Описание Западной Сибири

«...он ознакомит Россию с Сибирью...»

Это имя, казалось, не надо представлять сегодняшнему читателю. Брат декабриста Дмитрия Завалишина... Провокатор в камере осужденных членов польских тайных обществ... Редактор-издатель «Русской старины» М.И. Семевский писал в письме Л.H. Толстому ««о жертвах доноса» некоего Ипполита Завалишина в Оренбурге 1827 г.»... Приговоренный к смертной казни через колесование, которая была заменена военным губернатором П.К. Эссеном каторгой навечно... Известный литературовед Ю. Лотман отмечал требование авантюриста, веровавшего в свое избранничество, занести в особые приметы «на груди родимое пятно в виде короны, а на плечах в виде скипетра». В молодости – переводчик Д. Байрона и А. Ламартина; в 60-е годы – автор многих мелодраматических рассказов, написанных на сибирском материале. Уже после революции 1917 г. некий С.Я. Штрайх в популярной библиотечке «Огонька» писал о Ипполите Завалишине: «Книги его, преимущественно исторические, печатались в 60-х годах, в годы наибольшей свободы русской печати при царизме, но тон их – угоднический, лакейский, исполнены они неумеренной похвалы великому милосердию царя и его жандармских генералов»[1].

Все это об одном человеке, прожившем длинную (1808–1883) и нелегкую жизнь. Но если сегодня поискать его имя на свалке мировой паутины, то можно встретить и другие определения: «известный русский исследователь Ипполит Завалишин», «научное значение имело опубликованное в 1862–1867 гг. «Описание Западной Сибири»« и т.д.

Указанное выше сочинение было опубликовано в трех томах, один из них – помещен в данной книге. О том, как она создавалась, кто были ее первые читатели и их мнение о труде, который, по мнению создателя, «...ознакомит Россию с Сибирью...» – все это, читатель, Вы найдете в документах, которые публикуются ниже.

Автор этих строк будет стараться как можно реже прерывать нить повествования И.И. Завалишина, отдавшего большую часть своей жизнь эпистолярному жанру, основная часть которого была адресована вышестоящему начальству. И он расскажет все. И о себе. И о времени.

Как модно нынче говорить, но у этих документов сегодня иной дискурс. Они – черта той эпохи, в которую жил автор «Описания Западной Сибири». И нужно благодарить работников Государственного архива Омской области за сохранность документов, которые впервые ложатся на страницы книги...

Ваше превосходительство, милостивый государь![2]

С величайшим удивлением прочел я в предписании Вашем, мне объявленном, отзыв управляющего Иркутской губернией, «что по предмету права жены моей на разъезды по Сибири», права, коим она пользовалась четыре года с разрешения и ведома правительства, «в делах Иркутского общего губернского управления никакой переписки не оказалось»!

Сделанный с таким легкомыслием отзыв сей втройне неизвинителен! Во-первых, [текст утрачен] доказывает совершенное невнимание к отношению, Вами сделанному, ибо факты, на кои Вы указывать изволили, возведенные в такое высшее официальное значение посредничеством Вашим, требовали самой точной справки; во-вторых, он выставил меня «лжецом» и мог за сие подвергнуть очень неприятному выговору, а в-третьих, он доказывает тоже отсутствие самого простого размышления, ибо можно ли было допустить, чтобы я решился обмануть кого же? Начальника губернии, сославшись ему на небывалые распоряжения правительства!

После подобного неосмотрительного отзыва я бы мог, конечно, и по праву допустить жену мою обратиться немедленно с жалобой к господину шефу жандармов, но мысль, что жалоба сия, впрочем, столь справедливая, повредила бы и чиновнику, который так легкомысленно дал подписать управляющему губернией сей отзыв, не основанный, как ниже сего видно, ни на какой справке, да и могла бы кончиться неприятным замечанием самому управляющему, а этого я бы хотел избегнуть, решила меня обратиться домашним образом к вашему превосходительству и покорнейше просить Вас отнестись к иркутскому гражданскому губернатору, чтобы он приказал навести справку получше, ибо нижеследующие указания – суть ясное и неопровержимое доказательство, что справки никакой не сделано!

1) Предписание иркутского гражданского губернатора от 20 мая 1844 года, данное на имя верхнеудинского окружного начальника (что ныне иркутский губернский прокурор) коллежского советника Шапошникова о немедленной выдаче жене моей паспорта для разъездов по краю, хранится доселе, подшитое к секретным делам 1844 года в общим переплетенным оных столбце, в самой камере присутствия окружного совета, в шкафу, по левую руку секретарского места!

и 2) Предписание верхнеудинского окружного начальника, Верхнеудинской же городовой управы от 4 июня 1844 года о постоянной выдаче жене моей при первом ее востребовании узаконенного вида для разъездов по краю; подписка, ею собственноручно данная городовой управе о выслушании предписания иркутского гражданского губернатора и о получении первого паспорта; все паспорта: за 1844, 5, 6, 7 и 8 года, которые обыкновенно при сдаче их по истечении срока всегда подшивались как документы к секретным делам управы, с полицейскими на них явками Иркутска, Кяхты, Троицка-Саянска, Петровска, доказывающими, что жена моя беспрепятственно и неоспоримо пользовалась своим правом, наконец, последний вид, данный ей 25 сентября 1848 года, когда я уже был переведен в Курган, и предписание самого нынешнего иркутского гражданского губернатора, коим жене моей предоставлялось, если сего пожелает, остаться в Иркутском краю как женщине, которая по предоставленному ей праву могла всегда соединиться со мной потом и в Тобольске, – все сие хранится доселе подшитое и переплетенное по годам в присутственной камере Верхнеудинской городовой управы в шкафу, в углу, по правую руку входной двери!

После такой точной справки, ваше превосходительство, усмотреть изволите, что и в делах Иркутского общего губернского управления есть по сему предмету переписка. А посему как муж и как лично оскорбленный таким легкомысленным отзывом, проволочившим жену мою целый год в ее законном требовании, я обязан был просить защиты Вашей, и сделал бы это тремя неделями ранее, тотчас по получении здесь предписания Вашего от 19 декабря истекшего года, если б не нездоровье.

Обращаясь теперь опять от имени жены моей к вашему превосходительству, я убедительнейше прошу Вас, милостивый государь, благоволить истребовать в скорейшем времени от действительного статского советника Зорина удостоверение, основанное на точной справке, и по получении оного предписать местной полиции о выдаче жене моей узаконенного вида, ибо здоровье и личные дела ее давно бы требовали поездок в Тюмень и Тобольск, таким непостижимым ходом дела опять остановленных!

С глубочайшим почтением имею честь быть вашего превосходительства покорный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольская губерния,

город Курган

13 генваря 1850 года.

Сиятельнейший князь, милостивый государь![3] В течение почти двух лет ваше сиятельство постоянно мне благодетельствуете! Назначив мне лучшее в краю сим жительство, Вы увеличили вдвое казенное пособие, мною получаемое, и, наконец, оказали мне ту милость, которая для меня всего дороже: уверенность в покровительстве Вашем. Могу ли не быть от полноты сердца благодарным?

Но сиятельнейший князь! Обстоятельства заставляют меня предстательствовать о себе еще ныне пред Вами. Благоволите дозволить мне изложить прежде вкратце весь ход дела, на коем основана моя нынешняя просьба, прежде нежели осмелюсь ходатайствовать ей Ваше высокое покровительство и Ваше всесильное слово.

1701 статьей XIV тома Свода законов, издания 1842 года и высочайше утвержденным в 1845 году положением Комитета гг. министров выезд из места водворения воспрещен исключительно лишь государственным преступникам, верховным уголовным судом сужденным. Но как преступник политический, сужденный в 1827 году обыкновенной Комиссией военного суда в Оренбурге и никогда ни к каким разрядам государственных преступников не принадлежавший, я, еще бывши в Петровском заводе, пользовался полной свободой выезда и занятий у частных лиц. По издании же Правил, высочайше в 1845 году утвержденных, я обратился тотчас с просьбой к тогдашнему генерал-губернатору Восточной Сибири, ходатайствуя об утверждении за мной права выезда и занятий у частных лиц. Просьба моя была тем более основательна, что сам генерал Рупперт разрешал мне часто и неоднократно выезд за несколько сот верст от места моего водворения уже после издания Свода законов 1842 года, и что с его же согласия я служил по комиссионерству откупа гвардии капитана П.П. Энгельгардта, с коим ездил по краю, а потом по золотопромышленным делам у графини А.А. Толстой и у князя М.А. Дондукова-Корсакова. Оставалось утвердить за мной окончательно перечисление вновь в разряд политических преступников, в коим я состоял до февраля 1829 года, живши на свободе в Нерчинских заводах. Если же меня и всех других, в то время в заводах живших, и причислили на десять лет (до июля 1839 года) к каземату государственных преступников в Петровске, то это была общая временная мера предосторожности, что доказывается тем, что когда 1 высший разряд декабристов был освобожден и каземат уничтожен, нас, простых политических, передали опять в горное ведомство, в коем снова мы пользовались полной свободой выезда. Следовательно, положение 1845 года ко мне вовсе не применялось, и право разъезда и службы [у] частных лиц не могло быть у меня отнято без явной несправедливости. Однако это послужило поводом к нескончаемой переписке. Попавши со своей просьбой в самый разгар ревизии, последствием этого было то, что генерал Рупперт оставил ее без движения. Я обратился лично к ревизовавшему сенатору. И.Н. Толстой приказал местному окружному начальнику Шапошникову (что ныне иркутский губернский прокурор) непременно и немедленно предоставить в Иркутск о выдаче мне вида на разъезды, но ответ опять затянулся, а когда я чрез сестру мою в Москве и чрез сенатора М.Н. Муравьева просил в Петербурге непосредственно, мне ответили, что моя просьба не встретит препятствий, но что для этого необходимо представление генерал-губернатора. Между тем генерал Рупперт уехал, я был переведен сюда, и вся эта четырехлетняя переписка не привела до сих пор ни к какому результату.

Когда же я имел счастие лично принести вашему сиятельству мою благодарность за первую милость, Вами мне оказанную, я не мог утруждать Вас никакой просьбой. Милостивое покровительство Ваше – есть награда высшая, даруемая известности постоянного неукоризненного пребывания в краю, известности благонадежного образа мыслей и поступков. Посему и о казенном пособии утруждать Вас непосредственно ранее года я не решился и о предоставлении мне права выезда и занятий у частных лиц на основании изложенного мною хода всего этого дела я не решился тоже доселе. Теперь же, прожив здесь неукоризненно полтора года, имея здесь свой собственный дом[4], семейство, полное хозяйственное обзаведение, неукоризненный в своем образе мыслей, а что всего выше – уже взысказанный милостивым вниманием и покровительством Вашими, я могу повергнуть теперь на милостивое воззрение вашего сиятельства эту просьбу. Разрешение ее представило мне теперь настоятельную необходимость. Оглохши с 1846 года вследствие нервической горячки, я по обстоятельствам моего переезда с края на край Сибири и забот, с этим сопряженных, не имел возможности правильно лечиться, хотя в первые года излечение еще возможно. Ныне сделавши консультацию в Москве, я вижу из нее, что здесь нет никаких средств лечиться. Мне необходимо или ехать лечиться в Тюмень, где есть хорошая вольная аптека и искусный медик, или в Тобольск к Вольфу, а в случае необходимости сделать мне операцию прободения слухового тамбура я должен буду съездить в Омск, потому что лишь в Омске могу найти высшие медицинские пособия и советы. Итак, получение права выезда мне дорого как и в отношении моей тяжкой болезни, так и потому, что, получивши облегчение, я могу опять с пользой для себя и своего семейства заняться у частных лиц, что уже и было мне предложено в прошлом месяце по акцизно-откупной части с местом ревизора по округу.

Изложив весь ход сего дела и причины, заставляющие меня ныне повергнуть его на милостивое воззрение вашего сиятельства, я прошу, сиятельнейший князь. Вашего покровительства. Довершите Ваши благодеяния! При покровительстве Вашем и при одном всесильном слове Вашем я могу положительно надеяться! Смею думать, что Вы не оставите меня Вашей милостью, и в сем столь надежном для меня случае, как Вы уже дали мне мирный уголок, довольство, спокойствие душевное, неоцененные блага, которыми я Вам, сиятельнейший князь, обязан, Вашему великодушному слову, все оживляющему, и для частного блага, как Вы уже столько лет живете все, и в общности, благодетельствуя этому обширному и счастливому управлением Вашим краю!

С глубочайшим почтением имею честь быть, сиятельнейший князь!

Вашего сиятельства покорный и благодарный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольская губерния,

город Курган,

7 апреля 1850 года.

Вследствие предписания господина тобольского гражданского губернатора от 4 июля 1850 года за № 731 честь имею объяснить следующее.

Подверженный с 1846 года такой болезни, которая может кончиться совершенной глухотой, и принимая в соображение ограниченность моих средств, равно как безызвестность исхода и самой продолжительности предстоящего мне лечения, я ходатайствовал у князя генерал-губернатора о разрешении мне выехать сперва в г. Тюмень по той причине, что он мне сподручен и что в нем есть хорошая вольная аптека и искусный медик. Если же бы не получил в Тюмени желаемого облегчения, то предполагал съездить из Тюмени в Тобольск для совещания с тамошними врачами. Но если и это было бы безуспешно, то думал обратиться в случае признанной необходимости в производстве операции слухового канала в Омск к тамошним медикам, так как в Омске сосредоточены ныне высшие медицинские пособия Западной Сибири. Таковое постепенное лечение было сообразно с ограниченностью моих средств и моим семейным и домохозяйственным положением, не допускающих слишком продолжительной отлучки из Кургана.

А посему я желаю «отправиться сперва в г. Тюмень с тем, чтобы оттуда предпринять поездку в г. Тобольск; в сложности же с пребыванием моим в Тюмени примерно от четырех до шести недель сроком[5]. Если же по возвращении моем из поездки в Тюмень и Тобольск я признаю потом необходимым, по неуспешности лечения и по совету врачей, искать высших медицинских пособий в Омске, то думаю ехать в Омск примерно на три или четыре недели сроком, судя по тому, предпринята ли будет там операция или нет; и так как вообще исхода лечения определить теперь в точности, ни при поездке в Тюмень и Тобольск, ни при поездке в Омск, решительно невозможно, ибо все зависит от успеха действия врачебных и хирургических средств, на сущность болезни, еще правильным лечением, доселе с самого 1846 года не испытанной».

О таковых моих желании и намерении я, согласно предписанию господина тобольского гражданского губернатора, на имя господина курганского городничего последовавшему, дал ему сию подписку. Ипполит Завалишин. Тобольская губерния, город Курган. 21 июля 1850 года.

Ваше превосходительство, милостивый государь![6] С удивлением вижу я, что, невзирая на благосклонное содействие Ваше, Тобольская казенная палата опять пропустила и второе лето, не отведя мне покосных и пахотных земель! В прошлом, 1849 г. ей было предложено Вами 10 июня, стало быть за полтора месяца до начала покоса, и она уже и тогда была виновата в том, что не исполнила вовремя того, на что было и Ваше распоряжение, и постановление Совета Главного управления (состоявшееся еще в апреле 1849 г.). В нынешнем году я писал к Вам 7 апреля. Здешний городничий Тарасевич входил к Вам о сем с представлением 19 мая. И то и другое почти за два-три месяца до начала покоса. В землях здесь затруднения быть не может, они размежеваны и положены на план; отвод – одна формальность, которую за неимением в наличности в Тобольске землемера для командировки сюда мог бы исполнить здешний земский суд; наконец, строгая точность Ваша известна, и я убежден, что Вы сделали с Вашей стороны все законные понуждения... отчего же, ваше превосходительство, казенная палата не сделала должного? И по какому праву она лишает меня два года того, на что есть воля царя, воля князя, ко мне столь милостивого, и который, конечно, не допустит разорить меня и мое начинающееся маленькое хозяйство такими ничем не извинительными проволочками и невниманием?

Купивши на последние деньги травы, купивши ее и в прошлом году, я прошу ваше превосходительство оказать зависящее от Вас содействие взысканием мне с виновного, по крайней мере, хоть 30 сер. за двухлетнюю сложность – 15 десятин в год, что далеко еще не покроет моих убытков, потому что хорошие земли дороги, и не далее, как на прошлой неделе, цены на покосы при торгах в хозяйственном управлении возвысились значительно против того, что я полагаю, и при травах, очень скудных по случаю засухи. Иначе я буду вынужден продать дом, бросить все хозяйство и просить его сиятельство довести до сведения правительства о причинах, меня к сему побудивших, дабы не быть обвинену понапрасну в неодобрительном смысле, чем, конечно, я дорожить должен при милостивом внимании ко мне князя. А воля Ваша, без сена и хлеба из казенных 400 асс. поддерживать мне дом, больному и семейному, невозможно!

Заключая сие письмо, считаю долгом обратить тоже полное внимание Ваше на то, что и жена моя два года просит тщетно о выезде, когда имеет на это законное право и когда с лишком уже полгода тому назад (13 генваря) указал я иркутскому начальству даже камеру присутствия, шкаф и столбец, где хранится переписка, существование которой оно так странно отвергало! Она хочет обратиться к г. шефу жандармов, и я теперь уже не вправе отказать ей в оном.

Благоволите, милостивый государь Карл Федорович, почтить меня на все это скорым ответом по случаю моего отъезда для лечения болезни и принять уверение в том искреннем почтении, с коим имею честь быть вашего превосходительства покорный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольская губерния,

город Курган.

21 июля 1850 года.

Сиятельнейший князь, милостивый государь![7]

Беспредельная доброта вашего сиятельства и все благодеяния, Вами мне в течение двух уже лет оказываемые, побудили меня решиться утрудить Вас еще раз, повергнув на милостивое воззрение Ваше: результаты моей поездки в Тюмень, причины, кои заставили меня отказаться от счастья лично принести Вам в Омске мою глубочайшую благодарность за все Вами для меня сделанное и, наконец, то, о чем я осмеливаюсь ходатайствовать у Вас ныне.

Поездка моя в Тюмень принесла мне ту несомненную пользу, что обнаружила вполне истинное свойство моей болезни. По консультации, произведенной под руководством управляющего Тюменским военным госпиталем штаб-лекаря Черемшанского и выданной им мне письменно 22 сентября, оказывается, «что болезнь моя состоит в органическом повреждении наружных покровов внутри слухового органа с повреждением и самой надкостной плевы, что болезнь сия образовалась вследствие жестоких болей в голове, что по долговременности этого страдания и излечение его очень затруднительно, что лишь постоянное лечение, в течение целого года непрерывно продолжаемое, может подать надежду на исцеление, что опасность грозит теперь не одному уже органу слуха, но и оказывает разрушительное действие на самый орган зрения, и что, словом, лучше не предпринимать ничего, нежели, предприняв, усилить ход недуга, который может повлечь за собой не одну уже потерю слуха, но и самую потерю зрения».

Подобная добросовестная и отчетистая консультация, частью письменно, частью в устных беседах и в строгом исследовании и опытах произведенная в течение почти двух недель, убедила меня в бесполезности дальнейших поездок, столь мне тягостных по моим ограниченным средствам, равно как и в бесполезности, или, точнее сказать, вреде начала какого-либо лечения заглазно, без опытного руководителя и средств медицинских при болезни своенравной и опасной, гнездящейся в голове, и которая при малейшем раздражении ее рукой неискусной может пасть всею тяжестью скопившейся материи не только уже на слух или глаза, но, по отзыву врачей, может повредить мозг и привести к самой потере рассудка!

Сиятельнейший князь, таковы причины, заставившие меня возвратиться прямо в Курган, чтобы отселе повергнуть весь ход сего затруднительного дела на милостивое воззрение Ваше. Из всего выше изложенного, ваше сиятельство, усмотреть изволите, что и шесть недель, кои я считал в поданном мною гражданскому губернатору отзыве 21 июля достаточными, не принесли бы никакой пользы в такой органической и многосложной болезни, и что надо искать другого исхода грозящему мне несчастью при милостивом покровительстве Вашем.

В Кургане, как вашему сиятельству известно, нет ни руководителя, ни средств для болезней органических, требующих особого опыта и долговременного лечения. Сравнивая страшную участь, меня ожидающую, с усилиями и трудами моими в течение двух уже лет на прочное хозяйственное обзаведение мое здесь, я нахожу и смею думать, что Вы сами изволите с сим согласиться, что денежные утраты, кои я мог бы понести от перемены жительства, не могут, конечно, идти в параллель с участью, мне грозящей. Это решило меня, возвратившись сюда, немедленно и убедительнейше просить ваше сиятельство принять в человеколюбивое внимание мое безысходное положение и благоволить оказать мне Ваше всесильное покровительство в деле перехода из Кургана в Тюмень уже на постоянное жительство[8]. Причины так законны, положение мое ныне так тяжко и шатко и может привести меня к таким ужасным последствиям, что человеколюбие Ваше, сиятельнейший князь, не отринет моей просьбы и подаст мне и в этом Вашу всесильную руку помощи. Если же я по примеру многих, уже переведенных в Тобольск по болезни, не прошусь в сей город, где тоже есть все пособия врачебные, причина сему та, что по единогласному отзыву врачей климат тобольский убийственен для органических болезней головы, сгущая материю всею тяжестью сырой и холодной атмосферы. В Омск бы очень желал и жить на виду у вашего сиятельства почел бы за счастие, да не думаю, чтобы сие было возможно, и проситься туда не смею. В других уездных городах губернии (кроме Тюмени) то же, что и в Кургане. В Тюмени лишь соединяются для меня теперь все условия. Близость перехода, сухой и здоровый климат, одна из лучших аптек в Сибири, врачи опытные и добросовестные, та же дешевизна припасов, как и в Кургане, и, наконец, самая дешевизна построек, подающая мне надежду обзавестись и там хорошо и хозяйственно по времени.

Повергая все это на милостивое воззрение вашего сиятельства, я повергаю вместе с сим, как видеть изволите, и самую участь мою в будущем с полной на Вас надеждой! Заслуживши столько раз высокое внимание Ваше, я смею уверить Вас, сиятельнейший князь, что не употреблю во зло и этой Вашей милости, если Вы мне ее даруете, что буду тщиться оправдать ее тою же неукоризненностью мыслей и поступков, как и доселе, и что свято выполню то, что я обещал Вам, ходатайствуя о себе не однажды: «жить мирно, понимать свое положение и свои обязанности и помнить, что каждая милость Ваша есть краеугольный камень не только моего настоящего, но и моего будущего»!

С глубочайшим почтением и преданностью имею честь быть, сиятельнейший князь! Вашего сиятельства покорный и благодарный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольская губерния,

город Курган,

5 октября 1850 года.

Копия

Ваше высокопревосходительство Николай Николаевич[9]. Находясь свыше 22 лет в Сибири, я по разным случайностям моей скитальческой в ней жизни имел возможность узнать и испытать весьма многое. Я бывал в близких соотношениях, а часто и в приязни со всеми почти замечательными людьми в течение этой четверти века или правившими Сибирью, или трудившимися над изысканиями о ней или ее будущим: с генерал-губернаторами А.С. Лавинским и С.Б. Броневским, из коих один был старым другом моего отца, а другой его боевым офицером на Кавказе; с губернаторами: историком Д.Н. Бантыш-Каменским, статистиком А.П. Степановым и геологом С.П. Татариновым; с синологом о. архимандритом Петром, ныне главным миссионером за Байкалом, и ревизовавшим Сибирь по части государственных имуществ генералом H.Л. Черкасовым; с ботаником А.П. Турчаниновым и знаменитым святостью жизни о. игуменом Варлаамом, просветителем дебрей чикойских, я принимал наблюдательное участие в делах откупных, компании А.К. Галлера и П.П. Энгельгардта (дружбой коего и доныне поддерживаем) и в делах золотопромышленных графини А.А. Толстой и князя Дондукова-Корсакова; я пользовался особенным расположением людей, влиявших и влияющих доселе на Сибирь – Н.Ф. Мясникова и Н.Д. Асташова (и доныне мне благодетельствующего); я видел вблизи две ревизии обеих частей Сибири в 1828 и 1844 годах, посещал берега Амура, беседовал с китайскими купцами в Маймачене; еще нет и трех лет, как в конце 1848 года проехал я все громадное пространство от границ Монголии до границ Урала, проехал, с отстоем мысли все наблюдая, поверяя лично все мною слышимое; посетил Иркутск и Красноярск, Томск и Омск, Тобольск и Тюмень, и от кабинетов генерал-губернаторов обеих частей Сибири до хижины ссыльного или юрты бурята в снежных пустынях сибирских я соприкасался всюду с сердцем любящим и с мыслью живой и теплой по всем видоизменениям здешней жизни, и ни одно проявление ее не проходило мимо меня незамеченным.

Этому счастливому стечению обстоятельств, столь благоприятствующих уму наблюдательному и точному, обязан я самыми разнообразными сведениями о Сибири, стране, еще так мало известной, но достойной всего внимания правительства. По настоятельному убеждению людей, которых я люблю и уважаю, решился я ныне представить вашему высокопревосходительству свод, если можно так выразиться, всего, что только я знаю о Сибирском крае, в надежде на просвещенное воззрение Ваше. Улучшения административные, хозяйственные и моральные, устройство градских и земских полиций, судебной, духовной и учебной частей, соединение Оби с Карской губой, а Енисея с Обью, новые пути торговли с Китаем и Индией, водворение шелководства в Нерчинске, Минусе и Кузнецке, улучшение овцеводства в степях Киргизских и соединение Усть-Кяхты с Архангельском, а Амура с Россией; возобновление алвазинских селений и вызов китайцев для водворения в пустынях сибирских улучшенного земледелия; шелководства и мануфактурное™, предположения об устройстве откупов, рыболовства и горных заводов; исследования состояния крестьян и инородцев, поселенцев и каторжных, столь близкие к сердцу каждого человека, согретого христианской любовью к ближнему; и, наконец, обширный проект лучшего устройства золотых приисков и развитие горно-каменной золотопромышленности, обещающей огромные выгоды казне и частным лицам, все сие, надеюсь, заслужит одобрительного взгляда Вашего, ибо я не имел, не мог иметь иной цели, кроме общей пользы и блага!

Представляя Вам сию книгу, названную мною «Обозрение нынешнего устройства Сибири», покорнейше прошу извинить меня в том, что она переписана мною рукой больной и дрожащей, потерявшей с приближением старости твердость и чистоту почерка. К переписке сей вынужден был я и тем, что крайняя еще запутанность географических имен сибирских заставила бы невежественных писцов здешних впадать в непрестанные ошибки и продлила бы бесполезно время, а и тем тоже, что в задушевных мыслях моих хотел я сохранить исключительное ведение Ваше.

Изложив вашему высокопревосходительству цель, сущность и исполнение моей книги[10], я должен перейти теперь к моему личному положению и к тому, чего оно ныне от меня требует. Одержимый хронической болезнью, я не мог искать боевого поприща на Кавказе, где некогда доблестный отец мой был сподвижником и другом незабвенного Цицианова, но желая еще быть полезным, я просил с начала нынешнего года чрез сестру мою Катерину Иринарховну, с давних лет постоянно в Москве живущую, и чрез принимающего во мне участие г. члена Государственного совета Михаила Николаевича Муравьева, друга нашего семейства, о разрешении мне вступить по Западной Сибири в службу гражданскую, так как я чувствую, что по моему точному знанию края, людей и обстоятельств я могу еще и должен быть полезен. С этой же самой просьбой обращаюсь я прямодушно и к Вам, и если, по усмотрению Вашему, добросовестный труд мой и я сам заслужим просвещенное одобрение Ваше, я буду считать себя вполне награжденным и потщусь на новом поприще, мне предстоящем, заслужить всегда милостивое внимание Ваше.

Благоволите, ваше высокопревосходительство, располагать мною везде и всюду, по воле и усмотрению Вашему. Несмотря на мои немощи, дух мой еще бодр, сила воли на добро и пользу велика, и много усердия могу я принести в благодарную дань Вам, если Вы подадите мне руку помощи, ибо я желаю одного: загладить ошибки моей юности службой строгой, службой бескорыстной, клонящейся к пользе престола и к благу Отечества.

С глубочайшим почтением имею честь быть вашего высокопревосходительства.

Подписал: покорный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольская губерния,

город Курган,

29 марта 1851 года.

Вчерашнего числа возвращался я с базара (так как это был день субботний) в два часа пополудни. Едва лишь поравнялся я с домом здешнего 2-й гильдии купца Федора Шишкина, как Шишкин[11] выскочил за ворота свои в тулупе, подпоясанный и подбоченившись. Прямо подбежал ко мне и, загородив мне дорогу, начал говорить скороговоркой, что я ему должен 8 руб. серебром, что если я не отдам ему тотчас этих денег, то он меня вышлет, засадит и что ему только стоит сказать слово, и меня сошлют... Дальше я не стал слушать.

В ответ на эту новую и столь же дерзкую и глупую выходку, как та, которую он сделал 4 ноября[12], покусившись одурачить нас всех своей мнимой пропажей у него денег, я отвечал ему [...], что лавочного долгу не просят, ухватив за глотку на улице, и что, видно, он плохо раскаивается в своих прежних поступках, когда лезет добровольно в новые ответы, и, повернувшись к нему спиной, пошел дальше по улице.

Но так как Федор Шишкин, видно, еще худо знает, что такое я и с кем он имеет дело, то покорнейше прошу ваше высокоблагородие благоволить приказать господину дежурному по градской полиции квартальному надзирателю, призвав Федора Шишкина в присутствие оной, внушить ему однажды и навсегда следующее:

1) что я государственный преступник, то есть лицо политическое, а не кабацкий посельщик, с каковыми он, Шишкин, бывши здесь целовальником в питейном доме, имел некогда дело за застойкой; 2) что я состою под покровительством III отделения собственной его императорского величества канцелярии, генерал-губернатора и гражданского губернатора края, и что выслать меня не может не только какой-нибудь мужик, но и чиновник, в прямом ко мне отношении по службе состоящий; 3) что засадить следует не меня, а его, Федора Шишкина, за ложное обвинение, 4 ноября учиненное, и вчерашний буйный поступок на улице; 4) что если он еще раз осмелится когда-либо остановить меня подобным образом на улице, то я прежде, нежели дойти до градской полиции, поступлю уже с ним, Шишкиным, как поступают с пьяным мужиком, лезущим публично в глаза к прохожему.

Если же я Федору Шишкину и должен по его мелочной лавочной торговле, то он обязан был прислать ко мне приказчика на дом с подписанным или им, или его приказчиком счетом; и я никогда от долгу своего не отпорен, а плачу оный по мере средств и возможности. Так поступает купец, себя уважающий, который хочет, чтобы и его уважали. Но ни в каком коммерческом уставе нет, чтобы за 8 руб. серебром, сумму, ничтожную и в глазах порядочного мещанина и не основанную ни на чем, кроме честного слова, истинный купец хватал потребителя за глотку, с сжатыми кулаками и грозя его выслать. Это показывает, что Федор Шишкин вполне мужик, неуч и будь у него действительно хоть миллион денег, неизвестно, какими темными путями им в дальней Сибири нажитых (ибо он здесь не на давних годах в виду целого города сидел в кабаке дом. подносчиком), он все-таки в глазах моих и всякого благомыслящего человека остается после всего им сделанного разлившейся кабацкой грязью, не больше!

Покорнейше прошу ваше высокоблагородие представить сие мое прошение в подлиннике господину начальнику губернии, ибо я с отходящей почтой представлю оное в копии его превосходительству с тем, чтобы прошение сие было повернуто на благоусмотрение господина генерал-губернатора Западной Сибири.

На подлинном написано: государственный преступник Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии

город Курган.

Ноября 25 дня 1851 г.

Ваше высокородие Александр Николаевич!

Вслед за поездкой сюда капитана корпуса жандармов г. Смолькова[13] писал я 13 сентября господину генерал-губернатору и изложил подробно причины, почему поездка сия не могла привести ни к какому полезному результату.

18 октября, когда Тарасевич вздумал оподозрить меня в зажигательстве, писал я опять к Густаву Христиановичу.

Дошли ли оба письма сии, я что-то плохо верю, ибо господин генерал-губернатор на первое письмо мое к нему от 14 июня сам непосредственно благоволил отвечать мне чрез здешнего исправника от 6 августа из Омска за № 97. А первая моя жалоба заключала в себе обстоятельства, уже давно известные из дела бывшего учителя Лыткина[14]. Возможно ли после этого, чтобы его высокопревосходительство умолчал на письма мои от 13 сентября и 18 октября, заключавшие в себе такие важные проступки, как покушение отравить меня и оподозрить меня в зажигательстве?

Наконец, 4 ноября, меня сделали уже вором! Прежде сего я писал тоже и к г. Энгельке 18 октября. Потом писал ему 8 ноября. А теперь пишу в третий раз и к вашему высокородию, прилагая копию с нового прошения, мною 25 ноября в градскую полицию поданного. Не пора ли положить этому всему предел и удовлетворить меня во имя правды, закона и совести?[15]

Все это, милостивый государь Александр Николаевич, очень-очень худо. Здесь такие чудеса делаются, что, право, стоило бы разобрать их хорошенько и обратить строгое внимание на действия местного начальства. Кажется, довольно было писано, оставалось лишь проверить совестливо. И тем более, что писал все это не мужик и не крючкотворный ябедник, а я, которому можно было дать поболее вероятия, ибо вся жизнь моя есть служение слову истины.

Не знаю, дойдет ли и это письмо мое до Вас. Но, во всяком случае, я предупреждаю, что подожду ровно три недели, а потом отправлю дубликат сего письма моего к г. начальнику 8 округа корпуса жандармов, как только можно будет вернее и прямее для докладу его высокопревосходительству Густаву Христиановичу. Нет других средств раскрыть правду. А те чудеса, которые здесь со мной делают, достаточно извинят меня пред правительством, если я и поступлю не по букве закона. Ибо и в этом последнем деле купца Шишкина не он виноват в сущности. Он мужик, из кабака вышедший, и думает, что все возможно. А виноват Тарасевич, подавший пример своеволия и забвения своих обязанностей. Это все его штуки.

Я же нахожу, что пора все это кончить. Это отвлекает меня от занятий полезных, утруждает главное. Начальство края тоже решительно без всякой пользы для службы вовлекает в переписку совершенно пустую, а часто и смешную, и все из-за того, что личность Тарасевича тут должна пострадать за свои же глупости. Ну стоит ли он всего этого, и если он не умеет вести себя, как следует начальнику города, стоит ли он тоже, чтоб из конца в конец губернии возбуждал толки, смех, пересуды и злоречие, набрасывать этим самым как бы тень и на начальника губернии, который будто унять его не в силах? Я этому не верю. И скорей полагаю, что истина до Вас не доходит, а может, и самые мои письма. Иначе его бы давно убрали.

С глубочайшим почтением имею честь быть, милостивый государь Александр Николаевич!

Вашего высокородия покорный слуга Ипполит Завалишин.

г. Курган,

29 ноября 1851 года, к № 31.

Получено в отделении от г. чиновника особых поручений

Почекунина 27 июля

Ваше высокопревосходительство Густав Христианович![16] Хроническая болезнь, коей я издавна подвержен – геморроидальные приливы крови и повременная сильная глухота, вынудила меня в мае 1850 года просить бывшего генерал-губернатора князя Горчакова об увольнении моем в города Тюмень, Тобольск и Омск сроком на 2 недели для совещаний с опытными врачами и закупки необходимых мне лекарств, к чему здесь ни людей, ни способов нет.

Медицинского свидетельства я не представлял, и князь от меня оного не требовал, ибо в бытность мою в г. Омске в ноябре 1848 года лично удостоверился в моем болезненном положении. По сношении с графом Алексеем Федоровичем Орловым я получил в сентябре исспрашиваемое мною разрешение и на 2 недели, но по причине позднего времени года и продолжительных ненастий должен был ограничить поездку свою Тюменью, где и прожил сии 2 недели под руководством штаб-лекаря Черемшанского и запасся лекарствами из тамошней вольной аптеки.

Ныне, по истечении почти четырех лет, и прострадав целую зиму, я нуждаюсь опять в совете опытных врачей и в новом запасе лекарства.

Покорнейше прошу ваше высокопревосходительство или благоволить уволить меня ныне же в город Омск сроком на две недели, или, если Вы сего сами сделать не можете, снестись ныне же с господином шефом жандармов, дабы я мог еще в конце августа предпринять сию поездку в теплое время года.

С глубочайшим почтением имею честь быть, милостивый государь Густав Христианович!

Вашего высокопревосходительства покорный слуга

Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии

город Курган,

июля 4 дня 1854 года.

I. Для ознакомления и сближения Европы и России с Западной Сибирью предпринимается под просвещенным покровительством господина генерал-губернатора края «Популярное и иллюстрированное описание» оного в двух текстах – французском и русском – для одновременного издания их в Париже и в Петербурге.

II. «Популярное и иллюстрированное описание Западной Сибири» состоит из трех томов: I том изображает Тобольскую губернию, II том – Томскую губернию и III том – области: Семипалатинскую и сибирских киргизов.

III. Каждый том состоит из XV глав текста в 2 колонны в осьмушку большого формата, из 50 политипажных рисунков в самом тексте, из популярной карты, описанной в томе местности и из десяти таблиц статистических.

IV. Текст пишется языком популярным, чуждым ученого педантизма, общенародно понятным; старался собрать воедино все сведения о крае, его житье, нравах, обычаях, средствах к быту торговому, ремесленному и земледельческому, о путях сообщения, богатстве всех царств природы, об истории, памятниках, древностях и великих деятелях на пути просвещения и развития народного.

V. Рисунки изображают все губернские, областные, окружные и заштатные города, замечательнейшие по торговле слободы и села, монастыри, соборы, церкви, часовни, св. иконы и утварь, и надгробные памятники, одежду и вооружение войск Отдельного Сибирского корпуса, типы рас русских и инородческих, одежду и вооружение кочующих, игры, обычаи, сцены домашней жизни; виды живописных местностей, виды горных заводов и приисков с наглядным показанием копки и таски металлов и разработки золотосодержащих песков и, наконец, портреты лиц, управлявших краем и почему-либо приобретших популярную известность.

VI. Популярная карта изображает все пути сообщения: речные, почтовые и торговые, пристани, ярмарки, заводы, фабрики, прииски, пункты промышленной деятельности, как-то: солеломки, рыболовства, звероловства, сбора кедровых орехов и вообще все, что может дать ясное понятие о торговле, промышленности и быте края.

VII. Статистические таблицы заключают в себе списки фабрик, заводов, приисков, пристаней, перевозов, аптек, банков, учебных и богоугодных заведений, почтовых трактов и путей торговых, имена врачей, аптекарей, повивальных бабок, купцов всех трех гильдий, крестьян, торгующих по свидетельствам, лучших ремесленников в городах, художников; ведомости о числе жителей по десятой ревизии – по губерниям, округам, волостям, инородческим управам, по сословиям и числительную силу войск.

VIII. По изготовлении французского и русского текстов, рисунков, карты и таблицы первого тома оный отправляется установленным порядком в цензуру, а потом предлагается книгопродавцам-издателям петербургским и парижским.

IX. Доски политипажей парижского издания могут быть по соглашению с французским «editour» переданы изданию петербургскому. Равным образом можно будет войти в сношение и с издателями германскими для одновременного издания I тома в Берлине на немецком языке для Германии.

X. II и III тома «Популярного и иллюстрированного описания Западной Сибири» будут изданы на тех же правилах, как и том I.

XI. Все издание должно быть кончено в два года, т.е. в 1860 году, и

XII. Отказываюсь от сумм, которые по праву авторскому могут быть мне выплачены в Петербурге, Париже и Берлине, на учреждение городского банка и популярной публичной библиотеки в Кургане, дистаночную больницу в Пельше, усиление средств Тобольской Мариинской школы и женского отделения тюремного комитета и, наконец, на сооружение в Пелыме часовни в память находившегося здесь в заточении боярина Михаила Никитыча Романова, меньшого брата патриарха Филарета и дяди царя Михаила.

И. Завалишин.

Пелым[17], 1 мая 1858 года.

Вступление. Обозрение Западной Сибири. Состав и границы сего края. Равнины, тундры и болота. Горы и долины. Степи. Реки и озера. Судоходство. Климат. Минералы. Растения. Животные. Пространство и число жителей. Очерк истории края. Администрация: военная, гражданская, духовная, почтовая и таможенная. Города. Ярмарки. Пристани. Промышленность. Торговля. Просвещение. Племена, населяющие Западную Сибирь. Русское племя. Сословия. Духовенство. Дворянство. Чиновники. Купцы. Мещане. Крестьяне. Ссыльные. Казачьи войска. Оседлые народы. Кочующие народы. Сопредельные азиатские страны. Будущность Западной Сибири. Заключение.

Глава I. Обозрение Тобольской губернии. Общий топографический вид ее. Административные деления. Омск. Генерал-губернатор Западной Сибири и командир Отдельного Сибирского корпуса Г.Х. Гасфорт. Его военное и гражданское поприще. Главное управление Западной Сибири. Штаб Отдельного Сибирского корпуса. Общий вид Омска. Его летопись. Крепость. Собор. Нынешний и будущий дома генерал-губернатора. Форштаты. Сибирский кадетский корпус. Его влияние на край и войска. Правление Сибирского линейного казачьего войска. Суконная войсковая фабрика. Мечеть. Дом Главного управления Западной Сибири. Зала Совета. Публичный сад. Благородное собрание. Таможня и меновой двор. Городская тюрьма. Крепостная работа. Внешний вид города. Площади, улицы, мосты, церкви и общественные здания. Частные здания. Военный госпиталь. Гражданская больница. Фабрики и заводы. Торговля и промышленность. Общественная жизнь.

Глава II. Приготовления к отъезду. Первые путевые впечатления. Почтовые дороги Западной Сибири. Вид Омского округа. Зажиточность крестьян. Город Ишим. Никольская ишимская ярмарка. Ишимский округ. Развитие хлебопашества и скотоводства. Салотопенные и кожевенные заводы. Торговля скотом и в особенности салом и маслом. Река Ишим. Город Петропавловск. Его значение в Средней Азии и в торговле. Меновой двор. Разнообразие азиатских костюмов. Торговые караваны. Ташкент и Бухара. Кульджа и Чучугак. Россия, Англия и Китай в Азии. «То be, or not to be» Макбета. Будущность торговли с Китаем. Преимущество здешних торговых путей пред Кяхтой. Бухарцы, ташкентцы, татары, киргизы. Степные удовольствия. Конина и кумыс. Абатская слобода. Ее ярмарки.

Глава III. Линия. Быт прилинейных казаков. Обычаи и увеселения. Казачьи песни. Бахчи. Необыкновенное плодородие южных округов Тобольской губернии. Изумительная дешевизна хлеба. Недостаток сбыта местных произведений Западной Сибири. Необходимость Казанско-Сибирской железной дороги. Устройство ее по Северо-Американской системе. Выгон скота из Киргизской степи. Североамериканские лесопильные мельницы в применении к Сибири. Истребление лесов в южных округах. Соль и соленые озера. Курганский округ. Развитие салотопенного и свиного производства. Торговля домашней птицей и дичью. Коровье масло. Кожевенные заводы. Пшеница. Крупчатные мельницы. Богатство крестьян. Сравнение быта крестьян сибирских с бытом крестьян внутренних губерний. Сельская торговля. Ярмарки и торжки. Город Курган. Древняя насыпь на берегу Тобола. Раки. Возможность судоходства по Тоболу. Оживленный вид местностей. Ялуторовский округ. Идиллические берега Исети. Город Ялуторовск. Фабрикация шерстяных изделий.

Глава IV. Тюменский округ. Торговый дух жителей. Ямщина. Ковровая и кожевенная промышленность. Город Тюмень. Кучум. Живописный вид Тюмени. Первая церковь в Сибири. Свято-Троицкий монастырь. Могила схимника Феодора (митрополита Филарета Лещинского). Ремесленность городских жителей. Хлебосольство. Богачи. Тюменская ярмарка. Причины ее медленного развития. Необходимость перевода Ирбитской ярмарки в Тюмень. Тюменское купечество. Старообрядцы. Общественная жизнь в Тюмени. Публичный сад. Катер государя императора в Тюмени. Тура. Пароходство. Успенский винокуренный завод. Каторжная работа.

Глава V. Дорога из Тюмени в Туринск. Начало лесной половины Тобольской губернии. Урманы. Тайги. Туринский округ. Звероловство. Кедровые орехи. Город Туринск. Туринский женский монастырь. Школа для др. лиц. Игуменья Асинодора. Туринская школа живописи. Золотошвейное искусство. Железные изделия. Туринский архив старых дел. Возвышение и упадок Туринска. Табаринский волок. Пейзажи Салватора [неразборчиво]. Плавание вверх по Тавде. Венецианские ночи. Пелым. Воспоминания о боярине Михаиле Никитиче Романове, герцоге Курляндском и генерал-фельдмаршале графе Минихе. Следы пребывания графа Миниха в Пелыме. Часовня. Предания. Конда. Соболиный промысел. Вогулы и их образ жизни. Зажиточность жителей. Сходство Тавды с Чикоем и Хилоком в Забайкальской области. Охота на медведя. Необходимость тщательного исследования местности. Тавдинское пароходство.

Глава VI. Плавание вниз по Тавде. Воды Туры и Тобола. Необходимость казенных пароходов. Иртыш. Тобольский округ. Картинный вид города Тобольска с реки Иртыша. Кремль. Святая София. Угличский ссыльный колокол. Митрополит Иоанн Максимович. Шведские ворота. Шведская школа. Предания о наместничестве. Генерал Чичерин. Романическая жизнь губернатора Сойманова. Прежние ссылки. Граф Мусин-Пушкин. Кабинет-секретарь Эйхлер. Графиня Головкина. Наружный вид Тобольска. Наводнения. Исторические пожары. Гимназия. Семинария. Необходимость публичных библиотек в Сибири. Мариинская девичья школа. Дом губернского управления. Губернские ведомости. Тюрьма и арестантская рота. Памятник Ермаку. Публичный сад. Воспоминания о пребывании государя императора в 1837 году в Тобольске. Общественная жизнь. Чиновники и купечество. Мещане. Татары.

Глава VII. Окрестности Тобольска. Искер. Предания о Ермаке. Иоанновский монастырь. Абалакский монастырь. Повесть о явлении чудотворной иконы Абалакской Божьей Матери. Летняя ночь на Иртыше. Рыбная ловля и рыболовные пески. Торговля и промышленность Тобольска. Причины его упадка. Соединение Иртыша с Печорой. Тобольско-сибирский Ливерпуль в будущем.

Глава VIII. Плавание в Березов. Разлив Оби. Преддверие Ледовитого океана. Березовский округ. Занятия жителей. Звероловство. Рыболовство. Город Березов. Могила князя Меншикова. Граф Остерман. Князья Долгоруковы. Драматическая жизнь графини Натальи Шереметевой. Жизнь в Березове. Летняя ночь и незаходимое солнце. Морозы. Северные сияния. Библиотека уездного училища. Военно-окружное управление.

Глава IX. Березовская ярмарка. Остяки. Остяцкие князья Тайшин и Артанзиев. Быт остяков. Рождения. Свадьбы. Похороны. Медицина. Ученики лекарские из остяков. Охота. Оленьи стада. Шаманы. Суеверия. Зимняя езда в нарте. Остяцкие песни. Самоеды. Их нравы и увеселения. Игры. Оружие. Самоедские песни. Характер обоих племен.

Глава X. Кондинский монастырь. Остяцкая школа. Архимандрит Арсений. Обдорск. Крещенская ярмарка. Заштатный город Сургут. Необходимость развития рыбопромышленности. Соединение Оби с Печорою. Обская губа. Ледовитый океан. Предания самоедов о «зеленеющих островах». Заполярная Атлантида.

Глава XI. Сургутские тайги. Урманы. Зимний путь в Тару. Езда на оленях. Тарский округ. Благосостояние жителей. Хлебопашество и скотоводство. Озера и рыбные ловли. Васьюганские тундры. Ночь в тайге прииртышской. Сотворение мира. Город Тара. Кожевенное производство. Бухарцы и татары. Купечество. Древние купеческие роды в Тобольской губернии. Екатерининский винокуренный завод.

Глава XII. Викулова слобода. Такмыцкая слобода. Ярмарки. Особенности сельской жизни в Тарском округе. Возможность пчеловодства. Сельская промышленность. Заимки. Сибирский почтовый тракт. Обозы. Нравы и обычаи обозных ямщиков. Постоялые дворы. Гигантская хлеб-соль. Крестины, свадьбы и похороны у крестьян. Крестьянские песни.

Глава XIII. Причины частых скотских падежей в Сибири. Сибирская язва. Лечение скота и лошадей. Воспоминания о холере 1853 и 1848 годов. Знахари. Порча. Сельская медицина. Талисманы. Ссыльнопоселенцы. Челоклеймение. Кнут, плети, палки и розги. Кандалы ручные, ножные и шейные. Необходимость нового уголовного кодекса. Ложные понятия о Сибири в Европе и о ссыльных в России.

Глава XIV. Соляная промышленность в Тобольской губернии. Коряковское озеро. Пристань. Добыча и развозка соли. Солеломщики. Солевозчики. Вольные озера. Цены соли казенной и вольной. Неумение солить впрок рыбу. Обские сельди.

И глава XV. Прииртышская линия. Крепости и станицы. Форпосты. Линейская жизнь. Походы в степь... Хлебопашество и скотоводство. Возвращение в Омск. Обзор путешествия по Тобольской губернии. Будущность ее в торговом, промышленном и хозяйственном отношениях. Видимый ход улучшений. Заключение.

К сему первому тому приложена популярная карта Тобольской губернии.

1. Портрет Г.Х. Гасфорта, генерал-губернатора Западной Сибири и командира Отдельного Сибирского корпуса.

2. Вид города Омска из-за реки Иртыша.

3. Внутренность Омской крепости.

4. Церковный парад в Омске.

5. Офицеры и нижние чины линейных батальонов, казаки и артиллеристы.

6. Вид Сибирского кадетского корпуса с площади.

7. Воспитанники Сибирского кадетского корпуса в полной строгой форме.

8. Зала Совета Главного управления Западной Сибири.

9. Крепостные арестанты на работе в Омске.

10. Меновый двор в Омске.

11. Новый дом генерал-губернатора Западной Сибири.

12. Толкучий рынок в Омске.

13. Вид города Ишима.

14. Ярмарка в Абатской слободе Ишимского округа.

15. Вид города Петропавловска.

16. Внутренность менового двора в Петропавловске.

17. Приход азиатского каравана на меновой двор.

18. Ташкентец и бухарец в народной одежде.

19. Казачья станица на линии.

20. Вид города Кургана.

21. Вид города Ялуторовска.

22. Вид города Тюмени.

23. Катер государя императора в Тюмени.

24. Вид татарской деревни в Тюменском округе.

25. Ссыльнокаторжные на работе в Успенском заводе.

26. Вид города Туринска.

27. Протестантская часовня фельдмаршала графа Миниха в Пелыме.

28. Вогул на охоте.

29. Вид города Тобольска от реки Иртыша.

30. Угличский ссыльный колокол в Тобольске.

31. Памятник Ермаку в Тобольске.

32. Св. икона Абалакской Божьей Матери.

33. Внутренность новой тюрьмы в Тобольске.

34. Вид города Березова.

35. Могила князя Меншикова в Березове.

36. Вид Обдорска.

37. Самоеды и остяки в национальном костюме.

38. Вид Сургута.

39. Внутренность остяцкого чума.

40. Шаман на заклинании духа.

41. Зимняя езда на оленях.

42. Устье Оби при Ледовитом море.

43. Вид Тарских урманов ночью.

44. Город Тара.

45. Знахарь, лечащий крестьянина.

46. Сельский праздник в Тарском округе.

47. Форпост на Иртышской линии.

48. Ломка соли на Коряковском озере.

49. Казачья сходка в станице на Иртышской линии.

50. Рыбная ловля на Иртыше ночью.

I. Список фабрик и заводов казенных и частных.

II. Список приисков по алфавиту хозяев.

III. Список учебных и богоугодных заведений – казенных и частных.

IV. Список трактов почтовых и торговых, пристаней, перевозов, постоялых дворов, гостиниц, ярмарок и торжков.

V. Список банков, аптек, общественных касс и торговых контор.

VI. Список купцов всех трех гильдий по капиталам и по алфавиту.

VII. Список врачей, аптекарей, повивальных бабок, ремесленников и художников по округам и месту жительства.

VIII. Список торгующих крестьян по округам и месту жительства.

IX. Десятая ревизия по губернии, округам, волостям и инородческим управам.

X. Десятая ревизия по сословию.

Ваше высокопревосходительство Густав Христианович!

С чувством беспредельной благодарности усмотрел я из предписания господина управляющего Тобольской губернией от 27 апреля за № 154, что Вы благоволили обратить Ваше милостивое внимание на мое положение, обратить, по примеру того, как сие сделано Вами в январе 1858 года, когда такая быстрая помощь была мне по воле Вашей и так кстати оказана.

Положение это Вам ныне хорошо известно. Но, забывая, по выражению первого письма моего из г. Пелыма от 15 ноября 1857 года, великодушно прошедшее; следуя влечению Вашего благородного сердца и Ваших возвышенных чувств, проницая светлым и беспристрастным взглядом в то, что было тогда неизбежным последствием стечения обстоятельств и случайностей; отделяя прошедшее от настоящего, как они уже отделены целой Россией во всем, что воочию ныне свершается, ваше высокопревосходительство, можете еще многое для меня сделать. Не одни материальные нужды мои требуют великодушного обеспечения в будущем, сего требуют и нужды невещественные, выходом из нынешнего тяжкого и бесплодного положения... и тут обширное поприще Вашим влечениям к добру, всему, что есть прекрасного в душе Вашей, когда люди, желавшие из всего извлечь свою личную пользу, а не благо общее, не будут становиться преградой между Вами и мною, как сие было!

Еще раз, как высказал я в письме мысль к Вам от 1 мая прошлого года, доверчиво вручаю Вашему сердцу и Вашим чувствам мою будущность. Дайте мне возможность быть полезнѵ, и что всего мне дороже, возможность «лично» изъяснить Вам, сколь много я ценил и ценю Ваше доброе расположение. Этого я вправе ожидать от Вас, ибо никогда не искал и не ищу доселе ничего, как пользы общей, служения истине, прямодушного стремления к тому, что ныне стало жизненной потребностью России!

Благородный генерал! Года уходят невозвратно, а ошибаться или несвоевременно действовать свойственно человеку. Вы имеете теперь возможность сделать добро и поступить по влечению Вашего прекрасного сердца. Действуйте по его указаниям! Это будет Вас достойно.

С глубочайшим почтением имею честь быть, милостивый государь Густав Христианович! Вашего высокопревосходительства покорный и благодарный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии

Пелым,

мая 15 дня 1959 года.

Ваше высокопревосходительство Густав Христианович! Я имел счастие получить чрез господина управляющего Тобольской губернией от 8 июня сего года за № 229 милостивый ответ Ваш с разрешением представить Вам по начальству первый том «Описания Западной Сибири», ныне мною изготовляющийся.

Все, что только от меня собственно зависит, будет, конечно, добросовестно употреблено мною, чтобы сделать сию книгу вполне достойной просвещенного одобрения Вашего. Невозможности же, истекающие из моего личного положения здесь, будут представлены при сей книге (в виде записки «Предположений, как это удобнее устранить») на милостивое усмотрение Ваше, а именно: 1) о популярных картах, 2) о статистических таблицах, 3) о росписях, сведений необходимых или полезных каждому в ежедневном быту и 4) о политипажах, предназначенных для размещения в самом тексте книги. Все это, конечно, могло бы быть вполне устранено моим личным приездом в Омск, но сам приезд сей «покуда» не от Вашей доброй воли зависит, то все-таки, ваше высокопревосходительство, изволите найти в записке «Предположений», которую я буду иметь честь Вам представить, возможность при местном содействии Вашем победить материальные препятствия. А это теперь главное. Потом – Бог даст! – мы все-таки в Омске увидимся.

Заключая это письмо, мне остается (и я просто не знаю, как это выразить словами) благодарить Вас, возлюбленный генерал, за то, что Вы приняли на себя обо мне там, в Петербурге, ходатайствовать. Это уже важный, очень важный шаг к будущей развязке, к полному великодушному забвению прошедшего! Действия Ваши в сим случае достойны Вашего благородного сердца, Ваших высоких чувств, и когда я доверчиво взывал к Вам в прошлом году, последствия доказывают мне нынче, что я поступил с полным знанием Вашего сердца!

Первый том «Описания Западной Сибири», изображающий Тобольскую губернию со всеми к оному «Приложениями», будет представлен Вам, лишь только проверенный и исправленный ныне по указаниям опыта изготовится надлежащим образом к отправке и, как я полагаю, не позднее октября месяца.

С глубочайшим почтением имею честь быть, милостивый государь Густав Христианович!

Вашего высокопревосходительства покорный и благодарный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии Пелым,

1 июля 1859 года.

Ваше высокопревосходительство Густав Христианович!

22 ноября по распоряжению господина тобольского гражданского губернатора выдано мне в казенное пособие за майскую треть сего года 38 р. сер. по размеру 114 р. сер. в год, которые я получал до 1855 года. Сие новое доказательство Вашего доброго расположения ко мне, столь для меня драгоценного, было принято мною с живейшей признательностию. Дай Бог, чтобы сгладилось, таким образом, и сие это прошедшее... и привело меня к осуществлению моего давнего желания: «лично в Омске благодарить Вас и высказать Вам все, что чувствую».

Я не мог, ваше высокопревосходительство, выполнить то, к чему обязался в последнем письме моем к Вам от 15 августа. Первый том «Популярного и иллюстрированного описания Западной Сибири» совсем готов. Он состоит из обширного «общего вступления», в коем изображена вся Западная Сибирь во всех проявлениях ее многосторонней жизни и из «Описания Тобольской губернии», всего 350 страниц в лист большого формата со статистическими таблицами и ведомостями. Но усиленные кабинетные труды истекшего двухлетия едва не довели меня до потери зрения, и приливы крови к голове сделались так часты и так жестоки, что я вынужден был приостановить все работы месяца на два, чтобы дать отдых глазам. Оставалось переписать в последний раз всю рукопись, а Вы изволите знать, что для любой переписки недостаточно красивого почерка, нужны и знания. Такие кописты и в Омске редки. Вот почему я прошу, ваше высокопревосходительство, извинить меня в невольном замедлении предоставления Вам первого тома. Но, получивши теперь некоторое облегчение, примусь за окончательную переписку и надеюсь представить рукопись в январе. Искренне желаю, чтобы сей добросовестный, точный и по возможности полный труд заслужил просвещенное одобрение Ваше.

С глубочайшим почтением имею честь быть, милостивый государь Густав Христианович!

Вашего высокопревосходительства покорный и благодарный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии Пелым,

1 декабря 1859 года.

Ваше высокопревосходительство Густав Христианович!

С чувством живейшей благодарности усмотрел я из предписания господина тобольского гражданского губернатора от 11 февраля за № 83, что Вам угодно было разрешить мне выезд в город Туринск[18].

Не нахожу возможным от сего отказываться. Но, отправляясь отсюда 19 марта, признаю необходимым повергнуть на милостивое усмотрение Ваше то, что о сей поездке думаю. Вы, конечно, сами признать изволите справедливость всего, что мною изложено будет.

Я одержим издавна двумя жестокими болезнями: выпадающей грыжей и геморроем, то и другое обычные последствия ученой кабинетной жизни. Сии болезни, как Вы сами знать изволите, хронические, не поддающиеся временным лечениям. Они требуют местности удобной, медицинских пособий постоянных, так сказать ежедневной поддержки жизни. Этого ничего нет в Пелыме. Много уже лет нет здесь врача, нет ни аптеки, ни больницы, и самая жизнь лишена всех удобств, ибо даже местные припасы достают за 300 верст из Туринска. Здесь базара нет и продавать сюда ничего не привозят, потому что покупать некому. Здесь ныне только 21 полуразвалившийся дом и 73 души о. п. жителей, все люди заезжие и служащие. Пахотных земель почти нет, а покосы в 25 верстах. Хозяйничать здесь нельзя. Пелым был стратегическим пунктом. Прошла надобность в этом пункте, и Пелым буквально исчез, церковь за церковью и дом за домом. Все деревни Пелымского края очень хорошо обстроены, и крестьяне живут достаточно, ибо звероловы и рыболовы. Один Пелым развалился и для жизни никуда не годен.

Повергая все это на благоусмотрение вашего высокопревосходительства, осмелюсь ходатайствовать о разрешении мне остаться в Туринске на временное жительство. Денежные средства мои очень ограничены. К тому же я женат, да и вдобавок жена моя давно больна аневризмом. Посудите сами, как временные поездки были бы разорительны и тяжелы! А отказаться от того, что я почитаю драгоценным доказательством Вашего доброго ко мне расположения, не смею и не должен.

Благоволите уважить мою просьбу! Это будет и великодушно, и справедливо.

С глубочайшим почтением имею честь быть, милостивый государь Густав Христианович!

Вашего высокопревосходительства покорный и благодарный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии Пелым,

1 марта 1860 года.

Ваше высокопревосходительство Густав Христианович!

С душевной радостью прочел я рескрипт государя, на имя Ваше 30 августа данный. Это правдивый голос всего Отечества за всю пользу, которую Вы принесли государственной будущности России в далекой Западной Сибири в течение Вашего десятилетнего многотрудного управления здешним краем. Благоволите принять и мои поздравления. Они истекают из тех же чувств душевного уважения, коими преисполнен весь край, Вами управляемый.

Но, ваше высокопревосходительство! Дошли до меня почти в то же самое время и слухи, что Вы уезжаете в Петербург с намерением сложить с себя заботы многолетнего управления Западной Сибирью, коей принесли Вы столько личных благородных жертв Вашими трудами, многими беспокойствами и самой тратой здоровья. Если это правда, то позвольте мне обратиться к Вам прямодушно и откровенно, ибо год кончается, а кто знает, сегодняшнее письмо может быть и последним, написанным мною к Вам в Омск.

Обращаюсь прежде всего к моему личному и так сказать домашнему положению.

Шестинедельная необыкновенная засуха, поразившая нашу Казанскую губернию в числе прочих, убила ныне все надежды, возбужденные весенними всходами хлебов. Из последнего письма сестры моей Екатерины Иринарховны из Москвы от 27 августа с прискорбием вижу я, что урожай нынешнего года вышел у нас очень плох. Между тем на имении лежит большой казенный долг в Московский опекунский совет, и по уплате процентов с частью капитала (чтоб не подвергнуться описи и продаже) средства наши на 1861 год очень стеснены, чтоб не сказать хуже! Между тем неизлечимая болезнь жены моей, мои хронические немощи, большие расходы при стольких переездах в нынешнем году и все еще продолжающаяся и здесь дороговизна от истощения запасов прежних лет очень стеснили и меня. Нынешнего казенного пособия и того, что присылает сестра, уже мало, чтобы покрыть долги и расходы совершенно невольные, из крайних обстоятельств, выше приведенных, истекшие. Это, по моему мнению, могло бы облегчиться одним: «если бы мне возвратили в виде милости удержанное у меня за пять лет половинное казенное пособие, а именно: за 1854, 1855, 1856, 1857 и 1858 года, по 57 р. сер. в год, всего 285 р. сер., что, присоединяя тоже удержанные за январскую треть прошлого года 19 р. сер., составило бы 304 руб. сер. Деньги очень для меня теперь значительные в моей нынешней нужде». О сем осмеливаюсь ходатайствовать я ныне пред вашим высокопревосходительством, если только сие сделать будет возможно.

Перехожу теперь к моему общественному положению. Посильные труды мои уже заслужили одобрение Ваше и удостоены, как сие мне объявлено предписанием господина тобольского гражданского губернатора от 7 марта сего года за № 107, представления в Сибирский комитет. Вместе с сим Вам угодно было тоже лично удостоить меня и временной денежной награды, от Вас собственно дарованной. Ныне сестра моя Екатерина Иринарховна в предпоследнем письме своем из Москвы же от 10 марта уведомляет меня, «что для возвращения мне потомственного дворянства на правах, дарованных моим товарищам 26 августа 1856 года, необходимы добрая аттестация и ходатайство Ваше»[19]. Значит, и в этом великодушию Вашему многое возможно.

Я изложил прямодушно и откровенно вашему высокопревосходительству все, о чем осмеливаюсь просить Вас ныне. Надеюсь, что Вы во внимание к моему домашнему и общественному столь тяжелому положению (насколько сие Вам будет возможно) облагодетельствуете меня вдвойне, покрывая, таким образом, самым благородным и достойным Вашего доброго сердца зыбвением все ошибки прошедшего!

С глубочайшим почтением имею честь быть, милостивый государь Густав Христианович!

Вашего высокопревосходительства покорный и благодарный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии город Туринск,

октября 7 дня 1860 года.

Ваше высокопревосходительство Густав Христианович!

Имею счастие принести Вам мои усердные поздравления с наступившим новогодьем. Да сохранит Вас Господь на многие и многие лета для пользы вверенного Вам обширного края, коему Вы уже сделали так много добра и который так жизненно двинули вперед путем преуспеяния вещественного и нравственного! III отделение собственной его императорского величества канцелярии отношением к сестре моей Екатерине Иринарховне от 8 ноября прошлого года за № 1882 дало ей знать, «что мне разрешено печатать свои сочинения».

Таким образом, упрощается вопрос об издании тома «Популярного описания Сибири» и остается надеяться, что великодушное личное представительство Ваше в Сибирском комитете и у государя даст мне возможность окончить сей обширный труд к полному удовольствию Вашему.

Если, ваше высокопревосходительство, признаете для себя неотяготительным, невзирая на огромные труды, уже Вами понесенные, осчастливить еще Западную Сибирь несколькими годами управления Вашего, я, признаюсь откровенно, очень бы желал иметь разрешение приехать в Омск ко времени Вашего возвращения и получить право на сие заблаговременно, чтобы по расчету числа успеть застать Вас в Омске прежде, нежели Вы отправитесь для обозрения степи, как это и делается всегда Вами летом. Если же мне будет возвращено ныне дворянство на общих с моими товарищами условиях, я бы не отказался и не отказываюсь от мысли: после личного моего свидания с Вами объехать самому Западную Сибирь без всяких на сие пособий казны. Ибо гг. редакторы русских журналов и гг. книгопродавцы делают уже мне теперь столько выгодных предложений, что я предполагаю отделить достаточный капитал на все издержки личного обозрения края.

Все мои предположения о достойном внимания и поддержки вашего высокопревосходительства описании Сибири зависят ныне, конечно, и вполне от личной и великодушной инициативы Вашей в Петербурге. Да осуществится же сие не столько для меня собственно, сколько для того, чтобы я моими посильными трудами мог достойно отблагодарить Вас за доброе расположение Ваше!

Благоволите, милостивый государь Густав Христианович, принять уверение в том глубочайшем почтении и в той душевной преданности, с коими имею честь быть вашего высокопревосходительства покорный и благодарный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии город Туринск,

1 января 1861 года.

Ваше превосходительство Александр Васильевич![20]

Господин генерал-губернатор Западной Сибири предписанием своим от 28 июня за № 43 дал сюда знать, что мне разрешено предпринять путешествие с ученой целью по Тобольской губернии сроком на 2 ½ месяца. Предполагая выехать отсюда около 1 сентября, я обращаюсь к вашему превосходительству с моей покорнейшей просьбой: не благоугодно ли Вам будет оказать мне Ваше просвещенное содействие к успешному выполнению предположенной мною цели: пополнения предпринятого мною «Описания Сибири» личным обозрением края и собранием на местах вернейших сведений статистических, этнографических и иных.

Посему мне очень бы полезно было иметь открытое предписание Ваше, чтобы в путешествии моем по разным местностям вверенной Вам губернии начальство и учреждения не отказывали мне в необходимых для меня сведениях, чтобы мне дозволено было посещать тюрьмы, больницы, учебные заведения, и чтобы вообще я мог собрать наиполнейшие данные о таком крае, описание коего прочтут, конечно, с живейшим любопытством и Россия, и даже Европа.

Благоволите, милостивый государь Александр Васильевич, принять уверение в том глубочайшем почтении, с коим имею честь быть вашего превосходительства покорный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии город Туринск,

14 июля 1861 года.

Ваше высокопревосходительство Александр Осипович![21]

На нынешней неделе получено здесь предписание Ваше от 28 июня за № 43. Сим предписанием «разрешено мне предпринять путешествие с ученой целью по Тобольской губернии сроком на 2 ½ месяца, с 15 июня по 1 сентября, в то самое время, которое означено мною в письме от 7 апреля к Александру Егоровичу Тимашеву[22], и в предположении, что разрешение получится здесь не позже первых чисел июня.

Полученное в половине июля разрешение сие затрудняет туринского городничего и меня. Его, потому что он не знает, выдать ли мне узаконенный вид на 2 ½ месяца или на полтора. Меня же потому, что невозможно объехать такое обширное пространство в пять недель (если бы я и собрался в путь около 20 числа). Тем более что в Омске и в Тобольске, центрах главного управления и исторического развития всего края, мне, вероятно, придется прожить недели по две.

Сверх сего, имею честь объяснить, что по стечению независящих от меня обстоятельств я не могу отлучиться отсюда даже и с половины августа. Теперь приступают к печатанию в Москве моих «Песен тысячелетия» (том I) и «Сибирских воспоминаний». Также идут переговоры с известной книгопродажеской компанией Щепкина и Солдатенкова о печатании первого тома «Описания Сибири». Наконец, я обязался доставить издателям «Песен тысячелетия», II и III тома оных (уже изготовляемые теперь мною к отправке в Москву же), непременно в августе[23]. Все сие потребует еще несколько недель и задержит меня здесь, чтобы своевременно давать ответы на вопросы по делам столь многосложным, и по коим издатели, затрачивающие большие капиталы, ждать не могут.

Представляя это на благоусмотрение вашего высокопревосходительства, я бы покорнейше просил разрешить туринскому городничему выдать мне узаконенный вид на 2 ½ месяца, считая срок сей со дня выдачи оного. Если я выеду отсюда даже и 1 сентября, то это не будет препятствовать выполнению предположенной мною программы занятий, ибо работы, мне предстоящие, преимущественно кабинетные. Их можно выполнить удовлетворительно и в осенние месяца, хотя, конечно, летняя поездка была бы для меня удобней и приятнее.

Благоволите, милостивый государь Александр Осипович, принять уверение в том глубочайшем почтении, с коим имею честь быть вашего высокопревосходительства покорный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии город Туринск, 14 июля 1861 года.

Секретно

Главное управление Западной Сибири

Отделение 1

Стол 2

Августа 4 дня 1861 года, № 84, г. Омск

Господину шефу корпуса жандармов.

В дополнение к отношению моему от 30 июня 1861 г. за № 60 имею честь сообщить вашему сиятельству, что находящийся на поселении в г. Туринске Ипполит Завалишин по встреченным им затруднениям выезд свой из г. Туринска для разъездов по городам Тобольской губернии принужден был отложить до более удобного времени, почему, дозволив ныне Завалишину начать свой путь с 1 сентября сего года и окончить непременно в течение 2 ½ месяца, т.е. в течение того же самого срока, который ему разрешен вашим сиятельством в сообщении ко мне от 13 минув, мая за № 768, я приказал предварить Завалишина, что если он сроком сим не воспользуется, то новый уже дан мною быть не может.

Причем долгом считаю довести до сведения вашего сиятельства, что Завалишин в письме своем к г. тобольскому гражданскому губернатору от 14 июля сего года просил снабдить его открытым предписанием о сообщении ему, Завалишину, местными начальствами сведений, необходимых для дополнения составленного им «Описания Сибири», и о дозволении посещать тюрьмы, больницы и учебные заведения. В разрешение какового ходатайства, представленного г. начальником губернии на мое усмотрение, я вместе с сим уведомил г. действительного статского советника Виноградского, что снабжать Завалишина открытым предписанием я не признаю с своей стороны за нужное, так как собрание сих сведений Завалишиным производится не по поручению начальства, а по собственному его желанию, отчего он и может за получением сих сведений обращаться с своими просьбами к кому пожелает, и от усмотрения подобных лиц уже будет зависеть выполнить или нет желания Завалишина. Что же касается до испрашиваемого Завалишиным разрешения посещать при разъездах своих тюрьмы, больницы и учебные заведения, то к удовлетворению сей просьбы я не встречаю затруднений, так как во время поездки Завалишина по губернии он не освобождается от секретного надзора, почему за всеми его поступками и должно быть наблюдение местных градских и земских полиций, которые во время посещений Завалишиным разных заведений должны отряжать для надзора за его действиями одного из своих членов или особого чиновника.

Генерал-губернатор.

Ваше высокопревосходительство Александр Осипович!

Я выехал из Туринска 23 августа и в истекшие три недели осмотрел все пространство от сего города до границы Ялуторовского округа. В особенности старался я изучить и понять Тюмень, как узел всех торговых, водных и транзитных путей целой Сибири.

Признаюсь откровенно, что между так называемыми «печатными источниками» и тем, что вижу и слышу ежедневно, я нашел и нахожу огромную разницу. И никогда русская поговорка «не всему печатному верь» не являлась столь неопровержимо справедливой!

Нельзя не пожалеть, что Сибирь еще так мало известна даже самим постоянным ее жителям. Не описывать ее с печатного должно б было (как и я в числе других это сделал в моем первом томе «Описания Сибири»), а как предполагал сие Анатолий Николаевич Демидов, несколько лет тому назад. Здесь что шаг, то новые и неожиданные данные для наблюдателя, а часто и сущие находки. Так, на границе Туринского и Тюменского округов, в дремучих тайгах притуринских нашел я древнейшую деревянную церковь с целой картинной галереей самого древнего пошиба, ранее даже строгановской школы, а Иоанна Богослова, видимо, итальянской работы. Так, например, тоже возможность легкого и удобного сообщения рекой Ниццой между Тюменью и Ирбитью (что бы дало толчок здешней мелкой промышленности) явилась совершенно новым вопросом, вовсе еще не разработанным. Так, наконец, громкая и столь много хваленая Тюмень показалась мне, напротив сего, в большом застое умственном и даже материальном, ибо достаток богачей не составляет еще материал общего благосостояния, а масса населения видимо беднее, и беднее даже туринской!

Редакция «Русского мира»[24], петербургского журнала, коего я сотрудник с конца прошлого года, просит меня написать для нее ряд статей о моем нынешнем путешествии по Тобольской губернии. Я уже составил две обширных статьи, но не могу и не желаю отправлять их в Петербург без предварительного воззрения и разрешения вашего высокопревосходительства. И вот почему. Писать «по-печатному», как писали доселе даже официальные журналы (местные «Губернские ведомости», журнал Министерства внутренних дел), по совести нельзя, это будет чистейшая ложь! Писать же правду – могут обидеться... я предпочитаю представлять предварительно сии статьи Вам, и если Вам угодно будет разрешить мне послать их в том самом виде, в каком они написаны, я это сделаю. Обе первые статьи: 1) От Туринска до Тюмени и 2) Тюмень – по изготовлении их в надлежащем виде я буду иметь честь представить Вам из г. Ялуторовска[25], ибо на будущей неделе намерен переехать в этот округ.

В заключение моего письма я должен сознаться столь же откровенно, что много ошибся, предлагая сам Александру Егоровичу Тимашеву 2 ½-месячный срок на такую огромную программу. От Пелыма до Омска, от Васюгана до угла Оренбургской линии – целый мир, резко противоположный местностями, обычаями, племенами. Проверить то, что я уже говорил обо всем этом в первом томе моего «Описания Сибири», решительно в такое короткое время невозможно! Но я сделаю, что могу, и осмелюсь только уверить Вас, что, подобно даровитому рассказчику об Амуре, известному литератору Максимову, сделаю это добросовестно.

Благоволите, милостивый государь Александр Осипович, принять уверение в том глубочайшем почтении, с коим имею честь быть вашего высокопревосходительства покорный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии город Тюмень,

14 сентября 1861 года.

Ваше высокопревосходительство Александр Осипович! Спешу принести Вам мое извинение в том, что согласно с письмом моим от 14 сентября не могу представить описания моего путешествия от г. Туринска до г. Ялуторовска. Ни в Тюмени, ни здесь не мог я найти благонадежного человека для переписки, а рука моя так дурна, что своих подлинников представлять не смею. Но ваше высокопревосходительство! Вы, надеюсь, останетесь мною вполне довольны. Такого ясного, точного, правдивого и беспристрастного изложения всего, что я вижу и слышу, не даст Вам, ручаюсь, ни одна ревизия. Из моего путешествия истекает для Тобольской губернии то добро, что Вы будете знать ее вполне и будете тоже в возможности принять ныне же такие меры, какие Вам внушат Ваша опытность и Ваше благоразумие.

Я еду медленно – это правда. В 38 дней я успел осмотреть лишь города Тюмень и Ялуторовск да части округов:

Туринского, Тюменского и Ялуторовского. Но ввиду большой пользы, которую мои личные наблюдения могут принести краю, время ничего не значит. Притом же дороги непроезжаемы, снег сменяет дождь ежедневно, и надо много самоотверженности, много силы души и воли, чтобы, забывая себя, думать лишь о пользе общей! Я буду продолжать излагать подробно мое путешествие в виде отдельных статей по мере переезда из города в город, из округа в округ и представлю Вам лично все в Омске. В среду, 4 октября, перейду я в Курганский округ, а оттуда намерен приняться за Ишимский. Но Курган, гнездо всяческого зла, мне издавна знакомое, и следует взглянуть на него повнимательнее.

Благоволите, милостивый государь Александр Осипович, принять уверение в том глубочайшем почтении, с коим имею честь быть вашего высокопревосходительства покорный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии город Ялуторовск,

сентября 30 дня 1861 года.

Господину ялуторовскому городничему государственного преступника Ипполита Завалишина

По полученным мною сегодня сведениям из города Кургана и из Курганского округа, распутица такова от непрерывно перемежающихся дождей и снегов, оттепелей и морозов, что нет никакой возможности проехать сим округом на Омскую линию, чтобы подняться ею до города Петропавловска.

Принимая в соображение, что если я отправлюсь отсель до города Ишима, а оттуда в Омск, то оставлю в правой руке самую интересную и самую людную часть Тобольской губернии: от Сибирского редута на границе Оренбургской губернии чрез Курганский, Ишимский и Омский округа до Омска и, не выполнив там утвержденной программы, буду все-таки в необходимости объехать потом сии местности, ибо пускаться из Омска в Тару и Тобольск значило бы совершенно отделиться от тех пунктов; принимая в соображение то же, что нынешнее путешествие мое по Тобольской губернии с ученой целью предпринято мною по собственному моему желанию и без всяких пособий от казны, а на мои личные денежные средства, я признаю неблагоразумным и для пользы науки совершенно бесполезным рисковать потерей здоровья и истощать денежные средства на достижение цели, которая в удобное время года и без огромных повторяемых взад и вперед разъездов может быть достигнута с полным успехом. По зрелом обсуждении всего вышеизложенного я решился возвратиться в город Туринск, создать там удобства путеисследования, а потом с согласия господина шефа корпуса жандармов и господина генерал-губернатора Западной Сибири продолжать опять с г. Ялуторовска дальнейшее ученое путешествие мое по Тобольской губернии согласно с утвержденной программой.

Объявляя о сем вашему высокоблагородию, честь имею присовокупить, что я выезжаю сегодня, в 12 часов утра, обратно в город Тюмень, а оттуда в город Туринск, о чем Вы и не оставите донести немедленно господину тобольскому гражданскому губернатору с представлением его превосходительству сего моего объявления в подлиннике. Вместе с сим покорнейше прошу Вас благоволить выдать мне с сего моего объявления засвидетельствованную копию для предъявления оной господину тюменскому городничему и для передачи потом господину туринскому городничему для приобщения к делам Туринской градской полиции.

Государственный преступник Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии город Ялуторовск,

октября 2 дня 1861 года.

Ваше высокопревосходительство Александр Осипович!

К величайшему сожалению моему, я вынужден был возвратиться в Туринск.

2 октября получил я из разных местностей курганского округа сведения, что нет никакой возможности проехать сим округом на Омскую линию, что дороги размыло, перевозы снесло и что, одним словом, по этому направлению пускаться небезопасно… Между тем и с Ишимского тракта сибирская почта привезла известия, не лучше курганских. Таким образом, программа моя не только существенно изменилась, но эти препятствия вовлекли меня в лишние против сметы издержки, могли дать мне коренную утрату здоровья, и для чего? Когда цель моего путешествия может быть достигнута несколькими месяцами позже с полным успехом.

В зимнюю пору здешние жестокие холода, степные бураны прилинейские будут тоже немаловажной мне помехой. Приходится обратиться к первоначальному плану – путешествия исключительно в весеннюю и летнюю пору. Я бы предполагал отправиться из Туринска прямо в Курганский округ (ибо Тюменский и Ялуторовский уже обследованы, и материалы по оным, привезенные сюда, будут сведены в одно целое в течение зимы) и покорнейше просил бы, ваше превосходительство, по предварительному соглашению о сем с князем Василием Андреевичем разрешить мне сие путешествие с 1 мая по 1 сентября. Ибо опыт нынешней, так сказать пробной, поездки показал, что нет возможности обозреть добросовестно и обстоятельно такого огромного пространства, каковы Прилинейный край, округа Курганский, Ишимский, Омский, Тарский и Тобольский с портовым городом Петропавловском с центром управления Омском и с историческим Тобольском, в краткий срок 2 ½ месяца.

Полное и отчетливо-правдивое описание Тюменского и Ялуторовского округов я буду иметь честь представить по переписке его уже здесь. Оно, надеюсь, не бесполезно и науке, и правительству. Излагал прямодушно все, что видел и слышал, возбуждал новые вопросы о благосостоянии края, новые воззрения на администрацию и общество. Ибо лишь подобными исследованиями может власть узнать не официальную, а «живую» правду!

Благоволите, милостивый государь Александр Осипович, принять уверение в том глубочайшем почтении, с коим имею честь быть вашего высокопревосходительства покорный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии город Туринск,

12 октября 1861 года.

Секретно

23 января 1862 г.

Господину генерал-губернатору Западной Сибири.

При даровании в 1856 году политическим преступникам помилования на основании манифеста, последовавшего в день священного коронования их императорских величеств, не была облегчена участь находящегося на поселении в Тобольской губернии Ипполита Завалишина по тем соображениям, что тогдашнее его поведение, подвергшее его суду, не давало ему права на всемилостивейшее прощение.

После того неоднократно поступали ко мне ходатайства о нем, и в начале прошедшего года обращался ко мне сам Завалишин, испрашивая дарования ему прежних прав потомственного дворянства.

Ныне ходатайствует об облегчении его участи проживающая в Москве сестра его, дочь генерал-майора, девица Екатерина Завалишина.

Имея с своей стороны в виду, что в последнее время в поведении Завалишина ничего предосудительного не замечено, считаю долгом покорнейше просить ваше высокопревосходительство почтить меня уведомлением, изволите ли Вы, милостивый государь, признавать возможным, как по тем сведениям, которые имеются в вверенном Вам управлении, о настоящей нравственности Завалишина, так и по соображению прежних его проступков, повергнуть участь его на всемилостивейшее воззрение его величества.

Не угодно ли Вам будет присовокупить к тому, какая милость могла бы, по Вашему мнению, быть ему испрошена, и принять во внимание, что он, во всяком случае, должен будет оставаться на жительстве в Сибири.

Генерал-адъютант князь Долгоруков.

Секретно

22 марта 1862 г.

Его высокопревосходительству господину генерал-губернатору Западной Сибири.

Главное управление Западной Сибири от 24 февраля за № 11 препроводило ко мне в копии отношение г. главноуправляющего III отделением собственной его императорского величества канцелярии от 4 января за № 3 для доставления вашему высокопревосходительству моих соображений относительно возможности повергнуть на всемилостивейшее воззрение его величества участь находящегося на поселении в Тобольской губернии Ипполита Завалишина.

Из дел Тобольского общего губернского управления видно, что Завалишин в 1844 году по высочайшему повелению освобожден от каторжной работы и поселен в Верхнеудинск, где в 1847 году по приговору тамошнего окружного суда за дерзкие поступки наказан розгами – 45 ударами, потом, 16 декабря 1848 г., водворен на жительство в г. Курган. Здесь Завалишин судился за сочинение ябеднических просьб и доносов и вследствие этого по высочайшей воле в 1857 году переведен в Пелымское отделение Туринского округа, а потом, в 1860 году, согласно ходатайству бывшего генерал-губернатора Западной Сибири последовало высочайшее его императорского величества соизволение на перемещение Завалишина из Пелыми в г. Туринск.

Донося о сем вашему высокопревосходительству, долгом считаю доложить, что ныне Завалишин, как видно из получаемых мною отзывов местного начальства, ведет жизнь скромную, и в образах мыслей его ничего преступного не замечается, почему и, принимая во внимание преклонные уже лета его, я полагал бы возможным повергнуть на всемилостивейшее воззрение его величества участь Завалишина.

Гражданский губернатор Виноградский.

Ваше высокопревосходительство Александр Осипович!

Согласно с письмами моими от 14 и 30 сентября прошлого года имею честь представить на предварительное воззрение Ваше I отдел рукописи «По сибирским дорогам», изготовленный ныне к печати. Состоящее под августейшим покровительством государыни императрицы «Московское общество распространения полезных книг» печатает ныне в Москве на своем иждивении I том моего «Описания Сибири». Но между этим сочинением и рядом статей «По сибирским дорогам», сегодня Вам представляемым, очень большая разница!

«Описание Сибири» есть систематический свод всех печатных сведений о сибирском крае, документально на основании официальных сведений составленный. Статьи же «По сибирским дорогам» суть результат моих личных наблюдений, в глубь сибирской жизни проникающих. «Je tranche dans le vif»[26] по французской поговорке... и в очень многом.

Вот почему я признался еще в бытность мою в Тюмени осенью прошлого года (письмо от 14 сентября), что было бы неделикатно печатать ряд этих статей без предварительного воззрения и одобрения Вашего. Я бы покорнейше просил, ваше высокопревосходительство: если сия рукопись удостоится одобрения Вашего, обратить мне оную для отсылки в петербургскую цензуру.

Благоволите, милостивый государь Александр Осипович, принять уверение в том глубочайшем почтении, с коим имею честь быть вашего высокопревосходительства покорный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии город Туринск,

13 апреля 1862 года.

Секретно

21 июня 1862 г.

Господину генерал-губернатору Западной Сибири.

Разжалованный в 1826 году за предосудительные поступки из юнкеров артиллерийского училища в рядовые с исключением на службу в Отдельный Оренбургский корпус дворянин Ипполит Завалишин сужден был потом за политическое преступление и следствием того по лишении дворянства сослан был в 1827 году в каторжную работу, из которой в 1844 г. обращен на поселение и ныне находится в Тобольской губернии.

В день священного коронования государя императора не могло быть даровано Завалишину помилования по неодобрительному поведению его, ныне же по всеподданнейшему докладу ходатайства об облегчении его участи высочайше разрешено дозволить Ипполиту Завалишину приписаться к одному из податных сословий, по его избранию, иметь беспрепятственное пребывание в губерниях Западной Сибири с оставлением его под секретным надзором.

О таковой высочайшей воле, сообщенной главным начальником III отделения собственной его императорского величества канцелярии, имею честь уведомить ваше высокопревосходительство для зависящих распоряжений.

За министра внутренних дел товарищ министра [подпись неразборчива].

За директора [подпись неразборчива].

Ваше высокопревосходительство Александр Осипович!

Имею честь представить экземпляр I тома «Описания Сибири», вышедший ныне из печати. Смею надеяться, что этот добросовестный и посильный труд мой заслужит высокое одобрение Ваше.

Комитет состоящего под августейшим покровительством государыни императрицы «Московского общества распространения полезных книг» заявил мне и печатно (как Вы сие усмотреть сами изволите из «Заметки», ею приложенной к I тому), и письменно, чрез посредство сестры моей Екатерины Иринарховны, о своем желании издавать постепенно и следующие тома этого обширного сочинения. Но прежде, нежели приступлю нынешней осенью к составлению II тома, который по программе, изложенной в «Общем вступлении», объемлет описание Томской губернии и областей Семипалатинской и сибирских киргизов, мне необходимо обратиться к покровительству и просвещенному содействию вашего высокопревосходительства в нижеследующем.

Я нуждаюсь в экземпляре «Томских губернских ведомостей» (часть неофициальная) с самого их основания, т.е. с апреля месяца 1857 года по настоящее время, ибо в них могу найти много драгоценных данных для пополнения изготовляемого мною описания Томской губернии. За деньги же их теперь, по прошествии пяти лет, уже не достанешь в Томской губернской типографии, и домогательство оных вовлекло бы меня, вероятно, в бесплодную переписку с явной тратой времени. Нуждаюсь тоже: 1) в извлечении из отчета г. томского губернатора за 1861 год; 2) в подобных же извлечениях из отчетов гг. военных губернаторов: семипалатинского и сибирских киргизов; 3) в извлечении из отчета г. горного начальника Алтайских заводов и 4) в новейшей, какая может иметься в корпусном штабе, карте «от руки» всей Западной Сибири. Сие последнее потому, что а) новых границ Сибирско-киргизской степи еще ни на одной гравированной карте нет и б) карта всей Сибири, издаваемая ныне Зуевым, начата им отдельными выпусками с Усть-Амура, и, бог знает, когда еще сии выпуски дойдут до Киргизской степи. Наконец, новейшую карту «от руки», исправленную по самым свежим данным в штабе, можно будет приложить ко II тому гравированною (конечно, в сокращенном виде), ибо сим томом кончится «Описание Западной Сибири».

Сочувствие, встреченное мною в высшем кругу обеих столиц, и самая столь очевидная польза популярного труда, мною предпринятого, потому что он ознакомит Россию с Сибирью, ей доселе вовсе не известной, заставляет меня надеяться, что и ваше высокопревосходительство как главный начальник здешнего края не откажете мне в вышеизложенной просьбе, которая, будучи осуществлена, даст мне возможность составить II том «Описания Сибири» не только столь же успешно, как и I, но и, может быть, еще лучше.

Благоволите, милостивый государь Александр Осипович, принять уверение в том глубочайшем почтении, с коим имею честь быть вашего высокопревосходительства покорный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии город Туринск,

29 июня 1862 года.

8 августа 1862 г.

Секретно.

Господину главно-начальствующему III отделением собственной его императорского величества канцелярии.

Министерство внутренних дел от 21 июня 1862 г. за № 284 сообщило мне, что государь император высочайше разрешил дозволить Ипполиту Завалишину приписаться к одному из податных сословий по его избранию и иметь беспрепятственное пребывание в губерниях Западной Сибири с оставлением его под секретным надзором.

Так как, несмотря на разрешение приписаться к разряду податных сословий по избранию, Завалишину воспрещен выезд из Сибири, то я полагал бы преждевременным исключать его из числа лиц, получающих пособие от казны, тем более что он не избавлен от секретного надзора, этим самым не вполне выходит из разряда политических преступников, но, оставаясь в недоразумении, как поступить в отношении переписки Завалишина с частными лицами, т.е. должна ли таковая быть отправляема при посредстве начальников губерний подобно тому, как об этом постановлено для лиц, состоящих вообще под надзором, или же от Завалишина может быть прямо принимаема на почту корреспонденция, так как он состоит под надзором секретным и, следовательно, таким, который ему не должен быть известен.

Я имею честь покорнейше просить почтить меня по сему обстоятельству разрешением; причем не изволите ли признать необходимым войти в [неразборчиво] сношение и с г. главно-начальствуюшим над почтовым департаментом для указаний и по почтовому ведомству Западной Сибири.

Генерал-губернатор.

Ваше высокопревосходительство Александр Осипович!

Я имел честь получить уведомление Ваше от 24 августа за № 2086 и приношу Вам мою душевную благодарность за это новое доказательство просвещенной готовности Вашей содействовать возможному выполнению обширного сочинения, мною предпринятого. Сведения по Томской губернии, степным областям и Алтайским заводам желаемы мною чисто статистические и единственно для того, чтобы не впасть в невольную ошибку, как сие сознаюсь, и часто было при редактировке I тома. Посему, если вашему высокопревосходительству благоугодно будет приказать мне оные доставить, мне бы это было очень полезно.

После письма моего от 29 июня многое, как Вам уже известно, изменилось к лучшему в моем личном положении. Посему, если меня не задержат обстоятельства издания нынешней осенью моих беллетристических сочинений, то и располагаю быть непременно в Омске и тогда буду иметь честь лично представить Вам мои предположения об успешном составлении II тома, который и будет представлен мною в свое время на просвещенное воззрение Ваше.

С глубочайшим почтением имею честь быть, милостивый государь Александр Осипович. Вашего высокопревосходительства покорный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии город Туринск,

14 сентября 1862 года.

1 декабря 1862 г.

Ваше высокопревосходительство Александр Осипович!

Я имел честь получить уже здесь присланные в Туринск при предписании I отделения Главного управления Западной Сибири от 20 октября сего года за № 1068 «извлечения из отчетов за 1861 год». Да позволено мне будет принести Вам мою глубочайшую благодарность за сие благосклонное внимание Ваше. В отзыве, данном мною 24 августа Туринской градской полиции и представленном ею господину тобольскому гражданскому губернатору, изъявил я желание причислиться к ялуторовскому градскому обществу, а в письме моем от 13 октября из Тюмени к господину председателю Тобольской казенной палаты просил я разрешения выйти 1 января 1863 года в ялуторовские же купцы 3-й гильдии. Посему для ознакомления со здешним градским обществом и сождания здесь распоряжений губернского начальства прибыл я сюда 16 октября. Ялуторовск же избран мною по причине многочисленности здешнего общества (что не отягощает граждан большими обязанностями) и как пункт центральный на перекрестке всех почтовых трактов губернии. По прибытии моем сюда получил я пересланное мне из Туринской градской полиции предписание господина тобольского гражданского губернатора от 4 октября сего года за № 322, коим дается мне знать, что господин шеф жандармов разрешил продолжать выдачу мне казенного пособия.

Между тем ни о причислении моем в ялуторовские мещане, ни о разрешении мне выйти на 1863 год в здешние купцы 3-й гильдии, ни о выдаче мне казенного пособия за майскую еще треть нынешнего года не могу сождать я до сих пор никаких распоряжений. Это все много затрудняет меня в моем хозяйственном устройстве здесь.

Посему я поставлен в необходимость обратиться к вашему высокопревосходительству с моей всепокорнейшей просьбой: благоволить приказать ускорить разрешением всего вышеизложенного, тем более что даже в отношении выдачи мне паспорта не указано губернским начальством ничего положительного, и временный вид, данный мне туринским городничим по 1 января 1863 года, вовсе не соответствует праву, предоставленному мне жить по Западной Сибири, где пожелаю, да и не означает кто я таков, ибо никуда не причислен, что ставит меня в непрерывные затруднения.

Благоволите, милостивый государь Александр Осипович, принять уверение в том глубочайшем почтении, с коим имею честь быть вашего высокопревосходительства покорный слуга Ипполит Завалишин.

Тобольской губернии город Ялуторовск,

22 ноября 1862 года.

Главное управление Западной Сибири

15 января 1862 г.

г. Омск

Проживающий в Туринске Ипполит Завалишин представил г. генерал-губернатору Западной Сибири рукописную статью под заглавием «По сибирским дорогам». Его высокопревосходительство, имея в виду отношение к бывшему генерал-губернатору Западной Сибири г. члена Сибирского комитета, управляющего его делами от 8 января 1861 г. за № 8, в котором он, возвращая одобренную цензурою рукопись Завалишина под заглавием «Описание Сибири», составляющую первый том предпринятого им сочинения в 4-х томах, просил генерала Гасфорда в случае, если Завалишин представит ему и остальные три тома «Описания Сибири», доставить оные к нему, сообщив на усмотрение статс-секретаря Буткова и новый труд Завалишина.

Но ныне г. статс-секретарь Бутков сообщает, что объясненная его просьба относилась к сочинению Завалишина, составляющему собственно статистическое описание Сибири; между тем последняя статья его «По сибирским дорогам»[28] есть не продолжение этого описания, а совершенно отдельное сочинение. По существу своему это сочинение может быть рассматриваемо или как произведение, предназначенное к печати, или же как донос на несовершенство и отчасти беспорядки в управлении тех местностей, которые посещены автором.

Принимая во внимание, что в первом случае рукопись Завалишина подлежит предварительному рассмотрению общеустановленной цензуры в том порядке, как цензируются вообще предназначаемые к печати сочинения Ипполита Завалишина, а во втором – принятие его рукописи как доноса, зависит от усмотрения его высокопревосходительства Александра Иосифовича, тем более что устранение всех описываемых им злоупотреблений совершенно зависит от местной власти, г. статс-секретарь Бутков рукопись эту возвратил в Главное управление Западной Сибири.

Прилагая ее при сем на усмотрение вашего высокородия, имею честь покорнейше просить, приняв надлежащие меры к устранению описываемых Завалишиным беспорядков, объявить о сем автору, а равно и о тех неверностях, какие найдены в его статье, и затем предоставить ему, по надлежащем исправлении, дабы она не имела вида неосновательного доноса, повергнуть свой труд на рассмотрение общеустановленной цензуры в том порядке, как цензируются вообще предназначаемые к печати сочинения его, Завалишина.

Верно: столоначальник [подпись неразборчива].

19 января 1863 г.

Его превосходительству господину председательствующему в Совете Главного управления Западной Сибири Чиновника особых поручений, коллежского асессора Тыжнова

Рапорт.

Ваше превосходительство предписанием от 15 настоящего января за № 130 поручил мне составить перечень беспорядков в управлении Тобольской губернии, которые замечены г. Завалишиным в статье его «По сибирским дорогам», и вместе с тем собрать по тем обстоятельствам, по которым это будет признано возможным, и данные, опровергающие справедливость заметок г. Завалишина.

Прочитав статью г. Завалишина, я должен сказать, что в ней, даже и мимоходом, не задет ни один сколько-нибудь крупный факт из группы беспорядков по управлению, не затронут ни один общественный вопрос, разумное разрешение которого было бы принято краем с благодарностью. Вся, довольно объемная статья его, наполнена почти исключительно горькими иеремиадами на злоупотребления чиновничества вообще, составляющими вариации на давно уже весьма известную тему, да сожалениями об отсутствии «жизненной жизни» в общественном и частном быту Тюмени. Но несмотря и на эти наружные признаки современного направления, которыми, видимо, желал щегольнуть автор, говоря на каждой странице о прогрессе и гуманности, нельзя не заметить в нем ретроградства и отсталости по высказываемым им мыслям о необходимости смертной казни для убийц и пользе розог для нищих городовых. Что же касается до беспорядков и нелепостей, замеченных им в разных слоях общественного быта, то все эти явления в такой степени общи всему русскому государству и так известны всем и каждому и через посредство обличительной литературы и с помощью собственного опыта, что простое описание их не составляет в настоящее время никакой заслуги, и каких-нибудь средств к их устранению г. Завалишин в статье своей не предлагает.

Все замеченные г. Завалишиным беспорядки можно разделить на два вида: на относящиеся к внешнему благоустройству края и касающиеся внутренней его жизни и управления.

К первым принадлежат:

1. Дурное устройство дорог, в особенности по главному Сибирскому почтовому тракту от Тюмени до Ялуторовска.

Едва ли кто будет хвалить сибирские дороги в весеннюю, летнюю и осеннюю пору, но едва ли также кто решится обвинять в дурном состоянии их местное начальство: нужно положительно не знать свойство грунта местности и недостатка материалов, необходимых для утрамбования дорог, чтобы решиться на такой подвиг.

2. Большие расстояния между некоторыми станциями (до 30 верст), что при дурной дороге чрезвычайно изнуряет лошадей.

С замечанием этим нельзя не согласиться.

3. Дурное устройство зданий для волостных правлений, и в особенности чижовен.

Обвинение это совершенно справедливо: в очень немногих волостях Тобольской губернии построены для волостных правлений новые здания, по нормативному плану, остальные же помещения нисколько не соответствуют своему назначению и по грязи, вони и нечистоте скорее могут быть признаны за свиной хлев, чем за место занятия представителей целого общества. Точно так же справедливо замечание о жалком состоянии сельских пожарных инструментов, т.е. бочек и ведер. Всякому проезжающему случалось, без сомнения, любоваться навесом, под которым красуются рассохнувшиеся бочки.

4. Небрежность и неряшество в содержании кладбищ как сельских, так и городских, по которым свободно разгуливает скот.

Действительно, не говоря уже о сельских кладбищах, предоставленных полному произволу коров и лошадей, и городские, даже в губернских городах, представляют жалкую картину запущенности и неряшества; одни только омские кладбища составляют в этом отношении блестящее исключение.

5. Жалкое состояние наружной обстановки Тюмени: непроходимая грязь, отсутствие мостовых и сносных тротуаров, обвалившаяся набережная, фонари с сальными огарками, ничего не освещающие, помещение полиции и частных управ в тесных маисных домах и т.д.

Вся эта картина, снятая автором с натуры фотографически, заставляет желать скорейшего развития в тюменском обществе сознания, что все это действительно дурно и не может быть терпимо в богатом торговом городе, но едва ли кто будет обвинять во всех этих недостатках начальство.

6. Устройство кожевенных заводов, заражающих воздух вредными миазмами, среди самого города, что строго запрещается законом.

В дополнение по этой заметке нелишним считаю прибавить с своей стороны, что в прошлом году тюменский мещанин Вахрушев подавал г. генерал-губернатору жалобу на то, что купец 1-й гильдии Шешуков самовольно вымачивает кожи в принадлежащем Вахрушеву пруду, отчего издохла в этом пруду вся рыба.

7. Курганский тюремный замок построен так дурно, что в нем лопаются своды, и обстоятельство это было скрыто от генерал-губернатора Гасфорда, и заметка эта требует фактического подтверждения.

8. В Ялуторовске среди деревянного гостиного двора построена для сторожей изба с худой печью, от топки которой легко может сделаться пожар.

Заметки эти требуют фактического подтверждения.

К замечаниям, касающимся внутренней жизни и управления, принадлежат следующие:

1. Для волостных правлений обязательна выписка «Земледельческой газеты», которую никто не читает, и которая валяется по доставлении неразрезанная.

Факт этот действительно существует, но вот вопрос: кого обвинять в том, что газету никто не читает, – неразвитость ли сельских обществ или начальство, не принимающее в соображение эту неразвитость?

2. Жалкое состояние училищ в Тюмени, в доказательство чего приводится следующий факт: в приходском училище 10-летняя девочка не могла сказать, кто такой был Адам.

Не опровергаю автора насчет дурного преподавания в тюменских училищах, но, однако ж, не могу не заметить ему, что приведенный сей факт не есть еще неотразимое доказательство его мнения: пусть вспомнит он, что был в училище в 20-х числах августа, т.е. в самом начале курса, и, может быть, незнание девочкою Адама не будет казаться ему таким ужасным преступлением со стороны преподавателей.

3. Одинаковые штаты окружных судов как в густонаселенных, так и в малолюдных округах.

Замечание это вполне справедливо.

4. Неравномерное распределение квартирной повинности, падающей преимущественно на бедных жителей, тогда как богатые купцы находят средства избегать ее.

Неудобства натуральной постойной повинности признаны уже самим правительством, почему в настоящее время и принимаются предварительные меры к замене ее денежной.

5. Крайне дурное устройство Пелымского края, который никто не ревизует, и куда не заглядывал ни один губернатор.

Для ознакомления главного начальства с этим краем действительно необходима добросовестная ревизия.

Кроме изложенных мною заметок и разных беспорядков, встреченных автором в поездку его из Туринска в Ялуторовск, статья его «По сибирским дорогам» заключает в себе рассказ о путевых впечатлениях, не представляющий почти никакого интереса не только вообще в литературном значении, но и, в частности, для местных жителей. Избитые, почти казенные выражения, сделавшиеся уже риторическим общим мнением и подкрепленные фразами о гуманности и прогрессе, не могут в настоящее время никого удивить.

При этом имею честь возвратить подлинную рукопись г. Завалишина.

Коллежский асессор Тыжнов.

1863 г. 17 января. № 8.

9 марта 1863 г.

Милостивый государь Александр Иванович[29].

Проживающий в г. Туринске Ипполит Завалишин (происходивший из государственных преступников) в минувшем году представил на предварительное рассмотрение г. генерал-губернатора Западной Сибири предположенную им к печати рукописную статью «По сибирским дорогам». Рукопись эта его высокопревосходительством сообщаема была на усмотрение управляющего делами Сибирского комитета согласно тому порядку, какой принят был в отношении разрешения к печати прежнего сочинения Завалишина «Статистическое описание Сибири».

Между тем статс-секретарь Бутков не признал необходимым руководствоваться при разрешении к печати этого последнего сочинения Завалишина прежде установленным порядком, так как оно составляет совершенно отдельное сочинение от прежде предпринятого труда его «Статистическое описание Сибири» и может быть рассматриваемо или как сочинение исключительно литературное, или как донос на беспорядки в управлении описываемых им местностей, а потому далее зачеркнуто[30].

Между тем по рассмотрении сочинения Завалишина оказывается, что оно, не составляя труда, в коем бы систематически изложен был хотя один замечательный факт из группы найденных им беспорядков и методически указаны были меры устранения этих беспорядков, заключает лишь только общий поверхностный взгляд на существующий порядок, отчасти проникнутый сожалениями на неразвитость общества, недостаток сословного образования и отсутствие сознательного убеждения обязанностей каждого члена общества, и, таким образом, рукопись Завалишина, не составляя капитального сочинения в отношении разработки какого-нибудь местного вопроса, могущего быть полезным для края, заключает мысли на давно уже известную, тему и указание на беспорядки, ускользающие от внимания местной администрации или вследствие незначительности приводимых им фактов, или несовершенной возможности исправления встречаемых недостатков, тесно связанных с коренным преобразованием той среды, в коей таковые недостатки существуют.

В этом последнем отношении, не имея полного основания заключить о сочинении г. Завалишина как о совершенном доносе, я, впрочем, не считаю себя вправе предоставить Завалишину печатание его рукописи без личного об оной мнения вашего превосходительства, а потому и имею честь препроводить таковую при сем на Ваше, милостивый государь, распоряжение как непосредственного начальника губернии (неразборчиво). При этом считаю необходимым покорнейше просить, обратив внимание на указываемые Завалишиным беспорядки при проезде его от Туринска до Ялуторовска[31], в том случае, если по сделанному Вами, милостивый государь, удостоверению действительно окажутся те из существующих беспорядков необходимыми к устранению, то не оставьте принять возможно зависящие от Вас в этом отношении меры.

О распоряжениях же Ваших по настоящему обстоятельству не оставьте меня уведомлением.

Примите уверение в истинном почтении и преданности.

Верно: [подпись неразборчива].

3 мая 1863 г.

Милостивый государь Александр Иосифович[32].

Господин председательствовавший в Совете препроводил ко мне от 9 марта за № 704 статью Ипполита Завалишина под заглавием «По сибирским дорогам», требовал моего заключения относительно напечатания этой статьи; при сем присовокупил, что если указываемые Завалишиным беспорядки, замеченные им в проезд от Туринска до Ялуторовска, действительно присутствуют, то чтобы я принял надлежащие меры к их устранению.

Прочитав предисловие, в котором г. Завалишин говорит о своем 34-летнем пребывании в Сибири, странствованиях от берегов Амура до предгорий Урала, близком знакомстве не только со всем, что «творилось» в ней с 1828 по 62-й год, но и с самими ее деятелями, я думал, что статья его есть плод серьезного изучения местных условий и самой жизни, сложившейся в тот исключительный общественный строй, которым Сибирь так резко отделяется от остальной России. К сожалению, этот план – многолетний итог наблюдений, при всей претенциознейшей форме не имеет научного значения и представляет какие-то летучие заметки туриста, не отвечающие ни на один из заданных им самим вопросов, и потому далеко не «плодотворные последствиями». Следя за обличительною литературой, наделавшей недавно еще столько шуму, легко усвоить симптомы той общей болезни, которой страдает общественная жизнь России на всем обширном своем пространстве. Признаки эти при кажущейся тождественности, в различных местностях представляют разнообразие, неуловимое для поверхностного наблюдателя, но происходящие от разнообразных условий самой жизни. Того-то именно и недостает в статье г. Завалишина, несмотря на все его притязания «на светлый взгляд и жизненное слово». Если бы переменить названия городов, прибавив описание местности любой из русских губерний, то все его нападки на пьянство, грубость и пороки туринца или жителя Ялуторовска, при всей их правдивости, одинаково применимы и всей остальной России. Г. Завалишин принадлежит к числу ревнителей общественного блага, общее же благо – дело очень мудреное. Во всяком случае это самое терпеливое животное (особенно в России), на которое можно все навьючить. Всякий из них считает себя обязанным действовать на пользу общую, и едва ли бы не было общему благу лучше, если бы ревнители его менее о нем заботились, и занимались добросовестно своим делом, сколько оно не было скромно.

Подобного рода статьи, по-моему, следовало бы печатать с целью сорвать с них кажущееся значение, придаваемое всякому запрещенному плоду и разъяснять самообольщение автора, признающего за одним собою «светлый неказенный взгляд и жизненное слово»[33]. Признать статью Завалишина доносом – нет никакого основания. Действительно, в ней есть много нападков на тюменское общество, укорять которое невежеством несправедливо, не разобрав причин, мешавших его развитию. Подобный анализ убедил бы г. Завалишина, что постоянная опека, отеческая заботливость администрации, желание вести все и всех на помочах, особенно в прославляемое им управление генерала Гасфорта, были главною причиной той апатии и отсутствия подготовки для разумного понимания всех тенденций нынешнего правительства. Вот отчего такая ныне линия общества на самоуправление, самообразование и самоохранение, правительство если и видит осуществление некоторых своих требований, то они принимаются обществом без сознания в их пользе, на одной лишь бумаге.

Было бы благоразумнее со стороны автора, если бы он согласился сгладить несколько грубых намеков, задевающих, хотя, может, и отсталых городских жителей, но не менее того главных пока органов нашей муниципальной жизни. В противном случае статья эта вызовет протест[34], который, по всей вероятности, разоблачит многое из прошедшего г. Завалишина. Без полемики дело не обойдется, а она при отсутствии действительной гласности, может быть очень щекотливою для высших правительственных органов. Что касается меня лично, то я не только не препятствовал бы, а, напротив, открыл бы для этой статьи столбцы «Тобольских ведомостей»; но личное мое мнение в этом вопросе, который рассматривался в Сибирском комитете, не может без согласия вашего высокопревосходительства быть окончательным решением. Впрочем, Тобольская губерния ничего не потеряет, если по каким-либо соображениям статья г. Завалишина останется принадлежностию архива.

Беспорядки, замеченные г. Завалишиным в проезде его от Туринска до Ялуторовска и относящиеся до городского и сельского хозяйства, действительно существуют, но что они существуют не только в Тобольской губернии и всей Сибири, но и во всей России, это также неподвержено никакому сомнению. Заметить их очень легко – для этого не нужно тридцатичетырехлетнего пребывания в Сибири. Из отчета, который я буду иметь честь представить Вам после обозрения губернии, Вы изволите усмотреть состояние всех округов и какие были приняты меры к устранению беспорядков и насколько они отвечают требованиям жизни.

Автору может быть простительно предполагать, что достаточно напечатать обличительную статью, чтобы произвести «благотворные последствия». Я же напротив думаю, что не только обнаружение зла, но даже указание мер к его излечению не всегда направляет жизнь к лучшему.

Действительно, пока условия экономического быта не изменятся – русский человек не чувствует тех высоких нравственных потребностей, в недостатках которых укоряет его г. Завалишин. Уровень же материальных потребностей не поднимется скоро, даже при весьма выгодных условиях экономического быта. Нужно, чтобы целое поколение привыкло жить иначе и воспиталось в новых условиях гражданского и экономического положения. Индивидуальные усилия поэтому, не говоря уже о противодействии бюрократии и централизации, встречают непреоборимые препятствия в самом складе общественной жизни, окрепшем исторически. Если вообще легче дать инициативу, чем осуществить ее, легче указать зло, чем его исправить, легче быть публицистом, чем администратором, то тем более у нас, где администраторы, обремененные механическим трудом, бесцельною бумажною фабрикациею, изнашивают под ее гнетом не только умственные, но и физические силы.

Там, где нужда народа, проходя бесчисленный ряд иерархических ступеней, теряет в мертвящей бумажной форме всю свою жизненность и удовлетворяется тогда уже, когда она миновалась, – там ведь единичные стремления на уничтожение зла, из каких бы глубоких нравственных побуждений они ни исходили, оставаясь лишь стремлениями, не имеют жизненного значения.

Повторюсь – для этого нужно изменить весь строй самой жизни – что недоступно единичным усилиям – и что может быть последствием сознания если не всех, то по крайней мере большинства людей, составляющих самое общество.

С глубоким уважением и совершенною преданностию имею честь быть вашего превосходительства

[Подпись неразборчива].

5 июля 1863 г.

Г. исправ. обязанности тобольского гражданского губернатора

На письмо вашего превосходительства от 3-го сего мая за № 2655 имею честь уведомить, что я, с своей стороны, разделяю мнение Ваше относительно достоинств труда г. Завалишина «По сибирским дорогам».

Хотя это сочинение, по своему содержанию не заслуживая серьезной оценки в отношении разработки каких-либо местных вопросов края, не имеет также достоинств литературных, но, во всяком случае, как частная собственность должно принадлежать распоряжению автора. Если г. Завалишин придает своему сочинению значение труда, заслуживающего внимания, то, очевидно, что самая верная оценка его впоследствии будет зависеть от мнения общественного.

По сим основаниям я полагал бы, с своей стороны, согласно мнению вашего превосходительства, предложить г. Завалишину печатание его труда в губернских ведомостях и с изменением, по возможности, тех резких намеков его на некоторые общественные недостатки, которые по своей цели, не принеся никаких полезных результатов, могут породить продолжительную полемику, не имеющую никакого значения. При этом было бы удобно в особых примечаниях указывать на то, что последующими распоряжениями исправлено и приведено в лучшее положение. В том же случае, если автор пожелает печатать без изменений принадлежащий ему труд в одном из журналов столичных или других, тому подобных у нас изданиях, то не оставьте предоставить ему поступить с рукописью по правилам цензурного устава.

Примите уверение в истинном почтении и преданности.

Верно: [подпись неразборчива].

Секретно

7 ноября 1863.

Господину генерал-губернатору Западной Сибири.

Приписанный к мещанскому обществу гор. Ялуторовска Ипполит Завалишин, представляя недостаточность своих средств к существованию и объясняя, что ему представляется возможность получить некоторые частные занятия в качестве комиссионера промышленных предприятий, но занятия эти требуют разъездов по Пермской губернии, – просит об исходатайствовании ему разрешения выезжать беспрепятственно в сию губернию подобно тому, как ему дозволено пребывание в губерниях Западной Сибири.

Вместе с тем получено письмо проживающей в Москве сестры его, дочери генерал-майора, девицы Екатерины Завалишиной, которая, объясняя, что она по болезненному своему положению и стесненным обстоятельствам не может предпринять поездку для свидания с братом, просит о разрешении ему хотя временного приезда в Москву, объясняя при этом, что приезд его туда устранил бы некоторые, встречаемые ими ныне, затруднения в устройстве их домашних дел.

Предварительно доклада о сем имею честь за отсутствием г. генерал-адъютанта князя Долгорукова покорнейше просить ваше высокопревосходительство о сообщении Вашего, милостивый государь, заключения как по означенной просьбе Завалишина, так и по ходатайству сестры его.

Свиты его величества генерал-майор Потапов.

8 ноября 1863 г.

Господину тобольскому гражданскому губернатору.

Управляющий III отделением собственной его императорского величества канцелярии ныне уведомил меня, что приписанный к мещанскому обществу гор. Ялуторовска Ипполит Завалишин, представляя недостаточность своих средств к существованию и объясняя, что ему представляется возможность получить некоторые частные занятия в качестве комиссионера промышленных предприятий, но занятия эти требуют разъездов по Пермской губернии, просит об исходатайствовании ему разрешения выезжать беспрепятственно в сию губернию подобно тому, как ему дозволено пребывать в губерниях Западной Сибири.

Вместе с тем получено было письмо проживающей в Москве сестры, дочери генерал-майора, девицы Екатерины Завалишиной, которая, объясняя, что она по болезненному своему положению и стесненным обстоятельствам не может предпринять поездку для свидания с братом, просит о разрешении ему хотя временного приезда в Москву, объясняя при этом, что приезд его туда устранил бы некоторые, встречаемые ими ныне, затруднения в устройстве их домашних дел.

Сообщая вышеизложенное вашему превосходительству, я, согласно отношению ко мне по настоящему предмету свиты его величества генерал-майора Потапова, имею честь покорнейше просить ваше превосходительство о сообщении Вашего, милостивый государь, заключения как по означенной просьбе Завалишина, так и по ходатайству сестры его.

Генерал-губернатор [подпись неразборчива].

Управляющий отделением [подпись неразборчива].

28 ноября 1863 г.

Господину генерал-губернатору Западной Сибири.

На предложение вашего высокопревосходительства от 8 ноября за № 3045 относительно дозволения приписанному к мещанскому обществу г. Ялуторовска Ипполиту Завалишину беспрепятственного выезда в Пермскую губернию и временного приезда в Москву для приведения в порядок домашних дел, имею честь донести, что в последние годы пребывания своего в Сибири Завалишин вел и ныне ведет себя безукоризненно, занимаясь учеными и литературными трудами, и на старости лет, оставшись один из всех своих товарищей лишенным права на возвращение в Россию, заслуживает особенного, по бедственному положению своему, внимания.

А посему я полагал бы в уважение к долголетнему пребыванию Завалишина в Сибири и совершенному его исправлению попросить ему высочайшее соизволение на возвращение в Россию, о чем и имею честь представить на усмотрение вашего высокопревосходительства, покорнейше прося ходатайства Вашего по этому предмету.

Губернатор [подпись неразборчива].

10 августа 1864 г.

Господину министру внутренних дел.

Отношением от 4 января сего года за № 45 ваше высокопревосходительство изволили сообщить мне, что государь император согласно с положением Сибирского комитета в 28 день декабря прошлого года высочайше повелеть соизволил дозволить бывшему политическому преступнику Ипполиту Завалишину перечислиться в одну из купеческих гильдий, но с ограничением пребывания в губерниях Западной Сибири с оставлением его под секретным надзором.

Начальник Тобольской губернии имея в виду, что в последние годы состояния под надзором в Тобольской губернии Завалишин вел себя вполне одобрительно, занимаясь различными учеными и литературными трудами, почему есть основание полагать, что он совершенно исправился в образе мыслей и поведении и, принимая во внимание его преклонные лета и слабость здоровья, ходатайствует о дозволении Завалишину возвратиться на родину, дабы тем предоставить ему случай увидеться со своей сестрой.

Признавая с своей стороны Завалишина достойным испрашиваемой ему милости, имею честь обратиться к вашему высокопревосходительству с покорнейшею просьбою: не изволите ли признать возможным в уважение объясненных обстоятельств исходатайствовать Завалишину дозволение возвратиться на родину.

[Подпись неразборчива].

Секретно

14 октября 1865 г.

Господину генерал-губернатору Западной Сибири.

Государь император по всеподданнейшем докладе ходатайства временно проживающего в Москве с высочайшего разрешения, сообщенного вашему высокопревосходительству от 5 марта за № 361 туринского 2-й гильдии купца (из политических преступников) Ипполита Завалишина, всемилостивейше соизволил повелеть разрешить Завалишину перечислиться с будущего 1866 года в купечество г. Лашиева, место родины просителя, и проживать там постоянно с тем, чтобы за ним был продолжаем секретный надзор.

О таковом высочайшем повелении имею честь уведомить ваше высокопревосходительство в дополнение к отношению за № 361 для зависящих распоряжений к исполнению, не оставив о последующем почтить меня уведомлением.

К сему имею честь присовокупить, что о сей высочайшей воле мною вместе с сим сообщено московскому генерал-губернатору и начальнику Казанской губернии.

Министр внутренних дел статс-секретарь [подпись неразборчива].

Директор [подпись неразборчива].

Владимирская губерния, город Муром,

5 января 1870 года

Милостивый государь Михаил Матвеевич![35]

Отец мой, полковник Фанагорийского гренадерского полка, сподвижник и любимец Суворова, автор эпопеи «Сувороида» (описание Праге ко го штурма), напечатанной в Петербурге в 1795 году, был впоследствии генерал-инспектором путей сообщения при принце Георге Ольденбургском, а после Голландской экспедиции (уже генералом) стоял с вверенными ему войсками в Англии. Женат был вторым браком на двоюродной сестре графа ОстерманаТолстого (Кульмского) и родной племяннице литовского генерал-губернатора Римского-Корсакова.

Эта карьера внутри и вне России, эти фамильные связи ставили его в соприкосновение почти со всеми замечательными деятелями той эпохи. В Твери и Петербурге дом его был открыт людям государственным, иностранцам и литераторам. В этом обществе родился и вырос я.

Ясные и точные представления мои самому себе о тогдашней России и высшем обществе начинаются сознательно и положительно с 1819 года. Четыре года спустя (в 1823 году) я уже начинал под руководством М.П. Погодина (тогдашнего моего домашнего учителя) свои первые литературные опыты. В 1825 году перевел «Meditations poctigues» Ламартина, в 1926 году – «Корсара» Байрона (для Войскова) и «Антижского пустынника» Жуй (отрывками), а приготовил с Шемиотом для Гмирдина альманах «Луч Севера». События 14 декабря и последующие прервали надолго это направление.

Но с 1860 года я снова принялся за литературу. Сперва печатал небольшие рассказы: «Сибирские воспоминания» в «Русском мире», «Якоре», «Санкт-Петербургском вестнике»; статистические и этнографические статьи о Сибири в разных газетах и губернских ведомостях; потом напечатал в Москве «Описание Западной Сибири» (3 тома, 1862 – 1867 гг.) и «Эпопею тысячелетия» (1 том, 1866 г.), а теперь пишу одновременно два больших романа – «Похождения-старого волка в царство правды» и «Жизнь, подвиги и страдания целкового» и продолжаю «Описание Восточной Сибири» (IV том «Енисейская губерния» уже изготовлен).

С 1829 года, то есть с Читинских государственных казематов, приступил я к составлению своих «Мемуаров» 40 лет, невзирая ни на какие случайности, вел их аккуратно и довел теперь до 1 января 1870 года. Книга 1-я объемлет период с 1819 по 1 января 1831 года (уже в Петровских государственных казематах). Из сей-то книги главы VI и VII предлагаю Вам, как составляющие отдельное целое под названием «Нерчинская каторга», проверенные вполне и изготовленные к печати для помещения в февральской и мартовской книжках «Вестника Европы».

В прошлом году я намеревался начать печатание «сначала» целым томом, но теперь признаю это несвоевременным. И действительно! С 1819 по 1828 год я касаюсь в тогдашней России эпохи самой щекотливой. Многие, игравшие впоследствии большую роль, еще живы, дети многих, хотя и умерших, неохотно помирятся с правдивой характеристикой их отцов. Что напечатал за границей приятель мой барон Розен (сидевший со мной в Петербургской крепости, а потом в сибирских казематах) о декабристах, не знаю, но что печатают ныне многие «par om-dire» по сплетням и преданиям, почти всегда вздор и вранье. Греч, например (в «Русском вестнике 1868 г.), говорит: «В. Кюхельбекер не был сослан в Сибирь», а я его видел за Байкалом, когда его везли в Курган, и он лежит на тобольском кладбище! Так и С. Максимов напутал много в статьях «Отечественных записок» 1869 г. Он ездил на Амур в 1861 г. (я тогда был в Тюмени), когда декабристы уже были в Петровском преданием (уехали в 1839 г.), дело Сухинова перепутал (весь архив «по государственным преступлениям» увезен из Сибири еще в 1839 г. в III отдел, собст. канц., где, можно быть уверену, Максимова не допускали хозяйничать!). Да и что за «ореолы мученичества» у него выставлены, уставы, конституции, комитеты, и где же – в каземате! Все это «вранье историческое», подобно «историям» М. Семовского, ибо ³/₄ декабристов были люди очень недальние, именно «пешки», как их называл князь А. Баратынский. Пешками и из Сибири воротились.

Мемуары мои представляют теперь целое полустолетие России в громадной, исторически верной и разнообразной картине виленских студентов 1821 года, которых я застал в рудниках сибирских, до каракозовцев, которых послали в Сибирь в 1867 г. (я был тогда в Сибири, приехавши из Москвы для составления «Описания Енисейской губернии), я всех и все знаю. Притом жил в Москве 1823 – 1926 гг. и Москве 1865 – 1866 гг. Какой громадный контраст! От Зимнего дворца до нерчинской шахты, от кабинета императора Николая до избушки ссыльного в самой глуши Сибири, я проникал всюду, я соприкасался ко всему сердцем теплым и мыслью далекопровидящей, и ни одно проявление жизни общественной не проходило мимо меня незамеченным!

Побуждения и политические ошибки наши рано еще обсуживать хладнокровно. Для нас еще не настало потомство. Но мы, покуда живы, обязаны пред Россией и совестью «исповедать» многое гласно, если нельзя «всего» теперь. Так я и делаю.

С открытием навигации я уеду отсюда читать публичные лекции о «Сибирской и Среднеазиатской железных дорогах» по нижневолжским городам, а потом, вероятно, загляну и опять в Сибирь. Посему мое непременное условие, чтобы статья «Нерчинская каторга» была напечатана в февральской и мартовской книжках и расчет со мной сделан и кончен великим постом. В октябрьской книжке я Вам обещаю другой эпизод – «Читу», пожалуй, и «Петровские казематы»; вообще, что можно будет «огласить печатью» из моих мемуаров, я обязуюсь печатать «исключительно в Вашем журнале». Согласны ли Вы на это?

Если согласны, то для выигрыша времени телеграфируйте мне по получении этого письма. Адрес прост: «потомствен. дворянину Ипполиту Иринарховичу Завалишину». Меня здесь все знают. По получении Вашей депеши я немедленно вышлю Вам рукопись. Что касается денег, то я вполне полагаюсь на Вашу добросовестность. Получивши рукописи и принявши мои условия, вы мне напишите и расчет сделайте. Помните, что после 40-летней почти ссылки (я, например, воротился в Россию только в 1865 году после 39-летнего выезда из Москвы!) мы не нашли, почти все, и крох прежнего имущества и «живем не на розах».

Примите, милостивый государь Михаил Матвеевич, уверение в том душевном уважении, с коим имею честь быть Вашим покорным слугою.

Владимирская губерния,

город Муром, 1 февраля 1870 г.

Милостивый государь Михаил Матвеевич!

Я имел честь получить почтеннейшее письмо Ваше от 15 января и прошу извинения, что по причине нездоровья не отвечал тотчас же. Завтра высылаю рукопись «Мемуары истекшего тысячелетия» 1819 – 1869 гг. То, что на первый раз Вам высылается, а именно главы VII и VIII книги первой, составляет совершенно отдельное целое, а с главами IX и X (если Вам угодно будет принять их потом) составит то, что можно назвать полным отдельным эпизодом, ибо в сих главах: VII. Приезд в Сибирь и путешествие по оной; VIII. Пребывание в Нерчинской каторге; IX. Заключение в Читинском государственном каземате и X. Заключение же в Петровских государственных казематах по день освобождения. Период с 1 января 1828 года по 27 июля 1839-го – самый замечательный в ссылочной жизни декабристов.

Что же касается того, когда начнется печатание этого отдельного эпизода из «Мемуаров», то я должен откровенно объяснить Вам следующее: «Главное управление по делам печати разрешило мне читать публичные лекции «О Сибирской железной дороге» (Вам известно, что я автор «Описания Западной Сибири», на которое ссылается как на авторитет наше Географическое общество в своем «Словаре», и что на меня ссылался Богданович в своих брошюрах по вопросу о Саранпаульско-Тюменской линии как на специалиста по точному знанию Сибирского края), разрешило еще в прошлом году, но разрешение сие пришло так поздно, что я не успел осуществить его до закрытия навигации. Между тем, чтобы прочесть сии лекции с самой ранней весны, надо приготовиться к сему благовременно материально, ибо у меня на руках больная жена, которую следует обеспечить в моем отсутствии. Вероятно, чтение сих лекций в Казани, Симбирске, Самаре, Саратове, Перми, Омске и Томске покроет издержки такого большого путешествия; но, повторяю, и приготовиться к нему требует средств, а все мы, «выходцы с того свету», после 1856 г., я уже говорил Вам в первом письме моем, «живем не на розах». Вот почему мне и дорого бы было помещение начала этого эпизода в марте. Но если сего нельзя абсолютно, то ведь апрельская книжка (которая выйдет 1 апреля) будет печататься в марте, следовательно, Вы уже будете знать, что приблизительно можно для меня сделать (ибо я вполне полагаюсь в этом на Вашу добросовестность), и можете выслать мне денег к Пасхе. Остальное постепенно, а к осени я Вам изготовлю и главы IX и X, Читу и Петровск.

К рукописи «Мемуаров» я приложил на всякий случай три статьи новых «Сибирских воспоминаний» (первые XII напечатаны были в петербургских журналах 1860 – 1864 гг.), XIII «Жертвоприношение» и XV «Белкинский рудник» очень интересны и драматичны, ибо основаны на действительно случившемся. Может быть, Вы найдете возможность поместить их в числе тех рассказов, которые иногда печатаются в «Вестнике Европы». XIV «Иннокентий Васильевич» – местный очерк и может не понравиться, а XVI о декабристе Видковском был начат в прошлом году, да за разъездами так и не написан.

Посему представляю все это на Ваше доброе расположение и в полное распоряжение, надеюсь, что Вы не осудите меня за мою откровенность. Наша судьбина обща всем нам. Воротились мы в Россию как тот монах легенды, который проспал 1000 лет под пенье райской птички. Не «одних уж нет, а те далече», как сказал некогда поэт, а просто камня на камне не осталось! Люди чужие, а что всего хуже: все было разорено, размотано, прожито! Нет и десяти исключений тех, которым уберегли верный кусок хлеба. Значит, надо было начинать «жить» с 50 лет. А жизнь теперь легко не дается!

Примите, милостивый государь Михаил Матвеевич, уверение в том душевном почтении и совершенной преданности, с коими имею честь быть Вашим покорным слугою.

Милостивый государь Михаил Матвеевич!

Я имел честь получить почтеннейшее письмо Ваше от 25 апреля 1870 года в ответ на мое «страховое» (квит. Муромской почт. конт. 17 апреля того же года № 173). В сим письме Вы известили меня, «что отправленные к Вам 2 февраля (квитанц. № 1) рукописи «Мемуары истекшего пятидесятилетия 1819–1869 гг.», главы VII и VIII, и «Сибирские воспоминания», рассказы XII, XIII и XIV, не могут, по рассмотрении оных, быть напечатаны в издаваемом Вами журнале «Вестник Европы». Вместе с сим Вы просили меня уведомить Вас: «указать книжный магазин или лицо, которому Вы могли бы сдать рукопись по моему указанию».

К сожалению, так именно и случилось, как я писал Вам 17 апреля 1870 года (о необходимости для меня получить ответ Ваш до 1 мая по случаю моего отъезда в разные губернии по железнодорожным делам). Письмо Ваше (ответное на мое) от 25 апреля уже не застало меня в Муроме. Долго спустя (более года) мне привелось быть проездом в этом городе, где у знакомого мне почтмейстера нашлось, однако, в целости между корреспонденцией, на мое имя им полученной, и письмо Ваше. Но, уезжая в тот же день на Урал и в Сибирь, я не мог назначить Вам, «куда именно направить мои рукописи», ибо о передаче их какому-либо книжному магазину или лицу в Петербурге не могло быть и речи: «Мемуары» и «Сибирск. воспоминания» суть отрывки из большого целого, которого нет мне ни времени, ни охоты печатать, да и докончить теперь. Да и входить в переписку с издателями тоже некогда.

Пользуясь настоящим временем невольного житья здесь до открытия навигации, я бы покорнейше просил Вас, милостивый государь Михаил Матвеевич, сделать мне одолжение: выслать немедленно рукописи «Мемуаров» и «Сибирск. воспоминаний» сюда. Из квитанции Муром, почт, конт. вижу, что пересылка оных стоила «весовых 40 к. с страхов. 25 и за расписку 5, всего 70 коп. сер.», расход пустячный и который Вас не обременит. А мне рукописи потому необходимы, что ни «Мемуаров», ни «Сибирских воспоминаний» не нахожу черновых в моих портфелях, и где я их потерял, не помню. Но убедительнейше прошу и на сей раз выслать рукописи немедленно, ибо опять-таки после 1 мая меня здесь, вероятно, не будет, и по пословице «чем враг не шутит» я перекинусь на Амур, откуда через Китай, Японию и Сев. Америк. Штаты ворочусь в Европу, и вселюбезнейшую Россию не ранее двух лет. А рукопись и ответное письмо Ваше, вероятно, не пойдут искать меня в «Новом свете».

Еще в бытность мою в Москве в 1865 и 1866 гг. я, занимаясь в «Чертковской библиотеке», задумал написать трагедию «Мирович». Там нашел много для сего материалов. В истекшие 6 лет, невзирая на мои перекочевки (ибо в 1868 г. опять уезжал в Сибирь), я, однако, окончил вполне и отделал «Историческую записку» о деле Мировича (вместо «Вступления» в трагедию) и первые два акта (I и II). Посему если Вы хотите поместить эту трагедию в Вашем журнале, то пошлите мне для скорости сюда телеграмму. Я вам тотчас вышлю рукопись. Прочитать ее – дело 3 – 4 дней, и Вы успеете покончить с этим делом до 1 мая (может, по случаю разлива рек, всегда позднего в Сибири, я останусь здесь до 15 мая), III, IV и V акты набросаны вчерне и не отделаны. Можно выслать, что будет отделано и в окончательном редакционном виде, пожалуй, с Амура либо через нашего консула в Японии que sais-je? Но я трагедии этой не попускаюсь и понемногу, сцена за сценой, отделываю. А так как я вижу из мартов, книги Вашего журнала, что у Вас помещаются и отрывки трагедий даже с иностранного, то своей русской и притом с таким интересным сюжетом можно поместить первые два акта и отдельно от последующих.

В заключение прошу Вас сделать одолжение: поторопиться все-таки высылкой рукописей и ответным письмом Вашим, которое прошу тоже не поскучать послать «заказным» для «выдачи по повестке», простое может затеряться.

С душевным уважением имею честь быть Вашим покорным слугою.

Ипп. Завалишин.

Адрес: «Потомственному дворянину Ипполиту Иринарховичу Завалишину в губернском городе Самаре (близ губерн. почт, конторы, дом купц. Горина)».

Документы, опубликованные выше, это, скорее всего, вершина айсберга, каким был Ипполит Завалишин. И, судя по ссылкам, даже только писем у плодовитого публициста и большого мастера эпистолярного жанра может оказаться гораздо больше. Просто компьютерная база помогла разыскать лишь те дела, в названиях которых фигурировала фамилия нашего злополучного героя.

«Суд, принимая во внимание вредное влияние Завалишина на жителей Кургана, признал невозможным оставлять его на жительство в этом городе»[36], – писал С.Я. Штрайх. За прошедшие после его смерти практически сто с четвертью лет о нем благополучно забыли исследователи, зная его репутацию путаника, авантюриста, ябедника.

Но по-прежнему его повествования привлекают этнографов, изучающих быт того времени: «Тюмень страшно хвастлива! Покуда она еще не сделалась сухопутным Ливерпулем между Европой и Россией с одной стороны, а Сибирью и крайним востоком (срединной Азией, Китаем, Японией, может, и Индией) с другой; покуда не убила своей ненавистной ей соперницы Ирбити; покуда не сделалась центральным торжищем и лучшим пунктом размена между обоими полушариями, до тех пор... как только подъедешь к ней, с какой хочешь стороны: от Екатеринбурга, Туринска, Тобольска и Ялуторовска (она всестороння, без каламбуров), дорога на ее городской земле дрянь, способная убить всякую фантазию! Поэзия ее всемирности разбивается в дребезги (вместе с осями и колесами) об ее дурные мосты, наигадчайшие гати, немыслимые пни, торчащие посреди разгона для сокрушения голов и мозгов проезжего! Даже верстовые столбы ее пахнут мервечиной Миниха и Бирона, когда их везли 120 лет тому назад по туринской дороге в глухой Пелым! Издали, когда поднимешься на угорь за селом Троицким, город порядочно эффектен, еще эффектнее с Ялуторовского тракту и с Тобольского из-за Туры. Много церквей, монастырей, каменные дома, огромный тюремный замок с церковькой, рощи и садики. Внешность скрадывает внутренность. Зато, щедро наделяемый пинками и толчками, подзатыльниками адских душегубок, называемых почтовыми кибитками с их низенькими накладушками, настроенный не на идиллический, а на просмешливо-ругательный лад – как только подъедешь к въезду в улицы (у Тюмени ни застав, ни приличных въездов нет, а триумфальных арок некому здесь ставить – все ямской народ – не герои!), ахнешь и опустишь руки! Гоголю да Федотову тут только расхаживать, да курам с петухами рыться в навозных кучах, опоясывающих щедро город непривлекательным ожерельем!»[37].

Прочитаешь вот такое, и вся оставшаяся жизнь пропадет в поисках утраченного города. Ибо никак в толк не возьмешь, что в написанном – факт, а что – не более, чем впечатление, ассоциативно запутанное. И может, единственно верное для публициста. Но для этнографа? Вряд ли...

После всего сказанного резонно встает вопрос: «А зачем?» Ибо все, что накопилось у читателя при жизни И. Завалишина, он не постеснялся выплеснуть еще тогда. В докладных записках, в статьях, в воспоминаниях. Наверное, и в личных беседах...[38]

Я думаю, что каждое последующее поколение, бросившее свои жизни на очердное освоение Сибири, должно помнить уроки публицистики И. Завалишина. Увы, великому замыслу было суждено стать лишь набором газетных сведений тех лет, да путевыми заметками о некоторых городах Западной Сибири, – по меткому выражению Туземца из Тюмени, – «обревизованных им (Завалишиным. – Ю.М.) осенью 1861 г.».

Как-то историк церкви, сибирский просветитель Александр Иванович Сулоцкий заметил: «Птицы не садовники, а ветры не пахари, а иногда те и другие сеют семена, и не только хлебные и травные, но и древесные, – и посеянное ими не всегда погибает, напротив, произрастает и дает плоды»[39].

Посеянное Ипполитом Завалишиным на нашей ниве не должно вырасти чертополохом. Читатель должен отличать зерна от плевел. Просто в библиотеки вернулся еще один памятник, которому до сих пор одни – поклоняются, другие – ставят под сомнение все написанное, третьи – ищут источник, с которого цифры и факты перекочевали в «Описание Западной Сибири». Четвертые – оправдывают его компилятивный метод, признавая необходимость его в то время и в том месте, где находился государственный преступник. Эти последние в качестве довода правоты автора повторяют: «Не он первый, не он последний»[40].