Остров большой, остров маленький

2

Вообще я бы мог и не лететь на маленький остров: в командировке моей, как пункт назначения, назван остров большой; для читателей журнала что маленький, что большой — все в тумане. Я полетел не столько из интереса к вулканической деятельности и тысяче девушек, сколько потому, что на маленьком острове поселился мой старый товарищ по имени Павел. Павел Андреевич, скажем так...

Тут надо оговориться: я дал моему товарищу новое, литературное имя. Став героем произведения, он, да и не только он, любой имярек, уже автору не товарищ (гусь козлу не товарищ), а прототип. Прототипы бывают терпимыми и понятливыми, но, бывает, лезут в бутылку. Чужие души — потемки, даже и душа товарища.

С товарищем мы не виделись, может быть, лет пятнадцать, но старая дружба, если она завязалась в отзывчивые на дружеские и другие чувства возрасте, не только не отменяется с годами, но будто наращивает проценты, как срочный вклад в сбербанке. (Старый друг лучше новых двух).

Быть может, вначале и дружбы-то не было никакой, так, повстречались, сбегали в магазин, чего-нибудь пошумели, поспорили ни о чем. Возможно, съездили на рыбалку (ход рыбы закончился накануне), пообещали писать друг другу, да все недосуг. Но осталась зарубка в памяти, затесь — и смолой она затекла, и корой заросла, но можно довериться этой зарубке, сколько бы лет ни прошло; так в дремучем лесу приведут тебя затеси к лесниковой избе...

Павел Андреевич — лесник, лесничий по званию, а по должности в годы первого нашего с ним знакомства, он был директором лесхоза на большом острове и славился в округе тем, что на вырубках и пустошах сеял, выращивал, высаживал и выхаживал сосну.

Вначале, взойдя на грядке из семечка, сосенка походила на морковный хвостик и требовала к себе того же внимания, что и всякий огородный овощ: и пропалывали сосновую грядку, и поливали ее. Ну а потом из ростков вырастали маленькие деревца — саженцы. Их переносили в открытый грунт, и здесь они перли ввысь и вширь, становились округлыми, колючими, упругими, густо-зелеными.

Павел Андреевич похаживал по сосновым плантациям, любовался и радовался: за какие-нибудь десять лет сосенки догоняли директора лесхоза в росте и даже перегоняли. Росту он небольшого: невелик, но плечист. И хорошо ему было похаживать в молодых сосновых лесах: на дальнем острове в океане своими трудами он создал такую экологическую среду, как у себя на родине, на Брянщине. Конечно, не в одиночку создавал, а во главе коллектива лесхоза, зажег коллектив идеей, повел за собой. С приездом Павла Андреевича в островном лесном хозяйстве начинается новый период: «сосновое летосчисление».

Тут к месту будет цитата из учебника лесоводства: «...Сосна обыкновенно растет быстро. К столетнему возрасту стволы сосны достигают 30-36 метров высоты. Продолжительность жизни ее 300-350 лет. Сосна дает высококачественную древесину, используемую в виде брусьев, балок, пиловочника, строительных бревен, телеграфных столбов, свай, мачт, балансов, рудничной стойки и многих других сортиментов и сырья для химической промышленности. Из живицы сосны вырабатываются канифоль, скипидар и другие вещества. Хвоя сосны служит сырьем для получения витамина С, хлорофиллокаротиновой пасты, соснового масла, сосновой шерсти и др. продуктов переработки. Пни и корни используются для смолокурения и сухой перегонки...» цитату модно продолжать, но, думаю, хватит и этого. Выгоды от сосновой реформы в лесах острова несомненны, хотя они и скажутся в полной мере спустя сто лет, когда сосны вырастут до своего потолка.

Человек вмешался в дела природы. А что же природа? Она сама знает, где быть сосне, где, например, бамбуку. Природа хотя и уступчива, но строга. У нее есть свои крылатые сеятели: ветер и птицы. Здесь опять-таки лучше всего обратиться к свидетельству знатоков. В книге В. Нечаева «Птицы Южных Курильских островов» сказано по этому поводу следующее: «...Распространением семян многих ценных деревьев, кустарников и лиан птицы приносят неоценимую пользу лесному хозяйству в возобновлении лесов на местах лесоразработок и после пожаров. К распространителям семян бархата сахалинского на Южных Курильских островах черный, большой пестрый и белоспинный дятлы, большеклювая ворона, рыжеухий бюль-бюль, дрозды Науманна и оливковый, обыкновенный свиристель и другие птицы. Ягоды аралии высокой и сердцелистной поедают большая горлица, черный, большой пестрый и малый острокрылый дятлы, большая и тисовая синицы, поползень, рыжеухий бюль-бюль, японская зырянка, оливковый дрозд, сойка, короткокрылая камышевка, японская желтоспинная мухоловка и долгохвостая чечевица.

К распространению семян реликтового растения — магнолии обратнояйцевидной — относятся черный и белоспинный дятлы, ореховка и, по-видимому, сойка. Семена ценного дерева тиса остроконечного распространяют белоспинный дятел и сойка. Плоды вишни сахалинской поедают и косточки разносят по лесу зеленый голубь, сойка и большеклювая ворона. Ряд птиц является распространителем семян винограда Кэмпфера, актинидии, коломиксты и аргуты, бузины Микеля, скаммии ползучей, краснопузырника щитковидного, смородины белоцветковой и других плодово-ягодных лиан и кустарников».

В приведенном выше длинном перечне не упоминаются семена сосны: ни одной птице — ни большеклювой вороне, ни рыжеухому бюль-бюлю — не долететь от Брянских лесов до океанских островов. Сосновое семя принес на острова человек — Павел Андреевич, уподобившись птице. Только птицы разносят семена и сеют их бессознательно, Павел же Андреевич сеял со знанием: для чего.

И все-таки мне мерещится сходство этого человека с птицей: птица всегда весела, потому что трудится с пользой для жизни, для всяческой жизни и красоты на земле; птица поет, славит жизнь; и Павел Андреевич тоже сеет, сажает, выращивает леса — и вдруг может заговорить стихами, то есть запеть, опять же, во славу жизни, как птица. Стихи у него подобны сосенкам-саженцам: строки-ветви растут непричесанными, топорщатся как попало. Судите сами:

Павел Андреевич выращивал на острове сосновые леса — я сам их видел, дышал смолистым воздухом, трогал колючие лапы сосен. Уживется ли сосна с коренным населением острова — с лиственницей, тополем, бамбуком, бересклетом, рододендроном — об этом директор лесхоза не думал. Если понадобится кого-то там потеснить, можно и потеснить. Лучше пусть будущее принадлежит сосне, чем бамбуку (бамбук на острове не тот, из которого делают лыжные палки и шесты для прыжков, он малорослый, никчёмный, сорный).

Правда, сосна, выросши из детства и отрочества, подавила докучный, непроходимый, колючий бамбуковый подлесок. Бамбуку в бору не светит. Зато Павлу Андреевичу пожаловали звание заслуженного лесовода республики, он его заслужил, сосновый бог, с бородою и песенкой на зубах — на любую погоду, про каждый день.

Павел Андреевич не только сочинял и пел свои песенки, играя на свирельке, подобно буколическому пастушку, он записывал их. Сочинив должное количество виршей, не забывал отнести в издательство. Не сразу в издательство: сначала на радио, затем в газету, в журнал — и тогда уже в книжку. Выпустив, сколько положено по уставу Союза писателей книжек, Павел Андреевич в этот союз поступил, рекомендованный и обласканный видными — даже с самого дальнего острова — поэтическими величинами.

Так что времени он не терял: стал заслуженным лесоводом, признанным поэтом. Приведенные выше стихи Павла Андреевича не потому приведены, что они лучшие или выдающиеся стихи, — я цитирую наугад, полистав одну из книжек, — а потому, что эти стихи написаны в свободное от лесоводства время или, может быть, заодно с лесоводством. В этом их особенность и существенное отличие от стихов, сочиненных поэтами-профессионалами: те пишут стихи в рабочее время.

Мой товарищ жил на острове так долго, что мерой его островной жизни стали даже не годы, а десятилетия; он жил по сосновому летосчислению.

Детей своих он проводил — в армию, в институты и встретил — из армии, из институтов. Дети стали на ноги, повыходили замуж, переженились. Сосновые боры стали неотъемлемой частью пейзажа на острове.

Время от времени на прилавках книжных магазинов появлялись тоненькие книжки стихов островного лесничего. Портреты автора свидетельствовали о том, что борода его сделалась еще более сивой. Но поэт глядел на портретах по-прежнему молодцом, жизнелюбом.

Стихи его внушали уверенность в том, что, как в песне поется «на острове нормальная погода». И если бы книжки Павла Андреевича, его песенки-вирши вдруг перестали доходить до меня, если бы поэт-островитянин почему-либо замолчал, то это все равно, как если бы замолчал над рекой в роще весной соловей. Ну, не соловей, то хотя бы певчий дрозд замолчал. Умолк единственный, сокровенный, только этому месту присущий голос, значит, что-то не так...

Вообще я замечал, что каждая местность — пусть она невелика и незаметна — может разговаривать со всем миром на языке искусства, одинаково внятном для многих. Если язык искусства в данной местности почему-либо не развился в достаточной мере или заглох, то и местности суждено погибать в немоте. Пусть даже это густонаселенная и обширная местность.

Что бы мы знали, к примеру, об острове Исландия, если бы не прочти романы Ланскнесса? Что в Исландии из-под земли валит пар? Так мало ли где он валит...

Или вот остров Муху. Остров-то весь в копеечную монету, а написал Юхаа Смуул свои «Диалоги», и остров Муху, до той поры безмолвный,, немой, неведомый никому, заявил о себе (на языке мухумцев, возведенном писателем в степень искусства), услышал — и возник в общечеловеческом культурном обиходе, как равноправная личность.

Так то остров Муху. На нем если что и растет, разве грибы-маслята...

Примерно через три года на четвертый я покупал новую книжку Павла Андреевича, и стихи его успокаивали меня, даже отчасти утоляли мой интерес к островной жизни: «на острове нормальная погода...»

Как вдруг... Ну вот, обязательно «вдруг». Нет, чтобы сюжет развивался гладко, герой бы дожил до глубокой старости в однажды избранном месте, наслаждаясь плодами своих трудов, пользуясь заслуженным почетом, нянчил бы внуков, складывал песенки и сказочки-бывальщины... Достиг бы вершины своей судьбы и подольше бы так держался, покуда время придет тихо сойти в долину и быть похоронену где-нибудь на берегу звонкоголосой реки, самим вечным своим движением отрицающей смерть...

Так нет: человек взойдет на вершину, влезет на нее, чуть отдышится — и начинает высматривать другие вершины; и снова лезет, забывая о том, что меж вершин есть ущелья, каньоны и даже пропасти...

Однажды я узнал о том, что Павел Андреевич уехал с острова на материк. Что же, уехал и уехал. В конце концов все уезжают на материк. Волка, сколько ни корми, волк все смотрит в лес. Но на острове самый и лес: сосновый, смешанный, всякий, какой угодно — тайга. Из лесу-то лесник и рванул в свои обезлесевшие, но родные места. Аналогия с волком хромает на обе ноги. Песенка о бродяге, бежавшем с известного острова, здесь тоже не к месту.

Павел Андреевич, как заслуженный лесовод, получил на материке ту же должность, что имел на острове, — директора лесхоза. Притом в наилучшем месте, чуть ли не под Москвой.

Узнав все это, я пригорюнился — не за Павла Андреевича, а за себя: вот надо было съездить на остров, в гости к моему товарищу, хозяину леса. Он бы мне и лес показал, и свозил бы на океан... Но как говорится, хозяин — барин, ему и карты в руки, где жить, где быть. Жаль, что одним певчим горлом стало на острове меньше. Но нельзя же в самом деле осудить певчего дрозда, если он вдруг не приживется в сосновом бору и улетит в кленовую рощу.

Павел Андреевич уехал с острова, как в воду канул. На острове каждый заметен сам по себе, а на нашем богатом людьми материке, особенно в его середине, попробуй сыщи человека, пусть даже он и заслуженный лесовод, и поэт...

Когда же я наконец-таки прилетел на остров (большой), мне тотчас сообщили последнюю новость: возвратился Павел Андреевич. Чего-то ему не пофартило на материке, как говорится, не климат. Вот тебе и на! Место его в лесхозе — директорское — оказалось, понятно, занятым. Встретили Павла Андреевича на острове без особенного энтузиазма — это подчеркивалось в разговорах о нем: летунов здесь не любят, даже заслуженных. Некоторое легкомыслие нашего героя, свойственное поэтическим натурам, и подавно не принималось в расчет. Ему предложили должность техника, то есть лесного объездчика на маленьком острове. Павел Андреевич согласился и убыл.

И я вслед за ним. То есть не вслед, а навстречу.