Осколки

Сцена шестая

ГЕЛЬБУРГ: Какао?

МАРГАРЕТ: Я часто пью какао, это успокаивает нервы. Вы похудели?

ГЕЛЬБУРГ: (недоволен ее любопытством). Да, немного.

МАРГАРЕТ: Вы всегда так много вздыхаете?

ГЕЛЬБУРГ: Вздыхаю?

МАРГАРЕТ: Может, вы этого уже и не замечаете. Пусть он послушает ваше сердце.

ГЕЛЬБУРГ: Нет-нет, со мной все в порядке. (Вздыхает). Мне кажется, я всегда вздыхал. А это что-нибудь значит?

МАРГАРЕТ: Не обязательно, но надо спросить Харри. Он сейчас закончит с пациентом. Я слышала, что ее состояние пока неизменно.

ГЕЛЬБУРГ: Да, пока ей не лучше. (Он нетерпеливо возвращает чашку). Не могу я это пить.

МАРГАРЕТ: А вы вообще правильно питаетесь?

ГЕЛЬБУРГ: (вдруг меняет тон). Вообще-то я хотел бы с ним поговорить.

МАРГАРЕТ: (резко). Я хотела как лучше.

ГЕЛЬБУРГ: Я просто не в себе, я не хотел вас…

Хьюман входит, пугая Маргарет. Она, обиженная, уходит.

ХЬЮМАН: Не стоит сердиться на нее.

Гельбург молча кивает, но его состояние остается прежним.

Этого больше не повторится. (Садится на стул). В любом случае я должен признать, что ее диагнозы иногда бывают очень точны. У женщин часто более точные ощущения.

ГЕЛЬБУРГ: Извините, но я прихожу сюда не для того, чтобы поговорить с вашей женой.

ХЬЮМАН: (веселая улыбка). Ну, перестаньте, Филипп, не будьте таким желчным. Что поделывает Сильвия?

ГЕЛЬБУРГ: (собирается с духом). Я не знаю, что она делает.

Хьюман ждет. Гельбург выглядит измученным. Теперь он берет себя в руки и смотрит на доктора с высокомерным выражением.

Я попробовал сделать то, что вы мне советовали: ну, с любовью.

ХЬЮМАН: Правда?

ГЕЛЬБУРГ: Решился попробовать.

ХЬЮМАН: Секс?

ГЕЛЬБУРГ: А что же еще? Гандбол что ли? Естественно, секс.

Эта открытая враждебность — загадка для Хьюмана; он сдерживает себя еще больше.

ХЬЮМАН: Вы имеете в виду, что сделали это или что собирались сделать?

Долгая пауза. Кажется, Гельбург не хочет продолжать разговор. Теперь он опять говорит продуманно.

ГЕЛЬБУРГ: Видите ли, мы не были по-настоящему друг с другом… уже давно… (поправляется)… то есть, особенно с тех пор, как это произошло.

ХЬЮМАН: Вы имеете в виду последние две недели?

ГЕЛЬБУРГ: Да. (С чувством неловкости). И до того тоже.

ХЬЮМАН: Понимаю.

Но он не спрашивает, как долго до этого. Пауза.

ГЕЛЬБУРГ: Я подумал: может, ей поможет, если я… Ну, вы понимаете.

ХЬЮМАН: Да, я думаю, теплота ей помогла бы. И, честно говоря, Филипп, я начинаю думать, что все эти страхи перед нацистами проистекают у нее от ранимости. Я ни в коем случае не хочу вызвать в вас чувство вины, но если женщина не чувствует себя любимой, она может полностью утратить душевное равновесие, понимаете? Будет чувствовать себя потерянной. (Хьюман ощущает некую странную реакцию). Что-нибудь не так?

ГЕЛЬБУРГ: Она, что, сказала, что нелюбима?

ХЬЮМАН: Да нет, но может быть она так думает.

ГЕЛЬБУРГ: Послушайте… (Он борется какой-то миг сам с собой, потом решается.) Не могли бы вы мне кого-нибудь порекомендовать?

ХЬЮМАН: Для вас лично?

ГЕЛЬБУРГ: Не знаю. Я понятия не имею, что они там делают с людьми.

ХЬЮМАН: Я знаю одного очень приличного человека здесь, в больнице. Записать вас к нему?

ГЕЛЬБУРГ: Пока, может, не надо. Я вам тогда скажу.

ХЬЮМАН: Хорошо.

ГЕЛЬБУРГ: Ваша жена говорит: я очень много вздыхаю. Это имеет какое-то значение?

ХЬЮМАН: Может, просто нервное напряжение. Заходите, когда у вас будет побольше времени, я вас осмотрю. Но скажите, пожалуйста, мне кажется или у вас действительно что-то произошло?

ГЕЛЬБУРГ: Все оборачивается против меня. (Пытается изобразить всеведущую улыбку). Но вы же и сами знаете.

ХЬЮМАН: Минуточку…

ГЕЛЬБУРГ: Вы же не слепой: она знает, что делает.

ХЬЮМАН: Что случилось? Почему вы так говорите?

ГЕЛЬБУРГ: Вчера я пришел домой поздно, всю вторую половину дня был в Джерси — у нас там проблема. Она уже крепко спала. Я сделал себе макароны. Обычно она оставляет мне что-нибудь поесть.

ХЬЮМАН: С головой у нее нет проблем.

ГЕЛЬБУРГ: Я же вам рассказывал: она прекрасно двигается в кресле по кухне. Флора по утрам делает покупки — это домработница. Иногда я спрашиваю себя, не встает ли Сильвия и не бродит ли по квартире, когда я ухожу.

ХЬЮМАН: Это исключено — она парализована, Филипп, это не уловка, она больна.

ГЕЛЬБУРГ: (смотрит на Хьюмана со стороны). О чем вы с ней говорите? Знаете, она выглядит так, словно вы видите ее насквозь.

ХЬЮМАН: (смеется). Было бы хорошо, если б это, действительно, было так. Мы говорили о том, как нам поставить ее вновь на ноги — и все это не против вас, Филипп, поверьте мне. (Легкая улыбка). Господи, неужели вы не можете доверять мне чуть-чуть больше?

На минуту Гельбург выглядит почти успокоенным. Короткий изучающий взгляд в лицо Хьюману, затем легкий кивок.

ГЕЛЬБУРГ: Никогда не думал, что смогу с кем-нибудь так говорить. Нет, я доверяю вам.

Пауза.

ХЬЮМАН: Хорошо. Рассказывайте дальше, я вас слушаю.

ГЕЛЬБУРГ: Когда мы говорили первый раз, вы спросили… ну, сколько раз в неделю.

ХЬЮМАН: Да.

ГЕЛЬБУРГ: (кивнул). Иногда у меня возникают проблемы.

ХЬЮМАН: Хм. Ну, это, знаете ли, у многих бывает.

ГЕЛЬБУРГ: (облегченно). Вам часто приходится это слышать?

ХЬЮМАН: Даже очень.

ГЕЛЬБУРГ: (судорожная вызывающая улыбка). А с вами это когда-нибудь было?

ХЬЮМАН: (озадачен). Со мной? Ну, конечно, пару раз. А у вас это недавно?

ГЕЛЬБУРГ: Ну… да. Недавно… Но и давно тоже. (Жест, намекающий на прошлое).

ХЬЮМАН: Понимаю. Но напряжение только усугубляет положение.

ГЕЛЬБУРГ: Да. Я тоже заметил.

ХЬЮМАН: Только не думайте, что настал конец света, это не так. Вы еще молоды. Это — как море, оно то отступает, то возвращается. Но вы не должны забывать, что она вас любит и хочет.

Гельбург смотрит на него широко открытыми глазами.

Вы же знаете это, или нет?

ГЕЛЬБУРГ: (кивает, оставаясь какое-то время в раздумье). Моя свояченица говорит, вы раньше на пляже ходили гоголем.

ХЬЮМАН: Раньше — да.

ГЕЛЬБУРГ: Я часто спрашивал себя, может, это от того зависит, что Сильвия — единственная женщина, которая у меня была.

ХЬЮМАН: А почему это должно иметь значение?

ГЕЛЬБУРГ: Не знаю, но мне не давало покоя, что она, возможно, ожидала большего.

ХЬЮМАН: Знаете, так думают многие, и некоторые мужчины спят с большим количеством женщин не потому, что они более уверены в себе, а потому что боятся утратить эту уверенность.

ГЕЛЬБУРГ: (заворожено). Надо же! Я бы никогда не подумал. Врачу, конечно, приходится иметь дело со многими необычными случаями.

ХЬЮМАН: (доверительно). Каждый по-своему необычен. Но я здесь не для того, чтобы говорить о человечестве. Почему вы не попытаетесь рассказать мне, что произошло? (Он улыбается, пытается подыграть). Ну, давайте, выкладывайте.

ГЕЛЬБУРГ: Ну, хорошо! (Вздыхает.) Я лег в постель. Она крепко спала… (Обрывает, потом начинает снова. Кажется его переполняет что-то сверхъестественное.) Такого со мной еще никогда не было. Я испытывал огромную потребность в ней. Когда она спит, она еще красивее. Я поцеловал ее. В губы. Она не проснулась. Столь сильное желание я не испытывал в жизни еще никогда.

Долгая пауза.

ХЬЮМАН: Ну и? (Гельбург молчит.) Вы переспали с ней?

ГЕЛЬБУРГ: (не подходящий к данному моменту взгляд, полный ужаса; замер, словно встав перед выбором, прыгнуть в огонь или сбежать)… Да.

ХЬЮМАН: (с напором; замешательство Гельбурга для него загадка). И какова была ее реакций? Вы ведь говорили: прошло уже какое-то время с последнего раза.

ГЕЛЬБУРГ: (вынужденно). Э-э-э… да.

ХЬЮМАН: И как она отреагировала?

ГЕЛЬБУРГ: Она… (подыскивает слово)… задыхалась. Это было невероятно. Я подумал тогда о том, как вы мне говорили, что ей теперь нужна любовь. У меня возникло ощущение, что я помог ей. Я был почти уверен. Она стала для меня вдруг абсолютно иной женщиной.

ХЬЮМАН: Прекрасно. А она двигала ногами?

ГЕЛЬБУРГ: (не готов к вопросу)… Кажется, да.

ХЬЮМАН: Так да или нет?

ГЕЛЬБУРГ: Я был настолько возбужден, что не обращал на это внимания. Но мне все-таки кажется — да.

ХЬЮМАН: Это просто замечательно. Почему же вы тогда столь обескуражены?

ГЕЛЬБУРГ: Дайте мне рассказать до конца. Это еще не все.

ХЬЮМАН: Прошу прощения.

ГЕЛЬБУРГ: Сегодня утром я принес ей завтрак и… в общем… начал немного об этом говорить. Она посмотрела на меня так, словно я не в себе. Она утверждает, что абсолютно ничего не помнит, что вообще ничего не было.

Хьюман молчит, играя карандашом, как бы уклоняясь.

Как она может этого не помнить?

ХЬЮМАН: Вы уверены, что она бодрствовала?

ГЕЛЬБУРГ: Должна была, а как же иначе?

ХЬЮМАН: Она что-нибудь говорила во время всего этого?

ГЕЛЬБУРГ: Нет, но она и раньше не говорила особо много.

ХЬЮМАН: А глаза открывала?

ГЕЛЬБУРГ: Не уверен. Было темно, а глаза у нее и раньше всегда были закрыты (Нетерпеливо.) Она стонала, задыхалась… и должно быть не спала! А теперь говорит, что ничего не помнит?

Хьюман, потрясенный, встает и начинает ходить взад и вперед. Пауза.

ХЬЮМАН: И что вы думаете все это значит?

ГЕЛЬБУРГ: Что подумал бы каждый мужчина: что она хочет меня унизить.

ХЬЮМАН: Минуточку, теперь вы делаете поспешные выводы.

ГЕЛЬБУРГ: Но разве это возможно? Что вы скажете как врач? Может быть, чтобы женщина ничего не помнила?

ХЬЮМАН: (секунду спустя). Как она выглядела, говоря это? У вас было ощущение, что она действительно не помнит?

ГЕЛЬБУРГ: Она смотрела на меня так, словно я говорил по-китайски. А потом произнесла нечто ужасное. Я еще до сих пор не могу прийти в себя.

ХЬЮМАН: И что же она сказала?

ГЕЛЬБУРГ: Что я себе это все вообразил.

Долгая пауза. Хьюман не двигается.

Как вы думаете? Может мужчина себе это вообразить? Возможно ли это?

ХЬЮМАН: (секунду спустя). Знаете что? Может, мне надо еще раз с ней поговорить и посмотреть, даст ли мне это что-нибудь?

ГЕЛЬБУРГ: (сердито, требовательно). Но у вас должно же быть какое-то мнение! Ну, как это мужчина может себе такое представить?

ХЬЮМАН: Не знаю, что и сказать…

ГЕЛЬБУРГ: Это что же такое? Вы не знаете что сказать! Это же невозможно? Такое себе вообразить?

ХЬЮМАН: (чувствует, что теряет почву под ногами). Филипп, не устраивайте мне допрос. (С пристрастием.) Я делаю все возможное, чтобы вам помочь. Честно говоря, я не совсем могу постичь то, что вы мне сказали. Вы абсолютно уверены, что имели с ней отношения?

ГЕЛЬБУРГ: Как вы можете меня такое спрашивать? Стал бы я утверждать, если бы не был уверен? (Он встает, дрожа от страха и гнева). Я не понимаю вашего отношения. (Хочет уйти).

ХЬЮМАН: Филипп, пожалуйста! (Он испуганно останавливает Гельбурга). Какое такое отношения? Что вы имеете в виду?

ГЕЛЬБУРГ: Я должен подумать, правда… мне нехорошо…

ХЬЮМАН: Что произошло? Она что, говорила что-нибудь про меня?

ГЕЛЬБУРГ: Про вас? А что она должна сказать?

ХЬЮМАН: (кричит). Не понимаю, почему вы так злы на меня!

ГЕЛЬБУРГ: (кричит). Что вы там делаете?

ХЬЮМАН: (виновато). Что я делаю! Что вы имеете в виду?

ГЕЛЬБУРГ: Она пытается разрушить меня! И за этим стоите вы! Что вы делаете! Врач вы или кто! (Выговаривает Хьюману прямо в лицо.) Почему не отвечаете мне прямо? Какой-то кошмар! Послушайте, одно мне абсолютно ясно: я не хочу больше, чтобы вы занимались ею.

ХЬЮМАН: Я думаю, это решать ей.

ГЕЛЬБУРГ: Это решаю я! И я решил!

Гельбург бросается вон. Обеспокоенный и с чувством вины Хьюман остается один. Входит Маргарет.

МАРГАРЕТ: Ну? (Видит озабоченность Хьюмана). Ты что так смотришь?

Хьюман уклоняется и возвращается к письменному столу.

У тебя проблемы?

ХЬЮМАН: У меня? Брось, пожалуйста! Чепуха!

МАРГАРЕТ: Что значит чепуха? Я тебе, кажется, задала вопрос: у тебя сложности?

ХЬЮМАН: Я же тебе сказал, Маргарет: брось ты эту чепуху!

МАРГАРЕТ: Ты даже не представляешь, насколько ты виден насквозь, Харри, как оконное стекло.

ХЬЮМАН: (смеется). Ну, ничего же ведь и не произошло. Ничего! Ну, перестань.

МАРГАРЕТ: Я никогда не пойму этого. А может, наоборот. Ты веришь женщинам. Если женщина скажет тебе: Земля — плоская, — то сначала ты будешь просто в восторге и беспомощен…

ХЬЮМАН: Знаешь, что меня сбивает с толку?

МАРГАРЕТ: …И это озадачивает. — И что же это? Опять новая юбка?

ХЬЮМАН: Этого же больше не было, уже десять — двенадцать лет… или еще дольше. Я даже и не помню! Ты же знаешь!

Пауза.

МАРГАРЕТ: Что тебя сбивает с толку?

ХЬЮМАН: Почему я всерьез воспринимаю твое недоверие.

МАРГАРЕТ: О, это абсолютно ясно, Харри, ты просто любишь правду.

ХЬЮМАН: (глубоко вздыхая, взгляд вверх). У меня больше нет сил.

МАРГАРЕТ: А что ты не попросишь Чарли Уитмена заняться этим случаем?

ХЬЮМАН: Она смертельно боится психиатров. Думает: это означало бы, что она сошла с ума.

МАРГАРЕТ: Но ведь в некотором смысле это так.

ХЬЮМАН: Нет, я абсолютно так не считаю.

МАРГАРЕТ: А что, нормально впадать в истерику оттого, что происходит на другой стороне планеты?

ХЬЮМАН: Когда она говорит об этом, для нее это не на другой стороне планеты, а прямо здесь, за углом.

МАРГАРЕТ: И это что, нормально?

ХЬЮМАН: Я не знаю, что это значит! Просто иногда у меня бывает чувство, что она знает нечто… Словно какой-то… какой-то невидимой нитью, тянущейся через полмира, она связана с некоей истиной, перед которой слепы другие люди.

МАРГАРЕТ: Думаю, тебе надо привлечь кого-нибудь, кто не потеряет голову, Харри.

ХЬЮМАН: Я не потерял голову!

МАРГАРЕТ: И ты действительно веришь, что Сильвия Гельбург находится под угрозой этих нацистов? Это реальность или истерия?

ХЬЮМАН: Ну, назови хоть истерией. Это что, лучше объясняет, что преследует эту женщину? Ее преследует не слово, Маргарет. Она что-то знает! Понятия не имею, что это может быть, и она, наверное, тоже, но я тебе скажу: это реальность.

Секундная пауза.

МАРГАРЕТ: До чего интересная у тебя жизнь, Харри.

Затемнение.