Остров жертвоприношений

Глава пятая

Когда Гжегош возвращался в дом своего отца на берегу реки Запорожки, случилось несчастье. Ничто не предвещало беды: к седлу молодого козака были приторочены сумки, полные битой птицы, небо над головой раскинулось синее и безоблачное, и так же радостно было на душе у Гжегоша. В поселке его ждала невеста. Свадьбу назначили на следующую луну, когда будет собран урожай. Недавно Ксана под большим секретом сообщила суженому, что из Самарры доставили десять локтей дорогой красной ткани для того, чтобы сшить свадебное платье. «Я уже придумала вышивку тебе на свадебную рубашку», – добавила она, лукаво блестя глазами.

Об этой рубашке они тоже беседовали подолгу. По обычаю, Ксана должна была вышить для будущего мужа особенный узор, собственное изобретение. Считалось, что по этому узору можно определить, сильно ли будет любить жена мужа, какие у них родятся дети и как сложится их будущая совместная жизнь.

Тайну толкования узоров знали только старухи. Напрасно юные девушки пытались выспрашивать своих бабушек и прабабушек – те, объединившись против юности, упорно хранили секрет. Ни одна молодая красавица так и не получила возможности «подделать» будущее, каждая вышивала то, что боги положили ей на сердце, – а старухи давали свое истолкование.

«Нет никакого секрета, – сказала Ксане ее бабушка, когда девушка попыталась, по примеру подруг, допытаться до правды. – Те же самые боги, что подают тебе намек и заставляют выводить особые узоры, позволяют нам, старухам, видеть в этих узорах, предзнаменование. Это происходит само собой, по воле духов, и приходит к женщине с годами. Ни житейский опыт, ни мольбы, ни мудрость, ни добродетельная жизнь, – ничто не помогает. Духи сами выбирают старух, которым дают подсказки. И самое неприятное во всем этом – то, что ни одна старуха не проживает на земле достаточно долго, чтобы узнать, сбылось ли данное ею предсказание».

«В этом тоже – мудрость богов?» – спросила Ксана.

Бабушка только кивнула. Она не сомневалась в том, что боги устроили на свете все весьма разумно.

Гжегош, в свою очередь, приставал к невесте, чтобы та хотя бы пальчиком в пыли начертила ему заветный узор. Ксана только смеялась и качала головой. «Нельзя, Гжегош, иначе все колдовство разрушится…»

«Колдовство, может быть, и разрушится, но ничто не в состоянии убить нашу любовь!» – думал Гжегош, направляясь к дому.

Но уже издали, еще не видя строений родной деревни, он понял, что случилась беда. В пустынном небе вдруг появились птицы. Они медленно кружили над одним и тем же местом. У Гжегоша сжалось сердце. Он слыхал, что поблизости, вроде бы, начала разбойничать шайка туранцев. Эти бандиты выскакивали из степи, забирали добычу и бесследно исчезали. Поговаривали, будто они похищают молодых женщин и продают их на восток, на рынки Аграпура.

Но никогда прежде они не забирались так далеко…

Радостное настроение мгновенно оставило Гжегоша. Томимый ужасным подозрением, он погнал коня галопом. Молодой человек мчался, не разбирая дороги. Все сливалось перед его глазами. Одно желание горело в его душе: скорей, скорей! Он должен убедиться в том, что Ксана жива, что с ней ничего не случилось…

Ему даже представить было страшно, что она могла попасть в беду. Жизнь без Ксаны казалась Гжегошу черным, бессмысленным адом.

Он примчался в деревню и не соскочил, а мешком свалился с когтя. Несколько домов сгорело. На дороге лежал убитый человек, чуть поодаль – еще один. Копье все еще торчало в его груди. Гжегош узнал отца Ксаны.

Не помня себя, он ворвался в ее дом и сразу же споткнулся о тело матери Ксаны. Несчастная женщина лежала, раскинув руки, как будто хотела закрыть кого-то собой. Разбойник перерезал ей горло.

Гжегош испустил громкий звериный крик. Так рычала бы раненая тигрица, обнаружившая, что, пока она охотилась, ее логово нашел другой хищник и убил всех ее детенышей.

В ответ на этот стон раздался тихий голос:

– Ты вернулся…

Гжегош вздрогнул. На миг ему почудилось, будто некто обращается к нему из могилы. Но говоривший был еще жив и скоро предстал перед молодым человеком во плоти. Это был дед Ксаны, глубокий старик.

Гжегош бросился к нему.

– Где все остальные?

Он обхватил старика, помогая тому сесть, и ощутил под ладонями влагу. Старик был ранен и истекал кровью. Жить ему оставалось недолго.

– Кто уцелел – ушли, но они вернутся… Люди всегда возвращаются. Твоя мать жива, Гжегош. И отец… Он убил двух туранцев прежде, чем бежал вместе с прочими.

– Мой отец – храбрый человек, – слабо улыбнулся Гжегош.

Сейчас он старался не думать о мертвеце с копьем в груди, которого видел по пути сюда. Отец Ксаны тоже был отважным человеком, но ему повезло меньше, и он погиб. Гжегош повернулся в сторону мертвой женщины.

– Ксана с ними?

– С ними? – странное выражение появилось на лице старика, как будто он не понимал, о ком идет речь. Затем морщины разгладились, и дед закивал головой: – О да, да, конечно, она с ними… Они забрали ее, туранцы ее забрали, но это, может быть, и к лучшему – теперь, когда оно вернулось за ней. Говорю тебе, оно вернулось! – Он с силой, которую трудно было подозревать в умирающем, схватил Гжегоша за руку. – Я надеялся, оно никогда уже не вернется, но разве оно отступится от того, что считает своим?

Старик еще раз вздохнул, и вдруг пена выступила на его губах. Он тихо захрипел, откинул голову назад и замер.

Гжегош встал. Со всех сторон его окружала смерть. Следовало бы предать мертвых погребению, но у Гжегоша на это не было времени. Нужно было спешить, пока туранцы не далеко уехали вместе с пленницей.

Молодой человек сбросил на землю сумки с битой птицей, вскочил в седло и погнал коня по следу бандитов.

Ему не составляло труда находить этот след в степи. Туранский отряд был небольшой, но двигался он медленно: мешала телега, тяжело нагруженная награбленным. Примятая трава, глубокая колея, продавленная телегой, – все это без всяких слов ясно сообщало Гжегошу о том, в какую сторону направляются разбойники.

Он прижался щекой к гриве коня, словно надеясь отыскать в этом прикосновении какое-то утешение. Напрасно! Сердце в груди молодого запорожца горело, как будто его объяло неугасимое пламя. Картины, одна страшнее другой, рисовались в его уме.

Ксана в руках насильников… Ксана, связанная, мучимая жаждой… Ксана, тщетно зовущая на помощь… Мысли об этом убивали его. Он стонал и скрежетал зубами от невыносимой боли. Лучше бы он умер!

И снова черные птицы кружили над его головой. Гжегош взглянул наверх. На мгновение ему подумалось, что он мертв и, сам того не зная, путешествует по Серым Мирам. Когда-то давно они с Ксаной слышали такую историю. Рассказывал, кстати, дед девушки – тот самый, что только что испустил дух на руках у Гжегоша…

Некий воин в пылу битвы не заметил, как стрела пробила ему горло, и вернулся домой, как ни в чем не бывало. Родные и жена побоялись сказать ему об этом, и десять дней покойник жил среди живых, не зная о собственной смерти. Только небо над ним становилось все более темным, да пейзаж вокруг постоянно изменялся, и наконец он перестал видеть родную деревню и близких людей и узрел демонов и мертвые деревья на выжженной равнине…

Гжегош с ужасом провел рукой по своему телу в поисках какой-нибудь раны, которую можно было бы счесть смертельной. Но он был цел и невредим, да и степь оставалась все той же. Голубое небо украшало два или три легких облачка, трава гнулась под ветром, а далеко впереди блестела речка.

Нет, он жив – он по-прежнему на берегу моря Вилайет. И след, по которому он идет, – реальный след, оставленный разбойниками, захватившими в плен Ксану…

Птичий крик сделался громче, назойливее. Почему стервятники преследуют Гжегоша? Что происходит?

Был только один способ получить ответ на эти вопросы. Гжегош приблизился к лагерю бандитов ближе к вечеру, когда солнце уже перевалило за полдень, и яркий дневной свет как бы наполнился усталостью. Впереди дымились костры, а над ними низко кружили черные птицы.

При появлении Гжегоша несколько стервятников с возмущенным воплем взлетело в воздух. Он придержал коня.

Страшная картина открылась молодому запорожцу. Повсюду на траве лежали мертвецы. С первого же взгляда Гжегош понял, что это – туранцы. Невысокие коренастые разбойники были облачены в кожаные безрукавки и широкие штаны, у многих на ногах были хорошие сапоги из мягкой кожи.

«Как странно, – подумал Гжегош, – никто не польстился ни на одежду их, ни на сапоги…» Молодой человек знал: грабители обычно забирают у жертвы все, что только может представлять ценность. Иначе убийство попросту лишается всякого смысла.

Разве что оно совершено из мести…

Но кто обладает достаточной силой, чтобы внезапно напасть на бандитов и перебить их всех? Сколько Гжегош ни всматривался, он не видел никаких следов преследователей. За бандой никто не гнался.

Все это было более чем удивительно. У молодого человека мороз пробежал по коже, когда он всерьез задумался над всем этим.

Неожиданно до его слуха донесся тихий стон. Гжегош спешился и пошел на звук. Под перевернутой телегой он обнаружил туранца, еще живого. Этот человек был так изранен, что смотреть на него жутко. На нем буквально не осталось живого места. Кто-то изрезал его ножом. Каким извращенным умом нужно обладать, чтобы терзать клинком раненого, который уже не в силах сопротивляться?

– Кто здесь? – пробормотал туранец.

Гжегош уселся рядом с ним на корточки.

– Кто ты? – повторил туранец, содрогаясь всем телом.

– Я твой враг, – стараясь говорить равнодушным тоном, ответил Гжегош.

Неожиданно для него туранец успокоился.

– Ты человек, – выдохнул он. – Хвала всем богам! Я боялся, что ты…

Он не договорил. В его горле что-то булькнуло.

Гжегош осторожно тряхнул его за плечо.

– Не умирай! Ты должен кое-что сказать мне…

– Человек, – прохрипел туранец. – Не уходи, пока я не умру. Будь рядом, иначе мне слишком страшно.

– Тебе и должно быть страшно, негодяи! Ты разорил мою деревню, убил близких мне людей!

– Что ж, все они отомщены, – тихо сказал туранец. – И клянусь, отомщены так ужасно, как еще никто и никогда… не мстил.

– Кто же уничтожил вас?

– А, ты понял! – туранец затрясся, плюясь кровью, и неожиданно Гжегош понял, что разбойник смеется. От этого демонического хохота у Гжегоша все заледенело в груди. – Ты понял, запорожец! Да, все они мертвы, все! Я остался последний. Я лежал здесь и слушал, как они стонут. Потом их голоса становились все тише. Они умолкали один за другим… Наконец я остался в одиночестве. В одиночестве! Как страшно уходить в Серые Миры, если никто не держит тебя за руку!…

– Ты убийца, – сипло проговорил Гжегош. Самообладание оставило его. – Я не стану держать тебя за руку, чтобы успокоить. Ты убил…

– Да, я знаю, что я уничтожил немало людей, – нетерпеливо перебил туранец, – но все, кого я убивал, имели близких, они умирали, оплаканные… Я же уйду один.

– Я останусь рядом, – обещал Гжегош. – Проклятье, я хотел бы перерезать тебе глотку, но эту грязную работу уже кто-то выполнил за меня, так что мне осталось лишь проводить тебя… Я ненавижу себя, но… мне тебя жаль.

Разбойник глянул на молодого человека. В темных глазах умирающего туранца блеснуло нечто похожее па иронию. Должно быть, при жизни этот человек был смешлив, да и женщины его любили. Неуместная мысль о характере туранца мелькнула в голове у Гжегоша, и он тряхнул волосами.

– Тебе меня жаль? – прошептал разбойник. – Ах, бедный щенок… Это тебя следует жалеть. Ты прожил жизнь, ничего в ней не видя, а я… я видел! Я видел покорных женщин и храбрых мужчин, я видел города, золото, дальние походы, прекрасных лошадей…

– И где это все? – спросил Гжегош. – Через неcколько мгновений от тебя останется лишь гора праха, который расклюют птицы.

– Да, это так… – Туранец перевел дыхание и заговорил почти спокойно. – Слушай меня, запорожец. Мы разогнали ваших мужчин, как глупых куриц, мы захватили ваш хлеб и все ценное, что нашли в домах, мы забрали красивую девушку…

– Это моя невеста.

– Невеста? – Туранец выплюнул сгусток крови и посмотрел на него негодующе. – Итак, у тебя была невеста… О, не хмурься, не тянись за ножом, никто из нас и пальцем к ней не прикоснулся, ведь она девственна. Такая красавица дорого стоит на рынках Аграпура…

– Кто напал па вас? – нетерпеливо сказал Гжегош. – Кого мне искать? В каком направлении они увезли ее?

Туранец долго кашлял и закатывал глаза. И наконец с трудом выдавил:

– Это другая банда… Гирканцы. Предводитель у них – точно гирканец, горбоносый такой, нрава бешеного… Они все были бешеные… – Он вдруг приподнялся и стиснул пальцы Гжегоша. – Они не люди! Люди не могут быть такими злобными тварями!

– Откуда ты знаешь? – Гжегош с досадой высвободил свою руку. – Самая злобная тварь на свете – это человек!

– Нет, это была нечеловеческая злоба… посмотри на меня, посмотри!… Он уже ударил меня в грудь, вот сюда, он уже понял, что я никогда не оправлюсь от раны и умру в степи, выкашливая из себя свою жизнь по капле, – но продолжал наносить удар за ударом! Он резал на мне кожу просто из удовольствия смотреть, как я корчусь, как кровь течет из моих ран, как я кричу от боли и ужаса… И он был там не один такой! Но хуже всего была та тварь, что летала над ними!

– Тварь? – пробормотал Гжегош.

– А, теперь и ты понимаешь… Тварь. – Туранец шептал, как в горячечном бреду, и водил темными, подернутыми влажной пленкой, глазами из стороны в сторону. – Да, жуткая тварь, с длинным хвостом, похожим на змеиный… Чешуя… Лапы с перепонками… И человеческое лицо. Слышишь? Мужское лицо, с бородой, с густыми бровями… Ему было смешно. Ты понял? Он смеялся! Мы умирали, а он смеялся! Но ты – ты человек, ты не станешь смеяться…

Туранец вдруг громко захрипел, выгнулся – и упал на траву неподвижный. Все было кончено.

Гжегош снова сел на коня. Некоторое время он объезжал поле боя. Все были мертвы. Телеги, взятые в деревне, валялись опрокинутые, наполовину сожженные. Добро, нагруженное на них, исчезло, И ни следа Ксаны, только легкий платок, который она носила на шее, – разорванный, втоптанный в грязь.

Гжегош медленно двинулся вперед по степи. Он наконец нашел след – подобие следа: в одном месте была слегка примята трава.

Дорога вела в одном направлении – к побережью Моря Запада. Некоторое время Гжегош скакал без устали, но затем даже его силы начали истощаться. Невозможно питаться одним лишь отчаянием да жаждой мести.

Несколько раз в степи Гжегош слышал демонический хохот, доносившийся издалека. Молодой человек следовал за этим хохотом как за путеводной звездой. Он был уверен в том, что умирающий туранец говорил правду, что все услышанное в разоренном лагере бандитов – не бред человека, стоящего на пороге смерти, но правдивое описание картины событий.

И злобный торжествующий смех незримого существа только укреплял Гжегоша в его уверенности. Гжегош больше не испытывал страха – даже перед той лютой тварью, которая превратила людей в подобие себя самой и натравила их на других людей.

Молодой человек знал и помнил одно: он должен нагнать негодяев прежде, чем те продадут Ксану.

Но на второй день погони силы оставили Гжегоша, он вынужден был признать необходимость небольшого отдыха.

Гжегош заглянул в маленький городок, попавшийся ему по дороге. Денег, чтобы расплатиться за ночлег и еду, у него не было, и он проклял себя за неосмотрительность. Нужно было забрать у убитых разбойников хотя бы их украшения и сапоги.

Однако мысль о мародерстве показалась молодому человеку отвратительной даже теперь, когда он умирал от голода. Впрочем, его щепетильность была вознаграждена: какая-то пожилая женщина привела его к себе, умыла и заставила съесть целую миску похлебки.

– У меня есть сын твоих лет, – объяснила она. – Тоже, небось, где-нибудь шатается, голодный и бесприютный. Когда я привечаю таких, как ты, я всегда думаю: может быть, и моего парня какая-нибудь добросердечная женщина угощает…

– Может быть, – пробормотал Гжегош. – Я сейчас засну, матушка, а вы меня разбудите на рассвете. Мне нужно ехать.

– Куда ты так торопишься?

– Разбойники похитили мою невесту, и я гонюсь за ними. – В одной короткой фразе Гжегош описал все случившееся с ним. Он сам удивился тому, как мало слов понадобилось для того, чтобы передать то горе, которым он был сейчас охвачен.

Женщина все поняла. Она действительно подняла своего гостя на ноги еще до света.

– Поезжай! – сказала она. – Да хранят тебя боги!

– Пусть они помогут мне найти мою невесту, – пробормотал Гжегош, садясь в седло.

Он уехал, а пожилая женщина долго смотрела ему вслед, и по ее лицу катились слезы.

Несколько раз Гжегошу казалось, что он настигает своих врагов, но они всегда оказывались за горизонтом – он ни разу их так и не увидел. Только хохот незримого существа звучал ближе.

Наконец, обессиленный от голода и усталости, он свалился с коня и потерял сознание. Эта произошло на четвертый день погони.

Гжегош очнулся ночью от холода. Конь исчез – должно быть, убежал и сейчас спокойно пасся где-нибудь вдалеке.

Гжегош с трудом поднялся.

Ноги его дрожали, как у новорожденного теленка. С трудом он сделал несколько шагов. Перед глазами все плыло. Прохлада и темнота оказывали на молодого человека живительное действие: скоро он уже с удивлением обнаружил, что худо-бедно тащится вперед.

Конечно, с утратой коня Гжегош потерял всякую надежду настичь похитителей. Но, может быть, он все-таки успеет… Может быть, он окажется в городе прежде, чем Ксану продадут.

У него не было никакого плана. Он просто шел за ней, как будто привязанный невидимой нитью, и не существовало на земле такой силы, которая могла бы оборвать эту связь.

Он проделал долгий путь до берега Моря Запада. Для того, чтобы не умереть от голода в пути, Гжегош нанялся в караван, идущий на запад, носильщиком и слугой. Гордый молодой воин, никогда в жизни никому, кроме стариков своей деревни, не угождавший, вынужден был носить вещи совершенно чужого ему избалованного человека да еще выслушивать его, с позволения сказать, шуточки.

Наниматель Гжегоша был чудаковатый бритунский аристократ, которому вздумалось отправиться в путешествие. Он набрал с собой целую гору бесполезных предметов, запакованных в корзины, и нанял только одного верблюда. Сам он ехал верхом на лошади, присоединившись – за плату – к большому торговому каравану. Место в караване обеспечивало ему защиту от разбойников, которые могли бы напасть на одинокого путешественника, а также избавляло от необходимости каждый вечер заботиться о ночлеге.

Скоро выяснилось, что путешествовать без слуги – некомфортно. Поэтому господин Олдвин (таково было имя бритунца) начал озираться по сторонам в поисках подходящего человека.

И очень скоро его взор натолкнулся на Гжегоша.

Произошло это в захолустной гостинице крохотного городка неподалеку от Самарры. Гжегош сидел на ступенях, свесив голову и бессильно уронив в пыль руки. Он совершенно отчаялся. Ни коня, ни еды, ни денег, ни даже возможности заработать. Как он будет продолжать погоню?

Но тут боги, к которым он до сих пор взывал совершенно тщетно, кажется, решили снизойти до горя молодого человека. На Гжегоша упала чья-то тень.

Он поднял голову и увидел, что на него с интересом взирает прелюбопытнейшая личность. Менее всего Гжегош ожидал увидеть нечто подобное в такой глуши. Олдвин был одет с изысканностью, которая сделала бы честь и королевскому дворцу. В руке он держал маленький хлыстик с костяной рукояткой. За поясом, там, где все нормальные люди носят кинжал, у него торчали восковые таблички для заметок.

– Кажется, ты в некотором жизненном затруднении! – произнес Олдвин, рассматривая Гжегоша.

Молодой человек в ответ двинул бровями и покривил рот. Ему показалось, что этот богатый, благополучный бездельник попросту издевается над ним. А давать кому бы то ни было пищу для насмешек Гжегош не собирался. В той ситуации, в которой он оказался, любой ответ поставил бы его в глупое положение. И потому Гжегош попросту промолчал.

Олдвин хмыкнул.

– Кажется, ты считаешь меня невежливым, но, с моей точки зрения, куда более невежливо было бы пройти мимо и сделать вид, будто не замечаешь собрата в затруднительном положении.

Гжегош наконец снизошел до разговора:

– Кажется, ты назвал меня «собратом»? Спешу развеять заблуждение! Я вовсе не собрат какому-то богачу, у которого всех забот – запылившиеся сапоги!

– Кстати, о запылившихся сапогах, – невозмутимо произнес Олдвин. – Мне позарез нужен кто-то, кто чистил бы мои сапоги. Куда ты направляешься, мой юный друг? Только не пытайся говорить мне, будто ты местный житель! Ты совершенно на них не похож. Твое лицо носит отпечаток страдания, в то время как лица окружающих представляют собою как бы некие стертые подушечки, лишь ожидающие, когда кто-нибудь милосердно нанесет на них отпечаток…

– Я голоден, – сказал Гжегош. – Я не стану говорить с тобой на голодное брюхо.

– Превосходно! – вскричал Олдвин. – Дело пошло! На такой ответ я и рассчитывал.

Очень скоро он уже сидел рядом с Гжегошем и угощал его запасами из своей походной сумки – преимущественно то были сладости и фрукты, а также сыр, отвратительный на вкус, с комочками плесени. По словам Олдвина, это был очень дорогой сорт, пользующийся популярностью в некоторых странах. «Даже в Аквилонии небольшой кусок такого сыра стоит целое состояние!»

– По-моему, это сущая гадость, – отозвался Гжегош, поглощая «страшно дорогой сорт» с устрашающей быстротой.

– Итак, – сказал Олдвин, когда с трапезой было покончено, – тебе нужен кто-то, кто будет давать тебе еду, а мне необходим человек, который будет чистить сапоги, выслушивать мои жалобы и выполнять тысячу моих никчемных распоряжений. Без такого человека я чувствую себя неполноценным.

– Тебе нужен слуга, – подытожил Гжегош.

– Ты весьма догадлив. Я хочу сказать – догадлив для неотесанного мужлана, – заявил Олдвин.

– Оскорбления обязательны? – поинтересовался Гжегош. – Учти, теперь я сыт и могу передумать.

Он не ожидал, что его угроза произведет такой эффект: Олдвин испугался.

– Я разве оскорбил тебя? – вопросил он с видом искреннего раскаяния. – Прости, я не знал, что правда может быть оскорбительна.

Поразмыслив, Гжегош пришел к выводу, что бритунский аристократ прав.

Они ударили по рукам… В их соглашение входили: еда, питье и место в караване для Гжегоша – в обмен па «тысячи мелких услуг».

Как ни странно, они поладили. Разговаривали они немного, в основном все беседы сводились к длинным монологам Олдвина. Аристократ скучал и, скуки ради, описывал в своих заметках все, что встречал на пути. Он оказался довольно наблюдательным, а его слог отличался язвительностью. Вечерами Олдвин читал Гжегошу свои заметки – эта часть вечера молодому человеку нравилась, потому что он слушал и ел. Затем они с Олдвином менялись местами: Олдвин вкушал заслуженную трапезу, а Гжегош должен был изобретать все новые и новые комплименты. Ибо хвалить написанное хозяином было одной из главных обязанностей слуги. Хвалить искренне и разнообразно.

Иногда Олдвин обижался. «Что значит – «все понравилось»? – кричал он, в гневе отбрасывая от себя недоеденный кусок ветчины. – Это общие слова! Мне нужна конкретика! Назови те места, которые вызвали твое наибольшее восхищение!»

«Ну-у… – озадаченно тянул Гжегош. – Очень живо получился диалог между погонщиком верблюдов и толстым купчиком, едущим верхом на осле».

«Да? – Олдвин ревниво щурился и глядел на своего «критика» с подозрением. – Правда? А как насчет описания рассыпавшейся посулы, которая выпала из порванного мешка? Как она катилась, подпрыгивая, а за ней под аккомпанемент проклятий, скакали слуги и сам торговец? Разве это не смешно?»

«Очень выразительно».

Наконец, удовлетворенный, Олдвин оставлял Гжегоша в покое, доедал свою ветчину и остаток вечера ковырял в зубах.

Гжегош только диву давался – как это Олдвину удавалось замечать столько любопытного и забавного там, где сам Гжегош, да и прочие путешественники, не видели ничего, кроме повседневной скуки.

Наконец они прибыли в Зингару. Возле Мессантии Олдвин расстался со своим слугой. Он обнял Гжегоша и немного прослезился.

– Ты скрасил мне долгие колокола пути, – сказал бритунец. – Ты вырос в истинного ценителя художественного слова. Я расстаюсь с тобой с легким сердцем. Я спокоен за твое будущее. Отныне никто и ничто не испортит твоего вкуса.

Ни денег, ни припасов бритунец, впрочем, своему бывшему слуге не дал. Гжегош не был в обиде – подобная плата их договором не предусматривалась. Что ж! Каждый получил, что хотел: Олдвин – попутчика, Гжегош – возможность добраться до Моря Запада.

Он хотел войти в Мессантию и начать расспросы там, но немного перепутал дороги и в конце концов очутился неподалеку от городка под названием Илнот.

Поднявшись на вершину холма, Гжегош мог уже видеть море. Он не знал, где сейчас находится Ксана, – попросту не мог этого знать, – но не сомневался в том, что близко. И скоро он отыщет ее. Правда, он уже давно не слышал того зловещего хохота, который сопровождал его поиски в самом начале, но у Гжегоша имелась другая «путеводная звезда»: сердце неизменно подсказывало ему, что он нa правильном пути.

Неожиданно за спиной Гжегоша раздался приглушенный смешок. Молодой человек обернулся и увидел, что на склоне холма стоят трое и внимательно разглядывают его.

Эти трое очень не понравились Гжегошу. Судя по всему, они были из Зингары, одетые с крикливой роскошью, с золотыми серьгами в ушах, с крупными перстнями на грязных пальцах.

Гжегош догадывался, как выглядит в их глазах. Юный франтик с завивающимися волосами. Бритунец подарил своему слуге «приличную одежду», и сейчас Гжегош был похож на богатенького бездельника: в тунике из тонкой шерсти, с изящными пряжками на плечах, в коротком темно-синем плаще с бронзовой застежкой в виде сплетенных ладоней.

– Что вам угодно, господа? – спросил Гжегош, незаметно опуская руку под пояс. Он нащупал нож и быстро сунул его в рукав туники, прижав ладонью.

Трое зингарцев дружно расхохотались. Один из них передразнил Гжегоша: «Что вам угодно, господа?» Остальные так и покатились со смеху.

Потом они стали серьезны.

– У тебя есть деньги?

– Клянусь, ничего ценного! – сказал Гжегош.

– А если ты лжешь? – с угрозой в голосе поинтересовался старший из грабителей. У него был перебит нос, и оттого он говорил несколько гнусаво.

– Но я не лгу, – ответил Гжегош спокойно. – Самая ценная вещь из всех, что при мне, – вот эта пряжка, но и она медная. Мой господин, который подарил ее мне на прощание, человек довольно скупой. Если не сказать – очень скупой… Впрочем, у него щедрая душа.

– Что это значит? – прищурился другой грабитель.

– Это значит, что он охотно делился со мной сокровищами своей души, – ответил Гжегош. – Но вот что касается всего остального, и прежде всего денег, – здесь его сердце было заперто на замок.

– По-моему, эта птичка чирикает разную чушь, – сказал старший грабитель.

А младший вскричал:

– Да он просто издевается!

Старший, с перебитым носом, поднял руку.

– Хорошо, – сказал он, – итак, поспорим. Если ты нам солгал и мы найдем при тебе драгоценности или деньги, мы убьем тебя.

– Но я выиграю, – заметил Гжегош.

– Твое счастье.

Они ощупали его пояс, сунули руки ему за пазуху. Тщетно.

Раздосадованный, зингарец со шрамом на щеке – он до сих пор помалкивал, – сказал очень спокойным тоном:

– Что ж, кое-что ценное мы все-таки нашли. Тебя самого! За молодого раба дадут неплохие деньги.

– Что? – удивился Гжегош.

И снова они засмеялись.

– Ты далеко от дома. Судя по твоей одежде, ты проделал долгий путь. Кто будет искать тебя здесь? К тому времени, когда твои близкие тебя хватятся, ты будешь уже далеко…

– Вы работорговцы? – еще больше изумился Гжегош.

Их веселости не было предела. Они даже стонали от смеха. Наивность чужака немало их позабавила.

Но вся эта веселость исчезла как по мановению волшебной палочки, когда молодой запорожец явил себя во всей красе. Молнией вылетел нож из рукава, и Гжегош стремительно ударил первого из разбойников – старшего.

Удар пришелся тому прямо в горло. Брызнул алый фонтан. С хриплым стоном разбойник рухнул к ногам своей несостоявшейся жертвы, а Гжегош, испустив яростный воинский клич, набросился на второго.

Этот сумел худо-бедно дать отпор, в то время как третий обнажил меч и попытался атаковать Гжегоша сзади.

Запорожец пригнулся, и клинок просвистел у него над головой. Гжегош отскочил. С одним ножом против двух противников, вооруженных короткими кривыми мечами, запорожец долго не выстоит. Тем не менее он решил сражаться до последнего.

Он бросился на землю и перекатился вперед. В прыжке он успел полоснуть младшего из врагов по ногам. Тот взвыл и от неожиданности выронил меч, так что Гжегош вскочил уже с мечом в руке. Он держал меч в левой руке, а нож – в правой.

Третий зингарец напал на него. Молодой человек уклонился от удара и метнул нож в раненого противника. С неприятным хрустом лезвие вошло в грудь младшего из бандитов.

Гжегош метнулся в сторону, подвижный и гибкий, как змея. Теперь перед ним был лишь один враг.

Противник атаковал молодого человека стремительно и уверенно. Каждое движение выдавало в зингарце опытного фехтовальщика. Поначалу Гжегош только отражал удары или уклонялся от них по мере сил. Он знал, что поединок не должен длиться долго, поэтому лихорадочно выискивал возможность завершить бой. Для этого ему требовалось понять, где у врага слабое место.

И Гжегош увидел это. Увидел совершенно неожиданно. Нападая, зингарец всегда открывался. Ненадолго, быть может, на долю мгновения. Он предпочитал наносить рубящие удары сверху, как рубит всадник. И когда враг замахнулся для очередного удара, уже уверенный в своей победе, Гжегош, нагнувшись, нанес ответный удар, целясь в подмышку.

Зингарец упал. Меч со звоном выпал из его руки.

Гжегош подобрал оружие и пошел прочь. Он не обернулся и не вернулся к поверженным врагам – ни для того, чтобы добить разбойников, если те еще живы, ни для того, чтобы забрать у них деньги. Какие испытания ни перенес молодой запорожец, он по-прежнему брезговал ремеслом мародера.

Гжегош пришел в Илнот под вечер. Маленький порт, где находилось сейчас несколько кораблей, продолжал жить своей жизнью, несмотря на то, что солнце уже садилось. При свете десятка факелов, воткнутых прямо в прибрежный песок, на баржу спешно грузили бочки – капитан этой посудины явно намеревался поднять якорь с первыми лучами рассвета. Детина в одной набедренной повязке стоял, подбоченясь, поблизости и покрикивал на грузчиков, понукая их работать скорее и суля им все возможные блага, если они закончат работу до света.

Гжегош прошел мимо и остановился поодаль. Он вглядывался в те корабли, что покачивались у причала. Нет ли на одном из них его Ксаны?

Неожиданно какой-то человек, подойдя к парню сзади, сильно хлопнул его по спине:

– Эй! Не узнаешь старых друзей?

Гжегош резко повернулся. Стоящий перед ним был ему не знаком. Да оно и не удивительно: в здешних краях у молодого запорожца и не могло быть никаких знакомых. Ведь прежде он никогда не покидал родной Запорожки.

Человек, окликнувший Гжегоша, отошел на шаг и вдруг громко расхохотался.

– Прости, брат! Я обознался. Больно уж ты похож на одного моего приятеля… Взял у меня деньги, свел мою наложницу – и был таков. А я ведь тебя зарезать хотел! Ну, думаю, подберусь теперь сзади и полосну по горлу… А потом как будто милосердная богиня подтолкнула меня, вот я и окликнул тебя. Захотел поглядеть тебе в глаза. Не тебе – ему, я хотел сказать. Хорошо, что так вышло, не то, глядишь, убил бы неповинного человека.

Гжегош не выдержал – улыбнулся в ответ. Больно уж заразительным казалось веселье головореза.

– Со здешним людом не соскучишься! – сказал – Только что меня хотели ограбить, еле отбился, хоть у меня и брать-то нечего, кроме меня самого…

– А, знаю… – небрежно отозвался человек, едва не убивший Гжегоша по ошибке. – Шайка работорговцев. Мелочь. Если тебя действительно интересуют рабы, лучше доберись до Мессантии. Там хороший рынок.

– Сказать по правде, я ищу одну девушку, – Гжегош решил говорить начистоту.

Весельчак даже взвыл от хохота.

– Одну? – переспросил он. – Всего только одну?

– Мне довольно и одной, – резко ответил Гжегош.

Его новый знакомец сразу посерьезнел, дружески потрепал его по плечу.

– Прости. Я не предполагал, что для тебя это так серьезно. Одну, говоришь… – Он с трудом удержался от улыбки. – Я тебе вот что скажу. Когда разыскиваешь «что-нибудь» – к примеру, пару девчонок, более-менее симпатичных и податливых в постели, – найти это куда проще. А вот если – да упасут тебя от этого милосердные боги, если таковые найдутся! – если тебе нужна какая-то определенная девушка, и при том только она одна… Вот это хуже всего. Хоть сто красавиц тебе повстречайся, а все не то.

– Ты очень точно обрисовал мою ситуацию, – слабо улыбнулся Гжегош. – Та девушка – моя невеста. Ее похитила банда гирканцев…

Он подробно описал внешность Ксаны и в конце концов, поддавшись настойчивым уговорам нового приятеля, подробно рассказал о том, как преследовал похитителей. Гжегош умолчал только о демоническом хохоте, который слышал в степи. Теперь, когда столько всего осталось позади, молодой запорожец и сам начал сомневаться в том, что действительно слышал этот смех.

Некоторое время весельчак слушал рассказ Гжегоша с праздным любопытством, но затем он насторожился.

– Погоди-ка… Кажется, я знаю, о ком ты говоришь.

У Гжегоша так и подпрыгнуло в груди сердце.

– Правда?

Он схватил весельчака за плечи, развернул к себе. Лицо Гжегоша побледнело, безумная надежда исказила его черты.

– Ты знаешь, где Ксана?

– Да погоди ты, выпусти меня! – отбивался его собеседник. – Какой ты бешеный! Положим, я помню гирканцев и девушку… Тебе повезло, парень! Они здесь побывали, точно. Красивая девушка, немного на тебя похожая – как я сейчас соображаю.

Гжегош стиснул его руку, точно клешами.

– Как она выглядела?

– Красивая. Разве ты глухой? Я ведь только что это сказал!

– Она была здорова? Не казалась больной? Они хорошо с ней обращались?

– Боги, да ты обезумел! Разумеется, они обращались с ней хорошо. Стал бы ты портить добротный товар?

Гжегош отчетливо скрипнул зубами.

– «Товар»? Ты называешь ее «товаром»?

– Я пытаюсь рассуждать, как они… Никто не бросит кхитайский шелк в грязь и не будет мять топкую серебряную посуду, не так ли? Так почему же ты воображаешь, будто с красивой рабыней кто-нибудь поступит иначе? Нет, она была тепло одета и сытно накормлена.

Он вздохнул.

– Впрочем, боюсь, это сейчас не имеет значения.

– Почему? – Гжегош так и сверлил его глазами.

– Я только что сообразил, что ее приобрел купец, который погрузился на «Морскую лошадку». Точно.

Собеседник Гжегоша опечалился так искренне, что молодой запорожец едва не заплакал.

– Рассказывай, что случилось, – глухо проговорил он. – Рассказывай все как есть. Может быть, ты еще и ошибся.

– Нет, – тот покачал головой. – Никакой ошибки. Я запоминаю все новости. Я – лоцман. Могу провести корабль вдоль здешних берегов, заплыть в любую бухту, обойти любой из ближайших рифов. На «Морскую лошадку» меня не взяли, хоть я и просился. Дело в том, что накануне я сильно перебрал, а когда наутро пришел наниматься, они уже нашли другого лоцмана… И, кстати говоря, напрасно. Взяли бы меня – не случилось бы… – Он вздохнул. – Лучше уж я тебе расскажу, потому что иначе ты до конца жизни будешь разыскивать свою Ксану. Потратишь лучшие зимы на погоню за призраком, представляешь? И это – когда вокруг столько красивых женщин! – Он покачал головой.

– Говори же, что случилось!

– А? Болтун поднял глаза и заморгал с виноватым видом. – Кораблекрушение. Гирканцы продали девушку, которая очень похожа на твою Ксану, купцу. Купец сел на «Морскую лошадку». Взял глупого лоцмана, польстившись на то, что тот был трезвым. Да я, даже мертвецки пьяный, не совершил бы и половины тех ошибок, которые этот бедный болван наделал совершенно трезвым!… Результат – кораблекрушение. Говорю тебе, «Лошадка» разбилась. Они погибли все. Обломки видели в море, а людей – ни одного.

Гжегош отшатнулся от лоцмана, как будто тот был прокаженным.

– Эй, погоди! – крикнул весельчак в спину молодому человеку. – Погоди, пойдем, выпьем! Я угощу тебя! Человеку не стоит оставаться в одиночестве, когда он узнает подобные вещи… Слышишь ты меня?

Но Гжегош даже не обернулся. Медленно шел он к берегу моря, подальше от порта и людей. Скоро огни Ил нота остались позади. Наступила ночь. Гжегош уселся один на берегу. Только море и он, и никого поблизости.

Черное небо расстилалось над ним, созвездия начали свое величавое шествие. Луна показалась над горизонтом, огромная и кровавая. По воде протянулась широкая бледная дорога. И Гжегошу казалось, что можно ступить на эту дорогу и пойти вперед, в бесконечность, туда, где ожидает его Ксана.

Столько препятствий позади, столько бед и трудностей он перенес – и тщетно! Ксана погибла из-за того, что трезвый лоцман наделал глупостей, которых избежал бы другой лоцман, хотя бы и пьяный…

От каких пустяков зависит жизнь человека!

Гжегош тяжело вздохнул и заговорил, обращаясь к безмолвному морю:

– Ты – огромное, могучее, ты – колыбель тысяч живых существ, их логово и кормилица! На что тебе была моя Ксана? Неужели твоим рыбам было без нее голодно?

Он представил себе, как тело девушки медленно опускается на дно, как развеваются в воде ее волосы, как любопытные рыбки подплывают к ней, тычутся в нее своими раскрытыми ротиками – и вот уже они начинают отщипывать от нее кусочки… Зрелище было невыносимым, Гжегош застонал сквозь зубы.

Море вдруг отозвалось – плеснуло шумной волной на берег.

И снова все стало тихо.

Гжегош встал.

– Коли так повернулась моя судьба, то забери, море, и меня! Верни мне мою Ксану!

Он сделал первый шаг по белой дорожке, навстречу горизонту и луне.

Шумный плеск повторился. Гжегош невольно повернулся на звук и замер.

Из моря медленно выходили люди. Один, два… Гжегош метнулся за камень, лежавший на берегу, бросился на песок и замер, боясь, чтобы его не увидели.

Он насчитал девять человек. И они не приплыли сюда на какой-нибудь лодке или плоту. Они вообще не приплыли – они именно вышли из воды. Как будто добрались сюда, шагая по морскому дну.

Один из них сказал:

– До Мессантии еще сутки пути.

Другой отозвался:

– Я полагаю, это Илнот. Если бы я остался без команды, я отправился бы именно сюда, чтобы прикупить гребцов.

– Он уже уплыл отсюда, даже если и побывал здесь, – заметил третий.

– Не хочу его видеть, – воскликнул четвертый. – Он отвратителен. Он, с его коварством и враньем!

– Думаешь, он убил Джехана?

– Не сомневаюсь в этом.

Они помолчали. Гжегош затаил дыхание. Только бы его не обнаружили! Он слишком вымотан всем пережитым и слишком устал, чтобы дать достойный отпор сразу девятерым противникам.

Гжегош никогда не был склонен обольщаться на свой счет. Один против троих – это его предел. Четверо для него уже многовато, а пятеро убьют его без труда. Девять не оставляют ему никаких шансов. Если это морские чудовища, они съедят Гжегоша, и он даже руки не поднимет, чтобы защититься.

«Странно, – мелькнула у него мысль, – только что я хотел умереть, и вот уже прячусь от незнакомцев, спасая жизнь, которая мне стала не нужна!»

Он поразмыслил немного над этим, но затем нашел ответ: «Умереть я хотел по собственному выбору. И тем способом, который избрал для себя сам. А принять смерть от руки незнакомцев означало бы уронить себя».

Внезапно один из них повернул голову и долгим взором уставился на камень, за которым прятался Гжегош.

– Там кто-то есть, – спокойно проговорил он. И, повысив голос, произнес: – Кем бы ты ни был, выходи и присоединяйся к нам! Мы сейчас разведем костер, и у нас есть при себе свежая рыба. Если ты голоден, мы угостим тебя.

Гжегош понял, что прятаться дальше было бы глупо. Он встал, стряхнул песок со своей одежды.

Все девять лиц были обращены к нему. Они были похожи между собой, как близкая родня или давние единомышленники. Но не их сходство удивило и немного испугало Гжегоша, а какая-то нечеловеческая манера держаться. То, что они почти не моргали, к примеру, или обыкновение смотреть на собеседника пристально и доброжелательно, как смотрят мощные звери, уверенные в своем физическом превосходстве.

Гжегош приблизился к ним. Неожиданно он понял, что не испытывает страха. Известие о гибели Ксаны как будто переместило его за грань обычного существования. По ту сторону грани жизнь и смерть, боль и благоденствие, хворь и здоровье, свобода и рабство еще имели какое-то значение; но там, где сейчас находился Гжегош, все это у тратило всякий смысл.

– Присядь, отдохни рядом с нами, – предложил один из морских людей. – Сейчас мы разложим костер.

– Мы любим огонь, – подхватил другой. – Хоть и предпочитаем воду.

– Некоторые считают, будто огонь и вода во всем противоположны, но ведь это не так, – добавил еще один, доселе молчавший. – Нам нравится и то, и другое. Нельзя жить без огня, воды или воздуха.

– Нельзя жить без любви, – вырвалось у Гжегоша.

Они одновременно уставились на него.

Но Гжегош не пожелал давать никаких объяснений своим словам. Он просто устроился на песке и молча стал наблюдать за тем, как морские люди раскладывают костер и нанизывают на гибкие прутики принесенную из моря рыбу. Рыба была не речной, а морской, глубоководной, с выпученными глазами

Потом один из них сказал:

– Мы больше никогда не увидим Джехана.

И заплакал. Он не всхлипывал и не утирал слез; они выкатывались из его огромных круглых глаз и падали в песок.

После недолгой паузы Гжегош тихо спросил:

– Кто такой Джехан?

И снова они повернули к нему головы и устремили на него взгляды. Наконец тот, кто плакал, отозвался:

– Джехан был один из нас. Он пустил в свое сердце человека по имени Эдред, и несколько лет мы плавали все вместе на корабле этого Эдреда. Но недавно случилась большая беда. Мы даже не подозревали о том, как важны бывают для людей их желания.

– Эдред захотел женщину, – пояснил еще один из морских людей.

– Но в этом нет ничего дурного, – заметил Гжегош.

– Да? Ты гак думаешь? – Его собеседники стали пожимать плечами и переглядываться, как бы желая сказать друг другу: «Вот еще один человек! А люди ничего не понимают. И этот – такой же, как все. Непонятным и неприятный».

Гжегош понял смысл их переглядываний и поторопился исправить ошибку:

– Я ведь ничего не знаю о том, что случилось на самом деле. Расскажите мне!

– Мы подобрали в море женщину. Эдред не говорил нам об этом, но мы видели. Мы видели ее на борту. Да, это была красивая женщина.

Они говорили все вместе – одновременно или друг за другом; этого Гжегош уже не понимал. Он слышал несколько голосов, сливавшихся в один голос; голоса, обращавшиеся к нему попеременно, хором, по два и по три… И все они сообщали одно и то же, не противореча друг другу даже в мелочи.

– Красивая женщина! О, мы видели ее потом, хотя капитан не сказал нам ни слова. Наверное, он боялся, что кто-нибудь из нас захочет ее себе. Да, ведь у нас принято делить все, что мы зарабатывали. Мы недурно зарабатывали, ведь наша галера всегда приходила в срок, и мы ни разу не потеряли товар, и не попали в бурю. Мы умеем чувствовать приближение непогоды и знаем все укрытия, где может спастись корабль. А она, бедняжка, натерпелась страху! Красивая девушка, очень красивая. Он называл ее «Ксана».

Хоть Гжегош и надеялся услышать это имя, все же, когда оно прозвучало, он содрогнулся всем телом, как будто его ударили.

– Ксана? – прошептал он немеющими губами. – Боги! Каким бы я был глупцом, если бы действительно покончил с собой, как собирался!

Морские люди опять обменялись быстрыми взглядами. Один из них коснулся плеча Гжегоша – молодой человек поразился тому, каким ласковым и в то же время сильным было это прикосновение.

– Мы так и подумали, что ты хочешь умереть, – сказал морской человек спокойно. – Это было преждевременное решение. Боги не любят тех, кто умирает до сроку.

– Расскажите еще об этой женщине, – попросил Гжегош.

– Ты тоже хочешь ее? – прищурился морской человек.

– Она моя невеста, – объяснил Гжегош. – Если это та Ксана, о которой я думаю, то она и сама меня хочет.

– О, – серьезно отозвался морской человек, – ведь это называется любовью, не так ли? Свободной любовью! Это хорошо. Любовь без принуждения.

Они закивали, дружески ухмыляясь.

Гжегош увидел, что рыба уже готова, и вдруг ощутил страшный голод. Морские люди, казалось, читали его мысли, потому что скоро уже их гость торопливо насыщался, а они наперебой рассказывали ему обо всем, что успели увидеть на корабле Эдреда, пока капитан полагал, что за ним никто не наблюдает.