Осколки войны

Пригревало мартовское солнце. Издалека доносилось монотонное стрекотание пролетевшего в сторону Ханкалы вертолета Ми-8. Старший лейтенант Гурнов сидел на хлипком деревянном ящике у бетонного блока и курил, провожая взглядом из-под белесых бровей группу чеченок, которые, шумно болтая, с огромными сумками и баулами направлялись в сторону рынка. Мимо блокпоста какой-то изможденный старик из последних сил тащил за собой тележку на расхлябанных колесиках от детской коляски, груженную нехитрым скарбом. Напротив, за разбитой дорогой, сплошные руины: за горами мусора и битого кирпича пустые глазницы разрушенных домов. Бродячие тощие собаки кружили вокруг блокпоста в надежде на подачку, в страхе шарахаясь при каждом резком движении военных. Смелее всех была черная худая сучка с белым пятном на груди. Она внаглую приближалась к бетонным блокам, вытянув морду, заискивающе глядя на омоновцев слезящимися черными глазами. Весь облепленный бойцами, словно муравьями, промчался «бэтээр». За ним проехали бежевая «копейка», в которой восседали какие-то мужики с недобрыми небритыми лицами. Потом прошмыгнула старая облезлая «Волга» с набитым доверху багажником…

Вон там, за теми развалинами, полегла Майкопская бригада; а в том покореженном авиаударом доме, на третьем этаже, сегодня «чистильщики» обнаружили «лежку» снайпера. И сняли две мастерски замаскированные растяжки, когда обрабатывали подходы к лестнице, ведущей наверх. Кто-то из «духов», видимо, подготовил себе удобную позицию для обстрела блокпоста. Саперы обещали на днях рвануть эту чертову лестницу, чтобы никто не смог пробраться на верхние этажи. Вчера на рынке среди бела дня выстрелами в спину какие-то подростки завалили трех зазевавшихся «федералов». Опустив голову, Гурнов лениво сплюнул в рыжую грязь, усеянную окурками и шелухой от семечек. На коленях у него покоился автомат. Потертая разгрузка была туго набита рожками. Шел 68-й день треклятой командировки. Осталось еще двадцать два дня томительного ожидания. Двадцать два дня неизвестности, двадцать два дня тревоги, двадцать два дня адского напряжения… Это была уже третья его командировка в Чечню. Чесалась давно немытая голова, позуживала спина: тело тосковало по баньке. Эх, сейчас бы горяченького парку, да березовый веничек…

– Дядь, даш закурить, а? – вдруг раздалось со стороны шлагбаума, прервав его невеселые думы. Гурнов повернул голову. Какой-то настырный шкет, лет двенадцати, настойчиво канючил у сержанта Егорова курево.

– Эй, пацан! Иди сюда! – окликнул его старший лейтенант. Шкет подошел, под его огромными, не по размеру, десантными ботинками смачно чавкала весенняя грязь. У замурзанной куртки были подвернуты обтрепанные рукава. На голове видавшая виды вязаная шапка с символикой «адидаса». Из-под нее настороженно глядели большие темно-серые глаза. Из левого кармана куртки торчала пластиковая бутылка из-под «пепси».