Орбитсвилль

Глава 1

Оставшееся время они решили провести в Гарамонд-парке.

Даллен уже бывал здесь, но сегодня все выглядело иначе и казалось неестественно ярким. Сквозь листву ослепительно сверкали медные кровли домов; цветы и кусты, превращенные яростным солнцем в экзотическую растительность джунглей, пламенели под вертикальными лучами. Ядовито-зеленый газон сбегал к единственному объекту, на котором мог отдохнуть взгляд: внизу чернело круглое озеро. На берегу горбились невысокие холмики из остатков камней и металлических конструкций, бывших когда-то фортификационными сооружениями. Небольшие группы туристов, покачивая сверкающими эллипсами шляп, бродили среди древних развалин или прогуливались по дорожке, огибавшей озеро.

– Давай спустимся и заглянем вниз. – Даллен порывисто взял жену под руку.

Кона удивленно отстранилась.

– Что за спешка?

– Ну вот, опять все сначала? – Даллен отпустил ее руку. – Мне казалось, мы обо всем договорились.

– Хорошо тебе…

Кона замолчала, хмуро посмотрела на него, но через мгновение ее лицо снова озарила улыбка. Обняв друг друга, они стали спускаться по склону. Даллен ощущал бедром ее тело и вспоминал, как они долго занимались утром любовью. Ему вдруг пришло в голову, что своей ненасытностью Кона словно давала ему понять, чего он лишается. В душе снова шевельнулись обида и разочарование, уже несколько месяцев омрачавшие их отношения. Даллен решительно отогнал мрачные мысли.

Они пересекли дорожку и остановились возле каменного парапета, опоясывавшего черное озеро. Даллен прикрыл глаза рукой, вгляделся в темную глубину и через несколько секунд увидел звезды.

Хотя из-за солнца он различал лишь наиболее яркие светила, сердце вдруг пронзил первобытный ужас. Всю жизнь Даллен провел на внутренней поверхности Орбитсвиля, а остальной мир видел только во время редких визитов к Окну. "Вот окажусь на Земле, – сказал он себе, любуясь звездным небом, – и смогу каждую ночь познавать новые миры…”

– Мне как-то не по себе, – прошептала у его плеча Кона. – Такое чувство, будто я вот-вот провалюсь туда.

Даллен покачал головой.

– Здесь совершенно безопасно. Полевая диафрагма выдержит любой вес.

– То есть? – Она игриво подтолкнула его бедром. – Уж не хочешь ли ты сказать, что я слишком толстая?!

– Ни в коем случае!

Он с нежностью взглянул на жену, ценя ее добродушную иронию, с которой она всегда относилась к собственной внешности. Раньше Кона соблюдала строжайшую диету, но после рождения сына борьба с килограммами стала даваться ей куда труднее.

Мысль о скорой разлуке с Мики омрачала редкие в последнее время минуты взаимопонимания. Даллен почти год потратил на то, чтобы добиться перевода на Землю, поскольку это сулило ему чин офицера четвертой ступени в Гражданской службе Мета-правительства. Кона знала о его планах, но только после родов объявила мужу, что не собирается покидать Орбитсвиль. Космический полет и резкая перемена климата могут неблагоприятно сказаться на здоровье Мики, оправдывалась она, но Даллен не слишком верил такому объяснению, поэтому чувствовал себя обиженным. Кона не хотела покидать больного отца, а помимо этого она как профессиональный историк была увлечена работой над книгой о еврейских поселениях на Орбитсвиле. И если первая причина не вызывала возражений, то вторая порождала многочисленные ссоры, разрушительное действие которых не могли сгладить ни убедительные аргументы, ни добродушное подшучивание друг над другом. "Для некоторых быть евреем – своего рода религия…”

В темной глубине под ногами проплыла огромная тень, и Кона в испуге отпрянула от парапета. Даллен узнал каботажный грузовоз, скользивший в каких-нибудь пятидесяти метрах от Окна, направляясь к противоположному берегу черного озера. На другом берегу Окна находился космический терминал, откуда Гарри Даллен вскоре отправится на Землю. Пассажирский вокзал и складские корпуса высились над поверхностью озера, но гигантские причальные опоры уходили сквозь силовое поле вниз, теряясь во мраке открытого космоса.

– Мне здесь не нравится, – сказала Кона. – Все такое чужое.

Даллен понял ее намек. Их родной городок Бангор был в шестнадцати тысячах километров отсюда, в глубине Орбитсвиля, среди уютных холмов, так похожих на земные. Высшая точка находилась на отметке тысячи метров. Это означало, что в окрестностях Бангора имеется значительное скопление осадочных горных пород, хотя геологическая структура не имела никакого значения. Без тонкого слоя шлема, загадочного материала, из которого состояла огромная сфера, ничто не могло бы существовать. От подобной мысли становилось неуютно и тревожно, но такие размышления беспокоили лишь гостей Орбитсвиля да недавних переселенцев. Однако тот, кто родился на Большом О, с детства проникался абсолютной верой в его незыблемость, просто зная: этот мир куда более долговечен, чем обычные планеты.

– Нам вовсе не обязательно оставаться здесь, – сказал Даллен. –Хочешь, пойдем посмотрим на розы.

– Позже. – Кона нажала кнопку записывающего устройства в виде броши, прикрепленного к ее шафрановой блузке. – Я хочу снять памятник Гарамонду. Может, пригодится для книги.

"Подразумевалось, что ты провожаешь меня, а не собираешь материал для своей книги", – с грустью подумал Даллен, гадая, намеренно ли Кона задела его, упомянув о книге. Среди привлекательных качеств жены не последнее место занимала ее независимость, которой она никогда не желала поступаться. Даллен понимал, что сейчас уже не изменить правила, установившиеся в их отношениях, хотя никак не мог отогнать назойливую мысль, насколько было бы лучше, если бы они отправились на Землю вместе и разделили все радости и тяготы поездки.

Разумеется, оставалась и другая возможность: отложить отъезд на пару лет. Мики подрастет и окрепнет. Кона к тому времени закончит свою книгу и подготовится к новой полосе в своей жизни.

Внезапно у Даллена возникла крамольная мысль, ужаснувшая его своей неожиданностью. Ведь все можно переиграть! Можно уклониться от полета на Землю, попросту не явившись на борт звездолета.

Сколь ни бездушным был бюрократический аппарат мета-правительства, там все же считались с одним свойством человеческой натуры: некоторые люди не способны вынести психологического напряжения межзвездного перелета. Отказ в последний момент был столь распространенным, что для обозначения этого явления возник своеобразный термин "слинять мимо окна". Даже багаж не грузили до тех пор, пока пассажир не поднимался на борт корабля.

Нет ничего постыдного, говорил себе Даллен, в умении приспособиться к обстоятельствам, так поступают очень многие. Если он сейчас позволит себе романтический жест самоотречения, ему не нужно будет никому объяснять, даже своей собственной жене, что жест этот крайне эгоистичен, поскольку позволяет сохранить самое дорогое.

– Памятник. Фотографии. – Кона помахала рукой перед его лицом. – Ты что, забыл?

– Извини, задумался, – смущенно пробормотал Даллен. Они дошли по тропинке до места, где дорожка превращалась в небольшую полукруглую площадку, на краю которой у самой бездны высилась бронзовая статуя. Человек в космическом костюме двухсотлетней давности, прикрыв глаза от слепящего солнца, вглядывался в даль. В опущенной руке он держал шлем. Скульптор сумел запечатлеть выражение лица путешественника, вынырнувшего из черной бездны космоса на зеленые равнины Орбитсвиля. Благоговейный страх и удивительное спокойствие от сознания исполненного долга –выражение, хорошо знакомое каждому, кто в первый раз проникал сквозь диафрагму из стерильной космической черноты и ступал на залитые солнцем бескрайние просторы.

На бронзовой табличке стояло всего три слова:

ВЭНС ГАРАМОНД, разведчик – Я просто обязана снять его, – заявила Кона, впервые увидевшая этот памятник.

Она обогнала мужа и присоединилась к туристам, загипнотизированным информационными лучами, исходящими из постамента статуи. Вдруг один из блуждающих лучей сфокусировался на лице Даллена, погруженного в собственные мысли, и в его голове разлетелся сноп цветных брызг. После мгновенной паузы, во время которой информационное устройство изучало его реакцию на сигналы и определяло, на каком языке следует вести передачу, Даллен погрузился в мир сконструированных миражей. Трехкорпусные звездолеты, видимые как будто из космоса, приближались к оболочке Орбитсвиля, к круглому светящемуся Окну. Зажурчал бесполый голос:

– Около трех столетий назад, в 2096 году, первый космический корабль с Земли достиг Оптима Туле. Корабль назывался "Биссендорф" и принадлежал флотилии исследовательских судов компании "Старфлайт Инкорпорейтед". Компания вошла в историю как монопольный организатор космических перевозок в эпоху расселения Земли. Командовал "Биссендорфом" капитан Вэнс Гарамонд. Сейчас вы находитесь на том месте, где капитан Гарамонд, преодолев поле диафрагмы, удерживающее нашу атмосферу, впервые ступил на землю Оптима Туле…

Картина изменилась. Даллен увидел Гарамонда стоящего со своими спутниками на девственной равнине, где теперь находился расползающийся во все стороны Бичхэд-Сити. Голос продолжал звучать, но слова уже не доходили до сознания Даллена, разбиваясь о барьер его собственных мыслей.

Что мешает ему так поступить? Что изменится во Вселенной, если он не полетит сегодня на Землю? Он вернется, его, конечно же, осмеют коллеги из Комиссии по границам, но какое это имеет значение? Какой вес имеет чье-то мнение по сравнению с чувствами и желаниями Коны? А ведь есть еще Мики, трехмесячный Мики…

– Справа вы видите разрушенные фортификационные сооружения, это один из немногих следов, оставшихся от цивилизации праймеров, процветавшей на Орбитсвиле около двадцати тысяч лет назад. О праймерах нам известно немного. Несомненно одно, это было очень энергичное и честолюбивое племя. Обнаружив Оптима Туле, они, несмотря на огромные размеры сферы, попытались установить над ней контроль. Для достижения своей цели они, проявив незаурядные инженерные способности, закрыли бронированными пластинами 548 окон-порталов Оптима Туле. Все, кроме одного.

Куда они подевались, неизвестно. То ли их уничтожили новые переселенцы, то ли просто поглотили необозримые просторы, которые праймеры хотели присвоить. Как бы то ни было, одним из первых решений Мета-правительства Оптима Туле стало распоряжение открыть все порталы, предоставив тем самым каждому народу Земли неограниченный доступ…

Даллен увидел мультипликационную картинку. Крошечные корабли стреляли из крошечных лучевых пушек в черную махину, и с каждым выстрелом все яснее вырисовывалось тройное кольцо иллюминаторов, а солнце, заключенное в оболочку Орбитсвиля, выбрасывало в космос все новые и новые манящие лучи. – Почти сразу после открытия Орбитсвиля началась иммиграция землян.

Она достигла огромных темпов и длилась полтора века. Сначала перелет занимал четыре месяца, однако звездолеты новой конструкции сократили время в пути до нескольких дней. К экваториальным порталам ежедневно прибывало свыше десяти миллионов человек, а частота перевозок достигла…

Даллена начали раздражать навязчивые образы и монотонный голос. Он резко шагнул в сторону, прервав контакт с лучом, опустился на скамейку и стал смотреть на Кону, которая увлеченно фотографировала памятник. Даллен опять подумал, что ее интерес к статуе выглядит несколько показным. Означает ли это вызов? Может, она старается облегчить ему задачу, отстраняясь от него?

"Ради чего я лишаю себя всего этого?" – подумал он. Кона опустила камеру и Даллен помахал ей рукой. Он улыбнулся, представив, как она воспримет новость. Можно выложить все сразу, а можно начать с предложения пообедать в каком-нибудь шикарном ресторане.

Кона протолкалась сквозь толпу туристов. К ней тут же подскочили два мальчишки лет десяти. Кона остановилась, что-то сказала им, потом раскрыла свою сумочку. Мальчишки тут же унеслись прочь, хохоча и пихая друг друга. – Паршивцы, – Кона с улыбкой подошла к мужу, – не хватает, говорят, на обратную дорогу до дому, а сами, небось, помчались к автоматам с газировкой.

Внутренний голос просил Даллена не обращать внимания на происшествие, но он не смог удержаться.

– Зачем же ты дала им денег?

– Они всего лишь дети.

– Вот именно. Они всего лишь дети, а ты убедила их в выгоде попрошайничества.

– Ради Бога, Гарри, зачем так волноваться? – В ее голосе звучала насмешка. – Речь идет о каких-то пятидесяти центах.

– Дело не в сумме. – Даллен сурово посмотрел на нее, злясь, что она портит, быть может, лучший в их жизни момент. – Разве для меня важно –пятьдесят центов или пятьдесят монит?

– Тебя так заботит детская благовоспитанность? – Стоя внутри вертикального столба тени, отбрасываемой полями шляпы. Кона словно отгородилась от мужа.

– Что ты хочешь сказать? – спросил Даллен, хотя прекрасно все понял. Он сам провоцировал ее использовать Мики в качестве оружия.

– Какая трогательная забота о детях. О чужих детях. Довольно странно для того, кто собирается в увеселительную поездку на Землю и бросает собственного сына.

"Я не собираюсь…

Не собираюсь на Землю", – Даллен делал отчаянные попытки вытолкнуть из себя эти слова. И не смог. Не сумел перебороть свою собственную черствость и непреклонность.

Три часа спустя Даллен стоял на смотровой галерее пассажирского корабля "Ранкорн", устремившегося прочь от подавляющих просторов Орбитсвиля.

На первых этапах полета корабль двигался очень медленно, поэтому километровое окно, вокруг которого располагался Бичхэд-Сити, было видно еще полчаса. Постепенно оно сужалось, превратившись в яркий эллипс, затем в полоску света, пока совсем не исчезло. Но неопытный путешественник еще долго мог пребывать в убеждении, что корабль замер в непосредственной близости от оболочки, ведь Орбитсвиль загораживал половину видимой Вселенной.

В той стороне, где находился Орбитсвиль, зиял непроглядный мрак без световых бликов, без вспышек или отражений. Казалось, космос, обычно усыпанный мириадами звезд, расцвеченный шлейфами светящегося газа, разрезали надвое. Одна половина привычно мерцала и искрилась, другой просто не стало. Лишь абсолютная тьма обозначала невидимое присутствие громады Орбитсвиля, чудовищную черную дыру, выевшую центр Вселенной. Даллена потрясло удивительное зрелище. Что же должен был чувствовать экипаж "Биссендорфа" в те далекие дни, когда люди впервые приближались к Орбитсвилю? Какие мысли проносились в их головах, когда черный круг разрастался, перекрывая половину наблюдаемого пространства? Первооткрыватели могли решить, что обнаружили сферу Дайсона. В двадцатом веке существовала популярная теория, предлагавшая критерий высокого развития цивилизации. Такая цивилизация, озабоченная нехваткой жизненного пространства и энергии, вынуждена будет окружить свое солнце сферой и расселиться по ее внутренней поверхности. Однако сфера Дайсона не могла выглядеть однородной, ведь ее сооружали бы в течение многих тысячелетий из подогнанных друг к другу остатков планет, астероидов и всякого космического мусора. Через стенки такой сферы должны проникать самые разные виды излучения, несущего информацию о природе оболочки. Орбитсвиль по сей день оставался объектом-загадкой. Его илемная оболочка прозрачна лишь для гравитации, поэтому первооткрыватели с "Биссендорфа" могли установить только то, что они приближаются к солнцу, окруженному гигантской сферой, что на ее поверхности нет никаких швов и что она совершенно гладкая.

Даже сейчас, подумал Даллен, люди далеки от разгадки тайны Орбитсвиля.

Каким образом возник этот полый шар из загадочного вещества? Миллиард километров в обхвате! Существует лишь один источник столь непостижимого количества материи – само солнце. Материя – это энергия, а энергия – это материя. Любая непогасшая звезда непрерывно выбрасывает в окружающее пространство энергию в виде света и других излучений, эквивалентную миллионам тонн вещества. Но на пути энергии орбитсвильского солнца, известного когда-то под именем "звезда Пенгелли", Некто поставил преграду и произвел определенные манипуляции, трансформировав энергию в материю. Овладев мощью солнца, Некто создал оболочку из вещества, обладающего заданными свойствами. Когда толщина сферической оболочки достигла необходимой величины. Творец подставил ладони под поток лучистой энергии и сотворил новые чудеса: покрыл внутреннюю поверхность сферы почвой, пустил по ней реки, оживил пространство атмосферным слоем. Подобным же образом Он сотворил аминокислоты, живые клетки, растительные семена. Ведь в конечном счете нет никакой разницы между листом растения и листом стали.

– Грандиозное зрелище, не правда ли? – Молодая незнакомка стояла рядом с Далленом у изогнутого поручня смотровой галереи. – Тьма, хоть глаз выколи.

– Согласен с вами.

Даже в тусклом свете галереи Даллен заметил откровенно чувственную привлекательность ее восточного лица. Почему-то он принял ее за спортсменку, привыкшую к выступлениям перед публикой.

– Я первый раз лечу на Землю. А вы? – Она взглянула ему в глаза.

– Тоже. – Даллен с изумлением понял, что ему захотелось соврать и выдать себя за бывалого астронавта. – Для меня все это внове.

– Я видела вас во время посадки.

– Вы наблюдательны.

– Вовсе нет. – Она продолжала смотреть на него в упор. – Я обращаю внимание лишь на то, что мне нравится.

– В таком случае, – вежливо ответил Даллен, – вы очень счастливый человек.

Он повернулся и ушел, с легкостью выкинув встречу из головы. Он все еще злился на Кону, но объятия случайной попутчицы – слишком дешевый и пошлый ответ, и, хотя к нему прибегают многие оскорбленные в своих чувствах мужчины, Гарри Даллену это не подходит. Лучше почаще наведываться в гимнастический зал и заглушить тоску физическими нагрузками.

Остальные пассажиры были, судя по всему, туристами. Благодаря щедрым субсидиям мета-правительства они получили возможность посетить колыбель человеческой культуры. Пробираясь среди праздной публики, Даллен чувствовал себя белой вороной. Он зашел в свою каюту, переоделся и отправился в спортзал, где в одиночестве подверг себя пытке на тренажере, повторяя каждое упражнение по сотне раз, чтобы достичь душевного и физического изнеможения – гарантии крепкого сна.

Заснул он почти сразу, но уже через два часа открыл глаза с мрачным предчувствием утомительной и бесплодной борьбы с бессонницей. Пытаясь обмануть себя, он постарался представить новую работу в Мэдисоне, поездки в легендарные старые города, живописные пейзажи крошечной планетки. Однако сколько он ни старался, никаких ярких картин так и не увидел. В неприятном состояние между сном и явью, когда мозг оказывается во власти странных видений, Даллену вдруг чудилось, будто Земля – место страшное и крайне враждебное.

Глава 2

Джеральд Мэтью открыл ящик письменного стола и нахмурился, поглядев на предмет, лежавший внутри.

В свое время пистолеты этой системы получили название "Спешиал-луддит", поскольку предназначались для единственной цели –уничтожать компьютеры. Обладание подобным оружием строго преследовалось законом. Несмотря на обширные связи, Мэтью понадобилось около месяца, чтобы раздобыть его.

Теперь настала пора им воспользоваться, но Мэтью угнетали тревожные предчувствия.

Лишь за хранение пистолета он мог схлопотать десять лет тюрьмы, а если разнюхают, что он использовал "луддит" по назначению, то ему грозит пожизненное изгнание. Суровость кары объяснялась стремлением защитить в первую очередь людей, ибо оружие уничтожало всех, кто попадался на пути луча. "В некотором смысле его воздействие гораздо страшнее прямого убийства, – говорилось в комментарии к уголовному кодексу. – Оно представляет угрозу общественному порядку".

– И как меня угораздило сесть в такую лужу? – вопросил Мэтью пустоту кабинета.

Теперь нужно сосредоточиться на ближайшей задаче, а не думать о том, чего уже не изменишь. Он взял пистолет из ящика и снял его с предохранителя. Тяжесть игрушки говорила о том, что она до отказа набита электронной начинкой. Вспомнив об опасности промедления, Мэтью сунул оружие в боковой карман просторного пиджака и посмотрел в зеркало. Став заместителем мэра в тридцать два года, он получал удовольствие от мысли, что выглядит моложе благодаря атлетической фигуре и великолепному цвету лица. Одевался он всегда безупречно, поэтому сейчас ничто не должно бросаться в глаза. Правда, в такую рань вряд ли встретишь кого-нибудь на третьем подземном этаже, но Мэтью не хотел рисковать.

Убедившись, что все в порядке, он решительно вышел из кабинета. "Не забывай об осторожности", – приказал он себе, быстро и бесшумно сбегая по лестнице. Джеральд не стал принимать фелицитин за завтраком, поскольку задуманное предприятие требовало ясной головы.

Несколько недель назад он обнаружил независимый компьютер департамента снабжения, установленный в незапамятные времена каким-то ретивым чиновником. В те дни Орбитсвиль более активно поддерживал связь с Землей, и компьютер регулировал распределение поставляемых товаров. Джерри Мэтью об этом не знал и пришел в ужас.

Если какому-нибудь болвану придет мысль распечатать сведения за последнее время, он с первого взгляда поймет, что заместитель мэра в целях личного обогащения злоупотребил общественным имуществом. Этого никак нельзя было допустить, поэтому Мэтью решил уничтожить базу данных. Слава богу, компьютер не подключили к единой информационной сети Мэдисона. Добравшись до третьего подземного этажа, Джеральд повернул направо и очутился в помещении размерами с приличный танцзал. Раньше здесь был компьютерный центр, от которого теперь остался лишь лабиринт передвижных перегородок и разобранных стоек. Заместитель мэра отыскал вход, ведущий в короткий коридор с тремя дверями. На дальней из них стояли таинственные буквы "М.К.Е.О." Мэтью в очередной раз поразился, как это Солли Хьюму удалось наткнуться на злополучный компьютер. Хьюм работал младшим архитектором в городском топографическом управлении, именовал себя "архиэлектронщиком", посвящая свой досуг поискам устаревших или ненужных компьютеров. И уж благодаря ревностному веянию чиновник страхового ведомства Эззати упомянул о находке Хьюма в присутствии Мэтью.

Джеральд открыл замок отмычкой и осторожно вошел в затхлую комнатушку. Лампа под потолком слабо загудела, холодный свет упал на металлический стол и стоящий на нем компьютер департамента снабжения: простой ящик не больше коробки из-под башмаков хранил сведения о перемещениях товаров еще с тех времен, когда заместителя мэра не было на свете. Но Джеральда, конечно, интересовали только последние три года.

На минуту он замер перед ящиком, потом, преодолевая странное чувство вины, вытащил из кармана "луддит" и направил раструб ствола на компьютер.

Кона Даллен выключила диктофон. Было слишком жарко и даже тень от раскидистого кизилового дерева не спасала от всепроникающего влажного зноя. Хотя они с Мики уже четыре месяца находились на Земле, она, видимо, так и не приспособилась к климату этого участка суши, некогда называвшегося Джорджией.

"К тому же во мне сейчас лишних семь кило", – с некоторой грустью напомнила она себе, решив в оставшуюся часть дня есть только зеленый салат. Кона взглянула на часы: до встречи с Гарри оставалось больше часа. Она сожалела, что очередная глава так пне появилась на свет, но ее беспокоило иное: тема исследования казалась все более далекой и расплывчатой.

Книга под названием "Вторая диаспора" должна отражать ее личную точку зрения на историю орбитсвильского иудаизма. Как ни странно, после отъезда Гарри на Землю работа вдруг застопорилась, и это сыграло не последнюю роль в решении Кони приехать к мужу раньше назначенного срока. Кроме того, ее очень тронуло его робкое предположение, что расстояние позволит лучше увидеть историческую перспективу. Но теперь, с расстояния сотен световых лет, богатая событиями история попыток основать Новый Израиль казалось уже малоинтересной.

Действительно ли судьба отдельной нации – лишь кусочек смальты в огромной мозаике истории? Или само переселение с одной звезды на другую лишило идею Коны чего-то очень важного? Подобное ведь происходило и с другими авторами.

"Переезд к Гарри был ошибкой", – сказала она себе и тотчас пожалела об этом. После четырех совместно прожитых лет она продолжала считать отношения с мужем прочнейшей основой, на которой следует строить всю жизнь.

– Мама!

– Что такое, Мики?

Мальчик испуганно показал пальчиком на серо-белую чайку, опустившуюся на землю недалеко от них.

– Пчела!

– Это птица, она не причинит тебе вреда. – Кона улыбнулась, громко хлопнув в ладоши.

Беспечная чайка подпрыгнула и отлетела на несколько метров. Для Мики всякое летающее существо было пчелой, а всякое четвероногое – кошкой. Зато в его словаре было с десяток названий средств передвижения, которые он довольно правильно употреблял. Кона недоумевала: неужели склонность к технике может проявиться в столь раннем возрасте?

– Плохая, – заявил Мики, прижавшись к матери. Она ощутила чистый детский запах, исходящий от его медных волос.

– Здесь очень жарко, пойдем в папин кабинет и выпьем чего-нибудь холодненького.

Она встала, легко подхватила Мики и направилась к северному входу в Сити Холл.

Офис Гарри до полудня пустует, и, если Мики найдет себе какое-нибудь занятие, она сможет поработать в более подходящих условиях. Зеркальные двери автоматически распахнулись. Кона ступила в кондиционированную прохладу вестибюля и замешкалась. По правилам сначала нужно зарегистрироваться у главного входа, но платье липло к телу, Мики с каждым шагом становился все тяжелее, – вокруг ни души, ее некому отчитать за нарушение правил.

Кона открыла дверь, ведущую на лестницу, которой часто пользовался Гарри, когда спешил на службу, и стала быстро подниматься по ступенькам. Едва она дошла до площадки между этажами, как воздух завибрировал от пронзительного воя сирены.

Кона вздрогнула, крепче прижала к себе сына и замерла у стены, не зная, повернуть назад или бежать наверх.

Покинув комнату, где стоял компьютер, Мэтью не сомневался, что стер и программу, и память. Когда заревела сирена, он в отчаянии застонал. О такой возможности он не подумал, а это лишний раз доказывало, насколько безрассудно планировать серьезную операцию, находясь под действием фелицитина.

"Ну, что стоишь? – стучало где-то в висках. – Беги! БЕГИ!”

Он рванул на себя дверь и помчался обратно тем же путем, каким пришел. Непрерывный вой сирены заставлял его бежать так быстро, что он буквально слышал в ушах свист ветра. Выскочив на лестницу, он бросился вверх, перепрыгивая сразу через несколько ступеней. Ему казалось, он летит.

"Ничего, обойдется, – стучало в голове. – Со мной все будет в полном порядке. Я должен успеть…" Номера этажей мелькали перед глазами. Внезапно перед ним возникла женщина с ребенком на руках. Мэтью сразу узнал Кону Даллен и в ту же секунду понял: она его погубит. Обязательно. У него нет выбора. Мгновение превратилось в тягучую бесконечность. Пистолет сам поднялся, палец сам нажал на спуск, невидимый сгусток энергии объял женщину с ребенком.

Они еще не успели упасть, а Мэтью уже мчался вверх. Происшествие уже стало для него достоянием прошлого.

Он добежал до площадки пятого этажа и увидел пустой коридор, за которым – уютная безопасность кабинета. Спрятав пистолет, Джеральд заставил себя идти как можно медленнее, пока не оказался у своей двери.

– Это не убийство, – шепотом сказал он молчаливым стенам кабинета и вновь увидел сползающую по стене Кону Даллен. – Нет, это не убийство…

Глава 3

– Вынужден побеспокоить тебя, Гарри. Похоже, на улице 1990 года объявился террорист.

Голос в приемнике отвлек Даллена от невеселых мыслей. Там, дома, трехлетняя командировка на Землю казалась заманчивой. И дело было не только в продвижении по службе. Земля, колыбель человечества, всегда влекла Даллена очарованием романтики. Он думал, что гораздо лучше узнает Землю, работая здесь, чем съездив сюда на курорт. Но ожидания себя не оправдали. Кона не хотела оставаться здесь, да и сам он мечтал поскорее вернуться домой, в Гарамонд-Сити, вдохнуть алмазно-чистый воздух, принесенный с бесконечных просторов Орбитсвиля. Даллен немного стыдился своей сентиментальности, но тоска по дому не отпускала, ослабевая только тогда, когда нарушался привычный порядок жизни…

– Ты уверен? – спросил Даллен.

Он стоял возле своей машины на трассе, соединявшей Скоттиш-Хилл с городским парком. Только что прошел короткий ливень, и Даллен с наслаждением вдыхал промытый воздух. Музейная часть города, где находилась улица 1990 года, была в четырех километрах отсюда. Гарри видел точки автомобилей, перекрестки блестевшие под утренним солнцем.

– Безусловно, – ответил Джим Мэллор, первый заместитель Даллена. –Два новых детектора зафиксировали слабый сигнал с товарной этикетки из Лейкс-Арсенал. Кто-то постарался стереть с нее информацию, но мы все-таки установили: это фугасная мина TL-37.

– Маленькая?

– Достаточно маленькая, чтобы уместиться в кармане, и достаточно большая, чтобы разнести в клочья человек двадцать-тридцать. – В голосе Мэллора звучало явное отвращение. – Мне все это очень не нравится, Гарри. Мы вызвали патрули, но быстрее, чем за двадцать пять минут, они добраться не сумеют.

– Передай им, чтобы двигались как можно тише. Пусть приземлятся по меньшей мере в километре от улицы. Если наш клиент их заметит, то вполне может выпустить джинна из бутылки. – Даллен сел в машину: – Ты не выяснил, куда он направляется?

– Его заметили на углу Девятой, а потом на перекрестке Восьмой. По-моему, едет к Выставочному центру, ему нужно многолюдье.

– Ясно.

В городе катастрофически не хватало полицейских и машин. Проклиная скупость мета-правительства, Даллен включил двигатель и поехал к улице 1990 года. Слухи о готовящихся показательных терактах ходили уже несколько недель. Люди Даллена захватили банду, прибывшую из Корделя. Он старался не обращать внимания на эти разговоры, особенно на те, которые, предсказывали покушение на него самого, ведь предотвратить он ничего не мог. Офицеров его отряда постоянно дергали, отвлекали на выполнение других задач, и теперь, похоже, придется за это расплачиваться.

– Сколько посетителей в музейной части города? – спросил Даллен.

– Не очень много, – ответил Мэллор. – Четыреста-пятьсот. Наверное, четверть из них сейчас в Выставочном центре. Ты предлагаешь начать эвакуацию?

– Нет! Этим мы только вынудим подонка поторопиться. Ты можешь сказать, где он сейчас?

– Сигналы больше не поступают. Должно быть, нам попросту повезло, когда мы поймали их на Восьмой и Девятой. Не знаю, удастся ли зарегистрировать их еще раз.

– Ладно, держи меня в курсе. Я пройдусь по улице со стороны Центра; поглядим, может удастся задержать его по пути.

– Ты не должен делать это, Гарри.

– Выговор себе я объявлю потом.

Когда Даллен, несясь по склону холма и превращая встречные лужи в веер хрустальных брызг, особенно резко кидал машину в сторону, двигатель протестующе поскуливал. Даллен, не обращая внимания на правила уличного движения, вылетал на встречную полосу, и даже на тротуар. Он знал, что здесь практически нет автомобилей и пешеходов, поэтому и позволял себе подобные вольности, совершенно недопустимые в нормальной обстановке. Сверху район Скоттиш-Хилл выглядел обычным жилым кварталом, но все дома и магазины давно пустовали, витрины и стены покрывал невидимый слой прозрачного пластика, предохранявший их от разрушительного воздействия времени. Большая часть Мэдисона жила странной, законсервированной жизнью. С наступлением темноты на улицах зажигались фонари, теплым светом загорались окна домов, но люди давным-давно покинули свой очаг, переселившись на далекий Большой О.

За квартал от улицы 1990 года Даллен сбросил скорость. Впереди раскинулся сектор постоянной экспозиции. По проезжей части двигались трехмерные изображения автомобилей, велосипедов и прочих средств передвижения конца двадцатого века. На тротуарах толпились люди в одежде того же времени, заходили в магазины, глазели на витрины, смеялись.

Людей, точнее их фантомов, было очень много, и это многолюдье создавало впечатление перенаселенности города, характерной для Земли триста лет тому назад. К тротуарам жались бесчисленные автомобили. Казалось, Даллен не сможет протиснуться между ними, но он направил свою машину прямо в корму роскошного белого "кадиллака" и все-таки слегка вздрогнул, пройдя насквозь настоящий с виду кузов. Когда он выбрался из кабины, скрытые динамики и распылители наполнили его уши и ноздри точно воспроизводимыми звуками и запахами Мэдисона конца двадцатого века.

– Гарри! Кажется, мы поймали слабый сигнал с перекрестка Третьей улицы! – раздался тревожный голос. – Это совсем рядом с Выставочным центром.

– Я на Первой. Сворачиваю в двух кварталах к востоку, – ответил Даллен. – Если мы идем с одинаковой скоростью, я встречу его на углу Второй. Обнаружить его будет не так уж сложно.

– Его или ее.

– Местоимение мужского рода подойдет в обоих случаях, особенно в отношении интересующего нас объекта. – Понимая, что старается выглядеть чересчур уж хладнокровным и педантичным, Даллен перешел к делу. – Какого действия взрыватель у TL-37? Двойного?

– Да. Ударно-замедленного. То есть, если ты не обезвредишь его достаточно быстро…

– Знаю. – Даллен был почти у перекрестка. Он старательно обходил трехмерные голоморфные миражи, отчасти подчиняясь инстинктам, отчасти потому, что среди смоделированной толпы попадались настоящие пешеходы. В большинстве случаев он распознавал туристов по современной одежде, но некоторые чудаки предпочитали одежду в стиле той эпохи, которую изображала улица. Именно их было довольно сложно отличить от голоморфов.

Даллен остановился на углу и посмотрел по сторонам. Справа виднелась прозрачная стена Выставочного центра, впереди находились перекрестки улиц 2090 и 2190 годов, каждая их которых воспроизводила свою эпоху, а влево уходила оживленная главная артерия Мэдисон-Сити, такая, какой она выглядела три века назад. И где-то рядом, в мешанине людей и голоморфов притаился террорист, готовый сделать свое черное дело. Призраки автобусов и грузовиков на мостовой создавали непроницаемую преграду, за ними можно было так же легко укрыться, как за настоящими. Даллен опустил правую руку в карман пиджака, крепко сжав рукоятку лучевого пистолета, который полагался ему по чину. Он установил оружие на излучение широким веером. Вряд ли у него хватит времени прицелиться, уж лучше уложить пяток туристов, но не упустить того, кто ему нужен. Остальные пускай жалуются на произвол, поправляясь в больнице.

– Иду по улице 1990 года на восток, – пробормотал он сквозь зубы. –Если доберусь до Второй без происшествий, буду считать, что террорист либо где-то рядом, либо только что прошел мимо. Я выжду тридцать секунд, затем дам команду "стоп". Как только услышите этот сигнал, отключите все голопроекторы и ликвидируйте образы на улицах. Пока наш клиент придет в себя от изумления, у меня будет секунда-другая, чтобы обнаружить его.

– Хорошо, Гарри. А вдруг их будет несколько?

– Неважно. Я могу парализовать пол-улицы.

– Я с тобой.

– Слава Богу, нет.

Даллен осторожно двигался вперед, радуясь, что мужская мода за несколько столетий почти не изменилась, и он не выделялся ни среди туристов, ни среди голоморфов. Гарри шел по внешнему краю тротуара, стараясь наблюдать сразу за обеими сторонами улицы. Он узнавал некоторых постоянных, хотя ничем и не примечательных местных жителей. У входа в отель "Кларенс" стоял продавец газет, у банка – добродушный толстяк-охранник, улыбался прохожим владелец табачной лавки. Тот, кто, подчиняясь своей программе, останавливался и заговаривал с ними, тут же причислялся к голоморфам, как водители такси, посыльные и тому подобные. Настоящей проблемой для Даллена были фланирующие зеваки. Вот чинно шествует пара с двумя детьми – это, скорее всего, туристы из плоти и крови, но точно такие же семейные пары попадались и среди голоморфов. Затеряться среди них не представляло труда. Пока Даллен дошел до середины квартала, ладони у него взмокли, а сердце билось с такой частотой, что, казалось, вырвется из грудной клетки.

Стараясь выглядеть спокойным и непринужденным, он остановился и прикрыл глаза. Мимо шагали клерки в деловых костюмах, с портфелями в руках, юноша в зеленой рубашке был целиком поглощен беседой с блондинкой в розовом платье, два подростка уплетали сахарную вату, пожилая дама с хозяйственной сумкой…

"А ведь забавно: одни оставляют следы, а другие нет".

Он уставился на то место, где в углублении образовалась лужица.

Солнце уже высушило асфальт, поэтому наступавшие в воду некоторое время оставляли после себя мокрые следы.

"Кроме голоморфов, разумеется. У иллюзий ноги не мокнут".

Даллен нахмурился, не понимая, отчего его сердце вдруг застучало мерно и тяжело. В следах не было ничего примечательного, но… Беззвучно шевеля губами, он повернулся и быстро пошел обратно, внимательно разглядывая прохожих. Состав толпы уже изменился, но парня в зеленой рубашке и белокурую девушку он нашел сразу. Теперь Даллен увидел то, на что не обратил внимания раньше – говорил лишь спутник, и только его обувь оставляла на тротуаре влажные пятна.

Гарри резко остановился, почти столкнувшись с тремя беззаботными туристками в шортах. Одна из девушек ойкнула. Хотя ее возглас тут же потонул в уличном шуме, но и этого оказалось достаточно. Парень в зеленой рубашке оглянулся, увидел Даллена и бросился прочь, на бегу доставая что-то из кармана.

Даллен рванул за ним. Он понимал, через секунду будет уже поздно, поэтому не раздумывая выстрелил сквозь ткань пиджака. Несколько фигур попало в энергетический конус, но на них это никак не сказалось. Голоморфы! Даллен проскочил сквозь них. Террорист вдруг споткнулся и начал падать.

"Взрыватель! Какой он выдержит удар?!”

Даллен успел подхватить обмякшее тело и по инерции втолкнул его в узкий проход магазина электроники. На выпуклых экранах старинных телевизоров мелькали кадры далекой эпохи. Супружеская пара средних лет, с интересом изучавшая их устройство, в ужасе отпрянула.

– Вам не о чем беспокоиться. – Даллен улыбнулся как можно спокойнее. Он просунул правую руку под парализованного террориста и выхватил металлический цилиндрик, уже наполовину извлеченный им из кармана.

– Эй, что тут происходит? – Грузный человек с сомнением наблюдал за ними. – Парню плохо?

По правилам Даллен обязан был предъявить служебное удостоверение, отделаться от посторонних и вызвать подмогу. Но если действовать согласно инструкции, террорист достигнет-таки своей цели. Почти наверняка часовой механизм бомбы запущен и сработает через несколько минут, поэтому по инструкции нужно либо эвакуировать людей и сознательно допустить разрушения, либо подвергнуть их жизнь риску и попытаться обезвредить бомбу. В обоих случаях новость о происшествии распространится со сверхсветовой скоростью, и Мэдисон приобретет славу небезопасного для туристов места.

Сделав вид, что бережно поддерживает своего спутника, Даллен заглянул ему в глаза и, получив в ответ взгляд, полный лютой ненависти, он ощутил, как часть его души откликнулась тем же. Он с доверительной ухмылкой посмотрел на супружескую чету.

– Плохо? – переспросил он. – Хотел бы я, чтоб мне было так же плохо, как сейчас Джо. Наглотался, сопляк, порошка счастья. На сотню монит! Водится за ним такая слабость, любит побаловаться дозой.

Напудренное лицо дамы выражало смесь тревоги и отвращения.

– С ним все будет в порядке?

– В полнейшем. С минуты на минуту он встанет на ноги. – Даллен простодушно взглянул на чинных супругов. – Вы не одолжите мне какой-нибудь платок, тряпку, чтобы я мог обтереть его?

В горле террориста раздался клекот, и Даллен с деланным добродушием похлопал парня по щеке.

– Простите…

Мы опаздываем…

Нас ждут друзья.

Толстяк подхватил жену под руку, поспешно вывел ее на улицу, и они мгновенно затерялись в толпе.

Убедившись, что происшествие не привлекло больше ничьего внимания, Даллен опустил бомбу в карман, подхватил обмякшее тело, поднес свой значок к замку у внутренней двери магазина и быстро втащил парня внутрь. Он довольно легко управлялся с тяжелым телом, помогли регулярные тренировки. Внутреннее помещение магазина напоминало длинную узкую пещеру, затянутую паутиной. Двигаясь к двери в дальнем конце магазина, Даллен тихо, чтобы его могли услышать только в штаб-квартире, зашептал:

– Я его задержал, Джим. Мы в магазине телевизоров, сотый квартал. Без лишнего шума, все тихо-спокойно. Подгони автомобиль к черному ходу. Скажи своим людям, чтобы не входили, пока я не подам знак.

– Что с бомбой? – быстро спросил Мэллор.

– Ее необходимо разрядить.

– Гарри, ты не собираешься делать глупости? Обезвредить TL-37 невозможно.

“Возможно. Есть один способ", – подумал Даллен, вслух же прошептал:

– Какие-то помехи, Джим. Ты меня слышишь?

Он двинул челюстью, и приемник отключился. Оставляя неровную полосу на пыльном полу, Даллен втащил пленника в комнату, служившую когда-то кабинетом, прислонил к стене, вытащил из его кармана бумажник и просмотрел содержимое.

– Дерек Х.Бомон. Тебе следовало сидеть у себя дома в Корделе, Дерек. – А вам… – Губы Бомона кривились, преодолевая онемение. – Вам следует катиться к…

– Заткнись, – оборвал его Даллен. – Тебе лучше помолчать, если не хочешь лишиться передних зубов.

Он впервые внимательно рассмотрел задержанного, и с облегчением убедился, что парень очень ему не нравится. Некоторые террористы с виду были вполне милыми ребятами, поэтому он легко мог вообразить его собственным сыном, но этот отталкивал своим высокомерием и явной тупостью. С бледного, отечного лица смотрели серые водянистые глаза. Обвисшие усы скорее обезличивали, чем придавали индивидуальность.

"У них у всех усы, как у Сапаты. А может, это одни и те же усы, которые они просто одалживают друг другу".

– Лучше не трогай меня, – прохрипел Бомон.

– Я очень чистоплотен. – Даллен осторожно достал из кармана цилиндрик. – Скольких ты надеялся угробить этой штукой?

– Из нас двоих убийца ты, Гарри Даллен.

– Ты меня знаешь?

– Тебя все знают. – Усатый говорил как сквозь вату, связки еще не пришли в норму после временного паралича. – Скоро ты…

– Тогда ты должен знать, что я не люблю шутить. Ты, сопляк, сейчас назовешь мне комбинацию. – Даллен провел ногтем по шести кольцам с цифрами.

Бомон скривился, пытаясь изобразить презрительную усмешку.

– Какого черта я стану помогать тебе?

– Мне казалось, это очевидно, – благожелательно ответил Даллен. – Ведь тебе придется посидеть на этой штуке. Сколько ты выдержишь? Десять минут? Пятнадцать?

– Меня не запугаешь, Даллен. Если бомба взорвется, тебе тоже не уйти. – Разве? – На мгновение Гарри представил себе последствия взрыва в многолюдном Выставочном Центре. Остатки гуманности сразу улетучились. –Если ты надеешься на рекламу, то советую о ней забыть. Думаешь, я зря корячился, тащил тебя сюда? Нескольких стен и воздушной прослойки вполне достаточно для того, чтобы взрыв не затронул ничего за пределами этого здания. Грохот, конечно, будет изрядный, все испугаются, но, узнав, что взорвалась старая газовая магистраль, быстро успокоятся. Никто никогда о тебе не услышит, приятель. От тебя станется лишь куча крысиного помета.

– Ты ублюдок, Даллен. Ты грязный…

Террорист замолчал, и в его глазах появилось напряжение. Он попытался пошевелиться, но, несмотря на все его усилия, конечности остались неподвижными.

– Я все сказал. Даже больше, чем надо. – Даллен присел на корточки, поднес бомбу к лицу Бомона. – Комбинацию, Дерек.

– Я…

Я не знаю.

– В таком случае ничем не могу тебе помочь. – В голове мелькнуло: вдруг Бомон и впрямь не лжет? Но он решительно отогнал эту мысль. – Сейчас я тебя покину, а то, не дай Бог, взорвется раньше. Не вешай нос, я мысленно с тобой.

Смертельная бледность разлилась по лицу Бомона, наполнив его потусторонним свечением.

– Мы распнем тебя, Даллен… Тебя, твою жену и твоего ребенка… Ты будешь смотреть на них… Обещаю тебе… Все уже готово…

– Ты умеешь подыскать нужные слова. – Даллен говорил спокойно, но в груди у него все клокотало. – Мне больше не нужен шифр. Сохрани его при себе, пусть тебя утешит сознание исполненного долга.

Он аккуратно установил цилиндр между ног Бомона и, полюбовавшись на подобие серебристого фаллоса, вышел из комнаты.

"Все неправильно, – обвинял он себя, прижавшись к противоположной стороне стенки, к которой прислонил Бомона. Он несколько раз глубоко вздохнул, подавляя подкатывающую тошноту. – Я должен был выбросить эту чертову бомбу, вытащить наружу Бомона и эвакуировать людей. Но теперь поздно, слишком поздно. После того, как он упомянул Кону и Мики…”

Даллен вытащил из кармана трубку, набил ее черно-желтыми хлопьями, сжал зубами мундштук, но курить вдруг расхотелось. Показалось чудовищным так нелепо растрачивать последние минуты.

Зачем он загнал себя в эту затхлую лавку, торчит в компании с несостоявшимся убийцей, рядом с бомбой, которая вот-вот взорвется? Зачем сам сослал себя на дряхлую Землю, где того и гляди свихнешься от клаустрофобии? Ради чего отказался от счастливой, благословенной жизни на Орбитсвиле?

За два века, миновавших с момента открытия Вэнса Гарамонда, жизнь человечества коренным образом изменилась.

Все достижения земной науки, техники и промышленности были перенацелены на выполнение великой задачи – скорейшее переселение землян в новый дом. Каждая нация, каждое государство, каждая партия, каждая семья и отдельно взятая личность могли выбрать себе участок, равный по площади целой планете. Открылись просторы для воплощения любых идеалов и мечтаний. Зеленые города и деревни приходили в упадок, сельскохозяйственные угодья зарастали бурьяном, а люди – люди охотно заглатывали наживку "золотого путешествия" – бесплатного переселения на Большой О.

Были, естественно, и те, кто наотрез отказался улетать с Земли, в основном старики, желавшие умереть на родине. Но некоторые земляне отвергали саму идею переселения. Даже сейчас, в 2296 году, спустя два века после открытия Гарамонда, консерваторы не оставили надежду сохранить на Земле подобие организованного общества, хотя с каждым десятилетием техника, здания и оборудование постепенно ветшали, а материальная помощь с Орбитсвиля неуклонно сокращалась…

– Тебе не одурачить меня, Даллен, – прозвучал уверенный голос из-за перегородки. – Я знаю, что ты там.

Даллен затаил дыхание.

– Говорю святую правду: шифр мне неизвестен.

"Тебе не следовало угрожать моей жене и моему ребенку".

Вспомнив об обещании пообедать с Коной и Мики, Гарри взглянул на часы. Теперь он в любом случае опоздает. Предупредить ее можно только через Мэллора, но связаться сейчас со штаб-квартирой равносильно отказу от своего решения взять на себя ответственность.

"Не так все, не так, – вновь начал он бичевать себя. – Почему бы этому идиоту не уступить, пока еще не поздно!”

Тишину помещения нарушали только невнятные уличные звуки, доносящиеся словно из другого мира. Наконец Бомон снова подал голос. На сей раз он звучал менее уверенно.

– Зачем ты приперся к нам, Даллен? Почему тебе не сиделось на твоем Большом О, ведь ты там родился?

– Это моя работа.

– Хватать людей, борющихся за свои права? Достойное занятие!

– Эти люди крадут запасы и имущество, принадлежащее мета-правительству.

– Они вынуждены красть, потому что не могут договориться с чиновниками по-хорошему. Будь честным хотя бы перед самим собой. Неужели ты действительно убежден в правоте разъевшихся бюрократов, которые заставляют целый город жить, как… Целый город пустует, а вокруг люди болеют и голодают.

Даллен покачал головой, хотя Бомон и не видел его. Подобные доводы давно набили ему оскомину.

– Никто не вынуждает их болеть и голодать.

– Еще бы! – с горечью ответил Бомон. – Стоит лишь согласиться и переехать на Большой О, где нас как скотину выпустят на сытное пастбище… Только мы никогда не пойдем на это, Даллен. Мы свободны.

– Свободны? Ваша независимость подразумевает жизнь на подачки. Как-то не вяжется с понятием свободы, ты не находишь, Дерек?

– Нам не нужна ваша поддержка… Мы тоже вносим свой вклад, но никто… Мы просто хотим… Мы… – Запутавшись, Бомон замолчал.

Даллен отчетливо слышал его тяжелое дыхание.

– Мне нужна лишь комбинация цифр, – жестко сказал он. – Твое время истекает.

Он постарался придать своему голосу уверенность, подавив противоречивое чувство, возникающее обычно, когда он задумывался о недавнем прошлом Земли. В первые годы переселения люди вовсе не собирались бросать свою планету на произвол судьбы. Правительства вкладывали крупные суммы в поддержание городов. Сотни великих культурных центров от Йорка до Нью-Йорка, от Парижа до Пекина предполагалось превратить в памятники и музеи, куда дети Земли время от времени могли бы возвращаться, чтобы не утратить свои корни.

Но канула в Лету эпоха, когда романтики воспевали бродяжий дух, и люди, движимые тягой к путешествиям, стремились от звезды к звезде. Светила больше не манили их. В ночном небе Орбитсвиля не было звезд, зато он обеспечил землянам Lebensraum на многие тысячелетия. Земля становилась все более далекой и ненужной, деньги можно было потратить на что-нибудь более насущное, чем подновление развалин забытых земных городов. Мэдисон, административный центр по эвакуации семи штатов, оставался одним из немногих действующих городов-музеев, но даже ему уделяли все меньше внимания и средств.

Даллен взглянул на часы.

– Я больше не хочу рисковать собственной шкурой, разыгрывая из себя няньку, – крикнул он. – Счастливо оставаться!

– Тебе не обмануть меня, Даллен!

– А я и не собираюсь этого делать.

Даллен двинулся к выходу из магазина, уворачиваясь от невесомых сталактитов паутины. Мысль, что он совершает непоправимую ошибку, лишала его мужества. А вдруг Бомон на самом деле не знает шифра, вдруг он не знает даже времени, на которое установлен часовой механизм? Какие найти оправдания, если бомба взорвется и обрушит на прохожих град осколков? Добравшись до двери, он прислонился к косяку и снова учинил себе допрос: "Что ты здесь делаешь? Сколько пройдет времени, прежде чем ты собственными руками убьешь несчастного остолопа, который не способен видеть дальше собственного болота? Почему бы тебе не покончить с этой дурацкой работой и не вернуться с Коной и Мики на родной и понятный Орбитсвиль?”

Этот вопрос все чаще терзал его в последнее время. И вот теперь, в затхлой атмосфере заброшенной лавки он вдруг осознал, что нет ничего проще, нужно только взглянуть фактам в лицо и признать: приехав на Землю, он совершил ошибку. Он, Гарри Даллен, человек, привыкший всегда быть правым, глупейшим образом просчитался! Ни под этим солнцем, ни под каким другим уже ничто не сможет помешать ему вернуться домой. Они отправятся в путь через неделю.

Даллен вдруг испытал неимоверное облегчение.

– Пора сматываться, – прошептал он, глядя внутрь магазина.

– Даллен! Вернись! – пронзительно-воющим голосом позвал террорист. –Эта штука установлена на 11:20! Сколько осталось?

Даллен взглянул на часы. В его распоряжении было четыре минуты. Он быстро вернулся назад, толкнул дверь плечом и посмотрел на Бомона, на непристойно торчащий серебристый цилиндр. Со странным чувством неловкости Даллен взял бомбу в руки.

– Ты пожалеешь об этом, ублюдок, – выдавил Бомон.

– Мои часы могут отставать. – Ты хочешь убраться отсюда или…

– Шесть-семь-девять-два-семь-девять. Даллен занялся шифром, извлек детонатор и бросил его в угол. – Благодарю за помощь, Дерек.

Он вышел из кабинета и открыл тяжелую дверь в конце короткого коридора. Петли, изъеденные ржавчиной, протестующе взвизгнули. В переулке притаился неприметный автомобиль, около которого стояли два офицера –Тенди и Иббетсон. Даллен успокаивающе улыбнулся им.

– Бомба у меня, она обезврежена, а в придачу к ней имеется некто по имени Дерек Бомон. Отдыхает внутри, первая дверь направо.

– Прошу вас больше не делать подобных вещей, – буркнул Иббетсон.

Он протиснулся в узкую дверь, шагнул внутрь магазина и тяжело затопал по коридору.

Вик Тенди подошел вплотную к Даллену.

– Будете говорить с Джимом Мэллором? Он чуть с ума не сошел, пытаясь связаться с вами.

– Каждый раз, когда у меня неполадки с рацией, он… – Даллен замолчал. – Что случилось?

– Я знаю только, что Джим вас искал. – Тенди отвел глаза и попытался скрыться в здании. Даллен схватил его за локоть.

– Выкладывай!

– Я… Кажется… Что-то случилось с вашими женой и сыном, –промямлил Тенди, не поднимая глаз.

Глава 4

Мэтью вернул предохранитель в исходное положение, переведя многочисленные электронные схемы в нейтральное состояние, затем разобрал пистолет на четыре части и спрятал их в разные ящики стола.

Совершив эти манипуляции, он почувствовал себя в безопасности, но облегчение не приходило. Его первоначальный план, как выяснилось, оказался несостоятельным. Он не предусмотрел срабатывание сигнализации на третьем этаже, возможно, упустил что-то еще. Пистолет невозможно обнаружить никакими детекторами, имеющимися в распоряжении полиции, однако где гарантия, что какая-нибудь контрольная система не проследила его путь по зданию. В таком случае он скоро обо всем узнает. "Надо вести себя, как обычно", – настраивал он себя. А как ведет себя человек, услышав сигнал тревоги? Он на минуту задумался, потом нерешительно протянул руку к панели связи. Тут же возникло изображение Вика Констейна, личного помощника мэра Брайсленда. Констейн, которому исполнилось почти шестьдесят, слыл ходячей энциклопедией городского управления.

– Что происходит? – спросил Мэтью. – Что за шум?

– Подождешь минутку? Я пока не… – Констейн выслушал какое-то сообщение, решительно кивнул. – Перезвони попозже, Джеральд.

– Надеюсь, вы не забудете оповестить меня, когда начнется пожар.

Мэтью отключил связь. Он был доволен собой, он поступил разумно, уже частично замел следы, но закрыв глаза, вновь увидел, как падают Кона Даллен и ее сын… Вот они лежат перед ним…

Бессмысленный взгляд…

Глаза идиотов.

Мэтью вскочил и прошелся по кабинету. Ему вдруг стало нечем дышать. Он пошел по второму кругу, ускоряя шаг, пытаясь запутать ту часть своего "я", которая считает его, Джеральда Мэтью, убийцей. Никакие ухищрения не изменят этого факта. Кона и Мики Даллены перестали существовать как личности. Одной короткой вспышкой излучения, он сделал их мозги чистым листом бумаги, как у младенца, они уже никогда не возродятся, сколько бы ни старались доктора.

"Гарри Даллен убьет меня!" Мэтью резко остановился, сжав пальцами переносицу. Даллен был высок, силен, довольно красив. Правда, слишком много работал, чересчур много шутил, стараясь произвести впечатление непринужденного и приятного в общении человека. Но Мэтью, умевший оценивать людей, быстро распознал в нем человека жесткого, нетерпимого, способного безжалостно перешагнуть через ближнего, если это потребуется для достижения цели. Мэтью и раньше опасался его, а теперь… По спине пробежал озноб. Если Гарри Даллен проникнет в его тайну, то будет преследовать его с беспощадностью автомата.

"Ты заслужил это", – прошептал Мэтью своему отражению в большом зеркале. Двойник походил на уверенного в себе невозмутимого скандинава, которого не терзали ни недавнее преступление, ни голод, ставший почти нестерпимым. Вспомнив о фелицитине, Мэтью сунул руку в карман и коснулся золотой ручки. Хотя она вполне годилась для письма, но в ней имелось также приспособление для подачи чернил совсем другого сорта. Стоило провести короткую черту на языке, как все превратности жизни мгновенно исчезали. Это касалось не только настоящего, но и прошлого, начиная с того момента, когда восьмилетний Джеральд прибыл на Землю.

Его отец, Артур Мэтью, служил мелким чиновником в мета-правительстве и надеялся получить на Земле повышение, но лишь стал жертвой пристрастия к джину. В небольшой общине правительственных чиновников Мэдисона маленький Джеральд, страдавший от унижения за своего отца-неудачника, был обречен на одиночество. Он мечтал о том, как, получив аттестат, сразу вернется под полосатые небеса Орбитсвиля. Когда Джеральду исполнилось шестнадцать, отец погиб при странных обстоятельствах. Мать и сестра вернулись на Большой О, а он вдруг обнаружил, что панически боится полета, и еще больше – самого Орбитсвиля. Сославшись на желание продолжать учебу, Мэтью остался на Земле. Он проявил недюжинное усердие, позволившее ему сделать карьеру, и достиг такого положения, что ни один здравомыслящий человек, не посоветовал бы ему бросить работу ради возвращения на Большой О.

Однако Мэтью не заблуждался на свой счет, хотя пытался выдать страх перед космосом за милый недостаток. "Я никогда не обладал даже крупицей силы воли. Есть только один способ избавиться от искушения – подчиниться ему. В делах со мной каждый может рассчитывать на успех…”

Незаметно он пристрастился к фелицитину, невесомому волшебнику, возносящему его на недосягаемые высоты. Препарат, приготовленный специально для него первоклассным фармацевтом, давал ему не только замечательное самочувствие, но, главное, уверенность и чувство собственной правоты.

Поэтому он стал вором.

Поэтому он стал убийцей.

Мэтью вынул из кармана золотую ручку и минуту стоял, то чуть расслабляя, то напрягая мышцы. Он дрожал, словно снайпер, который никак не решается нажать на курок. Но потом, как всегда, нашел оправдательный довод: нет никакой необходимости бороться с этой привычкой. Даллен легко восстановит цепь событий, приведших к гибели его семьи, догадается о мотивах преступления, и вскоре он, Джеральд Мэтью, отправится в колонию. Если, конечно, Даллен позволит ему остаться в живых. А уж там-то бороться с пристрастием к наркотикам и вовсе не будет необходимости. В качестве бесплатного приложения к тюремной робе и реабилитационным повязкам ему полагалось принудительное лечение от наркозависимости.

Из коридора донеслось хлопанье дверей, послышались возбужденные голоса, быстрые шаги. В монотонность бюрократического бытия ворвалось нечто крайне необычное, появилась тема дня будущих бесконечных обсуждений. Этот день надолго останется в памяти здешних обитателей.

Мэтью сунул ручку в карман, сел за стол и попытался составить план действий на ближайшие часы. Поскольку он уже "отметился", теперь самое разумное оставаться в своем кабинете до тех пор, пока ему не позвонят. Мэр города Фрэнк Брайсленд на два дня уехал из города, а как только Констейн узнает, в чем дело, он, скорее всего, сам позовет.

По мере того, как минуты медленно перетекали в прошлое, Мэтью начал терять терпение. Почему Констейн тянет? Однако до него дошло, что есть значительная разница между его точкой зрения и точкой зрения других людей. Они не могли сразу выяснить, почему сработала сигнализация, а проверка, за которую взялась служба безопасности, могла продлиться час и больше. На врачебный осмотр женщины и ребенка тоже требуется время, особенно с учетом того обстоятельства, что "спешиал-луддит" в конце двадцать третьего века практически забыт.

Повинуясь безотчетному импульсу, Мэтью подошел к окну. В эту минуту на автостоянку резко свернула полицейская машина, из нее выскочили трое и бросились в сторону северного вестибюля. Внутри у Мэтью все замерло, он узнал Гарри Даллена, который бежал, не разбирая дороги, словно собирался проломить стену. Мэтью вернулся к столу. Его знобило, он чувствовал себя загнанным зверем.

Минут через пять, раздался мелодичный звонок и возникла голографическая голова Констейна.

– Можешь спуститься в северный вестибюль? – Голос Констейна звучал нервно и настороженно. – Только быстро.

– А что случилось?

– Кто-то вычистил Кону Даллен и ее сына.

– Вычистил?! – Мэтью изумленно взглянул на Констейна. – Ты имеешь в виду…

– Да, полная очистка мозга. Ты что, ничего не знаешь?

– Нет… – Мэтью помедлил, стараясь не выдать себя. – Откуда я мог знать? Я же все время сидел в кабинете.

Констейн покачал головой.

– Все только об этом и говорят, Джеральд. Ты тоже Ложен дать показания.

– Уже иду.

Он направился к двери, на ходу приглаживая волосы и поправляя пиджак. В трудных положениях для него было крайне важно выглядеть как можно лучше, а оказаться сейчас перед Гарри Далленом – худшее, что можно себе представить. Лифта ждать не пришлось, и вскоре он уже пробирался сквозь плотную толпу людей, заполнивших вестибюль. Все смотрели на двери комнаты, которую в эпоху процветания Мэдисона занимали швейцары. Констейн, словно почувствовав его приближение, быстро втащил Мэтью в комнату и повернул ключ.

– Из-за этой истории нам всем не поздоровится, – сказал он. Землистое лицо помощника мэра, изборожденное глубокими складками, походило на кусок застывшей лавы. – Фрэнк давно уже талдычит об ужесточении мер безопасности.

– Уж точно, – промямлил Мэтью.

Он прошел вглубь комнаты и присоединился к основным действующим лицам. Кона Даллен лежала на полу, запрокинув лицо. Ее легкое шафрановое платье задралось, обнажив красивые бедра, но это не вызывало никаких греховных мыслей, ибо безмятежное лицо абсолютно ничего не выражало, а глаза напоминали глаза грудного младенца. Рядом с Коной на коленях стоял Гарри Даллен. Уткнувшись лицом в волосы сына, он нежно покачивал его на руках. Мэтью мысленно попрощался с радостями жизни.

– Кто по-твоему мог это сделать? – тронул его за рукав Констейн.

– Я знаю, – хрипло сказал Даллен, медленно оглядывая находившихся в комнате.

Сердце Мэтью екнуло, когда полные слез глаза офицера полиции встретились с его глазами. Но тут же скользнули, не задерживаясь, в сторону, словно Даллен его не узнал.

– Это сделал я, – произнес Даллен.

Один из полицейских нетерпеливо шагнул к нему.

– Гарри, не надо…

Тот взглядом остановил его.

– Я привез их сюда… Это было ошибкой… А я действовал слишком жестко…

Не обращал внимания на угрозы… – Губы у него задрожали, он вдруг стал похож на провинившегося мальчишку. – Почему я не с ними? Я не заслужил разума…

Констейн повернулся к двери.

– Пойду узнаю, почему до сих пор нет скорой.

Мэтью двинулся следом, с огромным облегчением покинул раскаленную комнату и сразу повернул к туалету. Там было прохладно и пусто, в воздухе стоял запах мыла. Здесь Джеральд извлек золотую ручку, установил нужное перо и провел им по языку.

"Может, все-таки пронесет? Вдруг удача мне, наконец, улыбнется?" –подумал он, закрыв глаза. Скоро должно было сказаться действие фелицитина.

Глава 5

Это случилось на восьмидесятой минуте.

Первое подозрение, что произошло нечто серьезное, возникло у Джин Энтони, когда внезапно, без каких-либо предупреждающих сигналов погасли все индикаторные панели. Грузовой корабль восемьдесят третьего типа бороздил космос уже сотню лет, и его электронные системы частенько выходили из строя, однако цепи индикаторов неисправностей до сих пор работали надежно. Сам факт неисправности мог означать как незначительную поломку, так и полную катастрофу. Джин знала, что в лучшем случае придется произвести дополнительную профилактику, а в худшем…

"Господи, не дай мне погибнуть в этой груде железа!”

Старинные ионные толкатели создавали гравитационное поле напряженностью всего в одну пятую от нормальной. Парящим прыжком Джин пересекла рубку управления и взглянула на индикатор общего состояния систем корабля, обычно мерцавший правильными геометрическими фигурами. Теперь индикаторная панель была черна, а это могло означать лишь одно: в грузовом отсеке прорвался контейнер с бессемоном-Д. Джин с горечью подумала, что придется бороться за жизнь на корабле, который буквально разваливается на части.

Бессемон-Д, газообразный растворитель, заменил девять десятых оборудования, применяемого в традиционном литейном производстве. Он и в обычных-то условиях представлял немалую опасность, а беспрепятственно распространяясь по кораблю, мог убить Джин Энтони десятком способов. И самым очевидным из них было разрушение корпуса корабля. Однако в данный момент непосредственная угроза исходила от смертоносных струй газа, нагнетаемых пластмассовыми лопастями в вентиляционную систему. Нельзя медлить ни секунды.

– Код ноль-ноль-один! – крикнула она, бросаясь к отсеку с аварийной капсулой.

Бортовой компьютер не прореагировал, и Джин сама открыла отсек. Она забралась в капсулу, люк за спиной мягко закрылся и загерметизировался. Успела! Что бы теперь ни случилось с кораблем, она успела.

Джин всей ладонью надавила на панель запуска двигателей капсулы, засиявшую рубиновым светом. Раздался хлопок, капсула резко дернулась и через секунду уже плыла в космическом пространстве, отделенная пятью десятками километров от непостижимой громады Орбитсвиля.

Джин сразу проверила работоспособность маяка. Она нашла на приборной панели мигающий прямоугольник, для уверенности тронула его, потом подняла глаза взглянуть, что происходит со злосчастным грузовозом. Из тесной капсулы с круговым обзором Вселенная казалась разделенной на две равные части. "Вверху" – полусфера звездного неба и крупные звезды, сверкавшие на фоне бледного марева далеких скоплений и холодного свечения Млечного Пути. "Внизу" – ровным счетом ничего.

Даже пилоты с многолетним опытом каботажных рейсов склонны были воспринимать полет как бреющее планирование над темной поверхностью океана. Джин внимательно осмотрела пространство перед капсулой. Она ожидала увидеть огни своего грузовика, но, к удивлению и некоторому беспокойству, обнаружила лишь непроглядную тьму. Неужели все источники энергии на корабле вышли из строя, и погасли даже навигационные огни? "Этого не может быть, – сказала она себе. – Слишком быстро".

Джин нахмурилась, скорее обескураженная, чем встревоженная, покрутила головой, стремясь охватить взглядом сразу все пространство, и вдруг увидела, как что-то огромное затмевает звезды прямо над головой. Вверху плыла темная туша ее корабля.

Стараясь не поддаться панике, она внимательно осмотрела грузовоз. Навигационные огни перемещались вдоль корпуса корабля со все возрастающей скоростью. Значит, не скоординированная работа двигателей привела к его вращению, и капсулу выбросило не вверх, где проходят магистрали грузовых судов, а вниз, к оболочке. Теперь у капсулы нет другого выхода, как столкнуться с невидимой поверхностью.

До этой минуты Джин больше всего беспокоила судьба ее корабля "Аткинсон Гримшоу", названного в честь знаменитого художника викторианской эпохи. Он вот-вот должен погибнуть вместе с большей частью ее имущества. Страховка будет весьма незначительной, и, кроме того, гибель корабля, скорее всего, положит конец транспортным рейсам, которые Джин любила совершать в одиночку. А ведь она занималась этим без малого восемь лет, с тех пор, как умерла ее мать. Но сейчас все эти мысли вылетели у нее из головы. Через семьдесят пять минут она столкнется с оболочкой.

Ее жизнь теперь зависела только от расторопности спасательных служб. Джин Энтони дожила до сорока, сохранив неосознанную детскую веру в бессмертие. Крепкое здоровье, миловидность, активная умственная деятельность, образ жизни, приносящий радость и удовлетворение, не давали повода для гнетущих мыслей. Но сейчас, несясь в мертвой тишине над невидимой громадой Большого О, она взвешивала свои шансы, зная наперед, что теория вероятности не на ее стороне.

На Орбитсвиле имелось три пояса окон-порталов – один вдоль экватора и по одному в северном и южном полушариях. Экваториальные порталы, имевшие порядковые номера от первого до двести седьмого, отстояли друг от друга примерно на пять миллионов километров. Отсчет велся с запада на восток от того самого Окна, через которое Вэнс Гарамонд со своим экипажем впервые попал на Орбитсвиль. По мере переселения людей с Земли вокруг порталов выросли процветающие города. Правда, строили их скорее в силу предрассудков, чем по необходимости. Жизнь в густонаселенном месте казалась недавним землянам более удобной и безопасной. Но когда вокруг практически неограниченные территории, нет нужды в конкуренции, противоборстве и войнах, многие города, повторив судьбу своих земных предшественников, опустели так же быстро, как выросли.

За время работы Джин на кораблях поток межпортальных перевозок существенно иссяк, поэтому ей угрожала серьезная опасность. Корабль летел на восток от 156-го портала, следующим, сохранившим свою жизнеспособность, был только 183-й. В прежние времена ее быстро бы обнаружили и подобрали высокоскоростные патрульные катера, ведущие наблюдение за движением вокруг каждого портала. Однако последнее десятилетие двадцать третьего века свело число спасательных служб к минимуму, да и спасатели привыкли действовать без спешки. Она была уверена, что никто не придаст особого значения пойманным сигналам бедствия, а потом будет слишком поздно.

Глядя в непроглядную тьму, Джин пыталась представить себе абсолютно твердую стену, несущуюся ей навстречу. В воздухе стоял запах резины и пластмассы, напоминавший, что капсулу установили совсем недавно из соображений большей безопасности. Джин усмехнулась. Прежняя капсула имела полноценную радиосвязь и силовую установку Ковелла, сейчас вполне хватило бы чего-то одного, чтобы жизнь перевесила смерть.

"О дивный новый мир! Вот еще одно свидетельство, что человечество повернулось спиной к космосу, к путешествиям, что теперь за развитием и распространением человеческой культуры нужно следить с помощью телескопов, направленных внутрь Большого О, выискивая огни людских караванов и лагерей…”

Страх Джин рос вместе с утекающими минутами. Ей следовало бы наблюдать за пространством вокруг Орбитсвиля – вдруг рядом промелькнут навигационные огни какой-нибудь посудины? – но она не могла оторвать глаз от затаившейся внизу обманчивой глубины. Сколько еще до оболочки? Может, альтиметр был так же ненадежен, как все остальное на "Аткинсоне Гримшоу"? Воспримет ли радиолокатор капсулы хотя бы слабый сигнал перед столкновением с поверхностью?

Она не знала, сколько времени просидела, кривя губы в бессознательной усмешке. Внезапно ее глаза расширились от изумления. Далеко слева появилась тонкая зеленая линия, стремительно пересекла Орбитсвиль с востока на запад и, мелькнув перед глазами Джин, пропала.

Она ахнула и зажмурилась. Любая неожиданность могла означать скорое столкновение. Но когда ничего не случилось, Джин поняла, что жизнь продолжается, и тут же осознала: ее глаза зарегистрировали нечто невероятное, ведь промелькнувший зеленый меридиан – не фантом, а вполне объективная реальность.

В загадочном веществе оболочки Орбитсвиля произошла какая-то перемена.

Даже перед лицом скорой гибели Джин не смогла сдержать возбуждение. Два века назад, когда первые исследователи приступили к изучению вещества оболочки, родилась наука, получившая название "сферология" и не принесшая абсолютно никаких результатов. Затратив миллионы человеко-часов работы, сферологи определили толщину оболочки, ее отражательную способность, коэффициент трения, вот, собственно, и все. А Джин Энтони, несущаяся в полном одиночестве к своей гибели, вдруг стала свидетелем скоротечного проявления жизни, вроде первого удара сердца эмбриона.

Благоговейный трепет, естественный для любого, кто провел полжизни в полетах над иллюзорным черным океаном, почти затмил страх смерти.

Глава 6

С помощью врачей Кона Даллен за пять недель научилась ходить, самостоятельно принимать пищу и даже почти освоила туалет. По словам Роя Пиччано, врача местной общины, она достигла значительных успехов. Но по мере уменьшения физических нагрузок, связанных с необходимостью ухаживать за взрослым ребенком, у Гарри Даллена росла душевная усталость.

Поначалу он был просто потрясен и не воспринимал советы доктора Пиччано. В его голове, например, никак не укладывалось чудовищное предположение, что Кона, вероятно, никогда не сможет говорить. Ведь ее нервные окончания, рефлексы, мышцы не пострадали, поэтому он, Гарри Даллен, человек, который никогда не ошибается, точно знал: своей настойчивостью, своей силой воли он добьется функционирования сложного устройства под названием человеческий мозг. Наука изучала человека вообще, психологию безликих людских масс, а в данном случае речь шла об уникальном существе, центре уникального мира другого существа – Даллена. Обычные правила здесь неприменимы.

Первый удар нанесла новость, что Кона и Мики должны жить врозь, ибо Кона представляла реальную угрозу собственному сыну. Она сама стала ребенком, объяснял Пиччано, все ее чувства сводятся к ярости, удовольствию, боли и страху. Младенцы, чувствуя себя обделенными, злятся, особенно, если речь идет о еде. Будь невинный крошка повыше и посильнее, он убил бы собственную мать, слишком рано отнявшую его от груди или не выполнившую его желание. А Кона была сильна, поэтому минутная вспышка гнева могла закончиться трагедией.

Кона всегда отличалась хорошим аппетитом, и теперь она желала питаться лишь шоколадом и мороженым, из-за чего не раз возникали бурные конфликты, когда Даллен пытался уговорами умерить ее аппетит. Поначалу Кона каталась по полу, пугала его безумными воплями, потом начала действовать более целенаправленно и однажды ударила его по лицу. Удар был болезненным, но куда большее впечатление произвел на Даллена быстрый переход от неудержимого гнева к шумной радости, когда он выпустил из рук леденец, из-за которого и возникла ссора.

Ему стало абсолютно ясно: Кона Даллен здесь больше не живет.

Гарри открыл дверь и вместо сиделки увидел на крыльце Роя Пиччано.

– Бетти немного задержалась, поэтому я предложил заменить ее.

Пиччано приветливо улыбнулся, сверкнув вошедшими в моду золотыми пломбами. Загар и буйная шевелюра делали его моложе своих лет, а подчеркнуто спортивный вид заставлял думать, будто его профессиональные занятия – лишь краткие перерывы между партиями в гольф.

– Спасибо, Рой. – Даллен отступил, приглашая доктора войти. – Знаете, я, наверное, подожду.

– Не беспокойтесь. Кроме того, мне не мешает почаще навещать своих пациентов.

Даллен отметил множественное число.

– Со мной все в порядке.

– У вас усталый вид, Гарри. Долго вы собираетесь так жить?

– Сколько потребуется. Мы уже обсуждали этот вопрос, разве не так?

– Не так! Это я обсуждал его, а вы над ним еще не начинали думать.

– Я ответственен за Кону, в каком бы состоянии она ни находилась.

– Прекраснейший пример того, о чем я говорю. – Пиччано не скрывал раздражения. – У вас больше нет обязательств перед Коной, потому что Коны больше не существует. Ваша жена умерла, Гарри. Вы теперь в ответе только за себя. Могут, конечно, произойти какие-то изменения, но одно я могу сказать совершенно определенно: недоразвитая личность, в которую превратится человеческое тело в соседней комнате, не будет иметь ничего общего с вашей женой. Вам следует понять это ради собственного блага.

– Ради собственного блага… – повторил Даллен, словно переводя слова с неведомого языка. – Долго мы будем топтаться в прихожей?

Кона лежала на голубом надувном матрасе и наслаждалась водоворотом цветных узоров, которые генерировал детский голопроектор. Она самозабвенно болтала ногами, и даже просторный халат не скрадывал ее полноты.

Даллен опустился рядом с ней на колени.

– Посмотри, кто к тебе пришел.

Кона скосила глаза, но тут же отвернулась к сияющим в воздухе узорам. Вынув из кармана салфетку, Даллен попытался вытереть испачканный шоколадом подбородок, но она капризно захныкала.

– Только вчера установили, – сказал Даллен. – Она еще не привыкла.

Пиччано покачал головой.

– Знаете, что вы сейчас делаете, Гарри? Вы просите прощения за то, что это существо… Я наотрез оказываюсь называть его Коной Даллен и вам не советую… Вы извиняетесь за то, что оно не может занять меня вежливой болтовней или предложить кофе с ликером. Именно это…

– Ради Бога, Рой!

– Ладно… – Пиччано вздохнул. – Вы согласны на ее исследование?

– Конечно.

– В таком случае мне нужно кое-что уточнить. – Пиччано открыл плоский пластмассовый чемоданчик и стал возиться с регуляторами на приборной панели, вделанной в крышку. – Это рутинная работа, помощь не требуется.

– Спасибо, Рой.

Даллен на секунду прижался губами к щеке жены, но не получил никакого отклика. Через минуту он уже с наслаждением вдыхал свежий воздух улицы, очищая легкие от запаха шоколада и мочи, которые, казалось, навсегда пропитали дом. Он жил на окраине заселенного района Мэдисона, в пяти километрах от центра. Здесь обитали мета-правительственные служащие и чиновники местной администрации. В просторных садах вокруг каменных домов буйствовала зелень, гудение газонокосилки усиливало ощущение благополучия и покоя. Даллену показалось, что он забрел в один из тысяч опустевших пригородов, большинство которых после переселения жителей на Орбитсвиль превратились в сонное царство.

"Двери закрыты, в окнах темно, – вспомнил Даллен самую популярную песню. – Скушало всех Ненасытное О…”

Он решил идти в центр пешком, чтобы по дороге обдумать, как поступить с Дереком Бомоном. Ирония судьбы виделась Даллену в том, что человек, который, по его мнению, нес ответственность за трагедию, позволял ему отвлечься от невыносимых мыслей. Когда Гарри не барахтался в водовороте своих проблем, он предвкушал, как, оставшись наедине с террористом, вытрясет из него имена, а затем, выследив сообщников, прикончит их. Правда, он понимал, что не способен осуществить зловещие планы мести, но был не в силах отказаться от кровожадных замыслов. Он без труда приведет себя в состояние невменяемости, его организм запросто окажет ему такую услугу. Тот, кто стрелял в Кону и Мики, должен заплатить… Он узнает, поймет в последний момент…

Этот выродок… Он пожалеет, но будет поздно…

Хотя Даллену приходилось думать и поступать как полицейскому, формально он не отвечал за нарушителей закона в этом районе, поскольку в обязанности офицера четвертого ранга из Бюро отчуждения, входило, в основном, наблюдение за опустевшими территориями. Местный отдел полиции был занят обслуживанием туристов, и Даллен поддерживал хорошие деловые отношения с его шефом Лэшбруком. Но недавно Гарри не только не допустили к арестованному, а даже встретили с видимой неприязнью.

– То, что случилось с вашими женой и сыном, ужасно, – сказал тогда Лэшбрук, сурово поблескивая стеклами чопорных очков. – Примите мои соболезнования. Однако, я не могу разрешить вам допрашивать Бомона. Если же вы все-таки предпримете попытку увидеться с ним, я буду вынужден решительно пресечь самоуправство.

Вспомнив это заявление, Даллен сжал кулаки. Он почувствовал себя оскорбленным.

– Самоуправство? Вы сошли с ума?

– Ничуть. Бомон обратился с официальной жалобой. Вы слишком жестоко обошлись с ним в магазине телевизоров. Еще не улегся шум после той истории с несчастным случаем во время погони, а вы опять… И после всего этого вы рассчитываете, что я допущу вас к нашему арестанту?

– К вашему арестанту? – Даллен едва удержался от едкого замечания по поводу недавних попыток отдела полиции свалить на Бюро отчуждения самую грязную и неблагодарную работу.

– Совершенно верно. Бомон подпадает под уголовную статью, поэтому находится в подразделении, которое занимается делами о взрывах. Я намерен передать арестованного в руки правосудия живым и здоровым, за что не смогу поручиться, если ввяжетесь вы, Гарри.

– Почему же?

– Гарри, у вас репутация человека, легко переходящего грань дозволенного, и я не намерен потворствовать вашему стремлению.

"Ну, спасибо, век не забуду", – свирепо шипел Даллен, не обращая внимания на мирный шепот листвы под утренним солнцем. В первые дни после несчастья он не сомневался, что сумеет тем или иным образом допросить Бомона с глазу на глаз, заставит его заговорить. Все это время он держался на одной мысли: Бомон назовет ему нужное имя, единственное имя, а дальше –дело техники. А теперь террориста вытащат на ближайшее заседание суда и влепят стандартный приговор: выслать на Орбитсвиль. И как только Бомон достигнет Ботани-Бэй, территории вокруг Пятого северного портала, он окажется вне досягаемости. Тогда ни Даллену, ни любому другому частному лицу до него уже не добраться, поскольку немногие корабли имели сложное стыковочное оборудование и все они находились в распоряжении мета-правительства.

– Что с вашей машиной, старина?

Даллен, вздрогнув, обернулся. Сзади к нему бесшумно подъехал золотистый "Роллак" с откинутым верхом, за рулем которого восседал рыжий жизнерадостный Рик Ренард. С недавних пор Гарри регулярно встречал его в гимнастическом зале. Этот навязчивый тип обладал способностью уязвлять Даллена, заставляя его оправдываться за каждый свой поступок или высказывание.

– С чего вы взяли, что моя машина не в порядке? – спросил Даллен, намеренно отреагировав именно так, как того ожидал Ренард.

– По такой жаре никто не ходит пешком.

– Я хожу.

– Хотите сбросить вес?

– Да, осталось каких-нибудь восемьдесят кило, если вас интересует.

– А мне лишний вес не вредит. – Ренард был удовлетворен тем, что он сумел нарваться на грубость. – Послушайте, Даллен, почему бы вам не сесть ко мне в машину и не прокатиться в центр со всеми удобствами? Сэкономленное время потратим на кружку-другую холодного пивка.

– Ну, если вы настаиваете…

Ощутив вдруг нестерпимое отвращение к ходьбе, Даллен кивнул на кромку тротуара впереди себя. Но Ренард, разумеется, остановился совсем в другом месте и вдобавок тронул машину прежде, чем Гарри уселся, заставив резко подобрать ноги, чтобы их не защемило дверцей.

– Зверь машина! – со смехом сказал Ренард. – Вы со мной согласны?

– Отменная колымага, – рассеянно ответил Даллен, с удовольствием погружаясь в мягкое кресло.

– Старушенции без малого шестьдесят годков, а до сих пор как новенькая. Я приволок ее с Большого О. Все ваши новомодные "Унимоты" не для меня.

– Вы очень удачливы, Рик.

Даллен почувствовал, как кресло принимает форму его тела, словно приглашая расслабиться. Автомобиль мчался бесшумно и плавно. Гарри пришло в голову, что владелец такой машины должен быть весьма состоятельным человеком, он припомнил слухи о том, будто Ренард прибыл изучать земные растения. Значит, он – мета-правительственный служащий. Но чиновники, сидящие на окладе, не перевозят свои автомобили за тысячи световых лет.

– Удачлив? – Ренард снова обнажил свои белоснежные кроличьи зубы. –Насколько я понимаю, Вселенная дает мне только то, чего я заслуживаю.

– В самом деле?

– По правде говоря, девичья фамилия моей матери – Линдстром.

– А, тогда другое дело. То есть, наоборот. Вселенная должна просить у вас подаяние, не так ли?

Даллен прикрыл глаза. Ренард утверждает, что принадлежит к легендарной семье, которая в свое время захватила монополию на все космические перевозки, да и сейчас, вероятно, имеет значительное, хотя и скрытое влияние. Если Ренард действительно относится к этому клану, его никак нельзя назвать простым ботаником.

"Вселенная дает мне только то, чего я заслуживаю". Даллен представил Кону, бродящую по затемненным комнатам и что-то бессвязно бормочущую. Сердце невыносимо защемило. "Кона заслуживала лучшего…”

– Я слышал, вы занимаетесь ботаникой? – спросил он поспешно. – Сушите цветы?

Ренард покачал головой.

– Травы собираю.

– Простые травы?

– Почему вы считаете травы простыми? – Ренард улыбнулся, и Даллен тут же устыдился своего невежества. – На Орбитсвиле обнаружено всего около тридцати видов. Учитывая его размеры, это невероятно мало, а на крошечной Земле существует свыше десяти тысяч видов. В свое время департамент сельского хозяйства проводил работы по скрещиванию земных трав, способных произрастать на почве Орбитсвиля, с местными видами. Но это было в прошлом веке, к тому же делалось на недостаточно научной основе. Я же все делаю, как надо, и вернусь на Большой О с тысячей разновидностей семян, да прихвачу две тысячи квадратных метров поддонов с рассадой.

– Вы работаете по заданию мета-правительства?

– Не будьте так наивны, старина. Мета-правительство заботит лишь одно: скорей бы Земля опустела. – Ренард лениво крутанул рулевое колесо, и машина повернула на запад. – Я работаю на самого себя.

– Но… – замялся Даллен – транспортные расходы…

– Астрономические? Да, если у вас нет собственного корабля. Сначала я думал зафрахтовать звездолет, потом сообразил, что куда разумнее приобрести какой-нибудь старый фликервинг и отремонтировать его. Расходы окупятся за три-четыре полета.

– Как все просто. – Гарри попытался за иронией скрыть невольное уважение к человеку, который мог между прочим упомянуть о том, что владеет звездолетом. Ведь это искусственный макрокосм, дающий подлинную независимость. – Что у вас за корабль?

– Типа 96-В. Предназначался для перевозки сыпучих грузов, поэтому на нем нет палуб. Но я вышел из положения, установив для поддонов с рассадой высокие стеллажи. Не желаете бесплатно прокатиться на Орбитсвиль?

– Нет, нет… Почему вы спрашиваете?

– Мне нужны спутники, которые помогут ухаживать за растениями, чтобы не тратиться на установку автоматических систем. В качестве платы –дармовое путешествие. Выгода обоюдная.

– Я мог бы найти вам кого-нибудь.

– Вы не справитесь, старина, вы слишком ограниченно мыслите. – Ренард снисходительно улыбнулся. – Иначе вы не стали бы полицейским.

– Я не полицейский. Я работаю… – Черт, куда мы едем?

Ренард радостно ухмыльнулся, торжествуя маленькую победу в нескончаемой игре.

– Это отнимет у вас всего несколько минут. Я обещал Сильвии завезти коробки со стеклом.

– Кто такая Сильвия?

– Сильвия Лондон. О, вы никогда не бывали у Лондонов?

– С тех пор, как клюшку для гольфа изъели древоточцы, я не вхож в высшее общество.

– Вы мне нравитесь, Даллен, – сказал Ренард, оценив сарказм. – Вы искренний человек.

"А ты искренний мешок с блевотиной", – мысленно ответил Даллен, недоумевая, как позволил себе впустую растратить полдня. Общение с Ренардом в гимнастическом зале бывало непродолжительным, но и этого хватало, чтобы понять: от коротышки нужно держаться подальше. Казалось, вся его жизнь сводится к непрерывному доказательству своего превосходства, к поиску новых способов самоутверждения, причем он не брезгует даже самыми невзрачными соперниками и самыми ничтожными победами.

Сейчас, когда он сидит за рулем, а пассажир находится в его власти, Ренард празднует очередную микроскопическую победу и явно получает от нее удовольствие. Негодуя на себя за то, что попался на удочку, Даллен решил при первая же возможности выпрыгнуть из машины.

Ренард взглянул на него, и "Роллак" тут же рванул вперед. Над откинутым золотистым верхом замелькал солнечный вихрь.

– Я уверен, вы получите удовольствие от знакомства с Сильвией. На ее амфоры стоят взглянуть.

– Я не интересуюсь керамикой.

– С чего вы взяли, что речь идет о керамике, старина?

Даллен не отрывал взгляда от дороги.

– А с чего вы взяли, что я не знаю, о чем идет речь, старина?

– Надо же, рассердился! – Ренард вытянул шею, стараясь заглянуть ему в лицо. – Кажется, я ненароком задел скромность мистера Даллена.

Весело покачав головой, Ренард, не снижая скорости, свернул в узкую аллею, зеленые стены вплотную подступили к автомобилю, и сразу стало темно.

– Реакционные времена, в которые мы вынуждены жить, должны очень подходить вам. – Ренард говорил задумчиво и серьезно. – Лично я был бы куда счастливее лет тридцать назад. Вы заметили, что последние несколько столетий протекают по одной схеме? Постепенное нарастание либерализма с пиком в конце второй трети, затем резкий откат назад и спад, который длится еще лет тридцать, а потом все начинается сначала. Почему так происходит? Почему позаимствованные у достопочтенной Мэри Поппинс понятия вроде старости, семьи и моногамии не желают оставить нас в покое?

"Будем считать, что ему ничего не известно о Коне с Мики, – твердо сказал себе Даллен. – Сейчас машина остановится, и я пойду своей дорогой. Если у него хватит здравого смысла позволить мне уйти, то на этом все закончится…”

Тут он увидел дом на вершине невысокого холма. Он слышал, что Лондоны богаты, увлечены каким-то нетрадиционным философским учением, а для таких людей, по его твердому убеждению, характерна тяга к многочисленным башенкам, фронтонам, затемненным стеклам и прочим признакам респектабельности. Резиденция Лондонов оказалась ничем не примечательным трехэтажным особняком из красного кирпича. Вокруг беспорядочно теснились какие-то бревенчатые пристройки, что было совершенно невероятным в эпоху, отличающуюся сугубой педантичностью. У входа в дом валялась груда посеревших от времени бревен.

– Преемница Ребекки не потеряла бы здесь покой и сон, – заметил Ренард.

Даллен молча кивнул, догадавшись, что это ссылка на какую-то книгу. Он вылез из машины, но не успел тронуться с места, как на крыльце появилась высокая темноволосая женщина лет тридцати, одетая в облегающую белую блузку и белые брюки. Даллену бросились в глаза ее великолепная высокая грудь и узкие бедра, а крепкие мускулы и стройная фигура указывали на то, что форму она поддерживает отнюдь не диетой. Лицо правильное, тонкое, с чуть выступающим вперед подбородком. Несмотря на живость и ум, многие не нашли бы в этом лице ничего примечательного, но Даллен почувствовал смутное беспокойство. Он словно пытался вспомнить какое-то очень важное, но пропущенное свидание.

– … А зовут Гарри, – распинался тем временем Ренард. – Надо же, я никогда не видел его таким ошеломленным. Интересно, если ты выпятишь грудь…

– Помолчи, Рик. Привет, Гарри. – Она приветливо улыбнулась Даллену, но ее внимание тут же переключилось на две картонные коробки, лежавшие на заднем сиденье автомобиля. – Мое стекло?

– Разумеется. Рик Ренард, служба доставки на дом. Чудо любезности. Внести их в дом?

– Спасибо, но я еще в состоянии сама справиться.

Она подошла к машине, взяла одну из коробок и направилась к дому.

– Ну и дела! – протянул Ренард, любуясь стремительной походкой Сильвии. Он повернулся к Даллену. – Что я тебе говорил?

Тот почувствовал раздражение и понял, что вызвано оно не столько сексуальным подтекстом вопроса, сколько гордостью собственника, сквозившей в интонации Рика.

"Безумие. – Даллена слегка напугала собственная реакция. – Если такая женщина связывается с Риком Ренардом…" Неожиданно для себя он подхватил вторую коробку и понес ее в дом. Изрядная тяжесть подтвердила его догадку о том, что Сильвию Лондон хилой не назовешь. Она встретила его в дверях, снова чуть улыбнулась и жестом пригласила войти.

– Спасибо. Прямо в студию, пожалуйста.

– Будет исполнено.

"Блестящее начало, – подумал Даллен. – Где только я раскопал эту фразу?" Он миновал просторную, непритязательно обставленную гостиную, вошел в комнату и замер. Через огромный витраж, доходивший почти до потолка, лился мощный поток света.

В первое мгновение Даллен разглядел лишь огромный трилистник. Концы трех лепестков лежали в одной плоскости, что делало всю конструкцию великолепным украшением, но центральная часть витража представляла собой сложнейшее пространственное переплетение нитей, застывших в стекле. Узоры из лучей и эллипсов словно расходились из сияющего центра, свиваясь и снова разворачиваясь. Эффект достигался сочетанием тысяч цветных фрагментов, каждый из которых был не больше монеты. Светящиеся блоки мозаики, казавшиеся на первый взгляд раскрашенными участками одного стекла, на самом деле были отдельными осколками, обрамленными металлической оправой.

– Боже, – прошептал Даллен, – никогда…

Сильвия Лондон рассмеялась и взяла у него из рук коробку.

– Нравится?

– Это самая замечательная вещь из всех, которые я видел. – Он завороженно смотрел на переплетающиеся световые лучи.

– Триста тысяч.

– Простите?

– Первый вопрос, который мне всегда задают, сколько здесь фрагментов? Триста тысяч. Почти. Я работаю над этим уже четыре года.

– Но зачем? – спросил незаметно вошедший в студию Ренард. –Голографический процессор сделает нечто подобное за несколько дней. Запустите программу, которая будет непрерывно менять узор, получится даже лучше. А вы что скажете, Гарри?

– Я не художник.

– Почему бы вам все-таки не высказать свое мнение? – беззаботно заметила Сильвия, хотя ее карие глаза внимательно смотрели на Даллена. –Ради чего я бессмысленно потратила четыре года жизни?

Ответ его был интуитивен.

– То, что выглядит как мозаика, действительно должно быть мозаикой, иначе в ней не будет смысла.

– Почти угадали.

– Чушь, – усмехнулся Ренард. – Сильвия, долго ты еще будешь притворяться, что преклоняешься перед стариком…

Как бишь его… Тиффани?..

И его техникой. Ведь все это обман, и сама ты ею не пользуешься.

Она покачала головой, взглянула на Даллена, словно приглашая выслушать ее и поддержать.

– Я режу стекло валентным резаком, потому что так получается точнее и аккуратнее. Я не окантовываю каждый кусочек медной фольгой, а для прочности и надежности просто превращаю в медь несколько миллиметров стекла на срезе. Думаю, сам Тиффани предпочел бы этот метод, если бы он был ему доступен. Так что в своей книге я не лгала.

– А как насчет холодной пайки?

– Из тех же соображений.

– Мне следовало получше подготовиться к спору с женщиной, – заявил Ренард. – Когда мы с тобой пообедаем?

– Когда я закончу.

Ренард взял со стола кусок полосатого стекла вырезанный в форме рыбы, и посмотрел сквозь него на Сильвию.

– Как чувствует себя Карал?

– Спасибо, по-прежнему.

Ренард поднес стекло к лицу, закрывшись им, словно маской.

– Я рад.

– Верю тебе, Рик. – Сильвия с извиняющейся улыбкой повернулась к Даллену. – Наш разговор, должно быть, не слишком понятен. Как вы, наверное, уже догадались, мне претит супружеская измена, хотя мой муж стар и очень болен. Когда минуту назад я отказала Рику, он, в полном соответствии со сваям характером, спросил, скоро ли Карал умрет.

– Сильвия! – Ренард изобразил возмущение. – Ты вынуждаешь меня опускаться до грубости!

– Не стоит обращать на меня внимания, – поспешил вставить Даллен. – Я обожаю потасовки. Он хотел выиграть время, чтобы разобраться в происходящем. Слишком много информации за короткое время. Фантастическое сооружение из стекла подавляло, но сама Сильвия вызывала у него большее беспокойство. Он узнал, что Рик Ренард не имеет никаких прав на эту женщину. И тут же Даллен вообразил себе Сильвию у обеденного стола, Сильвию, внимательно рассматривающую поврежденный ноготь, Сильвию за рулем скоростного автомобиля, Кону, на мгновение оторвавшую задумчивый взгляд от книги; Сильвию лениво покачивающуюся на искрящихся волнах; Кону, бессмысленно бродящую из одной комнаты в другую…

Сильвия внимательно посмотрела на него.

– Никак не могу отделаться от ощущения… Мы с вами прежде не встречались?

– Вряд ли, – усмехнулся Ренард. – Его клюшку для гольфа давно сожрал жук-древоточец.

Даллен подошел поближе к стеклянному чуду.

– Думаю, сначала это был цветок, но сейчас что-то астрономическое, да?

– Это космос Готта-Макферсона.

– Я полагал, что Макферсон – сферолог. Разве он не входит в Комиссию по науке на Оптима Туле?

– Нет, меня вдохновили именно его работы по космогонии. – Сильвия провела пальцем по витражу. – Пока это изображение космоса Готта в чистом виде. В двадцатом веке Готт выдвинул гипотезу о том, что в момент Большого Взрыва родилось три отдельных Вселенных. Вселенную, в которой обитаем мы, он назвал Первой Областью, она состоит из обычной материи, и время в ней течет вперед. Она изображена слева, здесь все цвета и формы естественны для нашего глаза.

Сильвия, осторожно переступив через деревянную подпорку, скользнула к противоположной стороне мозаики.

– А здесь – Вторая Область, образовавшаяся одновременно с нашей, но она движется в прошлое и состоит из антиматерии. Я попыталась изобразить ее с помощью перевернутых форм и инверсных цветов, они дополняют те, что я использовала для Первой Области. По Готту существует также Третья Область – тахионная Вселенная, которая ушла далеко в будущее, и останется там до тех пор, пока все три Вселенные не сольются перед очередным Большим Взрывом. Тахионная Вселенная изображена в центральной части. Видите, абстрактные продолговатые узоры, бледные, словно выеденные временем, цвета.

– Ты, наверное, уже не рад, что спросил, старина? – Ренард ухмыльнулся. – Если хочешь показаться Сильвии умным, спроси, при чем тут Макферсон.

– Извините. – Сильвия посмотрела на Даллена. – Я действительно иногда забываю, что мои увлечения не всем интересны.

– Все в порядке, – поспешно ответил Даллен. – Это действительно э-э… Впечатляюще… И я действительно хотел спросить вас о Макферсоне. Ренард заржал, хлопнул себя по толстым ляжкам и, разыграв презрение, удалился в соседнюю комнату.

– Может, он добр к животным, – с надеждой предположила Сильвия, дождавшись пока Рик выйдет. – Макферсон развил идеи Готта и добавил Четвертую Область – антитахионную Вселенную, которая мчится в прошлое перед Вселенной Второй Области. Я уже начала собирать ее, но здесь недостаточно высокие потолки, поэтому придется подождать.

– Долго?

– Пока не завершится строительство мемориального колледжа Карала.

– Понятно. – Даллен совсем запутался. – Боюсь, я не очень хорошо представляю, чем занимается ваш муж.

– Вряд ли вы о нем слышали – он никогда не стремился к известности.

– Я не имел в виду…

Сильвия рассмеялась, сверкнув великолепными зубами.

– Вы слишком нормальны, чтобы общаться с Рыжим Риком, зачем вы это делаете?

– Он предложил мне выпить пива, – ответил Даллен.

Почему его так задело, когда она назвала его нормальным? Ведь он всегда считал себя уравновешенным, никогда не теряющим опору под ногами.

– Я уверена, вам будет интересно послушать Карала, – мягко сказала она. – Завтра вечером у нас соберется небольшое общество. Не хотите присоединиться?

– Я… – Даллен взглянул на нее, и его охватила неподдельная паника. Ему вдруг очень захотелось обнять ее, хотя она не давала никакого повода, а сам он даже не чувствовал никакого физического желания.

"А Кона томится там, где я ее оставил".

– Завтра я занят, – неестественно громко ответил он.

– Тогда как-нибудь в другой раз…

– Мы с женой никуда не выходим.

Даллен повернулся и вышел в соседнюю комнату, где Ренард изучал развешанные по стенам пучки растений. Эта прохладная комната с высокими потолками и старинной мебелью словно принадлежала другой эпохе.

– Уже уходите? – насмешливо спросил Ренард. – А я решил, что такой поклонник искусства должен остаться здесь навсегда. Чем ты насолила молодому человеку, Сильвия?

– Спасибо за помощь. – Она вежливо улыбнулась Даллену. – Коробки довольно тяжелые.

– Пустяки. Если позволите, я пойду. У меня назначена встреча в городе.

Даллен вышел на улицу. Он собирался вернуться пешком, но Ренард догнал его и через минуту они уже катили по аллее. Мир выглядел другим, словно они вышли на солнечный свет из сумрачного бара. Даллен никак не мог уловить, что же произошло. Наверное, все дело в восприятии случившегося. Он никогда не встречал женщины, подобной Сильвии Лондон, поэтому из-за своей неопытности или мужского тщеславия мог неверно понять ее. А может, во всем виновато долгое воздержание? Когда он рассказал Рою Пиччано о том, что Кона часто занимается онанизмом, доктор предложил ему возобновить физическую близость, но Даллену эта идея показалась отвратительной…

– Неплохое получилось развлечение, – сказал Ренард. – Что между вами произошло?

– В каком смысле?

– Вы оба вышли из студии как пара манекенов, – весело пояснил Рик. –Ты к ней приставал?

Даллен задохнулся от негодования.

– Не надо обижаться, старина. Два года назад ее старик отправился помирать на Большой О, и Сильвия живет одна. Это преступная расточительность, но в качестве компенсации она придумала себе отличную игру. Музыкальное брачное ложе новой модели. Несколько неуклюжее название, я его только что придумал. Стоит музыке стихнуть, под музыкой я, разумеется, понимаю эмфиземный хрип Карала, и возникнет страшная свалка. Сильвия стремится по возможности расширить круг претендентов. Победителем, конечно, буду я, хотя она, бедняжка, не хочет себе в этом признаться. Я полагаю, иллюзия выбора разнообразит ее жизнь.

И тон, и суть монолога взбесили Даллена, но новая информация погасила гнев.

– Я не догадался, что Карал живет на Орбитсвиле.

Ренард кивнул.

– Неподалеку от Порт-Нейпира. Он появляется на вечеринках Сильвии только в виде голоморфного призрака. Лично я нахожу это несколько безвкусным.

– Вы такая чувствительная натура, Рик.

– Экий ты колючий, Гарри!

– А что с его эмфиземой?

– Убивает. Медленно, но неуклонно. Я слышал, он уже едва передвигается по комнате.

– Но… – Даллен был окончательно сбит с толку. – Зачем?!

– Зачем он позволяет себе умирать от вполне излечимой болезни? Почему не остался здесь или не взял Сильвию с собой на Большой О? Очевидно, у нее не хватило времени оседлать своего второго излюбленного конька, иначе ты бы уже все узнал… Думаю, это произвело бы на тебя впечатление…

Не меньше, чем…

Гм…

Даллен потерял терпение.

– Забудьте мой вопрос.

– Все это – части Великого Эксперимента, старина! – Ренард громко рассмеялся, а Даллен насторожился, ожидая очередного подвоха. – Неужели ты никогда не слышал, что будешь жить вечно?

– О чем-то таком проповедовал Некто из Назарета.

– Религия тут ни при чем, Гарри. Старик Карал вообще противник религии и всякой мистики. Он основал фонд "Анима Мунди". С конкретной целью…

– Гарри? Ты меня слышишь? – раздался вдруг голос. – Это Джим Мэллор. – Слушаю тебя, – почти беззвучно пробормотал Даллен, немало удивленный решением заместителя связаться с ним после нескольких недель молчания. – Что-нибудь случилось?

– Плохие новости, Гарри. Бомон бежал.

– Бежал?! – Даллен почувствовал, как на плечи наваливается тяжесть прежних забот. – Ну, так поймайте его.

– Слишком поздно! – В голосе Мэллора слышалась ярость. – Побег случился три дня назад, а Лэшбрук сообщил мне только сейчас. Бомон наверняка давно в Корделе.

Даллен прикрыл глаза.

– Значит, я поеду в Кордель, – вслух произнес он.

– Что с тобой? – раздался оглушительный голос Ренарда с соседнего кресла. – Болтаешь сам с собой?

Даллен жестом заставил его замолчать.

– Подготовь самолет, Джим. Я буду у тебя через несколько минут.

– Но…

– Я сказал: через несколько минут, Джим.

Натренированным движением челюсти Даллен выключил передатчик и попытался расслабиться. Он ощущал приятный холодок предвкушения, к нему возвращалась утраченная иллюзия смысла жизни.

Глава 7

Долина представляла собой узкую полосу, длиной почти в километр, с которой сняли почву и горные породы, обнажив материал оболочки. Илом не отражал света, поэтому ночью темная полоса казалась холодным черным озером. Домики исследователей, прилепившиеся к поверхности илема, выглядели небольшой флотилией судов, между которыми протянулись кабели питания и связи.

Дэн Кэвендиш проработал в Долине больше сорока лет, но прогулки по черному озеру погружали его в какое-то странное созерцательное состояние, всегда напоминая о том, что от холода межзвездного пространства его отделяют лишь несколько сантиметров… После смерти жены Дэн начал страдать бессонницей, и у него появилась привычка бродить ночью вдоль черной полосы, предаваясь размышлениям и воспоминаниям. Беззвездное ночное небо Орбитсвиля было по-своему красиво, и эта красота помогала ему ценить и любить жизнь.

Расхожее представление о Большом О сводилось к наличию илемной оболочки с небольшим солнцем внутри. Но более сведущие люди знали еще об одной сфере, без которой вся система Орбитсвиля не годилась бы для жизни. Вторая сфера имела гораздо меньшие размеры и была невидима – своеобразная силовая паутина, преграждающая путь солнечной энергии. Сфера состояла из узких, абсолютно непрозрачных полос. Они отбрасывали огромные тени на просторы Орбитсвиля, создавая чередование света и тьмы, дня и ночи, что было совершенно необходимо для естественного развития флоры. Невидимая днем внутренняя сфера прослеживалась в виде полос света и тьмы на противоположной стороне Орбитсвиля, удаленной от наблюдателя на две астрономические единицы. Днем о ней напоминала едва заметная полосатость неба, в сумерках чередование синего и голубого становилось хорошо различимым, а ночью небо пересекали сотни тонких линий, исходящих из двух противоположных точек горизонта и сливающихся в равномерное сияние там, где структура сферы становилась неразличимой из-за огромной толщи воздушного слоя.

Девяносто два года жизни Кэвендиша прошли на Орбитсвиле, и он до сих пор находился во власти его красоты и таинственности. Многие вопросы относительно этой фантастической конструкции так и остались открытыми, но Дан не желал сдаваться. Пускай ответы, несмотря на все усилия Комиссии по науке Оптима Туле, пока не найдены. Он искренне верил, что прорыв рано или поздно наступит. Это стало его религией, он не собирался ей изменять, предпочитая жить в Долине, чтобы не пропустить великого дня. По той же причине Кэвендиш сопротивлялся всем попыткам отправить его на пенсию. После смерти Рут ему осталась только работа, поэтому он не отказался бы от нее ни за что на свете. И, конечно, он не позволит Филу Вигасу выжить его из Долины. Кэвендиш уже несколько лет находился в отвратительных отношениях с главным инженером. Воспоминание о Вигасе заставило старика тихо зарычать от гнева.

– Он думает, что меня можно сбросить со счетов? – спросил Кэвендиш безмолвное черное озеро. – Я еще покажу этому молокососу, кто чего стоит. Он присел на складной табурет, стараясь отогнать неприятную мысль, что разговоры вслух с самим собой подтверждают мнение Вигаса. Ночь выдалась чудесная, с редкими облачками, скользящими по полосатому сапфиру неба. Все вокруг принадлежало сейчас Кэвендишу. Остальные сотрудники давно уже разбрелись по домам и, судя по темным окнам, давно спят. Дэн подавил приступ зависти и тоски: он вдруг вспомнил, как приятно было проснуться ночью, ощутить рядом тепло Рут, тронуть ее за руку и вновь погрузиться в сладкую дрему. Они прожили вдвоем хорошую жизнь, и сейчас он не хотел предавать ее память, жалея себя. Кэвендиш глубоко вздохнул, расправил плечи и попытался вызвать в душе чувство единения со всей Вселенной, раствориться в загадочном мерцании ночного Орбитсвиля.

Вопросы…

Слишком много разных вопросов.

Кто построил Орбитсвиль? Зачем? Является ли он искусственным образованием в узком, человеческом, смысле этого слова, или, как полагают религиозно мыслящие люди, он неопровержимо свидетельствует о существовании Создателя? А может, постаралась сама природа, и лишь на людской взгляд ее творение выглядит странным?

Как коренной орбитсвилец, Кэвендиш подсознательно придерживался мнения, что образование, на котором он живет, имеет естественное происхождение, хотя некоторые вещи его смущали. Например, гравитация. Каким-то загадочным образом тонкая илемная оболочка создавала гравитационное поле на внутренней поверхности сферы, а на внешней ничего подобного не наблюдалось. Значит, Орбитсвиль предназначен для обитания. Неясным оставался также вопрос с порталами. С точки зрения человеческой логики было только одно объяснение существованию трех поясов круглых окон – это входы. Но подобная логика вела к спекулятивной идее бога-инженера. Некоторые возражали, утверждая, что всякое божественное искусство должно быть совершенным, а в конструкции Орбитсвиля имеются необъяснимые погрешности. Он представляет собой идеальную сферу, его симметрия удовлетворила бы любого теолога, но порталы… Почему на экваторе их именно 207? Почему северный и южный пояса расположены несимметрично? Почему в северном поясе 173 портала, а в южном 168? И, наконец, почему сами порталы расположены на разном расстоянии друг от друга, а их форма совсем не идеальна?

Эти загадки два века будоражили умы ученых, особенно нумерологов, которые перерыли все анналы, начиная со времен Великих Пирамид, но так ни к чему и не пришли. Сферология тоже продолжала ставить рекорды нерезультативности. До сих пор никто так и не понял, почему внутри Большого О невозможна радиосвязь. Кэвендиш как химик-неорганик не занимался проблемами макросферологии, хотя его волновали неразгаданные тайны Большого О, и он жаждал, чтобы на его веку был сделан маленький, но шаг вперед. Даже крошечное продвижение компенсировало бы сорок с лишним лет разочарований.

Кэвендиш вглядывался в сторону домов, плывущих по продолговатому черному озеру. Некоторые разбирались и перестраивались по несколько раз. Обычно эти изменения были связаны с окончанием очередной серии экспериментов. Некоторые здания и устройства имели своих антиподов, зеркально отраженных двойников на внешней стороне Орбитсвиля. Кэвендиш, хотя и настроенный весьма оптимистично, подозревал, что его область исследований – структура илема – наименее перспективна.

Иногда он склонялся к мысли, что пройдут века, прежде чем это вещество приоткроет хоть малую из своих тайн, а тогда будет уже слишком поздно. Люди рассеются по бескрайним просторам, и Орбитсвиль поглотит человеческую расу. Тысячи племен станут вновь изобретать паровую машину и двигатель внутреннего сгорания, а более совершенная техника канет в небытие.

Кэвендиш вздохнул: пора и в постель. Наклонившись за табуретом, он вдруг увидел, как поверхность илема мигнула зеленым светом. Изумрудная полоска во всю ширину Долины пробежала вдоль черного озера и исчезла на западе.

– Что за черт!..

Кэвендиш взглянул на привычный ночной пейзаж и вдруг почувствовал себя очень неуютно.

Проведя всю жизнь внутри Орбитсвиля, он знал, что илом – совершенное, неизменное вещество, более стабильное, чем кора любой планеты. И он не должен пульсировать ни зеленым, ни каким-либо другим светом… Ведь если это возможно, то возможны и другие изменения… Ему вдруг показалось, что идем растворяется у него под ногами…

Что его беззащитное тело вот-вот окутает холод межзвездного пространства.

Марк Денмарк был явно не в духе. Он хмуро рассортировал бумаги на столе, подошел к окну и уставился на давно приевшийся пейзаж. Долину заливали вертикальные солнечные лучи, и яркий слепящий свет вызывал в памяти картины Древнего Египта. Денмарк покачал головой, словно вид за окном имел какой-то изъян, отвернулся от окна и сердито начал постукивать по зубам карандашом.

– Дэн, мы проверили показания всех приборов. Ничего не обнаружено, ни-че-го. Никаких всплесков, никаких провалов, никаких следов необычного явления.

– Неудивительно, ведь у нас нет направленных на оболочку фотометрических приборов.

Кэвендиш старался говорить спокойно, чтобы не показать разочарования. Он так и не поспал сегодня ночью, строя разные гипотезы. Увиденное воодушевило его, наконец-то сферология сделает долгожданный шаг вперед. Но теперь все выглядело так, словно это он отступил назад, потеряв почву под ногами. Перед ним со всей отчетливостью замаячила перспектива запоздалой отставки.

Денмарк наклонился к нему.

– Дэн, не мне вам объяснять, что свечение не может возникнуть само по себе. По вашим словам, имело место какое-то возбуждение, а по приборам выходит, что возбудились только ваши нервные окончания.

– Я совершенно здоров, – отрезал Кэвендиш. – И не пытайся убедить меня в обратном.

– Я лишь хочу убедить вас не выставлять себя на посмешище. Если вы будете настаивать, чтобы ваше сообщение внесли в журнал наблюдений, и тем самым привлечете к себе ненужное внимание, то быстренько поймете, что значит попасть под пресс. Господи, Дан, почему вы не хотите уйти на пенсию? Остальные ждут не дождутся, когда им стукнет восемьдесят.

– Я еще не готов.

– Готовы вы или нет, но в ближайшие дни…

Кэвендиш с притворным изумлением огляделся.

– Куда я попал? Ты руководитель проекта или чиновник отдела кадров?

Губы Денмарка превратились в тонкую полоску. Наблюдая за изменившимся выражением лица шефа, Кэвендиш подумал, не слишком ли далеко он зашел. Денмарк, прирожденный исследователь, был вынужден растрачивать силы на борьбу за финансирование собственных проектов. В последние месяцы он особенно издергался, поэтому часто срывался по пустякам. "Достаточно одного его слова, – с тревогой подумал Кэвендиш, – одной записки, и меня вышвырнут без всяких…”

– Привет всем!

Кэвендиш повернулся на это жизнерадостное восклицание, и сердце у него упало: в дверях красовалась коренастая фигура Фила Вигаса, который отвечал за работоспособность всего оборудования и каждую жалобу воспринимал как личное оскорбление. Конфликты с Кэвендишем вошли у него в привычку, он считал старика сварливым маразматиком и в данный момент был последним человеком, кого тот хотел бы видеть.

– Присаживайся, Фил, – сказал Денмарк. – Очень хорошо, что зашел.

– Вот как? – Вигас грузно опустился на стул. – Чем могу быть полезен? Денмарк холодно улыбнулся.

– У тебя вдоль Долины установлено оборудование на миллион монит, а Кэвендиш сейчас сообщил мне, что все это ненужный хлам. Я-то привык считать материал оболочки абсолютно инертным, но Кэвендиш утверждает, будто сегодня ночью идем так сильно возбудился, что засиял, а ни один из твоих дерьмовых приборов даже не пискнул. Что ты об этом думаешь?

– Я вовсе не это говорил, – запротестовал Кэвендиш, пораженный открытой неприязнью Денмарка. Похоже, он действительно попал в глупое положение. Вигас получил отличный шанс отправить его в нокаут, добавив собственную оплеуху. Действуя сообща, они выставят его в два счета.

– Судя по дошедшим до меня слухам, речь идет об удивительном зеленом свечении. – Губы Вигаса насмешливо дрогнули. – Его даже окрестили "ночным испусканием Дэна".

– Именно, – радостно подтвердил Денмарк и, как это обычно случается с людьми без чувства юмора, превратил шутку в пошлость. – Кое у кого по ночам случаются весьма жаркие видения, а у Дэна они, похоже, несколько зеленоватые. Что скажете, доктор? Насколько это серьезно?

– Могу сказать только одно. – Вигас, как ни странно, взглянул на Кэвендиша вполне доброжелательно.

“Жалость палача, – подумал Кэвендиш. – Сейчас взмахнет топором".

– Не скрывайте правду, – подзадоривал Денмарк.

– Эта болезнь заразна. – Голос Вигаса звучал бесстрастно, но у Кэвендиша вдруг замерло сердце.

Денмарк растерянно взглянул на инженера.

– В каком смысле?

– Я тут кое-что разузнал. Около трех недель назад пилот Джин Энтони катапультировалась из грузовоза, совершавшего полет вдоль экватора вблизи 156-го портала. Корабль, судя по всему, сущая развалина, вращался вокруг продольной оси, и спасательную капсулу выбросило в сторону Орбитсвиля. Она уже почти влепилась в оболочку, но спасатели все-таки догнали ее, и Энтони чудом осталась в живых.

Вигас замолчал, пристально глядя на Кэвендиша.

– Все это весьма увлекательно, – сухо проговорил Денмарк.

– Перед самым столкновением Джин Энтони, как и Дэн, заметила зеленое свечение. Она описала его в своем докладе, но никто не обратил на него внимания. Списали все на ее нервное перенапряжение.

Денмарк кивнул.

– С женщинами такое случается.

– В данном случае нет. Она видела тонкую зеленую линию, быстро перемещавшуюся по оболочке с востока на запад, – уверенно продолжал Вигас. – Что-то происходит, Марк, нечто необычное, и чем скорее ты сообщишь об открытии Дэна в штаб-квартиру Комиссии, тем больше денег нам выделят.

– Хочу поблагодарить вас, – сказал Кэвендиш Вигасу, когда они вместе вышли из административного здания. – Если бы не ваше вмешательство… Знаете, Марк уже собирался вышвырнуть меня.

– Ему бы пришлось вернуть вас обратно, когда о вас узнал бы весь мир. – Вигас улыбнулся. – Отныне вы, похоже, непотопляемы.

– Большое спасибо. – Кэвендиш сделал вид, что обижен, хотя душа его пела. Впервые за три года после смерти жены он почувствовал, что кое-что еще ждет его впереди.

Глава 8

Чтобы его не засекли с земли, Даллен поднял патрульный корабль на высоту восьми тысяч метров и подлетал к Корделю с севера. Около трети некогда застроенных земельных участков чернели пожарищами, но крупные объекты выглядели с высоты, как сорок лет назад, когда город еще имел официальный статус. Лишь буйство зелени, местами выплеснувшееся на проезжую часть улиц, говорило о непрерывном процессе распада, который, в конечном итоге, уничтожит все признаки человеческого жилья.

Карта на навигационном экране устарела на десятки лет, ведь с точки зрения мета-правительственных картографов Кордель давно перестал существовать. Но Даллена карта устраивала. Он включил сканер, и на экране зажглась красная точка. Стандартный полицейский прием: в какой-нибудь вещи задержанного прикреплялся микропередатчик, и закодированный сигнал точно указывал, где искать беглеца.

Некоторое время Даллен смотрел на красную точку, затем на крутом вираже пересек сверкающую ленту с размытыми границами – реку Флинт. Он наблюдал, как то, что еще мгновение назад выглядело страницей из географического атласа, превращается в залитый солнцем реальный мир, и в нескольких метрах от поверхности волнующегося зеленого океана перешел на бреющий полет. Даллен почти прижал самолет к верхушкам деревьев, стараясь не выдать своего присутствия. Впереди показалось внешнее кольцо городских ресторанов, мотелей и офисов. Он неслышно лавировал между строениями, стремясь ближе подойти к месту посадки, и наконец приземлился у небольшого холма.

Изучив карту, Даллен выяснил, что находится в трех километрах от цели и теперь без труда отыщет Бомона. Проблемы могут возникнуть только на обратном пути к самолету. Чтобы не заблудиться, он снял с карты копию и спрятал ее в карман. Проверив оружие и радиопередатчик, он спрыгнул на толстый ковер из мха и стелющихся растений. По инструкции прежде, чем оставить корабль, надлежало отсоединить генератор силового поля, но он решил не делать этого, тогда легче будет взлететь в критической ситуации. Вряд ли кто наткнется здесь на самолет, а, кроме того, соединительные силовые трубки, единственное уязвимое место, покрыты отпугивающим составом.

Стоял полдень, весь мир плавал в густом тягучем зное. Кругом были только разросшиеся кустарники и полуразрушенные одноэтажные дома, да неподалеку стоял пластиковый автобус, который, если бы не дерево, проросшее сквозь капот, даже через сорок лет выглядел пригодным к эксплуатации.

Быстрым шагом Даллен двинулся в сторону центра. Внутреннее напряжение заставляло его ускорять темп. Он старался не думать о предстоящем, превратившись в простой фиксирующий механизм. Бетонные фонарные столбы местами осыпались, обнажив ржавые железные вены. Некоторые дома, издали выглядевшие целыми, оказывались глиняными термитниками; насекомые давным-давно переварили бревенчатый остов. На витрине чудом уцелевшего магазина какой-то давно уехавший юморист вывел большими буквами: "Закрыто на обед".

"Что удерживает людей в подобных местах?" – недоумевал Даллен. Кое-где на Земле человеческий труд вновь обрел смысл, а местные вожди, входя во вкус власти, не разрешают своим подданным эмигрировать на Большой О. Интерес Орбитсвиля к Земле ослабевает, и им все сходит с рук. Правда, на североамериканском континенте до этого еще не дошло, так почему же люди предпочитают жить в подобных условиях? Можно сформулировать вопрос по-другому: что держит их здесь, на Земле?

И Даллен в сердцах выругался.

Внезапно послышались детские голоса. Даллен остановился и прислушался к далеким, но вполне отчетливым радостным воплям, доносившимся, казалось, из какого-то далекого столетия. До цели оставалось еще семь кварталов, вероятно, он приблизился к охраняемой территории. Сжав в кармане рукоятку излучателя, он двинулся вперед с предельной осторожностью и достиг перекрестка, где мостовую вспучили корни деревьев. Зеленая стена, обеспечивая надежное укрытие, позволяла ему наблюдать за улицей.

Буйная растительность скрывала признаки человеческого присутствия, но Даллен отметил, что часть домов снесена, а на освободившихся участках разбиты огороды. Людей он не видел, лишь вдали двигалось какое-то цветное пятно. Неподалеку заблеяли овцы. Преодолеть участок незамеченным было невозможно, поэтому Даллен покинул укрытие и неторопливо зашагал по улице. Стайка плохо одетых, но вполне здоровых ребятишек выбежала из-за угла, распевая считалки, и быстро скрылась в кустах.

Дети встревожили Даллена. Пытаясь проанализировать свой испуг, он вдруг понял, что всегда думал о Независимых Сообществах как о поселениях взрослых раздражительных упрямцев. "Я все упрощаю. Профессиональная болезнь сотрудников Бюро".

Людей выселили из Корделя в 2251 году, и через год здесь уже никто не жил. По мнению мета-правительства, он до сих пор оставался пустым разоренным местом, новых обитателей города попросту не замечали. Власти полагали, что опустевшие города непривлекательны для диссидентов, бродивших по просторам страны. Но именно города предоставляли людям крышу над головой и прочие удобства, и поэтому они продолжали выполнять свое прежнее предназначение – служить убежищем тем, кто в нем нуждался, объединять людей в общество. Конечно, рано или поздно должны были появиться дети – дети, которых с точки зрения властей не существовало, которые не имели доступа ни к образованию, ни к медицинскому обслуживанию. "С Бюро покончено, – в который раз сказал себе Даллен. – Как только я заплачу по счету, как только Кона и Мики будут отомщены".

Навстречу попадалось все больше и больше людей, некоторые удивленно поглядывали на него, но никто не предпринимал попыток остановить. Либо местное население достаточно велико, чтобы незнакомец не вызывал особых подозрений, либо жители Корделя вели гораздо менее замкнутый образ жизни, чем он предполагал. На одном из перекрестков раскинулся рынок, судя по всему, с прямым товарообменом. Несколько замызганных грузовиков с овощами и фруктами свидетельствовали о довольно развитом сельском хозяйстве. Даллен свернул в Седьмой квартал. Квартал был нежилой, большую его часть занимали церковь из красного кирпича, здание банка и трехэтажный отель, кажущийся обитаемым. Убедившись, что на него никто не смотрит, Даллен вытащил искатель, настроенный на передатчик Бомона. На маленьком круглом экране мигала ярко-красная стрелка, указывая на отель. Даллен пересек улицу и уже почти подошел ко входу, когда из густой тени под козырьком здания, появился невысокий коренастый человек. Моложавое лицо, седые волосы, через плечо перекинут ремень духового ружья.

– Куда направился, приятель? – спросил он скорее удивленно, чем враждебно.

Значит, отель служит подобием штаб-квартиры.

– Хочу повидать начальство.

Человек требовательно протянул руку.

– Документы.

– Конечно.

Даллен улыбнулся, сунул руку в карман куртки и выстрелил, обратив охранника в живую статую. Затем Даллен подхватил его, и с негнущимся телом ввалился в пустой вестибюль. Рядом со столом дежурного виднелась дверь, ведущая, видимо, в туалет для обслуживающего персонала. Приходилось рисковать. Даллен втащил внутрь безвольное тело охранника и устремился к лестнице, чувствуя в себе небывалую уверенность, словно находился под действием фелицитина.

На площадке второго этажа он снова взглянул на искатель: здесь повернуть налево. Даллен быстрым шагом пошел по коридору, на ходу доставая оружие. У двери, на которую указала дрогнувшая стрелка, остановился, потом, не тратя времени на размышления, повернул ручку и шагнул внутрь. На кровати лежала полуобнаженная темноволосая девушка лет двадцати, которая в изумлении уставилась на Даллена. Скомканная одежда, на стуле у кровати мужской ремень с металлической пряжкой.

– Где Бомон? – яростно прошептал Даллен, отгоняя мысль, что допустил ошибку. – С тобой ничего не случится, если будешь вести себя тихо. Ясно? Девушка, завороженно глядя на него, кивнула и вдруг пронзительно закричала.

– Ах, ты, скотина!

Он едва не нажал на спусковую кнопку парализатора. В соседней комнате послышались встревоженные мужские голоса. Даллен повернулся к двери, не зная, что делать: то ли выбежать на улицу, то ли запереться изнутри. Он все еще бестолково глядел на дверь, когда девушка выстрелила.

Генри Сэнко, "мэр" Западного Корделя, даже в оглушающую жару носил строгий костюм и галстук. Он был толстощек, словоохотлив, напорист и, несмотря на единственный оставшийся у него передний зуб, улыбчив.

– Вы поступили глупо, – сообщил он Даллену с широкой улыбкой. – Вот именно: крайне глупо. – Он улыбнулся еще шире.

Даллен кивнул. Его обмякшее тело протащили по коридору до конференц-зала и усадили на стул с высокой спинкой. Напротив восседал мэр, у дверей стояли двое крепких парней с пистолетами. Кивнув головой, Даллен понял, что к нему применили защитное оружие малой мощности, но радости от этого факта не испытал. Он прекрасно сознавал безвыходность своего положения.

– Мэрией – моя близкая подруга, – оповестил Сэнко. – Можно сказать, протеже. Если бы ты выстрелил в нее из этой штуки… – Он коснулся лежащего на столе излучателя и покачал головой, видимо, представив, каким страшным было бы его возмездие.

– Я уже говорил: меня интересует только Бомон. – Даллен с трудом шевелил непослушными губами. – Я не знал, что у Башен так называемой протеже…

Сэнко резко подался вперед.

– А ты крепкий орешек! Сидишь здесь, парализованный, беспомощный, не зная, что тебя ждет, виселица или кастрация тупым ножом, и умудряешься хамить. Человеку в твоем положении следовало бы вести себя более дипломатично. Почему ты решил, что моя кожа не слишком нежна?

– Люди, швыряющие бомбы, обычно не отличаются особо тонкой кожей.

– Вот, значит, как! – Сэнко встал, быстро обошел вокруг стола и снова резко опустился на отчаянно заскрипевший под ним стул. – Хочу кое-что сообщить вам, господин мета-правительственный агент. Здесь, в Западном Корделе, проживают цивилизованные люди, у нас есть законы, и мы следим за их соблюдением. У нас нет электричества, не хватает чистой воды и прочих благ, но мы не дикари! Мы не занимаемся террором.

– А как же Бомон?

– Бомон был безмозглым тупицей!

– Был? – Даллен пошевелил пальцами. К нему возвращалась способность двигаться. – То есть…

– То есть он мертв. Ему и двум его приятелям вынесли приговор, который вчера приведен в исполнение. Ты считаешь это жестокостью?

– Нет, просто варварством.

Сэнко едва заметно пожал плечами.

– Вы должны понять, что в любом Независимом сообществе самым тяжелым преступлением является пустая трата денежных и материальных ресурсов. У нас есть небольшой запас наличности, необходимой для закупки медикаментов на черном рынке, а Бомон и его друзья-кретины ухнули прорву денег на бомбу. Несколько месяцев назад два таких же идиота разбили один из последних автомобилей, и если бы они не погибли… – Сэнко замолчал, закусив единственным зубом нижнюю губу, и внимательно посмотрел на Даллена. – Я не понимаю, зачем ты здесь, – наконец сказал он. – Что вам за дело до Бомона? Чем он помешал твоей сытой, уютной жизни?

– В тот день, когда я накрыл его в Мэдисоне, он пригрозил мне тем, что его друзья расправятся с моими близкими, – медленно произнес Даллен. Его мозг все еще переваривал новость о смерти Бомона. – Примерно в это же время кто-то проник в здание городского управления и выстрелил в мою жену и ребенка из "спешиал-луддита". Но…

– Но что, господин агент? Пораскинь-ка мозгами! Сколько стоит такая игрушка, как "спешиал-луддит"?

– Вы полагаете….

Это сделал кто-то из Мэдисона…

Или даже из городской администрации?..

– Ну-ка повтори, что ты минуту назад говорил о варварстве?

– Но зачем?! Зачем? Не вижу причин!

– Промочи горло, может, в голове прояснится. У "спешиал-луддита" есть свое, особенное назначение. Он создан для выполнения одной-единственной задачи.

Сэнко вытащил из кармана серебристую фляжку, поднялся и, обогнув стол, вылил часть ее содержимого в рот Даллену.

– Не может… – Даллен поперхнулся, когда теплый алкоголь проник в его горло, но судорожный кашель, казалось, ускорил возвращение чувствительности. Мышцы вдруг закололо тысячей иголок.

– Твои жена и ребенок, должно быть, о чем-то знали. Или что-то видели. – Сэнко опустошил фляжку и бросил ее одному из охранников. Тот поймал ее и молча вышел. – Да, плохой из тебя Шерлок Холмс, приятель. Даллен не стал раздумывать о том, кто это такой. Он вдруг понял, что неправильно оценил ситуацию и в результате впустую ухлопал не одну неделю. Самонадеянно полагая, что именно он и его бесплодная деятельность стали причиной трагедии, он повел себя как круглый болван. А по Мэдисон-сити до сих пор разгуливает чудовище, наслаждаясь безнаказанностью, которую подарил ему именно он, Даллен. Но каковы же мотивы преступления? Ради чего этой сволочи потребовалось вычистить мозги двух человек? Убийство? Но никто не был убит, не поступало никаких сообщений о чьем-нибудь исчезновении.

– Все-таки это бессмысленно, – пробормотал Даллен. – В Мэдисоне не бывает серьезных преступлений.

– Вот это мне нравится! – широко распахнув беззубый рот, рассмеялся Сэнко. – Значит, взятки у вас считаются чем-то несерьезным, безобидным, само собой разумеющимся!

– Бывают, конечно, мелкие…

– Послушай! Мэдисон давно уже стал чем-то вроде огромного склада для всех Независимых сообществ этой части света. Сюда едут даже из Саванны и Джексонвиля, отовсюду, где сумели наскрести крупную сумму денег. Именно Мэдисон снабжает нас генераторами, очистителями воды, двигателями для грузовиков и тому подобным. А ты не знал?

– Я знаю, что мои жена и сын не имели к этому никакого отношения.

– Даллен, ты начинаешь мне надоедать. Как ты попал в Кордель? На автомобиле?

– Прилетел на самолете.

– Жаль. Если бы приехал на автомобиле, мы бы его конфисковали, а тебе пришлось бы добираться пешком. Летательные аппараты нам не нужны, поэтому можешь отправляться назад, как только оттаешь.

Даллен ожидал чего-нибудь похуже. Тюрьмы, например.

– Вы меня отпускаете?

Сэнко раздраженно пожал плечами.

– А ты полагал, тебя разделают и съедят?

– Нет, но после того, что случилось с Бомоном… – Даллен замолчал, решив не провоцировать "мэра".

– Давай проделаем маленький эксперимент, – ответил Сэнко, опуская оружие Даллена в карман. – Когда вернешься в Мэдисон, напиши доклад о том, что некие несуществующие люди утверждают, будто казнили, то есть, покончили с не существованием других несуществующих людей. Любопытно послушать, что тебе ответят.

Когда Даллен добрался до города, день уже клонился к вечеру. Самолет покружил над юго-западными районами, над Скоттиш-Хиллом, над безукоризненными, герметично запакованными кварталами, которые скоро зажгутся огнями, создавая иллюзию активной жизни своих несуществующих обитателей. Многочисленные фонари зажгутся на пустых улицах, теплый свет озарит пустые окна… Закат заливал высотные здания городского центра, утопающие в буйной зелени, пейзаж выглядел идиллическим. Космический пришелец, увидев город сверху, пришел бы к выводу, что здесь обитают довольные жизнью, разумные, прагматичные существа, но Даллен, глядя на эту мирную картину, не испытывал радости.

Дерзкий рейд в Кордель и полученная там информация, вывели его из депрессии, одновременно освободив от убеждения, будто стремление к справедливости всегда приводит, если оно достаточно сильно, к достижению цели. Он понял, что нет никакого беспристрастного арбитра, который мог бы вынести решение в чью-либо пользу, а наиболее удачлив тот, кто хладнокровно и расчетливо подкрадывается к жертве.

Самолет на секунду завис, потом начал снижаться, и его тень, то увеличиваясь, то уменьшаясь, заскользила по неровностям рельефа.

Глава 9

Джеральд Мэтью наблюдал из окна своего дома, как патрульный самолет, снижаясь, парит над посадочной площадкой Мэдисона. "Возможно, это Гарри Даллен", – вдруг подумал он. Но Мэтью решительно отогнал эту мысль и вернулся к письменному столу. Долгое отсутствие Даллена дало ему необходимую передышку, хотя в конечном счете страх возмездия только усилился, поскольку все это время подсознание трудилось над формированием образа безжалостной Немезиды.

Первая встреча с Далленом окончилась удачно… Женщина и ребенок падают, обмякшие тела скользят вниз по стене… Блестящие глаза идиотов… Но она произошла при исключительных обстоятельствах и не развеяла страха Мэтью. Он не изменил свою высокую оценку способностей Гарри, и ужас перед Далленом превратился в новую фобию. В число прочих фобий Мэтью входили страх перед жизнью на тонкой, словно вафля, чужеродной оболочке, страх попасться с поличным и страх хотя бы на день остаться без фелицитина. И вот теперь страх встречи с Гарри Далленом…

Мэтью сел за стол, пытаясь сосредоточиться. Давно пора разделаться с накопившимися делами. Обязанности мэра и его заместителя мало напоминали то, с чем обычно ассоциируются эти должности. Это был труд чиновников, ответственных за очень широкий круг вопросов, от связей с прессой и подготовки информации для туристов до приема на работу и закупок необходимого оборудования. Несмотря на обилие электроники, приходилось постоянно ломать голову, где взять средства на то или другое; работа изнуряла, особенно при неуклонном снижении городских доходов. Мэтью уже несколько дней откладывал решение о сокращении ассигнований на городские инженерные сооружения, но сегодня утром по дороге на службу дал себе слово сдвинуть дело с мертвой точки. Тогда он сможет убедить себя, что с ним все в порядке, а неприятный эпизод…Женщина и ребенок падают, падают… Их разум…

Неприятный эпизод не разрушит его карьеру.

Он вывел на экран аналитические графики расходов, пытаясь сопоставить разноцветные кривые и гистограммы с реальностью. Прошло несколько минут. Графики мерцали, отражаясь в глазах Мэтью, но разум отказывался воспринимать их. Его уже начала охватывать паника, как вдруг раздался звонок внутренней связи и в воздухе возник голоморф мэра. Мэтью мгновенно привел в порядок пиджак и нажал кнопку ответа.

– Надо обсудить вопрос о конференции, – сказал мэр. – В какой стадии находится разработка программы?

Джеральд сначала удивился, затем до него дошло: Брайсленд имеет в виду Мэдисонскую конференцию руководителей городов-музеев, запланированную на ноябрь.

– Я пока не возился с ней, Фрэнк, – ответил он. – Возможно, займусь на будущей неделе.

– На будущей! – Брайсленд приуныл. – Я думал, ты понимаешь важность мероприятия…

– Да, но я понимаю и то, что впереди еще целых пять месяцев.

– Пять месяцев – тьфу, – проворчал Брайсленд. – Особенно, если ты будешь продолжать в том же духе.

– То есть?

– Подумай на досуге.

Изображение Брайсленда дернулось и растаяло. Разговор был окончен. Мэтью резко вскочил из-за стола.

– Дьявол!

Он разозлился и испугался одновременно. Сжимая и разжимая кулаки, он стал метаться по кабинету, потом, немного успокоившись, остановился перед зеркалом. На него смотрел знакомый блондин, молодой, мускулистый, с атлетической фигурой, в безупречном костюме. Однако не появилась ли в глазах блондина усталость? Не свидетельствует ли некоторая сутулость о постоянном перенапряжении?

Мэтью поднял руку, чтобы дотронуться до безукоризненно белого воротничка, но рука потянулась к внутреннему карману пиджака, и Мэтью вдруг обнаружил, что крепко сжимает золотую ручку, заправленную чудодейственными чернилами. Он замер в нерешительности. С медицинской точки зрения избавиться от наркотической зависимости самостоятельно считалось невозможным, хотя со времени…Женщина и ребенок падают, их глаза безжизненны и пусты…

Со времени того происшествия ему удавалось держать себя в руках до конца рабочего дня. В целях самозащиты… Он боялся, что у него может вырваться неосторожное признание, но прошло уже пять недель, и с каждым днем его положение становилось все более безопасным. Сейчас большую опасность представляют явные изменения в его поведении, появившиеся после…Женщина и ребенок падают, падают, падают…

Он повернул колпачок и быстро провел пером по языку. Собираясь спрятать ручку в карман, он вдруг решил полюбопытствовать, сколько осталось фелицитина, удостовериться, что все в порядке. Мэтью поднес ручку к глазам и ощутил почти физический удар. Губы дернулись, лицо застыло в гримасе ужаса.

Фелицитина хватит только на неделю, значит в последнее время Джеральд постоянно злоупотреблял наркотиком. Вместе с осознанием этого факта нахлынула первая волна воодушевления, блаженной уверенности, что он играючи справиться с любой трудностью. Фелицитин, как всегда, сработал быстро и безотказно.

Основная проблема – поставщик наркотика, который прибудет с западного побережья только через две недели. Мэтью тут же принял решение: под каким угодно предлогом съездить в Лос-Анджелес. Все будет отлично, просто отлично. Если хорошенько подумать, все даже к лучшему. Ручки – игрушки для богатых; пользуясь ими, можно передозировать препарат. Со следующей недели Джеральд перейдет на микрокапсулы, они гораздо надежнее, не будет проблем с дозировкой и к тому же сэкономят кучу денег. Первый шаг на пути к тому дню, когда он, наконец, избавится от наркотической зависимости.

В его мире все хорошо, дела идут отлично, а самое приятное, они пойдут еще лучше.

Мэтью одернул пиджак, пригладил волосы, улыбнулся своему отражению и пружинящей походкой двинулся к письменному столу.

Глава 10

Даллен так долго жил пустоте и тишине дома, что уже начал ощущать себя последним человеком в мире.

Из окна был виден пустынный склон Нортон-Хилла, и даже золотые огни вдали не оживляли унылую картину. Их автоматически включали в необитаемых районах Лимузина, Шотландского Холма и Гибсон-Парка. Для туристов, спускавшихся с орбиты на вечернем корабле, все это казалось вполне натуральным, но Даллену, нетрудно было поверить, что, пока он дремал, исчезли последние земные жители.

“…Вдоль бездорожья поля замело Цветущей луны лепестками.

Следы всех ушедших к Великому О…”

Он, отвернувшись от окна, двинулся через безмолвные комнаты, в которых ему все еще чудился запах мочи. Вчера пришло сообщение от Роя Пиччано, объясняющее, что, ввиду позднего возвращения Даллена, он забрал Кону в клинику для дополнительного обследования, которое продлится дня три и советовал Даллену отдохнуть.

Но хотя тот после вылазки в Кордель страшно устал физически, он все равно мотался в клинику, проводя все свободное время с женой и сыном. Коне быстро надоедали попытки Даллена вызвать ее на разговор, а мальчик спал в соседней комнате, сжимая в руке желтый грузовичок. Даллен находил утешение в том, что Микель до сих пор любил игрушечные машинки, но понимал, что цепляется за соломинку. Личность мальчика была стерта, когда она еще не успела хорошенько сформироваться. Как же можно надеяться ее восстановить? Даллен всегда покидал клинику с комом в горле. Он мог бы пойти к начальнику полиции с новой версией, но отсутствие ясного мотива оправдывало бы собственную бездеятельность Лэшбрука. В любом случае Даллена совершенно не устраивала перспектива поимки преступника властями и отправки его в ссылку. Мерзавец заслуживал более сурового наказания, и Гарри собирался собственноручно выполоть сорную траву. А для этого он должен был найти виновного без посторонней помощи.

Оставалась еще загадка слов Глиба о "спешиал-луддите". Что Даллену действительно хотелось бы понять, так это причину, по которой один из сотрудников городского управления испробовал устройство на невинной женщине и ребенке. Однако горе, ненависть и неуправляемая ярость мало способствовали аналитическому мышлению.

Даллен вернулся домой в таком состоянии, что заснул в кресле. Среди ночи он подумал, не лечь ли в кровать, но одинокое ложе показалось мало соблазнительным. День, потраченный на размышления, жевание и дремоту, совсем лишил его энергии, он чувствовал себя слишком разбитым и не мог ни о чем думать. Дом стал местом, из которого лучше поскорее сбежать. Он принял холодный душ, побрился и переоделся, говоря себе, что у него нет определенных планов, он может отправиться в гимнастический зал, в бар или в свой офис. Только уже сидя за рулем Даллен вдруг понял, что хочет увидеть Сильвию Лондон.

Он поехал вниз, держа направление на юг. Сквозь купол рассеянного света виднелось несколько крупных звезд, которые создавали слабо мерцающий фон для Первой Полярной зоны, почти достигшей зенита. Полоса космических станций и кораблей тянулась через все небо с севера на юг и по-прежнему выглядела бриллиантовым украшением, правда, слегка потускневшим, ибо эра великих миграций подошла к концу. Сейчас Первая Полярная зона состояла в основном из непригодных, брошенных на орбитальном рейде кораблей, частично разобранных и использованных для постройки других судов, чтобы те могли навсегда уйти к Орбитсвилю. Даллен видел в этом зрелище лишь символ земного упадка, поэтому без всякого сожаления повернул на запад.

Перед ярко освещенной резиденцией Лондонов стояло машин двадцать. Даллен рассчитывал на более скромную компанию. Он припарковался на свободном месте и заметил рядом золотой "Роллак" Ренарда. Раздумывая, стоит ли входить, он увидел Сильвию, которая оживленно с кем-то беседовала. Вертикально падающий на нее свет подчеркивал ее грудь, делая облик хозяйки дома особенно чувственным. Отбросив колебания, Даллен поднялся на крыльцо.

– Добро пожаловать на информационное собрание фонда "Анима Мунди", –сказал худощавый широкоплечий мужчина лет шестидесяти, стоящий в центре просторного холла. – Вы первый раз на нашем дискуссионном вечере? –спросил он, одарив Даллена вежливой улыбкой.

– Да, но я пришел к… – Гарри запнулся, поняв, что обращается к голоморфу. Его выдавал только голос. Звук был направлен Даллену точно в уши, не смешиваясь с шумом, доносящимся из комнат.

– Позвольте представиться, – сказал голоморф. – Меня зовут Карал Лондон, и я хочу сообщить вам удивительную новость: вы, мой друг, будете жить вечно.

– В самом деле? – Даллен не собирался беседовать с невидимым компьютером, который управлял ответами голоморфа.

– Да, мой друг, это – единственная стоящая истина, и сегодня у вас будет возможность ее обсудить. У нас есть ряд исчерпывающих учебных пособий, а также все необходимое, причем совершенно бесплатно. Но позвольте мне задать вам один жизненно важный вопрос. Что такое?..

Вопрос не дошел до Даллена, потому что дверь справа распахнулась. На пороге возник Ренард со стаканом мартини в руке. Он ухмыльнулся Даллену, подошел прямо к голоморфу и впихнул колено в область его паха.

– Прочь с дороги, старый черт, – скомандовал Рик. Он шагнул прямо в изображение, вызывая в нем искажения. – Здесь собрано целое устройство. Перед отлетом на Орбитсвиль старик запрограммировал воспроизведение самого себя, но он был слишком самодовольным, и не мог предположить, что кто-нибудь окажется настолько невежливым, что встанет прямо в него. Бедный компьютер не знает, как ему реагировать.

– Я не удивлен, – неохотно улыбнулся Даллен. – Ожидал увидеть тебя здесь.

Ренард отодвинулся, позволяя изображению сфокусироваться вновь, но уже с четырьмя руками, две из которых принадлежали Рику и двигались словно в танце острова Вали.

– …Долгое время разум считался универсальным свойством материи, так что в некоторой степени им наделены даже элементарные частицы, – говорило голосом Лондона гротескное изображение. – Сейчас мы знаем, что разум обусловлен взаимодействием той же физической природы, что и электричество и гравитация, и существует модуль трансформации, аналогичный основному уравнению Эйнштейна, который уравнивает материю разума с другими сущностями физического мира…

Наложенные друг на друга изображения исчезли, оставляя Ренарда победителем.

– Видишь, программа не может справиться. Старый хрыч помешался на своих идеях.

– Он не ожидал саботажа.

– А чего он ожидал? Люди пришли сюда немножко выпить на халяву, благоразумно поволочиться за Сильвией, а не слушать лекции жалкого привидения. Заходи, старина. Тебе сегодня, как видно, тоже не мешает пропустить порцию-другую.

– Пожалуй.

– Да. – Ренард замолчал, его лицо в золотых веснушках приняло скорбно-торжественное выражение. – Я только что узнал о твоей жене и ребенке.

– Не будем об этом.

– Нет, это как раз то, что я… А, дьявол!

Ренард первым вошел в комнату и направился к длинному буфету, служившему баром. Даллен попросил разбавленного шотландского виски. Ожидая пока напиток будет готов, он огляделся. Два десятка гостей, в большинстве мужчины, стояли небольшими группами. Он узнал несколько лиц из различных ведомств городского управления, но Сильвии среди них не было.

– Она где-нибудь здесь, – сверкнув зубами понимающе сказал Ренард. Даллен попытался скрыть досаду.

– Зачем здесь эти люди? Не могут же все они быть физиками-теоретиками.

– Метафизиками – так будет точнее. Карал утверждал, что существуют особые частицы, названные сапионами, которые труднее регистрировать, чем нейтрино, поскольку они существуют в некоем, по его словам, ментальном пространстве. Трудновато для простого ботаника, хотя в моих мозгах полно этих сапионов, видимых только в ментальном пространстве, где большинство физических законов не такие, как у нас. Эти самые невидимки обеспечат нам жизнь после смерти. Карал, правда, не говорит "смерть", он называет ее началом дискарнации.

– Весьма удобная и утешительная теория, к тому же прибавляет настроения, – закончил Ренард, передавая Даллену стакан. – Лично я предпочитаю вот это снадобье, а иногда удается встряхнуться кой-чем другим.

– Фелицитин? – Вообще-то Даллен был не любопытен. – Ты сумел достать его здесь, в Мэдисоне?

Ренард пожал плечами:

– Раз в месяц здесь бывает один торговец с западного побережья, значит в городе наверняка кто-нибудь пристрастился к этому зелью.

– У кого же столько денег?

– Так они тебе и сказали. Фелицитин ведь запрещен, а те, кто им злоупотребляет, рано или поздно вынуждены заняться каким-нибудь преступным ремеслом. Иногда их можно вычислить по разным признакам, если, конечно, знаешь на что обращать внимание.

Даллен потягивал виски, удивляясь, что он смешан точно по его вкусу. Ренард старался вести себя пристойно. Как, интересно, отличить человека, употребляющего фелицитин? Он должен быть всегда холоден? Выделяться спокойной уверенностью?… Перед его глазами мелькнула запомнившаяся картина: разговорчивый молодой человек привлекательной внешности, в дорогом костюме. Размягченный, улыбающийся… Джеральд Мэтью, заместитель мэра. Даллен нахмурился, глядя в свой стакан.

– Надеюсь, здесь не сверххолодный лед? – спросил он. – Я слышал, он бывает вреден.

– Лед – всегда лед, – улыбнулся Ренард, – он только выпивку портит.

Даллен кивнул. Вдруг он заметил пару, которая направлялась именно к нему: толстяк Питер Эззати, чиновник городской спасательной службы, и его тучная жена Либби. Здороваясь, она неотрывно смотрела на него со скорбным выражением настойчивого соболезнования. Даллен почувствовал внезапную слабость: вероятно, она – любительница трагедий, профессиональная утешительница.

– Вы первый раз, Гарри? – спросил Эззати. – Как вам, получаете удовольствие?

– Я смутно представляю, в чем должно заключаться удовольствие?

– В разговорах. Карал, если вы внимательно следили за его аргументацией, довольно убедителен со своими сапионами, и это как раз те самые разговоры, которые мне нравятся. Тут множество парней, чьи мозги заняты не только спортом и сексом, они могут беседовать на любую тему. Например, что вы думаете о зеленых вспышках, которые продолжаются на Орбитсвиле?

Вопрос поставил Даллена в тупик.

– Боюсь, я…

– Вы – первый полицейский, который заглянул к нам, – вставила Либби Эззати, ее пристальный взгляд продолжал источать сострадание.

– Я – не полицейский. Я работаю в Бюро Отчуждения.

Либби выстрелила в мужа обвиняющим взглядом, словно уличила во лжи.

– Но вы ведь имеете право арестовывать, разве нет?

– Только когда возникает исключительная необходимость в применении власти.

– Это другое дело, – вставил Эззати. – А правда, что дерегистрационная линия теперь проходит в сорока километрах от Мэдисона? Даллен кивнул.

– Население сокращается. А здесь довольно плодородная почва.

– Не нравится мне это, все это часть общего процесса, – Эззати обдумал мысль, которую только что высказал и, кажется, счел ее значительной. – Да, часть процесса.

– Все на свете есть часть общего процесса, – ответил Даллен. – Я говорю не как философ. Я говорю с житейской точки зрения.

– Ты говоришь вздор, дорогой, – сказала Либби своему мужу, взяв тем самым Даллена в союзники и решив, что настал момент взаимопонимания. – Вы знаете, Гарри, Киплинг оставил всем нам жизненно важное послание, когда заметил, что Бог не даст зачахнуть ни былинке, ни дереву…

– Рекомендую обратиться с этим к Рику, он – ботаник.

Даллен торопливо вернулся в холл, где вновь материализовавшееся голоморфное изображение Карала Лондона обращалось к двум новым гостям:

– … Дискарнатный разум, состоящий из сапионов, крайне слабо взаимодействует с веществом, но это не ставит под сомнение их существование. В конце концов мы до сих пор не научились регистрировать гравитоны или гравитино…

Уйдя из зоны узконаправленной звуковой волны, Даллен шагнул в комнату напротив и обнаружил там общество, весьма напоминающее то, которое он оставил: группки по три-четыре человека с серьезными лицами попивали янтарные коктейли. Пробравшись между ними, Гарри направился во флигель, где всего лишь вчера он впервые увидел невероятный мозаичный витраж. Студия пустовала. Лепестки трилистника, подсвеченные сзади диффузионными лампами, давали неоднородное освещение. Мозаика, изображавшая три Вселенные, незаметно исчезавшие в таинственном мраке, вызывала мысль об огромности космических пространств, расположенных за границей видимой Вселенной. Даллена снова охватило благоговение перед результатом огромного труда. Он не обладал развитым художественным восприятием, поэтому главным критерием оценки произведения искусства была для него сложность воплощения, подвергающая испытанию талант и терпение художника. В этом смысле витраж, состоящий из сотен тысяч многоцветных стеклянных зернышек, был самым выразительным и впечатляющим произведением искусства, какое он когда-либо видел.

– Это не продается, – услышал он голос Сильвии Лондон.

– Жаль, я намеревался заказать дюжину-другую. – Он обернулся и почувствовал согревающую волну тепла. Все в Сильвии казалось ему совершенством: лукавинка, светившаяся в умных карих глазах, решительный подбородок и сильная, но неотразимо женственная фигура в свободно ниспадающем белом платье.

– Вероятно, я могла бы сделать для вас маленькую мозаику, – сказала она.

– Нет, маленькая – совсем не то. Именно размеры этой штуки, отдельные кусочки стекла, и делают ее тем, что она есть.

Губы Сильвии дрогнули.

– Вы – диалектический материалист.

– Ну-ка, повторите, и я за себя не ручаюсь, – грозно сказал Даллен. Сильвия рассмеялась, и вдруг его руки сами собой потянулись обнять ее. Он замер, ему показалось, Сильвия тоже чуть вздрогнула, и в ее глазах промелькнула тревога.

– Я говорила с Риком, – сказала она. – Он рассказал о вашей жене и сыне. Я раньше слышала, но не представляла… Я не связывала вас…

– Все нормально. Не надо об этом.

– Мне говорили про людей, которых полностью вылечили.

– Это зависит от того, как близко от оружия они находились. Если затронуты только клетки памяти, тогда человека можно переучить, почти восстановить его личность за год или около того. У такого человека не повреждены связи в коре полушарий. Если же они повреждены…

Даллен замолчал. Неужели он способен вот так, словно посторонний, обсуждать эту тему? Неужели сработало то, в чем он не готов признаться даже самому себе?

– Кона и Микель поражены с очень близкого расстояния. Я думаю, как личности они исчезли.

– Простите меня. – Сильвия помолчала, глядя ему в глаза, потом слегка вздохнула, как будто пришла к какому-то решению:

– Гарри, я не пытаюсь навязать вам идеи Карала, но существует нечто такое, что мне хотелось бы показать вам. Вы согласны?

– Я не против. Пойдемте.

Сильвия вывела Даллена в короткий коридор, который упирался в тяжелую дверь. Она открылась, едва хозяйка приложила большой палец к замку. Почти всю большую комнату занимала прозрачная витрина, похожая на музейную. Внутри стеклянного параллелепипеда на невидимых проводах были подвешены шесть полированных металлических сфер приблизительно метрового диаметра со множеством чувствительных зондов-игл, закрепленных перпендикулярно поверхности. Провода от оснований зондов уходили в днище витрины и исчезали среди приборов на полу.

– Поразительно, – проговорил Даллен. – Раньше я был допущен к колыбели принца, теперь удостоился права лицезреть королевский будуар.

– Мой муж и пятеро других добровольцев отказываются от жизни ради этого эксперимента, – заметила Сильвия, ясно давая понять, что непочтительность не одобряется. – Зонды не соприкасаются со сферами, как может показаться на первый взгляд, а находятся в десяти микронах от поверхности. Микрорегуляторы удерживают их в таком положении даже при колебании сферы из-за локальной вибрации, микроземлетрясений и прочих изменениях. Система компенсирует все действующие природные силы.

– А для чего все это?

Лицо Сильвии стало торжественным.

– Система не компенсирует паранормальные силы. Карал планирует сдвинуть первую сферу в момент дискарнации. Если это получится, в чем он не сомневается, сфера войдет в контакт с одним или несколькими зондами и по цепи пройдет сигнал.

– Понятно, – Даллен старался скрыть невольный скептицизм. – Доказательство жизни после смерти.

– Доказательство того, что явление, называемое смертью, в действительности – только переход.

– А другие не пытались посылать сигнал "с той стороны"?

– Они не были физиками и не понимали принципа квантован неопределенности и действующих сил.

– Но… До сегодняшнего вечера я никогда не слышал о сапионах, но можно предположить, что, если они вообще существуют, то их взаимодействие с веществом очень, очень слабое. Почему он надеется, что энергия дискарнации, которую должны приносить эти самые сапионы, сдвинет предмет вроде этого? – Даллен постучал пальцем по витрине, указывая на ближайшую сферу.

– Карал учил, что сапионы некоторым образом родственны гравитонам.

– Однако мы не знаем, существуют ли гравитоны.

Сильвия досадливо поморщилась, но казалось, пропустила его ответ мимо ушей и стала рассуждать о ядерной физике, будто не все фундаментальные взаимодействия являются общими для всех частиц, нейтрино – как раз пример такси частицы. Поэтому нечего бояться сапионов, вступающих лишь в ментальное взаимодействие. Это просто еще одна экспериментально не обнаруженная частица, такая же, как гравитон.

В картине, которую нарисовал себе Даллен, умерший Карал Лондон, оседлал рой гравитонов и мчался среди звезд навстречу полированной сфере. Потом вспомнил, что у Лондона есть еще пятеро пожилых последователей: один – на Орбитсвиле, другой – на Терранове и трое – в разных точках Земли. У них столь же фантастические планы, и каждый нацелен на свою собственную сферу. Все это представлялось Даллену сущей нелепицей.

– Извините, – сказал он. – Ваша теория для меня чересчур неожиданна. Сразу трудно в нее поверить.

– На данной стадии от вас этого не требуется. Главное, чтобы вы согласились: она не противоречит современной физике.

Сильвия произносила фразы как раз навсегда затверженный урок.

– Личность есть совокупность ментальных сущностей, образующих структуру в ментальном пространстве. Она переживает разрушение мозга, хотя для ее развития требуется его сложная физическая организация.

– Моя физическая организация слегка перегрелась, – улыбнулся Даллен, смахивая со лба воображаемый пот.

– Ладно, первая лекция закончена, но предупреждаю: когда придете в следующий раз, получите продолжение. – Она остановилась у двери и ждала, пока он к ней присоединится. – Если придете.

– Меня не запугать. "Лжешь", – мысленно сказал он себе, чувствуя, что "деловая" часть закончилась, они одни, и Сильвия ждет возле двери. Он шагнул в ее сторону, желая и страшась того мгновения, когда уже невозможно будет избежать прикосновения. Он приблизился к ней, непроизвольно подняв руки в жесте, имеющем значение лишь для них двоих и только в это мгновение. Руки Сильвии поднялись ему навстречу, ее теплые пальцы легли на его ладони. Даллен подался вперед, но почувствовал постепенно нарастающее сопротивление.

– Не целуйте меня, Гарри, – сказала она. – Мне трудно так…

– Вы считаете, я слишком тороплюсь?

Она задумчиво взглянула на него.

– Я пытаюсь разобраться.

– В таком случае, не вернуться ли нам к вашим гостям?

Она благодарно кивнула, и они отправились назад в гостиную, где Сильвия, занялась делами и куда-то исчезла. Даллен еще некоторое время оставался под впечатлением последних минутка потом его охватило чувство вины – неизменный спутник последних недель, но теперь к нему добавилось нечто новое, неясное. Было ли оно предчувствием того, кем может стать для него Сильвия Лондон, или запоздалым пониманием разницы между влечением, которое он раньше называл любовью, и шквалом неуправляемых эмоций? Может, именно они и означают любовь?

"Надо уходить отсюда, – подумал он, – уходить немедленно и никогда не возвращаться". В дверях он едва не столкнулся с Питером Эззати и его неразлучной женой.

– А, идеологическая обработка прошла успешно! – весело заметил Эззати. – Это написано у вас на лице.

– Питер! – Либби прямо-таки исходила тактом. – Гарри сейчас не до нас.

Даллен посмотрел на нее как ястреб на цыпленка и, призвав на помощь всю свою выдержку, выдавил улыбку.

– Боюсь, я допустил резкость, но теперь все прошло. Неплохо бы выпить какао или чего-нибудь другого.

– О, вам нужна настоящая выпивка, скота с водой, кажется? – спросил Эззати, уже удаляясь.

Даллен хотел было окликнуть его и, отказавшись от спиртного, немедленно уйти, но вспомнил, что еще нет и десяти, а шансы уснуть в пустом доме равны нулю. Может, не так уж плохо – пообщаться с простыми благожелательными людьми и чуть-чуть расслабиться. Доказать себе, что он зрелая личность и способен контролировать свои эмоции.

– Я тут почитал на досуге одну книжку о математической вероятности, –начал он, – в ней сказано, что два человека, потеряв друг друга в большом универсальном магазине, практически не смогут встретиться, если только один из них не будет стоять на месте.

На круглом лице Либби появилось выражение вежливого недоумения.

– Надо же!.

– Да, но если задуматься, то ничего бесполезнее этой информации не придумаешь. Я подразумеваю…

– А я никогда не бывала в большом универсальном магазине, – перебила Либби. – Как, наверное, потрясающе было в каком-нибудь "Мэйси", пока в Нью-Йорке жили люди. Вот и еще одна потеря…

Даллен не придумал в ответ ничего оригинального.

– Что-то теряем, что-то находим…

– С отдельными потерями можно было бы смириться, но мы теряем, теряем и теряем. Оптима Туле только забирает и ничего не дает взамен.

Несмотря на свою взвинченность, Даллен все-таки заинтересовался такой точкой зрения.

– Мы ничего не получаем от Оптима Туле? Разве они не расплачиваются? – Вы говорите о клочках земли с травой? Что человеческая раса делала последние два столетия? Ничего!. В искусстве – никакого прогресса. Наука застыла на месте. Технология и вовсе уходит в прошлое, каждый год скатывается на уровень-другой. Орбитсвиль деградирует!

– Похоже, сегодня у меня лекционная ночь, – заметил Даллен.

– Извините, – Либби печально улыбнулась, а он подумал, что, быть может, поторопился навесить на нее ярлык. – Видите ли, я по натуре романтик, и для меня Орбитсвиль – не начало, а конец. Хотела бы я знать, что нашли бы Гарамонд и прочие, не подвернись им Орбитсвиль? Ведь пришлось бы продолжать поиски.

– Вероятно, ничего.

– Вероятно, но мы никогда этого не узнаем. Перед нами целая Галактика, а мы воротим нос. Иногда я подозреваю, что Орбитсвиль построили специально для этого.

– Орбитсвиль никто не строил, – возразил Даллен. – Считать так могут только те, кто никогда там не бывал. Если бы вы увидели горы и океаны… Он не договорил, потому что вернулся Эззати и раздраженно сунул ему полный стакан.

– Что за нервный народ эта молодежь, – заклокотал Эззати. Его налитые щеки потемнели от гнева. – Нет больше никаких одолжений, родня, не родня –все едино.

Либби немедленно посочувствовала:

– Успокойся, дорогой, кто тебя обидел?

– Да этот щенок Солли Хьюм. Набрался в соседней комнате, а когда я намекнул ему – для его же блага, – что он несколько перебрал, так ядовито мне ответил: когда, мол, я ему верну пятьдесят монит.

– Не следовало брать у него в долг, Питер, – обеспокоенно глядя на мужа, посетовала Либби.

– Хоть бы сказала что-нибудь дельное. – Эззати жадно проглотил ликер и переключился на Даллена. – На прошлой неделе я практически бесплатно отдал этому безмозглому сопляку списанный компьютер. Пожертвовал, можно сказать, для его дурацкого общества, а теперь паршивец набрался наглости требовать денежки обратно. Не пойму, с чего он вдруг осмелел? И чего он хотел от ящика, который с незапамятных времен провалялся в подвале?

– Вероятно, думал разжиться лампами, – высказал предположение Даллен, пожалев, что его собственные проблемы не столь обыденны. – Вы же знаете, какой у нас технический голод.

– Нет, там был только старый монитор департамента снабжения, который он нашел на третьем подуровне. Раньше внизу находился компьютерный центр, а монитор, по-видимому, использовали для слежки за муниципальными чиновниками. Правда, непонятно, кому до них было дело.

Даллена снова начало знобить, хотя сквозняком не тянуло.

– Дорогой, ты сам себе морочишь голову, – насмешливо вставила Либби.

– Если монитор так стар и бесполезен, то получить за него пятьдесят монит – слишком большая удача.

– Да, но… – Эззати бросил на жену свирепый взгляд, не соглашаясь с подобной логикой. – Я заберу его назад, дам подходящую рекламу… Электронная археология нынче в моде. В сущности… – Он нахмурился, покачивая стакан и глядя на крутящиеся воронки. – Ну да, у меня ведь уже наклевывался другой покупатель. Кто же спрашивал меня об этой рухляди?..

– Ты просто ребячишься, – заявила Либби; ее голос задрожал от презрения, – или совсем помешался на деньгах.

Даллен сверлил Эззати взглядом, мысленно приказывая ему назвать имя. – Вероятно, ты права, – пожимая плечами, ответил тот. – В самом деле, с какой стати я должен зарабатывать на чужой собственности? Ах, какое недостойное занятие! Особенно у нас, в Мэдисоне. Помню, когда я был моложе и глупее, я верил, что все, кто достигли высокого положения, добились этого тяжким трудом, так сказать, верой и правдой. Потом поумнел… Джеральд Мэтью!

– Джеральд Мэтью поумнел? – Либби с любопытством склонила голову набок, потом перевела взгляд на Даллена. – Как вы думаете, в этом бреде есть какой-то смысл?

– Боюсь, я прослушал, – буркнул Даллен и поспешно распрощался.

Ему нужно было побыть одному и привести свои мысли в порядок.

Глава 11

В распоряжении Городского управления находилось всего два самолета, и один из них больше недели стоял на приколе в ожидании ремонта. Не хватало запчастей. Мэр Брайсленд считал оставшуюся машину своим персональным транспортом, и Мэтью четыре дня носился как угорелый по кабинетам чиновников, пытаясь получить разрешение на полет Он прихватил с собой изрядную дозу фелицитина, но употреблять старался в меру, чтобы хоть что-то оставить про запас.

Он опустил фонарь кабины, но внезапно навалилась усталость; сердце сжал страх, руки и ноги стали ватными. Мэтью почувствовал, что не сможет взлететь.

Вдали над бетонным полем возвышался голубовато-белый корпус приземлившегося космического корабля, нижняя часть которого пропадала в горячем мареве. Мэтью с трудом различал высаживающиеся туристов. Кажется, их меньше обычного. Год для туризма выдался неудачный. Пустовало большинство отелей, расположенных вдоль улицы Прощания (когда-то, миллионы эмигрантов шли по ней на космодром). Похоже, ситуация продолжает ухудшаться. Мэтью понимал, что наступит день, когда бюрократы Оптима Туле, далекие от проблем Земли, прекратят субсидирование курортов на планете. Тогда он останется без работы и будет вынужден вернуться на родину.

Мысль об опасностях межзвездного перелета, о том, что остаток жизни придется провести на поверхности невероятно тонкого пузыря, отозвалась приступом агорафобии. Он полез было во внутренний карман за золотой авторучкой, но спохватился и снова взялся за штурвал. Далеко впереди на фоне голубого небосвода появилось дрожащее серебряное пятно. Мэтью узнал транспортный самолет, курсирующий между центральным клирингом и Виннипегом. Самолет медленно уплыл в сторону, и бортовой микропроцессор уведомил пилота о разрешении на взлет.

Решив обойтись без помощи компьютера, Мэтью дал команду придать крыльям-невидимкам нужную конфигурацию и увеличил тягу двигателей. Через несколько секунд он уже парил над сложным переплетением заброшенных взлетно-посадочных полос Мэдисонского космодрома. Самолет накренился, и, набрав высоту в несколько сотен метров, взял курс на зеленые гребни Аппалачей. Силовое поле, заменявшее крылья, преломляло свет, и тень, украшенная бахромой солнечных зайчиков, состязалась в скорости с самолетом.

Мэтью вспомнил, что он летит первый раз со дня инцидента в здании мэрии…

Рухнувшие женщина и ребенок, лица пластмассовых кукол с пластмассовыми глазами… Воспоминание мешало наслаждаться полетом. Он любил стремительные бреющие полеты с отключенным автопилотом и получал от них, пожалуй, самое ценное из удовольствий, которое полностью снимало любое напряжение. Но в это летнее утро скорость не помогла. Мрачные призраки не отставали.

Размеры взяток, которыми он должен был подмазывать чиновников, чтобы обеспечить бесперебойность своего нелегального бизнеса, росли с пугающей быстротой; дело могло вскоре зачахнуть; любовницам не нравился спад его темперамента; а впереди маячила ответственность за уничтожение двух человеческих личностей. Стыдно признаться, но чувство вины и страх перед Гарри Далленом, набрасывали темную завесу на его существование. Фелицитин приносил лишь кратковременное облегчение. Мэтью очень, очень устал…

Он открыл глаза, и его взгляд уперся в зеленую стену. Прямо перед ним был склон холма – он опрокидывался на него и рос на глазах, заполняя все пространство.

"Боже, я собираюсь умереть!”

Осознав, где он и что происходит, Мэтью разразился проклятиями. Его руки дернулись к штурвалу, но склон холма продолжал нестись навстречу, огромный, жесткий, смертоносный, готовый превратить человеческое тело в кровавое месиво. От страха он вжался в кресло и рванул штурвал на себя. Зеленый склон все быстрее мчался прямо на него. Сейчас раздастся взрыв.

Корпус самолета содрогался от перегрузки, но, наконец, машина сделала невозможное. Вверху появился край неба.

Горизонт закачался и исчез под носом самолета. Целую минуту Мэтью исходил потоком ругательств, его будто рвало бессмысленным набором слов, сердце бухало и резко замирало, как захлебнувшийся мотор, рвущий собственную оболочку Постепенно он расслабился, дыхание вернулось в норму. Мэтью вытер ладонью холодный пот, но и тогда не почувствовал себя в безопасности. Он осмотрелся в кабине – вроде, все в порядке, проверил приборы и тут же понял: угроза исходит не от машины, источник опасности –он сам.

В сознании засела мысль, которая закралась, когда он смотрел в лицо смерти. В тот роковой миг возникло страшное, сладкое и позорное искушение бросить рычаги и врезаться в холм. Он едва не поддался темной волне, поднявшейся из подсознания, едва не устремился к гибели.

Мэтью решил обдумать положение беспристрастно. Желание умереть представлялось ему пугающим и противоестественным, но странно заманчивым. Противоречие интриговало.

Он не хотел умирать, но его притягивала перспектива небытия.

Состояние небытия имело множество преимуществ. Исчезли бы ночные кошмары, прекратился бы ужас видений, заставляющих вскакивать в холодном поту. Пропало бы чувство вины и опасений. Отпала бы необходимость красть, нужда обеспечивать свои потребности и привычки. Не надо было бы таиться, лгать и пускать пыль в глаза, заставляя людей поверить, что он именно такой, каким кажется.

Исчез бы страх перед космическим полетом, перед гнетущей бесконечностью Орбитсвиля.

Не было бы ни будущего, ни прошлого. Короче, не было бы Джеральда Мэтью – неудачника и труса, человека, который существовал неизвестно для чего. И особой наградой, которую он получил бы сразу, была возможность не противиться усталости, преследовавшей его везде и всюду подобно крадущемуся зверю.

Последнее соблазняло больше всего. Он мог начать сию же минуту ничего не делать, просто расслабиться. Можно просто закрыть глаза, скажем, на минуту, чтобы успеть понять, что за эту минуту изменилось, и запомнить свои ощущения. От него не требуется никакого мелодраматического жеста. Это больше походило на игру или эксперимент, который можно прервать в любой момент…

Взглянув на индикатор скорости, Мэтью определил, что самолет делает около тысячи километров в час. Он ослабил давление на штурвал, закрыл глаза и начал отсчитывать секунды. Тотчас послышалось гудение силовой установки, турбулентные потоки затрясли фюзеляж. Самолет вдруг ожил, начал рыскать, клевать носом, затанцевал, с трудом балансируя на невидимой воздушной опоре.

Досчитав до двенадцати, Мэтью внезапно понял, что его глаза открыты, а машина все еще летит прямо и ровно. Мир не изменился: ни девственно чистая голубизна вверху, ни яркие луга, проносящиеся под носом самолета, ни тонущие в зелени редкие фермерские постройки – мимолетные цели для воображаемого штурмовика времен Второй мировой войны.

"Рискованная высота, – произнес он мысленно. – Так можно и разбиться".

Мэтью глубоко вздохнул и решил лететь с полной концентрацией внимания. Самолет продолжал нырять и взбрыкивать, попадая в воздушные ямы, потом угомонился и полетел плавно и неощутимо.

В кабине стояла духота, солнце мягко пригибало веки. Мэтью несколько минут сопротивлялся, пока не решил, что может, не подвергаясь настоящей опасности, закрыть глаза секунд на десять. В конце концов, это просто игра.

Когда он смежил веки, перед ним поплыла розовая бесконечность с красными и зелеными пятнами остаточной засветки. Он спокойно досчитал до десяти. "Если я сейчас засну, Гарри Даллен уже никогда до меня не доберется. Я, конечно, не собираюсь спать, но как было бы хорошо остановить бег по этим бетонным ступенькам, не нажимать на спусковой крючок, не видеть эту женщину с ребенком, забыть их идиотский бессмысленный взгляд".

Настойчивые сигналы с приборной доски известили Мэтью, о важных изменениях, о которых ему необходимо знать.

Однако он подождал еще пять секунд, после чего открыл глаза и увидел травинки на склоне холма, заполнившего собою все пространство.

Мэтью успел ощутить прилив блаженной радости и благодарности за то, что абсолютно ничего уже не может сделать.

“Как просто", – подумал он. В это мгновение самолет взорвался.

"Просто как…"

Глава 12

Вскоре Даллен понял, что убийство – дело необычное, и обдумать, а тем более осуществить его будет особенно трудно. Трудность заключалась и в абсолютной новизне задачи, и в прочно укоренившихся моральных принципах. И то, и другое заставляло его разум буксовать.

"Нет, невозможно. Недопустимо, каковы бы ни были мотивы…" Мысли сталкивались и беспорядочно метались в голове. Кроме того, нужно инсценировать случайную смерть. Явное убийство повлекло бы расследование, которое наверняка открыло бы обстоятельства роковой встречи Мэтью с Коной и Микелем на безлюдной северной лестнице, а от них – прямой путь к Гарри Даллену. Простая полицейская логика.

Последующее наказание само по себе не казалось ему тяжелым. Ссылку на Орбитсвиль Даллен ссылкой не считал. Но это разлучило бы его с Коной и Микелем, добавив к прежним страданиям новые. Мэтью должен умереть, сознавая, что это не просто смерть, но казнь, хотя для остальных она должна выглядеть несчастным случаем. Такая задача была связана с практическими трудностями.

Раздраженный и озабоченный, Даллен забрел на кухню, где Бетти Нопп готовила завтрак. Она по собственному желанию приходила три раза в неделю и тянула воз домашних дел, которыми уже не могла заниматься Кона. Работу она выполняла добросовестно, но почти всегда молча. Даллен испытывал глубокую благодарность к этой простой женщине средних лет, однако так и не смог наладить с нею отношения. Заметив, что его присутствие мешает, он вернулся в комнату. Кона смотрела в окно, из которого открывалась перспектива Северного холма. С помощью Бетти волосы Коны были расчесаны и уложены в изящную строгую прическу, а поза напоминала ту, в которой она стояла и раньше, когда тосковала по дому после приезда с Орбитсвиля. Даллен поддался воображению и, представив себе прежнюю Кону, подошел к ней сзади и обнял. Она тут же повернулась и прижалась к нему, заворковав от удовольствия, и только запах шоколада нарушал иллюзию. Он смотрел поверх ее головы на далекое здание городского управления, не в силах совладать со своим разумом, который рвался назад. Если бы в тот день он не договорился с Коной позавтракать! Если бы он находился в своем офисе! Если бы она пошла через главный вход! Если бы Мэтью уничтожил монитор департамента снабжения часом или минутой позже.

Внезапно Даллен почувствовал, что Кона проявляет неуместный пыл. В первую секунду он едва не поддался искушению, но тут же накатила волна отвращения к самому себе, и он отпрянул от жены. Кона, хихикая, двинулась следом.

– Прекрати! – крикнул он, держась от нее на расстоянии. – Нет, Кона, нельзя!

Она подняла глаза, реагируя на интонацию, и лицо ее исказилось капризно-злобной гримасой. Кона упрямо шагнула к нему. Тут в комнату вошла Бетти Нопп с подносом, недоуменно остановилась и хотела выйти.

– Подождите! Дайте поднос, – грубо сказал он, толкая Кону в кресло.

От неожиданности или боли Кона разразилась громким плачем, который, в свою очередь, вызвал возглас удивления у Бетти – первый звук, услышанный от нее в этот день. Она встала перед Коной на колени и попыталась ее отвлечь, постучав по подносу тарелкой с чем-то желтым и клейким. Даллен беспомощно посмотрел на двух женщин, потом круто повернулся и включил головизор.

– Говорите, пожалуйста, – разрешил он появившемуся изображению худощавого, седобородого человека.

Даллен опустился в кресло и сложил руки на груди, но вдруг осознал, что это изображение Карала Лондона.

– … Было шестьдесят с небольшим, – говорил диктор теленовостей. –Причиной смерти послужил сознательный отказ от лечения легких. Доктор Лондон был хорошо известным в общественных кругах Мэдисона филантропом и основателем фонда "Анима Мунди" – организации, ставящей своей целью распространение экзотической смеси науки и религии. Именно в связи с работой для фонда, он два года назад отправился на Оптима Туле. Имеются неподтвержденные данные, что своеобразный эксперимент, задуманный доктором Лондоном для доказательства одной из его теорий…

– Мистер Даллен! – Перед ним, как по волшебству, появилась Бетти Нопп, упоров кулаки в бедра и расставив локти. – Надо что-то делать.

– Подождите две минуты, тут важное сообщение, – раздраженно бросил он.

– Я не собираюсь ждать ни минуты! Вы должны выслушать меня немедленно! – Бетти, молчавшая неделями, вдруг превратилась в мощный генератор шума. – Я не потерплю начальственных окриков ни от вас, ни от кого другого.

– Пожалуйста, дайте мне дослушать только это известие, и я…

– Если вы считаете себя такой персоной, что говорить со мной – ниже вашего достоинства, тогда свяжитесь с клиникой и попросите прислать сюда кого-нибудь более подходящего. Почему вы этого не делаете?

Желая задобрить Бетти, Даллен встал, но добился лишь того, что привлек внимание Коны, которая немедленно начала колотить ложкой по подносу. Уровень шума в комнате достиг критического порога. Даллен бросился за дверь, вбежал по лестнице в свою спальню и включил второй головизор. Передача местных новостей продолжалась, но говорили теперь о закрытии отелей. Даллен попытался включить устройство десятиминутной памяти и тихо, но яростно выругался, вспомнив, что оно давно нуждается в ремонте. Однако оказалось, что его мозг не утратил способности к логическому мышлении.

Из услышанного следовало, что Карал Лондон мертв. Даллена беспокоил странный эксперимент. Диктор упомянул о нем, неужели получены какие-то результаты? Абсурд: идея умершего ученого преодолевает световые годы и физически воздействует на материальный объект, находящийся на Земле. Почему это его так интересует? Не поторопился ли кто-нибудь, связанный с фондом "Анима Мунди", предупредить слухи об отрицательном результате? "Почему, – думал он с досадой, – почему я все время к этому возвращаюсь?”

На площадке перед усадьбой Лондонов уже стояло пять машин, и среди них неизбежный золотистый "Роллак". Даллен вошел через гостеприимно открытую парадную дверь в пустой холл и повернул налево, чтобы, миновав жилые комнаты, попасть в студию. Послеполуденное солнце превратило фантастическое мозаичное панно в многоцветную огненную завесу. Даллен торопливо вышел в коридор и, остановившись перед домашней лабораторией, услышал доносящиеся оттуда голоса. Возле витрины с шестью металлическими сферами толпилось человек десять. В лаборатории горел только один тусклый светильник. Когда глаза привыкли к полутьме, Даллен отыскал взглядом белую фигуру Сильвии и стоящего у нее за спиной Ренарда. Сильвия чуть сутулилась и обнимала себя за плечи, словно стараясь согреться. Даллен знал, что она плачет. Он задержался на пороге, но тут его окликнул Ренард.

Чувствуя на себе любопытные взгляды, он вошел в комнату и присоединился к зрителям, которые снова уставились на первую из шести сфер. Молчание затянулось, вызывая у Даллена досаду и разочарование. Создавалось впечатление, будто эти люди ждут знака, доказательства, что их учитель продолжает существовать в форме квазисгустка нерегистрируемых виртуальных частиц.

Их наивность выводила Гарри из себя, хотя он сам был столь же наивным, иначе остался бы дома. Или нет? Оказывается, он человек без совести и чувства собственного достоинства, поэтому, наверное, узнав о смерти Лондона, он приехал сюда, чтобы как можно скорее увидеть его жену. По-видимому, сработало подсознание, ведь осознанно Даллен мог только презирать подобное поведение.

Злясь на себя, он начал соображать как бы незаметнее скрыться, но, судя по всему, это было невозможно. Даже Ренард погрузился в почти благоговейное созерцание слабо поблескивающей сферы, окруженной иглами датчиков. "Не пора ли подкатиться к Сильвии, раз Карал ушел с дороги?" Подобный эгоизм вызвал уже не просто злость на себя, а настоящий гнев. Даллен повернул к выходу, и в это мгновение над первой сферой вспыхнула голубая люминесцентная трубка.

Никто не шелохнулся. Стояло гробовое молчание. Мертвенный свет превратил людей в манекены. Потом он поблек, и трубка погасла, по комнате пронесся порыв судорожных вздохов, все начали разом кашлять, говорить, кто-то нервно, но торжествующе рассмеялся. Даллен не отрывал взгляда от гладкой сферы и пытался настроить себя на ломку старого мировоззрения. Если короткая вспышка люминесценции означает то, что должна означать, то Карал Лондон действительно находится в этой комнате. Следовательно, освобожденному от бренного тела физику удалось преодолеть межзвездное пространство и каким-то непостижимым способом исказить гравитационное поле вблизи полированной сферы.

Фотонное сообщение свидетельствовало о том, что человеческая личность продолжает жить отдельно от тела. Это означает возможность бессмертия. Даллен содрогнулся. Может ли он сейчас быть уверенным, что Кона Даллен, на которой он когда-то женился, тоже существует в ином физическом пространстве? Или по теории Лондона нападение на ее физический мозг равносильно нанесению вреда ее сапионному двойнику? Значит…

– Я жертва научного изнасилования, – прошептал Ренард, появляясь возле Даллена. – Старый Карал перечеркнул половину моего в высшей степени целомудренного, дорогостоящего образования.

Даллен кивнул, глядя на Сильвию, выходящую из комнаты вместе с остальными гостями, которые пытались говорить с ней все одновременно.

– Куда они? Почему не хотят подождать, не произойдет ли что-нибудь еще?

– Ждать больше нечего, прошел пятый сигнал. Сильвия разве не сказала? По условию эксперимента Карала каждый доброволец, должен послать определенное количество импульсов, иначе их нельзя будет различить.

Ренард тихо, без обычного своего вульгарного ерничества объяснил, что первый сигнал зарегистрирован четыре часа назад. Получив его, Сильвия оповестила некоторых членов фонда, и они в соответствии с выработанным планом отправили тахиограмму по адресу Карала Лондона в Порт-Нейпир на Орбитсвиле. Немедленно пришло ответное сообщение о том, что Лондон только что скончался. Для большинства адептов паранормальных идей это послужило бы достаточным доказательством, но Лондон хотел большего – ему требовалась повторяемость результатов. Полученное заранее определенное количество сигналов должно было, во-первых, снизить вероятность неудачи из-за капризов оборудования и, во-вторых, показать, что дискарнатный разум в состоянии мыслить аналогично человеческому, и время в ментальном пространстве течет с той же скоростью, что и в нормальном мире.

– Меня от всего этого воротит, – заключил Ренард, – но вынужден признать правоту замечательного доктора Лондона и принести извинения.

– А ты не опоздал?

– Нисколько. – Ренард повернулся к опустевшей комнате и простер к ней руки. – Карал, старый хрыч, ты – не такой чокнутый, каким выглядел.

– Очень убедительно, – сказал Даллен.

– Это последнее, что я могу для него сделать, старик. Не каждый день кто-нибудь делает одолжение, оставляя тебе свою жену. Я упоминал, что Сильвия собирается со мной на Большой О?

Сердце Даллена застучало.

– Должно быть, вылетело из головы.

– Прекрасный самоконтроль, Гарри. Ты даже глазом не моргнул. – Теперь главная забота Фонда – донести до умов радостную новость, значит. Сильвии нет никакого смысла торчать на Земле в ожидании, пока кто-нибудь надумает повторить эксперимент. Все крупные научные центры – на Орбитсвиле, поэтому…

– Она обратится в них сама?

– Только как номинальный руководитель Фонда – и это как раз такая работа, для которой она создана. Все остальное делают и объясняют квалифицированные физики из Фонда. – Он подмигнул. – А я обеспечу всем бесплатные места на корабле, чтобы показать, какой я глубоко порядочный.

– Ну, разумеется.

Даллен не собирался участвовать в этих играх и направился к двери. – Постой минуту, Гарри. – Ренард преградил ему путь. – Почему ты не хочешь вернуться с нами в Орбитсвиль? Что тебе с семьей делать на этом чавкающем коме грязи? За пару дней я погружу свои образцы, и в путь.

– Спасибо, я этим не интересуюсь.

– Бесплатная поездка, старик. Без задержек. Подумай.

Даллен подавил приступ антипатии.

– Если я спрошу, зачем я тебе, ты дашь мне прямой ответ?

– Прямой ответ? Что за максимализм! – В глазах Ренарда вспыхнули насмешливые искорки. – Ты ведь не поверишь в мою искреннюю любовь и желание помочь тебе?

– Придумай что-нибудь еще.

– Гарри, нельзя быть таким несговорчивым. А если я хочу иметь под боком человека, с которым мог бы соперничать? Ты самый подходящий кандидат на эту роль. Я как-то говорил тебе, что вселенная заботится обо мне и дает мне все, чего я хочу, все лучшее. Только это надоедает. Ну, например, я знаю, что получу Сильвию… Я не могу ее упустить… Но если ты будешь рядом, то иллюзия конкуренции сделает нашу жизнь куда интереснее. Как тебе это объяснение?

– Звучит странновато, – ответил Даллен. – Признайся, ты наглотался фелицитина?

Ренард покачал головой.

– Я сказал правду и не позволю тебе выйти отсюда, пока ты на согласишься лететь со мной к Орбитсвилю.

– Это посягательство на свободу.

Даллен добродушно усмехнулся, маскируя желание врезать Ренарду по морде. Он шагнул было вперед, но вдруг до них донесся беспорядочный шум: испуганные голоса, звук ударов, звон разбитого стекла. Ренард повернулся и быстро пошел по коридору, Даллен поспешил следом. Грохот и крики нарастали. Кажется, смятение происходило в студии. Опять послышался звон бьющегося стекла. Даллена охватило дурное предчувствие.

Вбежав в студию, он с трудом протиснулся сквозь толпу гостей. Никто уже не кричал, все молча наблюдали за происходящим. В центре внимания находилась Сильвия. Размахивая длинной стальной полосой, она крушила свое мозаичное панно.

С каждым ударом от уникального творения отлетали крупные куски, искры цветных бриллиантов осыпались, словно водяные брызги. Одним взмахом Сильвия уничтожала целые галактики и звездные скопления, рубила и колола. Даллен ужаснулся. "Четыре года труда!… Три миллиона кусочков смальты!… – вторя ударам, перечислял Даллен потери. – Прошу тебя, Сильвия, не зачеркивай собственную жизнь!" – мысленно взмолился он.

Он хотел ринуться вперед и остановить ее. Но его удержала боязнь без спроса вторгнуться в чужие переживания. Все, что он мог – это смотреть и ждать, пока Сильвия выдохнется.

Она широко размахнулась, целясь в верхнюю часть трилистника, но тут стальная полоса согнулась. Сильвия отбросила бесполезное орудие и, постояв немного с опущенной головой, повернулась к гостям.

– Это был мемориал, – сказала она отрешенным голосом. – Каралу не нужен мемориал. Он не умер.

– Пойдем со мной, – стала уговаривать ее Либби Эззати, по-матерински обнимая Сильвию за плечи. – Тебе нужно прилечь.

– Да, да, – согласился Питер Эззати, который, по-видимому, только приехал.

Эззати вырядился в строгий темный костюм, к которому добавил черную креповую повязку. Он подошел к Сильвии с другой стороны, чтобы помочь вывести ее из студии, однако она вцепилась в его нарукавную повязку. Толстяк отшатнулся.

– Снимите эту дрянь! – вдруг визгливо закричала она. – Не доходит? Вы так глупы, что не можете понять?

– Ну, ладно, будет, будет, – успокаивала ее Либби и, проявив неожиданную силу, подняла Сильвию на руки и унесла в жилую часть дома. Даллену показалось, что Сильвия искала его взглядом, но две другие дамы, опомнившись, пришли Либби на помощь и загородили ее. Он, застыв, смотрел им вслед, когда большой кусок смальты запоздало отвалился от распотрошенного панно и с треском обрушился на пол. Звон и грохот вывел гостей из транса, все разом заговорили, торопясь поделиться своими впечатлениями.

– Как тебе комедия, а? – промурлыкал над ухом Даллена Ренард. – Сама Электра вряд ли устроила бы лучшее представление.

Даллен отметил про себя, что Ренард холоден и совершенно не огорчен. Вызванный каким-то умопомрачением акт варварского разрушения произведения искусства лишь позабавил его.

– Рик, ты делаешь честь человеческому роду.

– Что ты пытаешься сказать, старик?

– То, что ты мне не нравишься, и я борюсь с собой, чтобы предотвратить логически вытекающие из этого последствия.

Ренард довольно ухмыльнулся.

– А для кого из нас они, по-твоему, опасны?

– Счастливого путешествия на Орбитсвиль.

Даллен повернулся и чуть не врезался в запыхавшегося Питера Эззати, который поправлял свою повязку и выглядел взволнованным.

– Смерть Карала…

Эксперимент… Сильвия… Я опоздал…

Следил за новостями из Орбитсвиля… Эти зеленые полосы… Они должны что-то означать, Гарри. У меня дурные предчувствия.

– Какие зеленые полосы? – Даллен уже был переполнен информацией, но что-то в тоне Эззати побудило его все-таки задать вопрос.

– А вы не следили за последними новостями? Обнаружены какие-то зеленые светящиеся полосы, которые медленно дрейфуют по оболочке – и снаружи и внутри. Поначалу думали, что их число не меняется, но потом их стало все больше и больше, они уже сливаются.

– Может, это разновидность ионизационного эффекта? Вроде ауры?

Эззати отрицательно покачал головой.

– Научная комиссия объявила, что зеленые полосы не регистрируются ни одним прибором, за исключением фотооптических. Свечение видно, если смотреть непосредственно на оболочку, вот и все.

– Тогда оно не может стать слишком сильным.

– Отмахнуться проще всего, – хмуро сказал Эззати. – Не нравится мне это, Гарри. Ведь считалось, что материал оболочки абсолютно стабилен.

– Вы полагаете, он взорвется?

Как уроженец Орбитсвиля, пролетевший миллионы километров над зелеными равнинами, горами и морями Большого О, Даллен проникся незыблемостью гигантского шара. Однако на Земле он заметил, что люди, никогда не бывавшие там, не могут осознать его масштабы, поэтому думают о нем, как об огромном металлическом воздушном шаре. Они говорили: "в Орбитсвиль, из Орбитсвиля", а не "на Орбитсвиль, с Орбитсвиля", как коренные жители. Ничто не могло заменить непосредственный взгляд на сферу с борта корабля. Большой О устрашал, но одновременно успокаивая, и никто из увидевших его впервые, уже не смог остаться прежним.

– Я не утверждаю, что он взорвется, но… – Эззати замолчал и склонил по-птичьи голову. – Я хотел сообщить вам еще кое-что. Последние дни вы не приходили в офис, и, думаю, не слышали о Джеральде Мэтью.

– Мэтью? – Даллен постарался, чтобы его голос не дрогнул. – А в чем дело?

– Сегодня утром он вылетел к западному побережью, но улетел не слишком далеко: самолет сейчас находится где-то около Монтгомери.

– Вынужденная посадка?

– Мягко сказано. Компьютер проанализировал данные, переданные бортовым радиомаяком. Похоже, самолет врезался в холм.

Новость оглушила Даллена, не оставив камня на камне от его намерений и планов на ближайшее будущее. Вместо удовлетворения мысль о гибели Мэтью вызвала чувство потери. Это было несправедливо: преступник, запросто уничтоживший двух человек, так легко, так быстро ускользнул, не успев даже испугаться приговора, не взглянув в глаза своему палачу.

– Вам точно известно?.. – Даллен проглотил комок в горле. – Что Мэтью умер?

– Смотрите, чтобы Сильвия не услышала. – Эззати улыбнулся и потрепал Даллена по руке. – Смерть отныне под запретом, употребляйте термин "дискарнация". Можете сказать, что глупый Мэтью опрометчиво дискарнировал в расцвете лет.

– Мне кажется… Трудно поверить, – произнес Даллен. Он, наконец, обрел способность обдумать свое положение в новых обстоятельствах. Смерть Мэтью сняла с него ужасную ответственность, ведь он скрыл имя преступника, освободила от других обязательств, о которых Даллен до сих пор старался не думать.

Эззати с беспокойством поглядел на него.

– Послушайте, Гарри. Я не хотел, чтобы это прозвучало непочтительно. Мэтью был вашим другом?

– Нет, нет, все в порядке. Мне пора домой.

Гарри вышел на улицу и направился к машине. Он понял, что до этой минуты не видел ничего вокруг, не слышал чистых звуков, не вдыхал настоящих запахов. Он осознал, что действительно собирается домой. Они с Коной и Мики слишком долго пробыли на Земле.

Глава 13

Вселенная представляла собой чашу из чистого голубого стекла.

В чашу кто-то бросил три предмета, которые лежали на выгнутом лазурном дне. Самым заметным был сияющий яркий объект, который вызывал мучительную боль в глазах. Он решил, что это солнце. Маленький бледный полумесяц почти терялся в яростных потоках света. Наверняка, неизлучающее тело – планета или луна.

Другой выглядел гораздо крупнее и не имел строгой геометрической формы. Туманный белый лоскут со следами перистой структуры. После некоторого размышления он узнал в нем облако.

Последовала быстрая ассоциация: атмосфера…

Влага… дождь…

Земля…

Растительность…

"Я жив!”

От этой удивительной мысли Мэтью вскочил, задыхаясь от потрясения, сделал несколько слабых попыток бежать сразу в нескольких направлениях, словно дичь, угодившая в ловушку. Потом он понял, что ужас, таившийся в его мозгу, уже настигавший его, теперь исчез. Заслонив глаза от солнца, Мэтью впервые почти спокойно посмотрел вокруг и увидел освещенный солнцем склон холма.

По всему склону были разбросаны багровые и золотистые обломки самолета. От энергетической установки поднимались султаны дыма, сочная трава вокруг пожухла, но не загорелась. Остроконечный нос, лишенный оболочки, остался самой крупной деталью фюзеляжа, пережившей столкновение. Недалеко от открытой кабины, похожей на жеванную сигару, валялись рваные лоскуты обугленной кожи, кучи металлического лома, битого стекла и обрывков кабеля. Снизу вверх по склону тянулся глубокий ровный шрам, словно какой-то великан вспахал плугом огромную прямую борозду.

Мэтью нервно рассмеялся. Звук мгновенно потонул в окружающем безмолвии. Он сам поразился, как безумно прозвучал его смех. Осмотрев себя, он обнаружил множество дыр в кожаной куртке, перемазанной землей и соком травы. Пульсирующая белье теле свидетельствовала о том, что дня два он едва ли сможет вести нормальный образ жизни, но главное – он сверхъестественным образом остался практически невредимым.

На него вдруг нашел благоговейный страх, ноги подогнулись, и он упал на колени.

"Я должен был умереть!”

Мэтью вспомнил, что пытался покончить жизнь самоубийством. Это изумило его почти так же сильно, как и чудесное спасение. Нельзя придумать ничего глупее и бессмысленнее, чем обрывать собственную жизнь, в особенности, если будущее столько всего обещает. Наверное, имелось единственное правдоподобное объяснение: в последнюю секунду безумие отпустило его, он успел передать управление автопилоту. Что же побудило Мэтью к самоубийству?

В сознании возник образ Гарри Даллена, – смуглой Немезиды с сильными мускулами, неутомимого преследователя с красивым, но холодным и суровым лицом, убийственным, праведным гневом в глазах…

Неужели причина в нем? В страхе перед Гарри Далленом, усугубленном изматывающими угрызениями совести?

Мэтью добросовестно обдумал ситуацию и почувствовал растущее недоумение. Происшествие с миссис Даллен и ее сыном, несомненно, угнетало его все последние дни, но для самоубийства нужны более веские основания, чем страх возмездия. Сейчас он совершенно не опасался Даллена – ведь тот никак не мог связать трагедию своей семьи с Мэтью. Джеральд вел себя крайне осторожно и, тщательно уничтожая все следы, не опасался, что начальство узнает об использовании имущества Мета-правительства в личных целях. Он досконально продумал способ уничтожения памяти монитора и чувствовал себя в полной безопасности. Правда, досадный инцидент с Коной Даллен и ребенком чуть не пустил его усилия насмарку, но все обошлось. Это вышло случайно. Удача тогда явно отвернулась от них, собрав их вместе в самый критический момент. Джеральд поступил так, как должен был поступить, он действовал, защищая себя, не больше и не меньше. Прискорбно, конечно, что два человека пострадали, но это ведь совсем не убийство. Вместо двух потерянных человеческих личностей возникли две новые; таким образом равновесие в мире сохранилось. А потому Мэтью нет никакого резона обременять себя чрезмерным раскаянием.

Если кто и заслуживает порицания, так это бессовестные химики и торговцы, которые заламывают несусветные цены за ничтожное количество… Он встал на ноги, запустил руку во внутренний карман. Чудесная ручка уцелела. Повернув колпачок, он накачал туда волшебных чернил, но вдруг замер и недовольно нахмурился.

Неожиданно он сломал ручку пополам и зашвырнул ее далеко в траву, успев отвернуться, чтобы не видеть, куда упали обломки. Он со страхом ждал наступления панической реакции, но вместо нее тело наполнилось восхитительной легкостью, а на душу снизошел блаженный покой.

– Может, я умер, – громко сказал он и потряс головой.

Его жест настолько не соответствовал его представлению о самом себе, что казался навязанным извне. Неужели ему никогда больше не понадобится фелицитин? Новые ощущения требовали времени, чтобы их переварить. Он больше не наркоман!

Чувство уверенности не пропало, даже когда Мэтью решил рассмотреть дело с точки зрения медицины. У каждого наркомана существует личный график приема доз, и Джеральд никогда не слышал об ослаблении тяги к фелицитину или об излечении без посторонней помощи. Любые планы на ближайшее и отдаленное будущее, сама судьба Мэтью были предопределены пристрастием к наркотику. И вдруг в один миг он избавился от зависимости.

Шипение энергетической установки привлекло внимание Мэтью к разбросанным обломкам, и его вновь охватило изумление. Как он выжил? Должно быть, рельеф местности в точности повторял траекторию самолета, Мэтью получил секунды вместо микросекунд, а трава и почва, поглотив часть кинетической энергии, сохранили ему жизнь. Среди авиаторов ходили предания о таких маловероятных событиях. Мэтью остро ощущал сверхъестественность произошедшего. Будь он верующим, упал бы на колени и вознес благодарность Господу.

Перед Мэтью, однако, стояли земные проблемы: сколько времени потратит он на возвращение в Мэдисон, чтобы продолжить там важное дело.

Он был один. Вокруг расстилалось море зеленой растительности, бывшее некогда Алабамой.

Ближайший населенный пункт, вероятно, и есть Мэдисон, до которого несколько сотен километров, поэтому бессмысленно удаляться от места катастрофы, пешком все равно не дойти. Кроме того, единая система управления полетами была связана с бортовыми компьютерами каждого летательного аппарата. Следовательно, компьютер транспортного департамента в Мэдисоне сразу зарегистрировал аварию и, по идее, спасательная команда уже в пути.

Коротая ожидание, Мэтью решил размяться, прогуливаясь у подножия холма. Не успел он закончить второй круг, как его внимание привлекло пульсирующее пятнышко над самым горизонтом.

С минуту Мэтью наблюдал за растущими очертаниями флайера, пока не понял, что это спасательный корабль.

И тут его ошеломило новое открытие. Когда Мэтью очнулся и почувствовал себя относительно неплохо, он решил, что его лишь немного контузило. Но раз прибыли спасатели, значит, без сознания он провалялся около получаса. В этом случае, как следовало из его поверхностных медицинских познаний, у него должна быть невыносимая головная боль и тошнота. Мэтью ощупал голову, почти уверенный, что обнаружит не замеченную раньше опасную рану. Однако убедился в полной своей невредимости.

Его размышления прервал рев двигателей. Флайер вдруг оказался прямо над местом катастрофы – неуклюжий, ощетинившийся подъемным краном и другими вспомогательными механизмами. Зависнув на пятидесятиметровой высоте, аппарат оперся на воющие реактивные струи и вертикально приземлился. Трава вокруг места посадки горела, пока двигатели не заглохли. В брюхе флайера открылся, скользнув в сторону, люк, из которого выпрыгнули четверо, один с носилками, и добежали в его сторону.

Мэтью пошел навстречу спасателям, подавляя смех, потому что успел заметить их изумленно вытаращенные глаза и отвисшие челюсти.

Мэтью не пил бренди уже несколько месяцев и сейчас нашел его необычайно приятным. По телу разливалось тепло, а тем временем внизу проплывала земля.

Обследовав его ручным сканером и даже установив, что внутренних повреждений нет, медики настаивали, чтобы Мэтью лег в койку и не вставал весь обратный путь до Мэдисона. Однако он добился своего, и ему позволили занять пассажирское кресло в задней части кабины, где он и сидел сейчас в гордом одиночестве. Взгляды врачей и экспертов-спасателей свидетельствовали о том, что они еще не оправились от потрясения, обнаружив Мэтью живым.

Расслабляющее действие бренди привело Мэтью в благодушное настроение, он развлекался, рисуя себе шок медиков, при известии о втором чуде. Прошел уже целый час, однако Джеральда не тянуло к фелицетину. Он знал, что излечился от наркомании, которая так нелепо исковеркала его жизнь, обрел свободу. Его больше не страшило будущее.

Дверь кабины управления скользнула в сторону, и в салоне появился член экипажа с радиофоном. Когда Мэтью поднес трубку к уху, Брайсленд уже говорил.

– … Главное, что с тобой все в порядке, Джеральд. Это само собой разумеется. Для всех нас большое облегчение, что ты не пострадал… А то здесь говорят…

Будто ты попал в аварию!

– Верно говорят, Фрэнк, – ответил Мэтью, угадав истинную причину беспокойства мэра. – Самолета больше нет.

– Но если ты почти не пострадал…

– Я очень везучий, Фрэнк, а самолет превратился в металлическое конфетти. – В трубке слышалось тяжелое дыхание шефа. Мэтью выдержал паузу, представляя себе, как тот ловит ртом воздух, и решил расставить точки над "i". – Я рад, что все произошло именно так.

– Само собой разумеется. Только… Не хотелось бы торопить события, Джеральд, но ко мне уже заглядывали ребята из департамента страхования… Виноваты приборы управления?

– Нет. Я уснул.

– Значит, автопилот вышел из строя.

– Я его отключил.

– О! – Последовала новая пауза. Когда Брайсленд заговорил, из трубки повеяло холодком. – Ты поступил не очень благоразумно.

– Скажите уж: "глупо". Черт меня дернул. Чуть не отправился на тот свет.

Брайсленд наконец обрел дар речи.

– Джеральд, ты как будто веселишься?

– А как же. – Мэтью отхлебнул бренди. – У меня тут бесплатная выпивка. Накачаюсь до беспамятства, чтобы забыть…

– Надеюсь, твое поведение объясняется тем, что ты еще не пришел в себя после пережитого.

– Нет, шеф, мне не дает покоя мысль о вас. Поэтому я и хочу забыться. Вам теперь придется топать в мэрию пешком, словно простому смертному. Я просто в отчаянии, Фрэнк, я схожу с ума.

– Похоже, – зловеще сказал Брайсленд. – Ладно, может, со временем ты вернешься на службу, когда я подыщу тебе местечко, где не требуется ума.

– Кто вам сказал, что я собираюсь вернуться? – Мэтью положил трубку, понимая, что фактически расплевался с мэром, но раскаяния не почувствовал. Недавно перспектива увольнения ужаснула бы его, но сейчас оставила совершенно равнодушным. Он больше не нуждался в работе и в возможности брать взятки, потому что больше не нуждался в фелицитине. Но ведь так бывало и раньше, он временно терял интерес к дозам. А вдруг сейчас тоже временно? Реакция на смертельную опасность. Очищение смертью. Вдруг через несколько часов начнется ломка?

Вопрос был вполне уместный, и в какой-то момент Мэтью едва не охватила паника, но все прошло. Как будто язык колокола качнулся и тут же замер.

"Ничто больше не держит меня на Земле, – подумал Мэтью. – Я больше не боюсь возвращения на Орбитсвиль".

Мысль о возвращении на родину казалась странной, пожалуй, самой странной в череде превращений, которые претерпели в тот день его организм и внутренний мир. К тому же она казалась необыкновенно притягательной и привела Мэтью в состояние эйфории, словно доза фелицитина. Его жизнь на Земле повторяла в миниатюре историю всего человечества – историю бесполезных трат, неудач и тщетных усилий, которые завели его в тупик. Быть может, бегство на Оптима Туле означает для него то же самое, что для всей человеческой расы – возрождение, радикальный поворот, новый путь от тьмы к свету.

Решение пришло мгновенно.

Мэтью отставил стакан. Он собрался на Орбитсвиль, но это намерение сопряжено с определенными практическими трудностями. Благоразумнее было бы не портить отношения с мэром, а изящно обойти обычный порядок, требующий предупреждения за три месяца, и снять с банковского счета кругленькую сумму. Однако такой путь сейчас казался невыносимо долгим. Мысленно Мэтью уже расстался с Землей, ему хотелось немедленно покинуть ее, хотя до этого придется все хорошенько обдумать.

Расслабившись в кресле, он рассеянно глядел на проплывающий внизу пейзаж. Какие возникают проблемы? Звездолеты отправлялись от Земли к Оптима Туле ежедневно, а уменьшение потока туристов ликвидировало недостаток пассажирских мест, так что трудность не в этом. У него мало наличных денег, а увольнение со службы лишило его не только заработка, но и транспортных льгот. Следовательно, билет вылетит в копеечку. Кроме того, бывший шеф наверняка упрется и не захочет отпустить Мэтью до прибытия замены. Мэр не простит обиды, будет всячески вставлять палки в колеса, лишь бы хоть как-то отыграться, а корабли мета-правительства в его власти. Значит, Джеральд должен придумать другой способ попасть на Орбитсвиль. Нужен человек, имеющий доступ на какой-нибудь корабль и чем-нибудь обязанный Джеральду. Года бюрократической деятельности научили его заводить полезные знакомства. Некоторые оставались шапочными, иные имели противозаконную основу, но владельцы или арендаторы межпланетных кораблей были все-таки редкостью. Однако кого-то он знал… Джеральду никак не удавалось выудить его имя из хранилищ памяти. Это…

Мэтью удовлетворенно хрюкнул. Рик Ренард! Ботаник и плейбой, по слухам, связанный с легендарной семьей Линдстром. Учитывая это, Мэтью всегда был с Ренардом исключительно любезным. Власти сквозь пальцы смотрели на проделки Рика, на его роскошный "Роллак", ввезенный с нарушением целого ряда таможенных ограничений, на открытый захват государственного склада, который он приспособил под временное хранилище своих ботанических образцов. И Ренард вскоре собирался на Орбитсвиль. "Должно сработать, – подумал Мэтью, снимая трубку радиотелефона. Он не мог ждать, нужно немедленно обо всем договориться. – Наконец-то я попаду домой".

Глава 14

Только когда машина второй раз задела бордюр крылом, Даллен сообразил, что неплохо бы передохнуть.

Притормозив, он свернул в тихую улочку Нортон-Хилла, заглушил двигатель и нащупал в кармане трубку.

Каждое посещение дома Лондонов стоило ему немалых усилий, а последняя сцена вообще выбила его из колеи. Между тем кое-что настоятельно требовало самого серьезного обдумывания.

"Сосредоточься, – приказал он себе. – Нужно найти во всем этом систему".

На первый взгляд, задача казалась невыполнимой. Во всяком случае, сейчас, сидя в залитой солнцем прозрачной кабине, он мог только констатировать факты.

Карал Лондон мертв. Или дискарнировал, что бы это ни означало. Успех его фантастического эксперимента способен перевернуть все религиозные и философские построения, хотя в чисто человеческом отношении результаты особенно удачными не назовешь. Лучшее тому подтверждение – реакция Сильвии. Смерть всегда останется смертью, и люди все равно, как тысячи лет назад, будут оплакивать умерших. Страх перед уходом из телесной оболочки сидит в подсознании, поэтому учению о сапионах будет не так-то просто победить его. Если это произойдет, если наступит Эра радостных погребений, тогда, конечно, Лондона восславят как мессию, превратившего похороны в веселый традиционный обряд.

Джеральд Мэтью тоже мертв. А может, не мертв, просто дискарнировал. Что из этого следует? Поток фотонов в лаборатории Лондона мог точно так же донести весть о переходе Мэтью в "иную жизнь", возможно, теперь он будет существовать вечно, правда уже в виде некой эфирной субстанции. Значит, смертная казнь отныне потеряет смысл? Ведь наказание должно соответствовать преступлению, поэтому следовало бы пустить в дело "спешиал-луддит", взорвать мозг Мэтью, рассеять его сапионовую копию в глубинах мирового пространства. Но сейчас думать об этом поздно.

Желание отомстить отошло на задний план, уступив место мыслям о Сильвии Лондон. Она тоже собирается на Орбитсвиль. Следовательно…

В голове Даллена все перепуталось и, чтобы спастись от сумятицы, он попробовал обдумать возвращение на Большой О. Это, по крайней мере, вполне конкретная проблема, требующая практических действий. Можно, например, отправиться в мэрию, заказать билет на ближайший рейс до Орбитсвиля, а в ожидании корабля навести порядок в своем офисе. Конкретная цель – отличный способ занять ум и оттянуть момент, когда надо будет вернуться домой к грузу забот о Коне.

Даллен обнаружил, что так и не зажег трубку. Он спрятал ее в карман, включил двигатель и медленно поехал в сторону центральной части Мэдисона. Тени высоких деревьев, чередуясь с яркими полосами света, бесшумно обрушивались на прозрачный аквариум кабины. В этот полуденный час движение на трассе почти замерло, поэтому путь до городского управления занял меньше десяти минут.

Оставив машину у главного входа, он поднялся на второй этаж, прошел к своему кабинету и замер от неожиданности: на двери красовалась табличка с незнакомым именем. "М.К.Л.Байром". Даллен совсем забыл, что его сменил какой-то чиновник четвертого ранга, переведенный из Виннипега. Войдя, он был приятно удивлен: его старший заместитель Джим Мэллор работал в оперативном Центре контроля за обстановкой, а сейчас он в гордом одиночестве сидел в кабинете за большим пультом связи.

– Гарри! – Радостно ухмыляясь, Мэллор пожал протянутую руку Даллена. – Какими судьбами?

– Это мне у тебя следовало бы спросить. Повышение по службе?

– Куда там! Никаких шансов. Я здесь временно – присматриваю за делами.

– Ну, а я зашел сообщить, что бросаю работу и первым же подходящим рейсом отправляюсь домой. Будем считать, ты официально уведомлен.

– Я догадывался, что рано или поздно ты придешь к такому решению. Но сдавать дела тебе придется Кону Байрому.

– У меня нет времени на эту волокиту. Почему бы тебе не передать ему от моего имени такую приятную новость?

– Ты знаешь порядок, Гарри. Кроме того, он сам хотел сказать тебе несколько слов.

– О чем?

– Кен любит, чтобы все делалось по инструкции. К тому же у него вызывает недоумение тот случай в Корделе, когда ты потерял оружие. Так что не вздумай улетать, пока не оформишь увольнение.

– Передай, пусть… – Даллен осекся, пристально глядя на собеседника. – Надеюсь, ты не настучал ему о связи этого дела с бегством Бомона?

– Я? – Мэллор покраснел от возмущения. – Я не стукач и никогда никого не закладывал. Ни единого раза.

– Ты один из тех, кого мне будет недоставать, – проговорил Даллен, стиснув жилистое предплечье своего бывшего заместителя. – А теперь мне хотелось бы собрать некоторые документы…

– Кен уже сделал это за тебя. – Мэллор достал объемистый конверт и вручил его Гарри. – Он надеется получить постоянное назначение в Мэдисон. – На здоровье. А кстати, где он?

– Отправился с остальными на космодром поглядеть на Джеральда Мэтью. – Мэтью? – насторожился Даллен.

– Ага. Ты знаешь, что с ним произошло?

– Слышал.

– Прямо чертовщина какая-то! Поэтому тут сейчас пусто, всем не терпится увидеть его своими глазами.

В первое мгновенье Гарри представил себе толпу людей, бегущих полюбоваться на окровавленные останки, упакованные в пластиковый мешок. Потом он сообразил, что Джим подразумевает нечто иное, хотя это казалось еще более неправдоподобным. Джеральд Мэтью жив? Все еще жив? Даллен почувствовал внезапный приступ дурноты.

Стараясь скрыть свое состояние, он притворился, будто проверяет содержимое конверта.

– Повезло в последний миг? – Ему хотелось верить, что вопрос прозвучал достаточно непринужденно.

– Куда там повезло! – протестующе махнул рукой Мэллор. – Врезался в холм, самолет вдребезги, а Мэтью выбрался из-под обломков, отделавшись несколькими ссадинами.

– Надо полагать, кабина уцелела, – процедил Даллен.

– Н-да-а… Кабина, может, и уцелела, но все остальное… Слушай, Гарри, ты, надеюсь, не держишь на него зла?

– Конечно, нет. А почему ты об этом спрашиваешь?

– Да так, на всякий случай. Просто ты…

– Я еще зайду к тебе, Джим, – поспешно проговорил Даллен, выходя из кабинета.

Он немного постоял в коридоре, чтобы успокоиться. Все опять изменилось. Классический пример нерушимой связи между преследователем и жертвой, когда любая перемена в судьбе одного немедленно сказывается на поведении и планах другого. Пока Мэтью жив, Даллен не принадлежит себе, поэтому с возвращением на Орбитсвиль придется повременить. Самым благоразумным было бы взять назад заявление об отставке, но встречаться с Мэллором снова ему не хотелось. Хотя тот не отличался особой наблюдательностью, однако заметил ярость бывшего шефа при вести о счастливом спасении Мэтью. Да, здесь Даллен допустил промашку, впредь надо тщательнее следить за собой.

Люди нелогичны, и небывалое везение может обеспечить Мэтью ореол героя. Слушая разговоры о нем, Гарри не должен выказывать ни тени враждебности, проявлять к этому мерзавцу лишнего интереса. Но тут важно не перегнуть, ведь подчеркнутое равнодушие тоже покажется странным… Или он слишком усложняет?

Нахмурившись, Даллен вздохнул и зашагал к лифту, который быстро спустил его в центральный холл. Раньше Гарри сократил бы себе путь, воспользовавшись северным запасным выходом, он даже посвятил в этот маленький секрет Кону, а в результате она и Мики… Его грустные мысли прервал Бяк Констейн. Помощник мэра стремительно влетел в холл, едва не столкнувшись с Гарри.

– О, виноват, виноват! – Несмотря на спешку, Вик извинялся со своей обычной вежливостью, хотя его бледное лицо казалось озабоченным, а на лысине блестели капли пота.

– Вам нужно обзавестись тормозным двигателем, Вик, – заметил Даллен, – или, на худой конец, локатором ближнего обнаружения.

Чиновник поморщился.

– Избавьте меня от ваших острот, Гарри. Сегодняшний день – худший за все тридцать лет, что я здесь проторчал.

– Фрэнк устроил вам веселую жизнь? – полюбопытствовал Даллен.

– Все из-за перепалки между ним и потомком кровавого Бруммеля…

– Кем-кем?

– Сосунком Мэтью. Час назад у них разыгралась целая радиобитва, а я угодил в самый разгар. Работу же, черт ее подери, делать некому… Я полагаю, вы уже слышали последние новости о Мэтью?

Даллен кивнул.

– Неуязвимый Джерри, да?

– Не в этом дело, – нетерпеливо отмахнулся Констейн. – Он вдруг уволился без всяких объяснений, и его работа свалилась на нас с Фрэнком. Фрэнк рвет и мечет.

– Тогда понятно, – протянул Даллен, вновь ощущая прилив охотничьего азарта, зверь начал петлять. – И чем же он, интересно, хочет заняться?

– Собирается в Орбитсвиль. Заявил, что вылетает туда немедленно каким-то спецрейсом. Вам доводилось когда-нибудь слышать о некоем Ренарде? – Ренарде? – Даллена захлестнуло пьянящее чувство злорадного ликования. Ему предстоит почти целую неделю провести рядом с Мэтью, да еще в условиях дальнего космического полета, на корабле, где всегда хватает непредсказуемых трудностей, где так легко застать человека врасплох…

– Конечно, – спокойно ответил он. – Мы с Риком Ренардом – старые друзья. Как ни странно, я тоже подумывал вернуться домой на его корабле.

Глава 15

Космолет Ренарда снялся с орбитальной стоянки в Первой Полярной зоне и начал свой долгий путь в межзвездном пространстве. "Хоксбид", построенный почти полвека назад, представлял собой вместительный грузовоз эпохи расцвета космических технологий и соответствовал классической инженерной схеме "Старфлайта": три параллельные стальные сигары, соединенные поперечными консолями, центральный корпус выдвинут вперед почти на половину своей длины. В центральном размещались рубка управления, жилые палубы, грузовые отсеки, а в боковых – термоядерные двигатели, ионные насосы и генераторы отклоняющего поля. Сверхмощные магнитные поля симметрично расходились в стороны, словно крылья невидимой гигантской сети, отлавливающей в разреженной межзвездной среде космические частицы, которые становились топливом для реактора. Космолеты подобного типа назывались "фликервинги".

"Хоксбид" покинул околоземную орбиту в самый благоприятный момент, когда через Солнечную систему шла лавина быстрых частиц, рожденных в недрах Галактики Она сулила магнитным ловушкам богатый улов, позволяющий без труда разогнать корабль до второй космической скорости.

В первые столетия межзвездных путешествий выяснилось, что, разогнавшись до пятидесяти тысяч километров в секунду, корабли попадают в мир парадоксальной физики, где теряют силу пространственно-временные уравнения Эйнштейна, все события происходят здесь по законам новой теории, созданной канадским математиком Артуром, которая сделала мечту о дальних космических перелетах реальностью. Рейс Земля – Орбитсвиль длился всего четыре месяца и не сопровождался замедлением времени для людей на корабле. Но даже таких фантастических по прежним меркам результатов, оказалось недостаточно. Итогом совместных усилий экспериментаторов и теоретиков стало открытие тахионного движения – плода человеческого гения, усиленного компьютерами. Правда, один видный ученый окрестил тахионную механику "мошеннической бухгалтерией, примененной к преобразованиям массы и энергии". Однако теория подтвердилась практикой, что сократило среднее время перелета до шести суток.

А времени-то немного, совсем немного… Эта мысль преследовала Даллена, когда он пришел в корабельную обсерваторию, чтобы посмотреть, как Земля с Луной исчезают вдали, превращаясь в подобие двойной звездочки. Значит, он должен торопиться, если хочет свести счеты с Мэтью.

Последние дела в Мэдисоне не оставили Гарри времени на раздумья об условиях предстоящего полета. Будь у него такая возможность, он наверняка вообразил бы себе обстановку трансатлантического круиза на комфортабельном лайнере или что-нибудь в этом роде. Он представил бы Ренарда, во главе обеденного стола в кают-компании, и рядом с ним Сильвию Лондон. Старина Рик – самодовольный и важный, хозяин, платящий жалованье… Действительность оказалась совершенно иной.

Как выяснилось, главным занятием Ренарда были ожесточенные споры с капитаном Ларсом Лессеном, желчным человеком лет под пятьдесят, в обязанности которого, помимо управления кораблем во время полета, входил также набор команды. Нынешнее положение дел на борту не вызывало у капитана ни малейшего энтузиазма.

Три-четыре десятилетия назад "Хоксбид" без усилий домчался бы до Орбитсвиля, теперь же изношенные системы корабля требовали постоянного надзора, а нередко и ремонта. Соответственно возрастала плата членам экипажа, что сильно сокращало заработок капитана. Он отводил душу в партизанской войне с Ренардом, постоянно донимая его всякими мелкими проблемами. В конце концов Рик не выдержал и устранился от решения корабельных дел. Таким образом капитану удалось отстоять если не свою выгоду, то хотя бы престиж и право на верховную власть.

На "Хоксбиде" имелась удобная, довольно просторная столовая, но экипаж считал ее своей собственностью и ревниво оберегал от вторжения пассажиров, которые вполне могут есть у себя в каютах, ведь в их распоряжении безотказные пищевые автоматы. Десятерым пассажирам волей-неволей пришлось смириться с подобной дискриминацией.

Каюты находились на пятой палубе, вокруг шахты грузового лифта. Против ожидания, корабельный быт не способствовал знакомству и тесному общению, что явилось неприятным сюрпризом для попутчиков Даллена. Он же, напротив, был очень рад этому, поскольку в условиях космического путешествия Кона доставляла гораздо больше хлопот, чем на Земле. Первая истерика случилась с ней на орбитальном катере, теснота каюты тоже раздражала ее. Поэтому Гарри потчевал ее лошадиными дозами транквилизатора, в состав которого Рой Пиччано включил по настоянию Даллена препарат, ослабляющий половое влечение.

Мики держался неплохо, все больше походя на обычного ребенка. Он подолгу возился со своими автомобилями и неподдельно радовался при виде отца. К своему огорчению, Даллен никак не мог преодолеть отчужденности, проклинал себя за черствость, но все равно у него было ощущение, будто перед ним не его ребенок, а какой-то суррогат, подброшенный ему судьбою. Слух о беде семьи Даллена вызвал всеобщее сочувствие. Несколько женщин из инженерной группы, добровольно приняв на себя обязанности нянек, окружили Микеля трогательной заботой. Представители сильного пола ограничились выражениями соболезнования. Теперь, получив немного свободного времени, Гарри мог уделить больше внимания своим попутчикам. Первая встреча с Джеральдом Мэтью произошла в прямом смысле слова на узкой дорожке – на огражденном переходе, отделявшем каюты от зияющей бездны корабельного трюма. Поблизости никого не было, и на долю секунды Даллена захлестнуло желание использовать подвернувшийся шанс, разом покончив с Мэтью и со всей этой ужасной историей. Одно движение, внезапный толчок, и его враг полетит в черную глубину стального колодца… Несчастный случай.

Хотя, какой, к черту, несчастный случай!

Металлические перила тянулись на уровне груди, и Даллен при всем желании не мог придумать ситуацию, в которой человек упал бы в шахту без посторонней помощи. Пока он размышлял, что-то повернулось у него в мозгу, мысли замерли, потом потекли в другом направлении. Теперь он оказался перед проблемой: как вести себя с тем, кого считаешь покойником, пусть двигающимся, говорящим, но все-таки трупом?

– Привет, Джеральд, – с натянутой улыбкой проговорил Даллен. – Не желаете приобрести билет на участие в мятеже?

Мэтью выдержал его взгляд.

– Такие разговоры приводят на нок-рею, мистер Христиан.

"Христиан? – смущенно подумал Даллен. – Почему Христиан? Это из какой-то книги, несмотря на просьбы Коны, я так и не начал их читать…" Мэтью свернул за угол и скрылся из вида. Высокая фигура, уверенная походка, безупречной чистоты комбинезон серебристо-серого цвета. Внешне он ничуть не изменился, и все же в его облике Гарри почудилось нечто новое.

Может, выражение глаз? В них появилась какая-то отрешенная-невозмутимость. Скорее всего, результат действия фелицитина, однако не исключено, что сыграло свою роль и чудесное спасение. Такое событие не может не повлиять на характер человека.

Неважно, твердил себе Даллен, это не имеет никакого значения. Он упорно гнал неотвязную мысль, что перед ним уже другой Мэтью, совсем другая личность. Вообще-то Гарри никогда не отличался терпимостью к преступникам, склонным к насилию. А уж те, на чьей совести неспровоцированное убийство невинных людей, и подавно не заслуживали ни малейшего снисхождения. Но самым возмутительным казалось Даллену то, что многие из этих выродков сразу же после ареста подавали просьбу о помиловании "ввиду глубокого раскаяния в содеянном" и в ожидании решения высоких инстанций коротали досуг, сочиняя книги и пьесы о святости человеческой жизни. Помня об этом, Гарри заранее отказывал Мэтью в праве ходатайствовать о смягчении своей участи. Существуют понятия, которые должны оставаться незыблемыми: жизнь и смерть, преступление и наказание, вина и расплата. Довольно с него и той неразберихи в мозгах, которая возникла из-за Карала Лондона с его открытиями.

Как ни старался Даллен развести Лондона и Мэтью по разным углам сознания, разделить их образы, они все равно переплетались, наслаивались друг на друга. А интеллектуальное и нравственное потрясение, вызванное историей с Мэтью, было столь сильным, что временами затмевало даже собственную семейную трагедию.

Допустим, смерти в традиционном понимании нет, она представляет собой лишь мгновенный переход к новой форме существования. Можно ли тогда считать карой смертную казнь? Какое же это возмездие, если оно только ускоряет наступление очередной стадии в жизни злодея? Да и за что наказывать, если убийство не отнимает жизнь, а лишь дарует жертве вполне реальное бессмертие?

"Демагогия, бесполезная казуистика", – мысленно отмахнулся Даллен, досадуя на свои колебания, вызванные встречей и коротким двусмысленным разговором с Мэтью.

Он вернулся в каюту, достал небольшую дорожную сумку и в который раз изучил ее содержимое. Перед отъездом он набил в нее уйму всякой всячины, начиная от бритвенных лезвий и гибких проводов и кончая упаковками сильнодействующих медицинских препаратов. Эти разнородные предметы объединяло одно: каждый из них при подходящих обстоятельствах мог стать орудием убийства. Определенного плана у Даллена не было, но какое-то смутное предчувствие привлекло его внимание к небольшому аэрозольному баллончику, самому, пожалуй, безобидному на вид экспонату в этой коллекции средств умерщвления. Незадолго до отлета он прихватил его в мэдисонской автомастерской.

Первое свидание на корабле с Сильвией Лондон оставило у него не менее тягостное впечатление.

Они не виделись с того дня, когда Сильвия в исступлении разбила мозаику. В полете ее должны были сопровождать двое служащих фонда "Анима Мунди". Оба конвоира оказались женщинами, которые отлично справлялись со своим делом: перед стартом очень ловко отбили атаку журналистов, жаждавших взять интервью у их подопечной. Судя по всему, им предстояло подготовить Сильвию к выступлениям перед широкой аудиторией. А это, в свою очередь, свидетельствовало о предусмотрительности и трезвом расчете Карала Лондона. Сейчас, вспоминая слова Ренарда об отношениях между супругами, Даллен был уже не так уверен в его правоте.

Поведение Сильвии после известия о дискарнации Лондона показывало, что она не столь примитивна, как пытался представить Ренард, и ее внутренний мир намного богаче внутреннего мира стандартной красотки. Даллен с радостью убедился в этом, но, как ни старался он подавить столь низменные мысли, куда больше его привлекала возможность стать первым мужчиной, который очутится в постели с этой великолепной, чувственной женщиной. Его смятение усугублялось неопределенностью ситуации, он не понимал безмолвного языка Сильвии и мог лишь гадать об истинном смысле происшедшего между ними. То ли ему впрямь улыбнулась удача, остается только протянуть руку за самым роскошным из плодов, то ли он, как прыщавый подросток, просто тешит себя иллюзиями.

"В чем проблема, старина? Почему тебе не попытать счастья?" – мог бы спросить себя Ренард, не будь он сам частью проблемы.

– Действительно, почему бы и нет, – сказал Даллен, поворачивая к пищеблоку на четвертой палубе. Издали он заметил черное платье Сильвии возле раздаточных автоматов. Но для этого нужны нормальные обстоятельства, где нет места ни внутренним конфликтам и терзаниям, ни чувству вины перед женой и сыном, ни планам уничтожения Джеральда Мэтью. Лучше не спешить, решил Даллен, все может оказаться притворством и игрой, победить в которой суждено не ему, а Ренарду. Как-никак деньги, власть и непрошибаемая самоуверенность дают ему солидное преимущество.

Сильвия разговаривала с одной из своих спутниц. Выглядела она вполне нормально, и только нездоровая бледность напоминала об ужасном испытании, которое ей пришлось перенести. Даллен смотрел на прекрасное лицо с решительным подбородком и чувственным ртом, на высокую грудь, рельефно выступавшую над плоским спортивным животом, и, казалось, всей кожей ощущал, как погружается в поток спокойной силы и женственности. Где-то внутри его родилась боль из-за неспособности выразить свои чувства к ней. Он никогда не интересовался поэзией, а сейчас вдруг понял всю важность слов, всю степень своей беспомощности… Сильвия повернулась в его сторону, и он едва не рванулся к ней, с трудом овладев собой. Она безмятежно продолжала беседу, но ее глаза следили за ним все время, пока он шел к следующему ряду автоматов.

Он улыбнулся ей, надеясь, что улыбка получилась такой же официальной, как при встрече с Мэтью, и демонстративно занялся механическим буфетчиком. Напряжение понемногу спало. Даллен, не торопясь, выбрал обед, а когда с подносом тронулся обратно, возле автоматов уже никого не было.

В каюте на краешке своего ложа, сонно моргая, сидела Кона. Даллен начал расставлять на откидном столике судки и порционные упаковки со снедью. Тяжелый воздух в помещении отбил бы аппетит даже у человека в здравом рассудке.

– Обе… – с трудом выговорила Кона. – Обе-е…

– Очень хорошо, – похвалил Даллен, пытаясь изгнать из памяти образ Сильвии. – Скажи: обедать. О-бе-дать.

– Обе! – громко закричала Кона. Ее вдруг охватило безумное веселье. Она встала, шагнула к столу, зажала в кулаке ложку и потянулась к шоколадному суфле. Даллен знал по опыту, что если он разрешит Коне полакомиться десертом, то потом легко уговорит ее съесть весь обед. Но одна мысль о такой дипломатии показалась ему нестерпимой.

Не говоря ни слова, он обхватил ее руку и направил ложку к пластмассовой тарелке с салатом. В первый миг Кона опешила, потом стала яростно сопротивляться, и внезапно Даллена прорвало. Он грубо стиснул жену, свободной рукой прижал к себе ее голову и поднес ложку с салатом ко рту Коны. Вдруг что-то заставило его поднять глаза на противоположную зеркальную стену: торжествующий угнетатель навис над беспомощной жертвой. Два искаженных лица, на одном – мука, на другом – злобное торжество. Разжав руки, Гарри отпустил жену и повернулся к своему отражению.

– Ублюдок, – прошептал он. – Ты за это заплатишь.

Глава 16

Прежде чем приступить к ликвидации Мэтью, Даллен занялся изучением его привычек.

Каждый пассажир, он же гость Ренарда, свободный от вахт, отвечал за несколько стеллажей с рассадой, регулировал освещенность, имитирующую смену дня и ночи, ночью поливал растения. Полив отнимал много времени и сил, поскольку стеллажи были высотой примерно с шестиэтажный дом. Как выяснилось, Мэтью никогда не откладывал эту утомительную процедуру. Он забирался на вершину стеллажа, выключал световые панели и обрабатывал ярус за ярусом, постепенно спускаясь до уровня палубы.

У каждого стеллажа имелась металлическая лестница, но поскольку они стояли почти вплотную, это позволяло Мэтью ускорить работу, используя преимущества своего роста. Расправившись с одним ярусом, он перегибался через пролет и принимался за соседний стеллаж. Ренард не одобрял подобное новшество, хотя ограничился лишь напоминанием, что корабельная страховка распространяется только на членов экипажа. Даллен присутствовал при этом разговоре и остался доволен услышанным. Раз нет страховки, значит при несчастном случае дознание будет не особенно тщательным.

Шли пятые сутки полета. Гарри проснулся очень рано и несколько минут лежал, не двигаясь. В другом конце каюты посапывала Кона, Микель тоже крепко спал. Как-то не верилось, что каюта находится внутри огромного стального трезубца, с невообразимой скоростью пронизывающего черноту пространства. Об этом напоминала только едва заметная вибрация, не будь ее, можно было представить себя под кровом какой-нибудь уединенной фермы на Земле или Орбитсвиле. Он вспомнил Сильвию, которая совсем рядом, всего в нескольких метрах…

Хватит, решил он, отгоняя образ одинокой красавицы разметавшейся на постели. Предстоящий день потребует собранности и напряжения всех сил. Сегодня – казнь Джеральда Мэтью.

Даллен бесшумно встал, на миг прислушался к себе, стараясь понять, тверда ли его решимость. Внутри таился страх за собственную безопасность, да еще холодная печаль. Но ни жалости, ни колебаний.

Осторожно, чтобы не потревожить жену и сына, он прошел в кабину радиационного душа (эх, если бы это были настоящие водяные струи!), быстро оделся. Рубашка и брюки из мягкой ткани не стесняли движений. Порывшись в дорожной сумке, он достал баллончик с эмульсией, положил его в нагрудный карман и вышел из каюты.

На пятой палубе не было ни души, и через несколько секунд лифт спустил его в грузовой трюм, сумрачный, влажный, с решетчатыми громадами стеллажей. Теплый, насыщенный испарениями воздух, мешанина ажурных конструкций, игра света и тени, создавали иллюзию тропических джунглей. Даллен огляделся. Трюм был таким же безлюдным, как и жилые палубы.

Гарри прошел к стеллажам Мэтью и стал подниматься по лесенке. Наверху он вдруг похолодел: в нескольких метрах над ним нависал край кольцеобразной пятой палубы. Стоит кому-нибудь выйти из каюты, и его непременно заметят. Тщательно разработанный план показался ему безрассудной авантюрой, оставалось лишь надеяться на удачу.

Он еще раз обвел взглядом палубное ограждение над головой, достал баллончик и нажал на распылитель. Нервы были напряжены до предела, и когда бесцветная суспензия наконец покрыла всю верхнюю перекладину лестницы, Даллен едва не потерял контроль над собой. С трудом уняв дрожь, он запихнул орудие убийства в карман и, минуя ступеньки, соскользнул вниз по боковой штанге.

Зеленый полумрак трюма помог ему восстановить самообладание. Здесь по-прежнему царила тишина, которую нарушало только мерное падение капель. Даллен подбежал к лифту и никем не замеченный благополучно добрался до своей каюты. Вся операция заняла около трех минут. Кона и Микель спокойно спали. Присев к столу, он попытался представить себе дальнейший ход событий.

Состав "Пьезошок" не поступал в широкую продажу, его применяли главным образом в авиации как средство "защиты от дурака". Нанесенный на любую твердую поверхность, он, высыхая, превращался в россыпь мельчайших кристаллов. Прикосновение хотя бы к одному из них вызывало ощущение, похожее на удар электрическим током. Чаще всего составом покрывали открытые трубопроводы с гелием.

Дотронувшись до кристаллов, Мэтью отдернет руку и полетит вниз. Нервный шок не только сбросит его с лестницы, но помешает также уцепиться за стеллажи. Конечно, нет гарантии, что он разобьется насмерть, поэтому Даллен собирался встать где-нибудь неподалеку, чтобы первым успеть к месту происшествия и "оказать пострадавшему необходимую помощь". На это хватит двух-трех секунд, а потом под предлогом выяснения причин катастрофы останется только влезть наверх и тщательно стереть с перекладины кристаллы. Смоченная растворителем губка уже лежала в кармане.

Совершив правосудие, Гарри сможет, наконец, вернуться к нормальной жизни.

"Но что, собственно, означают эти слова?”

Он нахмурился. До сих пор все его помыслы замыкались на казни Джеральда Мэтью, но сейчас он впервые задумался, какой станет его жизнь, когда возмездие свершится. Удастся ли совмещать службу с заботой о Коне, с бесконечными усилиями формировать человеческую психику в ее опустошенном мозгу? Может, правительство сжалится над ним, ему назначат пенсию или даже предоставят небольшой дом где-нибудь на окраине. Этакий форпост цивилизации среди уходящих за горизонт зеленых равнин. Тогда он сможет все свое время посвятить Коне. Интересно, какие радости ознаменуют их новую жизнь, какие события запомнятся? День, когда Кона самостоятельно спустит воду в туалете? Или первая связная фраза, которую она сумеет произнести? А может быть, первая ночь, когда у него не хватит сил прогнать ее из своей постели?

Внезапно Даллен почувствовал, что задыхается. Сначала он приписал это волнению, но затем понял, что и вправду забыл сделать вдох.

Он судорожно глотнул воздуха и вскочил со стула. Каюта сразу потеряла всякую привлекательность. Поглядев на табло электронных часов, Гарри убедился, что еще нет восьми. Позавтракать? Но одна мысль о еде вызвала тошноту. Горячий кофе показался более соблазнительным вариантом, к тому же, позволял надолго отвлечься от невеселых мыслей.

Удостоверившись, что и Кона, и Мики продолжают спать, Даллен тихонько вышел из каюты и направился на четвертую палубу.

Возле автоматов никого не было, но из столовой доносились голоса, какие-то ранние пташки уже завтракали. Налив себе крепкого черного кофе, Даллен подумал, не зайти ли туда поболтать, однако вспомнил куда более подходящее место. Он поднялся еще на один уровень и очутился в небольшой безлюдной галерее, где размещалась бортовая обсерватория "Хоксбида".

Пока корабль шел на маршевой тяге, сюда, как правило, никто не заглядывал, поскольку смотреть было не на что. Неповторимая красота созвездий становилась видимой только в начале и конце путешествия, при маневрировании на небольших скоростях, а сейчас в локальном пространственно-временном коконе, визуальное наблюдение исключалось.

Вселенная представала взгляду в виде двух световых пятен – ярко-синего впереди и красного за кормой. Только иногда в синем круге появлялась сверкающая белая точка, которая быстро росла, превращаясь в тончайшее ослепительное кольцо. Оно расширялось, пока на экранах не оставалась только часть огромной дуги, как будто по воле неведомого космического чародея пролетает сквозь обруч. В следующий миг кольцо возникало вновь, но уже на рубиновом фоне экрана заднего обзора, стремительно стягивалось в точку и пропадало. Значит, "Хоксбид" миновал окрестности какой-то звезды. Даллена устраивала полутьма и пустота галереи. Он сел в кресло и, потягивая кофе, продолжал размышлять о будущем. Назначенный час исполнения приговора над Мэтью как бы перевел казнь в разряд уже свершившихся событий, и перед Гарри открылись туманные горизонты унылого будущего. Вернее, оно было унылым без Сильвии Лондон, а еще точнее – без Сильвии и с Коной.

"Но кто мешает мне все изменить?" – незаметно подкралась мысль. Для этого нужно всего лишь умерить упрямство и смириться с тем, о чем твердят доктора: историка и литератора Коны Даллен больше не существует. Следовательно, у Гарри больше нет перед нею никаких моральных обязательств. Договор аннулирован. Разумеется, тело, в котором обитала Кона, имеет право на заботливый уход, удобство и безопасность. Со временем в нем, возможно, разовьется новая, самостоятельная личность. Но кто сказал, что жизнь Гарри Даллена должна быть привязана к этому процессу? Он может позаботиться о новой Коне, не становясь сиделкой и нянькой. Какой смысл по собственной воле запирать себя в клетку? Пелена упала, и пора выйти на свободу… "Что и требовалось доказать. Добро пожаловать в ясный, прагматичный мир!”

Бурная радость смыла последние сомнения. Оказывается, с помощью логики совсем несложно привести свою жизнь в порядок! Однако за подъемом немедленно пришла холодная, отрезвляющая мысль: с чего он взял, будто Сильвия Лондон разделяет его чувства? Не строит ли он замок из романтических грез? Когда произнесено несколько неопределенных фраз и брошено два-три загадочных взгляда, так легко принять желаемое за действительное. Нет, здесь нужна полная ясность, отчетливое "да" или "нет". А Даллен вел себя с Сильвией как косноязычная деревенщина…

– Черт побери! – выругался он шепотом.

Так хладнокровно подстроить гибель себе подобного и трусливо потеть при мысли о простом вопросе, который следует задать Сильвии. Рука с громким хрустом смяла стаканчик. На звук повернулась едва различимая женская фигура в противоположном конце галереи. Даллен узнал доктора Билли Глейстер, полную даму средних лет, служившую в Фонде. Они с Сильвией жили в одной каюте.

– Привет, – сказал Гарри, подойдя к ней. – Тихо здесь, правда?

– Да, – холодно ответила она. – Я прихожу сюда, когда хочу подумать без помех.

– Намек понял. – Даллен изобразил заискивающий смешок. – Оставляю вас в желанном одиночестве. Не знаете, кстати, Сильвия у себя?

– Скорее всего. А что? – Доктор Глейстер посмотрела на него уже не холодно, а враждебно.

В голове Гарри пронеслась шальная мысль, уж не видит ли он перед собой еще одного соперника? Но он с радостью принял новый вызов и присел на корточки рядом с Билли.

– Я хочу поговорить с ней. Надеюсь, визиты не возбраняются?

– К ним не относятся нахальные вторжения. Сильвии и так хватает стрессов.

– Как мило с вашей стороны, что вы дали ей передышку Даллен встал и, покинув обсерваторию, быстро зашагал к ближайшей лестнице. В нем бурлила уверенность в себе, тело стало легким, Даллен словно сбросил с себя колдовские чары, лишавшие его воли. Она открыла ему дверь, резко отвернулась, но, сделав шаг, остановилась.

– Я думала, вы…

Широко раскрытые глаза на фоне бледной кожи казались темнее обычного. Даллен еще не видел ее такой, застигнутой врасплох, домашней и чуть не задохнулся от волны желания.

– Вы позволите? – спросил он.

Сильвия покачала головой.

– Вы слишком… Я еще не одета.

– Я все равно войду. – Он шагнул через порог и закрыл за собой дверь. – Мне нужно поговорить с вами.

– О чем?

– Сильвия, давайте перестанем играть в кошки-мышки. Я знаю, что ввалился к вам без приглашения, у меня плохие манеры, и время выбрано неудачно. Но мне необходимо точно знать…

Простой ответ на прямой вопрос: да или нет?

– Вы спрашиваете так, будто речь идет о деловом соглашении.

К Сильвии, видимо, вернулось самообладание. Даллен медленно сделал шаги очень медленно, оставляя Сильвии достаточно времени на то, чтобы отстраниться, положил руки ей на талию и мягко притянул к себе. Она покорно прижалась к нему бедрами и животом.

У него от головы до пят пронеслась ударная волна, он крепче сжал ее в объятиях, нашел ее губы и не отрывался от них, пока хватило дыхания.

– Я хочу услышать твой ответ, – прошептал он, теребя губами мочку ее уха. – Да или нет?

– Это нечестно.

– К дьяволу честность. Я так долго был честным, что хватит на всю оставшуюся жизнь. Да или нет?

– Да. – Сильвия обняла его с такой силой и страстью, что Гарри едва устоял на ногах. – ДА!

Почувствовав, что ее халат распахнулся, он закрыл глаза, начал искать ее губы, но вдруг перед глазами возник изуродованный труп Джеральда Мэтью. – Я не думал заранее, – выдавил Даллен, – что делать дальше.

Сильвия спокойно улыбнулась.

– Запри дверь.

– Удачная мысль.

Он вдавил кнопку замка, а когда снова повернулся, халат лежал у ног Сильвии.

Они лежали тесно прижавшись друг к другу. Но стоило Даллену закрыть глаза, как снова возникало мертвое лицо Мэтью и возбуждение разом смывало ледяной волной. Жизнь, посулив долгожданную награду, сыграла злую шутку. Не дожидаясь, пока Сильвия почувствует, что произошло, Гарри перевернулся на спину, потом встал с кровати и опустился перед Сильвией на колени. Она озадаченно посмотрела на него.

– Со мной все в порядке, – криво усмехнувшись, сказал Даллен. Поняв, что нужно сделать, он успокоился. – Ты здесь ни при чем, Сильвия, просто мне не удалось быть единым в двух лицах.

Однако она не собиралась его упрекать, интуитивно разобравшись, в чем дело.

– Сколько тебе понадобится времени, чтобы снова стать одним человеком?

Гарри благодарно погладил ее по руке.

– Несколько минут. Ты подождешь меня? Никуда не уйдешь?

– Я никуда не собиралась.

– Хорошо.

Даллен поднялся с колен. "Жизнь за жизнь", – подумал он, поражаясь простоте решения. Процесс возрождения не знает полумер, нельзя вступить в новую жизнь, оставаясь прежним. А пути назад нет. Значит, нужно пощадить Джеральда Мэтью. Все просто.

Гарри последний раз взглянул на обнаженную Сильвию, с трудом оторвал взгляд и закрыл за собой дверь.

Навстречу ему по дуге галереи, мимо пассажирских кают шли Ренард и капитан Лессен. Они, как водится, громко спорили, но, увидев Даллена, Рик оборвал разговор и направился прямо к нему. Его пухлая физиономия, увенчанная золотыми очками, приобрела торжественно-мрачное выражение.

– Что ты там делал? – без обиняков спросил он. – Не рановато для визитов?

Даллен пожал плечами.

– Это зависит от того, насколько хорошо люди знакомы друг с другом.

– Рассказывай кому-нибудь другому, – ухмыльнулся Ренард.

Он подождал, пока Лессен протиснется мимо него и отойдет подальше. Его глаза шарили по лицу Даллена, и пренебрежительное дружелюбие сменилось недоверчивым подозрением, а затем разгорающейся яростью.

– Прошу прощения, – произнес Гарри, – меня ждет работа.

Он двинулся было к лифту, но Ренард, уперся ему ладонью в грудь.

– Послушай, – злобно процедил Рик. – Если еще раз…

– На сей раз вы послушайте меня, – перебил его Даллен. – Уберите свою лапу, или я дам вам в морду, и вас придется положить в лазарет, а то и в морг.

Ренард попытался дать достойный ответ, но тут с лестницы, ведущей на четвертую палубу, нетерпеливо рявкнул капитан. Рик оглянулся, и Даллен пошел к лифту, положив конец стычке.

В кабине Гарри усмехнулся, представив удивление Ренарда: Вселенная вдруг перестала давать ему то, чего он заслуживал. Когда лифт остановился, Даллен двинулся по проходу к стеллажам Мэтью, доставая на ходу из губку с растворителем. Послышался металлический звон, видимо, кто-то уже работал. Однако в этой части геометрических джунглей сейчас никого не должно быть. Даллен поднял голову. Когда он узнал Мэтью, тот уже потянулся к последней перекладине. Кричать было бесполезно. Застонав от отчаяния, Даллен ринулся к подножию трапа и, глядя вверх, напрягся всем телом. Сейчас последует падение Мэтью, затем удар, который в лучшем случае сделает обоих калеками…

Мэтью, небрежно держась за перекладину, перегнулся к левому стеллажу и прицелился наконечником пластмассового шланга.

– Что там стряслось? – крикнул он, заметив движение внизу.

– Ничего, я просто поскользнулся, – успокоил его Гарри. В подтверждение своих слов он потер бок и прислонился к стояку.

Мэтью сразу спустился.

– Сильно ушиблись?

– Ничего страшного, – выдавил Даллен. Он испытывал странное смятение: вот он, совсем рядом, человек, который перевернул всю его жизнь… – Надо бы убрать, наконец, эти чертовы лужи, пока кто-нибудь и впрямь не покалечился. – Он виновато улыбнулся, словно извиняясь за то, что не может сделать это сам.

– Сейчас уберу, – недовольно проворчал Мэтью. – Кажется, возле лифта есть стенной шкаф с уборочным инвентарем.

Даллен мигом взлетел до самой верхней перекладины. Даже при скудном освещении можно было без труда различить похожие на иней иголочки "пьезошока", торчащие по всей ширине дюралевой трубки. Значит, Мэтью должен был получить сильный удар. Однако Гарри собственными глазами видел, что он держался за перекладину как ни в чем не бывало!

Неужели украденный в Мэдисоне баллончик оказался бракованным? Даллен на секунду забыл о своих намерениях, о том, что времени в обрез, и легонько щелкнул по перекладине ногтем.

В тот же миг импульс мгновенно парализовал мышцы, ноги подкосились, и Гарри начал валиться в проход между стеллажами. Однако в последний момент он успел уцепиться за лестницу. Его спас ноготь: ороговевшая ткань частично погасила действие "пьезошока".

"Мэтью может вернуться в любую секунду!”

Справившись с собой, Даллен медленно подтянулся, помял губку, активизируя растворитель, тщательно протер всю перекладину. Едва он добрался до палубы, как ему навстречу вышел Мэтью со шваброй и ведром.

– Восхищаюсь высоким уровнем технического оснащения космического корабля, – с наигранным весельем сказал тот, принимаясь за работу. Он напоминал звезду стереоэкрана, которая изображает горничную.

Даллен молча кивнул. Его все еще била дрожь, мысли путались. По всем законам природы Мэтью должен был сорваться на палубу. Может, его правая рука – это искусно сделанный протез? Да нет, чепуха. Проще предположить плохое качество эмульсии. Наверное, кристаллы неравномерно распределились по перекладине, а Гарри щелкнул в то место, где все было в порядке. Мало похоже на правду, но… Ведь никто не способен выдержать контакта с "пьезошоком".

– Подумать только, ради этого я бросил хорошую службу, – небрежно орудуя шваброй, хмыкнул Мэтью. – Наверное, помутнение рассудка.

– Почему же вы смотали удочки? Повздорили с Брайслендом?

– С Брайслендом? Помощником мэра? – В глазах Мэтью читалось равнодушное недоумение. – Нет, Гарри, просто пришло время попутешествовать.

– Понимаю.

Даллена вдруг снова затрясло. Если уж на то пошло, то отказ от немедленной казни вовсе не означал отказ от наказания, положенного за тягчайшие преступления. А вдруг его подвела самоуверенность, и теперь слишком поздно выдвигать обвинение? Какие у него доказательства? Кроме того, Мэтью совершенно переменился. Разницу уловить трудно, но она налицо. Раньше Джеральд Мэтью казался Гарри мотыльком, пустышкой, теперь же… "Что со мной? Зачем я снова копаюсь в этом дерьме? Почему не иду к Сильвии?”

Он махнул Мэтью рукой и заторопился к лифту. Кабина поползла вверх мимо слоев миниатюрных травянистых лужаек, то попадая в тень, то выныривая под искусственный солнечный свет. Когда она замерла у кольцеобразной галереи, Даллен уже забыл о Мэтью.

На палубе никого не было, команда "Хоксбида" практически все рабочее время находилась во внешних корпусах. К каюте Сильвии он летел на крыльях, обостренные чувства воспринимали даже неуловимую пульсацию воздуха, который гнали далекие насосы.

Дверная ручка не поддалась. Даллен негромко стукнул и отступил, раздосадованный: на пороге возникла мужеподобная доктор Глейстер.

– Сильвия не может выйти к вам, – победоносно объявила она. – Ведь вас не приглашали, насколько…

– Все в порядке, Билли, – вмешалась Сильвия, появляясь рядом с ней.

Пока Даллен отсутствовал, она зачесала волосы, надела черное платье. Выйдя из каюты, Сильвия закрыла за собой дверь, взяла Гарри под руку и повела к ближайшей лестнице.

– Прости, Билли склонна к чрезмерной опеке. Но пришла она вовремя. Когда чуть-чуть остынешь, ты сам поймешь, что все к лучшему. Мне здесь не нравится, Гарри, мы выбрали неподходящее место, признай это.

Даллен посмотрел на обшарпанные стены в ржавых потеках.

– А по-моему, тут очень романтично, – буркнул он.

Она рассмеялась и, неожиданно взяв его руку, поцеловала в ладонь.

– Все образуется, Гарри. Дня через два мы будем уже на Оптима Туле, выгрузим траву и отправимся в Бичхэд-Сити. Там прекрасные гостиницы, мы будем вдвоем и сможем сколько угодно…

Обсуждать наши дальнейшие планы. Ради этого стоит потерпеть, правда?

И Даллен, глядя в ее темные глаза, заставил себя улыбнуться.

Через день космолет сбросил скорость, вышел в нормальное пространство-время, и наблюдатель уже мог воспринимать его как реальный объект. А это означало, что и людям, и приборам на борту корабля стала вновь доступна информация из нормального мира.

Продолжая тормозить, "Хоксбид" сориентировался по орбитсвильским радиомаякам и скорректировал свой курс. Научная комиссия Оптима Туле по вполне понятным причинам назначила им для посадки захолустный 36-ой портал, окрестности которого никогда не осваивались, а потому прекрасно подходили для проведения широкомасштабных ботанических экспериментов по селекции новых культур.

Астронавты-профессионалы в последней фазе полета к Орбитсвилю редко уделяли время визуальным наблюдениям: огромная непрозрачная оболочка на малых расстояниях заслоняла пол-Вселенной. Ее чернота обманывала глаз и смущала разум, создавая иллюзию абсолютной пустоты, поэтому, когда корабль, начал снижение над 36-м порталом, на посту прямого визуального наблюдения не было никого из членов экипажа. Никто не счел нужным бросить взгляд на галактический горизонт и не увидел изменившийся Орбитсвиль. Это открытие сделала только завсегдатай судовой обсерватории доктор Билли Глейстер.

Загадочный материал оболочки – черный, непроницаемый, совершенно инертный идем, над загадкой которого ученые безрезультатно бились на протяжении двух веков, – пульсировал зеленым светом.

Глава 17

Переход к невесомости, хотя и происходил постепенно, дался Даллену нелегко.

Кона сначала наслаждалась своими резко возросшими гимнастическими способностями, поэтому Даллену приходилось следить за ее буйными, но плохо скоординированными шалостями. Когда же главный двигатель "Хоксбида" почти остановился, а чувство чудесной легкости сменилось ощущением непрерывного падения. Кона испугалась. Она часами лежала, вцепившись в края койки, и все усилия Даллена обезопасить ее с помощью нуль-гравитационого пакета, принимала в штыки. Микель оказался более сговорчивым и покорно дал привязать себя. Собственные ощущения беспокоили мальчика куда меньше, чем новая способность игрушек неожиданно взлетать в воздух.

Даллен как раз охотился за любимым грузовиком Микеля, когда мелодичная трель коммуникационной панели предупредила о переходе к полной невесомости. Кону начало тошнить.

Превозмогая подступающую дурноту, Даллен вытащил из ниши трубу пылесоса и заметался по каюте в погоне за дрейфующими в воздухе жидкими шариками. Еще минут пять ушло на то, чтобы привести в порядок себя. К этому времени его мысли переключились с домашних проблем на более глобальные. Когда двигатель фликервинга остановился и защитное поле исчезло, "Хоксбид" получил возможность связаться с Орбитсвилем и узнать, чем объясняют на Большом О чудеса, происходящие с его оболочкой. Капитан Лессен, по всей видимости, уже получил информацию, но не сделал никакого сообщения пассажирам корабля. Этот факт очень встревожил Даллена.

Как и все, кто родился на Орбитсвиле, Гарри жаждал узнать подробности. Невероятные зеленые сполохи, безбрежные, словно фосфоресцирующий океан, казались ему чем-то вроде землетрясения. Он вырос на Большом О, поэтому всю жизнь его не покидала вера в неизменность Орбитсвиля. Происходящее сейчас не укладывалось в голове.

Время шло, а Лессен все молчал. С каждой минутой тревога и нетерпение усиливались; кончилось все тем, что Гарри достал из аптечки шприц с двойной дозой снотворного, положил пластиковую подушечку на большой палец и, сделав вид, что поправляет постель, прижал палец к запястью Коны. Он чувствовал себя преступником. Когда наркотик подействовал, он обмотал безвольное тело нуль-гравитационным бинтом, успокоил Микеля и вышел из каюты.

Магнитные скобы, прилаженные к обуви, поначалу затрудняли ходьбу, но, приноровившись, Даллен стал двигаться увереннее. Лессена, Ренарда и нескольких офицеров он застал перед обзорными экранами, которые мерцали зеленым светом.

– Посторонним здесь нельзя находиться, – выпятив грудь, объявил Лессен.

– Бросьте, – ответил Даллен. – Какого черта там происходит?

– Я вынужден настаивать на вашем…

– Капитан, не мелите чепуху, – обернулся к Даллену Ренард. На его лице не было и следа былой враждебности. – Это действительно что-то невероятное, старина. Мы связались с Транспортным центром, и там сообщили, что часов пять назад засветилась вся поверхность оболочки, а перед этим по ней гонялось друг за другом множество зеленых меридианов. Теперь полная иллюминация. Замечаете пульсацию, старина?! Нам говорят, что она началась с пятисекундными интервалами, а теперь вспышки следуют каждую секунду. Ренард ухмыльнулся, кивнув в сторону зеленых экранов.

"Все это части одного процесса", – подумал Даллен, вспомнив свой разговор с Питером Эззати. В противоположность легкомыслию Ренарда его тревога нарастала.

– А как быть с посадкой? – спросил он.

– Научная комиссия утверждает, что свечение ни на что не повлияло, во всяком случае, детекторы ничего не зарегистрировали. Поэтому можно попросту закрыть глаза на подобную чехарду и идти вперед на всех парах. Говорят, у тех, кто садился, все прошло нормально.

– Не нравится мне это, – мрачно заметил Лессен.

Ренард хлопнул его по плечу.

– Ваши симпатии и антипатии не имеют значения, старина. Все, что от вас требуется, это управлять моим кораблем, посему смиритесь и не тратьте времени попусту. Договорились?

– Если вы не возражаете, – вмешался Даллен, – я хотел бы остаться здесь.

– Будьте моим гостем, – радушно пригласил Рик.

Лессен собрался было возразить, однако передумал и только пожал плечами. Он подошел к центральной панели, отстучал команду на компьютере, и через несколько секунд Даллен ощутил вибрацию палубы, а вскоре на экране возникло изображение 36-то портала. Сначала он казался крошечной черточкой на фоне зеленого зарева, потом она начала расти, превращаясь в эллипс, зияющий провалом на поверхности сферы.

Даллен знал, какую картину предстоит увидеть, но, когда открылось немыслимо голубое летнее небо, сверкавшее внутри портала, по его спине пробежал озноб. На мгновение он представил, что чувствовал Вэнс Гарамонд. Отверстие тем временем превратилось в правильный тысячеметровый лазурный круг, в центре которого застыло солнце Орбитсвиля.

"Мне следовало бы сейчас быть рядом с Сильвией, – подумал он. –Может, она на смотровой галерее третьей падубы?”

– Мы тормозим, высота две тысячи метров, – сказал Лессен, взглянув на Даллена.

– Начинаем спуск к станции.

Тот дружелюбно улыбнулся в ответ, благодаря капитана за предложенное перемирие. Через четверть часа до поверхности оставалось не больше нескольких десятков метров. Из центрального корпуса "Хоксбида" выдвинулись захваты, готовые закрепить корабль на краю портала. В главных портах Орбитсвиля он просто соскользнул бы внутрь оболочки по огромным причальным направляющим, но здесь нужно было вставать на якорь.

"Сейчас, – подумал Даллен, – из шлюза будет выдвинута соединительная труба, которую введут сквозь силовое поле удерживающей диафрагмы. Разгрузка рассады и семян займет весь день, а потом они с Сильвией будут свободны…”

– Не нравится мне это, – снова заговорил Лессен. – Что-то здесь не так.

И, словно в подтверждение слов капитана, на панели управления замигали индикаторы, зазвучала тоскливая трель тревоги. Два офицера бросились по местам, их пальцы забегали по клавиатуре.

Ренард откашлялся.

– Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? Ведь я стал владельцем этой посудины совершенно случайно.

– Толкатели продолжают работать, – спокойно ответил Лессен, – а корабль ни с места.

– Значит… – Огненно-рыжие брови Ренарда сошлись на переносице.

– Значит, толкателям что-то мешает, однако наши приборы не в состоянии определить, что именно. До оболочки двадцать восемь метров, перед кораблем нет никакой преграды, никакого силового поля, а мы не можем продвинуться ни на дюйм. Мне это очень не нравится, я собираюсь дать "малый назад".

– Еще чего! – возмутился Ренард. – Поднажмите чуток, и дело с концом! – Признаков опасности не обнаружено, – доложил офицер от бокового экрана.

– Неважно, – отозвался Лессен, прохаживаясь по рубке как нахохлившийся голубь. – Транспортный центр сообщил, что остальные порталы функционируют нормально, но за этот они не ручаются. Лучше причалить в другом месте.

– Дьявол! – рявкнул Ренард. – На биостанции меня ждет бригада чертовски дорогих специалистов. Мы сядем здесь!

– Хотите пари? – Лессен, словно демонстрируя свою власть на корабле, по-хозяйски погладил главную панель управления.

Даллен, стоявший рядом, заметил, как глаза капитана сверкнули злорадным торжеством. Громче и настойчивее зазвучал сигнал тревоги. "Все это части одного процесса, – стучало в голове Даллена. – Орбитсвиль неспроста охвачен огнем…”

– Стоим на месте, – констатировал офицер.

– Вижу, – зарычал Лессен, брызгая слюной.

У офицера отвисла челюсть.

– Но…

Его возражение потонуло в оглушительном вое сирены, которая для пущего эффекта имитировала древние сигналы тревоги. Когда она утихла, бесстрастный синтетический голос объявил: "ТРЕВОГА! ТРЕВОГА! Нарушена герметичность корпуса. Всему личному составу немедленно надеть скафандры. ТРЕВОГА!”

Сообщение повторялось, пока Лессен не вырубил динамики командной палубы, но предупреждение слышалось с нижних палуб.

Даллен вяло наблюдал, как Лессен и остальные офицеры устремились к аварийным шкафам, где стояли скафандры. Ренард словно потерял способность двигаться. Скорее разъяренный, чем встревоженный, он замер, скрестив веснушчатые руки на груди, и мрачно глядел на людей, сражавшихся с аварийным облачением.

– Это не учебная тревога! – бросил Даллену капитан. – Бегите в каюту, позаботьтесь о своих. В аварийном отсеке найдете два скафандра и герметичную детскую люльку.

– Я не чувствую падения давления, – ответил Даллен.

– Действительно, – встрял Ренард, – с чего это вы так запаниковали? Лессен, успевший влезть в скафандр, посмотрел на него, как на идиота. – Я не знаю, что случилось, но уверяю вас: тревога настоящая.

Какая-то сила мешала нам приблизиться к причалу, но как только мы попытались отвалить, другая сила начала толкать нас обратно, вниз. Обе действуют до сих пор. Мы в тисках, и тиски эти сжимаются. Датчики сообщают о деформации корпуса. Обшивка уже дала трещину.

– Почему вы не объяснили сразу? – накинулся на него Ренард.

– По сигналу тревоги я привык первым делом надевать скафандр.

Несмотря на создавшееся положение, Лессен не прекратил войну с Ренардом.

Тот выругался и неуклюже затопал к лестнице. Магнитные скобы громко клацали по металлическому полу палубы. Даллен будто во сне побежал за ним. Внизу продолжали завывать сирены, еще больше подчеркивая нереальность происходящего.

Лессен сказал о таинственных силах, которые сдавливали звездолет, грозили сплющить его. Но существуют ли они на самом деле? Ведь космос –обычный вакуум, а не вместилище таинственных сущностей, решивших поразвлечься с кораблем. Лучшие дни "Хоксбида" давно в прошлом, поэтому некоторые системы попросту вышли из строя. В конце концов, единственным сигналом опасности было сообщение бортового компьютера, а эта старая развалина запросто могла…

Скрежет ломающегося металла Даллен услышал между четвертой и пятой палубами. За скрежетом последовало хлопанье металлических дверей, и тут же упало давление. У Гарри заложило уши. Опасность стала вполне реальной, заставив его испугаться по-настоящему. На пятой палубе люди помогали друг другу надевать скафандры. Криво улыбнувшись Сильвии, Даллен побежал в свою каюту. Микель, сжимая по машине в каждой руке, неуверенно посмотрел на него. Кона мирно похрапывала в своей кровати.

– Все хорошо, малыш, – пробормотал Даллен. – Давай поиграем в новую игру.

Не прерывая успокоительную болтовню, он распахнул красную дверцу шкафа и достал герметичную люльку, представлявшую собой прозрачную с одного конца капсулу. Трясущимися руками Даллен уложил в нее Микеля, который сначала со страхом глядел на него сквозь прозрачное окошко, потом заплакал. Плач слышался через переговорное устройство на приборной панели люльки.

– Прости, малыш, прости, – сказал Даллен, – это ненадолго, обещаю тебе.

Он вынул костюм и принялся за более сложную упаковку Коны; невесомость еще больше усложняла задачу. Через минуту Даллен взмок. Непрекращающийся вой сирены и рыдания Микеля мешали координации движений, а мозг сверлили два вопроса:

Что происходит с кораблем?

Что происходит с Орбитсвилем?

Когда он наконец застегнул костюм и потянулся за шлемом. Кона неожиданно дернула головой, угодив ему в переносицу. Слезы ослепили его, из носа вылетели шарики крови. Но он все-таки справился со шлемом, и Кона ангельски улыбнувшись ему, снова заснула.

Даллен почти влез в свой скафандр, когда терзавшая слух сирена внезапно смолкла. В повисшей тишине раздался голос Лессена.

– Говорит капитан Лессен. Корабль получил серьезное повреждение. Корпус разгерметизирован. У нас нет выбора, корабль необходимо покинуть. Всем сохранять спокойствие. Экипажу и пассажирам немедленно собраться в главной шлюзовой камере на четвертой палубе. Повторяю: сохраняйте спокойствие. Нам предстоит преодолеть тридцать метров открытого космоса. Будут использованы страховочные тросы. Всем немедленно собраться в главной шлюзовой камере.

Даллен застегнул скафандр, надел шлем, и тут же заработала система автономного снабжения кислородом и температурного контроля. Он пристегнул к поясу люльку, взял на буксир Кону и направился к выходу. Пассажиры уже покинули пятую палубу, некто-то из экипажа, заметив Даллена, поспешил ему на подмогу.

– Спасибо, – коротко поблагодарил Даллен. – Я вынужден был дать ей успокоительное.

– Приберегите и для меня, – откликнулся человек.

Они добрались до шлюзовой камеры. Квадратное помещение было достаточно просторным, чтобы вместить всех находившихся на борту, и по гомону, раздававшемуся в наушниках, Гарри определил, что почти все уже в сборе. Дверь шлюзовой камеры наглухо закрылась, замигали красные огни, показывающие, что воздух из камеры спущен. Уровень шума в наушниках резко подскочил.

Сквозь шум прорвался голос капитана, усиленный командирским передатчиком:

– Тихо! Пожалуйста, тише! Радио в ваших скафандрах работает на общей частоте. Немедленно прекратите посторонние разговоры, иначе… Ладно, вы сами прекрасно понимаете, что это необходимо для быстрой и эффективной эвакуации. – Его голос потонул в новом всплеске шума, за которым наступило виноватое молчание.

Даллен только сейчас почувствовал, как его обтягивает внутренняя оболочка скафандра. Прошло еще несколько секунд, и на внешней стене камеры вспыхнули новые сигналы. Однако пугающая новизна ощущений поблекла, когда внешняя дверь шлюзовой камеры отъехала в сторону, впустив столб солнечного света и слепящую небесную синеву.

Даллен, представлявший себе корабль парящим над Орбитсвилем, теперь обнаружил, что смотрит вверх. Портал превратился в километровое черное озеро среди безбрежных просторов Большого О. А внизу, словно огромная субмарина, застыл "Хоксбид". Если орбитсвильцы хотят взглянуть на звезды, они должны смотреть себе под ноги.

Когда дверь шлюзовой камеры открылась полностью, и стала видна часть оболочки Орбитсвиля, у всех вырвался вздох удивления. Поверхность сферы выглядела непривычно. Вместо непроницаемой тьмы в глаза лился бледно-зеленый свет, по яркости почти не уступавший небесной лазури. Он пульсировал, поэтому оболочка казалась живой. Потрясенный Даллен не мог отвести от нее глаз, его охватил благоговейный трепет.

Толпа у выхода зашевелилась, и первая фигура в белом скафандре вылетела в направлении портала. Трос за спиной разматывался, за несколько секунд человек пересек открытое пространство, но промахнулся. Даллен видел, как он подпрыгнул на невидимой поверхности силовой диафрагмы, изогнулся, успев все-таки дотянуться до короткого трапа на краю портала. Появившиеся орбитсвильцы помогли путешественнику выбраться наверх. В наушниках прошелестел облегченный вздох.

"Удалось! С первого раза, без неожиданностей. – Даллен был ошеломлен. Все так просто. – Неужели, в конце концов, обойдется?..”

– Одного троса достаточно, – объявил Лессен. – Будем перехватывать руки. Сначала пассажиры. Кто первый? На поясе у каждого есть короткий ремень с карабином. Зацепите за трос. Не волнуйтесь, это не трудно. Ну, давай!

Даллен прокладывал себе путь сквозь толпу, ему помогали чьи-то руки. Впереди стояли уже привязанные к тросу фигуры в скафандрах, кое-кто начал спуск. Капитан с красными отличительными треугольниками на плечах у самого выхода проверял, чтобы каждый пассажир был надежно пристегнут к тросу. Солнечный свет играл на прозрачных шлемах. Даллен узнал Сильвию в тот момент, когда она шагнула в пустоту, устремляясь к обетованной земле. Следом за нею прыгнул Ренард.

Впереди шел Джеральд Мэтью. Пока проверяли страховку, он в упор смотрел на Даллена, но в глазах не мелькнуло даже тени узнавания, лицо врага было похоже на каменную маску. Не взглянув в звездную пропасть у своих ног, он ухватился за трос и медленно заскользил вверх.

Даллен хотел привязать Кону, но Лессен остановил его.

– Вам проще идти впереди и тащить ее за собой. Как она? – Спит.

– Хорошо. Не волнуйтесь, доставим живой и невредимой.

– Спасибо.

С помощью капитана Даллен привязал к себе Кону, зацепил карабины за трос. Люлька создавала дополнительные трудности, но сыграла свою роль невесомость. Он обнаружил, что даже с такой ношей передвигается на удивление легко, только никак не мог отвлечься от холодной черноты и тревожного свечения оболочки. Ее яркость ослепляла, а частота пульсаций возросла до двух-трех раз в секунду.

"Сияние скоро станет непрерывным. А что потом?”

Даллен находился уже так близко к Орбитсвилю, что в мельчайших подробностях различал происходящее у кромки портала. Он видел, как Сильвия с Ренардом, подхваченные чьими-то руками, протиснулись сквозь диафрагму, встали на ноги, и Сильвия сразу же откинула шлем. Гарри увидел, как высоко поднялась ее грудь, когда она с наслаждением вдохнула чистый воздух Орбитсвиля. Стоя на самом краю, она с беспокойством поглядывала вниз. Даллен попробовал двигаться быстрее, но наткнулся на замершего Мэтью. Вцепившись в трос обеими руками, Джеральд висел на одном месте.

– Какого дьявола?

Даллен прижал шлем к шлему Мэтью, заглянул ему в лицо и тут же отпрянул. На него смотрели слепые глаза, лицо оскалилось в замороженной ухмылке.

Общий гомон в наушниках перекрыл голос капитана:

– В чем дело? Почему задержка?

– Мэтью остановился, – ответил Даллен. – Кажется, он мертв. Или в столбняке.

– Боже! Вы можете толкать его перед собой?

– Попробую.

Даллен схватил Мэтью за руку, попытался разжать его негнущиеся пальцы…

И в то же мгновение задохнулся от ужаса.

Свершилось невозможное.

Вселенная раскололась надвое.

Поблескивая в солнечных лучах, на фоне усыпанной звездами черной пропасти Галактики неясно вырисовывалась громада корабля. Внизу краснел прямоугольник шлюзовой камеры и ожидали своей очереди фигуры в скафандрах. Лессен, прикрыв глаза рукой, смотрел в сторону Даллена.

А вверху нависала громада Орбитсвиля. На фоне полосато-голубого небосвода Гарри видел четкие силуэты Сильвии и других пассажиров.

Все остальное пространство занимало леденящее душу зеленое сияние, охватившее оболочку Орбитсвиля. Оно пульсировало теперь с лихорадочной частотой.

Две половины Вселенной разделяла узкая полоса абсолютной черноты, в которой едва поместились Даллен с семьей и Мэтью, но Даллен вдруг отчетливо понял: эта узкая полоска вмещает весь космос. Даже нечто большее, чем космос. Иное измерение. Более высокое.

"Как?.. – Мысль ворочалась медленно, словно замороженная космическим холодом. – Почему я понимаю то, что не способен постичь?”

Впереди что-то шевельнулось, совсем рядом, а может, где-то страшно далеко. Какая-то неестественно вытянутая тень, черный эскиз на черном фоне, стеклянный призрак на дне прозрачного озера.

– Не бойся, Гарри Даллен.

То был не голос. То была мысль. Она проникла в его мозг, облеченная в привычную форму слов, но не стесненная скудостью человеческой речи.

– Я служу Жизни, Гарри Даллен, поэтому не причиню тебе вреда. Я принадлежу к расе, овладевшей пространством и временем. Мы высшее воплощение разума. В вашем языке нельзя найти подходящего сравнения, но, можно сказать, мы опередили человечество на пути эволюции на столько же, на сколько человечество ушло вперед, допустим, от трилобитов. У нас нет имени, однако ты можешь называть нас ультанами, грядущими. Я повторяю, ультаны – слуги Жизни, ты не должен бояться.

“Я не могу, – подумал Даллен. – Я не могу не бояться. Я не готов".

– Да. На твою долю выпала редкая, быть может, исключительная роль. Это продлится недолго, даже по вашим меркам. Несколько секунд, не больше. Все, что от тебя требуется – это не отцеплять Джеральда Мэтью от троса, не пытаться сдвинуть его в сторону объекта, известного вам под названием Орбитсвиля.

"Почему? Что происходит?" Вопрос еще не успел оформиться в его голове, а Даллен уже понял, что в результате контакта с существом из иного измерения он сам странным образом изменился. Даже то, что он сохранил самообладание и способность здраво рассуждать, неоспоримо свидетельствовало: ему передались, не важно, надолго ли, нечеловеческие свойства обитателя черного нечто. Он осознал и то, что структура человеческого мышления вынуждала его воспринимать почти мгновенную передачу знания в форме последовательного диалога.

– Ты наш брат по Жизни, – пришел ответ, – и этика требует, чтобы ты получил полную информацию, касающуюся твоего существования…

– Берегись, Гарри Даллен! – вмешался другой голос. Даллен переключил внимание на вторую область зажавшего его с обеих сторон черного пласта. Когда этот голос вторгся в его мозг, там произошло легкое движение, словно черная жидкость в кромешной тьме перетекла из одного сосуда в другой.

– Берегись получить ложную интерпретацию этики, – продолжал новый голос, – мы же должны отвергнуть ее и все, что из нее вытекает.

– Подожди! Сейчас мы должны позволить человеку прийти к собственному заключению и действовать в соответствии с ним, – возразил первый ультан.

– Я признаю, что в нашем безвыходном положении никакой иной путь невозможен, но этика требует, чтобы ты предоставил ему факты. Ты не вправе влиять на его решение.

Даллен понял, что слушает непримиримых врагов. Похоже, эти существа давно вовлечены в какую-то борьбу, и теперь неохотно идут на соглашение. Пока их внимание было сосредоточено друг на друге, он снова вернулся мыслями к Мэтью, намертво вцепившемуся в трос, и его с новой силой ошеломило неправдоподобие происходящего. Первый ультан хочет помешать тому, чтобы Мэтью достиг Орбитсвиля. Но почему?

– Гарри Даллен, соглашение достигнуто.

Сознание Даллена вновь растворилось в личности первого существа.

– Тебе будут разъяснены обстоятельства нашей встречи, и, располагая исчерпывающей информацией, ты должен подчиниться Этике. В качестве основания, на которое ты сможешь опереться, мы сообщаем тебе, что ваша Вселенная не единственная. Хотя, как я понимаю, ты уже сталкивался с идеями, проливающими свет на этот факт, поэтому мне будет проще объяснить. Ты должен знать, что в момент Великого События, известного вам как Большой Взрыв, образовалось четыре Вселенные. Ваша Вселенная – это Вселенная Первой Области. Так называют ее некоторые ваши философы. Она состоит из обычной, с вашей точки зрения, материи, и время в ней течет вперед. Эту Вселенную уравновешивает Вселенная Второй Области, которая, опять же с вашей точки зрения, состоит из антиматерии, и время в ней течет вспять. Вселенная Второй Области уходит для вас в прошлое, хотя ее обитатели, разумеется, считают свою материю нормальной, а ход времени положительным. Они никогда не смогут наблюдать вашу Вселенную, но, по их представлениям, она состоит из антиматерии и движется во времени назад. Существуют еще тахионная Вселенная Третьей Области, которая несется во времени вперед, опережая вашу Вселенную, а также антитахионная Вселенная Четвертой Области, мчащаяся в прошлое впереди Вселенной Второй Области. При нормальном положении вещей эти четыре Вселенные не должны столкнуться друг с другом, но в результате искривления пространственно-временного континуума они сойдутся в одной точке. Тогда произойдет еще один Большой Взрыв, и начнется новый цикл.

В памяти Даллена вспыхнуло мимолетное видение фантастической стеклянной мозаики со сложными лепестками, стянутыми в единый клубок. "Я подтверждаю, что эти представления не новы для меня, хотя лично я не могу переварить концепцию о кривизне времени".

– "Время" – средоточие твоей трудности, но тебе достаточно принять мое утверждение на веру. Мы, ультаны – обитатели Третьей Области, тахионного соседа вашего мира, и наша мобильность во времени и пространстве позволяет нам свободно обращаться с подобными представлениями.

"Я запутался еще больше, – отозвался Даллен. – Вы ничего не объяснили".

– Тебе нужен более обширный фундамент. Из сказанного мною следует, что Вселенные, образовавшиеся в результате Большого Взрыва, должны быть замкнутыми. Силы притяжения в каждой Вселенной должны быть достаточно велики, чтобы вернуть мириады ее галактик из предельных точек центробежного полета и, таким образом, вновь собрать воедино всю материю космоса для следующего Большого Взрыва. Если бы дела обстояли иным образом, то галактики продолжали бы бесконечно разлетаться. Постепенно они остыли бы и погибли, а космос погрузился бы в абсолютную тьму. В нем остались бы только зола и пепел, дрейфующие в холоде и мраке бесконечности. Пресеклись бы циклы космического обновления. Жизнь умерла бы навсегда.

"Это мне ясно. – Даллен вдруг осознал, что его сын сосредоточенно смотрит на него из своей люльки. – Но это ничего мне не объясняет".

– Тут и кроется причина нашего вмешательства. После бесконечного числа космических циклов произошло нарушение равновесия. Мы узнали, что Вторая Область не может сжаться. Ей суждено вечно расширяться, а без вклада ее материи природа следующего Большого Взрыва будет радикально иной. Мы предвидим катастрофическое нарушение цикла космического обновления.

Даллен постарался ощутить тревогу за судьбу Антивселенной, которая ушла в прошлое на двадцать миллиардов лет и уходит все дальше и дальше. "Но как мог возникнуть такой дисбаланс? Ведь если масса Вселенной Второй Области равна массе нашей Вселенной, то ее гравитационная энергия должна быть…”

– Гравитация – еще не все, Гарри Даллен. Есть другая, крайне необходимая, энергия, дополняющая гравитационную, способная проникать сквозь материю и одушевлять ее.

Неожиданно для самого себя Даллен совершил головокружительный скачок. "Разум!”

– Вот именно. Гравитоны и сапионы имеют очевидное структурное сходство, хотя это одно из явлений, не доступных твоему пониманию. Однако между ними существует также большое различие. Гравитация – неотъемлемое, универсальное и неизбежное свойство материи, тогда как разум возникает случайно, не везде и не всегда, а лишь там, где материя обладает достаточно сложной организацией, и лишь тогда, когда возникают благоприятные условия. Затем сапионы проникают сквозь галактические структуры, увеличивая вероятность возникновения разума повсюду и одновременно усиливая действие гравитации.

– Большинство ваших философов полагает, что человечество – случайный элемент в космической системе. Это не так. Ваша раса вместе с миллионами других рас – это цемент, скрепляющий мироздание. Именно мыслитель, задумавшийся в тиши кабинета, оттягивает самые удаленные галактики от берегов ночи.

"Значит, Карал Лондон был на верном пути!" Но Даллену не хватало времени на благоговение – информация продолжала поступать с безжалостной скоростью.

– Верно. Условия в этом цикле ни разу не сложились благоприятно. Даже ультаны не могут сказать, почему, но вероятность возникновения разума во Второй Области была настолько низкой, что мы подозреваем чье-то злое вмешательство на ранней стадии истории Вселенной.

– Протестую! – Шевельнулся в темноте второй ультан. – Я позволил вам сообщить человеку факты, не интерпретируя их. Применив определение "злой" к естественным силам мироздания, ты злоупотребил моей терпимостью.

– Приношу свои извинения, на этой стадии очень важно, чтобы Гарри Даллен понял: мы никогда не считали ситуацию необратимой. Мы предприняли шаги, чтобы нормализовать ее.

"Значит… – Сознание Даллена словно озарилось вспышкой сверхновой. –Орбитсвиль!”

– Да. Орбитсвиль – это инструмент, предназначенный для того, чтобы сначала привлечь формы разумной жизни, а затем переправить их назад, сквозь время, во Вселенную Второй Области. И момент отправления близок. "Нет!" Связь между Далленом и ультаном начала слабеть, но он был все еще достаточно подчинен едва угадываемому в темноте пришельцу, и реакция его была скорее логической, чем эмоциональной. "Это не сработает! Одна сфера на целую Вселенную не сможет ничего изменить!”

– Мы создали не одну сферу. Чтобы гарантировать пленение жизнеспособной расы, мы создали подобные объекты в каждой галактике вашей Вселенной. Каждая галактика, в зависимости от своих размеров, имеет от восьми до сорока сфер, и все они расположены в зонах, благоприятных для развития разумной жизни. Тот факт, что ваша раса обнаружила Орбитсвиль, вовсе не случаен.

"Сто миллиардов…" Даллен оцепенел, пытаясь подсчитать число Орбитсвилей, разбросанных по Вселенной.

– По человеческим масштабам число, быть может, и немалое, но во Вселенной Второй Области столько же галактик, сколько в этой, и их нужно заселить. Того требует Этика.

– НЕПРАВДА!

Мощная волна протеста, исходившая от второго ультана, встревожила и смутила Даллена, еще больше ослабив убедительность первого. Гарри на шаг приблизился к своему нормальному состоянию, и, когда эмоции начали бороться с разумом, мысли его вернулись к Сильвии Лондон. Она на Орбитсвиле! А Орбитсвиль, поверхность которого теперь пульсировала так быстро, что глаз воспринимал лишь бешеные удары по сетчатке, вот-вот должен кануть в прошлое…

– Гарри Даллен, ты сам можешь судить об ошибочности такой интерпретации Этики. – Второй ультан вторгся в его мозг бушующим потоком черноты. – Я, как и многие мои собратья, осознаю, что ультаны не имеют права навязывать естественному порядку мироздания свою волю, свои неизбежно ограниченные представления. Неравновесие между Вселенными Первой и Второй Областей в настоящем цикле действительно предвещает коренные изменения, но это естественные перемены, благодаря которым появились и мы, и все остальное. Противиться им – ошибка. Мироздание должно эволюционировать.

"Почему вы говорите со мной? – Психологическое давление становилось нестерпимым. – Я всего лишь человек, и у меня есть другие…”

– Случай дал тебе уникальную возможность, Гарри Даллен. Мои сторонники в этой части Галактики находятся в невыгодном положении, поэтому мне пришлось действовать украдкой.

Ты уже знаешь, что Орбитсвиль – инструмент. Чтобы нейтрализовать его, я создал другой инструмент, которому достаточно войти в контакт с оболочкой Орбитсвиля, и она поглотит его, изменит свои свойства, тем самым навсегда оставшись в континууме Первой Области. Этот инструмент имеет физическую форму существа, известного тебе под именем Джеральд Мэтью.

Я выбрал его потому, что он хотел уничтожить собственную жизнь и потому, что положение, занимаемое им в вашем обществе, позволяло ему отправиться на Орбитсвиль и беспрепятственно приблизиться к оболочке. Когда он убил себя, намеренно разбив самолет, я воссоздал его, внес физические изменения, необходимые для моей цели, и направил его в эту точку.

К несчастью, его приближение заметили, и приготовления к переносу этой сферы во Вселенную Второй Области были ускорены. Кроме того, тело Джеральда Мэтью встретило противодействие огромных сил. Они парализовали его.

Теперь все зависит от тебя, Гарри Даллен.

Ты должен склонить чашу весов в сторону одной из двух сил. Ни одна из сторон не имеет права оказывать на тебя давление. Только твой здравый смысл, твои воля и физическая сила могут решить космическую проблему. Осталось несколько секунд, прежде чем сфера исчезнет, но ты еще успеешь отцепить руки Джеральда Мэтью от троса, продвинуть его тело вперед, чтобы оно вошло в контакт с оболочкой.

От имени Этики я возлагаю на тебя эту ответственность.

Две половины космоса сомкнулись.

Ощущения возвращались к нормальному состоянию медленно, хотя Даллен знал, что встреча с ультанами произошла за мгновение, отделяющее два удара сердца. Беспорядочные возгласы и испуганные крики в телефоне свидетельствовали о том, что люди на "Хоксбиде" до некоторой степени разделили его переживания. Три его спутника, находившиеся в центре событий, знали меньше всех – Кона пребывала в наркотическом забытье, глаза Микеля как-то странно поблескивали за прозрачным колпаком люльки, а Джеральд Мэтью, умерший, но не мертвый, примерз к тросу, уходящему вверх, к…

У Даллена перехватило дыхание: оболочка горела ровным зеленым огнем. Вспышки настолько участились, что глаз уже не воспринимал их. Времени на раздумья не было. Сильвия стояла на краю портала, опасно склонившись над бездной, Ренард удерживал ее за талию. Гарри почти слышал ее шепот, ее глаза не отрывались от его лица.

– Сильвия! – в отчаянии крикнул он, рванувшись вверх. Путь загородило окостеневшее тело Мэтью. Великая ответственность… Он должен протолкнуть инструмент через последние метры открытого космоса… Но время… Его уже нет… Оболочка горит, словно солнце…

"Не хочу никакой справедливости! – хрипло выдохнул Даллен. – Это МОЕ!”

Он освободился от троса, от Коны, от люльки сына, обогнул тело Мэтью и в безумной спешке ринулся вверх, к краю портала. Сильвия протянула руки…

Орбитсвиль исчез.

Не хватило краткого мгновения, доли секунды. Теперь Сильвия отделена от него пучиной времени, глубина которой равна двойному возрасту Вселенной.

Даллен подтянул колени к подбородку, закрыл глаза и начал медленно падать в пустоту.

Глава 18

Штаб-квартира фонда "Анима Мунди" была расположена недалеко от Виннипега. Рядом находился Центральный клиринг мета-правительства, опутанный транспортно-коммуникационными сетями. Сюда струился слабый транспортный поток с орбитальных станций. Луны и Террановы, единственной обитаемой планетки, открытой раньше Орбитсвиля и с годами ставшей никому не интересным захолустьем. Транспорта едва хватало, но он считался важным вспомогательным звеном процесса Возрождения, хотя требовалось еще немало времени, чтобы могли появиться резервные возможности и индустрия высокой технологии.

Даллена расположение штаб-квартиры устраивало по личным причинам. Не последнюю роль играл и климат, столь похожий на климат родного Орбитсвиля. Бывали дни, когда с горных пастбищ на равнину стекал упругий, чистый воздух, который заставлял Даллена поднимать голову в надежде увидеть небо в бледно-голубую полоску. Даже в летнюю жару воздух оставался живительно-свежим.

"Хорошее место, – думал он, ставя кофе на плиту, – самое подходящее для жизни и воспитания сына".

Сегодняшний день 25 августа 2302 года был особенным. Прошло девять лет с тех пор, как Орбитсвиль отправился в другую Вселенную и два столетия, как первый разведывательный корабль вырвался из системы Земля-Луна в неведомый мир открытого космоса. И вот, оснащенный и полностью укомплектованный "Колумб", готов покинуть Первую Полярную зону, чтобы испробовать свои силы в усеянных звездами пространствах. Сегодняшний день навсегда останется в исторических летописях землян.

Мысль о летописях вызвала у Даллена улыбку. Он распахнул дверь кабинета. Одну стену целиком занимал изготовленный по специальному заказу застекленный стеллаж розового дерева. Четыре сотни томов, первоиздания, раритеты. Гарри пробежал глазами по корешкам книг и, ощутив законную гордость, снова улыбнулся. Он прочел каждый том, от Чосера до наиболее значительных поэтов XXIII века. Память, натренированная техникой запоминания, без труда воссоздала обстоятельства, которые сопутствовали получению той рукописи…

Несколько долгих минут после исчезновения Орбитсвиля люди, пытавшиеся попасть в 36-й портал, были слишком потрясены, чтобы мыслить, а тем более действовать. Даллен навсегда запомнил свое бесконечное падение по орбите вокруг осиротевшего солнца. Его разум, ставший ареной сражения чуждых концепций, раздавленный чувством личной утраты, потерял способность оценить собственное положение. Даллена мало заботило, погибнет он, или его спасут. Он удалился от "Хоксбида" почти на тысячу метров, когда один из членов команды, посланный Лессеном вдогонку, настиг его и при помощи индивидуального реактивного двигателя отбуксировал обратно. Герметичная оболочка корабля, внезапно выпущенная из незримых тисков, вновь сомкнула свои эластичные сочленения, недостаток воздуха перестал быть вопросом первостепенной важности.

Даллен окунулся в работу. Сознание приняло невероятную правду, и перед людьми встала насущная практическая задача – возвращение на Землю.

В момент исчезновения сферы ультанов на огромной орбите вокруг солнца Большого О осталось множество звездолетов от вместительных грузовозов до пассажирских судов. По той же орбите были разбросаны также многочисленные каботажные суда, предназначенные для полетов между порталами. Многие из них находились в пути, когда место их назначения перестало существовать. Несколько техников из персонала внешних сооружений космопортов, выброшенные в открытый космос, летели, вцепившись в отсеченные куски причальных конструкций.

К счастью, все они остались на стационарной орбите, что облегчило проведение спасательных работ. Солнце давало необходимое тепло. Прежде всего подобрала тех, на ком был только скафандр. Затем корабли собрались в единый рой, и звездолеты взяли на борт каждого, кто остался в этой области пространства. Подготовку к возвращению отчасти усложнило прибытие двенадцати кораблей с Земли и одного с Террановы. В момент исчезновения Орбитсвиля они были окружены защитными полями и не имели радиосвязи. Трудности возникли главным образом с людьми: прибывшие отказывались верить в случившееся, но постепенно им пришлось смириться с тем, что Орбитсвиля больше не существует.

Флот формировали долго, поэтому Даллену хватило времени на основательные сборы. Он переправил свои пожитки с обреченного "Хоксбида" на старый вместительный пассажирский лайнер "Розетта", где получил отдельную семейную каюту. При упаковке имущества Даллен наткнулся на кисет, которым очень редко пользовался. В него был засунут сложенный список, составленный для мужа Коной. Он содержал четыреста названий самых, по ее мнению, значительных произведений мировой литературы, и Кона надеялась уговорить его прочесть эти книги.

– Специально для новичков, – сказала она тогда с улыбкой. – Для тех, кто хочет получить первое представление о том, откуда он пришел и куда уйдет.

Прежний Гарри Даллен не сделал попытки прочесть хотя бы одну из них, чем, наверное, сильно обидел Кону. Новый Гарри Даллен решил искупить свою вину. Теперь, стоя перед залитыми утренним солнцем полками, он с признательностью провел рукой по полированному дереву, считая книги интеллектуальным наследием погибшей жены.

В теле, некогда принадлежавшем Коне Даллен, обитала теперь веселая молодая женщина с умственным развитием тринадцатилетнего подростка. Она жила рядом на ферме, принадлежащей Фонду. Запоздало приняв совет своего бывшего врача, Даллен переименовал ее в Кэрол и даже в мыслях не называл ее иначе.

Раз в месяц он навещал Кэрол, время от времени они вместе ездили верхом. Его радовало, что Кэрол обращалась с ним, как со своим дядюшкой: то прыгала на шею, то не скрывала досады, когда его визит отрывал ее от любимых конюшен. Похудевшая, загорелая, она будто сбросила десяток лет и издалека совсем была непохожа на Кону. Кона Даллен здесь больше не живет. Он знал: горе когда-нибудь забудется.

– Целых пять минут, – проворчал Даллен, услышав сигналы старомодного кофейника.

Он приготовил завтрак на троих, вернулся в кабинет и сел за письменный стол. Компьютер выдал список дел на сегодня, но Даллен вдруг понял, что не может сосредоточиться. За окном полыхали пожаром цветы, а где-то "Колумб" готовился к выходу в глубокий космос. Даллен потянулся за трубкой. Гарри взял трубку и пока набивал ее, мысли свободно блуждали по ушедшим девяти годам.

Даллен стал ведущим руководителем проекта "Рекап", учрежденного через несколько недель после исчезновения Орбитсвиля и возвращения людей на Землю. На первых порах в его команду вошел тридцать один человек, все они присутствовали при контакте с ультанами и подверглись влиянию чуждого разума. Каждый вносил уникальный вклада коллективную память, но каждый пережил телепатическое общение разумов по-своему, в соответствии с собственным интеллектом, кругозором и образованием.

Голографическая запись события запечатлела смутные контуры черных существ, едва заметные во мраке, и доказала оставшемуся на Земле человечеству: что-то действительно произошло. Однако подозрения в массовой истерии уничтожила, как ни странно, не запись, а именно реакция участников общения. Все вспоминали его по-разному. Например, впечатления доктора Глейстер, признанного авторитета в области физики элементарных частиц, значительно отличались от воспоминаний Даллена, особенно в тех местах, где "диалог" коснулся связи между сапионами и гравитонами. Ее представление –"камея холодной логики, запечатленная в вечной мерзлоте черного льда вечности" – дало толчок всей земной науке, хотя лишь один из тысячи слуг этой капризной дамы избежал перемещения во Вторую Область.

Нечто похожее, но в меньших масштабах, произошло с экспертами, техниками и инженерами "Хоксбида". Именно в результате их работы был создан "Колумб", корабль, способный развивать скорость, близкую к тахионной, и сделавший доступным для человечества центр Галактики. Другие члены группы, технократы, опираясь на материальную поддержку Террановы, сыграли важнейшую роль в Возрождении.

Правда, не все последствия уникальной встречи оказались положительными. Три человека не смогли участвовать в проекте "Рекап". После контакта они впали в глубокий аутизм, не поддающийся излечению. Сам Даллен, главная мишень психологической энергии ультанов, несколько дней пребывал в тревожном состоянии. Его мучили кошмары, он потерял аппетит, периоды апатии сменялись приступами судорожной гиперактивности. Узнав, что его работа в Проекте предусматривает мысленный возврат к встрече, он сначала отказался от сотрудничества и лишь с годами ему удалось преодолеть свои страхи. Впрочем, Даллен до сих пор недоверчиво относился к самой сути проекта.

Основная идея заключалась в том, что в контакт с ультанами можно войти ретроспективно, после чего представления, введенные в мозг Даллена, использовать в качестве своеобразного камертона для проверки научных и философских гипотез. Впадая в гипнотический транс, усиленный медицинскими препаратами, он мог бы погружаться в прошлое, встречаться с ультанами, пополнять свои знания, по крупицам собирать новые сведения, пока закон затухания не сделает это занятие бесплодным.

Однако скептицизм Даллена поубавился, когда он обнаружил, что с помощью доктора Глейстер ему удалось изменить представления людей о судьбе Вселенной. Космогонисты никак не могли найти во Вселенной массы, достаточной для того, чтобы считать ее замкнутой, а значит, цикличной. Ни черные дыры, ни межзвездная пыль не давали нужного вклада в среднюю плотность материи. Оставалось уповать на минимально открытую модель Эйнштейна – де Сеттера или на модель плоской Вселенной, способной вечно расширяться. Однако сапион-гравитонная компонента придала пространственно-временному континууму положительную кривизну, суля Вселенной бесконечную последовательность Больших Сжатий и Больших Взрывов. Космогонические масштабы исключали какую-либо личную заинтересованность, но Даллен понимал, что модель циклической Вселенной людям куда более по душе.

Особенно интересными для него представлялись идеи учения о сапионах. Теперь наука не только не отвергала исследования, направленные на достижение личного бессмертия, но даже отводила им главенствующую роль. Одно это делало новую отрасль знания совершенно не похожей ни на одну научную дисциплину прошлого. Сплав физики и мистики, философии и религии производил дикое впечатление, однако доводы убеждали. Эта наука несла мощный жизнеутверждающий заряд, а в качестве своего кредо выбрала положение, гипнотически восстановленное Далленом в ходе эксперимента: "Именно мыслитель, задумавшийся в тиши своего кабинета, оттягивает самые удаленные галактики от берегов ночи".

Гарри нравилось считать себя неотъемлемой частью Вселенной, он наслаждался иронией ситуации: люди, до недавних пор полагавшие, что средняя продолжительность человеческой жизни равна восьмидесяти годам, теперь на полном серьезе обсуждают перспективу пережить в форме сгустка сапионов следующий Большой Взрыв.

Проникшись оптимизмом учения о сапионах, Даллен в конце концов принял участие в проекте "Рекап". Его коллеги думали, что ему тяжелее всего даются периоды интенсивного обучения. Он должен был в короткие сроки постигать трудные для понимания предметы, чтобы потом, погрузившись в прошлое, подвергнуть их анализу с точки зрения ультанов. Конечно, умственное напряжение бывало мучительным, но основные проблемы были у Гарри с эмоциональной сферой. Впадая в транс, он раз за разом переживал потерю Сильвии. Одна система мышления требовала считать ее жившей за миллиарды лет до рождения самой старой звезды Вселенной. А согласно другой, которую Даллен невольно принимал как естественную, Сильвия была жива и лишь злобный трюк космической геометрии делал ее недоступной. Оба представления рождали горечь и невыплаканные слезы.

Когда-то, после внезапной кончины матери, Даллена месяцами преследовали фантастические сны, в которых мать была живой и здоровой. Когда он просыпался, на него накатывало страшное отчаяние; он каждый раз заново переживал потерю. Нечто подобное происходило и сейчас. В замедленном танце гипнотической яви Сильвия снова и снова, перегнувшись через край портала, тянула к нему руки. Он видел ее слезы, он слышал ее шепот: "Я люблю тебя. Я люблю тебя…" Это повторялось в каждом сне, в остальном они отличались друг от друга. Иногда он достигал портала, протискивался сквозь полевую диафрагму, а потом отправлялся с Сильвией во Вселенную Второй Области, или она оставалась с ним в нормальном континууме. Но сны остаются снами, у них свои собственные законы, своя логика. Больше других Даллена тревожил сон, в котором реальность фантастическим узором сплеталась с вымыслом. От ультанов Даллен узнал, что в системе Млечного Пути разбросано от восьми до сорока гигантских сфер типа Орбитсвиля. Кроме того, он помнил, что сферу, открытую людьми, ультаны вынуждены были отправить раньше намеченного срока. Значит, другие сферы еще находятся в Первой Области и неторопливо готовятся к путешествию в другой континуум. Во сне Даллен летел на тахионном корабле, находил одну из оставшихся сфер, успевал проникнуть в нее, чтобы переправиться во Вселенную Второй Области. Там он покидал сферу и с волшебной легкостью преодолевал расстояние до Орбитсвиля, где воссоединялся с Сильвией. Одурманенному разуму такие эпические путешествия не казались абсурдными, наоборот, все было совершенно естественно. Этот сон Гарри предпочитал остальным, именно он повторялся чаще всего. Поначалу Даллен ожидал, что сон навсегда останется ярким, но горе, вызванное утратой любимой, подобно любой страсти: боль слабела, превращаясь в печаль, печаль, в свою очередь, сменилась смирением, и, наконец, Даллен понял, что он уже совсем другой человек. Перемена началась в тот самый момент, когда он ясно понял, что заслужил право на любовь, а довершила этот процесс работа в Проекте, захватившая его.

Космогония и космология составляли только часть сферы деятельности проекта "Рекап", огромное внимание уделялось ультанам. Поскольку Даллен находился с ними в самом тесном ментальном контакте, его назначили ведущим экспертом в этой совершенно новой области человеческих исследований, хотя он сам отдавал себе отчет в том, насколько непосильна для человека эта задача. Когда он, как и все члены группы, ставшие участниками телепатического общения, пытался проникнуть в логику ультанов, проникнуть в их логику, единственной характеристикой его состояния являлся абсолютный холод. У Даллена это чувство подкреплялось воспоминаниями о ледяном спокойствии чужаков, их бесстрастной уверенности, холоде чуждой логики, о попытке повлиять на него за несколько секунд до исчезновения Орбитсвиля. Возможно, люди, подобно радиоприемникам, настроенным на одну-единственную частоту, не сумели воспринять широкого спектра телепатической передачи. Резонно предположить, что ультаны способны испытывать чувства, близкие к человеческим, поскольку они были вовлечены в конфликт и не брезговали увертками. С другой стороны, они, возможно, не выказали никаких эмоций потому, что судьба Орбитсвиля, такая важная с точки зрения людей, ничего не значила в схеме бытия ультанов. В конце концов, какая разница, что произойдет с одной сферой, когда в олимпийской борьбе за будущее Вселенной задействованы миллионы и миллионы таких сфер? Нельзя ничего сказать ни об исходе этой борьбы, ни о сверхразмерной симметрии следующего Большого Взрыва, даже учитывая, что Орбитсвиль теперь находится во Вселенной Второй Области. Ведь Орбитсвиль так мал и незначителен, невидимая песчинка на исковерканном штормом берегу…

– Последний звонок к завтраку! – проревел Даллен. – Кто не успел, пусть пеняет на себя, мне больше достанется.

В спальнях послышалась возня, шлепанье ног, смех, и на кухню, толкаясь, влетели Нэнси Джурасек и Микель. Нэнси работала инженером в Службе Промышленного Возрождения в Виннипеге. Она изыскивала способы восстановления муниципальных служб, поскольку люди потихоньку возвращались в города из старых независимых общин. Темноволосая жизнерадостная Нэнси за два года жизни с Далленом сумела установить прекрасные отношения с Микелем. Когда требовалось, она играла роль приемной матери или старшей сестры, но чаще была сама собой, что всех вполне устраивало. Самый ценный ее вклад в воспитание Микеля состоял в удивительно легком отношении к жизни и смешливости, которые тут же перенял мальчик. Без Нэнси Даллену вряд ли бы удалось развить у сына подобные качества.

Микель взял у Даллена стаканчик с кофе, отхлебнул и скривился.

– Чего я больше всего жду от "Колумба", – серьезно сказал он, – так это возможности избавиться от папиного кофе.

Он увернулся от шутливой затрещины Даллена, сел за стол и стал уплетать тосты. Хотя ему не исполнилось еще и одиннадцати лет, он был выше Нэнси и обладал непомерным аппетитом. Мальчик проявлял необыкновенный талант в точных науках, поэтому заслужил свое место в научной команде "Колумба". Даллен испытывал смешанные чувства, когда давал Микелю разрешение на участие в исследовательском полете. С одной стороны, он, как всякий отец, считал, что мальчик слишком молод, чтобы покидать дом ради рискованного путешествия в космос. Однако, многократно возвращаясь к встрече с ультанами, Даллен снова и снова видел личико сына, его горящие глаза. Гарри никогда не обсуждал этого с другими, но был уверен, что его сын тогда родился заново, что Микель – дитя космоса, мозг, по капризу судьбы подготовленный Мэтью к удивительной встрече с ультанами.

Если дело обстоит именно так, если Микель на самом деле получил уникальную подготовку, чтобы повести к звездам новые поколения людей, то Мэтью в своеобразной форме искупил свое преступление. Вспоминая странные события девятилетней давности, Гарри давно уже не чувствовал былой ненависти, которая изуродовала его жизнь. Когда Мэтью втащили в шлюзовую камеру, он был мертв, хотя причина смерти осталась неясной. Тело предали солнцу Орбитсвиля, и ненависть в сердце Даллена исчезла вместе с останками Джеральда Мэтью. Теперь все стало далеким сном, слабыми отзвуками былых страстей, случайными тенями ушедших дней.

"Интересно, те, кто достиг портала, тоже имели контакт с ультанами?" – в который раз спросил себя Даллен, потягивая кофе. Ответа на этот вопрос он, разумеется, не получит никогда. "Их предупредили, и они терялись в догадках, когда корабль и все, что находилось за пределами оболочки, исчезло, прекратило существовать, а под ногами изумленных людей засветились новые созвездия? Есть ли у Сильвии и Ренарда дети? Что она делает в это мгновение сорок миллиардов лет назад в другой Вселенной?”

– Ты какой-то тихий сегодня, – заметила Нэнси, – беспокоишься за Микеля?

– Нет. "Колумб" – надежный корабль, – отозвался Даллен, взглянув на сына. Тот все еще усиленно занимался тостами. – А его не будет только два месяца.

– Два месяца на такое путешествие! – воскликнул Микель, темные глаза мальчика сверкнули памятным Даллену блеском, – за это время мы заберемся дальше, чем кто-либо до нас, но это только начало! Скоро мы пересечем всю галактику, погоняемся за сферами ультанов!

– Давай, давай, размечтался. – Расхохоталась Нэнси.

– Это не так далеко, как ты думаешь. – Лицо мальчика стало торжественным. – Вот возможный сценарий. Мы знаем, что ультаны поместили в эту галактику минимум восемь сфер, которые расположены в местах, благоприятных для развития разумной жизни. Когда мы пополним свои знания об этой области пространства, мы сможем понять, какие характеристики делали положение Орбитсвиля благоприятным. Затем мы отыщем в галактике другие подобные регионы и выследим остальные сферы.

– Просто, как пирог, – насмешливо заметила Нэнси, – но что произойдет, если ты столкнешься с самими ультанами?

Даллен с удовольствием следил за перепалкой. Иногда эти двое подходили слишком близко к стране его снов, и он вдруг обнаружил, что со странным напряжением ждет ответа сына.

– Встреча с ультанами и есть наша цель, – спокойно сказал Микель. –Сами сферы не представляют для нас никакой ценности, в действительности мы хотим найти ультанов, понять их, найти с ними общий язык, получить от них знания.

– Ну и какое же Великое Послание ты собираешься им вручить?

Микель нахмурился, на мгновение в его мальчишеском лице проглянули черты будущего мужчины.

– Они должны понять одно: мы не заслуживаем, чтобы с нами обращались, как со скотом.

Даллен задумчиво смотрел в окно, подумав, не боится ли он собственного сына, затем ему пришло в голову, что ведь это голос новой Эры. Время Орбитсвиля закончилось. В будущем, люди снова начнут делать нечто большее, чем просто осваивать свободные участки земли, на которых можно построить свой дом. Грядущие поколения на тахионных кораблях, вооруженные наукой о сапионах и сознанием собственного бессмертия, будут ставить перед собой цели, недоступные пониманию нынешних поколений. В этом нет ничего плохого, подумал он, это лишь признак того, что человечество снова шагнуло вперед, потому надо радоваться, что и он внес свой вклад в процесс перемен.

В космопорте Виннипега Даллен, обняв Нэнси, наблюдал, как челнок уносит Микеля на орбитальное свидание с "Колумбом". Он не скрывал печали от разлуки с сыном и от мысли, что свой одиннадцатый день рождения тот встретит вдали от Земли, там, где не бывал никто из людей. Но утреннее ощущение не прошло, оно поддерживало его.

Ультаны, мы еще встретимся!