Осколок Империи

Бег иноходца

Шел семьсот пятидесятый год доатомной эры, или, приблизительно, тысяча двухсотый год христианской эры. Энвил Светц вышел из камеры расширения и огляделся.

Для него тысячу сто лет назад родилась атомная бомба и тысячу лет назад умер конь. Светц впервые путешествовал в прошлое. Тренировки не в счет: их стоимость оценивается отдельно от затрат на настоящее путешествие во времени, которое обошлось в несколько миллионов коммерческих единиц. Светца пошатывало: сказывались побочные гравитационные эффекты, сопровождающие перемещение во времени. Его опьянял воздух предындустриальной эры и сознание неотвратимости судьбы, и в то же время он не был уверен, что совершил какое-либо перемещение во времени или даже в пространстве. Издержки профессии.

Светц вышел без анестезирующего ружья. Ему поручено добыть коня, но вряд ли животное встретится ему у двери камеры. Какой оно величины? Где его искать? Институту не на что было опереться в расчетах, кроме как на две-три картинки из детской книги, сохранившейся с древних времен, и старое предание — которому едва ли можно верить, — о том, что когда-то коней использовали как транспортное средство!

Светцу пришлось опереться рукой о выпуклую стену камеры: кружилась голова. Он не сразу понял, что перед ним конь.

Животное стояло в пятнадцати ярдах от камеры расширения, глядя на Светца большими, умными карими глазами. Оно оказалось гораздо больше, чем предполагал Светц. Кроме того, у коня на картинке была лоснящаяся темно-рыжая шкура и короткая грива, а это животное было совершенно белое, и грива его волновалась на ветру, как длинные женские волосы. Имелись и другие отличия. И все же животное так походило на изображение в книге, что не оставалось сомнений — это конь.

Светцу показалось, что конь наблюдает за ним, давая возможность опомниться и понять происходящее. Светц потратил еще несколько секунд на сожаления о том, что не взял анестезирующее ружье. И тут конь, засмеявшись, убежал прочь. Он пропал из виду невероятно быстро.

Светца охватила дрожь. Его предупреждали, что конь — разумное существо, но как по-человечески звучал его смех!

Теперь можно не сомневаться: он в далеком-далеком прошлом. Доказательством служило не столько появление коня, сколько пустота, в которой остался Светц, когда конь исчез. Он стоял посреди пустынной равнины, под опрокинутым небом, не продырявленным небоскребами и не исполосованным следами самолетов. Его окружала девственная природа: деревья, цветы, поросшие травой холмы.

И тишина… Светц словно оглох. После того как затих смех коня, он не слышал ни звука. В тысяча сотом году атомной эры на Земле не осталось уголка, где было бы так тихо. Вслушиваясь в тишину, Светц наконец убедился, что попал на Британские острова, какими они были до прихода цивилизации. Он на самом деле совершил путешествие во времени.

Камера расширения — это та часть машины времени, которая непосредственно перемещается во времени. В ней имеется запас воздуха. В пути воздух необходим, но здесь, на заре цивилизации, он не нужен. Здесь есть свой воздух, не оскверненный отходами реакций ядерного распада или сгорания угля, углеводородов, табака, древесины…

В страхе спеша укрыться от мира древности в знакомом мире камеры, Светц все же не закрыл за собой дверь.

В камере он почувствовал себя лучше. Снаружи — неисследованная планета, пугающая своей неизвестностью. Внутри — все как на тренировке. Светц провел несколько месяцев в точно такой же камере. Компьютер моделировал ситуацию. Создавались даже особые гравитационные условия, чтобы Светц мог испытать побочные гравитационные эффекты, неизбежные при путешествии во времени.

Конь, наверное, уже далеко. Но Светц теперь знает, какой он величины, и знает, что в этой местности есть кони. Что ж, за дело…

Светц отстегнул от стены анестезирующее ружье и зарядил его анестезирующей иглой из растворимого кристаллического вещества, подходящей (по его мнению) для коня по величине. В наборе имелись иглы разных размеров. Самая маленькая вызывала безобидный обморок у землеройки, самая большая — у слона. Светц повесил ружье на плечо и поднялся на ноги.

У него потемнело в глазах. Чтобы не упасть, Светц ухватился рукой за скобу на стене, в которой держалось ружье.

Вот уже двадцать минут, как камера остановилась. Слабость должна пройти. Еще ни разу Институт Времени не запускал камеру расширения в доатомную эру. Путешествие было долгим и мучительным. Искаженное тяготение стремилось собрать массу всего тела Светца к его солнечному сплетению.

Когда в голове прояснилось, Светц вновь занялся сборами. Он отстегнул от стены летучий посох — пятифутовую трубу, в которую вмонтированы генератор антигравитационного поля и двигатель. На верхнем ее конце располагается руль, на нижнем — кистевой разрядник, а у середины — сиденье в форме люльки и привязной ремень. Техническая новинка даже для того далекого будущего, откуда прибыл Светц. Продукт космической промышленности.

При всей своей компактности посох с выключенным двигателем весил тридцать фунтов. Светц выбился из сил, высвобождая его из зажимов. Ему становилось все хуже.

Светц наклонился, чтобы поднять посох, и вдруг почувствовал, что еще чуть-чуть — и он упадет в обморок. Он нажал кнопку «дверь» и потерял сознание.

— Мы не знаем, куда ты попадешь, когда вернешься, — говорил Ра Чен, директор Института Времени, высокий, солидный человек с грубоватыми чертами и вечно недовольным выражением лица. — Дело в том, что мы не можем сфокусироваться на определенном моменте времени. Ты не окажешься под землей или под водой — это невозможно при том способе расходования энергии, который используется в нашей машине. Если ты появишься на высоте тысячи футов над землей, ты не упадешь. Камера будет опускаться очень медленно — с великолепным презрением к необходимости экономить энергию и деньги…

В ту ночь Светцу снились кошмары. Раз за разом камера расширения оказывалась в толще скальной породы и взрывалась с грохотом и ослепительной вспышкой.

— По официальной версии, мы добываем коня для Исторического Бюро, — говорил Ра Чен, — в действительности он нужен Генеральному Секретарю к двадцать восьмому дню рождения. Интеллект у него на уровне шести лет: королевская семья вырождается. Мы показали парню детскую книжку сто тридцатого года постатомной эры, и теперь ему вынь да положь коня.

Светцу снилось, что за участие в подобной беседе его обвинили в государственной измене и приговорили к расстрелу.

— Иначе мы не добились бы одобрения проекта. Прежде чем сдать коня в ООН, мы снимем с него кое-какую информацию. Потом… гены — это код, а в кодах бывают ошибки. Привези самца, тогда мы наштампуем столько разных коней, сколько понадобится.

Кому может понадобиться хоть один конь, недоумевал Светц. Он долго смотрел на копию рисунка из детской книжки, сделанную компьютером. Конь не произвел на него впечатления.

Зато Ра Чен нагонял страх.

— Мы еще никого не посылали в такое далекое прошлое, — сказал Ра Чен накануне путешествия, когда отступить с честью было уже невозможно. — Помни об этом. Если что-то случится, не надейся ни на справочники, ни на приборы. Работай головой, Светц, собственной головой. Одному Богу известно, как это мало…

В ту ночь Светц не мог заснуть.

— Да ты сам не свой от страха! — заметил Ра Чен, когда Светц входил в камеру. — Но ты хорошо держишься, Светц. Кроме меня, никто не видит, что ты боишься. Именно поэтому я отправляю в это путешествие тебя: ты боишься, но идешь вперед. Без коня не возвращайся.

Директор повысил голос:

— Слышишь, не возвращайся без коня. И работай головой! Го-ло-вой.

Светц пришел в себя. Воздух! Нужно закрыть дверь, иначе — смерть! Дверь была закрыта. Светц сидел на полу, обхватив голову руками, страдая от головной боли.

Систему кондиционирования воздуха в камеру расширения пересадили из марсианского вездехода без единого изменения. Светц взглянул на датчики — показания нормальные. Конечно, ведь дверь закрыта.

Собравшись с духом, Светц открыл дверь. Когда в камеру хлынул сладкий, густой воздух Британии двенадцатого века, Светц задержал дыхание и снова взглянул на датчики. Показания изменились. Светц закрыл дверь и, обливаясь потом, стал ждать, когда система кондиционирования заменит этот сладкий яд привычной смесью газов, пригодной для дыхания.

На этот раз, выходя из камеры, Светц воспользовался еще одним достижением космической техники. Он надел на голову баллон, сделанный из материала, обладающего избирательной проницаемостью по отношению к газам. Баллон пропускал какие-то газы внутрь, другие наружу, и благодаря этому в нем всегда содержался воздух, пригодный для дыхания.

Баллон был почти прозрачный, виднелся только контур: там свет преломлялся наиболее сильно. Над головой Светца висел тоненький золотой обруч, как у святых на средневековых картинках, впрочем Светц не видел средневековых картин.

На нем была длинная свободная белая рубаха, без всяких украшений, перехваченная в талии поясом. В Институте решили, что такой наряд не нарушит ничьих обычаев и не оскорбит ничьих чувств. К поясу Светц пристегнул сумку с торговым снаряжением — миниатюрной термопресс-камерой, запасом корунда и красящих добавок. Вид у Светца был обиженный и унылый — как вышло, что он не может дышать чистым воздухом собственного прошлого?

В камере расширения Светц дышал воздухом своего времени, в котором содержалось почти четыре процента углекислого газа. Воздух семьсот пятидесятого года до-атомной эры содержал менее одной десятой доли этого количества. В это время человек был редким животным в том месте, где оказался Светц. Сквозь человеческие легкие прошло еще не много воздуха, человеческие руки срубили не много деревьев и зажгли не много костров.

А промышленная цивилизация немыслима без сжигания топлива. В результате углекислый газ накапливается в атмосфере быстрее, чем зеленые растения успевают превратить его в кислород. За две тысячи лет, отделяющих Светца от его времени, человек приспособился к воздуху, богатому углекислым газом.

Для того чтобы автономный нерв, расположенный в левой подмышке, возбудил у человека дыхательный рефлекс, нужна определенная концентрация углекислого газа в воздухе. Светц потерял сознание потому, что не дышал.

Он надел баллон и почувствовал себя отверженным.

Светц оседлал летучий посох и дернул ручку на верхнем конце. Посох приподнялся над землей, и Светц, поудобнее устроившись на сиденье, еще раз дернул ручку и взлетел, как воздушный шарик.

Светц летел над живописной равниной, зеленой и пустынной. Жемчужно-серое небо еще не знало, что такое самолет. Через какое-то время Светц увидел полуразрушенную стену и полетел над ней. Стена привела его к селению. Если то, что говорится в древней легенде, — правда (а конь достаточно велик, чтобы тащить повозку), то рядом с конями должны быть и люди.

Вдоль стены тянулась полоса голой ровной земли, достаточно широкая для того, чтобы по ней мог пройти человек, а рядом земля то горбилась, то проваливалась. Светц понял, хотя не сразу, что это дорога. Конечно, утоптанная грязь мало похожа на автостраду, но сущность та же. Светц полетел над дорогой, держась на высоте десяти метров, и вскоре догнал человека в старом темном плаще с капюшоном. Тот шагал по дороге босиком, устало опираясь на посох.

Светц хотел спуститься к нему и расспросить о конях, но раздумал, так как не знал, куда попадет камера расширения, и не учил древних языков. Он вспомнил о комплекте торгового снаряжения, предназначенном не для общения, а для замены общения. Термопресс-камеру еще не испытывали в реальных условиях. Нет, это не для случайных встреч, мешочек с корундом слишком мал.

Снизу до Светца донесся крик. Он глянул на дорогу и увидел, что человек в капюшоне бежит со всех ног, забыв о посохе и об усталости.

Чего-то испугался, решил Светц. Оглядевшись, он не увидел ничего, что могло бы внушить страх. Наверное, это что-то маленькое, но очень опасное.

В Институте подсчитали, что за период времени между настоящим и далеким будущим человек — случайно или с умыслом — истребил более тысячи видов млекопитающих и птиц. Трудно сказать, чего здесь сейчас следует опасаться. Светц вздрогнул. Этот человек с заросшим волосами лицом мог спасаться от какой-нибудь жалящей твари, которой судьбой назначено убить Энвила Светца.

Светц раздраженно дернул ручку управления. Вылазка затягивалась. Кто мог подумать, что населенные пункты расположены так далеко друг от друга!

Через полчаса, отгородившись от ветра параболическим силовым полем, Светц несся над дорогой со скоростью шестьдесят миль в час.

Ему ужасно не везло. Люди, которые ему встречались, тут же убегали. Селения больше не попадались.

Он увидел скалу необычной формы. Ни один из известных Светцу геологических процессов не мог породить это прямоугольное безобразие с плоскими гранями. Светц сделал над скалой круг и с удивлением обнаружил, что она изрешечена прямоугольными тоннелями.

Неужели здесь человеческое жилище? Светц не хотел этому верить. Жить в этих каменных норах — все равно что жить в подземелье. Но люди обыкновенно возводят прямоугольные постройки, а здесь — именно прямые углы.

У подножия изрытой норами каменной глыбы лепились лохматые холмики сухой травы с проемами в рост человека. Должно быть, это гнезда гигантских насекомых. Светц поскорее улетел.

Дорога поворачивала на большой зеленый холм. Светц замедлил полет. С вершины холма, журча, сбегал ручеек и пересекал дорогу. Какое-то крупное животное склонилось к ручью напиться.

Светц резко затормозил. Открытая вода — смертельный яд! Он не мог понять, чего испугался больше: коня или того, что конь на его глазах совершил самоубийство.

Конь поднял голову и увидел Светца. Это был тот же конь. Белый, как молоко, с роскошной белоснежной гривой и развевающимся на лету хвостом. Да, тот самый конь, что посмеялся над ним и убежал. Светц узнал его по злобному блеску глаз.

Как скоро он здесь оказался! Светц потянулся за ружьем, но тут обстоятельства неожиданно переменились.

Девушка была совсем молоденькая, не старше шестнадцати лет. Длинные темные волосы были заплетены в косы и уложены в замысловатое сооружение. Из-под платья, сшитого из удивительно жесткого голубого полотна, виднелись только ступни. Она сидела в тени дерева, на темном покрывале, разостланном по темной земле. Светц мог ее и не заметить.

Он увидел девушку только тогда, когда конь подошел к ней, согнул ноги и положил свою крупную голову к ней на колени. Девушка еще не видела Светца.

— Ксенофилия! — В устах Светца это было самое страшное ругательство: он ненавидел представителей чуждых цивилизаций.

Очевидно, конь принадлежит девушке. Нельзя просто так выстрелить в него и присвоить. Его следует каким-то образом купить. Нужно подумать, но нет времени: девушка может в любой момент его заметить. А пока что конь не сводит с него мрачного взгляда темных глаз.

Светц не решился продолжить поиски дикого коня. В математике путешествий сквозь время всегда присутствует какая-то неопределенность, фактор Файнэгла. Она проявляется в неопределенности запаса энергии камеры расширения и возрастает с течением времени. Если Светц задержится в прошлом слишком долго, по дороге в будущее он сгорит заживо в разогревшейся камере.

Кроме того, конь пил воду из открытого источника. Он должен умереть, и умрет очень скоро, если Светц не перенесет его в 1100 год постатомной эры. Таким образом, похищение животного из этого времени не повлияет на ход истории. Все очень кстати, остается только преодолеть страх перед животным.

Конь ручной — бояться нечего. Девушка, такая юная и тоненькая, легко подчиняет его себе. Однако у животного имеется естественное оружие, о котором в злополучной книжке Ра Чена не сказано ни слова. Светц предположил, что более поздние поколения людей удаляли коням рога, не давая животным достигнуть возраста, в котором те становятся опасными. Ему следовало остановиться несколькими столетиями позднее.

А какой у коня взгляд! Животное испытывает к Светцу ненависть и понимает, что тот боится его.

Может, выстрелить из укрытия? Нельзя: увидев своего любимца бездыханным, девушка встревожится и будет не в состоянии воспринимать то, что ей будет говорить Светц. Придется действовать в открытую.

Светц не сомневался: конь убьет его, если перестанет доверять хозяйке или если девушка не сумеет удержать его.

Конь поднял голову навстречу Светцу. Девушка тоже взглянула вверх и удивленно округлила глаза. Она что-то сказала, наверное, задала вопрос.

Светц в ответ улыбнулся, приближаясь к коню и его хозяйке, медленно плывя по воздуху на высоте фута над землей. Он вел единственный в этом мире летательный аппарат и понимал, что производит потрясающее впечатление. Девушка не ответила на улыбку Светца. Она настороженно следила за ним. Когда до него оставалось несколько ярдов, она вскочила на ноги.

Светц тут же остановил летучий посох, опустился на землю и, просительно улыбаясь, вынул из сумки термопресс-камеру. Он старался не делать резких движений, чтобы девушка не испугалась и не бросилась бежать.

В комплект торгового снаряжения, кроме термопресс-камеры, входил мешочек с корундом (окисью алюминия) и несколько флаконов с красящими добавками. Светц насыпал в термопресс-камеру корундового порошка, прибавил щепотку оксида хрома и нажал на поршень. Цилиндр начал нагреваться. Через некоторое время на ладони Светца оказался кроваво-красный звездообразный рубин. Светц покатал его в пальцах, подставляя солнечным лучам. Красный, как густая кровь, сверкающий, как звезда, камень обжигал пальцы.

Глупец! Улыбка застыла на лице Светца. Почему Ра Чен не предупредил? Что подумает девушка, ощутив неестественную теплоту камня? Какой обман заподозрит?

Придется рисковать. Кроме термопресс-камеры, у него ничего нет. Светц нагнулся и пустил камень по мокрой земле. Девушка наклонилась за камнем. Одной рукой она поглаживала коня по холке, успокаивая его. Светц заметил у нее на запястье браслеты из желтого металла, не укрылась от его взгляда и грязь.

Девушка поднесла камень к лицу, заглянула в его огненно-красную глубину.

— О-о-о! — выдохнула она с восторгом и изумлением и улыбнулась Светцу.

Он тоже улыбнулся, подошел к ней поближе и подкатил к ее ногам желтый сапфир.

Как могло случиться, что один и тот же конь встретился Светцу дважды?

Он отдал девушке три камня и, держа на ладони еще три, жестом предложил ей оседлать летучий посох. Она покачала головой и села верхом на коня.

Конь и его хозяйка выжидательно глядели на Светца. Светц сдался. Он хотел, чтобы девушка летела на посохе, а конь шел следом. Если же они оба пойдут следом за Светцем, в принципе ничего не изменится.

Конь держался чуть сбоку и позади Светца, летящего на посохе. По-видимому, животное не испытывало неудобств оттого, что на его спине сидел человек. Любопытно! Наверное, коня приучали возить людей. Светц увеличил скорость полета, желая проверить, насколько быстро передвигается животное.

Светц летел все быстрее и быстрее. Где же предел силам коня?

Дойдя до восьмидесяти миль в час, Светц прекратил состязание. Девушка тесно прижалась к шее коня, пряча от ветра лицо в его гриве. А конь бежал, вызывающе глядя на Светца.

Какими словами описать его бег? Светц не видел балета. Он знал, как движутся части механизмов, но здесь было другое. Единственное сравнение, которое пришло ему в голову, — мужчина и женщина, предающиеся любви. Плавное, скользящее, ритмичное движение, цель которого — движение. Колдовски-прекрасное движение — полет коня.

Наверное, слова, которые люди говорили о бегущем коне, забылись, когда не стало коней.

Конь еще бежал бы и бежал, но девушка устала. Она потянула коня за гриву, и тот остановился. Светц отдал девушке камни, которые держал в руке; изготовил еще четыре и один из них тоже отдал.

Ее глаза слезились от ветра, но, беря камни, она улыбалась. Улыбалась в благодарность за камни или от радости, которую доставил ей полет? Тяжело дыша, она опиралась спиной о теплый, то вздымающийся, то опадающий бок животного. Ее пальцы перебирали серебряную гриву коня, а конь наблюдал за Светцем злобными карими глазами.

Девушка была некрасива. Не потому, что Светц не увидел на ней привычной косметики, а потому, что ей недоставало витаминов, Она была маленького роста — едва ли в ней было пять футов, — худенькая, на лице следы детской болезни. Но в глазах светилось счастье, и от этого она казалась почти красавицей.

Дав ей отдохнуть, Светц вновь оседлал свой посох. Они полетели дальше.

Когда они добрались до камеры расширения, у Светца почти не осталось корунда. Тут-то и начались неприятности. Девушка была очарована камнями, которые ей дарил Светц, его высоким ростом и способностью летать. При виде камеры расширения она испугалась. Светц ее понимал. На стену, в которой располагалась дверь, еще можно было смотреть — цельное сферическое зеркало; а противоположная уходила в направлении, которого человеческое зрение не может воспринять. Светц сам испугался чуть не до смерти, когда первый раз увидел машину времени в действии.

Можно купить коня здесь, выстрелить в него, поднять с помощью летучего посоха и погрузить в камеру. Но гораздо лучше будет, если…

Стоит попытаться. Светц высыпал в термопресс-камеру остатки корундового порошка и вошел в камеру, отметив свой путь цепочкой разноцветных камешков.

Он тревожился: в камере не получались граненые камни. Они были похожи на маленькие птичьи яйца. Однако Светц мог изготавливать камни разных цветов: добавляя оксид хрома, он получал красный цвет; добавляя оксид железа — желтый; титан давал голубой цвет. Изменяя плоскости приложения давления, Светц получал каплеобразные или звездообразные камни.

Он оставил след из маленьких камешков: красных, желтых, голубых. И девушка пошла по этом следу. Искушение оказалось сильнее страха. Она набрала полный платочек камней. Вслед за хозяйкой в камеру расширения вошел конь.

Оказавшись в камере, девушка увидела, что Светц держит на ладони четыре больших камня: красный, желтый, светло-голубой и черный. Это были самые крупные, что ему удалось сделать. Светц указал сначала на коня, потом на камни.

Девушка была в отчаянии. Светц покрылся испариной. Ей не хотелось расставаться с конем, а у Светца не осталось больше корунда.

Девушка порывисто кивнула. Светц, не давая ей опомниться, поспешно пересыпал камни ей на ладонь. Она прижала добычу к груди и, рыдая, выбежала из камеры. Конь поднялся, чтобы последовать за хозяйкой.

Светц схватил ружье и выстрелил. На шее животного выступила капелька крови. Конь отпрянул назад, потом устремился на Светца, направив на него свое естественное оружие.

Бедная девочка, подумал Светц, поворачиваясь к двери. Она так или иначе осталась бы без коня: он пил ядовитую воду из открытого источника. Теперь забрать летучий посох — и готово!

Уголком глаза он заметил движение.

Ошибка может стоить жизни. Светц не стал дожидаться, пока конь упадет. Обернувшись, он поразился: конь не собирался падать, он собирался проткнуть Светца рогом, как креветку.

Светц ударил рукой по кнопке, которая закрывает дверь, и пригнулся. Сказочно красивый и невероятно острый витой рог ударился о выдвигающееся полотно двери. Животное метнулось, как белая молния, и снова Светцу пришлось спасаться.

Острие рога прошло в полудюйме от него и вонзилось в приборную доску. Посыпались искры, раздался треск. И снова конь нацеливал свое естественное копье на Светца. Тот не придумал ничего лучше, чем дернуть рычаг «домой».

Ощутив невесомость, конь заржал. Рог, направленный Светцу в живот, просвистел над ухом и разорвал дыхательный баллон.

Вскоре тяготение вернулось, но это было тяготение, искаженное продвижением камеры расширения в будущее. Оно стремилось размазать Светца и коня по стенам камеры. Светц облегченно вздохнул и тут же встревоженно принюхался. Запах был сильный и необычный, ни на что не похожий. Наверное, конь своим ужасным рогом повредил кондиционер. Вполне возможно, что Светц вдыхает яд. Если камера не вернется вовремя…

А вернется ли она вообще? Куда она движется? Какой путь прочертил во времени и пространстве грозный конский рог, перехлестнув провода? Камера может пропутешествовать за конец света, туда, где жизнь угасла, оттого что ей нечем было питаться, кроме скудного излучения черных инфразвезд.

Может, и некуда возвращаться. Светц оставил в прошлом летучий посох. Как его там используют? Что станут делать первобытные люди с шестом, на одном конце которого ручка управления, на другом — кистевой разрядник, а посередине — седло? Может быть, девушка попробует взлететь. Светц представил, как она летит по ночному небу в свете полной луны. Как это повлияет на ход истории?

Конь был близок к агонии. Он судорожно дышал, дико вращая глазами. Наверное, ему душно, ведь в воздухе камеры много диоксида углерода. А может, это оттого, что он пил яд из открытого источника.

Снова невесомость. Светц и конь поплыли по камере, и конь опять пытался проткнуть Светца рогом.

Тяготение вернулось. Светц был к этому готов и приземлился на ноги. Кто-то уже открывал снаружи дверь. Светц преодолел расстояние до двери одним прыжком. Конь, крича от ярости, ринулся следом. Он не оставил намерения убить Светца.

Конь выскочил в институтский Центр управления полетом, и двое сотрудников разлетелись в разные стороны.

— На него не действуют анестетики! — крикнул Светц через плечо.

Среди столов и светящихся экранов конь двигался не так легко. Кроме того, на него действовала гипервентиляция. Он то и дело натыкался на столы и на людей. Светц без труда уворачивался от его рогов.

В Институте началась паника.

— Мы не справились бы с ним, если бы не Зира, — рассказывал после Ра Чен. — Твой проклятый конь перевернул вверх дном весь Институт. И вдруг присмирел, подошел к этой фригидной твари Зире, и она его увела.

— Вы успели доставить его к врачу?

Ра Чен угрюмо кивнул. Угрюмость была его любимой миной, которая не соответствовала его истинному настроению.

— В крови зверя найдено около пятидесяти видов неизвестных бактерий, но его трудно назвать больным. Он здоров, как… как… у него невероятная жизнестойкость. Мы спасли не только его самого, но сохранили для зоопарка большую часть бактерий.

Светц сидел на больничной кровати, засунув руку по локоть в диагностический аппарат. Вполне возможно, что и в его теле поселились какие-нибудь давно вымершие бактерии. Светц осторожно пошевелился, стараясь не двигать исследуемой рукой, и спросил:

— Вы нашли анестетик, который подействовал бы на него?

— Нет. Прости, Светц. Мы до сих пор не поняли, почему твоя игла не сработала. Этот проклятый зверь просто невосприимчив к транквилизаторам. Кстати, кондиционер работал нормально. Это был запах коня.

— Предупредили бы заранее. Я думал, умираю.

— Да, от этого запаха кишки выворачиваются наизнанку. А какой стойкий, до сих пор из Центра не выветрился. — Ра Чен присел на край кровати. — А больше всего меня беспокоит этот рог во лбу. На картинке у коня рога нет.

— Точно, сэр.

— Значит, это другой биологический вид. Это не конь, Светц. Нам придется снова отправить тебя в прошлое, несмотря на все финансовые затруднения.

— Я протестую, сэр!

— Какой ты вежливый!

— А вы недогадливый! — Светцу очень не хотелось охотиться на коня второй раз. — Люди, приручив коней, стали срезать рога молодым животным. Вполне естественно. Мы все видели, как опасен рог. Чересчур опасен для домашнего животного.

— Почему же у нашего коня рог не срезан?

— Наверное, в этот период истории люди еще не начали срезать коням рога. Именно поэтому я решил, что конь дикий, когда первый раз его увидел.

Ра Чен кивнул с угрюмым удовлетворением:

— Я тоже так думал. Наша беда в том, что у Генерального Секретаря хватит ума ровно на то, чтобы заметить, что его конь рогатый, а в книге, — безрогий. Он будет недоволен.

— М-м-м… — Светц не знал, чего от него ждут.

— Я бы удалил рог.

— Кто-нибудь заметит шрам, — возразил Светц.

— Черт возьми, ты прав. У меня есть враги при дворе, они будут просто счастливы, когда узнают, что я искалечил игрушку Генерального Секретаря. — Он в упор посмотрел на Светца. — Я готов выслушать твои соображения.

Светц пожалел о том, что сказал. Его прекрасный строптивый конь будет лишен смертоносного рога и превратится в обычное домашнее животное. Идея, подсказанная предательским инстинктом самосохранения, показалась Светцу отвратительной. А что можно сделать еще?

Вот что!

— Давайте экспериментировать не с конем, а с книгой. Сделаем с помощью компьютера точнехонькую копию книги, а коням пририсуем рога. Воспользуемся институтским компьютером и, когда закончим, уничтожим данные.

В угрюмой задумчивости Ра Чен произнес:

— Пожалуй, это возможно. Я знаю человека, который умеет копировать книги.

Взглянув на Светца из-под кустистых черных бровей, он добавил:

— Ты понимаешь, что должен держать язык за зубами?

— Конечно, сэр!

— Смотри мне! — Ра Чен поднялся. — Закончится диагностика — пойдешь на месяц в отпуск.

— Ты отправишься в прошлое за чем-нибудь из этого, — говорил Ра Чен месяц спустя, листая книгу. — Мы выменяли ее на корундовое яйцо у мальчишки где-то в десятом году постатомной.

Светц взглянул на рисунок:

— Какое уродство! Просто безобразная тварь. Конь, наверное, слишком красив, и Земля сойдет с орбиты, если не компенсировать красоту коня мерзостью вроде этой?

Ра Чен устало прикрыл глаза.

— Ты отправишься в прошлое и привезешь монстра Джила. Генеральному Секретарю нужен монстр Джила.

— Он большой?

Собеседники принялись разглядывать иллюстрацию, но она не давала ни малейшего представления о размерах чудовища.

— По всей видимости, да. Возьмешь большую камеру расширения.

В этот раз Светцу пришлось совсем туго. Он вернулся физически и психически истощенным, с множественными тепловыми ожогами второй степени. Он привез тридцатифутовое огнедышащее чудовище с рудиментарными крыльями, похожими на крылья летучей мыши. Животное очень отдаленно напоминало то, что было изображено в книге, но там, где Светц побывал, ему не встретилось ничего более подходящего.

Генеральному Секретарю чудище безумно понравилось.

Левиафан

У стены из толстого стекла стояли двое мужчин.

— Ты сможешь летать, — говорил Светцу шеф, тучный и краснолицый. — Пока ты лежал в больнице, мы усовершенствовали конструкцию малой камеры расширения. Ты имеешь возможность зависать в воздухе и нестись со скоростью пятьдесят миль в час. Можешь задать высоту и включить автоматический режим полета. Стены камеры сделаны прозрачными — у тебя будет круговой обзор.

По другую сторону стены бесновалось существо в тридцать футов длиной, с крыльями, как у летучей мыши. В остальном оно было похоже на худую ящерицу. Оно вопило и скребло по стеклу ужасными когтями. На стене висела табличка:

— Он тебя не достанет, — сказал Ра Чен.

— Да, сэр. — Светц стоял, обхватив плечи руками, как будто ему было холодно. Его посылали за самым крупным животным всех времен, а Светц боялся животных.

— Ради науки! Чего ты боишься, Светц? Это всего лишь большая рыбина.

— Да, сэр. То же самое вы говорили о чудище Джила. Вы сказали: всего лишь древняя ящерица.

— В нашем распоряжении была только картинка из детской книжки. Откуда мы могли знать, что ящерица окажется такой огромной?

Монстр за стеклом попятился назад, сделал глубокий вдох, прицелился — и выпустил из ноздрей фонтан оранжево-желтого пламени.

Светц вскрикнул и отскочил в сторону.

— Он не прожжет стекло, — успокоил Ра Чен.

Светц взял себя в руки. Он был тонок в кости, худощав, с бледной кожей, светло-голубыми и тонкими пепельными волосами.

— Откуда мы знали, что ящерица огнедышащая? — передразнил он. — Эта тварь чуть не сожгла меня. Я четыре месяца провалялся в больнице. А самое ужасное: чем больше я на нее смотрю, тем меньше вижу сходства с рисунком. Может, я привез какое-то другое животное?

— Какая разница, Светц? Главное то, что оно понравилось Генеральному Секретарю.

— Да, сэр. Кстати, о Генеральном Секретаре. Зачем ему кашалот? У него уже есть конь, чудище Джила…

— Это трудно объяснить, — поморщился Ра Чен. — Дворцовая политика — интриги. Вот сейчас, Светц, во Дворце Объединенных Наций действует несколько десятков заговоров, находящихся на различных стадиях развития. Все они направлены на то, чтобы привлечь внимание Генерального Секретаря и удержать его. А удержать его внимание непросто.

Светц кивнул. Этот недостаток Генерального Секретаря был широко известен. Семья, правившая Объединенными Нациями на протяжении семисот лет, постепенно выродилась. Генеральному Секретарю было двадцать восемь лет. Он был счастливым человеком: любил животных, цветы, картинки и людей, при виде фотоснимков планет и сложных звездных систем в восторге хлопал в ладоши и визжал. Разумеется, Институт Космических Исследований был широко представлен в правительстве. А еще Генеральный Секретарь любил вымерших животных.

— Когда все это дошло до меня, Генеральный Секретарь хотел иметь бронтозавра. Мы не сумели бы его достать, у нас нет возможности запустить камеру расширения так далеко в прошлое.

— И вы решили вместо бронтозавра привезти кашалота?

— Да. Переубедить Генерального Секретаря было нелегко. Кашалоты вымерли так давно, что не осталось даже изображений. Я показал Генеральному Секретарю хрустальную фигурку из Бюро Археологии — ее взяли в музее стекла в Штейбене, — Библию и соответствующую статью Энциклопедического словаря. Мне удалось доказать, что кашалот и Левиафан одно и то же.

— Это не совсем верно, потому что Светц читал Библию в кратком изложении — в компьютерной редакции. По его мнению, сокращение искалечило сюжет. Именем Левиафан можно назвать любое большое бедствие, даже стаю саранчи.

— Слава науке, я говорил с Генеральным Секретарем без тебя. О том, что такое Левиафан, можно долго спорить. Одним словом, я обещал Генеральному Секретарю, что у него будет самое большое животное из обитавших на Земле. Все книги подтверждают, что это кашалот. Еще в первом столетии доатомной эры в океанах было полно кашалотов. Тебе не составит труда поймать одного из них.

— За двадцать минут?

— Почему? — удивился Ра Чен.

— Если я продержу камеру расширения в прошлом больше двадцати минут, я не сумею вернуть ее в будущее. Существует…

— Я знаю.

— …фактор неопределенности энергетических констант…

— Светц!

— От Института останется мокрое место!

— Светц, мы подумали об этом. Ты полетишь в малой камере, а когда увидишь кашалота — вызовешь большую.

— Каким образом?

— Мы нашли способ посылать сквозь время простые двоичные сигналы. Пойдем в Институт, я покажу.

Из-за стеклянной стены им вслед злобно смотрели золотистые глаза.

Камера расширения — та часть машины времени, которая перемещается во времени. Стены камеры были прозрачными, и Светц летел как будто не в камере, а на кресле со складным обеденным столиком, на котором вместо столового прибора были ручки, кнопки и зеленые лампочки.

Светц находился у Атлантического побережья Северной Америки, приблизительно в сотом году доатомной, или в тысяча восемьсот сорок пятом году христианской эры. Инерционный календарь давал небольшую погрешность.

Светц скользил между свинцово-серой водой и грифельно-серым небом. Только горбы волн нарушали правильность огромной сферы, наполовину светлой, наполовину темной, в которой плыла камера Светца. Он летел в автоматическом режиме на высоте двадцати метров над водой, глядя на стрелку индикатора нервной деятельности (ИНД).

Охота на Левиафана началась.

Светца слегка тошнило. Сначала он думал, что это реакция на побочные гравитационные эффекты, сопровождающие путешествие во времени, но, очевидно, дело было в другом.

Одно утешало — находиться здесь ему предстояло не долго.

В этот раз он искал не какое-то тридцатифутовое чудовище, он охотился на самое большое животное из обитавших на Земле. Самое большое — значит, самое заметное. Кроме того, у него имелся прибор, чувствующий проявления жизни, — ИНД.

Стрелка метнулась к концу шкалы и задрожала. Кашалот? Стрелка дрожала в явной нерешительности. Значит, скопление живых существ. Светц посмотрел в указанном направлении.

По волнам плыл клипер под белыми парусами, стройный и грациозный. Правильно, подумал Светц, именно так должен реагировать ИНД на большую группу людей. Кашалот — единый центр сложной нервной деятельности — вызовет такое же сильное отклонение стрелки, но без дрожи. Экипаж корабля будет постоянным источником помех. Светц развернулся и полетел на восток. А жаль — корабль такой красивый!

Тошнота не проходила, а становилась все сильнее. Вокруг простирался бесконечный волнующий серо-зеленый простор.

И тут пришло озарение. Это морская болезнь! Автоматический режим полета предполагает, что траектория полета камеры повторяет контур поверхности, над которой камера пролетает. А под камерой Светца один за другим катились огромные темные валы.

Теперь понятно, отчего тошнит, подумал Светц, усмехнувшись, и перешел в режим ручного управления.

Стрелка индикатора нервной деятельности снова прыгнула к концу шкалы. Клюет, подумал Светц и глянул вправо. Кораблей не видно. Подводная лодка еще не изобретена. Или изобретена? Конечно, нет!

Стрелка застыла у края шкалы. Светц нажал кнопку вызова.

Источник мощных нервных импульсов находился справа от него и быстро перемещался. Светц полетел за ним. Пока Институт примет вызов и пришлет большую камеру расширения, снаряженную для охоты на Левиафана, пройдет несколько минут.

Когда-то Ра Чен мечтал спасти от пожара Александрийскую библиотеку. Для этого построили большую камеру расширения с огромным дверным проемом — для ускорения погрузки книг. По расчетам, в камере могло поместиться вдвое больше свитков, чем хранилось в библиотеке. Камера стоила немалых денег. Она не пошла дальше четырехсотого года доатомной, или тысяча пятьсот пятидесятого года христианской эры. Книги, сгоревшие в Александрии, погибли для истории, по крайней мере для историков.

Подобное фиаско означало бы конец карьеры для кого угодно, только не для Ра Чена.

Из зоопарка Ра Чен и Светц отправились в Институт осматривать большую камеру.

— Мы оснастили камеру антигравитационными излучателями и тяжелыми силовыми пушками. Управление дистанционное. Следи за тем, чтобы в силовой луч не попала твоя камера. Силовой луч в течение нескольких секунд убивает даже кашалота, а человека убивает мгновенно. Других затруднений у тебя быть не должно.

В этот момент Светц испытал первый приступ морской болезни.

— Главное наше достижение — передача информации через время. Мы принимаем твой вызов и посылаем к тебе большую камеру. Она приземлится в нескольких минутах от тебя. Нам пришлось над этим хорошо поработать, Светц. Государство ассигновало нам дополнительные деньги для того, чтобы мы добыли кашалота.

Светц кивнул.

— Прежде чем вызвать большую камеру, убедись, что нашел кашалота.

И вот, двенадцатью столетиями ранее, Светц следовал за движущимся подводным источником нервных импульсов. Сигнал был исключительно мощный. Это мог быть только кашалот — взрослый самец.

В воздухе справа от Светца возник неясный силуэт. Постепенно он превратился в большой серо-голубой шар.

По периметру двери размещались антигравитационные и силовые излучатели. Видна была только половина шара: вторая растворялась во времени. Из-за этого Светц и боялся машины времени. Ему казалось, что он поворачивает за угол, которого нет.

Светц догнал источник импульсов и принялся направлять на него антигравитационные излучатели. Направил, включил — на всех датчиках появились предельные показания.

Левиафан оказался тяжелым. Гораздо тяжелее, чем предполагал Светц. Светц прибавил мощность. Стрелка ИНД качалась — Левиафан поднимался на поверхность. В том месте, где вода под действием антигравитационного поля вспучилась, показалась тень.

Это всплывал Левиафан.

Что-то форма не та…

И вот из океана поднялся огромный, дрожащий и переливающийся, водяной шар. В нем был Левиафан, но не весь. Он не помещался в шаре, хотя должен был поместиться. Он был раза в четыре массивнее и раз в десять длиннее, чем должен быть кашалот. Он был абсолютно не похож на хрустальную фигурку из музея стекла. Из воды поднималось змееподобное существо в бронзово-красной, крупной, как щит викинга, чешуе, с длинными, как копья, зубами. Треугольные челюсти образовывали широкую пасть. Поднимаясь к Светцу, Левиафан извивался и вращал выпученными желтыми глазами в надежде увидеть врага, подвергшего его такому унижению.

Светц застыл в страхе и нерешительности. Ни тогда, ни после он не сомневался, что перед ним был библейский Левиафан. Вот самое большое животное из тех, что населяют море; настолько большое и грозное, что его имя стало нарицательным для всякой разрушительной силы. Однако, если хрустальная фигурка имеет хоть какую-то документальную ценность, это вовсе не кашалот.

Кто бы это ни был, он слишком велик для камеры расширения. Светц растерялся, а когда на него уставились огромные, по-кошачьи суженные зрачки, и вовсе перестал соображать.

Животное оказалось напротив малой камеры расширения. Его тело опоясывал невесомый водяной шар, с которого в море сыпались капельки воды. Ноздри вздрагивали — очевидно, животное дышало легкими, хоть и не относилось к китовым.

Широко раскрыв пасть, чудовище потянулось к Светцу. Оцепенев от страха, Светц смотрел, как сверху и снизу на него надвигаются острые, как копья, и длинные, как слоновьи бивни, белые зубы. Вот сейчас они сомкнутся…

Светц зажмурился.

Смерть все не наступала, и он открыл глаза.

Чудовище не сумело сомкнуть челюсти. Светц услышал, как зубы Левиафана скрежещут по прозрачному корпусу камеры расширения, о существовании которой Светц успел забыть.

Светц перевел дух. Он вернется домой с пустой камерой, и на него обрушится гнев Ра Чена, — нет, лучше смерть. Он протянул руку и отключил антигравитационные излучатели большой камеры расширения.

Металл заскрежетал о металл, запахло гарью. На пульте управления вспыхнуло созвездие красных огней. Светц поспешно включил излучатели. Красные лампочки стали неохотно гаснуть.

Скрип зубов о корпус камеры не прекращался. Левиафан старался разгрызть камеру и добраться до кресла, в котором сидел Светц.

Животное оказалось настолько тяжелым, что едва не вырвало камеру расширения из машины времени. Еще немного — и Светц выпал бы в прошлое, в открытое море, разбитая камера расширения, скорее всего, пошла бы ко дну, и он попал бы в зубы разъяренному морскому чудовищу. Нет, антигравитационные излучатели нельзя отключать. Но они установлены на большой камере расширения, которую нужно отправить в будущее не позднее, чем через пятнадцать минут. После этого ничто не помешает Левиафану расправиться со Светцем.

«Я его собью силовым лучом», — решил Светц.

Над головой был темно-красный свод неба, под ногами — раздвоенный язык и розовые десны, а вокруг — частокол длинных изогнутых зубов. Глядя в просвет между зубами, Светц видел большую камеру расширения и батарею силовых пушек, окружавших дверь. На глаз он навел пушки прямо на Левиафана.

«Я, кажется, сошел с ума», — подумал Светц и развел дула пушек в стороны. Направляя пушки на Левиафана, он направлял их и на себя.

А Левиафан не отпускал его.

«Попался!»

«Нет, — подумал Светц с радостным облегчением. — Он спасется. Рычаг «домой» вырвет камеру расширения из зубов Левиафана, вернет ее в поток времени и в Институт. Он не сумел выполнить задание, но его ни в чем нельзя упрекнуть. Почему Ра Чен не потрудился узнать, что существует морская змея, по размерам превосходящая кашалота?»

«Во всем виноват Ра Чен», — уговаривал себя Светц.

Он потянулся к заветному рычагу, но рука повисла в воздухе.

«Я не сумею сказать ему это в глаза», — подумал Светц. Он очень боялся Ра Чена.

От скрежета зубов по обшивке по коже ползли мурашки.

«Нельзя возвращаться домой с пустыми руками, — сказал себе Светц, — постараюсь что-нибудь придумать».

Его взгляд остановился на антигравитационных излучателях. Светц даже чувствовал их воздействие: лучи касались камеры расширения. А что, если сфокусировать их прямо на себе?

Светц сразу же ощутил результат, почувствовал себя легким и полным сил, как захмелевший балетный танцор. А если свести лучи еще ближе?

Скрежет зубов о стену камеры стал громче. Светц выглянул в просвет между зубами.

Левиафан уже не плыл по воздуху: он висел, держась зубами за камеру расширения. Антигравитационные лучи все еще компенсировали вес его тела, но теперь они тащили его вслед за камерой расширения.

Чудовище чувствовало себя явно не в своей тарелке. Еще бы! Впервые в жизни обитатель морских глубин ощутил тяжесть собственного тела, и вся она пришлась на зубы! Желтые глаза Левиафана дико вращались, кончик хвоста подрагивал, но он держался…

— Падай! — приказал Светц. — Падай, страшилище!

Зубы Левиафана со скрипом заскользили по поверхности камеры, и чудовище полетело вниз.

Спустя долю секунды Светц отключил гравитационные излучатели. Он снова почувствовал запах горящей нефти, и снова на пульте управления замигали красные лампочки.

Левиафан с грохотом упал в воду. Его длинное горбатое тело перевернулось брюхом кверху и, всплыв на поверхность, не двигалось. Но вот дернулся хвост, и Светц понял, что Левиафан жив.

— Я тебя прикончу! — сказал Светц. — Включу силовые пушки и подожду, пока ты сдохнешь. Времени достаточно.

Осталось десять минут. Можно еще найти кашалота. Нет, десяти минут мало, но их нужно провести с пользой…

Морская змея ударила по воде хвостом и поплыла прочь. На мгновение обернулась к Светцу, в ярости щелкнула зубами и снова пустилась прочь.

— Минутку, — хрипло сказал Светц. — Одну драгоценную минутку, — и включил силовые пушки.

Тяготение в камере расширения вело себя необычно. Когда камера движется во времени вперед, «вниз» означает «во все стороны от центра камеры». Светца прижало к вогнутой стене. Он не мог дождаться окончания путешествия. Морская болезнь ничто в сравнении с перегрузками, сопровождающими перемещение во времени.

Невесомость, затем привычное тяготение. Светц, пошатываясь, направился к двери.

Ра Чен помог ему выйти.

— Добыл?

— Левиафана? Нет, сэр. — Светц смотрел мимо шефа. — Где большая камера расширения?

— Ее пустили малой скоростью, чтобы свести к минимуму побочные гравитационные эффекты. Но если там ничего нет…

— Я сказал, что там не Левиафан.

— В таком случае, что там? — Ра Чен начинал сердиться. — Ты не нашел его? Ты его убил? Зачем, Светц? Со зла?

— Нет, сэр. Это был самый логичный поступок, который я совершил за время путешествия.

— Вот как? Погоди, Светц, прибыла большая камера.

В нише машины времени стала сгущаться серо-голубая тень.

— Там, кажется, что-то есть. Эй вы, идиоты, пустите в камеру антигравитационный луч! Иначе мы вынем оттуда отбивную.

Ра Чен взмахнул рукой: камера прибыла. Дверь открылась. О стены камеры бился кто-то очень большой, похожий на разъяренную белую гору, и злобно щурил единственный глаз. Пленник камеры кинулся было на Ра Чена, но не сумел продвинуться к нему по воздуху.

На месте второго глаза зияла дыра, один из плавников был перерублен и свисал на пол. Все тело животного покрывали рубцы и шрамы. Из многих торчали деревянные и стальные гарпуны, иногда с веревками. На спине, опутанное веревками, болталось мертвое тело одноногого бородатого китобоя.

— Ветеран! — заметил Ра Чен.

— Осторожно, сэр! Это убийца. У меня на глазах он перевернул и потопил корабль. Я не успел даже сфокусировать силовые пушки.

— Удивительно, что ты отыскал его в такое короткое время. Тебе поразительно везет! А может, я что-то упустил из вида?

— Здесь нет ни капли везения, сэр. Ого самый логичный поступок за все путешествие.

— Ты говорил это, когда объяснял, почему убил Левиафана.

— Морская змея уплывала, — торопливо продолжал Светц. — Я хотел убить ее, но подумал, что нет времени. Я уже собирался возвращаться, но тут змея оглянулась и оскалила зубы. У нее были зубы хищника. Только у мясоедов бывают такие зубы. Как я не заметил раньше! А на какое животное может охотиться такой крупный хищник?

— Блестяще, Светц!

— Этому есть дополнительное свидетельство. Наши исследования не встретили упоминаний о гигантских морских змеях. Геологические изыскания первого столетия постатомной эры тоже ничего не дали. Почему так?

— Потому что морские змеи тихо вымерли двумя столетиями раньше, когда китобои истребили всех кашалотов.

Светц покраснел.

— Точно. И вот, я навел на Левиафана силовые пушки и держал его в силовом поле, пока ИНД не показал, что Левиафан мертв. Я решил: если здесь плавал Левиафан, где-то поблизости должны быть и кашалоты.

— А нервные импульсы Левиафана перекрывали импульсы кашалотов?

— Ну конечно! Как только прекратилось поступление импульсов от Левиафана, ИНД зарегистрировал другой сигнал. Я проследил его и нашел. — Светц кивнул на кашалота, которого вытаскивали из камеры. — Вот его.

И снова двое мужчин стояли у толстой стеклянной стены.

— Мы взяли у кашалота генетические коды и отдали его в виварий Генерального Секретаря, — говорил Ра Чен. — Плохо, что тебе попался альбинос. — Он отмахнулся от возражений Светца. — Знаю, знаю, времени было в обрез.

Из-за стекла, из мутной морской воды, одноглазый кашалот злобно смотрел на Светца. Хирурги извлекли из его тела обломки гарпунов, но шрамы на коже остались. Светц, разглядывая кашалота, гадал, сколько же лет животное воевало с людьми. Сколько сотен лет? А сколько живут кашалоты?

Ра Чен заговорил тише:

— Нам всем придется туго, если Генеральный Секретарь узнает, что на свете когда-то жил зверь больше, чем его кашалот. Ты понял, Светц?

— Да, сэр.

— Вот так. — Ра Чен глянул на другую клетку, где сидел огнедышащий монстр Джила. Рядом конь косил глаза на свой витой смертоносный рог.

— Всякий раз происходит что-то непредвиденное, — сказал Ра Чен. — Иногда я диву даюсь…

«Нужно больше предвидеть, чтобы потом не удивляться», — подумал Светц.

— Представь себе, Светц, о путешествиях во времени заговорили только в первом столетии доатомной эры. Идею передвижения во времени подал какой-то писатель. До четвертого столетия постатомной эры она оставалась утопией. Эта идея противоречила всему, что тогдашние ученые считали законами природы: логике, принципу сохранения материи, энергии, движения. Она опровергала любое положение, в котором фигурировало время, — даже теорию относительности. Каждый раз, когда мы запускаем камеру расширения в доатомную эру, мне кажется, что мы отправляем ее в какой-то фантастический мир, и именно поэтому тебе попадаются гигантские морские змеи и огнедышащие…

— Ерунда, — отрезал Светц.

Он боялся шефа, но всему есть предел.

— Правильно, — тут же откликнулся Ра Чен, едва ли не с облегчением. — Пойдешь в отпуск на месяц, а там — снова за работу. Генеральный Секретарь хочет иметь птицу.

— Птицу? — Светц улыбнулся. Это звучало достаточно безобидно. — Опять картинка из детской книжки?

— Точно. Птица рок, — слышал о такой?

Синица в руке

— Это не рок, — сказал Ра Чен.

Сквозь толстое стекло смотрели глупые птичьи глаза. У птицы были маленькие, недоразвитые крылья и до смешного большие ноги. Триста фунтов веса, без малого восемь футов роста, а в остальном птица была похожа на неоперившегося цыпленка.

— Она меня лягнула, — пожаловался Светц.

Худощавый, тонкий в кости, он держался очень прямо.

В этот раз жаловаться было почти не на что.

— Она меня лягнула и сломала четыре ребра. Я еле дополз до камеры расширения.

— Тем не менее это не рок. Прости, Светц. Пока ты лежал в больнице, мы побывали в Бэверли-Хиллз, в историческом отделе библиотеки, и выяснили, что птица рок всего лишь легенда.

— Но посмотрите на нее!

Шеф, краснолицый и тучный, кивнул:

— Правильно, легенды не возникают на пустом месте. Первооткрыватели Австралии, встречая таких птиц — страусов, — думали: если это птенец, то какова взрослая птица? Возвращаясь домой, они рассказывали небылицы о взрослых птицах.

— Я сломал четыре ребра из-за птицы, которая даже не летает?

— Не огорчайся, Светц. Это не полное поражение. Страус — вымершее животное, и твоя птица будет великолепным экспонатом в виварии Генерального Секретаря.

— Генеральный Секретарь просил птицу рок. Что вы ему скажете?

— То-то и оно, — нахмурился Ра Чен. — Ты знаешь, что он просит теперь?

Люди, плохо знакомые с Ра Ченом, думали, что он все время хмурится; думали до тех пор, пока им не случалось увидеть, как он хмурится по-настоящему. Светц подозревал, что Ра Чен чем-то обеспокоен. Теперь он был в этом уверен.

Генеральный Секретарь всем доставлял неприятности. Рецессивный ген, унаследованный от могущественных выродившихся предков, наделил Генерального Секретаря умом шестилетнего ребенка, Кроме этого, родители передали сыну неограниченное право владения Землей и ее колониями. Его прихоть была законом для всей обитаемой Вселенной.

Светц понимал, что нельзя не дать Генеральному Секретарю того, что он просит, — чего бы тот ни попросил.

— Какой-то идиот, спускаясь в Лос-Анджелес, взял Генерального Секретаря с собой, — сказал Ра Чен. — Теперь Генеральный Секретарь хочет видеть город таким, каким он был, пока не затонул.

— Что в этом страшного?

— В этом — ничего, но Генеральный Секретарь не остановился на этом. Кто-то из советников заметил его заинтересованность и подсунул ему исторические видеозаписи. Генеральный Секретарь получил от них массу удовольствия и пожелал участвовать в погроме Уоттса.

Светц сглотнул тугой ком.

— Придется позаботиться о безопасности Генерального Секретаря.

— Разумеется. А Генеральный Секретарь по происхождению кавказец.

Страус, разглядывая людей, склонил голову набок. Он на самом деле напоминал птенца еще более крупной птицы. Светцу казалось, что страус только что вышел из яйца величиной с бунгало.

— У меня пухнет голова, — сказал он. — Зачем вы мне об этом рассказываете? Вы ведь знаете, что я не люблю политику.

— Представь, что начнется, если Генеральный Секретарь будет убит при содействии Института Времени! Очень многие нас подсиживают, например Институт Космоса. Там будут очень рады, если мы опозоримся.

— А что делать? Мы не можем отказать Генеральному Секретарю в просьбе.

— Мы можем его отвлечь.

Они перешли на заговорщический шепот и, отвернувшись от страуса, зашагали вдоль ряда стеклянных клеток.

— Каким образом?

— Еще не знаю. Поговорить бы с его кормилицей, — протянул Ра Чен. — Я пытался, но ничего не вышло. Наверное, ее подкупил Институт Космоса. Может, она честная, состоит при Генеральном Секретаре тридцать четыре года. Откуда мне знать, чем увлечь его. Я встречался с ним всего четыре раза на официальных приемах. Знаю одно: его внимание непостоянно. Он забудет о Лос-Анджелесе, если заинтересуется чем-нибудь другим.

Они проходили мимо клетки с надписью:

Серое морщинистое животное смотрело на проходящих мимо людей с сонным равнодушием. Слон выглядел старым и мудрым и, наверное, узнал в Светце человека, пленившего его. Светц привез в виварий едва ли не половину животных прошлого. Светц боялся животных, особенно крупных. Почему Ра Чен все время посылает его за животными?

Тридцатифутовая ящерица в соседней клетке (чудище Джила, согласно табличке), в отличие от слона, не осталась равнодушной, узнав Светца. Она выпустила в обидчика струю оранжево-желтого пламени и в ярости захлопала крыльями, когда пламя беспомощно ударилось о стеклянную стену. Если она когда-нибудь вырвется из клетки…

Все клетки вивария герметичны. Животные прошлого не могут дышать воздухом настоящего.

Светц вспомнил кобальтово-голубое небо прошлого и успокоился. Он поднял голову: в полуденном зените сияла бирюза. Ближе к горизонту небо было пастельно-зеленым, а у самого горизонта — густо-желтым, даже коричневатым. Если огнедышащий китаец вырвется на свободу, ему будет не до Светца.

— Что бы такое привезти? Старые животные Генеральному Секретарю, наверное, надоели. Попробуем жирафа, Светц?

— Кого?

— Собаку, сатира или что-нибудь оригинальное, — бормотал Ра Чен. — Медвежонка?

Светц боялся животных и решил направить шефа по другому пути:

— Мне кажется, сэр, что вы ищете решение не там, где нужно.

— Н-да? А где нужно?

— У Генерального Секретаря столько животных, что хватит на тысячу человек. Более того, добывая забавных зверей, вы втягиваетесь в соревнование с Институтом Космоса. Не все ли равно: инопланетные животные или звери из прошлого?

Ра Чен поскреб в затылке:

— Верно. Я об этом как-то не думал. И все же нужно что-то делать.

— У машины времени масса возможностей.

Чтобы попасть в Институт, достаточно было ступить на телепортационную площадку, но Ра Чен предпочел идти пешком. Он хотел поразмыслить.

Светц шел рядом с шефом, опустив голову и глядя невидящим взглядом себе под ноги. В подобные моменты к нему приходило вдохновение. Но вот перед ними Институт — огромный куб из красного песчаника, а озарения все нет.

Сильная рука легла Светцу на плечо.

— Минутку, — тихо сказал Ра Чен. — У нас в гостях Генеральный Секретарь.

— Откуда вы знаете? — Светц втянул голову в плечи.

— На въезде в город стоит его машина, не заметил? Ее привезли в прошлом месяце из Лос-Анджелеса времен Великого Калифорнийского землетрясения. Автомобиль с двигателем внутреннего сгорания.

— Что будем делать?

— Сопровождать Генерального Секретаря по Институту и уповать на то, что он не станет настаивать, чтобы его отправили в Лос-Анджелес двадцатого года постатомной эры взглянуть на погром Уоттса.

— А если станет?

Если Ра Чена обвинят в измене, Светца — тоже.

— Придется отправить. Нет, не с тобой, Светц. С Зирой. Она чернокожая и говорит на языке американских негров. Это может пригодиться.

— Этого мало, — возразил Светц, скрывая облегчение.

Пусть рискует Зира.

Они подошли к автомобилю Генерального Секретаря. Светца поразила странная, угловатая форма машины, сложность приборов управления, блеск металлических украшений. С машины сняли капот, открыв для всеобщего обозрения хитросплетения деталей двигателя.

— Погодите! — воскликнул Светц. — Ему нравится?

— Что нравится и кому?

— Генеральному Секретарю нравится автомобиль?

— Конечно, Светц! Он без ума от своей машины.

— Давайте достанем ему еще одну. Перед Великим землетрясением в Калифорнии было полно автомобилей.

— Неплохая мысль. — Ра Чен даже остановился. — Это на какое-то время займет Генерального Секретаря, а мы подумаем…

— О чем?

Ра Чен не слышал его.

— Гоночную? Нет, он разобьется… Советники заставят сделать приоритетное ручное управление. Вездеход?

— Давайте спросим его самого.

— Стоит попробовать, — согласился Ра Чен.

Они двинулись вверх по лестнице.

В Институте было три машины, включая машину с грузовой камерой расширения, плюс общий управляющий блок. Генеральному Секретарю очень понравились пульты управления, на которых мигали разноцветные лампочки. Он хихикал и хлопал в ладоши. Барабаня пальцами по прикладам автоматов, за ним неотступно следовали телохранители с каменными лицами.

Ра Чен представил Светца как лучшего агента. Столь высокая оценка ошеломила Светца, и он не мог связать двух слов. Генеральный Секретарь этого не заметил.

Непонятно было, помнит ли он еще о том, что хотел увидеть погром Уоттса: спросить об этом он позабыл.

Когда Ра Чен заговорил об автомобилях, Генеральный Секретарь заулыбался во весь рот и так энергично закивал, что Светц стал опасаться, как бы он не сломал себе шею.

Генеральному Секретарю предложили выбрать любую из сотен моделей, выпущенных в течение полувека. Он сунул палец в рот и глубоко задумался. И вот он объявил о своем выборе.

— Спросим его самого, спросим его самого, — сердито передразнил Ра Чен. — Знаешь, чего он хочет? Он пожелал иметь первый в мире автомобиль. Самый первый!

— Я думал, он попросит любую машину какой-то определенной марки, — Светц растирал виски. — Где же ее отыскать? Нужно прочесать всю Северную Америку и Европу на протяжении двух десятилетий.

— Ну, это слишком. Достаточно наведаться в библиотеку Бэверли-Хиллз. И все же задача сложная.

Рейд в библиотеку Бэверли-Хиллз назначили на третье июня двадцать шестого года постатомной эры. В экспедицию отправили отряд вооруженных анестезирующими иглами агентов в грузовой камере расширения. Гигантская машина времени, странные люди в воздухоплавательных жилетах в любой другой день стали бы всемирной сенсацией, но третье июня было для Института Времени Днем Счастливой Охоты. Весть о пришельцах не могла распространиться за пределы Калифорнии, да если бы и распространилась, ее не заметили бы в потоке более важных новостей. Вечером начнутся подземные толчки, океан вздыбит огромные зеленые волны.

Светц, Ра Чен и Зира Саутворт провели в историческом отделе библиотеки почти всю ночь. Ра Чен знал язык белой Америки ровно настолько, чтобы переводить заголовки. Зира просматривала отобранные им книги.

Она была высокая, тонкая и очень темнокожая, с шевелюрой, похожей на черный костер. Зира сидела на полу, по-турецки скрестив ноги, худая и угловатая, читая отрывки из книг, а мужчины расхаживали по библиотеке, отыскивая книги, упомянутые в ссылках. К двум часам утра все взмокли и потеряли терпение.

— Никто даже не собирался изобретать автомобиль! — взорвался Ра Чен. — Это получилось само собой!

— Да, вариантов множество, — согласилась Зира, — но мне кажется, не стоит принимать во внимание паровые автомобили. Таким образом, можно исключить «Гюньо-Треветик» и более поздние британские модели парового транспорта.

— Ограничимся двигателями внутреннего сгорания.

— Здесь самые сильные претенденты французский «ленуар» и венский «маркус», — сказал Светц. — Помимо этого, серьезные заявки на первенство у «Даймлера-бенца». Достаточно давно запатентовал свое изобретение Селден…

— Черт возьми, выбери что-нибудь одно!

— Минутку, сэр! — Зира оставалась хотя бы внешне спокойной. — Пожалуй, самое лучшее, что у нас есть, — это «форд».

— Почему именно «форд»? Он изобрел всего лишь систему массового выпуска автомобилей.

— Вот! — Зира подняла с пола книгу. Светц узнал ее: биография Форда. — Он отец автомобильной промышленности.

— Теперь все знают, что это не так, — возразил Светц.

Ра Чен сделал решительный жест:

— Не будем суетиться. Возьмем автомобиль «форд», а в подтверждение — эту книгу. Кто сумеет нас проверить? Даже если кто-нибудь займется изысканиями, подобными нашим, он получит тот же ответ, то есть ничего не получит. «Форд» ничем не лучше и не хуже других марок.

— Хорошо, если никто не продвинется в исследованиях дальше нас, — удовлетворенно сказала Зира. — Жаль, что нельзя достать модель «Т». Она больше похожа на автомобиль. Первая машина Форда скорее напоминает телегу с трубой. В книге написано, что он собирал ее своими руками из старья.

— Силен! — сказал Ра Чен.

На следующий день, ближе к полудню, Ра Чен давал последние указания.

— Не стоит красть машину в прямом смысле слова, — напутствовал он Зиру. — Если тебе что-то помешает, возвращайся без нее.

— Слушаюсь, сэр. Гораздо безопаснее будет снять копию с автомобиля более позднего периода, например времен Смитсона.

— Не говори ерунду, Зира! Машина должна быть новой. Разве можно дарить Генеральному Секретарю подержанную машину?

— Нельзя, сэр.

— Ты прибудешь на место около трех утра. Чтобы не обнаруживать себя, свети инфракрасными лучами и прими таблетки для обострения зрения. Постарайся, чтобы от тебя не исходило видимое излучение. Если кто-нибудь увидит искусственный свет, поднимется шум.

— Ладно.

— Тебе показывали…

— Я знаю, как пользоваться дупликатором, — как всегда, несколько высокомерно отозвалась Зира. — Мне известно также, что оно дает обратное изображение.

— Неважно. Привези обратное. Мы сделаем из него нормальное.

— Разумеется, — Зира была огорчена, что делает лили, половину работы. — Как быть с языком?

— Ты говорили, на языке как белой, так и черной Америки, но это язык более позднего периода, чем тот, куда ты отправляешься. Поэтому не употребляй сленга и говори по-негритянски, если, конечно, тебе не понадобится произвести впечатление на белого. В этом случае говори на языке белых, но медленно и простыми словами. Может быть, тогда тебя примут за иностранку. Я на это надеюсь.

Зира бодро кивнула. Пригнув голову, она вошла в камеру расширения. Обернувшись, втащила за собой дупликатор. Аппарат был невелик по размеру, но весил около тонны (с отключенным генератором подъемного поля). Один конец его был покрыт белым светящимся составом.

Камера расширения постепенно растворялась в воздухе и наконец совсем исчезла. Она не отсоединилась от машины времени, но повернулась в направлении, по которому не распространяется свет.

— Так-так — Ра Чен потер руки. — Не думаю, чтобы ей было сложно достать нелетучий летучий посох Генри Форда. Другое дело, что скажет Генеральный Секретарь, когда увидит, что ему привезли.

Светц кивнул, вспомнив черно-белые плоские рисунки из книг по истории. Автомобиль Форда был неуклюжий, неряшливый, уродливый и ненадежный. Несколько скрытых усовершенствований — и он станет достаточно надежным для того, чтобы им мог пользоваться Генеральный Секретарь. Но сделать его красивым просто невозможно.

— Нужна другая забава, — сказал Ра Чен. — Автомобиль — только отсрочка.

Со стороны машины времени, в которой путешествовала Зира, раздался звук разрываемой ткани, приглушенный и монотонный. Рабочие принялись готовить к отправке грузовую камеру расширения. Она понадобится Зире для доставки копии автомобиля.

— Я бы все же попытался, — начал Светц.

— Что сделать?

— Найти птицу рок.

— Страуса? — усмехнулся Ра Чен. — Какой ты упрямый, Светц.

Светц не сдавался:

— Вы знаете, что такое неотения?

— Впервые слышу. Видишь ли, Светц, мы израсходовали на поездку за птицей рок почти все средства. Ты в этом не виноват, но еще одна такая поездка обойдется нам в миллион коммерческих единиц.

— Мне не понадобится машина времени.

— Вот как?

— Мне нужна помощь придворного ветеринара. Вашего влияния достаточно, чтобы устроить мне встречу с ним?

Должность придворного ветеринара занимала плотная, коренастая женщина с пышным бюстом, жилистыми ногами и тяжелым подбородком. Она шагала между рядами клеток, а вслед за ней летела грузовая платформа с аппаратурой.

— Я знаю почти всех этих животных, — сказала она Светцу. — Когда-то я хотела дать им всем имена. У каждого животного должно быть имя.

— У них есть имена.

— Ну да. ЧУДИЩЕ ДЖИЛА, СЛОН, СТРАУС, — читала она. — Мать называет сына Горацио, чтобы люди не путали его с Гилбертом. Но никто не примет КОНЯ за СЛОНА. Здесь только один КОНЬ и один СЛОН. Бедные зверюшки!

Она остановилась у клетки СТРАУСА:

— Это ваша добыча. Я как раз собиралась навестить его.

Птица в нерешительности переминалась с ноги на ногу. Склонив голову набок, она разглядывала пару за стеклом. Казалось, она удивилась приходу Светца.

— Он похож на только что вылупившегося цыпленка, — сказала женщина. — Вот только ноги слишком велики. Они могут выдержать гораздо больший вес.

Светц разрывался на части. Из его идеи вырос проект Зиры, и ему очень хотелось быть в Центре управления. А с другой стороны, страус — его первая неудача.

— Скажите, — спросил он, — у него есть неотенические черты?

— Конечно. Неотения — всеобщий способ развития. У нас самих имеются неотенические черты. Например, гладкая кожа. У всех других приматов она покрыта волосами. Когда наши предки начали гоняться за своим обедом по равнинам, им понадобилась более совершенная система охлаждения, чем была в то время у приматов. Таким образом, они приобрели один из признаков незрелости — голую кожу. Еще один такой признак — большая голова. Классическим примером неотении служит аксолотль.

— Простите?

— Вы знаете, что такое саламандра? У детенышей саламандры имеются жабры и плавники. Взрослые животные дышат легкими, которые появляются вместо жабр, и живут на суше. Аксолотль, вероятнее всего, — это саламандра, не утратившая жабр и плавников. Генная мутация, типичная для неотении.

— Я не слышал ни о саламандрах, ни об аксолотлях.

— Они жили в открытых водоемах, Светц.

Светц кивнул. Если этим животным была необходима для жизни природная вода, оба вида должны были исчезнуть более тысячи лет назад.

— Загвоздка в том, что мы не знаем, когда ваша птица потеряла способность летать. В далеком прошлом в ее генотипе мог произойти какой-либо неотенический процесс, в результате которого крылья так и не развились. Возможно, внушительные размеры птицы компенсируют отсутствие крыльев.

— Ага. Значит, ее предок…

— Мог быть не крупнее индюшки. Ну что, войдем, посмотрим?

Стеклянные стены раздвинулись. Войдя в клетку, Светц почувствовал, как они снова смыкаются. Страус опасливо попятился.

Ветеринар вынула из мешка, лежавшего на платформе, силовой пистолет и выстрелила. Страус обиженно пискнул и упал. Раз — и готово. Ветеринар решительным шагом направилась к пациенту, но на полпути остановилась.

— У меня что-то случилось с обонянием, — в страхе проговорила она, втягивая носом воздух.

Светц вынул из кармана два предмета, похожих на целлофановые пакеты, и протянул один из них женщине:

— Наденьте на голову.

— Зачем?

— Иначе задохнетесь.

Он натянул свой пакет на голову и плотно прижал края к коже шеи. Голова оказалась в герметичном баллоне.

— Воздух, которым заполнена клетка, ядовит, — пояснил он. — Это воздух прошлого. Пятнадцать столетий назад, когда цивилизация еще не родилась, никто ничего не сжигал. Поэтому здесь пахнет только страусом.

А снаружи… Конечно, для того чтобы не умереть, не обязательно вдыхать сернистый или угарный газ и оксиды азота. Для поддержания дыхания необходим только углекислый газ. В лимфатических узлах левой подмышечной впадины располагается нервный комплекс, возбуждающий дыхательный рефлекс. Он реагирует на определенную концентрацию углекислого газа в крови.

Ветеринар закупорила свой фильтрующий шлем.

— Насколько я понимаю, концентрация углекислою газа здесь очень низка.

— Точно. Вы забываете дышать. Вы привыкли к воздуху, в котором содержится четыре процента углекислого газа. Здесь концентрация углекислого газа в десять раз меньше. Птица спокойно дышит этой безвкусной смесью. Более того, в другом воздухе она погибла бы. Мы за полторы тысячи лет приспособились к загрязненной и постоянно загрязняемой атмосфере. У страуса не было этих пятнадцати веков.

— Я учту это, — коротко ответила ветеринар, и у Светца возникло опасение, что он читал лекцию человеку, который знает гораздо больше.

Женщина опустилась на колени рядом с оглушенным страусом, и платформа опустилась тоже.

Светц смотрел, как ветеринар хлопочет над страусом, беря образцы тканей, измеряя кровяное давление и пульс на фоне действия наркотиков и других веществ.

В целом он понимал, что она делает. Существовали стандартные методики нейтрализации наиболее поздних мутаций в генотипе животного. Они всегда давали ожидаемые результаты. В одной из клеток томился Homo habilis, который входил в число личных советников Генерального Секретаря, пока не назвал своего правителя слабоумным тираном.

Выявляя неотенические изменения, ветеринар пыталась предугадать, что выйдет, когда они будут нейтрализованы. Неминуемо возникнут трудности, связанные с изменением обменных процессов. Если предположения Светца верны, масса птицы резко возрастет. Придется вводить ей питательные вещества внутривенно и очень быстро.

В общем ясно, но конкретные действия абсолютно непонятны и нагоняют скуку. Светц поймал себя на том, что разглядывает фильтрующий шлем на голове ветеринара. Наполненный воздухом, баллон стал почти невидимым. Только золотистый контур выделялся на фоне желто-коричневого неба.

Неужели Космос на самом деле хочет взять верх над Институтом Времени? Если так, то этот золотой нимб дает ему право на это. Шлем изготовлен из особого материала, который избирательно пропускает газы в обоих направлениях. Таким образом, относительно пригодный для дыхания воздух превращается в абсолютно пригодный.

Дыхательные баллоны были взяты со склада Института Космоса и использовались сотрудниками Института Времени в неизмененном виде. Институт Времени взял на вооружение и другие достижения космической техники: летучий посох, ружье, которое стреляет анестезирующими иглами, облегченное антигравитационное устройство для новой камеры расширения.

Однако их главный аргумент был более тонок.

«Когда-то в океане бурлила жизнь, — подумал Светц. — Сейчас континентальный шельф мертв, как Луна, только города под куполами. Когда-то весь континент покрывали зеленые леса и цветущие пустыни, по которым бежали прозрачные реки. Мы вырубили деревья, истребили животных, отравили реки и принялись орошать пустыни, тем самым вытеснив жизнь и оттуда. И вот на Земле не осталось другой жизни, кроме пищевых дрожжей и людей. Мы забыли столько, что не можем отличить легенду от научного факта. За последние полторы тысячи лет мы уничтожили едва ли не всю жизнь на Земле и изменили состав атмосферного воздуха до такой степени, что боимся вернуться к прежнему составу.

Я боюсь неизвестных животных прошлого, не могу дышать воздухом прошлого, мне не знакомы съедобные растения, я убиваю животных не для того, чтобы есть их, и не знаю, какое животное может убить меня. Земля прошлого так же чужда мне, как другая планета. Пусть и достается Космосу».

Придворный ветеринар вонзала заостренные концы разноцветных трубочек в разные части тела птицы. Трубочки тянулись на платформу, к всевозможным приборам.

В кармане у Светца зазвонил телефон. Светц рывком расстегнул карман.

— У нас неприятности, — сказал Ра Чен с экрана. — Камера Зиры возвращается в Институт. Очевидно, она опустила рычаг «домой» сразу же после того, как вызвала грузовую камеру расширения.

— То есть решила вернуться, не дожидаясь прибытия грузовой камеры?

— То, что там произошло, произошло быстро, хмуро кивнул Ра Чен. — Если она вызвала грузовую камеру расширения, значит, нашла автомобиль. Через несколько секунд она прекратила выполнение задания. Светц, я волнуюсь.

— Сэр, мне очень не хочется уходить отсюда, — Светц оглянулся на страуса.

В этот момент все перья птицы осыпались, обнажив округлое тело. Светц принял решение:

— Я не могу уйти, сэр. Через десять минут мы сделаем из страуса птицу рок.

— Что-что? Неплохо! А как?

— Страус — неотенический потомок птицы рок. Мы заставили его совершить обратное развитие.

— Хорошо, оставайся. Постараемся обойтись без тебя, — Ра Чен отключился.

Придворный ветеринар сказала:

— Не следует давать обещаний, которые невозможно сдержать.

— Что-то не получается? — У Светца екнуло сердце.

— Нет, пока все идет прекрасно.

— Все перья опали. Это хорошо?

— Не волнуйтесь. Посмотрите сами — вместо них растет пух. Ваш страус впадает в детство, — сказала она весело. — В детство своего предка. Если предок на самом деле был не больше индюшки до того, как разучился летать, то цыпленком наш страус будет и того меньше.

— И что тогда?

— Он потонет в собственном жире.

— Нужно было записать генетический код.

— Поздно. Взгляните-ка еще раз! Обратите внимание на ноги — они уже не такие мощные.

Птица лежала на полу клетки как большая груда бледно-желтого пуха. Скелет уменьшился, особенно заметно уменьшились ноги. Теперь она была бы не выше четырех футов. Избыток массы превратился в жир, и страус стал почти круглым. Он напоминал надувную игрушку, брошенную в желтую лужу.

— Теперь он действительно похож на цыпленка, — заметил Светц.

— Не только похож, Светц. Это настоящий цыпленок, просто очень большой. А взрослая птица будет гигантом, — придворный ветеринар вскочила на ноги. — Нужно поторопиться, Светц. Скажите, в клетку подаются дрожжи?

— Да, а что?

— Он растет так быстро, что умрет от голода, если… Покажите мне, где кормушка?

Все животные в виварии питались дрожжами, как и люди, но каждому животному давали специальные добавки. Особое средство создавало у зверей иллюзию, что они едят то, чем привыкли питаться до того, как машина времени увезла их в будущее.

Светц показал ветеринару трубу, через которую в клетку поступали дрожжи. Женщина соединила трубу с одной из машин на своей платформе, пощелкала выключателями, подсоединила еще какой-то аппарат.

Птица росла на глазах. Слой жира стал тоньше, потом исчез вовсе. Вытянулись ноги и крылья. Клюв стал загибаться в острый злобный крюк.

Светц испугался. Под желтым пухом было что-то более серьезное, чем кожа и кости.

Дрожжи поступали в два резервуара на платформе, а оттуда — в разноцветные трубочки. Каким-то образом придворный ветеринар превращала дрожжи в сахар.

— Все в порядке, — сказала она. — Я боялась, не получится. Темп роста должен замедлиться, и тогда все будет хорошо, — ветеринар улыбнулась. — Вы были правы: страус — неотенический потомок птицы рок.

В этот момент переменилось освещение.

Светц не сразу понял, что ему мешает. Но вот он поднял голову: небо было лазурно-голубым от зенита до горизонта.

— Что случилось? — спросила женщина скорее удивленно, чем испуганно. — В жизни не видела такого цвета!

— Я видел.

— Что это?

— Не волнуйтесь. Но не снимайте шлем, особенно когда вылете из клетки. Не забудете?

— Нет, конечно, — она сощурила глаза. — Вы что-то скрываете, Светц. Это связано со временем, так?

— Думаю, да.

Чтобы избежать дальнейших расспросов, Светц подал условный сигнал установленному в стене фотоэлементу. Стеклянные стены раздвинулись, выпуская его из клетки.

Выйдя наружу, он оглянулся. У придворного ветеринара был испуганный вид. Она слишком о многом догадалась. Отвернувшись от Светца, женщина вновь занялась страусом.

Страус лежал на боку, открыв глаза. Он вырос до невероятных размеров, но, несмотря на огромное количество введенного внутривенно сахара, оставался худым. Изменился цвет его оперения. Птица стала черно-зеленой, а по величине была сравнимой с помещенным в соседнюю клетку слоном, который, наблюдая за происходящим, забыл о своем мудром равнодушии и начал смущаться.

Птица уже не была похожа на страуса.

По лазурно-голубому, как в далеком прошлом, небу бежали пушистые белоснежные облака. От зенита до горизонта небо было голубым, его девственную голубизну не оскверняла ни одна из привычных примесей.

Кругом лежали бездыханные тела. Светц не решался остановиться, чтобы помочь кому-нибудь. Ему предстояло сделать более важное дело.

У Института он перешел с бега на шаг. В том месте, где были сломаны ребра, грудь болела, будто туда воткнули нож.

Во дворе Института лежали тела сотрудников. Очевидно, люди выбежали во двор в поисках пригодного для дыхания воздуха. На въезде стоял автомобиль Генерального Секретаря. Под ним лицом вверх лежал Ра Чен.

Что он там делает, интересно знать?

Подойдя ближе, Светц услыхал рокот мотора. Понятно: Ра Чен надеялся спастись, вдыхая выхлопные газы. Логично, черт возьми! Почему же его расчеты не оправдались? Светц заглянул в блестящие металлические внутренности машины. Двигатель не такой, как был раньше. На чем он работает? На паре? На электричестве? Может быть, машину приводит в движение маховик? Так или иначе, выхлопной трубы, которую искал Ра Чен, на месте не было.

Сердце Ра Чена билось сильно и часто, но он не дышал. Нет, дышал! Он делал вдох и выдох два раза в минуту, когда под автомобилем накапливалось достаточное для возбуждения дыхательного рефлекса количество углекислого газа.

Светц вошел в Институт. Около десятка сотрудников потеряли сознание прямо у светящихся пультов управления. Еще три тепа распластались на полу. Генеральный Секретарь лежал в неестественной позе, глупо улыбаясь в потолок. У телохранителей были сонные и озабоченные лица, а в руках — автоматы наизготовку.

Малая камера еще не вернулась.

Светц заглянул в пустую нишу машины времени, и его охватил ужас. Что он может сделать, не выяснив у Зиры подробностей случившегося? От пятидесятого года доатомной эры до сегодняшнего дня тридцать минут полета. С тех пор как Ра Чен звонил в зоопарк, тридцати минут не прошло. До чего медленно тянется время, когда случается несчастье!

Может быть, это побочный эффект парадокса, который отрезал камеру Зиры от настоящего, оставив ее навсегда в прошлом или направив по другой линии времени. С парадоксами Институт Времени еще не сталкивался.

Математика не поможет. В математике путешествий во времени слишком много исключений.

В прошлом году кто-то попытался провести топологический анализ пути камеры расширения. Он доказал не только то, что путешествие во времени невозможно, но и то, что нельзя двигаться быстрее, чем свет. Ра Чен запустил эту информацию в Институт Космоса в робкой надежде на то, что там перестанут строить гиперскоростные корабли.

Что же делать? Надеть на всех фильтрующие шлемы? Хорошая мысль, но в Центре управления нет запаса шлемов, за ними нужно бежать через весь город. Светц не решался покинуть Центр.

Он заставил себя сесть.

Через несколько минут, почувствовав давление вытесненного из машины времени воздуха, он вскочил. Вернулась малая камера расширения. Из круглого люка выбралась Зира.

— Забирайся обратно! — приказал Светц. — Живо!

— Ты не имеешь права мной командовать, Светц! — Она прошла мимо него и принялась оглядываться. — Где Ра Чен? Автомобиль пропал.

От усталости и огорчения черты ее лица заострились, голос звучал монотонно и хрипло.

Светц взял ее за локоть:

— Зира, у нас…

— Нужно действовать! — она вырвала руку. — У меня пропал автомобиль, ты слышал?

— А ты слышала: сейчас же в камеру!

— Нужно что-то предпринять! Почему я не чувствую никаких запахов?

Она несколько раз втянула носом безвкусный, пустой, мертвый воздух и недоуменно оглянулась. Только тут она поняла: происходит что-то странное. Глаза ее закатились, и Светц, шагнув к ней, подхватил ее на руки.

В камере расширения он заглянул Зире в лицо. Сейчас, когда она была без сознания, у нее было совсем другое лицо — не такое жесткое, как всегда, какое-то беззащитное и даже миловидное. Хм, у Зиры довольно красивое лицо.

— Тебе следует чаще расслабляться, — заметил Светц.

В том месте, куда его ударил страус, как второе сердце, пульсировала боль.

Зира открыла глаза и спросила:

— Почему мы опять в камере расширения?

— Здесь собственная система кондиционирования воздуха, — ответил Светц, — а воздухом окружающей среды дышать нельзя.

— Почему?

— Об этом я хотел спросить тебя.

Она удивленно раскрыла глаза:

— Это из-за автомобиля. Он исчез.

— Почему?

— Не знаю. Светц, я все делала как надо, клянусь! Но когда я включила дупликатор, автомобиль исчез.

— Это мне не очень нравится, — Светц постарался ответить ровным голосом. — Что ты…

— Я все делала так, как меня учили! Вставила окрашенный белым конец в раму, задала значение веса, дала допуск на краевые ошибки, проверила показания…

— Наверное, ты все же перевернула дупликатор задом наперед. Погоди! Ты пользовалась инфракрасной подсветкой?

— Конечно, было очень темно.

— Ты принимала таблетки, обостряющие зрение?

— Ты всегда так медленно соображаешь Светц? — И вдруг она переменилась в лице. — Я видела инфракрасное излучение. Конечно. Я вставила в раму горячий конец. Обратный конец, который должен был продублировать пустое пространство напротив автомобиля. И с обеих сторон получилась пустота. Тупица! — с горечью заключила Зира. — Какая тупица!

Сцепив под коленями руки, она прислонилась спиной к вогнутой стене камеры.

— Если верить книге, Генри Форд продал этот автомобиль за двести долларов, — наконец заговорила она. — Потом он долю бедствовал…

— Двести долларов — это много?

— Я думаю, это зависит от периода истории. Наверное, если в недобрый час отнять у человека двести долларов, его можно разорить. Я разорила Форда, и сборочные линии придумал кто-то другой, кому больше нравился пар или электричество.

— Наверное, пар. Паровые двигатели появились первыми.

— Почему это так сильно повлияло на состав воздуха? Мы можем дышать тем, что выходит из выхлопной трубы, но это не нужно нам для жизни. Нужен только углекислый газ. Паровой двигатель тоже сжигает топливо, так ведь?

— Я долго об этом думал, — сказал Светц, — и в конце концов понял, в чем дело. Продукты сгорания топлива не исчезают. Они повисают в воздухе и образуют своего рода экран между нами и солнцем. Этот экран висел над нами тысячу лет, вполовину ослабляя солнечное излучение. А теперь его нет.

— Фотосинтез! Вот куда ушел весь углекислый газ!

— Точно.

— Состав воздуха изменился, почему же с нами ничего не произошло? Мы развивались, приспосабливались к определенному составу воздуха. Почему путь нашего развития не перечеркнут? Почему мы его осознаем?

— Не знаю. Мы очень многого не знаем о путешествиях во времени.

— Я не придираюсь, Светц. Я задаю вопрос, потому что хочу понять, что происходит.

Светц молчал.

— Все ясно, — сказала Зира через некоторое время. — Мне нужно отправиться в прошлое и напомнить себе самой правильно повернуть дупликатор.

— Не получится. Вернее, не получилось. Если бы ты правильно повернула дупликатор, всего этого не случилось бы. Поэтому ты и перепутала стороны.

— Логика и путешествия во времени несовместимы, забыл?

— Может быть, удастся тебя обойти, — Светц запнулся, потом продолжал: — Попробуем так. Запустишь меня в прошлое с таким расчетом, чтобы я прибыл за час до того, как прибудет Зира. Автомобиль еще будет на месте. Я продублирую его, продублирую его копию и погружу вторую копию и оригинал в большую камеру расширения. Потом появишься ты и уничтожишь первую копию. Тогда появлюсь я, верну Форду оригинал, а вторую копию привезу сюда. Ну как?

— Великолепно! Повтори, пожалуйста.

— Смотри: я отправляюсь в прошлое…

Зира рассмеялась:

— Не обижайся, Светц. В прошлое могу отправиться только я. Ты не сумеешь там ориентироваться. Ты не спросишь, как пройти, и не прочитаешь ни одной вывески. Останешься здесь — будешь управлять машиной.

Выбираясь из камеры расширения, Светц услышал крик, который мог бы возвещать о конце света. На мгновение он застыл, затем скатился по выпуклой стене камеры. За ним последовала Зира, надев фильтрующий шлем, которым пользовалась во время неудачной поездки за автомобилем Форда.

Фасад Института был выполнен из прозрачного материала. Он выходил на дворец и виварий.

На глазах у Зиры и Светца одна из стеклянных клеток разлетелась на куски, лопнула, как яичная скорлупа, и из нее, как цыпленок из яйца, вышла птица рок.

Снова раздался крик.

— Что это? — прошептала Зира.

— Это был страус. Теперь я не знаю, как его назвать.

Птица двигалась, как в замедленном кино. Она была невероятных размеров. Черно-зеленая, прекрасная и грозная: огромная, как вечность, с золотым султаном на лбу, она опустила клюв на соседнюю клетку. Клетка треснула, как бумажная.

— Пойдем! — Зира дергала Светца за руку. — Если это житель зоопарка, его не нужно бояться. Он задохнется, когда я верну машину на место.

— Верно, — согласился Светц.

Они принялись за работу. Грузовая камера расширения отправилась в прошлое на несколько часов дальше.

Когда Светц снова взглянул сквозь стеклянную стену, птица поднималась в воздух. Ее крылья хлопали, как паруса, и отбрасывали тени, как облака. Когда птица поднялась выше, Светц увидел, что в ее гигантских когтях бьется жертва. Светц узнал, кто это, и с ужасом понял, как огромна птица рок.

— Она собирается съесть СЛОНА, — произнес Светц.

Его охватило необъяснимое сожаление. Необъяснимое потому, что он не любил животных.

— Что-что? Не отвлекайся, Светц!

— Да-да, конечно. — Он помог Зире забраться в камеру расширения и запустил ее в прошлое.

Техника Центра управления работала превосходно, хотя весь персонал был в забытьи. Если бы что-нибудь разладилось, Светцу бы пришлось работать за шестерых. Поэтому он сновал между приборами, внимательно читая показания и отвечая на малейшее изменение. Случайно он оказался у прозрачной стены. Птица рок поднялась на невероятную высоту. Любая другая птица затерялась бы в такой выси, но рок была очень хорошо видна на фоне чужого голубого неба. Во двор Института упали окровавленные кости слона.

Время шло.

Двадцать минут на дорогу в прошлое и еще какое-то время на то, чтобы снять две копии с автомобиля, догрузить их в большую камеру расширения и дать сигнал Светцу.

Вот и сигнал. Машины у Зиры. Для верности Светц передвинул ее на шесть часов вперед, ближе к утру. Зире может помешать ранний прохожий, но по крайней мере Форд получит свой автомобиль.

Птица рок закончила кровавое пиршество. СЛОНА больше нет. Рок опускалась, распластав крылья. Светц наблюдал за ней.

Птица становилась все больше и больше, и наконец Светцу показалось, что она заполнила всю Вселенную. Она пронеслась над Центром, как грозовая туча, закрыв солнце и подняв ветер. Как два смерча, лапы с изогнутыми когтями опустились на дорожку.

Птица наклонилась. Сквозь прозрачную стену на Светца смотрели чудовищных размеров глаза.

«Она меня узнала, — подумал Светц. — Даже птица будет умной, если у нее такая большая голова».

Птица разогнула шею, и ее голова исчезла из вида.

«У меня был страус, но мне этого показалось мало. Синица в руке лучше, чем журавль в небе. До чего верной оказалась старинная пословица!»

Крыша лопнула под ударом огромного крючковатого клюва. Куски бетона брызнули на пол и на стены. Желтый глаз отыскал Светца, но клюв не мог его достать. Отверстие в крыше недостаточно широко.

Загорелись три красные лампочки. Светц подскочил к пульту и принялся нажимать кнопки. Вот погасли две лампочки, вот и третья. Ему не приходило в голову бежать. Рок найдет его, где бы он ни спрятался.

Есть! Зира опустила рычаг «домой». Теперь все пойдет само собой.

Бах!

Светца отбросило к большой машине времени. Перед ним оказался желтый глаз величиной с дверь. Половины крыши как не бывало, но клюв все еще не помещался в проем. Зато сквозь крошащееся стекло к Светцу пробивался гигантский коготь.

Освещение переменилось.

Светц сполз на пол. Сквозь растопыренные черно-зеленые перья он увидел бледно-зеленое небо, а в нем коричнево-желтые облака.

Птица недоуменно втянула воздух — раз, другой. В ее огромном глазу Светц прочел страх. Птица подняла голову и отошла на несколько шагов от Центра для разбега. Ее черные крылья опустились на Центр, как ночь.

Светц не стал внимать ни инстинкту самосохранения, ни рассудку. Он вышел во двор посмотреть, как рок взлетит.

Ему пришлось обнять колонну. Взмахнув крыльями, рок подняла ураганный ветер. Птица взглянула под ноги, увидела Светца, узнала его и отвернулась.

Когда к Светцу присоединилась Зира, птица рок была еще хорошо видна. Подошел Ра Чен. Вскоре добрая половина сотрудников стояла, изумленно глядя в небо.

Птица превратилась в черную точку на фоне зеленой пастели. Задыхаясь, она поднималась все выше и выше.

Одного вдоха оказалось достаточно. Огромному мозгу птицы требовалось так же много кислорода, как пищи ее огромному телу. Рок тут же взлетела, отказавшись от десерта из мяса Светца. Она поднималась все выше, надеясь найти там чистый воздух.

Генеральный Секретарь стоял рядом со Светцем, уставясь в небо, и радостно хихикал.

Кажется, рок больше не поднимается. Да, черная тень опять становится все больше, скользит вниз.

Откуда было птице знать, что чистого воздуха нет нигде?

Волк в машине времени

В старой камере расширения не было приборов точного управления, но Светц не огорчился. Его отрядили на охоту не за каким-то определенным вымершим животным. Ра Чен велел поймать первое, что попадется на глаза.

Светц направил камеру в предындустриальную Америку, в центр континента, в тысячный год до атомной эры. Там должно быть больше животных, чем людей. Может быть, повезет встретить бизона.

Подойдя к окну, Светц увидел бескрайнюю белую равнину.

Он не рассчитывал прибыть в середине зимы.

Первой его мыслью было вернуться в поток времени и замкнуть контур прерывания — задать новую дату и попытать счастья еще раз. Но контур прерывания — техническая новинка, еще не испытанная в реальных условиях, а Светц не горел желанием стать первым испытателем.

Кроме того, поездка в прошлое стоит более миллиона коммерческих единиц, а использование контура прерывания удвоит расходы. Ра Чен будет недоволен.

Едва открыв дверь, Светц промерз до костей. Перед ним расстилалась белая гладкая равнина. Вдали маячила какая-то белая фигура. Светц выстрелил в нее растворимым анестезирующим кристаллом.

Оседлав летучий посох, он полетел за добычей. Теперь, когда животное не двигалось, его было нелегко отыскать в снегу. Только краснела раскрытая пасть и чернели подушечки на лапах. Светц предположил, что это полярный волк.

Отличный экспонат для вивария! Светц был рад любому животному, которое позволило бы ему поскорее покинуть эту дикую мерзлоту. Он остался чрезвычайно доволен собой. Путешествие оказалось коротким и нетрудным.

В камере Светц завернул спящее животное в прозрачный пластиковый мешок и плотно запечатал. Он пристегнул волка к вогнутой стене камеры расширения, а сам устроился у противоположной стены. Камера расширения устремилась в направлении, перпендикулярном всем другим направлениям. Как всегда, взбесилась гравитация.

Голову Светца тоже покрывал прозрачный пластиковый мешок, края которого крепились к шее. Светц отклеил пластик от кожи и сбросил шлем. Он не нужен: работает система кондиционирования воздуха.

А волку не обойтись без такого мешка. Он не может дышать воздухом индустриальной эры. Без фильтра, задерживающего яды, животное задохнется и умрет. В современном Светцу мире волк был вымершим видом.

Снаружи время неслось с бешеной скоростью. Здесь, в камере, оно ползло. Устроившись в углублении стены, Светц разглядывал волка, прижатого тяготением к противоположной стене, вернее потолку.

Светц никогда не встречал живого волка. Он видел только картинки в детских книгах, похищенных из далекого прошлого. Почему же волк кажется таким знакомым?

Животное было крупное, величиной почти с Энвила Светца. Правда, сам Светц не отличался крепким сложением. Животное тяжело дышало, бока его вздымались. Из раскрытой пасти, полной острых белых зубов, свисал длинный красный язык.

Как у собаки, вспомнил Светц. Как у собак в виварии, на клетке которых вывешена табличка:

Собаки — единственные животные в виварии, помещенные под стекло ради спокойствия людей. Ни одно животное не может дышать воздухом окружающей среды, а собаки дышат свободно.

Современную собаку в прямом смысле слова создал человек. Лоренс Уош Портер жил в конце индустриальной эпохи, между пятидесятыми и сотыми годами постатомной эры, когда миллиарды людей умирали от легочных заболеваний и лишь миллионы приспосабливались к жестоким условиям и выживали. Портер решил спасти собак. Почему именно собак? Мотивы его выбора остались невыясненными, но само по, себе поведение свидетельствовало о гениальности. Портер взял по одному представителю каждой породы и беспорядочно скрещивал их в течение нескольких поколений. Больше никогда не будет выставок собак: на Земле не осталось ни одной чистопородной собаки. Зато гибрид оказался жизнеспособным. Намеренно одворняженные собаки легко дышали воздухом индустриальной эры, богатым оксидами углерода, азота, приправленным для остроты сырым бензином и серной кислотой.

Собак огородили стеклом, потому что люди боялись их. Почти все животные вымерли. Люди тысяча сотого года постатомной эры не любили животных.

Волки и собаки… Вполне возможно, что волк — предок собаки. Светц поднял глаза к спящему волку и задумался. Животное было одновременно и похоже, и не похоже на собаку. Собаки улыбались людям из-за стекла и виляли хвостами. Они любили людей. А волк даже во сне…

Светц вздрогнул. Ему многое не нравилось в его профессии, но больше всего — полет домой один на один с незнакомым и опасным вымершим животным. В первый раз плененный им конь серьезно повредил панель управления. В последний раз страус ударил Светца ногой и сломал ему четыре ребра.

Волк беспокойно зашевелился, и что-то в нем переменилось.

Перемены продолжались: морда зверя укоротилась, странным образом вытянулись передние лапы, стали длиннее пальцы, обозначились стопы и ладони. У Светца перехватило дыхание.

Снова вздохнув, он мгновенно забыл о волке. Он почувствовал, что задыхается. Нацепив фильтрующий шлем, он бросился к приборам.

Шатаясь, Светц вышел из камеры расширения, сделал три шага и упал. Из двери камеры вытекал невидимый яд. Солнце садилось в оранжевые облака.

Светц лежал, корчась и хватая ртом воздух. Под ним был живой ковер: зеленый, влажный, пахнущий цветами. Светц не узнал этот запах и не сразу понял, что ковер живой. Ему было не до того. Он знал одно: система кондиционирования воздуха пыталась его убить, и, судя по его состоянию, попытка оказалась почти успешной.

Он был недалеко от дома. Когда в воздухе появился яд, на календаре был тридцатый год постатомной эры. Светц помнил, как схватился за выключатель контура прерывания и принялся ждать. Ядовитый зловонный воздух царапал ноздри и горло. Светц ждал двадцать лет, ощущая каждую секунду. В пятидесятом году постатомной эры он щелкнул выключателем и, задыхаясь, выскочил из камеры.

Пятидесятый год постатомной эры. По крайней мере, индустриальная эпоха. Можно свободно дышать.

Это все конь, подумал Светц без тени удивления. Три года назад конь яростно вонзил свой витой рог в панель управления. Бригада обслуживания должна была устранить неисправность и, кажется, устранила.

Наверное, какой-то прибор износился.

«А как он смотрел на меня, когда я проходил мимо клетки! Я знаю, что он найдет способ мне отомстить», — подумал Светц, заметив, что до сих пор держит в руке фильтрующий шлем.

Вокруг все было зелено. Сырой зеленый ковер под ним был живой. Он рос из черной земли. Из земли поднимался корявый и шершавый столб, разветвлялся, а на ветвях висели грозди желтых и красных лоскутков, похожих на бумажные. Куча мятых листков цветной бумаги валялась у основания столба. Над головой что-то пролетело, судя по неуверенному полету — не самолет.

Все кругом живое. Прединдустриальная дикость.

Светц поспешно надел шлем и прижал клейкие края к шее. Ему повезло: до сих пор не потерял сознание. Светц ждал, когда шлем наполнится воздухом. Изготовленный из материала, обладающего избирательной проницаемостью по отношению к газам, шлем будет пропускать внутрь и выпускать наружу нужные газы, создавая смесь…

Светц, задыхаясь, отрывал пластик от кожи. Стянув шлем с головы, он смял его и, разрыдавшись, бросил на землю. Сначала кондиционер, теперь шлем! Неужели кто-то испортил и то и другое? И календарь врет: до пятидесятого года постатомной эры по крайней мере сто лет.

Кто-то хотел его убить.

Светц в страхе озирался. На холме, покрытом зеленым ковром, он увидел прямоугольный объект, скорее всего искусственный, выкрашенный в бледно-зеленые тона. Значит, здесь есть люди, и можно…

Нет, просить о помощи нельзя. Кто ему поверит? И кто сумеет помочь? Его единственная надежда — камера расширения. И времени в его распоряжении крайне мало.

Камера расширения стояла на расстоянии нескольких ярдов, на ее выпуклой стене чернел открытый люк, другая стена растворялась в неизвестном измерении. Она была соединена с основной частью машины времени, которая находилась в тысяча сто третьем году постатомной эры, но человеческое зрение не способно было проследить эту связь.

У люка Светц задержался. Единственное, что он мог сделать, — прекратить работу кондиционера. Задержать дыхание и…

Запах яда улетучился. Светц понюхал воздух: да, воздух чист. Запас яда в системе кондиционирования исчерпался, растворившись в чистом воздухе. Ни к чему ломать кондиционер. У Светца от облегчения подогнулись колени.

Он влез в камеру.

Увидев, что фильтрующий пакет пуст и разорван, Светц вспомнил о волке. И тут к нему шагнул чужак, покрытый жесткой густой шерстью. Вращая желтыми глазами, он протянул к Светцу когтистые лапы.

Было темно. На востоке показались первые звезды, а на западе все еще горело густо-красное зарево. В воздухе носились какие-то запахи. Поднималась полная луна.

Шатаясь и истекая кровью, Светц взбирался на холм.

Дом на холме был большой и старый. По городским меркам, в два этажа высотой и в квартал длиной и шириной. Странной формы, словно его строил сумасшедший архитектор, каждый день изменяя проект. На окнах верхнего этажа стояли решетки из кованого железа, к ставням были приколочены железные крючья и петли, и все железо покрывала краска пыльно-зеленого цвета. Закрытые деревянные ставни, сквозь которые не пробивался ни один лучик света, были окрашены зеленой краской другого оттенка.

В дверь могло войти живое существо ростом в двенадцать футов. Светц ухватился обеими руками за огромную щеколду и потянул изо всех сил, но щеколда даже не пошевелилась. Светц принялся искать дверной глазок или звонок, но напрасно. Как же дать обитателям дома знать, что к ним кто-то пришел? Светц застонал.

Может быть, в доме никого нет. Что это за дом? Он слишком велик для одной семьи и выглядит слишком необжитым, чтобы можно было принять его за гостиницу. Может, это склад или мастерская. Что здесь хранят или производят?

Светц оглянулся на камеру расширения. Из нее шел слабый свет. А по зеленому ковру, покрывающему холм, передвигались какие-то тени.

Несколько смутных теней.

Кажется, они приближаются.

Светц забарабанил в дверь кулаками. Ответа не было. Светц заметил вверху блестящий металлический предмет. Он тронул его рукой, потянул и отпустил. Раздался звон.

Светц оттянул молоток обеими руками и отпустил, потом еще и еще раз. Должен же хоть кто-то его услышать.

Что-то просвистело над ухом и тяжело ударилось в дверь. Светц обернулся и тут же пригнулся. Ему в лицо летел камень величиной с кулак. Белые тени были совсем близко — двуногие сутулые существа.

Они были одновременно похожи и не похожи на людей.

Дверь открылась.

Девушка была совсем молоденькая, не старше шестнадцати лет. Очень бледная кожа, совершенно белые волосы и брови. На ней была длинная рубаха без рукавов. С сердитым и заспанным видом она толкнула тяжелую дверь.

И увидела Светца.

— Спаси меня! — сказал Светц.

Ее глаза распахнулись, а уши вздрогнули. Она сказала что-то, что Светц с трудом понял: девушка говорила на староамериканском языке.

— Кто ты?

Ее можно было понять. В то время не носили одежды, которая была на Светце. А кроме того, его рубаха была разорвана до пояса, и кожа под ней тоже. Четыре параллельные кровавые полосы тянулись по лицу и груди.

Зира обучала Светца говорить по-американски. Он старательно выговорил:

— Я путешественник. Животное, какое-то чудовище, выгнало меня из машины.

Очевидно, смысл его слов дошел до девушки.

— Бедняга! А что за животное?

— Как человек, но все волосатое, с ужасным лицом, а когти, когти!

— Я вижу их следы.

— Не знаю, как он вошел, — Светц повел плечами. Нет, нельзя рассказывать ей об этом. Если он скажет, что волк превратился в гуманоида-вампира, она примет его за сумасшедшего. — Он успел только оцарапать меня. Если бы у меня было оружие, я бы справился с ним. У вас есть базука?

— Какое смешное слово! Думаю, что нет. Входи. — Она взяла Светца за руку и, когда он вошел, закрыла за ним дверь. — Тролли не тронули тебя?

— Тролли?

— Ты странный человек, — сказала девушка, оглядывая его. — У тебя странный вид, странный запах, чудная походка. Наверное, ты пришел издалека.

— Да, я живу очень далеко.

Светц был на грани обморока. Он понимал, что, попав в дом, очутился в безопасности, но отчего волосы на затылке встают дыбом?

— Меня зовут Светц, — продолжал он, — а тебя?

— Рона, — она улыбнулась, не пугаясь его странного вида, а Светц должен был казаться ей очень странным, потому что и она казалась странной ему.

У нее была белая, как снег, кожа и седые, как у столетней старухи, густые длинные волосы. Нос, широкий и плоский, обезобразил бы лицо любой другой девушки, но на лице Роны он непонятно почему казался очень уместным. Это необычное лицо не портили ни большие, заостренные кверху уши, ни слишком широко посаженные глаза, ни улыбка от уха до уха. Она даже понравилась Светцу. В этой улыбке было любопытство и радость жизни, и потому она не казалась слишком широкой. Крепкое пожатие руки было дружелюбным и ободряющим, хотя ногти неприятно поражали длиной и остротой.

— Тебе нужно отдохнуть, Светц, — сказала девушка. — Родители проснутся не раньше, чем через час. Они, наверное, знают, как тебе помочь. Пойдем, я покажу тебе твою комнату.

Они пересекли столовую, в центре которой стоял огромный прямоугольный стол, окруженный стульями с высокими спинками. На краю стола Светц увидел большую микроволновую печь, а рядом — блюдо с чем-то красным. Предметы, лежавшие на блюде, по форме напоминали конусы, а размером были в руку сильного мужчины от локтя до плеча. На широком конце каждого конуса было белое пятнышко. Светц не знал, что это, но цвет пищи — цвет крови ему не понравился.

— О! — воскликнула Рона. — Я забыла спросить: хочешь есть?

Светц почувствовал, что голоден.

— У вас есть дрожжи?

— Я не знаю, что это такое. Вот это, на блюде, — не дрожжи? У нас ничего больше нет.

— Не будем об этом, — у Светца сжалось горло от одной мысли о том, что придется есть пищу такого цвета.

У дверей комнаты, куда привела его Рона, Светц едва не упал. Комната оказалась просторной, кровать — достаточно широкой, но непривычно низкой и без одеяла. Девушка помогла Светцу лечь.

— Вон там — ванная комната. Когда отдохнешь — умоешься. Спи, Светц. Часа через два я тебя позову.

Светц откинулся на подушку. Комната закружилась перед глазами. Он слышал, как девушка вышла. Какая она странная! И каким странным должен быть он сам в ее глазах! Хорошо, что она никого не позвала на помощь. Врач тут же заметил бы разницу.

Светц не предполагал, что первобытные люди так разительно отличаются от людей индустриальной эпохи. Наверное, за тысячу лет в процессе приспособления к изменениям в составе воды и воздуха, к присутствию в пище ДДТ и других соединений организм человека претерпел значительные изменения. В этот период вымерли животные, исчезли съедобные растения, усилилась зависимость человека от лекарственных веществ, уменьшились физические нагрузки, повысился уровень шума. Неудивительно, что люди индустриальной эры не похожи на первобытных. Счастье, что человечество вообще выжило в таких условиях.

Рона не испугалась того, что Светц такой странный, не почувствовала отвращение при виде его ран. Ей было весело и любопытно. Без лишних расспросов она пришла Светцу на помощь. Он был ей за это благодарен.

Светц плохо спал: болели царапины, грязная одежда липла к телу, мучили кошмары. Кто-то большой и страшный, полузверь-получеловек, тянулся когтистыми лапами к его лицу. Сон повторялся снова и снова. В какой-то момент Светц проснулся, пытаясь распознать незнакомый мускусный запах, преследовавший его во сне. Напрасно. Он принялся разглядывать комнату: высокий потолок, электрическая лампочка в плафоне из мутного стекла, таинственный полумрак, на окнах — железные решетки, за окнами — непроглядная ночь.

Странно, что он проснулся. Он уже давно должен отравиться воздухом предындустриальной эры.

Ну и приключения! Светц вздрогнул, вспомнив о том, что произошло в камере расширения. Злобно оскаленные зубы, треугольные уши. Рука, вооруженная когтями, тянется к горлу. Неужели полярный волк превратился в это чудовище? Невероятно! Форма тела животного не может так сильно измениться. Чудовище, наверное, выпустило волка из камеры или убило его, когда Светц вышел глотнуть свежего воздуха.

С другой стороны, существует множество легенд о подобных происшествиях. Две, три тысячи лет назад и раньше во всем мире люди рассказывали сказки о том, как звери превращались в людей, а люди — в зверей.

Светц сел в постели. Боль стянула кожу, потом отпустила. Стараясь не делать резких движений, Светц встал и направился в ванную. Запекшаяся кровь отмывалась легко. Светц намочил кусок ткани и принялся оттирать кровь, разглядывая себя в зеркале. Бледный, тонкий молодой человек с мягкими светлыми волосами… и необычной формы лбом и подбородком. Наверное, зеркало кривое, решил он. Грубая работа. Могло быть и хуже. Первые зеркала были даже двумерными.

За дверью раздался пронзительный свист. Светц выглянул из ванной и увидел Рону.

— Ты проснулся, вот хорошо! — сказала она. — Отец и дядя Роки хотят тебя видеть.

Светц вышел в коридор и снова почувствовал дразнящий мускусный запах. Он шел вслед за Роной по темному коридору, освещенному, как и комната, единственной электрической лампочкой мутного стекла, не более яркой, чем полная луна. Почему семья Роны так любит полумрак, ведь есть электричество? И почему, едва сядет солнце, они ложатся спать? А завтрак выставляют на стол?

Рона толкнула дверь и жестом предложила Светцу войти. Переступив порог, он в замешательстве остановился. В комнате было так же темно, как в коридоре. Мускусный запах ощущался здесь сильнее. Светц подпрыгнул, когда чья-то рука коснулась его руки: ладонь была волосатая, ногти — поразительно острые и длинные.

Рокочущий мужской голос произнес:

— Входите, мистер Светц. Дочь сказала мне, что вы путешественник, обратившийся к нам за помощью.

В тусклом свете лампы Светц разглядел мужчину и женщину, сидящих на табуретах. У обоих были такие же белые волосы, как у Роны, но в прическу женщины вплеталась широкая черная прядь.

Другой мужчина проводил Светца к табурету. Он тоже был не весь белый: черная левая бровь и черный полумесяц за ухом. Рона встала рядом с ним. Как похожи хозяева дома друг на друга и как не похож на них он, Энвил Светц!

Страх ударил ему в голову, как алкоголь. Светц страдал ксенофобией.

Они были все одинаковые. Густые белые волосы и брови, черные отметины там и сям. Узкие черные ногти. Широкие, плоские носы, широкие рты, острые белые зубы конической формы, длинные треугольные уши, желтые глаза, волосатые ладони.

Светц тяжело опустился на мягкий табурет. Один из мужчин — тот, что стоял, — заметил это.

— Наверное, у нас сильнее тяготение, — сказал он. — Правда, Светц? Вы, наверное, из другого мира? Очевидно, вы не совсем человек. Вы сказали Роне, что путешествуете, но не сказали, откуда вы.

— Издалека, — сказал Светц. — Из будущего.

Второй мужчина подпрыгнул на своем табурете.

— Из будущего? Вы путешествуете во времени? — он едва не визжал. — Неужели эволюция так нас изуродует?

— Не волнуйтесь, не изуродует, — Светц поморщился.

— Будем надеяться. На что же мы будем похожи?

— Мне кажется, меня отнесло потоком времени в сторону. Вы произошли от волков, верно? Не от обезьян, а от волков.

— Разумеется.

Мужчина, сидящий на табурете, внимательно разглядывал Светца.

— Сейчас, когда он все объяснил, я вижу, что он очень похож на тролля. Простите, Светц, я не хотел вас обидеть.

Окруженный людьми-волками, Светц никак не мог сбросить напряжение.

— Что такое тролль? — спросил он.

Рона присела на краешек табурета.

— Ты должен был встретить их на лугу. Мы держим тридцать голов.

— Это дикие обезьяны, — добавил один из мужчин. — Их завезли из Африки в прошлом веке. Они превосходные сторожа и мясные животные, но с ними нужно быть начеку, эти безобразники швыряются камнями.

— Мы до сих пор не представились, — сказал другой. — Простите, Светц. Меня зовут Флейки Роки. Мой брат — Флейки Уорелл, это его жена Брэнда. С моей племянницей вы уже знакомы.

— Очень приятно, — произнес Светц тусклым голосом.

— Вы говорите, что вас отнесло в сторону?

— Я так думаю. Три года назад конь повредил мою камеру расширения. Я считал, что неисправность устранили, но, очевидно, в этом месте опять что-то нарушилось, и камера двинулась не вперед, а в сторону. В мир, где разумное потомство дали волки, а не Homo Habilis. Одному Богу известно, где я окажусь, если попытаюсь вернуться домой.

И тут он вспомнил о главном:

— Вы можете помочь мне вот в чем: в мою камеру расширения забралось какое-то чудовище.

— Что такое камера расширения?

— Это часть машины времени, которая перемещается во времени. Вы поможете мне выгнать чудовище?

— Конечно, — ответил Уорелл.

— Не стоит этого делать, — сказал Роки. — Не перечь мне, Уорелл. Освободив камеру расширения, мы окажем тебе плохую услугу, Светц. Ты ведь постараешься вернуться в свое время, правда?

— Разумеется, черт возьми!

— Ты запутаешься еще больше. В нашем мире ты хотя бы можешь жевать пищу и дышать воздухом. Мы выращиваем растения на корм троллям. Ты легко научишься их есть.

— Вы не поняли: я не могу здесь остаться. Я ксенофоб.

Роки нахмурился. Его уши вопросительно шевельнулись.

— Кто-кто?

— Я боюсь разумных негуманоидов. Ничего не могу с собой поделать. Это у меня в крови.

— Что ты, Светц! Я уверен, ты к нам привыкнешь.

Светц переводил взгляд с Уорелла на Роки и обратно.

Не трудно было понять, кто из них главный. У Роки голос был громче и ниже, он был крупнее брата, а его волосы напоминали львиную гриву. Уорелл даже не пытался утвердиться. Что до женщин, то ни одна из них не произнесла ни слова с тех пор, как Светц вошел в комнату.

Роки здесь был явный главарь. И он не хотел отпускать Светца.

— Вы не понимаете! — повторил Светц в отчаянии. — Воздух… — и осекся.

— Что «воздух»?

— Я уже давно должен им отравиться. Интересно, почему я до сих пор жив? — Он не переставал этому удивляться. — Наверное, адаптировался, — сказал Светц скорее себе, чем собеседнику. — Вот в чем дело: камера расширения двигалась почти параллельно вашему пути эволюции, у меня изменилась наследственность, мои легкие приспособились к предындустриальному воздуху. Проклятье! Если бы я не замкнул контур прерывания, я приспособился бы к воздуху в камере.

— Значит, ты можешь дышать нашим воздухом, — сказал Роки.

— Не знаю. У вас есть какая-нибудь промышленность?

— Конечно, — удивился Уорелл.

— Автомобили, самолеты с двигателями внутреннего сгорания? Дизельные грузовики и теплоходы? Химические удобрения и средства для отпугивания насекомых?

— Нет, ничего этого нет. Химические удобрения загрязняют воду. Единственное средство для отпугивания насекомых, которое я знаю, воняло на всю Вселенную. Его производство не пошло дальше экспериментальной стадии. Большая часть наших транспортных средств питается от батарей.

— У нас было увлечение двигателями внутреннего сгорания, — сказал Роки, — но быстро прошло. Двигатели внутреннего сгорания плохо пахнут. Тому, кто сидит в машине, все равно, он оставляет дым за спиной. Когда двигатели внутреннего сгорания были на вершине популярности, по Детройту колесили, отравляя воздух, сотни две автомобилей. Но однажды ночью горожане собрались и разбили машины вдребезги, а владельцев разорвали на кусочки.

— Я всегда думал, что у людей носы чувствительнее, чем у троллей, — вставил Уорелл.

— Рона почуяла мой запах гораздо раньше, чем я почувствовал, как пахнет от нее. Мы не договоримся, Роки. Я адаптировался к воздуху, но это далеко не все. Я никогда не ел ничего, кроме пищевых дрожжей, животные и растения давно вымерли. Дальше: бактерии.

Роки покачал головой:

— Куда бы ты ни направился, Светц, поломанная машина времени доставит тебя в еще более экзотическое окружение. Эволюция может пойти сотнями путей. Что, если ты попадешь на один из них? Или окажешься рядом?

— Но…

— У нас ты будешь почетным гостем. Подумай, ты столько можешь нам преподать! Ведь ты родился в мире, где строят машины времени.

Вот оно что!

— Нет, — сказал Светц. — Вы не сумеете использовать мои знания. Я не механик и не могу показать, что как делается. Кроме того, вам очень не понравятся побочные эффекты. Далее, цивилизации, предшествующие нашей, во многом зависели от нефтехимии. От пластмасс, а горящая пластмасса пахнет…

— Запасы нефти исчерпаны. Вы должны были отыскать другие источники энергии. — Роки сверлил Светца взглядом желтых глаз. — Например, управляемый ядерный синтез?

— Я не могу сказать, как осуществляется реакция! — крикнул Светц в отчаянии. — Я ничего не смыслю в физике плазмы!

— Физика плазмы? Что это такое?

— Использование электромагнитного поля для управления ионизированными газами. Вы должны знать, что это такое.

— Мы не знаем, но ты нам подскажешь. У нас уже есть водородная бомба. У европейцев тоже, но поговорим об этом после, — Роки встал. Его черные ногти вонзились в кожу Светца. — Подумай, Светц. Чувствуй себя здесь как дома, но не выходи один. Во дворе тролли…

Когда Светц вышел из комнаты, голова гудела от мыслей. Волки не хотят его отпустить.

— Я рада, что ты остаешься у нас, Светц, — болтала Рона. — Ты мне нравишься. Тебе будет хорошо здесь. Хочешь покажу дом?

В коридоре тускло горела лампа мутного белого стекла, как луна, снятая с неба. Сумеречные звери. Волки.

— Я ксенофоб, — сказал Светц. — Ничего не могу с собой поделать, таким уж родился.

— Ничего, мы тебе еще понравимся. Я ведь тебе немножко нравлюсь, правда, Светц? — она протянула руку и почесала ему за ухом.

Его пронизал ток удовольствия, до того острого, что он прикрыл глаза.

— Сюда, — сказала Рона.

— Куда мы идем?

— Я хотела показать тебе троллей, Светц. Неужели ты произошел от тролля? Не могу поверить!

— Я скажу да или нет, когда посмотрю на них, — пообещал Светц. Он помнил Homo Habilis, который жил в виварии и был человеком, Советником, пока Генеральный Секретарь не приказал отнять у него разум.

Они прошли через столовую, и Светц вздрогнул, увидев на тарелках кости. Его предки тоже питались мясом. Тролли в этом мире были бессловесными животными, и, чем бы они ни оказались в мире Светца, ему стало не по себе. Мысли ползли медленно, голова кружилась. Ему во что бы то ни стало нужно выбраться отсюда.

— Если дядя Роки кажется тебе слишком грубым, познакомься с европейским послом, — сказала Рона. — Да, надо тебя с ним познакомить.

— Он здесь бывает?

— Иногда, — Рона тихонько зарычала. — Я его не люблю. Он принадлежит к другому виду. У нас эволюционировали волки, а в Европе — другой вид. Так говорит наш учитель.

— Мне кажется, дядя Роки не позволит мне с ним познакомиться. Он даже не станет рассказывать мне о нем, — Светц тер глаза.

— Тем лучше. Герр Дракула все время улыбается и вежливым тоном говорит гадости. Ты за минуту… Светц, что с тобой?

Светц стонал, как в агонии.

— Мои глаза! — он пощупал выше. — Мой лоб! У меня нет больше лба!

— Я тебя не понимаю!

Светц кончиками пальцев провел по лицу. На массивных валиках бровей топорщились жесткие густые волосы. Начиная от бровей лоб полого уходил назад. А подбородок, подбородок тоже исчез. Челюсть плавно переходила в шею.

— Я деградирую! Я превращаюсь в тролля, — сказал Светц. Рона, если я стану троллем, меня съедят?

— Не знаю… Я не позволю тебя съесть!

— Нет. Проводи меня к камере расширения. Если ты не пойдешь со мной, меня убьют тролли.

— Ладно. Как быть с чудовищем?

— Сейчас с ним будет легче справиться. Все будет хорошо, только проводи меня к камере. Я прошу.

— Пойдем, Светц, — она взяла его за руку и повела.

Зеркало говорило правду. Уже тогда он менялся, приспосабливаясь к здешнему пути развития. Легкие первыми утратили привычку к нормальному воздуху. Здесь не наступила индустриальная эпоха, но здесь не было Homo Sapiens.

Рона открыла дверь. Светц вдохнул ночной воздух. Его обоняние неестественно обострилось. Он учуял троллей, еще не видя их, и понял, что они взбираются на холм, ступая по живому зеленому ковру. Пальцы Светца сжались, словно хватая оружие.

Троллей было трое. Они окружили Рону и Светца. Один из них тащил длинную белую кость. Тролли передвигались на двух ногах, держась прямо, ступали неловко, будто у них болели ноги. У троллей были обезьяньи головы, человеческое тело и безволосая кожа, как у людей.

Homo Habilis. Грязная степная обезьяна — предок человека.

— Не обращай внимания, — небрежно бросила Рона. — Они нас не тронут.

Она стала спускаться по склону холма. Светц держался рядом.

— Где только он взял эту кость? — через плечо сказала Рона. — Мы стараемся не давать им костей. Они используют их как оружие. Иногда ранят друг друга. А однажды один из них железной трубой от садового фонтанчика убил садовника.

— Я не стану отбирать у него кость.

— Твоя камера расширения там, где свет?

— Да.

— Может, не стоит, Светц, — она вдруг остановилась. — Дядя Роки прав: ты еще сильнее заблудишься. Здесь о тебе хотя бы будут заботиться.

— Нет. Дядя Роки не прав. Видишь темную сторону камеры: она как будто растворяется в воздухе. Этой стороной камера соединяется с машиной времени. Она вернет меня в, машину.

— А-а-а…

— Неизвестно, когда она начала сбиваться с пути. Может быть, сразу после того, как проклятый конь проткнул своим проклятым рогом пульт управления. Никто ничего не замечал, не было случая. Никто ведь не останавливал машину на полпути.

— Светц, у коней не бывает рогов.

— У моего коня был.

Сзади послышался шум. Рона обернулась, вглядываясь в темноту, сквозь которую взгляд Светца не мог проникнуть.

— Быстрее, Светц! Нас заметили, — она потащила его к освещенной камере.

У самой стены они остановились.

— У меня голова тяжелая, — пробормотал Светц, — и язык словно распух.

— Что будем делать с чудовищем? Я ничего не слышу.

— Чудовища нет. Это просто человек в амнезии. Он был опасен в стадии превращения.

Рона заглянула в люк:

— Ты прав. Сэр, будьте добры… Светц, он меня, кажется, не понимает.

— Конечно, нет. С какой стати? Он думает, что он белый полярный волк.

Светц вошел в камеру. Белый человековолк попятился в угол, настороженно наблюдая за ним. Он был очень похож на Рону.

Светц обнаружил, что сжимает в руке ветку дерева. Рука вооружилась, не сообщив об этом мозгу. Он кружил по камере, изготовив оружие к удару. Безрассудная ярость поднималась в нем. Пришелец! Ему нечего делать на территории Светца!

Человековолк все пятился, его раскосые глаза потемнели от страха. Вдруг он прыгнул в люк и побежал прочь. За ним погнались тролли.

— Может быть, твой отец воспитает его, — сказал Светц.

Рона разглядывала приборы:

— Что с ними делать?

— Погоди, дай вспомнить. — Светц потер ужасающе покатый лоб. — Вот эта кнопка закрывает дверь.

Рона нажала на кнопку. Дверь закрылась.

— Тебе, кажется, нужно выйти.

— Я поеду с тобой, — ответила Рона.

— А-а-а… — Светцу становилось все труднее думать.

Он оглядел пульт управления. Эне, бене… кажется, здесь. Он опустил рычаг.

Невесомость. Рона взвизгнула. Вернулось тяготение, и, стремясь во все стороны от центра, прижало Рону и Светца к стене.

— Когда мои легкие вернутся в нормальное состояние, я, наверное, засну, — сказал Светц. — Пусть тебя это не тревожит.

Что-то еще он должен сказать Роне. Светц силился вспомнить. Ах, да!

— Ты не вернешься домой, — сказал он. — Мы никогда больше не попадем на этот исторический путь.

— Я хочу остаться с тобой, — отозвалась Рона.

— Ладно.

В нише машины времени образовался туман. Он быстро сгущался и — вот вернулась камера расширения, с опозданием в несколько часов. Открылась дверь, но Светц не выходил. Его вытащили, подхватив под мышки. Из камеры пахло зверинцем и жимолостью.

— Через пару минут он придет в себя. Набросьте на него и на зверя фильтрующую палатку, — распорядился Ра Чен.

Скрестив на груди руки, он стоял над Светцом и ждал. Светц вздохнул и открыл глаза.

— Превосходно! — сказал Ра Чен. — Что произошло?

— Дайте подумать, — Светц сел. — Я был в предындустриальной Америке. Там все в снегу. Застрелил полярного волка.

— Он в палатке. Дальше.

— Нет, волк убежал. Мы его прогнали, — Светц принялся оглядываться. — Рона!

Рона лежала на боку, накрытая палаткой. У нее был густой белый мех с черными отметинами. Сложением она напоминала волка, но была немного меньше. Чуть крупнее голова, чуть короче морда. Хвост заворачивается в кольцо. Она лежала, закрыв глаза, и не дышала. Светц склонился над ней.

— Помогите мне вытащить ее отсюда. Вы не можете отличить волка от собаки?

— Нет. Зачем ты привез собаку? У нас их хватает.

Светц не слушал. Стоя рядом с Роной на коленях, он стаскивал с нее палатку.

— Скорее волк, чем собака. Люди приручают друг друга. Она приспособилась к нашему пути развития и к нашему воздуху. — Светц взглянул на шефа. — Сэр, старую камеру расширения нужно отправить на свалку. Она сбивается с пути в сторону.

— Ты принимал наркотики во время работы?

— Я все объясню.

Рона открыла глаза. Она в испуге оглядывалась. Увидев Светца, она взглянула на него с немым вопросом в золотистых глазах.

— Я буду заботиться о тебе, не бойся, — сказал Светц Роне и почесал ей за ухом, увязая пальцами в мягком меху. Затем обратился к Ра Чену: — В виварии достаточно собак. Эту я заберу себе.

— Светц, ты в своем уме? Ты берешь в дом животное? Ты ведь терпеть не можешь животных.

— Она спасла мне жизнь. Я никому не позволю посадить ее в клетку.

— Хорошо, забирай ее, живи с ней! Только, мне кажется, в твои планы не входило платить нам два миллиона коммерческих единиц, которых она нам стоила, так ведь? — Ра Чен презрительно фыркнул. — Ладно, готовь отчет и следи за своей собакой.

Рона подняла голову, понюхала воздух и завыла. Ее вой эхом отдавался в коридорах Института, и люди с испугом и удивлением переглядывались.

Светц, недоумевая, повторил ее движения и тогда все понял.

В воздухе было слишком много нефтепродуктов, оксидов углерода, азота и серы. Воздух индустриальной эры, которым Светц дышал всю жизнь.

Он показался Светцу отвратительным.

Смерть в камере

Светц возвращался домой. Скрестив на груди тонкие руки, выгнув спину, он прижался к вогнутой стене камеры расширения. Он лежал не шевелясь, со стоическим терпением глядя на инерционный календарь. В камере расширения тяготение ведет себя необычно: когда камера движется в будущее, оно стремится наружу.

Минус сорок один, минус сорок… Светцу требовалось сделать значительное усилие, чтобы дотянуться до пульта управления, расположенного в центре сферической камеры. Сейчас приборы ему не нужны. Камера сама найдет свое место в машине времени, которая имеет постоянное положение во времени и пространстве: Институт Времени, тысяча сто второй год постатомной эры.

Зверек в панцире, которого поймал Светц, пристегнут к противоположной стене. Он не пошевелился с тех пор, как Светц выстрелил в него анестезирующей иглой.

Числа на инерционном календаре все увеличивались. Плюс шестнадцать, плюс семнадцать, плюс восемнадцать. Тяготение прыгало и вздрагивало, как автомобиль на плохой дороге. Светц лежал на спине, стараясь не обращать внимания на то, что говорят ему желудок и внутреннее ухо. Через несколько часов по внутреннему времени он будет дома.

Вокруг пульта управления что-то заклубилось. Светц втянул носом воздух. Как всегда: оксиды азота, серы, угарный и углекислый газы, тетрахлорметан — смесь промышленных отходов, которой Светц дышал со дня появления на свет. Он еще раз понюхал воздух, но не почуял ничего необычного.

А дымка сгущалась. Вместо того чтобы развеяться, она висела у пульта управления и обретала плоть. Светц протер глаза. Видение не исчезало. У пульта стояла бесплотная фигура в плаще с капюшоном, сквозь которую просвечивали искаженные очертания предметов. Полупрозрачная рука ухватилась за рычаг и потянула!

Контур прерывания!

Светц сел. Голова кружилась. Он попытался встать, но, чересчур сильно рванувшись вперед, покатился через голову.

Привидение уперлось бесплотными ногами в пульт. У него были поразительно тонкие лодыжки и узкие ступни. Призрак изобразил отчаянное усилие, но рычаг «аварийная остановка» не двигался.

Призрак обернулся к Светцу и беззвучно завизжал. Светц тоже закричал, заслоняясь руками. Какое лицо!

Когда Светц отважился открыть глаза, привидение исчезло. Светца охватила дрожь. Инерционный календарь отсчитывал годы: плюс тридцать шесть, плюс тридцать семь…

— Призрак, говоришь, — шеф Светца, краснолицый и тучный, свирепо нахмурился.

Хорошо, что поверил. Вполне мог бы отослать Светца к психиатру.

— Только этого нам недоставало: машины времени, которую посещает привидение. Ты можешь хотя бы предположить, что произошло на самом деле?

— Должно быть, что-то разладилось в машине. Я думаю, следует прекратить путешествия до тех пор, пока мы не выясним, в чем дело.

— Вот и выясняй.

— Слушаюсь, сэр.

— Подойди сюда на минутку. — Ра Чен взял Светца за руку повыше локтя и увлек его за собой.

Ра Чен был раза в два тяжелее Светца, а пальцами свободно охватывал его бицепс. Он остановился у стеклянной стены.

Перед ними разворачивалась панорама города: извилистые улицы, дома, магазины. Над всем этим господствовал Дворец Объединенных Наций, огромный и грозный, стоящий на холме напротив Института Времени.

— Смотри! — Ра Чен показал куда-то вниз.

Порядок городского пейзажа был нарушен. Разбитые дома окружал разбитый труп птицы, птицы величиной с пятиэтажный дом. Он лежал там уже две недели. Зловоние проникало даже в Институт.

— Это наша крупнейшая неудача за последнее время. Я воздерживаюсь от того, чтобы подчеркивать, что именно ты подал идею обратить вспять эволюцию страуса. Стоит отметить, однако, что проклятая птица отлично видна из Дворца. Для того чтобы Советники забыли наш позор, нужно сделать что-то впечатляющее. И чем скорее, тем лучше.

— Да, сэр.

— Мы… наша репутация подгнивает.

— Не наша репутация, а рок.

Ра Чен сверкнул глазами.

— Сейчас мы обходимся двумя машинами, — сказал он. — От третьей пришлось отказаться, когда обнаружилось, что она сбивается с пути. Бригада технического обслуживания сейчас пытается выяснить, в чем дело. Ты хочешь поставить на прикол еще одну. Скажи, Светц, ты не выдумал это явление?

— Я задавался этим вопросом.

— И что же?

— Н-нет, сэр. Привидение было настоящее, хотя и прозрачное.

— Сейчас никак нельзя терять обе машины, через три месяца решается вопрос об ассигнованиях.

Ветеринары тем временем вынесли из камеры расширения броненосца. Светц смотрел, как они помещают животное в палатку, фильтрующую воздух, чтобы оно не задохнулось в атмосфере тысяча сто второго года постатомной эры.

— Придется отказаться от забавных зверюшек, — сказал Ра Чен. — У Генерального Секретаря уже столько вымерших животных, что он не знает, куда их девать.

— Да, сэр. Но что же делать?

Ра Чен не отвечал. Медицинская бригада переписала генетические коды броненосца, и его унесли. Животное очнулось, но не спешило это обнаруживать. Завтра его отдадут в виварий.

— Это твое привидение, — вдруг заговорил Ра Чен, — оно было в образе человека или гуманоида?

— У него было что-то с лицом. Просто ужас.

— Это был человек или инопланетянин?

— Не могу сказать. Он казался сотканным из дыма! На нем был плащ. Я видел только лицо и руки невероятно худые. Ходячий скелет.

— Значит, скелет? Может быть, твой взгляд проникал сквозь его тело, как рентгеновские лучи?

— Скорее всего.

— Интересно, зачем ему быть прозрачным?

— Мне самому интересно.

— Не язви, Светц.

— Простите, сэр.

— Мы оба исходим из предположения, что в машине времени что-то сломалось. А что, если нет? Вдруг призрак настоящий?

Светц отчаянно замотал головой:

— Настоящих призраков не бывает!

— То же самое мы говорили о птице рок. А вспомни, сколько легенд о призраках! Во всем мире в похоронных ритуалах, народных сказаниях, религиях присутствуют призраки. Даже сейчас есть люди, которые верят в их существование. Следует признать, что таких немало.

— Сэр, это чепуха! Даже если привидения существуют, как привидение могло забраться в камеру расширения? И что мы можем сделать, чтобы его там не было?

— Поймать его, что же еще! Генеральный Секретарь будет счастлив с ним поиграть, ведь оно совсем безобидное.

— Не сказал бы.

— Просто некрасивое. А как оно попало в машину времени — откуда мне знать? Я не силен в теории перемещений во времени. Если смоделировать условия…

— Вы говорите, безобидное, а я говорю: оно опасно! Я его видел.

— Это мы выясним, когда поймаем его, Светц, нам нужен большой успех. Мы должны поймать это привидение.

— Мы, то есть я? Нет!

— Погоди, — сказал Ра Чен. — Давай поразмыслим.

Тяготение в камере расширения ведет себя необычно. Камера двигалась в прошлое, и сила тяжести пыталась собрать массу всего тела Светца к его солнечному сплетению. Интенсивность воздействия менялась непредсказуемо.

«Со временем я к этому привыкну», — подумал Светц.

От этой мысли ему стало страшно. Он терпеть не мог путешествия во времени. Если он привыкнет к побочным эффектам, о смене профессии не может быть и речи.

Ну вот, уже не тошнит.

«Как ему удалось меня уговорить?»

Движение камеры замедлилось. Тяготение становилось все слабее, потом исчезло, затем вернулось, стремясь, как положено, вниз.

На инерционном календаре значилось — семьсот четыре. Семьсот четвертый год доатомной эры. Семьсот лет до первого ядерного взрыва. Сквозь прозрачный корпус камеры расширения Светц видел зеленое — в сотни оттенков — неприличное буйство жизни. Здесь, в джунглях Южной Америки, он добыл броненосца.

Светц надел фильтрующий шлем и подождал, пока он наполнится воздухом. Затем он отключил систему кондиционирования воздуха и открыл отдушины, впуская в камеру расширения воздух джунглей. Призрак появился приблизительно в двадцатом году постатомной эры. Если он придет в этот раз, он должен задохнуться в воздухе предындустриальной эпохи.

Светц снял со стены звуковое ружье. Инфразвук менее материален, чем анестезирующие кристаллы, решил он, и скорее подействует на привидение.

Он опустил рычаг «домой». Вот и все. Теперь Светц может только посылать сигналы: управление камерой расширения передается в Центр. Теперь техники должны позаботиться о том, чтобы он вернулся домой. У них есть данные о предыдущем путешествии.

И Светц принялся ждать. Запуск машины времени по-прежнему стоил около миллиона коммерческих единиц. Если он вернется домой без привидения, то будет выглядеть идиотом. Впрочем, Ра Чен тоже.

В семнадцатом году постатомной эры в камере появилась дымка. Светц, не вставая, направил на привидение ружье. В этот раз призрак был более зримым и материальным. Темный просторный плащ с капюшоном висел на бледных, полупрозрачных человеческих костях. Призрак двигался очень быстро, отчаянно жестикулировал, беззвучно кричал, о чем-то умоляя. Он добивался, чтобы Светц остановил машину.

Светц выстрелил из звукового ружья. Он не отпускал курок до тех пор, пока у него самого не зашумело в голове. Призрак что-то беззвучно крикнул, наверное выругался, и больше не обращал на Светца внимания. Он ухватился костлявыми руками за рычаг «аварийная остановка», уперся ногами в пульт управления и потянул. Рычаг не двигался. Светцу показалось, что над пультом управления повисло облако дыма: плюс сорок шесть, плюс сорок семь, плюс сорок восемь. Светц почувствовал облегчение. Призрак оказался безобидным. Светц был готов поверить, что это призрак человека, хотя не видел и намека на то, что на полупрозрачных костях привидения держится плоть. Может быть, это какое-то вероятностное явление? Может, призрак проявляется там, где стоял бы другой человек, если бы он путешествовал в камере Светца? А прозрачность призрака свидетельствует о крайне малой вероятности такого события? У Светца разболелась голова. Вряд ли от него станут требовать, чтобы он поймал вероятностное явление.

Призрак становился все бледнее, но вдруг сделался ярче. Белые кости просвечивали сквозь темный плащ. Привидение переменило положение рук на рычаге. Плюс сто тридцать два, плюс сто тридцать три, плюс сто тридцать четыре…

В мгновение ока призрак материализовался. Он дернул рычаг «аварийная остановка» и, опустив его, прыгнул к Светцу.

Светц закричал и, отвернувшись к стене, тесно прижался к ней. Потом почувствовал, как привидение, легкое и твердое, опустилось ему на спину. Он снова вскрикнул. Теперь он был в позе эмбриона — лежал, уткнувшись головой в колени. Костлявые пальцы коснулись его руки. Светц завопил и выпустил из рук ружье. Призрак подобрал оружие.

Потом долгое время ничего не происходило. Светц ждал конца. Ничего подобного: слышались неторопливые шаги, что-то позвякивало. Скрипучий, тусклый голос произнес:

— Ну ладно, хватит! Переворачивайся.

Тонкие косточки уперлись Светцу в ребра. Он перевернулся на спину и открыл глаза.

Случилось то, чего он боялся. Привидение материализовалось, но это по-прежнему был подвижный скелет. Вместо лица — голый череп. Призрак стоял, откинув полы плаща и зажав в руке инфразвуковое ружье. Из черной глубины глазниц за Светцем внимательно наблюдали его глаза.

— Что уставился? — спросило привидение.

Оно говорило человеческим языком, языком Светца.

Только согласные звучали нечетко: у призрака не было губ.

Он глухо засмеялся:

— Ты меня видишь, правда? Значит, ты скоро умрешь. Если люди меня видят, они вскоре умирают.

— Нет, — прошептал Светц. Ноги старались протолкнуть тело сквозь стену камеры.

— Да что ты на меня уставился? Я не виноват, что у меня такой вид. Это все радиация, — призрак неловко переступил с ноги на ногу. — Как тебя зовут?

— С-светц.

— Позволь представиться. Я доктор Натаниэль Рейнольдс. Я первым совершил путешествие во времени, а сейчас я хочу похитить твою машину.

— Боюсь, что это не так. Первым перемещение во времени совершил…

— С моей подачи. И по другому историческому пути — но тупиковому. Тут я виноват. Ты слышал о Карибском кризисе? Тысяча девятьсот пятьдесят восьмой год христианской эры, или семнадцатый год постатомной эры?

— Нет.

— Ты уверен? Мы называем это событие скоротечной войной.

Светц покачал головой. Доктор Рейнольдс устроился на вогнутой стене камеры. Дуло ружья было по-прежнему направлено на Светца. Только на первый взгляд доктор Рейнольдс казался скелетом. Его кости обтягивала белая, как кость скелета, кожа. На шее виднелись трахея, пищевод и бугорки позвонков. Ребра были голые, но грудную клетку заполняла вялая белая масса, которая пульсировала, как легкие. Вместо живота — пустота. Вместо носа и ушей — дыры. О кости таза можно порезаться. Ни волос, ни признаков пола.

— Я плохо говорю, — продолжал Рейнольдс. — Люди, которые слышат и видят меня, вскоре после нашей встречи умирают. Иногда им трудно сосредоточиться: отвлекают болезни, дела, испуг.

— Я умираю?

— Мы это еще обсудим, — хихикнул Рейнольдс.

— Кто ты?

— Призрак. Я сам в этом виноват, но не смейся: это и с тобой могло случиться.

Светц и не думал смеяться.

— Послушай, что я расскажу. Я родился через сто лет после скоротечной войны. К тому времени стало ясно, что человечество вымирает. Слишком много бомб люди взорвали во время войны, в том числе кобальтовых. Уровень радиации оказался слишком высоким. Появилось множество мутантов: больных, бесплодных, не говоря о просто уродливых. Мне еще повезло.

Светц молчал.

— Эх, выбить бы тебе зубы, — продолжал глухой голос. — Да, мне повезло. У меня полноценный мозг. У меня нет половых желез, ну и что? Мое потомство не выжило бы в сложившихся условиях. У меня нет органических повреждений, которые нельзя устранить средствами современной медицины. Я пил таблетки каждый день. Ты поверишь, когда-то у меня было брюшко?

Светц покачал головой.

— Совсем небольшое брюшко, но от него пришлось избавиться. Очень мешало. Мышцы живота не выдерживали вес жира. Странно: жир накапливался только на животе. Вот так: живот и кости.

— А как ты стал призраком?

Рейнольдс засмеялся слабо и глухо.

— Намеренно, и ценой больших усилий. Не один я нас было много. В любом случае мы были обречены. Лучшие умы работали над проектом перемещения во времени. Мы назвали его дубль-проект. Догадываешься, почему?

— Вы хотели переиграть историю?

— Вот именно. Мы не были уверены, что прошлое изменится, если мы сумеем путешествовать во времени, но попробовать стоило. Попытка оказалась успешной. В машине времени помещался один человек и генератор помех. В путешествие отправили меня, потому что во мне было всего пятьдесят фунтов веса.

— Что ты сделал?

— Расстроил системы наводки ракет Союза Советских Социалистических Республик за неделю до кризиса. Русским пришлось убрать ракеты с Кубы. К тому времени, как они отладили системы наводки, конфликт был урегулирован. Они так и не поняли, что произошло, но с тех пор вели себя более благоразумно. Я управлял ракетами по радио. Удостоверился, что меня никто не видит, потому что внешность у меня…

— Вот-вот!

— Ну вот. Потом я решил вернуться домой. Не в мое родное будущее, а в другое — которое я создал. Машина времени не слушалась. Из соображений экономии мы оставили основную часть машины в будущем. Она исчезла вместе с ним. Я бросил машину и пошел сдаваться. Тогда выяснилось, что я сам исчез. Вот так, — заключил Рейнольдс.

Он поиграл ружьем. Под кожей рук зашевелились тонкие нити сухожилий. Длинные ногти были обломаны.

— Мы вернем все на свои места.

— Что-о?

— С помощью твоей машины. Моя машина — призрак, а твоя — настоящая. Мы вернемся в семнадцатый год постатомной эры.

— Это невозможно.

— Иначе я тебя убью.

Светц отнесся к этим словам серьезно. Когда Натаниэль Рейнольдс представился, Светц перестал принимать его за нечистую силу, но он был убежден, что костлявый физик не в своем уме.

— Ты меня не понял, — пояснил он. — Это не машина времени, а камера расширения — та ее часть, которая совершает перемещение. Прежде чем отправить меня в прошлое, техники должны доставить меня в Центр управления — в будущее.

— Ты лжешь!

— Нет, Рейнольдс, здесь нет органов управления, только кнопки для подачи двоичных сигналов, по которым техники определяют, в каком направлении следует перемещать камеру. Сейчас камера может двигаться только вперед.

— Я тебе верю, — протянул Рейнольдс, — но все-таки убью, если кто-то из нас не найдет какой-нибудь выход.

— Ты с ума сошел! Зачем тебе твое отравленное будущее?

Скелет щелкнул зубами. Красный рот неприятно контрастировал с белизной кожи.

— Светц, ты забыл спросить, когда я стал призраком.

— Когда?

— Я не могу определить. Я привязан к семнадцатому году постатомной эры. Для меня время остановилось через восемь месяцев после Карибского кризиса. Это было, наверное, тысячу лет назад, а может больше. Ты можешь представить себе что-нибудь более страшное, чем замершее время? Люди как статуи. Голуби, пригвожденные к небу. И я замер. Я не старею, не испытываю голода. Сквозь меня проходит солнечный свет. Видишь, какая у меня белая кожа? А умереть я не могу. Я ненастоящий. Если бы не машины времени, я сошел бы с ума гораздо раньше.

Глаза Рейнольдса горели черным огнем в темных провалах черепа.

— Машины времени, — продолжал он. — Они носятся туда-сюда по вашему историческому пути и по другим. Ваше будущее — настоящее, его создал я. Но я могу войти в любую машину. Чаще всего я езжу в прошлое. В прошлом время идет нормально — до семнадцатого года постатомной эры. Я не раз бывал в средних веках. Страшное дело: меня почти никто не видит, а тот, кто видит, вскоре умирает. Может, потому, что ему предстоит уйти из времени. Это не зависит от того, на каком историческом пути мы с ним находимся, — Рейнольдс засмеялся. — А некоторые умирают оттого, что видят меня. Сердце не выдерживает.

Светц вздрогнул. Очень похоже на правду. Рейнольдс продолжал:

— Не смешно, правда? Я побывал и в будущем. Существуют десятки вариантов будущего. Светц, ты знаешь, что машины времени могут сбиваться с дороги?

— Да, одна из наших машин сбилась. Она повреждена.

— Все сбиваются. Это ненадежная техника. Автономные и вовсе теряются. Те, главная часть которых фиксирована во времени, как ваша, — всегда возвращаются, как бы ни отклонились от намеченного пути. Чего я только не видел в будущем, Светц! Райское благополучие, нашествие инопланетян. Цивилизацию слонов. Видел и ваше будущее, — горько сказал Рейнольдс. — Я долго там жил, даже научился языку. Я хотел знать, что вы сделали с миром, который я подарил вам.

— Что это значит?

— Что это значит? Все загажено, все мертво! Вы истребили все живое, кроме самих себя и серой слизи, которой питаетесь.

— Это пищевые дрожжи.

— Дрожжи? Я знаю короткое слово, которое здесь более уместно. Я видел, как эта дрянь извергается из ваших ртов.

— Что-о?

— Я двигался во времени назад, стремясь пробраться к семнадцатому году постатомной эры. Это очень скоро надоедает. Я не люблю ездить в будущее, если нет твердой уверенности, что можно будет уехать обратно. Однако приходится. Всегда есть вероятность, что машина собьется с пути и окажется в моем родном будущем. Тогда я сойду или даже остановлю машину. Моя тактика оправдала себя.

— Не понял.

— А ты посмотри вокруг.

Впервые за все время Светц глянул мимо Рейнольдса.

Камера расширения лежала на равнине, усыпанной осколками черного стекла. Вокруг — ни травинки. На горизонте… Светц догадался, что это стена котлована. Они находятся на дне какого-то кратера.

— Это твой мир?

— Да. Я дома.

— Не могу сказать, что мне здесь очень нравится.

Рейнольдс засмеялся своим глухим, хриплым смехом.

— Здесь чище, чем в твоем мире, Светц. Если бы я знал, что вы уничтожите все живое на Земле, отравите почву, воду, воздух, я бы… Ладно, мы это исправим.

— Что это значит? Все, что тебе нужно, — выйти из камеры. Ты дома?

— Это все ненастоящее. Чтобы этот мир ожил, мне нужна твоя помощь. Ты мой единственный шанс, Светц. Ни одна машина времени, кроме твоей, не слушалась меня.

— Я сказал тебе…

— Смотри — это инфразвуковое ружье. Оно тебя не убьет, но не позволит тебе двигаться. А я провел немало времени в средневековых камерах пыток.

— Погоди, погоди! Из какого ты года? В каком году ты отправился предотвращать скоротечную войну?

— А-а-а… Две тысячи девяносто втором. Глядя на меня, не подумаешь, что мне было тогда двадцать два года, правда? А я ведь не состарился с тех пор.

— Какой это год постатомной эры?

— Сейчас скажу. Сто сорок седьмой.

На инерционном календаре значилось: плюс сто тридцать четыре.

— Отлично. Ты можешь ехать на своей машине. Впереди тринадцать лет. Нам нельзя двигаться назад, можно только вперед. — Светц потянулся к рычагу «домой». Его рука упала, как плеть.

— Если мы прыгнем в будущее, — сказал Рейнольдс, — нас может отнести в сторону, верно ведь? Значит, ход событий изменится и я перестану существовать.

«Поэтому стоит попытаться», — подумал Светц.

— Ты собираешься ждать тринадцать лет? — спросил он.

— Если нужно… — Рейнольдс щелкнул зубами.

Очевидно, это был его любимый жест, заменявший улыбку, угрожающий взгляд, задумчивую насупленность.

— Х-ха! Мы поступим умнее, Светц. Ты можешь доставить меня в Австралию? Эта штука перемещается в пространстве?

— Да.

— Возьму-ка я другое ружье. — Рейнольдс встал и принялся разглядывать висящие на стене предметы. — Вот это, которое стреляет тяжелыми иглами. Слона оно не убьет, но для человека достаточно.

— Да, — подтвердил Светц.

Он очень испугался.

— А теперь — поехали!

Австралия. Восточное побережье. Городской пейзаж: улицы, длинные приземистые здания.

— Это единственное обитаемое место на Земле, — сказал Рейнольдс, — и даже здесь почти пусто, — он велел Светцу двигаться вдоль берега на юг.

Во время полета он говорил не умолкая. Он распластался по стене и лежал неподвижно, как лабораторный препарат, извергая поток воспоминаний.

— Разумеется, я невысокого мнения о человечестве, говорил он, отвечая на один из своих собственных вопросов. — Почему? Если бы ты видел людей в состоянии стресса так часто, как я, — например, в переполненных больницах, в камерах пыток, на эшафоте, на плахе, на поле боя, — ты понял бы меня. Люди плохо переносят стресс. Особенно на поле боя… Вполне возможно, что я сужу предвзято. Наверное, стоило проводить больше времени на гуляньях, балах и новогодних вечеринках, где люди веселятся, но там мне не с кем было бы поговорить. Люди слышат и видят меня только перед смертью. Но тогда они не хотят слушать! Люди так тяжело переносят страдания! И так боятся умереть. Я говорил им, что им повезло, что вечный покой стоит нескольких часов агонии. Я говорил с миллионами мужчин, женщин и детей, живших в разных эпохах. Дети иногда слушают. Ты боишься смерти, Светц?

— Да.

— Идиот.

— Ты знаешь, куда мы летим?

— Не беспокойся, Светц, мы не заблудимся. Нам нужна школа.

— Школа? Зачем?

— Увидишь. Здесь только одна школа, а детей и на полшколы не наберется. Знаешь, иногда люди, с которыми я говорю, узнают меня. Тогда они начинают вести себя как идиоты. «Не забирай меня!» Как будто это от меня зависит. Мужчины предлагают мне золото, а как я его унесу? А женщины! То, что они предлагают, вовсе не имеет смысла. Можно подумать, что они слепые! Вот в этот большой парк, — распорядился Рейнольдс.

Большой? Парк был огромный. Зеленая трава, шапки деревьев. Светц вспомнил джунгли, где поймал броненосца. Здесь зелень не была такой буйной и между деревьями там и сям белели строения.

— Вот это приземистое здание — зоопарк. Животные все вымерли, но в зоопарке выставляются механические макеты. А там — стадион. Видишь белые полосы на траве? Возьми правее. Нам нужно во двор начальной школы.

По двору ходили дети. Их было немного, и они не веселились. Многие были уродами. Даже расстояние не скрадывало их уродств. Один мальчик был ужасно худой, он напоминал маленький ходячий скелет.

— Останови, — приказал Рейнольдс. — Открой дверь.

— Нет! — Светц догадался, кто это.

— Открой дверь. — Дуло ружья смотрело Светцу прямо в глаза, и он повиновался.

Когда Рейнольдс повернулся к двери, Светц прыгнул на него. Парализованная рука нарушала координацию движения, и Светц ударился подбородком о приклад ружья. Из глаз посыпались искры, Светц отлетел назад.

Когда в голове прояснилось, Светц увидел, что Рейнольдс стоит у двери, Светц встал на колени, Рейнольдс выстрелил во двор. Светц пополз к нему, вытянув здоровую руку.

Рейнольдс снова выстрелил. Заметив Светца, направил ружье на него. Тот бросился вперед и ухватился за ствол. Рейнольдс попытался вырвать у него оружие, но не сумел. Светц, слабый и испуганный, все же был сильнее призрака. Когда Рейнольдс ударил Светца ногой в челюсть, тому показалось, что в него швырнули кусок пенопласта. Уродец в шесть футов ростом и пятьдесят фунтов весом. Светц потянул ружье к себе и, вырвав его из рук Рейнольдса, бросил за спину. Рейнольдс неверными шагами направился за ружьем, Светц схватил его за горло. Если сжать кулак, Рейнольдс умрет: на его шее нет мышц, которые могли бы защитить дыхательные пути.

Светц глянул вниз. Худенький мальчик лежал у зеленой скамейки. Вокруг него столпились девочки, мальчики и существа неопределенного пола. Казалось, он был мертв. Светц подумал немного и ногой опустил два рычага.

Тяготение переменилось. Рейнольдс какое-то мгновение отчаянно сопротивлялся, затем Светц обнаружил, что у него в руке ничего нет. Бледное облачко повисло на рычаге «аварийная остановка». Вскоре оно растаяло.

— Он сделал свое дело, — подытожил Ра Чен.

— Я изо всех сил пытался его остановить, — пожал плечами Светц.

— Но не остановил. Он убил себя, отняв возможность предотвратить скоротечную войну.

Светц кивнул.

— Значит, мы призраки. Скоротечная война произошла, история пошла по пути Рейнольдса, а не по нашему. Почему же ты здесь?

— Машина времени вернула меня домой. Камера расширения не может затеряться во времени, если основная часть машины фиксирована во времени и пространстве.

В глазах Ра Чена был испуг.

— Если Рейнольдс уничтожил наше прошлое, если у нас нет истории, значит…

— Метафизика! Мы призраки — ну и что? У нас нет прошлого — ну и что? Вы ведь не чувствуете себя призраком, сэр? И я не чувствую. Можем считать, что дубль-проект осуществился без участия Рейнольдса.

— Но…

— А может, мальчик не умер. У него нет ни волос, ни кожи. Если Рейнольдс попал ему в голову, игла просто отскочила от черепа, оглушив мальчика.

— Гм… Это мне больше нравится. Если мальчишка погиб в девять лет, Рейнольдса не будет, так? Все наоборот, черт возьми! — взревел Ра Чен. — Если нет Рейнольдса, значит, и тебя нет. Почему же ты его больше не видишь?

— Минутку, сэр. — Светц потянул Ра Чена за руку.

Ра Чен подчинился не сразу.

За прозрачным фасадом Института Времени среди разбитых домов лежал разбитый труп птицы. Птица разбила не один квартал и лежала среди развалин не одну неделю.

— Неужели для вас нет ничего важнее вашей призрачности или реальности?

— Проклятье, ты прав. Нужно что-то делать с этой птицей, — согласился Ра Чен. — Она лежит как раз напротив Дворца.

Безумная толпа

На всем своем протяжении — от центра Лос-Анджелеса до самого моря — Уилшир-бульвар был пешеходной улицей.

Когда-то бетон был расчерчен белыми полосами, высокие бордюры разделяли потоки людей и машин. Теперь полосы стерлись, поверх бетона насыпали землю и посеяли траву. Кое-где даже росли деревья. Остались только дорожки для велосипедов и площадки для вертолетов, перевозящих грузы, которых не могут осилить телепортационные кабины.

Уилшир был слишком широк для пешеходов. Люди, казалось, жались к краю, даже те, кто ехал на велосипеде или самокате. Улица, проложенная для машин, оказалась слишком просторной для людей.

Кое-где проглядывали черты прежнего бульвара. Горбы на газонах отмечали места, где раньше тянулись бордюры. Там, где в бульвар вливались другие улицы, газоны были ровными. В Вествуде до сих пор сохранились бетонные парапеты, делящие бульвар надвое. Въезды на скоростные автострады остались нетронутыми реконструкцией и стояли никому не нужные. Когда-нибудь муниципалитет решит, что с ними делать.

Джерриберри Янсен жил в бывшем прибрежном мотеле, который находился на полпути из Бейкерсфилда в Сан-Франциско. Давным-давно в курортный сезон в Шейди Ресте отбоя не было от постояльцев, которые платили по десять долларов за ночь с человека. Теперь здесь сдавали квартиры внаем очень дорого. Дом был шикарный, с бассейном и другими удобствами, даже с телепортационной кабиной, расположенной позади конторы управляющего. Когда Джерриберри вышел из дома, в кабине была девушка. Прежде чем она исчезла, он успел увидеть ее плечи и длинные, волнистые темные волосы. Джейнис Вулф. Вот досада, не подождала! Впрочем, она его даже не видела.

У телепортационной кабины не принято задерживаться даже для того, чтобы поздороваться со знакомыми.

Можно, конечно, дежурить у кабины, пока кто-нибудь не подойдет, но что люди подумают?

Хочешь пообщаться — иди в клуб.

Телепортационная кабина представляет собой стеклянный цилиндр с закругленным верхом. Техника, которая совершает чудо телепортации, спрятана где-то под кабиной. В стене кабины, на уровне груди, установлена панель с кнопками, на которых выбиты цифры и прорезаны щели для монет.

Джерриберри вставил в специальную прорезь свою кредитную карточку и набрал код. Вынул карточку, цепь замкнулась. В мгновение ока Джерриберри очутился в здании телерадиокомпании «Си-Би-Эй». В студии было тихо. Здесь очень редко собирались все сотрудники сразу, хотя в течение дня несколько десятков репортеров проводили по нескольку секунд. Одну стену просторного зала занимали телепортационные кабины, у противоположной стены за овальным столом сидел шеф Джерриберри.

Джордж Бейли был тучен из-за малоподвижного образа жизни и смуглолиц — основательно прокоптился под солнцем Невады. Каждое утро междугородная телепортационная кабина высаживала его в аэропорту «Лос-Анджелес Интернэйшнл». Сегодня он молча помахал Джерриберри рукой. Значит, все как обычно. Джерриберри выбрал камеру и повесил на плечо. Рядом на столе лежали списки кодов. Джерриберри пробежал глазами несколько списков, потом взял один из них.

Когда он уходил, из кабины вышли еще трое репортеров. Джерриберри посторонился и кивнул, они кивнули в ответ и зашагали дальше. Янсен протянул руку к двери кабины, но тут в кабине появилась женщина. Час пик. Джерриберри улыбнулся ей и отошел к соседней кабине. Он набрал первый по списку код и исчез.

За все утро ему ни с кем не удалось поговорить.

Восточный конец Уилшир-бульвара, обычный Т-образный перекресток, высокие блочные дома. Набирая код, Джерриберри оглядывался, стоя в телепортационной кабине. По всей видимости, ничего интересного… Абсолютно! И вот он снова набирает код, но уже в следующей по списку кабине.

Джерриберри старался нажимать кнопки концом ручки, но часто забывал. На указательном пальце правой руки уже образовалась мозоль.

В этот ранний час центральные улицы города были пусты. Джерриберри оказался напротив автострады. Он вышел из кабины и с минуту наблюдал, как грузовики высыпают, а бульдозеры разравнивают землю на шоссе Пасадена-Харбор. «Старые машины находят новое применение» — об этом уже кто-то писал. Джерриберри двинулся дальше.

Все кабины абсолютно одинаковы. Кажется, что сидишь в одной и той же, а город скачками несется мимо тебя. Джерриберри уже привык к этому. Он двигался по Уилшир-бульвару на запад в надежде, что случится что-нибудь любопытное.

Это был очень эффективный и дешевый способ добычи новостей. «Си-Би-Эй» могла позволить себе содержать многочисленную армию «кочующих» репортеров, помимо штатных сотрудников. Они удовлетворялись небольшой заработной платой, небольшой премией за использованный репортаж. Затраты были невелики, отдача — огромна, особенно поначалу, когда маршруты для репортеров составлялись из случайных последовательностей кодов. Однако со временем выяснилось, что упорядоченный маршрут менее утомителен для нервной системы.

Джерриберри Янсен знал Уилшир-бульвар как свои пять пальцев. Ему было двадцать восемь лет, он еще застал автомобили и светофоры. Когда город изменился, скорее и сильнее всего изменились улицы. Набирая коды, Янсен смотрел, как преображается Уилшир.

Под старым котелком Браун Дерби автостоянку переделывали в площадку для гольфа. В последнее время стало модным чем-нибудь загружать пустующие площадки. Джерриберри связался с Бейли, но тот не счел событие достойным внимания.

Миракл-Майл уже благоустроили. Здесь оказалось неожиданно людно, так людно, что многие шли вдоль по улице пешком, не желая ждать, пока освободится телепортационная кабина. Люди разделились на потоки: пожилые шли там, где раньше были тротуары, молодые занимали середину улицы. Джерриберри не раз это замечал. В детстве его учили переходить улицу только у светофора, на зеленый свет. Он до сих пор не забыл эту привычку и порой ловил себя на том, что оглядывается, опуская ногу с тротуара.

Он понесся дальше на запад, набирая код за кодом из своего списка.

Санта-Моника-Мэлл стала пешеходной еще тогда, когда телепортация была не более чем теоремой квантовой механики. В местах пересечения улиц миллионы ног выдолбили в тротуарах ямки. Мэлл всегда была святилищем для праздной публики. Здесь располагались многочисленные магазины, рестораны, театры и не было ни одного небоскреба, который бы загораживал небо.

Телепортационные кабины густо усеивали улицу. Люди то и дело вбегали в кабины и выбегали из них. Многие несли в руках складные велосипеды, многие — сумки. После полудня горожане дружно стремились использовать одну и ту же площадь в одних и тех же целях.

У дверей универсального магазина «Пенниз Департмент Стор» вспыхнул скандал. Полисмен был тверд, а женщина, которую он задержал — дородная, средних лет, — кричала во всю мощь легких. Собралась толпа — не потому, что людям было любопытно, а потому, что спорящие перегородили дорогу. Люди вынуждены были их обходить. Некоторые замедляли шаг, чтобы посмотреть, что происходит. Многие потом вспомнят, как полисмен повторял: «Мадам, я вынужден взять вас под арест по подозрению в краже товара из магазина. Все, что вы говорите…» В толпе его голос был едва слышен. Если бы полисмен воспользовался дубинкой, он вряд ли добился бы чего-нибудь. Скорее всего, его растерзали бы. Толпа уже запрудила всю улицу, раздавались крики — сочувственные и издевательские советы, ругательства, адресованные в пространство, и в разнообразных вариациях: «Дайте пройти!», «Подвиньтесь!», «Некуда мне двигаться, идиот!».

В двенадцать пятьдесят пять Джерриберри Янсен, набирая очередной код, выглядывал из кабины на улицу. Взгляд скользнул по вывескам, задержался на витрине магазина Романова. Может, что стоящее попадется? Иногда громкие имена годятся для рекламы, особенно по части кулинарии. Нет, ничего интересного… Джерриберри нацелился на толпу перед универсальным магазином «Пенни» и вынул карточку. Он выпрыгнул двумя кварталами ниже.

Были кабины и ближе, но Джерриберри не знал их кодов. Он вышел на улицу, связался со студией, но говорить ничего не стал. Прокомментировать происшествие можно и после. Он только включил камеру.

Событие, кажется, стоящее. Джерриберри пустился бежать. Вдруг закончится без него?

— Простите, сэр, вы не видели, с чего все началось?

На голос Джерриберри обернулся молодой человек с задумчивым лицом.

— Нет… извините, я только что подошел, — ответил он и пошел прочь.

Нужно будет его вырезать, подумал Джерриберри. Тем временем обернулись другие, заметив появление долговязого молодого человека с открытым, любознательным и доброжелательным лицом и светло-рыжими курчавыми волосами. Крошечный микрофон в уголке рта, миниатюрный наушник, пристегнутая к поясу сумка. В руках тяжелая телекамера с гироскопической стабилизацией и направленным микрофоном. Репортер. Чей-то взгляд остановился на нем надолго. Задержанная женщина замахнулась сумочкой. Полисмен не успел ее остановить. Сумочка отскочила от его головы, как будто в ней было что-то твердое и тяжелое.

Полисмен упал. События разворачивались с головокружительной быстротой. Джерриберри вертел камерой и торопливо говорил. Вопросы из студии не мешали репортажу, напротив, направляли его. Камера повиновалась движению руки, как живая. Она послушно поворачивалась за женщиной с тяжелой сумочкой. Та, протолкавшись сквозь толпу, бросила на Джерриберри злобный взгляд и побежала к телепортационной кабине. Потом Джерриберри заснял, как кто-то разбил витрину ювелира, наугад схватил горсть драгоценностей и пустился бежать. Направленный микрофон уловил вой сигнализации.

Полисмен все еще лежал, Джерриберри подошел, чтобы помочь ему, а кроме того, Янсену пришло в голову, что полисмен скорее, чем другие, знает, в чем дело. Из студии сообщили, что к месту происшествия направлена бригада репортеров. Уголком глаза Джерриберри заметил, что из телепортационной кабины выходят люди со знакомыми лицами и камерами через плечо. Он опустился на колени рядом с полисменом:

— Скажите, что произошла?

Полисмен повернул к Джерриберри искаженное болью и недоумением лицо. Он произнес какие-то слова, которых Янсен не расслышал в шуме толпы. Их уловил направленный микрофон, и позже по телевизору прозвучало: «Где моя фуражка?»

— Что здесь произошло? — повторил Джерриберри.

Тем временем другие репортеры расспрашивали других людей, а из телепортационных кабин выбегали полицейские в голубых мундирах. Они дубинками прокладывали себе дорогу в толпе.

Некоторые из зрителей — покупателей-гуляющих — решили покинуть место происшествия. Это мудрое решение оказалось невыполнимым. Телепортационными кабинами невозможно было воспользоваться. Как в стеклянных клетках, в них сидели люди, безуспешно пытаясь открыть двери, которые снаружи прижимала толпа. Каждые несколько секунд пассажир, отчаявшись, уносился в другое место, а в кабине появлялся новый пленник.

В радиусе четырех кварталов все кабины были заняты. Едва только кому-то удавалось выйти, его место занимал кто-то другой. В основном это были ничем не примечательные граждане, движимые любопытством. Некоторые держали в руках большие картонные прямоугольники, расписанные светящейся краской, еще сырой. У других, ничем иным не примечательных, в карманах были камни.

Джерриберри, склонившемуся над поверженным полисменом в надежде услышать что-нибудь вразумительное, показалось, что взорвалась бомба. Он поднял голову и увидел, что скандал перерос в погром.

— Это погром! — воскликнул Джерриберри в ужасе.

Направленный микрофон подхватил его слова.

Толпа напирала, увлекая Джерриберри с собой. Он оглядывался на полисмена. Если он сейчас не поднимется на ноги, его затопчут… но толпа несла Джерриберри дальше. Здесь не соблюдался закон сохранения массы и энергии. Здесь были свои источники и свои точки приложения, которые сегодня поменялись местами. Однако любой поток должен куда-то принести.

Рядом с Джерриберри очутилась молодая женщина. Растрепанные волосы, широко распахнутые глаза. Странная ярость и странное наслаждение боролись на ее лице.

— Легализовать стимуляторы постоянного тока! — выкрикнула она в лицо Янсену.

Потянулась руками к камере, повернула ее к себе и завопила в объектив:

— Даешь электрический кайф!

Джерриберри вырвал у нее камеру и направил на большую витрину универсального магазина «Пенни». Стекло уже выбили, и теперь в витрине суетились мародеры. Джерриберри поднял камеру над головой и принялся снимать грабителей. Вдруг перед камерой появились три плаката. На одном из них было написано проклятие, на другом нарисован ядерный гриб, под которым значилось: «Власть растлевает», а третий Джерриберри не успел прочитать, потому что его едва не сбили с ног. Кого-то уже топтали. Джерриберри пришлось поработать локтями, чтобы не оказаться на земле.

Как же это случилось? Все произошло на его глазах, но он ничего не мог понять.

Джерриберри старался держать камеру над головой. В объектив попал высокий, жилистый, волосатый тип, который тащил полдесятка двадцатидюймовых трехмерных телевизоров. Грабитель увидел камеру и вдохновенное лицо репортера, выругался и ринулся к Джерриберри.

Янсен сообразил, что в толпе есть люди, которым не хочется, чтобы их снимали. Верзила бросил телевизоры и погнался за Джерриберри с видом, не сулившим тому ничего хорошего. Репортер выпустил из рук камеру и пустился наутек. Оглянувшись, он увидел, как грабитель крушит камеру о фонарный столб.

Погром расползался, как клякса. Толпа увлекала Джерриберри все дальше. Он сосредоточился на том, чтобы удержаться на ногах.

— Правоохранительные органы были застигнуты врасплох беспорядками, начавшимися на Санта-Моника-Мэлл. К настоящему моменту полиции удалось локализовать волнения. Людей постепенно выпускают за пределы оцепления…

Стали показывать людей, по одному проходящих полицейский кордон. Вид у них был усталый и подавленный. У какого-то парня карманы были набиты ворованными часами. Он не протестовал, когда часы отбирали. Девушка с неподвижным взглядом мертвой хваткой вцепилась в грубое древко плаката. Полотно плаката было измято и разорвано, краска размазалась.

— …Все телепортационные кабины в оцепленном районе закрыты. В пределах оцепления находятся четырнадцать городских кварталов. Доступ в прилежащие кварталы также закрыт. Эти кадры отсняты телерадиокомпанией «Си-Би-Эй» с вертолета…

Уличные фонари почти все погашены. Те, что остались гореть, населили улицу причудливыми тенями. В окнах мебельного магазина пляшут оранжевые языки пламени. Крошечные фигурки людей, выхваченные из темноты прожектором вертолета, останавливаются, машут руками и что-то кричат.

— …К нам не доходят сообщения из оцепленного района, — продолжал глубокий, спокойный голос. — За все это время мы не получили известий ни от бригады корреспондентов «Си-Би-Эй», ни от отряда полиции, который находится внутри оцепления… Многие участники беспорядков вооружены. В один из вертолетов компании «Си-Би-Эй» сегодня утром стреляли. Вертолет приземлился за пределами оцепления…

Крупным планом показали кирпичную стену. Кого-то несли на носилках, почти бегом.

— …Откуда взялось оружие, неизвестно. Есть предположения, что оно выкрадено из магазина спортивных товаров Керра, который имеет филиал на Мэлл… С чего же все началось?

На трехмерном экране появилось квадратное смуглое лицо, хорошо известное в англоязычном мире. Если новости были хорошие, комментатор широко улыбался, жуя слегка дымящуюся сигарету и обнажая белые зубы. Сейчас на его лице не было улыбки. Он был не просто серьезен, он был потрясен.

Джерриберри Янсен смотрел ему в лицо без всякого выражения. Он бросил свою камеру и видел, как ее разбили. Потом он снял микрофон и пояс. В гуще погрома невыгодно быть репортером. Вот уже час как его выпустили из оцепления. Джерриберри бесцельно бродил по улицам. Делать было нечего. Вместе с микрофоном он бросил в урну самого себя.

Он стоял перед магазином бытовых электроприборов и смотрел выпуск новостей по телевизору, выставленному в витрине. Глубокий, четкий голос Уоша Эванса проникал даже сквозь стекло:

— Как же это все началось?

Эванс исчез с экрана, и Джерриберри увидел кадры, отснятые его, Янсена, камерой. Волнующаяся толпа, которая пытается обойти препятствие. Голубой мундир, высокая женщина с тяжелой сумочкой…

— …Полисмен хотел арестовать женщину (ее личность не выяснена), подозреваемую в краже товара из магазина, когда появился этот человек…

На экране появился Джерриберри Янсен с высоко поднятой камерой.

— Это Барри Джером Янсен. Он сообщил нам о происшествии…

Женщина размахнулась и ударила полисмена сумочкой. Он упал, всплеснув руками…

— …и охарактеризовал происходящее как погром в докладе вот этому человеку…

Показали Бейли за рабочим столом. Джерриберри вздрогнул. Предстоит еще отчитываться перед Бейли и объяснять, куда делась камера. Джерриберри заснял неплохой материал, кое-что из этого попало на экран. Можно рассчитывать на парочку премий… которые уйдут на возмещение стоимости камеры…

— …Джордж Линкольн Бейли направил на место происшествия бригаду репортеров. Одновременно он стал транслировать репортаж Янсена в эфир, почти в неизменном виде. Таким образом, каждый владелец телевизора в Соединенных Штатах мог стать свидетелем происшествия, которое регистрировали камеры теперь уже десятка репортеров «Си-Би-Эй».

Снова на экране возникло квадратное смуглое лицо комментатора.

— И тут будто бомба взорвалась. Население Мэлл катастрофически увеличилось, и люди принялись ломать и крушить все вокруг. Почему?

Уош Эванс подарил зрителям свою белозубо-сигаретную улыбку.

— Мне кажется, что есть люди, которым нравятся погромы.

Джерриберри склонил голову набок. Это что-то новое.

— Это может показаться смешным. В самом деле, кому нужен погром?

Уош Эванс стал считать, загибая длинные, подвижные пальцы с розовыми ногтями:

— Во-первых, чтобы остановить то, что названо погромом, требуется больше полицейских. Во-вторых, нужно больше репортеров. В-третьих, всякому, кто хочет известности…

За спиной Уоша Эванса из моря голов вынырнули плакаты. Появилось женское лицо, придвинулось так близко, что остался только рот, который крикнул: «Даешь электрический кайф!»

— Всякому, кто хочет что-то сказать, кому нужно, чтобы его слышала общественность. Постой-погоди, здесь репортеры! И камеры! И известность!

Сцена за спиной Эванса сменилась. Из телепортационной кабины вышла Анжела Монк! Анжела Монк, актриса порнокино, очень красивая, в платье из сетчатой ткани с крупными ячейками, очень самоуверенная в ту долю секунды, которая прошла, прежде чем актриса поняла, куда попала. Она попыталась заскочить обратно в кабину, ей ведь не заплатят за это «выступление». Толпа заревела; чьи-то руки открыли дверь кабины и выволокли «звезду» на улицу…

— …Кроме того, есть люди, которые ни разу в жизни не видели настоящего погрома. Таких тоже было немало на Мэлл. Что они теперь думают о случившемся — отдельный вопрос. Впрочем, они не составляют большинства. Ну, много ли наберется дураков, которые побегут смотреть погром? Но они побежали! Со всех концов Соединенных Штатов и из других стран сбежались дураки. И чем больше их становилось, тем гуще делалась толпа на Мэлл, тем громче кричала, тем легче было действовать мародерам. — Эванс загнул последний палец. — Мародеры тоже устремились на Мэлл со всех сторон. Сейчас ведь можно попасть куда угодно — это легче, чем чихнуть.

За спиной Уоша Эванса по-прежнему сменялись кадры. Разлетались вдребезги витрины, завывали сирены. Метался над головами вертолет компании «Си-Би-Эй». Обезьяноподобный верзила тащил краденые телевизоры.

Эванс рассудительно продолжал:

— Вот что получается: полицейский громко высказал подозрение, разъездной корреспондент назвал незначительный скандал погромом…

— Боже милостивый! — Джерриберри Янсен боролся со сном. — Оказывается, во всем виноват я!

— Меня тоже обвиняют, — сказал Джордж Бейли.

Он пригладил руками волосы — жирные, длинные седые космы, растущие вокруг загорелой лысины.

— Ты второе звено в цепи, я третье. Найти бы ту тетку, что прибила полисмена!

— Ее не задержали?

— Где там, и след простыл… Ну и вид у тебя, Янсен!

— Надо было переодеться. В этом костюме я пережил погром! — Джерриберри вымученно засмеялся. — Спасибо, что подождали меня. Ваша смена, наверное, давно закончилась.

— Я не ждал специально. У нас было заседание. Минут двадцать как освободились. Проклятый Уош Эванс! Слышал его?

— Кое-что…

— Уже не один режиссер хочет его со света сжить. Предлагали самые разнообразные проекты… Ты был у врача?

— Зачем? Я не покалечился, только устал и проголодался… Камеру вот потерял.

— Радуйся, что жив остался!

— И то верно.

Джордж Бейли посуровел:

— Мне очень неприятно говорить тебе это, но компании придется расстаться с тобой, Янсен.

— Что-что? Вы меня увольняете?

— Да. Под давлением общественности. Не стану сглаживать углы. Выступление Эванса пролило свет на случившееся. Похоже, что ты спровоцировал погром. Хорошо еще, если все кончится только увольнением.

— Это не я!

— Ты, ты. Подумай хорошенько, — Бейли прятал глаза. — И моя вина здесь есть. Меня тоже могут уволить.

— Постойте, — Джерриберри запнулся, помолчал, снова заговорил, — погоди минутку. Если я правильно понял то, что ты говоришь, то как быть со свободой прессы?

— Мы думали об этом…

— Я ничего не преувеличил. Я сказал, что случился скандал, а когда скандал превратился в погром, я сказал — погром. В чем я солгал? Когда?

— Видишь ли, — голос Бейли звучал устало, — ты сознательно выбирал, что снимать. Ты направлял камеру туда, где безобразничали, а я отбирал самые яркие сцены. То, что у нас получилось, напоминало небольшой погром. Сплошная драка! И все, кому захотелось посмотреть небольшой погром или принять в нем участие, заскочили в телепортационные кабины и отправились на Малл. Эванс точно сказал. И через полминуты маленький погром вырос в большой. Знаешь, что говорили на заседании? Предлагали запретить свежие новости. Принять закон о том, что сообщать о событии следует лишь через двадцать четыре часа после того, как оно произошло. Что может быть глупее? Десять тысяч лет люди делали все, чтобы передавать новости дальше и быстрее, а теперь… Черт возьми, Янсен, я не знаю, как быть со свободой прессы. А погром продолжается, и все обвиняют тебя. Ты уволен.

— Спасибо! — Джерриберри собрал последние силы и выскочил из кресла.

Бейли двигался так же быстро, но к тому времени, как он обошел стол, Джерриберри был уже в телепортационной кабине и набирал код.

Джерриберри шагнул в темную теплую ночь. Он чувствовал себя несчастным, усталым и больным. Одежда была измята, изорвана, пропиталась потом. Было два часа утра. Вслед за Янсеном из телепортационной кабины вышел Джордж Бейли.

— Так и знал. Слушай, Янсен, давай поговорим, как разумные люди.

— Как вы догадались, что я здесь?

— Решил, что ты отправишься прямо домой. Янсен, все не так плохо. Ты можешь сделать на этом деньги. «Си-Би-Эй» возьмет у тебя эксклюзивное интервью. Выскажешь свой взгляд на вещи. Три с половиной тысячи долларов.

— К черту!

— Кроме того, мы используем твой материал, тебе причитается за это. Дальше, тебе заплатят расчетные. А когда все утихнет, мы тебя опять примем.

— Утихнет?

— Конечно! В наше время новости быстро стареют. Янсен, неужели ты откажешься от трех с половиной тысяч?

— Вы подаете меня как человека, который спровоцировал погром на Санта-Моника-Мэлл, а я хочу получить роль покрупнее. Погодите, кто будет меня интервьюировать?

— А кого ты предлагаешь?

— Уоша Эванса!

— Нет, он на это не пойдет, — Бейли в упор посмотрел на Янсена. — У тебя остается шанс высказаться. Надумаешь — сообщи. Оправдаешься, заодно и деньги получишь.

— Не нужны мне никакие шансы.

— Как хочешь. — Бейли ушел.

Для семьи Эрика Янсена телепортационные кабины были настоящим бедствием. Поначалу Эрик Янсен этого не понимал. Ему было двадцать восемь лет (а Барри Джерому Янсену три года), когда компания «Джамп Шифт Инкорпорейтед» продемонстрировала на свинцовом бруске усиленный туннельный эффект. Эрик с интересом смотрел телевизионный репортаж об открытии. Будущее рисовалось заманчивым.

Эрик Янсен не знал, что такое жалованье. Он писал. Стихи, очерки, новеллы — рафинированные, популярные у очень узкого круга читателей, которые время от времени продавал в дешевые журналы, казавшиеся ему престижными. Семья жила в основном за счет наследства. Можно было бы вложить деньги в акции «Джамп Шифт Инкорпорейтед» — потом миллионы людей жалели, что не вложили, — но тогда это было рискованно. Эрику Янсену исполнился тридцать один год, когда телепортационные кабины стали использоваться в качестве грузового транспорта. Он не терял времени зря. Многие не верили в чудо телепортации, пока оно не перевернуло весь мир. А Эрик Янсен поверил и принялся тщательно исследовать это явление. Он обнаружил, что туннельный эффект характеризуется рядом внутренних ограничений. Например, телепортация в высоту сопровождается сильнейшими перепадами температуры. Согласно закону сохранения энергии, подъем на одну милю означает понижение температуры на семь градусов Фаренгейта, и наоборот. Закон сохранения количества движения и вращение Земли накладывали определенные ограничения и на перемещение в горизонтальной плоскости. Пассажира, едущего на запад, должно сносить вниз. Те, кто отправился на север или на юг, будут отклоняться от намеченного направления влево или вправо.

Телепортационные кабины, грузовые и пассажирские, вырастали в городах Америки, как грибы после дождя. А Эрик Янсен знал, что они никогда не станут транспортом больших расстояний. Ну какой пассажир захочет после приземления бежать со скоростью полмили в секунду? А придется, если телепортируешься из Индии в Америку.

«Джамп Шифт» была на вершине могущества. Эрик Янсен решил, что пора это могущество поколебать.

Он долго готовился и наконец сделал решительный шаг.

Он продал все акции «Дженерал Телефон». Зачем человеку телефон, если можно сесть в телепортационную кабину и поехать куда надо? Телепортация отнимет не больше времени, чем телефонный звонок.

Он стал продавать акции «Дженерал Моторе», но столь мудрое решение пришло в голову не только ему, и цены на акции стали стремительно падать. Эрику удалось кое-что выручить от продажи ценных бумаг предприятий, производящих мотоциклы и самокаты. Самокаты и велосипеды стали необычайно популярными, когда с улиц исчезли автомобили.

У Эрика Янсена появились живые деньги, и он получил возможность действовать.

Акции авиакомпаний упали в цене, как и акции других видов транспорта. Прежде чем общественность поняла свою ошибку, Эрик вложил все деньги до последнего цента в авиационную промышленность и транспорт. Ведь не случайно первые телепортационные кабины появились в аэропортах. Они заменили дорогие и нерасторопные такси, но им не под силу было тягаться с самолетами!

Конечно, к самолету нужно приходить заранее, потому что он вылетает в строго определенное время. В самолете может затеряться твой багаж, но…

Если учесть все «за» и «против», путешествие самолетом оказывается удобнее, но путешествие малыми перемещениями неизмеримо удобнее. (Неизмеримо в буквальном смысле слова, — попробуйте разделить десять минут на ноль.) А самолеты, кроме всего прочего, падают. Точно так же видео захватило рынок развлечений, оставив телевидению только новости. У людей пропала необходимость ехать куда-то, чтобы узнать, что делается на свете. Достаточно включить телевизор.

Путешествие на самолете сделалось слишком хлопотным. Что же до телефона, то люди по-прежнему звонили в отдаленные места. Они предпочитали позвонить другу, прежде чем отправляться к нему с визитом. Почему-то им было легче набирать телефонные номера, чем телепортационные коды.

Авиакомпании не прекратили существование, но дивиденды от их акций были мизерные. В век всеобщего благоденствия Барри Джером Янсен рос в бедности. Его отец ненавидел телепортационные кабины, но ездил в них, потому что больше не в чем было ездить.

Джерриберри воспринимал эту иррациональную ненависть как часть личности отца, не разделяя ее. Он почти не обращал внимания на телепортационные кабины; они являлись неотъемлемой частью бытия. В жизни кочующего репортера они занимали особенно важное место, и тем не менее Джерриберри едва замечал их. До тех пор, пока его не выгнали с работы.

К утру накопилось много телефонных звонков. За завтраком Джерриберри прослушал их. Добрый десяток информационных агентств предлагал эксклюзивное интервью. Было предложение и от Бейли из «Си-Би-Эй». Он поднял цену до четырех тысяч. Другие о деньгах не упоминали, кроме «Плейбоя». «Плейбой» предлагал большие деньги, там любили скандальные происшествия.

Нашлось несколько охотников убить Джерриберри. Двое из них записали только голос. К третьему звонку прилагалась видеозапись. Седеющая, неряшливо одетая и тучная женщина, воплощенная ненависть и зависть, показала Джерриберри кухонный нож и принялась рассказывать, что собирается этим ножом резать его. Джерриберри передернул плечами и выключил запись. Интересно, кто-нибудь из них может узнать номер его телепортационной кабины?

С почтой принесли чек. Премия и расчетные от «Си-Би-Эй». Вот и все…

Джерриберри ставил тарелки в моечную машину, когда зазвонил телефон. Джерриберри не сразу решился ответить.

Звонила Джейнис Вулф — милое овальное лицо, карие глаза, длинная грива волнистых, мягких каштановых волос. Слава Богу, не анонимная убийца. Она перестала улыбаться, увидев Джерриберри.

— Ты такой хмурый! Сделай что-нибудь для поднятия духа.

— Сейчас! — с жаром ответил Джерриберри. — Приходи ко мне. Квартира шесть, номер кабины…

— Мы соседи, забыл?

Джерриберри рассмеялся. Забыл! Люди перестали обращать внимание на то, кто где живет. Джордж Бейли живет в Неваде; по утрам он добирается на работу в три прыжка, пользуясь кабинами, установленными в аэропортах Лас-Вегаса и Лос-Анджелеса.

Такие кабины, совершающие относительно большие перемещения, спасли авиацию — после того как отец Джерриберри спустил большую часть акций, чтобы спасти семью от голода. Они работали всего два года… Если подумать…

Позвонили в дверь.

За чашкой кофе Джерриберри рассказал Джейнис о погроме. Она сочувственно слушала, иногда задавая посторонние вопросы, чтобы отвлечь его. Поначалу Джерриберри старался рассказывать увлекательно, но вдруг сообразил, что Джейнис, во-первых, не любитель подобных развлечений, а во-вторых, она уже все знает. Ей было известно даже, что его уволили.

— Я именно поэтому позвонила, — сказала она. — Смотрела утренний выпуск новостей.

— Вот как…

— Что ты собираешься делать?

— Напиться. Не найду компании — напьюсь один. Не хочешь провести со мной уик-энд?

Она подумала.

— У тебя плохое настроение.

— Ну да, я буду ныть, это неприятно. Слушай, Джейнис, ты знаешь, как работает телепортационная кабина большого радиуса действия?

— Нет, конечно, зачем мне это нужно.

— Если бы не кабины, не было бы погрома. Кажется, так сказал Эванс, черт бы его побрал, а может быть, я сам только что до этого додумался. Ведь никогда еще толпа не собиралась так быстро!

— Я составлю тебе компанию на уик-энд, — решила Джейнис.

— Что-что? Спасибо.

— Ты не имеешь привычки напиваться по утрам, правда?

— Нет. Ты сегодня свободна?

— Летом я свободна каждый день. Я учительница.

— О! Так что мы будем делать? Может, съездим в Сан-Диего, в зоопарк. — Он назвал первое, что пришло в голову.

— Можно.

Они не двигались с места. В маленькой кухоньке Джерриберри было очень уютно. Еще оставался кофе.

— Ты можешь обо мне плохо подумать. Как будто я подрываю устои…

— Подрывай сколько угодно!

— Я серьезно.

— Я тоже, — спокойно ответила Джейнис. — Тебе сейчас это необходимо, поэтому действуй. Может быть, это поможет тебе склеить разбитую жизнь.

— Кого ты учишь?

— Пятиклассников, — засмеялась Джейнис.

Помолчали.

— Знаешь, что самое интересное? Уош Эванс хочет взять у меня интервью. После всего, что он сказал!

— Это неплохая идея, — неожиданно сказала Джейнис. — Тебе дают шанс объяснить случившееся по-своему. Ведь на самом деле не ты спровоцировал погром, так?

— Ну да, не я. Джейнис, у него мировое имя. Он меня снова утопит. К концу передачи я буду заклеймен как человек, который спровоцировал погром на улице Санта-Моника. Меня ославят во всех странах, где говорят по-английски, да и в других тоже, ведь Эванса переводят.

— Он всего лишь комментатор.

Джерриберри расхохотался.

— Эванс дал до гениальности простое объяснение случившемуся. Он знал, что его слушают сотни миллионов людей. Ты когда-нибудь видела, чтобы он сомневался? Чтобы лез за словом в карман? Мой папа говорил так о писателях, но к Эвансу это тоже подойдет. Нет на свете ничего труднее, чем придумать простое объяснение, такое простое, чтобы каждый дурак подумал, что и он при случае найдет такое же.

Я могу объяснить, почему случился погром. Виновата информационная программа, здесь Эванс прав. Но главное — кабины дальней телепортации. Если взять их под контроль — такой погром не повторится. Но что я могу сказать Эвансу? Что я знаю о телепортационных кабинах?

— И правда, что ты знаешь?

Джерриберри Янсен уставился в свою чашку и надолго умолк.

— Я знаю, как быть, — наконец заговорил он. — Я знаю, как разыскать людей, которые знают то, что нужно знать мне. Волка ноги кормят. Сколько раз нам это повторяли на уроках!

Он поднял глаза и встретил взгляд Джейнис. Вскочил со стула и потянулся к телефону.

— Привет, Янсен! Надумал?

— Да, но…

— Хорошо, хорошо. Сейчас соединю тебя с…

— Да, но…

— Ну, ну?

— Мне нужно время на сбор кое-какого материала.

— Черт возьми, Янсен, разве ты не знаешь, что у нас нет времени? Вчерашние новости — вовсе не новости. Какой материал тебе нужен?

— Что-нибудь о телепортационных кабинах.

— Зачем? Впрочем, дело твое. Сколько времени тебе нужно?

— Сколько можешь дать?

— Очень немного.

— Бейли, сегодня утром мне обещали уже четыре тысячи. Что случилось?

— Ты не видел? Включи, телевизор! Погромщики прорвали оцепление и захватили почти всю Венецию. Появились новые погромщики, потому что полиция вовремя не догадалась закрыть телепортационные кабины. Их закрыли только через двадцать минут, — Бейли едва не рвал на себе волосы. — В течение этих двадцати минут мы не сообщали о случившемся. Мы молчали, а «Эй-Би-Эс» вела прямые репортажи на всех волнах. И погромщики слетелись, как мухи на сладкий пирог.

— Что ж… похоже, что беспорядки продлятся немного дольше, чем мы рассчитывали.

— И ты тянешь время, а события развиваются! Извини. Ох, эти ублюдки из «Эй-Би-Эс»! Сколько времени тебе нужно?

— Чем больше, тем лучше. Неделя.

— Ты, наверное, шутишь? Могу дать сутки, и то — сам не могу. Поговори с Эвансом.

— Ладно, соединяй.

На экране возникла заставка «Ждите» и поплыли голубые разводы, как в калироскопе.

— Если погром продлится еще какое-то время, — сказал Джерриберри, — я стану более знаменитым, чем Гитлер.

— Или корова миссис О’Лири, — отозвалась Джейнис, подвигая ему чашку кофе.

Экран ожил.

— Янсен, ты можешь сейчас приехать? Эванс хочет поговорить с тобой с глазу на глаз.

— О’кей! — Джерриберри выключил телефон.

Он ощутил внутри бешеную пульсацию, ему показалось, что под сердцем вращается Земля, все быстрее и быстрее. И в самом деле, события развивались быстро.

— Уик-энд отменяется? — спросила Джейнис.

— Пожалуй, да, моя дорогая. Ты себе не представляешь, на какое дело меня воодушевила. Мне придется работать несколько суток подряд. Нужно выяснить, что такое телепортация, как она… Не знаю, с чего и начать.

— Съездить к Уошу Эвансу. Он тебя ждет.

— Точно, — он в три глотка выпил кофе. — Спасибо тебе. Спасибо, что зашла и сняла меня с мели. Посмотрим, что из этого выйдет, — он выбежал, на ходу надевая пиджак.

Уош Эванс был небольшого роста — всего пять футов четыре дюйма. Люди часто забывают, что телевидение, особенно крупный план, скрадывает размеры. В разгаре дискуссии, когда камера перепрыгивала с одного яростного лица на другое, глубокий, уверенный голос Уоша Эванса звучал очень убедительно, а темное, подвижное, выразительное лицо выглядело внушительно.

Уош Эванс взглянул на Джерриберри Янсена и сказал:

— Наверное, мне следует перед вами извиниться.

— Успеете, — ответил Джерриберри, застегивая последнюю пуговицу.

— Нет, не стану извиняться. Я старался дать как можно более точное психологическое обоснование причин погрома и, мне кажется, достиг цели. Я не сказал грязной толпе, что вы являетесь единственным виновником всего, что случилось. Я просто объяснил, как это вышло.

— Вы кое-что упустили.

— Поэтому нам есть о чем поговорить. Садитесь.

Они сели, теперь их глаза были на одном уровне.

— Наша беседа не для публикации, — сказал Джерриберри, — и не должна расцениваться как интервью. Интервью я продам отдельно. Не хочу работать бесплатно.

— Я принимаю ваши условия как официальный представитель телекомпании. Мы предоставим вам запись этой беседы.

— Я сделаю свою. — Джерриберри хлопнул по карману, и там что-то щелкнуло.

— Как вам угодно, мой юный друг, — усмехнулся Уош Эванс. — Что же я упустил?

— Телепортационные кабины.

— Ну да, конечно. Если бы их закрыли раньше…

— Скажите лучше, если бы их вовсе не было!

— Вы шутите? Нет, не шутите. Янсен, вы донкихот. Телепортационные кабины были, есть и будут.

— Я согласен, но давайте поразмыслим. Репортеры появились раньше, чем телепортационные кабины. Кочующие репортеры, такие, как я, стали пользоваться телепортационными кабинами, как только их внедрили.

— Ну и что?

— Почему же погром не случился раньше?

— Я понимаю, к чему вы клоните. Вы имеете в виду кабины, стоящие в аэропортах.

— Вот-вот.

— Янсен, вы в самом деле собираетесь выступить перед этим грязным стадом и предложить ему отказаться от телепортационных кабин?

— Нет, у меня еще нет четкого плана действий, поэтому мне нужно время. Я хочу собрать кое-какой материал.

— Ну-ну. — Эванс ждал продолжения.

— Задам встречный вопрос, — сказал Джерриберри, — вы собираетесь призвать зрителей не смотреть новости?

— Нет, но, наверное, следует наложить какие-то ограничения на деятельность средств массовой информации. Мы слишком быстро работаем в последнее время. Ни один механизм не может работать без трения. Цивилизация тем более… Но так мы разорим большую часть информационных агентств.

— Вы сами рубите сук, на котором сидите.

— О, обо мне не беспокойтесь! — Эванс смял сигарету в пепельнице. — Отмените выпуски новостей — и показывать по телевизору будет нечего; кроме обучающих программ и рекламы овсяных хлопьев. Я не знаю, что делать, Янсен.

— И все-таки?

— Вы хотите услышать мое непредвзятое мнение? — Эванс хохотнул. — Я одновременно и за и против. Что, если мы пустим интервью в прямой эфир сегодня в десять вечера? У вас будет двенадцать часов…

— Всего двенадцать?

— По-моему, этого достаточно. Вы хотите изучить телепортацию, а я хочу выпустить передачу, пока интерес зрителей к погрому не угас. Не только ради денег, а потому, что нам обоим есть что сказать.

Джерриберри хотел вставить слово, но Эванс не дал.

— Мы заплатим вам тысячу долларов авансом, остальные три — если состоится интервью. Если интервью не будет — не будет и денег. Такие условия заставят вас рационально использовать время.

Янсену пришлось согласиться.

— Только скажите Бейли, чтобы не аннулировал мою кредитную карточку до вечера. Мне придется много ездить…

— Я передам ему вашу просьбу, но не знаю, согласится ли он.

Он телепортировался в «Лос-Анджелес Интернэйшнл», облюбовав кабину поближе к краю в длинном, изогнутом подковой ряду стеклянных цилиндров с закругленными крышами. Они ничем не отличались от городских кабин. На стене напротив горели огромные красные буквы ТИ-ВИ-ЭЙ. Джерриберри, поразмыслив, набрал новый код.

Он оказался дома, в Шейди Ресте, и набрал еще один код.

И вот он снова в одной из последних кабин в длинном ряду, но в другом, ровном. А на стене напротив — эмблема «Юнайтед».

На станции было безлюдно, только рабочий в синей униформе натирал пол.

Джерриберри вышел и с минуту наблюдал, что происходит в кабинах. То в одной, то в другой кто-то появлялся. Даже не оглядевшись, пассажиры принимались нажимать кнопки, набирая длинные ряды цифр, сбивались, бормотали ругательства, начинали заново и исчезали. Пассажиров было так много, что у Джерриберри закружилась голова.

Несколько секунд он снимал кабины видеокамерой.

Вдоль стены с эмблемой «Юнайтед» тянулся длинный-длинный ряд прилавков с весами для багажа. Все вокруг сияло чистотой — некому сорить. Здесь появлялись, как призраки, лишь пассажиры телепортационных кабин.

— Вам что-нибудь нужно? — раздался голос за спиной Джерриберри.

— Как мне пройти к начальнику станции?

Джерриберри посмотрел туда, куда указывал рабочий, и увидел необычайно длинный коридор.

— Зал управления в самом конце — там, где раньше был отель. Я позвоню, предупрежу, что вы идете.

Шаги Джерриберри гулко раздавались в пустом и длинном, бессмысленно длинном коридоре. Уходило драгоценное время. В конце коридора появилась багажная тележка. Вскоре она бесшумно подъехала к Джерриберри. Осанистый старик в строгом пиджаке спросил:

— Вас подвезти?

— Да, спасибо, — Джерриберри взобрался на тележку и показал старику свою кредитную карточку. — Я собираю материал для м-м-м… репортажа. Что вы можете мне рассказать о кабинах дальней телепортации?

— Все, что хотите. Меня зовут Нильс Кьерульф. Я принимал участие в установке этих кабин и с тех пор при них состою.

— Как работают ваши кабины?

— Начнем с самого начала. Вы знаете, как работают обычные кабины?

— Конечно. Предполагается, что груз существует лишь в начальной и конечной точках пути, как электрон в туннельном диоде.

Ответ, достойный научно-популярного видеожурнала. Этим познания Джерриберри в области телепортации и ограничивались.

Нильс Кьерульф был тощ, дряхл и совершенно сед. В уголках его глаз и рта теснились морщины, и казалось, что он все время улыбается.

— От этого предположения пришлось отказаться, — сказал он. — Если вы телепортируете груз, к примеру, на Марс, вам придется допустить, что в течение десяти минут (примерно столько занимает телепортация на Марс) что-то существует. Закон сохранения энергии.

— Допустим. Что это такое?

— В течение десяти минут это что-то вроде супернейтрино. Мне так объясняли, я сам не физик. В колледже учился на менеджера. Несколько лет назад прошел годичный курс переподготовки и теперь занимаюсь техническим обслуживанием станции. Если вас интересуют теоретические основы телепортации, обратитесь к кому-нибудь из «Кейп-Кеннеди». Вот и приехали.

Работал только один из двух эскалаторов. Ступив на движущееся полотно, Джерриберри спросил:

— К чему такие длинные переходы? Столько времени уходит зря!

— Вы не слышали, как взлетает семьсот седьмой?

— Нет.

— Шум — еще не все. А вдруг самолет упадет? Согласитесь, будет лучше, если при этом разрушится не вся станция.

Эскалатор поднял их в круглый зал, разделенный перегородкой на две половины. Одна из них, разгороженная на небольшие кабинки, была заставлена стульями и кушетками, из другой кушетки вынесли, а на их места установили приборы. Полдесятка человек сидели глядя в экраны.

Послышалось неясное урчание, как будто в соседней комнате включили электрическую бритву. Джерриберри принялся оглядываться, ища источник звука, и за окном увидел маленький одномоторный самолет, бегущий по взлетной полосе.

— Да, — кивнул Нильс Кьерульф, — у нас здесь есть аэродром. Обслуживаем парашютистов, планеристов — словом, спортсменов. Я сам иногда летаю. Раньше все время ругались с пилотами реактивных самолетов: у нас посадочное время, как у семьсот сорок седьмого. Теперь отделились.

— По всей видимости, вы были менеджером где-то…

— Здесь. Я управлял аэропортом, когда о телепортации знать никто не знал. Тридцать лет, мистер Янсен, я смотрел, как телепортация душит авиацию.

— Простите, если мой вопрос покажется вам обидным. Почему профессионального администратора превратили в специалиста по квантовой механике? Почему не наоборот?

— Видите ли, мистер Янсен, телепортация на большие расстояния — совершенно новая область техники. Специалистов просто не было.

— Что вы успели выучить за год? У вас, наверное, часто случаются аварии?

— Да, примерно раз в две недели что-нибудь выходит из строя. Тогда мы прекращаем работу и стоим до тех пор, пока не найдем и не устраним неисправность. Обычно на это уходит около часа.

— А с пассажирами ничего не происходит?

— Нет, — удивился Кьерульф. — Пассажир остается на месте, вернее, гигантская частица нейтрино, о которой мы говорили, возвращается к излучателю, если поглотитель не может ее поглотить. Самое страшное, что может случиться, — потеря связи с гасителем скорости, но мы застраховались от этого. Когда у нас случается авария, мы просто перестаем принимать пассажиров, а нашу нагрузку разбирают другие компании. Мы теперь не конкурируем. Почему? Сейчас поймете. Когда-то «Юнайтед» — как «Ти-Ви-Эй», «Истерн» и другие авиакомпании — пыталась доказать, что лучше других кормит в полете, устанавливает в самолете особенно удобные кресла, нанимает самых хорошеньких стюардесс и все такое. А сколько времени вы проводите в телепортационной кабине? Все компании работают в единой системе кодов. Набираешь полдесятка цифр — и ты в «Лос-Анджелес Интернэйшнл» или где-нибудь еще. Теперь у всех компаний случайные клиенты. Экономим бешеные деньги на рекламе.

— Но по закону о концернах…

— Это преследуется, только нас не привлекают к ответственности, потому что не к чему придраться. У каждой компании свой гаситель скорости, а одновременная авария вряд ли случится. А если что — любая компания в одиночку справится со всеми дальними перемещениями.

— Мистер Кьерульф, что такое гаситель скорости?

Кьерульф вздрогнул.

— Я журналист, — объяснил Джерриберри.

— А-а-а…

— Я задаю вопросы не из праздного любопытства. Мой отец разорился, когда авиация пришла в упадок.

— Я тоже, — сказал Кьерульф, не то улыбаясь, не то морщась, как от привычной боли.

— Вот как?

— Иногда мне кажется, что меня предали. Ведь телепортационные кабины не могли конкурировать с самолетами. Они не способны осуществлять перемещения на значительные расстояния. Тем не менее телепортация победила авиацию.

— Мой отец говорил то же самое.

— И вот, телепортационные кабины перевозят грузы на большие расстояния, и я работаю на них — или они работают на меня. Пожалуй, даже не стоило устраивать телепортационные станции в аэропортах. Конечно, благоустроенная территория, штат сотрудников… Скорее всего, это сделали, чтобы спасти нас.

— Поздно спохватились.

— Наверное… Когда-нибудь мы войдем в систему коммунального хозяйства.

Кьерульф оглянулся и окликнул человека, сидящего у стены:

— Дэн!

— Ого-го! — пробасил тот, не отрывая взгляда от своего экрана.

— Ты не посвятишь двадцать минут урегулированию отношений с общественностью?

Дэн встал, потом взобрался на стул и посмотрел по сторонам. Джерриберри догадался, что со стула Дэну видны экраны и циферблаты всех приборов.

— Все спокойно. Иду, — сказал Дэн.

Они сели в тележку и отправились на станцию. В кабине Джерриберри вставил в прорезь свою кредитную карточку, и Кьерульф набрал код.

Кабина доставила их в большой зал с бетонными стенами и широкими окнами, за которыми чуть ниже уровня пола волновалась и плескалась, сверкая на солнце, голубая вода.

Люди, сидящие за приборами, обернулись к вошедшим и, увидав Нильса Кьерульфа, снова уставились в экраны.

— Это озеро Мичиган, — сказал Кьерульф, — а это…

Джерриберри увидел гигантское белое сооружение, похожее на купол, только гораздо более плоское. Большой, чуть горбатый круглый остров.

— …гаситель скорости, принадлежащий компании «Юнайтед Эрлайнз». Все гасители выглядят примерно так же, только плавают в других морях и озерах. «Аэрофлот» поместил свой гаситель в Каспийское море, а «Ти-Ви-Эй» — в Мексиканский залив.

— Что представляет собой гаситель скорости?

— Это страшно сказать, сколько расплавленного железа в футляре из кошмарного количества пенопласта, который не дает ему утонуть, плюс телепортационный приемник, соединенный с массой железа. Смотрите! Видите — всплывает?

Остров медленно приподнялся на несколько футов и так же медленно опустился. По воде побежали круги, превратившиеся у стен станции в волны.

— Наверное, большой груз пересылали. Вот так и происходит телепортация. Вам известно, что вращение Земли накладывает ограничения на дальность перемещения грузов? Если бы вы захотели телепортироваться отсюда в Рио-де-Жанейро, вы сместились бы вверх и вбок; больше вверх, потому что Рио находится почти на том же расстоянии от экватора, что и мы. А приемник улавливает кинетическую энергию вашего полета и передает ее на гаситель. Вот эта куча железа прыгает вверх или в сторону, или ныряет, пока пускает вода. Если же одновременно с вами кто-то телепортируется из Рио сюда, гаситель стоит на месте.

Джерриберри задумался.

— А как быть с сохранением движения? Получается, что вы замедляете вращение Земли.

— Ну да. Единственное, что следует помнить: энергия должна как-то расходоваться. Мы установили насосы, которые прогоняют воду через гаситель, когда он перегревается.

Джерриберри вытащил свой «Майнокс»:

— Можно отснять пару кадров?

— Нельзя. Пойдемте дальше.

«Майнокс» всего лишь видеокамера, разрешение у нее гораздо меньше, чем у камеры тележурналиста… Если бы время не поджимало, приехал бы сюда один… А стоит ли? Джерриберри снял людей за приборами, Нильса Кьерульфа на фоне окна, чуть не минуту истратил на огромный белый остров, в надежде, что остров зашевелится. И точно, гаситель поднялся; опускаясь, подался в сторону, опять всплыл. Волны бились о стены станции. Над белой громадой гасителя взметнулся фонтан пара.

— Отлично, — бодро сказал Джерриберри самому себе, опустил камеру в карман и сложил треногу.

Обернувшись к Кьерульфу, которого происходящее, по-видимому, забавляло, он спросил:

— Мистер Кьерульф, вы можете рассказать, как осуществляется надзор за перевозками, если осуществляется вообще?

— Вы имеете в виду таможенные сборы?

— Нет, а впрочем, давайте о таможенных сборах.

— В Лос-Анджелесе таможня находится на станции компании «Ти-Ви-Эй». Вы в последнее время не выезжали за границу? Нет? Так вот, в аэропортах больших городов обязательно имеются таможенные пункты. В маленьких странах таможенный пункт один на всю страну. Если вы набираете заграничный код какой угодно страны, вас телепортируют на таможенный пункт этой страны. Вы окажетесь в кабине без кнопок. Чтобы продолжить путешествие, вы вынуждены будете выйти из кабины и пройти досмотр.

— Ловко. А в пределах Соединенных Штатов существуют какие-нибудь ограничения?

— Нет. Плати деньги и езжай, если, конечно, не дал подписку о невыезде. Случается, полиция обнаруживает, что кто-то хочет улизнуть из города, тогда за станциями устанавливается наблюдение. Иногда мы задерживаем пассажира, чтобы детектив мог его разглядеть.

— А можно не пустить пассажира на станцию?

— Нет, можно только… — Кьерульф запнулся, потом продолжил: — Отключить кабины командой со станции дистанционного управления. Вы об этом спрашиваете в связи с погромом на улице Санта-Моника?

— Да…

Джерриберри Янсену больше нечего было сказать. На станции компании «Юнайтед Эрлайнз» в Лос-Анджелесе он простился с Кьерульфом и набрал код таможни.

Несколько минут Джерриберри наблюдал за прибывающими и выделил среди них две категории.

Туристы: парочки, иногда родители с детьми, одетые по заграничной моде, часто экстравагантна Появляясь из небытия, они оглядывались с любопытством и беспокойством, даже с некоторым испугом; выходя из кабин, бросали по сторонам подозрительные взгляды. Иногда они собирались в компании по пять-шесть человек.

Бизнесмены путешествовали поодиночке. На них были строгие, порой старомодные костюмы, в руках — только чемодан: большой или маленький, но всегда один. Они были старше туристов и двигались уверенно: очутившись в кабине, тут же толкали дверь и выходили.

У барьера дежурили четверо таможенников в одинаковых темных мундирах с эполетами в форме щитов. Они не обращали на Джерриберри внимания: он стоял не с той стороны, откуда подходили путешественники. Джерриберри уже собирался махнуть в Мехико и обратно, но тут один из таможенников заметил его и сразу распознал в нем репортера.

Грегори Шеффер, низенький и плотный, уселся на барьер, сцепив руки на колене.

— Разумеется, могу. Сегодня спокойный день. Мы по-настоящему работаем только в Рождество, Новый год, в день падения Бастилии и еще пару дней в году. Вот, посмотрите, — он взмахнул пухлой рукой, — а полгода назад прибывало вчетверо меньше народу, чем сейчас. Раньше я досматривал каждого, кто проходил мимо меня, — лишь бы не сидеть без дела. Если дела и дальше так пойдут, через год понадобится вдвое больше таможенников.

— Почему вы решили, что…

— Вы знаете, что кабины дальней телепортации работают уже два с лишним года? Полтора года у нас почти не было пассажиров, и вот люди опять начинают путешествовать. Посмотрите вокруг. В этом зале яблоку негде было упасть, пока не появилась «Джамп Шифт» со своими кабинами. И что из этого вышло? Люди отвыкли путешествовать. А теперь, через двадцать с лишним лет, этот обычай возрождается.

— Похоже, — Джерриберри старался вспомнить, зачем приехал сюда. — Мистер Шеффер…

— Называйте меня Грег.

— А вы меня — Джерриберри. Ваша основная задача — пресекать контрабандную деятельность, верно?

— Ну да, раньше было верно. Теперь мы лишь ограничиваем ее, причем не слишком успешно. Здравомыслящий человек не повезет контрабанду через таможню. Есть более безопасные пути.

— Какие?

— Можно телепортировать алмазы. Они практически не разрушаются. Настраиваешь грузовую кабину в Канзасе на получение груза из… южной части Тихого Океана. Оттуда можно пересылать грузы в любую точку на территории Соединенных Штатов — нужно только найти точку, симметричную относительно экватора. И гаситель скорости не нужен. Хочешь — ввози алмазы, хочешь — швейцарские часы. Правда, с часами мороки много: они нежные.

— Вот новости! Выходит, можно ввезти что угодно и куда угодно?

— Вроде того. Собственно говоря, и в океан выходить незачем. Можно подобрать две кабины: одну на расстоянии мили к северу, а другую — к югу от канадской границы. Это не расстояние даже для телепортации в пределах города… Таможенная служба уже не нужна, — заключил Шеффер. — Я считаю, что законы о контрабандной деятельности утратили смысл. Вы собираетесь это опубликовать?

— Я не стану называть ваше имя.

— Вот-вот, не стоит.

— Вы позволите мне пройти к принимающим кабинам? Мне хотелось бы кое-что заснять.

— Зачем?

— На всякий случай.

— Покажите-ка ваши документы. — Грегори Шеффер не любил уклончивых ответов.

Принимающие кабины находились в его юрисдикции. Он принялся изучать кредитную карточку Джерриберри.

— Янсен! Погромы на улице Санта-Моника! — воскликнул Шеффер.

— Точно.

— Что там произошло на самом деле?

Джерриберри постарался уложиться в полминуты.

— И теперь я пытаюсь выяснить, как все началось. Может, была возможность остановить поток людей, устремившихся на Санта-Моника.

— Здесь вы ничего не найдете. Судите сами: прибывает десяток пассажиров — и мы заняты по горло.

А что будет, если появится сразу тысяча? Только и останется, что под стол прятаться.

— Я все-таки хочу посмотреть на принимающие кабины.

Шеффер, подумав, пожал плечами и пропустил Джерриберри к кабинам. Пока Янсен снимал, Шеффер стоял у него за спиной. Кабины были точно такие же, как на улицах, только вместо кнопок в них стояли пустые металлические панели.

— Я не знаю, что там внутри, — сказал Шеффер, — кабина как кабина. Подумаешь, кнопки убрали!

Он оказался прав: Джерриберри ничего не выяснил.

Программу «Сегодня вечером» записывают в два часа дня. Передача длится двадцать минут, и Первый Гость, привольно развалясь в кресле, как будто на него не смотрят миллионы глаз, болтает без умолку. Ловкий трюк, пока еще не избитый. Первый Гость программы «Сегодня вечером» — герой фантастического сериала. Он говорит:

— Вы когда-нибудь видели огненный прилив? Нет? Отправляйтесь на Эрмоза-Бич. Я был там в прошлый уик-энд. Днем вы не увидите ничего, кроме мутной, даже грязной воды, которая к тому же попахивает. Зато ночью!

Его воодушевление, способное проникнуть сквозь экраны и заразить пятьдесят миллионов зрителей, отнюдь не показное. Он верит в то, что говорит. Просто он выражает свои чувства лучше, чем большинство зрителей. Он подается вперед, глаза его горят, голос звенит от напряжения.

— Гребни волн горят голубым огнем. Это светится планктон. Пройдитесь по мокрому песку — он вспыхнет у вас под ногами. Начертите на песке линию пальцем — она запылает голубым пламенем! Наберите пригоршню песка и разожмите пальцы. Из ваших рук польется голубое сияние. Песок просто пропитан светом. Топните ногой — вы увидите сложенную из песчинок мозаику! В это невозможно поверить, это нужно видеть!

Передачу пускают в эфир в восемь тридцать вечера.

Стандартные кабины: кто устанавливал стандарт?

Кто, кроме «Джамп Шифт», выпускает телепортационные кабины?

У «Джамп Шифт» монопольное право?

Насколько оно широко?

Телепортация и космические программы — опустить?

Зависимость исследований в космосе от телепортации очевидна, но разработка этой темы требует специальных знаний и ничего не дает для объяснения причин погрома. Не стоит тратить на это время. Джерриберри подумал еще немного и исправил вопросительный знак на восклицательный.

Оставалось девять часов.

«Кав-де-Руа» был самым тихим из клубов, в которых состоял Джерриберри. Приятно посидеть и подумать в старом доме, выстроенном из кирпича и дерева. За стойкой бара соорудили бетонную решетку, а в просветы вставили бутылки с вином. Джерриберри любовался причудливой игрой света на их боках, потягивал из стакана шипучий напиток и записывал мысли в блокнот.

Социология. Что изменила телепортация в обществе?

Автомобили.

Нефтяные компании и биржи. Просмотреть подшивку «Уолл-стрит Джорнэл». Погром Уоттса? Погром в Чикаго?

Последнюю запись Джерриберри перечеркнул. Чикагский погром был вызван политическими причинами. Других погромов Джерриберри не помнил, они происходили очень давно.

Подавление волнений. Порядок работы полиции. Преступность.

Преступность должна сильно возрасти, ведь телепортационные кабины обеспечивают почти неограниченную свободу передвижения. Интересно бы узнать.

Джерриберри решил заглянуть в полицейское управление. Не слишком приятный визит, но куда денешься. Вдруг там сообщат что-то ценное? Потом в библиотеку, корпеть над бумагами — тоже не подарок. Что дальше?

Не станешь ведь призывать народ отказаться от телепортации. Джерриберри написал:

ЦЕЛЬ: показать, что телепортация способствует быстрому возникновению беспорядков. Это настоящая социальная проблема. Решать ее на этой основе.

И добавил, не желая обманывать себя:

И снять с себя обвинения.

Толпа.

Толпа на улице Санта-Моника собралась в считанные минуты. Джерриберри не раз видел столь же быстро растущую толпу. В определенных местах регулярно собираются огромные массы людей. Подумав, он добавил еще строку:

Таити. Иерусалим. Мекка. Остров Пасхи. Стоунхендж. Олдювэ-Горж.

Пора приниматься за дело. Джерриберри направился к телефону.

— Позовите, пожалуйста, доктора Робина Уайта, — сказал он в экран.

Женщину, исполнявшую обязанности секретаря клуба «Семь шестерок», трудно было назвать сексуальным символом. Она была скорее величава, чем красива, и по возрасту годилась Джерриберри в матери. Она выслушала его просьбу с равнодушным достоинством, которое, Джерриберри чувствовал, в любой момент могло обернуться ледяным презрением.

— Говорит Барри Джером Янсен, — осторожно добавил он.

На экране появилась заставка «Ждите» и поплыли красные полосы и пятна.

Клубы общения не являлись ни новостью, ни редкостью. Среди них были маленькие и обособленные и большие, состоящие из сети связанных друг с другом «филиалов». Каждый состоял в каком-нибудь клубе; большинство людей — в нескольких одновременно.

«Семь шестерок» стоял среди других клубов особняком. Номер его телефона был известен повсюду. Число его членов, само по себе немалое, было мало для организации такого масштаба. В клубе состояли короли, президенты, лауреаты Нобелевской премии. Никто не знал, где находится клуб. Зона умеренного климата — вот самый точный адрес. Джерриберри не знал случая, когда бы каким-то образом кому-то стал известен код телепортационной кабины «Семи шестерок».

Человеку, стоящему на той же ступени социальной лестницы, что и Джерриберри, требовалось особое нахальство, чтобы позвонить по номеру 6666666. Обучаясь искусству журналистики, Джерриберри выработал в себе необходимое нахальство. «Иди к истокам» — еще одна святая заповедь репортера. Иди к истокам, как бы высоко ни пришлось забраться; будь вежлив, будь готов долго ждать, но требуй своего и ни в коем случае не бойся, что отнимаешь время у большого человека.

Забавно: журналов давно не печатают, а профессию до сих пор называют журналистикой. И Конституция, которая раньше защищала «газеты», до сих пор защищает «прессу». Сегодня еще защищает, но законы меняются…

На экране появилось изображение. Физик Робин Уайт был зрелым человеком с громкой репутацией еще в то время, когда компания «Джамп Шифт» продемонстрировала первый пример телепортации. Теперь, двадцать пять лет спустя, это был чей-то добрый дедушка с розовой лысиной и круглыми, мягкими щеками, чуть обвисшими, как будто мускулы устали держать кожу. Единственный из основателей «Джамп Шифт», еще живущий на этом свете!

Он внимательно оглядел Джерриберри с головы до ног.

— Мне хотелось знать, какой вы, — и потянулся к выключателю.

— Я не виноват! — крикнул Джерриберри.

Палец Уайта был уже на выключателе.

— В самом деле?

— Я не виноват в том, что случился погром, и постараюсь это доказать.

Старик задумался.

— И поэтому вам понадобился я… Для чего именно?

Джерриберри, собравшись с духом, перешел в наступление.

— Я надеюсь, что сумею показать тесную связь погрома с существованием телепортационных кабин. Загвоздка в том, что я мало знаю о технике телепортации.

— Вы просите помощи у меня?

— Заслуга изобретения телепортационных кабин принадлежит практически вам одному, — прямо сказал Джерриберри. — Мгновенно вспыхивающие погромы, молниеносные бегства, неограниченная контрабанда… И вы хотите умыть руки?

Робин Уайт визгливо засмеялся, закинув назад голову и показывая великолепные белые зубы, явно вставные. Джерриберри гадал, согласится он или нет.

— Ладно, — сказал Уайт, — приезжайте ко мне. Погодите, что я такое говорю! Вам нельзя в «Семь шестерок». Давайте встретимся где-нибудь. В баре «Оранжери», в Нью-Йорке.

Джерриберри не успел ответить — экран погас. Как все быстро получилось, подумал он. Шевелись, идиот! Скорее в Нью-Йорк, пока старик не передумал.

В Нью-Йорке приближался час коктейля. Полированные столы, приглушенный свет, электрические блюда с бутербродами по-шведски, на палочках. Джерриберри прихватил несколько штук: он с утра ничего не ел.

Робин Уайт был одет в серый комбинезон с длинными рукавами и воротником-капюшоном. Капюшон играл всеми цветами радуги, как разлитая по воде нефть. Крик моды, правда, с небольшим отступлением: такой комбинезон должен плотно облегать тело, а на докторе Уайте он сидел свободно, даже мешковато, подчеркивая мешковатость фигуры. Так, конечно, удобнее. Уайт прихлебывал молоко из стакана.

— Я потихоньку отхожу от своих грехов, — сказал он. — Вот, решил отказаться от спиртного. Впрочем, я еще не окончательно бросил. Бросаю… Наверное, поэтому поддался на вашу антирекламу. Я могу говорить с кем угодно. Как вас зовут?

— Барри Джером Янсен.

— Вы не поняли. Меня зовут Роби, а вас?

— А-а-а… Джерриберри.

Уайт засмеялся.

— Ну нет, таким словом[1]! Можно я буду называть вас Барри?

— Конечно, сэр!

— Что вас интересует?

— «Джамп Шифт» большая фирма?

— Н-ну, не маленькая. Какими единицами вы измеряете фирмы?

Джерриберри, до сих пор мучившийся вопросом, не издеваются ли над ним, перестал мучиться.

— Сколько моделей телепортационных кабин вы выпускаете?

— Трудно сказать. Три для общественных нужд. Еще с десяток для космонавтики. Мы еще не пустили их в серийное производство, испытываем. От космической промышленности одни убытки. Мы покрыли бы их, начав массовый выпуск кабин или кораблей космической телепортации. У нас в проекте корабль, который может телепортировать груз на любой приемник.

— Вы сказали: три модели для общественных нужд, — напомнил Джерриберри.

— Ах да, за последние двадцать лет мы выпустили более трехсот миллионов пассажирских кабин. Есть еще грузовые кабины общественного пользования. Третья модель — огромная передвижная кабина для транспортировки больших грузов, требующих осторожного обращения, — таких, как сборный дом, ракетный ускоритель или живой синий кит. С помощью трех наборов вертолетных строп груз можно доставить в любое место. Я, когда увидел, не поверил, — Уайт хлебнул молока. — Учтите, я отошел от дел. Да, я председатель совета директоров, но делами заправляют молодые… На заводах я вовсе не появляюсь.

— Скажите, право «Джамп Шифт» на производство телепортационных кабин является монопольным?

Джерриберри заметил, как Уайт поджал губы и прищурился: «Осторожно, репортер!»

— Простите, — поспешно извинился он, — я не то сказал. Я хотел спросить, кто производит телепортационные кабины. Наверное, ваша компания выпускает большую часть пассажирских телепортационных кабин в Соединенных Штатах?

— Все до одной наши, и дело здесь не в монополии. Любая фирма может заняться производством телепортационных кабин, но это будет ужасно невыгодно. Стоимость производства телепортационных кабин снижается только тогда, когда количество выпускаемых Кабин исчисляется миллионами. Предположим… Возьмем Чили. Там установлено немногим меньше миллиона телепортационных кабин. Все наши. Допустим, чилийцы изобрели более совершенную систему и внедрили ее. Сеть их кабин окажется изолированной от других сетей, если, конечно, они не создали точную копию чьей-то чужой модели. Все кабины сети должны иметь одинаковый объем.

— Разумеется.

— В мире действует около десятка сетей телепортации. Самая большая — в СССР, самая маленькая, пожалуй, в Бразилии.

— Что происходит с воздухом в принимающей кабине?

— Так и знал! — засмеялся Уайт. — Этот вопрос задают все подряд.

Потом ответил серьезно:

— Мы испробовали массу способов. Практически осуществимой оказалась пересылка воздуха из принимающей кабины в передающую, а это означает, что передающая кабина является в то же время и принимающей.

— Значит, если знаешь, кто, куда и когда телепортируется, можно телепортироваться ему навстречу бесплатно?

— Разумеется, но кто будет этим заниматься?

— Я, если мне понадобится провезти что-нибудь мимо таможни.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ничего, просто проигрываю варианты. Кабины на таможне работают в режиме приема только потому, что пассажир не имеет возможности набрать код.

— Знаю. Это типовые кабины первой модели с удаленными панелями набора.

— Отлично. Предположим, вам нужно что-то ввезти в Соединенные Штаты. Вы отправляетесь на таможню в Аргентину. Потом ваш друг в Калифорнии набирает код вашей кабины в Аргентине. Он летит в Аргентину, а вы оказываетесь в Калифорнии, по эту сторону барьера.

— Блестящая идея! — одобрил Уайт. — К сожалению, наша система пропускает вызов только в свободные кабины.

— Черт возьми!

— Я огорчил вас? Прошу прощения, — усмехнулся Уайт. — Не волнуйтесь: есть более простые способы контрабандных перевозок и немало. А если честно, я не хочу просить у вас прощения; сам живу по принципу; laissez-faire[2].

— Скажите, можно ли устроить систему набора кодов как-нибудь так, чтобы то, что случилось на улице Санта-Моника, не могло повториться?

— Блокировка кнопок не поможет, — ответил Уайт, немного подумав. — Если вы не хотите, чтобы собиралась толпа, вам нужно сделать так, чтобы люди не входили в кабины. Может быть, установить счетчики?

— М-м-м…

— Расскажите, Барри, как все выглядело.

— Как потоп. Как будто прорвало дамбу и толпа затопила все вокруг. Потом полиция закрыла кабины, но было поздно. Кабины нужно закрывать при первых признаках беспорядков.

— Хм, у нас, должно быть, немало недоброжелателей?

— Неужели?

— Вспомните семидесятые и восьмидесятые годы: затемнения в целях экономии электричества, телефонное хулиганство… Бороться с подобными вещами невозможно, и люди злятся, раздражение накапливается — отсюда и погромы, Барри. Из-за людей, которые все время чуть-чуть на взводе.

— Вот как?

— Да-да. Все погромы, которые я помню, — Уайт улыбнулся. — Погромов давно не было, и в этом большая заслуга «Джамп Шифт». С внедрением телепортации исчезло многое, что раздражает людей: смог, пробки на дорогах. Письма приходят вовремя. Нет проблем с жильем и работой; ведь не обязательно жить там, где работаешь или получаешь пенсию. Вы когда-нибудь попадали в дорожную пробку?

— Не помню. Может быть, в детстве…

— Мой друг одно время преподавал в колледже. Его беда была в том, что он жил далеко от работы. Пять раз в неделю он тратил час, чтобы добраться на работу, и час с четвертью, чтобы попасть домой (по вечерам движение более напряженное). В конце концов он бросил работу и стал писателем.

— Это не самая большая беда!

— Подобных случаев множество, — серьезно продолжал Уайт. — Тому, кто имел машину, приходилось нелегко; тому, кто ее не имел, и того хуже. «Джамп Шифт» не провоцирует беспорядки, напротив — предупреждает.

Он умолк, ожидая, что Джерриберри согласится с его доводами. Молчание становилось неприлично долгим. Единственное, что мог сказать Джерриберри для возобновления беседы: «А как быть с погромом на улице Санта-Моника?» Но он молчал.

— Допивайте! — неожиданно скомандовал Уайт. — Я хочу вам кое-что показать.

— Показать?

— Допивайте скорее! Нам пора идти. — Уайт, двигая кадыком, в три глотка допил молоко и опустил стакан на стол. — Ну?

— Я готов.

На стеклянных стенах домов лежали почти горизонтальные предзакатные тени. Робин Уайт вышел из «Оранжери» и повернул по Мэдисон-Авеню направо. Три шага — и телепортационная кабина.

В кабине Уайт перехватил руку Джерриберри:

— Плачу я. Во-первых, моя идея, а во-вторых, некоторые коды окажутся для вас недоступными.

Он вставил в прорезь свою карточку и набрал три кода.

Дважды они оказывались в шеренге кабин дальней телепортации. Третье перемещение вынесло их на ярко освещенный солнцем песчаный пляж. Бриз гнал к берегу волны, украшенные гребешками белой пены. На расстоянии от берега прямо из волны поднимался огромный цилиндр с закругленным верхом. На боку оранжевым цветом было выведено:

— Могу свозить вас туда на лодке, — сказал Уайт, — но не хочется тратить время. Вы ничего там не увидите. В цилиндре пусто — вакуум. Принцип работы вам известен?

— Конечно.

— История телепортации похожа на историю лазерной техники. Одна глобальная идея и множество направлений ее развития. Мы потратили двенадцать лет на строительство непрерывных линий телепортации для снабжения различных территорий пресной водой. А задача-то не в том, чтобы перекачать воду, а в том, где ее взять… Знаете, как мы до этого додумались? Это приснилось моей секретарше после одного из представительских обедов. Она тогда напилась в стельку, но записала сон, а утром мы по очереди пытались разобрать, что она нацарапала… Впрочем, это не относится к делу. Идея проста. Строится резервуар, который поднимался бы над уровнем воды на тридцать четыре фута и более, герметичный, нижний конец с открытым днищем погружается в воду. В верхней части размещают телепортационный насос, который выкачивает из резервуара воздух. Когда воздух заканчивается, морская вода закипает, и насос начинает откачивать водяной пар. В месте назначения пар конденсируется — и получается пресная вода. Вы будете делать снимки?

— Нет.

— Теперь ознакомимся с результатом, — сказал Уайт, набирая новый код.

Солнце светило еще ярче. Кабина стояла вплотную к длинному деревянному строению. Вокруг простиралась ослепительно белая солончаковая пустыня, вдали маячили голубые призраки гор. Джерриберри щурился и моргал. Уайт открыл дверь.

— Уф-ф-ф! — только и сказал Джерриберри.

— Долина Смерти. Жарко, правда?

— Слов нет! Нужно обратиться к словарю, статья «Доменная печь».

Пот выступал из всех пор и щекотал кожу. Джерриберри спросил:

— Мне кажется, что я в сауне. Интересно, почему в саунах нет телепортационных кабин?

— Когда-то их там ставили, но было много краж. Давайте зайдем с другой стороны.

Они обошли деревянное строение и очутились в оазисе. Джерриберри был потрясен: по одну сторону стены суровая красота дикой пустыни, а по другую — ухоженный сад, стройные ряды деревьев.

— Здесь можно выращивать все что угодно. Мы начали с финиковых пальм, потом посадили апельсины и грейпфруты, потом ананасы, разбили рисовые чеки, плантации манго. Все, что растет в тропическом климате, приживается и здесь, если как следует поливать.

Джерриберри уже заметил башню для телепортации воды. Башня-приемник выглядела точно так же, как башня-передатчик.

— И удобрять почву, — добавил он.

— Да, конечно. Почва в Долине Смерти неважная. Вносим массу удобрений, — пот ручейками струился по щекам Уайта. Его мягкое лицо было почти сурово. — Дело в принципе. Телепортация дает человеку возможность селиться в любом месте. Мы расширяем людям жизненное пространство. Можно работать на Манхэттене, в центре Лос-Анджелеса или у черта на куличках, а жить, скажем, ну… где-нибудь…

— В Неваде.

— Или на Гавайях! Или в Гранд-Каньоне! Скученность населения способствует возникновению беспорядков, а мы ликвидировали скученность, по крайней мере на время. При нынешней рождаемости она вновь возникнет, но мы с вами к тому времени успеем состариться и умереть.

Джерриберри не хотелось отвечать, но, уличив себя в безволии, он сказал:

— Не наносите ли вы ущерб окружающей среде?

— Что?

— Экосистема Долины Смерти уникальна, как и ее климат. Как, по-вашему, влияет на них ваша бесконечная вода?

— Я думаю, пагубно.

— Вы говорите: Гавайи, Гранд-Каньон. Слава Богу, существуют законы, которые запрещают заселять территории национальных памятников. На Гавайях плотность населения уже, наверное, не меньше, чем в Нью-Йорке! Ваши кабины могут доставить человека куда угодно, правда? Даже туда, где ему нельзя находиться?

— Да, наверное, — протянул Уайт. — Ущерб окружающей среде… Хм… Что вы знаете о Долине Смерти?

— Жарко. — Джерриберри весь взмок.

— Когда-то на этом месте было внутреннее море. Соленое море. Потом климат переменился и вода ушла. Как это отразилось на экосистеме?

— Море? — Джерриберри почесал в затылке.

— Ну да, море. Когда оно высохло, старая экологическая система разрушилась, но образовалась новая. То же самое происходит сейчас при нашем участии. Впрочем, это не самое главное. Я хотел показать вам другое. Ущерб окружающей среде, поди ж ты!

Уайт сердился. Увлекая Джерриберри за собой, он сжимал его руку сильнее, чем позволяли правила приличия. Он долго не мог вспомнить код и стоял в кабине, наморщив лоб и вытянув указательный палец. Наконец дрожащей рукой он принялся нажимать кнопки. Уайт набрал два кода подряд. Сначала они вынырнули в аэропорту, во второй раз очутились в полной темноте.

— Проклятье! Я забыл, что здесь ночь.

— Где мы?

— В пустыне Сахара. Выходить не будем — ночь, ничего не видно. Здесь идут работы по проекту Рудольфа Хилла. Слышали что-нибудь об этом?

— Здесь хотят вырастить лес. Посадить деревья, пустить зверей, насекомых — короче, создать законченную экологическую систему, — Джерриберри приник к стеклу, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в темноте, но ничего не увидел. — Получается?

— А как же! Если продержимся на нынешнем уровне еще лет тридцать, Сахара навсегда превратится в лес. Очередная экосистема, которую мы уничтожаем.

— Пожалуй, здесь стоит это сделать.

— Когда-то Сахара была цветущим зеленым краем. Не кто иной, как человек превратил ее в пустыню, в течение тысяч лет выпасая здесь скот. Мы возрождаем Сахару.

— О’кей, — сказал Джерриберри.

Было слышно, как Уайт нажимает кнопки. Сквозь стекло кабины проникал свет звезд. Джерриберри разглядел размытые силуэты деревьев.

В аэропорту, щурясь от яркого света, он спросил:

— Как мы миновали таможню?

— Территория, отведенная под проект Хилла, является территорией Соединенных Штатов. — Уайт снял со стены справочник местной телепортационной сети и стал листать, отыскивая нужный код. — Придет время, и вы сможете совершить любое путешествие, набрав всего два кода. Вам не нужен будет аэропорт. Наберете код ближайшей к месту назначения кабины дальней телепортации — и готово. Конечно, реконструкция сетей нам дорого обойдется… Приехали.

Яркое солнце, белый песок, синий морской простор. Кабина стояла у подъезда приморского отеля. Уайт решительной походкой направился к воде. Джерриберри зашагал следом. Они остановились у самой кромки. Робкие волны лизали носки их туфель.

— Карпентария. Если верить рекламе, здесь самые безопасные пляжи в мире. И самые скучные: нет волн и не бывает. Вам известно что-нибудь о Карпентарии, Барри?

— Боюсь, что нет.

— Здесь разлили нефть. Напротив Санта-Барбары — это чуть дальше в глубь берега — разбился танкер. Пляжи были черным-черны. Я был в числе добровольцев, которые пытались спасти птиц, счищая нефть с перьев. Птицы все равно погибали. Это случилось почти пятьдесят лет назад, Барри.

Джерриберри вспоминал лекции по истории:

— Мне казалось, что это произошло в Англии…

— Таких случаев было несколько. Можно даже сказать, много. Сейчас мы транспортируем нефть посредством телепортации, а кроме того, людям не нужно так много нефти.

— Правильно, машин ведь нет.

— Источников нефти тоже практически нет.

Они отправились дальше.

Из подводной кабины осмотрели искусственный риф, сложенный из старых автомобилей. Мертвые тела машин утратили изящество форм; время, ил и суета мелких рыбок скрадывали линии. Искореженный металл давно съела ржавчина, но то, что осталось, облепили моллюски, сохранив расплывчатые очертания машин. Кое-где виднелись приборные доски и сиденья. Кусок фибергласа торчал, как будто его бросили сюда вчера.

Автомобили-призраки.

Риф уходил в серую бесконечность.

— Об Ист-Ривер ходили анекдоты, будто вода в ней вспыхнула и вся сгорела, — такая здесь была грязь, — сказал Уайт. — Что мы видим теперь?

Мимо проплывали большие клочья грязной пены, увлекая с собой куски металла и пластмассы.

— Не слишком красиво, — заметил Джерриберри.

— Возможно, но это не прежняя сточная канава. Телепортация помогает избавляться от мусора.

— Наверное, дело в том, что я не видел настоящей грязи. Нефтяные пятна, озеро Мичиган, Миссисипи. Может, вы преувеличиваете? Насколько в самом деле телепортация облегчила уничтожение отбросов?

— Имеются документы, в том числе фотоснимки.

— Тем не менее людям удобнее бросать мусор не в ваши волшебные бездонные баки, а в реку.

— Увы!

— И после того, как мусор собран, с ним нужно что-то делать.

— Как вы проницательны, Барри! — Уайт посмотрел на Джерриберри странным взглядом. — Сейчас вы все увидите.

Набирая код, Уайт прикрывался свободной рукой.

— Код секретный, — объяснил он. — Мы направляемся в экспериментальную лабораторию компании «Джамп Шифт». Территория у нас небольшая, ведь опыты в области телепортации не связаны с особым риском.

Однако территория оказалась весьма обширной. Посреди площадки стояло огромное сборное здание из гофрированного железа. Сквозь прозрачную стену кабины Джерриберри были видны другие здания, выстроенные на голой земле. Солнце стояло на полпути к горизонту. Если бы знать, где север, можно было бы определить широту и долготу.

Очень высокая и очень черная женщина в рабочей одежде приветствовала Уайта радостными возгласами. Уайт представил ее как доктора физики Джемини Джонс.

— Джем, где здесь уничтожают радиоактивные отходы?

— Корпус четыре.

Волосы Джемини торчали вверх и в стороны, как лепестки черного георгина, и от этого женщина казалась еще выше. Она взглянула на Джерриберри с искренним любопытством:

— Репортер?

— Ага…

— По глазам видно. Вам бесполезно маскироваться.

В корпусе № 4 Джем Джонс проводила их к окну из нескольких слоев толстого свинцового стекла, пробитому в металлической стене цилиндрической камеры.

— Каждые двадцать минут, — сказала она, — к нам поступает контейнер. С нашим приемником связаны передатчики крупнейших электростанций Соединенных Штатов. Приемник работает непрерывно. Если контейнер, попав в приемник, телепортируется обратно, приходится выяснять, в чем дело, а это непросто, потому что чаще всего неприятности происходят с самосвалом…

— С самосвалом? — переспросил Джерриберри.

Джемини Джонс удивленно заморгала.

— Минутку, Барри! — сказал Уайт. — Вы знаете, какие отходы самые вредные?

— Нет, подскажите.

— Радиоактивные отходы атомных электростанций. Их направляют сюда, а мы отсылаем их на космический корабль-самосвал. Вы должны знать, что это такое.

— Конечно, это…

— Это передвижной телепортационный приемник с открытым концом. Обычно его устанавливают на космическом зонде. Контейнер с отходами влетает в приемник со скоростью, отличной от скорости движения самого приемника. Предполагается, что он вылетит оттуда через открытый конец, а значит, приемник должен быть повернут в нужном направлении. Самосвал, разумеется, работает только в вакууме.

— Вот и контейнер, — тихо произнесла Джемини Джонс.

В металлическом цилиндре появился какой-то предмет и тут же исчез. Джерриберри не успел его разглядеть.

— А где находится ваш самосвал?

— Обращается вокруг Венеры, — ответил Уайт. — Вначале он предназначался для обслуживания второй экспедиции на Венеру. Через самосвал можно переправлять что угодно: горючее, кислород, воду, продовольствие, даже небольшие машины. Самосвалы обращаются вокруг всех планет Солнечной системы, кроме Нептуна. Когда первая экспедиция закончилась, самосвал остался на орбите. Сначала мы думали, что будет вторая экспедиция, но оказалось, что Венера этого не стоит. Сейчас мы используем ее в качестве свалки — больше ни на что она не годна. Итак, если самосвал сориентирован правильно, то теоретически через него можно переправить неограниченное количество отходов. Несколько передатчиков, один приемник. Груз находится в приемнике доли секунды. Если приемник оказывается перегруженным, часть груза возвращается в передатчик, затем снова направляется в самосвал. Без проблем.

— Сколько это стоит?

— Невообразимо дорого. На уничтожение другого, менее вредного, мусора мы не можем тратить столько денег. Может быть, со временем нам удастся снизить затраты, — Уайт стал недоуменно оглядываться. — Не возражаете, если я сяду?

Рядом стоял карточный стол, на нем были разбросаны пластиковые пакеты из-под напитков, вокруг стола были расставлены откидные кресла. Уайт опустился на сиденье неожиданно тяжело, хотя Джем Джонс старалась его поддержать.

— Позвать доктора Янеско? — встревожилась она.

— Не нужно, Джем. Я просто устал. Здесь есть вода?

Джерриберри еще раньше заметил автомат. Он заплатил доллар и получил пластиковый пакетик кока-колы. Обернувшись, он едва не столкнулся с Джемини Джонс.

Она заговорила тихо, но убедительно, даже сурово:

— Оставьте его в покое! Вы его загоняли!

— Это он меня загонял, — прошептал Джерриберри в ответ.

— Я вам верю. Только не позволяйте ему гонять вас так быстро. Доктор уже немолодой человек.

Уайт раскрыл пакет и залпом выпил кока-колу.

— Ну вот, уже лучше, — вздохнул он и снова взбодрился. — Вы видите: мы не засоряем землю, а очищаем ее.

— Согласен.

— Спасибо. Зря я вам это рассказал. Вы что-то говорили о погроме на улице Санта-Моника?

— Погром продолжается, и меня по-прежнему обвиняют в том, что я его спровоцировал.

— А вы по-прежнему обвиняете «Джамп Шифт».

— Это зависит от подхода, — терпеливо объяснил Джерриберри. — Допустим, десять человек из миллиона хотят ограбить магазин. В Соединенных Штатах таких охотников наберется четыре тысячи. Чтобы попасть на улицу Санта-Моника, этим четырем тысячам потребуется ровно столько времени, сколько уходит на то, чтобы нажать двадцать одну кнопку.

Уайт заговорил резким тоном:

— Чего вы хотите от нас? Вы запрещаете нам изобретать?

— Нет, конечно! Изобретайте на здоровье! — Джерриберри вскрыл еще один пакет кока-колы.

— Что именно?

— Не знаю. Изобретайте то, что нужно, — он опустошил пакет. — В процессе решения всякой задачи возникают новые задачи, но это не значит, что нужно отказаться от решения первоначальной.

— Давайте решим вашу задачу.

Они сидели, потягивая кока-колу. Джерриберри наслаждался отдыхом. «И правда, старик меня загонял, — подумал он».

— Главное — толпа.

— Точно.

— Пусть работает схема: один приемник и множество передатчиков. Сейчас каждая кабина может принимать груз из любой другой кабины города. Вы можете сделать кабину, которая только передает?

— Конечно, — Уайт оторвался от своего пакета. — Кабине присваивается незарегистрированный код, и она является потенциальным приемником, потому что нужно принимать воздух в обмен на груз.

— Что это даст…

— Добавим к коду кабины букву «Э» — «Экстренная ситуация» и сделаем так, что вызвать ее можно будет только из полицейского или пожарного участка. Затем устанавливаем эти кабины в местах, где могут собираться толпы, то есть везде. Вы сами говорили.

— Говорил.

— Нам придется удвоить число кабин или вдвое урезать число принимающих кабин. Люди будут вынуждены проходить пешком вдвое большее расстояние, чем проходят сейчас, передвигаясь по городу. Оправдано ли это?

— Я уверен, что этот погром не последний, — сказал Джерриберри. — Беспорядки вновь входят в нашу жизнь, как туризм. Туризм утратил популярность, когда распространились телепортационные кабины малого радиуса действия. Сети дальней телепортации постепенно возрождают его. Представьте себе непрекращающийся ползучий погром — толпу, которая кочует с места на место, крушит и грабит.

— Какой ужас!

— Не расстраивайтесь, — Джерриберри положил руку старику на плечо. — Вы герой. Вы совершили чудо и не виноваты в том, что делают люди. Возможно, вы спасли мир от гибели. Ведь к тому времени, когда появилась телепортация, загрязнение окружающей среды достигло угрожающих масштабов.

— Ну да!

— Мне пора. Времени осталось мало, а я хочу еще кое-что выяснить.

Таити. Иерусалим. Мекка. Остров Пасхи. Стоунхендж.

Мировые достопримечательности. Места, куда толкает человека первый порыв. Названия, которые все знают с детства.

Мекка. Миллионы мусульман (нужно узнать точную цифру) пять раз в день кланяются, поворачиваясь в сторону Мекки. Коран требует от мусульманина хотя бы раз в жизни совершить паломничество в Мекку. В этом городе развита только одна отрасль промышленности: изготовление предметов культа. А попасть туда можно, нажав несколько кнопок.

Иерусалим. Священное место для приверженцев трех мировых религий. Евреи до сих пор, празднуя исход из Египта, желают друг другу: «В будущем году встретимся в Иерусалиме». Здесь и сейчас совершается история. И сюда можно попасть, нажав несколько кнопок.

Стоунхендж. Загадка древних времен. Кто воздвиг эти каменные монументы? Когда? Для чего?

Этого никто никогда не узнает наверняка. У северо-восточных ворот от главной аллеи ответвляется дорожка, петляет между холмиками и взбирается на гору, а там стоит кабина дальней телепортации.

Сейчас в Стоунхендже одиннадцать вечера, в Мекке и Иерусалиме час ночи. Там ничего не увидишь. Джерриберри перечеркнул эти названия.

Эйфелева башня, Пирамиды, Сфинксы, Ватикан — проклятье! Все достопримечательности мира собраны в одном временном поясе. Что можно увидеть в полночь?

Таити. Скажи «тропический рай», и всякий, кто тебя услышит, ответит: «Таити». Когда-то такой же репутацией пользовались Гавайи, но Гавайи оказались слишком близко к цивилизации. Со временем она пришла на Гавайи. Таити, затерянный в диком Южном полушарии, возможно, избежит подобной участи.

Джерриберри набрал код — и все вокруг зашаталось. Джерриберри прижался к стене кабины, похолодев от страха. Ведь если бы сейчас не произошла передача скорости, он бы погиб. Наверное, передача произошла не совсем синхронно. Ерунда, просто он слишком много знает.

На таможне было шесть принимающих кабин разных образцов. Единственный таможенник безнадежно смотрел сквозь непрерывный поток прибывающих пассажиров, не видя никого в отдельности. Джерриберри влился в поток туристов.

Это были большей частью мужчины. Некоторые несли чемоданы, почти все — видеокамеры. Англичане, американцы, французы, немцы, реже испанцы или русские, в большинстве одетые по-летнему и очень бедно — в дешевые и потрепанные вещи. Они стремились к выездным кабинам — прямоугольным, с одной стеклянной стеной. Такие выпускаются странами Общего Рынка. На лицах у многих Джерриберри заметил беспокойство и испуг. Наверное, их смущает новое, современное и чистое здание. И это тропический рай? Неоновые огни, кондиционеры…

Джерриберри стоял в очереди к телефону и вдруг сообразил, что автомат не примет ни его монеты, ни кредитную карточку. По дороге к обменной кассе он решил осмотреть телепортационные кабины. Они принимали только французские деньги. Джерриберри купил пригоршню тяжелых монет и вернулся в очередь.

Людям приходится привыкать к путешествиям. Точно.

Робот-путеводитель, говорящий по-английски, сообщил Джерриберри коды городских кабин Папеэте.

И вот он снова кочующий репортер. Набираешь код — смена кадра. Бросаешь монету, осматриваешься, набираешь код. Прорезь для монет расположена не так, как дома, сами монеты не такие: слишком большие и тонкие, а вместо кнопок — диск с дырочками. Немного практики — и Джерриберри ко всему приспособился.

Прибрежную полосу занимали недостроенные здания самых причудливых форм — отели. Самые густые толпы в Папеэте были на пляжах и в воде. Потом Джерриберри не мог вспомнить, какого цвета песок на Таити: он его толком не видел.

В городе Джерриберри заметил огромные кварталы современных домов со стеклянными фасадами, еще строящихся и уже построенных. Видел старые трущобы и старые виллы. Улицы, где бы они ни пролегали — среди лачуг, особняков или небоскребов, — были всюду перегорожены палатками и наспех сколоченными дощатыми хибарками и пристройками, которые едва не вплотную подступали к телепортационным кабинам, скамьям и гораздо более необходимым передвижным туалетам. Несколько кварталов занимал рынок под открытым небом. С обеих сторон его ограничивали ряды палаток. Попасть на рынок или выйти оттуда можно было только через телепортационные кабины.

«Они пошли дальше нас, — подумал Джерриберри. — Если есть кабины, кому нужны улицы». Джерриберри не почувствовал восхищения, ему стало горько.

Здесь было много нищих. Поначалу Джерриберри не замечал их: он слишком быстро переносился с места на место. Потом обратил внимание, что, где бы он ни оказался, к кабине тут же бросаются двое-трое обитателей лачуг. Джерриберри стал у подножия небоскреба, осажденного палатками скваттеров, и принялся наблюдать за нищими. Среди них встречались аборигены: мужчины, женщины, дети — одинаково бронзовые, в одинаковом тряпье, с одинаковыми повадками. Они составляли незначительное меньшинство. Больше оказалось белых, а среди них еще больше приезжих. Они протягивали к Джерриберри руки, улыбаясь или делая печальные мины, и начинали просить, пытаясь угадать, на каком языке он говорит. Частенько угадывали. Джерриберри постоял в других местах — нищих было полно везде.

Таити — мечта белого человека.

Джерриберри вдруг почувствовал, что ему это надоело. В списке кодов был один загадочный. Джерриберри набрал его. Когда он открыл дверь кабины, воздух с шумом устремился наружу. Джерриберри широко открыл рот, чтобы не лопнули барабанные перепонки.

Какой вид! Джерриберри стоял на вершине горы. У ног толпились другие горы. Серо-голубые пики, белые шапки облаков, зеленые и желтые лоскутки долин, а вдали море.

Неподалеку находилась конечная остановка автобуса. На площадке как раз разворачивался старенький грейхаунд. Водитель затормозил напротив Джерриберри и что-то дружелюбно крикнул по-французски. Джерриберри улыбнулся и энергично завертел головой. Водитель пожал плечами и уехал.

Отсюда до города два-три часа езды. До того как появились телепортационные кабины, маршрут, скорее всего, сюда не доходил. Продлив маршрут до кабины, компания не просто спасла свое дело, а продвинула его вперед. Автобус отошел переполненный. Бизнес процветал.

Джерриберри долго стоял на горе, упиваясь видом окрестностей. Вот красота, прославившая Таити. Приятно было сознавать, что после демографического взрыва на Таити хоть что-то уцелело.

Немного погодя Джерриберри вспомнил, что у него нет времени, и направился к кассе.

Молодой билетер отложил книгу в бумажной обложке и любезно улыбнулся:

— Да?

— Вы говорите по-английски?

— Конечно, — он был одет в униформу, но цвет кожи и черты лица выдавали таитянина. Молодой человек хорошо говорил по-английски, с акцентом, непохожим на французский. — Вам нужен билет?

— Нет, спасибо. Я хотел бы с вами поговорить, если вы не заняты.

— О чем вы хотите поговорить?

— О Таити. Я репортер.

Молодой человек улыбнулся уже не так любезно:

— Вы собираетесь нас бесплатно рекламировать?

— Вроде того.

Улыбка погасла.

— Возвращайтесь домой и скажите, что на Таити нет больше места!

— Я это понял. Я только что из Папеэте.

— Я имею честь владеть домом в Папеэте. У нас хороший дом, но мы вынуждены были выехать оттуда. Мы не могли, — он волновался и не мог говорить так бегло, как ему хотелось, — не могли выйти на улицу. Нас окружили, — тут он произнес неизвестное Джерриберри слово, — своими палатками, а купить телепортационную кабину для дома мы не могли. У меня нет таких денег. Перенести общественную кабину ближе к подъезду было невозможно, потому что, — опять это слово, — заняли всю улицу. Полиция бессильна против них.

— Почему?

— Их очень много. Мы не звери и не можем их расстреливать. А это единственный способ борьбы с ними. Они приезжают сюда без денег, без вещей, им негде жить. Нищие — еще полбеды. Вы расскажете об этом у себя на родине?

— Я записываю, — ответил Джерриберри.

— Гораздо страшнее богатые, которые строят здесь отели. Скоро они превратят наш остров в один огромный отель. Смотрите! — Он указал на склон горы, закрытый от него стеной киоска. — «Плейбой-Клаб» строит под нами очередной отель.

Джерриберри увидел временные постройки и огромную стальную коробку с вертолетными винтами наверху. Он заснял строительство, окружающие его горы и перевел объектив на страдальческое лицо билетера.

— Я вспомнил слово — скваттеры! — вдруг выпалил билетер. — Я уверен, что в моем доме сейчас живут скваттеры. Мы уехали, а они заняли наш дом. Скажите всем, что с нас довольно скваттеров!

— Скажу, — пообещал Джерриберри.

Перед тем как уйти, он еще раз посмотрел вокруг: зеленые долины, синие горы, полоска моря вдали, но взгляд невольно останавливался на непрерывном потоке материалов, льющемся на строительную площадку «Плейбой-Клаба» из телепортационной кабины третьего типа.

Остров Пасхи. Огромные каменные статуи с головами из красного вулканического туфа и с длинными торжественными лицами. Они лучше, чем по документальным фильмам, известны людям по мультикам («Помолчи, пока эти археологи не уберутся», — шепчет одна статуя другой), но даже документальные снимки не способны отобразить их тяжеловесное величие. И сюда можно попасть, лишь набрав код… которого нет в справочнике. Где-то он должен быть, как же иначе? Наверное, перуанское правительство не горит желанием принимать на Острове Пасхи миллионы туристов.

Другая сторона медали. Телепортация делает любое место бесконечно доступным, но лишь при условии, что там есть кабина. Набирая код «Лос-Анджелес Интернэйшнл», Джерриберри с довольным видом ухмылялся. Есть средство защиты!

В полицейском участке на Пурдью Авеню с ним никто не хотел разговаривать.

В мире мгновенных перемещений только репортеры обладают терпением. Джерриберри не унывал.

И вот какой-то чиновник снизошел до того, чтобы сказать:

— Слушайте, у нас нет времени. Люди заняты наводят порядок на улице Санта-Моника.

— Наводят порядок? Значит, погром кончился?

— Почти. Из Чикаго доставили технику, с помощью которой в старые времена подавляли беспорядки. Похоже, опять придется ее производить. Но погром кончается.

— Прекрасно!

— Еще бы. Конечно, мы не всех задержали. Группа грабителей захватила грузовую кабину в подвале у «Пенни» и через нее вывезла добычу. Сами бандиты спаслись тем же путем. Не хотел бы я, чтобы они опять здесь появились. У этих мерзавцев уже есть оружие.

— Непрерывный ползучий погром?

— Что-то в этом роде. Слушайте, мне некогда. — Он бросился к телефону.

Джерриберри остановил на бегу другого чиновника, но тот сразу узнал его.

— А-а-а, вы тот человек, из-за которого все началось. Позвольте пройти!

Джерриберри ретировался.

Летний закат. Снова время коктейля…

Выйдя из полицейского участка, Джерриберри почувствовал необъяснимое головокружение и прислонился к стене. Слишком много перемен. За три с половиной часа он несколько раз сменил время, место и климат. Из вечернего Нью-Йорка — в яркий день на морском побережье, потом в сухой зной Долины Смерти, затем — в ночную Сахару. Джерриберри с трудом припоминал, где он был. Он потерял ориентацию во времени и в пространстве.

Почувствовав себя лучше, он отправился в «Кав-де-Руа». Для каждого человека существует оптимальное соотношение перемен и постоянства. Мало перемен — человек томится от скуки, нет постоянства — он пугается и теряет способность адаптироваться к новым условиям. Тот, кто женится шестой раз за десять лет, не станет менять работу. Тот, кого служебные обязанности вынуждают много путешествовать, постарается сохранить стабильность в семье. Женщина, привязанная к семье и хозяйству, будет менять наряды, заведет любовника или станет ходить в гости.

Телепортация приносит перемены и не дает постоянства. Для многих клубы были элементом стабильности. Клубы объединялись в ассоциации, человек мог выйти из дома в Вайоминге, а закончить вечер в таком же клубе в Денвере. Члены клубов старались походить друг на друга. Человек, который меняет роли, будет менять клубы. В клубах люди общались: они больше не встречались в автобусах, аэропортах, на лестничных площадках. В одном клубе ты можешь поболтать ни о чем со случайным знакомым, в другой идешь, когда хочется серьезно побеседовать. В «Бич-Клабе» всегда развлечешься партией в теннис.

«Кав-де-Руа» был создан для успокоения. Опрокинуть стаканчик в прохладном полумраке бара —.именно то, что сейчас было необходимо Джерриберри. Наблюдая за игрой света на боках бутылок, он старался вспомнить имя. Вспомнив, записал в блокнот и не спеша допил свой стакан.

Гарри Мак-Корд всю жизнь прослужил в полиции, последние двенадцать лет он был шефом полиции Лос-Анджелеса. Всего лишь год назад он вышел в отставку. Робот-путеводитель не сразу сообщил его адрес: Мак-Корд жил в Орегоне.

Его домик стоял в сосновом лесу. Сидя на крыльце, Джерриберри смотрел на грязную дорогу, которая связывала Мак-Корда с цивилизацией. Дорога заросла травой, а телепортационная кабина была новенькая.

Расположившись на крыльце, они пили пиво.

— Преступления — это очень общее место, — сказал Гарри Мак-Корд.

— Преступления и телепортационные кабины, — уточнил Джерриберри. — Я хочу знать, как повлияло на вашу работу то, что у преступника появилась возможность мгновенной смены местонахождения?

— О-о-о!

Джерриберри ждал.

— Я думаю, значительно затруднило. Кабины появились… когда? В девяносто девятом? Они распространились не сразу. У нас было время, чтобы приспособиться… Некоторые помещали кабины в квартирах, а когда их грабили, предъявляли претензии к нам.

Мак-Корд разговорился. Он всегда был видной фигурой в обществе и хорошо говорил.

— Кражи. Онёры были даже здесь. Если в доме или квартире была сигнализация, полиция прибывала на место происшествия почти мгновенно. Если вор был достаточно расторопен, чтобы скрыться, то украсть он ничего не успевал… Были сложные охранные системы, которые запирали дверь телепортационной кабины изнутри и таким образом задерживали преступника до прибытия полиции. Среди воров также имелись профессионалы, которые умели перехитрить любую охранную систему. Такого поймать невозможно, если, конечно, он еще не ушел. Случалось, задерживали воров с поличным только потому, что они забывали запастись монетами для пользования кабиной. Был такой — Лон Уиллис. Он имел обыкновение ставить в дверь кабины распорку, которая держала ее открытой, пока он работал в доме. Если срабатывала сигнализация, Лон бежал в соседнюю квартиру и телепортировался оттуда. Это был ловкий трюк, мы так и не схватили Уиллиса. Однажды ночью, когда сработала сигнализация, он побежал в соседнюю квартиру, а хозяин квартиры проделал в его голове маленькую, но очень уместную дырочку.

Убийства. Алиби отошло в область преданий. Человек мог веселиться на Гавайях, отлучиться в Париж и убить там другого человека быстрее, чем принять ванну. Как сделал Джордж Клейтон Ларкин. Правда, для оплаты телепортации он воспользовался своей кредитной карточкой, потому и попался. А у Люсиль Дауни закончились монеты, и она, по локоть в крови, подошла к газетному киоску разменять банкноту.

— Карманные кражи. У вас есть потайной карман?

— Конечно, — сказал Джерриберри.

У него был внутренний карман с пластмассовым вкладышем, на молнии. Чтобы расстегнуть ее, нужно было тянуть двумя руками.

— Залезть туда трудно, но возможно.

— Что у вас там? Кредитная карточка?

— Точно.

— Их можно аннулировать в считанные минуты. В кармане сейчас много не возьмешь. Иначе на улице Санта-Моника была бы драка, а не погром.

Контрабанда. С ней даже не пытались бороться.

— Наркотики. Я не знаю как бороться с их распространением. Каждый, кому нужны наркотики, достает их. Мы арестовываем кого можем, но что это дает? Я согласен с Дарвином.

— Что вы имеете в виду?

— Следующее поколение не будет употреблять наркотиков, так как оно будет происходить от здравомыслящих родителей. Я бы легализовал электрическую стимуляцию. Если бы имел право. Пропуская ток через центр наслаждения, ты получаешь удовольствие, которого тебе не может дать ни один наркотик. Ты и смотреть не станешь в сторону торговца опиумом.

— Погромы. Погром на улице Санта-Моника — первый успешный погром за последние двадцать лет. Полиция может прекратить погром, когда он только назревает. О толпе, в которой зарождается погром, мы говорим «горящая толпа». Мы стараемся держать такие ситуации под наблюдением — с тех пор, как появилась техническая возможность.

Мак-Корд умолк, взвешивая, стоит ли говорить дальше.

— Видите ли, платные кабины появились сначала у магазинов, потом в жилых районах. И вот тогда, когда «Джамп Шифт» поставила кабины в трущобах, погромы прекратились.

— В этом что-то есть.

— Это еще не все, — засмеялся Мак-Корд. — Когда кабины появились в трущобах, не стало трущоб. Почти все их жители куда-нибудь переехали. Теперь ведь ничего не стоит ездить на работу в другой город.

— Как вы думаете, почему полиция не сумела остановить погром на улице Санта-Моника?

— Это интересный случай, согласны? Сегодня я побывал на Санта-Монике. Вы видели грузовую телепортационную кабину в подвале универмага «Пенни»?

— Нет.

— Там поработал профессионал. Этот человек знал, что делает, — ни в чем не прокололся. Наверное, тренировался на модели. Мы нашли первый приемник в цепи, но дальше не продвинулись, потому что кто-то прикрывал отход. Он испортил приемник и куда-то телепортировался. Настоящий профессионал. Какая-то команда гангстеров решила сделать погромы своей профессией.

— Вы думаете, это их первое дело?

— Думаю, да. Наверное, они поняли, что погромы такого типа неизбежны. Это говорит об их проницательности. Горящая толпа не собралась бы так быстро, если бы не кабины дальней телепортации. Это совершенно новое преступление. Я начинаю жалеть, что ушел в отставку.

— Как бы вы реконструировали кабины, чтобы облегчить жизнь полиции?

Об этом Мак-Корд не хотел говорить. Он ничего не знал об устройстве телепортационных кабин.

Семь часов. Интервью назначено на девять.

Джерриберри вернулся в «Кав-де-Руа». Он начинал нервничать и надеялся, что хороший обед и спокойная обстановка клуба утешат его сценическое волнение. Его несколько раз пригласили в компанию, он отказался. Джерриберри расположился за свободным столиком и принялся за еду, продолжая писать в блокноте.

Кабины для экстренных ситуаций. Передают в любое место, принимают только из полицейских и пожарных участков. Полиция закрывает все кабины в округе, кроме этих.

Нельзя, гангстеры скроются. Как же быть? По крайней мере, тем, кто не участвует в грабежах, нужно дать возможность покинуть зону погрома.

Ха-ха! Кабины для экстренных ситуаций передают в полицейские участки.

Перечеркнул и написал:

Все кабины передают только в полицейский участок.

Снова зачеркнул и написал:

Расширенный проект: а) из участка поступает сигнал «погром»; б) все кабины в округе перестают принимать; в) все кабины в округе передают на полицейский участок.

Джерриберри взялся за вилку. Не успев поднести ее ко рту, бросил и добавил строку: г) толпа погромщиков громит полицейский участок изнутри.

Какая идея!

Потягивая кофе, Джерриберри наконец привел мысли в порядок. Он отправился к телефону.

Секретарь «Семи шестерок» обещала соединить его с доктором Уайтом, как только тот появится. Джерриберри предупредил, что через два часа этого делать уже не стоит, чем, кажется, доставил ей удовольствие.

Мак-Корда дома не оказалось.

Джерриберри вернулся за свой столик, дрожа от нетерпения. Ему во что бы то ни стало нужно узнать, возможно ли… Иначе он будет пороть чушь — перед миллионами телезрителей.

Прошло двадцать минут. Джерриберри собирался позвонить еще раз, но тут к нему подошел метрдотель и сказал, что на проводе доктор Робин Уайт.

— Это технический вопрос, — сказал Джерриберри. — Я расскажу, что мне нужно, а вы ответите, возможно ли это, ладно?

— Выкладывайте.

— Полиция узнает, что собралась толпа, такая, как позавчера на улице Санта-Моника. В управлении нажимают кнопки, каждая из которых отключает кабины на небольшой территории.

— Сейчас так и делают.

— Ну да, сейчас полиция отключает кабины, а я хочу, чтобы происходило что-нибудь более сложное, например, чтобы кабины принимали вызовы только из полицейских и пожарных участков, а передавали только в полицию.

— Это можно сделать, — Уайт задумался, прикрыв глаза. — Хорошо. Полиция будет освобождать невиновных, направлять в больницы пострадавших и задерживать явных преступников, записывая все имена. Блестяще! Приемник поставим наверху скользкой наклонной плоскости, а внизу устроим огромную камеру… По крайней мере, приемник будет за решеткой.

— Можно выпустить специальные кредитные карточки для полиции и других представителей власти, которые позволят им проходить сквозь блокаду.

— Можно…

Вдруг Уайт замолчал и нахмурился;

— В ваших рассуждениях есть одно слабое место. Если толпа будет действительно большая, люди раздавят либо камеру, либо друг друга, в зависимости от крепости стен. Вы думали об этом?

— Нужно, чтобы работали одновременно несколько участков.

— Сколько? Существуют пространственные ограничения. О чем вы думаете, Барри?

— На сегодняшний день пассажир кабины дальней телепортации должен набрать три кода, чтобы куда-нибудь попасть. Вы говорили, что можно усовершенствовать систему вызова и набирать два кода. А можно обойтись одним?

— Не знаю.

— Нужно восстановить справедливость, — сказал Джерриберри. — Наша беда в том, что погромщики слетаются в одно место со всех концов Соединенных Штатов. Вот если бы использовать против них все полицейские участки Соединенных Штатов! Наполнились камеры в Лос-Анджелесе — включаем камеры в Сан-Диего или в Орегоне.

— Ну и вид у вас, Барри! — засмеялся Уайт. — Да вы мечтатель!

— Значит, нельзя?

— Конечно, нет. Погодите-ка, — Уайт поджал губы. — Есть выход. Это можно сделать, если оборудовать полицейские участки приемниками дальней телепортации и установить связь с гасителем скорости. Позвольте, тогда можно будет вызвать приемник дальней телепортации из любой кабины.

— Значит, можно?

— Осталось уговорить людей платить за это. Сконструировать такую систему не сложно. В течение двух лет мы могли бы ввести ее в эксплуатацию.

— Я могу на вас сослаться?

— Конечно. Мы продаем телепортационные кабины.

Это наш бизнес.

Ток-шоу — чуть ли не единственное телевизионное развлечение. Покупая кассету, зритель заранее знает, что на ней записано. Другое дело — ток-шоу. Включая телевизор, человек не знает, что увидит. Затраты на съемку таких программ невелики, поэтому ток-шоу оказалось конкурентоспособным. Ток-шоу «Сегодня вечером» начинается в восемь тридцать, в самое престижное время.

В девять началось… Из кабин, стоящих вдоль улицы чуть выше последнего ряда домов, посыпались люди. Они метались туда-сюда, отыскивая переулки, ведущие к Стрэнду, прыгали через невысокий каменный парапет, отделяющий улицу от пляжа, и застывали, охваченные восторгом.

Из черноты моря к берегу катились буруны, горя голубым пламенем. Несколько минут — и пляж кишел людьми. Мужчины, женщины, дети, парочки, семьи. Держась за руки, люди смотрели в море. Они гопали по мокрому песку, прыгали, как дикари, и взвизгивали, с восторгом глядя, как под ногами вспыхивает голубой свет. На песке выросли горы одежды. Купающиеся теснились в воде, брызгая друг в друга голубым сиянием. Перед ток-шоу многие успели принять дозу спиртного или еще чего-нибудь. Те, кто еще был трезв, спешили исправить упущение. По зову программы «Сегодня вечером» они прилетели сюда за счастьем. У многих в руках были пакетики или мешочки с марихуаной.

Толпа растянулась вдоль берега, как большая змея, затопила мол и все прибывала.

Джерриберри Янсен телепортировался в студию за час до интервью. Ему показалось, что он попал в муравейник, такой яростный беспорядок царил вокруг. Джерриберри стал спрашивать Уоша Эванса. Эванс в этот момент пробегал мимо, случайно обернулся и резко остановился.

— Привет, — сказал Джерриберри. — Посовещаемся или сразу в эфир?

— Поговорим, — сказал Эванс с растерянным видом. — Видите ли, Янсен, вы больше не сенсация. Возможно даже, интервью не состоится.

Джерриберри выругался.

— Я слышал, что погром подавлен.

— Даже больше. Задержали воровку, с которой все началось.

— Прекрасно!

— Если можно так выразиться. Только один из тысячи человек, заявивших о том, что знают ее, оказался прав. Ее зовут Ирма Хеннесси, живет в Джерси-Сити, разъезжает по всей стране. Говорит, что никогда не крадет в одном и том же магазине дважды. Янсен, она прелесть. Мечта репортера. Честное слово, я был бы счастлив, если бы ее сейчас освободили. Я взял бы интервью у нее.

— Значит, я больше не виновник погрома на улице Санта-Моника? Вы переключились на Ирму Хеннесси? Что ж, хорошо. Я себя неловко чувствовал в положении знаменитости. Все?

«Все, что я наездил, все, что узнал сегодня, — все зря, — думал Джерриберри. — Сделать, что ли, научно-популярный видеофильм?»

— Нет, — сказал Эванс. — На Эрмоза-Бич тоже случился погром.

— Что за черт!

— Ерунда какая-то. — Эванс прикурил сигарету и заговорил сквозь зубы: — Знаете Гордона Лундта, звезду видеоэкрана? Сегодня он выступал в программе «Сегодня вечером» и обмолвился об огненном приливе на Эрмоза-Бич. Он сказал, что там очень красиво. И все тут же решили, что им просто необходимо увидеть огненный прилив.

— Что там происходит?

— Насколько я знаю, никто не пострадал. Никто ничего не разрушил. Толпа иначе настроена, и там нечего красть, кроме песка. Это оргия счастливых. Просто там чертовски много народу.

— А-а-а, безумная толпа. Само собой, — сказал Джерриберри. — Безумная толпа может собраться везде, где есть телепортационные кабины.

— Правда?

— Да. Так было всегда. А с появлением сетей дальней телепортации толпы собираются гораздо быстрее. В некоторых местах, например на Таити, толпа, раз собравшись, уже не убывает… Что случилось?

— Мне пришло в голову, Янсен, — усмехнулся Уош Эванс, — что нам нечем вас заменить. Вы готовились к выступлению, правда?

— Целый день, — Джерриберри вынул свой «Майнокс». — Я побывал во всех мыслимых местах. Здесь есть несколько интервью, — он достал магнитофон. — Отредактировать бы, но времени не осталось.

— Не надо, дайте сюда, — Эванс отобрал у Джерриберри камеру с магнитофоном. — Это можно обработать позже. Может, получится специальный выпуск. Свежие новости сейчас на Эрмоза-Бич. А вы, кажется, знаете, как это случилось и что нужно делать. Вы хотите дать интервью?

— Я? Конечно!

— Отправляйтесь к Бейли и возьмите у него телекамеру. Так-с, сейчас девять пятнадцать. Черт возьми! Даю вам полчаса. Смотрите во все глаза, снимайте, потом ко мне. Постарайтесь узнать побольше об этой — как ее — безумной толпе на Эрмоза-Бич. Будем говорить о ней.

Джордж Бейли обернулся к Джерриберри, театральным жестом указал на единственную камеру, оставшуюся на столе, ладонью зачесал волосы к затылку и снова отвернулся к экранам.

Джерриберри с удовольствием ощутил тяжесть камеры. Он взял список кодов Эрмоза-Бич и направился к кабинам. В животе булькал кофе: Джерриберри пожадничал за обедом. Он вдруг остановился, пораженный внезапной мыслью.

Достаточно единственного центра наблюдения за общественным порядком. Зачем разворачивать сеть полицейских участков: достаточно одного приемника дальней телепортации и здания размером со стадион Янки-Стадиум. Туда поместится любая толпа. Пусть там дежурит подразделение федеральной полиции. Толпы стали бедствием всех штатов. Один большой центр дешевле разветвленной сети, и его можно быстрее построить.

Не сейчас. Сейчас — за работу. Он шагнул в кабину, набрал код и исчез.

Тайна стеклянного кинжала

Двенадцать тысяч лет до Рождества Христова, когда чудеса были не так редки, один великий маг для продления и сохранения своей жизни воспользовался одним старинным средством.

После он жалел об этом. Он держал секрет Магического Диска в тайне в течение нескольких поколений. Демон-меч Глирендрей и его глупый слуга-варвар давно убили бы Мага, если бы не Секрет, который был сильнее демона.

Теперь секрет на воле и распространяется по свету, как круги по воде. Ну как не рассказать о битве Мага с Глирендреем! Тот, кто не знает, что волшебство исчерпаемо, не может считаться волшебником. Вот такой простой и страшный секрет. Удивительно, что никто не заметил этого раньше.

Через год после схватки Мага с Глирендреем, летним днем в селении Шаил, что недалеко от жилища Мага, появился Аран из Лиги Блюстителей Мира, чтобы выкрасть Магический Диск.

Аран был худощавый восемнадцатилетний юноша хрупкого сложения, с острыми чертами продолговатого лица. Темные глаза сверкали из-под нависших бровей, а черные волосы, прямые и жесткие, закрывали лоб. Ни для кого не было тайной, что Аран оборотень. Всякий, кто пожимал ему руку, тут же определял это по тонким коротким волосам на ладони. Но если бы кто-то догадался о миссии, с которой прибыл Аран, и высказал свою догадку, его сочли бы сумасшедшим.

Маг был видной фигурой в Гильдии Волшебников. Люди знали, что у него есть имя, но никто не мог произнести его. Маг заключил своего названого отца, демона-тень, в рунические литеры, которые велел вытатуировать у себя на спине, и таким образом приобрел необычайно сильного телохранителя.

Однако и Аран был хорошо защищен. На плече у него висела кожаная сумка, старая, потертая, расползающаяся по швам. Непосвященным казалось, что в ней ничего нет, кроме орехов, сыра, хлеба и нескольких монет, но на самом деле в ней хранились магические формулы. Аран надеялся на магию больше, чем на орехи и сыр, и питался ею по ночам.

Он подошел к пещере Мага вскоре после захода солнца. Ему сказали, что нужно делать, чтобы обмануть охрану Мага, но для того, чтобы колдовать, нужны голос и руки, поэтому Арану пришлось принять человеческий облик, и теперь он нервничал вдвойне. Дождавшись, когда взойдет луна, он пропел нужные слова, достал из сумки живую летучую мышь и бросил ее между прутьями ограды у входа в пещеру. Летучая мышь лопнула, и тягучий кровавый туман растекся по каменному полу пещеры. У Арана подкатил к горлу комок, он едва не бросился бежать, но, подавив в себе страх, подошел к ограде и стал протискиваться между прутьями.

Те, кто его послал, не раз рисовали ему план пещеры. Он мог с завязанными глазами отыскать там то, что нужно. Аран предпочел бы полную темноту мерцающему голубому свету, который исходил от молнии, застрявшей в полу посреди пещеры. Он двигался быстро, стараясь не сбиться с дорожки безопасности, о которой ему столько раз говорили.

В лаборатории Классической Коммерческой Школы на Атлантиде Арану показывали орудия колдовства, и все же многое из того, чем пользовался Маг, Аран видел впервые — в то время не было массового производства. Аран задержался у рабочего стола, разглядывая блестящий предмет. Зачем Магу понадобилось точить стеклянный кинжал? На стене Аран увидел диск из вороненого металла и по руническим буквам, украшавшим его, понял: это то, за чем он пришел. Он схватил диск и поскорее пристегнул к поясу, освободив руки для борьбы. Он уже собирался уходить, но тут раздался смех:

— Ах ты, сукин сын! Положи на место!

Аран превратился в волка. Нестерпимая боль ожгла его в том месте, где диск касался тела. В человеческом облике Аран был хрупким мальчиком; в волчьей шкуре он был огромен и страшен, но сейчас это не спасло его. Аран-волк взвыл от боли и побежал, не видя дороги.

Он очнулся не сразу. Сначала ощутил тупую боль в голове, затем жгучую в бедре. Ноги и руки не слушались. Должно быть, на бегу он ударился головой о стену. Аран лежал на боку, не открывая глаз и не подавая каких-либо признаков жизни. Он потянулся и почувствовал, что руки и ноги его связаны. Да, он знает заклинание, которое освободит его от веревок, но лучше воспользоваться им после того, как удастся что-нибудь узнать.

Аран приоткрыл глаза.

Маг сидел рядом в позе лотоса и ухмылялся, разглядывая Арана. В руке он держал тонкую лозу. Маг был дородный и смуглый. Легенда гласила, что Маг никогда не носил одежду выше пояса. Трудно было понять, сколько ему лет: можно было дать и двадцать, и пятьдесят. На самом деле ему было сто девяносто лет, и он этим кичился, потому что его здоровый вид свидетельствовал о силе его волшебства.

Диск висел на прежнем месте.

Ждет очередную жертву? Настоящий Диск сделан из меди; те, кто послал Арана к Магу, хорошо это знали. А этот, поддельный, что так сильно обжег его, изготовлен, скорее всего, из серебра.

Маг сидел с мечтательным, отсутствующим видом.

Пожалуй, не все потеряно, подумал Аран, пока он не следит…

— Килир… — начал Аран.

Маг стегнул его лозой по шее. Лоза оказалась неожиданно тяжелой. У Арана перехватило дыхание, и он завертел головой, хватая ртом воздух.

— В этом слове четыре слога, — проговорил Маг. — Ты никогда не выговоришь его до конца.

— Глюк! — вырвалось у Арана.

— Я хочу знать, кто тебя сюда прислал.

Аран не отвечал, хотя дыхание уже восстановилось.

— Ты не простой вор, однако ты не волшебник, — сказал Маг почти задумчиво. — Я слышал, как ты читал выученные заклинания. Это первичные формулы, их легко исправить в случае ошибки, но все они звучали правильно. Кто-то прибегает к метафизике и предвидению, чтобы шпионить за мной. Кто-то хорошо осведомлен о том, как я охраняю свой покой, — сказал старый Маг. — Мне это не нравится. Я хочу знать, кто и зачем следит за мной.

Аран по-прежнему молчал. Маг продолжал:

— Твой хозяин знал, за чем нужно охотиться, и у него хватило ума, чтобы не явиться за Диском самому. Он послал глупца.

Маг смотрел. Арану прямо в глаза:

— А может быть, он думал, что оборотень скорее перехитрит меня. Кстати, в веревках есть серебряная жилка, так что оставайся лучше человеком.

— Ты знал, что я иду к тебе?

— Конечно! Тебе не приходило в голову, что я тоже практикую метафизику и предвидение? А твой хозяин понял это, — сказал Маг. — Он окружил тебя защитой — подвижной зоной, в которой метафизика не действует.

— Как же ты узнал о моем приходе?

— Дурак! Я был готов к тому, что придет вор, окруженный защитной зоной. Я не видел, кто вошел в мою пещеру, но я видел все вокруг него. Я проследил путь, по которому шел вор. Этот путь был очень прямой. Я понял, что тебе нужно. А еще оставались следы. Я рассмотрел их до того, как ты их оставил. Вместо того чтобы войти сюда сразу же по наступлении сумерек, ты ждал, пока взойдет луна. И это в ночь полнолуния! И все же неплохо придумано. Послать оборотня — блестящая идея! Мальчику твоего сложения нетрудно пролезть между прутьями ограды, а волк твоей комплекции сумел бы постоять за себя в драке.

— Меня это не раз выручало…

— Я хочу знать, как твоим хозяевам удалось уговорить тебя — уроженца Атлантиды? Они должны знать, что собираются украсть. Тебе сказали, что может Диск?

— Он всасывает волшебство, — ответил Аран, огорченный, но не удивленный тем, что Маг распознал его акцент.

— Всасывает ману, — поправил Маг. — Ты знаешь, что это такое?

— Сила, питающая волшебство.

— О, тебя многому научили. А сказали тебе, что мана, исчезая из какой-либо области, больше не возвращается туда?

Аран перевернулся на другой бок. Ему было нечего терять, и он заговорил прямо:

— Не понимаю, зачем тебе держать это в тайне.

Такая вещь, как Магический Диск, может сделать войну бессмысленной. Это самое мощное оборонительное средство из тех, что известны людям.

Маг, казалось, не понимал. Аран продолжал:

— Ты должен был об этом подумать. Ни одно вражеское проклятье не подействует на Атлантиду, если там будет Магический Диск, поглощающий волшебство.

— По всей видимости, тебя послал не министр нападения. Он знает больше. — Маг пронзительно взглянул на Арана. — А может, тебя послали Греческие Острова?

— Я тебя не понимаю.

— Тебе известно, что Атлантида тектонически нестабильна? В течение последних пятисот лет она удерживается над водой только силой заклинания волшебников-королей.

— Ты лжешь!

— А ты, по-видимому, нет. — Маг снисходительно махнул рукой. — Диск погубит любую страну, не только Атлантиду. Раскрути его — и на огромной территории волшебство умрет на всю оставшуюся вечность. Кому это нужно?

— Мне.

— Зачем?

— Мы устали от войны, — выпалил Аран, не заметив, что сказал «мы», — Магический Диск покончит с ней. Ты можешь представить себе армию, которой нечем воевать, кроме мечей и кинжалов. Прекратится обмен смертоносными заклинаниями. Не станет провидцев, предугадывающих намерения противника. Исчезнут демоны-убийцы, рухнут невидимые защитные стены, — глаза Арана заблестели. — Воин против воина, меч против меча — и никаких целительных заклинаний! Только кровь и бронза. Какой король согласится воевать на таких условиях? Мы навсегда покончим с войной!

— Мой опыт заставляет меня сомневаться в этом.

— Ты издеваешься надо мной. Ты просто не хочешь в это верить, — презрительно бросил Аран. — Иссякнет мана — и закончится твоя молодость, сохраняемая силой волшебства. Ты боишься состариться.

— Наверное. Ладно, давай теперь посмотрим, кто ты такой.

Маг коснулся лозой сумки Арана. Аран лихорадочно соображал, что может Маг узнать по содержимому сумки. Если охранные чары не выдержат…

Разумеется, они рассеялись. Сумка открылась. Маг извлек оттуда еще одну летучую мышь и несколько листков пергамента, покрытых размашистыми записями и геометрическими построениями.

— Школьные прописи, — сказал он. — Как старательно выведены линии, педантично исправлены ошибки… Идиот] Забыл хвост Водоворота! Как только Водоворот не съел его? Неужто на меня напали школяры? Над этими заклинаниями явно трудились подмастерья.

Аран не отвечал, он потерял надежду что-либо изменить.

— Впрочем, здесь есть проблески таланта. Ты член Лиги Блюстителей Мира, так? Ох уж эти юнцы! Уверен, что за тобой стоит половина выпускного класса Коммерческой Школы. Вы, должно быть, следили за мной несколько месяцев, если так легко расстроили мою защиту. Итак, ты хочешь прекратить войну с Греческими Островами? Считаешь, что тебе удастся это сделать с помощью Магического Диска? Что ж, я, пожалуй, отдам тебе Диск и отпущу тебя. Сделаю доброе дело в благодарность за то, что ты хотел обокрасть меня, — он сурово посмотрел на Арана. — Зачем ты это сделал? Скажи, зачем?

— Мы будем им пользоваться.

— Вы хотите потопить Атлантиду. Я не знал, что Блюстители Мира стали изменниками.

— Я не изменник, — произнес Аран тихо, срывающимся от ярости голосом. — Мы хотим изменить Атлантиду, а не уничтожить ее. Если у нас будет Магический Диск, Дворец станет прислушиваться к нам.

Он скорчился в своих путах и мысленно произнес слово, которое могло освободить его. А освободившись, он превратится в волка — и бежать! Через ограду, вниз по склону, в лес — на волю!

— Я, пожалуй, сделаю тебя консерватором, — вдруг заговорил Маг. Он поднялся и легонько коснулся губ Арана лозой. Аран почувствовал, что не может разомкнуть губ. Он вор, пойманный с поличным, и находится в полной власти Мага.

Маг повернулся к Арану спиной, украшенной замысловатой татуировкой. Это был пятиугольник, составленный из красных, зеленых и золотых завитков. Аран вспомнил, что ему говорили о телохранителе Мага.

— Недавно мне приснилось, — сказал Маг, — что я найду применение стеклянному кинжалу. Мне казалось, что этот сон сбудется, поэтому я выгравировал…

— Это глупо, — прервал его Аран. — Что толку от стеклянного кинжала?

Он заметил этот кинжал на рабочем столе Мага, когда пробирался в пещеру. Кинжал имел четырехгранный клинок и округлую рукоять с гардой. К рабочему столу он крепился двумя скобами из лисьей кожи. Верхняя режущая кромка еще не была закончена.

Маг взял кинжал в руки. Аран ждал, а Маг тем временем с помощью дорогого алмазного резца наносил на стеклянное лезвие узоры. При этом Маг низким и мягким голосом произносил слова, которых Аран не мог разобрать. И вот Маг замахнулся кинжалом.

В испуге Аран не мог поверить тому, что видел. Он чувствовал себя как приносимый в жертву козел. Жертва есть мана, а человеческая жертва есть высшая мана, но он не хочет, не хочет! Маг высоко занес кинжал и вонзил его глубоко в грудь Арану. Аран вскрикнул. Он почувствовал лишь легкий толчок, и нож в груди стал неосязаемой тенью. Но он был в сердце Арана, в сердце Блюстителя Мира, и из груди торчала рукоять.

Маг что-то быстро проговорил, и рукоять исчезла.

— Легко сделать стекло невидимым. Половины уже нет. А другая — в твоем сердце, — сказал Маг. — Но не тревожься и не думай об этом. Никто ничего не заметит. Старайся лишь оставшуюся жизнь провести там, где мана имеется в изобилии. Если ты окажешься в местах, где магия не действует, кинжал станет видимым, вот и все.

Аран отчаянно пытался открыть рот.

— Ты пришел за секретом Магического Диска. Теперь ты владеешь им. Это всего лишь простое кинетическое волшебство, причем незамкнутое, — сказал Маг. — Диск вращается, пока не исчерпает всю ману в окрестности. Со временем он набирает скорость и стремится разорваться. Поэтому тебе нужно знать другое заклинание, чтобы вовремя остановить диск, — и он дал Арану это заклинание, произнося его медленно и отчетливо.

Маг заметил, что Аран бьется в своих путах, как рыба на песке, и произнес:

— Килирапрантри.

Веревки соскользнули на пол. Шатаясь, Аран встал и, почувствовав, что может говорить, сказал:

— Пожалуйста, вытащи кинжал.

— Есть еще один довод в пользу того, чтобы доставить ваш секрет на Атлантиду. Надеюсь, ты еще этого хочешь? Тебе придется описать его, прежде чем ты сумеешь воспользоваться им как оружием. Смотри — это нетрудно. Большая нация, такая как атланты, обычно имеет много врагов. А ты можешь сказать им, как в одну ночь потопить Атлантиду.

Аран ощупал грудь, но ничего не почувствовал.

— Вытащите его.

— Не считаю это необходимым. Теперь мы равны перед смертью, мой волчонок. До свидания. Передай мои наилучшие пожелания ученикам Классической Коммерческой Школы. Да, кстати, не возвращайся домой через Хвиринову расщелину.

— Обезьянье отродье! — прорычал Аран.

Он не стал больше ни о чем просить. Подходя к ограде, он снова был волком. Он чувствовал нож в груди и, пока не спустился с горы, слышал, как смеется Маг ему вслед.

В следующий раз он встретился с Магом через тридцать лет за тысячу миль от пещеры.

Когда была возможность, Аран шел в волчьей шкуре. Это было время великих чудес, оборотень мог менять свой облик всегда, когда в небе появлялась луна. В волчьем обличье Арану легче было раздобыть себе пропитание и сэкономить деньги на дорогу.

Его мысли были сплошным потоком проклятий по адресу Мага.

Как-то, обогнув небольшой холм, он вышел к селению Шаил. Аран ощетинился, вспомнив смех Мага, но он помнил также о стеклянном кинжале. Он представил, как впивается зубами ему в горло и глотает, свежую кровь. Но тут перед его мысленным взором встал замысловатый цветной узор на спине Мага, и Аран ощутил во рту горечь поражения. Он не мог сражаться с демоном-тенью. Аран завыл и повернул на юг. Каменный хребет континента, Нилдисская гряда, вздыбился перед ним. За перевалом было море, а там корабли, на которых можно доставить домой секрет Мага. Возможно, следующему вору повезет больше.

Вскоре Аран подошел к Хвириновой расщелине. Когда-то горный хребет был большим препятствием для торговли. Потом, почти тысячу лет назад, один волшебник из Райнилдисса сотворил чудо: расколол хребет надвое. Хвиринова расщелина полого спускалась к берегу, зажатая с двух сторон отвесными каменными стенами.

Время от времени здесь приходилось воевать с разбойниками. С каждым годом это становилось все труднее, потому что заклинания против разбойников здесь плохо действовали. Приходилось пускать в ход мечи. Зато заклинания хорошо действовали на грозных горных драконов.

У входа в расщелину Аран остановился и в раздумье присел на задние лапы. Что, если Маг его обманул. Возможно, он решил посмеяться над Араном, направив его в обход горного хребта.

Но перед Араном лежат кости дракона. Там, где магия не работает, драконы умирают.

Всюду валялись огромные драконьи кости. Окаменевшие от времени, они выглядели так, как будто покоились здесь уже десятки миллионов лет.

Аран вошел в расщелину в волчьем обличье. Если бы Хвиринова расщелина была неподвластна волшебству, ему бы пришлось принять человеческий облик, либо он вовсе потерял бы способность превращаться.

«Я могу пройти расщелину в волчьей шкуре, — подумал он. — Тогда меня ничем не убить, кроме серебра и платины. Стеклянный кинжал должен причинять боль, но… Проклятье! Я неуязвим. А волшебство ли это? Если оно не действует в Хвириновой расщелине…» Он содрогнулся.

Кинжал был не более чем тень ощущения, которая через полчаса исчезла и никогда не возвращалась вновь. Но Аран знал, что кинжал здесь. Невидимый, он ждал своего часа в его сердце: если кинжал появится, Аран может выжить как волк, но если кинжал ранит его, он не сумеет больше превратиться в человека.

Он повернул назад и поплелся прочь от Хвириновой расщелины. Вчера он проходил мимо деревни. Возможно, деревенский маг и поможет ему избавиться от кинжала.

— Стеклянный кинжал? — Местный маг выругался.

Он был осанистый, веселый лысеющий человек, привыкший к хорошей жизни.

— Итак, я вас выслушал. Что именно вас беспокоит? Кинжал был с рукояткой? А заклинание было сложное?

— Не думаю. Он сделал рунические надписи на клинке, а потом ударил меня.

— Прекрасно! Платите вперед. Советую превратиться в волка — для безопасности.

Он назвал сумму, уплатив которую Аран лишился бы возможности вернуться домой. Аран уговорил его немного снизить цену, и маг принялся за работу.

Через шесть часов маг сдался. Он охрип, глаза его воспалились от дыма со странным запахом и цветом, а руки побледнели от зелий.

— Я не могу ухватиться за рукоять, не могу сделать ее видимой, не могу разобрать ни одного знака. Если я применю более сильное заклинание, ты погибнешь. Я отказываюсь, юноша. Тот, кто наслал на тебя это проклятие, знает больше, чем простой сельский волшебник.

Аран стряхнул с груди остатки едкого снадобья и сказал:

— Его зовут Великий Маг.

Местный маг одеревенел:

— Великий Маг?! И ты меня не предупредил? Уходи!

— А деньги?

— Ни за какие деньги я не стану этого делать! Меня, простого сельского труженика, ты пытался втравить в борьбу с самим Великим Магом. Мы оба могли погибнуть. Если ты хочешь получить назад свои деньги, пойдем к старосте. Не хочешь — проваливай.

И Аран ушел, изрыгая проклятия.

— Попытай счастья у другого мага, — неслось ему вдогонку. — Попробуй в городе Райнилдиссене! Но сначала расскажи ему всю правду.

Великий Маг принял трудное решение. Его секрет вышел на свободу и распространялся по свету. Самое лучшее, что мог предпринять Великий Маг, — это добиться, чтобы колдовской мир прислушался к его предупреждениям. Маг заявил в Гильдии Волшебников о том, что мана истощается, и рассказал о Магическом Диске.

— Думайте об этом всякий раз, когда творите чудеса! — гремел он с кафедры.

Но еще больший фурор произвел его доклад о Магическом Диске, полный технических подробностей.

— Мана не бесконечна, и с каждым годом запас ее убывает, так как тысячи магов расходуют ее. В древние времена жили существа, которые правили миром, как боги, пока вся их свирепая мощь не поглотила ману, которая одна и поддерживала их жизнь. Когда-нибудь она вся исчерпается. Тогда все демоны, драконы, единороги, тролли, вещие птицы и кентавры исчезнут с лица земли, поскольку их метаболизм частично основан на колдовстве. Испарятся все сказочные замки, и никто даже не узнает, что они существовали. А маги превратятся в жестянщиков и кузнецов, и в мире станет скучно жить. У вас есть множество возможностей приблизить этот день.

В ту ночь он видел сон. Дуэль между магами превратилась в модный сказочный сюжет. Таких сказок много, но они редко бывают правдивыми: победитель обычно не расположен выдавать профессиональные секреты, а побежденный, как правило, мертв. Новички в волшебстве постоянно удивлялись тому, как много времени требует подготовка к дуэли и как быстро происходит сама дуэль. Схватка Великого Мага с Сотрясателем Холмов, по существу, началась тогда, когда Маг увидел сон. После выступления Мага в Гильдии Волшебников дуэль стала неизбежной. Она закончилась через тридцать лет. Во сне противник так и не появился перед Магом, но Магу снился красивый сказочный замок, безобидный на вид. Замок приютился на вершине невообразимо крутой горы, возвышавшейся над плодородным бугристым ландшафтом наподобие вздыбленной волны. Замок с коньком на крыше балансировал на самом ее гребне.

Маг нахмурился во сне. Такая гора могла рухнуть без всякого колдовства. Глупец, построивший замок на горе, растрачивал ману. Маг сосредоточился и постарался запомнить детали. Вверх по склону вилась узкая тропинка. Отдельные события и детали путались. Кажется, Мага кто-то сопровождал, или… никого не было… Маг смутно ощущал, что он был жив, когда проходил через ворота, или… у ворот он умер в агонии, когда огромные зубы слоновой кости пронзили его тело. Он заставил себя проснуться и попытался разобраться в том, что видел. Похожий на тень спутник был действительно необходим, по крайней мере на пути к воротам. Что делалось за воротами, Маг не мог вспомнить. Там нужно пустить в ход Магический Диск, чтобы полностью подавить колдовство противника. Что это? Поэтические грезы? Он трудился целых три дня, составляя заклинания против колдовского искусства Сотрясателя Холмов. В это время он спал без сновидений. Волшебство противника оказалось не менее сильным, чем его собственное.

В гавани на якоре стояли большие корабли. Там были грузовые суда со странными фигурами на носах, которые ограничивали их подвижность, и крысы свободно бегали по швартовам.

Огромный пассажирский лайнер из Атлантиды был оснащен сдвоенными шлюпками, выдолбленными из древесных стволов. У ближайшего дока одиноко маячила грациозная яхта какого-то мага. Аран задумчиво разглядывал корабли. Он потратил много денег, добираясь сюда. Через неделю после прибытия в Райнилдиссен он поступил к торговцу коврами на службу телохранителем и сторожевой собакой, — к этому времени все деньги были истрачены.

Торговец коврами Ллорагинзей и его секретарша Ра-Харро вели профессиональный разговор с капитаном грузового судна из Африки. Аран ожидал в доке, наблюдая с полным безразличием за кораблями в гавани. Вдруг он насторожился. Мимо проходил бородатый человек, одетый в капитанскую юбку. Аран окликнул его:

— Эй, капитан! Вы идете на Атлантиду?

Бородач нахмурился:

— Тебе-то что?

— Хочу передать туда посылку.

— Обращайся к магам, — ответил бородач.

— Не хочу, — сказал Аран.

Он не мог рассказать магам, что хочет передать на Атлантиду наставления, как обокрасть другого мага. Иначе эти наставления давно уже были бы переданы.

— Маги сделали бы это быстрее и дешевле, — сказал капитан с некоторым удовлетворением. — Кого я должен отыскать на Атлантиде?

Аран дал ему адрес и поверх запечатанной посылки положил кошелек, с которым не расставался уже три месяца.

Итак, Аран тоже принял трудное решение. Его послание предупреждало жителей Атлантиды о тектонической нестабильности континента и содержало предложение, с помощью которого Блюстители Мира могли бы проверить достоверность полученных от Великого Мага сведений. Аран не включил в послание руководство по изготовлению Магического Диска. Вдали от гавани дельфины, русалки и водяные вели свои странные игры. На корабле из Атлантиды подняли паруса. Прилетевший неведомо откуда ветер наполнил их и, постепенно ослабевая, провожал корабль в открытое море.

Скоро у Арана будет достаточно денег, чтобы доехать до Атлантиды. Если бы не нужно было оплачивать услуги магов, у него уже собралась бы необходимая сумма. Но деньги ушли, а стеклянный кинжал остался на месте. А хозяин Арана Ллорагинзей не спешил делиться своими планами с телохранителем. Он понимал, что Аран покинет его, как только накопит денег.

Хозяин и его секретарша ступили на сходни. Ллорагинзей шел очень уверенно; трудно было ожидать этого от человека его лет. Грациозная его секретарша несла на голове образцы ковров. Ра-Харро что-то говорила, когда Аран подошел к ним. Кажется, то, что она говорила, предназначалось именно Арану.

— Начиная с завтрашнего дня, я на пять дней беру отпуск, — сказала она Ллорагинзею и покраснела.

— Хорошо, хорошо, — ответил Ллорагинзей, рассеянно махнув рукой.

Аран тоже понял. Он улыбался, но не смотрел на нее, чтобы не смутить. Он, не глядя, знал, что представляет собой Ра-Харро. У нее были черные, короткие и жесткие волосы, крупный плоский нос, карие мягкие глаза, а брови темные и густые. Ее уши были изящно изогнуты и стояли торчком. Желанная девушка для мужчин волчьей породы.

Они шли, держась за руки. Будь они на Атлантиде и будь Аран богаче, он подумал бы о том, чтобы жениться на ней. Здесь, конечно, об этом не могло быть и речи. Большую часть месяца они были друзьями и сотрудниками. Ночная жизнь в Райнилдиссене была более подходящей для любви, а Ллорагинзей иногда обходился без них обоих.

Ллорагинзей мог делать такие исключения. Он не принадлежал к волчьей породе. Ему, возможно, было приятно думать, что плотские чувства поднимают голову. Но плотские чувства были тут ни при чем, за исключением пяти дней в месяц. Аран тогда с ней не виделся. Она запиралась в доме своего отца, и он даже не знал, где она живет.

Аран обнаружил ее на пятые сутки. Он сопровождал Ллорагинзея в Дом Удовольствий. Ллорагинзей собирался провести ночь… на воздушной подушке, плавающей в жидкой ртути, — постель, о которой Аран только слышал. Приятный сон не считался тогда последним удовольствием. Ночь была теплая и нежная. Аран возвращался домой окружным путем через пустырь. Три года назад здесь находился дворец мечтателя Шилбрея. Дворец был волшебный и считался верхом совершенства даже в те дни. В конце концов он, по выражению Шилбрея, износился. Однажды этот дворец исчез, и на пустыре не имели силы даже простейшие заклинания. Кто-то сказал Арану, что дома людей волчьей породы когда-то занимали несколько кварталов в этих местах. По-видимому, это была правда. Временами он улавливал знакомые запахи. Он пошел на один из запахов, желая взглянуть на дом, который построил богатый оборотень.

Манящий запах привел его к высокому дому с медной дверью… а затем другой запах ударил ему в ноздри, в кровь, в мозг. Всю ночь он провел, завывая, у дверей дома. Никто не пытался прогнать его. Соседи, должно быть, догадывались, что он скорее убьет нападающих, чем позволит себя прогнать. А может, им было все равно. Не раз он слышал в ответ тоскливый вой. Это был голос Ра-Харро. Рассудком он понимал, что через несколько дней ему придется извиняться за свое поведение. Она может подумать, что он пришел специально. Аран тянул песню печали, стыда и бедности.

Впервые эта участь постигла деревушку под названием Рат. Подмастерье из Гильдии, который однажды оказался здесь, нашел на дороге черные опалы. Он мог их собирать свободно, так как в деревне никого не было. Подмастерье был несколько озадачен этим. Он внимательно осмотрелся вокруг и заметил разрушенный замок, — возможно, столетия пронеслись над ним. А может, он был воздвигнут с помощью волшебства и рухнул, когда вся мана вышла из него, а это могло произойти и вчера, и на прошлой неделе. Эта странная история обрастала слухами. Подмастерье с тех пор разбогател на опалах. Черные опалы высоко ценились как средство для подкрепления проклятий, но все же опустошенная деревня не давала ему покоя.

— Сначала я думал, что это дело рук работорговцев, — сказал он однажды на собрании Гильдии. — Вокруг не было ни мертвых, ни живых. Однако работорговцы не убивают всех подряд. И почему они бросили драгоценные камни? Опалы валялись на улице, в пыли и в навозе. Я думаю, какой-то ювелир тайно вывозил их, а его тележка почему-либо опрокинулась. Но почему никто не подобрал камни?

Именно разрушенный замок вспомнился Великому Магу три года спустя, когда он услышал о местечке Шискабил. Он узнал об этом от сороки-колдуньи, которая свалилась ему на голову с неба и прошептала:

— Великий Маг…

Как только Маг узнал о случившемся, он сразу же двинулся в путь. Шискабил представлял собой группу каменных домов, окруженных каменной стеной, — по-видимому, жители покинули деревню внезапно: на столах стояла посуда с пересохшей или сгнившей едой; мясо на вертелах обуглилось; не было видно ни живых, ни мертвых. Окружающая деревню стена осталась неповрежденной, хотя повсюду виднелись следы боя: разбитая мебель, сорванные с петель двери, испачканные запекшейся кровью копья, мечи, палки. Кровь была повсюду, черная и застывшая, как будто прошел кровавый дождь.

Колченогий был в Гильдии новичком. Это был худощавый молодой человек, серьезный и способный. Он слегка опасался той силы, которой управлял посредством магии. Попав в Шискабил, он бродил, втянув голову в плечи и пытаясь обходить места, где пролилась кровь.

— Наверное, это рок, — сказал Великий Маг. — Но я специально послал за тобой. За каменной стеной — мертвая зона. Я подумал, что кто-то использовал здесь Магический Диск.

Правильной формы участок земли, на котором не действует колдовство, — прообраз мира, из которого ушла магия. В центре груда каменных глыб, между которыми пробивается трава.

Великий Маг обошел это место кругом, неохотно ступая по земле, где магия была бессильна. Ему приходилось ранее использовать Магический Диск против Глирендрея, когда тот убил его тень. Диск тогда высосал из Мага всю молодость, превратив его за несколько мгновений в двухсотлетнего старца.

— Деревня заколдована, — заметил Колченогий. — Я произнес несколько простых заклинаний. Уровень маны очень низок. Я не помню сколько-нибудь известных волшебников из Шискабила, а вы?

— И я не помню.

— Значит, все случившееся здесь — результат колдовства.

Колченогий произнес это слово еле слышно. Магия может быть злой. Он знал это. По зигзагообразной тропинке они подошли к границе мертвой зоны.

Великий Маг взмахнул руками, и каменные глыбы зашевелились, пытаясь подняться.

— Это остатки замка, — сказал Колченогий. — Интересно, как это получилось?

— Однажды что-то похожее пришло мне в голову. Скажем, ты накладываешь на Магический Диск серьезное кинетическое заклинание. Он начинает вращаться очень быстро, поглощая ману в компактной зоне.

Колченогий кивнул;

— Понимаю. Он сделал так, что Диск прочертил на земле узкую полосу, то есть границу между живой и мертвой зоной, замкнув эту границу, чтобы выносить и заносить свои орудия. Он оставил зигзагообразный проход, чтобы по нему не могли пройти заклинания, кроме того, против него нельзя использовать предвидение. Интересно… Интересно, что он хочет спрятать?

— А я хочу знать, что произошло в Шискабиле, — сказал Маг.

Он вспомнил мертвый барьер, за которым укрывался Сотрясатель Холмов. Его неторопливая дуэль с невидимым противником длилась двенадцать лет.

Через двадцать три года обнаружилась еще одна мертвая деревня, третья по счету. Хатзорил был опытнее и известнее Шискабила. Когда караван с грузом слоновой кости и красного дерева не прибыл к месту назначения, Великому Магу сообщили об этом. Жители, по всем признакам, покинули деревню всего за несколько дней до того, как там появились Великий Маг и Колченогий. Они нашли в кладовых запасы свежих продуктов, а на столах — недоеденные обеды. Разбитая мебель, готовое к бою оружие, сорванные с петель двери…

— А крови нет. Интересно, почему?

Колченогий был встревожен.

— Очень похожий случай, только бескровный. Все обитатели деревни исчезли в мгновение ока и против своей воли. Прошло десять лет, не более. Я уже перестал думать о Шискабиле… Вам приходилось бывать в этих краях прежде? Вам попадались мертвые зоны и разрушенные замки?

— Не замечал, значит, не попадались.

Молодой маг принялся растирать искалеченную ногу, которую мог бы исцелить за полчаса, если бы ему не жаль было отдать половину магической силы.

— Мы можем ошибаться. Если это дело его рук, значит, он применил какое-то новое средство.

В эту ночь Магу приснился непонятный сон с фейерверком. Он проснулся с мыслью о Сотрясателе Холмов.

— Давай обследуем окрестные холмы, — предложил он утром Колченогому. — Я хочу узнать, имеет ли Сотрясатель Холмов отношение к опустошенным деревням. Поищем на вершинах холмов мертвую точку.

Предприятие едва не стоило ему жизни. Последний холм, на который решил взобраться Колченогий, осыпался, и он съехал вниз. Это случилось на закате солнца, маги устали от восхождений на холмы и теряли терпение. Когда подошел Великий Маг, Колченогий соскользнул к подножию холма.

— Не будем трогать этот холм, — предложил Колченогий. — Едва ли кто-нибудь станет строить замок на этой куче песка.

Взглянув на Мага, он вскрикнул:

— Бежим отсюда! Вы стареете на глазах!

Маг, Проведя рукой по лицу, обнаружил глубокие морщины. Вместе с Колченогим поспешил прочь от холма, стараясь не оступиться и не поломать по-стариковски хрупкие ноги. За спиной он оставлял серебристый след из осыпающихся с головы седых волос. Когда они вышли из зоны с низким уровнем маны, Маг произнес старческим фальцетом:

— Я ошибался. Теперь я знаю, что он сделал. Мертвая точка находится внутри холма.

— Вас нужно омолодить. — Колченогий разложил на земле свои орудия: кусок древесного угля, серебряный нож, пучок листьев.

— Эта линия высасывает ману изнутри. Он, должно быть, довольно часто перемещается. Потому и создал гору наподобие вздыбленной волны. Когда волшебство исчерпалось, замок перевесил гору и опрокинулся вместе с ней. Сотрясатель может проделывать это без конца.

— Логично. А что, по-вашему, случилось в Хатзориле?

— Этого мы, возможно, не узнаем никогда. — Маг нащупал новые морщины в уголках глаз. — Я думаю, что там случилось что-то очень скверное.

В тот вечер он шел по торговому кварталу, разглядывая вывешенные на продажу ковры. Это было своего рода развлечение. Ковры образовывали настоящий лабиринт. Пробираясь по нему, Аран различал в рыночном гомоне знакомые голоса.

Аран торговал коврами в Райнилдиссене вот уже тридцать лет, сперва от имени Ллорагинзея, потом самостоятельно. Все ковры, от самых красивых и дорогих до самых простых и дешевых, стекались со всего континента и близлежащих островов в Райнилдиссен. Сюда прибывали оптовые перекупщики, разовые покупатели, эксцентричные богачи, желающие купить ковры для своих хором. Ковры радовали глаз яркими красками, но сегодня Арану не хотелось на них смотреть. Он решил покинуть город.

Из-за выделанной шкуры сфинкса вышел человек.

Он был лыс, как яйцо, но в расцвете сил и здоровья. Обнаженный до пояса, как портовый грузчик, в шароварах из дорогой материи, он держался вызывающе гордо. Аран понимал, что недопустимо пристально рассматривает незнакомца, но не мог отвести взгляд. В этом человеке было что-то знакомое.

Он прошел мимо, не глядя на Арана. Аран посмотрел ему вслед и вздрогнул, увидев татуировку на спине — пятиугольник, сотканный из разноцветных завитков.

Аран крикнул:

— Великий Маг!

В следующую секунду он пожалел об этом. Маг окинул его удивленным взглядом.

Маг совсем не изменился, разве что облысел. Но Аран вспомнил, что прошло тридцать лет, и ему самому уже под пятьдесят, и на его лице морщины, прочертить которые возрасту помогло богатство. Он вспомнил, что сам почти лыс и от его шевелюры остался треугольный лоскуток надо лбом. И во всех подробностях перед ним возникла сцена его первого знакомства с Великим Магом.

Тысячу ночей провел он без сна, строя планы отмщения. А теперь его единственным желанием было удрать.

— Прошу прощения…

Но вдруг в нем что-то встрепенулось, и он твердо сказал:

— Мы с тобой встречались!

— При каких обстоятельствах? — холодно спросил Маг. — Я не помню.

Аран ответил в самоуверенной манере, которую приобрел вместе с богатством и почетом. Он сказал:

— Я пытался обокрасть твою пещеру.

— Ты?! — Маг подошел ближе. — А-а-а, мальчик из Атлантиды! Ты больше не грабил магов?

— Я избрал более безопасный образ жизни, — спокойно ответил Аран, — и у меня есть причина настаивать на том, что мы знакомы.

— Знакомы? — Маг засмеялся так громко, что все, кто был на базаре, повернулись в их сторону.

Все еще смеясь, Маг взял Арана под руку и повел за собой. Они шли через торговый квартал.

— Я должен проверить одно предположение, — объяснял Маг. — Это мой собственный проект. Ну хорошо, мой мальчик, чем ты занимался последние тридцать лет?

— Пытался избавиться от твоего стеклянного кинжала.

— А-а-а, стеклянный кинжал… Помню, помню. Надеюсь, у тебя нашлось время для других занятий?

Аран чуть не ударил Мага, но сдержался, чувствуя, что в чем-то зависит от него.

— Твой проклятый кинжал изуродовал мне всю жизнь. Я пошел в обход, потому что боялся войти в Хвиринову расщелину. Когда наконец я попал сюда, я остался без денег и не мог уехать на Атлантиду. А еще нужно было платить магам, которые пытались избавить меня от этого чертова кинжала. Я нанялся к торговцу коврами Ллорагинзею телохранителем и сторожевым псом. Теперь я главный торговец коврами в Райнилдиссене. У меня две жены, восемь детей и несколько внуков, и мне кажется, что я больше не вернусь на Атлантиду.

Они купили вина у разносчика с двумя полными бурдюками на плечах. Зайдя за угол, выпили из большой медной чаши, которую предложил им разносчик. Маг спросил:

— Тебе удалось избавиться от кинжала?

— Нет, и ты должен знать об этом. Какое заклятие ты наложил на этот нож? Лучшие маги континента не могли даже дотронуться до рукояти кинжала, не то что вынуть его. Продажа ковров давала мне достаточно средств, чтобы оплатить их услуги, но в конце концов я перестал тратить на это деньги. Однако я не прекращал повсеместно распространять о тебе славу.

— Спасибо, — подчеркнуто вежливо сказал Маг.

Арану не понравилось игривое настроение Мага, и он решил побыстрее закончить разговор.

— Я рад, что мы встретились, — сказал он. — У меня есть к тебе дело. Что ты мне можешь сказать о маге, которого зовут Сотрясатель Холмов?

Маг насторожился:

— Что ты хочешь о нем знать?

— Правда, что в его заклинаниях используется чрезмерная мощь?

Маг удивленно поднял брови. Аран продолжал:

— Видишь ли, мы пытаемся ограничить применение колдовства в Райнилдиссене. Все население пострадает, если Райнилдиссен станет невосприимчивым к магии. Тогда не будет возможности остановить наводнение, ураган или нашествие варваров. Что тут смешного?

— Ничего, но не в стеклянном ли кинжале причина того, что ты заботишься о благосостоянии города?

— Не твое дело, Маг. Прекрати читать мысли.

— Больше не буду, извини.

— Хочу подчеркнуть, что речь идет не только о благосостоянии города. Если эта местность станет невосприимчивой к волшебству, русалки и водяные покинут залив. Кто тогда будет обслуживать оборудование доков и рыбную промышленность?

— Довольно, я полностью с тобой согласен. Ты знаком с проблемой. — Маг улыбнулся. — Ты должен быть с нею знаком.

— Прости, я, кажется, читаю проповедь, сняв шляпу. Уже десять лет, как перевелись драконы в Райнилдиссене. А те, что остались, мутировали и видоизменились. Когда я впервые очутился здесь, драконы держали киоски в самом центре города. Что ты делаешь?

Маг уже вернул разносчику пустую чашу и дергал Арана за руку.

— Иди за мной. Быстрее, пожалуйста, пока я не потерял тропинку.

— Какую тропинку?

— Я следую за туманным метафизическим видением: если я собьюсь с тропинки, меня могут убить, и если не собьюсь — тоже. Ну, а теперь в чем проблема?

— Вот, — сказал Аран, тыча пальцем в сторону фруктовых лотков.

Там стоял тролль — существо с головой обезьяны на человеческом теле, поросшем жесткой темной шерстью. Судя по росту, это была женщина, но ее груди были не больше, чем у самки обезьяны. В руке, почти человеческой по форме, она держала плетеную корзину. Яркие карие глаза смотрели на Арана с поразительно человеческим выражением. Затем их взгляд устремился на дыню в лотке.

Троллей следует уважать. Это представители давно вымершего вида Homo habilis, от которого произошел человек. Останки троллей в большом количестве сохранились в засушливых местностях Африки. Маги прошлых столетий научились оживлять троллей с помощью заклинаний.

— Кажется, ты ответил на один из моих вопросов, — спокойно, без тени насмешки сказал Маг.

— Прекрасно, — ответил Аран. — А мне нужно узнать, сколько маны расходуют тролли Сотрясателя Холмов. Начнем с того, что уровень маны в Райнилдиссене никогда не был высоким. Сотрясатель Холмов должен пользоваться необычайно мощными заклинаниями, чтобы поддерживать этих троллей. — Он невольно ощупал кончиками пальцев грудь. — Мне очень не хочется покидать Райнилдиссен, но, если волшебство перестанет здесь действовать, у меня не будет выхода. Мне нужно знать соответствующие заклинания. Ты расскажешь мне о Сотрясателе Холмов, не так ли? Все, что можешь вспомнить. Большинство жителей Райнилдиссена приветствовало появление Сотрясателя Холмов. Когда-то слуги-тролли были повсеместным явлением. Они невероятно сильны, не испытывают боли и могут выполнять самые тяжелые работы. Не будучи людьми, они могут работать по выходным. Им не нужен сон, они не воруют… Райнилдиссен — старый город, с низким уровнем маны. Уже многие годы тролли не появлялись на улицах. У ворот города они рассыпались в прах. Но вот появился Сотрясатель Холмов со своими бессмертными троллями, которые не погибали у ворот города. Горожане платили Сотрясателю золотом и уважением. В течение пятидесяти лет воры свободно орудовали в городе, — рассказывал Аран Магу. — Теперь у нас снова полиция из троллей. Горожан нельзя упрекнуть в неблагодарности. Сотрясателя Холмов сделали членом большого Совета, невзирая на мои возражения. А это означает, что у нас нет средств противодействовать Сотрясателю Холмов.

— Прискорбно. Только почему ты говоришь: невзирая на возражения? Ты входишь в Совет?

— Да, я один из тех, кто утверждал законы, ограничивающие применение магии в Райнилдиссене. На другие законы меня не хватило. Загвоздка в том, что Сотрясатель изготавливает троллей не в городе. Никто не знает, откуда он их приводит. И если он понижает уровень маны, то делает это в другом месте.

— Так в чем же проблема?

— Допустим, тролли потребляют ману самим своим существованием. Я должен знать, так ли это.

— Думаю, что так, — сказал Маг.

— Я так и предполагал, Маг. Ты должен выступить в Совете, иначе…

— Не хочу.

— Ты должен это сделать. Сам я никого не сумею убедить. Сотрясатель самый уважаемый маг в округе, и он будет выступать против меня. Кроме того, все члены Совета держат в услужении троллей. Они не захотят поверить, что слуги отбирают у них ману. А если мы правы, то тролли вскоре исчезнут сами, поглотив определенное количество маны.

Тут Аран прекратил свою речь, заметив, что Маг слушает его с каменным лицом. Уже давно Маг ждал, когда Аран умолкнет. Маг красноречиво помолчал еще несколько секунд. Затем сказал:

— Вопрос ставится иначе. Выступать перед Советом — все равно что выкрикивать ругательства в адрес лесного пожара. Я пойду иным путем. А ты?

— Неужели Сотрясатель Холмов так опасен?

— Пожалуй…

Аран задумался.

Не собирается ли Маг просто использовать его? По лицу Мага, которое Аран часто видел в ночных кошмарах, ничего нельзя было понять. «Что я здесь делаю, — удивился Аран про себя. — Я задал чисто технический вопрос о троллях, получил ответ, а теперь…»

— Говори дальше. Мне нужно узнать о Сотрясателе как можно больше. Пойдем быстрее, — попросил Маг. Сколько времени он здесь?

— Сотрясатель пришел в город семь лет назад, и никто не знает откуда. Он говорит без какого-либо акцента. Его дворец стоит на горе, которая, похоже, вот-вот упадет. Ты это знаешь?

— Да. Продолжай.

— Мы его редко видим — только тогда, когда он приводит партию троллей на продажу или является в Совет голосовать. Он маленького роста, темноволосый.

— Это может быть лишь видимость. Впрочем, опиши его: я его никогда не видел.

— Низкорослый, темноволосый, курчавый, с острым носом и подбородком. Носит темную одежду из мягкой материи, высокую островерхую шляпу и сандалии. На боку меч.

— Вот как? — Маг громко рассмеялся.

— Что тут смешного? Я тоже иногда ношу меч. Ах, да! У магов есть пунктик по поводу меченосцев.

— Вот именно. Это профессиональная шутка. Дело в том, что меч у нас — символ мужских способностей.

— О!

— Ты понимаешь? Волшебнику не нужен меч: он владеет более мощным оружием. Если же он таскает с собой меч, значит, он использует его как средство от импотенции.

— И помогает?

— Конечно. Это самая настоящая магия. Но при этом нужно, чтобы меч был с хозяином в постели.

Мимо проходил тролль. Улыбка Мага угасла. Он проследил, как тролль скрылся за воротами.

Они вышли из торгового квартала.

— Думаю, что Сотрясатель Холмов некромант.

— Некромант? Что это? Звучит неприятно.

— Это термин для обозначения нового и довольно гадкого течения в магии. Давай свернем влево.

Они нырнули в узкий проход. С обеих сторон над ними нависали верхние этажи. Под ногами чавкала грязь. Маг что-то буркнул, щелкнул пальцами, и грязь отодвинулась к стенам домов. Маг увлекал Арана дальше по проходу.

— Остановимся здесь. Присядем, если хочешь. Нам или мне одному придется побывать здесь еще раз.

— Маг, ты играешь мной? Какое отношение к дуэли между волшебниками имеет наша прогулка по этим трущобам?

— Хороший вопрос. Ты знаешь, куда ведет эта улица?

Аран хорошо ориентировался в городе.

— Во Дворец Правосудия.

— Точно. А по пути — Дом Удовольствий и пустырь. Знаешь, это самое мертвое место в Райнилдиссене. Там когда-то стоял дворец, мечтателя Шилбрея.

— Можно спросить…

— В здании суда, разумеется, тоже нет маны. Тридцать тысяч судей и десять тысяч подсудимых, молящихся о вынесении приговора или его отмене, усиленно поглощают ману. Если какое-либо из этих мест окажется между мной и Сотрясателем Холмов, он не сумеет использовать против меня предвидение.

Аран подумал:

— Но ты должен знать, где он находится.

— Нет, я должен только знать, где нужно находиться мне. Чаще всего я этого не знаю. Мы с Сотрясателем ухитрились притупить метафизические чувства друг друга, но, как я полагаю, мне сейчас должен встретиться незнакомый переулок. Я приложил все усилия, чтобы Сотрясатель не мог проследить за мной.

— Видишь ли, я изобрел Магический Диск. А Сотрясатель усовершенствовал принцип его действия, насколько я знаю, двумя способами. Естественно, он расходует ману в бешеном темпе. Возможно, он также повинен в массовых убийствах. Все это результат моей ошибки. Вот почему я должен убить его.

Тем временем Аран вспомнил, что жены ждут его к обеду. Он вспомнил, что хотел закончить разговор еще несколько часов тому назад. Он помнил также историю об одном далеком от магии человеке, которого вовлекли в дуэль между магами, и не забыл, что из этого получилось.

— Ну, мне пора, — сказал он, вставая. — Желаю успеха, Маг. Если я чем-нибудь могу помочь…

— Сражайся на моей стороне, — ответил Маг.

Аран раскрыл рот от удивления, а затем рассмеялся.

Маг терпеливо дождался, когда Аран умолк, затем сказал:

— Мне снилось, что в это время я увижу переулок, который должен привести меня к воротам замка Сотрясателя Холмов. У меня было не так много полезных снов. Сон о Сотрясателе именно такой. Предвидение подсказывает мне, что если я пойду один, то буду убит.

— Может, выбрать другой переулок? — предложил Аран.

— Нет, поздно. Время ушло.

— Смотри, — Аран шлепнул себя по солидному животу. Живот заколыхался. — Для человека это не слишком большой излишек веса. Я не кажусь безобразно толстым. Но у волка такой живот бывает в последнюю неделю беременности. Я не обращался в волка уже многие годы. Впрочем, я не обязан тебе что-то доказывать, — сказал Аран резко и зашагал прочь.

Маг нагнал его на углу.

— Клянусь, ты не пожалеешь, что остался со мной. Есть кое-что, чего ты не знаешь.

— Оставь меня, Маг. Ты собьешься с тропинки, — Аран усмехнулся Магу в лицо. — Почему я должен сражаться на твоей стороне? Если я тебе действительно нужен, чтобы победить, то премного благодарен за доверие. Я видел тебя в тысяче кошмарных снов, тебя и твой стеклянный кинжал. Поэтому умирай в одиночку. А мне пора обедать.

— Т-с-с! — сказал Маг, глядя через плечо Арана.

Аран почуял трупный запах. Он проследил взгляд Мага, и проклятье застряло у него в горле.

Это был тролль, на этот раз самец, с огромным рюкзаком за плечами. Он приближался к ним. Маг сделал ему какой-то знак рукой, а может, это был какой-то магический жест.

— Хорошо, — сказал он, — теперь я могу сказать тебе, что бесполезно бороться с судьбой. Можешь поверить моему опыту. Тебе представляется шанс избавиться от стеклянного кинжала.

— Иди к черту. Я уже привык к нему.

— Оборотень! Если ты ничему у меня не научился, то, по крайней мере, запомни, что нельзя чертыхаться в присутствии мага.

— Прости.

Тем временем тролль подошел к ним вплотную. Маг взял его за руку и подвел к Арану;

— Помоги мне, пожалуйста, снять с него рюкзак.

Они стянули рюкзак, и Аран сам себе удивился.

Неужели Маг заколдовал его, сделав послушным? Рюкзак был очень тяжелый, чтобы удержать его, Арану потребовалась вся его сила, хотя основную нагрузку принял на себя Маг. Тролль смотрел на них пустыми карими глазами.

— Отлично. Если бы я попытался сделать это где-нибудь в городе, Сотрясатель Холмов тут же узнал бы об этом. Но сейчас я знаю, где он. В Доме Удовольствий — ищет меня там. Глупец! Здание суда он уже обыскал. Ладно, ничего страшного. Ты слышал что-нибудь о деревушке Гат?

— Нет.

— А о Шискабиле?

— Нет, хотя…

Однажды люди из этой деревни купили у Арана шесть зеленых ковров.

— Да, небольшая деревня к северу от города. С ней, кажется, что-то случилось.

— Все ее жители ночью покинули свои дома, оставив там все ценные вещи и много крови.

— Да, точно, — вспомнил Аран. — И никто потом не мог этого объяснить.

— Первой была деревня Гат. Потом Шискабил, потом Хатзорил. С каждым разом все более крупные деревни. В Хатзориле он действовал умнее. Он нашел способ замаскировать свое жилище и не оставил крови.

— Но что он сделал? Куда делись люди?

— Что ты знаешь о мане, Аран? Ты знаешь только, что это сила, стоящая за магией, и что ее можно израсходовать. А что дальше?

— Я не маг, а торговец коврами.

— Ману можно использовать для добра и зла, ее можно исчерпать или передать от одного объекта к другому и от одного человека к другому. Некоторые люди, по-видимому, переносят ее с собой. Концентрированная мана содержится в камнях причудливой формы или в объектах, вызывающих всеобщее уважение, или в метеоритах. Много маны образуется в момент убийства, — сказал Маг. — Гораздо больше, чем нужно с точки зрения безопасности в наше время. Мой учитель часто предупреждал меня, чтобы я не работал на месте убийства, рядом с телом убитого человека или с орудием убийства. К боевому оружию это не относится. Война и убийство различаются по своим целям… В некромантии убийство используется как источник маны. Это самая мощная форма магии — настолько мощная, что к ней обратились только сейчас, когда уровень маны в мире сильно понизился. Уверен, что Сотрясатель Холмов некромант, — сказал Маг и обернулся к троллю. — Сейчас мы это проверим.

Тролль безучастно стоял, опустив длинные руки. Его удивительно человеческие карие глаза наблюдали за Магом с достоинством, которое резко контрастировало с мощными надбровными дугами и волосатым телом. Тролль не успел увернуться от петли, которую Маг накинул ему на шею.

Произошла мгновенная перемена. Аран отпрянул назад, хватая ртом воздух. Веревка Мага обвилась вокруг шеи настоящего человека. Это был мужчина лет тридцати, блондин, с бородой, в юбке носильщика. Живот его был рассечен мечом или кривой саблей. Аран почувствовал запах тления (человек умер три или четыре дня назад) и запах того заклятия, которым он был связан. Он стоял, наблюдая за Магом с прежним выражением лица.

— Сотрясатель Холмов изобрел своего рода вечный двигатель, — сухо заметил Маг и поскорей отошел от мертвого человека. — В убитом человеке еще достаточно силы, и его можно использовать как послушного раба, Придав ему вид тролля. Он потребляет большое количество маны из окружающей среды, ну и что? Когда мана в деревне Гат исчерпалась, тролли Сотрясателя Холмов убили своих хозяев, превратив их в троллей. Затем в удвоенном количестве они двинулись в Шискабил. В Хатзориле они, вероятно, применили удавки; они решили не проливать там ни свою, ни чужую кровь. Мне любопытно, когда он приступит к подобной операции в Райнилдиссене?

— Никогда! Мы все расскажем Большому Совету.

— А Сотрясатель — член Совета. И ты не станешь рассказывать об этом по секрету каждому члену Совета, потому что хотя бы один из них сообщит Сотрясателю об интригах против него.

— Тебе они поверят! — воскликнул Аран.

— Достаточно будет одного, кто не поверит и доложит об этом Сотрясателю, а тот натравит на людей троллей. Нет, ты сделаешь вот что, — сказал Маг не повелительным, а пророческим тоном. — Ты, во-первых, пойдешь домой. Во-вторых, потратишь всю следующую неделю на отправку твоих жен и детей из Райнилдиссена.

— Мой Бог, конечно!

— Обещаю, ты не пожалеешь, что послушал меня. И, в-третьих, если решишься, присоединяйся ко мне. Буду ждать на утренней заре ровно через неделю, начиная с этого дня, у северных ворот, придешь туда по улице, на которой расположен Дом Удовольствий, — приказал Маг, — и останавливайся время от времени, чтобы мертвая зона уничтожила твои следы. То же самое делай сегодня по дороге домой. Я не хочу, чтобы Сотрясатель Холмов проследил за тобой с помощью метафизики. Иди сейчас же, — сказал Маг.

— Я не могу решиться!

— Даю тебе неделю.

— Как я предупрежу тебя, что не приду?

— Никак. Это не имеет значения. Я пойду в любом случае. — Маг снял петлю с шеи живого трупа, повернулся и зашагал вдоль переулка по своей тропинке.

Мертвый человек снова превратился в тролля. Он смотрел на Арана своими большими и по-человечески беспокойными глазами.

В эту предрассветную пору Дом Удовольствий был окутан плотным черным туманом. Торговец коврами Аран в нерешительности стоял у дверей, потом передернул плечами и пошел дальше.

Он шел, держа меч наготове. Туман становился светлее, но не рассеивался. Несколько раз Арану чудилось, что чудовищные темные тени гонятся за ним, но никто не нападал. На заре он был у северных ворот.

Вместо вьючных животных Маг взял с собой то ли ящериц, увеличенных в размерах с помощью колдовства, то ли драконов, мутировавших без всякой магии. Каприз природы сделал их огромными, как дачный летний домик. На одну из ящериц был навьючен багаж, а на второй было спаренное седло.

— Садись в седло, — торопил Маг. — Мы должны попасть туда до наступления ночи.

Несмотря на утреннюю прохладу, он был обнажен до пояса. Уже в седле он обернулся к Арану, который сидел сзади:

— Ты сбросил вес?

— Я постился шесть дней и занимался гимнастикой. Мои жены и дети уже четыре дня плывут на Атлантиду. Можешь представить, какие радости я видел в Доме Удовольствий.

— Не верю. У тебя живот плоский, как доска.

— Волк может долго обходиться без пищи. Вечером я плотно поужинал и сегодня не собираюсь есть.

Когда они вышли из Райнилдиссена, туман рассеивался и утро сделалось прозрачным, ярким и жарким. Когда Аран обратил на это внимание, Маг сказал:

— Туман создал я, чтобы нас не заметил Сотрясатель Холмов.

— Мне кажется, я видел тени в тумане. Их создал тоже ты?

— Нет.

— Спасибо.

— Это Сотрясатель хотел напугать тебя, Аран. Но он не нападет на тебя, потому что знает: тебя нельзя убить, пока мы не доберемся до входа в его жилище.

— Теперь я понимаю, зачем нужны вьючные ящерицы, — чтобы незаметно подобраться к нему.

— Это не так. Он знает, что мы приближаемся, и ждет нас.

Возле замка Сотрясателя Холмов земля была насыщена магией. Об этом можно было судить по пышной растительности: гигантские грибы, соперничающие друг с другом в изощренности форм и расцветок; лишайники, растущие в форме людей или зверей; деревья с искривленными стволами и ветвями, которые угрожающе топорщились при виде вьючных ящериц.

— Я бы мог заставить их говорить, — сказал Маг, — но я не доверяю им — они союзники Сотрясателя Холмов.

В красных отсветах заката замок Сотрясателя Холмов, уютно расположившийся на вершине сказочного холма, казался сложенным из розового мрамора. Изящная башня замка была словно специально построена для заточения похищенных девушек Сам холм, как заметил Аран, не был столь вызывающе вздернут к небу, как тот, на котором Сотрясатель Холмов построил первый замок.

— Мы не сумеем использовать здесь Магический Диск, — сказал Маг, — на нас обрушится холм.

— Я все равно не позволил бы тебе применить Диск.

— Я и не взял его.

— Куда идти?

— Вверх по тропе. Он знает, что мы здесь.

— Готов ли к бою твой телохранитель?

Маг, казалось, задумался.

— О, в первый момент я не понял, о чем ты говоришь. Он убит в схватке с Глирендреем тридцать лет назад.

Слова застряли у Арана в горле, затем он зарычал:

— Почему ты не надел рубаху?

— Привычка. У меня масса странных привычек Почему ты сердишься?

— Не знаю. С самого утра я глядел тебе в спину. Я думал, что могу рассчитывать на твоего демона-телохранителя, — Аран сглотнул тугой ком. — А теперь приходится рассчитывать только на самих себя.

— Вот именно.

— Ты возьмешь с собой хотя бы меч или кинжал?

— Нет. Пойдем!

К ним был обращен крутой склон холма. Ящерицам было трудно пройти по узкой извилистой тропинке. Аран с Магом спешились и продолжали восхождение. Маг сказал:

— Нет смысла скрываться. Мы знаем, что до ворот доберемся невредимыми. Знает и Сотрясатель… Прости, — и он рассыпал перед собой горсть серебряной пыли. — Дорога хотела сбросить нас. Очевидно, Сотрясатель думает, что с нами не стоит считаться.

В остальном восхождение прошло благополучно.

От массивных медных ворот замка их отделял прямоугольный водоем, через который был перекинут горбатый мостик. Перед мостом им впервые преградили дорогу.

— Что это? — прошептал Аран. — Я не представлял, что на свете живут подобные существа.

— Они и не живут. Это мутант. Можно назвать его драконом-отшельником.

Дракон-отшельник… Его спиральная раковина была так широка, что полностью закрывала ворота. Тонкое гибкое тело наполовину высунулось наружу; он вытянул шею, чтобы лучше рассмотреть пришедших. Блестящая, похожая на листья чешуя покрывала голову и шею, брюхо было голое и мягкое, коричневого цвета. Глаза напоминали черные мраморные шарики. Зубы были острые и белые, а передние резцы отсвечивали красным. Стоя на краю рва, Маг окликнул его:

— Эй, охранник! Тебе сказали о нашем приходе?

— Нет, — ответил дракон, — если бы вас ждали, мне бы сказали.

— Ждали! — захохотал Маг. — Мы пришли, чтобы убить твоего хозяина. Самое интересное, что он знает это. Почему же он не предупредил тебя?

Дракон наклонил бронированную голову. Маг сам ответил на свой вопрос:

— Он знает, что мы войдем в эти ворота, и предполагает, что нам придется при этом переступить через твой труп. Он решил не сообщать тебе об этом.

— Это на него похоже, — голос дракона звучал низко и раскатисто, будто камни катились с горы.

— Похоже, да? Но если мы обречены пройти через ворота, почему бы тебе не отойти в сторону или не спрятаться за холмом? Мы сохраним это в тайне.

— Это невозможно.

— Послушай, дракон. Ты мутант. Звери, энергия которых пополняется за счет колдовства, вырождаются там, где низок уровень маны. Большинство мутантов нежизнеспособны. Это все относится к тебе, — сказал Маг. — Раковина не защитит тебя от настойчивого и решительного противника. Ты едва ли можешь рассчитывать на свою скорость и потому не станешь спасаться бегством.

— Это сложный вопрос, — ответил дракон. — Допустим, я сейчас покину свой пост, что дальше? Скорее всего, хозяин убьет вас, когда вы доберетесь до святилища. После — через неделю или две — он поинтересуется, как вы преодолели охрану. А еще через неделю он выйдет сюда, чтобы убрать от ворот мою раковину. К тому времени, если повезет, я буду на полпути к лесу. Возможно, он не заметит меня в высокой траве, — сказал огромный дракон. — Но все же лучше мне остаться здесь, у ворот. По крайней мере я знаю, откуда ждать нападения.

— Что ж, дракон, может, ты и прав, — сказал Маг, прими мои соболезнования.

И он сосредоточил свое внимание на горбатом мостике, перекинутом через ров к воротам. Маг решил его материализовать, поскольку одна его половина была действительно материальной, а другая — лишь отраженной иллюзией.

И вот Маг сделал свое дело.

— Под водой проходит граница мертвой зоны, — сказал он Арану. — Смотри, не упади.

Когда Аран и Маг взошли на мостик, дракон спрятался в раковину. Торчала лишь покрытая чешуей голова. Аран побежал по мостику. Он не спешил превращаться в волка. Маг не был уверен, что Сотрясатель Холмов знает о способности Арана обращаться в волка. Он с уверенностью утверждал лишь, что они должны войти в ворота. Поэтому Аран приберег силу оборотня и подступил к дракону с обнаженным мечом.

Дракон выпустил в него фонтан пламени. Огонь не причинил Арану вреда, так как он был заговорен против пламени драконов, но из-за пламени не мог видеть, что творится вокруг. Он почувствовал себя, как в аду, когда зубы дракона сомкнулись у него на плече. Дракон все сильнее сжимал челюсти, Аран вскрикнул, ударил мечом по блестящей чешуе, и дракон отпустил его, в бессильной ярости скрежетнув зубами в сторону Мага, который, смеясь и размахивая руками, отскочил назад. Насколько знал Аран, Маг был без оружия!

Дракон рухнул. Его толстая шея была перерублена, не помогла и чешуя. Маг вытер оружие об одежду и показал его Арану. У того подступила к горлу тошнота.

Маг снова засмеялся:

— Что толку от стеклянного кинжала? Самое смешное в профессии мага то, что все ждут от него чудес.

— Но…

— Это всего лишь стеклянный кинжал. На нем нет никаких заклинаний, и Сотрясатель холмов не мог его обнаружить. Позавчера я попросил своего друга бросить кинжал в этот ров. Глупцы, подобные Сотрясателю, не видят стекла в воде.

— Прости мою несдержанность. Мне не нравятся стеклянные кинжалы. Что теперь?

Труп дракона и его раковина загораживали ворота.

— Если мы попытаемся пролезть сквозь ограду, то можем угодить в ловушку. Давай лучше перемахнем через нее.

— И побыстрее, — крикнул Аран.

— Да, быстрее, но имей в виду: он вездесущ.

Маг вскочил на раковину убитого дракона. Аран поспешно последовал за ним.

В святилище, сказал дракон. Эти слова звучали в ушах Арана, когда он стоял рядом с Магом. Сотрясатель, наверное, спрятался в подвале или в башне, в каком-нибудь укромном месте. Им придется пробиваться к нему, преодолевая всевозможные преграды, а Сотрясатель будет наблюдать за ними, оценивая их шансы. Примерно так, согласно преданиям, происходили схватки между магами…

Аран ощутил волчий аппетит и почувствовал такой прилив энергии, какого не испытывал годами и десятками лет. Ноги, упруго ступая, легко несли его тело. Взобравшись на вершину раковины, он застал Мага в полной растерянности. На них шла толпа вооруженных и закованных в броню скелетов. Их было не менее сотни. Аран закричал и обнажил меч.

Как убить скелет?

Маг тоже прокричал что-то, какие-то странные слова на языке Гильдии Волшебников. Скелеты в ответ завыли, казалось, вихрь подхватил их, приподнял и бросил на землю. Они стали растворяться в воздухе, как кольца дыма. Аран обернулся, чтобы посмотреть, как последний скелет исчезает за спиной Мага.

«Имя мне — легион». Скелетов, должно быть, воодушевлял какой-то демон, а Маг поймал его в ловушку, которая пустовала тридцать лет. Главная ошибка Арана и Мага состояла в том, что они настроились на восприятие многоликого демона. Маг повернулся к Арану спиной, и тот ничем не мог помочь ему. Внизу Аран заметил Сотрясателя Холмов, который стоял в глубине двора и размахивал руками, произнося заклинания. Аран открыл было рот, чтобы предупредить Мага, и тут увидал, что сделали с Магом заклинания Сотрясателя.

Маг превратился в дряхлого старика. От него остались лишь кожа и кости. Обескураженный, он стоял в замешательстве, потом выплюнул на ладонь кучку почерневших камешков — все, что осталось от зубов, и начал оседать.

Аран подхватил его и почувствовал, что держит на руках мешок с костями. Он уложил Мага на большой раковине дракона. Маг тяжело дышал, и по всему было видно, что он долго не протянет.

— Торговец Аран!

Аран посмотрел вниз.

— Что ты с ним сделал? — крикнул он Сотрясателю.

Сотрясатель Холмов был одет как обычно: темное платье, сандалии и островерхая шляпа. На поясе, поддерживаемом наплечной петлей, висел, едва не касаясь земли, меч с длинной рукоятью.

— Именно об этом я хочу поговорить. Я открыл формулу, которая действует так же, как Магический Диск, только правильнее. Ты в этом что-нибудь понимаешь?

— Понимаю.

— Как принято говорить у вас, неспециалистов, я высосал волшебство из твоего Великого Мага, и он стал таким, каким положено быть человеку в двести двадцать шесть лет. Надеюсь, это обеспечило мне окончательную победу. Сейчас я размышляю, стоит ли оставить жизнь тебе, Аран. Ты представляешь, что сделают с тобой мои чары?

Аран представлял, но все же попросил:

— Нет, расскажи. А еще расскажи, как ты узнал обо мне.

— От коллег, конечно, после того как я решил, что ты мой враг. Ты обращался ко многим магам с просьбой извлечь стеклянный кинжал из твоего сердца. Их было больше десятка.

— Да, их было больше десятка. Ну и что?

— Иди с миром и не возвращайся.

— Я должен забрать с собой Мага.

— Он мой враг.

— Он мой союзник. Я не оставлю его здесь.

— Что ж, забирай.

Аран нагнулся. Ему было сорок восемь лет, и он почувствовал, что горечь поражения вытеснила из него волшебный боевой задор. А Маг был не просто мумия. Чтобы спустить его дряхлое хрупкое тело с панциря дракона на землю, нужно было действовать очень осторожно.

В это время Сотрясатель Холмов распевал заклинания. Аран выпрямился и успел заметить лишь заключительные пассы. Затем заклинание поразило его. На мгновение ему показалось, что кинжал в его сердце снова стал видимым. Боль пронзила все его тело, словно тысяча натянутых пружин распрямилась внутри. Он болезненно ощутил, что форма его тела меняется. Его руки и ноги вытянулись вперед, череп стал плоским, глаза перестали различать цвета, нос вытянулся, губы раздвинулись, а зубы обнажились. Никогда еще превращение не происходило так быстро и не было таким полным. Сознание Арана помутилось. Он превратился в волка, беспомощно распластанного на гигантской улиточьей раковине. Лапы свисали во двор замка. Волк тяжело скатился на землю, с трудом встал на лапы, глухо зарычал и скованной походкой направился к Сотрясателю Холмов. Сотрясатель был изумлен. Он принялся повторять заклинание и по мере приближения Арана говорил все быстрее. Он закончил, когда Аран был уже на расстоянии одного прыжка. На этот раз заклинание не произвело никакого эффекта, за исключением того, что Аран прыгнул. Сотрясатель отпрянул назад, но Аран впился ему в горло.

Именно в этот миг для Арана начался настоящий кошмар. Все, что было до сих пор, можно назвать сладкими грезами. Сотрясатель Холмов давно должен был умереть. Кровь фонтаном била из его сонной артерии, из горла вырывались ужасные булькающие звуки, но тем не менее он замахнулся мечом и пошел в атаку.

Волк Аран сделал круг, приблизился к противнику и отпрянул назад, рыча. Меч Сотрясателя прошел через его сердце. Рана тут же зажила, и Аран даже не удивился этому. Он снова прыгал и кружил и кусал врага, и снова меч поражал его, и снова он прыгал…

И так без конца. Сотрясатель Холмов истек кровью, но не умирал. Не уставал и его меч, а может, Арану это только казалось. Аран нападал только наверняка, когда это было для него безопасно, но каждый раз меч настигал его, и каждый раз, когда Аран завершал атаку, его пасть вырывала из тела Сотрясателя кусок плоти.

Он должен был победить, не мог не победить. Раны заживали, как только он их получал, а на теле Сотрясателя раны не заживали. Аран отрывал куски плоти от костей волшебника. Мозг Арана был по-прежнему затуманен. Он подчинялся лишь животным инстинктам. Снова и снова он бросал противника спиной на каменные плиты. Спина волшебника превратилась в кровавое месиво.

Четыре ноги надежнее, чем две. Именно звериный инстинкт подсказывал Арану, что Сотрясателя нельзя выпускать за пределы внутреннего дворика. Сотрясатель же пытался ускользнуть, должно быть, где-то в замке он хранил целительные магические средства. Но Аран не даст ему такой возможности.

Очевидно, Сотрясатель что-то сделал себе, что не давало ему умереть. Он об этом жестоко пожалеет. Волк Аран уже сильно покалечил его, перекусив сухожилия над пятками. Волшебник отбивался от него, стоя на коленях. Теперь Аран мог подступить к нему ближе.

Настоящий кошмар!

Блюститель Мира Аран ошибался. Если торговец коврами Аран в состоянии так долго рвать живую плоть агонизирующего человека, получая за каждый укус удар мечом, если он способен, несмотря на страдания, нападать так яростно на врага, то даже прекращение волшебства не заставит людей отказаться от войны. Пока будут на земле люди, они будут воевать снова и снова, убивая друг друга мечами, камнями и любым другим оружием, какое найдут.

Мозг Арана прояснился. Должно быть, дело в мече: мана, заключенная в мече, заменила ману, извлеченную из Арана при помощи того варианта Магического Диска, который создал Сотрясатель Холмов. Наконец Аран осознал, что меч сражается один. Сотрясатель был не более чем кусок мяса. Может быть, он и не умер, но двигаться уже не мог. Меч в его повисшей руке прыгал самостоятельно, все еще пытаясь держать Арана на расстоянии. Аран увернулся от лезвия, схватил рукоять меча зубами и потянул его из невредимой еще руки волшебника. Рука с бессмысленной решимостью пыталась удержать меч, но ее усилие оказалось недостаточным.

Ему пришлось вновь превратиться в человека, чтобы взобраться на раковину дракона. Великий Маг был еще жив, но силы покидали его. Аран возложил на него меч и принялся ждать. Маг постепенно становился моложе. До прежнего состояния было еще далеко, но по крайней мере он не выглядел дряхлым. Когда он открыл глаза, заморгал и спросил «Что случилось?», на вид ему было лет семьдесят.

— Самое интересное ты пропустил, — ответил Аран.

— Полагаю, ты победил. Прости меня. После схватки с Глирендреем прошло тридцать лет. Если учесть, что каждый маг в цивилизованном мире пытается сделать дубликат Магического Диска, ничего удивительного, что тот или иной волшебник усовершенствует его конструкцию.

— Он испытал свой Диск на мне.

— Вот как! — сказал Маг. — Наверное, тебя интересует стеклянный кинжал?

— Я действительно думал об этом. Где он?

— У меня на поясе. Ты считал, что я оставил его в твоем сердце. Я видел сон, что он мне понадобится. Поэтому он у меня. И хватит об этом.

— Но он был у меня в сердце!

— Я сделал образ кинжала и вложил его в твое сердце, а затем испарил.

Аран схватился за грудь:

— Ах ты, обезьянье отродье! Я тридцать лет был уверен, что нож сидит у меня в сердце.

— Ты забрался ко мне в дом, как вор, — напомнил ему Маг, — а не как званый гость.

Торговец коврами Аран за тридцать лет научился разделять подобное отношение к ворам. С легкой горечью он сказал:

— Волшебники любят шутить, не так ли? Теперь я понимаю, почему никто не мог вынуть кинжал из моей груди. Ну что ж, теперь расскажи мне, почему заклинания Сотрясателя Холмов превратили меня в волка?

Маг вопросительно посмотрел на Арана:

— Что-о?

— Он протянул ко мне руки, высосал из меня всю ману, и я стал волком. Я даже потерял человеческий разум, а с ним и неуязвимость. Если бы он использовал обычный меч, а не заколдованный, он бы меня искромсал на куски.

— Я не могу этого объяснить. Ты должен был оставаться человеком, пока не…

Затем Мага осенила догадка. Его бледные щеки еще сильнее побледнели.

— Скорее всего, — сказал он, — тебе это не понравится, Аран.

Аран смотрел в глаза Мага, в глаза семидесятилетнего старика, усталые и полные сострадания.

— Продолжай, — сказал он.

— Магический Диск — новое средство. Даже мертвые точки не так давно появились, как думают люди. Подобной ситуации не было раньше, вот и все. Люди считают, что оборотень — это человек, который умеет превращаться в волка. Это кажется очевидным. Вы не можете осуществлять превращение без лунного света. Вы сохраняете человеческий разум. Но представление об оборотнях до сих пор никак не доказано.

— Ты хочешь сказать, что я волк?

— Без волшебства — волк, — подтвердил Маг.

— Какое это имеет значение? — Аран перешел на шепот. — Большую часть жизни я прожил как человек. Какая разница… Ах, да!

— Это не имело бы значения, не будь у тебя детей.

— У меня восемь детей. И у них будут дети. И однажды мана исчезнет со всей планеты. Что тогда, Маг?

— Ты знаешь ответ.

— До конца вечности они будут дикими собаками.

— И никто не поможет им стать людьми.

— Этому не бывать! Я позабочусь о том, чтобы в Райнилдиссене не появлялись больше волшебники! — Аран выпрямился во весь рост. — Ты слышишь, Маг, волшебники будут запрещены! Колдовство будет запрещено! Мы сохраним ману для русалок и драконов.

Кажется, ему это удалось. Четырнадцать тысяч лет спустя на том месте, где когда-то стоял город Райнилдиссен, бытовали сказки об оборотнях. А волшебников на земле не осталось.