Остров последнего злодея

Глава 3 Прибытие

Они прибыли точно. В четверг, в шестнадцать ноль-ноль по времени Каракаса. Я так и знал, что они прибудут вовремя, уверен был в этом. Стремление являться на встречу без опозданий даже на тридцать секунд – первый признак комплекса неполноценности. Пунктуальность – это тоже фобия, просто со знаком «+». Я лично люблю прибывать раньше. Минут на пять. Это…

Не буду отвлекаться.

Я сидел на берегу. В шезлонге. Тянул мятно-кокосовый лимонад, принимал воздушную ванну, думал разно.

Справа и чуть сзади от меня стоял Андрэ, бот с зонтиком из пальмовых листьев. Андрэ обеспечивал живительную тень – все-таки в это время тут несколько жарковато.

Слева располагался Андрэ. Другой Андрэ, зеленого цвета. Этот зеленый потихонечку помахивал опахалом, изготовленным опять же из пальмовых листьев, что обеспечивало равномерную конвекцию воздуха и препятствовало моему перегреву. Все радовало меня, обычного, простого человека. Погожий денек, море, воздух, предвкушение приключения, которое должно было начаться ровно через семь минут, – решительно все.

– Андрэ, дружочек, подбавь мне льда, – попросил я.

И Андрэ, третий, золотистой серии, раздавил хрустальный дымящийся куб в стакан и капнул поверху мятной тинктуры, и тут же над горизонтом вспыхнула сталь, а еще через несколько секунд показался диск.

Вихрелет.

Перемещался быстро и почти не рыская, пилот хороший. Наверняка Урбанайтес. Я учился с ним в позапрошлой школе, так он все время на чем-то летал и куда-то падал – одним словом, ему бы птичкой родиться, знойным птеродактилем, а он родился Урбанайтесом, у каждого свое невезение. Икебану вот любит – к прекрасному тянется. Вихрелет пер прямо на меня, через несколько секунд завис над берегом.

Я помахал приветственно, и диск завалился на посадку.

Машина плюхнулась на пляж, в бортах образовались овальные люки, через которые на песок тут же вывалились Потягин, Урбанайтес, Ахлюстин и Октябрина Иволга.

Они мне сразу не понравились. Нет, они мне и раньше не нравились, не нравились вообще, по своей сущности, но теперь они не нравились мне и в частностях. Вся четверка была обряжена в легкомысленные пляжные шорты и разноцветные рубашки, словно они явились не на социологический эксперимент, а на морской пикник. Октябрина с розовым рюкзаком. Наверное, ценные подгузники. У Потягина и Урбанайтеса тоже рюкзаки, а у Ахлюстина старомодная спортивная сумка. В сумке просматривалось что-то неудобно-квадратное, мне вдруг представилось, что это ковчежец, в котором Ахлюстин хранит прах какого-то своего пращура. Наверняка это не простой прах, а заветный, возможно, даже чудодейственный. Ковчежец был в форме такого небольшого гробика, и в важных жизненных ситуациях Ахлюстин прижимал его к груди и испрашивал совета.

Я представил еще, как Ахлюстин перед каждым боем поклоняется маленькому черному гробику, и невольно хихикнул.

У гостей, напротив, выражения лиц держались самые серьезные, было видно, что люди явились побеждать и втаптывать меня в грязь, чтобы неповадно мне было, убогому. Во всех фигурах читалось превосходство и уверенность в собственной правоте.

Я щелкнул пальцами. Боты послушно подняли мой шезлонг и поднесли к берегу.

– Добрый день, сеньоры, – приветствовал я гостей. – И сеньориты тоже, – добавил я, взглянув на нахмурившуюся Октябрину.

– Привет, – осклабился Потягин. – Ты что, больной? Перелом наглости? Ходить не можешь?

Он кивнул на ботов.

– Я? Нет, не больной…

– А почему они тебя несут?

– Они и вас скоро носить будут, – ответил я. – Ну если возжелаете.

Это сообщение несколько обескуражило моих коллег, это было видно по лицам – Ахлюстин окаменел, у Урбанайтеса дернулась щека.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Октябрина, самая, разумеется, нетерпеливая.

– Присаживайтесь, – я сделал приглашающий жест в сторону шезлонгов, – отдохните с дороги…

– Антон, хватит болтать, – нахмурился Урбанайтес. – Излагай, в чем суть твоего эксперимента, мы сюда не отдыхать прибыли.

Я кивнул ботам. Они опустили меня на песок.

– Вы чего-то опасаетесь? – спросил я у Потягина.

– С чего ты взял?

– Летающая тарелка, – я указал на вихрелет. – Хорошо летает?

– Да нет…

Урбанайтес вдруг покраснел.

– Вам не понадобятся средства эвакуации, – заверил я. – Можете отпустить свою небесную колесницу. Или все-таки опасаетесь?

Урбанайтес махнул рукой. Вихрелет зарастил люки, провернулся вокруг оси и рывком умотал в зенит.

– Так в чем суть? – Потягин просверлил меня батискафовским взглядом.

– Суть в следующем. За месяц, ну или, может быть, чуть быстрее, я сумею доказать, что зло есть. Как и договаривались. И даже не во внешнем мире, а в вас самих.

– Да ты у нас просто Ницше! – насмешливо сказал Ахлюстин. – Такие проблемы затрагиваешь!

Я зачерпнул горячий песок и стал медленно выпускать его между пальцами.

– Смею напомнить, – промурлыкал я, – смею напомнить, что спор затеяли вы. Я всего лишь покажу вам ваши истинные лица.

Потягин саркастически захлопал в ладоши, тоже мне Салтыков-Щедрин! Так и знал, что он попадется.

– И как же ты покажешь нам наши лица? – осведомилась Октябрина. – С помощью какого же такого зеркала?

Я хотел ответить ей, что с помощью кривого зеркала души, но решил воздержаться от излишних художественностей – после, пока они еще не готовы.

– Все очень просто, – сказал я. – Мы проведем некую реконструкцию. Здесь…

Я указал пальцем за спину.

– Здесь, приблизительно… одним словом, метров двести от побережья, там плантации сахарного тростника. Четыре плантации, каждая размером… С три футбольных поля примерно. Однако тростник не простой…

– Могу поспорить – он железный! – съехидничала Октябрина.

Я, смерив ее пронзительным взглядом, сказал:

– Тебе идет рубашка с кактусами, однако тростник не железный. Просто мы его немного подтянули генетически, так что теперь он отрастает за одну ночь. То есть днем вы его рубите, ночью он отрастает. Ваша задача – зачистить свой участок за день. Кто успеет первым, тот и победил.

– И что это доказывает? – поинтересовался Потягин. – Как это сможет пробудить зло внутри нас?

– Поглядим, – уклончиво ответил я. – Если прав ты, зло не пробудится. Если прав я… Боты запрограммированы особым образом, в соответствии с историческими реалиями… Их надо стимулировать к труду. Это будет нелегко, вам, надсмотрщикам, придется хорошенько посоревноваться…

– А тебе? – вмешался Урбанайтес. – Тебе не придется посоревноваться?

– А зачем? Я и так все про себя знаю. К тому же я буду выполнять организаторские функции, буду подсказывать, что надо делать, куда, так сказать, канализировать вашу буйную энергию… Одним словом, я буду выполнять роль фазендейро.

– Ну, конечно! – Октябрина хлопнула в ладоши. – Ты, значит, фазендейро! А мы, значит, надсмотрщики?! Красота!

Я промолчал. Следовало быть спокойным и терпеливым.

– И ради чего это мы вдруг станем проявлять этакую трудовую активность? – осведомился Ахлюстин.

Молодец, подумал я. Ахлюстин – это что-то, предсказуем, как монорельс, ему бы моим помощником быть в одурачивании этих болванов.

– Я думал об этом, Ярослав, – со значительным видом сказал я. – Много думал. Раньше все было просто. Тот из надсмотрщиков, который мог лучше организовать труд своих подопечных, получал большее денежное вознаграждение. Однако вас ведь материальные блага не интересуют…

– Это уж точно, – ухмыльнулся Потягин.

Я продолжал рассказывать.

– Я предполагал, что вы поучаствуете в эксперименте безо всякого вознаграждения, что вам дорога истина…

Промолчали.

– Но если вы не хотите ради истины…

Я повесил паузу.

– Если вам не дорога истина, я могу предложить вам кое-что более существенное.

Я сунул руку в карман и извлек серебристый пластиковый прямоугольничек.

– Здорово! – воскликнул Ахлюстин. – Это же…

Потягин остановил его повелительным взмахом. Потягин все-таки вождь. Во всяком случае, явно в вожди метит. Руками двигает. Осуществляет общий контроль. Наверное, будет поступать в Академию Управления, через двадцать лет будет руководить колонией где-нибудь на Япете. Скучный тип, обогнал меня на GP.

– Я, конечно, не большой знаток истории, – сказал Ахлюстин задумчиво, – но по-моему, то, что ты нам предлагаешь, называется рабовладением. Боты – это ведь рабы, да? А мы их должны заставлять рубить тростник?!

– Что?! – Урбанайтес надулся. – То-то я чувствую – тут что-то не в строку! А ты нас, оказывается, в настоящую пакость хочешь вовлечь!

– Да уж, нехорошо как-то, – подтвердил вождь Потягин. – С этической точки зрения… Это более чем сомнительно…

Но мне показалось, что Потягину в общем-то все равно. Уж больно он облизывался при виде Лунной Карты. Это я ловко придумал – Карту. Каждый из них мечтает ее получить, каждый хочет поучаствовать в Большом Споре. Каждый желает. А желания – это страсти, ключ к манипуляциям. Тем, кто ничего не желает, невозможно управлять.

– Что же тут сомнительного? – возразил я. – Ничего. Вы же разбирали ботов на уроках механики? Разбирали. Молекулярными скальпелями у них в башке ковыряли. Лужайки перед домом они стригут? Стригут. И вообще везде работают. Что же тут страшного? А победителю – Лунная Карта!

– Оставь себе свою карточку!

Это Потягин произнес с наивозможным презрением. И надрывом. Бедный, он так мечтает получить эту Карту! Участвовать в Большом Споре – это так захватывающе! Это так приподнимает!

– Фазендейро, – с еще большим презрением процедила Октябрина. – Ботовладелец!

– Антошка, Антошка, пойдем копать картошку… – ядовито пробормотал Ахлюстин.

– Я так и знал, – вздохнул я. – Я так и знал, что вы откажетесь. Увы, мы не нашли взаимопонимания.

– Конечно, откажемся! – с негодованием произнес Потягин. – Какой нормальный человек согласится участвовать в рабовладельческом эксперименте!

– Да он просто псих! – Октябрина постучала себя по лбу кулаком. – Его надо дефорсировать!

Старинный жест, сейчас такими никто не пользуется, вполне может быть семейный. Потом спрошу.

– Я сейчас же вызываю вихрелет. – Урбанайтес полез в карман своих шорт.

– Успеешь вихрелет, погоди минутку…

Урбанайтес достал трансмиттер, задумчиво повертел в пальцах.

– Я, между прочим, готовился, – кивнул я в сторону леса. – Оборудование привез, сахарный тростник высадил, людей обеспокоил… Да тут одной подготовки сколько было! Одних ботов…

– Зря старался, – высокомерно покривился Потягин. – Впрочем, можешь вызвать сюда своих единомышленников. Устройте здесь какую-нибудь грандиозную чушь, восстание под предводительством Спартака, что ли, жакерию там…

Ахлюстин и Октябрина рассмеялись. Но я был спокоен. Я знал, что победа в конце концов будет за мной.

Как всегда.

– Восстание Спартака? – переспросил я. – Интересная идея, я сообщу Магистру. А пока давайте разберемся с нашими насущными зловещестями. Я хочу на всякий случай спросить – вы действительно отказываетесь?

– Действительно, – подтвердил Потягин. – Фома, вызывай вихрелет.

Я с наслаждением вдохнул воздух, свежий, по-настоящему морской, пахнущий гниющими водорослями, солью, рыбой. День был хорош. День был прекрасен. Я сказал:

– Тогда вы проиграли.

– Что?! – Октябрина уставила руки в боки, видимо, она никогда в жизни не проигрывала, серьезная девушка.

– Вы проиграли, – повторил я, – и как честные люди должны это признать.

– С чего это вдруг?! – Октябрина шагнула ко мне.

– Ахлюстин, ты, кажется, боксер? – спросил я.

– Боксер, – Ахлюстин потер кулаки. – И что? Хочешь спросить, зачем боксерам нужна голова? Не советую.

– Зачем боксерам нужна голова, и так все знают. Я о другом тебя спросить хотел. Вот если боксер не является на поединок или отказывается от поединка, то что происходит?

– Поражение ему засчитывают, – ответил Ахлюстин. – Дисквалификация. Но только…

– А вы, насколько я понимаю, отказываетесь от поединка?

Я поднял стакан с миксом. Сок выпил, лед разгрыз. Как можно более агрессивно, чтобы осколки в разные стороны полетели.

– Вы отказываетесь, и как люди благородные… – я поглядел на Потягина. – Мужественные, – повернулся к Ахлюстину. – Беспристрастные, – я кивнул Урбанайтесу. – И в высшей степени справедливые…

С этими словами я оборотился уже к Октябрине.

– И как такие люди вы должны признать, что проиграли.

– Это все демагогия! – принялась возражать Октябрина. – Он нас провоцирует…

– Проиграли, – констатировал я. – Да-да, проиграли, даже не вступив в сражение. Я ведь прав, Урбанайтес?

Я специально обратился к Урбанайтесу. Он и Потягин – вечные соперники. Конечно же, Потягин считает, что они не проиграли, амбиции не позволяют. Боксер Ахлюстин со мной уже фактически согласился, Октябрина будет за Потягина, но половина на половину – это уже победа.

– С чего это мы проиграли?! – напыжился Потягин. – Совсем не проиграли…

– Проиграли, – признал Урбанайтес. – Ярик, Жуткин дело говорит.

– А я не согласна!

Я в этом и не сомневался. Эта Октябрина всегда будет не согласна. И за это поплатится. Непременно поплатится.

– Мы проиграли, – вздохнул Ахлюстин.

Легко. Наверное, у него на ближайший месяц другие планы имелись. А тут я. А тут Лунная Карта.

– Ты прав, как Стрыгин-Гималайский, – я похлопал Ахлюстина по плечу. – А значит, вы должны выполнить мои условия…

– Я тоже не согласен! – Потягин продолжал сопротивляться. – Мы тут не боксом занимаемся, у нас все по-другому…

Я уронил бокал, Андрэ ловко поймал его в сантиметре от песка, все равно не разбился бы.

– Спасибо, Андрэ, – похвалил я бота. – Вы не согласны с тем, что проиграли. С тем, что вас ввели в заблуждение, с тем, что вы трусы…

– Мы не трусы, – возразил Урбанайтес. – Просто никто не ожидал, что эксперимент окажется таким…

– Так или иначе, – я зевнул, – условие было такое – если вы проигрываете, то переименовываете свой дискуссионный курятник… пардон, дискуссионный клуб. В противном случае я постараюсь донести до как можно большего количества людей весть о том, что члены клуба «Батискаф», то бишь Потягин, Ахлюстин, Урбанайтес и Иволга, – подлые вероломные трусы, болтуны, предатели, шкуры и вообще недостойные личности. И уж поверьте, у меня это получится.

Они переглянулись, все эти недостойные личности. И вот когда они переглянулись, я понял, что победил.

Они сомневались.

Сомнения – главный враг любого предприятия. Из-за сомнений обрушивались мировые империи, проигрывались битвы и исковеркивались судьбы.

Я почуял сомнения и нанес решительный удар.

– Вот и отлично, – сказал я. – Вот и славно. Вы ведете себя как взрослые, ответственные люди. Поэтому поступим проще. Завтра… хотя нет, послезавтра я привезу в ваш клуб новую вывеску, думаю, вам понравится…

Октябрина прикусила губу.

– Отныне ваш клуб будет называться по-другому. «Дубрава». Это адекватно. Этим вы компенсируете мои затраты, психические и экономические…

– Ни за что! – заявили они.

В один голос. Нет, они сказали каждый свое, но вместе получилось именно так:

– Ни за что!

Но я уже повернулся к ним спиной, уже направился к тропинке, бот Андрэ шагал справа и организовывал мне тень, бот Андрэ шагал слева и освежал меня опахалом.

– Такие эксперименты запрещены! – крикнул вслед мне Потягин. – Ты как реконструктор должен знать! Это серьезное нарушение!

– Верно, – согласился я, не оборачиваясь. – Запрещены. Социальные, психологические, медицинские эксперименты, в которых жизнь человека или его психическое здоровье подвергается опасности.

– Вот именно! – Потягин даже забежал вперед, забыв о своем величии. – Запрещены!

– Но вы сами подумайте, – продолжал я, уже обернувшись. – Если в старых экспериментах в качестве заключенных или подчиненных выступали добровольцы-люди, то у нас этого нет. Так?

– Допустим, – Урбанайтес положил руки на грудь. – Допустим…

– А чего вы боитесь? Вы, здоровые, психически устойчивые ребята? Не побоюсь сказать, элита нашей молодежи! Лучшие из лучших – дискуссионный клуб «Батискаф»! Ваше дело – рубить тростник, и все дела, ничего безнравственного.

– Что-то тут все равно не так… – прошептала Октябрина.

Я же продолжал убеждать.

– Не забывайте о том, что наш эксперимент даст чрезвычайно интересную информацию! К тому же вы можете выиграть Лунную Карту!

Еще что-то говорил. Улыбался. Размахивал руками. И они сдались окончательно.

– Мы должны посовещаться, – сказал Потягин. – Антон, ты не мог бы оставить нас одних?

Разумеется, я оставил их одних. Отправился купаться. Заплыл на километр, лежал на волнах, качался, как дельфин, наслаждался минутами безмятежности, вполне может быть, даже последними. Скоро начнется кутерьма, скоро послышатся вопли…

Потягин махал рукой, звал меня обратно.

– Мы согласны, – сказал он, когда я вернулся.

– А я и не сомневался.

– Только мне не нравится слово «надсмотрщик», – заявил Потягин. – Оно какое-то…

Потягин затруднился в определении.

– Неприятное, – закончила за него Октябрина. – Мне тоже не нравится.

– Да-да, – присоединился Урбанайтес, – оно неправильное. Давайте будем использовать слово «начальник»!

– Ну хорошо, начальники. Значит, договорились. Фома, дай, пожалуйста, трансмиттер.

Урбанайтес протянул мне прибор. Я размахнулся и зашвырнул его в море.

– Это чтобы не было соблазна сбежать, – пояснил я.