Минутой позже у него появились все основания расстаться с изрядной долей самодовольства, так как из дверей дома выскочила долговязая фигура Лэнки. Он догнал меня, сгреб обеими руками под локти, и я увидел прямо перед собой искаженное болью и страхом лицо.
– Пуля не зацепила тебя, сынок? – с тревогой в голосе спросил меня Лэнки.
– Она просвистела рядом – у самой щеки, обдав ее струей воздуха, – все еще дрожа, ответил я, – но никакого вреда не причинила.
– Слава Богу! – облегченно вздохнул Лэнки. Отпустив меня, он приложил руку ко лбу. – Минутку…
Лэнки обернулся и голосом, в котором явственно звучали металлические нотки, потребовал ответа:
– Кто кричал «руки вверх»?
Мы молчали. Ни единой улыбки вокруг – еще бы! Потом, немного помедлив, откликнулся-таки Джефф Порсон:
– Ну, земляк, это был я.
– Ты? Это ты крикнул? – переспросил Лэнки, не скрывая удивления.
Он подошел к Джеффу Порсону поближе и остановился перед ним – высокий, прямой, собранный. От былой неповоротливости не осталось и следа. Даже голос звучал, как никогда, твердо и жестко.
– Все это напомнило мне одну историю, – отчеканил Лэнки, – но историю слишком длинную, чтобы рассказывать ее сейчас. Она – о куче балбесов, и самым большим дураком из них оказался старший.
Смелый разговор, ничего не скажешь! Да, таких слов старому Порсону давненько не приходилось слышать, уж будьте уверены. Он не нашел что ответить и только плечами пожал.
Лэнки резко развернулся и зашагал к конюшне. Мы же потопали к дому, собираясь наконец поужинать, и по дороге никто не проронил ни звука.
Мы как раз умывались под насосом, когда Лэнки, притрусив на медвежьей, как он ее называл, лошади, остановился сзади и соскользнул с седла. Он обошел всех нас по кругу, каждому пожимая на прощанье руку. Я спросил, не останется ли он хотя бы поужинать напоследок, но Лэнки отрицательно помотал головой.
– Тень смерти коснулась меня, – сказал он, и улыбка исчезла с некрасивого, но такого знакомого лица.
Проходя мимо Джеффа Порсона, Лэнки пропустил его, не подав руки.
Надо отдать должное старику Джеффу – на сей раз он повел себя как настоящий мужчина, к чему у него, впрочем, хватало оснований.
– Я был не прав, Лэнки, – признался он. – Я был чертовски не прав, и прошу меня простить.
– Все в порядке, – кивнул наш долговязый друг, – чего я никак не мог бы сказать, лежи сейчас наш юный Грэй носом в землю с пробитой головой.
Дэн Порсон в последний раз попытался уговорить Лэнки остаться с нами, но тот ни в какую не хотел задерживаться – даже просто поесть. Лэнки заявил, что ему пора отправляться в дорогу, и через десять секунд уже следовал по ней. Старый мустанг враскачку заковылял вверх по склону холма, постепенно растворяясь в сумерках вместе с хозяином.
Как только мы расселись за обеденным столом, слова так и хлынули потоком – особенно после первой порции жареного мяса с картошкой.
И естественно, весь разговор вертелся вокруг Лэнки.
– У меня, – заметил Джефф Порсон, – сразу мелькнула мысль, что он явно не тот, за кого себя выдает, и, чем черт не шутит, даже способен противостоять Тому Экеру. Я хотел вывести парня на чистую воду, но сами видите, что из этого вышло. Я предполагал, что пороху в нем немало, но и представить себе не мог, что его окажется так много и малейшей искорки достаточно для взрыва. Да, моя шутка, наверное, и в самом деле получилась глупой. Но зато теперь мы знаем, каким образом Том Экер поранил руку и каким образом мог с тем же успехом получить и дыру в голове!
Все немедленно согласились со стариком, и лица ребят помрачнели. Что касается меня, то я поглощал ужин в полнейшем тумане – та пуля пролетела слишком близко от моей головы! И кроме того, перед глазами все еще стояла изумительная сцена, разыгравшаяся не так давно в полумраке комнаты: я имею в виду мгновенное превращение неуклюжего долговязого Лэнки в проворную дикую кошку, стремительный полет от дверного проема и превосходящий всякое воображение выстрел из пистолета – ведь Лэнки стрелял еще в воздухе, но прицелился так точно, что у меня в ушах до сих пор не смолкал свист чудом минувшей голову пули.
Я снова и снова возвращался в мыслях к этому необычайному событию. И той ночью, и в последующие три или четыре дня на ранчо ни о чем так много не говорили, как о загадке Лэнки и о том, кем он мог быть на самом деле. Насчет его богатого приключениями прошлого сомнений ни у кого не было. Ни один человек не смог бы воспользоваться пистолетом так ловко, да еще и таким способом, который продемонстрировал нам Лэнки, не имея за плечами длительной практики, и практики, скорее всего сопряженной со знанием, что вся твоя жизнь зависит от искусства обращения с оружием, от скорости и точности стрельбы.
После того случая я для себя решил, что никогда больше не осмелюсь судить о человеке по внешнему виду.
Прошло четыре дня с того вечера, как Лэнки покинул нас, когда со мной случилось происшествие, которое стоит того, чтобы о нем рассказать. Весь день я был занят объездкой маленького пегого мустанга. Это был сущий дьявол – норовистый, непокорный. Настоящий сгусток энергии! Все отзывались о нем как об очень ненадежном и непредсказуемом коне. Я хотел сам убедиться в этом, так как мне казалось, что в действительности мустанг не так плох, как о нем говорили; просто избыток энергии рвался наружу, требуя выхода и превращая его в горячего и раздражительного коня, как только на спине оказывалось седло. Парни с ранчо продолжали безуспешно приучать маленького мерина к узде и шпорам, пока это не стало настолько же невыполнимой задачей, как убедить кошку прогуляться по раскаленной плите. Так что, когда и я, в свою очередь, попытался поработать с этим дьяволенком, весь день превратился в мучительное испытание. К концу его я чувствовал себя измотанным и обессиленным до предела. Но кое-каких успехов я все-таки достиг! Дважды я вылетал из седла, крепко ударяясь о землю, так как наездник из меня довольно посредственный, но зато проникся глубокой симпатией к не в меру энергичной лошадке, и постепенно, сами собой, произошли кое-какие сдвиги в лучшую сторону. В конце концов, я всегда считал: то, что лошадь узнает о тебе, не менее важно, чем то, что ты узнаешь о ней.
Как я уже говорил, день выдался на редкость тяжелый, и когда к вечеру я привел мерина домой, он настолько изнемогал от усталости, что я решил поставить его в конюшню, а не отгонять на пастбище. После ужина все стали укладываться спать, а я вдруг вспомнил эту перепуганную, изнервничавшуюся животину и вернулся в конюшню почистить беднягу. Придя туда, я обнаружил, что мой маленький измученный мерин все еще не оправился от дневных испытаний и весь, с ног до головы, покрыт холодным потом, способным изгнать дух из тела, в отличие от здорового горячего пота, который всего лишь сгоняет лишний вес. Я протер коня насухо, и бедняжка пегий, поняв, что я хочу утешить его и вовсе не собираюсь наказывать за дневные промахи и ошибки, вдруг превратился в самую изумленную, кроткую маленькую лошадку на всем белом свете. Он вертел головой, принюхиваясь ко мне, а потом даже зашел в проявлении нежности и признательности так далеко, что легонько куснул мои волосы!
До сих пор он ни разу так и не прикоснулся ни к сену, ни к ячменю, но перед моим уходом сосредоточенно склонил голову над кормушкой, а вслед мне раздалось тихое благодарное ржание, словно конек предлагал еще немного побыть вместе.
Я шел к дому, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете и в то же время немного печалясь – любого приведет в уныние мысль о том, как много несчастий и невзгод мы рассеиваем вокруг себя непрестанно, тратя на это массу времени и сил, и как много радости и счастья могли бы мы получить легко и просто, потратив лишь половину этих усилий. Не то чтобы я так уж всерьез принялся философствовать, но все-таки, вспоминая пегого, я искренне и от всего сердца поклялся, что никогда не буду жесток с лошадьми, напротив, с каждой из них стану обращаться бережно и любовно. Внезапно почти у самого дома что-то промелькнуло перед моими глазами и скрылось за огромным бревном – стволом поваленного ветром дерева.
Это мог быть волк или даже горный лев. Но я до смерти перепугался, так как мне показалось, что, несмотря на размеры, в темноте мелькнул не зверь, а человек.
Мне было страшно проходить мимо громадного бревна, но я решил, что непременно должен сделать это, иначе мой личный, тайный счет удач и поражений пополнит еще одна черная метка, а их и без того было предостаточно. Еще несколько таких отметин – и я имел бы все основания считать себя презренным трусом!
Итак, я собрался с духом, вытащил кольт и, дождавшись, пока не почувствую в руке его холодную тяжесть, упрямо зашагал к бревну. Подойдя, я услышал, как совсем рядом чей-то вкрадчивый, тихий голос шепнул:
– Не стреляй, малыш!
От этих слов по всему моему телу пробежал электрический ток, взорвавшись искрами дикого ужаса, но я быстро сообразил, что прозвучали они легко и просто, без всякой угрозы.
Передо мной на фоне звездного неба неожиданно возник силуэт высокого и широкоплечего мужчины.
– Лэнки! – изумился я.
Он приблизился и, тронув меня за руку, сказал:
– Прости, Нельс. Я чертовски сожалею, что позволил обнаружить себя. Но хочу тебя успокоить: я здесь вовсе не для того, чтобы кому-нибудь навредить.
– О, я знаю, Лэнки! – воскликнул я. – Не такой уж я дурак.
– Ты славный малый, Нельс. Давай-ка отойдем подальше от дома, ладно?
Я пошел за ним, так терзаемый любопытством, будто множество иголок впивалось в мой мозг.
Лэнки я обнаружил по чистой случайности и настолько внезапно, что меня охватили страх и трепет. Стоило лишь подумать о человеке, прячущемся недалеко от нас и, как одинокий волк, скитающемся во тьме и холоде ночи.
Мы подошли к широкому пню. Лэнки сел, взмахом руки пригласив меня сделать то же самое. Я устроился рядом.
– Закуришь? – спросил Лэнки.
– Нет, – ответил я. – Я слишком взволнован и до сих пор нервничаю, а потому вряд ли сумею свернуть сигарету.
Довольно хихикнув, Лэнки насыпал табаку на бумагу, а затем я услышал легкие шорох и потрескивание.
– И отчего же ты нервничаешь, братишка? – полюбопытствовал мой долговязый собеседник.
– Как это отчего? Из-за тебя, конечно. Из-за того, что ты так неожиданно выпрыгнул прямо из темноты. По-моему, вполне достаточно, чтобы перепугаться не на шутку!
– Да у тебя просто море бесстрашия, Нелли, – снова захихикал Лэнки, опять вытащив на свет Божий проклятое прозвище, данное мне им самим в не столь отдаленные времена. – Нет, у тебя целый океан бесстрашия и силы духа, иначе ты ни за что не признался бы, что испугался. А именно скрытый страх, тот, что человек подавляет, загоняя глубоко внутрь, в конце концов замораживает и умерщвляет его душу!
Я задумался над этими словами. А Лэнки прикурил сигарету, и я заметил то ли искорку, то ли крохотный лучик света, пробившийся сквозь сомкнутые ладони, которыми он прикрывал огонек. На краткий миг лицо Лэнки осветилось, смутно проглянув сквозь облако дыма.
Тощее, вытянутое, да еще изуродованное лицо… что можно было разобрать на нем? Возможно, Лэнки чист как стекло. Но почему-то в голову лезли самые дикие и ужасные догадки о его прошлом, непременно связанные с кровью и убийствами. Да, картины льющейся крови всегда возникали у меня в уме, когда я думал о прошлом Лэнки.
– Я хотел бы потолковать с тобой кое о чем, малыш, – начал наконец Лэнки. – Не возражаешь?
– Нет, давай поговорим.
– Скажи, как тут сейчас обстоят дела?
– На ранчо? – удивился я. – Все нормально. А с чего бы вдруг…
Он резко оборвал меня:
– Да неужели вы не видите, что все силы ада ополчились против этого ранчо? – Лэнки остановился так же внезапно, как и начал, – аж нервно клацнули зубы. – Хорошо, – обронил он, немного помолчав. – Я рад, что все в порядке.
– Но объясни мне, что должно случиться? – спросил я.
– Знато б дело, стал бы я ползать здесь среди ночи? Расскажи-ка мне лучше о Джеффе Порсоне. Как он себя чувствует? Аппетит не потерял?
– Нет, по крайней мере не настолько, чтобы я мог заметить. Старик всегда съедает вдвое больше любого работника, хотя и сделать успевает вдвое больше любого из нас, должен заметить.
– Стало быть, он ничего не знает и ни о чем не подозревает. Что ж, и это неплохо. – Он вдруг поднялся. – Сделаешь для меня кое-что, малыш?
– Ну, – неуверенно протянул я, – пожалуй, да, Лэнки. Во всяком случае, постараюсь.
– Значит, говоришь, все идет нормально?
– Да, насколько я могу судить.
– Тогда сделай милость, поспособствуй тому, чтобы и дальше все шло нормально.
– О чем ты? Объясни толком!
– Забудь, что видел меня здесь. Не говори никому, ни единой душе, что столкнулся тут ночью со стариком Лэнки. По рукам?
Секунду поколебавшись, я кивнул:
– По рукам.
– Я всегда знал, что ты хороший малый, – объявил Лэнки прямо мне в ухо, – а теперь окончательно в этом убедился. Я верю тебе и буду верить впредь – что бы там ни произошло!
Я повернулся было, собираясь задать еще пару вопросов, но Лэнки уже ушел и очень скоро скрылся из виду, растворившись среди молодых тополей.