Органон врачебного искусства

ВВЕДЕНИЕ

Обзор терапевтических систем, аллопатического и паллиативного лечения, которые практиковались до сих пор в старых медицинских школах.

В течение всего времени своего существования люди, каждый в отдельности или большими группами, были подвержены заболеваниям, возникавшим вследствие разнообразных физических или нравственных причин. В первобытную эру требовалось лишь небольшое число лекарств, поскольку лишь немногие заболевания могли развиться при простом образе жизни. В дальнейшем, параллельно с появлением и развитием цивилизации и государств, увеличивалось число заболеваний, и, соответственно, возрастала потребность в лекарственных средствах. С тех пор (вскоре после Гиппократа, т. е. в течение 2500 лет) люди занимались лечением постоянно увеличивающегося множества болезней и, заведенные в тупик собственными суетностью и тщеславием, пытались путем размышления и догадки выдумать способ поиска необходимых для этого средств. Появились бесчисленные и разнородные теории о природе болезней и средствах против них, теоретические взгляды дали рост так называемым системам, каждая из которых противоречила всем остальным и сама себе. Каждая из этих остроумных теорий сначала повергала читателя в немой восторг содержащейся в ней безграничной мудростью и привлекала бесчисленных последователей ее создателю. Они стократно развивали положения ее безжизненной софистики, но ни одному из них она и в малейшей степени не помогала лечить лучше, и, наконец, новая система, часто диаметрально противоположная первой, отбрасывала ее для того, чтобы обрести недолговечную популярность. Ни одна из них, тем не менее, не была созвучна природе и опыту; они были просто теоретическими построениями, сплетенными ловкими умами на основе сомнительных посылок. Вследствие легковесности и несоответствия природе они годились только для пустых диспутов и не могли принести никакой для применения на практике, у постели больного.

Одновременно, но совершенно независимо от этих теоретических систем, возник терапевтический метод, направленный на лечение произвольно выделенных форм болезней смесями неизученных лекарственных средств. В полном противоречии с указаниями природы и опыта он был направлен на устранение неких материальных изменений, и результаты лечения, как и следовало ожидать, были скверными. Вот что представляла собой старая медицина или так называемая аллопатия.

Я не умаляю вклада, сделанного врачами для развития наук, вспомогательных для медицины: физики и химии, естественной истории и ее различных отраслей, а также наук, относящихся непосредственно к человеку: антропологии, физиологии, анатомии и т. д. Я намерен рассмотреть лишь практическую сторону медицины, собственно искусство лечения, для того, чтобы показать, насколько несовершенным оно было до настоящего времени. Я отнюдь не собираюсь рассматривать механическое и рутинное лечение драгоценной человеческой жизни, производимое в соответствии с рецептурными справочниками, продолжающаяся публикации которых показывает, увы! насколько часто они еще исполняются. Я оставляю его вне рассмотрения как презренный метод низшего класса лекарей. Я говорю только о медицинском искусстве, которое, кичась своей древностью, воображает, что имеет научный характер, и практикуется до сих пор.

Приверженцы старой медицинской школы тщеславно считали, что только они могли претендовать на титул представителей «рациональной медицины», поскольку только они пытались найти и устранить причину болезни и придерживались метода, используемо! о самой природой при болезнях.

«Tolle causam!» — провозглашали они постоянно. Но они не шли дальше этих пустых восклицаний. Они только воображали, что могли обнаружить причину болезни; в действительности они не находили ее, так как она не ощутима и не может быть обнаружена. Поскольку подавляющее число болезней имеет динамическое (духовное) происхождение и динамическую (духовную) природу, постольку причины их не доступны органам чувств. Таким образом, оставалось лишь вообразить их и на основе изучения нормального безжизненного человеческого тела (анатомия) в сравнении с видимыми изменениями в тех же частях и органах людей, умерших от болезней (патологическая анатомия), а также на основании заключений, сделанных после сравнения феноменов и функций здорового тела (физиология) и их бесконечных изменений при бесчисленных болезнях (патология, семиотика), сделать выводы о том, как при болезнях нарушаются невидимые процессы, протекающие вовнутреннем бытии человека — туманный продукт работы воображения, который теоретическая медицина почитала за prima causa morbi[26]. Таким образом, она оказывалась в одно и то же время и непосредственной причиной болезни, и внутренней сущностью болезни, самой болезнью, хотя здравый смысл учит нас, что причина события или явления не может в то же время быть самим событием или явлением. Как же могли они, не впадая в самообман, считать эту неосязаемую внутреннюю сущность объектом, подлежащим лечению, и прописывать для этого лекарства, целебная сила которых также была им в большинстве случаев неизвестна, и даже смешивать эти неизвестные лекарства в так называемых рецептах?

Но эта грандиозная задача, а именно, обнаружение a priori внутренней невидимой причины болезни, превращалась врачами старой школы, по крайней мере, наиболее проницательными из них, в определение того, что на основании очевидных симптомов можно было считать вероятным общим характером болезни[27]. Они пытались выявить, таким образом, имеет ли место спазм или истощение, паралич, лихорадка, воспаление, уплотнение, закупорка той или иной части, прилив крови (плетора), дефицит или избыток кислорода, углерода, водорода или азота в соках тела, возбуждение или угнетение артериальной, венозной или капиллярной систем, изменения в соотношениях чувствительности, раздражительности или функции воспроизведения? — предположения, которые возводились последователями старой школы в ранг этиологического показания и расценивались ими как единственно возможное рациональное зерно в медицине; но которые были допущениями слишком обманчивыми и гипотетическими для того, чтобы быть хоть в какой-то мере полезными на практике. Даже хорошо обоснованные представления о поиске подходящего лекарства оставались без практического подтверждения, они лишь льстили тщеславию ученых теоретиков, но обычно заводили в тупик при попытке руководствоваться ими на практике и служили больше возвеличиванию своих авторов, нежели честному поиску лечебных показаний.

А как часто случается, например, сочетание спазма или паралича в одной части организма и одновременного воспаления в другой!

Или, с другой стороны, на основании чего следует искать подходящие лекарства для так называемого общего характера болезни? Те из них, которые приносили определенную пользу, не могли быть ничем иным как специфическим лекарством, то есть таким лекарством, действие которого оказывалось гомогенетическим[28] действию болезнетворного раздражения. Их применение, тем не менее, осуждалось и запрещалось[29] старой школой как крайне вредное, так как наблюдения показывали, что вследствие чрезвычайного усиления при болезнях чувствительности к гомогенетическому раздражению, такие лекарства, применяемые в обычных больших дозах, опасны для жизни. Старая школа никогда не думала о меньших или чрезвычайно малых дозах. Очевидно поэтому, что никакие попытки прямого (наиболее естественного) лечения при помощи гомогенетических, или специфических, средств не только не предпринимались, но и не могли предприниматься, поскольку действие большинства лекарств было и остается неизвестным. Однако даже если бы оно и было известно, все равно выбор верного лекарства не был бы возможен при господствовавших в то время слишком общих представлениях о природе болезней.

Тем не менее, в соответствии со здравым смыслом полагая, что любой другой прямой путь лечения лучше окольного, старая школа медицины считала, что может лечить болезни непосредственно устранением ее (воображаемой) материальной причины. Для врачей обычной школы было почти невозможно при изучении болезней, формировании представлений о них и, в не меньшей степени, при поиске лечебных показаний отказаться от материалистических взглядов и признать духовно-телесный организм сущностью настолько могущественной, что его чувственные и функциональные изменения, называемые болезнями, могут быть вызваны, главным образом, если не исключительно, лишь динамическими (духовными) воздействиями и никаким другим образом.

Старая школа считала все материальные изменения, обусловленные болезнью, все аномальные вещества, образующиеся при воспалениях, а также все выделения не чем иным, как причиной заболевания, или, по крайней мере, благодаря их предполагаемому обратному воздействию на организм, веществами, поддерживающими страдание. Эта последняя точка зрения господствует и по сей день.

Поэтому они мечтали об этиологическом лечении путем устранения предполагаемой материальной причины заболевания. Отсюда их усердие при выведении желчи рвотой в случаях желчной лихорадки; их рвотные при так называемых расстройствах желудка [30]; прилежное выведение глистов и слизи слабительными у бледных детей, страдающих волчьим голодом, болями и увеличением живота[31]. Этим же объясняются и их венесекции при кровотечениях[32], особенно бесчисленные кровопускания[33], — их главное средство при воспалениях, — которые они, следуя примеру известного жаждующего крови парижского врача (как стадо овец следует за колокольчиком мясника на бойню), ожидают встретить в каждой пораженной болезнью части тела и вынуждены устранять применением часто фатального количества пиявок. Они думают, что поступая таким образом, следуют этиологическим показаниям и осуществляют рациональное лечение. Более того, последователи старой школы, перевязывающие полипы, вырезающие или вскрывающие искусственно вызванным при помощи местных раздражающих средств нагноением холодные железистые опухоли, вылущивающие стеатомы, оперирующие аневризмы и слезные или анальные фистулы, вырезающие ножом скиррозные опухоли молочных желез, ампутирующие пораженные некрозом конечности, полагают, что излечивают пациента радикально, и что их лечение направлено непосредственно на причину болезни. Они думают также, что устраняют поражение, побеждают болезнь и следуют рациональному этиологическому лечению, когда применяют свои отгоняющие средства, высушивают старые ползучие язвы на ногах применением таких вяжущих средств как оксиды свинца, меди или цинка (всегда дополняемые одновременным назначением слабительных, которые лишь ослабляют организм и не действуют на лежащую в основе болезни дискразию), прижигают шанкры, разрушают кондиломы, устраняют кожный зуд серными мазями, оксидами свинца, ртути или цинка, подавляют офтальмию растворами свинца или цинка, устраняют разрывающие боли в конечностях оподельдоками, летучими мазями или окуриваниями киноварью и янтарем. Но каков же результат? Рано или поздно, но всегда неизбежно, вследствие такого лечения развиваются метастатические поражения, принимаемые врачами за новые недуги, оказывающиеся всегда более злокачественными, чем исходное заболевание, и вполне достаточные для того, чтобы показать ошибочность метода сторонников старой школы и которые могли бы и должны были бы открыть им глаза на глубинную нематериальную природу болезни, ее динамическую (духовную) причину, которая может быть устранена только динамическими средствами.

Излюбленным представлением традиционной школы медицины до недавнего времени было представление о болезнетворных веществах, которые следовало удалять из кровеносных и лимфатических сосудов, испариной через кожу, моче- или слюноотделением, мокротой через трахеальные и бронхиальные железы, рвотой и стулом из желудка и кишечника для того, чтобы освободить организм от материальной причины и осуществить, таким образом, радикальное этиологическое лечение.

Делая надрезы в коже больного человека и покрывая всю поверхность его тела гноящимися язвами, искусственно поддерживаемыми введением инородных веществ, они рассчитывали выпустить болезнетворную материю (materia peccans) из больного (всегда только динамически) тела подобно тому, как выпускают грязную воду из бочонка. С той же целью они постоянно раздражали кожу шпанскими мушками или волчьим лыком, но на самом деле эти жестокие и неестественные меры лишь ослабляли организм и затрудняли исцеление.

Я полагаю, что, по человеческой слабости, было удобнее предположить наличие при заболеваниях некоего болезнетворного вещества, о котором разум мог бы сформировать конкретное представление (тем более, что пациенты охотно принимали эти идеи), поскольку в этом случае практикующему врачу пришлось бы беспокоиться лишь о том, чтобы обеспечить достаточное количество лекарств для очищения крови и жидкостей тела, стимуляции диуреза и потоотделения, улучшения отхаркивания и промывания желудка и кишечника. Так, во всех работах по Materia medica от Диоскурида до позднейших трактатов по этому предмету, практически ничего не сказано о специфическом и своеобразном действии индивидуальных лекарств; напротив, исходя из их предполагаемой полезности для лечения различных заболеваний, делаются выводы о том, являются ли они диуретиками, потогонными, отхаркивающими, либо средствами, стимулирующими месячные очищения, а особенно о том, являются ли они рвотными или слабительными. Это обусловлено тем, что все стремления и усилия практикующих врачей всегда были направлены главным образом на то, чтобы изгнать материальную болезнетворную субстанцию и различные (воображаемые) остроты, которые считались причинами болезней.

Все это были, тем не менее, лишь пустые мечтания, необоснованные предположения и гипотезы, остроумно придуманные для удобства терапии, полагавшей, что наилегчайший путь излечения — в изгнании материального болезнетворного агента (si modo essent!).

Однако внутренняя природа болезней и законы их лечения не могут измениться ни в соответствии с этими фантазиями, ни в угоду практикующим врачам; болезни не могут, чтобы соответствовать глупым неосновательным гипотезам, перестать быть (духовными) динамическими расстройствами ощущений и деятельности нашего духовного жизненного принципа, так сказать, нематериальным нарушением нашего здоровья.

Причины болезней не могут быть материальными, так как минимальное количество инородного вещества [34], сколь бы инертным оно не казалось, при попадании в кровеносную систему будет немедленно изгнано жизненной силой, как если бы оно было ядом, в противном случае наступит смерть. Если даже крошечная заноза проникнет в чувствительную область тела, присутствующий повсеместно в организме жизненный принцип не успокоится, пока не изгонит ее посредством боли, лихорадки, нагноения или гангрены. Разве можно предположить, что в случае кожного заболевания двадцатилетней давности этот неутомимый активный жизненный принцип будет спокойно терпеть присутствие такого патогенного инородного вещества, как герпетическое, скрофулезное, подагрическое и т. д. в жидкостях тела? Разве кто-либо из теоретиков видел собственными глазами эту болезнетворную материю, чтобы так уверенно рассуждать о ней при построении терапевтических систем? Разве кому-нибудь из них удалось представить для рассмотрения вещество подагры или яд золотухи?

Даже если попадание инородного вещества на кожу или в рану вызовет раздражение, кто сможет доказать (как это часто утверждается в трудах по патологии), что какая-то часть этого вещества проникла в жидкости тела или была абсорбирована)? [35] Самое тщательное и немедленное обмывание гениталий не спасет организм от заражения венерической болезнью. Малейший глоток воздуха, овевающего тело оспенного больного, достаточен для развития этого ужасного заболевания у здорового ребенка.

Какое же количество вещества могло абсорбироваться жидкостями тела для того, чтобы в первом случае вызвать хроническую дискразию (сифилис), угасающую, при отсутствии лечения, только со смертью больного, или, во втором случае, заболевание (оспу), сопровождающееся практически тотальным — нагноением [36] и быстро приводящим к гибели? Возможно ли в этих и подобных случаях поддержать идею о болезнетворном веществе, проникающем в кровь? ПИСЬМО, написанное в комнате больного, часто через большие расстояния передает заразную болезнь адресату. Можно ли в связи с этим принять положение о проникновении материальных болезнетворных агентов в жидкости тела? Но что же можно извлечь из всех этих доказательств? Как часто случается, что оскорбление вызывает опасную желчную лихорадку, суеверное предсказание смерти — саму смерть в назначенное время, неожиданное горестное или радостное известие — мгновенную смерть? Где же в этих случаях то болезнетворное вещество, которое проникает в тело, вызывает и поддерживает болезнь, и без удаления которого невозможно радикальное излечение?

К стыду своему, основоположники этой неуклюжей теории о болезнетворном веществе легкомысленно просмотрели и не смогли оценить духовную природу жизни, духовную динамическую силу причин, вызывающих болезни, и поэтому деградировали до того, что стали обыкновенными врачами-мусорщиками, которые своими усилиями изгнать из больного организма никогда не существовавшее болезнетворное вещество не только не лечат, но и разрушают жизнь.

Являются ли наконец те зловонные, отвратительные вещества, которые выделяются при болезнях, факторами, их вызывающими и поддерживающими?[37] Не являются ли они скорее продуктами выделения самой болезни, то есть динамически поврежденной и нарушенной жизни?

При этих ложных и материалистических представлениях о нисхождении и сущности болезней не удивительно, что во все века усилия и самых темных, и выдающихся врачей, и даже авторов остроумнейших медицинских систем были направлены на удаление воображаемого болезнетворного вещества. Наиболее частым предписанием было привести в движение и изгнать из организма болезнетворное вещество посредством слюноотделения, отхаркивания, потоотделения, мочеиспускания. Стремились также очистить кровь от болезнетворных веществ (острот и нечистот), которые никогда не существовали, с помощью различных замысловатых отваров из корней и трав; механически удалить причину болезни через фонтанели, искусственные раны на коже, постоянные выделения из которых поддерживалось шпанскими мушками или волчьим лыком. Считалось, что через фонтанели удаляется главным образом materia pessans, или болезнетворное вещество, как они ее называли. Применялись с той же целью и слабительные, которые для пущей важности именовались растворяющими и послабляющими. Весь этот арсенал средств использовался для удаления враждебного болезнетворного вещества, никогда не вызывавшего болезней человеческого организма, существующего благодаря духовному принципу, — болезней, которые никогда не были ничем иным, как духовным динамическим расстройством жизни, измененной в своих ощущениях и функциях.

Итак несомненно, что ни одна болезнь — кроме случаев попадания совершенно неперевариваемых или ранящих веществ в желудок, другие полости или отверстия тела, а также ранения кожи инородными телами и т. п… — словом, ни одна болезнь не может быть вызвана материальной причиной. Напротив, всякая болезнь является всегда и исключительно результатом специфического, действительного, динамического нарушения здоровья. Каким же неразумным поэтому должен представляться метод изгнания[38] воображаемой материальной причины каждому здравомыслящему человеку, поскольку кроме чудовищного вреда ничего хорошего не может получиться из его применения в лечении главных особенно хронических, болезней человечества!

Короче говоря, нечистоты и продукты разложения, появляющиеся при болезнях, являются, несомненно, не чем иным как следствием болезни пораженного организма и выводятся последним достаточно интенсивно — очень часто слишком интенсивно — без всякой помощи искусства очищения, и они образуются снова и снова в течение всего времени болезни. Эти вещества расцениваются истинными врачами как симптомы болезни, они помогают в выявлении сущности болезни и составлении ее подробной картины, помогая таким образом лечению болезни посредством подобного лекарственного болезнетворного агента.

Однако современные последователи старой школы не желают, чтобы считалось, будто их лечение направлено на удаление материальных болезнетворных причин. Они утверждают, что их разнообразные очищающие процессы являются способом лечения, посредством отвлечения, и подражают в этом природе, которая в своих усилиях помочь больному организму разрешает лихорадки пропотеванием и усиленным диурезом, плеврит — носовым кровотечением, затем и отхождением слизистой мокроты, — иные болезни — рвотой, поносом и кровотечением из ануса, суставные боли — нагнаивающимися язвами на ногах, острую боль в горле — слюноотделением и т. д., либо при помощи метастазирования или формирования абсцессов на удалении от первичного очага.

Итак они полагают, что лучше всего подражать природе, также придерживаясь в лечении кружного пути[39], которому следует и предоставленная самой себе болезненно измененная жизненная сила. Они прикладывают к органам, удаленным от первичного очага болезни, более сильные раздражающие вещества, не имеющие ничего общего с пораженными тканями, вызывают выделения и обычно поддерживают и развивают их для того, чтобы тем самым устранить болезнь.

Это так называемое отвлечение было и остается основным методом лечения в старой медицинской школе.

Имитируя естественные процессы самоизлечения, они пытаются насильственными методами вызвать новые симптомы в тканях менее всего пострадавших от болезни и в большей степени способных поэтому перенести лекарственную болезнь, призванную устранить[40] первичное заболевание. Лекарственная болезнь, характеризующаяся выделениями и течением, напоминающим кризис, должна способствовать постепенному литическому выздоровлению под действием естественных целебных сил[41].

Они добивались этого при помощи пото- и мочегонных средств, кровопусканий и фонтанелей, но чаще всего — раздражающих лекарств, опорожняющих пищеварительный тракт в результате рвотного или слабительного (это был излюбленный способ) действия. Последние назывались у них растворяющими [42].

В помощь отвлекающему лечению они использовали сходный метод противодействующих раздражающих средств: овечья шкура к голому телу, ножные ванны, рвотные; пытались также лечить, вызывая жестокие голодные боли в желудке (лечение голодом), применяя вещества, вызывающие боль, воспаление и нагноение в ближайших или удаленных частях при помощи хреновников, горчичников, шпанских мушек, нарывных пластырей, волчьего лыка, фонтанелей, мазей с рвотным камнем, прижиганий хлоп ков ой бумагой и каленым железом, иглоукалывания и т. д. Этот метод также считался подражанием природе, которая, предоставленная самой себе, тщетно пытается излечить динамическое (в случае хронического процесса) заболевание, вызывая боли в удаленных частях тела, метастазы и абсцедирование, высыпания и нагнаивающиеся язвы.

Очевидно, что не рациональные основания, но слепое подражание руководило врачами в попытках упростить лечебное дело И свело старую школу, придерживающуюся отвлекающего и раздражающего методов, к тем бесполезным, травматичным и косвенным методам лечения, которые ведут лишь к неэффективной и вредной практике временного облегчения болезней на короткое время или их замене более тяжким страданием. Этот разрушительный образ действий, конечно, не мог именоваться лечением.

Они слепо следовали примеру грубой инстинктивной природы, усилий которой едва [43] достаточно для лечения простейших случаев острых болезней; они прост о подражали бессмысленным силам самосохранения, которые действуют при болезнях, предоставленных естественному течению, целиком и полностью по органическим законам, то есть слепо и неразумно. Они копировали природу, которая не может, подобно искусному хирургу, излечить рану, соединив ее края, сблизить и соединить части переломленной кости, лежащие на удалении друг от друга и образовавшие избыток нового костного вещества, наложить лигатуру на пораненную артерию, но способствует своими усилиями смертельному кровотечению. Она не знает, как вправить вывихнутое плечо, но вызывает опухоль, препятствующую вправлению; пытаясь удалить инородное тело из радужной оболочки, она разрушает весь глаз нагноением; при ущемлении грыжи все ее усилия оканчиваются гангреной кишок и смертью; обусловленное ею метастазирование при динамических болезнях часто приводит больного в гораздо худшее состояние. Более того, эта иррациональная жизненная сила нашего организма, без сомнения, является величайшим злом нашего земного бытия, искрой, зажигающей бесчисленные болезни, терзающие человечество сотни и тысячи лет, хронические миазмы — псору, сифилис, сикоз — ни один из которых не может быть ею не только изгнан, но хотя бы немного ослаблен. Напротив, она позволяет им тлеть в организме и после длительных мучений и смерти закрывает, наконец, глаза страдальца.

Как же могли врачи старой школы, присвоившей себе наименование рациональной, в столь важном деле как лечение, требующем так много ума, размышлений и верности суждений, избрать себе в учителя иррациональную жизненную силу и слепо следовать ей в бессмысленных, косвенных и бурных процессах самолечения? Они вообразили ее non plus ultra, идеальным способом лечения, в то время, как величайший дар Творца, разум и свободное от предрассудков мышление, был дан нам для оказания бесконечно более эффективной спасительной помощи страждущему человечеству.

Слепо подражая своими отвлекающим и раздражающим методами грубой, бессмысленной, бессознательной жизненной энергии, врачи старой школы направляют свои средства на неповрежденные органы и части тела, вызывая в них жестокие боли или же, что делается чаще, заставляя их осуществлять очищение до тех пор, пока не истощатся силы и соки организма. Их целью является натравить болезненные силы от первичного очага к искусственно пораженным частям и, тем самым, косвенно излечить естественную болезнь. Они пытаются добиться этого при помощи болезни искусственной, существенно более интенсивной и имеющей совершенно иную природу, вызванной в здоровых частях тела, следовательно, окольным путем и ценой значительного истощения, а часто и жестоких страданий больных [44].

Болезнь, если она острая, может естественным образом исчезнуть в короткое время даже при этих искусственных поражениях здоровых частей, но это не лечение. В этом бурном врачевании нет ничего, что заслуживало бы почетного наименования излечения, так как оно не имеет прямого, немедленного, соответствующего патологии действия на первоначально пораженные ткани. В действительности, без этих интенсивных нападок на здоровые части организма острая болезнь излечивается сама собой, обычно быстрее, с меньшими потерями сил и с меньшим числом осложнений. Но ни способ действия грубых естественных сил, ни аллопатическое им подражание не могут и на мгновение сравниться с динамическим (гомеопатическим) лечением, которое поддерживает силы, уничтожая болезнь прямым и быстрым образом.

В существенно большем числе болезней — я имею в виду хронические заболевания — это бурное, истощающее, косвенное врачевание старой школы едва ли приносит хотя бы ничтожную пользу. Они лишь на несколько дней устраняют тот или иной беспокоящий симптом, который, однако, возвращается, как только организм привыкнет к примененному раздражителю, а болезнь возобновится с новой силой из-за ослабления жизненных сил антагонистическими болями[45] и нецелесообразным очищением.

В то время как врачи старой школы, подражая грубой, бессмысленной природе, используют в практике отвлекающие средства, имеющие чисто гипотетическую ценность, но наиболее разумные с их точки зрения (назначаемые по некоторым воображаемым показаниям), другие, имеющие более высокую цель, пытаются намеренно помочь жизненной силе в ее попытках вызвать антагонистические метастазы, наблюдающиеся при Они пытаются предложить ей руку помощи и, усиливая отвлечения и очищения, верят, что при помощи этих вредных мер они действуют duce natura и могут с полным правом претендовать на титул minister naturae.

Поскольку очищения, вызванные естественными силами, нередко предшествуют облегчению — хотя и временному — беспокоящих симптомов, жестоких болей, параличей, спазмов и т. д. постольку старая школа вообразила эти отвлечения истинным способом лечения болезней и стала пытаться поддерживать и даже усиливать упомянутые очищения. Но они не заметили того, что все эти очищения и выделения (псевдокризис), производимые яри хронических болезнях предоставленной самой себе природой, дают лишь паллиативное, временное облегчение и не вносят реального вклада в излечение, а напротив, вследствие вызванной ими потери сил и соков, скорее усугубляют исходную внутреннюю дискразию. Никто еще не видел ни хронического больного, надежно выздоровевшего благодаря таким усилиям грубой природы, ни хроническую болезнь, излеченную очищениями. Напротив, в этих случаях исходная дискразия заметно усиливается после ремиссий, делающихся раз от разу все короче; обострения становятся более частыми и жестокими, несмотря на продолжающиеся очищения[46]. Сходным образом, в случае симптомов, вызванных внутренним хроническим страданием, грозящим пресечь человеческую жизнь, когда природа, предоставленная собственным силам, не может помочь себе иначе, как только возбуждая наружные местные симптомы для предотвращения опасности от жизненно важных органов и направляя ее на ткани, менее значимые для поддержания жизни (метастазирование), эти действия энергичной, но бессмысленной, неразумной и расточительной жизненной силы могут привести к чему угодно, но не к истинному улучшению или выздоровлению. Они могут ценой значительной части жизненных соков и сил лишь паллиативно, на короткое время, приглушить опасные внутренние процессы, но и на волос не уменьшат исходного заболевания. В лучшем случае они только оттянут фатальный исход, который неотвратим при отсутствии истинного гомеопатического лечения.

Аллопаты старой школы не только значительно переоценили эти усилия, но и составили о них совершенно неверное представление. Ошибочно расценив их как истинно лечебные, пытаясь усилить и поддержать их, они тщетно воображали, что смогут, вероятно, преуспеть в искоренении и радикальном излечении всего заболевания. Если, при хроническом заболевании, жизненная сила, казалось, приглушала тот или иной беспокоящий симптом внутреннего страдания тем, что вызывала, например, какие-нибудь мокнущие высыпания на коже, то слуга грубой природной силы (minister naturae) прикладывал к мокнущей поверхности шпанские мушки или волчье лыко для того, чтобы, duce natura, усилить выделения и тем самым приблизить цель природных сил — излечение (путем удаления болезнетворного вещества из организма?). Однако, если эффект лекарства был слишком силен, экзема уже существовала долгое время, а реактивность организма слишком возросла, он чрезвычайно усиливал наружные симптомы без малейшего уменьшения исходного заболевания и усугублял страдания, лишавшие больного сна и подтачивавшие его силы (а иногда вызывал даже злокачественные рожистые воспаления). Если же воздействие на местные симптомы (недавнего происхождения) характеризовалось умеренной интенсивностью, то он, используя неверно подобранное гомеопатическое наружное средство, подавлял тем самым местный симптом, вызванный природой на коже для облегчения более опасного внутреннего заболевания. Это отражение местного симптома вынуждало жизненную силу перенести страдание в усиленной форме на другие и более важные органы. Пациент поражался опасной офтальмией, глухотой, спазмами желудка, эпилептическими судорогами, приступами астмы или нарушения мозгового кровообращения, психическими расстройствами и т. д., развивавшимися вместо подавленного местного заболевания[47].

Когда болезненно измененная естественная сила направляла кровь в вены прямой кишки или заднего прохода (внутренний геморрой), то minister naturae, следуя той же ложной идее помощи жизненной силе в ее лечебных усилиях, применял пиявки, нередко в очень больших количествах, для того, чтобы дать выход крови, и достигал лишь короткого, часто едва заметного, облегчения, но тем самым ослаблял тело и вызывал еще больший прилив к тем же частям без малейшего ослабления исходного заболевания.

Почти во всех случаях, когда больная жизненная сила пыталась уменьшить тяжесть опасного внутреннего заболевания при помощи удаления крови рвотой, кашлем и т. д., врач старой школы, duce natura, спешил помочь этим спасительным, как он думал, усилиям природы и производил обильные кровопускания, которые безусловно порождали множество тяжелых осложнений и заметно ослабляли организм.

В частых случаях хронической тошноты, он, с целью активизации усилий природы, вызывал обильное извержение содержимого желудка при помощи сильных рвотных средств. Полезный эффект при этом никогда не достигался, часто же вызывались скверные, нередко опасные и даже роковые последствия.

Жизненная сила, с целью ослабления внутреннего страдания, иногда вызывает безболезненные увеличения наружных желез, и он, под вымышленной личиной слуги, думает развить усилия роды с помощью всевозможных согревающих припарок и пластырей. Тем самым он вызывает воспаление желез для того, чтобы, когда абсцесс сформируется, вскрыть его и выпустить болезнетворное вещество (?). Опыт уже показывал сотни раз, что этими мерами практически всегда вызывается лишь затягивание болезней.

Заметив, что нередко некоторое ослабление жестоких симптомов хронического заболевания происходит при спонтанных ночных потах или появлении частого жидкого стула, он вообразил, что должен следовать этим указаниям природы (duce natura) и вить их, проводя длительные курсы потогонного лечения или длительным, на годы, назначением так называемых мягких послабляющих средств. Он полагал, что поможет тем самым усилиям природы (жизненной силы неразумного организма), которые считал направленными на излечение всего хронического заболевания, и, таким образом, быстро и наверняка избавит больного от страдания (болезнетворного вещества?).

Однако тем самым он добивался совершенно противоположного результата: обострения исходного заболевания.

В соответствии с этой предвзятой необоснованной теорией врачи старой школы продолжают поддерживать[48] усилия больной жизненной силы и увеличивать те самые отвлечения и очищения, которые никогда не приводят к желаемым результатам, но всегда вызывают катастрофические последствия. Они не осознают того, что все местные симптомы очищения и кажущиеся отвлекающими попытки, вызываемые и предпринимаемые неразумной, предоставленной самой себе жизненной силой для облегчения исходно-хронического страдания, являются в действительности самим страданием, симптомами целостной болезни. Единственным и только одним эффективным лекарством для всей совокупности симптомов, притом действующим наиболее прямым образом, является гомеопатическое средство, подобранное на основании сходства действия.

Поскольку все то, что предпринимает грубая природа для помощи при острых и особенно хронических болезнях, есть меры крайне несовершенные и часто являющиеся даже настоящим заболеванием, постольку очевидно, что искусственное усиление этих несовершенных и болезненных процессов должно принести еще больший вред. Оно не в состоянии помочь естественным процессам самоисцеления даже при острых заболеваниях, так как врачебное искусство не может следовать скрытыми путями, которые использует жизненная сила для преодоления своих кризисов, но пытается вызвать их без ее помощи, сильнодействующими средствами. Последние оказываются менее эффективными и в большей степени нарушающими естественные процессы в организме и ослабляющими его, чем инстинктивная жизненная сила. Даже неполное улучшение, достигаемое в результате естественных отвлечений и кризисов, не может быть повторено аллопатией. Все ее усилия не могут привести ни к чему, что напоминало бы даже то ничтожное облегчение, которого может достичь предоставленная самой себе жизненная сила.

Для облегчения, например, приступов хронической головной боли пытались скарифицирующими инструментами вызывать носовые кровотечения наподобие тех, которые иногда происходят естественно. Эти меры могли привести к обильному кровотечению и ослабить больного, но желаемый эффект или отсутствовал, или был существенно меньше того, которого в другое время достигла бы инстинктивная жизненная сила ценой нескольких капель крови.

Так называемые критические пот или понос, вызываемые всегда активной жизненной силой при внезапном заболевании, обусловленном гневом, испугом, растяжением связок или охлаждением, по крайней мере, на короткое время, гораздо более эффективны для облегчения острого заболевания, чем все потогенные и слабительные средства из фармакопеи, которые, как показывает ежедневный опыт, только ухудшают состояние пациента.

Однако жизненная сила, которая может действовать только в соответствии с физической конституцией нашего организма и не руководствуется знанием и мышлением, была дана человеку не для того, чтобы считать ее наилучшим возможным целебным агентом для излечения скорбных отклонений от состояния здоровья. Тем более не должны врачи своими жесткими и, бесспорно, менее подходящими, чем у природы средствами, рабски следовать ее несовершенным болезненным попыткам (освободиться от болезни). Тем самым они оберегают себя от усилий, связанных с размышлением, поиском доказательств и выработкой суждений, необходимых для достижения и практического применения благороднейшего из человеческих искусств — истинного искусства лечения. Вместо этого они голословно объявляют свои скверные попытки подражания стихийным и сомнительной значимости усилиям природы искусством лечения, рациональным искусством лечения!

Какой здравомыслящий человек станет подражать самостоятельным попыткам исцеления, предпринимаемым организмом? Эти попытки являются самой болезнью, а жизненная сила — генератором видимого заболевания. Из этого с необходимостью следует, что все искусственные попытки подражания этим усилиям, а равно и их подавления, должны либо усилить, либо опасно исказить заболевание. Аллопатия делает и то, и другое. Вот ее пагубные действия, тщеславно именуемые искусством лечения, рациональным искусством лечения!

Нет! Эта врожденная утонченная сила человеческого существа предназначена для совершенного управления жизненными функциями в состоянии здоровья, она равно присутствует во всех частях организма, присуща как чувствительным, так и эффекторным нервным волокнам и неутомимо поддерживает все нормальные естественные отправления тела. Она не создана для самоисцеления и не может служить образцом для подражания в лечебном искусстве. Нет! Истинное искусство лечения — это та работа мысли, принадлежности высших сил человеческого интеллекта, которая на основе свободного от предрассудков суждения выбирает и определяет принципы воздействия на болезненные изменения инстинктивной, иррациональной и неразумной, но активной автоматической жизненной силы, в тех случаях, когда болезнь вынуждает ее к искаженному функционированию. Посредством подобного действия, вызываемого гомеопатически подобранным лекарством, оно возбуждает несколько более сильную лекарственную болезнь, так что естественное заболевание не может более влиять на жизненную силу. Последняя, освобожденная от естественной болезни, сталкивается теперь только с несколько более сильным лекарственным заболеванием, против которого направляет всю свою энергию и которое вскоре преодолевает. Это происходит потому, что освобожденная жизненная сила вновь обретает способность восстанавливать нормальную жизнедеятельность здорового организма, «поддерживать жизнь и здоровье в организме» и не подвергается ради этих изменений болезненным и ослабляющим воздействиям. Гомеопатия учит нас, как добиваться этого.

Подвергаясь лечению по вышеописанным методам старой школы, немалое число людей, безусловно, избавилось от своих болезней, но не от тех, которые являлись хроническими (невенерическими). Они излечились лишь от острых, не связанных с серьезной опасностью заболеваний, да и то, настолько несовершенно, и такими кружными и тяжелыми путями, что результаты лечения никогда не могли быть названы исцелением, достигнутым благородным искусством. Острые не слишком опасные болезни сдерживались венесекциями или подавлением одного из ведущих симптомов при помощи энантиопатических паллиативных средств (contraria contrariis), либо при помощи раздражающих и отвлекающих (антагонистических и отвлекающих) лекарств, прикладываемых к непораженным частям, приостанавливались до тех пор, пока не истекало естественное время существования этих коротких болезней. Эти методы были, следовательно, косвенными и оказывались сопряженными с потерей сил и соков настолько выраженной, что в случаях, таким образом, проводимого лечения более важные и значительные меры восстановления приходилось принимать самой Природе; ее жизнеохраняющие силы должны были, помимо устранения естественного острого заболевания, преодолеть также последствия неверного лечения. Таким образом, в случаях, не сопряженных с большой опасностью, она могла собственными силами постепенно восстановить нормальное соотношение функций, но часто лишь окольными, несовершенными и болезненными способами.

Трудно избавиться от сомнений в том, что естественные процессы выздоровления ускорялись и усиливались вмешательством старой школы, поскольку последняя не могла действовать иначе, как теми же, что и жизненная сила, окольными путями и вызывала своими отвлекающим и раздражающим методами существенно большие вред и истощение.

У старой школы есть еще один метод лечения, который называется стимулирующим и укрепляющим организм[49] (при помощи excitantia, nervina, tonica, confortantia, roborantia). Удивительно, как она может хвастать этим методом.

Разве удавалось когда-нибудь назначением легкого рейнского или возбуждающего токайского вин устранить физическую слабость, столь часто вызываемую и поддерживаемую хроническим недугом? Под действием такого лечения силы подтачиваются все больше и больше, поскольку источник слабости, хроническое заболевание, этим не лечится, а за искусственным возбуждением всегда следует ослабление реакций жизненной силы.

И разве могут хинная корка или ее amata, столь неверно понимаемые, столь разнообразные в своих действиях и вызывающие совершенно разнородные заболевания, вернуть силы в этих часто встречающихся случаях? Разве эти растительные субстанции, а равно и препараты железа, называемые во всех случаях тонизирующими и укрепляющими, не добавляют, благодаря присущим им патогенным эффектам, часто новых страданий к старому заболеванию, не уменьшая при этом слабости, обусловленной длительной и неизвестной болезнью?

Разве удавалось кому-нибудь с помощью так называемых unguenta nervina или каких-либо других спиртовых примочек или бальзамов хотя бы в малейшей степени сократить длительность начинающегося паралича руки или ноги, столь часто являющегося следствием хронической дискразии, без лечения самой дискразии? И разве электрические или гальванические удары в подобных случаях приводили когда-нибудь к чему-то иному, чем постепенное усиление и, наконец, окончательное развитие паралича при исчезновении нервной и мышечной реактивности в пораженной конечности?[50]

Разве не вызывали полную импотенцию прославленные excintia и aphrodisiaca — амбра, настойка шпанских мушек, трюфели, имбирь, корица и ваниль — в тех случаях, когда применялись для восстановления постепенно убывающей половой силы (уменьшение которой всегда определяется невидимым хроническим миазмом)?

Как можно ставить себе в заслугу кратковременное возбуждениe, когда стойким результатом, который — по законам паллиативного действия — неизбежно должен последовать, является прямо противоположное состояние, и превращение заболевания в неизлечимое?

Скромная польза excitantia и roborantia при лечении острых заболеваний (при использовании методов старой школы) в тысячу раз превышается вредом от их применения при хронических болезнях..

Когда врачи старой школы не знают, что делать при хроническом заболевании, они вслепую лечат его так называемыми вызывающими изменения лекарствами (alterantia); главное место среди них занимают ужасные mercurialia (каломель, сулема, серая ртутная мазь), которым врачи старой школы позволяют действовать на больной организм (при невенерических болезнях!) столь больших дозах и так долго, что они своим разрушительным влиянием в конце концов совершенно подтачивают силы больного. Тем самым эти врачи, конечно, вызывают большие изменения, но неизменно такие, которые не полезны, и всегда полностью подрывают здоровье неверным назначением этого чрезвычайно токсичного металла.

Когда врачи старой школы прописывают большие дозы хинной корки (которая, как гомеопатическое жаропонижающее, специфична только для истинной болотной лихорадки, осложненной псорой) при всех эпидемических перемежающихся лихорадках, часто охватывающих большие пространства страны, то они наглядно демонстрируют собственную глупость, поскольку эти заболевания практически каждый год изменяют свой характер и требуют, поэтому почти всегда иных гомеопатических лекарств. При помощи одной или нескольких очень небольших доз последних они могут быть всегда радикально излечены за несколько дней. Поскольку эти эпидемические лихорадки характеризуются периодическими обострениями (typhus), а последователи старой школы не видят в перемежающихся лихорадках ничего, кроме их typhus (периодичности) и не только не знают, но и не хотят знать других жаропонижающих, кроме хины, постольку эти рутинеры воображают, что могут подавить typhus эпидемической перемежающей лихорадки громадными дозами хины или ее дорогостоящего алкалоида — хинина (менее разумная, но в данном случае более рациональная жизненная сила часто добивается предотвращения этих обострений на месяцы), что могут излечить эпидемическую болотную лихорадку. Однако обманутому пациенту после такого появления периодичности (typhus) его лихорадки неизбежно становится хуже, чем во время самой лихорадки, он худеет, появляются одышка, спазмы в подреберье, кишечные расстройства, нарушения аппетита, бессонница и, слабый, подавленный, с выраженными отеками ног живота и даже лица и рук, он выползает из больницы, выписанный как излечившийся, и нередко долгие годы гомеопатического лечения., единственно способного восстановить здоровье, требуются для того, чтобы избавить от смерти такого искалеченного (исцеленного?), искусственно истощенного пациента.

Врачи старой школы счастливы, когда с помощью валерианы могут перевести пациента из состояния ступора, случающегося при тифозных лихорадках, в состояние оживления, длящееся всего несколько часов. Валериана действует в этом случае антипатически, и ее эффект непродолжителен. Для повторного вызывания состояния оживления требуются возрастающие дозы валерианы, и через непродолжительное время максимальные дозы не смогут оказать желаемого действия. Поскольку это паллиативное средство в своем первичном действии является стимулятором, постольку жизненная сила в период его последействия парализуется, и пациенту безусловно угрожает скорая смерть от рационального лечения старой школы; никому не удается ее избежать. Тем не менее последователи этого рутинного искусства все еще не могут понять, что указанными мерами они почти наверняка убивают своих больных; они приписывают смерть злокачественному характеру болезни.

Паллиативным средством с еще более ужасными последствиями для хронических пациентов является digitalis purpurea. Врачи старой школы воображают, что с помощью наперстянки добиваются блестящих результатов, когда, используя ее, замедляют ускоренный возбужденный (исключительно симптоматически!) пульс хронических больных. Действительно, это ужасное средство, применяемое в таких случаях энантиопатически, чрезвычайно уменьшает частоту ускоренного, возбужденного пульса на несколько часов после первой дозы, после чего пульс становится более частым, чем раньше. Для того, чтобы вновь несколько снизить частоту пульса, увеличивают дозу, и она оказывает действие, но уже на меньшее время. Наконец и большие дозы паллиативного средства не могут влиять на пульс, который в течение уже не поддающегося ограничению периода вторичного действия наперстянки становится гораздо более частым, чем до применения лекарства, его уже невозможно сосчитать. Сон, аппетит и силы утрачены — смерть неминуема; ни один человек, подвергшийся такому лечению, не выживет и не избегнет того, чтобы не стать жертвой неизлечимого умопомешательства![51]

Таково было лечение, которым занимались аллопаты. Больные, тем не менее, были вынуждены подчиниться этой печальной необходимости, поскольку не могли получить лучшей помощи от других аллопатов, почерпнувших свои знания из тех же вводящих в заблуждение книг.

Основная причина хронических (невенерических) болезней, а также и лекарства против них были неизвестны этим врачам, они лишь самодовольно хвастали своим причинным лечением и своими диагнозами, направленными на исследование происхождения болезни[52]. Как же могли они надеяться излечить бесчисленные хронические заболевания своими косвенными мерами, которые были лишь болезненным подражанием неразумной жизненной силе (никогда не предназначавшейся для этой цели)?

Предполагаемый характер болезни они принимали за причину болезни и направляли свое лечение, претендовавшее на наименование причинного, против спазма, воспаления (плеторы), лихорадки, общей или местной слабости, слизи, нагноения, закупорки и т. д., которые они рассчитывали устранить при помощи антиспазматических, противовоспалительных, тонизирующих, стимулирующих, антисептических, растворяющих, отвлекающих, очищающих, антагонистических средств (о которых они имели только поверхностные знания).

Однако на основе таких общих показаний невозможно найти действительно полезное лекарство, тем более в фармакопее старой школы, основанной, как я уже писал[53], на смеси догадки и выводов ab usu in morbis с ложью и обманом.

С той же поспешностью они бросались в бой и с более гипотетическими так называемыми показаниями: дефицитом или избытком кислорода, азота, углерода или водорода в соках тела, увеличением или уменьшением чувствительности, возбудимости и воспроизведения, нарушениями деятельности артериальной, венозной или капиллярной систем, астенией и т. д., не зная ни единого лекарства для воздействия на столь призрачные объекты. Это был способ лечения, не приносивший больным никакой пользы.

Однако всякое подобие подлинного лечения было утрачено в еще более ранние времена с появлением практики, введенной даже в правило: я имею в виду смешивание в одном назначении разных лекарственных веществ. Их истинные действия были практически без исключения неизвестны и совершенно разнородны. Одно из лекарств (сфера его применения была неизвестна) ставилось на первое место как основное (basis) и предназначалось Для подавления того, что принималось врачом за ведущую характеристику болезни; к нему добавлялось некое иное средство (также с неизученной сферой лекарственного действия) для устранения какого-либо дополнительного симптома или усиления эффекта первого средства (adjuvants); кроме них использовали еще и другое (лекарственные силы которого также не были известны), считавшееся коррегирующим, средство (corrigens); все они перемешивались для включения в пропись наряду с неким медицинским сиропом или дистиллированной водой, привносившими свои свойства. Предполагалось, что каждый из ингредиентов выполнит в больном теле свою, предназначенную ему воображением врача, роль и не подвергнется при этом влиянию других компонентов смеси, чего, конечно, нельзя ожидать, не входя в противоречие со здравым смыслом. Один ингредиент приостанавливал, в той или иной степени, действие другого или сообщал ему и другим компонентам иной, не предполагавшийся ранее, способ действия, так что было невозможно рассчитывать на достижение ожидавшегося результата. При этом часто развивалось новое болезненное расстройство, которое из-за непредсказуемости изменений свойств веществ в результате их смешивания врачи не предвидели, да и не могли предвидеть, оно ускользало от наблюдения среди ярких симптомов болезни и становилось постоянным в случае длительного применения прописи. Таким образом, к исходному заболеванию добавлялась и осложняла его, вызывая обострения, искусственная болезнь. Если же назначение повторялось редко, или его действие было подавлено одним или большим числом часто сменяемых новых назначений, включавших иные ингредиенты, то единственное, что могло произойти, это дальнейшее истощение сил, поскольку прописываемые таким образом средства не имели и не могли иметь непосредственного патологического отношения к исходному заболеванию и действовали на наименее пораженные органы.

Смесь нескольких лекарств, даже если действие каждого из них на организм было в точности известно (составители прописей не знают, тем не менее, и тысячной доли их свойств), соединение, я повторяю, в одном рецепте, несмотря на значительные различия их действий, нескольких, совершенно неизученных ингредиентов, часто обладающих довольно сложной природой, и назначение этой непостижимой смеси пациенту частыми приемами в больших дозах для достижения некоего, естественно, целебного эффекта, является безрассудством, отвратительным каждому здравомыслящему и непредубежденному человеку[54].

Результаты, естественно, не оправдывали ожиданий. Последствия такого лечения, конечно, были, но всегда не надлежащего характера, не только не полезные, но даже вредные, разрушительные!

Хотелось бы увидеть кого-либо, кто посмел бы назвать лечением эти недальновидно производимые с помощью таких прописей нападки на больной организм!

Нельзя рассчитывать на излечение, истощая, secundum artem, больного до смерти. Его можно добиться, только направив с помощью подходящего лекарства остатки жизненной силы на восстановление нормальных отправлений тела. Тем не менее, старая школа не знает, что еще можно делать при хронических болезнях, кроме как терзать страдальцев лекарствами, способными только мучить их, растрачивать их силы и жизненные соки и укорачивать жизнь! Можно ли назвать убиение спасением? Заслуживает ли это иного наименования, чем вредное (нелечащее) искусство? Оно действует, lege artis, наименее подходящим способом и производит (всегда целенаправленно) действие, прямо противоположное тому, что следовало бы. Может ли это быть рекомендовано? Можно ли еще терпеть это?

В последнее время врачи старой школы своими никчемными действиями превзошли самих себя в жестокости по отношению к больным собратьям. Это очевидно каждому непредубежденному наблюдателю и даже некоторым представителям старой школы, которые, терзаемые (как Крюгер Хансен) уколами совести, покаялись перед миром.

Это было самое время для мудрого и великодушного Творца и Спасителя человечества положить конец этим мерзостям, прекратить муки и показать искусство, совершенно противоположное; всему этому, которое не растрачивало бы жизненные соки и жизненные соки и жидкости при помощи рвотных, многолетнего очищения кишок, теплых ванн, возбуждения пото- и слюноотделения; а также не проливало бы человеческую кровь, не мучило и не ослабляло бы болезненными пластырями; и равным образом не превращало бы, вместо лечения больных, обычные заболевания в неизлечимые добавлением к ним новых хронических лекарственных болезней в результате длительного использования неподходящих, но сильнодействующих средств с неизвестными свойствами; оно не запрягало бы лошадь позади телеги, назначая, согласно своей старой излюбленной аксиоме, contraria contrariis curentur, сильные паллиативные средства; словом, которое оказывало бы больным помощь, а не подталкивало бы их, подобно бессердечным рутинерам, к смерти. Напротив, оно должно было бы, насколько возможно, сохранять силы больного, быстро и мягко производить истинное и окончательное исцеление, восстанавливать здоровье посредством мельчайших доз нескольких простых лекарств, тщательно подобранных гласно их проверенным свойствам на основании единственного терапевтического закона, соответствующего природе: similia similibus curentur. Это было самое подходящее время для того, чтобы Он позволил открыть гомеопатию.

При помощи наблюдения, размышления и опыта я обнаружил, что, в противоположность старому аллопатическому методу, истинное, совершенное лечение осуществляется согласно принципу: излечивать мягко, быстро, безусловно и окончательно, выбирая в каждом случае заболевания лекарство, которое само может вызвать страдание подобное тому, которое должно быть излечено!

До сих пор никто не учил гомеопатическому способу лечения и не применял его на практике. Однако, если только он является истинным, что я могу доказать, мы должны ожидать, что даже оставаясь неосознанным в течение тысячелетий, он, безусловно, находил применение в каждом веке[55], несомненные примеры чем еще будут обнаружены.

Таковы факты. Во все времена пациенты, которые были на самом деле быстро, окончательно и очевидно излечены лекарствами, а не просто выздоровели благодаря удачному стечению обстоятельств, или естественному прекращению течения острого заболевания, или благодаря тому, что силы организма постепенно взяли верх над антагонистическим и аллопатическим лечением — поскольку исцеление непосредственно достигающее цели, существенно отличается от следующего кружными путями выздоровления — такие пациенты излечивались (хотя врачи и не сознавали этого) исключительно благодаря лекарству (гомеопатическому), которое способно было вызывать подобное болезненное состояние.

Даже в истинных излечениях смесями лекарств, которые были очень редки, можно обнаружить, что лекарство, оказавшее основное действие, имело всегда гомеопатический характер.

Но особенно ярко это видно в тех случаях, когда врачи, вопреки обычному правилу назначать смеси нескольких средств, добивались быстрого излечения с помощью одного простого лекарства. Здесь мы видим, к своему удивлению, что это всегда происходило при помощи лекарств, которые сами по себе могли вызывать поражения, подобные случаям болезни, хотя врачи и не сознавали этого, а просто действовали, позабыв прямо противоположные наставления собственной школы. Они выписывали лекарства, совершенно противоположные тем, которые следовало бы назначить в соответствии с традиционными представлениями, и только благодаря этому удавалось быстро излечивать больных.

Если исключить случаи, когда специфические лекарства, с помощью которых непосредственно излечивались заболевания, имеющие постоянный характер, становились известными врачам старой школы (не благодаря их исследованиям, но) благодаря опыту обычных людей, как например лечение венерических болезней, характеризующихся наличием шанкра, ртутью или лечение последствий ушибов арникой, а также малярии хинной коркой, или недавних случаев зуда серным цветом и т. д. — если исключить эти случаи, то окажется, что все другое лечение хронических болезней старой школой практически во всех случаях без исключения состоит в ослаблении и мучении уже измученного больного и ведет к обострению заболевания и утяжелению участи пациента, доктор несмотря на разрушительное истощение больного демонстрирует чувство собственного достоинства.

Методом проб и ошибок они иногда наталкивались на гомеопатический способ лечения[56], но не могли осознать закона природы в соответствии с которым осуществлялось и должно было осуществляться лечение.

Поэтому чрезвычайно важно для блага человечества понять, что же происходило на самом деле в этих крайне редких, если уникальных, случаях исцеления. Ответ, который мы получим этот вопрос, имеет чрезвычайное значение. Эти исцеления никогда не достигались иначе, как назначением лекарства гомеопатического, то есть способного вызвать заболевание, подобное тому которое подлежало лечению. Исцеления достигались быстро и условно лекарствами, которые назначались случайно, часто вопреки доктринам существовавших ранее систем и методов (часто назначая их, врачи не осознавали полностью, что они делали), каким образом вопреки своей воле врачи на практике подтверждали необходимость единственного терапевтического закона, созвучного природе — гомеопатического — закона, который несмотря на множество фактов и бесчисленные намеки, указывавшие на него, не давали себе труда исследовать врачи прошлых эпох, ослепленные, как все представители профессии, медицинскими предрассудками.

Даже при домашнем лечении, осуществляемом людьми, не имеющими отношения к медицинской профессии, но наделенными способностями к наблюдению, много раз подтверждалось, что гомеопатический способ лечения является вернейшим, наиболее радикальным и надежнейшим при использовании на практике.

В случаях недавнего отморожения конечностей прикладывают замороженную кислую капусту или используют растирания снегом [57].

Опытный повар держит обваренную руку на определенном расстоянии от огня и не боится первоначального усиления болей, так как знает, что сможет таким образом в короткое время, часто несколько минут, вызвать заживление обожженной поверхности и образование здоровой, безболезненной кожи[58]. Образованные представители других профессий, например, производители лакированных изделий, прикладывают к частям обожженным горячим лаком, вещества, вызывающие подобное ощущение жжения, такие, как сильно нагретый винный спирт[59] или скипидарное масло[60], и таким образом излечиваются в течение нескольких часов, в то время как охлаждающие мази, как они хорошо знают, не вылечат и за много месяцев, а холодная вода [61]лишь принесет вред.

Старый опытный жнец не прикоснется к холодной воде (contraria contrariis), когда тяжелой работой на жарком солнце доведет себя до тягостного лихорадочного состояния, но, выпьет небольшое количество согревающей жидкости, глоток бренди, даже в том случае, если не имеет привычки употреблять его постоянно. Опыт, учитель истины, продемонстрировал ему превосходство и эффективность этой гомеопатической процедуры, быстро устраняющей жар и усталость[62].

Периодически появлялись врачи, которые нерешительно предполагали, что лекарства излечивают аналогичные болезненные состояния благодаря своей способности вызывать аналогичные болезненные симптомы[63].

Позднейшие врачи также чувствовали истинность гомеопатического метода лечения и писали об этом[64]. Так, например, Баульдук[65] понимал, что слабительные свойства ревеня объясняют его эффективность при дизентерии.

Детардинг[66] догадывался, что отвар листьев сенны облегчает колики у взрослых благодаря своей способности вызывать аналогичные колики у здоровых.

Берт олон[67] признает, что при заболеваниях электричество уменьшает и устраняет боли, очень похожие на те, которые оно само вызывает.

Таури[68] подтверждает, что положительное электричество способно ускорять пульс, однако в случаях его болезненного ускорения снижает частоту сердцебиений.

Фон Штерк[69] делает следующее предположение: «Если дурман расстраивает умственные способности здоровых людей и вызывает у них манию, не должны ли мы в случаях умопомешательства попытаться восстановить рассудок, используя его свойство столь драматически влиять на мысли?».

Однако датский армейский врач Шталь[70] выразил свои убеждения по этому поводу особенно ясно. «Правило, обычно применяемое в медицине», говорит он, «лечить противоположно действующими средствами (contraria contrariis) совершенно ложно и противно тому, что должно быть; я, напротив, убедился в том, что болезни преодолеваются и излечиваются средствами, вызывающими подобные поражения (similia similibus) — ожоги следует лечить у огня, отморожения конечностей — прикладыванием снега и ледяной воды, воспаление и ушибы очищенным спиртом; подобным образом я лечил повышенную кислотность желудочного сока очень малыми дозами серной кислоты с прекрасным результатом в тех случаях, когда совершенно без пользы применялось большое число абсорбирующих средств».

Как близко подходили они к пониманию великой истины! Однако она ускользала вместе с преходящей мыслью, и столь необходимый шанс замены устаревших, но практикующихся до сих тор, медицинских систем подлинным, истинным и безусловным лечебным искусством сохранялся для реализации уже в наше время.