарка о проделанной работе. — Пироги под полотенцем, а мясо…

— Илви, я тебя просил не готовить столько больше? Кто это все будет есть? Я дома бываю только утром и вечером.

Упрямая девчонка поджала губы и стала удивительно похожа на дородную матрону, которой ей только еще предстоит стать. Ей, умнице, тяжело было мириться с тем, что вверенный ее заботам хозяин целыми днями мотается голодный, необихоженный… Молчаливое противостояние длилось с первого дня трудоустройства Илви.

— Пироги под полотенцем, — упрямо повторила она, — а мясо уже в холодильном шкафу. Утром себе разогреете.

Выпустив девочку, Вольфгер Лейт прошел в свою комнату, стянул влажный свитер, заботливо разложил его на кресле. Выудил из шкафа первый попавшийся чистый и пошел к дверям.

Винтовой пролет, и вот она — соседская дверь. Проигнорировав дверной звонок, капитан по-простецки постучал в дверь.

Госпожа старший эксперт открыла неожиданно быстро. Она тоже успела переодеться, и капитан невольно отметил, что домашние дамские брючки ей к... Ну, пусть будет — к лицу. А на запястье болтался массивный браслет-активатор для печатницы.

Работать собралась — с чувством, подозрительно похожим на умиление, отметил вервольф.

Ноздри госпожи артефактора едва заметно раздувались, подбородок был воинственно вздернут, а губы — сжаты самую малость сильнее, чем нужно. Прекрасная дама всея Управления по контролю за магическими проявлениями всячески старалась удержать в узде обуревавшие ее недобрососедские чувства.

Благодушное настроение упрямо держалось, не желая развеиваться от вида гневной дамы.

— Не желаете ли присоединиться ко мне за ужином? — светски поинтересовался вервольф. И, не удержавшись, растянул губы в улыбке: — По-соседски!

— Идите в Бездну, капитан, — любезно откликнулась упомянутая соседка и захлопнула дверь, облив гостя на прощание ведром презрения.

Что ж, он хотя бы попытался, философски рассудил капитан и с чистой совестью вернулся назад, к грибному супу и мясным пирогам, томящимся под полотенцем.

Глава 4. Чиновничья тайна, или об уместности чаепитий

Клинок мягко чавкнул, рассекая мышцы и кости, и половина овечьей туши шлепнулась на пол. Вторая, чуть покачиваясь, осталась висеть на крюке.

Меч, завершив дугу, легко коснулся острием пола, и капитан вопросительно оглянулся на почтенную публику.

Боллиндерри О’Тулл уважительно крякнул, мастера одобрительно загалдели, их старшина потер бороду, пытаясь скрыть довольный вид, а Дэйдре МакАльпин отвернулась, явно надувшись. Макс, с детским любопытством наблюдавший за испытаниями холодного оружия в условиях общей мастерской, благодарно улыбнулся:

— Спасибо, друг!

Клинок тут же был со всем возможным почтением изъят из рук вервольфа старшиной мастеров Шоном Мак-Киноном, а Шантей кивнул капитану на дверь и развернулся к выходу.

Сегодня Макс встретил капитана радостным: «Тебя-то нам и надо!» — и с этим воплем затащил в общую мастерскую, где возбужденные мастера всучили капитану оружие и указали на тушу, к глубокой обиде ювелира Дейдры МакАльпин, которая, очевидно, сама хотела помахать острой штучкой.

Теперь Шон Мак-Кинон любовно полировал бритвенно-острое лезвие, а мастера суетились: кто-то делал замеры по туше, кто-то сворачивал подстеленную предварительно бумагу и затирал попавшую на пол овечью кровь.

Зачем им все это понадобилось, и почему сами мастера не рубанули злосчастную тушу, оставалось неясно, но это же артефактная мастерская Боллиндерри О’Тулла — здесь всегда происходит что-то невнятное, случается что-то фееричное, жизнь бурлит и бьет ключом.

Дурдом, словом.

— Не знал, что ты занимаешься оружием, — заметил капитан Лейт, когда дверь в личную мастерскую Макса закрылась, отрезая их от остального мира.

Здесь с последнего визита ничего не изменилось — так же светило солнышко сквозь огромное окно в свинцовом переплете, так же стояла в углу чудовищная медная урна, про которую капитан точно знал, что она сжигает все, что в нее выбрасывают, за исключением живой органики. Два рабочих стола, сейф, шкаф, стеллажи, артефакт-ловец над дверью...

Разве что порядка стало побольше.

— А я и не занимаюсь, — легко отозвался Шантей, присаживаясь на один из столов. — Это Шону прислали. На гарантийное ежегодное обслуживание, как создателю. Он, оказывается, из рода оружейников, и у гномов мастером не из последних был — а потом со своими расплевался и в Лидий подался. И знатно, видимо, расплевался, если сидит у О’Тулла в общей мастерской старшиной и всем доволен. — И тут же, без перехода, буднично уточнил: — Ты что хотел? Меня твой посыльный сегодня с самого утра перехватил — еще до открытия, бедолага, на ступеньках дожидался…

Лейт подтянул к себе ближайший стул, оседлал его и довольно ухмыльнулся — орчонок-посыльный, пригретый и прикормленный именно за надежность и ловкость (читай — за пронырливость и назойливость), честно отрабатывал свои монетки.

Сегодня утром рабочий кабинет встретил капитана горой нелюбимой бумажной работы — перед тем, как идти с беседой к Шантею, нужно было запросить старое дело артефактора-менталиста, разослать запросы по его ученикам, написать отчеты о вчерашней поездке по информаторам, да и в целом… Упражнений в чистописании на его должности Вольфгеру хватало — даже с избытком. Именно поэтому, отправив мальчишку с запиской к Максу, капитан все утро убил на разгребание бумажных баррикад на своем столе, мечтая о добросовестном секретаре или хотя бы об артефакте-печатнике, как у мастера Алмии.

Но пока ни того, ни другого управление капитану не предлагало — приходилось справляться вручную.

Как итог — к Максу Вольфгер практически сбежал, с наслаждением оставив бумажки за спиной.

Прима-мастер Максимилиан Шантей славился легкостью нрава и выдающимся, на грани гениальности, мастерством. Они приятельствовали еще с тех времен, когда Шантей, отрабатывая обязательную повинность по социальному контракту, сотрудничал с управлением стражи, хотя с легкостью мог бы выбрать себе местечко поприятнее. А вот с прошлого года эти отношения, кажется, переросли в дружбу.

— Макс, сейф в доме Николаса Корвина — твоя работа?

— Который? — безмятежно уточнил артефактор, и Лейт вздохнул.

Это выражение на породистой, холеной физиономии означало, что на место Макса-раздолбая пришел Макс-профессионал и приготовился хранить тайну заказа.

— Макс, в доме Николаса Корвина произошло убийство, которое, по стечению обстоятельств, предотвратило ограбление, — вкрадчиво уведомил прима-мастера вервольф. — Так что давай ты не будешь прикидываться придурком, не понимающим, о чем речь, а расскажешь мне про тот сейф всё, как на исповеди — и то, что знаешь, и то, что только предполагаешь!

— Как — убийство? — мигом посерьезнел Макс. — Николас не пострадал? А Диана?.. А…

— А давай я буду следователем, идет? — миролюбиво уточнил вервольф. — В порядке чета Корвинов. Что им станется… Горничную заставили открыть сейф, и защита ее того…

— Ты что несешь, Лейт? — Шантей смотрел серьезно, встревоженно, но в целом особого беспокойства не проявлял. — Я на свои сейфы убойную защиту не ставлю.

На последних словах интонация Макса чуть «вильнула», и капитан поспешил ухватиться за это ощущение:

— А по соцзаказам?

— А по соцзаказам я подписку о неразглашении даю, — так же серьезно отозвался прима. — И, если ты хочешь знать, на такую защиту разрешающих условий и документов нужно столько, что проще рядом караульного с ружьем поставить. У Николаса ни условий, ни соответствующих документов не было. Да он и не заказывал ничего похожего.

— А что заказывал? — уточнил капитан, привычно переводя разговор в нужное русло.

Макс вздохнул:

— Лейт, что с убийством? Это не шутки. Если от моего изделия пострадал человек — я с тобой говорить не буду, пока ты мне толком не объяснишь, что произошло. — Взгляд прима-мастера подтверждал, что оный прима-мастер абсолютно серьезен. — Замучаешься к себе вызывать.

Помимо выдающегося мастерства и раздолбайства Макс также славился ослиным упрямством — и это тоже был широко известный факт.

Капитан вздохнул, прикинул, что проще — давить на Шантея и требовать сотрудничества или сообщить ему невинный факт, пусть подавится? Подумал, что все равно в ближайшее время тот сам все узнает от той же Алмии, он настырный — и поднял руки, сдаваясь.

— Ладно, ладно, не кипятись! Все в порядке с твоим изделием. Защита сейфа по сути и не при чем. Девушке подсадили ментальный артефакт-подавитель и отправили открывать замок в расчете, что защита сработает на нее и разрядится. Но поля артефактов вступили в резонанс, и получился труп. Теперь можно задавать вопросы? — с некоторым сарказмом уточнил Вольфгер, и Макс, пребывающий в мрачной задумчивости, кивнул.

— Отлично! — язвительно обрадовался капитан. — Так что там с этим сейфом?

Макс перечислял параметры корвиновского сейфа так, будто ставил на него защиту только вчера — ему не требовалось рыться в бумагах, чтобы освежить память.

Капитана всегда поражало это в артефакторах. Они могут не вспомнить, как выглядел человек, с которым говорили накануне — но с легкостью перечислят приметы артефакта, который боги знают когда был сдан заказчику.

Макс закончил перечислять, что именно он навертел на заказ уважаемого господина Корвина, и Вольфгер кивнул — да, примерно так эксперты и оценили защиту сейфа.

— Это была основа. Теперь секретка, — бодро продолжил Шантей.

— Стоп. Погоди-погоди, — только усилием воли капитан заставил себя произнести эти слова спокойно. — Ты хочешь сказать, что в сейфе было потайное отделение?

— Да, — невозмутимо подтвердил прима. — И на нем стояла отдельная защита. Мои сейфы не взламывают, капитан.

— Макс, ты ничего не путаешь? У меня глаз наметанный, я такие вещи на раз определяю…

Шантей расплылся в широкой ухмылке:

— У тебя-то глаз, может, и наметанный, но мне-то «приму» не просто так дали!

— Да ты же на индивидуальных индикаторах специализируешься! — с досадой рыкнул капитан.

— Мало ли кто на чем специализируется! — развел руками прима. — Моя жена, к примеру, специализируется на драгметаллах и камнях, а третий ранг ей за что дали, не припомнишь? То-то же!

Капитан как никогда желал дать в ухо приятелю — несмотря на всю его правоту. Или нарезать ломтями весь личный состав экспертов, выезжавших на происшествие — и профукавших потаенку всем составом. Или откусить голову потерпевшему, который и не заикнулся даже о секретке — и утаил от следствия важнейшую информацию.

Что ж, зато теперь его нервозность и странное поведение рядом с сейфом получили отличное объяснение!

Интересно, что хранилось в сейфе — и знала ли об этом Диана Корвин? Потому что теперь капитану казалось, что и она тоже вела себя подозрительно. Слишком уж переживала, что ли? При том, что толком и не знала этой горничной.

Да и экономка…

Да и к мастеру Алмии определенно возникали вопросы.

Хотя вот она-то, пожалуй, о потайном отделении могла попросту знать, но ее же не спрашивали!

Вольфгер мысленно ругнулся, поняв, что скатывается в паранойю только из-за того, что потерпевший утаил информацию. Хотя это, если подумать, случалось сплошь и рядом.

На самом деле, в первую очередь стоило бы выяснить — что именно хранилось в секретке и осталось ли оно на месте после визита в особняк непрошеных посетителей.

— Так, Макс, давай по секретке все, что вспомнишь — и подробно.

Шантей самодовольно ухмыльнулся.

Описание того, что этот энтузиаст наворотил на ограниченном пространстве металла, заставило уважительно присвистнуть даже капитанскую паранойю — а она, скажем прямо, многое видела.

— И, Вольфгер, не злись на ребят. Обнаружить тайное отделение они могли бы, только изъяв сейф из стены и разобрав его на составные. Они ведь этого не делали, верно? Тогда — без вариантов. Корвин вложил в этот сейф прорву средств, и я не представляю, что именно он так надежно защищал, но он даже отдельным условием поставил — внешняя защита должна быть хорошей, но не чрезмерно. Не должна привлекать внимание и наводить на размышления, что в сейфе может храниться что-то ценнее женских побрякушек.

— Даже так, — глубокомысленно отозвался Лейт.

Это дело обрастало все более и более чудными перспективами.

— Именно, — подтвердил Шантей. — И, поверь мне, что бы Николас там ни хранил — оно все еще на месте. Мою защиту мог бы вскрыть только хозяин. Всем остальным проще было бы весь сейф с куском стены выдрать и унести, чем извлечь содержимое потайного отделения.

— Ясно, — коротко кивнул Вольфгер, уже прикидывая, какой разговор предстоит с четой Корвинов. — Учтем.

Макс как-то странно сверкнул глазами на притихшего в задумчивости капитана, но промолчал. И это вервольф тоже отметил, но не вслух. Вслух он спросил другое.

— Когда заказан был сейф?

— Три года назад.

Три года назад, три года назад… если память Вольфгера не подводила, то три года назад Николас Корвин как раз и занял текущую должность. Это могло быть связано. А могло быть и совпадением.

— Другие тайники твоего исполнения имеются в доме?

— Не такого уровня, — артефактор покачал головой. — Будь я обладателем чего-то сверхценного, я не рискнул бы перепрятывать в них вещь, которую в этом доме только что пытались украсть.

— Все равно, — упрямо мотнул головой капитан. — Выкладывай.

Шантей выложил, хоть и с неохотой, и Лейт был вынужден согласиться — такие тайники все равно что ящик, запертый на ключ. Служат больше для душевного спокойствия владельца, чем для защиты.

— Ладно, Макс, — подытожил Вольфгер разговор, понимая, что служба не ждет и прятаться от нее в стенах мастерской О’Тулла вечно не выйдет. — Спасибо тебе за содействие следствию.

Шантей хмыкнул, потянулся, мимоходом проведя ладонью по ежику темно-русых волос.

— Да ладно, бывай. Как там мои переговорники, не барахлят?

Вервольф машинально коснулся тяжелого браслета на запястье, ставшего уже практически незаметным. Капитан не снимал его даже ночью — служба частенько не считалась с распорядком дня. Раньше служебные переговорники были в виде медальонов, но управлению надоело терпеть убытки, когда те то терялись, то разбивались, то еще что — да и вообще на шее такое ярмо вечно не потаскаешь. И организовало прима-мастеру крупный соцзаказ. Когда Шантей явился с браслетами, его возлюбило все отделение.

— Не нарадуемся, — честно признался капитан, и артефактор расплылся в довольной ухмылке. — Да, чуть не забыл.

Вольфгер сунул руку за пазуху и извлек из кармана поддетой сегодня под свитер рубашки крупную плитку фирменного шоколада одной из лучших лидийских кондитерских.

— Супруге передай.

— Ого! — присвистнул Макс, разглядев этикетку. — Что за повод?

— За свитер благодарность.

Свитер из шерсти оборотня (чего только не найдешь, как оказалось, на рынке, если знать, где искать — а Нинон Шантей, в девичестве Аттария, как оказалось, знала!) с мифриловой нитью капитан получил в подарок. И если бы он сам не видел, как подобная незатейливая тряпочка выдержала два прямых удара ножом, то решил бы, что кучерявая девица над ним поиздевалась за то, что он, было дело, втянул ее муженька в опасную авантюру. А так он принял дар с благодарностью и на службе с тех пор с ним расставался неохотно. Броня вышла неброская, но легкая и надежная — о какой еще мечтать? Будь его воля, он в такую бы все отделение нарядил, да с производством подобного рода артефактов были свои сложности, какие-то мудреные артефакторские тонкости, в которые капитан не вникал.

— Пригодился? — встревожился Шантей, прекрасно — на собственной шкуре! — знакомый со свойствами сего подарка.

— Да как тебе сказать. Не то, чтобы… но один специалист чуть ногти до локтей не сгрыз, пытаясь понять, что не так с этой вещичкой!

Макс хохотнул и хитро прищурился.

— Эва?

— Мастер Алмия, — с бурчанием поправил капитан и порадовался, что Шантей не стал расспрашивать, в каких-таких обстоятельствах свитеру и старшему эксперту пришлось познакомиться.

Впрочем, даже если бы Макс и вздумал любопытствовать — не успел бы.

Переговорный артефакт на руке вервольфа слабо завибрировал, нагреваясь.

— ЧП, капитан, — прозвучал в ушах голос сержанта Коста. — Убийство. 47, Беспошлинная улица.

— Двадцать минут, — бросил Вольфгер в переговорник и стремительно поднялся, уже почти на бегу пожав руку Шантею.

— На ужин приходи, — бросил артефактор ему вслед, не задавая лишних вопросов.

— Всенепременно, — привычно отозвался капитан, мыслями пребывая уже на Беспошлинной улице в доме № 47.

Вызов к начальству, третий за эту неделю, застал капитана в дороге. Начальство желало знать, как продвигается расследование убийства в доме Корвинов, но не спешило освобождать подчиненных от прочих служебных обязанностей, вроде убийства в пьяной потасовке на Беспошлинной — рутинного и с громкими фамилиями не связанного, а оттого начальству неинтересного. Служебная карета, жесткая на ходу и оттого тряская, запряженная неказистой пегой лошадкой, везла седока с очередного места происшествия в управление, когда сработал браслет-переговорник:

— Лейт, к Валлоу, быстро, — отрывисто бросил первый зам полковника и разорвал соединение.

Капитан тоскливо вздохнул: кто бы намекнул начальству, что чем больше дергаешь подчиненных, тем меньше у них остается времени работать?

Пока что желающих донести до руководства столь свежую идею не находилось, и вервольф стукнул кулаком в переднюю стенку кареты:

— Ронни, живее. Начальству невтерпёж.

Паренек на козлах сочувственно цокнул языком и шевельнул вожжами.

Вольфгер мысленно прикинул, как будет оправдываться перед Валлоу.

А что нужно будет оправдываться — сомневаться не приходилось. Результатов, которыми можно было бы отмахаться от начальственного недовольства, пока не было. И нельзя сказать, что следствие стояло — оно двигалось, но медленно. Вольфгер методично и последовательно работал с информаторами, по крупицам собирая сведения о движении материалов, необходимых для создания артефакта-подавителя — а в списке были и редкие, с которыми вполне можно работать — но пока результата не было. Тем не менее, где-то преступники их взяли, а значит, должен был остаться след, как минимум — финансовый. И если он остался, то рано или поздно, но вервольф его возьмет.

Была повторно опрошена вся прислуга в доме Корвинов и ближайшее окружение Ивонны Эшли — и последние десять дней жизни горничной были восстановлены практически по часам. Удалось установить время и место, когда девушке, с большой вероятностью, сделали роковой укол, даже получить описание того, кто, предположительно, мог его сделать (а мог и оказаться просто сердобольным прохожим, поддержавшим занемогшую девушку — тоже вполне возможно). Но всего этого было пока мало для того, чтобы найти преступника. А информация о судьбах учеников того казненного мастера пока так и не пришла.

Во время второй выволочки Лейт не выдержал и прямо спросил, откуда столько внимания к этому делу, если из сейфа уважаемого господина Корвина ничего не пропало, а смерть рядовой горожанки никого особо не взволновала — но вразумительного ответа не получил и был послан. Работать.

А с Николасом Корвином разговора не получилось. Он принял капитана, внимательно выслушал — но отвечать на вопросы категорически отказался. Заверил только, что из сейфа действительно ничего не пропало — ни из основного отделения, ни из секретного. И всё. И сколько ни пытался Лейт разговорить чиновника, сквозь глухую стену молчания так и не пробился. Не помогли даже провокационные слова капитана, что, дескать, своим молчанием потерпевший— помогает преступникам избежать правосудия. Корвин не повелся, только сухо выдал: «Выполняйте свою работу, капитан».

Предчувствие Вольфгера не обмануло — у входа в управление стояла карета вышеупомянутого.

«Легок на помине!» — с досадой подумал Лейт и, отпустив свой экипаж обратно в отделение, отправился к начальству, мысленно выстраивая контраргументы.

Они не понадобились.

— Где вас носит, капитан?

Капитан ждал, что сейчас на его голову низвергнутся потоки праведного гнева, но нет.

— Доложите, какие у вас результаты по делу об убийстве и попытке ограбления в доме Корвинов.

А капитан в ответ даже не стал кобениться и напирать на присутствие посторонних — выложил, как на духу, всё, чего удалось добиться. На середине его доклада в дверь постучали, и секретарь, прибывший в Лидий из столицы вместе с полковником, сообщил:

— Прибыла госпожа Алмия, вы просили сообщить!

— Да-да, пусть проходит, — проворчал Валлоу.

И даже встал, приветствуя даму. И даже предложил ей стул — на котором госпожа старший эксперт устроилась с царственным величием.

— Продолжайте, продолжайте, капитан! — любезно позволил Валлоу замолчавшему вервольфу.

И тот продолжил, чувствуя себя дурак дураком, стоя навытяжку посреди просторного начальничьего кабинета со шкафами из темного дерева и огромным полированным столом.

— Также со дня на день должны прийти ответы на запросы по сосланным артефакторам, и мы возлагаем на них большие надежды, — закончил капитан переливать из пустого в порожнее и пересказывать полковнику то, что тот и так знал (а также сообщать третьим лицам информацию, которая их совершенно не касалась).

— Итак, на сегодняшний день у вас фактически имеется только описание молодого человека, который то ли подсадил артефакт погибшей, то ли не подсадил, верно? — кротко уточнил Валлоу.

— Могло бы быть больше, — не выдержав, огрызнулся капитан, — Но потерпевший сотрудничать не желает, утаивает от следствия важную информацию — отсюда и результаты.

— Результаты?! — взорвался Валлоу. — Результаты?!! Я вам скажу, какие у вас результаты — еще один труп по этому делу, а вы ни ухом, ни рылом! И даже умудрились профукать, что это убийство, дармоеды! И это лучший сыщик управления! Краса и гордость лидийского сыска! Гнать вас всех отсюда поганой метлой надо, тунеядцы! — орал полковник, и Вольфгера внезапно отпустило внутреннее напряжение, зревшее с момента, как он вошел в кабинет.

Зрело-зрело, а сейчас вдруг исчезло — капитан отчетливо понял, что всё в порядке, что конкретно к нему ни у кого из присутствующих на самом деле претензий нет, и что бы ни случилось — оно уже случилось. За пределами сферы его контроля.

А значит, всё в целом неплохо — а начальнику нужно просто дать проораться.

— Прошу прощения, что перебиваю, — деликатно, но строго вмешалась в монолог Валлоу мастер Алмия, — но нельзя ли поконкретнее — что произошло и для чего сюда вызвали меня?

Полковник заткнулся и с ощутимым усилием взял себя в руки.

«Не судьба!» — насмешливо подумал вервольф, не позволив, впрочем, ни единой мышце дрогнуть на лице.

Со своего кресла вдруг подал голос доселе молчавший и практически незаметный на фоне бушующего начальника управления Николас Корвин. Он заговорил — и его фигура вдруг как-то разом обрела объем и статность.

— Пожалуй, будет правильнее, если я сам перескажу суть произошедшего, коль скоро капитан Лейт справедливо упрекает меня в отказе сотрудничать. Но прежде я должен сообщить вам, капитан, и вам, мастер Алмия, что информация, которую вы сейчас услышите, является государственной тайной, и разглашение ее может иметь самые серьезные последствия.

Если бы такие слова Вольфгер услышал лет пятнадцать назад, он бы встал в стойку и уставился на говорившего с восторгом и неугасаемым юношеским рвением, жаждой нести справедливость и гордостью за оказанное доверие. Но, к сожалению, юный Вольфгер с его энтузиазмом остался далеко в прошлом, а Вольфгер нынешний ощутил только досаду — сами своими тайнами помехи в работе создают, а потом — где результаты?

Работу свою капитан любил. Начальство — не очень.

Он покосился на артефакторшу в кресле и отметил, что выражение лица Алмии не изменилось ни на йоту, оставаясь все таким же вежливо-бесстрастным, как и обычно.

А Николас Корвин тем временем продолжил, глядя вервольфу в глаза.

— Вам доводилось слышать о связке артефактов «Душа волка», капитан?

В воздухе сразу что-то изменилось. У Валлоу выступила испарина, а мастер Алмия едва заметно напряглась и чуть-чуть подалась вперед. Вольфгер дернул плечом и сухо отрапортовал:

— Никак нет.

— А о Хранилище Скарлтона?

Игра в вопросы капитану тоже не нравилась, но тут он признавал за собеседником право вести диалог так, как тот считает нужным. К тому же на этот вопрос он мог ответить утвердительно.

Хранилище Скарлтона было тем самым секретным местом, о котором известно всем вокруг. Тайна за семью печатями, хранилище опасных, запрещенных артефактов. Некоторые из них вообще нельзя уничтожить. Некоторые нельзя уничтожить, потому что мало ли — пригодятся. Третьи уничтожать не надо, но они как бы не существуют. Лежат там и ждут своего часа. Государство оберегало эту тайну, как зеницу ока, хотя капитан мог поспорить, что те, кому очень надо, прекрасно могли добыть эту информацию.

— Связка артефактов «Душа волка» служит ключом для этого хранилища. Без нее попасть в него абсолютно невозможно. Она состоит из нескольких элементов, один из которых — медальон «Волчье сердце» — находился у меня на хранении.

Находился.

Прошедшее время.

«Приплыли», — подумал капитан Лейт.

— После того, как некто попытался вскрыть сейф, в котором хранился медальон, мне показалось небезопасным оставлять артефакт там же, где он лежал. Я посоветовался с теми людьми, которые по долгу службы были в курсе моих обязательств, и мы пришли к выводу, что вещь временно, пока не будет оборудован новый безопасный тайник, должна быть передана на хранение доверенному человеку. Подальше от меня. В условиях строжайшей секретности, естественно.

Вольфгеру становилось все тоскливее.

— Мы выбрали для этой миссии Аморелию Ревенбрандт, которая была хранительницей артефакта лет пятнадцать назад. Она была сильным магом, к тому же посвященным в тайну и уже давно отошедшим от политических и околополитических дел. Мы посчитали ее идеальным вариантом. Артефакт был передан ей со всей осторожностью. И госпожа Ревенбрандт заверила меня, что не спустит с него глаз. Но сегодня, когда я наведался к ней, чтобы забрать артефакт и перевезти его в новое место, я узнал, что вчера она скончалась. Сердечный приступ, согласно заключению семейного доктора. Вот только, как и следовало ожидать, никакого артефакта ни при ней, ни в ее доме не обнаружилось.

Как и следовало ожидать.

Капитан слушал и чувствовал, как рациональную тоску медленно затапливает совершенно иное чувство. Как внутри сам собой просыпается тот самый юношеский азарт, который он считал давно уснувшим — загадка! След! Взять! Выследить! Разнюхать и представить к ответственности!

Дело пахло мерзко. Отвратительно, прямо скажем, пахло. Только идиот будет радоваться тому, что его втягивают в дело, которое может стоить участникам головы. Но как ни крути, Вольфгер Лейт был сыщиком не только по должности, а по состоянию души. А такие дела — пусть мерзкие, но зато сложные и неоднозначные, бросающие вызов его мастерству — попадались нечасто.

И сейчас он отчаянно боролся с желанием податься вперед, чуть приподняв голову и замереть так, впитывая слова, запахи, чужие страхи и ожидания.

— Естественно, я поставил в известность о случившемся всех, кого должен был, и они, — он особенным образом выделил это слово, — дают нам возможность решить проблему самостоятельно — быстро и эффективно, чтобы оправдать оказанное доверие. Остальные части «Души волка» сейчас находятся под усиленной охраной и поводов для паники пока что нет, поэтому они не хотят привлекать к ситуации лишнее внимание. Капитан Лейт, вы считаетесь лучшим мастером сыска в лидийском управлении, поэтому это дело поручается вам.

Закономерное завершение речи вызвало невольную дрожь предвкушения вдоль холки, и Вольфгер едва заметно передернул плечами, чтобы ее унять.

— Ну и поскольку дело касается сферы достаточно специфической, со своими законами и особенностями, было решено прикрепить к вам на время расследования консультанта и выдающегося специалиста в своей области. И именно поэтому, мастер Алмия, мы и пригласили вас сюда. Я лично за вас поручился.

«Вы» в адрес сиятельной блондинки в исполнении важного чиновника хоть и звучало совершенно непринужденно, все равно казалось Вольфгеру фальшивым.

«Я тебя пригласил, Эва, потому что доверяю тебе. Потому что ты моего круга. Помоги мне, пожалуйста», — слышал за этими словами капитан Лейт.

Плевать, в общем-то. К обществу «фифы» ему не привыкать.

Он почему-то мысленно усмехнулся, позволив сознанию немного вильнуть в сторону от рабочих проблем.

Вкус победы неделю назад оказался настолько сладок, что до сих пор вызывал у вервольфа ощущение какого-то внутреннего торжества. На самом деле знакомые духи на лестничной площадке он учуял еще тем утром, до того, как блондинка выцепила его на проспекте. Просто не придал им особого значения, лишь поморщился досадливо — вот уж мода на аромат.

И только потом, вдыхая и вдыхая его поблизости в течение всего дня убеждался — нет, не совпадение. Въехавшей в квартиру сверху новой соседкой действительно оказалась мастер Алмия.

Собственно, изначально он хотел этот факт утаивать от самой госпожи Алмии как можно дольше — сложно ли не пересекаться при их-то графиках? — потому и попросил высадить раньше. Но мастер взбрыкнула в своей излюбленной манере, вервольф не выдержал и… от души клацнул, наконец, зубами в ответ.

А потом все выходные слушал, как в квартире наверху долго-долго двигали мебель в спальне и с грохотом разбирали коробки, роняя на пол, кажется, абсолютно все небьющиеся предметы. Но от этого тоже почему-то хотелось только улыбаться.

В одном он оказался прав. Не пересекаться при желании было совершенно несложно — звонкий стук каблуков вверх или вниз по лестнице прекрасно извещал Вольфгера о появлении противника на горизонте. Тыкать в гадюку палкой лишний раз не хотелось, и капитан благополучно избегал добрососедских обменов приветствиями.

Единственное неудобство от нового соседства на данный момент заключалось для капитана в том, что, подкрепленные беспрестанно витающим на лестничной клетке ароматом, сны и не думали пропадать, хоть полнолуние и миновало. И это порядком раздражало.

«На шею не смотри!» — напомнил сам себе Вольфгер, мазнул взглядом вверх, на губы, сегодня подчеркнутые помадой сочного персикового цвета. Вниз — на грудь, чьи очертания соблазнительно проступали под ослепительно белой блузкой. Мысленно ругнулся и посоветовал себе не смотреть вообще.

Чем и занялся, сосредоточив все свое внимание на потерпевшем.

— Прежде чем отправиться в особняк госпожи Ревенбрандт, я хотел бы задать несколько вопросов вам, господин Корвин. И хотел бы, чтобы на этот раз вы ответили на них предельно откровенно.

— Можете воспользоваться моим кабинетом, я вас пока покину, — выдвинул щедрое предложение Валлоу, решивший, очевидно, убить всех зайцев разом — и высказать уважение высокой особе, и не присутствовать при допросе, чтобы потом, ежели что, не быть виноватым. Кажется, бестолковое нагнетание суеты при первой попытке похищения артефакта его чему-то научило.

Он бросил на Вольфгера предупреждающий грозный взгляд и вышел.

Николас Корвин поднялся и совершенно спокойно пересел на место начальника управления стражи, освобождая капитану одно из кресел напротив.

— Когда артефакт был передан госпоже Ревенбрандт? — не стал тянуть кота за хвост вервольф.

— На следующий же день после попытки ограбления сейфа. Выходит, неделю назад.

— Вы встречались с ней после этого?

— Нет, мы сговорились, что будет надежнее, если мы не будем контактировать попусту и в следующий раз встретимся уже только для возвращения «Волчьего сердца».

— Когда вы узнали о смерти госпожи Ревенбрандт?

— Сегодня утром, из газеты. Я тут же поехал в ее особняк, где ее родственники сообщили мне, что Аморелия скончалась вчера днем — согласно заключению ее лечащего врача, сердце не выдержало. Возраст, в конце концов. Скончалась тихо, в послеобеденный сон. Меня провели к телу, артефакта на нем не было. Я подумал, что его могли снять перед омовением — не хоронить же даму в повседневных украшениях? Но Элиза Ревенбрандт, жена старшего сына Аморелии, утверждала, что присутствовала при том, как камеристка снимала с покойной украшения, чтобы подготовить к омовению, и что никакого медальона на ней не было. Камеристка сообщила, что видела медальон на госпоже, когда одевала ее утром, но подтвердила, что среди украшений, которые она сняла с тела, ничего подобного не было. На всякий случай я потребовал вскрыть все домашние тайники и сейфы, о которых было известно семье, но ни в одном из них артефакта, как и следовало ожидать, не обнаружилось. После этого я сразу же отправился к господину Валлоу.

Под конец размеренная речь господина Корвина стала немного частить, выдавая глубокое волнение чиновника. Сейчас, пристально глядя на него, Вольфгер видел, что на лбу блестят бисеринки пота, а пальцы сцепленных на столешнице в замок рук слегка подрагивают. Впрочем, учитывая ситуацию, Корвин держался просто превосходно.

— Кто мог знать о том, что вы передали артефакт госпоже Ревенбрандт? — это был последний на данный момент и наиболее важный вопрос. Во всех подробностях исчезновения медальона из особняка вервольф будет копаться уже в самом особняке.

— Двое, — Корвин назвал чины и фамилии, и вервольф едва сдержал глубокий тяжелый вздох — эти двое сидели высоко и далеко. В столице. — Мы обсуждали дело с помощью артефакта связи.

— Разве они действуют на подобные расстояния? — позволил себе удивление капитан.

— Есть такие, которые действуют, — коротко, но емко отозвался чиновник.

Капитан бросил взгляд на старшего эксперта, и та едва заметно качнула головой — да, есть.

— Хорошо, — кивнул Вольфгер. — Я смогу получить возможность побеседовать с этими благородными господами?

— Вам назначат время.

— Господин Корвин, подумайте хорошенько. Не кто знал, а кто мог знать о передаче артефакта. Кто мог вас услышать, увидеть? Кто вез вас в дом госпожи Ревенбрандт, кто видел, как вы из него выходили? Кому вы обмолвились, что видели ее буквально на днях в добром здравии?

— Меня никто не слышал. Помещение, из которого я вел переговоры, прекрасно защищено от прослушивания. Я не ездил к ней, мы пересеклись на ужине у Вардстонов, куда были оба приглашены по счастливому совпадению. И я уверен, что никто не видел, как я передал ей артефакт. За весь вечер мы едва обменялись парой слов.

— А ваша жена?

— Моя жена?

— Она знала о том, что находится у вас на хранении и кому вы передали эту вещь?

— Естественно, нет.

Вольфгер позволил себе несколько недоверчивый взгляд, и Корвин раздраженно пояснил:

— Я не обсуждаю с женой рабочие вопросы, капитан, и уж тем более не посвящаю ее в государственные тайны.

— Но у нее имелся доступ к сейфу, который пытались вскрыть.

— Да, — чиновник раздраженно дернул плечом. — Но не к потайной ячейке. О ней знал только я, и я один.

— И мастер, изготовивший сейф, — подсказал Вольфгер.

— И мастер, изготовивший сейф, — повторил Корвин, еще больше теряя терпение. — Вы предполагаете, что Максимилиан Шантей дал наводку преступникам?!

— Нет, я пытаюсь дать вам понять, что иногда мы не придаем значения важным деталям. Поэтому пусть не прямо сейчас, но, пожалуйста, прокрутите в памяти внимательно все дни последней недели и все разговоры, все ваши действия, которые касались артефакта. Возможно, вы что-то упускаете в уверенности и в желании быть уверенным, что все держали под контролем.

Напряженные плечи Корвина чуть расслабились.

— Я вас понял. Если я вспомню о чем-либо, что может иметь значение, я вам сообщу.

— Последний вопрос, — чиновник снова напрягся, сосредотачиваясь, и Вольфгер почему-то с трудом сдержал улыбку. — Как, собственно, выглядит то, что мы разыскиваем?

Корвин сморгнул, мастер Алмия рядом, от которой за все время допроса не было слышно ни звука, шумно выдохнула, явно спрятав усмешку.

— Медальон в форме объемного сердца, — с облегчением произнес Николас Корвин и добавил, — стилизованного. Весь покрыт алмазами. Но они огранены по специальной артефакторной, а не ювелирной технике и выглядят невзрачно, как бижутерия. В круглом навершии желтый топаз. Цепочка несъемная в виде бусин, серебро.

— Исчерпывающе, — кивнул Вольфгер и поднялся. — Не смею больше вас задерживать, господин Корвин.

Чиновник тоже поднялся.

— Одна только просьба, капитан. Я хочу, чтобы вы держали меня в курсе расследования и предпринимаемых шагов. Потому что мне необходимо отчитываться о них наверх. Там должны знать, что расследование ведется должным образом.

В этот момент Вольфгер впервые вместо раздражения ощутил некое душевное родство с высокопоставленной персоной. Как бы высоко она ни была поставлена, есть кто-то выше. Кто точно так же чихвостит надменного Николаса Корвина, как господин Валлоу лидийского капитана стражи.

— Как вам будет угодно, — произнес он. — Всего доброго. Мастер Алмия?

Он бросил взгляд на продолжавшую сидеть в кресле блондинку, и та поднялась с грацией ленивой кошки, которую согнали с нагретого солнцем камня.

— Все будет хорошо, Николас, — бросила она, поворачиваясь к выходу вслед за вервольфом. — Капитан Лейт обязательно во всем разберется. У него на такие дела нюх.

При этом она так выделила интонацией слово «нюх», что Вольфгеру с новой силой захотелось свернуть ей шею. А еще мелькнула недостойная мысль в следующий раз «забыть» принять микстуру и позволить соседке насладиться душевным пением — в волчьем понимании этого слова. А то еще и родичей позвать. Помладше да понесдержанней. Вон, племянники, два дуболома осьмнадцати лет от роду, давно хотели город Мастеров повидать…

Мечты о мести оказались, пожалуй, ненамного хуже мести как таковой, потому что, выходя в коридор управления, капитан с трудом удержал сурово-сосредоточенную мину.

Мастер Алмия, не подозревающая о том, что на кону сейчас стоит ее спокойный сон, быстро догнала его и, пристроившись возле правого локтя, спросила:

— Куда мы едем?

Вольфгер сомневался, что мастер действительно не догадывается — скорее это был просто один из вариантов начать разговор, а потому спокойно ответил:

— В особняк госпожи Ревенбрандт.

Одновременно с этим он отдал распоряжение в переговорный амулет, и оперативная команда шестого отделения лидийской стражи выдвинулась туда же.

— Скажите, мастер Алмия, — вервольф чуть повернулся, чтобы посмотреть на собеседницу и неожиданную «напарницу». — А откуда вы знаете об этом артефакте?

Алмия фыркнула.

— Странно, что вы о нем не знаете. Лучший сыщик управления!

— И все же? — Вервольф с достоинством проигнорировал выпад.

— Вы меня подозреваете? — подозрительно уточнила мастер.

— Презумпция невиновности работает в суде, — пожал плечами волк. — В следствии все идет наоборот — виноваты могут быть все, пока не доказано обратное.

Алмия тряхнула головой (бесовская стрижка!) и пожала плечами.

— Даже не скажу. Где-то слышала. Вероятно, по работе. Любая тайна перестает быть тайной, если о ней знает больше двоих человек. Но я не знаю о нем ничего конкретного, кроме наименования частей и предназначения. Я даже понятия не имела, что одна из частей хранится в Лидии. Вернее, конечно, можно было это предположить. Но чтобы быть уверенной… Что, не похоже на алиби? — мастер неожиданно улыбнулась, и Вольфгер даже сморгнул, настолько эта улыбка — не ухмылка, не усмешка — оказалась внезапной.

— Рано судить, — коротко бросил он и отвернулся.

А спустя мгновение — некрасивый чиркающий звук, нарушивший гармонию каблучной дроби, короткий вскрик и чисто сработавший рефлекс — аромат женских духов ударил в ноздри особенно сильно, они даже раздулись сами собой, впитывая, помимо него, еще запах чистой кожи, и лавандового мыла, и легких ноток кофе.

И расширившиеся от легкого неподконтрольного испуга жемчужные глаза — куда ближе, чем обычно, куда ближе, чем следует. И тонкие пальцы, непроизвольно вцепившиеся в шерсть свитера. И талия, обхваченная широкой лапищей. И на ней сегодня нет даже пиджачка, только сорочка под тонким шелком блузки.

Она сглотнула — дернулась шея. И разомкнула губы:

— Спасибо, капитан.

Вольфгер опомнился, ослабил хватку. И мастер Алмия выпрямилась и отвела взгляд.

Лейт посмотрел на лестницу под ногами.

— Ступеньки щербатые. Будьте осторожнее.

После чего, помедлив мгновение, отвел локоть в приглашающем жесте. Элисавифа Алмия, помедлив мгновение, его приняла.

— Вы же не будете против, если я воспользуюсь вашей каретой, капитан?

— Моя карета к вашим услугам, госпожа эксперт.

— Добрый день, господа, Эва, — поприветствовал пришедших мужчина, спустившийся по лестнице. За ним по пятам следовал дворецкий, впустивший следственную группу, даже значки управления показывать не пришлось, хватило присутствия Алмии. — Мы вас заждались.

Выглядел он хмурым, но не испуганным.

Да и на раздавленного горем походил мало.

— Прими мои соболезнования, Кевин. Мне жаль, что приходится беспокоить вас в такой момент, но такова жесткая необходимость, — буднично, с точно отмеренной долей сожаления, твердости и легкой прохлады произнесла мастер Алмия.

И капитан, посчитав обмен любезностями завершенным, деловито уточнил:

— Где тело?

Эксперт, стоящий за его спиной с неразлучным рабочим саквояжем, заинтересованно прислушался.

Кевин Ревенбрандт (конечно же, Ревенбрандт, кто еще мог сейчас распоряжаться в особняке покойной?) едва ощутимо поморщился. Для человека это выражение, мелькнувшее на лице собеседника на долю секунды, было бы неуловимо — слишком быстро взял себя в руки сын славного семейства, но вервольф считать успел.

И подавить понимающую ухмылку — тоже. Для лощеного типчика, встретившего следственную группу в холле особняка покойной Аморелии Ревенбрандт, все происходящее было лишь досадной оплошностью, неприятной мелочью — могущей, к сожалению, поставить пятно на славное родовое имя, а оттого отнестись к ней следовало со всей серьезностью.

Но не более.

— К сожалению, тела здесь нет, — ответ блондина застал капитана врасплох.

То есть как — нет?

Смерть настигла усопшую только вчера, и в любом случае, даже если отсутствовала бы необходимость во вскрытии, человеческие традиции требовали, чтобы в течение двух суток, как минимум, к усопшей могли явиться попрощаться все, кто дорожил ею при жизни и скорбит о ее кончине (или все, кто ее при жизни терпеть не мог, но желает соблюсти приличия). Не могли же они ее уже похоронить?!

— В свете последних событий было решено переместить тело тетушки для прощанья в зал ритуальной конторы «Ротвуд и сыновья», — как ни в чем не бывало продолжил блондин. — Чтобы избежать… — он замялся, — непопулярных мероприятий на глазах у посторонних, а также лишних слухов.

Вольфгеру захотелось побиться головой о стену.

К сожалению, это не воссоздало бы место преступления в нетронутом виде.

Мысленно испросив у Стерегущего Луну и Пожравшего Следы немного кротости (которой у них отродясь не водилось), капитан Лейт взял себя в руки.

— Адрес, — отрывисто уточнил он, стараясь говорить короткими, максимально простыми предложениями, чтобы вместе со словами наружу случайно не вырвалось его честное отношение ко всему происходящему.

У ритуального бюро «Ротвуд и сыновья» было несколько залов для прощания с усопшими, и Ревенбрандты — кто бы сомневался! — оплатили самый дорогой из них.

Получив вожделенный адрес, двое подчиненных понятливо исчезли с глаз злющего, как волк, капитана — пока не загрыз кого-нибудь.

Остальная следственная группа, такой возможности не имевшая, проводила счастливчиков завистливыми взглядами.

Мастер Алмия если и злорадствовала от трудностей, вставших на пути у недруга, то виду не подавала. Старалась смотреть в сторону и не пересекаться с вервольфом взглядами — отчего подозрения оного лишь усиливались.

— Где обнаружили тело? Сопроводить.

Дворецкий, повинуясь кивку блондина, величаво стронулся с места и поплыл вверх по лестнице — а за ним охотно припустила оставшаяся часть следственной группы, хорошо знавшая капитана.

Вольфгер мысленно вздохнул и велел себе успокоиться.

Подумаешь, переместили тело до прибытия экспертов следственной группы. В первый раз, что ли? Его и так уже с момента преступления кто только не двигал — омывали, переоблачали, переносили в комнату, выбранную для прощания…

Если преступник и оставил какие-то следы — то их уже все равно благополучно затерли, затоптали и замыли.

Собственно, именно поэтому он и промолчал.

Когда он обратился к блондину вновь, голос звучал почти нормально.

— Где мы можем поговорить?

— Со мной? — снизошел до удивления Кевин Ревенбрандт. — Помилуйте, меня в тот день даже в особняке не было, о чем вы собрались со мной говорить?

— Такова процедура, Кевин, — мягкий голос мастера Алмии прозвучал как нельзя кстати. — Будут опрашивать всех причастных.

— Хорошо. Идемте, — отозвался блондин, помолчав, и начал подниматься по лестнице.

Этого обмена репликами капитану хватило, чтобы унять вспыхнувшее снова раздражение.

Кабинет, в который привел их Кевин Ревенбрандт, был откровенно женским — просторный, светлый, в бежево-лилово-белых тонах, но тем не менее, был явно кабинетом. Широкий стол с писчим набором и изящной пустой подставкой для книг, высокие — в потолок — шкафы, заполненные книгами и папками. Второй стол, поменьше, сбоку от первого — для помощника? Заставлен разнообразной мелочевкой, но не хаотично, всё явно на своем месте. Пара диванов. Третий стол — чайный — стоит в углу, и, кажется, он передвижной.

Кевин Ревенбрандт, кажется, поймал взгляд, брошенный капитаном именно на этот третий стол, потому что слегка свысока поинтересовался:

— Приказать подать чай?

— Нет, благодарю, — рассеяно отозвался капитан, которому до мнения этого господинчика не было никакого дела.

— Да, это будет весьма кстати, — светски отозвалась Алмия.

Своего кучера (вместе с каретой — что логично) госпожа эксперт отправила в родное управление за инструментами, пояснив, что никакому курьеру их попросту не отдадут.

Собственно, этим и объяснялось желание добираться к месту преступления в казенном экипаже управления стражи, жестком и неудобном.

Что ж, ни капитан, ни экипаж от этого не пострадали — а капитан так даже и употребил время с пользой, приперев коллегу к стенке (образно) и заполучив список всего, что ей удалось вспомнить о злосчастной пропаже (буквально).

Госпожа эксперт недолго терпела такое вопиющее бесчинство и в ответ выторговала себе разрешение присутствовать при допросах, пока её инструменты не доставят. Для чего ей это было нужно — осталось загадкой, как и в случае с поездкой по лавкам разной степени сомнительности. Но капитан здраво рассудил, что в тот раз не помешала — глядишь, и в этот раз обойдется. И разрешил.

К тому же, запретить всё равно вряд ли бы удалось.

И теперь Алмия с удобством устроилась на одном из двух диванчиков и с видом безмятежным и естественным требовала чаю. В доме, где недавно произошло преступление. С полного, между прочим, попустительства капитана!

Нет, госпожа Алмия на капитанской памяти это не в первый раз проделывала — но там хоть потерпевшая была, а не один из возможных подозреваемых!

Капитан поставил себе еще одну зарубочку на память — разъяснить мастеру правила поведения во время следствия, по крайней мере, в его, Вольфгера, присутствии. Хотя тут, конечно, большой вопрос, кто кого отравит…

...но, опять же, не в его, Вольфгера, присутствии!

Возможный подозреваемый тем временем обошел стол хозяйки кабинета и нажал на что-то на его полированной панели. А потом — вот это уже было интересно — не сел за хозяйский стол, на стратегически наиболее выгодное место, а вернулся и устроился на диване, рядом с мастером.

Задавать вопросов капитан не стал, но Ревенбрандт и сам пояснил, слегка смущаясь и обращаясь больше к Алмии:

— Не могу там сидеть. Тетка меня в детстве столько за уши драла, что просто не могу сесть на ее место...

И в этот момент он стал почти симпатичен.

Вольфгер Лейт сам себе не мог бы объяснить, чем ему неприятен этот тип — но неприязнь к нему испытывал. Легкую, но отчетливую — хотя, вроде бы, и не с чего.

Высокий, сухощавого телосложения, блондин, кожа светлая, глаза голубые. Гладко выбрит, волосы уложены. Не лишен привлекательности, по крайней мере, с женской точки зрения — наверняка. Держится спокойно и уверенно. Сложившейся ситуацией недоволен, но как мог бы быть недоволен любой член семьи, которому доверили раздражающую, но необходимую миссию.

Одет дорого, но не кричаще, из украшений присутствуют два перстня, запонки и зажим для галстука. Руки ухожены, ногти подпилены и отполированы. Если и мастер — то либо в сфере, не требующей работы руками, либо чисто номинально, в поддержку семейных традиций.

— Это кабинет госпожи Аморелии? — уточнил очевидное капитан, и Ревенбрандт опомнился, а на лицо его вернулось сдержанно-надменное выражение — мол, чей же еще это может быть кабинет?

Вольфгер хмыкнул и занял меньший из двух рабочих столов, мимоходом уточнив, кто здесь работал.

— Это стол тетушкиного управляющего, он ждет вас внизу, вместе с прочим персоналом.

Капитан кивнул.

— Кем вы приходились покойной?

— Племянником.

— Почему встречать следственную группу и вести дела со стражей оставили именно вас? Вы были как-то особенно близки с покойной тетушкой?

— Нет, — отозвался допрашиваемый, и ни один мускул не дрогнул на его лице, так что совершенно непонятно было, как он относится к вопросам. — Остался я потому, что я самый дальний из близких родственников. На семейном совете решили, что так будет приличнее. Сыновьям и внукам более пристало провожать тетушку и принимать соболезнования.

Вольфгер понимающе кивнул — конечно, разобраться с причинами смерти почтенной госпожи Ревенбрандт куда менее важное дело, нежели соблюсти приличия.

В этот момент в дверь деликатно постучали, и горничная внесла поднос с чайными принадлежностями. Тот самый лакей, что встречал следственную группу у дверей, ловко переместил столик из угла, и бледная девушка молчаливой тенью принялась расставлять приборы.

На три персоны — отметил капитан и хмыкнул.

Ну, что ж, они с Алмией квиты. В «Короне» кобольд проигнорировал желание госпожи старшего эксперта, здесь, в этом особняке, проигнорировали капитана...

Допрос шел своим чередом и, в целом, вряд ли мог принести что-то ценное, помимо общих сведений о состоянии дел в доме и принятых здесь порядках.

Госпожа Аморелия Ревенбрандт управляла особняком и состоянием (как собственным, так и унаследованной от мужа частью) самостоятельно. Управляющий и экономка были именно помощниками, выполняющими распоряжения хозяйки, но Кевин Ревенбрандт отметил, что со слов тетушки, помощниками они были толковыми.

На момент смерти госпожи Ревенбрандт управляющего в особняке не было — он находился в городе, в своем доме. А вот экономка и камеристка присутствовали. Помимо них в доме также были в тот момент две горничные, кухарка и дворецкий. Штат прислуги для такого особняка маловат, но госпожа Ревенбрандт к старости сделалась мизантропичной и излишней толпы в своем доме не жаловала. Ныне же всех, кто состоял у нее на службе, Ревенбрандты предусмотрительно собрали в особняке, и все они терпеливо ожидали своей очереди.

Несмотря на необъяснимую неприязнь Вольфгера, особых подозрений Кевин Ревенбрандт не вызывал. Он был в курсе дел тетушки, но ровно настолько, насколько мог бы быть в курсе любой родственник. Он часто бывал в гостях и честно признал, пожав плечами, что рассчитывал на упоминание в завещании — но это не преступление, и мало кто сможет его за подобное осудить.

Он спокойно перечислил по именам всех служащих тетушки — управляющего, экономку, личного врача — но не вспомнил имен низшей прислуги.

Об артефакте, переданном на хранение госпоже Аморелии, ничего не знал — по крайней мере, не подал вида. На описание артефакта, озвученное капитаном, лишь пожал плечами — нет, мол, на глаза не попадался.

Последний вопрос капитан задавал исключительно «для порядка», следуя протоколу:

— Где вы были вчера с полудня до четырех?

О точном времени смерти, конечно, пока судить рано, особенно когда причины неизвестны. Но пока патологоанатомы не предоставили другой информации, Вольфгер планировал опираться на указанный Николасом Корвином «послеобеденный сон».

— Пообедал в клубе с приятелем. Обсудил с ним лидийские верфи и перспективы развития кораблестроения и морской торговли, — откликнулся господин Ревенбрандт, предчувствуя скорое окончание неприятной процедуры. — Потом встретился с несколькими деловыми партнерами, если вам будет нужно — могу назвать имена, но рассказывать, о чем беседовали, воздержусь, с вашего позволения. Потом вернулся домой. У отца были намечены деловые переговоры с Вардстонами, я должен был присутствовать.

Вольфгер мысленно вздохнул.

Ему бы куда больше понравилось, если бы лощеный типчик честно признал, что это он задушил тетушку подушкой и снял с ее шеи цацку, чтобы загнать врагам короны и сбежать из королевства в обнимку с прекрасной танцоркой — но увы. Доставлять капитану такое удовольствие никто не спешил.

— Благодарю вас за содействие, господин Ревенбрандт, — объявил капитан окончание экзекуции для племянника покойной. — Распорядитесь, чтобы к нам поднялся доктор вашей тетушки. Не возражаете, если мы и дальше будем здесь работать? Благодарю вас!

Не успевший вставить ни слова Кевин Ревенбрандт прошелся по капитану тяжелым взглядом и вышел, не снизойдя до ответа.

Госпожа старший эксперт осталась сидеть на лиловом диванчике, угощаясь ароматным чаем из белоснежной чашки. Горка безе на блюдце перед ней выглядела нетронутой, да и чая в чашке не убыло.

Что ж, выволочка вроде бы отменялась, но вервольф все равно посверлил негаданную напарницу тяжелым взглядом — чтобы не расслаблялась.

— Не желаете ли все же чаю, капитан Лейт? — светски улыбнулась на этот взгляд Алмия. — Старая карга… о, то есть досточтимая госпожа Ревенбрандт держала исключительно удачный сорт!

Вольфгер призвал на помощь всю ниспосланную волчьими богами кротость и остатки собственной выдержки — и уточнил:

— Мастер, вы помните, зачем вы тут?

— Конечно! Чтобы найти артефакт государственной важности, который вы с Николасом профукали, — легко отозвалась эта с-с-с… светловолосая женщина.

— И когда же вы этим займетесь? — вкрадчиво уточнил вервольф.

— Как только мне доставят мои инструменты. Мы ведь уже говорили об этом с вами, капитан! — И с участливым выражением добавила, — Знаете, такие проблемы с памятью в вашем возрасте, при вашей профессии… Это может быть чревато серьезными последствиями! Да и само по себе тревожный звоночек…

Стерва наслаждалась и даже не давала себе труда скрыть это.

Впрочем, она всегда говорила гадости с удовольствием.

— Не переживайте, мастер. Память у меня, — волк позволил себе показать в улыбке-оскале крепкие зубы, — отличная!

Доктор, прервавший этот обмен любезностями, вопреки ожиданиям Вольфгера оказался не слишком стар. Мужчина, человек, худощавый, остроносый, в строгом костюме, явно пошитом на заказ. Очки в тонкой оправе. Из украшений — только приколотый к лацкану пиджака цеховой символ целителей — кадуцей. Домашний доктор у Аморелии Ревенбрандт — это неплохая карьера в его годы.

— Ваше имя?

— Доктор Тобиас Корнес.

— Как давно вы являетесь личным врачом покойной?

— Год, — доктор снял очки, нервным движение протер их и снова водрузил на нос. — До меня это место занимал мой коллега, доктор Роберт Шейл.

— А почему покойная отказалась от его услуг, вам случайно не известно?

— Видите ли… — доктор Корнес снова снял очки, покрутил их и продолжил, аккуратно подбирая слова, — у госпожи Ревенбрандт был весьма… весьма непростой характер. В последние годы её здоровье существенно пошатнулось, но признать, что она уже не так крепка и вынослива, как прежде, было… выше ее сил. А мой коллега настаивал, чтобы пациентка серьезно пересмотрела образ жизни. Глобально, если можно так сказать...

— Угу, — понятливо кивнул Вольфгер, разглядывая отчаянно нервничающего мужчину. — Целитель Шейл требовал сменить режим, а она, выходит, сменила целителя.

Доктор принужденно улыбнулся. Улыбка вышла кривоватой и невеселой.

— Когда вы видели покойную последний раз?

— При жизни? В прошлый вторник, у меня был назначен визит к госпоже Аморелии — еженедельный осмотр, коррекция схемы лечения, если возникнет такая необходимость. Ничего особенного… — он небрежно качнул очками. — Ничего особенного, плановая встреча.

— А бывали и внеплановые? — вскользь уточнил капитан.

— Да, бывали. Моя работа такова, что мне нередко приходится наносить пациентам визиты в самое что ни на есть неурочное время. Так что… сами понимаете.

Капитан кивнул — понимаю, мол. Что ж тут непонятного — состоятельные клиенты это не только достаток, признание и статус, но и необходимость в любой момент быть готовым явиться на вызов. Да и прочие подводные камни никто не отменял…

— Насколько я понял, именно вы констатировали смерть вашей пациентки?

— Да, — кивнул целитель Корнес. — Это естественно, такова практика. Когда домочадцы госпожи Ревенбрандт обнаружили, что произошло, они вызвали ее личного врача, то есть меня. К сожалению, было уже поздно оказывать какую-либо помощь, к этому моменту госпожа была мертва уже как минимум час. И всё, что я мог сделать — произвести осмотр и выдать заключение, что смерть произошла в результате инфаркта миокарда.

— Скажите, целитель Корнес, кончина госпожи Ревенбрандт не вызвала у вас никаких подозрений?

— Нет, всё абсолютно логично укладывалось в клиническую картину. Видите ли, острый инфаркт миокарда — одно из самых грозных проявлений ишемической болезни сердца, которая наблюдалась у моей покойной пациентки. А госпожа Ревенбрандт… Она несколько небрежно относилась к своему здоровью, пребывая в убежденности, что оно — железное. Несколько ночных вызовов целителя на дом не переубедили ее и не заставили относиться к нему бережнее. Несмотря на мои рекомендации — да и моего предшественника тоже — она категорически отказалась пересмотреть меню, исключив кофе, чрезмерно много работала и, на мой взгляд, злоупотребляла стимуляторами… Да, боги действительно даровали ей прекрасное, крепкое здоровье, и для своих лет она была исключительно бодра. Соблюдай она врачебные предписания — наверняка прожила бы еще долгие годы. Но увы... Так что нет, случившееся меня глубоко опечалило — но удивления не вызвало.

«Ну еще бы не опечалило», — читалось во взгляде, брошенном на целителя мастером Алмией. — «Ее долгие годы — твоя репутация».

Доктор, сосредоточенно протирающий свои очки белоснежным платком, этого взгляда не заметил, а капитан предпочел проигнорировать.

— Какого рода работу госпожи Ревенбрандт вы имеете в виду? — уточнил он у Корнеса то, что показалось ему более интересным, чем мнение госпожи старшего эксперта о конкретном свидетеле в частности и о целителях в целом.

Доктор пожал плечами:

— Я не был посвящен в деятельность госпожи Ревенбрандт. Вам лучше уточнить это у ее управляющего.

— Уточним, — буднично отозвался капитан. — Скажите, а вы не обращали внимание, какие драгоценности носила покойная?

— Не имею такой привычки! — оскорбился доктор. — Я целитель! Украшения пациентов меня волнуют только в том случае, если они влияют на их здоровье! И ваши вопросы...

— Ну-ну, не надо так злиться, — попенял капитан и позволил легкой толике снисходительности проскользнуть в голосе. — Я ничего компрометирующего не имею в виду. Просто вам ведь часто приходилось близко общаться с усопшей? Согласитесь, трудно при этом не заметить, не обратить внимание…

Доктор недовольно помолчал, всем своим видом демонстрируя, сколь неприятны ему подобные вопросы. И обронил:

— Постоянно госпожа Ревенбрандт носила только обручальное кольцо и фамильный перстень. Такой… печатку, на нем еще семейный герб-птичка. Все остальные украшения если и надевала, то от случая к случаю, по крайней мере, я не припоминаю больше… Нет, не припоминаю.

— Я понял, — кивнул капитан Лейт, которому до оскорбленных чувств целителя Корнеса не было никакого дела. — А вот эту подвеску вы когда-нибудь видели?

На листке, который он протянул допрашиваемому, был рисунок, сделанный мастером Алмией еще в карете — артефакт «Волчье сердце», изображенный в масштабе один к одному.

И капитан по памяти процитировал Николаса Корвина:

— Медальон в форме стилизованного сердца, покрыт мелкими прозрачными камнями, в круглом навершии желтый топаз, длинная цепочка из мелких серебряных бусин…

Доктор внимательно изучил рисунок мастера Алмии — набросок, сделанный на весу, считай, «на коленке», но тем не менее, на диво реалистичный и подробный. По крайней мере, капитан не сомневался, что если бы увидел это украшение вживую хоть раз — то по этому наброску непременно узнал бы. Тобиас Корнес же медленно покачал головой — сначала в одну сторону, потом в другую.

— Не припоминаю, чтобы я видел эту вещь на госпоже Ревенбрандт. Ни в плановый визит, ни… позже.

— Постарайтесь вспомнить, — мягко надавил капитан. — Вы осматривали тело покойной в поисках признаков жизни, проверяли пульс, смотрели зрачки… Ну же, неужели вы не обратили бы внимание, есть у пациентки что-то на шее или нет?

— Нет, — с сожалением ответил доктор, — не обратил. Если украшение было под сорочкой… То, простите, под сорочку я не заглядывал! Мне, как квалифицированному магу-целителю, для констатации смерти достаточно свидетельства собственного дара. Ну, и для соблюдения процедуры — пульса. К тому же, — доктор поднял вдруг голову, — если цепочка длинная, то госпожа Ревенбрандт перед сном вполне могла ее снять. Более того, в ее состоянии украшение на длинной цепочке было бы разумно снять перед сном, — голос целителя окреп, и он уже уверенно протянул Вольфгеру набросок. — А в ее шкатулки я не заглядывал.

— Благодарю вас за сотрудничество, — отозвался капитан. — Вы оказали неоценимую помощь следствию. Если вас не затруднит, пригласите, пожалуйста, следующего свидетеля.

— Да, конечно, — пробормотал целитель, с явным облегчением поднимаясь с дивана и покидая кабинет ныне покойной Аморелии Ревенбрандт.

— Пятнадцать лет! Пятнадцать лет я была в доме госпожи Аморелии экономкой! — сухопарая женщина я строгом чопорном платье героически сдерживалась, стараясь не шмыгать носом, и вытирала белоснежным платком заплаканные глаза.

Когда доставили, наконец, инструменты госпожи старшего эксперта, и она лишила капитана своего очаровательного общества (а до того в каждом перерыве между свидетелями находила возможность загнать в капитанскую шкуру колючку) — вервольф облегченно вздохнул. Присутствие госпожи старшего эксперта не то, чтобы мешало — но, определенно, отвлекало. Даже такое умеренное.

Теперь же, судя по звукам, Элисавифа Алмия попросту перебирала старинный особняк по камешку, от чердака до подвалов — и это обстоятельство вервольфа более чем устраивало. Со всех сторон.

Капитан вздохнул.

Допросы шли своим чередом.

К этому моменту он успел снять показания не только с племянника и целителя, но и со всей челяди. Последней только что была допрошена и отпущена кухарка.

Капитан потер лицо руками — сейчас посидит минутку и выйдет узнать, как там дела у парней.

И у дамы. Конечно же — и у дамы.

Может, она уже нашла этот богами проклятый медальон, и он напрасно тут мучается?

«Размечтался!» — оборвал вервольф сам себя и вышел из кабинета Аморелии Ревенбрандт.

В целом, допрос управляющего подтвердил показания племянника, а камеристка и экономка не поведали ничего, что заставило бы капитана усомниться в словах племянника, управляющего и доктора. Перекрестный опрос противоречий и явных несостыковок не выявил, а потому Вольфгер Лейт покинул кабинет покойной пусть и после хорошо проделанной работы, но без удовлетворения от оной. Дело все больше напоминало ситуацию «поди туда — не знаю куда, найди то — не знаю что».

— Сержант Кост, — окликнул он подчиненного, как раз спускающегося по лестнице в центральный холл. — Доложи.

— Следов взлома нет, — еще на ходу, приближаясь, принялся отчитываться Руперт. — Ни механических, ни магических. Хотя с магическими, как утверждает Алекс, не разберешь. Может, и было что. Покойница активно практиковала, да еще и в области весьма специфической — природница же. Могло и затереть.

Лейт кивнул. Оба в общем-то понимали, что скорее всего никто в дом действительно не вламывался. Алекс Корнвел, маг отделения, работу свою знал, но любил перестраховываться и стелить соломку — я ничего не нашел, но если что-то было, а я не нашел, то это не я дурак, а «специфика магии»! Вольфгер, помнится, пока не приноровился к этой особенности ценного специалиста, все дергался — а вдруг и правда он там чего проглядел!

Лицо у Руперта вдруг сделалось какое-то плутоватое.

— И вообще, пока вы с госпожой экспертом чаи распивали («Вот заразы! Глазастые, значит?!» — недовольно подумал Вольфгер с противоречивым ощущением гордости), мы тут в поте лица трудились. Опросили соседей и проверили весь персонал на предмет другой булавки. Это, конечно, не так приятно, как с госпожой Алмией чаевничать, но зато и результаты есть. То есть нет. То есть результаты есть — булавки нет. Ну, то есть…

— Следов ментального воздействия на слугах не обнаружено, — подсказал Вольфгер.

— Так точно, — вытянулся во фрунт сержант и совсем уж мерзко осклабился.

Где-то в глубине души Лейт подозревал, что на результаты его противостояния с госпожой экспертом в отделе делаются ставки и срываются нехилые куши. Но не был уверен, что хочет знать, кто и на что именно ставит. А дружелюбные подначки подчиненных, прекрасно знавших, что можно себе позволить, а какую черту переходить не стоит, сносил с тем же спокойствием, что и колкости Алмии.

— Дальше?

— Дальше — обыск. Уже начали. Физический ведут Швайц и Линдельфильд. Госпожа эксперт попросила человека в помощь, я выделил, — конец фразы прозвучал с легкой вопросительной интонацией, и Лейт снова кивнул — правильно сделал.

— Ну работайте. Я съезжу к…

Договорить он не успел, потому что те, к кому капитан собирался съездить, и сами заявились в особняк в полном составе.

— Следов насильственной смерти нет, — с ходу «осчастливил» капитана этим знанием Эдварс Риверсон. — Точнее тебе уже трупорез скажет, я вообще тело у этих, с позолоченными шилами в задницах, еле выцарапал. Они как услыхали про вскрытие — так вскипятились, орать начали. Я их послал.

— Куда? — с замиранием сердца уточнил Вольфгер — хорошие следователи на дороге не валяются, уволят этого, а кого пришлют? То-то же. Не берегут подчиненные нервы начальственные, ох не берегут…

— К Валлоу.

— Цензурно хоть?

— Обижаешь, капитан! — оскорбленно протянул Риверсон с печальной рожей — мол, нецензурно хотелось, но сохранить работу хотелось больше. Дети, жена и теща, мать ее, и всех их надо кормить! — Но вообще, обошлось вроде. Брат покойной предложил детям не устраивать истерику, вспомнить про воспитание и хваленую родовую выдержку. Словом, для прощания они, вроде, в срочном порядке восковую куклу уже организовывают. И надо старику Косту поторопиться со вскрытием, а то если они к похоронам свою бабку не получат, закопают его — или вместе с ней, или вместо нее! Нервные они, эти аристократы, жуть! Может, госпожа Алмия им из своих запасов солей нюхательных отсыпет, а? Кстати, Лейт, ее надолго к нам приквартировали? Я не то, чтобы возражал, но может, можно махнуть змеищу на Шантея? Не глядя? А то я прямо опасаюсь за ваше, капитан, душевное равновесие…

— За премию свою опасайся, — душевно посоветовал Вольфгер, внутренне скрипнув клыками — сговорились, изверги! — И иди ты уже…

— Цензурно, капитан, цензурно…

— На обыск!

Глава 5. Логово оборотня, или о добрососедских отношениях

Я очень удивилась, когда, выходя из особняка Аморелии Ревенбрандт, услышала, как часы на башне ратуши пробили семь вечера. В работе время пролетело незаметно, и мне казалось, мы только-только начали…

Полный обыск дома и сада, как ручной, так и магический, обследование сейфов, выявление неизвестных тайников. Огромный масштаб проделанной работы — и все напрасно.

Артефакта в особняке не было — я могла ручаться за это своей головой.

Впрочем, Ревенбрандты будут крайне благодарны следствию за парочку схронов, в которых обнаружились немалые суммы золота. Вполне вероятно, это скрасит им нанесенный репутации ущерб. Вольфгер Лейт не поленился послать подчиненных обойти всех соседей, включая соседскую прислугу, так что теперь весь город будет полниться слухами о том, что родственники потравили почтенную старушку, чтобы поскорее добраться до ее наследства.

Я прикрыла глаза, вдохнув полной грудью соленый воздух, и медленно выдохнула, принуждая тело немного расслабиться.

Устала. Я не любила признавать это, но сегодня — устала. Слишком много суеты, слишком много информации, слишком много потраченных на поиски сил. В ушах слегка звенело, что означало — в ближайшие дни энергоемких экспертиз и мероприятий мне проводить определенно не стоит. А остальной работы никто не отменял, и дома меня ждали бумаги и печатница. Наверное, поэтому я и медлила сейчас, стоя на ступеньках особняка — позволяла себе маленькую передышку.

Хорошо…

Когда за моей спиной вдруг прозвучал голос капитана Лейта, не потрудившегося обозначить свое приближение звуком шагов, я вздрогнула и рывком обернулась, смерив вервольфа недовольным взглядом — нельзя же так пугать!

— Что вам угодно?

Попрощались же вроде! Ну как… я, сообразив, что моя работа закончена, бросила вопросительный взгляд, дождалась кивка — мол, да, свободны — и покинула дом, не утруждая себя прочими реверансами.

— Вы домой? — настолько непринужденно поинтересовался капитан, что я — я! — на мгновение даже растерялась и машинально кивнула. А вервольф задал следующий вопрос, окончательно пошатнувший мое душевное равновесие. — Не подбросите?

Подвох. Где-то здесь однозначно должен быть подвох. Ну конечно же, капитан не успокоится всего одной местью, свершившейся неделю назад. Я бы точно не успокоилась. А он еще и, поди, во вкус вошел. Так что однозначно подвох, но где?

— А с меня ужин, — добавил Лейт, будто это могло меня как-то убедить.

Погодите-ка… Стоп. Ну нет… он меня сейчас что, жалеет, что ли? Припоминает бутерброды с чаем и жалеет?! Он? Меня?!

— Благодарю, — отрезала я, поджав губы и против воли сощурив глаза. — Моя домработница уже приступила к своим обязанностям. Но так и быть, вы можете воспользоваться моим экипажем.

— В таком случае я настаиваю.

Что-то было в выражении глаз, сейчас, когда полнолуние отдалилось — карих, без малейшего намека на желтизну. Что-то, что заставило меня прекратить препирательства и бросить нехотя:

— Ладно, но исключительно в качестве одолжения!

— Что вы, мастер Алмия, — язвительно заверил меня вервольф. — Я и подумать не мог, что вы снизойдете до ужина с капитаном стражи в каком-либо другом качестве.

Это почему-то было обидно. Но, как ни странно, справедливо. А от этого обиднее вдвойне.

А тем временем капитан подал мне руку, помогая сесть в карету. Я вложила пальцы в широкую шершавую ладонь и даже чуть оперлась на нее, позволяя Лейту мне помочь — помочь действительно, а не номинально, просто потому, что полагается. И сама же удивилась этому — постфактум, уже устроившись на комфортном (особенно после стражевской колымаги) сиденье.

Совсем устала. Можно подумать, не обошлась бы без помощи.

— Куда, госпожа Алмия? — сунул голову в окошко Дуг.

— Домой.

Кучер не удержался, бросил взгляд на Лейта, устроившегося напротив меня, и я запоздало спохватилась, что уже второй раз везу капитана «к себе». Вот уж почва для досужих слухов. Но не оправдываться же перед подчиненными? Еще не хватало. Вздумает распускать язык не по делу — вылетит, и все.

— Я вас не компрометирую, госпожа Алмия? — низкий, слегка насмешливый голос вервольфа всколыхнул внутри целую гамму нечеловеколюбивых (вернее даже необоротнелюбивых!) чувств.

Все-то он видит, все-то замечает. Можно подумать, если я сейчас заявлю — да, компрометируете, он встанет и выйдет! Хотя…

Этот встанет и выйдет.

— Кто меня компрометирует, а кто нет, решаю я, — холодно отозвалась я. — А не мои подчиненные. Впрочем, если вы планируете злоупотреблять моим экипажем и дальше, я выкачу вашему начальству договор аренды. Это все же служебная карета.

Верфольф на это промолчал. И вроде — как всегда, он ведь на все мои шпильки обыкновенно отмалчивался. Но что-то в этом молчании все же неуловимо изменилось. Понять, что именно, у меня пока не получалось, и это слегка нервировало.

А может быть, дело не в нем?

Мне вдруг резко вспомнился короткий, но яркий эпизод на лестнице, сдобренный множеством контрастных ощущений. Испуг, когда каблук предательски скрипнув, соскользнул по расщелине в ступеньке. Инстинктивная попытка удержать равновесие. Краткое чувство почти полета. Изумление, когда я вдруг оказалась вплотную прижата к чужому телу. Сильному. Жесткому. Шерсть под пальцами. И горячее дыхание, опалившее мне губы.

На краткий миг тогда я испытала, казалось бы, давным-давно забытое чувство. Оно быстро смылось злостью, негодованием и раздражением — привычными, нормальными. Но оно все же было.

Смущение.

«Не поддавайся на провокации, Эва!» — одернула я сама себя.

Подумаешь, поймал! Подумаешь, полуголым расхаживал. Чего я там не видела…

Я бросила взгляд на волка, рассеянно поглядывающего на проплывающие за окном дома, поймала ответный, дернула плечом — нет, ничего — и отвернулась. До меня запоздало дошло, что капитан, возможно, просто хочет со мной что-то обсудить, а после тяжелого дня разговоры куда приятнее разговаривать за ужином в домашней обстановке. Даже если это рабочие разговоры. И раз уж я на этот ужин согласилась, нет смысла начинать беседу в карете.

Ладно, Эва, будь с собой честна. Ты согласилась еще и потому, что тебе просто любопытно поглазеть, что из себя представляет логово оборотня.

До дома мы доехали в молчании. Меня подмывало разбавить его светской болтовней, но я выдерживала характер. Не знаю, о чем думал капитан, но не было похоже, что тишина его тяготила.

На лестнице вервольф благовоспитанно пропустил даму вперед, у своих дверей некоторое время повозился с замками и, открыв тяжелую дверь, отступил.

Я замешкалась, внезапно осознав, что добровольно и без поддержки иду не просто в логово оборотня, хуже — в дом одинокого мужчины.

…того самого, которого я последние несколько лет периодически изводила уколами.

…того самого, кому я периодически мелко — а иногда и не мелко! — пакостила.

…того самого, к которому я теперь иду одна и без защиты.

А стоит ли мне вообще туда идти?

И тут эта собака шерстяная внезапно щелкнула зубами у меня за спиной — прямо под ухом! От неожиданности я сделала резкий шаг вперед и сомневаться в разумности сего действа стало поздно, ибо оно уже свершилось.

Я возмущенно обернулась к вервольфу, чтобы высказать все, что я думаю по этому поводу — и оторопела. Он надвигался на меня с совершенно злодейской, глумливой недвусмысленной ухмылочкой…

Сердце ухнуло в пятки, по спине продрало ознобом ужаса, на краткий миг я вообразила, что со мной сейчас будет — и опомнилась.

Нестерпимо захотелось залепить мерзавцу пощечину — но на его лице уже прочно обосновалось всегдашнее безразлично-каменное выражение, тут же сменившееся непритворно-участливым.

Ах ты…

Ах ты!

Я нечеловеческим усилием воли взяла себя в руки, будто это не у меня сердце только что сделало кульбит в желудок, а пульс до сих пор частил, как у зайца, и обронила надменным тоном, прохладным и сдержанным:

— Дурацкая шутка.

— О чем вы, мастер? — фальшиво удивился капитан, и я улыбнулась ему — ласково, как умственно отсталому.

— О том, как вы клацнули зубами.

— Полно вам! Я бы никогда себе не позволил… — и, приняв самое участливое выражение, на которое в принципе была способна его рожа, он вскользь уронил, — Знаете, галлюцинации в вашем возрасте, при вашей профессии могут быть чреваты серьезными последствиями. Да и само по себе — это серьезный звоночек!

Что-о-о?!

В моем возрасте?! Да что он себе…

Ах ты, мерзавец.

Моими же словами — мне же дословно отвечать, да?

Вот что мы себе позволяем?!

А еще — мужчина! Капитан!

Я позволила последней мысли отразиться во взгляде и, облив недостойного ведром презрения, прошествовала в квартиру, намеренно звонко цокая каблуками.

Пусть на его паркете останутся следы, пусть! Мне все равно!

Увы, попытка мелко «наследить» провалилась — на полу лежал не паркет, а шелковый камень. Это было первое, на что я обратила внимание, потому что по камню каблуки звучат совершенно иначе, чем по дереву — и мысленно цокнула языком.

А неплохо живут капитаны городской стражи Лидия!

Я вот, к примеру, девушка весьма небедная. Состоятельная, будем честны, девушка. Но мне оплатить квартиру с полами из шелкового камня было бы несколько разорительно.

Капитан разулся, и я поддалась искушению — последовала его примеру. Любовно выглаженный неведомым мастером камень оказался на ощупь приятно-гладким. Шел-ко-вис-тым. Не холодным, но и не излишне теплым. Не скользким, но таким… передать это ощущение словами я бы не смогла. Как будто по нежной-нежной замше ступаешь. По летнему ручью. По весеннему лугу…

О да, по такому полу нужно ходить только босиком!

Медвежья шкура напротив камина на таком полу казалась кощунством.

Шелковый камень, правильно добытый и должным образом обработанный, имел кучу полезных свойств — например, плевать он хотел на мои каблуки. Что ему набойки дамских туфель, если его ножом не поцарапать? Он отлично держал температуру. Неплохо звукоизолировал — хотя тут, по-моему, многое от мастерства укладчика зависит…

Я подавила завистливый вздох. Ничего. Ничего! Будут и у меня такие полы! Чем я хуже этого блохастого?!

Ничем!

И даже лучше!

Второе, что бросалось в глаза — простор.

Моя гостиная, обставленная пусть и не по последним веяниям моды, но все же вполне элегантно, в духе старой доброй классики, рядом с капитанской казалась загроможденной.

У капитана в гостиной (которая, как известно, лицо дома) не было ни-че-го. Но при этом нельзя было сказать, что его дом являл гостям грубую неприветливую физиономию наподобие капитанской.

Массивный на вид, длинный диван, забранный фигурной решеткой камин у дальней стены, сейчас не разожженный, большой да шкура перед ним — вот и вся обстановка.

Но пол, выложенный из камней разного размера и формы, играющий переливами и полутонами природной темно-коричневой окраски, уложенный так плотно, что стыки между камнями были почти не видны, но стоило зацепиться взглядом хоть за один — и они проявлялись, образовывая сложный узор, похожий на таинственное послание.

Но гобеленовая вышивка на стене — огромная, от пола до потолка. Замшелый лес. Темные ели, сухие коряги и бороды мха. Удивительно искусная работа — от нее как будто веяло лесной сыростью, запахом грибниц, прелых листьев и еловой хвои.

Но окна, вместо гардин забранные каким-то непривычным их подобием — полосы ткани чуть шире самого окна, вверху крепящиеся на круглые палки, а внизу утяжеленные деревянными планочками, расшитые все той же умелой рукой — мотивы вышивки явно перекликались с гобеленом, но отличались как от нее, так и друг от друга.

А еще — двери. Мореные до темного тона, покрытые резьбой — примитивной, с травными и охотничьими мотивами, но удивительно гармонично вписавшиеся в обстановку этой странной гостиной.

В общем и целом интерьер капитану, конечно, подходил — но я, направляясь в его дом, ни за что не ожидала бы чего-то подобного.

Как-то трудно представить, что он вдумчиво и тщательно подбирал достойные шелковых полов двери и раздумывал, на каком варианте штор и вышивок остановиться.

Сюжеты не просто перекликались, они продолжали друг друга, но не так, словно являлись отрезанными частями одной большой картины — а так, будто были окнами в один мрачный и торжественный пейзаж, от которого зритель отгорожен стеной, а гобелены — окна в ней.

— Это моя матушка вышивала, — пояснил капитан, заметивший мой интерес.

— А двери?

— Батюшка.

— Вышивал?

— Нам направо, — хмыкнул вервольф в ответ.

Я, слегка устыдившись неуместной колкости, послушно последовала за Лейтом.

Столовую мы миновали быстро, я успела увидеть ее лишь мельком, отметив, что она больше похожа на гостиную нежели сама гостиная, и вошла за вервольфом на кухню.

Мысленно хмыкнула — то ли дает понять, что ради меня не стоит напрягаться и расставлять столовое серебро, то ли, наоборот, подчеркивает, что доверяет, как своей. Боги его знают, что там варится в этой бритой башке, но я предпочту думать, что имеет место второй вариант!

Кухня была просторной, в ней нашлось место не только печке, разделочному столу и множеству шкафов высотой под самый потолок, но и обеденному столу — относительно небольшому, десять персон не усадишь, но семье из четырех-пяти человек места хватило бы.

— Присаживайтесь, мастер, — пригласил Лейт, отодвигая стул, и я, поблагодарив хозяина кивком, опустилась на обтянутое сукном сиденье.

Капитанское меню, как ни обидно это признавать, отличалось от моего в лучшую сторону — пахло, по крайней мере умопомрачительно, так что я махнула рукой и простила капитану и сегодняшнюю глупую шутку, и пару-тройку прегрешений на будущее.

Я с трудом удержалась от реплики в духе «Кормите же меня скорее!» — в конце концов, это попросту немилосердно, так пытать человека, который весь день провел на ногах, много колдовал и не имел возможности восполнить потраченное!

Утешало лишь то, что капитану наверняка приходилось еще хуже — у него точно так же сегодня не было ни единой возможности поесть, но при этом веса в нем (а, значит, и потребность в пище) куда больше.

Я окинула гостеприимного хозяина взглядом, прикидывая, сколько приблизительно он может весить — и наткнулась на внимательный взгляд вервольфа.

С трудом подавив неуместное (и безосновательное) смущение, я ответила слегка надменным взглядом.

Пусть я уже и простила коллегу за дурацкий юмор, сообщать ему об этом я не спешила. Нечего. Хватит с него и того, что я ему за эту выходку не отомщу.

Стервозная девица с портрета в холле управления могла бы мной гордиться!

— Итак, капитан, о чем вы хотели со мной поговорить? — светски уточнила я, когда голод остался только в воспоминаниях (а вместе с ним — сырный суп и умопомрачительное овощное рагу). Ели мы молча, оба слишком уставшие и голодные, чтобы развлекать друг друга беседой.

На столе выстроились в ожидании чайные принадлежности, а на широком блюде в центре стола нахально развалились сдобные пирожки, вызывающе блестящие, с маслянистой подпекшейся корочкой, пышные, ароматные…

Еще теплые!

Смерть фигуре.

Откусив… да что там — впившись зубами в один, я убедилась, что на вкус они еще лучше, чем с виду, и должны быть реквизированы именем короны, как темные артефакты повышенной сокрушительной силы.

— Боги, что у вас за кухарка?! — вопрос вырвался сам собой.

Я честно собиралась держать лицо и делать вид, что «мы и не такое видали», но трудный рабочий день, но магическое истощение, рождающее физический голод…

В общем, не смогла я!

— Да это не секрет, — вопреки ожиданием, капитан запираться не стал, как будто не слышал, что толковую прислугу (Особенно кухарку. Особенно такую!) нужно скрывать и беречь, как зеницу ока, чтобы не сманили не обремененные избытком совести завистники. — Илви из кобольдов.

Понятно. Вот поэтому и не стал скрывать!

— Но они же не нанимаются на службу к инородцам, — попыталась я прояснить ситуацию. — Клановость, всё такое…

— Она просто еще совсем молоденькая, — улыбнулся капитан. — Ей очень нужно наработать некоторый стаж службы в приличном доме и хорошие рекомендации, чтобы было с чем предстать перед старшими родичами и начинать подъем по внутриклановой карьерной лестнице — не с поломойки, например, а с младшей помощницы старшего поваренка...

Я, успев уже впасть в уныние, воспрянула духом — что может быть приличней, чем родовой особняк Алмия! У нас ей такие рекомендации напишут — ее старшие родичи на небесах от восторга будут!

...а я буду ходить к родителям ужинать.

И обедать.

И завтракать!

— Мастер Алмия, видите ли, мне нужна ваша помощь, — ответил на мой предыдущий вопрос вервольф, с глубокомысленным видом сжевав пирожок. — Сегодня-завтра мы составим список всех, кто вертелся вокруг особняка Аморелии Ревенбрандт с того момента, как было принято решение передать ей на хранение артефакт, и до момента, когда стало известно, что «Волчье сердце» пропало. И будем искать совпадения с особняком Корвинов…

— Совпадений будет много, — авторитетно заверила я. — Николас и Аморелия — одного круга, у них много общих знакомых. И они наверняка пользуются услугами одних и тех же поставщиков и подрядчиков…

На лице капитана отразилась глубокая грусть. Согласна, предстоящий объем работы, по большей части, бессмысленной, меня бы тоже вогнал в глубокую тоску.

Но разве не здорово, что он обрушился не на меня?

— Работы предстоит изрядно, — согласился капитан. — Да еще Эд, дубина, в спешке забыл взять портрет подозреваемого, и теперь придется по второму кругу обходить свидетелей…

— Какой портрет? — насторожилась я, сообразив, что в расследовании дела произошли некоторые сдвиги, о которых, конечно, никто не удосужился сообщить мне.

Я приготовилась, если понадобится, выдирать из волка сведения раскаленными щипцами, но, к моему удивлению, он пошел на контакт добровольно.

— Сержант Кост, расспрашивая людей на рынке, нашел свидетелей, которые видели рядом с Ивонной Эшли некоего молодого человека. По их словам, девушка вела себя странно, неестественно, шла деревянной походкой и не сама — ее поддерживал спутник — выглядела бледной и потерянной. Вполне похоже по описанию на кратковременную потерю ориентации от вживления ментального артефакта — и по времени эта встреча совпадает со сроками, которые назвали эксперты. Со слов свидетелей был составлен портрет, так что, волне возможно, у нас есть изображение вероятного преступника. И именно его Эдварс возьмет в зубы и завтра побежит предъявлять всем тем, кому должен был предъявить сегодня.

— Плохо работаете, — не упустила случая поддеть капитана я. — Подчиненные разболтались, порядка нет!

— Конечно, нет, — покладисто согласился он. — Откуда бы взяться порядку, когда следственную группу внезапно посреди расследования снимают с одного дела и бросают на другое, заставляя перестраиваться чуть ли не в прыжке! Конечно, смерть рядового горожанина — ничто рядом с задетыми интересами Корвинов-Ревенбрандтов…

— Рядом с задетыми интересами короны! — поправила вервольфа я, стараясь не подавать виду, что капитанская отповедь меня уязвила.

Капитан потер лицо ладонями, невнятно и неразборчиво пробурчав в них, где он видел все дела с участием интересов короны. Точно формулировку я не расслышала, но у меня не вызвало труда подставить недостающее.

Я проглотила усмешку, но вервольф услышал:

— Зря смеетесь, мастер Алмия. Сами увидите… Вообще, это дело мне не нравится все больше и больше. Странности одна на другой.

Я заинтересованно подняла взгляд, и вервольф развил свою мысль:

— Что за необъяснимый выбор хранителя? Почему артефакт, который до того хранили в сейфе в условиях строгой секретности вдруг — отдают старухе, прошу прощения, пожилой женщине, которая мало того, что имеет проблемы со здоровьем, так еще и носит медальон при себе. Сомнительное обеспечение безопасности, не находите, мастер?

— Знаете, капитан, этот вопрос я могу прояснить, пожалуй. — Я задумчиво покрутила чайную чашку. — Это, конечно, не моя специальность, но… Смотрите, если я верно поняла, то с момента получения артефакта Аморелия Ревенбрандт визитов никому не наносила и у себя визитеров не принимала. Верно?

— Да, — согласился капитан, глядя на меня выжидательно.

— Вот именно, — кивнула я и призналась, — Я ваших подчиненных подслушала.

Он хмыкнул:

— Продолжайте, продолжайте!

Что именно, рассказывать или подслушивать, я уточнять не стала. В конце концов, разрешение было дано два раза — вот и будем считать, что и на то, и на другое!

Так что я вернулась к своей мысли.

— В целом, как я уже упоминала, я и близко не специалист по заклинаниям, но, если сложить воедино внезапное затворничество — хотя госпожа Аморелия вела достаточно активную светскую и деловую жизнь — и тот факт, что вот она как раз-таки на защитных заклинаниях и специализировалась, пока не сменила профиль. А также добавить сюда то обстоятельство, что на обнаруженных сегодня тайниках — ни на одном — не было активной магической защиты, то можно сделать предположение.

Я с сомнением посмотрела на капитана, который даже не притронулся к своей чашке с чаем, и сидел напротив меня, слушал с сосредоточенным видом — мерзкий серый свитер (наведение справок о котором ничего не дало, коллеги только пожимали плечами), рукава закатаны по локоть, темные короткие волосы серебрятся в свете магических ламп…

— Не бойтесь, мастер, рассказывайте — я пойму, что вы пытаетесь мне сообщить. Поднапрягусь и пойму!

Я прожгла его возмущенным взглядом — ничего подобного я вовсе не имела в виду! Вслух же сухо сказала только:

— Я просто не хочу вас дезинформировать. Насколько мне известно, подобный защитный прием называют «шкатулочкой». Защита устанавливается таким образом, что многочисленные разнотипные заклинания, от пассивно-сторожевых, сигнальных, до активно-защитных, образуют магическую систему, со множеством слоев защиты. При этом каждый объект, признанный хозяином системы ценным, защищается отдельно — в зависимости от присвоенного ему приоритета. При полной активации дом превращается в надежный форт, который не то что ограбить не удастся — туда без позволения хозяина войти не получится. Глухая магическая защита. Поддерживать ее тяжеловато, но Аморелия — природный маг, силы им не занимать, да она и не рассчитывала, что делать это придется долго. Просто ответственно подошла к краткосрочной обязанности. К сожалению, эта конструкция развалилась вместе со смертью создательницы, и дом остался голым… — немного подумав, я поправила себя, — Или к счастью. А то и следственная группа туда бы не сумела войти.

— Спасибо.

Я чего угодно ожидала, но не этого полного горечи голоса.

— Вы только что внесли окончательную путаницу в эту неразбериху!

Моему негодованию не было предела.

— Ну, знаете ли!

— Была у меня версия, что в дом-таки пробрался грабитель, — продолжил Вольфгер, отмахнувшись от моего восклицания. — Попытался снять с шеи госпожи Аморелии артефакт, она проснулась — и либо инфаркт приключился от испуга, что не было бы странно при ее сердце, либо начала сопротивляться, и грабитель ей «помог», случайно или намеренно. Но вы, госпожа старший эксперт, только что камня на камне от версии не оставили. Вот скажите, что на самом деле случилось со старушкой? Она умерла естественной смертью, как мне поведали в предварительном заключении, или все же была убита? Если убита — то как? Как, скажите на милость, можно убить человека, который сидит под защитой своего дома, зашитый в сорок слоев заклинаний, и на улицу носа не кажет? А если смерть была естественной случайностью — то где этот безднев медальон?!

Капитан сидел, откинувшись на спинку стула — вроде бы, расслаблен, вроде бы, даже глаза прикрыл, но настороженно трепещут ноздри, но видно, как двигаются под веками глазные яблоки, сопровождая мысли… Я на миг ощутила что-то, поразительно похожее на иррациональные угрызения совести за доставленные неудобства.

Глупости какие! Если кто и доставил капитану неудобства, то это Аморелия и Николас, а не я. Я-то всего лишь дурную весть принесла!

Но червячок сострадания продолжал грызть мне сердце.

— А что говорит по этому поводу штатный маг управления стражи? — осторожно уточнила я.

— А штатный маг у нас жуткий перестраховщик, поэтому пока он сто раз все не перепроверит, он о своих подозрениях ничего не скажет, — ядовито откликнулся капитан Лейт. И проворчал себе под нос, — Убивать таких штатных магов надо… Значит, так. Мне все это надоело — поэтому завтра вы пойдете к Диане Корвин и выясните, знала ли она про хранящийся в доме артефакт государственного значения.

— Что-о-о?! — опешила я. — Да что вы себе…

— Я бы сам выяснил, — игнорируя мой оскорбленный вопрос, продолжил Лейт. — Но если я спрошу — она соврет.

— Если спрошу я — она соврет ровно с тем же успехом! — запальчиво бросила я в ответ, допуская досадную ошибку и вступая в обсуждение — вместо того, чтобы сразу и наотрез отказаться.

— Я не сказал — «спросите», я сказал — «выясните»! Обиняком, издалека, как угодно — но выясните. Всё, задание получили — выполняйте!

— Что?.. — от гнева я начала задыхаться, растеряв слова.

— Вы же хотите узнать, кто совершил преступление в доме вашей драгоценной Дианы? Хотите быть уверенной, что ей больше ничто не угрожает? Вот и помогайте!

В свою квартиру я поднималась, кипя от ярости.

Да что он себе позволяет?! Он что, действительно думает, что я буду по его указке вынюхивать для него секреты у собственной подруги?! Да кто он вообще такой?! Что он о себе думает?!

Здравый смысл мог бы подсказать, что да, действительно буду, а также, что идея весьма неплоха — но мне хотелось бушевать и гневаться, и здравый смысл благоразумно помалкивал.

Я поднялась, хлопнула дверью, надеясь, что у мерзкого соседа снизу лопнули барабанные перепонки. Прошла в кабинет, созерцая рабочий стол — широкий, удобный, заставленный всевозможными артефактами, облегчающими жизнь и работу, от обожаемой мной печатницы до переговорного устройства — и, стиснув зубы, мало не взвыв от ярости, вызвала Диану.

— Дорогая, как ты? Извини, что так поздно тревожу, но можешь уделить мне этот вечер? У меня просто ужасная ситуация на работе. Мне совершенно необходима дружеская беседа за бокалом вина. Благодарю тебя, родная!

А после с шумным выдохом упала-обмякла в кресло.

Не могу поверить! Просто не могу поверить, что я, мастер-эксперт Элисавифа Алмия, представитель одной из пяти влиятельнейших городских фамилий, уступила этому… этому… Этому!

«Разочарована, Эва! Не ожидала, что на тебя достаточно прикрикнуть — и ты встанешь на задние лапки! Позор!»

Строго отчитав подобным образом саму себя, я пошла переодеваться. Громко, очень громко цокая каблуками.

Готовилась к этому визиту я особенно тщательно.

Темно-зеленое платье — строгое и закрытое, и только вырез-лодочка открывает линию ключиц, акцентируя внимание на их хрупкости и тонкости шеи.

Глубокий моховой цвет оттенял глаза, рождая в них колдовскую прозелень, и общий вид оставлял ощущение то ли лесной феи, то ли нимфы, прекрасной и недоступной.

И этот выбор никак не связан с тем, что перед визитом мне придется заглянуть к капитану!

Просто хотелось выглядеть ослепительно. Сногсшибательно. Сокрушительно.

...пусть видит, мерзавец, какая женщина по его вине страдает!

Кроме того, возможно, для дружеского визита платье и было слегка чересчур торжественным, но зато к нему отлично подходило ажурное кольцо из светлого серебра, широкое, закрывающее две фаланги, но по-своему изящное. Кольцо село на палец, и по прихотливому узору пробежали льдистые искры. В комплект к кольцу — серебряные же серьги.

Мне больше идет золото, но сегодня потерплю.

Вспомнив, чего ради мне придется терпеть, я испытала острое желание раздеться и никуда не идти, а всю ночь просидеть дома, стуча самой гулкой кастрюлей по полу.

А вместо этого — коснулась духами кожи на запястьях и за ушами и, подавив желание вылить на себя весь флакон (пусть мерзкая псина задохнется от вони!), сунула его в сумочку и покинула собственную квартиру.

Звонок, мстительно прижатый моей рукой, истерически звенел в глубине квартиры, а я с нетерпением ждала капитана Вольфгера Лейта, чтобы уведомить его об изменениях в наших, простите боги, совместных планах — и, если получится, вогнать ему под шкуру пару колкостей.

Несмотря на мое нетерпение, дверь распахнулась совершенно неожиданно.

— Мастер Алмия? — сделал удивленное лицо вервольф.

— Как будто еще кто-то, кроме меня, мог трезвонить в эту дверь без перерыва! Или вы всему Лидию насолить успели?

— За годы службы я много кому насолил, — рассудительно отозвался волк, — но чтобы настолько… — Он изобразил глубокие раздумья, удивительно недостоверные на его грубоватой физиономии. — Нет, не припоминаю! Вы что-то хотели, мастер?

— Да, — холодно отозвалась я и уведомила, смерив собеседника уничижительным взглядом, — Я поговорю с Дианой сегодня.

— Какая похвальная оперативность! — восхитился этот… этот подлец. — Моим бы подчиненным столько рвения в исполнении служебных обязанностей!

Я почувствовала, как утихшая было жажда крови разгорается вновь.

— О, не берите в голову, я всего лишь хочу поскорее отделаться от неприятной просьбы! — сладко пропела я, разом давая понять, что уж для него-то я бы точно торопиться не стала, и напоминая, что я ему не подчиненная.

Он не может мне приказывать.

Только просить!

— Удачи вам, мастер, — неожиданно серьезно произнес вдруг вервольф, отставив в сторону обмен колкостями, и я удивленно вздернула бровь.

— Как?! Это все? Больше никаких указаний не будет?

— Никак нет, мастер, — отозвался он, привалившись к косяку двери.

Выражение лица у него при этом было каменно-серьезным, но я не могла отделаться от ощущения, что он улыбается. Что-то плескалось в глубине глаз — неоформленное, бездоказательное, но остро улавливаемое мной.

От этого ощущения хотелось то ли взвыть досадливо, то ли вогнать все десять ногтей в волчью морду.

— А что ж такое? Воображение иссякло? — сочувственно уточнила я, в отчаянной и как пить дать бесплодной попытке проковырять все же эту броню и добраться до податливого мяса.

— Просто я уже сказал всё, что хотел, — легко отозвался он.

Я, понимая, что этот раунд уже не спасти, надменно развернулась — волосы мазнули по коже — и с достоинством пошла к лестнице.

Когда наверху захлопнулась дверь в капитанскую квартиру, я замерла, краткий миг еще борясь с искушением, а потом с наслаждением ему поддалась.

Назад, к заветной двери, я поднялась гораздо быстрее — и гораздо тише, чем спускалась.

О, это непередаваемое чувство, испытанное в тот момент, когда я вытряхивала дорогие духи из узкого увесистого флакона на капитанский коврик!

Упоение! Экстаз!

Никогда я еще не испытывала такого острого удовольствия от мелкой по сути пакости.

Мысли о том, что это, вообще-то, подарок, что эти духи стоят, как два моих месячных жалованья, меня не тревожили — рука не дрогнула, и остановилась я только, вылив под дверь половину содержимого флакона.

И только после этого, с чувством глубокого морального удовлетворения от добротно и с душой сделанной гадости, расправив плечи и победоносно улыбаясь сама себе, спустилась вниз, где меня поджидал заблаговременно вызванный личный экипаж.

Каждая встреча с мастером Элисавифой Алмией вне служебной обстановки оставляла после себя самые яркие, но весьма противоречивые впечатления, — подумал капитан шестого отделения Лидийской стражи Вольфгер Лейт, закрывая дверь за упомянутой коллегой.

Второй за день визит мастера в его скромное жилище вполне соответствовал этому описанию.

С одной стороны, отправляя сотрудника добывать информацию, капитан предпочитал знать, где и когда он будет это делать, просто на случай неприятных сюрпризов. Так что, несомненно, госпожа Алмия поступила исключительно верно, уведомив его о перемене в планах.

С другой… мало, что ли, ему было витающего в кухне и гостиной тонкого запаха гостьи, мало было звонкой дроби мечущихся шагов над головой?

Обязательно нужно было добить?

Открытая шея, щекочущие горло сияющие волосы, терпкий пряный аромат духов, проникающий сквозь поры в кровь…

И обязательный скандал.

Мастер ведь ради него и пришла — ей до зубовного скрежета не хотелось допрашивать подругу для управления стражи, она злилась, что не сумела отвертеться, и пришла стравить эту злость.

Что ж, вполне разумное решение, а капитанской шкуре не привыкать исполнять роль игольницы для госпожи старшего эксперта — тем более, что нынче он наплевал на привычную сдержанность и мало-помалу позволял себе куснуть госпожу эксперта в ответ.

При этой мысли воображение почему-то нарисовало непристойную, но привлекательную в своем восхитительном безобразии картину: волк — здоровенная серая зверюга — прижавший многоуважаемую госпожу старшего эксперта к полу мохнатой тушей, придавивший ее тяжелыми лапами поперек узкой спины (почему-то обтянутой зеленым платьем), с удовольствием покусывающий зафиксированную жертву.

За затылок, сквозь золотистые щекотные волосы.

За бочок — обязательно, да, куда же без дани традициям и сказкам?

За запястья — тонкие, пахнущие собственно мастером и памятными духами.

За шею. Чуть ниже затылка, где светится сквозь кожу голубоватая жилка, где касается горла прядь, измучившая капитана во снах…

Капитан глубоко вдохнул. Выдохнул. И распахнул окна, изгоняя из квартиры будоражащий приснопамятный аромат. Высунулся, опершись руками о подоконник, вдыхая глубоко и медленно запахи вечернего Лидия. Вот уж ни к чему ему сегодня дурацкие сновидения. Есть множество других вещей, о которых можно — а, главное, нужно — подумать.

Он вдыхал и выдыхал, прикрыв глаза, но вместо того, чтобы успокоиться, с раздражением ловил себя на странном ощущении — запах, который должен был выветриться без следа, наоборот, только усиливался. Он накатывал волнами, превращаясь из ненавязчивого знакомого аромата, вполне приятного, если бы не ассоциация с его носительницей, в удушающую вонь.

Вервольф сильнее высунулся наружу, пытаясь понять в чем дело — и понял. Вонь шла из квартиры. Вернее, из коридора. Еще вернее — с лестничной площадки, на которую капитан вышел, наплевав на гордость и уткнувшись носом в сгиб локтя. Запах, как самый лучший яд, проникал в ноздри и сквозь шерсть свитера, но так, по крайней мере, был терпим.

Источник же «божественного аромата» обнаружился быстро…

«Стерва. Гадина. Убить мало. Змеища. Кошка драная».

Капитан уже в третий раз намыливал руки, пытаясь избавиться от въедливого запаха. «Обгаженный» коврик был отнесен на помойку за пару кварталов от дома, но стойкие — высшего качества, чтоб их! — духи успели пропитать и площадку, и квартиру, и самого капитана. Не поддался им только благословенный свитер («С меня еще одна шоколадка!»)

Мысленно вызывая на голову и прочие части тела мастера все возможные кары, Вольфгер едва не выл. Хотелось обернуться и закружиться на месте, вцепившись зубами в собственный хвост.

В очередной раз вытерев руки, вервольф рыкнул, открыл настежь все окна в квартире и вылетел из нее, громко хлопнув дверью. И даже столь беспечная для капитана стражи мера его не волновала — лучше пережить нашествие домушников, чем ночевать в провонявшей квартире.

Отделение стражи встретило своего капитана ночным умиротворением. Дейв Смиттс, придремывавший на посту над чашкой кофе, сначала бросил на вошедшего ленивый взгляд и только потом вытянулся, приосанился, расправил плечи, мигом изгнав с лица дрему, как опытная ведьма — порчу.

— А вы что здесь делаете, капитан? — изумился он.

— Не спится, — буркнул Лейт. — Патруль вышел уже?

— Так точно!

— У себя буду — зови, если что, — по-медвежьи проворчал Вольфгер и направился в родной кабинет.

Однако придуманный по дороге план — завалиться в отделение и поспать там, пусть и на стуле, зато без вони — провалился. В крови кипел разбуженный белобрысой стервой адреналин. Мозг, надышавшись сначала в переизбытке парфюма, а затем свежего воздуха, очумел от смеси и взбодрился. И капитану теперь действительно — не спалось.

Он померил шагами кабинет — тот, как был пять на семь, так и остался. Полистал стопку бумаг на столе и, поморщившись, бросил. И уже и вовсе было собирался плюнуть и уйти на поиски какого-нибудь злачного места, где можно спустить пар, набив несколько откровенно бандитских рож, но тут в дверь просунулась рожа стражеская.

— Капитан, там тип, говорит, что от Шляпника, и что расчет только золотом примет. Насчет золота распоряжения не было, и раз уж вы тут…

Дейв Смиттс служил в отделении всего полгода. Зеленый, как весенняя травушка, но исполнительный и, как это водится у зеленых, полный энтузиазма. Про Шляпника ему, знамо дело, сказали, да в финансовые подробности, видать, посвятить забыли.

— А чего не бриллиантами? — рявкнул Вольфгер, выходя в приемную отделения, где на скамье вдоль стены мял в руках шляпу неприметной внешности человечишка.

— Ну, попытаться-то стоило, — философски заметил гость, ничуть не устрашившись.

Посыльные от Шляпника всегда были одинаковы несмотря на то, что всегда это были разные люди — невзрачные, невыразительные, но при этом удивительно нахальные. Впрочем, этому, зная их хозяина, удивляться не приходилось.

И пусть в отделении этого никто пока, кроме Вольфгера не знал, Шляпником звали лепрекона Мюрчертака О’Брайена, владельца нескольких пивных заведений с сомнительной репутацией. Любопытно было то, что большую часть своих денег почтенный господин О’Брайен зарабатывал не на продаже пива сомнительного качества и концентрации, а на обеспечении «крыши» для не менее сомнительных, чем пиво, клиентов. Укрыть беглеца, предоставить безопасное место для переговоров или сделки, сбить преследователей в случае, когда совсем прижмет… Более того, репутацию имел он в этом деле практически незапятнанную. А что время от времени его «подзащитные» все же попадали в руки Лидийской стражи… ну так профессия такая! Издержки. Ведь не на его же, лепреконской, территории это происходило.

Вот только издержки эти начали случаться после того, как несколько лет назад самого лепрекона приперли к стенке и любезно предложили выбирать между каторгой и сотрудничеством.

Вольфгер против воли усмехнулся, припоминая, как тогда О’Брайен выторговал себе не только свободу, но еще и оплату своего нелегкого стукаческого труда. Тогдашний капитан шестого отделения платил ему, правда, из своего кармана и медью, но сам факт был исключительно феноменальным.

К Вольфгеру Шляпник перешел, так сказать, по наследству, но почему-то до сих пор лепрекон считал, что смена капитана предполагает смену договора и условия оного пытался пересмотреть при каждой встрече. Не личной, конечно же, а вот таким вот своеобразным образом, ставшим, по сути, традицией.

Дань лепрекон подносил хоть и нерегулярно, но качественно — ко всеобщему удовлетворению. И если по молодости Вольфгер мог бы и возмутиться такому сотрудничеству, то к тому моменту, как сам стал капитаном, уже четко уяснил — всех не переловишь, а принцип меньшего зла не так уж и плохо работает.

Три медяка — цена договора! — один за другим скрылись в одном из карманов посыльного и тот, выдержав эффектную паузу, произнес:

— Через час в забегаловке «У Ронни» на перекрестке Солнечной и Извозчиков некий господин Алеман передаст некоему господину Карнавару туфту, которую вы ищете. На входе спросите у вышибалы Алемана, он покажет.

Сообщив это, посетитель нахлобучил шляпу и вышел.

— Буди молодцев, — бросил Вольфгер с довольной ухмылкой.

Ночью в отделении работали пять человек — двое патрулировали прикрепленные к отделению кварталы, трое сидели на посту на случай происшествий. Ну как — сидели. Один сидел, двое лежали, готовые к экстремальной побудке в случае чего. На подобное вольное обращение с дежурством Вольфгер закрывал глаза — он был не сторонник бессмысленных уставных действий.

— Капитан? — изумился один из вывалившихся из подсобки подчиненных. — А ты что здесь?..

— Не спалось, — вместо Вольфгера машинально хвастнул осведомленностью Смиттс и тут же слегка смутился.

Лейт только хмыкнул. Настроение стремительно лучшело и препятствовать этому ворчанием он совершенно не планировал. Жуликов, весьма успешно подделывающих и распространяющих драгоценные камни, они ловили уже пару лет и никак не могли поймать. Была мысль даже, что камни доставляют из-за моря, контрабандой, но несколько месяцев усиленных проверок ничего не дали (вернее, дали, конечно — вагон и тележку другой контрабанды, но не камней). Камни мало того, что подделывали, еще и зачаровывали таким хитрым образом, что даже опытнейшие ювелиры без помощи артефакторов не могли отличить их от настоящих. Более того, такие камни находили даже ювелиры, покупающие у проверенных поставщиков, проверенные поставщики рвали на себе волосы и клялись-божились, что покупают камни напрямую у производителей, производители могли отвечать за каждый проданный камушек… В общем, в какой момент в этой цепочке происходила подмена, выяснить было совершенно невозможно. Те, кто мог себе позволить, стали нанимать доверенных артефакторов на любые сделки, но в городе Мастеров оборот драгоценностей таков, что на все сделки артефакторов просто не хватит. Да и не горели они желанием отрываться от собственной работы, чтобы служить детекторами.

И вот, наконец, удача!

— Будем брать, — озвучил капитан очевидное, введя подчиненных в курс дела.

Забегаловка «У Ронни» была именно забегаловкой, которая, впрочем, ранее особого внимания стражи не привлекала, поскольку напротив нее находился литейный завод. А следовательно, львиную долю посетителей составляли честные трудяги, зарабатывающие себе на пропитание и пропивание честным и тяжелым трудом. Но Вольфгер все же выстроил путь к ней так, чтобы прихватить по дороге одного из патрульных — мало ли, дело серьезное все же, вчетвером оно понадежнее будет…

Вольфгер, как единственный, не облагороженный формой (мастерам сыска разрешалось без особой на то необходимости ее не носить, чем вервольф с наслаждением пользовался), зашел первым. Нырнул в спертый, пропитанный пивными парами, запахом пота и сигарет воздух, настолько далекий от аромата парфюма госпожи Алмии, что Лейт с таким же успехом мог из одного мира в другой шагнуть. И, признаться, этот был волку куда ближе.

— От Шляпника, — негромко бросил он вышибале у входа, окидывая «рассеянным» взглядом зал. — Алеман.

Бритоголовый тролль, невероятно неповоротливый на вид, едва заметно шевельнул губами.

— Стол в правом дальнем углу.

Вольфгер глянул туда, куда было указано, и недовольно дернул углом рта. За столом сидел только один человек. А значит — они либо опоздали, и сделка уже состоялась (что, конечно же, не помешает взять и одного Алемана, но без доказательств давить на типа будет сложнее), либо его клиент еще не подошел. Опять же, можно было бы вязать мошенника и сейчас, раз товар при нем, но Лейту очень уж хотелось убить двух зайцев одним укусом.

— С ним был кто?

Тролль отрицательно качнул головой, и тогда капитан бросил в переговорник, делая вид, что утирает нос рукавом.

— Ждем клиента. Не спугните. Дам сигнал.

— Так точно.

И стража, расслабленно беседовавшая в паре шагов от трактира, исчезла с улицы, будто ее и не было. Вольфгер не видел, но знал.

Вервольф неторопливо пробрался к стойке, следя за тем, чтобы никого ненароком не задеть. Судя по концентрации пивных паров в воздухе, публика уже достигла стадии «Ты чо? Меня не уважаешь?!», а бить морды до операции в его, Вольфгера, планы не входило. Вот во время…

Клиент — долгих каторжных лет ему (по прикидкам — пять-десять!) — не заставил себя ждать. Лейт едва успел расплатиться за кружку пива с высокой пенной шапкой, вполне даже приличную на вид и запах, как за стол к названному Алеманом подсел мужчина, на вид ничем не отличающийся от окружающих — славных работников славного завода. Вольфгер насторожился, не торопясь с выводами, но, когда Алеман сунул руку за пазуху, явно намереваясь что-то оттуда извлечь, вервольф пружинисто поднялся на ноги и, бросив в переговорник «Берем», направился в сторону мошенников.

На этом капитанская удача закончилась.

Вольфгер даже успел уловить движение поднимающегося со стула здоровяка, бросившего товарищам, что принесет всем еще выпивки, но не успел на него среагировать в полной мере. Разминуться двум массивным мужчинам в узком проходе между столами было трудновато, а здоровяк еще и не потрудился глянуть, куда идет. Вервольф сделал шаг назад, но мужчина так рвался утолить всеобщую жажду, что столкновение все же состоялось.

И мгновенно развилось по известнейшему и банальнейшему сценарию.

В голове Лейта даже успела промелькнуть мысль, что он сам, если бы все же двинулся сбрасывать напряжение в питейное заведение, именно так бы и поступил. Меньше! Меньше надо было мечтать, боги — они все слышат…

Мужик взревел, размахнулся, Вольфгер мягким движением ушел от удара, и с замешенным на легких угрызениях совести удовлетворением ударил в ответ. Здоровяк грохнулся на пол, сбивая и ломая весом стул, с которого встал, тут же с шумом отодвинулись другие стулья — его приятели повскакивали, пылая жаждой мести…

А над головами у всех пронеслось строгое протокольное: «Стража, никому не двигаться!», которое, несмотря на протокольность, как правило, имеет прямо противоположный эффект…

Не видя другого выхода, вервольф просто одним звериным прыжком перелетел через распростертого противника, чтобы скорее оказаться возле нужного стола. И еще в воздухе был сбит воздушной волной. Рухнул на пол, группируясь, врезаясь в очередной стул, стол, людей.

— Охренел!

По ребрам ударил сапог. Капитан извернулся, снова избегая удара, и вскочил, на этот раз игнорируя обидчика. Вместо этого глаза мазнули по трактиру в попытке снова обнаружить цель. Краем глаза он заметил уверенно преодолевающих препятствия на пути к цели подчиненных, выцепил бледное, но собранное лицо господина Алемана — поставщика, в руках которого разгоралось потрескивающее молниями плетение. Тоже бледное, но совершенно испуганное лицо Карнавара, покупателя, пытающегося по стенке скрыться с места. А потом по трактиру прокатился вопль «Наших бьют!», и все окончательно смешалось в гигантскую свалку.

Удар молний Лейт принял на себя, вернее, на свитер (спасибо, Нинон, век не забуду!), а дальше… дальше мозг уже не думал, тело жило на рефлексах — звериных и профессиональных. Он больше не следил за тем, кто попадается под кулак, понимая только, что маг может уйти. А уходить ему никак нельзя.

…а потому в челюсть Алеману он врезал не только с удовлетворением, но и с удовольствием — и без малейших сожалений!

— Капитан! — сквозь забористую ругань кого-то из коллег прорвался вопль о помощи, и Вольфгер, быстро и надежно захлестнув запястья мага наручниками-магиегасителями — и рванул на окрик.

Карнавар оказался представителем редкой островной расы, способной в случае необходимости выбрасывать свою магическую иллюзию, как осьминог — чернильную копию, и под прикрытием обманки он чуть было не сумел уйти.

Пропахав вместе со сбитым телом брусчатку перед трактиром и слегка приложив противника о нее головой, Вольфгер замер, тяжело дыша. Убедился, что не перестарался (он и так знал, но проверить стоило, хотя бы затем, чтобы выяснить — не симулирует ли отловленный), и медленно поднялся.

Драка удалась!

Родной участок вервольф покинул только под утро. Слегка ныли отбитые ребра, привычно саднили ссаженные до крови костяшки, царапину на щеке неприятно стягивало, да и общее состояние организма можно было бы обозначить, как «слегка измочаленное». Но Вольфгер был доволен. Оба — и клиент, и поставщик — за надежной тюремной решеткой. Оба молчат, как гномы на вопрос о заначке. Но допрос можно продолжить и позже, пусть помаринуются, подумают о перспективах. Лично для капитана они виделись весьма радужными.

Несмотря на самочувствие, несмотря на скорый подъем — при том, что он еще и не ложился — несмотря на полную засаду в деле государственной важности, Вольфгер Лейт шел по городу в прекрасном расположении духа и был уверен, что спаться ему сегодня будет хо-ро-шо.

— А что это вы тут делаете, мастер? — вопрос застал меня врасплох.

Я ме-е-едленно обернулась, выигрывая время и лихорадочно придумывая, что можно на это сказать, кроме очевидного.

Потому что в этот самый момент я вытряхивала остатки своих духов на пол лестничной клетки перед капитанской дверью.

Просто, возвращаясь от Дианы в легком опьянении и расстройстве, я обнаружила, что мерзкий вервольф посмел избавиться от облагодетельствованного мной коврика — тем самым сведя на нет мою жертву. Это показалось мне ужасно обидным, и я решила, что четыре утра — это отличное время, чтобы восстановить справедливость. Тем более, что приличный капитан стражи, которому завтра на работу, в это время должен спать!

И этот самый капитан стоял сейчас за моей спиной, монументально возвышаясь в обрамлении лестничного пролета, на последнюю ступеньку которого он так и не поднялся, но выглядел все равно внушительно — особенно из ракурса снизу.

Вервольф шагнул вперед, одолевая эту последнюю ступеньку, и замер, нависнув надо мной.

Не приличный — поняла я.

Так и не придумав достойного ответа, я неторопливо выпрямилась и надменно вздернула нос.

Извиняться или оправдываться я не собиралась, вот еще. В конце концов, он сам виноват.

Подводить какую-то бы то ни было аргументационную базу под это утверждение я тоже не собиралась.

Выглядел капитан… расслабленным.

Несмотря на глубокую ночь, плавно переходящую в раннее утро и, очевидно, проведенную без сна. Несмотря на ссадины на костяшках и длинную царапину через левую скулу. Несмотря на застуканную за неприглядным занятием соседку — от всей его фигуры веяло глубоким внутренним довольством. Умиротворением.

Поняв, что ответа от меня не дождется, этот странный, незнакомый мне Вольфгер Лейт, пребывающий в полной гармонии с собой и со всем миром, вдруг хмыкнул.

— Ладно, всё равно эти духи вам не идут…

Что-о-о?!

— Я вам другие подарю! — пообещал волк мне, задохнувшейся от гневного возмущения, и миролюбиво продолжил, — Идемте, отчитаетесь, как прошла ваша шпионская миссия.

На уже знакомой кухне было светло, тепло и уютно. Я пребывала в той восхитительной стадии легкого опьянения, когда ты испытываешь удивительную ясность мыслей и ощущаешь себя абсолютно трезвой, а мир вокруг обретает небывалую четкость и прозрачность, и ты немыслимо близок ко всем тайнам бытия. Но резких движений предпочитаешь не делать.

Капитан, предоставив гостье самой устраиваться, как ей удобно, достал откуда-то из недр шкафов деревянную меленку, наполнил ее нутро, черное от времени и от работы, кофейными зернами из бумажного пакета (который тут же убрал на место, аккуратист!) и принялся крутить гнутую ручку с медной шишкой на конце. По кухне поплыл упоительный аромат — а в подставленное под мельницу блюдце посыпались темные крупинки.

Я втягивала воздух малыми порциями, «пробуя» запах и пытаясь его опознать. Сорт был мне незнаком, но, определенно, весьма неплох. Капитан переступил на месте, становясь поудобнее, и перекрыл мне спиной обзор на действо. Я было расстроилась — но новый вид был тоже неплох.

— Когда благовоспитанные барышни принимаются изображать хулиганов, — делился между тем со мной наблюдениями вервольф, — получается у них, как правило, через ж… жизненный опыт.

Голос его звучал на диво гармонично, переплетаясь с шорохом крошащихся зерен.

— А между тем, любой приличный хулиган, закаленный уличным детством, сразу вам скажет…

Лейт аккуратно отставил мельницу, подхватил блюдце и пошел куда-то с кухни. Я, как зачарованная, двинулась за ним.

— Что поливать надо не пол и, тем более, не коврик перед входной дверью…

Капитан отпер замок и вышел на площадку.

— А непосредственно саму дверь! — завершил свою мысль он, посыпая молотым кофе то место, которое я только что щедро оросила шедевром парфюмерной мысли.

— Что вы сделали?! — возмутилась я, когда этот варвар как ни в чем не бывало вернулся в квартиру и прошел мимо меня обратно на кухню — Это был отличный кофе!

— Полагаете, ваши духи того не стоят? — обернувшись через плечо, ухмыльнулся мне этот негодяй.

Пока капитан молол новую порцию зерен, а затем варил кофе, я сосредоточенно молчала. Делала вид, что обдумываю разные чрезвычайно важные мысли — но, по большей части, подсматривала за волком, наблюдая, как он двигается.

Точные движения, лаконичные жесты...

— Благодарю вас за лекцию, — надменно обронила я, когда приняла в свои руки кофейную чашечку, — но вам не приходило в голову, что я просто не желала доставлять вам неудобств больше, чем наметила?!

Капитан, снимавший с плиты вторую порцию кофе, взглянул на меня и промолчал — и это было очень скептическое молчание.

Да что там — Вольфгер Лейт весь в этот момент являл собой воплощенный скепсис.

Это почему-то показалось обидным.

— Что ж, в следующий раз я приму к сведению ваши рекомендации! — Я попробовала зайти с другого бока и отхватить-таки капитанского мяса.

В этот раз он даже обернуться не соизволил — как стоял ко мне спиной, переливая напиток из джезвы в чашку, так и остался. Только хмыкнул. То ли «нас таким не удивишь», то ли «неужто вы станете повторяться», но в любом случае вся эта спина, от затылка до… до подспинья, излучала такое мужское превосходство, что буквально провоцировала меня на неразумные, но столь приятные военные действия.

Я с некоторым трудом оторвала взгляд от этой картины.

Вервольф не стал садиться за стол и теперь стоял, опершись спиной о раму двери между кухней и столовой.

Массивный. Контрастно-темный на фоне светлых стен кухни. Расслабленно-небрежный. Кофейная тара казалась игрушечной в крупных руках, и вызывающая белизна чашки и блюдца подчеркивала ссадины на сбитых костяшках.

Где это он так?..

Ну на минуту оставить нельзя!

Мир звенел и кружился.

И не то, чтобы у меня и впрямь кружилась голова — не так уж много мы и выпили, право слово. Просто усталость после тяжелого дня и остаток хмеля порождали это иррациональное ощущение, с которым мне и будучи абсолютно трезвой доводилось сталкиваться: много работы, мало сна, прием пищи от случая к случаю — и готово.

Опять Мара, самовольно назначившая себя моей кухаркой и регулярно приезжающая из дома родителей ко мне на квартиру (где бы оная квартира ни была), будет отчитывать, что я не забочусь о себе и не берегу сердец своих почтенных маменьки и папеньки...

Я тяжело вздохнула.

Ноги гудели, и в глаза словно песка насыпали, и запах духов, которыми я пыталась досадить волку, привязался и назойливо мерещился, раздражал.

Я торопливо сделала глоток, и ароматный горячий напиток смыл фантомное ощущение.

Капитан, добрая душа, кофе варил такой, что от него взбодрились бы все три огромных городских кладбища — что уж говорить об одном-единственном, не слишком крупном, эксперте?

— Как прошел ваш визит? — спросил волк, словно услышав, что я о нем подумала.

— Не так удачно, как мне бы хотелось, — призналась я, и сделала еще один глоток. — Я приехала, мы посидели, и поболтали, и я вскользь упомянула о медальоне — и она мне соврала.

…Беседа текла непринужденно, вращаясь вокруг моих рабочих сложностей, доведших меня (по легенде) до поздних винных посиделок с подругой, а потом вильнула к семейным неурядицам Дианы…

— ...так что мне сейчас тяжело. С Николасом невозможно говорить, он старается держать себя в руках, но все время злой…

— А, так это из-за того медальона! Ну, ты знаешь, из секретки вашего сейфа! — я легонько коснулась своим бокалам Дианиного, сделав символический «чин-чин».

Загодя заготовленная реплика, ради которой я, собственно, и организовывала эту встречу, встала легко и непринужденно, как по маслу.

— Какой медальон? Что за «секретка»? — Диана заинтересованно улыбнулась и подалась вперед, готовясь выслушать увлекательную историю.

Ажурное серебряное кольцо на моем пальце, определяющее истину, предупреждающе сжалось…

— Так что… — закончив вольный пересказ, я состроила серьезную мину и перешла на сухой тон казенных формулировок. — Исходя из показаний артефакта, официально зарегистрированного Гильдией артефакторов как полноценно действующий детектор, можно утверждать, что супруге Николаса Корвина было известно как о существовании секретного отделения в их с мужем домашнем сейфе, так и о его содержимом…

Возможно, я и поэтому позволила себе вина несколько больше уместного. Признавать, что капитан оказался прав, было неприятно — даже мысленно и даже перед самой собой.

К чести вервольфа, он воздержался от «я же говорил!». Так и стоял, ссутулившись, баюкал в смуглых ладонях белую керамику, поставив одну ступню на другую.

Меня было кольнуло угрызение совести, что я заставляю его стоять, но я отмела эту мысль, как пьяную, случайно забредшую в мой трезвеющий мозг.

Право слово, чем бы я могла помешать капитану устроиться сидя?!

Тот случай, с выдернутым из-под него стулом, на квартире у невесты Шантея, со сработавшей маской кваккиутль, оставляем за скобками, как недостойный упоминания. И вообще, сейчас совершенно другая ситуация!

— А как прошел ваш визит?

Вервольф удивленно приподнял брови, не поняв вопроса, и я неопределенно покрутила в воздухе рукой.

— Очевидно, у вас тоже был насыщенный вечер…

Взгляд вервольфа на миг полыхнул яростным сытым довольством, жутковатым удовлетворением, от которого у меня спина покрылась мурашками.

— Вашими молитвами, мастер.

— Всегда рада стараться, — пробормотала я в ответ на эту внезапную благодарность.

Я-то, положим, действительно рада стараться — но на эффект, будем честны, рассчитывала несколько иной.

Да и сомневалась я, что это и впрямь была благодарность…

— Мы получили информацию от одного из осведомителей, что этой ночью, в одном из так любимых вами сомнительных заведений, состоится передача крупной партии поддельных драгоценных камней. Вот, проверяли.

И волк чуть шевельнул пальцами — разминая натруженные руки.

— Почему это — любимых мной?! — возмущенно пробормотала я, как зачарованная следя за этими руками.

— Ну, а почему тогда, как только заходит речь о визите в подобное заведение, от вас уже невозможно избавиться? — хмыкнул капитан.

Я предпочла проигнорировать это возмутительное по своей оскорбительности (и, что печально, справедливости) заявление и вернулась к предыдущей теме.

— И как, проверили? Информацию?

Вместо ответа волк так мечтательно зажмурился и сжал несчастную кофейную пару, что на подживших было ссадинах выступили капельки крови.

И я не выдержала, вспылила:

— Да обработайте вы их наконец!

— Вас раздражает запах крови? — удивится волк и... лизнул ранку!

Столь варварское действо возмутило, а еще — прогнало толпу мурашек от спины вверх, до самого затылка, подняло дыбом короткие волоски на шее…

— Что? — возмутился волк на мой гневный взгляд.

И на его лице явно читалось — «Сказали обработать? Я обработал! Чего тебе еще надо, женщина?!»

Я с трудом удержалась от того, чтобы упасть лицом в ладонь или запустить в это животное столовым прибором — да и то только потому, что не смога выбрать. Но яд, распирающий меня, требовал выхода, и я не стерпела:

— Браво! Медицинская обработка на уровне! А на лице на бис можете повторить?!

И этот невозможный человек вместо того, чтобы отреагировать на шпильку, как нормальное разумное существо, вдруг расхохотался — от души, не сдерживаясь, откинувшись на дверной косяк, запрокинув голову и подставив моему взгляду беззащитное горло.

Мурашки, только что протоптавшие путь через мою спину, от этого зрелища попадали в обморок и стекли обратно по моему телу вниз, до поджавшихся от этого пальчиков ног.

Я усилием воли их распрямила и тряхнула головой.

— Дело ваше, — бросила я, наверное, даже не столько для волка, сколько для себя. Не твое это дело, Эва! — Я отчиталась, могу теперь быть свободна?

Голос мой сочился ядом, но капитан продолжал смотреть на меня с добродушной улыбкой.

— Конечно, мастер, разве ж я вас держу?

Я поднялась, отставив недопитый кофе в сторону, и гордо зашагала к выходу.

— И… — вспомнив кое о чем, я резко повернулась на каблуках и…

…с размаху влетела в следовавшего за мной по пятам гостеприимного хозяина.

Слишком много столкновений за день. Слишком близко. Слишком…

— Да, мастер?

От низкого голоса в животе остро екнуло, и я дала себе мысленную оплеуху — пить надо меньше, Эва!

Я вскинула подбородок и посмотрела вервольфу прямо в глаза, не высказывая ни малейшего смущения.

— И вы теперь мне должны. Так что будьте любезны об этом помнить.

— Всенепременно, мастер…

Поднявшись к себе, я малодушно перевела будильник на час позже — опоздаю, пусть! Стянула с себя одежду и раздражающие сейчас украшения. Мысль о том, что Диана может быть как-то замешана во всем этом, и именно я — я! — выдала ее капитану — была до отвращения неприятной. Постояла минутку под горячим душем, чтобы окончательно расслабиться, умылась, привела в порядок лицо и с наслаждением рухнула в объятия шелковых простыней, почти мгновенно провалившись в сон.

В беспокойный, волнующий, сладкий, будоражащий сон.

Низкий голос. Хриплый стон. Слишком близко.

Слишком хорошо.

Глава 6. Духовная близость, или о семейных ценностях

— Диана Корвин спит с Кевином Ревенбрандтом! — радостно заявил Руперт Кост, влетев в начальственный кабинет.

Вольфгер едва не рыкнул на подчиненного, как строгая учительница в школе — «Выйди и зайди как следует!» — но вовремя себя одернул. Принесенные новости и впрямь стоили подобного эффектного появления. Вот только…

— Здраст-ти, мастер Алмия… — растерянно добавил сержант Кост, только сейчас заметив, что капитан в кабинете не один, и не иначе как от этой самой растерянности еще и простодушно добавил — А вы что здесь делаете?

— Благотворительностью занимаюсь, — процедила сквозь зубы госпожа старший эксперт, глядя на стражника испепеляюще. — Помощь оказываю сирым и убогим.

Ну, допустим, внеочередно осмотреть взятую стражей вместе с Алеманом «туфту» — со стороны сиятельной блондинки было и впрямь одолжением, она к отделению совсем по другому вопросу была прикреплена. Но что ж шипеть-то так? Сама ж согласилась!

— Докладывай по порядку, — приказал вервольф, пока бедолагу не заплевали ядом за клевету и оскорбления.

— Портретик, капитан! Не зря мы тогда рынок шерстили и художника мучили. Мы ж его вчера предъявили всем, как полагается…

— Как полагалось сделать позавчера, во время, собственно, допросов, — вставил Вольфгер, и сержант виновато пожал плечами — помним, знаем, виноваты, но исправились же!

— И сразу несколько человек сообщили, что видели похожего человека в обществе Кевина Ревенбрандта. И даже смогли имя назвать. Ну, чтобы отыскать его пришлось, конечно, повозиться чуток, но нашли! Он у Ревенбрандта кем-то вроде исполнителя для мелких, но не самых приятных поручений работает. Даже давить сильно не пришлось — стоило упомянуть дело государственной важности и пожизненную каторгу за соучастие, он сразу раскололся. Ни про какие артефакты знать не знает, ничего он горничной не подсовывал, он ее только припугнуть был должен… — Руперт ухмыльнулся, в явном предвкушении от дальнейших смачных новостей. — Шугануть и пригрозить, чтобы девица держала рот на замке, и об увиденном ни единой живой душе не сказала. А увиденным, собственно, и был…

Вольфгер против воли бросил взгляд на госпожу Алмию.

Та, забыв про фальшивки, сверкала на стражника гневным взглядом. И капитан мельком подумал — интересно, что злит ее больше: что ее подруга изменяет мужу, а она об этом узнала не от нее, или то, что это событие обсуждают в отделении стражи.

— Это возмутительно! — отрезала артефакторша, одним жестом ссыпав работу, фактически законченную уже, в отведенный для нее короб. — Я сейчас поеду к Диане и во всем…

— Извините, мастер, — капитан вынужден был коллегу перебить. — Но «к Диане» мы поедем вместе. И выяснять теперь уже буду я, а не вы. И Руперт, будь добр, отправь господину Ревенбрандту повестку с требованием явиться в участок сегодня во второй половине дня.

Путь к дому Корвинов показался капитану бесконечным. Мастер Алмия кипела возмущением. И нет, тут Вольфгер не угадал, злилась она не на Диану Корвин, и не на стражу, а на подручного Кевина Ревенбрандта, который посмел самым подлым образом оклеветать уважаемую представительницу уважаемого рода.

У них образцовая семья. Николас в Диане души не чает, на руках носит, любой каприз. Диана очень уважает мужа за предоставленную свободу. Он ее опора. Она бы ни-ког-да. Да они… да он… да она!

Лейт не совсем понимал, почему виноват подручный, а страдает он, но привычно списывал это на несправедливости судьбы. А мастера было даже немножко жалко — разочаровываться в близких дело крайне неприятное. Поэтому он честно смотрел на собеседницу, делая вид, что внимает, не торопясь ее разубеждать и пояснять очевидные истины. Зачем? Сейчас сама убедится.

Молча смотреть и не разглядывать было сложно. Но Вольфгер держался, как мог.

И духи сегодня были другие. Логично, конечно, ведь предыдущие-то все еще позавчера кончились! Но эти другие, вроде и не противные, все равно раздражали обоняние.

Не то, категорически не то…

— Хотите, мы заедем за вашим артефактом? Чтобы наверняка? — неожиданно для самого себя внес он предложение в этот монолог.

Зарубочку о том, что у госпожи эксперта имеется подобная вещица, он себе сделал сразу же, хоть и предпочел бы приберечь ее дляболее важных дел. Все же артефакты истины сложны как в производстве, так и в использовании. Они капризны, как избалованные девицы, это известно было даже далеким от артефакторного дела людям. Если эти люди, правда, работают в страже.

— Не раньше, чем через неделю-другую, — кисло отозвалась мастер. — У моего кольца очень малая емкость и подзарядить извне его нельзя, только дожидаться естественного восстановления заряда…

Вольфгер понимающе кивнул и снова созерцательно замолк.

— Капитан Лейт? Эва?

Диана Корвин встретила их в застекленной, заставленной тропическими цветам лоджии. Посередине стоял широкий восьмиугольный стол в восточном стиле, вокруг — тахты с яркими разноцветными подушками, а сама хозяйка дома возлегала на одной из них с книгой.

— А Николаса нет, он будет только поздно вечером.

— Мы к вам, — коротко бросил Вольфгер, и на лице женщины появилось несколько растерянное и — взволнованное — выражение.

— Что ж, присаживайтесь, — она указала на диванчики. — Угощайтесь, — еще один взмах в сторону огромной тарелки с фруктами.

Прежде, чем кто-либо успел хоть слово еще сказать, она звякнула в колокольчик и бросила мгновенно заглянувшему лакею:

— Кристофер, лимонад, пожалуйста.

— Не стоит… — попытался капитан, но его одарили взглядом, в котором явно читалось — вам, может, и не стоит, а подругу я обязана угостить.

Капитан только мысленно хмыкнул и опустился на предложенное сиденье. Тахта оказалась мягкой и неудобно низкой, возлегать на такой, может, и хорошо, а вот сидеть… Мастер Алмия же, в отличие от вервольфа, чувствовала себя вполне комфортно, скрестив ноги в щиколотках и слегка откинувшись на подушки.

Мысленно проклиная аристократический этикет, Лейт терпеливо дождался, пока дамам принесут затребованный лимонад, пока расставят на столе блюдечки с южными лакомствами, к которым, он был уверен, никто не притронется. И только когда за лакеем закрылась дверь, спросил:

— В каких отношениях вы состоите с Кевином Ревенбрандтом?

И тут госпожа Корвин выдала себя с головой. Ее глаза округлились, взгляд панически метнулся в сторону кузины в поисках поддержки и с немым вопросом. В кругах Вольфгера этот вопрос бы сформулировали: «Что за подстава?!» — но высший свет, пожалуй, выражался несколько иначе.

— О чем вы? — неубедительно спросила она, дрогнувшим голосом.

— Подручный Кевина Ревенбрандта по имени Клайв Ламарет дал показания. Нам известно о вашей связи.

Судя по всему, имя подручного ей было прекрасно знакомо, потому что дальше отпираться она не стала — вместо этого устало сложила руки на коленях и произнесла:

— Дрянной человечишко. И зачем только Кевин взял на службу такое ничтожество?

— Для грязных поручений, — любезно пояснил Лейт возвышенной даме. Он морально готовился к истерике с выкриками: «Это все клевета!» и требованиями немедленно покинуть этот дом, но Диана Корвин смогла его удивить.

— Кевин не убивал, — произнесла она внезапно, стиснув в пальцах непонятно откуда взявшийся в них платочек.

— Не убивал кого? — недоуменно переспросил Лейт, слегка потеряв нить промелькнувших в женской голове рассуждений.

— Ивонну, — с той же недоуменной интонацией пояснила Диана.

И до Вольфгера, наконец, дошло. Так вот чего госпожа Корвин так нервничать изволили после попытки ограбления! За любовничка-с переживали!

— Он обещал позаботиться о том, чтобы она не болтала лишнего, но он не убивал ее, я точно знаю!

Это дело все больше напоминало капитану заигранный котенком клубок, в котором мало того, что начала и конца не найти, так еще и при попытках потянуть за нить, чтобы распутать, он стягивается и запутывается только еще сильнее.

— Откуда вы это знаете? — терпеливо уточнил вервольф, пристально глядя на допрашиваемую.

— Он мне поклялся, — она сказала это и сама поморщилась, понимая, как глупо звучит фраза. — Нет, это все не так. Вы не понимаете.

В этом Вольфгер Лейт был с ней согласен — он пока что ничегошеньки не понимал.

— Николас прекрасный человек, и я признательна ему за все, что он сделал и делает для меня. Но я вышла за него без любви, считая, что это вовсе не обязательный атрибут счастливой жизни. И когда я встретила Кевина, я поняла, что ошибалась! Я знаю, что не должна была, но… это было сильнее нас обоих. Я безгранично ему доверяю и, полагаю, у меня есть на то основания!

Она шмыгала носом, и слезы блестели на ресницах, и платочек яростно терзался в тонких пальцах. Семейная драма во всем ее великолепии. Вольфгер против воли покосился на молчаливую Алмию и увидел, что лицо ее бесстрастно, как посмертная маска. О чем сейчас думала госпожа эксперт не смог бы, наверное, догадаться и ясновидящий.

Лирика вервольфу была неинтересна, но если даме для душевного равновесия и дальнейшего внятного ответа на вопросы нужно себя оправдать, то так тому и быть.

— Как давно вы вместе? — спросил он, когда путаный поток объяснений и заверений иссяк.

— Около года…

— Как давно вы знаете о том, что в кабинетном сейфе вашего мужа есть потайная ячейка и о том, что именно в ней хранится?

— Я не… — Диана, несмотря на растрепанность чувств наживку не заглотила, только покраснела чуть сильнее и отвела глаза. — Я не понимаю, о чем идет речь. И какое это вообще имеет отношение…

— Госпожа Корвин, — голос у капитана сделался тихим-тихим, но при этом предельно четким. Такие интонации вбивались в подкорку, проникали в мозг, подчиняли его, заставляя собеседника прислушиваться и внимать, — я прошу вас сейчас немного отвлечься от ваших глубоких душевных терзаний, которые, вне всякого сомнения, имеют место быть…

Вольфгер очень старался, чтобы в его голосе не прорезалось ни скепсиса, ни, упасите боги, насмешки. Только величайшее сочувствие к переживаниям многоуважаемой дамы. И, наверное, ему это все же удалось, потому что Диана Корвин по-прежнему смотрела на него слегка испуганно, а не оскорбленно.

— Я понимаю ваши переживания за господина Ревенбрандта, но вы тоже должны меня понять. Если он невиновен, то ему ничего и не угрожает. А чтобы я мог установить, кто виновен, а кто нет, я должен владеть полной и достоверной информацией. А те, кто эту информацию от меня пытаются скрыть, вызывают во мне не доверие, а подозрения. Вы понимаете?

На несколько мгновений в лоджии повисла тишина, взгляд госпожи Корвин метнулся с капитана на подругу — которая по странному стечению обстоятельств куда больше была сосредоточена на высоком стакане с лимонадом, чем на происходящем — потом обратно. И Вольфгер мог поклясться, что так же судорожно в хорошенькой голове метались мысли.

— Да, понимаю, — наконец произнесла она тихо и трагично, как будто собралась взойти на эшафот.

Вольфгер приободрился. Может быть, как женщина госпожа Корвин и не образчик благообразия, но хотя бы свидетель, дающий показания, из нее не такой уж и ужасный.

— Итак, как давно вы знаете о том, что хранится в потайной ячейке сейфа в кабинете вашего мужа?

Она пожала плечами.

— Почти сразу, как сейф появился в доме. После назначения на новую должность Николас заинтересовался потайными хранилищами и их устройством — даже меня расспрашивал, как тайники обустраивают на кораблях. Потом я несколько раз видела у мужа справочники по артефактам — еще злилась на него за то, что он бросает их в кабинете. Один раз даже унесла в библиотеку — но через пару дней она снова перекочевала к Николасу на стол. А потом ему внезапно понадобилось разломать кабинет, чтобы установить там чудо-сейф, да не абы какой, а от Макса Шантея за бешеные деньги. Очевидно было, что это для каких-то рабочих надобностей. А раз мне дан был доступ, но ничего рабочего я там не нашла, значит, наверняка была потайная ячейка…

Она отвлеклась от душевных терзаний, и теперь голос хозяйки дома звучал, как и раньше — со спокойным достоинством.

— Так что да, я знала, что у нас дома в большой секретности хранится артефакт, не принадлежащий Николасу лично, а связанный с его работой. Но что это за артефакт я, к слову, не имею ни малейшего представления и это абсолютнейшая правда! А что я попыталась это скрыть, — уязвленно заметила она, припомнив капитану намеки на вранье, — так это служебные секреты мужа, о которых мне знать не полагается. Я просто исходила из его интересов…

Просто идеальная жена, блюдущая интересы супруга. Добродетельная хранительница семейного очага…

— Но при чем здесь Кевин?

Капитан с некоторым трудом удерживал на лице сдержанно-заинтересованное выражение. Вервольфы издавна славились крайне нетерпимыми взглядами на супружескую неверность, да и в целом к семейным узам относились весьма трепетно.

— Вы случайно не рассказывали об этом господину Ревенбрандту? — поинтересовался он.

— О чем? О том, что у нас в доме хранится неизвестно что и невесть где? — иронично обронила Диана.

Быстро же она оправилась.

— Помилуйте, есть куда более интересные темы для разго… воров.

— О чем вы только что подумали, госпожа Корвин? — ухватился за эту запинку Лейт. — Пожалуйста, не пытайтесь снова лгать следствию — мы все равно всё узнаем, а вы только усугубите свое положение!

— Я… — молодая женщина слегка побледнела и снова принялась терзать несчастный платок. — Я… возможно, я упоминала, что Николас увлекся артефактами, — она облизнула было губы, но тут же попыталась взять себя в руки, взглянув на подругу в поисках поддержки.

Мастер Алмия сидела, полностью погруженная в свои мысли, вперив отстраненный и задумчивый взгляд в окно.

Диана Корвин, не найдя отклика, собралась с духом и продолжила.

— И я, вполне определенно, жаловалась Кевину, что из-за рабочих, устроивших ужасный беспорядок с этой стеной, пришлось менять обстановку в двух комнатах — в кабинете Николаса и в соседней с ним курительной комнате. И… да, кажется, я упоминала про сейф. Послушайте, но это же ничего не значит! Вы же сами понимаете — это полностью ничего не значащая информация!

Судя по отчаянной решимости, с которой она пыталась убедить в этом капитана, госпожа Корвин отлично понимала, что информация, на самом деле, более чем значащая. И убеждала в первую очередь себя.

— Скажите, почему в начале допроса вы сказали, что Кевин не убивал вашу служанку? У вас были основания его подозревать? Ивонна шантажировала вас, угрожая, что предаст огласке вашу связь? Вымогала деньги? Или не у вас, а у него?

— Нет, что вы! Нет, ничего подобного не было! Ивонна, она, мне кажется, сама испугалась, когда наткнулась на нас, она вообще ничего не сказала и уж тем более не… Просто… Просто я так боялась, что она расскажет все Николасу… Я места себе не находила, и Кевин сказал, что всё уладит, и чтобы я не волновалась, а через неделю Ивонна… Ивонну…

Она прижала ладонь ко рту и глубоко задышала, в повлажневших глазах плескалось отчаяние.

Очень драматично. К сожалению, к драме у бесчувственного вервольфа выработался стойкий иммунитет.

— Пожалуйста, не говорите мужу, — попросила Диана Корвин, уронив бессильные руки на колени. — Я… Он… Господи, я не смогу смотреть ему в глаза...

— Прошу прощения, госпожа Корвин, но интересы следствия не позволят нам скрыть столь важную информацию, — с вежливым сочувствием в голосе, но непреклонным тоном отозвался капитан, напрочь отказываясь принимать во внимание чужую душевную тонкость.

Дальнейший допрос это подтвердил: наплевав на жизненную трагедию свидетельницы, капитан продолжил задавать свои ужасные, бесчувственные вопросы — как часто и где они с Кевином Ревенбрандтом встречались, часто ли он бывал в этом доме, как часто его сопровождали и бывал ли среди этих сопровождающих господин с портрета, ныне установленный как Клайв Ламарет.

Из ответов на эти многочисленные вопросы выходило, что Кевину Ревенбрандту было бы проще подсадить зачарованную булавку любовнице и изъять артефакт с куда меньшим шумом… Хотя, если госпожа Корвин защищена от ментального воздействия…

— Скажите, вы носите какие-то защиты магического рода? — не стал откладывать вопрос в долгий ящик вервольф.

— Что, простите?.. — растерялась Диана.

А вот мастер Алмия явно всё поняла — по крайней мере, взгляд, который она бросила на кузину вроде бы вскользь и мимоходом, был очень характерным.

Отчетливо профессиональным.

— Нет, зачем мне? — устало отозвалась госпожа Корвин. — Только сережки закляты против мигрени, и всё…

Мастер Алмия опустила ресницы, подтверждая эти слова.

Хорошо все-таки работать в паре с мастером-артефактором! Еще бы ее кольцо-детектор истины не так долго заряжалось — и вовсе цены бы ей не было!

— И еще, — добавила Диана, — когда я покидаю дом, то надеваю защитный кулон. Там мелочи — дурной глаз, сезонная простуда, еще какая-то ерунда вроде мелких инфекций… Когда я стала ходить на верфи, Николас настоял, чтобы я непременно его носила — все же разнорабочие, рядом порт, там и сырость, и недобрые люди… А теперь я привыкла и без него не выхожу. К тому же, кулон нейтральный и подходит к любому образу. Есть еще кольцо из этого же гарнитура, но его я ношу реже…

Капитан с мастером переглянулись.

Впрочем, если Кевин знал об особенностях булавки, то мог просто пожалеть любовницу.

В этом проклятом богами деле никак не желала появляться ясность!

А когда простой бедный вервольф и блистательная госпожа старший эксперт собрались уходить, оставив гостеприимную хозяйку на обставленной в восточном стиле веранде в компании недопитого лимонада, Алмия вдруг спохватилась.

— Извините, капитан, мне надо… Подождите одну минуту, пожалуйста, — не договорив, что именно надо, она развернулась назад и мягко прикрыла за собой дверь.

Капитан послушно прислонился к стене и приготовился ждать: о чем бы ни собиралась поговорить Элисавифа Алмия с подругой — зная женщин, минуточкой это явно не ограничится.

Он не собирался подслушивать, но мастер, пребывая в растрепанных чувствах, очевидно, неплотно прикрыла дверь.

— Скажи, Диана, как ты могла? — голос старшего эксперта казался спокойным, но чувствовалось в нем что-то… Усталость? Грусть? Недоумение?

Она не обвиняла родственницу. Она действительно хотела понять — как та могла.

— Да что бы ты понимала! — внезапно вспылила госпожа Корвин. — Ты же всю жизнь решала за себя сама, тебя никогда не принуждали — как же, единственная дочь, единственная внучка, единственная племянница! Первая девочка в роду за десяток поколений! Хочешь быть артефактором — пожалуйста, решила заниматься исследованиями — разумеется, желаешь служить в управлении — вот тебе должность заместителя главы отдела! Тебе все всегда давалось на золотом подносе!

— А тебе, значит, все трудами? — тихо и едко уточнила мастер. — Ты-то у нас сирота без роду, без племени, некому было всё на золотом подносе подать!

— А я — одна из многих, — ожесточенным шепотом ответила Диана.

Несмотря на драму и накал, скандалили дамы тихо — вот что значит воспитание! И в пылу сведения счетов не забыли, что следует держать лицо и не оповещать о случившемся катаклизме слуг и примкнувшего к ним капитана Лейта.

Вервольф хмыкнул. Надо будет все же намекнуть мастеру, что слух у него хоть и не собачий, но все же много тоньше, чем у людей.

Или не надо.

— Да что говорить! — все больше распалялась Диана Корвин. — Даже когда ты отказалась от помолвки с Кевином, тебе слова не сказали! Хочешь выбрать супруга сама — пожалуйста! Не хочешь идти замуж — ах, какая безделица! Откуда тебе знать, каково это — когда ты всего лишь одна из многочисленных девиц Вардстон, и никого не интересует твое мнение, как ты хочешь жить и чем ты хочешь заниматься!

— Ах, какая драма! — едко отозвалась Алмия, и капитану показалось, что он слышит, как со змеиных клыков капает яд. — Обидели ее! Замуж силой выдали! Так что ж ты из дома не ушла? У тебя к тому времени профессия была — с голоду не померла бы! Так нет — тебе хотелось и рыбку съесть, и в воду не лезть!

— Начертателем?!

— А хоть бы и начертателем! Могла бы топнуть ногой — и фьють, свободна!

— Ты хоть представляешь, как сложно пробиться женщине-начертателю?!

— Представляю! Я, вообще-то, тоже женщина — если ты не заметила, женщина-эксперт. Вот только я не сижу в шикарном особняке, приобретенном на средства мужа, а мотаюсь по местам преступлений и дежурю по ночам наравне с мужчинами! Моими, между прочим, собственными подчиненными!

Мастер замолчала, пытаясь совладать с эмоциями. А когда справилась с собой и заговорила, то голос ее звучал ровно, без тени той бури, что только что бушевала.

— Дорогая, ты помнишь, какое условие у нас является необходимым для вступления в наследство? Вижу, помнишь. Моя мать просила деда, умоляла его, чтобы он позволил мне наследовать обычным порядком — девичья доля и приданое, положенное каждой девушке из приличной семьи. Разве можно было позволить, чтобы любимая дочь вынуждена была зарабатывать деньги?! Зачем ей равное с братьями право наследования, если ради него она должна будет и работать наравне с ними? Дед почти согласился. Я тогда ушла из дома. До окончания школы артефакторов было еще два года, и эти два года я перебивалась по подругам и жила на что придется. И землю зубами грызла, чтобы не вылететь из школы — с моими весьма скромными талантами бесплатное обучение мне не светило, а из двух оставшихся лет оплачен был только один. И не надо говорить мне, что я любимица, а за тебя все решили против воли. Ты сама сделала свой выбор, Диана. И… Если тебе так уж мил Кевин и постыл этот брак — ты могла потребовать развод. Николас бы уступил. Ему не нужна жена, которая смотрит на сторону.

Нельзя сказать, чтобы последние слова блондинка как-то особо выделила — все та же ровная, чуть холодноватая интонация. Но у капитана всё равно осталось ощущение, что она их выплюнула.

Поняв, что это конец беседы между нежными любящими кузинами, капитан оттолкнулся от стены.

Надо же, какие открываются подробности! Любопытные прям-таки...

Мастер Алмия вышла к Вольфгеру. И снова на лице самое что ни на есть привычно-обычное выражение лица — легкая надменность, непоколебимое чувство собственного достоинства. А все равно вервольфу показалось, что сейчас оно далось Элисавифе с некоторым трудом.

— Я вас подвезу, — произнесла она, когда оба спускались по лестнице — капитан снова, уже почти по привычке воспользовался экипажем дружественного управления, практично оставив стражевский — страже. — Но мне нужно в управление, я и так кучу времени потратила впустую.

Вольфгер мог бы сказать, что никто не заставлял уважаемого мастера ни являться для оценки камней, ни наносить визит Диане Корвин, но что-то подсказывало ему, что этот упрек нынче и не упрек вовсе. И злилась госпожа эксперт не на потраченное время.

— Благодарю, не стоит, — Вольфгер любезное приглашение отклонил. — У меня есть дело неподалеку, я вполне способен дойти дотуда пешком.

— Как знаете, — бросила Алмия и как-то рассеянно подала ему руку, забираясь в карету. — Всего доброго.

Кучер подобрал поводья, причмокнул, и экипаж тронулся по мостовой под бодрый цокот копыт.

Вервольф встряхнулся и зашагал в противоположном направлении. Городской морг и правда находился относительно неподалеку, но прежде, чем туда заявиться, Вольфгер планировал заглянуть еще в два важных места.

Первым важным местом была винная лавка. И последующий визит к патологоанатому был связан с ней напрямую.

— Чего ты от меня хочешь, Волле? — старик Кост в городском морге отработал больше, чем Вольфгер в целом таскал на плечах форму, а до того он гордо носил халат с кадуцеем в хирургическом покое первой градской больницы и имел моральное право на некоторые вольности.

К примеру — переиначить на свой заморский лад капитанское имя.

— Всё, что я имею тебе сказать — я укажу в отчете…

— Вот и хорошо, — согласился капитан. — А сейчас скажи предварительно, что думаешь — человеческим языком и с понятными деталями.

Бутылка из толстого, искристо-коричневого стекла стукнула о поверхность рабочего стола.

Две солидные, видавшие виды рюмки тут же стукнули о стол рядом с эргерским хмелем, а Вильф Кост отвернулся, покопался где-то в недрах шкафа и добыл оттуда бутерброды с ветчиной.

— Что тебе надо, Волле? — задумчиво щурясь на светляк магического освещения, задал вопрос после первой рюмки Вильф, — Спрашивай. — И откусил от бутерброда.

— Какое у тебя заключение? — Вольфгер последовал примеру опытного старшего коллеги, то есть — закусил бутербродом.

— Трансмуральный инфаркт задней стенки миокарда, — Кост меланхолично и вдумчиво жевал, щурился на источник подземного света и выглядел абсолютно безмятежным.

— Значит, естественная смерть? — уточнил капитан, деловито разливая хмель по стаканам — чисто символически, дно закрасить.

Старый Кост любил хороший алкоголь и терпеть не мог употреблять его в одиночку.

— Я этого не говорил, — отозвался патологоанатом. — Ну что ты льешь, как воруешь?!

— Извини, Вильф, но у меня сегодня еще дела.

— Волле-Волле, — ворчливо отметил старый врач — Работа тебя погубит, помяни мое слово! Завязывай с трудоголизмом — или он приведет тебя ко мне на стол куда раньше, чем отмерено вашими волчьими богами.

Вольфгер хмыкнул.

— Так что там с причиной смерти госпожи Аморелии Ревенбрандт?

— Трансмуральный инфаркт задней стенки миокарда, — покорно повторил старина Кост, но добавил к этому, — спровоцированный систематической передозировкой коргликона. Название вещества записать?

— Зачем мне его записывать? Когда понадобится — я в твоем отчете посмотрю, — проворчал капитан.

Что-то в последнее время коллеги из смежных ведомств сплошь и рядом считали необходимым ткнуть его носом в невежество в тех областях, где он выдающихся знаний демонстрировать и не планировал.

Старый хрыч довольно хехекнул и пояснил:

— Сердечное лекарство-то, Волле. Бывает растительного и алхимического происхождения, воздействие на организм я тебе подробно распишу — но в общем и целом могу сказать, что препаратик-то ей был в принципе показан. Сердечко у клиентки было слабое и нуждалось в лечении, но любое лекарство при несоблюдении дозировки — это яд.

— Угу… — задумался вервольф и замер над рюмками с наклоненной бутылкой, прокручивая в мыслях варианты.

Старина Вильф протянул руку и аккуратно, одним пальчиком, нажал на горлышко бутыли. Хмель послушно забулькал в рюмки.

Спохватившись, капитан торопливо отвел руку, но поздно — старый пройдоха успел «набулькать» в рюмки до краев. Укоризненно взглянув на провокатора, вервольф предположил:

— То есть наша старушка спала, начался приступ, она проснулась от боли, попыталась принять лекарство и не рассчитала дозу?

— Э, нет! — Кост одним глотком опорожнил свою стопку. — Препаратик-то накопительного действия! Если бы почтенная дама разом из горла махнула или вот, как мы с тобой, рюмку в себя опрокинула, была бы совсем другая картина при вскрытии. А так — вещество успело отложиться в сердечной мышце, что повлекло ее истончение, спровоцировавшее в результате инфаркт.

Капитан Лейт опрокинул в себя алкоголь, не забыв сделать недовольное лицо, долженствующее показать коллеге, как он, Лейт, не одобряет подобные провокации.

— То есть принимала она это лекарство не один день?

Ладно, боги с ним — обед на носу, метаболизм у вервольфов ускоренный, глядишь, пока доберется, пока обед, алкоголь и выветрится…

— Определенно. Причем не просто принимала — она принимала избыточную дозу. Точно тебе скажу, когда закончу, но от недели до четырех — в зависимости от состава препарата и наличия либо отсутствия магической составляющей. В этом смысле я очень рассчитываю на анализ содержимого желудка — если удастся установить, что именно из десятка аналогов она принимала, это здорово ускорит процесс…

Ну что ж, суицид можно исключить — убивают себя совершенно иначе. Что остается? Неосторожное обращение с лекарствами? Отравление? Некомпетентность целителя?

— То есть, — задумчиво произнес Вольфгер, ненавязчиво отодвигая от увлекшегося (либо попросту охамевшего) коллеги свою рюмку, — Либо госпожа Ревенбрандт игнорировала назначения, либо ее целитель попросту коновал?

— Не сказал бы, — отозвался Вильф. — Помимо медикаментозного лечения, имеются также и следы магических манипуляций целительского характера. Вполне грамотная работа, на коновала отнюдь не похоже.

— Госпожа Ревенбрандт год тому, как сменила домашнего доктора, — задумчиво оповестил патологоанатома капитан.

— У, за год следы развеялись бы! — заверил коллега, вкушая бутерброд. — Это точно новый целитель. Кстати, как зовут?

— А тебе зачем?

— Да парень-то весьма хорош! У меня в последнее время сердечко что-то пошаливать стало, к кому попало идти не хочется — а результаты работы этого доктора я, по крайней мере, видел…

— Угу, на прозекторском столе, — буркнул вервольф.

— Так все там будем, — философски отозвался старый товарищ.

— И то так. Только на этого доктора нашего с тобой жалованья не хватит, — капитан припомнил дорогую оправу, костюм от хорошего портного, сидящий на докторе, как влитой.

— На здоровье, Волле, экономить нельзя! — назидательно изрек Вильф и негромко пробормотал, — Нет, но парень мне определенно нравится. Аккуратист! Тонкое воздействие, очень точное! Талант!

Вервольф обреченно вгрызся в свой бутерброд.

Для ребят, стукнутых кадуцеем, вообще были характерны специфический взгляд на жизнь, цинизм и чернушный юмор…

— Вильф, — попросил капитан, когда все рабочие темы вроде как были исчерпаны, а с нерабочими не позволял грядущий допрос Кевина Ревенбрандта.

— Что? — отозвался Кроста.

И глаза широко открыл. И брови приподнял. Удивление изобразил, значит.

— Давай, Вильф, — хмыкнул вервольф.

Кост изобразил недоумение — брови свел домиком, губы собрал гузкой. В глазах — работа мысли. Мол, что же вы можете от меня хотеть, дорогой коллега?!

Лицедей доморощенный!

— Вильф, мне сейчас допрашивать сложную персону, из старых семейств. Он явится со сворой адвокатов, и они повиснут на мне, как собаки на медведе. Не хватало мне еще алкогольного запаха, чтобы они потом в жалобах строчили, что капитан стражи находился в непотребном состоянии, валялся на полу и пил эргерское из горла прямо во время допроса.

Патологоанатом сдался и начал расстегивать рукава рубашки, чтобы не мешали.

— Стул переставь от стола и садись спиной ко мне.

Вильф Кост, целитель милостью богов, двадцать лет проработал в Лидийском градском госпитале, и таких хирургов нужно было еще поискать. И даже после того, как его целительский дар выгорел — а такое бывает порой с врачами, которые отдают больным больше, чем могут отдать, и бывает чаще, чем думается то обывателям — не ушел из больницы, а перебрался с верхних этажей госпиталя в подвальные, где и по сей день обретался, сменив пациентов с больных на покойных.

Остатков магических способностей на это хватало. Как и на то, чтобы иной раз подлечить кого из коллег по мелочи. Чаще всего, по странному стечению обстоятельств, справляться приходилось с легкой алкогольной интоксикацией, и достиг Вильф Кост в этом немалых высот, как и, считай, во всем, за что брался, справляясь с «отравлением» меньше, чем за пару минут.

— Я все лишнее через почки вывел, — вторгся в мысли волка ворчливый голос патологоанатома. — Где туалет — знаешь!

Домой капитан Лейт возвращался поздно, уставший и голодный.

Рабочий день изрядно затянулся. Кевин Ревенбрандт действительно прибыл на допрос в сопровождении адвоката, и хоть был этот адвокат всего один, зато такой, что упомянутая в разговоре с Костом свора ему в подметки не годилась. В результате допрос затянулся и превратился в пытку — причем отнюдь не для этого холеного засранца, а для представителей стражи. И каждое слово приходилось тянуть из него клещами. К сожалению, не в прямом смысле, а в переносном.

При мысли о клещах капитан мечтательно зажмурился — ах, как бы они ему нынче пригодились! Он даже согласен был бы не драть этому хлыщу ими ногти, а просто и бесхитростно засунуть… Куда придется, словом.

Вервольф сморгнул кровожадные мечтания и откинулся на сиденье экипажа.

Карету пришлось брать наемную — потому что, пока капитан сидел, зарывшись в гору бумаг, пытаясь уменьшить ее до приемлемых размеров и разобрать хотя бы самые срочные, служебная карета уехала по служебным делам, не имея больше возможности дожидаться капитанского окончания рабочего дня.

А когда капитан все-таки сбежал с работы, с трудом подавив желание поджечь и кабинет, и все управление вместе с ним, пришлось заехать еще в одно место — эти дела уже были не рабочие, а личные. И в другой день капитан наплевал бы на всё, и поехал бы домой — но сегодня там его ждали. Заказ был сделан днем, перед визитом к Косту, к тому же он сам всё это затеял — и пришлось ехать через силу.

Визит получился целиком приятный и прошел к обоюдному удовольствию — хотя Лейта и утыкали колкостями, как подушечку для иголок, но это дело привычное и обычное. Зато теперь в руках у капитана покоился небольшой, но вполне увесистый сверток, и это — как, в общем-то, и воспоминания о визите и остротах — заставляло вервольфа улыбаться.

Бросив монету извозчику, капитан Лейт вошел в подъезд.

Время, конечно, уже не слишком приличествующее визитам, но спать мастер вроде бы еще не должна. Ладно, он поднимется, но звонить не будет, а негромко постучит — и если Алмия не откроет, значит она отдыхает или занята, и тогда он тревожить ее не будет, а просто тихо уйдет.

Придя к такому компромиссу с собственным воспитанием, вервольф пропустил свою площадку (слава богам, сегодня ее никто не поливал, и, кстати, надо бы купить новый коврик) и поднялся на этаж выше.

Извинится за поздний визит, сделает, что собирался, и уйдет.

Мастер открыла, стоило ему только коснуться двери костяшками пальцев. С трудом удержав порыв отшатнуться, капитан собрался было привести в исполнение свой нехитрый план, но госпожа старший эксперт сердито перебила его.

— Сколько можно ждать? Я уже сама собиралась к вам идти. Заходите.

Несколько опешивший от такого заявления капитан проглотил заготовленные слова и послушно вошел.

Алмия выглядела… Раздраженной.

Браслеты печатницы на тонких запястьях, домашний свитер со странными рукавами — слишком широкими у основания плеча и плавно сужающимися до нормального размера к манжетам, хмурые серые глаза, недовольный рот и слегка встрепанное платиновое каре...

И отдельной статьей — брюки. Отчетливо дамские брюки, обрисовывающие что надо и что надо подчеркивающие.

Смерть рассудку, а не брюки.

— Нет, не разувайтесь, у меня вашего размера тапочек нет, — вклинился в его мысли голос гостеприимной хозяйки, которая, к счастью, не подозревала, о чем сейчас думает ее гость.

Гость покорно вздохнул и прошел в квартиру вслед за госпожой старшим экспертом в обуви — раз уж не разуваться и тапочек у нее нет.

Неизвестно, куда Алмия собиралась вести его изначально — но, сделав пару шагов, она вдруг остановилась и, развернувшись, смерила капитана подозрительным взглядом.

— Вы что, со службы?

Прикинув, что крюк с заездом к одной колючей особе, чтобы забрать заказ, не считается, Вольфгер честно ответил:

— Практически...

Смерив недоумевающего вервольфа взглядом, мастер круто сменила курс и повела гостя в столовую.

— Присаживайтесь! — и с этими словами она исчезла в направлении кухни, стукая каблуками домашних туфель. А вернулась с подносом. Салфетки, приборы и — выбивающаяся из образа деталь — этническая керамика вместо белоснежного фарфора. Стол, сервированный на двоих — и снова отступление от правил. Ведь, следуя им, Эве нужно было посадить гостя строго напротив себя, с противоположного края длинного стола — а она расставила их приборы пусть и друг против друга, но по короткой стороне.

Ехидная реплика так и не сорвалась у капитана с языка — грешно пинать подранков. А она, Элисавифа, именно такой и выглядела. Раненой. Глупо, конечно, но кажется, эта ситуация засела у нее внутри осколком ножевого лезвия — жизни не угрожает, но доставляет изрядный дискомфорт…

Капитан неловко отвел взгляд и перевел его в тарелку. В глубокой тарелке для супа находилось нечто зеленоватое и слушком густое, чтобы считаться супом — но слишком жидкое для пюре. Сверху нечто было украшено сухариками и фигурными ломтиками моркови.

— Это крем-суп из брокколи, — пояснила Алмия, заметив, с каким подозрением ее гость из дикого леса изучает предложенное блюдо. — Очень полезно, питательно и легко усваивается… — и неожиданно созналась: — Терпеть его не могу!

Вервольф усмехнулся — кажется, кухарка старшего эксперта на самом деле приступила к работе! И, похоже, мнение старшего эксперта по поводу меню волновало её еще меньше, чем Вольфгерову собственную кухарку мнение работодателя по аналогичному вопросу.

Вот так и узнаешь ненароком, что надменная гордячка, держащая в трепете свое управление и пару смежных, не в силах справиться с произволом домашней прислуги и покорно ест ненавистный, но полезный и питательный супчик!

Пахло из тарелки, впрочем, вполне вкусно, и капитан вдруг понял, насколько голоден. Вот с работы возвращался, в дверь стучал, даже смотрел, как мастер Алмия стол к ужину накрывает — не понимал, а сейчас вдруг понял. К сожалению, крем-суп из брокколи и впрямь оказался легким — по крайней мере, провалился в волчий желудок совершенно невесомо. К счастью, кухарка Элисавифы им одним не ограничилась. Запеченное с овощами мясо оказалось потяжелее — и на вопрос мастера, не желает ли он, капитан Лейт, добавки, Вольфгер уже сумел ответить отказом.

Во-первых, у него дома трудится точно такой же тиран и энтузиаст, а значит, дома капитана совершенно точно ждет горячий ужин. Ну… как горячий… Едва теплый!

А во-вторых, чисто по-человечески не хотелось бы травмировать достойную кухарку мастера Алмии, сожрав за один вечер то, что она приготовила на пару дней.

Капитан знал, чего от него хотят, и понимал, что молчать с его стороны не слишком красиво, но не мог отказать себе в мелком удовольствии — и делал вид, что куда более голоден, чем на самом деле, гадая, насколько мастеру хватит выдержки.

Выдержки (или совести) хватило до чая.

— Итак, — требовательно начала Эва, — что сказал Ревенбрандт?

— Ни-че-го, — с чувством отозвался вервольф. — Явился с адвокатом и согласовывал с ним каждое слово. Факт связи с Дианой Корвин подтвердил.

«Мы оба взрослые люди», — сказал он. Как-то это разительно отличалось от мнения его любовницы. — «Я ее, конечно, люблю — но у нее своя жизнь, а у меня своя».

Эва что-то пробормотала себе под нос.

— Что? — не понял капитан.

— Я сказала, что Диана — идиотка, — четко и раздельно повторила мастер.

Лейт промолчал. Чужая семья, как и чужая душа — потемки. Просто это осложняло и без того запутанное дело. Мог ли Николас Корвин знать о том, что жена изменяет ему с общим приятелем? Мог. Мог ли он инсценировать кражу «Волчьего сердца», чтобы подставить Кевина Ревенбрандта? Сомнительно — репутационные потери у хранителя, прошляпившего вверенную реликвию таковы, что вряд ли окупятся моральным удовлетворением от свершившейся мести. И это — не говоря о двух смертях сопровождавших исчезновение…

Эва мазнула капитана быстрым взглядом и снова опустила глаза в чашку с чаем. Вервольф на всякий случай тоже заглянул в свою — там в медленном вальсе кружилось несколько чаинок.

— Николас связывался со мной, — неожиданно сообщила мастер.

Капитан поднял голову, внимательно глядя на госпожу старшего эксперта.

— Диана призналась ему. Николас спрашивал, знала ли я… Я ответила, что узнала, как и остальные члены следственной группы, сегодня утром, из розыскных мероприятий. И честно добавила: если бы не признание Дианы, я бы все равно молчала — пока ведется следствие, такие решения остаются за старшим следователем.

Она помолчала и устало добавила:

— Кажется, сегодня я потеряла сразу двоих друзей…

— Троих, — бессердечно указал ей на ошибку в расчетах толстокожий вервольф.

— С Кевином мы никогда и не дружили, — отмахнулась она, как от мухи. — Даже и не приятельствовали, в общем-то.

Мастер внезапно с громким стуком поставила на стол чашку и вспылила.

— Чем он думал? Вот скажите мне, как мужчина — чем он думал?! Я могу понять Диану… Хотя нет, не могу! Но она просто романтическая дура, а Кевин?! Они с Николасом, помимо прочего — партнеры. Николас составил Кевину протекцию в нескольких важных деловых вопросах. Господи, да половиной своего успеха Кевин обязан умению находить общий язык с сильными мира сего, сам по себе он, простите, яйца выеденного не стоит, как делец. И зная это, он все равно ввязывается в связь с женой Николаса Корвина, который, если уж на то пошло, размажет его в пыль!

Она даже на месте усидеть не смогла — и теперь стояла, упираясь тонкими пальцами в стол, серые глаза налились цветом и глубиной, ноздри гневно трепетали, светлые волосы обрамляли яростное лицо...

Капитан смотрел на мастера и вынужден был признать, что гнев ей к лицу куда более, нежели романтическая грусть или же подавленность. А вот такая — она вполне могла бы позировать для картин древних мастеров. В роли какой-нибудь из мстительных богинь.

Поймав капитанский взгляд, мастер вдохнула, выдохнула и села на место. Молча, не спрашивая, долила в капитанскую чашку чая. И только когда он сделал глоток, призналась:

— Больше всего в жизни ненавижу подлость и тупость. А уж когда они сливаются в одно…

Она досадливо поморщилась. Вольфгер счел момент подходящим и задал один из двух заинтересовавших его еще утром вопросов.

— Как вышло, что вы были помолвлены с Кевином Ревенбрандтом?

— А вы откуда зна… — Эва оборвала вопрос, не договорив. — Подслушали?

— Упаси боги, — с каменным лицом соврал Лейт. — Просто двери при частных разговорах нужно плотнее закрывать!

— О да, — согласилась мастер, которую это открытие почему-то развеселило. — Или же не вести их, когда в соседней комнате затаился волк!

— Или так, — с той же каменной невозмутимостью согласился с ней этот самый волк. — Итак, как вышло, что вы были помолвлены с Кевином Ревенбрандтом, но разорвали помолвку, когда это произошло и почему?

— Погодите… Вы что, меня допрашиваете?!

И капитан, уже приготовившийся уворачиваться, если понадобится, от тяжелой сахарницы, тихонько хмыкнул — в голосе мастера, вместо хорошо знакомого всем, хоть немного общавшимся с Элисавифой Алмией, гневного надменного высокомерия и ледяного презрения, плескалось все то же изумление.

— Помилуйте! — вдруг развеселилась мастер. — Это было сто лет назад — нам с Кевином тогда едва исполнилось по восемнадцать, и его родители сочли, что мы будем чудесной парой. Мои же родители не были так однозначны — мама считала, что я достойна чего-то получше, отец отнесся к предложению, в принципе, достаточно благосклонно, но принуждать единственную дочь не собирался. Так что, когда я сказала «нет», все просто пожали друг другу руки и разошлись.

— А почему вы сказали «нет»? — нейтральным тоном, припасенным специально для допросов, задал вопрос капитан.

— Потому что Кевин — слизняк, — фыркнула Алмия. — Это сейчас он заматерел, приобрел внешний лоск и стал похож на мужчину. А тогда… Словом, я не горела желанием связывать свою жизнь со смазливым сопляком!

Капитан согласно хмыкнул и вернулся к своему чаю с чувством, подозрительно похожим на глубокое удовлетворение — все-таки с оценкой этого хлыща он не ошибся!

— А что по поводу наследства? — всё-таки задал он второй из имевшихся к мастеру вопросов. Хотя это уже было, в принципе, неважно…

— А вот это уже вопрос поинтереснее! — оживилась мастер-артефактор. — Капитан, скажите, вы знаете, что у старейших в Лидии семейств приняты особые порядки в воспитании отпрысков?

— Да, — с некоторым трудом припомнил капитан подробности первого вопроса Дианы. — Что-то подобное госпожа Корвин упоминала...

— О, не сомневаюсь! — откликнулась Эва, уже без прежней подавленности, а с прежней здоровой ядовитостью. — У Вардстонов принято не благословлять детей на брак, пока они не получат статус мастера в какой-либо из гильдий. Шантеи с восемнадцати лет отправляют чадо на вольные хлеба с жильем, но без содержания. У Ревенбрандтов нет прямой линии наследования главенства в роду — главой рода становится достойнейший. А у нас, чтобы получить свою долю семейного состояния, необходимо на момент исполнения двадцати пяти лет иметь доход, равный доходу лавочника средней руки. Исполнилось двадцать пять, а дохода нет? Семья тебя, конечно, не бросит, но на долю и наследство уже можно не рассчитывать. Как вам?

— Да уж, — от открывшихся известий Лейт даже несколько растерялся.

Нет, он слышал, конечно, что друг Макс во времена ученичества жил отдельно от родителей, но тогда считал это собственным его желанием, а не воспитательным приемом…

— И вы, выходит, тоже?..

Элисавифа усмехнулась.

— Ну, вы же слышали.

Она поболтала ложечкой в чашке, отложила ее в сторону, и неожиданно принялась рассказывать:

— В семье Алмия уже много поколений рождаются одни мальчики, и меня, единственную кровную представительницу рода мама вздумала оградить от жестоких семейных условий. Она даже деда почти уговорила, что мне достаточно приданого — и замуж… Я же тогда была уже достаточно взрослой, чтобы принимать решения самостоятельно, училась на четвертом курсе Лидийской школы на отделении артефактики, и когда узнала, что меня хотят поставить ниже братьев, а примерно тогда же случилась неудавшаяся помолвка, и дело явно одним женихом не ограничилось бы, словом — я собрала вещички и отбыла в направлении альма-матер. Альма-матер еще и не такие кунштюки видывала потому и не особо удивилась.

Она улыбнулась, тепло и грустно — не капитану, а себе, той бесстрашной девочке, которой была когда-то. Вервольф видел ее как наяву: нежные запястья, тонкий силуэт, твердый взгляд и решительно сжатые губы…

— У меня не было особого артефакторского таланта, да и магический дар мой ярким назвать было нельзя, но у меня было происхождение, подарившее мне знакомство со многими полезными людьми, прекрасное всестороннее образование и деловая хватка. У моей подруги же, приютившей меня в первую пору, не было ничего из столь полезного стартового капитала, зато у нее был та самая искра божия, которая отличает творца от ремесленника. Будучи прирожденным исследователем, она не имела ни денег, для того чтобы воплотить в жизнь свои идеи, ни пробивного характера, чтобы протолкнуть то, что уже было сделано.

— И вы помогли ей? — чуть заметно улыбнулся капитан.

— Я считаю, что мы помогли друг другу. Уверена, что рано или поздно, она бы пробилась и сама, пусть это и заняло бы у нее больше времени. Да и я бы не померла с голоду… Но случилось как случилось, так что у нее спустя семь лет был уже шестой ранг, репутация и предложение работы в столице. А у меня — стабильный и приличный доход с доли в ее патентах.

Вольфгер слушал с интересом, ловя себя на мысли, что ему интересно было бы взглянуть на мастера Алмию в юности. Интересно, какая она была тогда? Много лет назад? Ученица Лидийской школы артефактики… Носила ли все то же сумасшедшее каре? Или оно пришло уже с годами и абсолютной уверенностью в себе?

— Я принес вам кое-что, — мысленно встряхнувшись, вервольф напомнил сам себе, что он тут по делу и вообще.

Он взял со стула рядом сверток, который пристроил туда, усаживаясь, и положил его возле чашки мастера.

И снова на ее лице отразилось столь несвойственное ей изумление. Вольфгер вообще подозревал, что за сегодняшний день увидел на лице Алмии эмоций больше, чем за все время знакомства.

Она изогнула брови, отодвинула чашку в сторону и, протянув руку, потянула хвостик серенькой бечевки. Зашелестела, разворачиваясь, обыкновенная пергаментная бумага невзрачного серого цвета (Вольфгеру пытались навязать ленты и блестки, но он отверг их гневно и непреклонно), явив свету…

Флакон был массивный — и это тоже было требованием заказа. Толстое стекло, строгие высокие граненые стенки с искусным напылением, создающим эффект морозного узора. Тугая пробка — кусок льдинки, казалось, начнет таять под пальцами.

Эва ласкающим движением коснулась холодного стекла и подняла взгляд на Вольфгера.

— Капитан, что вы… правда, не стоило… — теперь она звучала растерянно. Но по глазам было видно — подарок произвел впечатление, да еще какое! Просто даже самим фактом.

— Я обещал, — хмыкнул Вольфгер. — Попробуйте.

Он не стал добавлять «мало ли, еще не понравится», потому что это было бы пустым кокетством. И в себе, и в том, кто делал эти духи, он был уверен.

Мастер выдернула пробку, и уже знакомый Вольфгеру аромат коснулся ноздрей. Морозная свежесть, переплавляющаяся в контрастный горячий, пряный запах.

Эва поманила тронутый ароматом воздух ладонью, вдыхая, прикрыла глаза — ресницы бросили тени на скулы. Замерла, а потом, будто решившись, коснулась смоченной в духах пробкой прозрачной кожи на запястье. Тряхнула им, поднесла к носу. Ее губы тронула легкая улыбка…

— Спасибо, капитан, прекрасные духи, как они называются?..

И тут Вольфгер понял, что должен кое-кого убить.

«Все, как ты заказывал», — вещала дорогая сестрица. — «Собрала в лучшем виде! Верхние ноты и ноты сердца передала в точности. А шлейф раскроется уже только на коже. И только тогда аромат по-настоящему заиграет».

Раскрылся. Заиграл.

В первые мгновения Вольфгер чувствовал себя так, будто его огрели по голове обмотанной тряпкой дубиной — вроде и не вырубило, но перед глазами поплыло, чуть ли не звездочки замерцали, полная дезориентированность в пространстве. Это первое впечатление быстро прошло, но вот плывущее, тягучее ощущение осталось. Отчаянно хотелось дернуть носом, вдохнуть всей грудью, уткнуться в так сладко, так невозможно притягательно пахнущую кожу…

Вольфгер потер глаза, как будто от усталости, а на деле — уткнувшись в ладони и пытаясь «занюхать» умопомрачительный аромат собственным и обрести хотя бы минимальную концентрацию.

— Никак не называются. Но если они у вас закончатся, и вам захочется еще (упасите боги!) — то вы можете заказать их в парфюмерии «Цветочная радуга», на улице Фонарщиков. Спросите хозяйку, скажете, что от меня.

«Если я, конечно, к тому времени не поеду крышей и не прикопаю дорогую родственницу по-родственному…».

— Сколько у вас полезных знакомств… — задумчиво протянула Эва, крутя флакон в пальцах.

— Это не знакомство, это наказание, — не удержался от шпильки в адрес, к сожалению, не присутствующих здесь капитан и поднялся. — Не смею больше вас тревожить, мастер.

— Да вы меня не… — машинально отозвалась хозяйка квартиры, а потом будто спохватилась. — Конечно, капитан.

Вольфгер шел, как в тумане. Пьянящий запах, завершивший и без того прекрасный образ, сделавший его просто неотразимым, плыл следом. Вернее, следом шла хозяйка квартиры, но от этого вервольф усиленно старался абстрагироваться. Лучше уж просто запах, чем запах помноженный на каре, брюки и… все прочее.

Это ж надо было, собственными руками…

Вольфгер прекрасно отдавал себе отчет в том, что все это означает.

Он хочет эту женщину. Хочет, несмотря на отвратительный характер, острый язык, заносчивость и надменность. А может быть, отчасти и благодаря всему этому. Она бросала вызов окружающим, она знала себе цену, а Вольфгера никогда не привлекали кроткие зайчики.

Только вот общего между ним и мастером чуть больше, чем ничего. И принесут эти отношения только проблемы.

Это он тоже прекрасно понимал.

— Спасибо, капитан, — произнесла Эва, уже стоя на пороге собственного дома, когда вервольф вырвался на лестничную площадку, как на свободу, но тут все же вынужден был обернуться. — Я тронута.

Она стояла, обхватив себя за плечи, и взгляд серых глаз сейчас был глубок и задумчив. Бездонный омут.

— Доброй ночи, мастер, — кивнул Вольфгер, надеясь, что его голос звучит так же, как и всегда.

А потом принялся спускаться по лестнице.

«Жениться тебе надо!» — сказала бы на все это почтенная матушка Лейт, вздумай сын все ей рассказать. И вполне возможно, была бы права

Глава 7. Прикладная оборотнелогия, или о девичьих разговорчиках

Вольфгер Лейт подарил мне духи.

Вот уж к чему я в жизни была не готова, так к этому! Несомненно, принимать подарки от самых разных мужчин мне не внове. Но вот от этого конкретного я ничего подобного точно не ожидала.

Да и…

Не тот это был подарок.

Просто подарок. Без подоплеки, без намеков, без ожиданий. Не подкрепленный никакими задними соображениями жест.

А уж с учетом контекста, в котором он был подарен…

Нет, получать подарки за мелкие пакости мне еще определенно не доводилось!

Удивительный аромат. Искристый и нежный, ощутимый и ненавязчивый. Я совершенно не улавливала его в рутинных делах, но стоило подумать, вспомнить — и он расцветал в воздухе, тут же снова исчезая…

О том, что мастер Алмия сменила духи, судачило все управление. Портрет в коридоре неодобрительно поджимал губы — ему категорически не нравились ни пересуды, ни, собственно, сама мастер, пребывающая в какой-то глубокой задумчивости.

Впрочем, портрет был неправ. Моя глубокая задумчивость была связана исключительно с завалом на работе. А то, что спустя два дня я оказалась на улице Фонарщиков возле парфюмерии «Цветочная радуга», так и вовсе было чистой случайностью!

Ладно, не случайностью. Но имею я право на любопытство?

Я окинула взглядом витрину, уставленную изящными флаконами самых разных форм, и толкнула дверь с большим цветочным витражом.

Надо головой мелодично пропел колокольчик.

Внутри лавки пахло необычно — свежими цветами. Обычно в парфюмериях висел характерный, слегка приторный запах — не неприятный, но ощутимый. А здесь пахло, как в цветочной лавке — свежими листьями и розами. На звук колокольчика из подсобного помещения вышла женщина — русоволосая, статная, с темно-серыми глазами, которые, я могла поклясться, с приближением полнолуния нальются золотом. Оказывается, за время соседства и сотрудничества с Вольфгером я внезапно стала выделять оборотней из толпы.

Были они с этой женщиной неуловимо похожи.

— Добрый день, — она приветливо улыбнулась. — Чем я могу вам помочь?

Я сделала несколько шагов к прилавку.

— Мне очень нравятся одни духи и даритель упомянул, что приобрел их здесь. Только я не знаю названия…

Имя капитана, хоть он и говорил назвать, я не упомянула. Сама не знаю, почему. Интуитивно мне чувствовалось здесь что-то любопытное.

— Вы хотя бы можете описать аромат? — вполне любезно уточнила хозяйка.

— Вот, — я протянула ей запястье.

Женщина с хищной грацией, исполненной внутренней сдерживаемой силы, склонилась над моей рукой. Дрогнули ноздри, и приятное лицо озарилось яркой солнечной улыбкой. Она выпрямилась и смерила меня странным взглядом, в котором плясали смешинки. Я начала подозревать, что господин капитан-таки растрепал, кому вознамерился дарить духи, а главное — за что! Значит, скорее всего, она родственница. Сестра? Кузина?

— Что ж, я прекрасно знаю, что это за духи. А еще я знаю, что изготовила их буквально три дня назад. Что-то случилось? Разлили? — в голосе звучало самое искреннее сочувствие, но глаза продолжали смеяться.

Это была откровенная издевка, но какая-то совершенно… беззлобная. Я бы даже сказала больше — весьма… одобрительная издевка!

Я начала подозревать, что не я одна привыкла оттачивать зубы на гранитной скале под названием «Вольфгер Лейт». Вот! Значит, меня можно понять! Такой ведь прекрасный образчик породы.

Гранитной! А не…

— К счастью, нет, — лучезарно улыбнулась я. — Просто подруги интересуются названием, а я даже не могу ответить на этот простой вопрос.

— Это духи индивидуальной сборки, — сообщила мне хозяйка. — По детальному описанию вашего… дарителя. Он был очень точен в своих запросах. Вплоть до флакона!

— И флакон описывал? — удивилась я.

— Конечно, — кивнула женщина и с невозмутимым лицом добавила, — Как сейчас помню: «Мне нужен самый тяжелый».

Мне стоило огромных усилий не кривить губы в усмешке. Сестрица! Однозначно!

— Название… — напомнила я, ловко пропустив укол мимо ушей.

— Ах да. Название в таких случаях дает заказчик. Я могу подсказать ему, если нет идей, но часто подобные ароматы в принципе остаются безымянными. Ведь чаще всего один-единственный человек их и носит. Кроме того, я не имею права без разрешения заказчика изготавливать их для розничной продажи. Так что, к сожалению, я не смогла бы помочь вашим подругам, даже будь у вас название.

Я кивнула — вот и славно. Потому что у меня не было ни малейшего желания с подругами этим названием делиться!

— И все же, — теперь мне было вдвойне любопытно. — Я люблю, когда аромат поименован. Что бы вы посоветовали? Как профессионал?

— «Волчье сердце», — легко и не раздумывая отозвалась хозяйка лавки.

Паническое удивление — как? Откуда? Неужели он ей и это рассказал? Что она знает? — сменилось облегчением. Тьфу ты, Эва! Заработалась, везде заговор мерещится.

Совпадение, конечно! Но — странное. При чем тут сердце? Да еще и волчье?

Я задумчиво поднесла запястье к лицу и снова вдохнула.

— Думаете? — с сомнением уточнила я. — Как-то у меня ни малейших волчьих ассоциаций.

Мастерица пожала плечами, но хитрое выражение из ее глаз так и не пропало.

— Вы просили мой совет. Все же духи — это очень индивидуально, как и их восприятие…

И только когда за мной закрылась, снова звякнув, дверь парфюмерии, до меня что-то дошло. Не о запахе ведь она, а о дарителе.

На что это намекает язвительная хозяюшка?

На ухаживание подарок похож не был. В конце концов, ухаживания мне приходилось принимать не раз и не два. И отнести Вольфгера Лейта к числу своих ухажеров я могла бы разве что во сне.

Память любезно напомнила, что во сне я его и не только к ухажерам отнесла, и я досадливо от нее отмахнулась — брысь, нашла, что подсовывать. Это было только раз и неправда!

Нет, если бы капитан за мной ухаживал, я бы это все же узнала от него, а не от его языкастой сестрицы!

Но, с другой стороны, если бы один из моих братьев пришел ко мне за артефактным подарком весьма, признаем, личного свойства для некой девицы, я бы тоже решила… словом, решила бы!

Впрочем, то, что себе там воображает госпожа Лейт (или уже не Лейт?), меня совершенно не интересует. Мне просто любопытно было, где и как Вольфгер добыл духи, и этот вопрос теперь прекрасно прояснился, а что до…

— Эва! Привет, дорогая! — веселый голос Эльзы Ривердер, старинной подруги, прервал мои путаные размышления, остановив на полпути к экипажу. А потом и она сама подпорхнула ко мне, символически расцеловав. — Как ты? М! Новые духи! Здесь купила? Тебе невероятно идет! Только не говори, что у тебя срочная работа — раз уж мы встретились, я намерена утащить тебя на кофе. А то после того страшного случая у Дианы вас обеих не видно и не слышно! А нам с Лили, знаешь ли, хотелось бы вас видеть не только, когда надо оплакать гибель горничной и крушение всеобщих мечтаний о Максе Шантее! А то горничные, к счастью, трагически умирают очень редко, а Макс Шантей у нас и того один!

Я согласилась, так и не успев пикнуть и звука. Эльза была, пожалуй, одним из немногих людей, которые в разговоре со мной оставляли за собой последнее слово. Просто у нее их было столько, что ни в жизнь не переговоришь.

Вот только тот, кто принимал хорошенькую русоволосую девицу, выглядящую в тридцать пять и после трех родов лет на десять моложе меня, за пустоголовую болтушку — очень глубоко ошибался. Болтушкой Эльза была. Пустоголовой — отнюдь. Мало кто знал, что за успешным делом ее супруга стоит острый аналитический ум его жены. Эльза все подмечала, все замечала и умела делать выводы, большей частью — правильные.

— Духи сама купила или подарили? — кажется, этот самый ум вознамерился сделать выводы и на мой счет, но я от анализа ловко увернулась.

— По милости коллеги своих любимых лишилась, так что это компенсация ущерба.

И ведь не соврала же почти!

Подруга посмотрела на меня почти скорбно — что это за женщина, которой духи дарят в качестве компенсации ущерба? О боги, донесите до неразумной счастье быть женой и матерью!

Мы устроились на увитой диким виноградом террасе маленького кафе на углу, и теперь я размешивала сахар в своей крохотной кофейной чашечке, тогда как Эльза дожидалась, пока ей принесут неприлично огромную порцию мороженого.

— Ты не знаешь, у Дианы все в порядке? — будто невзначай спросила она и, признаться, эмоции мне удалось сдержать с трудом.

— Насколько мне известно, — сделав усилие, я все же изобразила недоумение. — А почему ты спрашиваешь?

— Я вчера проходила мимо порта, хотела поздороваться, а мне сказали, что она ушла с верфей два дня назад.

— Ушла? — на этот раз мое изумление было абсолютно искренним и вырвалось само собой: верфи Диана обожала.

— Вот и я на них так же посмотрела, как ты сейчас на меня. Сама понимаешь, поехала к ней домой за разъяснениями, а она там сидит в компании какой-то незнакомой тетки — сказала, что родственница приехала погостить — а сама… как тебе сказать. Вроде, улыбается, но в глаза почти не смотрит. И жесты какие-то суетливые… Я про верфи — она отмахнулась, мол, надоело. Хочу больше времени посвящать дорогому супругу, да и, мол, не ты ли мне говорила, что уже пора и о детях подумать?

Я молчала, уставившись в кофе.

Эльзе принесли мороженое. Глядя на эту холодную гору, я подумала, что почти наверняка скоро мне снова придется ломать голову над подарком для новорожденного.

— О детях подумать, конечно, пора, — продолжила подруга, с удовольствием поглощая десерт, — но одно ж другому не мешает! Да и… нет, странно она выглядела, очень странно. Нервная какая-то…

— Да станешь тут нервной, когда в доме — убийство, у мужа на работе — проблемы, а стража приходит чуть ли не каждый день и без приглашения, — хмыкнула я. — А верфи… может, поругалась с кем. Вспылила. Или устала, плюс нервы опять же…

Может, я и не одобряла действий кузины, но сплетничать за ее спиной даже с общей подругой мне совесть не позволяла. Сочтет нужным — сама расскажет. Не сочтет… ничего, скрывала же она от нас ото всех Кевина весь год. И разлад в семье скроет, дай только срок.

— Возможно, ты и права… — задумчиво протянула Эльза. — А мысль про детей все же правильная! Эва! Эва-а-а, ну ты-то когда? Ну неужели вокруг нет ни одного достойного мужика? Ну ты приглядись хорошенечко — вдруг он совсем-совсем рядышком, прям ближе некуда, а ты просто заработалась и дальше носа своего не видишь!

Я одарила болтушку традиционным надменным взглядом «мне и так хорошо».

Мы поболтали еще о том, о сем. Эльза смела свое мороженое до последней капельки, окончательно убедив меня в случайной догадке, и упорхнула по своим делам. А я решила еще немного посидеть в пляшущей тени винограда и заказала еще один кофе.

Значит, развода не будет. И громкого скандала не будет. А будет только женщина, внезапно решившая бросить любимое дело и безраздельно посвятить себя семье под присмотром дальней родственницы.

Я подозревала, что Николас все же предложил ей выбор. Или так — или уходи. А Диана просто выбрала, как и в прошлый раз — пойти по пути наименьшего сопротивления.

Нет, я не желала подруге — скорее всего, бывшей — скандала, который вокруг развода, несомненно бы, возник. Но то, что она выбрала, казалось мне неимоверно унизительным. Мастером хотела быть? Начертателем? Сиди дома и рожай!

…Николас ведь даже и с детьми ее не торопил, чтобы она без помех занималась любимым делом. Хотя ему давно уже хотелось, я знаю.

Интересно, что теперь Диана думает по поводу своей «великой любви»? Стоило ли оно того?

Ветер, дующий с моря, ерошил волосы и тревожил аромат моих духов. Я рассеянно принюхивалась к ним, наслаждаясь, и пила свой горячий, крепкий, сладкий кофе.

Для повторного допроса Тобиаса Корнеса капитан предпочел пригласить его к себе, в управление. Доктор прибыл, как и положено добропорядочному горожанину, но счастливым не выглядел. Вольфгера Лейта трудно было смутить чьим-либо кислым выражением лица, он привык игнорировать и более весомые проявления недовольства — и потому допрашивал целителя без всякой жалости.

— Расскажите еще раз подробнее, чем именно болела госпожа Аморелия Ревенбрандт?

И под занудное перечисление хворей, кстати, достаточно близко совпадающее с выводами патологоанатома, в очередной раз попытался прикинуть, могла ли гибель пациентки быть выгодна ее лечащему врачу.

После того, как старый Кост назвал причину смерти, Вольфгер распорядился отработать кандидатуру доктора подробнее — как живет, чем дышит — и по всему выходило, что смерть госпожи Ревенбрандт весомой материальной выгоды ему не сулила. Согласно собранным данным, связей с криминальным миром у доктора не было, подозрительной активности вокруг его персоны ребята тоже не обнаружили. Можно было бы предположить, что кто-то из наследников торопился отправить престарелую и состоятельную родственницу на тот свет и компенсировал нервному доктору репутационные потери — но эта версия не выглядела убедительной. Ни у кого из наследников, насколько это было известно страже, в последнее время не случалось финансовых затруднений, ради которых стоило бы идти на подобное преступление.

Кстати, приснопамятный Кевин Ревенбрандт был упомянут в тетушкином завещании, и доля ему причиталась весьма щедрая. Не зря старался с визитами.

Фигурировало в том завещании и имя доктора Тобиаса — досточтимая госпожа расщедрилась на вполне приличную сумму, упомянув также, что предыдущему своему лекарю не оставляет ничего… Но, увы, отписанная целителю сумма на приличный мотив все же не тянула.

— Благодарю вас, мне все понятно, — вклинился он в речь допрашиваемого, когда тот ударился в совсем уж малозначительные подробности, вроде аллергии на молоко, от которого пациентка испытывала зуд, а на руках появлялась сыпь.

— Скажите, чем вы лечили госпожу Ревенбрандт от сердечных хворей?

На этот раз список был более коротким. Целитель Корнес практиковал умеренное потребление лекарств с куда более активным магическим воздействием — которое, как верно заметил Кост, удавалось ему особенно хорошо.

— Скажите, какие из этих препаратов содержат коргликон? — вполне доброжелательно осведомился Вольфгер.

Допрашиваемый растерянно моргнул.

— Настойка ландыша майского. Это, собственно, коргликон. Показан при сердечной недостаточности.

— Это она? — Вольфгер выдвинул ящик стола и достал из него большой синий пузырек, на котором, собственно, и было написано произнесенное целителем.

— Да, — подтвердил он.

— А это? — Капитан снова сунул руку в ящик и достал еще один пузырек. На этот раз — темно-зеленый, без каких-либо опознавательных знаков.

Повторный обыск в доме Ревенбрандтов они провели на следующий же день после того, как капитан пообщался с Вильфом. Еще раз побеседовали с горничной, камеристкой и экономкой, изъяли все лекарства и назначения.

И действительно кое-что обнаружили.

Корнес посмотрел на пузырек с удивлением.

— Откуда же мне знать? На нем ничего не написано.

— То есть, вы утверждаете, что видите этот флакон впервые?

— Да.

— А ведь он стоял на прикроватном столике госпожи Ревенбрандт вместе с остальными лекарствами.

— И что? — на этот раз в голосе доктора прорезалось раздражение. — Госпожа Ревенбрандт вольна ставить к себе на столик все, что угодно. Я прописываю… прописывал ей лекарства, а не следил за их наличием и приемом.

— Камеристка утверждает, что покойная принимала вот это лекарство, — палец вервольфа коснулся синего горлышка. — По утрам. А это, — палец ткнул в зеленое, — по вечерам.

— Я по-прежнему не понимаю, к чему вы клоните. — Тобиас Корнес смотрел на капитана прямо, хоть и хмуро. — Я могу повторить, что понятия не имею, что в этом флаконе.

— В нем — настойка ландыша майского. Только с добавками для улучшения вкусовых ощущений, — поделился вервольф.

— Вы хотите сказать, что госпожа Ревенбрандт принимала двойную дозу коргликона? — изумился целитель. Вольфгер всматривался внимательно в его лицо, вслушивался в голос, но не мог различить признаков фальши. Что в равной степени могло означать как невиновность допрашиваемого, как и то, что он просто хорошо умеет врать. — Но ведь это смертельно опасно!

Капитан хмыкнул. О да! Смертельно!

Целитель и сам спохватился, что последняя фраза прозвучала довольно глупо, и досадливо поморщился. А потом его лицо вдруг медленно изменилось — вытянулось и побледнело.

— Постойте… вы считаете, что это я отравил пациентку?!

— А вы отравили? — невозмутимо уточнил Вольфгер.

— Конечно же, нет!!!

— Тогда вам совершенно не о чем беспокоиться.

— Простите, капитан, но мне есть, о чем беспокоиться, — отрезал господин Корнес. — Вы не представляете, насколько в частной практике важна репутация! И уже то, что смерть моей пациентки расследует стража, бросает на меня тень. А если я еще и значусь подозреваемым! Это может разрушить всю мою карьеру! Все, к чему я шел эти долгие годы!

Он все больше распалялся. Теперь лицо покраснело и тонкие губы гневно кривились.

Вервольф молчал, ожидая, пока допрашиваемый перебесится. Не впервой.

Целитель кашлянул, передернул плечами, поправил чемоданчик на коленях и, поджав губы, отрывисто произнес:

— Аморелия была ужасной пациенткой. Своенравна, необязательна. Но она была для меня отличным шансом себя проявить. Благодаря тому, что среди моих пациентов значилась эта фамилия, мне открылись двери в респектабельные дома. Поэтому я относился к ней с уважением. И срывался на каждый вызов, которые случались только потому, что она не выполняла предписания — не соблюдала диету, переоценивала свои физические силы… С предыдущим своим лекарем она без конца спорила на тему лекарственных назначений, поэтому я сократил препараты до сурово необходимого минимума. Так что я понятия не имею, откуда у нее могла взяться еще одна настойка ландыша.

Вольфгер продолжал молчать, изучая собеседника тяжелым взглядом исподлобья. И доктор, как и многие на этом стуле до него, занервничал.

— Если вы хотите услышать мое предположение, как врача, то меня совершенно не удивило бы, если бы госпожа Ревенбрандт приобрела ее по чьему-нибудь совету и принимала самовольно. Она не была особенно высокого мнения о целителях…

Капитан отмер и убрал оба пузырька обратно в ящик.

— Благодарю, господин Корнес. Вы можете быть свободны. Сержант Кост и рядовой Драу проводят вас до дома, где в вашем присутствии произведут обыск.

— Как вам будет угодно, — надменно и оскорбленно бросил целитель, поднялся и стремительно покинул капитанский кабинет.

Вольфгер задумчиво вздохнул. Вот уж к кому он бы не обратился за лечением, несмотря на наилучшие рекомендации от Вильфа Коста, так это к Тобиасу Корнесу. Целитель вервольфу категорически не нравился. Не любил он таких лощеных напыщенных типов, для которых целительство — это в первую очередь заработок. Есть все же профессии, в которых во главе угла должны стоять более значимые вещи.

Впрочем, возможно, он просто смотрит со своей колокольни. Вот уж куда-куда, а в стражу точно не из любви к материальным ценностям идут!

Ладно, на сегодня с делами Корвинов-Ревенбрандтов, волчьими сердцами и прочей головной болью из той же области пока все. И пусть там все еще беспросветно, зато на других фронтах имеются подвижки. Схваченный торговец фальшивыми драгоценностями, наконец, раскололся, и в связи с этим…

Капитан размял шею, достал из ящика стола лист с золоченым гербом для особо важных бумаг и принялся писать.

— Мастер Алмия, — внутренний курьер управления перехватил меня на выходе из кабинета. — Вам письмо из управления стражи.

Обычно в таких случаях я принимала конверт, забрасывала его в кабинет на стол и шла по тем делам, по которым собиралась идти. Раз нет пометки срочно, значит управление стражи за то время, пока я занимаюсь собственными проблемами, не рухнет. А раз не рухнет, значит, дождется.

Но сейчас…

Я посмотрела на собственное имя, написанное размашистым, сильно наклоненным, резким почерком, пару раз задумчиво стукнула конвертом по раскрытой ладони и, вернувшись в кабинет, вскрыла.

Коварный тип все же этот ваш Вольфгер Лейт! Он великодушие в ответ на подлость проявляет, а я теперь чувствуй себя обязанной!

Ладно, может быть, там еще что-то связанное с нашей кражей-пропажей.

Я развернула официальный бланк, пробежалась глазами по составленному безупречным казенным языком посланию и скрипнула зубами…

…а через два дня, ближе к вечеру, я тряслась в казенной карете стражи напротив капитана Лейта и убеждала себя, что подобное случается первый и последний раз. Ладно. Второй — и последний!

Кольцо на пальце фантомно сжалось — кому вы врете, мастер Алмия?

— Капитан, вы раньше не позволяли себе дергать меня с кольцом истины по всяким мелким служебным надобностям, — заявила я, когда Вольфгер подъехал к управлению, чтобы забрать меня.

— Раньше я не знал, что оно у вас есть, — любезно ответил на это волк.

Наглость оборотневая, подвид — феерическая!

— …тот продавец фальшивых камней, которые вы любезно согласились осмотреть, назвал нам производителя, — рассказывал капитан, пока я терзалась на тему его невероятного коварства. — Но это имя уважаемого в городе человека, который ведет торговлю уже почти десять лет, тогда как фальшивки появились на рынке совсем недавно. После нескольких неприятных инцидентов, если речь идет об уважаемых гражданах, начальство настаивает на том, чтобы мы сначала тщательно проверяли донос и только потом являлись с арестом.

— Он ведь мог назвать кого-то и наугад, только чтобы выхватить себе передышку, — кивнула я.

— Мог. Поэтому мы едем не с арестом и даже не с допросом, а с плановой проверкой, которую проводят сейчас повсеместно в связи с тем, что преступники так и не пойманы. Вы — осмотрите товар, я — задам несколько дежурных вопросов. Вы со своим артефактом послушаете ответы, и мы спокойно и мирно уйдем.

— А как зовут?..

— Владельца? Господин Иллодей Калламэ, эльф. Знакомы?

Я отрицательно качнула головой. Нет, может, конечно, мы с ним и пересекались, но я по работе пересекаюсь с таким количеством народа, который работает в околоартефактной сфере, что всех и не упомнишь.

Магазин ювелирного дела «Скань» — так гласила надпись на вывеске — встретил нас вполне приветливо. Он был весьма приличных размеров и, судя по беглому взгляду на ассортимент, специализировался именно на поставке материалов и инструментов, а не на производстве украшений.

Продавец расторопно провел нас на второй этаж в кабинет владельца магазина, и высокий, беловолосый, с вытянутым слегка лошадиным лицом эльф поднялся нам навстречу.

— Капитан Лейт! — он вышел, чтобы пожать вервольфу руку, перевел взгляд на меня. — Госпожа Алмия…

Его голос прозвучал чуть растерянно, и я мысленным импульсом активировала артефакт.

— Мы знакомы? Простите, если я…

— Нет, что вы, что вы. Лишь косвенно, нет ничего удивительного, если вы меня не запомнили. Проходите, крайне вам рад.

И на этих словах кольцо предупреждающе сжалось.

Вольфгер Лейт приступил к допросу — и чем больше вопросов задавал капитан, тем меньше мне нравился господин эльф. Несмотря на то, что вопросы были один невиннее другого, и вервольф ничем не выдал, что испытывает какие бы то ни было подозрения.

Эльф юлил, фальшивил, и мой палец уже практически онемел — я была даже рада, когда в кольце закончился заряд. Впрочем, почти сразу же закончились и вопросы капитана.

— Благодарю вас, господин Калламэ, теперь, если позволите, мастер проведет штатную выборочную проверку товара, и мы вас покинем.

— Конечно-конечно, — закивал эльф. — Прошу вас за мной. Госпожа Алмия, позвольте ручку, у нас тут ступеньки опасные…

Я не успела вложить пальцы в протянутую ладонь, как меня дернуло назад, отшвырнуло к стене — мимо пролетело что-то голубовато-искристое. На мгновение перед носом мелькнула спина, обтянутая серым свитером, а потом — звук удара, яркая вспышка, и под мой вопль Вольфгера снесло прямо на лестницу.

Грохот.

И тишина.

— Ступеньки опасные, — повторил господин Калламэ, вновь протягивая руку, но теперь его голос отнюдь не был дружелюбно-лебезящим, а в другой руке не пойми откуда взялся длинный узкий клинок.

И направлен он был на меня.

Мне было страшно.

Но осознала я это не сразу.

Сразу — было оцепенение. Взгляд выхватил недвижимо лежащее у основания лестницы тело Вольфгера, застыл на нем, и все, о чем я могла в тот момент думать — это «только бы он был жив». Мысль, что при существующем раскладе мне самой оставалось жить недолго, меня посетила уже позже.

Эльф грубо ухватил меня под локоть и потащил вниз. Второй, нападавший, крикнул кого-то, и вдвоем они подхватили бессознательного (пожалуйста, бессознательного!) капитана.

Нас стащили в подвал, а потом… в подвал под подвалом. Великолепно замаскированное убежище. Я успела разглядеть рабочие столы и приборы, в том числе стеклодувные…

Прижав меня к стене, а нож — к моему горлу, эльф торопливо и грубо обшарил мое тело — вытащил серьги, кольцо, цепочку с кулоном, потом еще и срезал пуговицы с жакета. Тем временем двое пыхтящих задохликов проделывали то же самое с вервольфом.

Проводив отчаянным взглядом стражевский браслет-переговорник, я окончательно убедилась в том, что эти остроухие настроены серьезно.

Потом меня впихнули в какую-то подсобку, откуда предварительно выгребли хлам, следом закинули Вольфгера.

Захлопнулась дверь, провернулся ключ, раздались удаляющиеся шаги.

И вот тогда мне стало страшно.

Я опустилась рядом с волком на колени и с максимальной осторожностью (и максимальным же усилием) перевернула тяжелое тело. Голова безвольно мотнулась, а в свете, падающем сквозь зарешеченное окошко двери, маслянисто блеснула кровь…

…Я не знала, сколько прошло часов.

Нас бросили сюда и словно забыли. Вернее, нет, не забыли, я несколько раз слышала громкие, срывающиеся голоса, кто-то орал на кого-то, называл всех идиотами. И, кажется, они просто не знали, что с нами теперь делать. И отпустить никак — и мараться с убийством, видимо, тоже не хотелось.

Трусы.

Но пока они там мялись, как нежные вьюноши перед входом в бордель, у меня на руках, вполне возможно, и без того умирал капитан шестого отделения Лидийской стражи. Я ничего не смыслила в медицине, но…

Мне было страшно.

Вольфгер так и не пришел в себя после того удара. Кровь, которую я, как смогла, вытерла-размазала своей юбкой, сначала спеклась коркой, но теперь снова влажно поблескивала в тусклом свете — ее размывал выступивший пот. И жар, исходивший от лежащего у меня на коленях тела, я чувствовала даже сквозь слои ткани. Дыхание, поначалу почти незаметное, становилось все громче, и чаще, и тяжелее.

Я ничего не смыслила в медицине, но кажется, это зовется лихорадкой.

— Вольфгер, — позвала я, в сотый раз облизнув без конца сохнущие, уже потрескавшиеся от этого губы, и неуверенно тронула массивное плечо.

Вервольф втянул воздух со свистом, а выдохнул с хрипом, и я погладила колючую щеку, провела по лбу, будто хотела унять ледяными пальцами хоть часть сжигающего его жара.

— Ты держись, ладно?

Я снова и снова гладила его, не зная, что еще сделать, с трудом давя подступавшую к горлу панику.

А Лейт дышал все тяжелее.

Горячий. Какой же он горячий.

Закусив губу, я шумно выдохнула носом и, осторожно переложив тяжелую голову с коленей на пол, принялась стаскивать серый свитер. Тот с трудом, но поддавался. Свернув шерсть в рулон, я подложила ее волку под голову и взялась за рубашку, почти насквозь мокрую от пота.

Ну вот. Так чуть легче дышится, верно?

«Неверно», — наверняка ответил бы мне Вольфгер, если бы был в сознании.

Теперь его потряхивало. И я бы решила, что от холода, если бы не обжигающий жар, исходящий от кожи. Веки закрытых глаз подрагивали, из-под них виднелся белок.

Я не выдержала, метнулась к двери, шандарахнула по ней кулаком со всей силы.

— Хоть воды принесите, ублюдки! Или вы ждете, пока мы тут сами подохнем, чтобы руки не марать?!

— Заткнись! — несколько истерично прозвучало в ответ.

Я бессильно стукнула по гладкому дереву еще раз и привалилась к нему лбом. Страх подступал к горлу, и почему-то прямо сейчас меня почти до тошноты, до трясучего озноба пугало не то, что с нами сделают эти идиоты за стеной, а паническая мысль, что Вольфгер в его состоянии может не дожить до того, что они с нами сделают.

Позади раздался еще более громкий хрип, я резко обернулась, готовая броситься оказывать непонятно какую помощь и застыла, а потом и вовсе подалась назад, прижимаясь лопатками к доскам.

Полуобнаженное тело вервольфа выгнуло дугой, причем как-то совершенно немыслимо, будто переломило пополам. Голова запрокинулась, пальцы вскинутых рук скрючились, глаза распахнулись — желтые, бессмысленные…

И я смотрела, как вытягивается массивная челюсть, превращая лицо в длинную хищную морду, как на загорелой коже, блестящей от пота, проступает серая шерсть, как и без того крупное тело словно еще слегка увеличивается в размерах…

Но только когда оглушительную тишину в каморке громом нарушил треск рвущейся ткани брюк, я сумела осознать происходящее и стремительно зажала себе рот руками, чтобы не завизжать.

Огромный волк рыкнул и стремительным движением перекатился со спины разом на все четыре лапы. Он тряхнул лобастой башкой, низко опустил ее, глядя на меня исподлобья — вздернулась черная губа, прикрывающая клыки, и каморку наполнил тягучий грудной рык.

Сердце рухнуло в пятки, воздух застрял в горле. В голове панически метались обрывки каких-то мыслей, воспоминаний, знаний. Да каких там знаний! Что я знала об оборотнях?! Ничего! Кроме общеизвестного факта.

После оборота это зверь. Не разумное существо.

Все мои фырчания, вроде «собака страшная», обрели сейчас совершенно иной, куда более глубокий смысл.

Страшная.

До жути.

Я ме-е-едленно отвела руки от лица, развернув их ладонями к волку в безотчетном жесте слабого, и с трудом разомкнув ссохшиеся губы, тихо произнесла:

— Вольфгер.

Зверь зверем, но и у зверей клички есть.

Клыки обнажились еще сильнее, под серой шкурой перекатились мышцы — волк переступил лапами.

— Вольфгер, это я, — я даже не слышала собственного голоса, полностью сосредоточившись на немигающем взгляде желтых глаз. — Это я, Эва.

Волк зарычал.

Вроде негромко, но я успела подумать, что пора бы хлопнуться в обморок, и вообще хорошая выдержка — это не всегда хорошо.

Лохматая башка мотнулась. Я попробовала сделать крохотный шаг вперед (назад просто все равно некуда), и рык сделался чуть громче. Обратно — еще громче. И снова качнулась морда.

Эм? В сторону?

Шаг. Еще шаг. Еще.

Я чуть выдохнула… и все-таки завизжала, когда массивное тело стремительно сорвалось в прыжок.

Чтобы грудью обрушиться на несчастную дверь.

Хрустнуло — и я взмолилась, чтобы это было дерево, а не волчьи кости.

Зверь озлобленно рыкнул на неподатливое препятствие, клацнул зубами и сделал круг, вернувшись на исходную позицию. Тряхнул башкой, мотнул хвостом, снова напрягся, собираясь в тугую пружину.

Прыжок. Удар. Громкий треск.

Дверь вынесло с петель и, судя по звуку, еще и разломало. А судя по следующему звуку, еще и остервенело погрызло доски, брызнув щепой во все стороны.

Снова грохот. Дикие крики.

Я, зажмурившись, вжималась в стену, вслушивалась в какофонию, судорожно пытаясь понять, что там происходит, но не находя в себе смелости высунуть нос.

А потом все стихло.

Я постояла, не веря своим ушам, минуту, другую.

Тишина.

Решившись, я как-то машинально подхватила с пола серый свитер, подобрала запачканную юбку и вышла из камеры, щурясь от света.

В тайной лаборатории царил разгром. Столы перевернуты, вещи раскиданы, разбиты. А почти у самых моих ног — тело того, кто помогал стаскивать вервольфа вниз.

Волк стоял в углу, над еще одним телом.

Широко расставив лапы, низко опустив голову. Блестящие, серебристые бока часто вздымались. Я сделала шаг к нему, под туфлей хрустнул какой-то осколок — и оборотень мгновенно обернулся, выщерив в оскале окровавленную морду.

— Вольфгер, — строго произнесла я. — Ты, конечно, молодец. Но нам лучше поскорее убраться отсюда.

Я шагнула к выходу, волк остался стоять, где стоял.

— Вольфгер, — еще раз позвала я.

Ни проблеска понимания в расплавленном золоте глаз.

Я все еще боялась его. Ладони взмокли и подрагивали. Несмотря на случившееся в камере, я отнюдь не была уверена, что Лейт не бросится на меня, повернись я к нему спиной. Другое дело, что поворачиваться к нему спиной не хотелось совершенно по иной причине.

— Идем. Пожалуйста, — я протянула свободную руку, разворачивая ее ладонью кверху.

Ответом мне был настороженный взгляд исподлобья.

— Ну же!

Я сделала шаг, и волк рыкнул, взъерошил загривок, заставив меня замереть соляным столбом. Потом помедлил немного и двинулся вперед. Настолько беззвучно, что это вызывало неподконтрольный ужас.

Я стиснула вторую руку, цепляясь за свитер так, будто он мог меня спасти от нападения, а в следующее мгновение в мою раскрытую ладонь ткнулся сухой горячий нос.

Щекотно обнюхал ее, подрагивающее запястье…

Мне было страшновато даже дышать. Зверюга доходила мне почти до груди, и вся моя выдержка уходила сейчас на то, чтобы сохранять хотя бы относительную видимость спокойствия. Внутри все дрожало и трепетало, как сигнальные корабельные флажки на ветру.

Я попробовала коснуться короткой гладкой шерсти на лбу и тихо охнула, когда волк увернулся и ухватил меня зубами за запястье. Мне понадобилось несколько мгновений на то, чтобы понять, что оное запястье по-прежнему при мне, и ему, осторожно прихваченному острыми клыками, даже не больно.

Ой, не сильно-то и хотелось! Не трогать — так не трогать!

Я потянула руку на себя, и волк ее легко выпустил. Чтобы потом метнуться вперед, точно так же легко «куснуть» меня за бок и отскочить, обмахнув морду длинным розовым языком. Янтарные глаза смотрели до невозможности… шкодно.

Так. Стоп! Он мне тут что — играется?!

В ответ на мой гневный взгляд, волчище как будто даже закатил глаза — «Ой, да ладно тебе! Подумаешь!» — а потом двинулся вперед, к выходу, продемонстрировав мне обвислый пушистый хвост.

Я бросила еще один взгляд на оставшийся после нас разгром и поспешила следом.

На удивление — на улицу мы выбрались беспрепятственно. Лавка пустовала, более того, дверь была заперта — но, к счастью, не магически, а просто на ключ, так что с этим замком я, повозившись, справилась, не прибегая к волчьим услугам. И было как-то странно после пережитого оказаться вдруг на оживленной улице, с людьми, спешащими по своим делам, с пролетками, выстроившимися чуть дальше, рядом с известным рестораном, в ожидании клиентов…

Судя по солнцу, мы провели в подвале ночь.

И стоило мне это осознать, как усталость обрушилась на тело. Голова загудела, глаза устало щурились, а ноги нервно подкашивались.

В Лидии народ, конечно, привык ко всякому, но на нас косились. На меня — растрепанную, с порванным жакетом и юбкой в кровавых разводах. На волка. Хотя нет, на него, пожалуй, не косились, а обходили по широкой дуге. Зверище снова ткнул меня в ладонь носом, подныривая под руку и пихая куда-то вправо — идем, мол, бестолковая — и я вдруг сообразила, что у здоровой собаки нос должен быть совсем не таким, а мокрым и холодным.

Ну и кого, скажите на милость, мне сейчас разыскивать — целителя или ветеринара?!

Все.

Мне решительно все это надоело.

Волна протеста и гнева всколыхнулась в душе, и я, с невесть откуда взявшейся силой, ухватила зверя за холку и потянула к пролеткам. Еще не хватало мне, чтобы эта туша свалилась где-нибудь по дороге домой.

Волк, которого мне все же с трудом получалось называть Вольфгером, мою хватку почти сразу стряхнул, но подчинился и снова вырвался вперед, будто угадав мой замысел.

Если бы мой замысел угадали извозчики, они бы рванули с места стоянки, словно кавалерия в атаке. Но увы. Поэтому, когда серая махина взгромоздилась в ближайшую повозку так, что у той жалобно скрипнули рессоры, владельцу оставалось только вытянуть лицо и тонко вопросить:

— Э-э-э! Куда-а-а?!

— Гвардейцев, дом 8, — по-своему трактовала я этот вопль, тоже втискиваясь в пролетку и, окончательно осмелев, пихнула волка в шерстяную задницу, чтобы подвинулся.

— Десять медяшек, деньги вперед! — все тем же тонким голосом отозвался кучер, в котором жажда заработать преобладала даже над страхом смерти, видимо.

— Через пару дней заедете в шестое отделение стражи, спросите капитана Вольфгера Лейта и стребуете с него десять медяшек за провоз его собачки. Давай уже, пока собачка не передумала. Или не проголодалась.

— Я сейчас стражу вызову!

— Это тоже подойдет, — устало вздохнула я. А волк широко зевнул, раскрывая пасть на сто восемьдесят градусов. Ну, так по крайней мере, показалось.

Видят боги, я понятия не имею, почему извозчик выбрал все же доставить нас по адресу!

Конечно, я могла бы предложить ему подождать две минуты и вынести из квартиры эти дурацкие десять медяшек — но, во-первых, я устала, а во-вторых, Вольфгер меня во все это втянул, вот пусть он и платит!

Так что я, с трудом удерживаясь от кряхтения, просто выбралась из пролетки, бросив извозчику слова благодарности. Тот ими так проникся, что тронулся с места едва ли не раньше, чем я ступила на землю, едва не сбив меня с ног.

Наверное, я поступила ужасно глупо. Надо было ехать не домой, а в отделение — доложить, поднять тревогу, да и они с этим зверем уже сколько лет бок о бок работают, может, и знают, как ему помочь и что вообще делать! Лично я была уверена, что оборотни превращаются только в полнолуние, и с трудом понимала, как лично мне надо сейчас поступать с этим подарком судьбы.

Умные мысли приходят иногда поздновато, тогда мне просто хотелось убраться подальше от подвалов и трупов, в мою родную, милую квартирку…

Подарок судьбы уже дисциплинированно сидел под дверью подъезда и смотрел на меня с укором — «да-да, мастер Алмия, ужасно глупо, но раз уж мы приехали, может, вы меня впустите уже? Или мне опять двери ломать?»

Ладно. Я быстро поднимусь, переоденусь — и в отделение!

На лестничной площадке, напротив собственной двери, волк отстал. Я обернулась и на вопросительный взгляд раздраженно ответила:

— Нет у меня твоих ключей! В следующий раз предупреждай соседей, куда прячешь запасные! Мои, например, вот! — я положила ладонь на определенный участок стены возле двери, нащупывая словно вплавленный в кладку металл. — Милости прошу!

Волк беззвучной тенью юркнул в открытую дверь, не задев меня даже кончиком хвоста. Как у этой махины получается двигаться подобным образом, я по-прежнему не понимала. Вот она — настоящая магия!

Пока я разувалась, оборотень без стеснения прошел в гостиную, где плюхнулся на ковер, вытянул лапы и, похоже, притворился мертвым. Я снова вспомнила ощущение сухого горячего носа, тычущегося в ладонь, вздохнула и, сцепив зубы, отправилась не в душ, а связываться с семейным целителем.

Семейных ветеринаров у нас, простите, нет!

На мое счастье, господин Лейпшиц оказался не просто свободен, но еще и совсем рядом. Он заверил меня, что прибудет через четверть часа. Я посмотрела на часы, посмотрела на волка (волк приоткрыл глаз и тут же снова закрыл), посмотрела на окровавленную юбку. Вздохнула.

Ладно. Пятнадцать минут на душ — это лучше, чем ничего!

— Ничего не трогай! — на всякий случай строго приказала я зверюге, погрозив пальцем перед черным носом.

Волк шумно выдохнул, я сочла это за знак согласия и умчалась в ванную. Мимоходом размышляя о том, что воспринимать зверя, как Вольфгера Лейта, у меня не получалось. Они существовали как-то отдельно. Нет, я прекрасно понимала, что это он и есть, но…

Я тряхнула головой, прогоняя ощущения, которые сама себе не могла сформулировать и объяснить, стянула одежду и шагнула под тугие струи прохладного душа…

Несмотря на мои опасения, визит целителя волчара воспринял вполне благосклонно. Позволил себя осмотреть и ощупать, и только несколько раз рыкнул и попытался цапнуть обидчика, когда тот, очевидно, касался больных мест. Вернее, делал вид, что хочет цапнуть, потому что если бы хотел на самом деле…

Я отогнала от себя видение окровавленных тел и вслушалась в слова господина Лейпшица.

— Ничего серьезного, мастер Алмия, можете не беспокоиться понапрасну. Господин Лейт, несомненно, пострадал физически, чем и был обусловлен оборот, но в волчьей ипостаси регенерация значительно ускорена. А лихорадка куда больше связана с тем, что процесс произошел вне полнолуния, в экстренной ситуации, и тело не было к нему в полной мере готово. Да и регенерация идет бешеным темпом. Долго в этой форме он не удержится и, я полагаю, максимум к полудню завтрашнего дня, перекинется обратно.

— Я не знала, что оборотни могут превращаться в неудачную фазу луны, — бросила я, вздрогнув, когда тяжелая лобастая башка вдруг легла мне на колени. Покосившись на зверя, я осторожно положила ладонь сверху и неуверенно почесала ему за ухом.

На лице целителя, знавшего меня уже больше двадцати лет, появилось какое-то странно-умильное выражение.

— В критических ситуациях. И далеко не все, для этого все же нужна значительная физическая сила — такая нагрузка на организм… И, пожалуй, я выпишу вам на всякий случай рецепт. К завтрашнему дню господину Лейту, конечно, станет несравнимо лучше, но все же. Рану на голове желательно дополнительно обработать, а ребра еще доставят ему несколько неприятных моментов.

В подтверждение своих слов целитель принялся писать, а я решила, раз уж выпал такой случай, ликвидировать по максимуму пробел в знаниях.

— А вы не знаете случайно?.. Насколько мне известно, в волчьей ипостаси оборотни не совсем разумны… Как он сориентировался? Почему не тронул меня?

— «Не совсем разумны» — это не вполне верное определение, — целитель поправил тонкую оправу очков на кончике носа. — Просто, сохраняя свою память, они мыслят совсем иными категориями. Например, вы знаете, что у вервольфов очень чуткое обоняние…

О да! Это я знаю!

— …оно во многом связывает две их ипостаси в одну. Ориентируясь на запах, волк понимает — кто свой, кто чужой, кто враг… — господин Лейпшиц поставил подпись на рецепте, прижал его кольцом-печаткой и протянул мне. — У вас будут еще вопросы, мастер Алмия?

— Нет, благодарю вас, вы меня несказанно выручили.

— Всегда рад помочь семье Алмия, — он тепло улыбнулся. — Всего доброго.

Мне пришлось-таки осторожно спихнуть волчью голову, чтобы встать, расплатиться и проводить доктора до дверей. Потом я метнулась на кухню, задумчиво оглядела недра холодильного шкафа, поняла, что надо еще будет на обратном пути, помимо аптеки, заехать в мясную лавку, а пока что зверю придется довольствоваться паштетом…

Покидала квартиру я в растрепанных чувствах. Оставлять оборотня у себя дома было как-то странно, а тащить с собой не позволяла совесть. Да он и не рвался — так и лежал на ковре, пристроив морду между передних лап, мирный, несчастный и целиком примерный.

Я быстренько. Туда — и сразу обратно.

Как и следовало ожидать, «туда и сразу обратно» невообразимо растянулось. Отделение стражи от моего появления с новостями впало в бурную деятельность, которая, к сожалению, включала допрос единственного способного на данный момент внятно изъясняться свидетеля. Следователь выпытал из меня все, что я знала, все, в чем была не уверена и, кажется, даже немножко того, о чем понятия не имела — а у меня после бессонной ночи не было сил даже элегантно язвить и огрызаться. Поэтому я язвила и огрызалась неэлегантно.

Когда управление стражи меня отпустило — родное, наоборот, приняло в широко распахнутые объятия. Лихо отмахнувшись от всего наисрочнейшего, я вкратце описала любимому начальству произошедшее и стребовала себе три дня выходных на восстановление после душевного потрясения. Гидеон ворчал, что душевное потрясение тут у него от нас всех, а у меня вообще сердца нет, а значит и душевных потрясений быть не может — но выходные дал.

Аптекарь, мясник…

Я ввалилась в квартиру около четырех, уставшая и злая.

И вот там меня ждало настоящее душевное потрясение — исполосованные когтями дверь и паркет в коридоре… и сладко спящая волчья туша, развалившаяся поперек моей кровати.

Я прикрыла глаза, прижав кончики пальцев к переносице. Вдохнула. Выдохнула.

А потом, послав все в Бездну, растеряв остатки страха, пихнула зверя, освобождая себе место, не раздеваясь, залезла под одеяло и почти сразу уснула, даже скорее — отключилась, чувствуя сквозь ткань и пух горячий мохнатый бок.

Глава 8. Личная жизнь, или о подготовке спецопераций

Что ж, это было не самое удачное мое решение.

К такому выводу я пришла, когда, проснувшись, обнаружила себя в постели не с большой мохнатой псиной, а… с капитаном Лидийской стражи Вольфгером Лейтом. И если кто-то попробует ткнуть меня в то, что это, по факту, одно и то же — тот об этом замечании глубоко пожалеет.

Я не знала, почему я даже не завизжала, открыв глаза и увидев прямо перед своим носом суровую бандитскую физиономию капитана. Наверное, лимит потрясений за последние сутки был исчерпан, и на какую бы то ни было яркую эмоциональную реакцию меня уже просто не хватало.

Ну и, надо признать, сейчас, во сне, рожа была не такая уж и бандитская…

Усталое лицо, жесткая складка возле губ.

Он навалился на меня, прижал плечом и тяжеленной ручищей, и отбрыкалась я от этой крепкой хватки с трудом. Кое-как выкрутившись, встряхнулась, как кошка, одернула задравшуюся одежду (и ведь кое-то умудрился забраться лапами аж под свитер!) и — порадовалась, что хотя бы один из нас был одет.

Разметавшийся на моей постели полностью обнаженный мужчина, не прикрытый даже краешком простыни, выглядел… противоречиво. А данный конкретный мужчина…

Я глазела на него, пытаясь отыскать признаки стыда и совести, добрую пару минут. Ни первого, ни второго не обнаружила (особенно — первого!), дала себе мысленную оплеуху и уплыла на кухню.

Мне срочно нужен был кофе. Крепкий, несладкий кофе. Много. Чтобы проснуться, прийти в себя и отогнать, наконец, прочно застывшее перед глазами видение абсолютно прекрасного в своей суровой мужской красоте тела.

«Ну и что мне теперь с этим делать?» — размышляла я, сидя на кухне, подперев подбородок и механически размешивая зачем-то кофе в чашке.

Странные у нас все же отношения.

А в том, что у нас отношения, я уже не сомневалась. Когда этот мохнатый упрямец (ладно, в данный конкретный момент, уже совсем гладкий упрямец) очнется, мы оба, наверняка и совершенно виртуозно, сделаем вид, что между нами — у нас — ничего нет. Но я не знаю, как Вольфгер, а я совершенно точно не смогу забыть, как огромный зверь, только что растерзавший двух разумных существ, ткнулся горячим носом в мою руку — безотчетное, безусловное доверие. Как там сказал доктор? Кто свой, кто чужой, кто враг, а кто…

Кто?

Кто я для тебя, Вольфгер Лейт, темная душа? Коллега? Стервозная соседка с верхнего этажа?

Уж точно не друг.

Ненавязчивый аромат духов — цепляющий с первого вдоха, какой-то такой правильный, мой. И карие глаза напротив, наблюдающие за тем, как я принимаю неожиданный подарок.

«Волчье сердце».

Посиделки на кухне. И в голове звенит и плывет, и мужчина, который читает мне лекции о правильном вредительстве, кажется невероятно привлекательным. Настолько, что приходит ночью во сне. И при следующей встрече я смотрю на него и злюсь за этот непрошеный визит.

Широченная спина в моей ванной, и «кыш, женщина!», и взметнувшиеся злость и возмущение, которыми можно прикрыть от самой себя колкие мурашки, пробежавшие по позвоночнику.

Бег под дождем. Рука в руке.

Раздражение — мужлан неотесанный, невежа, никакого почтения и трепета по отношению к мастеру, женщине и представительнице древнейшей семьи города! Никакого восхищения во взгляде…

Я прикрыла глаза и сделала глоток.

Обжигающий напиток горячей дорожкой прокатился по пищеводу, оставляя во рту ни с чем не сравнимый вкус, а когда я, выныривая из обрывочных воспоминаний и странных размышлений, открыла глаза, передо мной стоял Вольфгер Лейт собственной персоной.

Сонный, осунувшийся и замотанный в простыню, как статуя Старого бога.

— Здравствуйте, мастер, — и голос хриплый, как с похмелья. Да его и слегка ведет, кажется. Потому что я очень четко слышала сейчас всегда беззвучные шаги.

— Садитесь, — я кивнула на стул напротив и поднялась за второй чашкой.

Вервольф мотнул головой и поморщился, вскинул руку, ощупывая рану.

— Спасибо, мастер, но я пойду к себе. Мы с вами потом поговорим, если вы не возражаете.

— Возражаю, — бросила я. — В таком виде вы из моей квартиры не выйдете.

Лейт глянул вниз, пошевелил пальцами босых ног и неожиданно ухмыльнулся.

— Вы что, опасаетесь соседки снизу? Да бедная старушка едва-едва преодолевает две ступеньки, она на вашем этаже появится только духом, отлетая в мир иной.

— Вы. В таком виде. Из моей квартиры. Не выйдете, — отчеканила я.

Что бы там себе ни думал многоуважаемый капитан, а у людей и прочих разумных есть просто феноменальная способность оказываться в ненужном месте в ненужное время. Посыльный, случайный прохожий, соседи из дома напротив, которым соль понадобилась вот прямо сию минуту. Ну не-ет...

— Где ваш запасной ключ? Я принесу вам одежду.

— За плинтусом, справа от двери. Он отходит… — Вольфгер неожиданно все же опустился на предложенное сиденье и посмотрел на меня снизу вверх. — Сядьте, мастер, допейте свой кофе.

Я повернулась к шкафчику, достала все же чашку и, щедро плеснув туда черного ароматного напитка, сунула вервольфу под нос.

— Вы есть хотите?

— Хочу, — бесхитростно признался вервольф и снова кривовато усмехнулся. — Зверски.

И пока я нарезала хлеб и ароматный копченый окорок, купленный вчера вместе с килограммами сырого мяса (и куда мне его девать теперь?!), он поинтересовался участливо:

— Как вы себя чувствуете?

— Я? — вопрос меня почему-то изумил.

Он получил в лоб заклинанием, свалился с лестницы, провел ночь в лихорадке, превратился в гигантского волка и обратно, щеголяет рассеченным черепом и живописными кровоподтеками на груди (да, глазела!) и спрашивает, как я себя чувствую?

Стукнув о стол тарелкой с нарезкой, выставив масло, приборы, я села обратно на свое место и сообщила ответ на заданный вопрос.

— Я на вас зла. Зверски.

Лейт соорудил себе бутерброд и вздохнул.

— Простите, мастер, я действительно невольно поставил вас под угрозу…

— Вы испортили мою дверь! И паркет! — гневно перебила я.

— А… это… — растерянно протянул вервольф и потер лоб. — Кажется, я хотел домой. Что ж, не беспокойтесь, я, конечно же, заменю вам и дверь, и полы.

— На шелковые, — не утерпев, ввинтила я.

— Вы предполагаете и дальше запирать меня у себя в квартире на время спонтанного оборота? — изумился капитан.

— Нет, я просто хочу шелковые полы, — беспечно отозвалась я, поднося к губам чашку.

Но да, теперь интерьер капитанской квартиры обретал для меня куда больший смысл.

Капитан хохотнул и вгрызся в бутерброд, так что осталось непонятно, над чем он смеялся — над шуткой, которая вообще-то была не шуткой (я и правда от шелкового камня не отказалась бы!) или над предположением, что он действительно мне их сделает.

— А вы помните? — По уму, конечно, надо было бы оставить мужика спокойно поесть в тишине, но я искренне полагала, что моя доброта и так перевалила уже все разумные границы, а потому с капитана не убудет ответить на парочку вопросов.

Вервольф проглотил кусок, коротко уточнил, — «Что?» — и снова вцепился зубами в мясо.

— Ну… все.

— Если вы о том, что я делал, будучи волком, то да. Приблизительно, — он поднес ко рту еще один кусок мяса, вздохнул, положил его на тарелку. — Я не могу, находясь в человеческом облике, полностью адаптировать под человеческие рецепторы и понимания всё то, что я делал, ощущал и видел, будучи волком. У меня сейчас и у меня тогда — совершенно разные уровни восприятия. И в волчьей ипостаси я не смотрю на себя со стороны, я — это я. После что-то удается переложить на человеческую память. Что-то — большая часть — остается на уровне невнятных ощущений. Инстинктов, если угодно.

— Но почему тогда говорят, что вервольфы после оборота — это дикие звери? — не утерпела я.

— Потому что это правда, — терпеливо отозвался капитан. — Да, я не тронул вас и, допустим, прохожих на улице, которые ко мне не подходили. Но вы же видели, что я сделал с теми, кто держал нас взаперти? Уверяю вас, как капитан стражи, я не имею привычки разрывать преступников на куски при задержании.

Я промолчала, опустив глаза и позволяя капитану вернуться к завтраку. По моему скромному мнению, эти товарищи свою судьбу заслужили. Никто не отпустил бы нас оттуда под честное слово никому не рассказывать об увиденном…

— Не говоря уже о вашем трагически пострадавшем паркете, — неожиданно ввернул Вольфгер, и я метнула в посмеивающегося волка гневный взгляд.

А пока он приканчивал завтрак, я сообразила, что есть одно дело, которое надо провернуть до того, как капитан обзаведется одеждой, потому что после он провернуть его мне однозначно не позволит. А пустить ситуацию на самотек мне не позволит совесть.

Я вышла из кухни, а вернулась с аптечным свертком в руках.

— Мне нужно обработать вашу голову и… вот это вот, — я неопределенно покрутила пальцем, обрисовывая синяки и кровоподтеки на груди, которые, я подозреваю, он заработал не падением, а выбиванием очень прочных дверей.

— Право, мастер, не стоит трудов, я сам…

Я закатила глаза, покачала головой и, цепко ухватив весьма приятно легший в руку бицепс, потянула, заставляя встать.

— Молчите уж. Я знаю, у вас это отлично получается!

И вервольф промолчал. Правда, как-то настолько выразительно, что у меня все равно появилось ощущение, что последнее слово осталось за ним.

Я взялась за круглую баночку с мазью, которую надлежало тщательно втереть «в места ушибов». Она приятно пахла — ментолом и еще какими-то травами.

Я зачерпнула прохладную субстанцию пальцами и окинула задумчивым взглядом фронт работ. Ладно, приступим-с. Когда я коснулась холодной мазью горячей кожи над первым синяком, вервольф чуть вздрогнул, я на мгновение замерла, а потом провела первым долгим, но легким прикосновением, распределяя мазь по всей поверхности гематомы. Закусила губу и — сосредоточившись на том, что мне предстоит делать, а не на том, что у меня перед носом маячит мужская обнаженная грудь — принялась за работу.

Ладонь скользила по гладкой горячей коже.

Я сосредоточенно втирала мазь, вдыхая приятный травяной запах, и старалась не смотреть и не думать.

Не смотреть. И не думать.

Как мои пальцы с нажимом проводят по твердым мышцам, раз за разом. Как дыхание мужчины, находящегося слишком близко, щекочет мой лоб. Как ужасно хочется сглотнуть. И как внутри что-то томительно тянет. И как эта гладкая кожа под моими пальцами становится, будто, еще горячее.

«Это просто мазь», — одергивала я себя. — «Может, она согревающая».

Не помогало.

Утренние размышления наложились сейчас на эту близость, будили в душе и теле что-то слегка забытое. У меня были мужчины. И не один. И я прекрасно отдавала себе отчет в том, как выглядит желание. Но я не могла припомнить, чтобы оно когда-то было настолько волнующим, настолько… трепетным. И, сдавшись, я позволила себе маленькую слабость — упивалась и этим собственным желанием, и наслаждением, которое дарили нехитрые жесты.

Вряд ли у нас что-то получится. Но зачем отказывать себе в удовольствии, раз оно само пришло в руки?

— Все, — ледяным механическим голосом произнесла я, давя в нем предательскую хрипотцу, и отвернулась, чтобы закрыть баночку с мазью и вымыть руки. Мои мысли — это мои мысли, капитану о них знать не обязательно. — Сядьте, я вашу голову посмотрю.

Я повесила на крючок полотенце, обернулась. Вместо того, чтобы сесть, капитан сделал шаг вперед, сокращая расстояние между нами до вопиюще неприличного.

Вспыхнув изумлением и рефлекторным гневом, я вскинула голову и застыла, встретившись с глазами, в которых еще плясал желтый отблеск. Я попалась на этот взгляд, как рыбка на крючок — но, в отличие от рыбки, не могла даже беззвучно раскрыть рта.

Тяжелые ладони неспешно легли мне на бедра, и, когда я никак на это действие не отреагировала, вервольф подхватил меня, как пушинку, и усадил на высокую кухонную тумбу, вознеся почти на один уровень с собой.

Лейт качнулся вперед, я закрыла глаза и машинально разомкнула губы, сильнее сжала пальцы, и без того вцепившиеся в широкие плечи в краткий миг полета, но… поцелуя не случилось.

Прочертив носом щекотную линию по моей щеке к уху, обжигая кожу горячим дыханием, Вольфгер на несколько мгновений застыл, глубоко вдыхая и выдыхая мой запах.

Я по-прежнему, кажется, даже не дышала, парализованная неожиданностью. Только сердце разгонялось, колотясь все быстрее.

А потом…

Я даже не могла бы точно сказать, поцеловал он меня или укусил. Я ощутила разом и губы, и зубы, и язык… и грудной, едва слышный, но совершенно нечеловеческий рык, отозвался вибрацией во всем теле, заставляя сжать кулаки, впиваясь ногтями в гладкие мышцы. Я ахнула и запрокинула голову, еще сильнее открывая шею для этого поцелуя-укуса.

Еще один пришелся выше, уже чуть менее жадный, но не менее будоражащий. И еще, и еще…

У меня закружилась голова, будто воздуха не хватало. И когда Вольфгер куснул еще раз, тихонько застонала — и рука сама собой мазнула по шее и по короткому ежику темных волос, удивительно мягкому, как собачий подшерсток. Я зарылась в него — подаваясь вперед и прижимая к себе. Но вместо того, чтобы продолжить выцеловывать мою шею, вервольф вскинул голову.

Глаза в глаза.

Ну же. Неужели неясно, что я уже все позволила?

А потом шершавые подушечки пальцев коснулись моего виска, обвели линию лица, дотронулись до только что искусанных губ, и я поняла, что он не разрешения спрашивает безмолвно, он — любуется.

Я еще раз закусила губу и рывком подалась вперед, почти соскальзывая с тумбы, но зная, что меня удержат — только чтобы прижаться совсем тесно и чтобы поймать, наконец, этот молчаливый упрямый рот поцелуем.

Жадность. Голод. Сосущий, требовательный. Лихорадочные движения, сумасшедшие, головокружительные поцелуи.

Задранная юбка, улетевший в Бездну свитер, и сорочка под ним уже тоже задралась и сбилась в сторону, открывая еще больше возможностей для ласки. Мне повезло сильнее — преград между мной и желанным телом не было, забытая всеми простыня давно стекла на пол.

Вольфгер вдруг замер, тяжело дыша, и во мне разом сквозь томную поволоку шевельнулось беспокойство — ему плохо? Лейпшиц говорил про ребра, да и голова опять же… Но прежде, чем я успела впасть в панику, мужчина стянул меня с тумбочки, подхватил на руки и понес.

В спальню.

— Да вы, капитан, традиционалист! — не утерпела я, когда он опустил меня на кровать, почти сразу придавливая собственным весом.

— Я романтик, — невозмутимо отозвался Вольфгер, и непонятно было — шутит он или говорит всерьез.

А потом стало не до разговоров, потому что с остатками моей одежды он, наконец, стремительно расправился. И…

Такого с мужчинами у меня еще не было. Когда и огонь, и жажда, и ты, не сгорая, горишь, желая сразу достигнуть пика, чтобы это скорее прекратилось — и чтобы это не прекращалось никогда.

Да и мужчины такого у меня никогда не было — яростного и внимательного. Нетерпеливого, бесцеремонного... чутко потакающего всем моим желаниям эгоиста.

Он брал. И в то же время давал так много, что мне казалось, что я сойду с ума от этой пытки нежностью и грубой силой…

Наверное, на мгновение, так оно и случилось, потому что мир перестал быть. Мне показалось, я растаяла, растворилась, испарилась облачком пара — таким невесомым сделалось тело.

Но нет. Реальность постепенно возвращалась мелкими штрихами — жарким шумным дыханием, тяжестью чужого тела, громким стуком двух сердец.

Вольфгер поцеловал меня и отодвинулся чуть в сторону, несмотря на мой протест и попытку вернуть большое и теплое на место. В итоге, уцепившись, я перекатилась вместе с ним, оказавшись полулежащей на широкой груди.

Ладно. Так тоже сойдет!

Я повозилась, устраиваясь удобнее и, подперев подбородок кулаком, принялась с интересом, по-новому, разглядывать нежданно-негаданно свалившегося на мою голову любовника. Вольфгер прикрыл глаза, кажется, приходя в себя, но рассеянно поглаживал меня по спине, давая понять, что вполне себе жив и в сознании.

…А может, женить его на себе?

Мысль была совершенно внезапной, но требовала тщательного обдумывания. Я женщина неглупая, просто так мысли в мою голову не приходят!

Плюсы определенно есть. Родители, конечно, взвоют, но будет поздно — я уже вышла замуж и даже не слишком позже Шантея. Все, как они и хотели! У нас будет лучшая во всем Лидии кухарка. И полы! Ну и сам капитан надежен, как скала — такой точно никогда не предаст и не обманет. Не говоря уже о…

Тяжелая ручища спустилась чуть ниже, ненавязчиво сжала попавшуюся под нее округлость, словно на пробу, вызвав короткий острый всплеск поутихшего желания, и я спрятала улыбку, потершись носом о загорелую грудь.

Минусы…

Минусы тоже есть. Характер тяжелый. У обоих. На работе — уже женат, но при этом бесперспективно. А еще имеет дурную особенность периодически портить полы и двери и раскидывать шерсть по дому!

Мысленно загнув пальцы на одной руке и на другой, я вздохнула. Выходило, что примерно поровну…

Вид у капитана был сонный, немного ленивый. Он разглядывал меня, и я смела надеяться, что увиденное ему нравилось.

— Ну! И что ты молчишь? — не выдержала я, проведя пальцами по собственному следу от ногтей на гладкой коже.

— А что, можно уже разговаривать? — отозвался вервольф, лениво жмурясь. И судя по выражению лица, эту шуточку он заготовил еще, когда я велела ему «помолчать».

Я гневно испепелила его взглядом и надменно отвернулась — что стало моей роковой ошибкой. Это чудовище заржало.

Я знаю, что приличные дамы не дерутся с любовниками и не душат их подушками — они предпочитают яд, но яда под рукой у меня не случилось, а кровь взывала к отмщению…

Задушить эту живучую сволочь так и не удалось. Более того — подождав минут пять, пока я выдохнусь, и осознав, что не дождется, Вольфгер перешел в наступление.

Словом, несмотря на то, что подушка в войне участвовала одна, и она была в моих руках — битву я проиграла с треском.

Пришлось признавать поражение, платить контрибуцию и всячески умасливать безжалостного варвара — несмотря на то, что тело еще после первого раунда приятно ныло.

Когда кровь перестала шуметь в ушах, я спохватилась.

— Как твои ребра?

— Да что им станется? — отмахнулся Лейт. И пока я гадала, это объективная оценка или обычная мужская бравада, и не пора ли вызывать доктора Лейпшица для принудительного освидетельствования, добавил. — Оборот, особенно экстренный, конечно, штука изнурительная и для организма затратная, но что хорошо — регенерируешь при этом, как бешеный. Туда-сюда обернулся — считай, кости срослись.

Он кривовато ухмыльнулся.

— Правда, есть нюансы.

— Какие? — любопытно ухватилась за эту фразу я.

Вервольфы — скрытники, о них не так много информации, кроме самого поверхностного плана. А тут такая шикарная возможность получить сведения из первых лап!

— Есть опасность, что из-за оборота осколки сместятся, и кость придется ломать? — выдала я предположение, показавшееся наиболее логичным.

— Да нет, — хмыкнул ценный носитель редкой информации. — Вот такого, кстати, не бывает. И переломы всегда встают правильно, и края ран сходятся наилучшим образом… — он пощупал голову, рана на которой и впрямь была уже почти не видна. — Вот только, чем обширнее повреждения — тем дороже телу дается оборот.

Вольфгер сел на постели, спиной ко мне, и я ощутила приступ острого эстетического удовольствия. Что со мной делала эта спина — голая, широкая, массивная и в шаговой доступности от меня!

А мой капитан тем временем потер шею, повел плечами (а-ах!) и буднично продолжил.

— В полнолуние волку хоть луна помогает. А если луны нет — то всё на личной силе и на собственных резервах. Если их не хватит — можно и загнуться.

— То есть, если бы то ушастое ничтожество умело колдовать получше, то я могла бы так и остаться в подвале, да еще и с трупом волка на коленях?! — негодование мое было просто безмерно.

Подобный вариант развития событий мне категорически не понравился. То есть — как это, загнуться? Тот подвал мне, прямо скажем, и без трупов не слишком был симпатичен! И пусть речь шла сейчас исключительно о гипотетических вариантах, я все равно чувствовала себя глубоко оскорбленной этой несостоявшейся подставой.

Капитан честно попытался подавить смешок, но зря старался — я всё равно его услышала.

— Эва, это при худшем раскладе из возможных.

— То есть существуют и другие? — мрачно уточнила я, подозревая, что они мне тоже не слишком придутся по душе.

— А как же! Если при переходе волк сильно поистратится, то организм просто заблокирует обратный оборот, да и все. Не навсегда, конечно — наешь запасов для трансформации, вернешься в человека. Или может случиться частичный оборот — тело форму сменило, а мозги в предыдущем состоянии заклинило. Но все это редкость…

— Почему? — не отставала я, уже прикидывая, какому изданию я эти сведения продам и кого возьму агентом, чтобы не продешевить.

— Потому что в большинстве случаев организм в принципе не запускает превращение, с которым ему не хватит сил справиться. Это привилегия самых отбитых!

Я рассмеялась, а капитан, воспользовавшись этим, попросил.

— Эфа, раз уж ты меня в простыне из квартиры не выпустишь — то принеси мне рубашку и штаны.

И пока я пыталась осознать, как он меня назвал, бессовестный волчара усугубил.

— Будь хорошей змейкой!

Ну наглость!..

— Вы об этой реплике еще пожалеете, капитан! — вставая с постели, надменно сообщила я.

И об этом человеке я беспокоилась! За него я волновалась, вызывая врача! Да я за него почти замуж вышла!

Нет, Эва, такой питомец тебе в доме не нужен!

Но как я ни старалась — вызвать в себе гнев или хотя бы возмущение никак не получалось. И если смех мне удержать удалось, то самодовольная улыбка так и норовила просочиться сквозь ледяную маску.

Совершенно неприлично!

Нечего его поощрять!

Я прошла к гардеробу, прикидывая. Что именно уместно надеть, чтобы выглядеть сногсшибательно в присутствии любовника — но так, чтобы он не подумал вдруг, что я для него наряжаюсь.

Вопрос был непростой, я не на шутку увлеклась — и потому не сразу сообразила, что молчание за моей спиной затянулось.

Потом послышался такой звук, будто кто-то пытается с трудом втянуть воздух в сопротивляющиеся легкие…

Я оглянулась, вопросительно вздернув бровь.

Дракон был хорош. Здоровенный — от поясницы до правой лопатки. Талантливо и с любовью прорисованный, очень харизматичный. На мастерски выписанной физиономии явственно видно было выражение ехидное и насмешливое.

Он извивался по молочно-белой спине, и петли хвоста зависли над ягодицами, а рогатая башка пристроилась чуть ниже шеи, на лопатке.

Эта татуировка настолько не вязалась с образом безупречной и утонченной Элисавифы Алмии, девицы из хорошей семьи, что едва не сделала то, с чем не справились вчера бравые парни из подпольной мастерской — вервольф поперхнулся воздухом и за малым не отправился к праотцам.

Мастер обернулась на звук, смерила его привычно-стервозным взглядом и отвернулась, а вытатуированная на ее спине рептилия так и продолжила ехидно скалиться — кажется, вся эта ситуация ее забавляла.

— Что это? — осторожно спросил Вольфгер, с затаенным восторгом разглядывая рисунок (и всё, что ниже него).

— Ошибки юности, — легко отозвалась Эва, и в голосе её, капитан готов был поклясться, звучала мечтательная ностальгия, а не сожаление.

Вольфгер разглядывал когтистую крылатую тварь и испытывал чувство глубокого морального удовлетворения — он знал! Он знал, что под внешностью ядовитой, но насквозь благопристойной светской дамы, идеала и безупречности, скрывается та еще оторва!

Впрочем, чувство глубокого удовлетворения сейчас в принципе касалось всего.

Он чувствовал себя… сытым. Несмотря на все же слегка ноющие, особенно после «упражнений» ребра, несмотря на дикую усталость, сопровождавшую оборот, несмотря на грядущий аврал на работе — он был доволен, умиротворен и даже счастлив, как отлично побесившийся, а потом вдоволь откушавший волк.

Впрочем, откушавший — это самое то определение. Лейт подозревал, что красное пятно на шее мастер еще не успела заметить, а то быть бы ему за это битым. Но стоило вспомнить этот укус, и кружащий голову запах, наложившийся на вкус нежнейшей кожи под губами и языком, как Вольфгеру хотелось сыто жмуриться, а еще лучше — повторить.

Он не знал, что стало последней каплей — постель, в которой он проснулся, насквозь пропахшая сводящим с ума ароматом, спокойная забота стервозной принцессы или черта, которую она сама перешагнула, получая откровенное удовольствие от собственных прикосновений к его телу. Все вместе, наверное.

Но сейчас Вольфгер ни о чем не жалел.

А потому не удержался и дернул на себя Эву, которая только-только закончила одеваться и повернулась в сторону туалетного столика.

Мастер по-девчоночьи взвизгнула, уперлась ладошками ему в плечи, попыталась вырваться, но куда там. И тогда она застыла — точеное изваяние, статуэтка из хрусталя. Обволакивающий аромат и щекочущие лицо взлохмаченные платиновые волосы, и дыхание на губах — жаркое, как поцелуй.

— Вольфгер, пусти, — потребовала она, не делая, впрочем, повторных попыток вырваться. — Ты сам сказал, что тебе нужна одежда.

— Откуда это? — он провел пальцами по гибкой спине, и женщина в его руках прогнулась, послушная прикосновению.

— На предпоследнем курсе мы с подружкой решили сделать универсальную защиту. Многие племена самых разных рас использовали татуировки в подобных целях, но каких-то углубленных исследований на эту тему не было. А мы решили, что мы все расшифруем и все сможем. А поскольку мы такие умницы, то еще и сделаем это красиво! Ну и… облажались.

— Да нет, великолепный дракон, — удивился вервольф.

И Эва довольно хмыкнула, а потом потерлась носом о жесткую щетину.

— Только бесполезный. Просто рисунок. Но избавляться было больно, страшно… и жалко. Все, пусти.

Она выскользнула, на этот раз свободно, поправила одежду, волосы и вышла, бросив:

— А ты пока, будь добр, придумай, что делать со всем тем мясом, которое я купила для волка.

И капитан придумал. А еще позволил себе в кои-то веки отложить работу ненадолго — она все равно настигнет и очень скоро, но сейчас, под прикрытием оборота — можно. Чуть-чуть. И покинул квартиру Элисавифы Алмии он только после полудня, оставив мясо в духовке дожидаться еще и ужина.

Впрочем, Вольфгер подозревал с довольной ухмылкой, что мясо будет ждать его куда меньше, чем хозяйка квартиры с исцарапанным паркетом.

Возвращение к трудовым обязанностям у Лейта началось самым неприятным из всех возможных образов. Послание официальнейшего вида ему доставили на дом, еще пока он находился в волчьей шкуре. Письмо было — кто бы сомневался! — от любимого начальства, и в нем Валлоу, не стесняясь в выражениях, сообщал, что немедленно по выздоровлении капитану надлежит явиться пред его, начальства, ясны очи, чтобы получить утерянные оружие, казенный артефакт и личные вещи. И головомойку…

От откровенно хамского тона послания сводило зубы, раздражение подскакивало до предела, а кулаки сжимались сами собой.

Гормональный фон, изрядно взвинченный оборотом, приходил в норму неохотно.

Это стало еще одной из причин, почему он решил отлежаться дома лишний денек, а не мчаться на работу сломя голову.

Возможно, это была даже несколько более весомая причина, нежели ядовитая капитанская соседка. И даже — скорее всего. Ведь в госпоже старшем эксперте набралось бы от силы пятьдесят килограммов веса, а в трупе Джуниора Валлоу — далеко за восемьдесят…

— А мы их допросили! — выпалил Руперт Кост вместо приветствия, когда капитан, получив все положенные пряники от начальства, ввалился в родной отдел.

— Они сначала хорохорились, про права кричали, но потом Риверсон надавил и…

— И отлично, — рыкнул вервольф, с тоской гадая, научится ли когда-нибудь этот обалдуй соблюдать дисциплину, субординацию или хотя бы банальную осторожность. — Я рад, что «их» допросили, а Риверс надавил. Сейчас поздороваюсь, пройду на свое место, и вы мне внятно доложите, кого именно «их», а Эд — чем именно давил. И я надеюсь, ради вашего общего и моего личного блага, что давил он не в прямом смысле. Кстати, Руперт, у тебя взыскание. Ты уже который раз вываливаешь следственную информацию, не заботясь о конфиденциальности. В прошлый раз об отношениях фигурантов узнала мастер Алмия, а она состоит в родственных связях с Корвинами. Сегодня — вообще любой посетитель, который пришел вместе со мной и ожидает за дверью…

— Всё-всё, капитан, больше не повторится! — торжественно пообещал Руперт Кост, примирительно вскинув руки.

— Тебе же лучше, если не повторится, — проворчал Лейт, чувствуя себя разом нянькой и старым брюзгой. — Кост, не доводи до второго взыскания, я тебя очень прошу! И так работать некому… — на этой зловещей фразе капитан с внушениями закончил.

— Ну, что там с допросами? — обвел он грозно осмотрел свою следственную группу.

Парни ответили преданными взглядами.«Веселятся, поганцы», — хмыкнул капитан.Паршивцы даже не думали это скрывать.Вольфгер Лейт добавил суровости во взор.Парни заухмылялись, но развлекуху прекратили.

— Всех, кто выжил после вашего с мастером Алмией феерического выступления, мы повязали, — взял слово Эдварс Риверсон. — Хотя и пришлось за ними побегать. Иллодей Калламэ, владелец магазина, и его родственник, тот самый, который маг, Аллирэ Калламэ, успели взять ноги в руки и свалить за океан, на родину. Причем, судя по показаниям, еще до того, как наше бравое начальство, — он, не вставая, отвесил шутовской поклон, — выразило решительный протест условиям содержания. Оставшиеся — мелкие сошки, но кое-что все же знают. Они сперва пытались отпираться, но под грузом угрызений совести и неопровержимых улик сдались и теперь вовсю соревнуются, кто из них невиновнее.

— Чем же ты таким нагрузил их совесть, что они так прониклись? — подозрительно уточнил капитан и по бегающим глазам следователя понял, что угадал и что-то здесь нечисто.

— А он им сказал, что если они еще чуть-чуть воду поварят, то как раз дождутся вашего, капитан, выздоровления — и тогда уже будут давать показания лично вам, — бессовестно заржал Линдельфильд.

— Ну извини, капитан! — развел руками Эд. — Очень уж они тобой впечатлились, жаль было такой аргумент упускать!

У Вольфгера нестерпимо чесались руки отвесить подчиненному подзатыльник, настроение после общения с Валлоу было соответствующим вполне — но для этого нужно было совершить слишком много телодвижений, и капитан отложил воспитательное воздействие про запас.

— Ближе к делу, клоуны. Что мы знаем?

Риверсон посерьезнел.

— Производство поддельных камней в магазине Иллодея Калламэ можно считать железобетонно доказанным — улик хватает с головой. Оборудование, реагенты, сырье и некоторое количество готовой продукции. Плюс — мастер и трое подсобных рабочих. Все дали показания против Калламэ-старшего, указав его, как своего нанимателя. Младший в управлении преступным производством участия не принимал — и вообще, его дело было целиком магическое, а остальное его не касалось. Все это подтверждается изъятыми бумагами — основную документацию они перед побегом, конечно, уничтожили, но нам удалось получить копии кое-каких бумаг от их партнеров. Подписи везде только старшего. Так что младший, скорее всего, был исполнителем, — Риверс задумчиво почесал нос и добавил: — но против него улик тоже с головой.

— Совершенно верно, — вступил управленческий маг Алекс Корнвел и, как истинный перестраховщик, шлепнул перед Вольфгером папку с бумагами. — Мой отчет. Замеры, показания артефактов и мои показания, как мага-криминалиста. Все чин чином. Дражайший Аллирэ подвоха не ждал и наследил там изрядно — хоть сейчас бери да сажай… Я нападение на представителя стражи и гражданского специалиста отдельным протоколом оформил, и у двоих коллег заверил, их экспертные заключения подколол. Ну, ты потом почитай — очень интересненькая папочка в этот раз вышла. Там, помимо младшего Калламэ, еще два мага вышивали, так что магическое соучастие Алемана и второго нашего сидельца, который островной маг, тоже очевидно, отговориться обычным криминалом им не удастся — пойдут по магическим статьям.

Вольфгер листал «интересненькую папочку» и довольно жмурился — Алекс, конечно, зануда, формалист и крючкотвор, но работать с ним — одно удовольствие. К заключению не подкопаешься, с таким топиться хорошо — камень на шею не нужен.

— Что еще? — деловито уточнил Вольфгер, отложив пока папку.

Потом надо будет действительно вдумчиво изучить…

— Из приятного — пожалуй, и всё. Мы установили, почему фальшивки проскакивали поверхностную магическую проверку — с островов им привозили редкий и малоизвестный состав, так называемую «грезу океана». Собственно Алеман и встречался с Карнаваром, чтобы обменять долю в деле — фальшивки — на «грезу океана». Эти умники наводили на камни качественную иллюзию, грезой обрабатывали заготовки — и после этого отличить магический фон подделок от натурального было практически нереально. Эксперты говорят, что, в принципе, даже стекло можно было обрабатывать и втюхивать покупателям — оно проскочило бы проверку. Но дешевые поделочные камни, конечно, дольше держали морок. До пары лет.

Руперт, в кои веки серьезный, кивнул:

— А это момент принципиальный, потому что напрямую с ювелирными мастерскими они почти не работали, камни распространялись по различным поставщикам партиями среднего и мелкого опта — и пойди угадай, как быстро они попадут в изделие и уйдут к заказчику… И вот с этого момента у нас начинаются темные пятна.

Эдварс ревниво вклинился в рассказ Руперта.

— Нам неизвестно, как подделки попадали в «чистые» партии. Очевидно, здесь целая преступная сеть, среди сотрудников торговых кампаний явно имелись прикормленные и хорошо оплачиваемые крысы, но имен у нас нет. С производства подделки забирал кто-то из наших, местных — но кто это, также пока не установлено. Описание расплывчатое, имени нет.

Риверсон, спохватившись, что в приступе профессиональной ревности вырвал у Руперта Коста право докладывать самую неприятную часть — «что не сделано», бросил на сержанта свирепый взгляд.Тот сидел с младенчески невинным лицом.

— Как дети, — пробормотал под нос вервольф. — Значит, описание у нас все-таки есть?

— Так точно! — обрадовался Руперт. — Алеман этого местного несколько раз видел, но, к сожалению, только мельком и особых примет у нашего неизвестного не имеется…

— Хорошо, — постановил капитан. — Я ознакомлюсь с материалами дела и поговорю с задержанными. Может, удастся из них что-то сверх этого выжать. На этом по делу с фальшивыми камнями пока закончили. Какие есть подвижки по делу Николаса Корвина и Аморелии Ревенбрандт?

По внезапно поскучневшим лицам подчиненных было очевидно — с подвижками у них не густо.

Возвращался домой капитан позже, гораздо позже официального окончания рабочего дня. Он бы с радостью поторопился, но увы. Служба.

А поднявшись на второй этаж, передумал заходить к себе — поднялся выше и постучал. Просто так — проверить, прибыли ли его извинения мастеру Алмии за поцарапанный паркет.Открыла двери ему разъяренная мегера.

— Как это понимать?! Как это понимать, я вас спрашиваю?

За спиной взбешенной Эвы маячили рослые крепкие парни — все как один бритоголовые, массивные и со специфически тяжелыми скулами. Тадеуш Бригер на их фоне не особо выделялся — вервольф и вервольф. В такой же, как у всех остальных мастеров, потрепанной, но пристойной робе, с таким же бритым черепом…

И не скажешь ведь, что хозяин небольшой, но весьма успешной фирмы, оказывающей очень состоятельным гражданам Лидия очень дорогостоящие услуги по замене полов… Сородич и старый приятель едва заметно кивнул, смерил взглядом миниатюрную Эву, едва достающую макушкой капитану до уха, но явно собирающуюся разорвать старого служаку вот прям здесь и сейчас, не сходя с места — и с ухмылкой отвернулся.

Эва была в ярости. За годы противостояния с госпожой старшим экспертом капитану доводилось видывать, как она изволит гневаться, но чтобы позволять себе срываться при посторонних на вульгарный скандал… нет, это, прямо скажем, было нечто новенькое.

— Не понимаю, о чем вы, мастер, — благожелательно отозвался он… хотя через голову Эвы, сквозь распахнутые двери, ему прекрасно была видна причина ее бешенства — в гостиной и коридоре паркет был выворочен, и те самые крепкие парни деловито клали на раствор шелковый камень. Фрагменты пола были выложены рядом элементами будущего узора…

Все присутствующие в квартире вервольфы изо всех сил делали вид, что вот прям только что оглохли, а то и вовсе удались у папы с мамой глухими от рождения.

— Я об этом, — отчеканила Эва, указав на окружающий разгром. — Что в моем доме делают все эти люди? На каком основании… По какому праву они ко мне вломились и учинили здесь… невесть что!

Мебель из гостиной была компактно вынесена на кухню и, вероятно, в спальню. Остальная — та, что была отсюда видна Вольфгеру — накрыта чехлами. Снятые паркетные доски нигде не валялись — видимо, выносились мастерами сразу.

— Вы же сами сказали, что я задолжал вам шелковые полы, — простодушно удивился капитан, приходя в удивительно благодушное расположение духа.

В конце концов, что может взбодрить лучше после тяжелого рабочего дня, чем небольшой домашний скандальчик?

— Капитан, — голосом холодным, как северное море, сообщила Эва. — Я по-шу-ти-ла! Вам знакомо такое понятие?

— Простите, мастер, но вы этого не упомянули… — покаянно откликнулся капитан и по полыхнувшему огнем взгляду понял, что это ему еще отольется.

Ой, отольется…

— Ладно. Понятно. В конце концов, не всем дано чувство юмора — что тут поделаешь. Но, скажите на милость, зачем было разрушать мою гостиную?!

Зачем-зачем… Затем, что нет смысла менять паркет на шелковый камень в одном только коридоре — ни уму, ни сердцу. И не полюбуешься, и босой не походишь. Никакого прока, действительно — лишь как шутка сойдет… Другое дело — гостиная.

— Так ведь извинения! — простодушно пояснил он ждущей ответа Эве, наслаждаясь ее взглядом, полным бессильной злобы.

Именно за эту безнаказанность он и любил маску бесхитростного туповатого увальня нежною любовью.

Госпожа старший эксперт тоже обожала этот трюк, но ей безнаказанность обеспечивал образ безмятежного и недостижимого совершенства. Вот только поддерживать его, когда твой дом разворотили захватчики, и теперь по нему снуют орды варваров, несколько проблематично.

Эва глубоко вдохнула.Выдохнула.

И, взяв себя в руки, предельно корректно попросила:

— Капитан, вы не уделите мне несколько минут наедине? Хотелось бы кое-что с вами обсудить.

«Орды варваров», сообразив, что развлечение закончилось, прекратили имитировать бурную деятельность и действительно занялись делом.

Лейт прошел за гостеприимной хозяйкой на кухню, частично загроможденную мебелью из гостиной, и плотно прикрыл за собой дверь.

— Вольфгер, зачем? — коротко и растерянно спросила Эва. — Это действительно было излишне. Правда.

Капитан позволил себе взглянуть на свою женщину сверху вниз.

Он, разумеется, видел, что поврежденный паркет в коридоре можно было просто отциклевать — но не признаваться же, что затеял все ради вот этого самого растерянного взгляда, легкого ужаса — и восхищения, которое непременно появится в этих глазах чуть позже.Когда работы будут закончены.

И плевать, что восхищение будет направленно не на него, а на капризный камень — может ведь он получать удовольствие просто от этого выражения на лице своей женщины?

Нет, определенно, маленькое разорение того стоило. Может, и глупо было спускать сбережения (и это с учетом гигантской скидки, как родичу!) на то, чтобы впечатлить ту, с кем ты едва-едва и знакомство-то настоящее начал, но Вольфгер не жалел ни капли. В конце концов, да на что ему еще тратиться? Капитанское жалование пусть не так уж и велико, но все же вполне прилично, а ему-то одному много ли надо?

— И нечего так самодовольно ухмыляться, капитан! — снова завелась Эва, и он торопливо стер с лица компрометирующую мину. — Имейте в виду, я вовсе не довольна вашей выходкой! Боги, они же кошмарны! Я же попросту не смогла выставить их из своей квартиры! Они отодвинули меня в сторону, вошли, выставили мебель — и начали срывать полы! Вольфгер, это не смешно! Ты представляешь, что я пережила, пока не вытрясла из них хоть какие-то объяснения? Это ужас! В квартире шум, грохот и посторонние люди! Я не могу работать — да мне и негде, кабинет захламлен, туда просто не втиснуться! Печатницу, как и плиту, и даже морозильный шкаф отключили — у них, видите ли, материалы и инструменты, чувствительные к колебаниям магического фона в помещении!

К концу возмущенного монолога госпожи старшего эксперта капитан уже не мог больше сдерживаться, беззвучно содрогаясь всем телом от хохота.

— Это не смешно, Бездна тебя побери! — шепотом рявкнула Эва. — Я даже поесть нормально не могу! Кстати, ты голоден?

Этот вопрос, заданный без перехода и подготовки, окончательно подкосил капитанское самообладание, удивительным образом вписавшись в гневную отповедь негодующей женщины — и верфольф попросту сгреб ее в охапку, вместе с ее возмущением, праведным гневом и тщательно спрятанным вопросом, а не разорил ли его, Вольфгера, этот слишком дорогой подарок, который она так и не рискнула задать, опасаясь задеть его самолюбие. Он сгреб ее в охапку вместе со всем этим и поцеловал — крепко и вкусно, так, чтобы все лишние мысли вылетели из головы.

И когда женские руки обняли его, а тонкие сильные пальцы женщины-артефактора впились в плечи, понял — получилось.

— Значит, так, — не выпуская Эву из объятий, распорядился вервольф, когда шум в ушах уже прошел, а легкое головокружение — еще нет. — Сейчас мы берем твою печатницу и необходимые для работы материалы и переносим ко мне. Кабинет я тебе уступлю — я все равно в нем почти не работаю. Продукты из холодильного шкафа тоже перенесем — парни помогут. Правда, Илви расстроится — но ничего, как-нибудь переживет. Что-то еще нужно? Если нужно — поднимемся потом, здесь несколько шагов. Парни закончат и уберутся, а ты будешь иметь возможность спокойно работать. Еще претензии есть?

То ли претензий было слишком много, чтобы выразить их словами, то ли не было в принципе…

На кухне капитана Эва смотрелась почему-то уместнее, чем на своей. И действовала увереннее.

— А кто такая Илви? — уточнила она, прикидывая, как бы засунуть в холодильный шкаф то, что в него влезть уже определенно не могло.

С усердием сразу двух кухарок могло бы справиться открытое пятое измерение, а никак не этот достойный старец, помнивший еще времена, когда капитан бегал пешком под стол, а в квартире проживала шумная семья.

— Ай-ай-ай, Эфа! — поддел Вольфгер гостью, слегка подвинул в сторону кувшин с молоком, масленку поставил на крышку кастрюли с супом — и впихнул-таки остатки продовольственных запасов из квартиры сверху в надежное холодное нутро. — А ведь как грозилась сманить, как разбрасывалась обещаниями! Илви — это та самая кухарка, в отношении которой вы строили коварные планы, госпожа старший эксперт!

Эва фыркнула, с истинно аристократическим высокомерием проигнорировав мелочный укус.

— Так ты ужинать будешь? Мой руки и садись за стол, я сейчас разогрею…

— Угу, — согласился капитан, медленно и ненавязчиво надвигаясь и оттесняя ее в угол…

— Лейт? Что… — женщина инстинктивно отступила на шаг, другой и, оказавшись прижата к разделочному столу, прогнулась в спине, отклоняясь. — Вольфгер, что ты…

Эва порывисто вздохнула, и по потемневшим серым глазам ясно было видно, в какой именно момент она поняла — что он.Осталось только прижаться к ней всем телом, упереть руки в стол по обеим сторонам от испуганной пленницы и многозначительно, со вкусом и по-хозяйски поцеловать...

И горячая дрожь — волной по хребту, а в глазах темнеет. Кровь шумит и требовательно разгоняет по венам жаркое, голодное, вечное. И женщина в его руках мягка и покорна, и послушна его воле, и дрожь — одна на двоих, и кровь — тоже, и кровь эта — горячая лава…

— Я в душ, — выдохнул Вольфгер в мягкие губы, с усилием разжимая руки…

И отскочил в сторону, а потом еще раз — в другую, и выскочил из кухни, но недостаточно быстро — и третья кружка настигла-таки «мерзавца» и «подлеца»…

«Чашки с открытой полки убрать», — подумал капитан, чудом успев захлопнуть за собой дверь. — «Нет, сначала — купить новые, а потом — убрать!»

Возвращаться в кухню пришлось с некоторой осторожностью.

— Ой, ладно тебе, Вольфгер! — среагировала на его крадущееся появление Эва, которая вроде бы что-то сердито взбивала на рабочем столе, стояла к вервольфу спиной и появления его видеть никак не могла. — Хватит изображать лазутчика во вражеском стане.

Она попробовала то, что взбивала, с явным удовольствием выдохнула… И увернулась, когда капитан попытался ее обнять.

Хорошо, что Эва так и не повернулась, а предательская тень, вползшая в кухню раньше хозяина и выдавшая гостье его присутствие, ухмылки никак не отображала… Устроить догонялки по кухне — милейшее дело. Предварительно, правда, отобрав у жертвы миску с соусом и венчик — капитану вовсе не улыбалось отмывать этот соус с кухни, а с себя и подавно.

Сгрести ее в охапку и, переждав возню, тычки и пинки, закинуть на плечо и отнести в спальню под рычание, шипение, ругань — вперемешку со злобными обещаниями и громкими заявлениями, вроде «брать надо было, когда давали, а теперь поставь меня на место, сволочь!»

Приложить все силы, чтобы не заражать на этих словах. «Бросить» на кровать — очень аккуратно и так, чтобы, упаси боги, не навредить, но все же обозначив «падение» — и начать демонстративно раздеваться...

Капитан совсем не удивился, когда «жертва», взвизгнув, верткой змеей соскользнула с кровати и попыталась проскочить мимо хозяина прочь из спальни.

Перехватив своенравную добычу, которая не упустила возможности лягнуть, а затем и от души цапнуть зубами гостеприимного хозяина, вернул ее на кровать (возможно, не слишком деликатно, да) и продолжил раздеваться.

Рубашка полетела в угол.Пряжка ремня щелкнула как-то очень уж многозначительно.

Эва рычала, шипела, брыкалась и царапалась — но взглядом стрельнула вполне игриво.Прямо перед тем, как соскочить с другой стороны кровати и снова предпринять попытку к бегству.

Настроение, испоганенное начальством и подозреваемыми, стремительно поднималось.

Сбросив штаны, капитан ухмыльнулся и грозно навис над беспомощной пленницей… Которая вдруг одним уверенным движением обхватила ладонью бритый затылок и притянула его к себе — вместе с обладателем.

Волк негромко рассмеялся и позволил своей женщине обвить себя плющом.

И мысленно поправил сам себя — змеей.

Змейкой.

Змеевной…

Хорошо, что в быту мастер предпочитала мягкие и свободные вещи — их оказалось так удобно стаскивать!

Он с наслаждением провел ладонями по гладкой коже — от коленей, через все изгибы женского тела, до самой шеи. Куснул-поцеловал вчерашний засос — розовое пятнышко. Странно, что скандала на эту тему еще не последовало! С ехидным удовольствием Вольфгер лизнул его, сдержавшись от соблазна обновить след. Запустил пятерню в светлые волосы, с наслаждением пропустил их сквозь пальцы, убеждаясь, что они такие же, как ему снились — мягкие, гладкие, текучие.

И легко опрокинул Эву на постель, подминая ее под себя.

Я смотрела, как ест Вольфгер. Не без удовольствия смотрела — что даже странно. Капитан проголодался и не деликатничал, но меня это вот не смущало совсем.

Более того, зрелище того, как вервольф деловито и сосредоточенно сметает со стола снедь, откликалось во мне чувством глубокого морального удовлетворения. Аморальное удовлетворение, впрочем, было ничуть не мельче. Я подавила довольную улыбку.

Ужинали мы на кухне. Лейт сделал было героическую попытку накрыть к ужину в столовой, как должно, но я воспротивилась — ни к чему такие жертвы!

Прошлый раз, помнится, мы и на кухне устроились вполне уютно.

И не прогадала — а теперь разглядывала капитана, пользуясь, что он более увлечен трапезой, чем сотрапезницей.

Оборот, вытащивший нас с Лейтом из не самой приятной ситуации, не прошел для него бесследно — капитан похудел. Он не то чтобы осунулся, а стал как будто суше — как будто превращение вытопило из него все запасы подкожного жира, изначально не слишком-то обильные. Возможно, я бы и не заметила разницы — сравнивать мне было особо не с чем, а тот единственный случай, когда я видела Вольфгера полуголым у себя в квартире, не в счет. Но вот одежда на нем нынче сидела явно свободнее, чем прежде. И, зацепившись взглядом за эту деталь, я вспомнила и вычислила несоответствие…

Так что, да — нынче ему не до диет и соблюдений похвальной умеренности в еде, да и представляла я, как его должен грызть изнутри голод. Такая стремительная потеря веса…

Я придвинула к капитану блюдо с запеченным им лично мясом и улыбнулась.

— Вот скажи, твои волчьи игры что, не могли подождать ужина?

И напоровшись на возмущенный, негодующий взгляд, подняла руки, сдаваясь.

— Всё, всё! Вопрос отзывается, как неуместный!

До уместных вопросов дело дошло уже за чаем.

Я бы предпочла кофе — хоть целители и утверждают, что на ночь он вреден, но я бы их неодобрение как-то пережила — но Вольфгер взялся готовить чай лично, и когда по кухне поплыл пряный, травный, насыщенный аромат, пересмотрела свое мнение.

И теперь медленно, смакуя, вдыхала разлитый по чашкам аромат зрелого лета, напитавшегося солнцем луга, запутавшихся в травах ягод. Беззаботным, счастливым, доверчивым детством он пах.

— Как дела в участке? Как поживают наши невезучие похитители? — не отрываясь от своего занятия спросила я. И прибавила мстительно, — Особенно господин Калламэ! И тот, второй эльф.

— Вот господин Калламэ, так запавший тебе в сердце…

— Не только в сердце, он и до печенок достал, — буркнула я, и волк согласно хмыкнул.

— Так вот, как раз он поживает, скорее всего, вполне неплохо — он сбежал еще до нашего с тобой триумфального освобождения. Мы, конечно, соседям запрос направили, потому что головной болью всегда рады поделиться, но даже если веселых братцев и поймают, нам точно не выдадут, у себя судить будут. Вывоз ингредиентов и ввоз поддельных камней у соседей оч-чень не одобряется, и сидеть ему — не пересидеть. Как, собственно, и брату его.

Я разочарованно вздохнула. Признаться, кровожадные мечты о том, как доблестные стражи шестого отделения пинают ногами эту ушастую сволочь, изрядно скрашивали мне досуг...

— Но в целом, парни сработали на загляденье, — Вольфегр сделал глоток из своей чашки и мечтательно зажмурился.

И замолчал.

— Лейт! — я отчаянно возмутилась такой попытке утаить от меня информацию и даже попыталась пнуть ее носителя, но голой ногой это оказалось, во-первых, неубедительно, во-вторых — как-то неприлично, что ли.

По крайней мере, капитан вместо того, чтобы впечатлиться, проникнуться и выложить мне служебные тайны, заглянул под стол, выловил там мою щиколотку и пристроил ее себе на колени.Вторую я, подумав, закинула туда сама.

— Наловили мои ребята мелкой рыбешки, — констатировал Вольфгер. — Для того, чтобы закрыть канал поставки — достаточно, но чтобы накрыть всю сеть — мало. А хотелось бы именно всю…

Я понимающе кивнула и покачала босой ступней, которую тут же накрыла крупная ладонь.

— Но есть у нас один задержанный, который, по его словам, несколько раз слышал, как Калламэ-старший разговаривает с человеком, который забирает подготовленные фальшивки — и именно этот человек, по показаниям задержанных, и занимался внедрением туфты в «чистые» партии… И даже один раз видел. Но тут есть проблема.

— Он не хочет сотрудничать? — предположила я.

— Хочет, прямо-таки жаждет! Эд его так обработал, что свидетель из шкуры выпрыгивает — так рвется сотрудничать. Но под его описание попадает кто угодно — даже у нас в участке добрая половина парней, включая Валлоу с некоторой натяжкой. Художник с ним пробовал работать, но на выходе «пшик» — парень неспособен толком сформулировать портретные описания. С пеной у рта клянется, что узнает, если увидит — но нам-то это чем поможет? Не предъявишь же ему весь высший свет Лидия для опознания…

— А почему — высший свет? — лениво уточнила я, пригревшись на своем месте, как кошка.

— А, — досадливо пояснил капитан. — Наш говорливый приятель услышал обрывок разговора, в котором Калламэ и неизвестный обсуждали сроки поставки реагента с островов. Их пришлось ускорить, потому что иначе они совпали бы с мероприятием в Ратуше. На котором наш неизвестный должен был быть непременно, в связи с некими вопросами бизнеса... Сама понимаешь…

Я задумчиво покивала, грея в ладонях свою чашку.

— А что за мероприятие, свидетель не уточнил?

— Ежегодный бал, — вздохнул Вольфгер.

— Он ведь через три недели… Верно?

Лейт пожал плечами. Откинувшись на спинку своего стула, он задумчиво поглаживал мои щиколотки и смотрел в стену. Что за мысли варились в его башке, мне было неведомо, а вот свою я озвучила.

— Ну так и предъявите ему не весь высший свет Лидия, а конкретно тех персон, кто приглашен на мероприятие!

— Да что мне, повесткой в участок вызывать всех, кто в список приглашенных попал? — по инерции проворчал волк. — На каком осно…

Я хмыкнула. Увидела — он понял мою затею и теперь бешено прокручивает варианты.

— Так. Надо придумать, под каким предлогом провести его в Ратушу, и кому еще из парней выбить разрешение…

— Не надо ничего выдумывать, — отмахнулась я. — И выбивать ничего не надо! Ты ведь, я так понимаю, приглашен? Ведь не могли же они не пригласить героя, раскрывшего в прошлом году заговор против короны…

Лейт скривился, как будто хлебнул уксуса, и я с трудом подавила улыбку — не ценит бравый капитан монаршую благосклонность! Да и приглашение на статусное мероприятие тоже, видимо, не очень-то оценил. И торопливо развила мысль.

— Так вот, оно ведь на две персоны?

— Да, — саркастично подтвердил волк. — На две. На Вольфгера Лейта и его спутницу!

Я пропустила мимо ушей весь вложенный в эти слова яд — у меня своего с избытком, буду я еще чужой на свой счет принимать!

— И у меня — тоже на две, — торжествующе выдала я. — Только твоего задержанного придется, как моего во всех смыслах дальнего родственника представить — с каким-то безвестным типом сомнительного положения мне появляться не по статусу. А так… приехал член семьи из отдаленной ветви в глубине материка, и я, выполняя долг гостеприимства…

— Так, морок, изменяющий внешность, мы на него наведем, — Лейт окинул меня взглядом. — Должно хватить легкого косметического. Вопрос с разрешением на операцию от начальства утрясем. Информационная поддержка легенды? — он вопросительно взглянул на меня.

Я пожала плечами.

— С отцом поговорю. Там всей легенды — пару раз упомянуть о близком визите.

— Отлично! Что еще?

Вольфгер спросил, судя по виду, сам себя, но напрасно, потому что я сделала вид, будто это был вопрос ко мне, и азартно включилась в обсуждение деталей предстоящей операции.

— Имей в виду, с чучелом на бал не поеду! — заявила я, когда все важные вопросы по предстоящему мероприятию вроде бы обсудили. — Костюм вашему задержанному будет за мой счёт, а то я представляю, что управление стражи может выделить!

Вольфгер неопределенно хмыкнул, и я сочла это согласием.

— Слушай! — вдруг вспомнила я то, о чём давно следовало спросить. — Ты получил ответы на запросы по беглым каторжникам?

Лейт поднял на меня непонимающий взгляд, и я нетерпеливо пояснила:

— Помнишь, в «Золотой короне» ты рассказывал о подмастерьях казненного артефактора-менталиста?

— А, это! — отозвался Вольф, — Давным-давно!

— И мне не сказал?! — до глубины души поразилась я волчьему вероломству.

— Да нечего там рассказывать. Сбежал самый толковый из учеников казненного шоркаля, три года назад, с Голых копей. Описание есть, кого искать — понятно… Но сомневаюсь, что он действовал один: ему на каторге ноздри вырвали, да и вообще, пять лет в таких условиях никого не красят. Появись подобный субчик в районе с дорогими особняками — его первая же собака страже сдаст. Нет, у него точно есть сообщник, способный появиться на той же Кирпичной и не вызвать подозрений. Так что, указания страже и уличным патрулям выданы, вместе с описанием установленного преступника. Ищем!

Лейт скептически хмыкнул.

— Но не верю я, что кого-то удастся найти… Если их до сих пор не повязали — значит, они либо успели уйти из города сразу после проваленного заказа, либо залегли глубоко на дно… — помолчав немного, он добавил, — Думаю, мы имеем дело с гастролерами. Такие ребята нигде подолгу не задерживаются, два-три удачных дела — и меняют место.

— Напакостили и скрылись, — задумчиво резюмировала я.

— Угу, — кивнул Вольф. — Еще вопросы есть?

— Так точно! — вскинулась я.

— Скажите, капитан, — мурлыкнула я, перебираясь со своего места на более удобное, капитанские колени, — а зачем вам медвежья шкура в гостиной перед камином?

— Это чтобы после оборота было где поваляться, девочка! — назидательно сообщил мне Серый Волк.

— Глупости какие! — фыркнула я, соскакивая на пол, и потянула оборотня за собой. — Пойдем! Я покажу тебе, для чего нужна шкура перед камином! И, Вольфгер… — ласково шепнула я ему на ухо, на миг прижавшись всем телом. — Оставишь на мне еще один засос — убью!

— Ты с ума сошла! — отец ощутимо злился. — Это невозможно!

— Почему? — воскликнула я.

К такой отцовской реакции я была не готова, ожидая почему-то, что он легко согласится выполнить мою просьбу под соусом гражданского долга.

— Эва, ты предлагаешь мне провести в приличное место под видом члена семьи преступника! Ты… Как ты вообще могла такое подумать?!

— Тебе это ровным счетом ничего не будет стоить! Пара упоминаний — а всё остальное я сделаю сама!

Разговор в отцовском кабинете накалялся. Отец, плотно укоренившийся за рабочим столом, среди корреспонденции и договоров, держал оборону — я не сдавалась. Старший братец Марион, с удобством устроившийся на диване, с интересом наблюдал за представлением.

— Папа, — вздохнув, начала я сначала — и осеклась под взглядом отца.

— Эва, давай начнем с того, что на ежегодном балу, кроме тебя, будем еще мы с матерью и твой старший брат. Скажи мне, пожалуйста, почему в присутствии такого количества старших родственников, сопровождать гостя будешь ты?

— Отлично, мы приедем все вместе! — согласилась я с доводом. — Так будет еще убедительнее. Вы поздороваетесь с мэром, я выжду несколько минут, извинюсь и проведу нашего гостя к его старому знакомому, капитану Лейту, который, по счастливому совпадению, тоже будет присутствовать! Это нужно для расследования!

— Дорогая, нет. Разговор окончен!

— Почему?!

— Потому что я не числюсь в штате управления стражи! — раздраженно рявкнул отец, и я встречно вскипела.

— Я тоже не состою в штате твоей компании, но тем не менее, когда ты просишь меня провести экспертизу — я приезжаю и делаю!

— Не надо сравнивать! Это семейное дело, в котором ты, между прочим, имеешь долю!

— Вот именно! «Имею долю», а не «состою на окладе»!

Гнев уже явно грохотал в отцовском голосе, плескался вровень с краями, грозя пролиться на непокорную голову. Я тоже закусила удила — и боги знают, чем бы это закончилось, не вмешайся Марион.

— Эва, брось! Какое тебе дело до их расследований, ты ведь даже консультируешь их совсем по другому вопросу!

Братец Марион, ласковый мерзавец и светлая голова, славился умением вползти змеей в любую душу, проникнуть в голову и развешать там лапшу плотными рядами. Поскольку проделывал он это изнутри, у оппонента даже с ушей ничего не свисало, и он счастливо пребывал в уверенности, что это его личная, родная лапша. Его собственное мнение, то бишь.

— Что мне за дело?! Марион, они меня похитили и заперли в подвале! И ты спрашиваешь, что мне за дело?! А теперь добавь к этому тот факт, что это кто-то из приглашённых, а значит, вполне вероятно, кто-то из наших знакомых — а, может даже, и друзей!

Он досадливо поморщился, и я буквально увидела, как он мысленно вычеркивает из списка аргументов пункт первый.

— Я понимаю, что ты жаждешь справедливости и мести, и чтобы никто не остался безнаказанным, — вкрадчиво зашел он на второй круг, — но подумай о семье! Ты представляешь, как долго после этого будут ходить слухи про преступников в семействе Алмия?..

— Минут пятнадцать, — злорадно отбрила я. — Пока не найдут новую тему — представляете, кого-то из городской знати арестовали прямо во время ежегодного городского бала!

Отец и брат синхронно поморщились, хоть отец и делал вид, что увлечен бумагами. А Марион, вычеркнув мысленно пункт номер два, укорил:

— Эва, пожалуйста, пожалей хотя бы маму… Ты, ее единственная дочь, собираешься сопровождать опасного преступника... Представляешь, что с ней будет…

Горестная физиономия подлеца могла растрогать даже святого. Но я святой не была, более того, этому подлецу приходилась родной сестрой, потому решительно пресекла эмоциональные манипуляции.

— Марион, на два слова!

И оказавшись за дверью кабинета, выдала:

— Я не хотела этого делать, но… Либо ты уговоришь отца, либо я всем расскажу о той брюнетке, для которой ты просил меня проверить артефакт! — и мстительно улыбнулась.

— Что?! Не было никакой брюнетки! — шепотом взвыл брат, — Я не просил тебя ничего проверять!

— Вот именно! Представляешь, как долго ты будешь доказывать это матери?! — я покачала указательным пальцем. — Подумай об этом, Мар!

Брат зажмурился и выдохнул, проглотив всё то непечатное, что хотел сказать, дав мне повод гордиться его выдержкой и нашим общим воспитанием. А затем молча развернулся и прошел к в кабинет.

— Отец… — услышала я из-за неплотно прикрытых дверей.

— Как она это сделала? — в голосе отца было больше буднично-делового интереса, нежели протеста.

— Шантаж, манипуляция слабыми местами и откровенная ложь, — обреченно признался Мар.

Я победно улыбнулась.

Глава 9. Бал в Ратуше, или о преувеличенной пользе свежего воздуха

Впервые за долгие годы, готовясь к балу, я испытывала волнение. Правда, это было не то трепетное чувство, которое поражает многих дам, от дебютанток до девиц в активном поиске мужа — мое волнение было куда больше похоже на азарт. Нет, в чем-то папенька был прав — притащить на бал в Ратушу уголовника — это просто невероятная наглость. Но именно это почему-то и заставляло меня ждать мероприятия с куда большим нетерпением.

Возможно, дух волчьей охоты — это заразно. Остается надеяться, что я не начну обрастать шерстью и выть на луну — все же это не самое подходящее поведение для женщины моего происхождения и круга!

Дверь благородно зашедшему за мной Вольфгеру я открыла уже в накидке с пушистой меховой оторочкой — улыбаясь в нее и предвкушая грядущий эффект, а в итоге сама застыла на пороге, с трудом затолкав поглубже уж слишком явное восхищение.

Я в принципе отродясь не видела Лейта в форме — мастера сыска в страже не обязаны были ее носить в повседневной работе — в конце концов, им часто необходимо было проводить мероприятия, не привлекая всеобщего внимания. А уж в парадной форме…

Безукоризненно черное, строгое сукно, посеребренные эполеты, справа — посеребренный же аксельбант с острыми металлическими иглами на конце шнуров, слева — золотой знак Мастера сыска, медаль и орден с крупным сапфиром — знак монаршей признательности. Бандитская рожа? Да кто бы и когда мог такое сказать? Я?! Не далее, как вчера?..

Помилуйте, подлая клевета, разве смогла бы я выдать такое в адрес блистательного офицера?..

Ах эта осанка, ах этот разворот плеч, ах эти благородные волевые черты!..

Отогнав томный туман вместе с желанием ухватить волка за этот строгий воротник и утащить в свое логово (или позволить утащить себя — в его, так уж и быть), я ослепительно улыбнулась и шагнула навстречу, пожалев мимоходом, что все же сопровождать меня сегодня будет не Вольфгер, а мерзкий типчик, по которому плачет каторга.

…Интересно, а он танцует? Танцевать ему, конечно же, будет некогда, но — если просто представить?..

— Эфа!

— Ш-ш-ш-што? — ядовито отозвалась я. Дурацкая кличка бесила, но парадоксально льстила самолюбию.

— Ты меня не слушаешь.

— Потому что ты повторяешься, — отмахнулась я. — Вольфгер, я все это слышала от тебя уже десять раз. Я оценила и твою заботу, и твое занудство, причем последнее — куда больше, чем хотелось бы! Успокойся, ради всего святого! Все будет хорошо.

Для того, чтобы предстоящая операция стала возможна, моему капитану пришлось здорово потрудиться.Сперва глава управления стражи взвился, когда узнал, что капитан собирается привести преступника на главное светское ежегодное мероприятие Лидия — бал в Ратуше.Нет, пожалуй, сперва он был потрясен тем фактом, что его подчиненный, оказывается, на такие мероприятия вхож. Но королевская милость — это королевская милость. С ней не поспоришь.

Потом Валлоу уперся, когда узнал, что пропуском в Ратушу для Алемана послужу я. Он буквально исходил пеной, доказывая, что никак нельзя в столь опасное действо втягивать гражданское лицо — особенно мое, и так изрядно пострадавшее из-за капитанского непрофессионализма, разгильдяйства, безответственности, недальновидности, халатности, некомпетентности…

Вольфгер терпеливо пережидал словесный поток, привычно давая начальству выговориться, хоть мне со стороны и казалось, что капитанское терпение, щедро отмеренное богами, мало-помалу начинает давать трещину. Раздражение то и дело мелькало в глазах, которые обычно в таких ситуациях были совершенно оловянными.

Мне же боги терпения отмерили куда как меньше, и я безапелляционно перебила милейшего Джуниора, заявив, что как раз лицо у меня в прошлый раз не пострадало, одни только нервы, и после той ситуации я просто не сплю ночами (капитанская физиономия дернулась на мгновение в ухмылке, подтверждая — не сплю! — и снова застыла дубовой маской). И для того, чтобы восстановить мой спокойный ночной сон, непременно нужно дать мне поквитаться с мерзавцами, нанесшими мне такую чудовищную душевную травму. И я должна, просто обязана принять участие в этой операции, чтобы собственноручно, так сказать, воздать негодяям по заслугам.

Во время дальнейшего обсуждения господин полковник еще несколько раз порывался встать на дыбы, но, хвала богам, его как-то удавалось приземлить на все четыре копыта.

Наблюдая за этой вольтижировкой со стороны, я размышляла о том, насколько приятнее было работать с его предшественником, ушедшим в отставку для того, чтобы освободить дорогу столичному хлыщу.Он, конечно, тоже был далеко не святой, но, по крайней мере, знал свое дело.

Единственное, в чем Лейт и Валлоу хоть как-то сошлись, оказался вопрос моей безопасности. Они немного пособачились о методах обеспечения оной, но к единому решению всё же пришли.

Задействовали Шантея, выделили двоих наиболее благообразных (читай — наименее похожих на бандитов) молодцев из личного состава управления, обговорили еще некоторые детали и нюансы… И готово — разрешение было получено, план операции утвержден.

До бала пришлось еще несколько раз навестить задержанного, съездить к портнихе, посоветоваться с матушкой, съездить к портнихе, пообщаться с Эльзой, съездить к портнихе…

Мама глядела неодобрительно, но молчала. Эльза была в восторге и желала знать, ради кого такие решительные шаги. Алеман… Впрочем, вот как раз Алемана никто и не спрашивал!

И вот день настал. Час пробил.

До управления было решено добираться моим экипажем. Там капитан переберется в карету управления, а ко мне подсадят Алемана, уже, надеюсь, подготовленного к выезду. Сопровождать нас будут те самые, не похожие на бандитов, молодцы под видом грумов — и мы отбудем к родовому особняку Алмия, чтобы уже оттуда выехать чинным семейством. А капитан со своими людьми отправится на бал — к моменту нашего появления Лейт уже должен был быть на месте.

Костюм сидел на арестованном маге, как влитой. Перед сегодняшним мероприятием его заблаговременно вынули из камеры, помыли, побрили, сдали парикмахеру и благополучно получили обратно.

Алекс Корнвел мельком взглянул на меня, пристально вгляделся в Алемана и плавно повел руками, выпуская заранее выполненную заготовку.

Черты мужчины поплыли, меняясь, и приобретая отдаленное, но вполне ощутимое сходство с моими. Фигура стала зрительно тяжелее, неуловимо изменилась осанка и что-то еще из тех мелочей, которые и создают образ.

Поверх маски маг-криминалист так же филигранно навесил чары, рассеивающие внимание. Две артефактные запонки, скрывающие магическое воздействие от магов, которым вдруг придет в голову изучить родственника Алмия в магическом спектре. Магию же ему самому заблокировали сразу после заключения.

Золотую цепочку плетения «снейк», предоставленную Шантеем, Вольфгер надел на Алемана самолично. Заботливо поправил воротник, смятый шейный платок и предупредил:

— Если попробуешь чем-то навредить госпоже старшему эксперту — хребет вырву, — фраза прозвучала ласково, задушевно, но маг почему-то дернулся в сторону, сглотнул и побледнел. — И это не метафора.

— Не стоит, — успокоила я вервольфа и попросила, — Пожалуйста, отойдите все от арестованного.

А когда стражники выполнили просьбу, обратилась к нему:

— Два шага назад и подпрыгнуть на месте.

— Что… — не понял Алеман, и я легонько сжала кольцо, вторую часть выданного Максом артефакта.

Он выдохнул и захрипел, как будто что-то перехватило ему горло, на лице появились капли пота, он схватился за шею, царапая ногтями жесткий воротник и платок…

Я отпустила кольцо, и повторила:

— Два шага назад и подпрыгнуть на месте.

В этот раз приказ он выполнил без вопросов.

— Радиус действия артефакта — около двухсот метров. Отойдешь дальше — удавит, — просветила я своего подопечного.

Я не садистка, и наблюдение за чужими мучениями не приносит мне удовольствия, но и сочувствия я не испытывала.

Я доверяю своему капитану. Я доверяю его людям. Я не сомневаюсь — если он сказал Алеману, что вырвет ему позвоночник за причиненный мне ущерб, то так и сделает. Но и садиться безоружной в одну карету с преступником, которого ожидают долгие годы тюремного заключения, а между ним и свободой нахожусь я — не собиралась. И продемонстрировать это лучше было сразу — чтобы не вынуждать Вольфгера выполнять обещания.

До особняка родителей мы доехали без осложнений. Мой спутник был молчалив и сдержан. Родители ожидали в холле. Марион небрежно постукивал по ладони тросточкой, которой раньше не пользовался, отец смерил недовольным взглядом моего спутника, а мама — мою накидку.

— Эва, мне совершенно не нравится эта затея, — финально уведомил меня отец.

«И мне!» — скорбным выражением лица сообщила мама.

— И мне, — добавил Мар. — Поэтому я еду с тобой.

— Конечно, — согласилась я сразу со всеми.

В конце концов, эту битву я уже выиграла — можно и подсластить пилюлю проигравшим.

— Это наш дальний родственник из Невела, Конрад Алмия, приехал в Лидий решить некоторые торговые вопросы, — изложила я нехитрую легенду. — Мой отец, ваш троюродный дядя, Шепард Алмия. Ваша тетушка, Анна Алмия. И ваш кузен Марион.

Братец отсалютовал тростью, глядя на «Конрада» весьма выразительно. Я подавила тяжелый вздох — вот так я и ждала, пока ты соизволишь со своим грозным оружием встать на мою защиту!Но мужчины — это всегда мужчины, их не переделать, только смириться.

— Чрезвычайно приятно, — попытался проявить галантность Алеман.

Отец смерил его, наведенную маскировку и сшитый за мой счет костюм одним цепким неприязненным взглядом.

— И что же за дела привели тебя в Лидий… племянничек?

— Мы не прорабатывали этот вопрос тщательно, — пожала я плечами, ощущая кожей шелковистую подкладку накидки.

— Понятно, — папа вложил в это слово всё свое пренебрежение к нам, как к специалистам и к затее в целом. — В Невеле у нашей семьи пеньковый завод. Марион, просвети!

Безапелляционный приказ не подразумевал обсуждения.

Пятнадцать минут, понадобившиеся нашему скромному кортежу, чтобы добраться до Ратуши, я провела, слушая короткий и емкий инструктаж Мара: кто такой Конрад Алмия, зачем прибыл в Лидий и что планирует вынести из этой поездки в целом и визита на бал в частности.

В просторном светлом холле было пусто. Мы удачно попали в затишье между гостями. Высокие зеркала меж колон сияли, предлагая дамам поправить прическу и проверить наряд перед тем, как предстать перед обществом. Рядом дежурили расторопные лакеи, готовые принять верхнюю одежду.

Я сбросила накидку на услужливые руки. Мар оглянулся на меня и обронил прижатую локтем тросточку. Отец издал звук, похожий на предсмертный хрип и начал наливаться нехорошей краснотой. Мама с неодобрением покосилась на меня.

— Дорогая, по-моему, ты слишком близко к сердцу принимаешь нужды следствия, — и вернулась к изучению своего отражения.

Верх платья был прозрачным. Совсем. Но легкая, сама по себе совершенно ничего не скрывающая ткань, была вышита узором из драгоценных камней. Он вился, змеился, изгибался, сверкал, скрывая все, что нужно, и в то же время… Зато низ был абсолютно пристойным — темно-сиреневая волна шелка и газа.

Это платье надевалось с мыслями о том, кто его будет снимать.

Отец одарил меня свирепым «дома поговорим» взглядом — и взял себя в руки. Всё верно, мне уже не восемнадцать лет, и я не дебютантка, явившаяся на первый бал в вызывающем наряде — я взрослая женщина и знаю, что делаю. Более того, я состоявшийся мастер и делаю ровно то, что могу себе позволить, но…

Бедный папа!

Пришедший в себя братец взглянул с веселым изумлением — «ну ты, мать, даешь!» — и надел невозмутимую маску, готовясь к грядущему представлению.

Матушка, единственная из моего семейства, кто был предупрежден о моих планах (всё же сердце у нее уже не девичье, да и совет умудренной опытом женщины лишним вовсе не был), коротко вздохнула:

— По возможности, сделай сегодня вид, что ты не с нами, дорогая. И поправь слева складку. И величественно подала руку супругу, готовясь с достоинством нести свой крест — взрослая дочь внезапно лишилась рассудка.

Алеман нервно сглотнул, не решаясь предложить мне локоть, и одновременно не отводя глаз от моего наряда… Я многозначительно улыбнулась и поправила кольцо.

В бальный зал мы вплыли чинной группой.

«Бездна, Бездна, Бездна!» — думал капитан Лейт, стараясь прийти в себя и не трясти при этом головой. — «Эва, я не это имел в виду!»

С этим опознанием изначально было понятно, что придется повозиться, продираясь через преграды.

Хозяевами на ежегодном городском балу в Ратуше традиционно были градоправитель Дамиан Вардстон и его супруга Тереза. Событие это было значимым в жизни города, по долгу службы либо по зову сердца здесь собирались наиболее влиятельные персоны Лидия — верхушка местного чиновничества, главы гильдий и представители старых семейств, которые нередко, впрочем, входили в первые две категории.

Безопасность мероприятия обеспечивалась на соответствующем уровне — нечего было и думать о том, чтобы протащить туда кого-то, обмотанного чарами с ног до головы, и не поставить на уши охрану.

Пришлось договариваться с градоправителем (предварительно предъявив его портрет Алеману, чтобы убедиться — не он) и получать добро. Потом связываться с управителем (предварительно аккуратно предъявив его Алеману, и убедившись — не он) и требовать содействия, потом…

Отдельной строкой стояла Эва, которую следовало защитить от возможной угрозы со стороны арестованного. И подстраховаться на случай, если вдруг Алеману ударит в голову кажущаяся близость свободы.

К тому моменту, как бал подошел вплотную, у Вольфгера ныли зубы от любого упоминания о нем. То есть безостановочно.

Следует, правда, отдать должное Валлоу — добиваться своего он умел. И если уж постановил, что операции «Опознание» быть, то все бюрократические препоны взял на себя, большей частью сметая их, как несущественные.

И теперь у Вольфгера в кармане лежал ключ, переданный Алексом Корнвелом по окончании работы с заключенным. Явившись на место проведения операции, Лейт первым делом подошел к магу, отвечавшему за систему безопасности. Тот чуток поколдовал над металлическим жетоном размером с монету и клятвенно заверил капитана, что ни один сторожок на их фигуранта не пискнет.

Вольфгеру очень хотелось в это верить. Не хватало еще, чтобы при появлении Эвы в компании Алемана сторожевые системы сошли с ума.

Впрочем, при появлении Эвы все и так сошли с ума — а некоторые, капитан шестого отделения стражи, к примеру, так до сих пор и не смогли в него прийти. Ощущения были примерно те же, когда его головой об лестницу приложили.

Капитан, конечно, сам попросил Эву оттянуть на себя внимание гостей, чтобы не слишком пристально разглядывали ее «родственника», но так-то уж…

Он попытался оттянуть воротник-стойку, который внезапно начал душить.

Семейство Алмия ненадолго задержалось у лестницы, общаясь с градоправителем — незамужняя племянница Терезы Вардстон смотрела на госпожу старшего эксперта во все глаза, и Лейт явно видел, как приличествующее случаю выражение сдержанного осуждения борется в ней с завистливым восторгом и досадой, то и дело сдавая позиции.

Эва на девицу особо не глядела, присутствовала рядом с отцом с видом скучающей безмятежности. Да, девочка, тебе еще учиться и учиться носить маску с такой непринужденностью.

Вольфгер лениво, нарочито рассеянно обвел взглядом зал. Гости курсировали по залу, собирались и распадались смешанные группки, вокруг гильдейских глав то и дело образовывались небольшие водовороты, почтенные матроны держались компаниями по интересам. Чета Корвинов прибыла незадолго до семейства Алмия, и Николас сдержанно кивнул, встретившись взглядом с капитаном. Сухопарая дама в возрасте держалась рядом с его женой безликой тенью.

То тут, то там (а иногда, по ощущениям — в нескольких местах разом) мелькала темноволосая макушка Макса в сопровождении кудряшек его своенравной супруги — и с ними обоими капитану хотелось бы переговорить, но выловить пока не удалось. Госпожа Эдора Шантей величаво проплыла в круг своих сверстниц, ответив на его поклон благосклонным наклоном седовласой головы.

Клан Ревенбрандтов был представлен сразу несколькими ветвями, и Кевин, на взгляд капитана, очень заметно старался не пересекаться траекторией движения со старинным приятелем Николасом. Полковник Валлоу, который уже перекинулся с подчиненным парой слов, спешил засвидетельствовать почтение батюшке госпожи старшего эксперта — и рассыпался в комплиментах ей самой.

Эва внимала с благосклонной снисходительностью. Взгляд капитана прилип к ней намертво.

Она, словно ощутив это, оглянулась, повела взглядом по залу и, найдя капитана, изобразила лицом «надо же, как кстати!». Потом что-то сказала на ухо «невельскому родственнику», тот тоже оглянулся и попытался выразить что-то вроде «ба, какая радость!» — но получалось у него куда хуже, чем у Эвы. На предвзятый взгляд Лейта это больше походило на «все же он здесь, скотина!» А мастер, тем временем, ослепительно улыбнулась Валлоу (вид у него на краткий миг сделался осоловевший) и наконец-то повела Алемана к капитану.

Лейт подобрался, радуясь в душе, что закончилось, наконец, это бессмысленное времяпрепровождение и началась работа, и тут же мысленно выругался — вслед за Эвой к нему приближался и Валлоу.

Глухой рык задавить удалось с трудом — этот хлыщ что, через плечо ему собрался заглядывать? Контролировать опознание? Или, может, думает, что без его ценного руководства ни одна вода не освятится? Как только управление до его, Валлоу, прибытия из столицы и достояло…

Раздражение полыхнуло и опало, задавленное тренированной волей — Эва подплыла к капитану с очаровательной улыбкой.

Отношения — отношениями, а в былые времена такая улыбка означала стопроцентную гадость, и с его, капитанской, стороны было бы глупостью думать, что в этом вопросе что-то существенно поменялось.

Ожидаемая колкость привычно завязла в толстой шкуре, мастер пропела что-то в духе «ах, какая удача, что вы давно знакомы!», Вольфгер принял объект, Эва бросила на него насмешливый взгляд и собралась что-то еще сказать, но тут как раз подоспел Валлоу.

— Если госпожа Алмия вам больше не нужна, то я ее у вас украду! — и предложил ей локоть, — Позвольте, мастер, мне необходимо обсудить с вами несколько вопросов.

Лейт задавил рычание.

Эва обернулась к Валлоу с тем самым нежным выражением лица, с которым имела обыкновение откусывать головы проштрафившимся стражникам и собственным подчиненным, и шагнула следом за ним, повернувшись к капитану спиной. Вышибив Лейту тем самым дыхание из легких. Дракон на ее спине переливался магическим сиянием, скалился, ухмылялся и, кажется, жил активной, насыщенной жизнью…

Ну, Эфа!

Рядом раздался нервный хрип — это Алеман с трудом втянул в себя воздух. Полоснув его предостерегающим взглядом, Лейт тронулся с места. Валлоу вел куда-то Эву, не переставая токовать перед госпожой старшим экспертом. Эва внимала ему со сладкой улыбкой.

— Она не уйдет далеко? — нервно уточнил маг.

— Нет, — хмуро бросил Лейт, заставляя себя оторвать взгляд от женской спины, но не очень-то в этом преуспевая. — Здесь во всем зале меньше двухсот метров.

Очевидно, Эва все же не очень хотела демонстрировать татуировку всему высшему свету, потому что по игре бликов и магического сияния можно было подумать, что дракон — просто искусная иллюзия, наведенный рисунок. Но Лейт-то знал!..

Какого грандиозного дурака они сваляли при планировании операции, капитан понял уже спустя несколько минут. Два мужика, слоняющиеся между гостями, выглядели донельзя глупо.

Нужно было оставлять Эву. Она могла бы свободно представлять подопечного многочисленным знакомым, ведь знакомить родственника с нужными людьми и завязывать деловые связи — что может быть естественней? Так у них была бы возможность курсировать по помещению и не вызывать подозрений, а сейчас… Лейт мысленно ругнулся.

Ну ладно, не надолго же она ушла. Рано или поздно вернется: помелькать перед обществом рядом с родственником, подразнить капитана голой спиной — и тогда уже они нормально прочешут этот чертов прием, а пока…

Лейт выцепил взглядом Макса и направил стопы, свои и подопечного, к нему. Алеман вертел головой по сторонам, стараясь, чтобы это не слишком бросалось в глаза и выглядело естественно. Получалось у него в целом неплохо — сказывался большой опыт преступной жизни.

— Конрад, позволь представить тебе прима-мастера Максимилиана Шантея и его очаровательную супругу Нинон Шантей!

— Мы знакомы, — насмешливо блеснул глазами Макс.

— О да, — легко поддержала его жена, перенявшая у Макса худшие привычки, к примеру, ехидство. И светски поинтересовалась у «Конрада»: — Как вам его изделие?

— Весьма… надежно, — вынужден был признать тот. — Надеюсь, с радиусом воздействия казусов не произойдет.

— Ни с радиусом, ни со сроком! — жизнерадостно заверила его добрая девушка. — Сто лет прослужит!

Осчастливленный Максом клиент отчего-то ощутимо скис…

Взяв с подноса у скользящего мимо официанта что-то безалкогольное, Лейт повел Алемана к стене. Оттуда под предлогом утоления жажды можно будет спокойно изучить прилегающую часть зала, а потом диспозицию придется менять.

Ситуацию осложняло то, что гости свободно циркулировали по залу, и запретить им это было никак нельзя. Скорее бы уже Эва избавилась от Валлоу…

Он не удержался и оглянулся в ту сторону, где видел парочку в последний раз. Вокруг Эвы собралось небольшое столпотворение, а раздувшийся от гордости глава управления стражи держал ее под руку. У Лейта застучало в висках, почему-то в левом — сильнее. Твою ж мать, нашел, когда хвост распускать, павлин столичный!

— Здесь не вижу, — уныло сообщил Алеман.

За сотрудничество ему была обещана поблажка в суде, и он рассчитывал, что получит ее легко и просто. И, кажется, только теперь начал осознавать, что ничто не дается легко, мать его, и просто. Особенно — судебные поблажки.

Супруга градоправителя, Тереза Вардстон, перехватила их в лучших традициях коронных охотников за головами — подстерегла момент, когда добыча расслабилась, отвлеклась и не ждала нападения. Почтенная дама возникла рядом с ними под руку с племянницей так близко и так «случайно», что любая попытка избежать встречи выглядела бы уже нелепой попыткой к бегству.

— Добрый вечер, капитан!

— Добрый вечер, — покорно сдался Лейт на волю обстоятельств. — Чудесный праздник. Очень… грамотно организован. — С трудом нашел он слова, которые сошли бы за комплимент, но при этом имели хоть какое-то отношение к тому, в чем он разбирается.

— О, — польщено отозвалась госпожа Вардсон. — Чрезвычайно приятно услышать это от вас!

Лейт только беззлобно усмехнулся на эти слова, нисколько не задетый подтекстом.

— Позвольте представить вам мою племянницу, Селию Тиррей, — выдвинула она на передний план свою молодую спутницу, прелестную и свежую, с восторженным блеском в прекрасных очах.

Поскольку сам капитан стать причиной восторга в глазах девицы брачного возраста и высокого положения никак не мог — ни званием не дотягивал, ни происхождением с перспективами, да и староват уже для столь юной девицы — то вывод был очевиден.

— В свою очередь, позвольте вам представить моего старинного знакомого, Конрада Алмия, — произнес он, слегка сожалея о том, что нынче планы прекрасных дам дали осечку.

— Мы знакомы, — очаровательно улыбнулась Селия Тиррей, под снисходительно-одобрительную улыбку тетушки. — Господин Алмия представлял вас дядюшке… Я бывала в Невеле, у вас очень красивый город!

Вольфгер было напрягся, но Алеман вполне уверенно поддержал беседу и ловко свернул разговор на саму Селию.

— Не ожидала, что вы разбираетесь в организации светских мероприятий, — негромко заметила госпожа Вардстон, бдительно следя за оживленной беседой племянницы с перспективным холостяком.

Оная беседа, на взгляд капитана, очень походила на перетягивание каната — Селия пыталась выяснить о своем собеседнике хоть что-то, а тот менял тему на любую, потенциально близкую юной госпоже Тиррей, и засыпал ее комплиментами. Пожалуй, из него вышел бы ловкий брачный аферист, отметил Вольфгер и честно признался.

— В организации балов — не разбираюсь. Но я разбираюсь в безопасности. Охранные системы мероприятия на высоте. У вашего супруга очень толковый маг.

И неожиданно попал в точку — почтенная дама расцвела, будто сама была тем самым магом.

— Это наш сын. Младший. Я познакомлю вас при случае…

Лейт мог бы сказать, что уже знаком с младшим сыном четы Вардстон — именно он, скорее всего, и зачаровывал ключ для нужд управления — но сдержался, потому что, во-первых, это противоречило бы требованиям конспирации, а во-вторых, именно в этот момент Селия Тиррей вознамерилась куда-то утащить капитанского задержанного. К счастью, всего лишь представить своему отцу — а не под венец. Пока что.

Повиснув на локте Алемана, она беспечно щебетала о том, какое это чудесное совпадение, что у ее нового знакомого пеньковый завод, потому что ее отец связан с кораблестроением, и им непременно нужно познакомиться — двум таким умным мужчинам обязательно найдется, о чем поговорить!

— Оставьте, — вмешалась Тереза Вардстон, когда Лейт дернулся пресечь похищение. — Пусть молодежь общается… Лучше расскажите, как продвигается расследование гибели Аморелии Ревенбрандт?

Вольфгер примерно понял, как чувствует сейчас себя Алеман, не имея возможности увильнуть от вопросов собеседницы, но и не сошедший с ума в достаточной степени, чтобы говорить ей правду.

— Вы были дружны? — поинтересовался он с умеренной долей сочувствия.

— Были, — задумчиво согласилась госпожа Вардстон. — У нас были разные интересы, но тем не менее, отношения между нами были неплохие. Это редкость для людей с такими разными взглядами на жизнь, как у нас…

— Какой она была? — спросил Вольфгер, ненавязчиво ведя свою собеседницу по залу так, чтобы держать в поле зрения Алемана.

— Нетерпимой, — не задумываясь ответила та. — Требовательной. Она всю жизнь провела во власти, руководила не из-за спины мужчины, а занимая солидную должность, с которой ее не могли сковырнуть до тех пор, пока она сама не приняла решение уйти на покой — а желающие были, и немало! Но и тогда она сумела посадить на свое место того, кого сама желала — а это было непросто, возможно, даже сложнее, чем самой в нем усидеть. И это сказалось на ее характере не самым лучшим образом… Я достаточно требовательна к обслуживающему персоналу, капитан. Но Аморелия легко дала бы мне сто очков вперед. И совершенно не считалась с мнением специалистов, которых сама нанимала — им надлежало подгонять свои рекомендации под ее требования, а не ей согласовывать свои действия с советами специалистов.

Она на миг выпустила племянницу из поля зрения, повела взглядом по залу и обратилась к капитану.

— Давайте пройдем туда. Они с Эдорой часто общались…

— Аморелия? Да дура она была, — хладнокровно приговорила Эдора Шантей, вовлеченная в разговор супругой градоправителя. — И да простят меня боги — о покойных либо хорошо, либо ничего — но я отлично понимаю, почему Роберт отказался вести её. Когда пациент вызывает целителя дважды за ночь по три раза в неделю, но при этом игнорирует любые рекомендации, кроме разве что приема лекарств... Как целитель вам говорю — это худшая из всех возможных разновидностей пациентов!

Вольфгер усмехнулся. Ему как-то не встречалось людей, которые посмели бы игнорировать рекомендации Эдоры Шантей. Возможно, и с подругой она бы справилась, но на ее несчастье, отказалась от активной целительской практики за несколько лет до того.

— С Тоби ей очень повезло, — продолжила госпожа Шантей. — Он безмерно терпелив, и мало того, что весьма неплохой целитель, но и готов сносить капризы пациенток. Он очень добрый, мягкий человек. Когда умерла его пациентка, у которой никого не было, он взял на себя организацию ее похорон… А почему вы об этом заговорили?

— Видишь ли, — иронично поделилась госпожа Вардстон. — Я собиралась допросить капитана, но так вышло, что он допросил меня...

Капитан заверил собеседниц, что и в мыслях не держал допрашивать таких очаровательных дам и постарался направить градоправительницу в сторону Алемана — благо, та и сама решила, что пора забрать племянницу под свое крыло… Помимо отца Селии Тиррей, в той же компании обнаружился ее дядюшка-градоправитель, Николас Корвин и глава гильдии корабелов. Пройдоха чувствовал себя меж ними, как рыба в воде.

— Здесь нет, — сообщил Алеман, когда они удалились от компании государственных мужей. Вольфгер с трудом сдержал ругательство.

И что теперь делать? Добывать список приглашенных и выяснять, кого Алеману успели показать, а кого нет? Таскать преступника по городу, разыскивая всех, кого сегодня не увидели?

Для начала — найти Эву и попросить потаскать «родственничка» по залу, потому что к ней стянутся все, кто от капитана шарахается. Если неизвестный не проявится — просить Валлоу. Есть помещения, в которые Эву не допустят — там собираются исключительно мужские компании из сливок общества. Он как раз те самые сливки, пусть потрудится.

Оглядевшись, Лейт двинулся в направлении самого большого скопления разряженных хлыщей, на ходу инструктируя Алемана:

— Значит так, сейчас мы ищем госпожу Алмию, и дальше вас сопровождает она. Если так никого и не опознаешь — будем думать по обстоятельствам.

— Не стоит, — странным тоном отозвался тот. — Вижу.

Лейт поднял голову в направлении его взгляда.

Почему-то мельком отметил бледное лицо Дианы Корвин с абсолютно больными глазами, стоявшей у колонны в компании своей надзирательницы.

Эва, в центре шумного круга обожателей, улыбающаяся искренне и тепло. Джуниор Валлоу, со снисходительной улыбкой жестикулирующий бокалом и вещающий что-то на публику. И Кевин Ревенбрандт, на которого смотрел Алеман.

Вольфгеру очень хотелось, скрипнув зубами, гаркнуть — «Я так и знал!». Но знать он, к сожалению, никак не мог, а подлую натуру и дурные предчувствия к делу не пришьешь.

Тут же пришло облегчение — операция закончена, преступник опознан и будет арестован, вопросов к нему у капитана имелось множество — и в свете подделки драгоценных камней Вольфгер с огромным интересом повторно расспросит Кевина Ревенбрандта и о том, как все же скончалась его любимая тетушка и куда с ее шеи исчез ценный артефакт. Но это — чуть позже. Возможно, даже завтра. Ревенбрандт теперь уже никуда не убежит, а капитан не был дураком и не собирался брать на себя такую ответственность, как арест представителя старой знати посреди ежегодного бала.

Сейчас надо выловить и предупредить Эву, забрать у нее контролирующий артефакт и увезти с бала Алемана — обратно в уютную камеру.

Определившись с порядком действий, капитан снова бросил взгляд туда, где только что видел мастера, но в кругу поклонников ее не отыскал, а потом заметил, как магический дракон сверкнул возле дверей, ведущих на балкон.

— Жди здесь, — бросил капитан Алеману у самых дверей. Раз уж так удачно совпало, он был бы не против выцепить Эву хоть на несколько минут наедине — хотя, конечно, наедине потом будет целая, ночь, но…

С этой прекрасной мыслью, вызвавшей даже улыбку, капитан вышел на балкон и понял, что просчитался — его опередили. Опередил Джуниор Валлоу, при виде которого у Вольфгера все мышцы свело — от дикого желания, но полной невозможности размазать столичного хлыща по стеночке. За последние недели полковник успел достать капитана настолько, насколько не удавалось даже той же Элисавифе за несколько лет. Проверенная годами и многими начальниками тактика — не реагировать — с Валлоу совершенно не работала.

При виде вервольфа глава управления, очевидно, испытал схожие чувства, потому что мгновенно взвился.

— Капитан, какого беса?! Прекратите уже преследовать госпожу Алмию и займитесь делом, наконец! Неудивительно, что от вас нет никакого толка, если вместо того, чтобы работать, вы носитесь за юбками! Не беспокойтесь, дорогая Элисавифа, этот пес вас больше не потревожит… — с этими словами он приобнял в защитном жесте стоящую рядом Эву.

Возможно, Валлоу перебрал с шампанским. Возможно, случайная благосклонность прекрасной женщины сыграла с ним дурную шутку, и он принял то, что было простой вежливостью, за знаки заинтересованности. Возможно, если бы ни то и ни другое, он бы подумал и не позволил себе прямых оскорблений в адрес подчиненного.

Но увы.

А капитанское терпение все же оказалось не безгранично.

Вольфгер ударил коротко и без замаха, но с огромным удовольствием. Взвизгнула Эва. Валлоу неуверенно шагнул и даже не упал — обмяк: сначала подогнулись ослабшие колени, а потом завалилось набок грузное массивное тело. Капитан сжал и разжал кулак, хрустнул костяшками. Слепая волна ярости схлынула так же мгновенно, как и набежала, оставив после себя острое раздражение, ноющую злость и горькое сожаление.

— Вольфгер!

А вот Эва была в ярости. Серый взгляд полыхал и искрился поярче камней на лифе платья.

— Ты что творишь?! — она бросилась к Валлоу, ощупала его, убедилась, что тот жив — и снова взвилась. — Что за плебейские замашки?!

Вопрос хлестнул, как кнутом — наотмашь. Звериная злоба, разбушевавшаяся внутри, которая могла бы подутихнуть от ровного спокойного тона, на рычание ответила рычанием:

— Мы, госпожа Алмия, люди простые, к балам неприученные…

— Не передергивай! — Эва окончательно разбушевалась. — Что ты вообще здесь делаешь? Я прекрасно контролировала ситуацию, пока ты не появился! Я просто вышла на минуту — на минуту! — подышать воздухом, а ты устроил! Где Алеман? Почему ты не с ним? Все же обговорили! Я на своем месте — ты на своем!

И чем дальше она говорила, тем каменнее становилась физиономия капитана. На ней проступало то самое, хорошо известное всем, оловянное выражение, с которым он выслушивал головомойки от начальства.

Она спохватилась, кажется, замолкла. А может быть, просто хотела перевести дух, чтобы обрушить на голову вервольфа новый поток соображений, где и что он сделал не так, и где находится его место. Вольфгер решил, что не хочет этого знать, а потому воспользовался паузой, чтобы протянуть руку и сказать.

— Артефакт отдай.

Эва взялась за кольцо, одновременно с этим с некоторым недоумением вскинув брови.

— Алеман опознал Кевина Ревенбрандта. Дай мне артефакт, я должен вернуть преступника за решетку.

Мастер Алмия стащила кольцо и вложила его в протянутую ладонь, пальцы у нее были ледяные. После этого капитан повернулся на каблуках — четко, как на строевой подготовке, и чеканным шагом покинул балкон. Алеман, нервно переминающийся у стены, радостно вскинулся при его появлении.

Планы поменялись. Сейчас Вольфгер предупредит ребят сопровождения, прибывших с ним и с госпожой Алмией, и Кевина Ревенбрандта придется брать здесь и сейчас, просто по возможности максимально тихо. Потому что завтра капитана уже может не быть на этой должности.

О том, что осталось за стеклянными дверьми, ведущими на балкон, Вольфгер старался не думать.

«Бездна! Бездна! Бездна!»

Я сделала два шага к дверям, за которыми скрылся Вольфгер, и тут же себя одернула. Если у капитана сорвало крышу в адрес начальства (не то, чтобы его совсем нельзя было понять), то это еще не значит, что все вокруг должны творить глупости. Оставим эту привилегию бешеному вервольфу!

Да что на него нашло? Что он себе позволяет?

Я рывком развернулась — юбка хлестнула по ногам — и присела рядом с Валлоу.

Насколько я успела заметить, удар пришелся почти в ухо, на стык челюстей, но никаких видимых следов повреждений я не обнаружила. Ведомая злостью, я бесцеремонно потрясла пострадавшего, а потом еще и похлопала по щекам. Ну же, Валлоу! Вот уж мне обморочная девица. Веки мужчины дрогнули, он открыл осоловелые глаза, дернулся — а, разглядев меня, попытался вскочить, но, конечно же, не преуспел.

— Не торопитесь, полковник, — ласково пропела я. — Дайте себе минутку.

Джуниор пробормотал, кажется, что-то благодарственное. Чуть тряхнул головой, подвигал челюстью и предпринял еще одну попытку. Подхватив мужчину под мышку, я напрягла силенки и помогла ему неуверенно встать на ноги, привалившись к перилам. В целом, надо отдать ему должное, полковник довольно быстро пришел в себя и попытался изобразить сильного и независимого мужчину.

— Благодарю вас, госпожа Алмия, — произнес он уже четче.

Кажется, он хотел сказать что-то еще, но я его перебила все тем же, полным нежности тоном.

— Как вы себя чувствуете, полковник? Голова не кружится? Идти можете или позвать кого-нибудь из целителей? Ай-ай, такая неприятность, я чувствую себя такой виноватой…

— Что вы, мастер Алмия! Вы…

— Все эти кошмарные юбки! Право слово — ах, кто придумал эти длинные юбки, за которые запинаются почтенные господа!

— Что?..

— Запинаются и падают, аж до потери сознания! Кошмар! — я трагично заломила руки. Во взгляде Валлоу, наконец, мелькнуло понимание, и лицо его тут же сделалось злым и жестким.

— Послушайте, дорогая Элисавифа…

— Мастер Алмия, пожалуйста, — перебила я. — И нет — это вы послушайте. Вы споткнулись и упали. И Вольфгер Лейт не имеет к этому происшествию совершенно никакого отношения. И если я услышу хоть краем уха, что капитан несправедливо пострадал от ваших рук, то… Поверьте, если вы планируете задержаться в Лидии, с семьей Алмия вам ссориться совершенно ни к чему.

Полковник выглядел теперь даже не столько злым, сколько огорошенным.

— Вы — вы! — защищаете его?! Он меня ударил!

— Вы назвали его псом. На этом объявляю ничью. А теперь прошу меня извинить, полковник. У меня есть обязательства на этом приеме. Всего доброго.

Вот вам и сходила подышать воздухом!

Мне правда сделалось вдруг душно в зале, и голова закружилась, но такое на подобных мероприятиях у дам-с случается тут и там. Не я первая, не я последняя — но именно я при этом нарвалась на скандал распустившего хвост павлина с бойцовым петухом!

Дурноту, конечно, как рукой сняло, хороший скандальчик — он всегда бодрит.

Я вылетела с балкона стрелой, но сейчас же замедлила шаг — первые яркие эмоции от столкновения схлынули, и до меня вдруг дошло то, что было сказано вервольфом, но померкло в горячке спора.

Кевин. Кевин Ревенбрандт!

Да это просто сумасшествие какое-то! И у этого хлыща лощеного еще хватило наглости держать меня в подвале? Где эта тварь?

В зале не было видно ни вервольфа, ни Алемана, ни Ревенбрандта (по крайней мере, того, который мне был нужен). Чтобы напрасно не тревожить людей расспросами — «а не видели ли вы?...» — я решила проверить одну догадку и торопливо покинула зал, спустилась вниз, вышла на улицу — и не ошиблась. Доблестные стражи порядка во главе с капитаном как раз запихивали недовольного, но не делающего попыток вырваться или разораться Кевина в карету.

Надо отдать должное Лейту — он сумел провернуть арест без шума. Видимо, как-то выманил Ревенбрандта из зала, а там уже и он сам, услышав список собственных прегрешений, наверное, предпочел пока сохранять молчание и не устраивать громкую сцену.

Меня кольнуло иголочкой вины. Ладно, может, так кричать на него и не стоило. Но сам хорош! Ведь и зашибить мог идиота! Да даже если и не прибил бы — эта выходка могла стоить капитану работы и в принципе карьерного будущего в городе. Чем он только думал? А если бы у меня не получилось надавить на Валлоу?

В конце концов, я просто за него испугалась!

Попеременно вспыхивая то раздражением и злостью, то желанием обнять и поцеловать, я приблизилась. Спина, на которую я глазела, по мере моего приближения становилась все напряженнее и напряженнее, будто Лейт на моих глазах заковывался в броню.

— Капитан, можно вас на два слова?

Он даже не обернулся, только дернул плечом и загнал в карету Алемана. Судя по виднеющимся из окна физиономиям, ехать им всем будет тесновато… Поколебавшись мгновение, а потом махнув рукой на видимость, я проговорила, лишь чуть понизив голос.

— Вольфгер, поехали домой. Ты свое дело сделал. Не прямо сейчас же ты будешь его допрашивать…

Вервольф обернулся — резко, всем телом, так, что я даже мелко вздрогнула от неожиданности. Взгляд его, брошенный на меня сверху вниз, был нечитаем.

— Спасибо, мастер Алмия, но я способен самостоятельно решить, когда и как мне выполнять мою работу. Благодарю за содействие. Развлекайтесь.

С этими словами он вскочил на козлы к кучеру, и карета тронулась по бульвару, прочь от здания ратуши, оставив меня на ступеньках одну.

Дунул ветер, все тело содрогнулось от озноба, а я все равно несколько мгновений не могла пошевелиться, глядя вслед удаляющемуся экипажу. Не веря тому, что только что случилось. Что Вольфгер со мной… так. Фактически на глазах у сослуживцев, лакеев и даже преступников, бездна его забери! Да даже если они ничего и не слышали, что вполне вероятно — все равно!

Все равно!

Я стиснула зубы и почувствовала, как губы сжимаются в некрасивую тонкую линию. Ну, Вольфгер! Я сделала знак рукой, и ко мне тут же подскочил один из лакеев.

— Мою накидку. И карету.

— Как будет угодно, госпожа Алмия.

Уже сидя в теплом, обитом бархатом нутре экипажа, я почувствовала, как глаза защипало. Слезы, которых я сама от себя не ожидала, покатились по щекам. Одна слезинка за другой, безостановочно. Я шмыгала носом, как девчонка, вытирала их ладонями, но все равно продолжала реветь, проклиная бал, Алемана, Валлоу, Кевина, Диану, Николаса, втравившего меня во все это. И капитана.

Капитана — особенно.

И особенно за то, что я, Элисавифа Алмия, мастер-эксперт, представительница одной из старейших семей всего королевства, умница и красавица — вместо того, чтобы купаться в восхищении и обожании, трясусь одна в карете по дороге домой и рыдаю.

На этой мысли проклятия — и рыдания — начинались по новому кругу.

Повинуясь какому-то дурацкому бунтарскому духу, я стянула туфли еще на первом этаже и медленно потащилась по лестнице босиком, не жалея дорогущих чулок и подола платья, безжалостно задранного и смятого в кулаке.

О платье было думать нельзя. Мысли о платье вызывали новую душащую слезливую волну. Сколько я носилась с этим платьем, сколько предвкушала взгляд, которым на меня будут смотреть глаза с волчьим призраком за зрачками, сколько упивалась грядущим торжеством! Как сладко сжималось все внутри от мысли о том, чем мне отольется это платье потом, после…

Дура.

Я шагнула в квартиру, и шелковый камень обласкал босые ступни. Обида и злость вспыхнули с новой силой. Я зло топнула, швырнула туфли, стянула с себя платье прямо там, в коридоре, бросив метры шелка и горку драгоценных камней бесформенной грудой на полу.

Ну, Вольфгер! Попробуй только заявиться ко мне под утро с извинениями! Я тебе такое устрою!..

Я долго не могла заснуть, ворочалась с боку на бок, прокручивала в голове случившееся, вертела так и сяк. И даже не поняла, когда провалилась в какой-то мутный, больше похожий на дрему сон. А когда проснулась с больной головой и с отвратительным настроением, отстраненно подумала о том, что устраивать ничего не придется.

Потому что не заявился.

Глава 10. Следственные трудности, или о правильном планировании

Кевин Ревенбрандт просто не сдался.

Сначала капитану пришлось просидеть с ним в участке до самого позднего утра, пытаясь вытащить хоть что-то, но племянник покойной Аморелии только все отрицал с уверенным видом, утверждая, что свидетельство одного преступника еще ничего не значит — мол, с таким же успехом он мог ткнуть в кого угодно, а иных доказательств у стражи нет.

Отчаявшись выбить признание без особых телодвижений, Вольфгер, не откладывая дело в долгий ящик, отправился на обыск городского жилища уважаемого подозреваемого, где подняли вообще все, что может и не может иметь отношение к делу. К делам, поскольку в свете случившегося, смерть почтенной старушки и пропажа артефакта выглядели еще более подозрительно.

Вольфгер торопился. Он хотел сделать как можно больше, пока не…

Но «не» все никак не наступало. Валлоу будто с ударом память отшибло и никакой ответки не последовало, что одновременно вызывало облегчение и нервировало ощущением готовящейся подлянки, куда большей, чем увольнение. Более того, Валлоу не позволил адвокатам и родственникам отбить Кевина на свободу, пока ведется расследование — непреклонно сославшись на законы, которые в любой другой момент он мог бы ненавязчиво обойти.

В итоге, впервые после бала Вольфгер вернулся домой лишь ближе к полуночи следующего дня. Легкие дразнящие, практически неуловимые нотки витали на его лестничной площадке и манили наверх. И вервольф даже сделал шаг в сторону лестницы, но сам себя остановил.

Поздно уже.

…да и есть ли смысл?

Хлесткие слова и так сильно царапнувшая фраза, наложившаяся на оскорбительное словечко Валлоу. Пес. Место. Он ведь изначально ни на что особенно не рассчитывал. Слишком уж они разные.

Хотя поговорить все же стоит. Чай, не дети…

Когда на следующее утро они столкнулись на лестнице, серые глаза вспыхнули гневом и обидой, губы сжались, и она прошла мимо, выбивая искры из камня стуком каблуков, не дав капитану и рта открыть.

А может, и не стоит, философски рассудил Вольфгер. Как случайно началось, так и…

В конце концов, их обоих все устраивало и «до»…

Сны, правда, вернулись. Волчья натура куда болезненнее воспринимала отказ от желанной добычи и куда меньше, чем человеческая, понимала, для чего этот отказ вообще был нужен. Вот же она — под носом ходит и манит ароматом, им же, между прочим, подаренным ароматом! Но человек от зверя тем и отличается, что способен свои желания контролировать.

Да и судьба, будто сжалившись над капитаном, заваленным рабочими проблемами по самую стриженую макушку, повернулась к нему… ну пусть будет полубоком! В квартире Ревенбрандта был обнаружен магический тайник, а в нем…

А в нем — несколько учетных книг. Кевин оказался педантом и занудой, и все у него было прописано крайне четко. Из чего состояли партии драгоценных камней, какие камни из этих партий были заменены на подделки, куда потом ушли в продажу настоящие. С малейшими деталями, вплоть до имен подставных людей в крупных торговых точках, которые и выкрадывали выборочно настоящие камни, подкидывая взамен фальшивки. Он, правда, использовал для своих записей шифры и условные обозначения, но... Это всё защита от дилетантов. Специалист управления вскрыл ее, как гурман — панцирь омара.

Капитан сразу же пришел в крайне благодатное расположение духа — вот это он понимал, организованная преступность! Учет и контроль! И облегчение работы следствию.

И вот когда перед Ревенбрандтом плюхнули на стол одну из этих книжиц, память у него и прорезалась. Впрочем, капитан отдал ему в этом должное, поражение Кевин принял с тем же высокомерным достоинством, с каким отстаивал свою невиновность.

— Ну, допустим, — вздохнул он, всего-то скрипнув зубами. — Но теперь-то вам от меня что надо? Доказательства у вас есть.

— Я сегодня в хорошем расположении духа, а потому мне не жаль напомнить, что чистосердечное признание облегчает участь в суде, — спокойно произнес капитан, безбожно обманывая.

Расположение духа на протяжении последних дней у него было умеренно паршивое, несмотря на успехи в деле, а чистосердечное ему нужно было не для того, чтобы облегчить участь Ревенбрандту, а чтобы упростить бюрократию. Да и был у него к щеголю, которого времяпровождение в тюремных застенках прилично пообтрепало, и еще один разговор.

— Хорошо, — кивнул Кевин. — Признаю, осознаю, раскаиваюсь, все имена выведу на отдельном листочке и украшу вензелями. У вас ко мне еще вопросы?

— Как скончалась ваша тетушка и где артефакт, который она при себе хранила.

Кевин вскинул брови.

— Вам дурно, капитан? Я прохожу совершенно по другому делу, вы не перепутали допросные комнаты?

— Отвечайте на вопрос.

— Да я понятия не имею!

— Так же, как и об этом? — вервольф постучал ногтем по книге. — Почему-то после нескольких бесед с вами, господин Ревенбрандт, у меня сложности с тем, чтобы доверять вашим словам.

— Ну уж извините! — равнодушие слетело с допрашиваемого сорванной маской. Он даже побледнел и выпрямился на стуле. — Если вы решили, капитан, на меня все ваши висяки скинуть, то этого я вам точно не позволю! Мой бизнес меня устраивал и, заметьте, никому никаких потерь, кроме финансовых не наносил.

— Да-да, я и госпожа Алмия можем это подтвердить, — кивнул Вольфгер.

— Это был Калламэ! — Кевин окончательно взвился. — Если он идиот, то я-то тут при чем? Паникер остроухий! К нему не отряд с ордером на арест приперся, а всего-то один стражник с девицей из управления. Не зря говорят, что эльфы истерички. Мог бы прекрасно свалить и после вашего визита, а не устраивать этот балаган. Или раз уж взялся — сразу доводить дело до конца. Но меня в это вмешивать он не имел права!

— Благодарю, господин Ревенбрандт, я оценил то, как вы радели о наших с госпожой Алмией жизнях, но вернемся к моему вопросу.

— Я вам сказал! Я не имею ни малейшего представления. Тетка мне не мешала, и без ее наследства мне прекрасно жилось, как вы успели изучить, и уж тем более мне нет дела ни до каких артефактов. Я торговал камнями, капитан, а не магическими штучками, и уж тем более не стал бы мараться с убийством!

Как ни странно, Вольфгер ему верил. Чуял все теми же почками, которые когда-то твердили ему о том, что с Ревенбрандтом не все в порядке. Смотрел на потерявшее сдержанность лицо — и верил. Все же свою вину и свою невиновность Кевин отстаивал совершенно по-разному.

— Понятно, — коротко бросил вервольф, закругляя разговор. — Списочек не забудьте. С вензелями.

Кевин еще что-то пытался ему донести по поводу абсурдности капитанских подозрений, но Вольфгер уже его не слушал и не слышал. Дело по поддельным камням закрыто, сложено в архив и дальше переходит в руки суда. А вот в деле государственной важности всего лишь вычеркнут один из подозреваемых. Самый вероятный.

Капитан чувствовал себя так, будто топчется на одном месте с завязанными глазами и никак не сообразит стянуть эту повязку и посмотреть, куда же надо идти. Что-то ему мешало в этом деле, что-то сбивало с толку, но что — никак не получалось сообразить. И это именно тогда, когда, казалось бы, есть все условия для работы.

Валлоу притих и не дергал выволочками, не совал палки в колеса. И с Управлением по контролю магических проявлений теперь работалось совсем по-другому.

Госпожа Алмия теперь являла собой образец сдержанного профессионализма (раньше профессионализм был несдержанный!). Больше никаких колкостей и острот, она была безукоризненно вежлива и корректна. Правда, долетали слухи, что младший состав управления теперь предпочитал не сталкиваться с ней в коридорах. А если уж и приходилось, то лучше было свернуть с пути или прикинуться предметом интерьера. Зато запросы управления решались влет — как подозревал Вольфгер, только чтобы скорее от них отделаться. Но какая капитану разница, какова причина, если для работы один плюс?

Откровенно говоря, такому поведению мастера Вольфгер был рад. Про себя он прекрасно понимал, что общайся они в прежнем ключе, он бы в конце концов действительно сорвался и наговорил Эве того, о чем потом бы сильно жалел. А то и вовсе подал бы в отставку и ушел в охотники за головами.

Только вот домой он больше не ездил, предпочитая ночевать прямо в отделении. Так было даже удобнее — несколько часов, чтобы восстановить силы, и снова за работу, не отходя от стола. Подобное служебное рвение давало свой результат.

Спустя четыре дня свершилось еще одно великое событие — как следует накрученные и Лейтом, и Валлоу патрульные взяли шоркаля с компанией. Того самого, которого Вольфгер уже и не надеялся отыскать. Троицу доставили прямо в капитанские объятия: беглого каторжника собственной персоной в драном шмотье, пытавшегося замаскироваться под древнюю бабку, и его сопровождающих — парня, щеголеватого на вид, и девицу в чопорном платье служанки хорошего дома. Взгляд шоркаля был злым, щеголя — растерянным, девицы — откровенно испуганным.

Вольфгер пригляделся к ней повнимательнее и раздосадованно крякнул, профессиональная и волчья память подсказала — встречались, было дело, да еще и когда! Она ошивалась в лавке старого гоблина, когда Вольфгер пришел туда с Эвой расспрашивать про убийство на Кирпичной улице.

Ох и любит судьба шутки шутить, любит…

— Этих двоих в разные камеры, и чтобы не перестукивались. А ты, — он ткнул в подрагивающую девицу, — за мной.

Она коротко обернулась на спутников, будто искала поддержки, но оба на нее не смотрели, будто и вообще все трое в одном помещении оказались совершенно случайно. Вольфгер завел девицу в ближайшую допросную, усадил, сам устроился напротив. Неторопливо выровнял стопку бумаги перед собой, обмакнул ручку в чернила, любовно вывел на листе дату, время, номер дела, по которому проходит задержанная. Он нарочно не торопился, нагнетая нервозность девицы собственной уверенностью и спокойствием.

Работало. Девушка мяла закованными в наручники руками подол своего платья, закусывала губы, а взгляд ее метался, как загнанный кролик.

— Имя, фамилия, раса, дата и место рождения, — монотонно пробубнил капитан, сочтя все приготовления законченными.

— Л-лана Дейвиль, чел-ловек, первое сен-нтября тридцать в-второго.

— Заика от рождения или нервничаем?

Девица молча залилась краской.

— Кем вам приходятся задержанные с вами люди?

— Никем, — Лана с голосом совладала и произнесла это уже чуточку увереннее. Но недостаточно для того, чтобы это звучало как правда.

— А другой задержанный, по имени Ларс Дейвиль — вам, выходит, однофамилец?

Девушка покраснела еще сильнее, но даже попыталась деланно пожать плечами.

— Выходит, что так.

— Значит, и про убийство горничной на Кирпичной улице вы слышите в первый раз?

— К-какое убийство?

— Не слышали? Не знаете?

— Нет.

— А чего же вы тогда так испугались, когда я этот же вопрос задал в лавке почтенного Ошат-даро?

Это оказалось даже проще, чем он предполагал, потому что девица внезапно уткнулась лицом в ладони и разрыдалась. Сквозь всхлипы и шмыганья до капитана доносилось лишь — «Мы не хотели… Так случайно вышло… Мы не хотели…».

Вольфгер терпеливо переждал девичью истерику, подал задержанной стакан воды, о который она благодарно постучала зубами, и снова принялся задавать вопросы — теперь не лениво-протокольные, а быстрые, хлесткие, и картина случившегося восстанавливалась ярко и полно.

Кое в чем шоркаль сильно просчитался — Лана Дейвиль оказалась совершенно непригодна для тягот преступной жизни.

Выяснилось, что девица приходилась каторжнику младшей сестрой. Тот, после побега, поддавшись сентиментальному порыву, забрал кровиночку из работного дома, да и пристроил себе в ученицы. Таланта у девицы было не то, чтобы много, зато исполнительности хватало, а у Ларса после каторги и глаза, и руки были уже не те. Третьего — молодого мужчину по имени Карл Веллинт — они подхватили уже по дороге, Лана не знала, как брат на него вышел.

План был прост, как задачка первоклассника: Ларс делится опытом, Лана изготавливает нужные артефакты, Карл проводит всю остальную работу по сбору информации, втыкиванию булавки и собственно краже.

Потренировавшись на мелочах, то есть ограбив таким образом пару торговцев, они решили сорвать куш покрупнее и двинуться из Лидия дальше — потихоньку прокладывая путь к столице, где, по всеобщему мнению, их ждала уже беззаботная и безбедная жизнь.

Николаса Корвина выбрал Карл. По словам Ланы он следил за домом пару недель, собирал слухи. Вызнал, что Корвин любитель баловать жену драгоценностями, и выглядел в окно, что в кабинете у него имеется сейф. Словом, обещал сообщникам золотые горы.

Первый этап операции прошел без сучка без задоринки, а потом…

Когда горничная умерла, Карл перепугался и удрал из дома на Кирпичной, только пятки сверкали. Ларс рявкнул на идиота, не доделавшего дело до конца, но тоже испугался. Однако, поразмыслив, пришел к выводу, что авось из-за горничной да нетронутого сейфа никто землю носом рыть не будет. Послал Лану докупить нужного и потихонечку из города уйти. А Вольфгер Лейт возьми да и окажись в этой самой лавке, задавая вопросы о гибели той самой горничной!

Сообщники совсем перетрусили и решили, что раз стража уже шерстит поставщиков артефактной контрабанды — значит, ищет шоркаля. А значит, соваться сейчас через весь город, да сквозь посты, да при такой-то роже, как у Ларса — идиотизм чистой воды. И они залегли на дно, ожидая затишья. Которое, как им показалось, сегодня и наступило — оставаться там, где они прятались, уже было небезопасно, да и деньги подходили к концу, а желающих получить свою долю, чтобы держать рот на замке — только прибывало. Вот они и решились. И попались.

Лана замолкла, покаянно опустив голову.

Вольфгер, выслушивающий ее с чувством легкого злорадного торжества — таки хорошо у нас стража работает, грамотно! — вдруг почувствовал себя слегка обманутым. Нет, это все, конечно, прекрасно, но… Кое-чего в этом дивно подробном и достоверном рассказе капитану очень не хватало.

А именно — «Волчьего сердца».

Лейт вытряс из девицы все, что только мог, но та, выдав все свои прегрешения вплоть до кражи пирожка с лотка булочницы на рынке, на все вопросы про артефакт и заказ на него лишь мотала головой — не видела, не знаю, не представляю, нам нужны были только драгоценности и деньги. В итоге капитан махнул на нее рукой, допустив, что вовсе не обязательно девчонку поставили в известность. В конце концов, об истинной цели взлома достаточно было знать только Карлу, даже шоркаля можно было так же обмануть.

Но и каторжник, и его напарник тоже уперлись рогом: артефакт подчинения был, попытка кражи была, убийство («Непредумышленное!» — горячо настаивал Карл) было. Никакого заказчика не было, о тайнике внутри сейфа знать не знали и никакие артефакты им даром не сдались — мол, Дейвиль сам себе что хошь руками сестрицы смастерит.

Вариантов было два. Либо компания слишком сильно боялась заказчика и покрывала его во что бы то ни стало — во что Лейт верил слабо. Либо они действительно не знали про «Волчье сердце» и действительно не собирались его красть.

В таком случае, выходило, что никому этот невероятно секретный ключ от хранилища не сдался, и Николас Корвин зря его отдавал на хранение старушке Ревенбрандт. Но если он никому не сдался, то куда, Бездна его забери, он делся с трупа?!

Кто-то совершенно случайно воспользовался ситуацией? Случайно услышал об изменении места хранения, случайно угодил на смерть Аморелии, которая травилась лекарством задолго до того, как ей передали «сердце»?..

Вольфгер допускал случайности, но не в таких количествах и не таком масштабе.

Нет. Но…

Кому и с какого перепугу понадобилась сущая безделица — не особенно ценный на вид кулон, выглядевший не лучше бижутерии — когда на покойной были и другие украшения, куда более ценные, оставшиеся в целости и сохранности?

Кому и зачем?..

Вольфгер устало потер лоб рукой и понял, что ничего не понимает.

Отвратительное настроение, прочно поселившееся в душе с самого бала, и не думало меня покидать.

Я ждала его ночь, я ждала его весь следующий день. И еще одну ночь. Я уже даже начала волноваться. Я! За него! Волноваться!

И что?

Когда утром я вышла из дома с мыслью о том, что загляну в участок под видом каких-нибудь важных дел, то обнаружила капитана, спокойно выходящим из собственной квартиры.

Горькая обида и разочарование захлестнули горло, а глаза почему-то опять защипало. Что ж, прекрасно. Обойдусь. И я прошла мимо него, не дожидаясь даже приветствия.

Глупо было думать, что из этого что-то получится. Мы оба закоренелые одиночки с дурными характерами. Оба привыкли к независимости и не привыкли подстраиваться под других. Закостенели в своих мирках, утратили гибкость.

…не буду же я, право слово, за ним бегать!

Настроение скакало от гнева к апатии, все валилось из рук. Даже любимая работа не спасала — однажды я чуть не разревелась над загубленной экспертизой. Постоянно болела голова, и привычные средства не помогали. И ужасно хотелось спать, сколько бы я ни спала.

Немного спасала только работа дома, в тишине — над проектом на соискание звания мастера-эксперта ранга прима. Стук клавиш печатницы, мягкие магические волны, исходящие от амулета на руке, запах чернил и любимая тема успокаивали.

В конце концов, я не выдержала и после того, как на работе едва не придушила младшего эксперта, потом разбила колбу с реагентом, сделав лабораторию непригодной для работы до конца дня, а потом, мучимая головной болью, перепутала отчеты, переполошив два отдела — я плюнула на гордость и отправилась к целителю. Ладно, признаем, что я уже далеко не девочка и в моем преклонном возрасте уже вполне можно прибегнуть и к профессиональной помощи в случае хронических болей.

Целитель Лейпшиц принял меня в своем кабинете с удивлением — я к нему не заглядывала ни разу за все время нашего знакомства. Пока я была девочкой, врача вызывали на дом, а взрослая девица с крепким здоровьем не особенно нуждалась в целительских услугах. Я могла бы вызвать его на дом и сейчас, но почему-то от этого веяло какой-то безнадегой. Я же, в конце концов, не умираю! Мне просто нужно лекарство от головы, только и всего.

Внимательно выслушав мои скупые жалобы, Лейпшиц задал несколько общих вопросов, а потом приступил к осмотру. Сухие касания чутких пальцев и щекочущие ручейки магии — помнится, девчонкой я от них хихикала.

— Что ж, госпожа Алмия, — он сел за стол и принялся писать назначение. — Я, конечно, выпишу вам то, что может помочь в вашем случае, но моя основная рекомендация — это взять отпуск или хотя бы снизить рабочую нагрузку, побольше спать и получше питаться. Ко второму триместру беспокоящие вас симптомы, вероятнее всего, сойдут на нет.

— Простите? — переспросила я, не уловив смысл последнего предложения.

— Госпожа Алмия, вы не больны. Вы ждете ребенка.

Я тряслась в карете по дороге домой, сжимала в руках аптечный пакет и смотрела на свое отражение в оконном стекле. Отражение, не в пример портрету в холле управления, выглядело на редкость глупо.

В голове было пусто: шаром покати, вообще никаких мыслей, кроме одной — как?! Ка-ак?!

Мы оба взрослые люди, прекрасно понимающие, откуда берутся дети, и предпринимавшие все необходимые меры безопасности.

Как?!

И я недоуменно крутила этот вопрос в поисках ответа, отправив тысячу других (и куда более насущных) пока погулять. Сейчас я отойду от потрясения, вдохну, выдохну и займусь всякими важными размышлениями — а пока мне жизненно необходимо было забить голову чем-то дурацким. Что уже никак не повлияет на текущую ситуацию.

Как?..

Я думала об этом, проезжая по городу, я думала об этом, выходя из кареты. Поднимаясь по лестнице, разуваясь, направляясь в спальню, чтобы переодеться. Я думала об этом, обшаривая рассеянным взглядом гостиную в поисках не пойми куда подевавшихся домашних туфель.

И когда мой взгляд остановился на гоблинском подарке — я все еще об этом думала.А потом закрыла глаза, прижала сложенные лодочкой пальцы к переносице и мысленно пообещала уважаемому Оршат-даро всех благ, которые только способно послать на его голову Управление по контролю магических проявлений.

Первый пункт моего плана действий возник с кристальной четкостью и выглядел он примерно как лозунг четвертой войны гремлинов за независимость — «Смерть гоблинам!» Почтенного лавочника стоило ненавидеть сейчас даже хотя бы за то, что он лишил меня прекрасного дурацкого вопроса, над которым можно было ломать голову, и теперь мне, хочешь не хочешь, придется думать над вопросами не дурацкими!

Рекомендации, выданные доктором на тему правильного питания, я, конечно, помнила, но кусок в горло не лез. Поэтому вместо того, чтобы заняться ужином, я забралась в любимое кресло с ногами, пристроила на коленях блокнот и любовно вывела: «Пункт первый».

Над пунктом вторым пришлось задумчиво прикусить деревянный кончик.

Наверное, понять, что мне теперь делать, мешало еще и то, что я не понимала даже того, как отношусь к этой новости. Я ошарашена? Испугана? Рада? Зла? Все вместе?

Все вместе было слишком много.

Самым очевидным решением всех проблем было бы пойти с этой новостью к Вольфгеру. И я бы пошла, не раздумывая ни мгновения, если бы мы по-прежнему были вместе. Но мы не были.

Что бы я ему сейчас сказала?

«Я беременна, женись на мне»?

«Я беременна, что мне делать с твоим ребенком»?

«Я беременна…» — и ждать, что сам предложит?

Зная Вольфгера, предложение было бы очевидно. Вот только не сдалось мне это его предложение в подобных обстоятельствах! Нет уж.

Возможно, я ему скажу. Когда-нибудь. Когда у меня уже будет четкий план действий — без него. Когда я буду уверена, что это не будет выглядеть попрошайничеством. Когда мы в принципе начнем разговаривать.

Вообще, отличный пункт плана!

«Начать хотя бы разговаривать с отцом ребенка».

Отлично! Целых два пункта! Да я великий стратег, горжусь собой!

Глаза снова слезились, дело попахивало очередными горькими рыданиями, но теперь я хотя бы знала, что это не я плаксивая истеричка, а во всем виноваты гормоны. Шмыгнув носом, я кое-как призвала организм (по крайней мере, ту его часть которая мне еще принадлежала) к порядку и вернулась мыслями к плану.

Ладно. Если предположить, что Вольфгер в картине в принципе не фигурирует (кыш, гад серый!), что бы я тогда делала?

Вышла бы замуж, естественно.

Город Мастеров, конечно, славится свободными нравами, но не до такой же степени. Да даже если бы и до такой… в конце концов, я не просто мастер, я Алмия. Представитель старейшей семьи, образец для подражания. Скандальное платье — это так, невинное развлечение, тогда как внебрачный ребенок…

На поспешную свадьбу и легкое несоответствие между датой заключения брака и рождением первенца закроют глаза. Но не на полное отсутствие мужа и отца. Решение очевидно.

Закусив губу, я вывела третий пункт.

«Найти мужа».

Это, в общем и целом, было несложно, даже очень просто. Я не видела трагедии в браке по расчету, когда он заключен с человеком, которого ты хотя бы уважаешь. А такие в моем окружении были, и в немалом количестве. Могу навскидку с пяток подобрать, не вставая с кресла.

Поразмыслив, я и имена подпунктами записала. А что? Правильный методический подход важен в любом деле!

Сложность была только одна. Ребенок может быть оборотнем.

У вервольфов не бывает полукровок. В смешанных браках это рулетка — дитя может наследовать либо расу одного родителя, либо другого. И что мы с новоиспеченным супругом и «папашей» будем делать, когда у нас на руках окажется волчонок?..

Снова разболелась голова. Я отложила блокнот с карандашом и потерла виски.

Конечно, можно просто уехать. Уехать совсем — в другой город, куда подальше, выдать себя за молодую вдову. Тогда не придется ни разговаривать с Вольфгером, ни искать мужа, ни ломать голову над поиском объяснений, если малыш вдруг омохнатится при полной луне. Но этому варианту все внутри противилось.

Я не побегу. Не хочу.

Я не цепляюсь за Лидий, или за управление, или за семью… Лидий я люблю, но есть много и других прекрасных городов. Как специалист я сделаю себе карьеру в любом управлении, ведь здесь я благодаря собственному упорству, а не связям. А семья… семья меня не бросит, и чтобы любить друг друга нам не обязательно жить на соседних улицах.

Но я отказываюсь быть трусихой и бежать. Если я уеду — то уеду, потому что сама этого захотела, а не впопыхах, в ночи, скрывая позорящий имя секрет.

Я сидела в кресле, в тишине своей квартиры. Сидела, закусив ноготь большого пальца, и крутила в голове то одну мысль, то другую, чувствуя себя глубоко несчастной. А потом, повинуясь какому-то глупому желанию, положила руку на живот — и погладила. Да так там и оставила, ощущая легкое тепло собственной ладони.

У меня будет ребенок.

У меня он уже есть.

И я понятия не имею, что с этим делать, несмотря на все составленные планы.

Валлоу вызвал капитана шестого отделения стражи на следующий день после того, как стало ясно, что шоркалей привязать к исчезновению артефакта государственной важности не удастся. Выставил из приемной секретаря, тщательно запер двери. Вольфгер ждал ора или попытки мордобоя, но полковник лишь произнес с мечтательным выражением на холеной роже.

— Вы не представляете, каким наслаждением для меня будет вышибить вас из управления стражи с позором, если вы не справитесь с расследованием, капитан!

Возможно, он ждал, что Лейт примется спорить или оправдываться и даст начальнику повод отвести душу, но капитан привычно молчал, с деревянной физиономией глядя Валлоу поверх плеча. Полковник еще немного потерзал капитана на тему его некомпетентности, ничего не добился и отпустил.

— Лейт, зайди ко мне на минутку, разговор есть, — Альберт Грин, заместитель Валлоу в чине подполковника, перехватил вервольфа, стоило ему только покинуть кабинет начальства. Караулил, не иначе.

В кабинете у Грина было тепло, а на углу стола, заваленного бумагами, ждал поднос с двумя стаканами чая в бронзовых подстаканниках и сахарницей с колотым сахаром, заботливо накрытый крахмальной салфеткой. В отличии от Валлоу, подполковник в своем кабинете не только совещания проводил да от случая к случаю разносы подчиненным устраивал. По обжитой, основательной атмосфере кабинета чувствовалось, что здесь работали, а то и жили.

Все управление знало, кто займет кабинет главы, когда его предыдущий хозяин, старый генерал, возглавлявший стражу почти двадцать лет, выйдет в отставку… Вернее, думало, что знало. Старик и сам одобрительно поглядывал на перспективного заместителя, но на пенсию не спешил — пускай, дескать, сперва полковника получит, а там уже...

Вот только всё вышло не так, как рассчитывали, и старика спешно отправили на заслуженный отдых, чтобы на его место приткнуть важную столичную птицу. И не так бы всё это досадно было, интересуйся Валлоу делами управления.

— Присаживайся, — велел Грин. — Бери чай… Ты знаешь, почему Валлоу перевели к нам?

— Да мне как-то… — Вольфгер проглотил грубое определение из уважения к старшему по званию, — без разницы.

— А зря, — раздраженно бросил подполковник. — С учетом твоего конфликта с ним — мог бы и собрать информацию!

— Да нет у меня с ним никакого конфликта, — раздраженно отозвался капитан. — То, что он ко мне цепляется — это не в счет, лишь бы работать не мешал!

— Угу, конфликта, говоришь, нет… Так и запишем. А вот я озаботился, так что теперь послушай, бесконфликтный ты наш. Валлоу из очень влиятельного рода и в столице обретался в немалых должностях, хоть и по другому ведомству проходил. Чтоб ты понимал — его семья представлена ко двору, а отец, хоть и в годах, пользуется уважением его величества… В фаворе, словом, семейка. А вот сам милейший Джуниор подкачал: ему было поручено проведение одной операции, весьма важной для короны, крайне деликатного свойства — а он допустил утечку. Произошел скандал, короне наступили на государственные интересы, кое-что вообще выплеснулось в прессу… Словом, разгневанный родитель сослал сына из столицы — без официального понижения в чинах, но с существенным ущемлением статуса.

— И чувства собственного величия.

— И его, — миролюбиво согласился Грин. — Сам понимаешь, единственная его цель — выслужиться и вернуться обратно в столицу, он для этого землю готов рыть. Или, если понадобится, в ней же любого закопать.

Подполковник помолчал, задумчиво и беззвучно поболтал ложкой в стакане с чаем, а потом звонко цокнул ею о стеклянный край и, пристроив на блюдце, вдруг выдал, глядя Вольфгеру в глаза.

— Капитан, я не знаю, что там у тебя за покровители, но, видимо, серьезные, если даже после мордобоя на балу Валлоу не сумел тебя сожрать. Но это дело с «Волчьим сердцем» для драгоценного нашего Джуниора — дар небес. Оно — его реальный шанс вернуться в столицу, и если ты этот шанс угробишь, то никакой покровитель тебя не спасет, и нашего столичного полковника в наморднике не удержит. Так что всем нам будет лучше, если ты поднапряжешься и найдешь-таки этот безднев артефакт!

Вольфгеру понадобилось несколько секунд, чтобы переварить эти слова.

— Подполковник Грин, я понятия не имею, о чем вы говорите. Операция на балу в ратуше прошла без эксцессов, под полным контролем управления стражи…

— Ой, да брось ты, — иронично отмахнулся зам начальника. — Видишь ли, наш бравый вояка здорово взволновался, не повредил ли ты что-нибудь важное в его нежном полковничьем организме, но обращаться к гражданскому лекарю не пожелал, побоялся огласки, а вместо этого явился в управление и призвал к телу штатного целителя стражи. Пинц его заверил, что здоровье нашего любимого начальника вне угрозы, болевой синдром снял, еще что-то по мелочи, а на следующий день явился с отчетиком ко мне, ну а я уж твой коронный боковой всегда узнаю. Пинц человек умный, он понимает, что рано или поздно полковник совершит свой вожделенный подвиг во имя короны и свалит в свою благословенную столицу, а мы останемся здесь, в нашей забытой богами дыре…

— И вздохнем с облегчением, — буркнул капитан, старательно отводя глаза.

— И да, — согласился подполковник. — Или не вздохнем… Но тут уж все в твоих руках, капитан. И раз уж у нас такой интимный разговор пошел…

Подполковник поставил стакан на стол и жестко впился взглядом в глаза Вольфгера.

— В чем дело, Лейт? Я обеспечил тебе все условия для работы. Ты не ограничен ни в людях, ни в ресурсах, ни в информационной поддержке. Я даже сумел убедить Валлоу не дергать тебя с твоей группой по совещаниям и не мешать работать — и ты даже не представляешь, чего мне это стоило. Взамен я хочу получить лишь одно — результат. Где он?

Отчитываться об отсутствии результатов кому-то вроде Грина было куда более унизительно, нежели кому-то вроде Валлоу. Неудивительно — оказаться болваном в глазах профессионала гораздо обиднее, чем в глазах болвана…

Вольфгер угрюмо пил чай. Взгляд заместителя начальника управления ощутимо давил — если не на плечи, так на совесть, и он не выдержал.

— Ваше благородие, да я уже живу на работе! Я дома бываю раз в сутки — рубашку сменить!

— Ну-ну-ну, ты еще на груди ее рвани… Лейт, я тебя прошу как коллегу и мужика — отыщи эту цацку! Бездна с ними, с кадровыми назначениями — хотя я этого уплывшего кресла как благословения богов ждал! — но ты вообще в курсе, что к одному захудалому городку на задворках королевств стягиваются войска?

Капитан, оторвавшись от чая, в некоторой растерянности посмотрел на подполковника.

— А ты думал? — вздохнул тот. — Все сохранившиеся части ключа перетасовали в пространстве, хранителей частично заменили, частично перевели на осадное положение, все окружение Николаса Корвина перетряхивают и перепроверяют под лупой…

Лейт поперхнулся чаем — к счастью, уже изрядно остывшем.

— А ты думал… Королевство, чтобы ты знал, на грани военного кризиса, в том хранилище такое хранится, что лучше и не задумываться! Тут такие силы задействованы… Твоих шоркалей после тебя кто только не допрашивал — разведка, контрразведка, государственная безопасность… Правда, преуспели они не слишком — результаты у них те же, что и у нас.

Подполковник вздохнул, и такая тоска в этом вздохе была, что кто-нибудь, чуть более впечатлительный, чем вервольф, уже упал бы замертво от угрызений совести. А Лейт — ничего, держался как-то.

Разве что затосковал — раньше он как-то не задумывался над тем, что в случае провала расследования, неприятности с Валлоу будут самым меньшим, что его ожидает.

А сейчас это вдруг стало как-то очень очевидно. После слов подполковника за приоткрывшейся завесой такая картина нарисовалась, что хоть иди и самостоятельно топись, не дожидаясь вмешательства государственной безопасности. И мысль о том, что в этой… гм… яме он не один, а в теплой компании с Валлоу и Корвином, отнюдь не грела.

Вот не хотелось Лейту тонуть в такой компании — и всё тут! Он, по здравому размышлению, предпочел бы выплыть.

— Идите, капитан. И подумайте о том, что я вам сказал. Эта клятая цацка гарантированно была у старухи — и если пропала, то кто-то ее забрал. Вам нужно всего лишь найти, кто это сделал, — и, подумав, добавил. — В сущности, даже доказывать не обязательно. В сложившихся обстоятельствах, полагаю, управление стражи может позволить себе несколько превысить полномочия и, к примеру, провести обыск на основании одних только подозрений…

— Невзирая на чины и лица?

— Невзирая на чины и лица, — вздохнув, согласился Грин. — Идите работайте, капитан.

Глава 11. Волчье сердце, или о правильной расстановке приоритетов

Бумаги заполонили собой весь стол и расползлись по всем поверхностям капитанского кабинета: протоколы, отчеты, экспертизы…

За время следствия по этому бездневу делу их накопилось столько, что горизонтальных поверхностей попросту не хватало — и часть пришлось крепить уже вертикально, пришпиливая булавками к стене. Следственная группа — его команда, им лично отобранные парни — осталась по ту сторону дверей. Вольфгер сильно подозревал, что занимаются они сейчас примерно тем же самым — перебирают в памяти доказательства и факты, крутят их так и эдак, пытаясь состыковать друг с другом…

Итак.

Аморелия Ревенбрандт была хранителем «Волчьего сердца» в течение почти четырнадцати лет — это следует из показаний Корвина, а также из переговоров со столичными шишками. Факт можно считать установленным. После нее у ключа был еще один хранитель, отошедший от дел по состоянию здоровья, после которого на эту должность заступил Николас Корвин.

Со здоровьем у предпоследнего хранителя в самом деле были серьезные нелады, поскольку вскоре после передачи артефакта он умер. Отказали почки — капитан на всякий случай взглянул в протокол вскрытия, хотя и так помнил причину смерти.

Николас Корвин, получив эдакий знак доверия, к делу подошел основательно и заказал для «Волчьего сердца» отдельный сейф. О сейфе знал Шантей, который его создавал и защищал, мастера, монтировавшие сейф, жена Корвина и наверняка слуги.

Все они знали, что в сейфе хранится нечто ценное — а жена к тому же предполагала, что это некий артефакт. О «Волчьем сердце» не знал никто из них. Всех их допрашивали и проверяли много-много раз — связи с происшествием установить не удалось.

Допросы шоркалей подтвердили, что информацией никто из домочадцев Николаса Корвина не приторговывал, и преступное внимание к своему особняку привлек он сам, балуя молодую жену подарками и украшениями. Дейвили и Веллинт тщательно просматривали светскую хронику, искали упоминания о драгоценностях, стоящих внимания и затраченных усилий, а потом, определившись с целью, начинали подготовку – Карл Веллинт тщательно собирал сведения, а брат и сестра Дейвили подготавливали необходимый инструментарий.

В течение двух с лишним лет эта схема действовала безотказно, но тут Бездна вынесла их на Шантеевское творение. Возможно, окажись на месте Карла кто-то из Дейвилей — им бы и в этот раз повезло, но Ларсу, с его рожей, в приличные районы хода не было, а у Ланы для подобных вещей кишка была тонка. Веллинт же разбирался в артефактике отнюдь не достаточно, чтобы распознать конфликтующие поля. Результат известен – Ивонна Эшли погибла, Карл Веллинт запаниковал и сбежал, не добравшись до добычи.

Перепуганный до икоты Корвин поспешил усилить меры безопасности — в свете произошедшего потайной сейф больше не казался ему надежным. Он, в величайшей секретности, сговаривается с Аморелией Ревенбрандт и передает артефакт ей, как доказавшему свою надежность хранителю. Об этом событии известно лишь четверым: Корвину, Аморелии и двум ответственным чиновникам из столицы.

Лейт задумчиво перечитал два листочка, лежащих отдельной сиротливой стопкой. Из перекрестных показаний столичных функционеров, Николаса Корвина и Элисавифы Алмии (чьи показания, к сожалению, не были запротоколированы — просто для того, чтобы она не догадалась, что это был допрос) явно следовало, что оба чиновника были жизненно заинтересованны в сохранности артефакта.

Аморелия Ревенбрандт, получив на руки столь ценную цацку, множить сущности без нужды не стала. А попросту забаррикадировалась в собственном особняке – сама никуда не выходила и посторонних не принимала. Исключение было сделано лишь для членов семьи и для самых доверенных служащих, вроде управляющего и личного врача.

Несколько разноплановых экспертиз однозначно свидетельствуют, что защита особняка была выставлена на полную мощность, и попасть внутрь кто-то, лишенный допуска, просто физически не сумел бы – да и допущенные персоны не смогли бы войти, имея при себе подозрительные артефакты или магические конструкции.

До этого момента все выглядело логично и обоснованно.

А вот дальше… Дальше начиналась чехарда.

Потому что старушку начали травить гораздо раньше, чем злополучный артефакт попал к ней. И даже раньше, чем невезучие шоркали начали планировать ограбление особняка Корвинов.

Не исключено, конечно, что это событие подтолкнуло развязку, приблизило смерть Аморелии Ревенбрандт. Защиту на максимуме поддерживать не так просто, как кажется, даже если и опирается она на накопители, да и стресс вряд ли прошел даром для подорванного здоровья – но основной причиной стала все же вытяжка ландыша майского.

Пузырек темно-зеленого стекла без каких-либо опознавательных знаков.

Вдохнув, вервольф перешел от документов, касавшихся ограбления в доме Корвинов, к тем бумагам, что относились к убийству Аморелии Ревенбрандт.

А бумаг было много. Очень много. Всё то время, пока Вольфгер отлавливал изготовителей поддельных драгоценных камней, парни продолжали работу по делу госпожи Ревенбрандт, и теперь плодами их труда был завален весь капитанский кабинет – протоколы допросов, акты о проведении экспертиз, банковские выписки, запросы по разнообразным ведомствам и инстанциям и ответы на них...

Вольфгер вдумчиво перебирал бумаги. Сортировал их, раскладывая наиболее логичным образом. Когда порядок, наконец, был сочтен безупречным, волк откинулся на спинку своего кресла, сцепил руки на затылке и вперился взглядом в бумажный ковер.

За всем этим ворохом стояла огромная работа следственной группы. Скрупулезный и методичный труд. Последние дни жизни, а в особенности день смерти Аморелии Ревенбрандт были восстановлены настолько, насколько это позволяли сделать возможности современной криминалистики.

Местонахождение и передвижение всех, кто находился в доме в промежутке между смертью Аморелии и появлением Корвина, обнаружившего пропажу «Сердца», расписаны поминутно. Составлены таблицы, расписаны перекрестные схемы — кто где был, кто кого видел, кто может подтвердить…

Досконально изучено благосостояние всех наследников Аморелии, всех ее должников и кредиторов — финансовый мотив убийства выглядел крайне сомнительным. Госпожа Ревенбрандт оставила внушительное наследство — но никто из тех, кто был связан с ней финансовыми обязательствами того или иного толка, не нуждался в деньгах достаточно остро и срочно.

Лейт покачался на стуле. Поворошил бумаги, нарушая им же установленный идеальный порядок, и выудил опись места преступления. Вчитался в перечень и завис, дойдя до того самого «пузырька темно-зеленого стекла объемом около пятисот миллилитров».

Вот оно, орудие убийства.

Отследить его происхождение не удалось — после результатов экспертизы вся прислуга из особняка Аморелии была опрошена повторно. Экономка, компаньонка, горничные, даже кухарка с помощниками — никто не приобретал его для госпожи ни по ее распоряжению, ни по собственному почину.

Управляющий делами, семейный доктор, члены семьи — не приносили его в дом и не имели представления, как он мог там появиться. И это было противоестественно.

Аморелия Ревенбрандт была не тем человеком, который мог бы сам сходить в аптеку и купить там лекарство. Если этот треклятый пузырек появился у нее в доме — его, однозначно, приобрел для нее кто-то. И этот «кто-то» категорически не желал сознаваться.

Зло ругнувшись сквозь зубы, Вольфгер сжал артефакт-переговорник и пригласил к себе свою следственную группу.

Покачавшись немного на стуле, с многозначительным стуком приземлился на все четыре ножки. Решение, которое он только что принял, выглядело несколько… спорным. С точки зрения законности, в основном. Но это дело уже стояло у капитана в глотке.Так что — катись оно все покатом. В конце концов, ему выдали негласное разрешение, и он намерен им воспользоваться.

Когда следственная группа подтянулась на вызов своего капитана, тот как раз собирал аккуратной стопкой бумаги.

— Заходите, парни. Места себе организуйте…

Кабинет Вольфгера Лейта просторным назвать было нельзя никак, потому без нужды лишней мебели в нем не держали. Но стражам было не привыкать — стулья возникли в минуту, притащенные из приемной и соседних кабинетов.

— Значит, так, — объявил капитан, когда подчиненные устроились кто на стульях, а кто просто вдоль стеночки. — На сегодняшний день можно утверждать, что преступление, совершенное в доме Николаса Корвина, мы раскрыли. Возражения есть?

Возражений не последовало, и Вольфгер, закончив складывать в папку бумаги по этому делу, закрыл ее и постучал по столу, чтобы выровнять кромки листов внутри, завязал тесемки и отложил на край стола.

— Управление несколько поторопилось, когда объединяло это дело с делом Аморелии Ревенбрандт, но изначально это было не очевидно. Слава богам, разобрались. Незакрытыми остаются два вопроса — кто убил Аморелию Ревенбрандт и куда делся артефакт государственной важности «Волчье сердце». За время следствия никак не подтвердилась версия, что смерть хозяйки дома связана с пропажей артефакта. Я слушаю ваши соображения.

— Смерть старухи — мероприятие явно плановое. А от истории с «Волчьим сердцем» несет спонтаннщиной. К тому же несовпадение по срокам существенное — около трех недель. Так что связь если и есть, то косвенная, — задумчиво развил капитанскую мысль Риверсон. — Треволнения вокруг артефакта могли запросто доконать ослабленное сердце.

— Или старушка могла проснуться не вовремя, — Линдельфильд оседлал стул, поставив его спинкой вперед, и поддержал старшего коллегу, — Увидела вора, у нее скакнуло давление — и готово.

— Версия первая: нет никакого убийства. Есть случайная самопотрава в результате небрежного обращения с лекарствами, — огласил Эдварс. — Внятных мотивов для убийства мы не нашли, и явной выгоды от смерти госпожи Ревенбрандт никто не получил… Так что вполне рабочий вариант. А артефакт прихватил кто-то из домашней прислуги — как память о госпоже. И теперь боится признаться.

Капитан кивнул.

— Допустим. Еще?

— Ну или кулон действительно заказали — если он так ценен, то отслеживать его местонахождение могли давно, просчитать действия Корвина после неудачного ограбления, в принципе, несложно… Надо ворошить старое рабочее окружение Ревенбрандт и выяснять, кто мог знать, что она была хранителем тогда, в прошлом. Если кто-то толковый уцепился за ниточку с этой стороны, то, при должной сноровке, мог и до текущего момента добраться, а там… Воспользовался случаем, заплатил кому-то из домашних Аморелии, и тот украл артефакт.

— Слишком много допущений, — отозвался капитан на предположение Косты. — И слишком много совпадений и случайностей.

Руперт пожал плечами — мол, чем богаты, тем и рады.

— Версия третья — это все же убийство. Если мы не нашли мотивов, это еще не означает, что их нет, — вступил в обсуждение Тревор Драу. — Мало ли, кто и когда затаил на старуху обиду… В заключении патологоанатома сказано, что это вещество она принимала около трех недель по столовой ложке, один раз в день. Поллитрового пузырька хватает при таком расходе примерно на месяц — значит, в нем должно оставаться лекарства примерно с четверть. А наш — почти полный. Значит, он у старухи не первый? Откуда она его взяла? Почему принимала препарат, который не приносил и не мог принести ей облегчения? Пила, несмотря на ухудшающееся самочувствие! Аморелия Ревенбрандт, несмотря на некоторую властность характера и самодурство, идиоткой отнюдь не была. И раз пила это лекарство — значит, кто-то ее убедил, что это нужно делать. И это явно не кто-то из прислуги. К мнению слуг она бы не прислушалась – это явно был кто-то, чье мнение она уважала. И раз она никому не давала указания купить этот препарат — значит, ей его приносил советчик.

— Думаешь, доктор? — уточнил Лейт, и Драу задумался, но вмешался Швайц.

— Вряд ли. Вот у доктора мотива точно не было. Его эти капризные старухи, не моргнув глазом подписывающие солидные чеки, из нищеты вытащили. Они ему дороже, чем родные.

Вольфгер сел на стул, покачался, принимая окончательное решение… И объявил:

— Вот что, парни. Сегодня — последний день, когда мы пытаемся раскрыть это преступление законными методами. Этот остохорошевший артефакт нужно найти любой ценой, так что если сегодня у нас с вами не будет результата или хотя бы убедительной версии — завтра я иду к Валлоу и прошу людей для проведения тотального единовременного обыска у всех фигурантов дела, вне зависимости от наличия оснований, — он обвел своих людей взглядом, надеясь, что они понимают, что это значит.

Драу присвистнул, Кост привстал на стуле — и тут же сел обратно… Обалдение выражали все присутствующие в той или иной мере.

И только Алекс Корнвел, маг и циник, хладнокровно выдал:

— Давно пора. Сразу так сделать нужно было — а сейчас артефакт и уплыть уже мог. К соседям куда-нибудь…

— Ну и что ж ты сразу не предложил, умник? Молчишь? — ощерился на него Линдельфильд. — Небось, работу новую искать не хочется? Из стражи за такое превышение полномочий вышибут сразу…

— Не сразу, — цинично поправил его Риверсон, — А когда массовые жалобы на действия стражи пойдут.

Зато в том, что выгонят — никто не сомневался.

— Ладно, поболтали и хватит, — мрачно одернул их Лейт. — Слушай мою команду. Эд, ты по новой обходишь подруг Аморелии Ревенбрандт и выясняешь, кто мог посоветовать ей принимать эту дрянь в конской дозировке. Рекомендую начать с Эдоры Шантей. Она сама целитель и в этих вопросах соображает. Кост…

Озадаченная работой следственная группа потянулась к выходу, и тут Вольфгер понял, что царапнуло его во время этого разговора.

— Ленни, почему ты сказал, что Тобиас Корнес вылез из нищеты?

Очень не подходило это слово доктору в дорогом костюме и золотых очках.

— Так у него же была практика в доках Сальмала, я в его личном деле видел,— простодушно отозвался Швайц, назвав городок в шестидесяти километрах южнее Лидия. — Это самый неблагополучный район, я знаю – я сам из Сальмала.

В мозгу Лейта что-то щелкнуло.

— Так. Все сели.

Недоверчиво разглядывая начальство, подчиненные вернулись на места.

— Капитан, ты серьезно? — уточнил Риверсон.

— Эдвард, от целителя, практикующего в нищем районе небольшого городка, до личного лекаря одной из первых фамилий Лидия — очень долгий путь.

— Может, он выдающийся целитель? — предположил сержант Кост, переглянувшись с Риверсоном.

— Нет, — мотнул головой Лейт. — Нет, этого мало. Да и к тому же Вильф говорил, что парень аккуратист, что воздействие очень точное, точечное, но про выдающийся талант не упоминал…

И сумел ухватить, наконец, мысль.

— Эдора Шантей сказала про него, что он очень добрый – настолько, что возится с одинокими старухами, и даже взял на себя заботу о чьих-то там похоронах!

— Ну, знаешь ли, капитан, это так себе основание…

— Именно, — согласился вервольф. — А вот мои подозрения — основание вполне весомое. Значит, так. Сейчас делаете вот что...

Домой к Тобиасу Корнесу Лейт отправился только на следующий день и не один.

Тот обитал в пригороде Лидия, в том районе, которые именуют спальными, в аккуратном ухоженном домике – с мощеной дорожкой и розами, по осеннему времени укрытыми колпаками. На стук дверного молотка доктор открыл дверь лично и безмерно удивился, увидев у себя на пороге следственную группу.

— Господа, чем могу быть вам полезен?

— Целитель Тобиас Корнес, у нас ордер на проведения обыска в вашем доме.

Он так и не поверил, что всё это всерьез. Когда парни принялись перерывать его дом сверху донизу, нарушая царящий там почти стерильный порядок, доктор выглядел удивленным, раздраженным, оскорбленным даже — но не испуганным. Когда мастер Элисавифа Алмия, безупречная и ледяная, определила энергетический центр строения и взялась за свои инструменты, а Алекс Корнвел начал обход — даже не повернул головы.

Следственная группа работала деловито и методично, и вскоре Эва указала парням на то, что показалось ей подозрительным.

Как ни странно, но речь шла не о тайнике, обустроенном в труднодоступном месте, а об обычной деревянной шкатулке, стоящей на столике у докторской кровати.

— Не трогайте, это личное! — возмутился уважаемый целитель, и Риверсон, услышав эти слова, многозначительно переглянулся с Вольфгером, а Алекс Корнвел тщательно проверил подозрительный предмет на магические сюрпризы.

Закончив проверку, отрицательно мотнул головой капитану — чисто, мол — и отступил в сторону, давая следователю делать свою работу.

Получив молчаливое разрешение капитана, Эдварс аккуратно поднял крышку шкатулки — и тоже шагнул в сторону, давая капитану и следственной группе полюбоваться её содержимым.

Внутри шкатулки, на обтянутой бархатом подложке, в заботливо устроенных ячейках хранилась всякая мелочь — пара недорогих серег, длинная шпилька для волос с эмалевым цветком в навершии, бронзовая пуговица с креплением-петлей, цепочка с надетым на нее кольцом… И артефакт «Волчье сердце».

— За что вы убили Аморелию Ревенбрандт? — задал Вольфгер вопрос после протокольных фраз о месте и времени проведения допроса.

В глубине души капитан был уверен, что стоит только надавить на доктора доказательствами — и тот расколется и поплывет, но с изумлением понял, что просчитался. И теперь сидел напротив Тобиаса Корнеса в допросной и с профессиональным интересом разглядывал целителя. Тот выглядел взвинченным, возмущенным, оскорбленным — но по-прежнему не казался испуганным. И на вопрос капитана ответил негодующим:

— Это бред! Мне незачем было убивать мою клиентку!

— Но, тем не менее, вы это сделали.

– Капитан, прежде чем делать столь решительные заявления, — вмешался адвокат господина доктора, — потрудитесь обзавестись доказательствами.

Вместо ответа Лейт молча придвинул к адвокату протокол изъятия у его подопечного «Волчьего сердца».

Сам артефакт у сотрудников управления уже изъяли: капитан отправил сообщение о счастливой находке еще из аккуратного целительского особнячка, и по возвращении их встретили еще на ступенях Джуниор Валлоу, Альберт Грин, неизвестные господа в штатской одежде, но с военной выправкой и Николас Корвин, не находящий себе места.

Лейта с той самой шкатулкой в руках, Эву и Алекса профессионально взяли в «коробочку» и завели в управление. В одной из комнат для совещаний уже ждал эксперт.

Артефакт проверили тщательно, но быстро, упаковали в футляр, буквально светящийся от навешанных защит, подписали несколько тонн бумаг, оформляя процедуру приемки-передачи коронного имущества – и господа в штатском отбыли, напоследок крепко пожав натруженную ладонь Джуниора Валлоу. Сразу после них управление покинул и Корвин — крепко обняв Эву и шепнув ей на ухо: «Спасибо!»

— Ну-ну, — тихо отозвалась госпожа Алмия с легкой неловкостью.

Как краем уха услышал Лейт, ключ к Корвину не вернули и теперь увозили, чтобы передать новому хранителю — но уже то, что он нашелся, отводило от головы старинного приятеля Эвы карающий меч.

Сама мастер покинула отделение тотчас же, как увезли артефакт. Ее работа в этом деле закончилась. И да, конечно же, Управление стражи с Управлением по контролю магических проявлений сотрудничают более, чем тесно, и пересекаться им, вероятнее всего, предстояло еще не раз и не два - но у Вольфгера все равно появилось какое-то алогичное, неприятное ощущение потери, когда хлопнула, закрываясь за Эвой, дверца служебной кареты.

— Эта бумага вовсе не доказывает, что мой клиент — убийца, — вернул капитанские мысли в допросную адвокат.

— Хорошо, тогда как вы объясните это? — постучал пальцем по протоколу вервольф.

— Эту вещь моему клиенту могли просто подбросить, — предположил адвокат, и доктор поморщился.

— Не надо, Дерек. — И обратился к капитану, — Признаю, я взял эту безделицу в комнате покойной…

— С ее тела, — жестко поправил Лейт подозреваемого, и тот поморщился.

— Но, право слово, я действовал вовсе не из преступных соображений, а лишь из свойственной мне некоторой сентиментальности. Я не подозревал, что этот кулон представляет какую-либо ценность, и полагал, что для наследников подобная безделица не представляет интереса…

— А что вы можете сказать вот об этих вещах? — уточнил Лейт, выложив на стол безжалостно выдранные из гнезд безделушки, и доктор болезненно поморщился.

— Капитан, мой клиент не обязан отвечать на этот вопрос, — опередил Корнеса адвокат. — Эти вещи не имеют никакой ценности, на них никто не заявлял прав, и моему клиенту они дороги исключительно, как память!

— Да, — согласился Вольфгер. — Как память о совершенных убийствах.

— Капитан! — от возмущения адвокат доктора даже встал, но Лейт это возмущение проигнорировал.

— За семнадцать лет вашей практики в вашу пользу было составлено четыре завещания, — обратился напрямую к целителю Вольфгер и, вынув из папки копии соответствующих бумаг, разложил их перед ним на столе. — Вот эти два, — капитан указал на первые бумаги в ряду, — претензий у управления стражи не вызывают, полагаю, оспорить их нам не удастся. Вот эта пациентка, — капитан чуть отодвинул в сторону самый последний документ, — собиралась отписать свое имущество благотворительному комитету, и это многие знали. Комитет даже собирался с вами судиться, но не стал по каким-то причинам, а вскоре вы уехали из Н. в Лидий. Но самое интересное для нас с вами вот это завещание, — капитан выдвинул вперед оставшуюся бумагу.

— Дело в том, что нам удалось отыскать подругу покойной, а у нее остались открытки, которыми почтенные дамы порой обменивались, причем написанные рукой вашей пациентки… Заключения почерковедческой экспертизы придется немного подождать, но даже невооруженным взглядом видно — почерки разные.

Капитан достал из папки и выложил поверх магической копии завещания одну за другой три открытки… Доктор смотрел на них равнодушно, с величайшим безразличием и даже, как показалось волку, брезгливостью.

— Это ничего не доказывает! — выдал адвокат, взглянув на своего клиента.

Вот он, в отличии от доктора, начал нервничать — хотя ему, в отличии от того же доктора, каторга не грозила.

— Ну, не совсем так, — поправил законника капитан. — Это доказывает факт подделки документов и махинаций с наследством. И дает основания для эксгумации и вскрытия — которого не проводили, так как вы, доктор, освидетельствовали тело и установили смерть от естественных причин.

И доктор, и его адвокат молчали.

— Я даю вам шанс сознаться в содеянном, доктор Корнес.

— Мне не в чем сознаваться, — упрямо наклонил голову доктор, поджав губы.

— Вы так уверены в том, что через столько лет экспертиза не сумеет установить причину смерти? — тихо спросил Лейт, с интересом разглядывая доктора. — Напрасно. У нас против вас и без того достаточно улик. Дайте признательные показания — и, возможно, это облегчит вашу будущую участь.

— При всем уважении, капитан, это, — адвокат небрежно кивнул на лежащие перед ним улики, — уликами, изобличающими моего клиента, как убийцу, назвать нельзя. Если у вас нет ничего более существенного и, кроме фальсификации документов, пока недоказанной, вы нам предъявить ничего не можете… Знаете, капитан, мне кажется, что у вас просто нет других подозреваемых, начальство выражает недовольство, родственники покойной госпожи Ревенбрандт давят и требуют результатов… Вот вы и пытаетесь повесить смерть этой достойной женщины на моего подзащитного.

— Доктор Корнес, — задушевно произнес Лейт, навалившись грудью на стол и глядя прямо в глаза задержанному, — за что вы убили Аморелию Ревенбрандт? Как вы убедили ее пить лекарство, не внесенное в официальное назначение? Чем мотивировали такое нарушение? Каким образом убедили покойную не делиться этой информацией с кем-либо? Что заставило вас принести ей пузырек с настойкой ландыша майского?

— Капитан Вольфгер Лейт, видите ли, эффективность моего лечения — это моя профессиональная репутация в глазах пациентов, а репутацией я дорожу! Назначая своим клиентам коргликон, я рекомендую им препарат алхимического происхождения – более эффективный и качественный, оказывающий меньше побочного воздействия на организм больного. Разумеется, это существенно сказывается на цене препарата, — надменно сообщил доктор. — Но мои клиенты — люди состоятельные, и не склонны экономить на своем здоровье. И я не приносил своей клиентке настойку, о которой вы рассказываете. И было бы сущим безумием даже предположить, что я мог бы причинить какой-либо вред своей пациентке!

Это было хорошо сказано. Убедительно. Весомо и основательно.

Капитан грустно усмехнулся — логично, ведь врач и должен уметь говорить убедительно и весомо. Кто-то ведь должен успокоить больного и убедить того, что всё будет хорошо и ему обязательно помогут? Жаль только, что этот навык был использован вот так… Как, впрочем, и не только этот.

— Скажите, вам знакома Ирма Граус?

— Что? — растерялся доктор.

— Ирма Граус. Пятьдесят шесть лет, человек, уроженка Лидия. Ваша пациентка.

Доктор молчал, но выражение его лица неуловимо изменилось.

— Она согласилась пройти полное медицинское освидетельствование. — Лейт из той же бездонной папки вынул заключение медицинской экспертизы о состоянии здоровья госпожи Ирмы Граус. — И дала показания.

Второй лист лег рядом с первым, и доктор схватил его раньше адвоката.

— Вы оболгали меня перед моей клиенткой, — твердо сказал он, глядя в лицо капитану. — Иначе эта достойная женщина никогда бы не согласилась свидетельствовать против меня!

— Да полно вам, доктор! — поморщился капитан. — Не один вы умеете быть убедительным.

Он аккуратно потянул к себе лист с показаниями госпожи Граус, где та сообщала, что милейший доктор Тобиас Корнес лечил ее от проблем с давлением и, помимо лекарств, указанных в назначении, также рекомендовал ей дополнительно чудо-препарат, который в кратчайшие сроки восстановит ее пошатнувшееся здоровье. Это чудодейственное и редчайшее лекарство якобы было привезено в наше богоспасаемое королевство из-за границы, да вот беда — не совсем легально, и отдано было ей, Ирме Граус, единственно только из глубочайшей симпатии и во исполнение целительского долга. И ради того, чтобы у милейшего Тобиаса не возникло проблем, госпожа Граус клятвенно пообещала своему спасителю молчать о волшебном лекарстве, которое, к слову, обошлось достойной горожанке в существенную сумму в двадцать пять золотых.

А следом в папку легло заключение экспертизы о том, какое на самом деле воздействие оказывало на организм пациентки это лекарство. Доктор не мудрствовал лукаво, а действовал по уже доказавшей свою эффективность схеме – назначал клиентке дублирующий препарат и ждал, пока больного сведет в могилу передозировка. Лейт закрыл папку и повторил вопрос, набивший ему за сегодня оскомину, главный вопрос этого дня.

— Почему вы убили Аморелию Ревенбрандт?

— Потому что мог! – не выдержав, яростно выкрикнул доктор.

Кровь горячо стукнула в виски, шепнула — вот оно! Теперь — не упусти! Капитан Вольфгер Лейт отложил в сторону папку с доказательствами, которые его парни вчера весь день собирали по двум городам, и положил перед доктором шпильку с цветком.

«Верхний левый угол», — напомнил он себе. Выкладывать трофеи лучше всего было в том же порядке, в котором они лежали в шкатулке.

— Кто это?

— Эдмунда Джейсон из Сальмала.

— Как вы ее убили?

После того, как доктор заговорил, его уже было не остановить.

Показания лились из него рекой, и даже заявление собственного адвоката о том, что стража слишком жестоко обходится с его подзащитным, и тот нуждается в перерыве, оставил без ответа. Единственная потребность, которую Тобиас Корнес теперь испытывал — это выплеснуть все то, что копилось внутри него, на головы слушателей, и Вольфгер торопился вытянуть из него как можно больше, пока задержанный не опомнился и не ушел в отказ.

Сейчас, когда маска дала трещину и спала, Тобиас Корнес больше не выглядел респектабельным членом общества и уважаемым целителем. Он выглядел тем, кем и был на самом деле — человеком, обуреваемым жадностью и жаждой власти над жизнью и смертью.

Работы предстояло еще немало — учитывая количество жертв доброго доктора, но это были уже мелочи. Главное уже было сделано — убийца был найден и сидел за решеткой. А в перспективе ему светила смертная казнь. Корона никогда не любила одержимых манией — и в этом Вольфгер ее прекрасно понимал.

Так что теперь капитан мог позволить себе некоторую роскошь — уходить с работы по окончании рабочего дня. Никаких отговорок для того, чтобы ночевать на диване в управлении, у него больше не было.

Возвращаться в собственный дом мучительно не хотелось. Дело было не в Эве, нет. Просто… не хотелось. Капитан вдруг понял, как давит на него пустота и одиночество давно знакомых комнат.

Понял, что с сестрой он по-нормальному не общался уже лет сто, что племянники вот-вот вырастут, а он их и не узнает толком…

На душе было паршиво.

Сестра смотрела искоса, но вопросов не задавала, хотя старший брат практически поселился у нее.

«Ничего», — сам себе говорил Лейт, — «Это ненадолго!»

В чине капитана — и в Лидии — он дорабатывал последние дни.

Джуниор Валлоу вызвал его к себе ближе к вечеру, на следующий же день после ареста Корнеса и возвращения «Волчьего сердца» в любящие руки короны.

— Поздравляю, капитан, отличная работа! — уронил он невиданную доселе похвалу, и капитан призадумался — скрип полковничьих зубов ему мерещится или действительно слышен?

Не иначе, второе — потому что смотрел на него полковник… Боги его знают, почему он не вышиб капитана из стражи, но во взгляде у него плескалась чистая, неразбавленная ненависть.

— Вчера я отправил в столицу самые лестные рекомендации в адрес вашей следственной группы и представление к повышению для наиболее отличившихся сотрудников. И получил ответ…

«Что ж ты такого наотправлял, зараза, если он пришел в течение суток?»

— Лейтенант Риверсон, сержант Кост и рядовые Швайц и Драу будут повышены в звании.

Это была приятная неожиданность. Ладно Эд – его повысили бы в любом случае со дня на день – а вот парням не светило еще долго…

— Вы же, капитан Лейт, как руководитель операции, представлены к званию подполковника. Как только документы будут подписаны — вас ждет повышение в должности до главы управления стражи...

А вот это было уже как удар под дых, и мысли в голове взвились роем, самые разные. От «выслужил-таки себе возвращение в столицу, падаль?» до «Грин будет счастлив – мало ему было одного выскочки на его голову!»

Стоя навытяжку с безучастной рожей, капитан бы не удивился даже, заяви Валлоу что-то вроде: «Ну что, поверил? Жирно тебе будет, собака! Ты уволен из стражи с волчьим билетом!»

Но полковник, выдержав паузу, закончил предложение:

— В Виеле!

И никак не ожидал, что капитанское – «Благодарю, господин полковник!» – прозвучит так искренне.

Капитан усмехнулся этому воспоминанию и свернул на улицу, ведущую к отделению стражи. Сегодня начинался последний его рабочий день.

— А, тшикое Вольфгер, ну сколько можно тебя ждать?! — гоблин выскочил из ниоткуда, и ударный рефлекс Лейт сдержал в последний момент.

— Слушай, угомони свою бешеную тей-миарат, а?! Всеми богами тебя прошу, что хочешь сделаю! Жизни нет, торговли нет! Последние клиенты вот-вот разбегутся! В память о взаимовыгодном сотрудничестве тебя прошу! Ну не знал я, что вы ребенка пока не хотите, от чистого сердца подарок дарил! У нас девки, которые до ее годов родить не сумели, за такой дар ноги бы целовали, а эта затравила совсем! Как дверь хлопнет — так если не проверка, то инспекция!

— Какая тей-миарат? Что за ребенок? — обалдело переспросил капитан, чувствуя, что голова медленно, но верно идет кругом.

— Да не знаю я, что там у вас за ребенок, я ж не баба — не видно мне! Но ты, капитан, только скажи, и я тебе на своем горбу от гор такую умелицу притащу, которой только раз глянуть — и сразу все расскажет, пацан у вас там, девка, волк или человек. А если оно там развернется удачно, то еще и на кого похож будет!

Вольфгер слушал эти стоны и чувствовал, как к головокружению добавляется еще и звон в ушах.

— Так.. Так! А ну, хорош голосить! Цыц!

И когда Ошат-даро послушно умолк, скомандовал:

— Отвечать на вопросы четко и внятно! Что за ребенок?

— Так ведь… Баба твоя того… Пузатая! И такая бешеная — чуть зубами меня не загрызла, пол-лавки разнесла! А как ушла – я убытки еще не закончил считать – инспекция от ее управления явилась! А на следующий день — пожарная! А потом в один день управления по борьбе с контрабандой и с нелегальным оборотом драгметаллов отметились! А какие у меня драгметаллы, а, тшикое? Но ты же сам знаешь — я честный лавочник, ну иногда, чуть-чуть, самую малость, нарушу закон — ну так с кем не бывает, скажи мне, а?!

— Молчать. Что означает «тей-миарат»?

— Так ведь… жена твоя!

Вольфгер вдохнул, выдохнул, подумал о том, что если прямо сейчас у входа в управление свернет шею зеленому мерзавцу, то из своего тесного капитанского кабинета он, конечно, переедет. Но — отнюдь не в подполковничий.

Так что, справившись с этим гоблиновредительским желанием, капитан выдохнул.

— Врешь! Когда ты нас единственный раз вместе видел, мы еще не…

— Ну да, тогда она «тэй-миго» звалась, «невеста»…

— Нет. Мы тогда еще вообще не…

— Слушай, тшикое Вольфгер, — вдруг как-то очень спокойно сказал старый гоблин, словно это не он только что причитал одуревшей чайкой. — Я не первый год среди людей живу, и как оно у вас обстоит, примерно знаю. Но если я вижу обещанную невесту — то я ее вижу.

И, помолчав, хмуро добавил:

— Такие вещи, тшикое, чтоб ты знал, кому попало не дарят, только той, что сговорена уже, в семью мужа еще не вошла, меж двумя порогами стоит — и никак иначе. Я оберег-то для внучки младшей держал, а как вас увидел, подумал — ну раз такое дело, чего уж! А Агар мала еще, пока в пору войдет — так я для нее и десять новых оберегов успею привезти! Кто ж знал, что так оно выйдет?

Быть того не может. Ну, никак не может такого быть — они с Эвой оба взрослые, ответственные люди, они предохранялись, в конце концов!

— Э-э-э, тшикое, — махнул рукой гоблин, и Вольфгер понял, что последние слова сказал, кажется, вслух. — Эти обереги для того плетутся, чтобы даже если девка бесплодна, что голая скала — и то понести могла! Чтоб нить не прервалась, чтоб род жил! А ты… Предохранялись они…

Вольфгер с силой потер лицо ладонями.

— Так. Кто там у тебя, говоришь, с проверкой был?

Унылый Оршат-даро покорно перечислил — список получился внушительным.

Уважительно хмыкнув, Лейт подвел итог.

— Ну и всё!

— Ты свою тэй-миарат урезонишь? — недоверчиво уточнил гоблин.

— А и не надо — некого ей больше посылать, — ухмыльнулся Лейт. — Все, кто можно, у тебя уже были!

— Э, нет, тшикое! — со скорбью в голосе изрек почтенный Оршат-даро, — Ежели новых взять больше неоткуда — то с этой станется и тех же самых наново натравить! Я таких баб знаю! Не баба — зверюга лютая

Ночью в управлении было тихо и как-то… уютно, что ли. Мне нравились ночные дежурства, особенно когда они не заканчивались вызовами. И я была одной из тех немногих, кого полностью устраивало, что старшие эксперты дежурят наравне с младшими.

Впрочем, сегодня мне не повезло — вызов все-таки прозвучал, да еще и почти под утро, когда я уже готовилась отправиться домой – отсыпаться, отъедаться, отмываться и прочие «от» и «ся».

И, как назло, происшествие случилось по адресу, прикрепленному к шестому отделению стражи. Я прибыла на место, с ледяной невозмутимостью кивнула на приветствия старых знакомых, выслушав указания — третий этаж, восьмая квартира. И сцепила зубы, готовая ни словечком, ни жестом не выдать, насколько мне тяжело находиться в одном помещении с Вольфгером.

Второй пункт плана пока что с треском проваливался.

Вот только в квартире меня встретила не хмурая, непробиваемо-невозмутимая физиономия вервольфа, а круглое бородатое лицо Руперта Коста.

— Вечер добрый, мастер Алмия. У нас тут некий артефакт избыточно сработал, несколько пострадавших, владелец уверяет, что это просто нагреватель, но…

— Где? — коротко бросила я.

— Там, в дальней комнате. Я вас провожу, осторожнее тут…

— Благодарю, сержант, — механически произнесла я, когда мужчина указал на разбросанные по полу обломки стены.

— Лейтенант, — сверкнув глазами, поправил меня Кост. И было в его голосе какое-то веселье, пополам с чем-то еще, и смотрел он на меня при этом как-то странно. Завладев моим вниманием, он продолжил. – Теперь я лейтенант шестого отделения стражи, а сержант у нас теперь Драу, а капитан, стало быть, Риверсон.

— Примите мои поздравления, — холодно произнесла я, хоть на этот раз невозмутимость далась с трудом. Но если этот бородач ждет, что я начну его расспрашивать и выпытывать, как и где теперь Вольфгер Лейт, то у меня для него плохие новости!

Внутри все же плеснула злоба — как это понимать? Валлоу совсем страх потерял? Забыл уже наш славный разговор? Пусть мы с Лейтом и разбежались – это вовсе не значит, что мое слово ничего не стоит. А настроение у меня как раз подходящее, чтобы ввязаться в вооруженный конфликт со столичным индюком.

По тому, как я отвернулась, Кост понял, что вопросов не дождется – но, кажется, не сильно расстроился, потому что продолжил тоном заправского рассказчика.

— А капитана нашего ого-го как повысили, представляете? За «Волчье сердце» да в счет прошлогодних заслуг ему даже не майора, а аж сразу целого подполковника дали! И главой управления назначили.

— Вместо Валлоу? — я все-таки не сдержалась, но изумление было сильнее – уж такую-то новость я бы не пропустила!

— Ах если бы, — печально вздохнул Кост. — Не, капитана, то есть подполковника, простите, в Виелу направили. Тамошний глава как раз в отставку вышел пару месяцев назад, а новый, вроде как, не справляется, вот и…

Виела-Виела…

В голове кружились обрывки географических знаний. Виела находится неподалеку от Аргейдовых приисков. А Аргейдовы прииски в трех днях непрерывного пути.

Далеко…

В душе разыгралась буря. Я одновременно была зла на выкрутившегося и таки избавившего себя от капитана Лейта Валлоу, довольна, что с моей угрозой посчитались и поперек нее пойти не решились, и… И что-то еще.

Что — я не могла точно сформулировать, но мысль о том, что Вольфгер Лейт уедет из Лидия в какую-то Виелу мне не нравилась категорически.

Я тут страдаю, а он просто исчезнет?! Уедет — и все? И никакого больше второго пункта? Переходить сразу к третьему и жить припеваючи?

Я выполняла привычную работу, но мысли мои были далеки от пострадавших, артефакта и вообще всего, что меня окружало. Они крутились, вертелись, скакали с одного на другое, но, когда спустя два часа я оказалась дома, я знала, что делать.

На столе у Гидеона осталось заявление об увольнении.

Как жаль, что все коробки с предыдущего переезда я уже повыкидывала! Ну ничего, в любом случае прямо сейчас можно будет забрать только самое необходимое, а остальное придется оставить в Лидии, пока я не найду себе в Виеле работу и постоянное жилье.

Даже если мы не решим наши с Вольфгером разногласия – во-первых, я и без того знала, что уехать — самый простой вариант. И замуж прямо сейчас выходить не придется. Во-вторых… Одна только мысль о выражении лица вервольфа, когда мы пересечемся в Виеле, поднимала мне настроение до небывалых за последнее время высот.

Я повытаскивала чемоданы, разложила их по всем доступным поверхностям и уже прикидывала, что взять в первую очередь, что во вторую, а что в третью, как меня заставил подпрыгнуть на месте оглушительный грохот в дверь. Я даже не сразу поняла, что это стучат. По звуку казалось — выламывают.

— Эва, открой! — низкий глубокий рык и снова удар кулаком по дверному полотну. — Я знаю, что ты дома.

Я застыла с блузкой в руках, которую крутила, пытаясь понять, есть смысл ее брать или все равно я скоро в нее не влезу.

Вольфгер?

Какая Бездна его сюда притащила? Пусть катится в свою Виелу, а меня не трогает! Настойчивый стук повторился. «Выломает же», — обреченно подумала я.

— Не откроешь — выломаю! — сурово подтвердил голос за дверью.

— Катись в Бездну, — пробормотала я себе под нос, слегка подправив первоначальное направление. Нет, он приперся и разговаривает со мной подобным тоном и угрозами?!

Блузку все же оставлю. Лучше свитеров побольше наберу. И зима на носу, и фигуру они сильнее скрадывают…

Последовавший за этим треск и грохот дали мне понять, что капитан, простите, подполковник Лейт тоже слов на ветер не бросает! Я не стала дожидаться, пока он ворвется в спальню и увидит царящий там разгром, вышла в гостиную одновременно с ворвавшимся туда вервольфом.

— Ты что себе позволяешь?! — голос мой звучал ровно, с нужной долей гнева, льда и яда. Уникальное сочетание, личное достижение, никогда еще не подводившее. Рецептуру передам детям по наследству.

Лейт — массивная фигура со сжатыми кулаками, словно готовая к бою — при моем появлении как будто наоборот, успокоился. Плечи чуть опустились, выражение лица разгладилось. Он окинул меня коротким взглядом с головы до ног, шумно выдохнул и спросил так спокойно и невзначай, как спрашивают о погоде за окном.

— И когда ты собиралась мне сказать?

Может быть, по его голосу и нельзя было понять, как именно он воспринял новость – но вот выломанная дверь зато рассказывала об этом очень красноречиво! Мое милосердие меня погубит, надо было и правда гоблина убивать, а я «всего лишь» натравила на его лавку все известные мне проверки…

Вольфгер терпеливо ждал ответ, пока я проматывала это в голове и подбирала слова.

Когда-когда…

— Когда мы начнем разговаривать.

— А у тебя было подобное в планах? — хмуро и ядовито уточнил вервольф.

Я оскорбленно поджала губы.

— Представь себе, да!

А потом пересекла комнату, подхватила со столика блокнот, так и валяющийся на нем с того самого вечера, когда я узнала о ребенке, и торжественно вручила вервольфу доказательство. Сомневается он!

Он что думал, что я тут рыдаю в отчаянии? Что он одолжение мне своим визитом делает? Явился спасать девицу в беде? Обойдется. У меня все под контролем!

Вольфгер изучил мой список внимательно. Очень внимательно, и куда больше времени, чем нужно было, чтобы пробежать глазами несколько скупых строчек. А потом вдруг выдал, неожиданно тоненьким, кривляющимся голоском:

— Папа, папа, а как ты узнал, что у вас с мамой будет ребенок?

И сам себе ответил низким саркастическим басом:

— Мне дядя-гоблин сказал.

— А мама что в это время делала?

— А она тебе как раз другого папу выбирала!

Моя выдержка, и так изрядно потрепанная последней парой недель, треснула. Я вспыхнула и совершила то, что Элисавифа Алмия в здравом уме и твердой памяти не совершила бы никогда в жизни — бросилась на Лейта с кулаками. Я даже не благородную пощечину ему влепила, нет! Я просто замахнулась и принялась колотить по серой шерстяной — и свитер этот дурацкий опять! — махине, куда попаду — по груди, по плечам, по рукам, осторожно попытавшимся меня перехватить. Лупила самозабвенно, с полной отдачей процессу — за все.

И так увлеклась, что даже не заметила, как так получилось, что для размаха почти не осталось места и что я уже прижимаюсь к теплой шерсти щекой, и уже не столько бью ее, сколько царапаю, цепляясь, а моя макушка придавлена тяжелой головой, и по спине скользит ладонь, поглаживая меня, как кошку.

«Мерзавец! Свинья он, а не волк!» — подумала я и крепко зажмурилась, уткнувшись лбом в твердую грудь, пытаясь удержать слезы, но уже зная, что безуспешно.

А и пусть!

Не зашибу, так утоплю негодяя!

Негодяй топиться отказывался. Он обнял мое лицо ладонями, заставляя вскинуть голову, и поцеловал, не дав даже всхлипнуть. И я целовала его в ответ — привстав на цыпочки, прижавшись всем телом, вцепившись в него и чувствуя, как меня отпускает напряжение, поселившееся внутри, не дающее расслабиться ни на мгновение, с самого бала. Я таяла и плыла. И мне было хорошо. Так хорошо, как не было уже давно. А может даже и еще лучше, потому что теперь я окончательно понимала, насколько я по нему соскучилась. Насколько мне без него было плохо, больно и страшно.

И когда Вольфгер оторвался от моих губ, я не упала без сил от благодатной опустошенности и непривычной легкости во всем теле только потому, что он продолжал крепко меня держать.

— Первый пункт есть, второй есть, — произнес Лейт, изучая мое лицо, отводя с него волосы, зарываясь в них пятерней. — Давай с третьим разберемся. Ты выйдешь за меня замуж?

«Куда я денусь?» — обреченно проворчало подсознание.

— Нет, если ты собираешься жениться на мне только из-за ребенка, — отрезало сознание, которое я еще не до конца растеряла.

— То есть ты согласна «только из-за ребенка» идти замуж за любого, кроме его отца?! — возмутился Вольфгер.

Формулировка была интересная. Я покрутила ее, прикинула и твердо ответила:

— Да.

Вольфгер закатил глаза.

— Женщина, что у тебя в голове?

— То же, что и у тебя — мозги, — надменно отозвалась я. — И они мне подсказывают, что договорные отношения достаточно неплохая вещь, если разумно подойти к выбору партнера.

Я замолкла, но недоговоренность висела в воздухе, и вервольф меня поощрил.

— Но…

— Но от тебя я договорные отношения не приму!

— Потому что…

Ярость вскипела в крови. Он что, действительно хочет, чтобы я сказала это первой?! Я вывернулась из объятий и отскочила в сторону, зашипев как рассерженная кошка.

— Все, надоело! Пошел вон из моей квартиры! Давай, выметайся!

Вольфгер рассмеялся и шагнул вперед, снова сгребая меня в охапку.

— Ну все, тихо. Тшшш!.. Конечно, я тоже тебя люблю, Эфа. Змейка моя…

Он внес меня в спальню на руках…

…и застыл на пороге, окидывая взглядом кровать в чемоданах и погром из вываленных из шкафов вещей.

Я юрко соскользнула с его рук, скинула чемоданы, освобождая нам место, и вернулась, нетерпеливо потянув вервольфа за руку.

— Ты куда собралась?! — выдохнул он мне в губы, наваливаясь сверху такой приятной, такой долгожданной тяжестью.

— В Виелу, глупый, — снисходительно пояснила я, стаскивая свитер и рубашку под ним, и с наслаждением проводя ладонями по любимому телу.

— О… — глубокомысленно изрек подполковник, который для меня навсегда останется капитаном, потому что есть звания, а есть прозвища, которые въедаются — беса с два вытравишь.

А еще есть мы. И наш ребенок. И целая новая жизнь впереди, такая непохожая на ту, что была у меня прежде. Ладно, не такая уж я и старая, чтобы не суметь пересмотреть некоторые привычки!.. Хотя от кое-каких, вновь приобретенных, я отказываться совершенно не готова!

— Вольфгер, — позвала я оборотня, который полулежал рядом, разглядывая меня раскинувшуюся на постели — уставшую, обнаженную. Тяжелая ладонь лежала на моем животе, и вервольф, кажется, сам того не осознавая, тихонько гладил его.

— М? — лениво протянул мой волк.

— Как думаешь, а можно перевезти в Виелу полы?..