«Тот фактор человеческого поведения, который еще называют „самоуважением“, имеет любопытное сдерживающее свойство. Он сдерживает от упоминания при коммуникации с другими людьми фактор неблагоприятных случайностей, которые, как доказывает теория вероятности, обязательно случаются. С другой стороны, этот же фактор поощряет передачу другим людям сведений о благоприятных случайностях, тем самым в культурах, практикующих „самоуважение“, нарастает атрофия принципов, ведущих к такому типу поведения. Упадок общества приносит неудачу его членам в соответствии с законами вероятности…»
Она постепенно, как после кошмарного сна, медленно приходила в себя. Когда она в первый раз открыла глаза, ее блуждающий взгляд упал на Кэлхауна и во взгляде немедленно затлела ненависть. Рука девушки шевельнулась, пальцы потянулись к ножнам на поясе, хотя нож этот скорее был из столового прибора, чем серьезным оружием. На всякий случай Кэлхаун нож отобрал. Чья-то неопытная рука источила лезвие почти в иглу, явно путем долгого трения о камень.
— Как лечащий врач, запрещаю вам колоть людей таким шилом, — укоризненно сказал Кэлхаун. — Ничего хорошего не выйдет. Меня зовут Кэлхаун, я из Медслужбы вашего сектора. Я прибыл для планетарной санинспекции. Но мой визит пришелся не по вкусу каким-то личностям в городе, и они попытались нас прикончить. Способ был прост — тряхнуть корабль полем решетку, размазать меня по стенкам кабины. Пришлось идти на аварийную посадку, и теперь я хочу знать, наконец, что происходит.
К ненависти во взгляде девушки прибавилась доля сомнения.
— Вот мое удостоверение, — сказал Кэлхаун и показал жетон, высокого уровня официальный документ, дававший обширнейшие полномочия
— конечно, если местные власти способствовали посланцу Медслужбы в его благородной миссии.
— Конечно, жетон можно украсть. Но вот мой свидетель, он готов подтвердить истинность моих слов. Вы слышали о тормалах? Мургатройд готов за меня поручиться.
Он подозвал маленького пушистого спутника. Осторожно подойдя, тормал вежливо подал цепкую лапку, пропищал знаменитое «Чи!» и начал, подражая Кэлхауну, щупать у девушки пульс.
Кэлхаун молча наблюдал, а девушка смотрела на Мургатройда. Слухи о тормалах уже давно разошлись по всей обитаемой Галактике. Их нашли на планете в системе Денеба. Они оказались ласковыми домашними животными, но кроме того обнаружилась исключительная способность вырабатывать иммунитет ко всем болезням, а их человек собирал и сеял на космическом пути немало. Имя исследователя, открывшего это свойство тормала, не сохранилось, но с тех пор тормалы стали далеко не просто спутниками работников Медслужбы: их все еще было мало и присутствие зверька служило лучшей визиткой для космических врачей.
Девушка с трудом сказала:
— Если бы раньше… теперь поздно уже. Я… я думала, вы из города…
— Я туда иду, — сказал Кэлхаун.
— Они вас убьют.
— Вероятно, да, — согласился Кэлхаун. — Но поговорим о другом. Вы нуждаетесь в помощи, а я 0 представитель Медслужбы. Я подозреваю, что у вас началась какая-то эпидемия. И кто-то в городе не хочет видеть на планете космического врача. Кстати, любопытное у вас оружие.
— Один в нашей группе… у него было хобби, древние виды оружия. У него была коллекция — луки, стрелы, дротики, вот это арбалет. Ему не нужна энергия, как бластерам. Мы бежали из города, а он потом вернулся и вынес коллекцию. Так мы вооружились.
Кэлхаун кивнул. Самое лучшее начало беседы с пациентом — что-нибудь, не относящееся к теме. Но рассказ девушки как раз очень даже к теме относился. Кроме того, теперь Кэлхаун знал ее положение в обществе. Хотя на большинстве миров не было разделения на классы по степени доходов, социальные группы по сходству вкусов, интересов, месту жительства продолжали оставаться доброй основой для положительных отношений между людьми. Кэлхаун припомнил старомодный термин «верхний слой среднего класса», который больше ничего не значил в экономике, но кое-что значил в медицине.
— Нужно заполнить историю болезни. Имя?
— Хелен Джонс, устало сказал девушка.
Он держал микрофон карманного рекодера поближе, чтобы слова были хорошо слышны на записи. Профессия — статистик. Она входила в административную группу строительства города. После завершения строительства большинство рабочих улетели обратно на Деттру-2, но административная группа и Хелен вместе с ней остались в городе помогать прибывающим колонистам.
— Погодите, — прервал ее рассказ Кэлхаун. — Вы упомянули о бегстве из города. Люди, которые сейчас там остались, — они тоже из вашей группы? Если нет, то откуда они взялись?
— Она слабо покачала головой.
— Не знаю … Они появились уже после эпидемии.
— Вот как? Как началась эпидемия? Как это случилось?
Прерывающимся от усталости голосом она продолжила рассказ. Эпидемия началась среди последней партии рабочих перед возвращением на Деттру-2. Их в городе было около тысячи, людей всех классов и занятий. Сначала она появилась среди работавших на обширных полях.
Болезнь успела распространиться прежде, чем ее заметили. Первоначальных симптомов не было, если не считать жалобы на упадок сил и тревожное состояние. Рабочие перестали спорить и ссориться. Обычно здоровые люди ведут себя умеренно агрессивно и ссорятся как бы невзначай. Но теперь на ссору не оставалось энергии.
Потом появилась одышка, больным не хватало воздуха. Симптом открыл один из медиков, заметивший у себя упадок сил и вдруг начавший задыхаться. Одышка была нешуточная, и он, проверив собственный обмен веществ, заподозрил что-то серьезное. Как показал анализ, уровень обмена веществ был поразительно низким.
— Скажите, — перебил Кэлхаун девушку. — Вы по профессии статистик, но употребляете медицинские термины. Откуда вам обо всем этом известно?
— Это Ким, — устало сказала девушка. — Он учился на врача, входил в медгруппу. Мы… должны были пожениться.
Кэлхаун кивнул.
— Продолжайте, пожалуйста.
Время от времени Хелен приходилось отдыхать, собираться с силами, чтобы продолжить рассказ. Одышка среди жертв эпидемии прогрессировала. Вскоре самое простое усилие, например, чтобы подняться на ноги, заставляло синеть от удушья. О ходьбе нечего было и думать. Очень скоро больные могли только неподвижно лежать. Потом впадали в беспамятство и умирали.
— А что обо всем этом думали врачи?
— Ким бы вам подробно рассказал, — прошептала девушка. — Врачи работали до изнеможения, испробовали буквально все! Они получили аналогичные симптомы у подопытных животных, но вируса болезни выделить не могли. Ким говорил, что им не удается получить чистую культуру. Просто уму не постижимо! Ни один из методов не выделял носителя болезни, а она тем не менее была заразной!
Кэлхаун нахмурился. Появление новых патогенных механизмов маловероятно, но если стандартные лабораторные методы не выделили носителя болезни… Это дело явно для Медслужбы. И люди в городе пытались не пустить его на планету! Описание болезни тоже давало пищу для любопытных сопоставлений.
Носитель болезни удачно прятался от исследователей. Но такая способность не приносит микробу выгоды в естественных условиях, при которых нет причин стараться невидимым для электронных микроскопов. Нет причин вырабатывать такое свойство — естественным путем, конечно. Что же здесь происходит?
— Что произошло после того, как эпидемия была распознана?
— Прибыл первый транспорт с Деттры, — безнадежным тоном продолжала девушка. — Мы их не посадили, предупредили о карантине, и транспорт неразгруженным отправился домой.
Кэлхаун кивнул. Естественно, они не стали садиться.
— Потом появился новый корабль. Нас оставалось человек двести, у половины появились симптомы болезни. Корабль сел на собственных двигателях, потому что некому было управлять решеткой.
В этом месте голос девушки начал дрожать — когда она описывала появление в городе экипажа корабля. В городе, где люди умирали, так еще и не пожив по-настоящему на новой планете. Средства связи работали отлично, и бежавшие из города и те, кто там оставался, видели посадку на экранах собственных визифонов, работавших через экраны диспетчерской башни космопорта.
Корабль опустился, появились люди, но на врачей они не были похожи. Видиоэкраны в диспетчерской тут же выключились, и больше связаться с космопортом не удалось. Отрезанные друг от друга в дальних поселках и городских квартирах, уцелевшие колонисты обменивались посланиями отчаянной надежды, что это все-таки врачи. Потом прилетевшие появились в комнате одного из тех, кто как раз вел разговор. Визифон остался включенным, когда владелец открыл пришельцам дверь. Он из радостно приветствовал: он считал их исследователями, прилетевшими найти причину болезни и ее уничтожить.
Собравшиеся у другого визифона все видели. Как вошли незнакомые люди. Как хладнокровно убили их друга и всех, кто еще был в живых из его семьи.
Свидетели убийства, уже почувствовавшие первые симптомы, разбросанных группками по два-три человека в разных местах города, начали тут же сообщать через визифоны. Людей охватил ужас. Может быть, произошла ошибка? Может быть, преступление совершено по воле отдельных лиц, а не командира корабля? Едва ли это могло быть ошибкой. Какой бы чудовищной не казалась идея, но болезнь на Марисе-3, очевидно, решили прекратить тем же способом, каким боролись с эпизоотиями: зараженных уничтожат и предотвратят распространение болезни.
Но предположение было слишком ужасным, чтобы поверить в него без неопровержимых доказательств. С наступлением ночи была отключена городская энергосеть, визифоны перестали работать. Закаты на Марисе исключительно красивы и спокойны, но теперь над городом нависла буквально мертвая тишина, и лишь иногда из пустоты черных окон доносился стон умирающих.
Жалкие остатки выживших поспешили покинуть город под покровом темноты. Они бежали в одиночку и группами. Некоторые вели и несли членов семьи, тех, кто уже сам не мог идти. Они помогали женам, мужьям, родителям и детям выбраться на открытую местность, но побег не мог спасти им жизнь. Он только предотвращал жестокое убийство. Обреченным это почему-то казались выходом из положения.
— Но это не ваша личная история болезни, — мягко сказал Кэлхаун. — Я хочу узнать, как это было с вами. Когда началась болезнь? Что могло послужить причиной…
— Так вы знаете, что это? — с безнадежным видом спросила Хелен.
— Еще нет, — признался Кэлхаун. — У меня слишком мало данных. Я стараюсь собрать побольше.
Хелен рассказала о себе. Первым симптомом была апатия, безразличие к окружающему. Она старалась не поддаваться унынию, но апатия с каждым днем усиливалась. Все большее утомление приходило стоило лишь попытаться что-то делать. Но никаких неприятных ощущений она не испытывала, ни голода, на жажды, просто чтобы вспомнить о необходимости что-то делать, приходилось напрягать волю.
Симптомы полностью соответствовали кислородному голоданию, которое человек испытывает, например, на большой высоте, в разряженной атмосфере, в негерметизированном фалере с отключенным кислородным питанием. Только здесь процесс был бесконечно более длительным, растянувшимся на недели. Но конец — тот же.
— Я заразилась до побега из города. Теперь я понимаю, у меня осталось несколько дней и я смогу что-то делать и думать, только прилагая все силы. И с каждым днем будет все труднее жить. А потом я перестану питаться.
Она говорила, а Кэлхаун смотрел на крошечные катушки рекодера, перематывавшие многоканальную ленту.
— Но пока у вас хватило энергии на попытку меня убить, — заметил он.
Оружие девушки было арбалетом со стальной пружиной, которая сжималась с помощью рычажка. Для удобства имелся ствол и приклад с рукоятью. Таким арбалетом удобно было удобно целиться.
— Кто собрал этот арбалет?
— Ким… Ким Уолпол, — сказала девушка после некоторого колебания.
— Значит, вы не одна здесь? Другие люди из группы еще живы?
Она снова помолчала, потом сказала:
— Мы поняли, что в одиночку продержаться тяжелее. Выжить все равно нет надежды. Ким сильнее остальных, он зарядил этот арбалет. Он из коллекции Кима.
Кэлхаун принялся задавать вопросы, внешне случайные. Девушка отвечала. В группе было одинадцать человек. Двое уже умерли. Трое впали в кому. Есть они не могли, кормить их было невозможно, и они медленно умирали. Больше всего сил оставалось у Кима Уолпола. Он пробрался в город, вернулся с оружием. Он стал лидером группы и продолжал оставаться самым сильным и — как считала Хелен — самым умным из них.
Люди ждали смерти, но пришельцы-захватчики — именно захватчиками считали их колонисты — не собирались оставлять их в покое. Из города посылались отряды охотников, выискивавших еще живых колонистов и приканчивавших их на месте.
— Наверное, — равнодушно предположила девушка, — чтобы сжечь тела и уничтожить заразу. Они не хотят ждать. Какой ужас — приходится защищать собственное право на естественную смерть! Поэтому я и выстрелила в вас.
Она замолчала, чтобы перевести дух. Кэлхаун кивнул. Теперь беглецы помогали друг другу избежать насильственной смерти. Под покровом ночи они собирались в одном месте, и те, у кого еще были силы, делали, что могли, для остальных. Днем они прятались в одиночных «норах», разбросанных на порядочном расстоянии друг от друга. Если бы нашли одного, остальные избежали бы бесчестия смерти. Других мотивов поведения уже не оставалось, что говорило о традициях, достойных уважения в глазах Кэлхауна: такие люди должны кое-что знать о науке вероятности поведения, только называть эту науку они будут «этикой». Те, кто их убивал, захватчики, были людьми другого сорта, и они, очевидно, прибыли из совсем другого мира.
— Одну минуточку, — сказал Кэлхаун.
Он подошел к Мургатройду, который, как ему показалось, за последний час несколько приуныл. Кэлхаун проверил дыхание, частоту пульса.
— Я вам помогу дойти до места встречи, — энергично сказал Кэлхаун. — Мургатройд уже реагирует на зараженную кровь. И я хочу поговорить с остальными из вашей группы.
Девушка едва смогла подняться на ноги — даже необходимость что-то делать ее утомляла, но она мужественно, хотя и медленно, пошла к холму. Кэлхаун подобрал забавное допотопное оружие, взвел пружину, вставил на место стрелу и пошел за Хелен. В арьегарде бежал Мургатройд.
Пройдя четверть мили, Хелен приникла к стволу небольшого дерева. Ей нужно было отдохнуть, но она опасалась опускаться на траву — подниматься потом будет слишком тяжело.
— Я понесу вас, — твердо сказал Кэлхаун. — Показывайте дорогу.
Он взял ее на руки, и они пошли дальше. Девушка была очень легкая — даже при ее стройной фигуре она весила бы гораздо больше, если бы не заболела. Кэлхаун без труда нес ее и антикварное оружие.
Мургатройд не отставал от Кэлхауна и девушки. Они поднялись на невысокий холм, спустились в довольно глубокий овраг, пробились через густой кустарник и вышли на полянку. Здесь стояло несколько примитивных хижин: навесов из листьев на шестах. Для постоянного жилья навесы и не предназначались — они стали кратковременным укрытием для несчастных, которые хотели спокойно здесь умереть.
Но произошло несчастье. Кэлхаун понял это раньше Хелен. Под навесами были устроены постели из листьев, а на листьях лежали мертвецы, очевидно, те, что впали в перманентную кому. Но имелось одно отличие. Кэлхаун положил Хелен на землю так, чтобы девушка ничего не увидела, сказав: «Не двигайтесь, лежите тихо и не поворачивайтесь», — пошел к шалашам, чтобы проверить ужасную догадку.
Секунду спустя ярость охватила Кэлхауна. Он очень серьезно относился к своей профессии, которая заключалась в борьбе со смертью. Конечно, ему приходилось проигрывать и он принимал неизбежность поражения в этой борьбе, как и любой другой врач. Но на его месте любой медик пришел бы в ярость при виде людей, которые могли бы стать его пациентами, но теперь лежали с перерезанными глотками.
Он накрыл мертвых ветками и вернулся к Хелен.
— Здесь побывали те, из города, — сказал он хрипло. — Они убили всех больных. Наверное, сейчас они ищут остальных.
Мрачно нахмурясь, он обошел полянку с поисках следов. На краю отыскались несколько глубоких отпечатков подошв. Кэлхаун поставил ногу рядом с отпечатком, нажал всем телом — отпечаток получился не такой глубокий. Значит, здесь прошел человек, весивший больше Кэлхауна. Значит, он не был из группы заболевших таинственной чумой.
На противоположном краю нашлись аналогичные следы, они вели на поляну.
— Всего один, — хладнокровно сказал Кэлхаун. — Значит, не боится. Да и зачем? У городских администраторов оружия при себе не бывает. Они так слабы, что сопротивляться не могут. Хелен не побледнела, она и так была бледна, она только смотрела на Кэлхауна.
— Через час солнце зайдет. — Кэлхаун посмотрел на небо. — Если захватчики будут сжигать тела убитых, убийца сюда вернется. Он заметил,что навесы рассчитаны не на трех людей, а на больше. Он обязательно вернется!
Мургатройд простонал: «Чи!». Он стоял на задних лапах, удивленно смотрел на передние, как на чужие. Он тяжело дышал.
Кэлхаун быстро осмотрел тормала. Дыхание участилось, сердце билось в том же режиме, что и у Хелен, температура тела понизилась. Кэлхаун сказал с жалостью:
— У нас с тобой бывают неприятные моменты, такая уж наша профессия. Но мне хуже, чем тебе. Ведь ты не проделывал со мной всякие грязные штуки, а мне вот приходится тобой рисковать…
— Чи! — жалобно пискнул Мургатройд и заскулил.Кэлхаун осторожно уложил зверька на подстилку из листьев.
— Лежи спокойно! — приказал он. — Тебе нельзя перенапрягаться!
Мургатройд жалобно заскулил ему вслед, но остался лежать.
Кэлхаун уложил Хелен в месте, откуда ей хорошо была видна полянка, но сама она оставалась в укрытии. Сам он спрятался на некотором расстоянии от нее. Он мог бы пойти выслеживать убийцу, но Хелен и Мургатройд остались бы без защиты, а убийца мог уйти далеко, если он не собирался сегодня возвращаться. К тому же сейчас жизнь Мургатройд была важнее жизни любого другого живого существа на Марисе-3. От маленького тормала зависело все.
Но самим собой Кэлхаун доволен не был.
Вокруг было тихо, не считая обычных шорохов и прочих звуков, которые слышны в любом живом лесу, где идет нормальная жизнь его обитателей. Иногда доносилось мелодичное попискивание, похожее на звуки флейты — позднее Кэлхаун узнал, что их источником были ползающие существа, напоминающие земных черепах. Глубоким басом гудели порхающие малютки, которых с определенной натяжкой можно было считать птичками. Солнце Марис медленно опускалось к округлой верхушке ближнего холма. С приближением сумерек лес охватила предвечерняя тишина.
Издалека послышался шум — кто-то или даже несколько человек, пробираясь через подлесок, шли к поляне. Вскоре послышалась человеческая речь. Из подлеска на полянку вынырнул изможденный юноша, плечом поддерживая совсем обессилевшего старика. Кэлхаун жестом велел Хелен молчать. Юноша и старик выбрались на полянку, и старик тяжело сел в траву. Юноша, тяжело дыша, остался стоять.
На поляну вышла вторая пара, мужчина и женщина. В слабом свете вечерней зари еще можно было разобрать, какие у них бледные, изглоданные болезнью лица.
С другой стороны вышел пятый человек. У него была темная борода и широкие плечи — когда-то он был сильным мужчиной, но болезнь наложила на него тяжелый отпечаток.
С трудом шевеля губами, люди приветствовали друг друга. Они еще не знали, что их стало на три человек меньше.
Молодой человек с бородой, собравшись с силами, пошел к навесу.
Захныкал Мургатройд.
Вдруг опять зашелестели ветки, но громче, агрессивнее. Чья-то сильная ладонь отвела их в сторону, и на полянку уверено вышел мужчина. Он был плотного сложения и цвет лица имел отменный. Кэлхаун профессионально отметил, что пришелец немного полноватый, принадлежит к психосоматическому типу людей, не страдающих от душевных мук и счастливо живущих сегодняшним днем.
Кэлхаун поднялся и бесшумно шагнул на поляну. Незнакомец стоял к нему спиной, разглядывая жалких, похожих на скелеты, горожан.
— Назад пришли, да? — дружелюбно сказал убийца. — Ну и молодцы, сэкономили мне массу времени. Покончим сразу и со всеми.
С ленивой уверенностью он потянулся к кобуре бластера на бедре.
— Брось оружие! — рявкнул за его спиной Кэлхаун. — Брось!
Толстяк стремительно повернулся, увидел направленный на него ствол арбалета. В сумерках было видно еще хорошо, и толстяк заметил, что это не бласт-ружье и вообще не современное оружие. Но куда большее значение имела форма Медслужбы.
Толстяк с профессиональной быстротой выхватил бласт-пистолет из кобуры.
И Кэлхаун прострелил ему горло деревянной стрелой. Когда толстяк упал на траву, он был, к сожалению, уже мертв.