Орден Дракона

Глава 2

Я не очень люблю вспоминать дорогу домой, хотя именно тогда я научился подлинной жестокости. Я трижды проклял свою глупость, потому что западная одежда выдавала во мне беглеца и каждый стремился схватить меня и вернуть халифу, как выяснилось несколькими неделями позже, за хорошее вознаграждение. Так что приходилось убивать практически любого из тех, кто встречался нам на пути. Мы беззастенчиво крали еду из домов селян — города мы обходили седьмой дорогой; а если нас обнаруживали, убивали тех, кому не повезло встать на нашем пути.

Однажды мы забрались в дом сельского старосты (не знаю, как он звался здесь, в халифате) и пока Делакруа рылся в погребе, в поисках съестного, в дом вошла девочка лет десяти — не больше. Она замерла на пороге, открыв рот, и явно была готова закричать. Я вскинул руку с кинжалом и метнул его. Девочка осела на глиняный пол дома. Мне навсегда запомнился её взгляд, когда я склонился над ней, чтобы вытащить из груди кинжал. В нём было лишь удивление и ни капли страха, она попросту не успела испугаться.

— Идти к цели любыми путями, — положил мне руку на плечо Делакруа, — хорошее качество для будущего князя. Поспешим, пока сюда не нагрянули её родители.

Так мы и проделали весь путь до самой Тырговишты. Остановившись где-то на окраине столицы, Делакруа отпустил лошадей и проводил меня к огромному дереву, помнившему ещё эльфов, росшему среди таких же в паре миль от городской стены. Он ловко забрался по его могучему стволу и через несколько секунд едва ли не мне на голову упала верёвочная лестница. Я быстро залез по ней наверх и моим глаза предстал самый настоящий эльгус — эльфийский дом, который едва можно было отличить от ствола дерева.

— Когда я только прибыл в Сибиу, — сказал Делакруа, обводя широким движением помещение дома, — и ещё не был никем и ничем, мне не было даже где жить. Вот я и забрался в этот эльгус, он верно — последний во всех княжествах. Я довольно долго прожил здесь, пока не вошёл в орден и твой дед не пригласил меня жить во дворце.

Он сел на здоровенный, покрытый толстым слоем пыли сундук. Я смахнул с другого такого же пыль и сел напротив.

— Отдохнём здесь, — сказал я, — а завтра я подамся в Тырговишту. Надо узнать что осталось от ордена Господнего дракона.

— Это я мог бы сказать тебе ещё в Измире, — усмехнулся Делакруа. — Очень мало. После смерти твоего отца орден фактически развалился, бояре просто перегрызлись за власть в нём.

— Однако они всё ещё причисляют себя к ордену или нет?

— Я у них в головах не рылся, — пожал плечами Делакруа, — но, скорее да, чем — нет.

— Тогда я попробую собрать их именем моего отца и Господним драконом.

— Я бы не слишком рассчитывал на это. Бояр вполне устраивает нынешнее положение дел. Промравийская политика Петра Алди, конечно, раздражает кое-кого, но и изменений большинство не желают.

— На кого же мне опереться тогда? — Это был скорее риторический вопрос, но Делакруа ответил на него.

— Эльфы, — произнёс он. — Со времён Конкисты их никто не брал в расчёт, хотя довольно большая община осталась к северо-западу отсюда[7].

— Вступать в союз с эльфами. — Мне как-то не очень верилось в то, что Делакруа серьёзно предлагает мне подобный союз. — Клирики обеих религий с ума сойдут, когда узнают.

— Тебя так сильно волнуют бородачи и тонзурники[8]? — усмехнулся Делакруа. — Они ничем не помогут тебе, даже если ты обратишься к ним за помощью, как наследник основателя и нынешний глава ордена Господнего дракона. Пётр Алди уже давно распускает слухи, что вы с братом перешли в мегберранство, да и его самого обе Церкви приняли практически «на ура», даже «защитником Веры» нарекли.

— Да уж, после таких слухов союз с эльфами мне, действительно, мало чем повредит. Но примут ли эльфы меня. Не хотелось бы получить стрелу в лоб, как только подойду к возможным союзничкам.

— Это уже твои трудности. Я посоветовал, но помочь тебе ничем не могу. Эльфы прикончат меня, как только я подойду к ним достаточно близко.

Для меня тогда это была самая реальная перспектива возвращения себе трона. Ни бояре, ни клирики, ни войско, полностью преданное Алди, не могли бы поддержать меня — Делакруа был прав на все сто, всех устраивало нынешнее положение дел. Всех, кроме меня и эльфов, угнетаемых и презираемых всеми и вся, практически как и я.

Следующим утром я оседлал вернувшегося коня, одного из тех, на ком мы проехали весь путь от самого Измира, и направился на северо-запад, к небольшому леску, где обитали жалкие остатки некогда великой расы эльфов, жившие в княжестве. Дорога заняла не больше нескольких часов, я остановил коня у опушки леса и спрыгнул с седла.

— Эй, живущие под сенью этого леса! — крикнул я. — Прошу вас, поговорите со мной!

Ответом мне была стрела, вонзившаяся у самых ног. Что же, по крайней мере, меня заметили, хоть и дали знать, что дел иметь не желают.

— Я — Влад Цепеш, — не смотря ни на что, продолжал я, — сын Влада Цепеша. Я — истинный наследник престола Сибиу. Я прошу вас, старший народ, о помощи!

Вместо стрелы теперь был смех. С одного из деревьев спрыгнул эльф в зелёном одеянии разведчика с длинным луком на плече.

— Помощи, говоришь, — усмехнулся он. — Ты — сын и потомок нескольких поколений угнетателей нашей расы, просишь у нас помощи. Вы пришли в наши леса с огнём и мечём, вы жгли наши города, заражали нас корью, безвредной для вас самих, а после низвели тех, кто остался на тех землях, что вы отняли у нас, до уровня животных. Такова же ваша плата за помощь в Войне огня и праха[9]?

— После них ещё была Война листвы[10], - напомнил ему я, — есть ли, вообще, смысл вспоминать старые обиды. Пришло время объединить наши силу, чтобы вернуть нам то, что принадлежит нам по праву рождения.

— Для тебя это трон, — ответил эльф с обычной усмешкой, — а что для нас?

— Клянусь драконом, — торжественно произнёс я, — я оставлю ваш род в покое. Никто в моём княжестве не посмеет обидеть эльфа, а те, кто пожелают лучшей доли нежели ваше нынешнее прозябание в этом лесу, могут присоединиться ко мне в будущем, став полноправными членами нового ордена.

— Ордена Господнего дракона, — рассмеялся эльф, — у эльфов уже множество лет нет своего бога. Галеан умер, а Килтия превратилась в отвратительную тварь — повелительницу орд нежити.

— Мне нет дела до пантеона любых богов, — отмахнулся я. — Орден Господнего дракона изжил себя, особенно после того, как умер мой отец. Мой орден будет зваться орденом Дракона, без оглядки на Господа.

— Это ты говоришь так сейчас, — покачал головой эльф, — но вы, люди, слишком переменчивые создания и слишком легко отказываетесь от своих слов.

— Я не из таких, — отрезал я со всей горячностью шестнадцатилетнего юнца. — Предателей я стану карать, а верных мне — награждать.

— Нуждаемся ли мы в твоей награде, юноша?

— А разве, нет? Только что ты сам говорил, как сильно угнетают тебя и весь твой род.

Эльф от души рассмеялся.

— Вижу, ты умён не по годам, юный Влад. Если бы ещё все твои слова оказались бы правдой… Хорошо, мы поможем тебе, но помни о том, что пообещал мне, а значит и всем нам.

Он повернулся, чтобы раствориться в лесной чаще. Но прежде я окликнул его.

— С кем я имел честь разговаривать?

— Мелинор, — ответил он и пропал из виду.

Теперь настало время проверить, наконец, что же осталось от детища моего деда. Я вернулся в эльгус, который мы делили с Делакруа, где переоделся в чёрно-синее платье с крестом и драконом на плече, принадлежавшем Делакруа, оно, впрочем, пришлось мне вполне впору. Провокационное одеяние в нынешние времена, не спорю, но я прикрыл знак ордена чёрным плащом. День только-только перевалил за половину и я двинулся теперь уже к стенам Тырговишты. Самого хозяина эльгуса дома не было, и меня мало волновало где он, в конце концов, это было не совсем моё дело.

Я прошёл по городу, заглянул на рынок, где застал преинтересную сцену. Прямо посередине его был установлен характерный помост, на котором был распластан полуголый человек, по спине которого раз за разом проходился длинным кнутом не кто иной, как князь Пётр Алди. Я задержался поглядеть на эту странную экзекуцию, потому что мне было очень непривычно наблюдать за тем, как облечённый абсолютной властью в княжестве человек исполняет работу палача, полностью расставаясь с человеческим достоинством.

— И этот человек правит вами, — усмехнулся какой-то человек в мейсенской одежде, стоявший рядом со мной, — теперь я понимаю, почему вас почитают вторым сортом даже среди Вольных княжеств.

— Последи за языком, — осадил его торговец свежим хлебом. — Тот парень корчится за куда меньшее чем такие слова.

— А можно и не дожить до появления стражи, — заметил я. — Если на троне сидит ублюдок, это ещё не значит, что здесь не осталось людей, не забывших слова честь.

— Осади, парень! — рассмеялся мейсенец. — Я не хотел оскорбить всех вас, сибийцев, мне не по душе ваш князь и только он.

— Однако оскорбил ты всех нас, — возразил я. — Я бы вызвал тебя на дуэль, если б ты не был мейсенцем.

— Ха! — Он хлопнул меня по плечу. — Достойный ответ. Я — Бруно, нищий мейсенский юнкер[11]. У меня есть только мой меч, которым я зарабатываю себе на жизнь.

— Хорошо зарабатываешь, раз до нас добрался, — усмехнулся я, мне начинал нравиться этот несдержанный юнкер, на таких людей всегда можно положиться. — Мой имя Влад.

— Опасное имя в наши дни, — заметил всё тот же торговец хлебом, — и опасные знаки на одежде.

Только тут я понял, что от удара Бруно плащ на моём плече откинулся, обнажив дракона, обвившего крест. Видимо, не один торговец заметил это, потому что к нам уже начинала проталкиваться стража.

— Ага, — покосился на них Бруно. — За кем из нас пожаловали?

— За кем бы ни пришли, порадуются обоим, — заметил я, кладя руку на меч и двигаясь в противоположную от стражей сторону. Бруно последовал за мной.

Нас перехватили уже на выходе с рыночной площади, когда я посчитал, что спасение рядом и расслабился. Три человека умело блокировали улицу, ведущую с рынка, а за спинами уже вовсю грохотали подкованные сапоги стражей. Я выхватил меч, Бруно — свой драгунский палаш, однако нападать на нас трое, стоявших у нас на пути не собирались. Более того, они пропустили нас и вновь сомкнули плечи за нашими спинами. Мы же бросились бежать дальше, мало понимая, за что нам оказана такая милость. Всё прояснилось, когда в конце улицы нам навстречу выступил Делакруа. Бруно вновь схватился за рукоять палаша, но я остановил его.

— Ты ввязался в опасную авантюру, — покачал головой Делакруа. — Я едва успел вытащить тебя. Кстати, кто это?

— Бруно фон Ульм, — коротко кивнул в ответ мейсенец. — К вашим услугам.

— Виктор Делакруа, — представился Делакруа и продолжил: — Я был в городе и сумел вызнать немного больше, чем ты. Орден всё ещё собирается, но теперь уже, конечно, не во дворце, а в доме боярина Владислава Валеску, считающего себя чем-то вроде хранителя ордена на время отсутствия истинного главы. Ближайшее собрание состоится через два дня.

— Я должен быть там, — непреклонно заявил я.

— Будешь, — кивнул Делакруа. — Меня ещё помнят и провести с собой лишнего человека я сумею.

— Двоих, — неожиданно для нас обоих произнёс Бруно. — Я вижу вы тут обговариваете планы свержения князя, а мне надоело быть никем и ничем.

— Находиться при власти, особенно здесь, в княжествах, бывает опасней, нежели зарабатывать себе на жизнь мечом.

— Я готов рискнуть, — усмехнулся азартный мейсенец.

Дом боярина Владислава Валеску был не самым шикарным в Тырговиште, он не мог поспорить с роскошными особняками приближённых Алди и, если честно, требовал ухода, но был ещё крепким и было видно, что и без него простоит ещё не одну сотню лет. Мы с Делакруа и Бруно прошли «чёрным» ходом и слуга проводил нас в небольшой зал, основную часть которого занимал длинный стол. Мы заняли места и приготовились ждать сбора всех членов ордена. Пришли все где-то спустя полчаса, мне уже надоело сидеть на жёстком стуле, однако терпение моё было вознаграждено. Бояр собралось человек пятьдесят, хотя за столом поместилось бы по крайней мере в два раза больше, когда подошёл последний из них сидевший во главе стола Валеску тяжело поднялся и провозгласил:

— Во имя Господа нашего говорю вам, да начнётся наше собрание.

И тут встал я, расчётливым движением отбросив на спину капюшон плаща. По рядам бояр пробежал шепоток, говорят, многим в тот день показалось, что перед ними сам Влад Цепеш, восставший из могилы. Перед ними и был Влад Цепеш, но иной Влад Цепеш, которого запомнят надолго.

— Пришло время, — произнёс я, — вернуться на престол Владу Цепешу. Есть ли здесь те, кто воспротивится этому? — И я швырнул на стол кольцо главы ордена, принадлежавшее моему отцу.

Бояре зашептались ещё сильнее, я же стоял и смотрел на них, понимая, что здесь и сейчас имею над ними полную власть. Уже тогда они боялись меня. Я выжил в халинском плену, бежал, добрался до Сибиу и сумел явиться на собрание ордена — в их глазах такое просто не мог совершить мальчишка шестнадцати лет отроду. Однако же я стоял перед ними вопреки всему тому, что они думали о себе и обо мне.

Уже на следующее утро в замок Цепеш вошли несколько десятков человек в плащах с орденскими знаками. Гвардейцы из сибийцев ничего не предпринимали, их командир, Михаил Дьюржу, был «своим» человеком и все знали, что оружия против нас обнажать не надо. Они стояли молчаливыми статуями вдоль стен, провожая нас глазами. А вот мраваки, конечно же, встряли в бой. Они отлично понимали, что живыми из дворца им уже не выйти.

Первым шагал Бруно, лихо орудующий своим драгунским палашом, за ним я, хоть меня и отговаривали многие бояре, Делакруа же оружия не носил, но всё равно шёл следом за ними. Настоящий бой мраваки дали нам уже практически в тронном зале, они перегородили длинный коридор, ведущий к нему и непрерывно стреляли в нас из арбалетов и винтовок. Правда палили они, как говорят карайцы, в белый свет, как в копеечку, им было далеко до слаженности, присущей тем же салентинцам — вторым стрелкам нашего мира после эльфов. Словно в ответ на мои мысли несколько окон за спинами мраваков разлетелись — и пол коридора стал похож на подушечку для иголок, так сильно его утыкали длинные стрелы с зелёным оперением. За ними последовали несколько десятков фигур также в зелёном и длинных плащах с капюшонами, короткие мечи их закончили дело, начатое невидимыми стрелками. Один из вновьприбывших выпрямился, стирая с меча кровь, снял с лица повязку, закрывавшую нижнюю его часть. Я даже не сильно удивился тому, что это оказался мой знакомый эльф Мелинор.

— Я сдержал своё слово, — сказал он. — Теперь дело за тобой, Влад Цепеш.

И они исчезли в разбитых оконных проёмах так же стремительно, как и появились.

Я лишь пожал плечами, сбил ногой часть баррикады и прошёл дальше по коридору, к дверям в тронный зал, где сидел трясущийся от страха — в этом я ничуть не сомневался — Пётр Алди. Двери эти даже не были заперты, я и их отворил ударом ноги — и ворвался в зал, подобно вихрю. Алди, действительно, сидел прямо на троне и мне в первый момент показалось, что у меня двоиться в глазах, такой крупной дрожью дрожал нынешний князь.

— К-кто в-вы? — прохрипел он, клацая зубами. — З-з-зач-ч-ч-чем в-вы п-пр-р-ришли-и-и-и? — затянул он.

— По твою душу, — усмехнулся я.

— Сколько тебе заплатили? — каким-то неимоверным усилием воли он сумел перестать клацать зубами. — Я заплачу вдвое больше, только оставьте меня в жи-и-и-ивы-ы-ы-ых, — под конец сорвался таки он.

— Плата, — словно в раздумье произнёс я, подходя всё ближе к трону. — Вот этот трон и всё княжество, мне пожалуй хватит. — С каждым словом я подходил всё ближе, вынимая из заспинных ножен кинжал.

— И ты оставишь меня жить? — пролепетал Пётр Алди, у которого не осталось сил на то, чтобы заикаться.

— Нет, — честно ответил я, всаживая кинжал ему в живот по самую рукоять и добавил, двигая его вверх — к грудной клетке: — Я никогда не даю пустых обещаний.

Так началось моё правление. Я избавился от убийцы моего отца, но этого было мало. Алди был лишь исполнителем, подлинными убийцами его были наши родные бояре, бессовестно предавшие его и отказавшие в помощи, после того, как он был вынужден бежать. Пора было посчитаться и ними. Я не стал разбираться кто из них прав, кто — нет, но и начинать репрессии, как это делал мой отец было глупо. Доказательством тому служит сама его смерть. Надо было покончить со всеми боярами одним ударом, иначе многие сумели бы скрыться, найдя прибежище у того же Яноша Мравийского или даже халифа Мустафы.

С этой целью я пригласил бояр на праздничный пир по случаю моего восшествия на трон. Я не делал различий между членами ордена и не вошедшими в него боярами, собрал всех в одном зале, легко вместившем и в несколько раз больше человек. Там для них были накрыты столы, которые просто ломились от лучших яств, на которые ушло колоссальное количество денег из и так скудного бюджета княжества, но для таких людей мне ничего не было жалко. Я дал им закончить трапезу, просидев всё время во главе стола. Я не пил, лишь подносил к губам полный кубок с вином, отвечая на многочисленные тосты бояр в мою честь, слуге, стоявшему за моей спиной было специально наказано также лишь делать вид, что он подливает в кубок вино. Вскоре бояре упились до такого состояния, что немногие из них заметили, как я вышел из зала.

За пределами зала меня уже ждали Бруно с Мелинором и сотня верных эльфов и людей. Я кивнул им и мы ворвались обратно в зал. Мы выволокли бояр из зала, протащив по всему замку, они бились в корчах, кричали и молили о помощи, но мы были непреклонны. Ещё больше нас укрепило то, что на улице нас приветствовал простой люд, приветствовал мою расправу над боярами.

День был прекрасным, светило солнце, небо было пронзительно-синим, воздух удивительно чистым. Очень скоро он наполнился криками бояр, увидевших небольшой новый лесок из кольев, «выросший» в нескольких ярдах от стен Тырговишты. Я сел за специально приготовленный для меня стол и наконец сделал глоток из своего кубка, который нёс в руках от самого дворца. Я смотрел на то, как бояр одного за другим сажают на колья, прихлёбывая вино и наслаждаясь их мучениями.

— Я и не знал, что ты так жесток, — сказал стоявший рядом Бруно. — Не слишком ли страшная казнь?

— Они предали свою страну, продали её мравакам и халинцам, — ответил я, делая знак бледному слуге подлить мне вина и поставить на стол корзину с хлебом. — Мой отец карал их, обычно лишая всех наделов и лишь в крайних случаях казня, но этого оказалось мало. Значит, надо быть ещё более жестоким с ними, чтобы они боялись не просто потерять своё имущество, но саму жизнь, да ещё и расстаться с ней столь жестоким способом.

— Это может вызвать ожесточение среди оставшихся в живых, — заметил Бруно, оказавшийся на поверку не только отличным воином, но и довольно умным человеком. — Ты нажил сегодня множество врагов — родственников казнённых бояр.

— Трясущихся от страха, — усмехнулся я, — которым по ночам будут сниться колья с их родителями, братьями и прочими родственниками.

С этого началось моё правление.

Когда с предателями было покончено полностью, я начал укреплять страну, что оказалось весьма непростым делом. На меня разом свалилось столько дел, что если не помощь Делакруа — моего единственного советника, которому я мог верить безоговорочно; я был бы просто погребён под ними. Страна была практически разорена правлением Петра Алди, тратившего деньги направо и налево, совершенно не заботясь о княжестве. Он бездумно брал деньги у Яноша, влезая в долги перед богатой Мравией, умудрился сдать в бессрочную аренду Салентине наш единственный порт, Констанцу, радовало лишь то, что ввязавшийся в серьёзную войну с халифатом Янош не спешил требовать возврата денег и я мог спокойно заняться решением проблемы с салентинцами, распоряжавшимися в Констанце, как у себя дома.

— Ты собираешь разорвать договор, заключённый Петром Алди? — спросил у меня непосредственно перед аудиенцией Делакруа.

Я коротко кивнул.

— Зря, — покачал головой он. — От Констанцы проку будет весьма мало. Салентина и Билефельце полностью контролируют всю торговлю во Внутреннем море, к тому же там свирепствуют халинские корсары, а собственного флота для защиты у нас нет.

— Но и сейчас, по договору Алди, от Констанцы мы практически ничего не получаем. Прибыль от порта идёт в карман к салентинцам, а расходы несём мы. Меня это не устраивает. К тому же, вчера прибыл посланник Билефельце, он привёз новый проект договора аренды Констанцы. Его положения меня устраивают полностью.

— Я и не знал об этом, — покачал головой Делакруа. — Как-то мимо проскочило.

Послов Салентины, прибывших выяснить, что станется с договором аренды Констанцы было трое, он были шикарно одеты по последней моде, надеясь этим потрясти патриархальное и отсталое с их точки зрения княжество. Меня это мало волновало, выросший среди роскоши халифского дворца, я относился к ней с презрением. Они вежливо раскланялись, сняв шляпы, но под ними оказались скуфейки.

— Почему вы оставили на головах эти скуфейки? — спросил я у послов на салентинском, сильно удивив их знанием их языка (вообще, языки были единственной наукой, обучению которой я не противился в халифате). — Я, конечно, князь, а не король или император, однако же я — такой же помазанник Господен, как и любой из владык нашего мира, перед коими вы обнажаете головы.

— Согласно обычаю, признанному всеми, — ответил мне глава посольства, — мы — жители Салентины не обязаны снимать скуфейки ни перед кем, будь то князь, король или император. Лишь перед Господом в храме обнажаем мы головы.

— Хороший обычай, — сказал тогда я, вспоминая послов халифата, также не обнаживших головы перед моим отцом. — Я признаю его.

Я сделал знак слугам. Один из них склонился к моему уху и отдал ему приказ, он кивнул и вышел.

— Они принесут небольшой подарок для всех вас, — пояснил я послам свои действия, — как подтверждение вашего обычая.

Следом в комнату, где я принимал послов, ворвались несколько стражей и Бруно с молотком и длинными гвоздями.

— Я принимаю ваш обычай, синьоры, — усмехнулся я, вколачивая первый гвоздь в голову главы посольства, — и усугубляю его.

Посланник Билефельце, которого я принимал следом удивлённо косился на пятна крови на полу и белый платок, которым я стирал кровь с ладоней.

— Гости, бывшие здесь до тебя, — объяснил я ему, — были невежливы.

В итоге договор был заключён на ещё более выгодных условиях, чем предполагалось, наверное, посланник был слишком напуган.

Однако этот город надо было ещё отбить у салентинцев, занявших его, потому что согласно договору Алди они имели право держать там неограниченное количество солдат и военных кораблей. Отлично понимая, что мне не справиться с Салентиной, но и не желая открытой войны со Страной поэтов, билефельцы провели через Штирию несколько рот своих солдат, как они называли такие маленькие армии, экспедиционный корпус, формально временно вошедших в мою армию.

Тем временем я выдвинул свои войска на северо-запад на соединение с корпусом билефельцев, под командованием Иогана фон Штауффенберга. Я оставил в Тырговиште Виктора Делакруа, а сам возглавил армию, хотя военного опыта у меня не было никакого. Об этом я честно сказал фон Штауффенбергу, который покивал и произнёс:

— Я понимаю, что вам нужна слава военного. Что же, ничего не имею против. Я — солдат, мне слава не нужна, всё, что я хочу, вернуться домой живым.

Я кивнул ему и более не возвращался к этой теме.

Полководцем фон Штауффенберг оказался превосходным, его задачей было не просто взять Констанцу, но и как можно меньше повредить его, ведь он должен начать давать прибыль в самом скором времени. В этом были заинтересован и я, и билефельцы, по вполне понятным причинам. Салентинцы не стали выводить солдат в поле, более того, они оставили в городе минимальный гарнизон, мои шпионы-эльфы сообщали, что они активно жгут склады с товаром, который не успевают вывезти, а из порта один за другим отплывают торговые суда в сопровождении боевых галеонов. Услышав эти новости, я мысленно поздравил себя с верным решением: незадолго до отбытия из Тырговишты я отправил тайную весточку халинским корсарам, на которых имел выходы Делакруа. Думаю, они хорошо поживятся на этих караванах, ослабляя экономическую мощь гордой Салентины.

К невысоким стенам Констанцы подтащили целую батарею пушек, скорее для устрашения, нежели из желания, действительно, разрушать город. Она дала лишь один залп, неся часть крепостной стены и проломы устремились мои кавалеристы и билефелецкая пехота. Бой был недолгим, но кровавым. Ведомые Бруно конники вихрем пронеслись по городу, вырезая всех вооружённых людей на своём пути, он первым ворвался в порт, промчался по сходням салентинского галеона, готовившегося дать залп по наступающим. Бруно, не слезая с седла, взлетел на капитанский мостик корабля и приставил к горлу его капитана свой меч, вынудив его поднять белый флаг. Билефельцы за спинами кавалеристов занимались грубой и кропотливой работой, прочёсывая город частым гребнем, они добивали салентинцев, прекращали грабежи и мародёрства, которые я запретил, нередко расправляясь с моими конниками, как этим и занимавшимися. К слову, тех, кого взяли при грабежах и насилии, я велел посадить на кол.

Мы с победой вернулись в Тырговишту, где я на деньги, полученные от корсаров, как они выражались «за наводку» (знали бы они кому платили процент с прибыли от разграбленных салентинцев), и взятые на не успевших отплыть кораблях, я устроил праздник. Я с усмешкой наблюдал за тем, как дети казнённых мню не так давно бояр пьют и едят в том же самом зале, из которого их отцов выволакивали на казнь, хотел было поднять тост «за наших отцов», но не стал портить такой день напоминанием о предателях.

Однако праздновать нам пришлось очень недолго.

Потерпев несколько поражений от мраваков, объединивших силы с Каганатом. Это, пожалуй, был ещё более противоестественный союз, нежели мой — с эльфами. Однако он сработал едва ли не лучше моего. Привыкшая воевать на открытых пространствах своей степной родины каганатская конница, мало уступавшая в мощи и тяжести, как халинской, так и западной, разметала несколько пограничных армий халифата, мраваки заняли города. Это вынудило Мехмеда, тогда уже ставшего халифом, двинуть против них серьёзные войска, что привело к затяжной войне, в которой мраваки и каганы потерпели сокрушительное поражение, но и халифат был настолько истощён, что вторгаться на территорию Мравии сил у него уже не было. Однако обида на все княжества у Мехмеда осталась и он начал «покусывать» наши границы, постоянными налётами своих полудиких союзников — азабов, джинсарров и сипархов. Они несли смерть и разрушение моим пограничным городам и крепостям, «летучие отряды» ускользали до того, как успевали подойти части моей армии, даже эльфийские дозоры, обнаруживавшие их до нападения помогали далеко не всегда, да и не везде они были, эти дозоры.

Они раз за разом атаковали моё княжество, всё больше наглея, что вызывало всё большее недовольство в народе. Да, меня всё ещё любили, некоторый почти боготворили, но уже кое-кто из жителей пограничья начинали спрашивать: «Где же ты был, князь Влад? Где твои были войска, когда халинцы жгли наши посевы, убивали наших жён и детей, разрушали наши деревни?» Но я понимал, что настоящей войны даже с сильно ослабленным халифатом нам не выдержать, поэтому я довольствовался рейдами вдоль границы, не преследуя отряды врага, чтобы не дать Мехмеду повода к войне.

Хотя он нашёл его и сам. Этим поводом стал Лучан, претендовавший на трон княжества. Его поддержал Мехмед, лично выступивший с ним в поход против меня с многосоттысячным войском. Он перешёл границу одновременно на юге и западе, желая взять меня в клещи, а Лучан в это время засыпал моих бояр подмётными письмами. Мой братец призывал их предать меня, перейти на сторону победителя — то есть его, — обещал вознаградить их за мудрость. Однако мой новый орден — орден Дракона — был настороже.

— Итак, — произнёс я, просматривая длинный список, вручённый мне Делакруа, — это все, кто получил послание от моего братца?

— Именно, — кивнул тот и добавил: — Особо отмечены те бояре, кто не сообщил о письме.

Я проглядел список снова, особо останавливаясь на тех из не сообщивших, кто был в ордене, к счастью, таких не оказалось. Что же, орден оправдывал себя, я был даже несколько горд за своё детище.

— Что будем делать? — вырвал меня из плена приятных мыслей Делакруа. — Халинцы наступают по двум направлениям, скоро будут под стенами Тырговишты.

— Тех, кто не сообщил о письме, на кол, — первым делом бросил я и обратился к Бруно, который был моим главнокомандующим. — Отправляйся на юг и принимай командование. Отводи войска на север, сжигая за собой всё, что нельзя вывезти или забрать с собой, отравляй все колодцы, ставь дамбы на пути халинской армии, чтобы земля у них под ногами превращалась в болото.

Бруно кивнул и вышел, я же обернулся к Мелинору:

— Ты должен превратить каждый шаг халинцев в кошмар. Нападай со своими эльфами на лагеря, атакуй их в пути, особенно разоряй фуражиров, не жалея ни людей, ни скота, ни зерна.

— Смысл слов «партизанская война» мне объяснять не надо, — хищно улыбнулся Мелинор и также вышел.

— Не изменяешь себе, Влад, — когда остались одни, сказал Делакруа. — Твоя жестокость, похоже, только растёт с годами.

— Именно благодаря ей я всё ещё сижу на троне, — заметил я, подкручивая недавно отпущенные длинные усы.

— У Мехмеда и его любовничка, твоего братца есть более чем реальные шансы скинуть тебя.

— Хорошо сказано: «реальные шансы», — усмехнулся я. — Но пока я жив, князем Сибиу будет Влад Цепеш, и никто иной. Если погибну я, то им станет мой сын. Думаю, ты сумеешь воспитать его.

Несколькими месяцами ранее моя жена, Ванда, дочь богемского князя Кароля, с которой я заключил брак, дабы укрепить союз с соседями, родила мне сына и наследника престола, которого я по давней традиции рода Цепешей назвал Владом. Я вывез их из Тырговишты как только стало известно о вторжении халинцев.

— Тактика «выжженной земли», конечно, не нова, — сказал Делакруа, — но обычно она ожесточает население и настраивает его против правителя. Ты рискуешь потерять свой народ, который уже начинает роптать.

— Пусть ропщут, — отмахнулся я, — народ почти всегда чем-то да недоволен, как правило, правителем.

— А если что — на кол, — покачал головой Делакруа. — Не находишь, что скоро в Сибиу не останется деревьев, чтобы делать из них колья.

— Ничего. — Я попытался скопировать хищную улыбку Мелинора. — Сибиу не зря называют страной лесов.

Я вновь выступил с армией на север, но уже не к Констанце, а — к Снагову, укреплённому городу-крепости на севере княжество, выстроенной на острове, на основе древнего монастыря. Там я решил закрепиться и дать бой халинцам под его стенами. С самого начала своего правления я укрепил старую крепость, выстроенную первыми детьми Церкви на этих землях, кишевших самыми разными язычниками и эльфами, теперь её стены превышали человеческий рост вдвое, а толщина их позволяла выдержать залпы халинских пушек, на пяти башнях были установлены гаубицы, купленные у Билефельце, простреливавшие местность на несколько сотен ярдов вокруг. Над погребами потрудились монахи ордена святого Йокуса, так что в них хранились запасы провизии, способные прокормить всё население Снагова в течении года.

Я отступал, а по пятам за мной следовала армия Мехмеда и Лучана. Я глядел на поля, с которых селяне лихорадочно собирали урожай, на дороги, полные беженцев, они шли и шли вместе со мной на север, упряжки тащили исхудавшие быки и кони, многие несли весь свой скудный скарб на плечах, кое-кто пытался спекулировать на чужом горе, продавая еду и зерно по грабительским ценам, а часто попросту грабя и убивая беженцев. С этим я боролся безо всякой пощады — и вскоре вдоль дорог потянулись целые леса из кольев, на которых корчились спекулянты и разбойники, дабы остальным неповадно было.

Сибиу не зря зовут страной лесов, они покрывают большую часть территории княжества, что сейчас играло мне на руку. Лес — вотчина волков и эльфов, давних союзников, практически братьев. На дорогах солдат Мехмеда и Лучана ждали постоянные атаки Бруно, налетавшего на них словно призрак среди ночи, а часто и днём, в лесу же — стрелы эльфов и зубы волков. Еды на пути армии не было практически никакой, не было и домов, где можно было бы укрыться, солдаты выстраивали лагеря, многие ночевали под открытым небом, что не улучшало настроений в войске. Джинсарры, как докладывал мне один из разведчиков, уже начинали роптать, они были свободолюбивым народом и привыкли к быстрым налётам и богатой добыче, затяжная война, да ещё в таких жутких условиях, была им не по душе.

— Вспыхнуло несколько восстаний, — сообщил мне эльф-разведчик, явившийся ко мне с докладом о положении во вражеском войске. — Джинсарры развернулись и двинулись назад, на юг. Их предводитель бросил в лицо Мехмеду оскорбление и вышел из его шатра без разрешения. Халиф велел казнить его и отправил за джинсаррами азабов, те окружили дезертиров и тогда к ним вышел сам халиф. Он пообещал жизнь тем, кто вернётся в его армию, хотя раньше ничего подобного не случалось.

Действительно, железная дисциплина в армии Мехмеда поддерживалась весьма жестокими способами, а за дезертирство было лишь одно наказание — смерть. Если уж Мехмед обещал жизнь дезертирам, значит, ему, действительно, не хватало солдат, однако надо будет ещё уменьшить их количество.

— И много согласилось? — спросил я у эльфа.

— Большинство, — ответил тот. — Джинсарры, конечно, гордый народ, но их дух сломлен и многие попросту хотят жить.

Я кивнул сам себе, глядя на проходящих мимо беженцев, жестом отпустил эльфа, скрывшегося из виду. Взгляд мой наткнулся на небольшой отряд прокажённых в просторных жёлтых одеждах. В голову мне пришла одна очень интересная мысль, как сказал бы Делакруа: «вполне в моём духе». Я вскочил в седло и подъехал к пленникам, которых каждую ночь приводили в мою армию, чтобы они выполняли всю чёрную и грязную работу, на какую я бы не отрядил и последнего сибийца. Многие из них были не последними людьми в войске Мехмеда и одежды их, не смотря на плен и побои, были всё ещё в приличном состоянии. Я велел стражам раздеть пленных — и солдат, и вельмож, и полководцев — и раздать их одежду прокажённым, чумным и холерным больным, попадавшимся на пути. Переодетых больных я отправил к халинцам, дабы они заражали моих врагов своими смертельными болезнями. Но и на этом я не остановился. Я собрал всех больных дурными болезнями шлюх из передвижных солдатских борделей, следовавших за моей армией, отправив их следом за прокажёнными и чумными. Возвратившимся я щедро платил за доказательства того, что они побывали в стане халинцев, и отправлял их обратно.

Наконец, мне надоело тащиться со своей основной армией и я сменил Бруно во главе «летучих отрядов», отправив его командовать отступающими к Снагову войсками. Кровь заиграла в жилах, я редко воевал сами, предпочитая делать это чужими руками, теперь же я в полной мере ощутил радость сражения и победы. Я налетал на халинцев, выбирая отбившиеся или застрявшие в сотворённых мной болтах, как волк, вырезающий отставших и слабых овец. Однажды я даже подобрался вплотную к лагерю Мехмеда, но он был, естественно, слишком хорошо укреплён, чтобы я мог взять его, и я поспешил убраться подальше со своим отрядом, покуда меня не обнаружили дозорные халифа. Однако удача в тот день была не на моей стороне. Нас увидели и выслали погоню, хотя враг явно недооценил силы моего отряда.

Я уводил своих людей всё глубже и глубже в лес, пока не завёл в такую непроходимую чащу, что азабы, составлявшие большую часть вражьего отряда, не начали оглядываться по сторонам, вполне логично сомневаясь, что они сумеют найти дорогу обратно к лагерю. Вот тогда-то я и приказал воинам разворачивать коней и атаковать азабов на довольно большой открытой поляне. Я первым налетел на них, первыми двумя ударами срубив головы двум замешкавшимся азабам. Дальнейшее помню какими-то урывками, словно картинки мелькали перед моими глазами. Я рубил и колол, отбивал удары азабских сабель, бил в ответ. Мои воины, часть которых спешились, стаскивали азабов в сёдел копьями с крючковатыми наконечниками, срубали их топорами на длинных рукоятках.

Бой продлился не больше получаса, мы перебили всех врагов, правда потеряв при этом почти половину. Однако я набрался куража и велел отрезать всем халинцам головы. Ночью мы вернулись к лагерю Мехмеда и закидали его этими головами, громко насмехаясь над врагом. Выслать новую погоню за нами халиф не решился. На моё счастье.

Чего-чего, а упрямства Мехмеду было не занимать, равно как и гордыни. Он продолжал двигаться на север, хотя армия его слабела и таяла буквально на глазах. Он понимал, что возвратиться сейчас обратно в пределы халифата для него было смерти подобно, он бы показал свою слабость, что стоило бы ему и трона и самой жизни. И вот к середине осени он добрался-таки до Снагова. Его войско миновало лес, окружавших остров, и глазам их предстал ещё один. Он состоял из кольев, на которых корчились ещё живые пленники, в том числе и друзья и полководцы халифа, которых он надеялся выкупить. Это окончательно подорвало боевой дух армии, но весьма ожесточило самого Мехмеда. Он приказал двигаться к острову, не устанавливая крепкого лагеря вблизи этого нового леса, и тут же начал штурм Снагова.

Именно на это я и рассчитывал. У Мехмеда осталось слишком мало пушек и пороха, его солдаты были вынуждены переправляться на остров, где стояла крепость едва ли вплавь, потому что он не заготовил по дороге достаточного количества плотов. Мы постоянно обстреливали их со стен Снагова, не встречая достойного ответа со стороны халинцев, — и вскоре вода озера, посередине которого располагался остров, окрасилась алым и почернела от трупов халинцев.

Я наблюдал за всем этим со стены. Рядом со мной стояли Бруно и Делакруа.

— Ты верно угадал, — сказал мне мейсенец, — когда велел прорыть тоннель из реки, стекающей с гор ещё севернее, а не из озера. Теперь эту воду пить будет нельзя довольно долго.

— Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять это, — отмахнулся я. — Куда же ещё деваться трупам халинцев, когда они посыплются с плотов и стен.

Бруно не обиделся на мою отповедь, лишь приложил к лицу ладонь, чтобы разглядеть отряд боярина Михаила Галоша.

Лес из кольев должен был не только устрашить халифа и его войско, но и отвлечь его, заставив не глядеть по сторонам. Ведь за этим лесом, в полумиле к западу от армии Мехмеда, стоял мощный отряд Галоша, который по сигналу из крепости должен будет напасть на халинцев. Его можно было увидеть отсюда, со стен Снагова, но не с берега озера.

Я дождался ночи, стоя на стене вместе с моими вернейшими друзьями. Когда же тьма опустилась на мир, мы спустились вниз, где меня ждала большая часть моей армии. Мне подали коня и я, вскочив в его седло, сделал знак отворить несколько широких ворот Снагова и опустить мосты через озеро. Мы пронеслись по ним, ворвавшись, наконец, в лагерь халинцев. Мои воины несли с собой по несколько факелов, многие обмотали паклей и подожгли наконечники своих копий. Один за другим вспыхивали шатры, стражей и успевших вооружиться врагов мы просто сметали, втаптывая в землю. Целью нашей был красный шатёр, стоявший посередине лагеря, я был уверен, что в нём находился сам Мехмед. Подскакав к нему, мы с Бруно спешились и ворвались в шатёр, но внутри находились лишь двое полководцев халифа. Эти смелые люди выхватили свои ятаганы, но мы были слишком злы из-за своей ошибки, и слишком спешили — скоро отошедшие от шока халинцы поймут, что нас куда меньше, чем им казалось. Я пригнулся, пропуская ятаган противника над головой, и широко рубанул его поперёк живота. Пышные одежды не спасли его и халинец согнулся пополам, зажимая чудовищную рану. Бруно же раскроил «своему» халинцу голову палашом. Мы вышли из шатра и, запрыгнув в сёдла, хотели было отправиться дальше на поиски Мехмеда, но тут я заметил, что не смотря на огонь горевший на стенах Снагова, Михаил Галош не спешил атаковать. А вокруг нас уже начало смыкаться кольцо халинской конницы.

Прорываться обратно было очень тяжело. Я дрался, как всегда в первых рядах, не ведая усталости, ибо в жилах моих билась ярость. Битва стала для меня чем-то второстепенным по сравнению с грядущим разговором с Галошем. Я не замечал получаемых ранений, которых, как говорят было очень много, больше чем может вынести простой смертный, рубил и колол вокруг себя, так что даже полубезумные сипархи, по слухам не ведавшие страха, опасались подходить ко мне на длину меча. Когда же копыта моего коня застучали по камням Снагова и я позволил себе расслабиться, на меня нахлынула боль и усталость. Я покачнулся и вывалился из седла, как многим показалось тогда — замертво.