Глава 1

Поездка обещала быть чудесной. Было утро, с безупречно синего неба ярко светило солнышко. За окнами машины пробегали живописные виды, которые с каждой минутой становились все прекрасней. Саша выглядывал наружу, с удовольствием подставляя лицо свежему ветру. Удовольствие было тем сильней, что в самой машине свежестью и не пахло.

– М-да… – прошептал Саша своей маме, сидящей рядом. – Не мешало бы дяде Пете уже перестать упрямиться и приобрести себе нормальную машину с кондиционером. А то в его «ласточке» чересчур уж душно, да и бензином воняет.

– Как и полагается в каждой уважающей себя старой «Волге» советского года выпуска, – с улыбкой ответила мама. – Ты знал, на что шел, когда поехал с нами.

Саша в ответ лишь вздохнул. Поехал-то он по старой памяти, да крупно ошибся. С последнего их совместного путешествия с дядей Петей много воды утекло. А «ласточка» с годами не стала моложе. Саша должен был это учитывать, отправляясь в путь в такой компании. Но почему-то он об этом не подумал, и вот теперь атмосфера в машине с каждым километром становилась все более тяжелой. Саша то и дело с тревогой поглядывал на своего пса. Как он там? Увы, бедный Барон давно находится в коматозном состоянии. Если уж Саше было не по себе в пропахшей бензином колымаге, то чуткому собачьему носу такой запах – это был просто нокаут.

Барон свернулся калачиком, глаза у собаки были закрыты. Со стороны могло показаться, что пес просто спит, но Саша умел разбираться в чувствах своего питомца и видел, что выражение морды Барона было самое страдальческое.

– Барон, – позвал он собаку. – Ты там как?

Барон мигом открыл глаза, поднял голову и вопросительно уставился на хозяина. А? Что? Разве есть варианты?

– Бедный ты мой, – опечалился за него Саша, – иди сюда!

И он похлопал по коленям. Барон тут же очутился на сиденье рядом с хозяином, устроился поудобнее и высунул голову на улицу. Теперь они уже вдвоем с наслаждением вдыхали свежий воздух. Но сам дядя Петя к их проделкам отнесся неодобрительно.

– Нечего собаку на сиденья пускать! Все чехлы будут после него в шерсти! Достаточно уже и того, что с твоего Барона на ковриках столько песка набирается, что впору собственный пляж открывать.

И видя, что его слова не производят впечатления, дядя Петя прикрикнул:

– Сашка! Ну, кому я сказал!

Пришлось им с Бароном прекратить свое развлечение. Пес вернулся под сиденье. А Саша уже в двадцатый раз пожалел, что не отправился в путь на своей машине. А все мама, которая заставила поехать с дядей Петей и его семьей. Захотелось ей, видите ли, побыть подольше со своей родней. Саша неодобрительно покосился на свою маму, понимает ли она, как опростоволосилась? Хотела пообщаться с родственниками, так и ехала бы с ними одна! Нет, заладила, не стоит бензин тратить, дядя Петя нас всех отлично довезет. В наше время не грех и сэкономить. Вот и сэкономили, что теперь все мучаются.

Но это было еще не все.

– Саша, и окно тоже закрой! – внезапно потребовала бабушка Эльза.

– Душно, бабуля.

– А мне дует!

Ехала она в теплом пуховике, на голове у нее была надета шерстяная шапка, сверху еще и повязанная шалью. Как в таком обмундировании можно было замерзнуть в погожий апрельский денек, Саша взять в толк не мог. Поэтому выполнять приказ бабушки и не торопился.

– Ты не слышал? – произнесла мама. – Эльзе Константиновне холодно!

Саша протянул руку, чтобы начать крутить ручку стеклоподъемника, спорить с женщинами, как известно, себе дороже, но тут в машине прозвучал еще один голосок:

– Почему никто никогда не спрашивает моего мнения? А?! Может, мне жарко! А Барону так ему точно душно. Вон он как дышит, даже мне слышно. И Сашка вообще весь мокрый сидит, с него течет, как с Ниагары. Да и от тебя, дорогая тетечка, тоже не духами попахивает. И что теперь? Из-за одной вредной бабки, которая и так уже напялила на себя весь гардероб, мы теперь должны париться в этой вонючей душегубке с закрытыми окнами?

Эту тираду произнесла Анечка – родная дочка дяди Пети, и она же внучка Эльзы Константиновны. Какое-то время все взрослые в шоке молчали, пытаясь прийти в себя от наглости пятнадцатилетней девицы, осмеливающейся так дерзко разговаривать со взрослыми.

– Хамка! – первым возмутился дядя Петя, обретя дар речи. – Немедленно извинись перед бабушкой!

В ответ Аня ехидно произнесла:

– Извини, бабуля! Извини за то, что ты выжившее из ума ископаемое, которое всем вокруг мешает жить так, как им нравится! Прости меня, но это так!

Саша отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Может, и не стоило Ане в таком тоне разговаривать с родной бабушкой, но упрекать сестренку он не мог. Эльза Константиновна за время пути уже основательно вынесла всем мозг. То ей казалось, что сын поехал не по той дороге, ни карты, ни подсказки «Алисы» из навигатора ее убедить не могли. Бабушка даже обозвала «Алису» железной дурой, на что та обиделась и заявила, что разговаривать в таком тоне не собирается.

Тогда Эльза Константиновна разволновалась, что какая-то железка смеет учить ее хорошим манерам, и потребовала остановиться, потому что ей нужно было достать лекарство, которое лежало в сумке, засунутой глубоко в багажник. Когда лекарство нашлось, потребовалась вода, чтобы его запить. Бутылочка с водой где-то была, но найти ее не удалось, а Эльза Константиновна требовала, чтобы ей дали именно ее воду, никакую другую она пить не желала. Потом все же согласилась на минералку, за которой потребовалось заехать на заправку, потом бабушке захотелось в туалет, потом было что-то еще, еще и еще. Фантазия старушки была неисчерпаема.

Вот и сейчас, услышав слова внучки, Эльза Константиновна тут же схватилась за сердце:

– Умираю! Петя! Угомони девчонку!

– Анька, замолчи! – рявкнул красный и потный дядя Петя. – Иначе, клянусь, я сейчас остановлюсь и надаю тебе тумаков!

Угроза прозвучала достаточно убедительно, поэтому Аня не стала провоцировать. Но дядя Петя не успокаивался. Но возмущало его не отношение дочери к бабушке, переживал дядя Петя за свою машину.

– Ну ты, Анька, даешь стране угля! Надо же такое ляпнуть! Вонючая душегубка! И это о моей «ласточке»! Да чтобы ты знала, эта машина старше тебя на добрых двадцать лет. Да она тебе в матери годится!

Но Анька упорно не желала уважать возраст ни в человеческом, ни в железном эквиваленте.

– Давно пора выбросить эту ржавую рухлядь на свалку! – возмущенно сказала она. – Тебе это все вокруг говорили, и не один раз!

– Это антиквариат!

– Ха-ха! Хлам!

– Еще десять лет, и моя «ласточка» точно будет цениться на вес золота!

– Никогда! – отрезала Аня. – Ни через десять, ни через двадцать, ни даже через сто лет этого не случится. Она просто сгниет и развалится вместе со всеми теми веревочками, которыми ты, папа, ее так любишь перевязывать!

– Нет, ты не права! У этой машины куча достоинств. И главное то, что моя «ласточка» сделана так, что я способен починить ее в любом месте и в любое время. Да я ее знаю всю как облупленную. Все ее болячки, все ее слабые места, сломалось у нее чего, я раз, и починил! Где-то проволочкой подтяну, где-то хомутик надену, и готово, и порядок. А разве с новой машиной я смогу так поступить? Там же все компьютер решает, а не человек! Мне эту премудрость вовек не осилить! Опять же в аварии моя «ласточка» сколько раз бывала, и все ей нипочем. У «ласточки» моей на заду легкая трещинка, а джип современный весь из себя такой навороченный в лепешку! Потому что джип – он консервная банка, а моя «ласточка» из железа!

Дядя Петя так обиделся за свою «ласточку», что совсем забыл про умирающую от разрыва сердца мать, которая тяжело дышала рядом с ним. Жалобные стоны бабушки Эльзы тонули в громовых раскатах голоса ее сына. Дядя Петя разошелся не на шутку. От современного автопрома он перешел на воспитание подрастающего поколения. И проорал, что молодежь нынче совсем оборзела, ничего не ценит, никого не уважает. Расстроенный всем этим шумом Барон забился глубоко под сиденье, оттуда выглядывала только его перепуганная морда. Собака не выносила, когда близкие ему люди ссорились. Это делало пса совершенно несчастным. Он не знал, как ему реагировать, и страдал.

Саша наклонился к собаке и прошептал:

– Все в порядке, Бароша. Немного поссорятся, потом помирятся. Родные люди, с кем не бывает.

Саша потрепал пса по загривку, тот в благодарность лизнул его руку. Но из укрытия не выбрался. Там Барону казалось спокойней. И по-своему он был прав. Накал страстей в салоне старенькой «Волги» нарастал.

– Не видать вам моего наследства! – стонала бабушка Эльза, которая от злости сделалась совсем красной. – Все Мишке с Витькой оставлю. Так и знайте! Ни копеечки ни тебе, Анька, за твою грубость, ни тебе, Петя, не оставлю!

– Маманя, – оторопел дядя Петя, – а меня-то вы за что в немилость записали?

– А чтобы знал, как таких грубиянок растить!

На это дядя Петя справедливо заметил, что Эльза Константиновна живет с ним и его семьей вот уже пятнадцать лет, на ее глазах появилась на свет Аня, на ее руках воспитывалась, и ее же стараниями девочка теперь превратилась именно в то, что все и видят.

– Не вы ли, маманя, запрещали мне девчонку шлепать, когда я ей в детстве люлей пытался прописать? И Марине вы не позволяли Аньку воспитывать. Вечно за девчонку горой. То, что из нее выросло, вашими стараниями выросло!

Но Эльза Константиновна, подобно многим пожилым людям, давно утратила способность критически воспринимать собственные действия и не желала признавать свои ошибки. Она сейчас знала лишь то, что ее обидели, а почему и как это произошло, разбираться не желала.

– Ни копейки! – брызгая слюной, вопила она. – Ни рублика! Ни монетки! Все Мишке с Витькой!

– Один же пьяница, другой наркоман. Ваши собственные слова.

– Зато с матерью они всегда почтительны.

– Ну-ну, – хмыкнул дядя Петя обиженно. – Дело ваше, маманя. Отдавайте, конечно. По мне, так вы хоть вовсе папенькину коллекцию в воду выбросьте.

Наверное, он хотел объяснить матери, что воля матери для него закон, но вышло только хуже. Эльза Константиновна восприняла это как неуважение к памяти мужа.

– Теперь я понимаю, в кого Анька у нас такая хамка выросла! Надо же такое ляпнуть! Выбросить коллекцию, которую до тебя собирали пять поколений семьи Тюлькиных. Все! Если раньше я еще сомневалась, как мне поступить, то теперь точно знаю, никто из вас троих ее не получит!

В общем, до места назначения все успели поссориться, потом помириться, потом снова немножко поссориться. Доехали весело, скучно никому не было – это точно. Что касается Барона, то он выскочил из «Волги» первым и начал стремительно носиться кругами, ничего не видя и лишь торжествуя, что он снова на свободе. Поэтому пес то и дело налетал на чьи-то ноги, вилял хвостом и, кидаясь из стороны в сторону, вел себя словно конченый сумасшедший.

Разумеется, такое поведение собаки тут же вызвало неудовольствие у хозяина дома.

– Угомони своего пса, Сашка!

– Он просто радуется, дядя Витя.

– Угомони, я сказал!

Саша подозвал Барона к себе и велел сидеть рядом. Видя такое безукоризненное послушание, Дядя Витя смилостивился и даже хотел погладить собаку, но Барон недовольно рыкнул, хотя никогда агрессии к людям не проявлял. А вот дядя Витя чем-то сильно ему не нравился, и Саша собаку понимал. Он и сам никогда особенно не любил этого своего родственника. И он, и его жена всегда были важные да самодовольные, всех поучали, ко всем относились свысока. Не самыми приятными людьми было это семейство, состоящее всего из двух человек. И хотя денег у них всегда было завались, никто из остальной родни не мог похвастаться тем, чтобы они кому-нибудь хоть чем-нибудь помогли. Оба супруга жили по принципу: что мое, то мое, а что твое, тоже мое. Саша и сегодня поехал к ним только ради мамы, которая хотела кое-кого повидать из родни, которая собралась в доме у дяди Вити в большом количестве.

Повод имелся достойный. Сегодня Виктору исполнялось пятьдесят лет. Ну, не совсем сегодня, полтинник ему стукнул два дня назад. Но и свой юбилей дядя Витя отмечал уже не первый день. Начал он отмечать его еще в офисе с сотрудниками своей фирмы, которые от души чествовали генерального, так что принесли его домой буквально на руках. Это была лишь закуска. На другой день юбиляра поджидало основное блюдо, за ним он переместился с лучшими друзьями, тоже все сплошь генеральными, в ресторан. А уже сегодня наступил черед родни, это был десерт, который дядя Витя принимал у себя дома, потому что желал побыть в спокойной домашней обстановке.

Но про себя все гости думали другое и не стеснялись высказываться:

– Зажилил Витька для нас ресторан.

– Кто мы ему такие? Подумаешь, родня!

– Рылом мы не вышли с Витиными важными друзьями за одним столом сидеть. Вот в чем дело!

– А Ритка его еще и сэкономить не прочь. Даром что дом ломится, ей все мало.

– Шашлыки, закуски и торт, – очень похоже передразнил жену Виктора худенький миловидный юноша – Толик.

– Ну и выпивка еще, – подхватила Алена. – Бери, что подешевле, будет с них и этого!

Алена приходилась родной сестрой Толику. Они оба были детьми дяди Пети от первого брака. Их мать – Этельберта, или как ее звали в семье, просто Этель, тоже находилась тут. Смешливая толстушка, она казалась моложе своих лет из-за того, что полное и круглое ее лицо с туго натянутой кожей было почти полностью лишено морщин. С ней-то, главным образом, и хотела встретиться мама самого Саши.

Этель была ее давней подругой. А Саша, мало с кем из этих своих родственников общавшийся, все же немного дружил с Аленой и Толиком. Несмотря на то что брат с сестрой внешне были совсем не похожи друг на друга, он светленький и грациозный, она тяжеловесная брюнетка, но родней их, казалось, невозможно было никого найти. Брат с сестрой всегда держались вместе. С самого детства они были, как говорится, не разлей вода. И Толик, который был старше Алены всего на один год, всегда с неимоверной нежностью опекал свою сестренку. Трогательно было видеть, как сам, еще не очень уверенно передвигаясь, он уже торопился отогнать от Алены страшного рыжего соседского кота или даже ворону, посмевшую усесться слишком близко от его любимой сестрички.

Едва войдя за ограду, Саша усмехнулся. Алена с Толиком обрисовали предстоящее праздничное застолье предельно точно. Во дворе уже дымились два больших мангала, а круглая жаровня для барбекю ждала свою порцию отбивных. Дядя Витя выглядел немного утомленным, третий день праздника давался ему с трудом. Не мальчик уже. Он уже встретил мать, которая тут же попеняла сыночку на то, что он очень плохо выглядит, обрюзг от пьянства и катится по наклонной.

– А еще генеральный директор! – несколько раз повторила она, стараясь, чтобы фраза про генерального звучала погромче и все бы вокруг ее услышали, словно был еще кто-то, кто не знал о занимаемой должности дяди Вити. – На тебя люди равняются! Ты для них авторитет, начальство! А мать все же послушай. Кто тебе еще правду скажет, если не родная мать?

И теперь дяде Вите было нужно немножко прийти в себя после общения с родительницей. Он снова уселся в кресло, поглядывая по сторонам со своим обычным ленивым с прищуром взглядом, но Саша заметил, что обычной самоуверенности у дядечки сейчас поубавилось. Эльзу Константиновну все ее три взрослых сына уважали и в глубине души немного побаивались.

Несмотря на то что Эльза Константиновна называла Витьку пьяницей, настоящим алкоголиком он никогда не был. Пил много, что верно, то верно, любил это дело, но и в запои не уходил, и на рабочем процессе его пристрастие к выпивке в отрицательную сторону никогда не сказывалось. Но почему же мать, будучи не в духе, неизменно называла его пьяницей? Да очень просто! В десятом классе Витька устроил у себя дома шумную вечеринку, во время которой неожиданно вернулись родители, застав своего сыночка, валяющегося на полу и буквально не вяжущего лыка. Это и послужило причиной тому, что Витя навечно был записан матерью в «пьяницы».

Что касается третьего брата – Миши, то он тоже был на празднике. Изящный и грациозный, каждым своим движением он выдавал тайну своего происхождения. Да, Миша или Мишель, как звали его в семье, не был родным сыном Эльзы Константиновны и ее мужа Юрия Семеновича. Маленького Мишеля эти двое усыновили, когда тот потерял своих родителей. Он приходился каким-то очень дальним родственником деду Юре – мужу Эльзы Константиновны. И тот решил, что должен взять мальчишку к себе.

– Пусть растет с нашими двумя.

– Где двое сыты, там и третьему кусок найдется, – поддержала его жена.

И все же злые языки шептались, что Эльзой Константиновной двигали отнюдь не добрые чувства, а усыновление ей было нужно для того, чтобы получить статус многодетной семьи, а вместе с ним пособия и прочие льготы. Что касается Юрия Семеновича, то про него открыто говорили, что вместе с Мишей в семью пришел достаток, так как у родителей мальчика имелась тугая кубышка, припрятанная на «черный день». И Юрий Семенович эту кубышку распотрошил совершенно. Еще в те годы он в Курортном районе неподалеку от залива на свое имя и на имя жены купил два дома.

Домики эти были старенькие, под снос, но оба они стояли на больших земельных участках. А после приватизации Юрий Семенович эти дома и участки успешно превратил в собственность. Ветхие дома он тут же снес, а на их месте выстроил в одном месте придорожный ресторанчик с баром и мотелем, а в другом магазин. Оба помещения он тут же сдал в аренду. Также Юрий Семенович вовремя смекнул, что выдаваемые государством ваучеры – это не просто какая-то бумажка, а вполне реальная способность заработать. Эти ваучеры он скупал у своих сослуживцев, которые такой дальновидностью не отличались. И как-то на собрании акционеров неожиданно выяснилось, что у никому раньше не известного тихого кладовщика имеется почти такой же пакет акций, как у всей дирекции вместе взятой.

Все эти затеи требовали финансовых вложений. Поговаривали, что и дома, и участки, и ваучеры – все было куплено на те деньги, которые пришли в семью вместе с Мишей. Так это было или нет, сказать теперь было трудно. Но сам Миша, которому не досталось никакого наследства, сумел пробиться в жизни сам. Мальчик всегда сильно отличался от семьи Тюлькиных – тяжеловесных и грузных. Всем им, что называется, медведь на ухо наступил. А Миша, помимо стройности и почти эльфийской грациозности, обладал еще и чистым, идеальным слухом. В музыкальную школу мальчик ходил с удовольствием. Самостоятельно сдал экзамены в эстрадное училище, где впервые попробовал «травку», попался на этом и тем самым дал повод Эльзе Константиновне навечно записать себя в «наркоманы».

Нет, никаким наркоманом Миша не стал, а стал он вполне преуспевающим эстрадным артистом, сумел сколотить ансамбль, с которым до сих пор гастролировал по стране и даже по миру. К тому же Миша всегда нравился женщинам, причем женщинам богатым, которые осыпали его своими милостями и подарками. Женат он был трижды. И в каждом браке при разводе что-нибудь да и получал от супруги «на память». В первом случае это была квартира. Во втором машина. В третьем браке Мишель и вовсе словил джек-пот, в подарок он получил пусть и небольшой, но очень симпатичный отельчик с садом, переходящим в длинные ряды виноградников, заканчивающихся уже собственной маленькой винодельней. И находилось все это счастье не где-нибудь, а в солнечной Франции.

Итак, все сыновья Эльзы Константиновны, и приемный, и двое родных, собрались под одной крышей. Другая мать на месте старухи была бы счастлива или хотя бы сделала вид, что счастлива. Но Эльза Константиновна была слеплена не из того теста, чтобы позволить окружающим расслабиться хоть на минутку. Она моментально нашла новые поводы для своего недовольства.

– Где моя сумка! Немедленно принесите мне мою сумку из машины! Толя! Витя! Петя! Мишель! Сумка!

И лишь получив сумку, Эльза Константиновна позволила всем остальным своим родственникам поприветствовать себя.

Загрузка...