Остров

ОСТРОВ

Повесть, написанная Михаилом Рейдерманом.

Внимание! Содержится нецензурная брань и сцены сексуального характера.

1.

Всадники скакали весь день и всю ночь вдоль реки на юг к тёмным, густым, смолистым лесам, что пугали людей огромными стаями диких животных и непроглядной мглой. Вокруг тех лесов ходило много легенд у авиридов, большинство их которых боялись вступить в это царство деревьев и зверей. Лишь отдельные авиридские селенья располагались у начало лесов. Жили в них в основном изгои-охотники, промышлявшие дичью. Однако зверь тамошний был силён и крупен: то и дело кто-то из охотников погибал, либо становился калекой. Многие верили, что охотников наказывали злые духи леса, вселявшиеся в животных, лешие и водяные. Край был суровым и жестоким, и всадники ехали угрюмыми. Четверо из пяти из них скакали сюда впервые и не знали, чего ждать, сказки и предания о лесах ходили зловещие, что у опытных воинов в душе рождался суеверный страх. Но не леса сами интересовали всадников. Древесное море разрезалось Рекой, а посреди водной глади стоял, согласно легендам, Остров. Вот туда-то мужчинам и необходимо было попасть.

– Людомир, ты ведь бывал на Острове, а так и не рассказал, что же там творится. Едем мы туда, а что нас ожидает, даже и не знаем, – спросил один из всадников, чью правую щёку уродовал неправильной формы большой шрам. Его немного раскосые глаза из-под спадающих на лоб русых волос буравили взглядом того, к кому был обращен вопрос, того, кто мог провести их на Остров.

Людомир продолжал молчать, покачиваясь в седле. За весь путь он почти ни проронил ни одного слова, предпочитая похабным мужским беседам уединённые размышления – жизнь давала для них обильную пищу.

– Белеса, отвали от нашего угрюмца, он ведь у нас избранный, бывал на Острове, в отличие от нас простых княжеских воинов, – дразнился другой всадник.

– А ещё он князя собственной грудью заслонил от паланской сабли. Наверное, это было менее приятно, чем иметь княжескую сестру? А, Людомир? – вступился ещё один из витязей, Алехно, самый большой и широкий, настоящий богатырь, под тяжестью которого изнемогал круп его коня, уставшего от долгой езды.

– Хорош, донимать парня, – окрикнул, скалившихся молодцов Калмир, широкоплечий и статный, чью надвигающуюся старость выдавали лишь морщины, покрывавшие мелкими трещинами его широкое, с квадратным подбородком лицо. Он был самым опытным в этой мрачной компании. Личным телохранителем князя, отдавшим почти всю свою взрослую жизнь на защиту своего покровителя. – Ты, Алехно, про Кислену пасть свою пёсью закрой. А ли забыл, как насильничал морошских женщин? И к тебе Белеса с Армором это тоже относится. Вы от Алехно не отставали, куда только ёлды свои не пристраивали.

Пятый всадник, Армор, невысокий и худощавый, но с чрезмерно большой для своей маленькой головы черной бородой резко повернул коня к Калмиру.

– Помалкивай, старый хрыч. Ты нас за мерзких язычников не упрекай. Да и не участвовал я ни в чём подобном.

– Брешешь, Армор, да и буду попрекать. Князь старшим меня назначил.

– Язычников любишь? А не перестал ли ты Калмир верить в Великую мать? Может, решил вновь, как твой отец, приносить кровавые жертвы Лорку и, как животное совокупляться на лозовую пятницу?

–Ну тебе, Армор, даже отдельный день для этого не нужен. Ты когда, хочешь насиловать, просто издеваешься над своими рабынями, – вступился молчавший до этого Людомир.

–Кто голос подал? – вступился с усмешкой Белеса, – праведный язычник. Тебе бы лучше вообще помолчать, если хочешь доехать до своего Острова.

– А как без меня туда попадёте? Вы же не знаете, где он. Поэтому буду говорить, что хочу, – по лицу Людомира скользнула издевательская усмешка.

– А мы скажем, что тебя убил большой медведь. Напал из-за кустов – прошепелявил Алехно, – как тебе такой расклад?

– Попробуй, Алехно – не спеша остановил коня Людомир, развернув животное мордой к коню гиганта, – ты хоть и большой, но такой жирный и неповоротливый, что я трижды успею тебя проткнуть.

Уязвлённый за живое, Алехно выхватил свою секиру и, направив немного коня вперед, попытался ударить Людомира, но лишь рассёк воздух. Увернувшись от удара, Людомир ударил своей кривой саблей плашмя по голове гиганта, который предусмотрительно надел шлем, звериным чутьём ощущая опасность по мере приближения к Лесам и Острову.

Между всадниками тут же появился Калмир.

– Хватит, – раздавался властный голос опытного воина и командира, – найдём беглеца, можете хоть поубивать друг друга, а пока едем молча. Вернёмся с пустыми руками, нам мало от князя не покажется.

Людомир молча всунул саблю в ножны. Алехно, с раздуваемыми от гнева ноздрями вернул к седлу секиру.

Всадники не сумели поднять себе настроение за счёт язычника. Не дал старый Калмир, не дал и сам объект насмешек.

Людомир имел только авиридское имя, внешне он напоминал южанина-абисита, которыми являлись предки воина. Он был высокого роста, худой, но широкоплечий, под свободными одеждами, скрывалась треугольная спина витязя и полукружья мускулистой груди. Его лицо покрывала курчавая жесткая борода, а на плечи спадали кудрявые тёмные волосы. Людомир выглядел чужаком среди авиридов, и он им был, несмотря на то, что и дед, и отец были знаменитыми воинами племени. Де Людомира¸ язычник, не хотя отрекаться от своих богов, бежал из Абиситата, столицы и крупной торговой гавани абиситского королевства, чей правитель заставил своих подданных поклоняться Великой Матери. Поначалу Миндалам, роду Людомира¸ жилось привольно: за веру в своих богов их никто не хотел убить; князь брал с собой в походы и набеги, щедро одаривая деда Людомира и его нескольких сыновей землёй, серебром и рабами. Отцу и двум дядям Людомира пришлось уже труднее – Великая мать настигла их. Авириды начали исповедовать веру в единую богиню, и трём Миндалам, не хотевшим бежать в неизвестность и отказывать от нажитого положения и богатства, пришлось смириться. Но тайно, как и многие авириды, они по ночам молились древним силам природы, которые постоянно наказывали паводками или засухами возгордившихся людей. Людомир в отличие от своего отца из-за дружбы с молодым князем уже не так сильно скрывал, что в Великую мать он не верит. Жизнь вообще его рано научила, что молитвы никто не слышит, а лучше всего надеяться на доброго коня, прочную кольчугу и руку, способную быстро выхватить оружие. В этом Людомир был очень хорош: не обременённый лишними мускулами он был резок и вынослив, что сделало его одним из лучших авиридских воинов, а также телохранителем и другом князя. Но со временем их отношения стали гораздо сложнее, что они уже оба не знали, как им поступать по отношению друг к другу.

Калмир поравнялся с Людомиром, который как будто этого не замечал, опять бесцельно устремив свой взор вперёд.

– Не задирай дружинников, ты больше не один из нас. Ежели повторится подобное, то вновь попадёшь на княжеский суд.

Выражение лица Людомира не изменилось. Должного устрашающего эффекта слова Калмира не произвели.

– Ладно, кто старое помянет… Расскажи мне лучше об Острове. Почему о нём так много ходит легенд?

Проехав ещё немного, как будто не замечая вопроса, Людомир всё-таки ответил:

– Да, что рассказывать, ты и так всё слышал.

–Слышал я всякие небылицы. В то, что там собираются разбойники и всякий лихой люд, я верю. Верю, что и жрецы старых богов туда сбежали. Могу представить, что и правда вино и пиво льются там рекой, а муж обменивается женой с другим мужем. Но то, что там собрались злые духи, всякие уродцы и божки, я не верю. Это всё сказки для детей.

– Зря, не веришь. Всё что рассказывают про Остров отчасти правда, а отчасти нет. Редкий человек оттуда возвращается, тем более человек со здравым рассудком.

– Что же ужасного там делают с людьми, что они с ума сходят? – спокойно спросил Калмир, стараясь не выдавать своего беспокойства.

– Ничего, если ты хочешь, чтобы я тебя о чём-то предостерёг, то там, в первую очередь стоит опасаться себя, от себя любимого там ещё никто не убегал, – речь Людомира была плавной, несмотря на то, что он с трудом отрывал рот и говорил сипло, с хрипотцой звуки из его уст выходили чёткие и понятные.

– От себя? Что ты имеешь в виду? – удивился старый дружинник.

– Ты сам увидишь и почувствуешь.

Людомир опять ушёл в себя, а Калмир видя, что достать собеседника обратно на поверхность бытия ему не удастся, вздохнул:

– Да сохранит нас Великая Мать.

****

Всадники всё ближе и ближе подбирались к Острову, хотя об этом знал только Людомир, увлекавший за собой других княжеских дружинников. По мере приближения к реке воздух становился всё более вязким и влажным, а ложбинки в лесу заливались молочным туманом, уплотнявшимся с каждым скачком коней. Всадники последовали от реки в лес, чтобы сократить путь и оказаться у другого конца речного изгиба. Так сказал Людомир, пустивший коня во весь опор. Другим воинам ничего не оставалось, как следовать за сумасбродным проводником и держать наготове оружие, на случай нападения. Белеса то и дело проверял у себя на боку кинжал, чтобы в случае чего метнуть его в спину Людомиру. Но ничего не происходило, только становилось всё темнее, хотя недавно был полдень. Лишь подмигивали в чаще молодые фиолетовые сосновые шишки, придававшие хоть что-нибудь весёлое мрачной действительности.

– Скоро ещё? Ты сказал, что мы срежем, а мы в какую-то задницу забираемся? – крикнул Армор, начавший терять терпение.

– Так быстрее будет. Если мы не успеем к закату, нам придётся ждать рассвета.

Всадники молча продолжили ехать за поводырём. Никто не хотел ночевать в промозглом лесу, кишащим по рассказам, стаями гигантских волков и вездесущих гадюк.

Ветер шумел в кронах сосен, раскачивающихся из стороны в сторону под давлением потоков воздуха. Изредка раздавалось пение какой-нибудь птицы, или мелкий зверь шуршал в траве. То и дело всадники проезжали сквозь невидимую тягучую паутину, неприятно набивавшуюся в рот.

– Ну и какого чёрта послал нас князь за этим Стипе? Скачем непонятно где, непонятно куда, – ныл Белеса, – Сейчас лучше бы пива или медовухи.

– Вернёшься будет тебе медовуха, и бабы, ты ведь по ним гораздо больше скучаешь? Поди сейчас медведицу отымел, – поддел товарища Армор

– По-крайней мере, медведица симпатичнее твоей сестры. Вы её когда замуж выдавали, родителей жениха в погребе заложниками держали? – огрызнулся в ответ Белеса.

– Нет, мы просто пообещали, что он сможет трахать твою маму, а мы не отрежем ему яйца за измену, – – не сдаваясь, продолжал Армор

– Как отрезал тебе отец Авдотьи , когда застукал тебя, отлизывающим ей?

– Отрезали бы мне яйца, борода была бы, как у тебя – хохотнул Армор, дернув за поводья, что конь подался вперёд.

– Приеду живым отслужу молебен в честь Великой Матери, – сменил тему Армор, – жаль, что мы на Остров не взяли пару сотен добрых мужей, чтобы показать истину язычникам.

– А тебе есть разница кого убивать, – продолжал соревноваться в остроумии Белеса.

– Я не убиваю людей ради забавы. Я беру в руки меч, только чтобы защитить Великую Мать или чтобы свершилось правосудие, – с глупой торжественностью ответил Армор.

– А я думал, ты на Остров поехал, потому что тебе две меры серебра, как и нам, пообещали.

–То есть тебя, Белеса, не гневит, что Беглец убил священника Церкви Великой Матери? Может, ты не достаточно крепко веруешь?

Белеса промолчал, весь побагровев. Это было сильное обвинение, которое могло стоить ему места в дружине, позволявшего кормиться. Неграмотный, с трудом читающий, вместо молитв предпочитавший женщин и выпивку он не понимал сути учения Великой Матери, не постигал проповедей священников. Вера в Великую Мать, скорее, для него была способом отличить своих от чужих; понять в ком, в первую очередь, стоит видеть врага.

– Ладно, мальчишки, – вступился здоровяк Алехно, – ну что за ссора между двумя добрыми сынами Великой Матери, когда мы едем к язычникам и их бесам, а самое главное нас ведёт туда нечестивец.

Взгляды Армора и Белесы смягчились. Как бы они не хотели поддеть друг друга, они были вынуждены искать опоры меж собой: на Острове их не ждало ничего хорошего, и их проводник мог завести в ловушку, которая стоила бы всем княжьим людям жизни.

Общая нервозность ощущалась в движениях всадников, а беспокойство читалось в их лицах. Всегда бледное лицо Калмира посерело ещё сильнее, Белеса сутулился больше обычного, вжимая свою небольшую голову в плечи, а черные глаза Армора бешено светились сквозь грубую заросль темных курчавых волос на голове и лице. Заплывшее лицо Алехны было тяжело разобрать, но и по его лбу пролегала чуть заметная складка. Лишь Людомир всё также спокойно покачивался в седле от быстрой езды, забываясь в бешеной скачке.

– Не отставайте. Мы успеваем – обрывками донесся голос проводника до дружинников.

Сквозь плотно растущие деревья начинал более отчётливо пробиваться свет янтарно-пурпурных облаков, крепко затянувших летнее небо. Одновременно, по мере приближения реки, уплотнялся туман, лежащий у земли и окутывавший в свои объятья усталых от дороги всадников.

– Ну и туман, как будто в облаках, – прошептал Армор, схватившись одной рукой за висевшие на шеи амулеты. Его пугал сам воздух, обстановка. Алое от закатного солнца марево с трудом позволяло разглядеть своих товарищей. С разбега, не заметив воды, всадники влетели в желтоватые воды притока Реки. Лошади от неожиданности и от передавшегося им волнения воинов встали на дыбы, задевая копытами друг друга и норовя скинуть своих хозяев.

– Тпрр, очумелая. Ты чего?! – не мог справиться Калмир со своим гнедым жеребцом, чей взгляд выражал полную беспомощность, как будто его вели на живодёрню.

– Успокойте коней! Теперь нам надо ждать, – проговорил сквозь плеск воды Людомир.

– Чего? – никак не мог унять лошадь Калмир.

– Когда запоют зарянки.

****

Солнце уже село, и туман стал бледнеть, становясь прозрачным прежде чем окончательно почернеть в вечерней мгле. Холод от реки начал заползать под кольчуги и кожаные доспехи остывших после быстрой езды всадников, которые ёжилилсь, били себя по плечам, тёрли ладони, не замечая в попытках согреться красивых высоких птичьих голосков.

– Людомир, – начал Армор – какого Лешего мы ждём? Ты говорил, что будет паром, но здесь не видно ни зги

– Парома и ждём. Посмотри, как вода волнуется. И туман расходиться потихоньку.

До ног лошадей, тревожно устремивших свои морды на другой невидимый берег, шли по воде большие кольца.

– Что это? – тихим голом спросил Алехно.

В ответ лишь приближалось слабое, но настойчивое гудение, и усиливавшиеся круги на водной глади. Спустя несколько минут сквозь туман показались кроны плакучих ив, чьи локоны, спадавшие почти до земли, грустно приглашали воинов на паром. Постепенно начали вырисовываться стволы деревьев и кустарники, опоясывающие корневища. Дружинник сидели на лошадях, раскрыв рот. На них двигался кусок земли.

– Это и есть Остров? – бросив испуганный взгляд, спросил Белеса.

– Нет, это паром до Острова. Сам Остров гораздо больше.

Земля всё приближалась к всадникам, которые начали различать высокую крепкую фигуру в балахоне и капюшоне, одиноко стоявшую на приближающемся участке суши. Мужчина опустил лицо, не давая его рассмотреть дружинникам, пытавшимся разглядеть незнакомца.

Доплыв почти до всадников, Паром остановился, и Людомир направил своего коня на судно.

– Здравствуй, друг, – крикнул он мужчине в балахоне, который в ответ лишь нечленораздельно проскрежетал что-то своими выпиравшими из под капюшона длинными клыками.

На приплывший островок взобрались и оставшиеся всадники. Калмир, ехавший впереди, приблизился вплотную к неизвестному, пытаясь увидеть его лицо. Вдруг, тот резко поднял свою голову. К испугу сразу подавшихся назад всадников на них уставилась пёсья голова с длинной мордой.

Действуя на инстинктах, благочестивый Армор выхватил меч, остальные ухватились за рукоятки своего оружия. А Людомир, отъехавший немного вперёд, уже слез с коня, и спокойно, присев на корточки, ел растущую под ногами морошку.

Кинокефал стоял, не обращая внимания на дружинников, которые опасались приблизиться к чудовищу и проехать вглубь парома.

– Ну что вы как дети малые? Простого паромщика испугались? Боитесь безоружного мужа? Он вас не загрызёт – усмехнулся Людомир.

Паромщик тем временем подошёл к большой иве, чьи опущенные ветви достигали земли, и сильно потянул за одну из веток, от чего массивное дерево всем стволом очень сильно наклонилось к удивлению дружинников, не ожидавших такой силы от кинокефала. Паром едва дернулся и начал движение назад.

– Он не опасен. Мы будем через полчаса. Можете немного отдохнуть, – будто бы командовал Людомир.

– Большой ли паром? —спросил Калмир у проводника.

– Не очень большой. Пойдёшь осматривать его, будь осторожен. Тут много отверстий. Если провалишься, то вытащить тебя будет сложно. Паром может тебя накрыть, а земля пустила корни глубоко под воду. Ты в них просто-напросто запутаешься.

Гигант Алехно, пока Калмир узнавал про паром у Людомира, расстелил свой плотный войлочный плащ на земле и улёгся на него, засунув под голову дорожную суму. Белеса и Армор уселись на своих плащах друг напротив друга, изредка бросая косые взгляды на Людомира, уплетавшего одну за другой морошку как ребёнок.

– Армор, а зачем ты поехал на Остров? Меня прямо-таки гложет этот вопрос. Тебя ведь князь не отправлял. Ты сам сюда захотел поехать, а ведь живыми мы с Острова можем не вернуться? Из-за серебра? Не думаю, ты богатый жук, – начал беседу Белеса, рисовавший бессмысленные узоры веточкой на рыхлой земле.

– Я уже это сказал и князю. Побывав на Острове и узнав, как него добраться, кто и в каком количестве здесь живёт, – перешёл на шёпот Армор, чьё взволнованное лицо, стало ещё более ожесточённым, – мы могли бы накрыть целую свору язычников сразу и привести их к вере в Великую Мать.

– На разведку стало быть поехал?

– Как бы да.

– А погибнуть не боишься? Леший какой-нибудь заберёт твою душу.

– Моя душа воссоединиться с Великой Матерью, а не с каким-то лешим, – сквозь зубы прошипел Армор, – по Её воле готов и жизнь отдать.

– Никогда не понимал Вас фанатиков, – спокойно продолжал Белеса, – Вот у тебя есть и жена красивая, хоть она и выглядит дико запуганной от побоев, и дети. И деньгой тебя князь щедро жалует, хотя ты почти всё отдаешь Церкви, а едешь рисковать за тридевять земель ради того, чтобы вернуть беглого убийцу пьянчуги и блядуна попа.

– Ах ты тварь, – выхватил меч Армор и ринулся на Белесу, норовя ударить того с размаху клинком. Белеса увернулся и отскочил на несколько шагов, от замешкавшегося Армора держа руку за поясом, где был метательный нож, в любую секунду готовый вонзиться в фанатика.

Очнувшийся от тяжелой и липкой вечерней дрёмы Алехно тяжело поднялся и побежал разнимать двух задир.

– Успокоитесь! – отпихивал своими мощными руками Алехно поссорившихся. Что вы опять тут устроили? Погибнем от собственных рук, а не от рук язычников, которые захотят помешать осуществить праведный суд?

– Эта гнида клевещет на служителей Святой Церкви, – не унимался Армор, разбрызгивая слюной на несколько саженей от себя.

– Я клевещу?! Да мне шлюха из кабак это рассказала. Этот поп к ней захаживал. Любил розгами пороть бедолагу, – расхохотался Белеса, скорчив смешную морду.

– Я убью тебя, выродок языческий, – вновь кинулся Армор на Белесу, но его так сильно оттолкнул Алехно, что Армор упал на спину, выронив меч.

– Ты тоже прекращай зубы скалить! Тебе бы лишь бы шутки отмачивать, хотя уже не до смеху. С каким-то уродом едем, который землю может передвигать, – пробасил гигант.

– Ну ты-то что защищаешь этого свихнувшегося? Сам же слышал про попа от той же девки, что и я, – лишь пожал худощавыми плечами Белеса.

Калмир, пока его воины бранились, осматривал островок, медленно рассекавший плотную завесу тумана, словно сотканного из хлопка. Довольно быстро объехав его на коне, он обнаружил, что паром словно был перекрестием двух параллельных брусков земли еще с двумя такими же. В образуемых прямых углах была либо суша, либо смертоносные отверстия, о которых предупреждал Людомир. Никакой живности, кроме мерзких сороконожек, кормивших чёрных дроздов, изредка нарушавших тишину, повисшую во влажном воздухе, Калмир не заметил. Завершив свой короткий объезд территории, Калмир направился обратно на полянку к своим путникам, где Белеса и Армор сидели поодаль друг от дружки, Алехно вновь устроился покемарить, а Людомир впервые за весь их совместный путь с неким подобием улыбки стоял у края парома.

Терзаемый любопытством о том, что ждёт воинов на Острове, Калмир, который завидовал способности Алехно мгновенно засыпать в любых условиях, слез с коня и зашагал к Паромщику, скалившемуся куда-то сквозь туман.

– Как тебя зовут?

В ответ было только молчания и немного слюны, падающей на землю из пасти урода.

– Ты умеешь говорить? – Калмир пристально вглядывался в продолжающего игнорировать его Паромщика, и уже собрался уходить, как тот вдруг резко пролаял:

– Да.

–Так как же тебя зовут? – содрогнулся от резкого ответа Калмир.

– Народ кличет Паромщиком, – выдавал фразы обрывками кинокефал.

– А настоящее имя?

Паромщик внезапно повернулся и уставился на Калмира, у которого от взгляда необычного собеседника побежали мурашки по спине.

– Ладно. Расскажешь хотя бы, что нас ждёт на Острове?

– Хехехехе. Что ждёт? Жизнь Вас ждёт. Настоящая и весёлая. Так, как на Острове, нигде я не смеялся, – словно заливался кашлем Паромщик.

– Что ты имеешь в виду? Что же оттуда люди не возвращаются? Со смеху умирают? – послышались нотки раздражения в голосе Калмира.

– Не, браток. Если умирают, то от клинка или стрелы, как и на вашем берегу. Не возвращаются же, потому что не хотят.

– Не хотят? Почему? – нахмурив брови, с удивлением в голосе и на лице приблизился Калмир к Паромщику.

– Воздух приятнее, чем у вас в княжестве.

– А ты этот воздух хоть раз вдохнул?

– Вдохнул, не один раз вдохнул.

– И чем же он не понравился?

– Дерьмом собачьим повсюду воняет, – вновь залился полукашлем-полусмехом Паромщик.

Калмир немного отошёл от Паромщика и присел у небольшой ивки, грустно опустившей свои ветви. Калмиру было тревожно: он давно уже командовал княжескими отрядами, и люди говорили про него разное. Одни считали его трусом, за то, что он не бросал людей в необдуманные атаки, другие, которых было меньшинство, наоборот, хвалили за мудрость и желание сберечь воинов, которые и так часто гибли в походах за рабами, серебром и золотом. Калмир, чей опыт прорезался морщинами на его красивом лице, не боялся смерти: его жена умерла от холеры, две маленькие дочери родились мёртвыми, одного маленького сынишку отняла скарлатина, а другого, красивого статного отрока убили кочевники, которые пришли грабить авиридские селения. Но от этого старый воин не обозлился, его сердце не занимала жажда мести – он устал от смерти и старался, как можно меньше лить кровь. Хотел, чтобы из этой поездки вернулись все, даже Людомир, которого князь возненавидел и отправил на Остров, надеясь, что тот сгинет.

– Если люди сами остаются на Острове, значит, никто их не неволит оставаться, а, значит, они могут уйти. Всё так?

– Так, уйти с Острова гораздо легче, чем сюда добраться.

– Почему же?

– Потому что на Острове тебя никто не заставляет что-то делать, ты волен сам распоряжаться своей жизнью: захотел – уходи. Но вот попасть сюда можно только язычникам или с ними.

– С Нами есть один, ты заешь.

– Один ли? – брызнул, усмехнувшись, слюной кинокефал.

Калмира покоробила фраза Паромщика, но он не стал спорить с пёсьеголовым, который только начал делиться важными для Калмира сведениями.

– И как же нам переправиться обратно? Вдруг Людомир захочет остаться на Острове.

– Он не захочет.

– Почему?

– Спроси у него. Он любить поговорить.

– Кто? Людомир? Да он днями мог молчать, пока мы сюда ехали.

– Не умеете вы с людьми разговаривать, дружинники, – захохотал кинокефал.

– Откуда ты знаешь, что мы дружинники? Мы без знамен и на нас нет княжеского герба.

– Хехехехехе, – лишь слетали клочья пена со рта Паромщика

– Ну а вдруг, Людомир останется? Что другим делать? – снова проглотил усмешку урода Калмир.

– Найди меня на пристани. На рассвете в сумерках я ухожу от Острова.

– Спасибо, что сказал, – начал было отходить от Паромщика Калмир, но вдруг остановился и спросил:

– Слушай, наверное, сложно такой махиной в одиночку управлять?

– Смотря, кто едет.

– Ну нас-то мало. Несложно поди.

– Не в количестве дело. Однажды я перевозил всего лишь одного маленького мальчика. Но так было это тяжело, что жилы взбухли, кожа натянулась, как на барабане, а мышцы словно рвались под ней. Всего лишь маленького мальчика переправлял на тот берег, – смешливо лаял Папромщик.

– Тяжело вести малого паренька? – уже не смог сдержать смех Калмир, – такому сильному мужу, как ты?

– Решение перейти эту реку, осмысленное решение, а не из ужаса и страха, всегда тяжёлое.

С этими словами Паромщик стремительными шагами направился от Калмира в чащу, которая будто бы расступалась перед уродом, лишь немного задевая его покатые плечи листовою, словно лаская их, зная, какую неподъёмную ношу они несут каждый день.

2.

Перед глазами воинов предстал Остров. На первый взгляд, в нём не было ничего замечательного. Всё те же Уголки или другое предместье Авиридана, столицы Авиридского княжества. Только туман заплывал на землю с реки. Сквозь марево виднелись очертания и огни многочисленных изб, в которых угадывались постоялые дворы, кабаки и притоны, откуда доносились пьяные мужские и женские крики. К удивлению дружинников из изб несколько раз выбегали и вбегали обратно голые мужчины и женщины. У причалов неожиданно для странников стояли лодки с различным товаром и рыбацкие шхуны, которые готовились с вечера к утренней ловле.

Не дожидаясь, пока первым на сушу пустит своего коня Людомир, Калмир первым въехал на Остров, жадно вдыхая его воздух.

– И что в этом воздухе особенного? Прелой травой только пахнет очень сильно, а так всё также смердит навозом, смешанным с грязью, – размышлял про себя опытный дружинник.

Махина Алехно глуповато озирался по сторонам, пытаясь уловить в воздухе запахи еды, в которой он постоянно нуждался в силу своего размера. А вот глаз матерого развратника Белесы сразу приметил места, где можно было бы выпить хмельной браги и завладеть женским телом, по которому он так сильно стосковался. Озлобленного усталостью от долгой дороги Армора Остров только разозлил: не было ни одной церквушки, лишь рядом с притонами сидели шлюхи, чьи напарницы периодически голышом выходили из борделей привлечь посетителей своими крепкими, упругими телами.

– И где нам его искать? – спросил поравнявшегося с собой Людомира Калмир.

– Для начала, остановимся на постоялом дворе у одного моего приятеля. Нам надо набраться сил и выспаться. Мы устали, а ночью по лесам Острова я бы путешествовать не рискнул бы.

– Ещё один день теряем, – полуспросил, полуконстатировал Калмир.

– Нет. Я должен поспрашивать своих знакомых о том, куда мог убежать Стипе. Давай вот в том трактире на углу переночуем. Там сдаются комнаты и немного поспокойнее, чем в других избёнках.

Всадники не спеша направились за Людомиром, которому то и дело подмигивали девицы, задиравшие свои юбки или показывающие грудь, чтобы подразнить воина. Людомир в ответ лишь ухмылялся и подмигивал отдельным женщинам. Остальные всадники лишь завидовали в той или иной степени своему проводнику, даже не желающий признаться самому себе в этом Армор.

Воины зашли в трактир, набитый всяким разным людом, не внушающим никакого доверия. Сидели разбойники с заткнутыми топорами и кинжалами за пояса или закинутыми за спину луками; попрошайки, из которых не все успели избавиться от искусственных бельм на глазах или других увечий; воры, сразу бросившие оценивающий взгляд на вошедших, и прочие лихие люди.

Калмир со своими людьми сели за стол в углу, что не спасало их от пристальных взглядов, которые парировал Алехно, хмурясь из-за массивных надбровных дуг.

– Где мы будем искать беглеца? – начал разговор Армор, пока воинам приносили тарелки с наваристой рыбной похлёбкой.

– Сначала поедим, а потом вы пойдёте спать. А я поспрашиваю людей про Стипе, где он схоронился.

– Много здесь таких деревень? – включился в разговор Калмир.

– Есть ещё две пристани. В центре Острова разбросаны деревни и несколько капищ, окружающих Олений Городок, столицу, если можно так сказать, Острова. На Юге есть селения. Но много людей живут изгоями в лесу.

– Значит, лес здесь безопасен? – вновь вступил в беседу Армор.

– Как вести себя будешь. Здесь много диких животных, и они все могут захотеть тебя наказать. Однажды я видел, как один муж, убивший зайца ради забавы, был растерзан Медведем, который привёл с собой ещё стаю волков. Я бы вам вообще не советовал здесь охотиться. Зверь местный под охраной духов, и они не рады пролитой крови живых существ, когда любой человек может наесться здесь орехами, мёдом и ягодами, – Людомир замолчал ненадолго, чтобы осушить кружку мёда, приятно растекавшегося по пересохшей глотке, – Встречается на дороге и самодивское хоро. В предрассветный час в низинах можно вначале услышать, а потом и увидеть хоровод прекрасных девиц, которые зазывают путников к себе повеселиться. Трудно удержаться от их крепких объятий и испепеляющих ласк, лишающих полностью всяких сил. Но проведя ночь с девицей на холодной болотистой земле, с утра тебя бьёт сильная лихорадка, от которой ты умираешь спустя несколько дней.

Мужчины молча ели свою похлёбку, макая в неё хлеб и устремив глаза на рассказчика, которого, судя по виду, вообще не волновало то, что он рассказывал.

– Что за чертовщина творится на этом Острове, – воскликнул немного побледневший Армор.

– Здесь нет, чертей. Только духи и люди, которые гораздо опаснее первых, – словно отрезал Людомир.

– А кто же здесь защищает жителей от всех этих хоро и леших? – полюбопытствовал теперь Алехно.

– Люди приносят отдельным духам жертвы, других духов просто уважают в своих поступках. А каких-то духов обходят стороной, как то самое самодивское хоро, которое, я смотрю, вас сильно взволновало, – с издёвкой в голосе сказал Людомир.

– Князя нет, церкви нет. Как тут люди живут?! – продолжал ругать Остров Армор, улопывавший, несмотря на своё небольшое тело, уже вторую тарелку похлёбки.

– Оглядываясь друг на друга. Здесь все во всём свободны. Калмир, —перевёл свои глаза на старшего из дружинников Людомир, – возьми нам большую комнату. Я пойду по кабакам пройдусь. А вы спите пока. Дорога будет дальняя.

– Ага, а где мы тебя найдём здесь? Сбежишь, или своих дружков на нас натравишь —вновь захорохорился Армор.

–Куда я сбегу? Вы как будто не знаете, что я не могу вернуться к князю без Стипе? – бросил, уходя, дружинникам Людомир.

На этот довод нечего было возразить. В Авиридане, столице авиридского княжества, на воспитании у князя находились дети Людомира. Десятилетняя девочка, которая, ворвавшись в этот мир с громким плачем, вытянула все жизненные соки из матери – Огнеславы, горячо любимой Людомиром статной брюнетки, с большой упругой грудью и пышущим, несмотря на легкую хромоту, здоровьем телом. Людомир взял её в жёны против воли своего рода, который хотел, чтобы лучший воин из Миндалов породнился со знатными и богатыми Дождичами. Но Людомир проявил свой ершистый нрав.

Авиридские воины покорили угрюмых дреговин, спрятавшихся в южных лесах, через которые проезжали к Острову воины. Несладкая участь ждала дреговинских женщин, которых отдали на увеселение авиридским бойцам их командиры. Не любивший насильничать Людомир проезжал в это время через одну деревню и увидел, как за красавицей дреговинкой бежал пьяный авирид, потерявший где-то свой шлем. Та не смогла убежать от своего преследователя из-за своей хромоты. Людомир нагнал авирида и дреговинку, когда тот уже повалил её и раздвигал ей ноги, прижав её руки к земле и кусая выглядывавшую сквозь порванный сарафан грудь. Не услышавший в общем шуме и гвалте, топот копыт подъехавшего коня, авирид поплатился собственной головой, в которой Людомир прорубил затылок. Плачущая и стирающая с себя кровь своего мучителя Огнеслава, продолжала кричать, когда к ней приблизился Людомир, боясь, что тот убил авиридского воина, потому что сам хотел воспользоваться её телом.

– Успокойся, – ласково обращался к дреговинке Людомир, —вот, возьми мой плащ и прикройся им. Я не причиню тебе вреда. Если хочешь спастись, то делай, что я говорю.

Людомир, укутавший в плащ испуганную и жалкую из-за пережитого страха Огнеславу, усадил её на коня и ускакал с ней в лагерь. Он жил с неё во время похода, даже не предпринимая попыток притронуться к её телу. Другие не смели, потому что знали, что Людомир сразу же убьет их, даже если слегка заподозрит кого-то в желании отнять у него его женщину. Осуждения такая «любовница» Людомира у авиридских воинов не вызывала, некоторые из них сами возили походных жён, часто меняя их после очередной победы. Но Огнеславу такая участь обошла стороной. Людомир вернулся из похода и привёз её с собой в столицу, где она поселилась в его тереме, из которого не хотела выходить в непривычный для себя город. Загадочная сожительница Людомира вызывала множества слухов по всему Авиридану, который мгновенно извращал всякую полученную весть.

Кто-то говорил про Огнеславу, что она является волосатой лесной ведьмой, околдовавшей Людомира. Кто-то, наоборот, нахваливал красоту увиденной мельком дреговинки. Некоторые же даже считали её шлюхой, сумевшей обольстить гордого Миндала. Много было слухов. И многие из-за них поплатились. Так, один из советников князя, боярин и старый интриган Полкан Лукич во время одного из пиров, напившись, шутил, что Людомир после того, как спит со своей любовницей, отдаёт её по кругу своим слугам.

На следующее утро Людомир узнал про похабную шутку и решил наказать болтуна. Тот же сидел в одной из зал княжеского терема, читая письма из других уделов княжества. Неспешно проводя глазами по неровным строчкам и иногда беря скрипучее перо, чтобы написать ответ, старик Полкан ничего не подозревал, когда к нему зашёл улыбающийся Людомир. Лукич не заметил едва видное бешенство в глазах княжеского телохранителя и полководца, который после нескольких вежливых фраз и вопросов о здоровье боярина вдруг проскрежетал зубами:

–А хочешь, я отдам своим слугам твою старуху? Они её по очереди отымеют.

Теперь Лукич уже увидел наигранную улыбку на лице склонившегося над ним Людомира, и что костяшки его рук, плотно сжавших ножки кресла, побелели. Старик хотел было крикнуть о помощи, как Людомир схватил его за затылок и впечатал в крепкий дубовый стол, сломав нос. После того, как Людомир ещё несколько раз ударил своего недруга головой о стол, он вытащил за бороду княжеского советника на улицу и прилюдно выбил у лежачего боярина передние зубы. Стражники не посмели помешать их командиру, который бывал страшен в гневе и оттащили того от Лукича, только когда увидели, что Людомир вот-вот убьёт старика, который валялся без чувств в луже грязи, со слипшимся от крови на лице и макушке волосами и едва покачивающимся большим пузом.

Князь за такое самоуправство осерчал на своего телохранителя. Любого другого за это наказали бы большим штрафом и плетьми, но не Людомира. Его отправили в дальний поход искупать вину. В случае своего возвращения Людомир должен был отдать часть своей доли от военной добычи Лукичу. Так князь решал две проблемы одновременно: по сути, безнаказанно позволил задать трёпку нелюбимому боярину, которого не мог просто так подвергнуть опале, и отправлял в неизвестность Людомира, с которым у него в отношениях уже появилась прохлада.

С задания Людомир вернулся с княжеским прощением и большой взятой данью. В честь победителя устроили пышный пир, на котором вино и мёд текли рекой, а уставшие с дороги воины прилюдно ласкали девок. Никто и не вспоминал про распутника Лукича, который умер от удара в одном из притонов на окраине Авиридана за несколько недель до возвращения Людомира.

Немного побыв на пиру и наслушавшись ласковых слов от князя и членов ближнего Совета, Людомир, взволнованный словно подросток, заспешил к своей возлюбленной, с который так и не был близок с того момента, как повстречал её. Он не домогался Огнеславы, дал ей полную свободу и осторожно, боясь спугнуть выказывал своё расположение к ней. Дреговинка поначалу напоминала запуганного маленького зверька: дико смотрела на Минадала и его слуг, кроме одной старой и доброй служанки, с мягкими и нежными бабушкиными руками, заплетавшей косы Огнеславе. Но со временем она поняла, что Людомир мил с ней, потому что любит её и никогда не обидит. Постепенно стена льда между Огнеславой и Людомиром начала оттаивать, но молодые вынуждены были расстаться на время из-за происшествия с Лукичем.

Вернувшись в свой терем, Людомир ворвался в покои Огнеславы, которая с нетерпением ждала появления авирида, которого смогла полюбить, несмотря на все причинённые его народом горести её сородичам. Остановившись всего лишь на мгновение, показавшееся влюблённым тягучим, как застывший дёготь, Людомир рывком взял Огнеславу, и потом десять дней не выходил с ней из своего терема, не отвечая на посылаемые ему по всяким мелочам записки от князя.

Спустя девять месяцев у Людомира появилась дочь Рогнеда, а также исчезла радость в жизни вместе со смертью любимой жены. С тех пор Людомир стал ходить бирюком, мало улыбался. В битвах дрался безрассуднее и более жестоко. Немая, не могущая излиться тоска засела в сердце воина, который замкнулся в себе и избегал дружеских бесед с родственниками и братьями по оружию. Видя устрашающее остервенение своего и без того своенравного телохранителя, князь отправлял его в набеги и рейды против разбойников и мятежников, пытавшихся вернуть независимость окраинам авиридского княжества. Дальние земли княжества и соседние племена заливались кровью, а сердце Людомира ненавистью к себе за то, что не смог спасти любимую, и дочке за то, что убила при родах собственную мать.

Тогда из одного из походов Людомир привёз и второго своего ребёнка – мальчика Добрыню. Людомир ничего не рассказывал о матери сына, а те, кто её видел, не решались много болтать про неё, помня, как жестоко расправлялся Людомир с теми, кто распускал сплетни про его усопшую жену. Знали только, что она была из одного из дальних королевств, куда забралось сметающее всё на своем пути небольшое, но ожесточённое и закалённое в битвах войско под командой Людомира.

Мальчик был крупным и темноволосым, как его отец. Много ел и спал и во время сна всё норовил вылезти из плотно опутавших его пелёнок. Видимо, беспокойство отца передалось и сыну, который, тем не менее, рос богатырём и вызвал полный восторг в женской части Людомирского терема, где жила его мать с остальными двумя младшими ещё не сватанными сёстрами. Мальчика баловали, постоянно гладили и тискали, а также кормили за троих.

Людомир в то время мало обращал внимания на детей. Он всё также был безутешен в своём горе, лишившем его спокойного сна. То и дело он просыпался ночью от услышанных во сне криков Огнеславы во время родов. Прошлое было жестоким, и оно не отпускало дружинника.

Всё изменилось после ещё одного трагического случая, из которых только и состояла жизнь Людомира: либо он убивал, либо умирали дорогие его сердцу люди. Во время очередного похода, авириды пошли брать дань с абиситского королевства, исторической родины Людомира. Сложные чувства одолевали Людомира, с одной стороны он, по большей своей части уже был авиридом, как его мать, любил авиридские сказки и песни, и все его друзья были авридами. С другой стороны, отец научил его абиситскому языку и традициям, и по ночам он вместе с отцом, дядями и всеми своими родными и двоюродными братьями тайно ходили в особую рощу молиться абиситским богам. Любил Людомир и абиситских купцов, часто приезжавших в авиридское княжество. Их юмор был необычным, но очень смешным. Они были хитрыми, но на этих балагуров было трудно обижаться. Эта симпатия к народу своего отца и деда и сыграла в походе с Людомиром злую шутку, но помогла разобраться в себе.

Холодная дикость, всегда сопровождавшая в походах Людомира, начала угасать по мере продвижения в абиситские земли. Особенно поразило сердце Людомира Логосское озеро, которое безмятежно растекалось голубым зеркалом средь изумрудных холмов. Людомир на какое-то мгновение был почти готов поверить в Великую Мать, по Писаниям, проповедавшей на Логосских холмах своим последователям. Но языческие корни и закалённый в боях цинизм взяли своё.

Во время штурма богатого приграничного города-гавани Адриаполиса к Людомиру вроде вернулась его железная воинская хватка. Бой начался для авиридов и Людомира удачно: один из авиридских полков под командованием Людомира ворвался в город и начал пробиваться к замку, где засела городская знать. Но то самое остервенение, обычно сопровождавшее его в боях и в стычке с абиситами, когда авириды пробивались в город, куда-то ушла при виде города за стенами, столь прекрасного для его наполовину абиситского сердца. Уже ни о чём не думая, он чисто механически орудовал своим мечом, глубоко в душе желая проиграть эту битву. Именно на улицах Адриаполиса он понял, что устал от битв и смертей, он устал быть жестоким и грубым, возвращаться из одного похода, чтобы отправиться в другой.

Улицы города были вымощены красивой брусчаткой и украшены прекрасными скульптурами, а храмы, разбросанные внутри стен, поражали воображение. По городу простирались сады, где цвели чайные розы и ирисы, а в тени оливковых деревьев ласкали слух певчие птицы. Стекла домов переливались причудливыми узорами в солнечном свете, а стены украшались невиданными Людомиром прежде барельефами. Такая красота влекла его не биться. В тот момент, когда он ворвался в город, он вновь захотел кого-то любить.

Но воины Людомира, самые отвязные среди авиридов, продолжали пробиваться к центру города. И они вполне возможно пробились бы к замку, если Людомир не получил ранение. На одной из тесных улочек его воины, частично потеснившие защитников города, вновь столкнулись с противником. Обе стороны на секунду остановились перевести дух от кипящей битвы. Но вдруг меж воинами пробежал котёнок. Его догнал маленький бездомный мальчик, который прятался от ужасов битвы в одном из переулков вместе со своим непослушным питомцем. Появившийся ниоткуда ребёнок напугал одного из авиридских воинов, который уже натянул тетиву лука, направленного на врага, но затем резко опустил прицел и выстрелил в ребёнка. Всё произошло в одну секунда: мальчик схватил котёнка и прижал его к груди, а стрела, пробив животное, сразила и малыша.

В битве нет времени для долгих размышлений и рефлексий – выигрывает тот, кто быстрее всего принимает правильные решения, а Людомира увиденное ввело на пару мгновений в ступор. Этого хватило, чтобы ответная абиситская стрела вошла ему под ключицу. Людомира продолжил драться, но силы покидали его. Людомир, когда очнулся в повозке, везущей его домой, не помня момент потери сознания и окончания битвы. В памяти только всплывал погибший мальчик с котёнком, которого он часто видел в бреду вместе со своими детьми. От товарищей, Людомир узнал, что князь был зол на Людомира за его ранение, и за то, что его людей выбили из города. Но это не пугало язычника-полукровку, который поскорее хотел удостовериться, что его дети здоровы и растут крепкими, пока родитель пропадает в походах.

С этого похода, а точнее, как только Людомир пошёл на поправку, начал он уделять время своим детям. Причём будто бы пытался искупить свою вину перед детишками за то, что мало с ними нянчился и играл. Старался каждый вечер рассказывать им сказки на ночь, учил грамоте и арифметике, сына обучал езде на лошади и владению оружием: мечом и луком.

Проводить столько времени с детьми, сколько хотелось бы, Людомиру мешали княжеские поручения и дела своего рода. Реже, но всё же Людомир выезжал с княжескими отрядами наводить порядок на торговых путях, где часто подвергались нападениям торговцы. Да и родовое хозяйство требовало пригляда за приказчиками, норовившими обворовать своего господина. Людомир даже стал более гибким и примирительным. Пытался укротить собственный буйный нрав, который мог проявиться любую секунду. Но от себя трудно убежать, и по собственной вине Людомир, так и не смогший перестать жить своими страстями, был разлучен с милыми его сердцу малышами.

****

Людомир зашёл в «Хромого Осла», трактир, мало чем отличавшийся от того, в котором он оставил своих спутников. Всё тот же дощатый грязный пол с забившимися меж досок крошками, накопившимися за день косточками, сеном и другим малосъедобным. Множество столов по сторонам окаймляли грубо сколоченные лавки, на которых сидел как всякий лихой люд, так и простые рыбаки с матросами. Все они наслаждались вечерней выпивкой и застольной беседой. У многих на коленках сидели полуголые девушки, готовые за немного серебра отдать свои молодые тела старикам, уродам, подонкам и ленивым, желавшим немедленного женского тепла. Девушки были на любой вкус: высокие и стройные, гордо щеголявшие своими поджарыми телами; маленькие и немного полные, манящие своей миниатюрной мягкостью; низенькие и очень худенькие, словно маленькие девочки; большие в высоту и ширину, у которых на животе жир собирался огромным количеством складок.

Людомир в этом гвалте чувствовал себя уверенно. Он был воином, который познал горечь поражения лишь несколько раз, а побед в его жизни было много, и каждая из них заканчивалась пирами с обильными возлияниями и ночами в объятьях женщин.

В одном из углов кабака сидел старый знакомец Людомира – Гойко. Он был в компании трёх товарищей, которые то и дело отпускали похабные шутки проходящим мимо прислуживающим девушкам, или понарошку притягивали служанок к себе, задирая смеющимся девчушкам юбки, выставляя напоказ их толстые ягодицы. Гойко, издали приметив Людомира, сразу изменился в лице и что-то сказал своим собеседникам. Те сразу пересели за стол, видимо, к своим другим друзьям.

– Здорово живёшь, Людомир? – приветствовал с хмурой улыбкой Гойко гостя.

– Не жалуюсь. А ты как будешь? – спокойным ровным тоном, как будто бы двое знакомых виделись вчера, спросил Людомир.

– Как-как? Сам знаешь, весело здесь живётся. Ты уезжаешь, а я потом думаю, доживу ли я в этом веселье до следующей нашей встречи. Каждый раз ты внезапно появляешься, чтобы внезапно исчезнуть. Хоть бы раз с нами недельку попировал как следует.

– Успеется, Гойко. Может, я с вами и в набег схожу как-нибудь пограбить княжеские суда. А пока ты мне скажи, не видел ли ты на Острове Стипе?

Гойко молчал и буравил взглядом Людомира, который, не замечая нахмуренного лба собеседника, уплетал варёные яйца с пивом.

– Ну так где, Стипе? – уже более нетерпеливым тоном вновь спросил Людомир.

–А зачем он тебе?

–Повидаться надо.

–Тебя князь за ним послал? Я-то слышал, что он учудил в Авиридане.

–Это он тебе рассказал? – активно пережёвывая пищу, продолжал расспрашивать Людомир, на которого внезапно свалился голод и усталость за все проведённые дни в дороге. Видя, что Гойко не очень рад ходу их разговора, Людомир перешёл в наступление:

– Ты помнишь, как твою жену за долги хотели забрать у тебя в рабство? Сколько ты должен был этому ублюдку Лукичу? Пятьдесят серебряных? Сто серебряных? Сколько ты спустил, играя в кости, угощая друзей и шлюх выпивкой? И если бы ты не был моим другом, я бы не стал отдавать твои долги, чтобы спасти от позора твою, как ты говорил, любимую жену. А теперь ты мне отказываешь в помощи.