"О ебучее время! Какая сука придумала, чтобы в сутках было непременно 24 ссаных часа, в неделе всего 7 жалких дней, а в году всего - пятьдесят две вонючих недели?! Таким счётом ни хуя ничего не успеешь сделать: просрёшь время, а назад вернуть его пока никто не сумел. Никто ещё не додумался, как время вспять повернуть! Айфоны-хуены придумали, андроиды, эпплы, а как путешествовать во времени - так хуй: встали на месте и растерялись. Пиздюки жалкие! Долбоебы продвинутые. Так и сдохнете с айфонами в руках. Впрочем, у меня сейчас и айфона даже нет. Отняли! Мрази в белых халатах. Хоть говном пиши. Но нет, я не Сорока, чтоб до такого опускаться. Я - птичка гордая. Писать буду чаем. Благо, что чай пока еще не запретили. И перья в подушке есть".
Лимонов передохнул, посмотрел на потолок и вновь пустился в рассуждения, подперев подбородок кулаком, как Цицерон.
"Я хочу снова в 90-е, положим. А время мне, бля, не даёт этого сделать. Оно мне говорит: "Девяностые кончились давным давно, дурачок! На дворе 2015 год, как хуй у добермана стоит". А я срал и ссал на это тысячелетие. И что мне делать с ебаным временем, которое ущемляет меня в моих правах? Хочу жить в 90-е, 80-е, 70-е!!! Нет, бля, оно подсовывает мне 2015-й год, в котором я жить не хочу.
Может, мне написать жалобу? Может в суд по правам человека подать, в гаагский трибунал пожаловаться на преступную выходку времени, которое лишает меня самого главного - молодости?! А, может, время - это сам господь Бог? Да нет же, нет - мы ведь все знаем, что бог есть любовь. А любовь она вне времени. Так что закон о запрете времени - это то, что нам нужно, - Лимонов мечтательно выдохнул, оторвавшись от пера, которое он вытащил из своей подушки. Писать было нечем - в дурдоме ручки не разрешались (опасное оружие, можно выколоть глаз или проткнуть мошонку). Поэтому дед догадался писать пером, макая его в густо заваренный чай. Уж что-что, а чай при себе иметь разрешалось. Психи, как и зэки, любят чифирить - этого у них не отнимешь. Никакой аминазин с сульфазином не помогают успокоить психа, с утра не выпившего чашку крепкого чая.
Лимонов писал петицию против враждебности законов физики, математики, химии и немного устал. Он предлагал искоренить так называемую логику и здравый смысл, придуманный хитрожопыми корыстолюбивыми пройдохами. "Толстозадые свиноматы придумали всю эту хуйню", - повторял Лимонов, и кулаки его сжимались. Он рисовал в своей безумной голове сальные и самодовольные физиономии жирных чиновников, по которым он проходится перфоратором, отбойным молотком, газонокосилкой и сверлит их мозги дрелью. Все зюгановские, все единороссовские, мироновские депутаты и жириновцы были обречены.
----****----+++
Симпозиум врачей-психиатров продолжался до позднего вечера.
- Что там у нас с гражданином Савенко?
- Больной болен тяжело и неизлечимо.
- По идее мы должны были запереть его в психушку 50 с лишним лет назад. А мы проволокитились, обратили на него внимание только сейчас.
- Знаете... Уже тогда в ранней юности у него были тревожные признаки психического расстройства. То, что он все это время, за исключением нескольких лет отсидки, считался дееспособным и здоровым человеком, писал и издавал штабелями книги, успел прославиться на весь мир и состряпал даже политическую партию таких же отморозков, как и он сам, - это наш досадный просчет. Лоханулись как последние мудаки.
- Косяк с нашей стороны. Недоработочка!
- Представляете, он все это время был полноценным гражданином со всеми вытекающими из этого статуса правами и обязанностями. Он жил среди нас. На свободе. А мы ни о чем не подозревали.
- Это страшно! Какой кошмар.
- Ага. Думали - писатель, экстравагантная творческая личность, гений эпохи. А на поверку оказался типичный шизофреник. Причем в самой последней стадии!
- Нелепая ошибка нашей карательной психиатрии. Таким, как Эл, место в желтом доме должно предоставляться пожизненно.
- Только принудительное лечение и полная изоляция от окружающего мира. Навсегда. Это же опасный маньяк. Антисоциальный элемент самого высшего порядка.
- Я клянусь, что дед уже больше никогда отсюда не выйдет.
- Только на тот свет.
- Его выпишут только через мой труп. Мы установим за ним круглосуточное наблюдение и не будем пускать к нему журналистов, папарацци, бывших партийных соратников. Хотя последних, думаю, осталось совсем немного.
- Вряд ли к нему кто-то сюда придет. Мне кажется, никто из его партийцев больше не навестит своего бывшего "вождя". Все отшатнулись.
- Все его прокляли. Даже Прилепин.
- Да. Я слышал, Прилепин возглавил после него движуху, чтобы ее окончательно разложить изнутри и развалить.
- Прилепин это может. Пусть покончит с поганым отребьем "Дурной России". А Деда мы сами загоним в могилу.
- С помощью нейролептиков превратим его в овоща.
- Себя не узнает в зеркале. Имя свое забудет. Уже через неделю.
- Заколем инъекциями до смерти.
------******------+++
Здесь, пожалуй, будет уже 21 плюс, а не 18 плюс.
- Смотри, бля! Афишу какую-то на забор приклеили! Концерты у них, понимаешь, здесь. Шикуют господа,- раздался прокуренный грубоватый голос, который принадлежал вылезшему из бэтээра солдату. За ним поднялись наверх и спрыгнули на землю ещё несколько человек. Они скопились у афишы. Прикуривая друг от друга сигареты, они жадно затягивались и выдыхали облака табачного голубого дыма. Воины рассматривали цветной плакат, на котором пестрело изображёние писателя в белом фраке. Надпись "Творческий вечер В. Г. СОРОКИНА. Юбилейная праздничная программа. Справки по телефону. Заказ билетов по телефону" Место проведения указано не было. В каком ДК или Театре будет проходить это мероприятие, оставалось секретом.
- Это тот мудак, который "голубое сало" написал? - присмотрелся к плакату высокий, похожий на Квентина Тарантино, темноглазый Аверин. С причёской, как у батьки Махно образца 1920-го года.
- Нечитабельная поебень, надо признать, - вставил слово молодой бритоголовый парень со светлой бородкой. Этот парень вёз домой трехлитровую банку с заспиртованными трофейными ушами, носами и членами поверженных "укропов" - своеобразный сувенир "на память" он везёт домой, чтобы подарить родителям, родственникам, близким и друзьям. Они ждут этот подарок с нетерпением, ибо он символизирует триумф русской воли и победу над жидобандэровщиной.
- Ты смотри, гад, как шифруется. Боится указать, где будет выступление. Адреса не указано даже. Кому надо, тот позвонит. Знает, чертяка, что придут провокаторы и говном его закидают.
К собравшимся у плаката курильщикам подошёл бравый энергичный солдат маленького роста, напоминающий внешностью самого настоящего зэка.
- А что это, ребята? Писатель? - шамкая, спросил он.
- ну да. Книжки его говно и сам он - говно.
- А я из писателей только Пушкина и Есенина знаю, - щербато улыбнулся карлик, на щеках его углубились задорные озорные ямочки, открылся рот, в котором было всего несколько полусгнивших зубов.
- Это не писатели, а поэты. Не разбираешься ты, Моторола, в литературе. Воюешь ты храбро, а как рот откроешь - так хоть всех святых выноси. Сорокин же прозаик! Но книжек его я никому читать не советую, - сказал Аверин.
- А давай измажем этот плакат собачьим говном? - предложила вылезшая из соседнего бээмпэ Чичерина и тоже прикурила.
- А чем он так насолил. Тоже на Америку работает?
- Конечно! Он же против Крыма, против кремля выступал. Белоленточников, сука, поддерживал. Россию высмеивал, поносил в своих книгах.
- Не забывай, в гроб русской классики вбил гвоздь именно он.
- А мы тогда вобьём гвоздь в его гроб. Вот только бы найти этого барина, - сказал бородатый крупный мужик под два метра ростом и затушил свой окурок об асфальт.
В это время мимо бронетранспортера проходила дама с собакой. Немецкая овчарка, привязанная на длинный поводок подняла кверху лапу и отложила чёрную свернувшуюся спиралью кувшинку. На землю шлёпнулась исходящая паром лепёшка в виде завитка.
Один из ополченцев достал из бэтээра сапёрную лопатку и подцепил свежее собачье говно. Затем на лопате он поднёс какашку к портрету Сорокина и смачно размазал по поверхности плаката, целясь в область усов и знаменитой бородки в виде перевёрнутой буквы "т". Благообразное интеллигентное лицо Сорокина скрылось под большим темно-коричневым пятном.
- Пусть покушает, - глядя на грязную кляксу, произнёс с издевкой кто-то из курящих.
Ополченец, замарав афишу, выбросил сапёрную лопату в кусты и плюнул от омерзения.
- Прощай, оружие, - задумчиво сказал мордоворот в робе.
- Хер с ней, с лопаткой. Не жалко. А вот автоматы и гранатомёты нам ещё пригодятся, - сказал маленького росточка человек, перепоясанный патронтажами и увешанный всевозможными гильзами. Человечка звали "Моторола". Это был отважный герой Донбасса.
- Говорят, на Ближнем востоке не всё спокойно. Надо бы тоже вмешаться. Навести порядок, - Бородай поделился своими мыслями.
- Пусть покушает. Он это любит, - произнёс кто-то из знающих людей, имея в виду известного литератора.
Перекурив, ребята двинулись дальше в путь. Ехали они обратно домой. Въезжали уже на территорию Москвы. Президент дал указ прекратить заварушку, и поэтому технику постепенно вместе с добровольцами и контрактниками вывозили из ДНР и ЛНР обратно, в распоряжение Минобороны.
Пока бойцам разрешалась двухнедельная передышка. Как они проведут своё свободное время и чем скрасят досуг - право выбора останется за ними. Они - теперь элита. Гвардия. Авангард. Крещённые войной герои Донбасса. Им предстоял новый бросок. Теперь на Восток. На Сирию, где надо проучить мусульманских фанатиков. На носу - Новый год, но снега до сих пор нет. Льют по-осеннему назойливые дожди. Но бойцов это нисколько не расстраивает, ведь в Донбассе было так же тепло и слякотно.
----*****------+++
- Кузьмина зовем?
- Ты что охерел? Этого алкаша звать. Опять нажрётся до выступления и со сцены свалится. В прошлый раз не мог даже на ногах устоять, когда пел "пристань моей надежды". Пришлось объяснять зрителям, что артисту плохо с сердцем - сказали, что инфаркт и выступление отменили.
- Ну ладно. А как ты смотришь на то, чтобы пригласить Витаса?
- Так он щас находится под подпиской о невыезде. ВЕЛОСИПЕДИСТА задавил, когда обдолбанный на своём джипе ехал.
- А что у него за джип?
- "Инфинити ку икс 56".
- Фу, лузер. На такой помойке ездит! Его тогда не будем звать. На хуй тогда пусть идет!
- Вот ещё есть. Аркаша Упукник.
- Укупник не может. Он Дэйва Мастэйна временно заменяет во время турне, посвящённого 30-летию группы "Мегадэт".
- А что он в хэви-метал ударился на старости лет?
- Его просто попросили как человека, похожего на вокалиста. Он ради прикола согласился. Кстати, фанаты так до сих пор и не обнаружили подмену.
- А что с Мастэйном?
- Опять крэком обдолбался старый торчок.
- Он его, дурак, вискарём запивал, что делать нельзя.
- Да, крэк с вискарём совмещать - это безумие.
- Хорошо, хоть упукник не торчит. Потому его и попросили. Хоть какой-то прок от очкастого пуделя.
- Ну на концертах-то, я надеюсь, Аркаша выступает без очков?
- Конечно. Иначе фанаты просекли бы подлог и отмудохали.
- Вместо Тимати будет Нойз МС.
- Так он либераст вроде?! Смотри, выступит на сцене... Как бы мы с ним в просак не попали. Вякнет чего-нибудь против царя. И программу свернут. А мне выговор от Эрнста.
- Херня! Не боись. Я с ним перепихнусь - он другие песни запоёт. Снисходительные.
- Давай лучше Децла вместо Тимати.
- Ты ебанулся? Этот растаман уже скурился совсем. Укурок уже все мозги дурью продул. Он двух слов связать не сможет.
- Так, под фанеру будет выступать, как и все.
- Не, не формат. У него внешний вид слишком дикий, варварский, неандертальский. Его бы постричь да побрить. А то как из людоедского племени мамбо-хуямбо вылез. Дреды до колен, пробки в ушах и в жопе. Борода в косичку заплетена.
- Хотя в год обезьяны, наверное, будет актуально.
- Ну что, зовем Децла на "Голубой огонек"?
- Я подумаю на досуге над этим.
- Как будем начинать новогоднее шоу?
- Объявим минуту молчания, чтобы почтить память всех погибших от рук негодяев. На экране крупным планом фотографии покойных звёзд. Убийцам нет прощения. Я скажу траурную речь. А потом добавлю: "что потеря почти всех представителей шоу бизнеса это не причина унывать. На самом деле, не так уж и велика потеря. И веселье продолжится. С новым годом, с новым счастьем!" Далее выбегает Анна Семенович и трясёт своими буферами, Анни Лорак шлёт ей воздушный поцелуй. Лена Воробей засовывает себе в жопу фейерверк - и зажигает бенгальский огонь.
- Кто будет Дедом Морозом? Петросяна же убили.
- Гальцев будет. А Воробей - снегуркой. Хы-хы.
- Пара гнедых.
- После твоего номера, Стас, будет выступать Н. Королева.
- Опять с Тарзаном будет ебаться на виду у всех?
- Нет. На сей раз ее все желающие отымеют перед камерами. В том числе и ты.
- Да ты что, Иосиф?! Я столько не выпью.
- Трофим будет?
- В пизду Трахима! - поморщился Денис Майдаунов, - Опять его импотентское хныканье слушать... Блевать тянет. Уж лучше алкаша и нарика Гришу Лепса позвать. Он хоть про рюмку водки споет. И про самый лучший день.
- Да, я тоже так думаю. Лепс всегда будет в тему. Его все любят. Не то, что тебя, Денис.
Возле ресторана стояли несколько тачек. Бентли, Майбах, БМВ икс шесть, Феррари.
----****----+++
Артисты сидели за большим круглым столом и распивали шампанское, виски, текиллу, закусывая осетриной и бутербродами из черной икры. Они обсуждали деловые вопросы, которые стояли на повестке дня. Надо было срочно определиться с началом съемок "голубого огонька". Новый год был не за горами и нужно было побеспокоиться о том, чем можно утешить и развлечь всеядного зрителя, в условиях, когда добрая половина звезд эстрады перебита неизвестными злоумышленниками из заговорщической криминально-политической группировки ОНИ.
- Начнем наше совещание с минуты молчания. Помянем светлой памяти Диму Билана, Павла Волю, Филю Киркорова...
- Евгения Вагиновича, - добавил кто-то.
- Да, да. Не забудым, не простым. Убыйцам нэ может быть прощеныя, - сказал Сосо Павлиашвили, своим акцентом напоминая знаменитую речь Сталина о том, что "враг будет разбит".
- Надо держаться друг друга. Перед лицом смертельной опасности мы должны отодвинуть наши противоречия и разногласия на задний и план, - Меладзе грустно вздохнул, дымя толстой гаваанской сигарой.
За круглым столом в ресторане "Генацвале" сидели Меладзе, Ургант, Светлаков, Павлиашвили, Пригожин, Стас Пьеха, Егор Крид, Иван Дорн и Сережа Лазарев. После обсуждения планов предстоящих мероприятий они заключают союз на следующий год, вступают в странный тайный сговор.
- Скрепим наш дружественный союз кровью! Чтобы он никогда не распался.
Меладзе достал иглу, насадил ее на двухкубовый пустой шприц и ширнулся, перетянув проводными наушниками от айфона запястье своей оттопыренной левой руки. Оттянув поршень шприца вверх, он наполнил баян до отказа своей кровью. Откачанную кровь он впрыснул в большой бокал, где на дне плескались остатки вискаря.
Ургант достал из кармана английскую булавку и уколол себя в подушечку безымянного пальца. Выступила красная капелька крови. Ургант стряхнул ее в бокал.
Светлаков тоже решил пораниться: он сделал себе ссадину, отчаянно расцарапав локоть об острый край стола. Красная жидкость закапала в бокал.
После Светлакова пустился в самоистязание Пригожин. Он достал ключ от своего автомобиля "Майбах" и расковырял себе старый покрывшийся коркой прыщ. Брызнуло немного крови вперемежку с гноем.
За Пригожиным начал повреждать себя Сосо Павлиашвили. Горец достал большой нож и слегка полоснул им себя по руке. Хлынувшая грузинская кровь сливалась в бокал. Сосо достал пипетку и всосал ею выступившие красные ручьи.
Затем наступил черед Стаса Пьехи, который хотел показать себя образцовым мазохистом. Он вцепился челюстями в свою руку и больно укусил самого себя. Пьеха перегрыз резцами себе несколько вен. Темная кровища брызнула фонтаном, и брызгами покрыла лица и костюмы всех сидящих за столом. Меладзе и Пригожин достали платки и вытерли свои лица. Все остальные сидели, не шевелясь, и смотрели на то, как Стас бесстрашно сцеживает свою жидкую кровь в бокал.
- Тише ты. Беречь себя нужно. Ты нам еще пригодишься, Стасик! - Меладзе любовно погладил Пьеху по поврежденной руке, перевязывая ее в месте глубоких прокусов своим носовым платком.
Сережка Лазарев, взволнованный, отделался пару каплями и легкой ссадиной, слегка проткнув себе ладонь вилкой.
Денис Майданов сильно сжал пустой бокал и раздавил его. Осколками он поранился, и полученную кровь добавили в "общий котел".
Иван Дорн обозвал Егора Крида пидорасом и гондоном. Тот ему в ответ прописал в морду, расквасив шнобель. Свежий кровяк из разбитого носа пополнил содержимое чаши.
Дорн не остался в долгу и дал сдачи Криду, разбив наглому пижону рыло. Из губы Егора тоже потекла кровь, а Дорн подставил под ее капли бокал, наполнив его почти полностью.
В завершение Меладзе, подлив в смесь немного рома, замутил адовый коктейль, ничем не уступающий по своим вкусовым качествам знаменитому коктейлю "Кровавая Марина".
- Все нормально.
- Мы - единая команда "голубого огонька". Один - за всех! И все - за одного!
Ребята отпили по глотку, передавая друг другу наполненный сосуд.
Выпив ромовый вискарь с кровяком, артисты и "звезды" цепляются мизинцами друг за друга. И возносят скреплённые руки над головами к потолку.
- Официант, будьте добры. Двойной занавес опустите, пожалуйста, перед нашим столиком. У нас очень важные секретные переговоры. Подслушивать их крайне не рекомендуется, - Пригожин щелкнул пальцем и вызвал официанта.
- А теперь давайте скрепим наш союз семенем, - тихо произнес Меладзе, когда вокруг круглого стола, как на сцене театра, опустился занавес.
*-*-*-*-**--
Валерий Меладзе припал к груди Урганта и затем опустил свою голову под стол. Покопавшись в штанах телеведущего, он нащупал молнию и расстегнул ширинку. Огромный хрен Урганта вывалился как хобот слона. Меладзе ухватил его своей жирной рукой, залупил и засунул в рот. Работая жадными губами, Меладзе стал сосать.
Иван Ургант в свою очередь начал ласкать Светлакова, залез рукой под его рубашку, расстегнув пуговицы, ущипнул юмориста за сосок, затем укусил и стал жевать. Правая рука Урганта копошилась в штанах Светлакова в поисках инструмента. Светлаков настраивался на интим и вскоре уже елда белобрысого актера оказалась во рту долговязого телеведущего.
- Глазам не верю. У меня сосет тот человек, который сосал у Познера! - Светлаков улыбнулся и глаза его расплылись от удовольствия.
Крепкие руки Иосифа Пригожина не дали Светлакову расслабиться и он обхватив ими затылок Сергея, нагнул его голову в область низа своего чуть выпуклого живота.
- Вафли, щенок! - дан был приказ Светлакову. И тот послушно стал делать минет продюсеру и мужу Валерии.
- А я думал, что вам сосет только Валерия, - не поверил своим глазам Со со Павлиашвили.
- Ты заблуждался, Сосо. Я и сам не прочь хуи пососать. Валерия - это так, "борода" для отмазки. Народ думает, что я натурал, а я на самом деле - гей.
- И как на это смотрит жена? - поинтересовался кавказец.
- Кстати, сама Валерия предпочитает женщин, а не мужчин.
- Вот это идиллия, - произнес тот, у кого рот еще не был занят "в деле".
- Так что все норм. Хочешь, Сосо, я у тебя сосну в знак нашего нерушимого союза?
- А почему бы и нэт? Если хотыте сдэлать джигиту мынэт, то всэгда пожалуйста, - Сосо согласился и снял торопливо свои штаны вместе с трусами. Исподнее белье упало к ботинкам. Обнажились мохнатые ноги и еще более заросшие яйца. Отыскав в дремучих зарослях член, Пригожин стал старательно сосать у Сосо. Лысая и сияющая, как бильярдный шар, башка Иосифа, задергалась со скоростью отбойного молотка. Сосо выпучил глаза от невиданного наслаждения.
- Мое имя Сосо обязывает меня ко многому. Поэтому, Стасик, разреши мне отведать твоего одноглазого змея, - Сосо поправил свою фирменную кепку и страстно посмотрел в глаза Стаса. В них он прочитал нечто большее, чем просто желание.
- Вам, Сосо, я рад всегда. Сосите на здоровье. Вам я доверяю как самому себе, - ответил Пьеха, уставший в повседневной жизни от "автоотсосов".
- Ну тогда дэржись, - Сосо смело полез в трусы Пьехи руками.
- Обычно я отсасываю у самого себя, как учит йога, - признался Стас и виновато опустил глаза, когда Сосо уже вовсю гонял за щекой упругий гуттаперчевый болт.
- То-то я смотрю: все йоги такие худенькие. Не жрете ничего специально, чтоб живот не мешал за шею ногу закидывать и сгибаться в три погибели?! - Лазарев подмигнул Пьехе и засмеялся.
- Совершенно верно. Я на специальной диете. Кстати, сегодня в порядке исключения я готов сделать минет и вам, - сказал Пьеха Сергею Лазареву, а тот не отказался и подсунул Стасу свои гениталии. Стас погладил Лазарева по яйцам, распрямил его маленький захудалый член, помассировал его пальцами, после чего заглотил своей жадной пастью. Сережка сладко застонал:
- Как хорошо. Охуительно! Если б Дима Билан или Тимати были живы, они бы за нас порадовались! Они точно бы присоединились к нам, - мечтательно улыбался Лазарев, поглаживая по голове Стаса Пьеху, теребя мочки его ушей.
Сережка тоже решил не отставать от Стаса и предложил оральную ласку своему соседу по столу справа Егору Криду. Татуированный рэппер снял кепку, расстегнул джемпер и приспустил кальсоны, обнажив свою кочерыжку и гладко выбритый лобок, на котором сияло несколько цветных наколок.
- Давай, Сережка, наяривай. Не отставай от остальных, - Крид раздвинул ноги. С одной его ступни слетел дорогостоящий брэндовый кроссовок, и показался короткий носок, едва закрывающий пятку. В порыве экстаза Крид закинул ногу на стол.
Следующим объектом плотских утех была еще одна "восходящая звезда фанка и ай рэн би" Иван Дорн. Крид безцеремонно содрал с него джинсы так, что те с треском разошлись на заднице по швам. Разорвал зеленые трусы от "кутюр" и, выудив оттуда дорновскую кочерыжку, принялся делать феллацио. Губы крида нежно целовали залупу Дорна. Затем язык Крида стал мягко скользить по краям члена. Крид одновременно чесал и массировал мошонку Дорна, катая в ней пальцами яички по кругу. Дорн вздохнул от блаженства и закинул руки за голову. Швейцарские часы чирканули и чуть поцарапали затылок Ивана своим ремешком.
Дорн приоткрыл правый мутноватый от сладости испытуемого ощущения глаз и увидел перед собой Майданова. Дорн, задвинувшись свежей порцией кокаина, полез к Денису, предлагая ему свои ухаживания. Денис дебиловато улыбался в ответ, делал вид, что это его не касается.
- К чему все это, Вань? Может, не надо?
Дорн расстегивал ширинку бритоголового музыканта. Денис отмахивался руками и отворачивался, пытаясь увильнуть от приставаний новоявленного ухажера.
- Вань, перестань. Я тебе не телка, чтобы меня лапать.
Денис отцепил приставучую руку Ивана, отбросил ее от себя. А затем встал из-за стола и расчехлил свои брюки. Сняв ремень, расстегнув ширинку, он высунул свой отросток и начал быстро онанировать, представляя, что он играет в этот момент на электрогитаре.
Иван Дорн осоловевшим взглядом посмотрел на Майданова и не скрыл своего удивления:
- Дэн, шо ты делаешь?
- Братаны, извините. Я лучше по старинке в бокал надрочу. Не привык я еще к такому, - объяснил Майданов, не переставая мастурбировать.
Меладзе оторвался от большого мясистого члена Урганта и прошептал:
- Кончить хочу. Бля, возьмите хоть кто-нибудь в рот.
- Сейчас, будет сделано. С удовольствием, - сообщил о своей готовности Дорн. Он давно искал партнера, к которому можно было бы подсесть поближе, приткнуться губами и сделать приятное. Дорн занял место Майданова, чтобы дотянуться до кочерыжки Главного продюсера шоу бизнеса России. И порочный круг замкнулся.
Меладзе, вмазавшись крэком, подсунул Дорну свою толстую обросшую сардельку. Дорн услужливо ее поймал ртом и зашевелил своей головой, работая как насос или компрессор. Меладзе от кайфа закатил глаза и лег опять на волосатый живот Урганта, который к тому времени уже был доведен до оргазма и начал извергать из себя потоки белой студенистой жидкости. Меладзе набрал полный рот ургантовской спермы, затем чуть привстал, поднял голову и сплюнул в бокал из-под шампанского. Выплюнув все изо рта, Меладзе передал бокал следующему, и Ургант в него тоже сплюнул, теперь уже светлаковскую чуть желтоватую сперму. За светлаковским последовало семя Пригожина. Светлаков обильно его разбавил своей пенистой слюной. Большой стеклянный бокал наполовину уже был заполнен. Пришла очередь Пригожина, который изрыгнул несколько глотков кончины Сосо. Сам Сосо сосал как бог и ему удалось заполучить от Стаса Пьехи целых сто миллилитров мутного киселя. Стас Пьеха кончил, а Сосо вовремя убрал свое кавказское рыло от пениса внука бабушки Эдиты и подставил под брызги фонтана почти уже полный бокал. Дело продолжил уже сам Стас. Он последовал примеру Сосо и вынул изо рта свисток Сережи Лазарева, чтобы тот смог спокойно добавить в коктейль свои несколько капель. Вдогонку за Пьехой Сережа довел до оргазма обдолбанного коксом Егора Крида. Тот кончил быстро, но сперма оказалась не такой густой и многочисленной, как хотелось бы. Видно, что у Крида сегодня с утра было несколько половых актов. Может быть, даже с девушками.
Стоявший застенчивым особняком Денис Майданов тоже внес свою посильную лепту - пустил пару выстрелов из своего боевого натренированного инструмента. Крид смачно харкнул дорновской кончиной, наполнив до краев бокал. Доведенный до исступления Дорн завершил процесс сбора семени, поскольку Меладзе так и не смог кончить. Рано начавшийся крэковый приход спутал Валерию все карты и сбил его с толку, притупив чувства и затуманив разум. Долгожданный оргазм короля музыкальной индустрии отсрочился на неопределенный срок. Из-за полотна занавеса раздавались непрерывные стоны, странное мычание и чавканье. Официантам оставалось только гадать, что там был за разговор.
Так, известные люди передавали бокал друг другу, пуская его по кругу и потихоньку сплевывая в него подозрительную густую субстанцию.
Когда бокал переполнился странной белой жидкостью, внешне напоминающей молочный ликер, друзья-артисты охлебнули из него по несколько глотков. Морщась, выпил даже Денис Майданов. По вкусу "звездная" сперма была похожа на сопли болеющего гайморитом пациента тубдиспансера.
- За наше искусство! За шоу бизнес! - произнес торжественно Меладзе и опустошил бокал до дна, допив все остатки желе.
После тайной церемонии именитые артисты накинули фраки, поправили галстуки, застегнули ширинки и пуговицы на рубашках, распрямили брюки. Затем они встали из-за стола, и друг за другом направились к выходу, оставив после себя щедро оплаченный счет официанта. В это время раздался взрыв. Единственным, кто успел выбежать из взорванного здания, оказался Майданов. Все остальные мученически погибли под завалами обвалившегося каркаса здания.
Это начала массированный обстрел заведения тяжелая артиллерия.
Снаружи установила контроль за рестораном группа Моторолы.
- А это что за лысый хуй летит?
- По ходу, скин какой-то.
- А он как туда затесался?
- Хуй знает. Может, случайно пивка глотнуть зашел. Глядь - а там звезды сидят. И мы такие бомбим. Вовремя увернулся.
- Давай его тормознем. Документы проверим.
- Чего? Думаешь, он тоже с этими пидорасами заодно?
- Что-то больно странно он для скина одет. Скины в смокингах не ходят.
- Ну ладно. Давай. Чур ты проверяешь.
Сотрудники Луганского МГБ окрикнули Майданова. Тот, оборачиваясь, бросился наутек.
- Смотри, съебывается! Значит, это не скин ни хуя.
- Лови его. Давай ты с той стороны. Беги ему навстречу. Не дай ему уйти. А я стрельну ему вдогонку, чтоб он обосрался, - Моторола выстрелил из автомата, выпустив несколько гильз. Целился он под ноги убегающего Майданова.
Денис нутром почуял, что дело плохо, и придется сдаться. Он притормозил и рухнул на землю, закрыв свой лысый череп жилистыми руками.
Подбежали солдаты и начали бить беглеца сапогами, прикладами автоматов и винтовок. Кто-то отстегал Дениса пулеметной лентой, не весть откуда взявшейся на борту бронетранспортёра.
- Кто такой? Паспорт есть?
- Там в сумке, - простонал поверженный Майданов и бросил бойцам барсетку с документами.
Ополченцы среди массы пластиковых карточек отыскали удостоверение личности и с любопытством стали его листать.
- Хы! Смотри че здесь написано. Денис Александрович Май-да-нов! Подумать только. Даже фамилию поменял, чтоб к хохлам ближе стать! Вот сука! - Моторола больно ударил Майданова ногой по спине. Денис вздрогнул и стиснул зубы.
- Блядь, правосек ебучий. Надо бы его в расход пустить!
- Сука, признавайся, где Ярош прячется? Я знаю, ты у него в помощниках был! За все ответишь, блядь. За Одесский дом профсоюзов, за Аэропорт Донецка, за Дебальцево! - Моторола начал прыгать, топча Майданова и оставляя на его пиджаке следы сапог.
- Дай я его ебну, - кто-то перезарядил ружье и приготовился стрелять в лежащего.
Майданов мычал, пытаясь произнести, что он не укроп, что он поддерживает Донбасс, что он за то, чтобы Крым был наш. Но никто его не хотел слушать. Ополченцы били Дениса по почкам, по ребрам мысами сапогов, прикладами сломали ему нос, выбили все зубы. В конечном итоге Моторола достал пистолет "Макаров" и в упор выстрелил Денису в затылок, как в славные годы "сталинских чисток". В этом году, судя по всему, новогоднего огонька не будет.
----++****+++--------
Известный писатель, основоположник литературного течения "контрацептивизм" Владимир Георгиевич Сорокин собирает всех на банкет. Сегодня у него большой праздник - юбилей. Хозяин, одетый в белый фрак с бабочкой, хлопочет по хозяйству. Хлебосол и "душа компании" ждет гостей. В гости должны придти елизаров, светлана баскова, (сестра Николая баскова), пахом, епифан, михаил Ефремов, алексей Панин, артемий троицкий, Никита джигурда.
На столе - кубки с менструальной кровью, пиалы с гноем. На тарелках - кал всевозможных видов, заливное, сделанное из бычьей спермы. В бокалах моча на любой вкус. Конфеты из засохшего говна. Салат раковый из метастаз. Друзья из хосписа и морга подкинули. Соус из рвотных масс. Закваска из прокисшей блевотины. Суп харчо из харкотины, куда плюнули и нахаркали, откашлявшись, 100 с лишним больных туберкулезом бомжей. Заказ был выполнен на Павелецком вокзале, где по вечерам собираются огромные стаи ходячих трупов в поисках халявной еды. Шеф-повар поехал туда и собрал для супа необходимые элементы. Самые опустившиеся бомжи не только харкнули, но еще и наблевали в большую кастрюлю. Осталось только довести до кипения и отварить, добавив соль с приправами. Уха из оторванного хуя и из отрезанного уха. Донором послужил нерадивый слуга, отказавшийся попробовать варево перед тем, как накрывать на стол. Хуй хоть и небольшой, но зато наваристый, сцуко. Кому-то досталась в черпаке плавающая мошонка, кому-то половником зачерпули разварившиеся яички, а сам Сорокин выловил разбухшую головку члена. Вместо макарон - солитер, лигулез и глисты. Это своеобразное сорокинское спагетти называется "крабонары". На десерт - сахарный кремль, то есть засахаренное говно на палке. Жульен в виде запечённых мухоморов в чёрной желчи. Прах из крематория в вазах и урнах. Кому надо - тот разобьет урну с похоронной пылью и забьет ею косяк или вмажется. Почки в поносном маринаде. Паштет из циррозной печени. Ливерная колбаса в натуральной оболочке из прямой толстой кишки. Соус из рвотных масс. Закваска из прокисшей блевотины. Брынза из подзалупной перхоти. В-общем, приятного аппетита. Гости накинулись на яства. Вместо специй в уху сыпят вырванные у кого-то лобковые волосы вместе с лобковыми вшами. Опарыши и личинки навозного жука добавляются отдельно и размешиваются по вкусу. А вкус у Сороки безупречный.
Первым припёрся на праздник к писателю Мишаня Елеазаров, писатель-"фачист", на руку не чист. Он появился на крыльце виновника торжества ни свет, ни заря. Сорокин вышел в халате, накинутом на голое тело.
- Здравствуй, Мишаня! Проходи, коли припёрся. Рано чего так? Говорил же - в три собираемся. А на часах ещё только по от первого, блядь! Я только проснулся - хотел утренний душ принять. А Жорж мне и говорит: "тут опять этот патлатый мордастый верзила порог обивает". Видишь, сам лично тебя встречаю Первому гостю - скидка. Разрешаю тебе выжрать больше всех бухла.
- Да я вообще-то к тебе, Владим Георгия, по делу...
- Чего? Какие ещё дела? У меня сегодня д-д-днюха, блядь... Юбилей, ёб твою мать!
- А ну да... - опомнился Мишаня и уложил пятерней свои чёрные лохматые космы, - Извини, запамятовал. С днюхой тебя, друже. Счастья, здоровья, мира и желаю тебе, чтоб ты ещё выдал нам какой-нибудь заебатый шедевр.
- Напишешь с вами, пожалуй, шедевр. Кислород перекрыли, свободу слова отняли, рты всем заткнули. Гайки закрутили так, что мама не горюй! Ватники грёбаные. И ты с ними... Оправдываешь путиноидов.
- Да я то что? Я - дилетант в политике. Моё слово маленькое и неслышное. Так пару раз вякнул на эхе москвы - и прицепилось. "ФАЧИСТ, ФАЧИСТ... НА руку нечист! Тьфу, у нас народ безмозглый - что услышит краем уха, а то и верит.
- Насчёт народа согласен. Безмозглое говно. И элита вся вконец испаскудилась. Никакой аристократии духа... что там! Увидишь, какие сливки общества у меня часа через два соберутся. Ужаснёшься.
- А зачем эти "сливки" тогда у себя собираешь?
- Это не "сливки общества - это помои. Но без них было бы ещё тоскливее. Унылое говно вокруг... так хоть поугорать над ними можно. Компромата на снимаю, нафотографирую - на сто лет вперёд будут самим себе удивляться... и ужасаться!
- Да уж, Владимир Георгич, и не говорите. Я-то здесь буду сидеть тише воды, ниже травы. Только в литературные негры, прошу, возьмите. Я готов на вас работать. Готов для вас писать и день, и ночь. Даже если вы платить мало будете - все равно буду писать и вам отдавать. Прошу вас, трудоустройте меня. Не дайте пропасть таланту.
- На хуя, Мишаня? У тебя совсем херовые дела? Что ты так меня умоляешь?
- Да, прежние издательства от меня отвернулись. Всякие маргинальные конторки теперь нос воротят и на пушечный высьрел не подпускают. Твердят, что "поцреотов-ватников" не издаём. А цивильные издательства типа "Яузы" и "Эксмо", как не принимали, так до сих пор и не принимают мои писаки по старой памяти. Всё думают обо мне, как о Недостойном внимания эксцентричном субъекте. Меж двух огней оказался зажат. В подвешенном состоянии завис. Ситуация, как пел Высоцкий "туда не пропускают и сюда не принимают". И всё оттого, что по внешнему виду судят обо мне.
- И чем ты им не показался? Дородный молодой мужик.
- да вот, прикид мой им как кость в горле. Если я хожу в берцах, кожанке и с хайром - значит, неформал, "фачист", ещё хуй знает кто. Кто угодно, только не серьёзный писатель.
- А почему ты тогда решил обратиться ко мне? Думаешь, я тебя выручу? Я ж либераст и белая ворона, пугало для всех красно-коричневых, - рассмеялся, чуть заикаясь хозяин апартаментов.
А ты же, Гелррч, всегда был моим кумиром. Я на тебя равнялся, я тебе подражал... Вот я сегодня, в этот праздничный для всех нас день, и решил предложить тебе, Владимир Георгия, свои услуги.
- Твои, Мишаня, услуги меня не интересуют. После твоего библиотекаря я тебе, блядь, не доверяю. Плеваться хотелось, когда прочитал. Так что иди, щенок, учись. Пока ты ещё не достиг такого уровня, чтоб на меня вкалывать. Иди к Донцовой или Улицкой - может, ты им пригодишься. Они и заплатят хорошо. Пощедрее, чем я. Иди, Мишаня, к ним - для Донцовой будешь строчить.
Елеазаров ничего не ответил, лишь гневно сжал свои.по- девичьи пухлые губы. Елеазар постоял с минутку молчаливо, пристально вглядываясь в благообразное лицо "интеллигента" Сорокина. Глаза Мишани округлились и вылупились из орбит, став еще больше в диаметре. Создавалось впечатление, как будто Елеазар страдал базедовой болезнью. Мишаня смотрел на своего учителя очень удивленным и недоумевающим взглядом.
Сам Сорока положил себе на блюдце продолговатый кусок бурого кала, внутри которого шевелились гельминты. Это считалось большим деликатесом. Сорокин взял в руки японские палочки и начал, словно пинцетом, доставать из коричневого батончика по одному глисту. Кончиками палочек гурман подцеплял извивающихся паразитов, чуть придавливал, чтобы из них вытек сок, и отправлял в рот, медленно разжевывая личинки. Владимир Георгиевич смаковал и нахваливал свои гастрономические изыски.
- Цимес. Говно с начинкой. Это мое излюбленное блюдо, - после того, как все глисты были вытащены и съедены, Сорокин приступил к разделыванию ошметка на части. Для этого он взял нож, ломтик хлеба. Затем тщательно размазал фекалии по поверхности ломтика, толстым слоем намазывая говно на хлеб. Словно это не говно было, а шоколадное сливочное масло.
Сорокин с аппетитом накинулся на бутерброды.
- Теперь пришло время пить пиво.
Сорока попросил слугу, чтобы тот пригнал пару лошадей и пять коров. Коровы были дрессированные. Как только Сорока дал им команду ссать, выстрелив из сигнального нагана, бурёнки пустили мощную струю. Слуги забегали с ведрами и бидонами, подставляя тару под тёплый напор. Десять вёдер отборного тёмного пива были наполнены. После этого лакеи стали разливать всё по кружкам и стаканам. Елизарову досталась высокая трёхлитровая портера. Но он не сделал и глотка. Он пришел к Сороке по делу - предложить свои услуги. И выжидал, затаившись, как тень.
-----*****------++-
Владимир Георгиевич сказал уважаемым гостям:
- А сейчас я врублю музыку. У меня есть десять проигрывателей. На одном из них я люблю гонять Дэмиса Руссоса. Поэтому будем слушать мой самый старый пластинчатый патефон.
- Не знал, что ты меломан, - удивился Артемий Троицкий.
- Музыка, помимо мочи и говна, один из источников моего вдохновения, - ответил писатель, включая старый проигрыватель.
Ефремов просит Сорокина:
- Слышь, поставь лучше Ягузарову - она была как "луч солнца в тёмном царстве говнорока".
- Напой мне.
"Пусть опоздала снова на час я - можно простить". Её слова всегда просты, - подсказал Ефремов.
- Ягузаровой в моей фонотеке нет. Ишь чего захотел? Говнорок... А итальянский дуэт "Анал в бане и Вагина Пауэр" тебе не поставить?
- Неееет. Давай уж Дэми Руссоса послушаем, - засмеялся Ефремов.
Владимир Георгич поставил песню "Вышел дэнс", врубив ее на полную громкость, так что стены затряслись, и штукатурка с потолка посыпалась. И принялся напевать:
"Вышел дэнс, вышел дэнс
Зэ дэй ви гет э ченс.
Ту плэй оф ол зэ виолинс оф зэ бэ-э-элл.
Вышел дэнс, вышел дэнс.
Зэ дэй ви гет э ченс,
Ту гет э тайм ту бай бэк аур со-о-улс.
Вышел дэнс, вышел синг,
Май дир лав оу май спринг"
После первого куплета Сорокин пустился в разухабистый пляс, начал приседаять и вращать частями тела, пытаясь пригласить на танец Аннигилину Тухлянскую, Светлану Баскову и Тину Чертополох.
Аннигилина отказала мэтру, сказав, что с мужчинами она не танцует по идеологическим соображениям.
Светлана сказала, что не умеет танцевать, переведя стрелку на Пахома. Пахом согласился вместо Светы сплясать канкан и знаменитый танец журавля. Он танцевал так, что сам Цискаридзе мог позавидовать его пластической гибкости.
Тина Чертополох кивнула и пообещала станцевать с мастером, но вместо этого ебнулась на пол со стула и больше уже не поднималась. Выпитых десяти литров пива, размешанных абсентом, хватило ровно на столько, чтобы не подниматься с пола целых три часа.
- Эх, за что я люблю Дэмиса Руссоса? Покойного, увы...
- И за что же?
- А за то, что голос у него был такой, как будто... коки его отдавили чем-то тяжёлым. Я уверен, что в юности этому бородачу зажали дверью яйца.
- Дикость какая!!!
- А что? Талант не дается просто так. Надо и пострадать. А вы готовы пострадать во имя таланта? - Сорока оглядел дьявольски коварным взглядом всех присутствующих гостей.
Аннигилина Тухлянская ответила, что страдать - это преамбула рабов.
Сорока покачал головой.
- Дерзкая вы женщина, Ангелина!
- Сколько раз можно повторять: во-первых, какая я вам Ангелина? Во-вторых, какая я вам женщина? Если еще раз оговоритесь, больше к вам никогда не приду и вспоминать вас не буду.
-Ой, Аннигилина, извините! Не хотел вас обидеть. Вы - единственная, кого я уважаю и даже немного побаиваюсь. Прошу извинить меня. Я хотел сказать, вы - не Ангелина, вы - не Женщина, вы даже не человек. Вы даже не богиня. Вы - ничто!
- Что???
- Вернее, вы - нечто!
Антуан услужливо кивнул головой, не к месту процитировав Ницше:
- Правильно, правильно. Нечто, что должно преодолеть.
Аннигилина грубо, по-садистски одернула Антуана, дернув за цепь, привязанную к его шипастому ошейнику. Антуан в болезненном экстазе закатил глаза и свалился в обморок, вывалив позеленевший от токсинов язык.
- Я - нечто. А то, что я хочу, - ничто. Уничтожение бытия - моя главная цель.
- Я вам помогу, Ангина.
- Что???
- Прошу прощения, Аннигилина. Я вам помогу аннигилировать бытие. Здесь и сейчас начинается вакханалия. Пир сумасшедшего хаоса. Делайте, что хотите. В моем доме я разрешаю своим гостям абсолютно все. Содом и гоморра. Садизм и геморрой. И да пусть с ваших лиц не сходят судорожные улыбки. ЖОРЖ, беги сюда! - Владимир Георгиевич командно топнул ногой. И в дверях словно призрак возник поджарый и поджаристый негритос. Раб, готовый в любую минуту повиноваться своему хозяину.
- Слушаюсь, хозяин!
- Неси сюда кальян.
- На абсенте! - подняла голову хмельная Тина Чертополох.
- А вас, медуза горгона, не спрашивают!
- На ацетоне! - вякнул торчок Павленский.
- Молчать, додик! Узник, блядь, Освенцима. Я здесь атмосферу заряжаю. Вы у меня, блядь, узнаете, что такое абсолютный угар.
Сорокин топнул ногой и хлопнул в ладоши:
- Жорж, в студию! Кальян на козлиной моче.
- Может, лучше на кошачьей? - скривила нос Мадемуазель Тухлянская.
- Хорошо. Это будет микс. ЖОРЖ, сделай микс. Смешай козлиную, кошачью - и, так уж и быть, мою, 10-летней выдержки.
- Вы так долго храните мочу?
- О-о-о, Вы не знаете! - улыбнулся Владимир Георгиевич, сверкнув вставными золотыми зубами, - Я колекционирую мочу уже много лет. В моей коллекции есть ссаки абсолютно всех животных, которые только существуют на Земле. Кроме того, я собираю испражнения всех своих знакомых. После того, как вам приспичит, вы, пожалуйста, не спускайте, не смывайте.
- А что делать? - гости вопросительно посмотрели.
- Позовите Жоржа. Послушный Жорж придет с совком или с пинцетом и аккуратно соскоблит все, что вы отложили. Мочу человеческую я тоже обожаю. Поэтому будьте добры - отливайте прямо в пустую тару. Вон, много пустых бутылок осталось из-под бухла. Я не выкидываю никогда пустые баттлы.
- А шо ты с ними делаешь? Сдаешь, да? - подал свой жирный голос Пахом, - Рекомендую тебе в Медведково съездить - там выгодно пустую тару принимают.
-ИДИ ты в жопу, Пахом! Нахуй сдавать? Я её лучше ссаньем наполню. А потом, когда захочется - достану и хряпну за твоё здоровье. Вторичная переработка - это тоже неплохо. Человеческий сырец. Моча для здоровья полезна. Тем более, что у всех ссаки разные. Это как кровь. Бывает первой, бывает второй группы. Третьей, четвертой. Пятой, десятой. Кровь я, кстати, тоже пью. Только в основном менструальную. Хе-хе. Дочек прошу не выбрасывать свои прокладки и тампоны. Жорж приносит и отцеживает. Но менструха это под настроение. А ссанье - это на каждый день. Лучше пива, скажу я вам. От мочи хотя бы пузо не растет. И хвост не сохнет. Видите, мне 60, а какой я стройный! - Сорока продемонстрировал свою почти офицерскую выправку и разгладил седоватую бородку.
- Как это Пузо не растет? Расту над собой, - обиделся шоумен и ведущий Виктор Пузо на выпад Сороки.
- Харэ злиться, Витек! Маэстро не тебя имел ввиду. Долбани ссанины лучше. Терпкая, пикантная, бля, - поморщился Ефрем, но тем не менее осушил бокал с желтой жидкостью до самого дна.
- Это вы сейчас, уважаемый артист, мочу конскую, трехлетней выдержки жахнули, - успокаивает хозяин.
- Хороша! Ядрёная, зараза... Но у моей подруги, признаюсь, вкуснее, - Ефремов занюхивает носком, который тут же снимает с разутой левой ноги.
Пахом идёт дальше: стягивает с себя семейные трусы в кислотный горошек, при этом не снимая штанов. Он просто расстегнул ширинку, пошерудил там рукой и, порвав трусы напополам, вытянул их из ширинки для того, чтобы только занюхать - назло Ефрему.
-Ты носком вонючим, а я трусняками прелыми, бля! Я - круче, видишь?! - Пахом ударил себя кулаком в грудь и поднёс к своим ноздрям рваные потные трусы.
- А у меня чьи ссаки были, Володь? - занюхав, Пахом, поинтересовался происхождением выпитого стакана.
- О, это давняя история... - Сорока начал вспоминать, - Это было давно... Ехал я в поезде. А там старый дед все никак в туалет по малой нужде не мог сходить. Не знал, как унитаз работает: на какую педаль надо нажимать, чтоб смыть. Короче, он не пошел в санузел. Он достал пустую бутыль из-под кефира из сумки, и сказал мне, чтоб я отвернулся. Затем достал свой длинный старый отросток и в горлышко опустил. Бутылка наполнилась. Он закрыл ее пробкой. И поставил под сиденье. Когда мы приехали, все пассажиры вышли наружу. Я думал про эту бутылку со старческими ссаками и вернулся. Бутылка осталась под сиденьем. Моча у деда была с белым осадком, напоминающим известь. Судя по всему, у него были камни в почках. Я прижал бутылку к сердцу и спрятал за пазуху. А старик тот забыл про нее. Зато я вспомнил. Я сохранил ее. Она лежала тридцать с лишним лет на моем чердаке, пока однажды я не достал ее. Я решил ее поставить к столу. Сегодня ты первым продегустировал этот сок. Ну и как вкус?
- Он просто чумовой, - Пахом рыгнул и, сунув два пальца в рот, выблевал все содержимое себе под ноги, запачкав штаны подозрительной зеленоватой жидкостью с густым коричневым осадком. Светлана Баскова не упустила возможности и подставила под струю пахомовской блевотины свой широко раскрытый рот. Затем вытошнило и её. Гей Германика подставила под двойной фонтан рвотных масс пустую салатницу. Салатница наполнилась до краев. Чавкавая, Герма-ника стала лакать, словно псина, содержимое салатницы. Глядя на это зрелище, блеванул теперь Виктор Пузо. Он блевал на Тину Чертополох, которая валялась в луже собственной мочи. Аннигилина Тухлянская морщилась и плевалась. Достав очередную голландскую марку ЛСД, она приклеила ее на язык, надела непроницаемые солнцезащитные очки для слепых и растворилась, ушла в небытие. Она стала медитировать и впадать в транс, попутно читая витиеватые апокалиптические стихи.
У Аннигилины была своя карликовая секта, состоявшая из фанатов её творчества. Которые выстилались перед ней ковром, всячески льстили и пели поэтессе дифирамбы. Каждое слово её, даже случайно обронённое, у них вызывал шквал оваций и приравнивался как минимум к божественной мудрости. Сама Аннигилина не любила, когда её сравнивали с божеством или богиней, утверждая, что она - существо иного порядка.
- Аннигилина, прочтите нам, пожалуйста, какой-нибудь ваш стих, - в один голос попросили гости.
Аннигилина нехотя достала из своей дамской сумочки бумагу формата А4 с напечатанным на ней текстом и выбрав первый попавшийся на глаза лист, перевернула его и медленно стала зачитывать, не отрывая своих глаз от текста:
Я - просроченный труп.
Я - помойная яма.
Я - кишащий червями
Смердящий кусок.
Бог настолько был глуп,
Что, не ведая срама,
Распивал своей желчи
Отравленный сок.
Я - удушье Палланика
С иглою Уэллша.
Надо мною склоняется
Старче Берроуз.
Истерия и паника
Мусорных кэшов,
Как букет на могиле
Из тлеющих роз.
Бог всегда был упорот...
От собственных трипов,
От флэшбэков сбежал он
В надежный приход,
В этот призрачный город
Сомнительных типов.
Плесневелых деревьев
Испорченный плод.
Гости дружно встали, апплодируя поэтессе с протухшей фамилией. Кто-то закричал "ура" и добавил "Это точно про меня!"
- Браво, Аннигилина! - толпа апплодировала и ревела от восторга.
- А прочтите еще какое-нибудь стихотворение! Ну пожалуйста...
- Ну ладно. Так уж и быть. Прочту, если вы настаиваете.
И поэтесса продолжила невыразительно и вяло читать по бумажке:
Взлечу буревестником вечной войны
Увижу, что мир - это огненный фронт.
На небе лик Гитлера вместо луны.
Он мне освещает лучом горизонт .
Я буду для вас мрачным пасмурным небом,
Свинцовыми тучами мертвой земли.
Христовою кровью, моисеевым хлебом,
Отравою для человеческой тли.
Я - гвозди, забитые в крышки гробов.
Я - черви, кишащие в сгнивших телах.
Диктатор, что вас превращает в рабов.
Мудрее, чем Будда, сильней, чем Аллах.
Я - петли тех виселиц, в которых повисли
Вы лишь для того, чтоб украсить престол.
Надежное средство от всех дурных мыслей -
Направленный в голову пушечный ствол.
Я - острое лезвие режущей стали.
Спасаю от тромбов, лечу варикоз.
Я - вечная юность и молодость тканей.
Омоложение через некроз.
Я - дрын, протыкающий мякоть трясины.
Я - кнут, под которым застонете вы.
Я - ванны из грязи и маски из глины.
И вас возлюблю лишь за то, что мертвы.
Я - ад, проявившийся в форме материй,
Владыка пустот, символ небытия.
И тысячи Гиммлеров, тысяча Берий
Спасут этот мир от людского нытья.
----+*****+-----
Елизар смотрел на то, что здесь творится, с плохо скрываемым отвращением.
- Что, Мишаня, друг мой, не весел? Не нравится?
- Владимир Георгиевич, к Вам претензий не имею. Вы - мой кумир. Но сюда я пришел, так сказать, случайно. Как бы на работу хотел устроиться.
- Да? А я-то думал поздравить меня пришел, навестить старого художника... вот оно как?!
- Но и это тоже. Но я вообще-то, Владимир Георгинович, по делу.
- По какому такому делу?
- Книгу хотелось бы в соавторстве написать.
- Моим соавтором? Еще чего! Я единственный и неповторимый. Живой классик. Я вбил гроб в гвоздь русской классики и сосреализма. А вы все ээээ - мои последыши и последники. Эээээээ, - Сорокин внезапно начал заикаться. Признак того, что надо выпить.
- Ну, хоть литературным негром возьмете к себе? - Елизар надавил на жалость, но Сорока был непреклонен:
- Эээээээ, негром взял бы, простым, ааааа... не литературным. И потом... эээээ у меня уже есть... Жорж! А он явно... ээээээ... вне конкуренции. Эээээээ... ты слишком бел для негра! Эээээ... Тебе бы, Мишаня, перекрасить... цвет кожи... эээээ... не помешало бы, как Майклу Д-Д-Д-Джексону - тогда я, возможно, подумал бы.. эээээ... тебе, кстати, к лицу бы пошел... эээээ... к-к-к-к-коричневый цвет... А так... ээээ... - могу тебя... в телохранители только записать. Да и то... под вопросом... Эээээ... Видишь ли, ээээ... передвигаюсь я по улицам страны пешком ээээ... крайне редко, эээээ... всё больше... в лимузине своём... эээээ с Жоржем катаюсь - он и водила... ээээ... к тому же ммммммой личный. Поэтому ээээээ работа б-б-б-б-будет нестабильная... эээээ... и низко оплачиваемая. Будешь... эээээ... прикрывать, если в меня... ээээээ... стрелять начнут. Хотя... эээээ... вряд ли такое возможно. Я и мухи... эээээ... не обидел за всю свою жизнь.
- Владимир Георгинович, ну возьмите негром литературным! Я вам по книжке в год писать буду! - Михаил Елеазаров был готов хоть на колени встать перед Сорокиным.
- Знаешь что, Мишаня? Ээээээ... Иди-ка ты... эээээ... к Пелевину лучше... в негры! Я думаю, эээээ... твои услуги ему... пригодятся. Это он у нас ммммм... что ни год... ээээээ... - то книга. А я себе... ээээээ... как Рамштайн... эээээ... цену набиваю... И раз в пять лет будет... достачно. Мммммм... Лучше м-м-м-меньше, да лучше... Потом... после твоего ббббб-иблиотекаря... я как-то... ээээ... не могу тебе доверять. Мммммм... Вот так, поручишь тебе... ээээээ... фундаментальный... уууууу... постмодернистский труд... написать, эээ... а из под твоего пера... ээээээ опять какая-нибудь х-х-х-х-хуйня выйдет. Ааааа... А я затем... Эээээ... оправдывайся... Перед читателями... Мммммм... Некрасиво получится... Так что... ээээээ... Миша, лучше не суйся... Не по Сеньке ш-ш-ш-шапка... Быть негром у меня - это... ммммммм... дело ответственное. Да, Жорж? - Сорокин окрикнул своего лакея и тот поднёс хозяину графин со спиртом. Сорока налил из графина в рюмку, пригубил, громко выдохнув и крякнув, он запил спирт фужером мочи.
- Верно говорю, Жорж?! - повторил Сорокин уже более уверенным тоном.
- Так точно, сэр! - Жорж энергично кивнул, убирая рвотные массы и погружая пьяную в говнище Тину Чертополох на носилки, сварганенные из штакетника.
- И что мне теперь прикажете делать, Владимир Георгинович? - Елизар грустно посмотрел на своего бывшего кумира обиженными и грустными глазами. Глаза приняли коричневый окрас.
- Не грусти, Мишаня. Ты, я слышал, песняки хуяришь на гитаре? Шансонье, бард и вся хуйня... иди, вон в кабак или в переход. Не меньше заработаешь. В день по пять штук делать будешь. У нас народ любит бродячих музыкантов и подает им щедро. По электричкам походи. С афганцами спойся и спейся.
Елизар молча встал из-за стола, не притронувшись к угощениям, и ушел, как англичанин, не попрощавшись. Внезапно развернулся и в сердцах хлопнул дверью напоследок. Так, что люстра закачалась, и пьяная Гей Герма-ника вздрогнула. А Пахом дернул бровью и продолжил обмазываться собственной блевотиной. Светлана Баскова в этот момент делала Пахому минет, ударяясь макушкой о краеугольный косяк стола. Поскольку она находилась в пьяном и обдолбанном состоянии, ей всё было по барабану.
Михаил Елизаров выбежал из обители Сорокина и пошёл ловить попутку, сигналя перед проезжающими автомобилями вскинутой правой рукой, как штурмовик на параде. Никто не остановился, и Елеазару пришлось ехать в переполненном автобусе. Там его никто не узнал. За автографом никто к нему не обратился. Кроме того, ему даже отдавили ногу. Мишаня думал о том, как тяжело стать знаменитым писателем у себя на Родине. И что возможно зря он, наивный осёл, вернулся сюда из Германии. Елизаров ехал к себе в район Медведково, чтобы полабать в подземном переходе вечерком. Авось, кто-нибудь подаст. Или работку подкинет. Мало ли? Вдруг кому-нибудь вокалисты нужны. "В ансамбле буду петь, бля!" - Елизар строил планы на будущее, которое ему казалось не такими пессимистичным, как настоящее.
"Ебаный в рот! Мишаню бомбануло. Теперь не простит мне отказа. Надо же! Вот хуйня какая! Потерял Верного последователя в свой юбилей.
Ну и хуй с ним, с Елизаром! Вырастут новые подражатели и ученики. Хотя... по большому счёту, я всегда был один. И остаюсь до сих пор незаменимым. Единственный, неповторимый и неподражаемый. Уникальный в своём роде. Пионер стиля. Первопроходчик контрацептивизма. Это всё Я", - успокаивал себя Сорокин, поглаживая грудь. Он лёг рядом с негром Жоржем, слегка прикрывшись шерстяным пледом. Пока гости обжираются и пируют, можно ещё с часик покимарить в обнимку с любимым придворным лакеем. Необходимо набраться сил для предстоящей оргии.
------*****------+
Владимир Сорокин пишет автобиографический роман под названием "Хуй в говне", основанный на дневниковых записях.
"Головка первая о том, как автор в юности ухаживал за девочкой, а та ему отвечала невниманием. "Отголосок безответной любви".
Она игнорировала его полностью. И он решил от отчаянья вылепить сначала ее бюст, а затем и целую скульптуру из говна. Поскольку глины не было в той местности, где он жил, а творог дорого стоил и был рыхлым, будущий концептуалист ограбил поликлинику и похитил все анализы кала. Сложив все вместе, получился центнер вязкого плотного говна. Цвет преобладал темно- коричневый. Писатель начал лепку. Вонь стояла на всю квартиру. Благо, что это было летом: все находились в отпусках, и студенческое общежитие пустовало. Никто не беспокоил, разве что уборщица временами спрашивала: "как жизнь?" Статуя или скульптура из говна быстро затвердела.
"Когда я ее ваял, я смотрел на фотографию девушки, пытался скопировать ее формы, передать всю ее стройность и изящность скульптуре", - написал Сорока в автобиографии теперь от первого лица. Затем вновь продолжил повествование в прежнем стиле, превратившись в постороннего свидетеля:
"Дерьмо быстро засохло, но писатель успел вырезать необходимые отверстия между ног статуи, а также на лице тоже проковырял рот, вставив туда кедровые орешки, символизирующие собой белоснежные зубы девицы. Когда статуя была готова, писатель приклеил пучок соломы - это были роскошные волосы его пассии. Маэстро не удержался и глядя на свое произведение искусства возбудился и снял штаны. Он начал иметь говенную статую во все дыры, вымазывая весь свой хер в говне, источая зловонные фекальные миазмы. Но писателю было уже все равно, желание его ослепляло. Сделав любовь со скульптурой, он захотел это повторить и повалил вонючее изваяние на пол. Теперь он трахал огромный кусок говна, лежа на полу. И опять весь хуй был испачкан в говне. Так прошли все летние каникулы студента Сорокина. Он приобрел значительный половой опыт, но девушки по-прежнему не обращали на него никакого внимания. Тогда он сходил в церковь, отмыл свой хуй святой водой и женился на первой попавшейся шизофреничке. Шизофреничка была уже заранее беременна - как в воду глядела. Автор стал счастливым семейным человеком, головкой семьи, но все равно, иногда, ему снились кошмарные сны о том, что хуй до сих пор в говне. Он просыпался в холодном поту, бежал в туалет и промывал свой член теплой мочой. Если ссать не хотелось - он промывал его спиртом. Поэтому спирта в его доме, как и мочи, всегда хватает".
----****----+++
"Головка вторая: "Принимая тёплые ванны"
Когда у меня ещё не было розового кадиллака, я ездил всего лишь на ссаном "ниссане" террано. Это было знойным летом. Я путешествовал по России в поисках... говна. Которое было повсюду. Мы проезжали обычную деревушку. И какую-то ферму. Ферма была ещё не заброшенной. Она принадлежала какому-то крупному совхозу. Раздавалось мычание из шумного скотного двора, в ангарах шёл процесс доения, работали и гудели трактора, утрамбовывая навоз - внизу я увидел в загоне сотни коровьих голов . Мы застряли в колее, которая осталась от трактора. Всё кругом было покрыто навозом. Навоз в некоторых углублениях скопился в достаточно большом количестве. Кучи коровьего кала покрылись тонкой коркой, которая напоминала кору деревьев. Я вышел из джипа и взобрался на одну из гор навоза. Я сделал первый шаг, затем второй. Мои белые ботинки испачкались и стали коричнево-зелеными. Запахло деревней. Аромат, навеки поселившийся в моём сердце. Тогда я сделал ещё один шаг и взобрался на кучу повыше. Корка неожиданно с треском лопнула и я провалился по пояс в говно. Мой помощник кинулся меня доставать из дерьма. Я весь измазался в жиже. Она была тёплая и приятная. Я не сдержался и начал облизывать свои руки, я слизывал с пальцев короквье говно, Словно это было мороженое или шоколадная паста, которой я случайно перепачкался. Мой спутник недоумевал. Когда он пытался помочь мне, наст навоза опять не выдержал, и теперь уже провалился в говно он. Теперь я с него слизывал эту субстанцию. Я-целовал его в щеку, в губы, в шею. Я прижимал его к себе. Мы обнимались, стоя по пояс в дерьме. И было так хорошо. Мы вывозились с ног до головы и начали погружаться глубже. Две головы высовывались из коровьей горки. Я оставил своего друга на глубине одного из хранилищ и сам пошёл купаться в коровьих ссаках. Они находились здесь неподалёку. Я обратил внимание на старый облезлый бассейн, кафельная плитка по бокам которого давно осыпалась или выцвела. Бассейн был размером примерно десять на пятнадцать. Он был наполовину залит подозрительной тёмно-зелёной, как мятная микстура от кашля, жидкостью. Жидкость была густой и непрозрачной. Это был концентрат коровьей мочи. Я почуял вонь. На протяжении многих лет сюда сливали коровью и бычью урину. Коровы ссут очень много, ведрами поливают. И их мочу было некуда деть - вот и вырыли этот одетый в бетонные парапеты прямоугольный фундамент и подвели к нему жёлоб, по которому стекают к оровьи нечистоты. Я с радостью прыгнул в Зелёное озеро. Там ещё разрослись сине-зелёные водоросли и кишели всякие бактерии, мокрицы, пиявки, мелкие ракообразные. Крыски высовывали хвостики из жижи, чтобы подышать кислородом. Я балдел, плескаясь в этой вонючей жиже. Она была тёплая, как парное молоко. Стоял июль, и жидкость цвела. Шло брожение, бактерии размножались. Я нырял глубже - здесь было с ручками. Иногда я не доставал дна. Когда я нащупал ногами мягкое и вязкое дно, то понял, что органические вещества осели и там скопился осадок в виде жидкого чёрного ила. Когла я наступал, на поверхности выступали большие круглые пузыри. Они лопались. Их брызги падали мне на ресницы, орошали мои глаза. Я умывал своё лицо зелёной протухшей ссаниной. Мелкие червячки оставались на моих щеках и веках. Они, извиваясь, засыхали на солнце. И я их растирал по коже. Я их втирал в свою плоть как питательный омолаживающий крем. Я облизывал свои губы. Коровья моча очень освежает в жаркий полдень июля. Я вылез из зловонного бассейна, разделся, обсох. Затем сел в свой "Ниссан террано" уже один. И поехал дальше. Дома оставалась жена с двумя очаровательными дочками. А я весь зелёный словно инопланетянин. Как пластилиновый гуманоид. В моих усах и бороде застряли и потом засохли устрицы, бокоплавы, ленточные черви и прочие паразиты-гельминты. Я был неким русским Ктулху, поднявшимся из бездны нечистот. Впереди меня ждали новые творения, новые книги, в том числе "Сердца четырёх".
----****----+++
"Головка третья. "Сон со жмуриком".
В отрочестве со мной произошла еще одна необычная история. Дело было так. Однажды я пришел летним погожим деньком искупаться в прохладной воде заброшенного песчанного карьера. Тот карьер был скрыт от глаз людских в густом лесу. А возле северного его берега стояло старое кладбище. По весне карьер переполнчялся водой, и вода выходила из берегов, подмывая ту часть кладбища, что примыкала к водоему. Из земли выкатывались и падали на дно черепки, кости, ребра и позвонки. Потом, когда я ходил по дну водоема, я ступнями нащупывал вымытые кости. Я их собирал со дна и хранил. как С ожерельями, как с жемчужинами, как с драгоценными камнями я носился с ними. Показывал их мальчишкам в школе, хапстался. Но они крутили у виска пальцем. Они не понимали меня. Считали меня странным и не хотели дружить со мной. Однажды по весне я пришел снова на этот карьер. Вода была еще совсем холодной. Мне нравилось здесь отдыхать, потому что здесь не было людей. сюда народ приходил крайне редко - в основном это были пьяные рыбаки, приходившие сюда, чтобы подергать неизвестных мне рыб. Возможно, здесь водились крупные пираньи. Или на ли мы, которые питались мертвечиной. Когда я пришел сюда вскоре после того, как сошел снег и растаял лед, я просто соскучился по этому сумрачному тинистому месту. Купаться еще пока было нельзя - вода ледяная, только что оттаяла. Когда я пришёл, я увидел, что на воде плавают какие-то вытянутые плоты или коробки, похожие на гардеробы или шкафы. Приглядевшись, я понял, что это черные гробы. Они скользили по поверхности воды, как кораблики. Сырые гробы лодками или парусниками рассекали волны, и их уносило Ветром, а затем прибивало волнами к берегу. Это было так романтично. Я сел на корточки, чтобы полюбоваться удивительным пейзажем. Помимо гробов, плавали еще похоронные венки из искусственных цветов. Их черные траурные ленты трепало волнами. Они развевались по течению словно гирлянды водорослей. Некоторые гробы, наполнившись водой, тонули. А венки оставались лежать на поверхности.
Впервые за несколько лет я увидел, что сюда идет еще кто-то кроме меня. Я понял то, что я не один. Тишину нарушила чья-то ругонь и посторонние шаги. Я увидел, как по обрывистому берегу, тормозя подошвами ботинок, чиркая мысами по сырому песку, вниз к воде спускался человек. На своих плечах он волоком тащил за собой какой-то большой груз. Груз был явно тяжелым и перевешивал его. Приглядевшись, я увидел за спиной незнакомца еще одного человека. Тот человек был мертв. Он не шевелился и висел бездыханным грузом. У него отсутствовала голова и не хватало ноги. Добравшись до уреза воды, подозрительный незнакомец со злостью швырнул труп в воду. Послышался всплеск, поднялись большие волны. Покойник скрылся в толще темной холодной воды, упав на самое дно. Слава богу, незнакомец не заметил меня. Опасность меня миновала. Злодей вскоре удалился обратно, он ушел в неизвестном направлении. А я продолжал сидеть, затаив дыхание. Я вглядывался в то место, куда несколько минут назад упало чужое неживое искалеченное тело. Прийдя в себя от ужаса, я решил бежать отсюда скорее домой. Я поднялся и пустился наутек. Взобравшись на холм, я вылез из оврага и вышел к лесной просеке, ведущей обратно в город. Возле заросшей колеи я увидел торчащую из-под земли ногу. Она была зарыта кверху стопой. Зеленела окоченевшая пятка бледной отрубленной конечности. Нога была кем-то вкопана в грунт, словно это был пограничный столб. Поскольку она уже окоченела и околела от некроза, то не сгибалась в колене и все ещё оставалась прямой. На ней было что-то написано или нацарапано. Приглядевшись, я увидел татуировку. Кто-то набил на ноге число "30" перед тем, как вкапывать конечность сюда. Это было стиволично. Мой первый роман включает в себя это число. Именно столько лет прошло с момента моей первой публикации. Именно столько мне было лет, когда я впервые издал свою книгу. По коже моей ползли мурашки и меня бросало в холодный пот. Возвращаться сюда у меня долгое время не было никакого желания. Прошло несколько лет страха и ужаса. Я вернулся сюда, уже повзрослев и возмужав. Карьер по-прежнему оставался безлюдным и малодоступным водоемом. Я набрался смелости и залез в этот карьер, чтобы искупаться. Каково же было мое удивление, когда со дна неожиданно поднялось что-то темное и круглое, как мяч. Я понял: всплыла та самая голова, которая отсутствовала на теле утопленного жмурика. Башка была покрыта улитками, ракушками, пиявками, червями. Мрачную находку я на память взял с собой. Дома я соскоблил с нее грязь, очистил ее от остатков сгнившей плоти и сделал из пожелтевшего черепа свою первую пивную кружку. Когда я пью пиво из нее, я вспоминаю тот карьер, на который ходил купаться.
"Головка четвёртая. Недописанная. "ЗАБОТЛИВЫЙ отец"
Сорокин любит своих дочек. Он подглядывает за ними сквозь проделанную в кабинке душа и туалета дырочку. Нимфетки, которых он воспитал для того, чтоб на них любоваться. В этом нет никакой педофилии. "Ибо я их даже ни разу не осквернил своим большим пенисом. Лишь изредка гладил ладошкой их пипки и попки, когда они сладко спали. Я берегу своих дочурок", - признался сам писатель и написал эти слова.
Головка пятая. "Лаборатория Сороки".
Писатель прошелся по всем своим владениям. Заглянул в подвал, на веранду. В мансарду. Подошел к огромному застекленному шкафу. За стеклом как в медицинской или химической лаборатории стояли склянки с жидкостью. На банках были надписи наподобие "Жанна Тимуровна , 23.09. 2003" или "Алексей Николаевич, 05.02.2011" Баночек были многие тысячи. Сорока открыл стеклянную дверцу, отодвинул ее и вытащил первую попавшуюся склянку со светло-желтой, как лимонад жидкостью. Банка была датирована 98-м годом. Сорокин, бережно держа в руках пузырек, словно это был флакончик дорогостоящих французских духов, рассматривал его содержимое. Затем он отвинтил колпачок и вдохнул в себя исходящий из пузырька аромат. Принюхавшись, писатель томно закрыл глаза:
- Помню, это был август 98-го. Дефолт. Киренко, киндер-сюрприз. Хуево мы тогда жили, но жили... и в победу компрадорского капитализма верили. Ко мне подошла женщина и призналась, что ей нравятся мои книги. Она сказала, что находит их гениальными. Молодая женщина предложила мне провести ночь с ней. Мы пошли в ресторан, где я почти ничего не съел. Хотя она меня угощала и обещала заплатить за нас двоих. После мы поехали к ней домой. Это был романтический вечер. Она разделась, оставшись в одних черных чулках, и спросила меня:
- Что хотели бы Вы, чтобы я для Вас сделала? Меня зовут Людмила.
- Людмила? У вас есть какая-нибудь ненужная баночка или бутылочка?
- Есть, бутылка из под вина, - она полезла в холодильник и достала оттуда тару.
- Пожалуйста, если вам не трудно, - скромно попросил я, - написайте, пожалуйста, в нее. А я посмотрю, как вы будете это делать.
Женщина согласилась выполнить мою причудливую просьбу. Она взяла бутылку и поднесла ее горлышко вплотную к своей промежности. Одну ногу она поставила на стул, туфлем уперевшись в сиденье. Руками она осторожно придерживала бутылку. Потекла свежая моча, зажурчав ручьем. Женщина писала осторожно, боясь не попасть струей в узкое горлышко и намочить стул или ковер. Я ей посоветовал воткнуть горлышко во влагалище для безопасности. Она последовала моему совету, и вставила бутылку в свои половые губы. Ни одной капли не упало мимо. Все стекло в сосуд. Бутылка наполнилась на одну треть.
- Я бы вас попросил еще кое-о чем. Но поскольку вы девушка, я не решаюсь. Боюсь вас смущать. Поэтому давайте оставим все, как есть.
Я принял из ее рук теплую бутылку. Дома я перелил содержимое бутылки в баночку из-под майонеза, наклеил на нее этикетку, на которой написал "Людмила Ж. 29.08.1998" и поставил в шкаф. Вот храню ее до сих пор. Моча еще не выдохлась. Как хороший коньяк. Иногда я делаю коктейли, смешивая мочу одного человека с другой. Или мочу одного животного с мочою другого. Можно мочу с калом смешать - такое тоже иногда позволяю. Но это в основном чисто для себя. В основном гости и друзья любят пить мочу без ппосторлнних добавок. Разве что водочки или спирта туда добавить просят. Чтоб по шарам накатило.
" Я собираю урину всех млекопитающих животных. Так началась моя "золотая коллекция". Начало было положено. Это анализы мочи и кала, которые я коллекционирую. Я скупал в свое время их даже у больничных лабораторий. Иногда я заказываю высококачественную ссанину через знакомого уролога. Он заведует лабораторией анализов.
По цене хорошего немецкого пива за каждый литр. По цене хорошего швейцарского шоколада за каждый килограмм. Но сейчас с этим стало строго - не так-то просто договориться с врачами. Сегодня я готов пожертвовать даже своей коллекцией и накрыть малину, поставить на стол в честь своего юбилея несколько десятков литров ссак. Из разных источников. Остается рассчитывать на дружбу и взаимопонимание, переходящее во взаимопроникновение".
"СЕГОДНЯ будет жарко!" - подумал Сорока и поставил баночку обратно на полку.
------*****----++++
"Головка шестая. "Воспоминание о самом первом моменте".
Мне тогда было всего 13 лет, когда я впервые узнал, что такое оргазм. Это произошло на железнодорожной платформе. В Быково. Я ехал с олимпиады по математике, в которой мне довелось участвовать. В моем вагоне стояла странная толстая тетка, от нее противно хвоняло потом. Она была коротко стриженой, почти под ноль. Выглядела как зэчка или как прошедшая через рентгеновское облучение больная онкологией пациентка. Я думаю, что она представляла собой просто обычную шизофреничку. Но тогда эта особа оказала на меня неизгладимое вречатление. На ней висел просторный, как простыня, белый сарафан с цветочками. А под нтм плчему-то виднелись потертые тренировочные штаны вместо чулок. Она все время что-то блрмлтала про себя, кажется, она материлась. Ненормальная женщина проявляла недовольство и сильно возмущалась. Она кричала и корчила без того свою жирную неприятную физиономию. Что-то в ее лице было порлсячье. Это даже лицом не назовешь. В лучшем случае морда, красная, вспотевшая, разьяренная. Она с такой яростью произносила слова и фразы, что с ее толстых губ отлетали брызги. Народ оглядывался с опаской. Кто постарше - те делали замечание. Кто-то грозился вызвать милицию, чтобы усмирить буйную неадекватную пассажирку. Когда я подъезжал к Домодедово, я увидел, что эта бемноватая баба пробирается так же к выходу, как и большинство людей. При этом она нагло отталкивает пассажиров и стремится выйти из электрички первой. Я сразу почувствовал что-то неладное. Какой-то подвох должен произойти. Сердце мое заколотилось сильнее. Это было в час пик, начало рабочего дня. Июньское жаркое утро. Народу в электричке ехало много, и когда приехали в Домодедово, сотни людей высыпали из вагонов и направились к арке подземного перехода, чтобы выйти в город. Женщина эта спрыгнув с подножки вагона, пройдя несколько шагов, внезапно остановилась и загородила пешеходам проход, перекрыв своим крупным массивным телом арку с дверями на выход. И тут случилось самое незабываемое. Я до сих пор вспоминаю этот случай с содроганием. Она резким движением одной руки схватила подол своего платья и задрала его так, что накрыла своим сарафаном голову. Другой рукой она так же быстро спустила свои треники, под которыми абсолютно ничего не было. Она встала раком посреди платформы на глазах у изумленной толпы. Люди ехали на работу, школьники ехали учиться в школу. Это было ужасное бесстыдство! Я запомнил ее круглую жопу в два обхвата. Целлюлитные ляжки за колыхались как холодец. Ягодицы расходились в разные стороны. Промежность была дико небритой, и оттуда топорщилась пучками волосня, напоминая козлиную бороду - хоть расческой расчесывай. Через мгновение эту бесстыжую бабу словно прорвало - она начала справлять малую хнужду прямо у всех ошарашенных пассажиров на глазах. Некоторые останавливались. Кто-то ржал, кто-то возмущался. Но большинство убегали, зажмурившись или закрывая глаза руками. Я остановился как вкопанный. Словно меня околдовала эта вульгарная тварь. Я не мог сдвинуться с места. Я смотрел в ее расселину. Я постигал бездну небытия. Оттуда потекла толстой зодотистой струей моча. Она была цвета разбавленного черного чая или темного пива. Так мне, пл крайней мере, казалось. Струя с брызгами ударила по асфальту. Кого-то из случайных людей даже обгрызгало. Женщина безумно орала матом, непонятно на кого. Может быть, на всех, кто ее наблюдал в данный момент: "суки, блядь, еб вашу мать, блядь, пидорасы ебаные, гондоны штопаные, хуесосы, ебанаты". Я почувствовал томное фантастическое ощущение у себя в паху. Я почувствовал волшебное притяжение. Напряглось у меня между ног так, что я не мог больше пошевелиьбмя. Меня словно парализовало. Кто-то из взрослых пытался оттащиь меня. Кто-то даже закрывал мне глаза. Я оттолкнул руки человека, который хотел, чтобы я не видел этого. Женщина ссала очень долго. Казалось, что она писала целый день. Под ее ногами образовалась огромная лужа. Метра три диаметром. Она стояла как ни в чем не бывало в своей ссанине и продолжал мочиться. Такое ощущение, как будто она выпила накануне литров пять пива и ни разу не ходила в туалет. Я подумал, что это ею было задумано специально. Спланировано. Своеобразный жест отчаяния.Жесть. То, что дальше произошло, поразило меня еще больше. Это отложилось в моей голове на всю оставшуюся жизнь. Я даже на том свете буду помнить. Как это ни странно, но женщину ту почему-то никто не задел. Ее никто не толкнул, не сдвинул с места, и она продолжила свое неблаговидное, нечестивое поведение. Закончив писать, когда вся моча уже была истрачена, она принялась... срать! Она стала испражняться как ни в чем не бывало. Будто она стояла не посреди зассатой ею же станции, а у себя дома, за запертой дверью туалета. Она делала это, никого не стесняясь. Это была свобода в высшей степени, в первозданной своей форме. Свобода такая, какую ее задумывал бог, но которую у человека отняли его же собратья и соплеменники с тех пор, как появилась одежда и хорошие манеры с правилами поведения. Этикет и этика породили не свободу, - я понял тогда. И в тот момент, когда женщина высрала первый кусок говна, и он шлепнулся в лужу ссак, я испытал свой первый оргазм. Самый сильный и самый яркий. Падающий котях напоминал бомбу, которую сбразсывпют немецкие бомбардировщики на много страдал он уж землю. Я кончил и чуть не упал в обморок от сказочного удовольствия. Штаны мои намлкли от семяизвержения и стали сырыми. После того, как женщина высрала из себя вторую какашку, еще больше предыдущей, мне стало очень страшно. У меня чуть не разорвалось сердце от пережитых потрясений. Я был взволнован так, что у меня еще несколько часов после увиденного тряслись руки. Я закричал и побежал прочь от этой платформы. Я спрыгнул и побежал по путям, куда глаза глядели. Несколько нлчей я не мог заснуть после этого. Мне снилась эта женщина, котлрая после того дня исчезла навсегда.Во сне я видел, как она срет. Она испражняетс я в моей голове до сих пор. И именно ей я обязан своим тволрчеством. С высоты прожитых лет, оглядываясь с гордостью назад, я вынужден признать, что эта бабища была моей музой, вдохновтвшей меня на долгие десятилетия.
--------***----*--------
Головка седьмая. Непристойная история школьных лет "Любовь к трём овощам".
А теперь я вам расскажу пикантную историю о том, как я лишился девственницы. В то время мне было 15 лет. Я стал тыквоёбом. На каникулы я ездил, как обычно, в деревню к бабушке. Когда каникулы закончились и надо было уезжать обратно в город, бабушка собрала нехитрый гостинец. Она дала мне с собой несколько овощей, положив их в рюкзак. Там были огурцы, баклажаны и большая круглая тыква. Я привез эти пожитки домой. И поставил их под окно в прохладное место. Там дуло из поддувала, и холод сохранялся, как в холодильнике. Мамы и папы дома не было. Папа отправился в командировку, а мама ушла на работу. Я остался в этот день совершенно один. Я долго рассматривал плод тыквы. Она была шершавой, оранжевой. Из жопки ее торчал ссохшийся хвостик. Завиток, как у молодого поросенка. Я погладил бока тыквы, они были округлыми, как бедра хорошей пышной женщины. Больше всего тыква напоминала выпирающую задницу. Я загорелся и стал непоседливым от своих похотливых мыслей. В штанах моих зудело, и я не знал, куда мне деть свою молодецкую прыть. Вскоре я поставил тыкву на стол. Достал самый большой и острый кухонный ножик. Я проделал отверстие в тыкве. Ножом я проковырял глубокую узкую дырочку несколько сантиметров диаметром, мякоть оттуда я выскреб ложкой. Я рассверлил дырку именно в том месте, где у тыквы были складки, которые раздватвались на изгибе боков. После проделанной операции, я не выдержал и разделся догола, сбросив с себя майку, штаны и подштанники. Я залез на стол и залупил головку своего молодого полового органа. Я был неопытен и поэтому действовал не вполне аккуратно. Я волновался и торопился. Мои действия были робкими и не уверенными. Но я был уже близок к цели, и тому уже суждено было свершиться. Нащупав свежую дырку в овоще, я вставил туда свой набухший от перевозбуждения член. Головка прошла туда беспрепятственно, и ее с обеих сторон зажало мясистыми влажными стенками плода. Мой пенис приятно натирало. Было щекотно. В процессе трения о содержимое тыквы я кончил и излил свое семя в утробу овоща. Мне захотелось снова. Я хотел усилить ощущения от полового акта. И поэтому я достал из полога длинный пупырчатвый огурец. Я отсодомировал себя огурцом. То что огурец был немытым и на нем были частицы грязи, меня ничуть не смущало. Похоть моя заставляла быть меня не капризным и непривередливым. В то же время мой стручок продолжал проникать в отверстие тыквы все глубже и глубже. Я вырабатывал свою технику, шевеля концом и совершая вращающие движения. Одной рукой придерживал круглую тыкву, другой рукой впихивал в свой анус огурец, заталкивая его словно пробку. Я закупоривал себя словно бутылку. Во мне бился ненасытный джин, готовый на все ради кайфа. Мне захотелось еще чего-нибудь такого. Мне захотелось подержать во рту какой нибудь предмет, напоминающий своей формой фаллос. Я взял со стола морковину. Она была крупная. Сантиметров 25 длиной. Жопка у нее была толстая и широкая. Ножиком я наспех обрезал жопку моркови, срезал тонким слоем шершавую грязную кожуру, вырезал ножом подобие уздечки и впадины по бокам. Сделав импровизированные края залупы. Обрезав морковину, я затолкал ее в рот толстым концом. И начал сосать. Щеки мои раздались, как у бурундука или хомяка. Морковь едва умещалась у меня во рту. Потом я кончил еще раз - на сей раз я вытащил морковь изо рта и покрыл ее конец своей спермой. Увлажнив морковь, я вновь затолкал ее в рот. И начал смаковать вкус собственной спермы, который отдавал сывороткой, каким-то домашним зернистым творогом. Я обглодал жопку моркови, и у меня вновь встало от осознания того, что я только что попробовал вкус своей собственной кончины. Поскольку морковка все время вываливалась из моих уст и мне приходилось ее подбирать то со стола, то с пола,
я нашел выход из положения. Чтобы не уронить снова морковку, я вживил в нее металлическое кольцо от связки ключей, к которому привязал веревку длиной примерно метр. Полтора. Другой конец веревки я привязал к карнизу для занавесок, что находился над моей головой. Я качнул привязанную морковину ладонью, она промелькнула передо мной как маятник часов. Я поймал ее ртом, обхватил губами и вогнал в свою глотку поглубже. Кончик кормовой моркови оставался высунутым изо рта. Морковь напоминала кляп или затычку для ванны. Я представил, что морковь это хуй который надо сосать. У меня началось тройное проникновение.
Я казался самому себе грязной шлюхой, которую ебут одновременно сразу трое мужиков. Для пущей убедительности я напялил мамину юбку, натянул ее капроновые чулки и даже лифчик пристегнул, который был мне велик и постоянно спадал. Любовь к трем овощам длилась весь день с самого утра и до позднего вечера. Пока я не о пр омнился и не посмотрел на часы. С минуту на минуту должна придти мама. Когда она вернулась с работы, я уже успел переодеться и убрать те вещи, которые могли бы меня скомпрометировать в её глазах. Я стал тереть морковь на терке и резать огурец вдоль и поперёк. Тыкву я расколол на части и вывалил её мякоть на сковородку. Мама взволнованно спросила:
- Что с тобой? Зачем возишься на кухне?
- Мам, всё нормально! Салат хочу сделать морковно-огуречный. А из тыквы кашу планировал варить. Тыквенную, - ответил я матери, и она успокоилась.
- Какой ты у меня заботливый. Молодец. Умничка моя! - ответила мама и погладила меня по голове.
----+****----+++----
"Головка восьмая. "Семейная Ж-ЖИЗНЬ"
Теперь перейдем к моей семейной жизни. Все мои преданные читатели и поклонники знают о том, что я женат. И что я люблю свою вторую половинку, которую считаю самой лучшей женщиной на Земле. Вы удивитесь. За что я люблю свою жену? За то, что она является... страшной лесбиянкой. До того, как мы познакомились, она была обычной женщиной и встречалась только с мужиками. Я же заставил стать ее лесбиянкой. Это она пошла на поводу у меня.
В первую же неделю нашего знакомства я попросил ее, чтобы она привела свою подругу по работе. Она ее привела к нам в гости домой. Я обьяснил, признавшись в том, что женщины меня перестали возбуждать в том случае, если они не практикуют однополую любовь. Если ты хочешь, чтобы у меня встало - будь любезна, переспи со своей подругой прямо у меня на глазах. Тогда я тебя трахну.
Она привела свою подругу, раздела ее, затем обнажилась сама. И девушки стали друг друга ласкать, трогая себя за сиськи и гладя промежности. Я приказал своей жене лизать у своей подруги. КОГДА ее подруга легла, раздвинув ноги, продемонстрировала свою небритую киску и даже раскрыла, а жена моя, развратная сучка, подползла к ней и принялась делать куннилингус, у меня не на шутку встало. Высунув свой ствол наготове, я подскочил к своей жене, которая стояла раком. Я воткнул ей свой банан в жопу, а затем и в пизду, постепенно чередуя эти два замечательных отверстия. Так моя жена стала лесбиянкой. С тех пор я трахаюсь со своей женой только в тех случаях, если она лижет своим подругам. Подруг, к слову сказать, у нее с каждым разом все больше и больше. Неоднократно к ней приезжала даже звезда эстрады Лайма Вайкуле. Моя жена ублажила старую знойную прибалтку своим натренированным и длинным змеиным языком. Затем я им сказал: "Ссыте, сучки, друг другу в рот!" Моя жена легла, а Лайма над ней привстала и пустила струю в рот моей супруги. После чего жена не только нассала, но и насрала прямо на голову певице. Та была не против. Её это даже порадовало. Я стоял и, глядя на всю эту вакханалию, онанировал. Затем я трахнул свою обоссанную жену, а потом и вымазанную в дерьме Лайму отымел в рот. Есть чего вспомнить теперь! Вам, если вы собираетесь создавать семью, советую заниматься любовью по такой же схеме, как у меня.
Иногда мне наскучивает секс с женой, и тогда я уединяюсь с Жоржем или оттягиваюсь с мальчиками. А жене покупаю билет на самолет и отправляю ее куда-нибудь в Таиланд или Египет. Не подумайте ничего дурного. Я не гомик. Просто я - всесторонне развитая личность. И мне не чужды общечеловеческие ценности. Традиционная ориентация ограничивает свободу личности. А я безусловно за свободу в любой её форме. Сегодня я планирую позабавиться с молодыми парнями. Если они пожалуют ко мне в гости, будет весело!
---+--****----+++----
Часа в два позвонил Исаак Израилевич Гольдштейн, издатель Сорокина, владелец книжного дома "Норма". Сорокин лениво поднялся с дивана, опираясь на подлокотник. Не реагируя на объятия Жоржа, Владимир Георгиевич глухо произнёс, сняв трубку телефона:
- алло.
- Сорока, ты что ли?
- Ну я, а кто же ещё. А вы, собственно, кого хотели слышать?
- Тебя и хотел, Сорока. Я вспомнил, что у тебя, мудозвона, сегодня днюха - и вот решил предупредить, бля. К великому сожалению, не могу приехать к тебе лично. Но на карточку твою упадёт триста тысяч рублей. Это вместо подарка - слышишь, Сорока? Снимешь потом в ближайшей сберкассе.
- Спасибо, Исаак Израилевич. Это так щедро с вашей стороны. Мне как раз не хватает денег. Я очень рад. Это поистине самый лучший подарок.
- Не забывай, Сорока.. Это аванс, а не подарок. Сейчас недельку-другую попьёшь, отдохнешь, развлечёшься. А потом, Сорока, смотри! Чтоб, сука, засел за писанину! Мне от тебя к марту нужна автобиография! Смотри, не подгадь! Ставка велика - планирую сто тыщ экзов. Издательство ждёт от тебя фундаментального сочинения.
- Чья, простите, автобигорафия?
- Да твоя же и нужна. Расскажи во всех пикантных подробностях о своей личной жизни.
- А о чём именно надо писать? Твои условия.
- Что ты, блядь, как чайник? Народ ждёт от тебя новых рассказов про говнище. Пусть это будет что-то наподобие откровенной и смелой исповеди. Власть лучше не ковыряй, не критикуй. Поосторожнее с ней. А то ведь лягнет копытом - на дворе давно не девяностые. Никакой политики на сей раз - только интим и коричневая клубничка.
- То есть? - не понял Сорокин.
- Не забудь про говно написать. И побольше. Про еблю, если сможешь, упомяни. Некрофилия тоже не помешает. Гниющее мясо - это твой конёк. Так же как и говно... в твоём случае - это безпроигрышная тема. Должен выйти бестселлер. Сто пудов, блядь.
- Я постараюсь, Иссак Израилевич. Время ещё есть.
- Всё. Надеюсь, установки мои понял?
- Да, конечно, понял.
- Тогда удачного тебе, Сорока, юбилея. Погуляй, оторвись - и за работу. Смотри, не пережри и печень береги. Пей аккуратнее. Жду от тебя шедевра!
- Окей. Будет сделано. Постараюсь.
- Всё давай. Удачи. Будь на связи, если что, - Иссак положил трубку, и на том конце провода послышались короткие гудки.
------******--------
"Головка девятая. "Я собираю падаль".
Когда я приехал в Москву, то я шёл по железнодорожным путям. И мне бросилась в глаза случайно перерезанная колесом-диском поезда жирная серая крыса. Вернее, две её части - одна лежала по правую сторону от рельсины, а другая часть, хвостатая с жопой, по левую. Я обернулся и посмотрел вокруг себя. Людей больше не было. Только я и перерезанная, как батон колбасы, дохлая крыса. Я понял, что мне повезло. Это удачная находка. Она мне пригодится. Как символъ.
Зачем я взял в тот день ту несчастную дохлую крысу, я до сих пор так и не понял . Но именно с неё начался отсчёт начала моей большой коллекции. Я решил собрать гербарий из мёртвых животных. Гербарий из сушёного говна я соберу позже, а пока меня интересовала мертвечина. Сбитые машинами собаки, валявшиеся на обочине дорог, гниющие, кишащие опарышами кошки, раздавленные и припечатанные к асфальту ёжики не отталкивали меня, а, наоборот, привлекали. И я отдирал их окоченевшие тельца от земли и складывал в мешок, с которым ходил, как нищий, по городу. Я говорил любопытным зевакам, что очищаю город от мусора и тлена. На самом деле эта гниющая мертвечина была нужна мне. Она меня вдохновляла очень долгое время. Я разрывался от коллизий, никак не мог определить: что же мне больше по душе - говно или падаль. В конечном итоге, мой выбор остался за говном. Оно мне больше нравится. Но и падаль я до сих пор храню на память. Мои запасы в подвале переполнены выпущенными мумтфицированными тельцами домашних и диких животных, млекопитающих и даже людей. Подвал у меня большой и чего только сюда не поместилось!
Я подружился с патологоанатомом и санитарами из одного московского морга. Они имели возможность поставлять мне за симвотличную плату неопознанные тела пропавших без вести в лихие 90-е. Привозили и сдавали мне трупы бомжей, безымянных проституток и сторчавшихся наркоманов. Здесь были представители разных национальностей и народов. Были даже негры и азиаты. С конца 90-х мне всё чаще начали отдавать останки жестоко убитых гастарбайтеров - выходцев из Закавказья и Средней Азии. Это были жертвы "скинхедов". Я не отказывался и покупал по дешевке бесполезные безжизненные останки нацменов. По 20 копеек за килограмм. Места у меня было много. Также я пристрастился к внутриутробным младенцам. Я покупал у гинекологов абортированных зародышей. Помещал эти сморчки в банки со спиртом. Мариновал их. Вместо огурцов и помидоров, вместо черемши я доставал банки с заспиртованными уродцами и закусывал ими. У меня была обширная коллекция. Но у меня был тяжёлый период запоев. Когда закусывать нечем, я частично разорял свою коллекцию. Малосольные эмбрионы я сожрал все. Хорошая закуска под водяру, между прочим. Людоедом себя не считаю, поскольку зародыш - это не человек.
Затем я решил оборудовать подпольный музей. Коллекцию мёртвых людей. "Дэд хьюман коллекшн". Только для своих. Можно потрогать, можно поцеловать. Можно арендовать для личных нужд, если я вам доверяю и считаю надёжным другом. Страшные жирные женщины иногда рады видеть в своей постели даже мёртвого мужика. Поэтому я готов им скрасить ночь, выделив для них безмолвного партнёра и спутника. С таким партнёром не будет проблем - ни ссор, ни скандалов из-за кошелька и ревности. Только форточку открыть надо и кондиционер включить, чтобы проветрить помещение, а так - идиллия полная. Любите мёртвых, они самые верные, безотказные и услужливые. То же самое относится и к противоположному полу. Мужчины нуждаются в своей второй половинке ещё более остро, нежели женщины. Поэтому мужчинам (разумеется, тем, которые вхожи в мой круг общения), я готов выделить подругу на все времена. Она будет вас ублажать круглосуточно в любое время суток и никогда не пожалуется на плохое самочувствие, на головные боли и начало месячного цикла. Только присыпьте её формалином, а лучше - забальзамируйте. Обратитесь к услугам таксидермиста. Просьба не путать таксидермиста с дерьмовым таксистом.
Как-то раз я варил в кастрюле чью-то голову. Мне нужен был череп для того, чтобы сделать из него симпатичную кружку под пиво. Вонь стояла жуткая. Но жена ничего не заподозрила. Я ей сказал, что варю бульон. Когда я вытащил готовую ошпаренную голову, в кастрюле остался мутный зловонный навар. Я порылся в кухонных полках, нашел чёрный горошек, специи, сушёный укроп и петрушку, лавровый лист, кубики "кнорр", вермишель, макароны. Я всё это высыпал в бурлящую дрянь и стал помешивать. Я туда ещё картошки, морковки нашинковал и лучку репчатого кинул. Через полчаса суп был готов. Жена вошла на кухню, вдохнула аромат и слопала две полных тарелки отменного первого. Суп был настолько отменным, что затмил все предыдущие представления моей супруги о вкусной и здоровой пище.
-----******-----+++
Головка десятая. "Возвращение к самому главному"
Вот уже более 20 лет человечество озабочено вопросом: "Жрал Сорокин говно или нет?". В этой главе я постараюсь расставить все точки над "и".
Более 8 лет я держался, воздерживался, не жрал говна и старался быть приличным гражданином. Но однажды волею судеб оказался на Казанском вокзале. Мой личный водила забухал и не смог меня отвезти в Нижний Новгород. Пришлось ехать поездом. Мне захотелось сначала по малой нужде, и я направился в общественный туалет при железнодорожном вокзале. Поскольку я стеснялся воспользоваться писсуаром, то я заскочил в кабинку. Увидел забавную надпись маркером на стене: "Зашел посрать, сел на унитаз. Решил познакомиться с девушкой. И написал на стене туалета номер своего телефона. Потом вдруг вспомнил, что туалет мужской и передумал". Жаль, что номер телефона не был указан автором. Я бы позвонил, сделал бы комплимент за остроумие и находчивость.
Другая надпись гласила: "отъебись, я какаю".
Я смывал присохшие к стенкам параши ошмётки чужого кала своей тёплой струёй. Отлив, мне захотелось по большой нужде. И я сел. Вернее, я пытался срать стоя - унитаза там не было, вместо него - сраная дыра в полу. А в соседней кабинке еблись гомики. И я слышал их уединённый разговор:
- ах ты, шалун, опять обосрался?
- извини, бля, я не хотел. Всему виной ебучая каша с черносливом, которой меня накормили в буфете.
- Вот, скажи, как тебя ебать теперь? у меня весь хуй в говне.
"Весь хуй в говне! Замечательно" - повторил про себя я, и глаза мои засверкали от озарения.
Эти двое, похотливые гомики, один из которых обосрался во время полового акта, возбудили меня. И я почувствовал сильное жгучее желание, которое охватило меня всецело. Я посмотрел под ноги. Там было грязное обдристанное очко. На краях которого присох ошмёток чьего-то кала. Я не удержался и упал на замызганный пол, свернувшись клубком в тесной кабинке. Я припал с жадностью губами к фекалиям общественного сортира, который в то время чистили крайне редко. Здесь срали люди, приезжающие в Москву из других городов. Здесь испражнялись гости столицы. Я был, как животное, вне себя от возбуждения и голода. Я стал лакомиться экскрементами из круглого отверстия. Говно здесь было разбавлено мочой, поэтому оно оставалось довольно жидким, чтобы его можно было хлебать, словно первое блюдо. Я чавкал, лакая коричневую мерзкую похлебку. Насытившись, я испытал сильнейший оргазм и кончил прямо без прикосновения и контакта. Произошла чудесная, волшебная поллюция, какой не бывает даже в отроческих снах. Сперма вытекла наружу, просочившись сквозь мои брюки. Даже во время интимной близости с женщинами, я так не кончал, как в тот раз. Это было поистине незабываемо. Я вышел удовлетворенный, обновлённый, счастливый. Я обрёл новые силы. появился импульс к творчеству. Я лихорадочно засел за сочинение, и написал вскоре свой новый роман, который назвал "голубое сало".
----+-****--*+++-
Головка одиннадцатая. "Однажды в осеннем парке".
Однажды я отдыхал и гулял в парке. Стояла золотая осень и пожелтевшие листья падали с клёнов. Я ходил не спеша по парку и дышал свежим воздухом. Никого почти вокруг не было. Стоял будний день, было утро, и все нормальные люди в это время либо находятся на работе, либо учатся. Но тут в моё поле зрения попала какое-то облезлое существо, одетое в лохмотье. Оно было вдалеке, но я заметил, как существо село на корточки, задрало верхнюю одежду и спустило трусы или штаны.
Я заволновался и спешно достал театральный бинокль и стал наблюдать за Актом дефекации. Это была бомжиха, которая решила справить нужду почему-то в этом парке. Видно, стесеялась срать на улице среди многочисленных пешеходов. И пришла в это безлюдное место, чтобы облегчиться. Я стал наблюдать за тем, как она какала. Из её жопы сыпались большие куски говна, падая на землю, как снаряды. Она была похожа на самку земноводной рептилии, которая делала кладку. член мой затвердел а яйца набухли. Когда она посрала, я увидел, как она вытирает жопу. Она сгребала в охапку опавшие кленовые листья, поднимала их с земли и вытирала испачканную калом задницу. "Заботится о чистоте своего тела", - подумал я, и меня это возбудило ещё сильнее. Бомжика, вытерев зад, опустила подол своего рваного пальто и удалилась восвояси. А я, взбудораженный, подошёл на место дефекации. И обнаружил несколько крупных коричневых личинок. Они исходили паром и выглядели чертовски соблазнительно. Говно имело превосходную вязкость, изумительную тянучесть. Если бы я не видел, кто его высрал, я бы ни за что не поверил, что это говно принадлежало грязной опустившейся бомжихе. Я раскрыл свой портфель, аккуратно соскрёб говно с земли и положил тёплую вонючую "кобаску" внутрь. Принеся домой, я переместил эти котяхи в хрустальную шкатулку, где они до сих пор и хранятся. Я любуюсь ими. Они радуют мой глазъ. И мне совершенно по хую на то, что той бомжихи, возможно, давно уже нет в живых. Наверняка, она сдохла вскоре после того случая. Потому что вскоре похолодало, и наступили заморозки, чреватые для бомжей скорой гибелью. Такие долго не живут. Зато какашки эти храню до сих пор. Они у меня в шкатулке. Я нюхаю сушёное говно, как кокаин. Запах России, который всегда со мной, даже если я свалю за кордон. Я возьму эту хрустальную шкатулку и буду вспоминать загадочную бомжиху, справлявшую в парке нужду. Буду ностальгировать и онанировать".
------!***--**/*--------
--++****----++++
Сорока провёл дорогих гостей в свою спальню, на стенах которой висело множество картин. Похоже было на абстракционизм.
- А кто нарисовал эти картины? - поинтересовался кто-то из гостей.
- Видите ли, в чём загвоздка. Когда жил в Германии, я увлёкся рисованием. И рисовал я сугубо дерьмом. Всяким. Кал домашних животных, даже птиц и земноводных использовал.
Пейзаж "пастух и коровы" я написал коровьим дерьмом. Получилось весьма и весьма неплохо. Особенно удался цвет. Он до сих пор такой же жёлто-грязный, напоминающий ржавчину осенних пожелтевших листьев золотой осени. Это природная краска. Не надо никакого гуаша и акварели. Масло я признаю только сливочное - Жорж докажет.
Жорж засмеялся, подмигнул Сороке и снова растворился среди посетителей дома писателя и художника - новатора.
Эту картину я нарисовал куриным пометом. Я его собирал на птицефабрика. Картина "птицы".
Эту картину я нарисовал голубиным пометом.
Самая знаменитая моя картина называется "пронесло" - это натюрморт. Куча говна, нарисованная говном. Чтобы нарисовать её мне пришлось выпить три литра прокисшего молока и закусить плесневелым творогом. Тогда меня прорвало - и я создал своего рода шедевр.
-----+*****-----+++
Валерия Гей Герма-ника предпочитает пить мочу из свежего источника. Живую, нефильтрованную, различную. Нагиев расстёгивает ширинку и высовывает свой поливальный шланг, целясь мощной струёй в раскрытый рот режиссёрше. Зажурчал звонко заливной соловьиной трелью озорной ручей. Валерия томно закрывает глаза: густые накладные ресницы склеиваются от желтой горячей жидкости. На губах её оседает осадок в виде соли и белых хлопьев, похожих на снег. Судя по всему, её спутник чем-то болеет или у него давно не было семяизвержения. Вот моча и выводится такая мутная, с осадком и посторонними примесями. Но Валерия Гей Германика только рада этому. ТИНА чертополох смотрит с завистью на "золотой Дождь", пытается оттолкнуть Валерию, хочет, чтобы ей досталось тоже. Она подставляет открытый рот тоже, но Германика девка тоже не мелкая, хрясь - ударяет соперницу кулаком по лицу. Тина падает под стол, матерясь:
"СУЧКА ёбаная! Халтурщица позорная! Посредственность! Я для тебя сценарий писала, а ты его запорола, мразь! "
Гей Герма-ника кованым каблуком ударяет лежащую Тину по лицу, и та успокаивается, замолкает.
- "Молчать, шалава толстозадая! Завали своё ебло, Женис Жоплин новоявленная! Ишь, понацепила себе фенечек - думаешь самая крутая?
*-*-*-*-*-*-*-*-*
Лена Ленина, пикантная блондинка предбальзаковского возраста, женщина в самом соку, осторожно подсаживается к вечно хмурой и загруженной Аннигилине.
- А вы знаете, Аннигилина, я читала ваши стихи.
- Да? И что же?
- Вы знаете, они мне очень понравились. Я нашла в них некий аристократизм и трагизм. В них чувствуются ваши мучения.
- Вы что-то путаете. Я абсолютно равнодушна ко всему. Более того, я даже бездушна. Поэтому ни о каком трагизме и мучениях быть и речи не должно. Хотя насчёт аристократизма - возможно, вы угадали. Что-то есть. О да! Именно только он и есть у меня.
- О, как я счастлива, что хотя бы одно слово подобрала верно. Вы знаете, я как только прочитала Вас в пейсбуке, мне сразу же захотелось с Вами познакомиться ближе. Вы настоящая принцесса.
- Фу, какая пошлость.
- Ой, извините. Я хотела сказать, вы настоящая Снежная королева.
- Вот это уже ближе.
- Я хотела Вам что сказать... Я вообще-то сплю только с мужиками, богатыми и умными. Недавно я отсосала у самого Борового - у этого 70-летнего папика даже встал на меня.
- Ещё бы не встать! После десятилетий тесного сотрудничества с покойной Новодворской встанет на любую няшную мордашку. А вы ею, несомненно, обладаете.
- О, спасибо за комплимент, Аннигилина. Так лестно его слышать от Вас.
- Так Вы мне и хотели только это сказать? И Вы искали встречи со мной ради того, чтобы сообщить о Вашей связи с Боровым?
- Не совсем так, Аннигилина. Поймите правильно, - заискивающе говорила Лена. При этом она положила руку на колено Аннигилины. И начала медленно гладить затянутую в плотный нейлон ногу поэтессы.
- Я всегда была натуралкой и гетеросексуалкой. Но Вам я бы даже отлизала, если честно, за ваши стихи, за вашу философию, за вашу честную принципиальную гражданскую позицию. Если не возражаете, я могу это сделать прямо сейчас, - Лена высунула игривый и дрожащий, как пламя свечи, язык. Кончик Лениного языка задрожал в воздухе.
- Фу! - Аннигилина брезгливо отвернулась, - Вы за кого, мадемуазель, меня принимаете? Поухаживайте лучше за моим котом. Он нуждается в уходе. Сделайте лучше ему приятное. А меня оставьте в покое.
- Хорошо. Как скажете, - Лена Ленина взяла на руки кота безумной фурии и стала его эротично наглаживать.
- А у вас котик, надеюсь, не кастрированный? - взволнованно заглянула под хвост чёрному кошаку Лена.
- Что Вы? Это излишняя мера. В отличие от людей, я животных не стерилизую, - успокоила Лену поэтесса.
- Да, можете быть уверены. В отличие от меня, этот кот ещё не лишился своего мужского достоинства, - проговорился Антуан Мымрин, высунувшись из-под стола.
Аннигилина быстро среагировала на его возглас, достав мощную кожаную плётку и огрев своего нерадивого слугу несколько раз по лицу и по шее.
Антуан спрятался обратно под стол, виновато произнеся:
- "Я - повелитель демонов туалетной бумаги. Я - верховный владыка мистического ордена "хуегнозис".
Аннигилина ударила упрямца ещё раз плеткой. Попав по рукам и по коленям поникшего "оккультиста", она пригрозила:
- Вякни ещё у меня, девиант, параноик!
- МОЛЧУ, молчу", - послышался робкий голос Антуана, после чего он заткнулся.
Лена ленина массирует нежными движениями пальцев выпуклые яички кота. У котов есть тоже мошонка, если они - настоящие коты. А вы как думали? Лена постепенно входит в раж, а Аннигилина, отстранившись, за ней наблюдает. Промежность кота поддаётся ласкам безо всякого сопротивления. Кот готов к такому неожиданно пикантному повороту событий. Ему не привыкать. Для него это ежедневная обязательная процедура. Лена целует яички кота, сначала левое, затем правое. Она тормошит их и энергично чешет, после чего кошачьи гениталии исчезают во рту похотливой светской львицы. Кошак начинает блаженно урчать и вилять хвостом от удовольствия. Его коротенькая кочерыжка распрямилась и стала похожа на милицейский свисток. Лена обхватила этот шерстяной свисток губами и начала старательно сосать, представляя, что это чупа-чупс нового сорта. Кот многократно разрядился обоймой кошачьего семени прямо в рот звезданутой диве. Та смачно проглотила кошачью кончину. После страстного кошачьего феллацио животное уснуло мёртвым сном. Лена воспользовалась спячкой полюбившегося четвероногого усача, и, пока мурлыка дрых, она перекрасила кошару аннигилины в розовый цвет, достав из своей сумочки яркую химическую краску для гламурных сучек.
- А вы, пробовали когда-нибудь намазать своё укромное местечко валерьянкой и коту дать попробовать? Они ведь буйными становятся от валерьянки аки тигры. Вот я иногда намажусь вся валерьянкой и даже пипку свою ею опрыскаю - а кошки мои едва учуют, сразу же набрасываются на меня. Мне остаётся только упасть на ложе, раздвинуть ноги и подчиниться их незабываемым ласкам. Это такой экшн, вы не представляете, - Лена Ленина сладко потянулась и закатила свои зелёные, как лист свежей конопли, глаза.
Аннигилина укоряющим взглядом посмотрела на неё и без того узкие безжизненные губы сжались до размера тоненькой ниточки.
- Вы за кого меня принимаете? Так ведь недолго и в чёрный список попасть, - злобно прошипела Аннигилина, не снимая чёрных очков, которые неизменно скрывали глаза одержимой поэтессы.
- Ой, прошу прощения. Не хотела Вас оскорбить. Я хотела лишь вам показать, на что способны наши любимые животные.
Лена Ленина беспардонно стала раздеваться, сняв своё дорогое вечернее атласное вишнёвое платье с соблазнительным вырезом. Она купила его во Франции, ведь у неё в Париже есть недвижимость. Вслед за платьем она сняла изящную шляпку, которую купила в Испании, у неё там тоже недвижимость. После шляпки она сорвала с себя итальянский лифчик с кружевными чашечками номер четыре. Обнажились видавшие виды, слегка помятые, но все ещё пышущие жизнью сиськи. Лена их периодически корректирует при помощи имплантантов. Не даёт своим дойкам провисать. Они ещё ничего, ядрёные.
Ефремов облизнулся, глядя на раздетую Лену Ленину. Только хорошее воспитание мешало накинуться на Ленку тут же и прижать её к полу массивным телом патлатого переростка. Королева маникюра решила разуться и скинула обувь из крокодиловой кожи. На пол грохнулись дорогие чёрные туфли от Кристиана Лабутена с красной подошвой. Затем Лена стянула с себя полупрозрачные трусики-стринги и чёрные ажурные чулки со стрелочкой, которыми затарилась в Польше, где у неё тоже была недвижимость. Нижнее бельё она отшвырнула в левый угол, где его сразу же поймал фетишист Панин, который был по совместительству ещё и трансвеститом. После того, как извращенец тщательно понюхал сексуальное бельё и убедился в том, что оно не успело ещё пропахнуть бабой, поскольку щедро распрысканные духи вкупе с тальками и дезодорантамп отбивали все посторонние естественные запахи, он натянул его на себя. Чулки с треском налезли на долговязую угловатую фигуру. Трансвестит довольно развратно улыбнулся и подмигнул Жоржу, который стоял в проёме дверей и наблюдал за происходящим.
От Лены исходил благоухающий аромат элитного французского парфюма. Перед тем, как идти в гости к Владимиру Георгиновичу, она обильно опрыскалась всеми духами, которые у неё имелись в наличии. А дома у неё этих благовоний хватает в переизбытке. Она вылила на себя литры туалетной воды, не подозревая о том, что Сорокин признаёт только ту воду, которая туалетная в буквальном смысле этого слова. Она не знала, что Великий писатель впадает в эйфорию от вони, которую можно найти в самых засранных уголках планеты, в самых грязных сортирах России. Тысячи евро вылитых впустую - никто не оценил лениных усилий. Даже кот - и тот соблазнился лишь разлитой валерьянкой. Но Лена не обиделась. Она была от природы хоть и наглой, но добродушной, незлопамятной женщиной. Она достала из сумочки понюшку кокаина, которого купила в Англии, где у неё есть тоже дача, высыпала из пакетика белый порошок на подлокотник кресла, на котором раскинулась. Быстро соорудив горизонтальную дорожку, она занюхнула всё просыпанное кристаллическое вещество внутрь себя. Ей оказалось мало, и она напудрила нос коту, которому предстояло её обрабатывать. Кошак оказался равнодушен к дури. Тогда Лена высыпала остатки коту под задницу. Кот от испуга начал судорожно сам вылизывать себе анальное отверстие, вероятно, подумав, что это молотый перец или скипидар. Лена наклонилась и опустила свою голову под хвост коту. Она отняла его башку в сторону и принялась сама вычищать своим языком Кошкин зад от "белой пыли". После того, как всё было вылизано до такой степени, что жопа и яйца кошака сверкала, как отполированный шар, Лена вылила на себя содержимое десяти пузырьков настойки валерьяна, которые она достала опять же из своей сумочки. Быстро открутив колпачки, она опустошила эти пузырьки. Пахучая маслянистая жидкость покрыла её всё ещё роскошное женственное тело. Она втёрла настойку в кожу живота. Намазала ею лобок, целый пузырёк.она вылила внутрь, пальцами раскрыв своё разработанное за годы карьеры фотомодели влагалище. Затем она облила жидкостью свои загорелые круглые ягодицы, похлопав по ним ладонями. Один пузырёк отправился внутрь анала, разработанного за годы работы актрисой. После чего ещё два пузы рока были вылиты на сиськи, которые она отъела в бытность работы бизнес-леди. ПОСЛЕДНИЙ пузырёк остался Лене Лениной для того, чтобы вылить его традиционным способом - через рот, который Леночка разработала в бытность пребывания одной из главных светских львиц. В том числе и благодаря вышеупомянутому Константину Натановичу Боровому. Кот и ещё две других кошки накинулись на Лену, стали её лобызать, грызть, при этом топча лапами, массируя и царапая в кровь её нежную кожу, оставляя ссадины на ягодицах, на животе, на груди. Из пышных буферов потекла мелкими струйками кровь. Но Лена, будучи под коксом, уже не замечала боли. Ей было по кайфу, что кошки её грыуюзут, скоблят жёсткими как наждачная бумага, языками и впиваются острыми как гвозди когтями. Кошак кинулся к промежности щедрой тёти и вгрызся в матку Лены. Валерианка впитался так сильно в организм кошака, что кошек не успокоился до тех пор, пока не выгрыз гламурной сучке всю матку вместе с придатками. Две других кошки отгрызли Лене Лениной соски, после чего принялись жевать клыками большие накачанные ботоксом губы. Губы прокололись как надувной мяч и со свистом сдались, обдав голодных и опьянённых валерьянкой кошек густой женской кровью с присутствием химических элементов. Лена испытывала невероятное наслаждение. Ведь её содомировали сразу три четвероногих питомца. Бесстыжая дива, извивалась в кресле, похотливо стонала, повизгивала и даже рычала, уподобляясь раненой пантере.