Орест Кипренский

Автопортреты

В 1911 году была организована выставка «Кипренский в частных собраниях» и издан ее иллюстрированный каталог. Тогдашним исследователям представлялось, что творческое «Я» и его чрезвычайный и полномочный представитель в искусстве - автопортрет есть центр романтической вселенной. Легко верилось, что у Кипренского чуть ли не пятнадцать автопортретов. Атрибуции подавляющего большинства из них впоследствии не подтвердились. Сегодня мы располагаем двумя безусловными живописными автопортретами Кипренского. Место каждого из них в общей панораме его творчества знаменательно и символично.

Современники художника оставили нам свидетельство о его Автопортрете, который они видели на выставке в Эрмитаже 1823 года и на выставке в Академии художеств 1824 года среди произведений, выполненных Кипренским за границей. Написанный в Риме в 1820 году, этот автопортрет был отослан Кипренским из Петербурга во Флоренцию и в 1825 году был помещен в галерею автопортретов музея Уффици. Кипренский был первым из русских художников, чей автопортрет был включен в знаменитую коллекцию автопортретов европейских мастеров. В Третьяковской галерее экспонируется приобретенный еще Павлом Третьяковым Автопортрет, написанный в 1828, последнем году пребывания Кипренского в России. Он изобразил себя с кистью в руке, одетым в полосатый восточный халат, или архалук, как его называли в те годы.

Сличая эти изображения, любой человек скажет, что это одно и то же лицо, тем более, что взят одинаковый поворот анфас. Приятель Кипренского скульптор Самуил Тальберт рассказывал, что Орест Адамович «был среднего росту, довольно строен и пригож, но еще более он любил far si bello <прихорашиваться>: рядился, завивался, даже румянился, учился петь и играть на гитаре и пел прескверно».

Автопортрет. 1820

Галерея Уффици, Флоренция

Автопортреты Кипренского способны сообщить много больше. То, что они близки по композиции, что почти одинаково обыгрывается в них эффект белого воротника, оттеняющего цвет в лице, что в обоих живопись сплавленными мазками уподоблена зеркальной поверхности, - все это призывает обращать внимание на оттенки, нюансы, тонкости интерпретации однотипной изобразительной схемы. В уффицианском автопортрете поражает ясность, с которой формулируется его идея, «сюжет». Художник завороженно глядится в зеркало, каким оказывается его искусство, ремесло, способное вызвать к жизни целый мир - мир, которым встретила его Италия в творениях ее прославленных мастеров. Он видит себя в их свете, он причастен этому цеху избранных. Если по жанру - это портрет, то по сюжету - это картина о том, как человек несет свой, дар, талант, свое призвание. Поэтому - овал, еще раз напоминающий о зеркале, почти монохромная гамма и изгнание развлекающего многоцветий; и эта застылость в лучах льющегося сверху света, вызывающая ассоциации об уподоблении полному сосуду. И, наконец, жест: указующий перст в сочетании с оттенком удивления в лице образует вечный возглас самоидентификации, самопознания - «это я?!»

Именно в Италии, в Риме, в плотно окутавшей его атмосфере искусства, куда Кипренский приехал не робким учеником, а опытным и признанным мастером, мог зародиться подобный замысел, и, верный своей стезе портретиста, он естественно нашел подходящим для его воплощения автопортрет. Портрет воплощает образцово-романтическое понимание художника как избранного носителя творческой энергии. С бытовой точки зрения его поза может быть названа манерной и выделанной, а взгляд слишком напряженным, чуть ли не исступленным. Встрепенувшееся чуткое внимание - лейтмотив всех ранних портретных образов Кипренского, тогда как ответное понимающе-внимательное наблюдение этого состояния образует сюжет его уффицианского Автопортрета.

Автопортрет. 1828

Государственная Третьяковская галерея, Москва

По прошествии восьми лет на пороге новой встречи со своей любимой Италией,конечно, не ведая, что навсегда покидает родину, Кипренский написал новый автопортрет. Он здесь дома, он неустанно трудится и, судя по количеству заказов, можно сказать, преуспевает. Он изобразил себя за работой; может быть, именно таким - щеголеватым, в своей модной артистически-рабочей одежде, он представал перед теми, кто позировал ему; он вглядывается в противостоящую ему «натуру»... Если и был справедлив упрек одного современника в его адрес, что он злоупотребляет красными красками в поздних портретах, то вряд ли этот упрек уместен здесь, когда мы обнаруживаем красноту век. Кипренский очень редко пользовался мелкими белильными бликами в передаче влажности глаз, используя этот прием в изображении глаз пожилых людей. Обычно же он предпочитал мягкую бархатистость взгляда. Здесь же мы замечаем красноватые и как бы слезящиеся глаза, усталые, с напряженным, чуть беспокойным вопрошающим взглядом. В складке губ остановилась какая-то заученно любезная полуулыбка, кажущаяся жалкой. Это уже не то упоенное самосозерцание, какое мы видим на уффицианском портрете, а исповедь утомленного, втайне от самого себя опасающегося притупления зоркости труженика. Подобные черты беспокойства и тревоги не проступали с такой психологической определенностью в прежних его портретах.