Оружие для Хартума

Глава 1

Тед Брэди смотрел на солнце, которое медленно спускалось к далеким гребням гор Марра, окаймлявших пустыню на западе, и старался ни о чем не думать. Тревога, сжимавшая его сердце, заставила почти забыть о жгучей жажде, превратившей язык в толстую сухую губку, а кожу на губах — в пергамент. Ему давали пить лишь дважды в день, хотя температура воздуха с одиннадцати часов до трех поднималась выше сорока градусов, полностью обезвоживая все, что оставалось на солнце. Тед Брэди был привязан в стороне от стоянки, словно зачумленный пес. Он попробовал шевельнуться, но его запястья, прикрученные к столбу, вбитому в каменистую почву, так одеревенели, что малейшее движение причиняло мышцам невыносимую боль. Он закрыл глаза, и красные круги затанцевали под опущенными веками. Тед Брэди слишком долго смотрел на солнце. В мозгу внезапно всплыла фраза, прочитанная когда-то: «Никто не может смотреть прямо в лик смерти или солнца». Он постарался прогнать из сознания слово «смерть» и не думать о том, что она возможна.

Спину нестерпимо жгло. Он попробовал согнуть ноги, связанные у лодыжек, но поза не стала удобней. Его «нанизали» на столб рядом с загоном для верблюдов, поодаль от палаток и «лендроверов», спрятанных в колючих зарослях. «От кого?» — подумал он. Стоянку устроили в центре пустыни Кордофан, на полпути между Хартумом и Эль-Фашером, к северу от караванных троп, в русле пересохшей речки. У суданских военных самолетов нет столько бензина, чтобы прогуливаться в небе над этим глухим углом. Впрочем, воздушный наблюдатель увидел бы здесь лишь небольшую стоянку, где остановилось полдюжины автомобилей, несколько верблюдов да полсотни людей. Их могли бы принять за пастухов одного из кочевых племен Дарфура или торговцев, направляющихся в Ньялу или Эль-фашер.

Солнце постепенно скатывалось на запад, за край горной цепи, окрашивая в сиреневый цвет каменисто-плоскую бурую пустыню. Тишину скал нарушали только звуки арабской музыки, выплеснутые транзисторным приемником, хриплые крики верблюдов и редкие людские голоса.

Присев перед палатками на корточках и неподвижно глядя в пустоту, как насекомые, или растянувшись прямо на земле в обнимку с ружьями, воины в тарбушах[1] и бежевой полувоенной форме почти сливались с каменными глыбами. Они словно являли собой образ бесконечной терпеливости жителей пустыни.

Постепенно приятная прохлада сменяла жгучий зной. Тед Брэди считал минуты: ему давали пить после четвертой дневной молитвы. Но может быть, эти сумерки принесут что-нибудь новое?

Американец закрыл глаза, пытаясь найти какую-либо утешительную мысль. Хартум, этот безобразный, плоский, пыльный город посреди пустыни, в месте слияния Белого и Голубого Нила — город без асфальтированных улиц, больших магазинов и ресторанов, вообще без всего, что положено иметь столице, если не считать прогулочной набережной вдоль Нила, окаймленной высокими бананами, — теперь казался ему недоступным раем. Уже три дня он оставался привязанным к этому столбу, получая на обед немного дураза[2] и несколько бананов. Он смирился с тем, что справлять нужду приходилось прямо под собой, и его стражников это нисколько не смущало. Они были не очень жестоки, но покрыты коркой того равнодушия к страданиям, которое нередко встречается в Африке.

Ухо вдруг уловило какой-то новый звук: это был шум мотора. Его сердце забилось чаще. Автомобиль приближался к стоянке с восточной стороны. Теду Брэди удалось повернуть голову, но он ничего не увидел в белесом сумеречном тумане. Он попытался определить источник звука. Если это грузовик, то он спасен.

Машина подъезжала ужасающе медленно. Почти свернув себе шею, Тед Брэди различил горбатый силуэт, какой часто можно встретить в пустыне: сероватый «лендровер». Он подумал, что медлительные грузовики, наверное, отстали где-то позади. Въехав на территорию лагеря, «лендровер» остановился. Два солдата поднялись и направились к нему, лениво таща за собой свои автоматы Калашникова. Из кабины вылез человек, которого Тед Брэди сразу же узнал по круглой голове, покрытой короткими курчавыми волосами. Он был одет в бежевую, хорошо скроенную легкую куртку, и в руках у него не было никакого оружия, — оно ему не требовалось, ибо это был главарь.

Тед Брэди напрасно напрягал слух. Никакой другой звук мотора больше не нарушал тишины пустыни. Он понял, что грузовики не придут. Сперва ему захотелось кричать от отчаяния. Несколько слезинок выкатилось из его опухших и красных глаз, но чувство жажды заставило его забыть о своей тревоге. Он сомкнул веки, снова впав в оцепенелое забытье, одолеваемый смутными кошмарами. Спустя какое-то время он услышал звуки приближающихся шагов и приоткрыл глаза.

Хабиб Котто, человек, похитивший его, элегантный в своей куртке, с тщательно ухоженными руками, бесстрастно смотрел на него, куря по своему обыкновению английскую сигарету. Среднего роста, с очень темной кожей, он обладал тонкими чертами лица, как многие арабы на севере Чада.

— Ваши друзья не явились на встречу, — сказал он по-английски медленно и внятно.

Тед Брэди закрыл глаза и прошептал:

— Пить... Я хочу пить...

Хабиб Котто сделал вид, что не слышит, и повторил:

— Никто не пришел. Срок истекал сегодня.

Тед Брэди сделал огромное усилие, чтобы открыть глаза. Ему хотелось кричать, что он ничего не может сделать, что это не его вина, что он находится не в Вашингтоне, а в глубине Сахары, откуда много часов езды до более или менее цивилизованных мест. Но слабость не давала ему сказать это. Он повторял только:

— Пить... Пить...

Это было наваждение, вызывавшее спазмы всех мускулов лица, опустошавшее мозг. Машинально он открывал и закрывал рот, как рыба, вытащенная из воды. Его собеседник не обращал на это никакого внимания. Он присел на корточки напротив пленника и тихо сказал:

— Они ошибаются, думая, что я блефую. Мне нужно оружие, и я его получу.

Голова Теда Брэди упала на грудь. Он понял, что участь его решена. Хабиб Котто поднялся и пошел к палаткам неторопливым шагом. Через некоторое время один из его людей принес узнику миску дураза и тыквенную флягу с водой. Ему развязали руки. Тед Брэди оставил миску с дураза на коленях и осторожно прикоснулся губами к воде, стараясь продлить наслаждение. Для него ничего больше не существовало, кроме этой тепловатой воды, смочившей иссохший рот. Он мог бы выпить десятки литров. Но, увы, ее было всего с поллитра, которые он проглотил за пять минут. Он съел еще горсть дураза, и охранники снова привязали его. С полчаса Тед Брэди чувствовал себя хорошо, но затем все во рту опять стало деревенеть. К счастью, похолодало, и от усталости он впал в благодатную дремоту.

Спину припекло, и американец проснулся. Было всего семь часов утра, а лучи солнца уже стали горячими. Он с трудом открыл веки, слипшиеся от слез и гноя. Каждый мускул его тела причинял ему боль. Его элегантный синий костюм из куртки и брюк потерял свой цвет. На исхудавшем лице отросла борода. Тед Брэди, блестящий шеф отделения Центрального разведывательного управления США в Хартуме, любимец всех посольских жен, стал всего лишь бесформенным куском плоти, высушенным ветром и солнцем пустыни.

Из-под приспущенных век он видел, как люди Хабиба Котто сворачивают палатки. Взревел мотор «лендровера». Его сердце забилось сильнее. Наконец-то он сможет двигаться. Пусть будет все что угодно, но только не эта пытка палящим солнцем. Один из солдат подошел к верблюдам и освободил их от пут, за исключением одного, спокойно пережевывающего свою жвачку и привязанного к столбу. Как Тед Брэди.

Снова мучимый жаждой, он смотрел на приготовления к отъезду, раздираемый тревогой и любопытством. Куда его увезут? Наверное, на запад, к границе с Чадом, где находятся их самые крупные базы. Ему придется еще несколько бесконечных дней провести в пути под палящим солнцем, привязанным к спине верблюда. Он проклинал свое легкомыслие. Больше никогда он не станет доверять ни одному африканцу. А ведь он уже третий раз занимал такую должность на континенте и думал, что знает их. И особенно этого Хабиба Котто, такого обходительного, с таким приятным голосом, немного церемонными жестами и слегка витиеватой речью, как у многих африканцев, учившихся в университетах белых. Теперь этот негодяй шантажировал Управление, используя Теда Брэди как заложника...

Мотор «лендровера» заревел сильнее, и машина тронулась, поднимая тучи пыли. Струя горячего воздуха заставила Теда Брэди вздрогнуть: самум, песчаный ветер, дующий из Центральной Африки, стал мести пустыню, иссушая все на своем пути. Наверняка, это было причиной отъезда...

Глядя из-под опухших век, он увидел, что к нему направились три человека, включая Хабиба Котто с автоматом на плече. Это означало, что он не вернется в Хартум, а отправится на запад. Его сопровождали двое приближенных. Одним был капитан Содира, высокий худой негр, который, даже ложась спать, не расставался с пятнистой формой десантника. Другой, Фуад, похожий на интеллектуала своими роговыми очками и бородой, был «политическим комиссаром» того, что Хабиб Котто высокопарно называл Главным командованием Сил освобождения Чада. Это он составлял бесчисленные коммюнике, где ярко расписывались микроскопические схватки с ливийцами, оккупирующими Чад. Почти светлокожий, он мог бы сойти за белого, если не смотреть на его приплюснутый нос.

Трое мужчин стали вокруг столба, к которому был привязан Тед Брэди.

— Ультиматум ГК СОЧ истек вчера, — объявил Хабиб Котто торжественным, спокойным голосом. — Ваши начальники заблуждаются, не принимая нас всерьез. Военный совет Сил освобождения Чада решил, как мы обещали, казнить вас, ввиду отказа вашего правительства выполнить свои обязательства.

Слова с трудом доходили до сознания Теда Брэди. Они не собирались больше ничего говорить. А он испытывал сильную боль, и у него даже не было сил, чтобы протестовать против этого циничного и зловещего заявления. Высокий негр в военной форме отошел и вернулся с верблюдом, которого он привязал к столбу Теда Брэди. Затем он разрезал боевым кинжалом веревки на запястьях американца. Руки его настолько затекли, что повисли вдоль туловища, и он не мог их даже согнуть.

Не развязав ему ног, негр и политкомиссар приподняли его и оттащили к верблюду. Достав из карманов веревки, они привязали каждую руку Теда Брэди к задним ногам животного, так что он оказался под его брюхом, лицом к хвосту. Американец с поднятыми руками был настолько изнурен, что не сопротивлялся и едва почувствовал, как пеньковые путы впились в его уже израненную кожу. Тревога сдавила ему горло... Что означала эта новая комедия? Палачи завершили свою работу, привязав его за пояс к нижней части ног верблюда, сковав одновременно движения пленника и животного. Возмущенный верблюд издал протяжный хриплый крик, тщетно пытаясь освободиться.

Хабиб Котто невозмутимо наблюдал за всей этой сценой, засунув большие пальцы за пояс куртки и полузакрыв глаза. Его пособники выпрямились, покрытые потом. Температура уже достигла почти сорока градусов.

Глава СОЧ приблизился и присел на корточки перед Тедом Брэди. На этот раз он не произносил столь излюбленных им громогласных и назидательных фраз. «Какой страшный паяц!» — подумал Тед Брэди.

Не говоря ни слова, Хабиб Котто протянул правую руку в сторону капитана Содиры, и тот почтительно вложил ему в ладонь свой кинжал с черной костяной рукоятью. Левой рукой Хабиб Котто откинул назад голову Теда Брэди, свесившуюся на грудь. Тот подумал, что африканец перережет ему горло, как баранам в Эд Эль-Кебире. Но острая боль пронзила ему живот. Он закричал, опустил глаза и увидел лицо Хабиба Котто, искаженное усилием. Африканец вонзил ему острие кинжала в низ живота. Не очень глубоко. С приглушенным звуком «ха» он дернул кинжал вверх, словно открывая упрямую застежку «молнии», и остановился у пупка. Затем вынул лезвие и выпрямился.

Он тщательно вытер кинжал о жесткую шерсть верблюда и вернул его владельцу. Тед Брэди с лицом, искаженным болью, прерывисто дыша, видел, как кровь начала медленно вытекать из раны, струиться по бедрам, поглощаемая сразу же песком. Хриплый крик проклокотал из его сухого рта. Голова его кружилась. Он смутно видел, как уходят трос мужчин. Он попробовал шевельнуться, освободить руки, чтобы не дать своим внутренностям выпасть из живота, но был слишком слаб и слишком хорошо привязан. Верблюд встрепенулся, стремясь двинуться за другими и, потянув распоротый живот Теда Брэди, вызвал у него мучительный стон.

Вдруг горячая и зловонная жгучая жидкость залила американца. Верблюд мочился на него. Жидкость текла по лицу Теда Брэди, а затем в рану — словно расплавленный свинец. Он снова закричал, разрывая голосовые связки, с глазами, залитыми едкой кислотой. Он слышал постепенно затихающий шум моторов. Хабиб Котто покинул лагерь. Оставив его умирать на медленном огне в раскаленной пустыне. Боль в животе была столь мучительной, что мысль о смерти стала для него лишь смутной абстракцией. Раздался глухой шлепок: верблюд продолжал облегчаться. Его жидкие испражнения обрушились на голову Теда Брэди, растекаясь по лицу желтоватой зловонной массой. Крик американца захлебнулся в безнадежном клокотанье.