Опыты по метрике и ритмике, по евфонии и созвучиям, по строфике и формам

В небе — яркость повечерия:

Реют птиц волшебных перья,

Гривы странного зверья…

Словно вырос там, над городом,

Пред владыкой грозно-гордом

Некий дивный ипподром.

Как в торжественной басилике,

Всюду — облики и лики,

Толпы дивно велики;

Все скамьи людьми унизаны;

По одеждам жемчуг ризный

Блещет с темной крутизны.

Ждут ли толпы гладиатора

В рдяной алости театра,

В круге синего шатра?

Вот и он, боец невиданный!

Меч возносит серповидный,

В тучах руки чуть видны…

Решена борьба заранее:

Полетит на стон страданья

Черный облак воронья.

Крыльев, кровью отороченных,

Ляжет взмах, в углах урочных,

Точно сотня створ ночных.

И лишь звезды сквозь расщелины,

Озирая мрак земельный,

Будут искриться, хмельны.

Да вверху над стихшим городом

Будет спать в молчаньи гордом

Нам незримый ипподром.

Ты белых лебедей кормила,

Откинув тяжесть черных кос…

Я рядом плыл; сошлись кормила;

Закатный луч был странно-кос.

По небу полосы синели,

Вечеровой багрец кроя;

В цветах черемух и синели

Скрывались водные края.

Все формы были строго-четки,

Миг ранил сердце сотней жал…

Я, как аскет сжимает четки,

В руке весло невольно жал.

Вдруг лебедей метнулась пара…

Не знаю, чья была вина…

Закат замлел за дымкой пара,

Алея, как поток вина.

Была то правда ли, мечта ли,—

Уста двоих слились в одно.

Две лодки, как и мы, мечтали,

Как будто вонзены во дно.

Я свято помню эту встречу:

Пруд, берег, неба яркий плат…

Миг тот же если вновь я встречу,—

И жизнь ничтожная из плат!

Я — под синим пологом

На холме пологом.

Все вокруг так зелено;

Шум — в траве зеленой.

Вот — ромашка белая;

Как она, бела я.

Сосенки! вы в горе ли?

Мы, как вы, горели.

Но изжита, минута

Страшная минута!

В сердце — радость виденья:

Сгинули виденья.

Счастья нужно ль большего?

Будет и большого.

1914, 1918

ПОЖАР

(Глубокие рифмы)

Рвется ветер одичалый,

Буря знак дала погонь…

С бурен споря, родич алый,

Машет сотней лап огонь.

Рамы трески, двери скрежет,

Балок грохот, гуд и рев…

Буря с боя вереск режет,

Гнет стволы в дуги дерев!

Страшен ты, Кашей летучий!

Но, как светлый сердолик,

Месяц вниз, сквозь щели тучи,

Клонит милосердо лик.

Она прелестна, как весной лился,

Как ель стройна, как серна сложена;

А дряхлый муж, ее плечо лелея,

Лукаво говорит: «Моя жена!»

Давно ль она, в мечты погружена,

С других кудрей вдыхая хмель елея,

Дрожа, шептала клятву Галилея:

«Я все ж люблю! я счастьем сожжена!»

Тому не быть! что было — миновало,

И больше ей не целовать овала

Того лица, твердя: «О милый мой!»

Здесь на груди, сокрытое глубоко,

Чтоб на него не посягнуло б око,

Лежит посланье с траурной каймой.

Задумчиво я слушаю

Хруст снега под ногой.

Над морем и над сушею

Мучительный покой.

Иду один вдоль берега,

Везде лишь снег да лед,

И профилем Тиберика

Далекий холм встает.

Мне кажется, смеется он,

Качая головой.

Кончая свой симпосион

Насмешкой роковой.

«Как жаль, что не единая

У мира голова!»

Один иду на льдины я.

Пустынна синева.

Все тихо. Тщетно слушаю:

Лед хрустнет под ногой,—

И над водой и сушею

Опять глухой покой.

Ты — что загадка, вовек не разгадывающаяся!

Ты — что строфа, непокорно не складывающаяся!

Мучат глаза твои душу выведывательностями,

Манят слова твои мысль непоследовательностями.

Ты — словно нить, до сверканья раскаливающаяся,

Ты — как царица, над нищими сжаливающаяся.

Небо полно золотыми свидетельствованиями

Всех, кто твоими был жив благодетельствованиями!

С губами, сладко улыбающимися,

Она глядит глазами суженными,

И черны пряди вкруг чела;

Нить розоватыми жемчужинами

С кораллами перемежающимися

Ей шею нежно облегла.

Она как будто не догадывается,

Движеньем легким грудь показывая,

Как странно-мутны взоры всех.

И лишь ее накидка газовая

В причудливые складки складывается,

Дрожа под затаенный смех.

Она встает, и зыбко свешиваются

Алмазы, искрами утроенные,

Горящих в локонах серег;

Порывы, у тигриц усвоенные,

С газельей медленностью смешиваются

При каждом шаге легких ног.

И меж изгибов, жадно впитываемых

Глазами, жалко не ответственными,

Безумцев, ведающих страсть,

Нет, что не дышат снами девственными!

То над толпой рабов испытываемых

Владычица являет власть!

Реет река, лиловеющая

В свете зари предвечерней,

Даль, неоглядно темнеющая,

Тянется дивно безмерней.

Радости вечера длительного,

Вас всей душой я впиваю!

Яркость заката слепительного —

Двери к последнему раю!

Нет, не чета новоявленная

Встала здесь, — Ева с Адамом:

Сзади — дорога оставленная,

Ночь — за торжественным храмом.

Путь с его рвами и рытвинами

Пройден: не будет возврата!

Жажду с мечтами молитвенными

Медлить во храме заката!

Длитесь, мгновенья темнеющие!

Даль, разрастайся безмерней!

Струи скользят лиловеющие

В свете зари предвечерней.

Как дельфин тропических морей,

Тишь глубин я знаю, но люблю

Выплывать под знойный меч луча,

Режа гладь морскую на бегу.

Хороши сквозь воду светы дня!

Там, в тиши, все — чудо; груды, стаи рыб

Там плывут, как призрачная рать;

Страшный спрут, как царь, таится там;

Бел и ал, со дна растет скалой

Там коралл, и тысячью цветов

Анемон гнездится меж камней,

Окружен живым кольцом медуз.

Но свой взор насытив странным сном,

На простор спешу я снова всплыть,

От чудес безмерных глубей я

В глубь небес опять хочу смотреть.

Мир объят пожаром заревым,

И закат кровавит сини вод:

Я, волну чуть зыбля на лету,

Тишину дневную жадно пью.

Реет тень голубая, объята

Ароматом нескошенных трав;

Но, упав на зеленую землю,

Я объемлю глазами простор.

Звездный хор мне поет: аллилуя!

Но, целуя земную росу,

Я несу мой тропарь умиленный

До бездонной кошницы небес.

Не исчез дольний мир. Сердцем чую

Голубую, как сон, тишину

И весну, воплощенную в мае

Легкой стаей ночных облаков.

Но готов все забыть, всем забыться,

Я упиться хочу тихим сном;

Здесь, в ночном упоеньи над бездной, —

К тайне звездной земная ступень…

Реет тень…

Я, печален, блуждаю меж знакомых развалин,

Где, давно ли, рыдал я от ласкательной боли!

Камни те же, и тот же ветер, медленный, свежий,

Мглу колышет, и берег маргаритками вышит…

Но иное томленье душу режет в покое:

Вместо жгучей печали — сон, как осень, тягучий!

Эти камни так тверды! и уныло близка мне

Эта башня под мхами, с ее думой всегдашней

О далеком, отшедшем, дорогом, хоть жестоком!

Высоко над городом,

В перелете гордом,

Словно птицы странные,

Реют монопланы.

А под ними, парами,

Грязным тротуаром,

Словно тени жуткие,

Бродят проститутки.

Может быть, воочию,

Этой самой ночью,

Тем же девам — летчики

Поднесут цветочки;

И в позорных комнатах

Волю неба вспомнят,

Ах! склоняясь ласково

Над застывшей маской!

Первый, в лете сниженном,

Кажется недвижным…

Не к земной улике ли

Монопланы сникли?

Слово — событий скрижаль, скиптр серебряный созданной славы,

Случая спутник слепой, строгий свидетель сует,

Светлого солнца союзник, святая свирель серафимов,

Сфер созерцающий сфинкс, — стены судьбы стережет!

Слезы связуя со страстью, счастье сплетая со скорбью,

Сладостью свадебных снов, сказкой сверкая сердцам, —

Слово—суровая сила, старое семя сомнений!

Слыша со стонами смех, сверстник седой Сатаны,

Смуты строитель, снабдивший сражения скрежетом, Слово

Стали, секиры, стрелы, сумрачной смерти страшней!

Я — идиллия?.. Я — иль Лидия?..

…………………….

Топот тише… тешит топот…

Хорош шорох… хорош шорох…

Хаос елок… (колесо, ах!)

Озер греза… озер греза…

Тина манит…,

Туча… чуть…

А луна тонула…

И нет тени!

…………………….

Еду… сани… на суде…

…………………….

Топот тише; тешит топот;

Хорош шорох; хорош шорох…

Темь опять; я — память!

Ель опять; я — поле!

О, мимо! мимо!

А город? а город? о, дорога! дорога!

Я — око покоя,

Я — дали ладья,

И чуть узорю розу тучи,

Я, радугу лугу даря!

Я — алая,

Я — и лилия,

Веду, Сильвана, в лесу дев,

Я, еле лелея

Небес эбен.

Жестоко — раздумье. Ночное молчанье

Качает виденья былого;

Мерцанье встречает улыбки сурово;

Страданье —

Глубоко-глубоко!

Страданье сурово улыбки встречает…

Мерцанье былого — виденья качает…

Молчанье, ночное раздумье, — жестоко!

Волн колыхание так наяд побеждает стремленье,

Моря Икарова вал, как пламенеющий Нот.

Нот пламенеющий, как вал Икарова моря, — стремленье

Побеждает наяд так колыхание волн.