Я пришла за помощью, когда не было выбора, а угодила в настоящую западню…
Это страшно – прийти в логово зверя. Страшно просить помощи у того, кто считает тебя пустым местом. Тело будто говорит мне: «Беги, Луиза, беги отсюда как можно дальше». Но я намеренно отмахиваюсь от внутреннего голоса. У меня нет выбора, этот визит – вынужденная мера.
Вскидываю руку, поочередно собирая пальцы в кулак, выдыхаю, еле слышно касаясь костяшками деревянной поверхности. На стук это похоже отдаленно. Повторяю действие чуть громче и слышу заветное: «Войди».
– Здравствуй, Клим, – от волнения мой голос становится высоким и очень писклявым, – спасибо, что…
– Что? – бархатный и до дрожи волнующий баритон окутывает пространство кабинета. Мне кажется или я реально вижу, как он обволакивает это помещение?
– …что согласился встретиться, – прочищаю горло, но там по-прежнему сухо. Настоящая пустыня, не могу даже сглотнуть. Хочется пить.
Нервно разглаживаю ткань джинсов на бедрах. Я намеренно не надела платье, потому что шла на переговоры. Я хочу с ним диалога. Сейчас я не женщина. Сейчас я человек, который просит о помощи. У меня нет пола.
– Чего ты хочешь? – Клим огибает стол, присаживается на его край и убирает руки в карманы брюк.
Он высокий, с крепким, до идеальности проработанным в спортзале телом античного бога. Темно-бордовый костюм превосходно сидит на мужском теле, подчеркивая все его достоинства. А в расстегнутом вороте черной рубашки виднеется мощная шея. Встреть я его где-нибудь на улице случайно, точно бы не узнала. Теперь он другой. Клим Вяземский, мальчик из моего детства, парень, чувства которого я отвергла, потому что думала, что люблю другого. Люблю его брата. Тогда я искренне в это верила.
Лучшим решением будет уйти отсюда, не обострять тот ад, в котором я живу, но я должна довести начатое до конца. Если это поможет спасти жизнь брата, то я готова сделать все, что он мне сейчас скажет. Мне больше негде просить помощи.
– Рома опять вляпался… – начинаю еле слышно и переступаю с ноги на ногу.
– Мне это ни о чем не говорит, –он вальяжно приподнимает бровь, а я чувствую себя полной дурой. Ну да, это же не он постоянно вытаскивает моего брата из вечных передряг, и если до сегодняшнего момента я могла разобраться со всем этим сама, то теперь дело набрало обороты и поставило меня в тупик.
– Мне нужны деньги, Клим. Если я не заплачу до утра, его убьют. Ты же знаешь, Ромка глупый, импульсивный, но он единственный родной мне человек после смерти родителей…
– Не дави на жалость, Луиза, мне все равно на твои душевные травмы, хотя, знаешь… – Клим прищуривается. – Одна ночь, и я помогу тебе, – он кривит губы в хищном оскале. Чувствует свою вседозволенность.
– Ты же понимаешь, что после такого я никогда тебя не прощу? Никогда… – шепчу ему прямо в лицо, но разве ему есть до этого хоть какое-то дело? Он хочет унизить. И у него прекрасно получается.
– Я переживу, Лу-Лу, – Клим снисходительно улыбается, окидывает меня презрительным взглядом и подцепляет пальцами кулон. Да, я все еще его ношу, удивлен? Моя бровь непроизвольно ползет вверх. Он проворно ловит мой взгляд и срывает цепочку. Резко, без сожалений. Все, что у меня остается, – несколько красных отметин с узором плетения цепи.
– Сними уже эти безвкусные тряпки.
Он говорит это так обыденно, словно просит меня принести ему чашку кофе. Выпускает из захвата и делает шаг назад. Хищно наблюдает за каждым вдохом. Дает немного свободы, но я продолжаю задыхаться. Смотрю на него и не верю в то, что это происходит с нами.
Зачем он меня так назвал? Лу-Лу. Дурацкое прозвище из прошлого, из безобидного, счастливого прошлого, от упоминания о котором мое глупое сердце начинает биться чаще.
Клим прикладывает пальцы к небритому подбородку, прищуривается.
– Я совсем забыл, ты же спишь с моим братом. Некрасиво получается…
Он издевается. Я знала, знала, что Клим не сможет обойти Виктора стороной. Сглатываю, сцепляя пальцы тугим замком.
– Я…
– Ты его подстилка, я в курсе. Восемь лет в любовницах, все еще надеешься стать женой? – продолжает говорить все то, о чем я стараюсь не думать. Просто живу с этим вот уже восемь лет. Сплю с мужчиной, пресмыкаюсь перед ним, вру в глаза его жене, ненавижу себя за это, но никак не могу от него уйти. И не потому, что люблю, нет, теперь я в этом уверена. Просто он не позволяет мне этого сделать. Крепко держит за горло.
Вот и сейчас у меня тоже нет выбора. Касаюсь ладонью своего плеча, медленно стягивая пиджак. Ткань сползает по руке вниз и оказывается за спиной. Сглатываю. Мне страшно. Глаза застилает пелена из слез, но я повторяю действие, и пиджак падает к ногам. Как и говорила, если Клим спасет моего брата, я буду согласна на все.
Запрокидываю голову и вдыхаю аромат мужского парфюма. Что-то терпкое, древесное, с еле слышными нотками табака. За время, что я здесь, впервые смотрю ему в глаза. Янтарные, колючие, но в то же время горящие огнем. Я вижу там азарт и что-то еще, оно дикое, запретное.
– Я передумал, – Клим подцепляет лямку моей майки указательным пальцем и расплывается в улыбке. Она ослепительна, а еще от нее становится жутко. Черты его лица заостряются, и он проводит пятерней по угольно-черным волосам, поправляя идеально уложенную шевелюру. – Пожалуй, я найду другое применение твоим способностям…
Его люди не церемонясь вышвырнули меня на улицу. Не очень-то благородно. Хотя о каком благородстве может быть речь, если я стою под проливным сентябрьским дождем и дрожу от страха?! Он медленно смешивается с холодом, а промозглый ветер продувает до костей. Лоферы вымокли насквозь, и каждый мой шаг теперь сопровождается громким чавканьем воды под стельками. Не помню, как добираюсь до дома. Просто иду вперед и не оглядываюсь. Обнимаю руками продрогшее и вымокшее до нитки тело и растираю ладонями плечи, чтобы хоть немного согреться.
В квартире тепло и сухо. Скидываю мокрую обувь, шмотки и плетусь в ванную. Мне нужен горячий душ, чай, таблетка от головы, а еще снотворное. Вряд ли я смогу уснуть сама после всего, что сегодня произошло: сначала звонок с требованием денег, угрозы жизни моего брата, а потом унизительный поход к Климу. Почему-то по своей дурости я представляла все иначе. Наверное, все еще ассоциирую его с тем парнем, которого я знала восемь лет назад. Только вот от него уже давно ничего не осталось. Этот контраст воспоминаний с тем, что я видела в его глазах сегодня, – дико пугает.
Растираю гель для душа между ладонями, медленно намыливая тело. Все еще дрожу. Мне до сих пор адски страшно, я же прекрасно понимаю, что не могу сделать ровным счетом ничего, чтобы помочь брату. У меня нет такой суммы, нет связей, и, как сказал Клим, я вот уже как восемь лет просто подстилка богатого мужика, но даже к нему я не могу обратиться за помощью. Если попрошу, лишь усугублю наше с Ромой положение. И то, что сегодня Виктор отсутствует в стране, мне только на руку.
Обернувшись полотенцем, переступаю бортик ванной и выхожу на кухню. Включаю чайник, щелкнув по кнопке, которая в момент подсвечивается синим, и сажусь за стол, предварительно захватив с собой чашку. Шум кипящей воды становится громче, наливаю жидкость в кружку и достаю из аптечки таблетки. Заглатываю обе капсулы и запиваю большим количеством воды.
Смотрю на горячий чай, от которого идет пар, и вдруг осознаю, что была готова согласиться. Я была готова переспать с ним за помощь. Я же начала снимать пиджак. Значит, внутри уже дала себе зеленый свет. Становится противно. В эту самую минуту я чувствую себя той, кем он меня назвал, пить больше не хочется. Выливаю чай в раковину и иду спать. По дороге закидываю в рот еще одну таблетку снотворного.
Просыпаюсь от телефонного звонка. На часах пять утра.
Клим сдержал свое обещание. Мне позвонили из больницы и сообщили, что мой брат у них. Он стабилен, с ним все хорошо. Я верю им на слово, а когда вижу его побитое лицо вживую, мне становится жутко. Жутко и очень страшно. Синяки, кровоподтеки, на шее яркий след от веревки, руки усеяны мелкими ранками. Что с ним делали? Отшатываюсь, вжимаюсь спиной в стену. Я практически не успела войти в палату. Так и стою у двери, ошарашенная увиденным.
Ромка приоткрывает один глаз и растягивает губы в улыбке. От этого движения запекшаяся под корочкой кровь вновь выступает, медленно скатываясь по подбородку.
– Дурак, – иду к нему, качая головой, – какой же ты дурак. Я чуть с ума не сошла. Если бы тебя убили? Что бы со мной было? Рома? Тебе семнадцать, ты должен учиться, а не… – я повышаю голос, не замечаю, как это делаю. Но внутри столько эмоций, они бесконтрольны, я никак не могу их обуздать.
– Не ори, башка болит.
– Башка? Башка? Ты хоть понимаешь, что мне пришлось сделать, чтобы вытащить тебя из этого дерьма? Куда ты влез? – всхлипываю и резко отворачиваюсь к окну. Пытаюсь сдержать слезы.
– Хотел заработать.
– Тебе не хватает тех денег, что я даю?
– Хватает. Но нам нужны бабки, чтобы свалить отсюда. Так далеко, где Мельников нас не найдет.
– Все гораздо серьезнее Ром, Виктор не отпустит…
– Если у нас будет достаточно денег, – переходит на шепот, – мы просто исчезнем. Я знаю, что из-за меня ты ходила к Климу. Он сказал… – Рома закашливается, и я быстро даю ему воды. Пол-литровую пластиковую бутылку с трубочкой.
– Ты говорил с ним?
– Он лично был здесь. Мне придется отработать.
– Что? – мои глаза, сейчас, похожи на блюдца. – Нет, мы же с ним договаривались, я…
Все повторяется. Повторяется. Становится дурно. Этого просто не может быть. Он же обещал.
– Это я ему предложил, – поясняет Рома.
– И он согласился?
– Он не сказал «нет». Мы можем снять Мельниковскую удавку его руками.
– Или вырыть себе еще по могиле. Клим очень изменился…
– Это же он предлагал тебе уехать тогда? После смерти родителей. Ты рассказывала о нем? Я прав?
Прав, ты прав, только вот зря я тебе это взболтнула. Восемь лет назад, после смерти моих родителей, Клим действительно предлагал мне уехать с ним. Он окончательно разорвал отношения со своей семьей, которые и так трещали по швам, и двинул в Москву.
Пришел ко мне среди ночи, хотел забрать с собой… А потом, потом за моей спиной появился Виктор в одних брюках, с расстегнутым ремнем. Мне было стыдно. Тогда Клим сказал в запале, что Витька все равно на мне не женится, моих родителей нет, я нищая и больше не вхожа в элитный круг.
Я не поверила, но чуть позже все его слова подтвердились. Только вот идти на попятную было уже поздно. Мой воздушный замок рассыпался, империя отца была разорена.
Откуда у него ключи, не спрашиваю. Но в голове ставлю заметку, сменить замок.
– Точно не за этим, – Клим смотрит на нож и отходит в сторону. Отодвигает пальцем тюль, висящий на окне, бросает взгляд во двор и резко задергивает штору.
Осматривает комнату презрительно, чуть дольше задерживая глаза на фото, которые висят на стене над угловым диваном. Семейные фото.
– Узнаю брата, раскошелиться на нормальную хату явно не про него, – озвучивает свое заключение.
– Это моя квартира, – упираюсь взглядом в мужской подбородок. В глаза намеренно не смотрю. – Виктор не имеет к ней никакого отношения.
Эта квартира – еще одна моя петля. Ипотека.
Клим хмурит лоб, поворачивается вокруг своей оси, будто после моих слов оценивает здесь все по-новому. Между братьями всегда были разногласия и девять лет разницы. Да и братьями они были лишь на словах. Мать Клима вышла второй раз замуж за отца Виктора. Странная семья, они плохо ладили между собой, но на каждом сборище хотели показать обратное. Все, все кроме Вяземского. Тогда он еще тоже был Мельниковым. Фамилия, которой его с барского плеча наградил отчим.
А потом появилась я и все стало только хуже. Моя слепая любовь к Вите оказалась триггером для Клима. В день моего восемнадцатилетия Виктор сделал мне предложение. Конечно, это было заранее обговорено с отцом, отчасти тот брак был договорным, но я так помешалась на своем женихе, что подобная формальность меня вовсе не смущала.
Все прошло пафосно, но до безумия романтично. После помолвки Клим пожелал мне не быть такой дурой. А ночью следующего дня мои родители попали в аварию, разбились насмерть. Тогда-то все и изменилось.
– Так зачем ты пришел? – повторяю чуть громче, но он не реагирует на мои вопросы.
– Где твое гостеприимство, Лу-у-иза? – растягивает мое имя. – А как же предложить гостю кофе? – прикладывает пальцы к подбородку, и полы его пальто разъезжаются, открывая моему взгляду рукоятку беретты.
– Закончился, – нерв на моем лице дергается.
– Чай, я так понимаю, тоже? – его голос сочится иронией, а я желаю лишь одного – пусть он уйдет. Сейчас. Скажет, что ему от меня нужно, и свалит отсюда куда подальше. Рядом с ним я чувствую себя гадко. Это вина или же отвращение после тех вещей, что он вчера говорил, а может, и тех, что делала я сама все эти годы…
– Тоже.
– Жаль, а я надеялся на нормальный диалог. Мне кажется, я был к тебе более радушным. Разве нет?
– Когда принуждал к сексу? – загибаю пальцы на правой руке. – Или когда назвал шлюхой?
– Ты обиделась? Не принимай так близко к сердцу, – очередная усмешка. Клим упирается ладонью в спинку стула и выдвигает его из-за стола. – Присядь.
Он смотрит на меня пристально, как бы приглашая взглядом сесть на этот чертов стул, но мои ноги приклеиваются к полу. Не могу сдвинуться с места.
– Садись…
Он не повышает голоса. Наоборот, говорит настолько спокойно, практически без каких-либо эмоций. И вот это пугает куда больше. Когда человек так хладнокровен, от него стоит ожидать самого худшего.
Выставляю ногу вперед и проезжаю подошвой тапочка по плитке, которой отделан кухонный пол. Клим внимательно следит за каждым моим движением и, когда я оказываюсь рядом, придвигает стул ближе. Киваю в знак благодарности, медленно оседая. Вяземский не убирает руку со спинки. Костяшки его пальцев касаются меня где-то в области лопатки. Именно там становится особенно горячо. Чувство, что мне на кожу льют раскаленный металл. Клим давит своим присутствием, нависает надо мной, от него пахнет улицей, резковатыми духами с явными нотками черной смородины, табаком и дождем.
– Твой брат порывается отработать долг, – бросает словно между делом.
– Не впутывай его сюда, мы дого… – подаюсь вперед, но Клим с нажимом давит на мои плечи, вынуждает прилипнуть к стулу.
– Договаривались. Но он сам проявил инициативу, я не просил. Он связался с наркотой, тебе следовало лучше за ним присматривать.
– Что? – мои глаза округляются, я не верю своим ушам. Такого просто не может быть. Рома дурной, но наркотики…
Деньги! Он хотел заработать денег, именно об этом и говорил в больнице. Заработать так много, чтобы мы смогли уехать отсюда как можно дальше. Спрятаться и начать жизнь заново. Сколько лет мы думаем об этом, мечтаем. Сколько раз я пыталась вырваться из этого замкнутого круга, но каждый раз все заканчивалось одинаково. Шантаж, угрозы, мое повиновение.
– Испугался ментов. Скинул товар. Попал на деньги, ему дали три дня и включили счетчик. Конечно, там было не так много, как с тебя требовали, но ребятки нехило накрутили процент за моральный ущерб. Бизнес.
Клим огибает стул, на котором я сижу, и, дернув на себя еще один, располагается напротив. Широко расставляет ноги и откидывается на спинку. Его рука ложится на стол, и он похлопывает ладонью по поверхности, чем очень нервирует.
Меня напрягают эти звуки и его взгляды.
– Он просто очень импульсивный, – складываю руки на груди. Закрываю себя, пытаюсь защититься.
– Это называется без мозгов. Итак, к нашему с тобой делу, – вытаскивает смартфон и, свайпнув по экрану, замолкает. Набирает текст, а когда телефон издает соответствующий звук, что ответное сообщение пришло, читает его и откладывает смартфон в сторону. – О чем я? Точно, дело. Передашь вот этот накопитель директору своего канала. Ты же еще там работаешь?
Несколько шагов, а мои нервы уже расшатаны настолько, что это невозможно вообразить. Прилипаю к двери и смотрю в глазок. Глухой звук срывается с губ сам. Тяжело вздыхаю и не знаю, что делать дальше.
Поворачиваюсь к Вяземскому и ловлю его настороженный взгляд. Он кивает, как бы спрашивая меня, кто там.
– Это один из охранников Вити, – шепчу.
– Что ему нужно?
– Не знаю, – пожимаю плечами.
– Открывай, – Вяземский давит, а я не могу открыть чертову дверь. Не могу. Никто, никто из окружения Мельникова не должен знать, что я ходила к Климу, никто из них не должен видеть его здесь. В моем доме.
– Зайди в ванную, – сжимаю руки в кулаки, – пожалуйста, спрячься в ванной, Клим. Он не долже…
Договорить не успеваю. Ключ в двери издает характерный звук – еще три оборота, и дверь будет открыта. Я считаю про себя секунды и, не думая ни о чем, толкаю Вяземского в ванную, от неожиданности он поддается моему напору. Переступаю порог и тяну на себя дверь, она закрывается ровно в тот момент, когда распахивается уличная.
– Ты охре…
– Ш-ш-ш, – прикладываю пальцы к мужским губам, останавливая поток негодования. Я чувствую его дыхание, оно обжигает. Отдергиваю руку, ощущая свой зашкаливающий пульс.
В прихожей слышатся шаги. Тихие, вкрадчивые. Застываю и стараюсь не дышать. Мне кажется, сделай я вздох, и тот, кто бродит там, по моей квартире, сразу меня услышит.
Охваченная страхом, абсолютно не замечаю, как впиваюсь в руку Клима, вонзаю в его кожу ногти и до боли кусаю свои губы. Мне невдомек, что я подошла слишком близко, приклеилась к нему всем телом. Меня парализовал страх, и сейчас я ни черта не соображаю. Слышу лишь звук отсылаемого в патронник патрона. Вяземский тоже напряжен.
Входная дверь хлопает – остервенело, громко, и я медленно выдыхаю. Выпускаю из легких воздух, а вместе с ним и этот дикий ужас.
Клим щелкает выключателем, и я морщусь от яркого света.
– Может, уже отлипнешь?
– Да, – киваю и отскакиваю в сторону, словно в меня плеснули кипятком.
– Что за цирк ты устроила? – Вяземский ставит ствол на предохранитель и наконец-то убирает его с моих глаз. Становится легче. Невообразимо легче.
– Виктор не должен знать, что я к тебе приходила, – переминаюсь с ноги на ногу, думая лишь о том, не выйдет ли мне моя откровенность боком.
– Интересно, – Клим проводит костяшкой пальца по темной брови. – Что еще он не должен знать?
– Ничего. Я сделаю все, о чем ты просил и попросишь. Но Витя…
– Я понял, угомони шарманку.
Клим ведет рукой перед моим лицом, давая понять, чтобы я наконец замолчала. Ударяет кулаком о дверь ванной, и та распахивается. Я слышу его громкие удаляющиеся шаги и первые секунды не решаюсь идти следом, а когда заглядываю в гостиную, округляю глаза. На диване огромная коробка, украшенная белым бантом. Вяземский закатывает глаза, а я дергаю ленту. В коробке платье и открытка. Пробегаюсь глазами по тексту и удивленно смотрю на Клима.
– Что? – он чувствует мой взгляд спиной.
– Твой отец устраивает прием по случаю твоего возвращения? – мои брови ползут вверх, но именно об этом написано в пригласительной открытке. Очередной пафосный выпад Мельникова старшего. Праздник в честь не любимого, вернувшегося сына.
– Тебя тоже пригласили? Удивительно, – звучит с явной насмешкой.
Я всегда думала, что Клим не ладит с отчимом. Сколько скандалов я подслушала, сидя в его комнате, не сосчитать. А теперь вот ужин в его честь...странно.
– Видимо, да, – пожимаю плечами и кладу открытку обратно.
Виктор всегда таскал меня на подобные мероприятия. Приходил с женой, но я обязательно должна была присутствовать в поле его зрения. Возможно, это было какой-то шизанутой потребностью для него (чтобы взять меня в туалете от нехватки остроты эмоции) или же просто способом унизить меня. Не знаю. Первые пару лет после каждой такой вылазки я рыдала в подушку и ненавидела его жену. Я, как полная дура, продолжала верить в сказки о том, что брак фиктивный, все временно. Верить ему, когда он рассказывал, как сильно меня любит. И что как только решатся все его дела, он разведется. Разведется и сразу женится на мне. Но ужас в том, что проблемы не заканчивались, а проекты становились лишь масштабнее. Виктора пожирали амбиции и желания большего. Я погрязала во лжи и своей новой, гадкой жизни.
Вряд ли это было правдой – его любовь. А вот моя, моя выкручивала руки и заставляла захлебываться собственной кровью.
Он просил об одолжениях… и я делала, делала все, что он скажет. Выполняла его поручения, потому что всегда, всегда хотела ему помочь. Я стала отменной дрянью, действующей без сожалений и моральных принципов. И чем хуже становилась я сама, тем больше времени он проводил рядом. Его притягивали пороки и то существо, что он из меня лепил.
– …ты оглохла?
Голос Клима доносится откуда-то издалека, хлопаю ресницами и наконец-то обращаю на него внимание.
– Хам, – бурчу себе под нос и поднимаюсь с дивана. – Что ты хотел? – спрашиваю на выдохе. Я спокойна. Полностью спокойна.
– Накопитель отдашь сегодня.
– К чему такая срочность?
– Не твое дело.
Клим делает пару шагов, и расстояние между нами исчезает.
– Не нужно задавать вопросов, с ответами на которые ты не справишься, – проводит тыльной стороной ладони по моей щеке. Он максимально собран, спокоен. Даже мой дурацкий выпад не заставил его повысить голос. Он смотрит мне в глаза так пристально, будто хочет увидеть душу. Я не должна так реагировать, но сейчас я противоречу себе же, хватаюсь за него, как за спасательный круг. Может быть, Рома прав? Может быть, я смогу снять удавку со своей шеи с помощью Клима. Что, если попробовать? Ведь он и правда меня любил, а значит, у меня есть шанс. Я могу разбудить его чувства, использовать в своих целях, а может быть, даже стать счастливой… Сглатываю, чувствуя легкое повторяющееся прикосновение ко второй щеке. Крепко стискиваю зубы и опускаю взгляд.
– Проводи.
Он так резко отстраняется, что от неожиданности я по инерции подаюсь вперед. Шагаю следом и никак не могу выбросить из головы эти дурацкие мысли. А если если действительно получится? У меня слишком мало шансов начать нормальную жизнь, пока Виктор рядом. Я должна хотя бы попытаться.
Клим уже толкает дверь, а я, я поддаюсь порыву. Прилипаю к нему и целую. Обхватываю его шею ладонями, сосредотачиваясь на этой близости. Превращаюсь в сплошной комок нервных окончаний.
Клим вскидывает бровь, а потом, с силой сжимает мою талию, впивается грубыми пальцами мне в кожу и пригвождает к стенке. Все это происходит так быстро, я и понять ничего толком не успеваю. Только всхлипываю от прознающей боли. Вяземский тем временем шумно втягивает носом воздух, знаю, что чувствует мою дрожь. Чувствует, а потому улыбается - уголками губ, еле заметно, но эта картинка врезается в память.
-Пусти,- замахиваюсь, чтобы ударить его, но на деле, выходит жалко.
-Разве ты хотела не этого?- Клим разводит коленом мои подгибающиеся ноги, и сжимает горло стальным хватом. Лишает воздуха. Я словно рыбка выброшенная на берег, шевелю губами, пытаюсь вдохнуть, но все бесполезно.
Сейчас, в его глазах огонь – если бы меня спросили, как выглядит ад, то я бы непременно описала этот пылающий яростью взгляд. Злой, голодный. Вяземский без колебаний готов причинить мне боль.
А я, снова не рассчитала сил, понадеялась на чертово прошлое…
Шиплю, и его захват тает. Клим отстраняется, обтирает руки об пальто, и почему-то именно этот жест задевает до глубины души. Он вытер после меня руки.
– Не стоит больше так делать, Луиза, – качает головой, осматривая меня как какую-то букашку, – я позвоню, когда ты мне понадобишься.
Клим уходит, а мой сотовый начинает пиликать на весь дом. Определенная мелодия, под определенного абонента. Я уже знаю, кто мне звонит. Смотрю на буквы из которых сложено имя «Виктор», и сползаю по стенке вниз.
Сажусь на пол и несколько раз легонько бьюсь затылком о стенку, крепко сжимая в руках телефон. Улыбаюсь, стирая свое разочарование с лица, и отвечаю на звонок. Говорю бодро, как и всегда.
– Я отправил тебе подарок, – Витя шелестит бумагами и, кажется, делает затяжку. Курит. – Но тебя не оказалось дома.
– Я только пришла. С каких пор твои люди вламываются в мою квартиру? – с укором. – Тебе не кажется…
– Луиза, не начинай. У меня нет времени на твои претензии. В субботу, в семь жду в отцовском доме. Кстати, есть разговор.
– Какой?
– Узнаешь, когда придешь.
Витя еще что-то говорит, но я особо не слушаю. Отвечаю по инерции. Когда эта пустая болтовня заканчивается, сбрасываю звонок и кладу телефон на пол рядом с собой.
Так и сижу в прихожей у самой двери. Смотрю в простирающееся перед глазами пространство гостиной и думаю о том, какая же я дура. Это ужасно признавать, но, кажется, пренебрежение Клима прожгло во мне дыру. Огромную, бездонную пропасть. А еще его появление заставило почувствовать себя живой. Меня чертовски давно ничего не задевало. А вот его презрение – еще как.
Я и так прекрасно знаю, кто я. Знаю, на что способна. Я все о себе знаю. Я не хорошая и никогда ею не была. Просто жила, как умела, и ничего вокруг себя не видела. Ни-че-го. Шла за своим сердцем, но оно, к сожалению, привело меня совершенно не туда.
Касаюсь пальцами шеи и понимаю, что на ней больше нет цепочки и кулона. Клим с корнем вырвал его из моей жизни.
Он подарил его мне на то самое восемнадцатилетие, за пару часов до предложения Вити. Надел, застегнул, коснулся волос и молча ушел. Не знаю, почему я так его и не сняла. Проносила последние восемь лет и ни разу не подумала о том, чтобы закинуть в какой-нибудь дальний ящик. Возможно, он напоминал мне о том хорошем, что было в моей жизни до аварии, смерти родителей и всех этих ужасов. Он напоминал мне о дружбе, а в особенно страшные дни о человеке, который был со мной искренним, который любил. Ведь, как оказалось, он был единственным, тем, кто любит.
В дверь снова звонят, выпрямляюсь, дергаю шпингалет и толкаюсь вперед.
– Я к тебе… – Ирка застывает с поднятой рукой, в которой сжимает бутылку то ли вина, то ли шампанского. Неважно. – Луиза, что с тобой? У тебя глаза красные. Ты плачешь? Ты – и плачешь?
Подбираюсь и стираю со щек влагу. Действительно, слезы, а я и не заметила.
– Тебе показалось, – передергиваю плечами и расплываюсь в улыбке, прежде чем убрать руки в задние карманы джинсов.
Ира отодвигает меня в сторону и проходит в квартиру. Закрывает дверь и опускает бутылку на пол. Пальто бросает на длинный диванчик без спинок. Расстегивает молнии сапог, поочередно высвобождая ноги.
– Так, рассказывай. Что случилось? – Стрельцова деловито задирает подбородок и прищуривается.
С Ирой мы знакомы последние семь лет. Я тогда еще была студенткой факультета журналистики, тихой, не отсвечивающей. Боялась каждого шороха, мне все время казалось, что окружающие знают мою грязную тайну. Знают о том, что я любовница…
А вот Стрельцова, наоборот, любила быть в центре внимания. Ее жизнь била ключом. Активистка, отличница, красавица. Ириша меняла мужчин как перчатки и никогда ни о чем не сожалела. Она подошла ко мне первая. Я рыдала в туалете, потому что сделала аборт. Витя сказал, что сейчас не время, как и всегда накормив обещаниями счастливого будущего, за ручку отвел к врачу, а потом отправил домой. Домой я не пошла, поперлась на пары, только в аудиторию так и не попала, спряталась в туалете. Сидела там на подоконнике и выла в свои ладони.
Я ненавидела себя за то, что сделала. Содеянное уничтожало морально, а мне не с кем было поделиться этой болью. Совсем.
Ирке даже допытываться у меня не пришлось. Два вопроса, и я обрушила на нее весь шквал своих эмоций.
– Все нормально, Ириш.
– Ну конечно, рассказывай, – Ира цокает языком и быстро осматривается. – Пахнет мужскими духами. У тебя появился любовник, – заключает безапелляционно.
А мне хочется громко рассмеяться. Ира в курсе многих подробностей, многих, но не всех. И потому частенько равняет мои отношения со своими, а как итог делает неверные выводы.
– Нет, – бормочу и иду в кухню. – Чай будешь?
– Конечно нет. Я же со своим, – ставит на стол бутылку и достает из шкафа штопор. – У меня такой бедлам, – опускается на стул, грациозно закинув ногу на ногу, – муж приставил охранника, – закатывает глаза, – чувствую себя на цепи.
– Он все еще беспокоится, – протягиваю свой бокал, – на него покушались.
– Да знаю я. Просто раздражает. Зачем я вообще за него замуж выходила? Все же в универе я была набитой дурой. Может, развод, а?
– Все совсем плохо?
– У меня любовник, у него любовница. Нет, у нас прекрасная семья, – говорит с сарказмом. – Ни общих интересов, ни совместного отдыха, ни детей, – на последнем слове Ира осекается, выпрямляет спину и залпом допивает содержимое своего бокала. – Устала я, Луиз. Хочу обычного женского счастья. А не это вот все. Буквально на днях поймала себя на мысли, что завидую нашей Дане. Любовь у нее, муж – орел. Дети. Сраная идиллия.
В телецентре первым делом забегаю к себе, за несколько часов моего отсутствия на столе скопилась приличная стопка бумаг. Когда я получила должность редактора-координатора и поняла, что отныне вся деятельность творческой группы, занимающейся сбором информации и созданием новостного сюжета, завязана на мне, – опешила. Канал у нас маленький, поэтому основа, конечно, местные новости. Но, несмотря на это, геморроя все же хватает. Иногда приходится быть мамочкой или же злобным цербером для сотрудников.
С этим я разберусь позже. Мажу взглядом по принесенным бумагам – пора. Прижимаю сумку к груди и топаю к директору канала. Пока взбираюсь по лестнице, никак не могу перестать думать, что там, на этом накопителе, и какие дела могут быть у Клима с нашей Горгоной. Амалия Константиновна Берг – царь и Бог этой обители, по совместительству дотошная незамужняя дамочка сорока лет. Откуда ее вообще знает Клим, и если знает лично, то зачем эти сложности? Почему не отдаст накопитель сам? Вопросов море, а вот с ответами куда скуднее.
Заношу руку и касаюсь дверной поверхности костяшками пальцев.
– Войдите, – скрипучий голос по ту сторону сегодня звучит раздраженно. Кажется, Амалия не в духе.
– Добрый день, – прикрываю за собой дверь и лезу в сумку, – меня просили тут вам передать.
– Здравствуй, Хабибуллина. Спасибо, можешь идти.
Амалия кидает накопитель в ящик стола и переводит взгляд к ноутбуку. Меня своим вниманием больше не балует, и слава богу.
Выхожу в коридор и громко выдыхаю. Прижимаюсь головой к стенке и прикрываю глаза. До ночи разгребаю бумаги, составляю отчеты для руководства, созваниваюсь с завтрашними «жертвами» нашего ведущего журналиста и даже выползаю на площадку, наблюдаю за прямым новостным эфиром. Ирония в том, что главная экранная звезда здесь – Мельникова Ангелина Станиславовна. Жена Виктора.
Отработав программу, Геля машет мне рукой и с искренней улыбкой на губах приклеивается с объятиями.
– Без тебя здесь сегодня такой бедлам, ужас. Куда ты пропала? – Ангелина откидывает за спину свои светлые густые волосы и поправляет манжеты.
– Ромка приболел, скорую пришлось вызвать. Жар.
– Какой кошмар. Может быть, нужна помощь? Ты же нам не чужая, Луиз. Почти член семьи.
Она говорит без иронии. И правда так думает – ну о том, что после гибели моих родителей Мельниковы взяли нас с Ромой под опеку. Член семьи, блин.
Иногда мне так и хочется открыть ей правду, вывалить все это дерьмо, и пусть делают что хотят. Разбираются как хотят. Хочется… но я не могу. Слишком сильно подставлюсь. Сама точно не выгребу.
– Спасибо, мы справимся, Гель.
– Ну, если что…
– Я поняла. Обязательно обращусь, – приторно улыбаюсь, а Мельникова чешет в гримерку.
Передергивает. Пытаюсь унять дрожь и тупые мурашки. Они расползлись по всему телу и колются, колются. Еще один кофе, отчет – и домой.
С таким настроем я завершаю этот рабочий день и уезжаю уже за полночь. Дома долго брожу по пустым комнатам, никак не могу заснуть. Ворочаюсь, поднимаюсь, дышу свежим воздухом на балконе, а потом снова залезаю под одеяло. Нужно выпить свое снотворное. Честно говоря, даже не помню, когда засыпала без него. Не помню.
Откидываюсь на подушку, а в голову вновь лезут эти навязчивые мысли. Они все, как одна, вертятся вокруг Вяземского. Чтоб его.
Если я сейчас скажу, что не думала о нем все эти годы, то жестко совру сама себе. Конечно же, думала, анализировала. Что, если бы я согласилась тогда уехать с ним? Как бы мы жили? Возможно, счастливо, а возможно, давно разбежались бы. Что бы случилось с моим Ромой? Его бы усыновила другая семья, как говорил Витя?
Вопросов так много, как и исходов событий. Но я уже выбрала свой путь. Наломала дров, наделала ошибок. Вывернула всю себя наизнанку десятки раз. Летела с обрыва, поднималась, а потом летела вновь. Я стала той, кого презирала в свои восемнадцать. Наглой, беспринципной, изворотливой тварью. Я сама себя погубила. Может быть, все, что происходит, – это некое наказание за мои решения? А может быть, просто стечение обстоятельств. Не знаю.
Закидываю в рот таблетку снотворного и почти сразу проваливаюсь в сон.
Впервые за долгое время он яркий, солнечный. Я вижу маковое поле, слышу смех. Знакомый смех. Оборачиваюсь, уже зная, кто там. Мама. Она обнимает, шепчет что-то мне на ухо, но я не могу разобрать и слова. Пытаюсь, но у меня не выходит. Я переспрашиваю, сжимаю ее ладони, но она растворяется…
Поле тает на глазах. Теперь я в комнате, до боли знакомой, с приглушенным светом ночника, стоящего на тумбочке. Я сижу в кресле и впиваюсь ногтями в свое запястье. Я помню эту ночь. Помню свои слова и его глаза. Они наполнены разочарованием и чем-то еще. Тогда я еще не понимала чем, а сейчас знаю наверняка – любовью.
Мы сидим друг напротив друга, я в кресле, Клим на кровати. На нем только джинсы, он так и не надел футболку. Наблюдаю за покачивающимся черепом на цепочке, он висит у него на шее, и не могу поднять глаз.
– Значит, для тебя это ничего не значит? – его губы изгибаются в полуулыбке, а я задыхаюсь. Близость была моей инициативой, и он поддержал ее. Посмеялся, что секс по дружбе, это даже весело.
В субботу вечером Ромку наконец-то выписывают из больницы. Выглядит он, конечно, устрашающе, но я рада, что теперь буду не одна. За эти годы я так привыкла, что он рядом. Веду себя как наседка.
– Ты тут без меня вообще не ела, что ли? – брат хлопает дверцей холодильника и опускается на стоящий рядом стул с банкой вишневого йогурта в руках.
– Ну так, набегами, – щелкаю кнопкой на чайнике, и тот начинает тихо шуметь. – Как ты? Синяки вон пожелтели уже.
– Лучше всех. Не бери в голову, – Ромка отправляет в рот еще одну ложку и внимательно на меня смотрит.
– Что?
– Серьезно? У тебя тут апокалипсис происходит, а ты спокойная как танк.
– А смысл рыпаться?
– И чью сторону занимаем? – братец вытягивает шею и резко морщится, все еще больно. Бедный мой.
– Не знаю. Я не доверяю Вите, но и Клим… Он как бы тоже не самый надежный элемент в этой цепочке.
– Когда банкет?
– Через три часа.
– И ты еще не на макияже?
– Девочка должна вот-вот приехать, – опускаю взгляд и пристально смотрю на свои пушистые тапки. На кой черт я их купила? Розовое уродство.
– И все же я считаю, что нам стоит держаться поближе к Вяземскому. Если ты ему расскажешь про Витькины планы… думаю, заработаешь доверие.
– Будто бы я об этом не думала, – вновь смотрю на брата. Он сидит в расслабленной позе, темные волосы взъерошены, а черные глаза поблескивают каким-то азартным предвкушением.
– Давай я ему скажу. Ну типа сама ты к нему идти боишься.
– Обалдел? Дома сиди, скажет он.
– Ой, Лу, мне не десять, – закатывает глаза и даже хочет пожестикулировать, только вот облом. Боль ползет по его лицу гримасой.
– Но и для семнадцати умишка маловато. Это надо было так вляпаться с этой наркотой.
– У меня перед глазами всегда был достойный пример, – брат ухмыляется, а я закатываю глаза. Юмор у Ромы своеобразный, но бьет точно в цель.
Тут он прав, нормального примера перед глазами у него и правда не было. Я вечно варилась в каких-то мутных делишках. Помогала Вите. Последние четыре года только помогала, желание спать с ним отпало, а он не из тех, кто будет брать силой. Если после аборта, вереницы обещаний, псевдопомощи с адским моральным давлением я еще верила в его слова и надеялась на счастливое будущее, будучи полной закомплексованной дурой, то тогда, четыре года назад, все кардинально изменилось. Он окончательно перешел черту в своих играх. Отправил к какому-то партнеру, я должна была передать документы. Только вот этих чертовых бумаг там никто не ждал. Там меня ждали. Я была подарком к заключению сделки. Этот урод положил на меня глаз, и Витя с барского плеча…
– …Лу, я говорю, к тебе пришли, – голос Ромы врывается в воспоминания, тормошит меня.
– Слы-шу, – проговариваю очень медленно и сажусь перед зеркалом. За спиной появляется улыбчивая девочка Лиза.
Она около полутора часа наводит мне красоту. Убирает волосы наверх, контурирует лицо, подчеркивая скулы. Делает из меня настоящую стерву. Я теперь такая не только внутри, но и снаружи.
После ее ухода еще пару минут смотрю в зеркало. Выщипанные и идеально прокрашенные брови с симметричными заломами на хвостиках, не широкие, но и не тонкие. Губы с чуть более пухлой нижней и четко очерченными треугольниками верхней. Глаза – темные, с бежево-золотыми тенями и черными ровными стрелками, чуть вздергивающими внешнее веко. Лисий взгляд.
Вытаскиваю из присланной Мельниковым коробки платье, прикидывая к груди. Алое, с довольно провокационным вырезом по ноге и открытыми плечами. Точно, я же должна начать соблазнять Клима. Выглядеть шлюховато теперь мой долг. Только вот меня терзают смутные сомнения на этот счет. Даже если я и попытаюсь, Вяземский скорее придушит меня, чем начнет доверять или хоть как-то отвлечется на мои поползновения.
– Систер, это космос.
Ромка с широкой, по-мальчишески озорной улыбкой появляется в дверях моей спальни. Подпирает косяк плечом, сложив руки на груди.
Я стою перед зеркалом, полностью готовая к выходу.
– Думаешь? – разглаживаю слегка бархатистый материал на талии.
– Ага. Тебя сегодня ждать?
Передергиваю плечами и поворачиваюсь к нему лицом.
– Посмотрим. Если что, позвоню.
***
В доме Мельниковых шумно. Сегодня здесь и правда собралось много народу. Сердце заходится в бешеном ритме, а каждый шаг отдается в голове уколом боли. А может быть, и укором?! Чем дальше я продвигаюсь, тем ужаснее себя чувствую.
Витины холодные руки касаются моей талии, и я вздрагиваю. Он стоит позади, крепко сжимает пальцы, вдавливая их в мою кожу, спрятанную под платьем. Мышцы спины напрягаются, а плечи расправляются, становятся шире. Грудь по инерции толкается вперед, округляется еще больше.
– Хорошо выглядишь, это то, что нам нужно, – улыбается. Я не вижу, но чувствую это по интонациям.
С появлением Вяземского становится жутко. Он словно занимает собой все окружающее меня пространство, заполняет его своей аурой, и если честно, то теперь она мне абсолютно не нравится. Я отвожу взгляд, а в голове всплывает наш с ним диалог.
Это было за день до первого сентября. Я как раз поступила в универ, в котором он учился. До моего восемнадцатилетия оставалась пара месяцев.
– Клим, я знаю, у тебя там какие-то проблемы, ну, с той девушкой,что тебе нравится…
На этих словах его брови ползут вверх, а я продолжаю, не придавая значения этой реакции:
– Да, я в курсе, Рябина ляпнул, что у тебя любовь. И судя по твоей хмурой физиономии, безответная. Так вот, знай, она полная дура, что игнорит, ты же такой хороший.
– Точно дура, здесь ты права, – он закатывает глаза и вскакивает с кровати, на которой мы валяемся.
Я же тогда действительно говорила ему все это на полном серьезе. До меня абсолютно не доходило, что эта девушка и есть я. По-моему, отсутствие мозгов это у меня врожденное.
Выныриваю в реальность и понимаю, что Клим мило беседует с Гелей. Она смеется, даже иногда касается его плеча. Вроде ничего не значащий жест, а меня коробит. Меня и раньше это бесило, когда таскающиеся за ним девки так делали. Только вот свой внутренний протест я трактовала иначе – будто бы переживала за друга.
– Хорошо выглядишь.
– Что? – вскидываю взгляд и понимаю, что он говорит это мне. – Спасибо, – выдавливаю глупую улыбку, чувствуя какое-то странное тепло. Не надо, Луиза, тормози. Ничего хорошего не выйдет. К тому же ты еще не решила, что делать со всем, что на тебя свалилось.
Я должна Вяземскому приличную сумму денег за Ромку. Мельникову должна за то, что секрет остаётся секретом. И каждый из них ведет войну друг против друга. Теперь я это понимаю. Клим вернулся не просто так, это не дружеский визит в город детства. У него здесь свой интерес. И судя по всему, очень весомый. Неужели он действительно хочет присвоить империю отчима?
Тем временем Геля нас оставляет. Уходит, вынуждая меня быть с ним наедине.
– Зачем ты рассказал Вите? – все же спрашиваю, не стоит этого делать, знаю. Но смолчать не могу.
– О чем именно?
– О том, что я приходила, не строй из себя дурака. Тебе не идет.
– Значит, так нужно, – смотрит на меня в упор. Делаю то же самое, не могу отвести взгляд и проиграть.
– И это весь ответ? – чувствую, как начинаю закипать.
– Да. Скажи-ка лучше ты мне, Луиза…
– Что? – напрягаюсь.
– Не знаю, возможно, тебе есть что рассказать. М-м-м?
Он ведет плечом и делает шаг в мою сторону. Останавливается где-то сбоку, а потом заходит за мою спину. Я чувствую его дыхание на своей шее и мгновенно покрываюсь мурашками. Зачем он это делает? Знает о чем-то? Или просто догадывается?
Страх заключает меня в свои мерзкие лапы.
Клим снова давит. Размыкаю губы, издаю тихий вздох, но сказать про Витин план, так и не решаюсь. Не время, я должна еще немного подумать, определить для себя, насколько я могу ему доверять.
Клим сжимает мои плечи – аккуратно, без давления и боли. Проводит ладонью по внутренней стороне моей руки. Сначала предплечье, после сгиб локтя, запястье, которое обхватывает в кольцо из своих пальцев. Он вроде бы не делает ничего запретного, но меня лихорадит. Эта чертова близость убивает. Заставляет согнуться пополам в душевных муках и терзаниях. Внутри я давно закрываю свой рот ладонями, чтобы не закричать от этой чертовой тоски. Снаружи стою не шевелясь. Только зажмуриваюсь.
Он отыгрывается? Мстит мне за прошлое? Конечно. Я растоптала его чувства, а теперь, теперь он хочет втоптать в грязь меня. Только вот какой способ выберет, загадка…
– Луиза? – его слова очень тихие, чтобы расслышать, приходится напрягать слух.
– Нет, – качаю головой в отрицании,- мне нечего тебе сказать.
– Ладно.
Он отстраняется. Слишком резко отходит в сторону, будто бы и не было его здесь вовсе.
Смотрю в широкую удаляющуюся спину и провожу по своему взмокшему лбу такой же влажной от волнения ладонью.
– Теряешь хватку, – Витя появляется внезапно, улыбается, но глаза остаются холодными.
– Серьезно? – подхожу к нему ближе, упираясь пальцем в грудь. Мельников напрягается, его злит, что я трогаю его безумно дорогой дизайнерский пиджак. У него вечно был пунктик на шмотье. – Неделя, и он сделает для меня все, что я пожелаю. И вот тогда, – обхожу Витю по кругу, – мы с тобой будем в расчете.
Мельников не отвечает, лишь ухмыляется. Я же стараюсь как можно спокойнее отойти от него подальше. Настегаю Вяземского и, слегка коснувшись его руки, произношу:
– Нужно поговорить, не здесь.
– Где? – Клим берет меня за руку, не давая возможности ускользнуть.
– Не знаю, лучше в гостинице…
– Я понял. Найди меня, когда этот цирк закончится.
Вяземский разжимает захват и вновь удаляется, только теперь к отчиму. Его вывезли на коляске. Ужасное зрелище. Еще полгода назад он крепко стоял на ногах и никто даже не догадывался, что его пожирает болезнь.
Вяземский водит сам, с ним нет охраны или водителя. Он внимательно смотрит на дорогу, но машину ведет расслабленно. Я бы сказала, лениво. Локоть левой руки упирается в дверь, а кисть правой покоится на рычаге переключения скоростей.
Я смотрю на него из-под полуопущенных ресниц. Вскинуть голову и взглянуть открыто не решаюсь. Делаю это тайком. В тусклом свете приборной панели я вижу его поблескивающие глаза и трехдневную щетину – она добавляет суровости. Он уже успел стянуть галстук, расстегнул верхние пуговицы белоснежной рубашки и даже закатал рукава до локтя. У него крупные руки с выступающими от напряжения венами. Когда он выкручивает руль, это хорошо заметно.
Интересно, о чем он сейчас думает? Почему-то эта мысль никак не выходит из моей головы.
По спине ползет волна мурашек от осенней прохлады из-за того, что Клим приоткрыл окно. По инерции стягиваю полы пиджака крепче. Мое пальто так и осталось в доме Мельниковых, и я не думаю, что вернусь туда, чтобы его забрать.
Передергиваю плечами. Клим скользит по мне взглядом, и стеклоподъемник со стороны водителя резко ползет вверх. Он включает обогрев и все так же, без слов, переключает скорость.
Я не знаю, куда мы едем, а самое главное, даже не спрашиваю. Виски наливаются свинцом – завтра меня настигнет жуткая мигрень. Я уже чувствую ее ауру. Растираю пальцами голову, чтобы хоть как-то облегчить эту тянущую боль. Правда, толку от этого никакого.
Теплый воздух равномерно распределяется по салону, и мое тело тяжелеет. Его окутывает легкой дремой. Так и хочется закрыть глаза, но я этого не делаю, только вытягиваю руку, чтобы выключить печку. Нужно взбодриться. Клим тем временем сворачивает на парковку отеля прямо в центре города.
– Пошли, – тянется к двери и выходит на улицу.
Пару секунд смотрю на его мелькающую за окном фигуру и вылезаю из машины. Ветер подхватывает волосы, и они путаются между собой, загораживают обзор. Приходится приложить усилия, чтобы привести себя в порядок.
В холле просторно и светло. Весь персонал очень приветлив. Вяземскому вручают ключ-карту, и он сразу же направляется к лифтам. Нам на четвертый этаж, и я бы очень хотела преодолеть это расстояние пешком, что и собираюсь сделать. Иду к лестницам.
Вяземский лениво наблюдает за моими поползновениями, вздыхает и подтаскивает к себе. Не церемонится. Просто запихивает в кабину.
– Я пешком… – говорю, стоя одной ногой в лифте.
– Не устраивай представлений.
Клим толкает меня внутрь, и двери за его спиной закрываются, захлопываются, погружая меня в ловушку собственного разума. Прилипаю спиной к стене, закрываю глаза. Глубоко и размеренно дышу. Я справлюсь. Всего пара этажей. В такие моменты я рада, что в нашем городе нет небоскребов. Максимум жилые дома этажей в двадцать.
Гул в ушах нарастает, я уже чувствую прикосновение металла к щеке. Чувствую, как тонкая струйка крови стекает по шее. Сглатываю. В голове голоса – грубые, громкие. Смех.
– Я буду молчать, – бормочу, – буду молчать, – еще теснее прижимаюсь к прохладной поверхности и хочу лишь одного – раствориться.
– Ты что-то сказала? – голос Клима возвращает в реальность. Вырывает из пучины болезненных воспоминаний. Смотрю на него, опаленная страхом, и отрицательно качаю головой.
Когда мы оказываемся в номере, Вяземский сразу идет к мини-бару, будто бы точно знает, где он, хотя, возможно, он уже был здесь. Наливает виски в глубокий квадратный бокал и бросает туда пару кубиков льда. Мне не предлагает.
Пока он занят напитком, я стягиваю с плеч пиджак. Развожу лопатки и чуть вытягиваю шею, чтобы расправить спину. Мышцы закаменели, будто бы на меня надели железный корсет.
– Уже можешь рассказывать.
– Да, – киваю, а сама внимательно наблюдаю за его отточенными движениями. Клим садится напротив меня в кресло. Закидывает ногу на ногу и ведет подбородком, подталкивая таким образом к разговору.
– Луиза, у меня мало времени. Если ты передумала, дверь там, – кивает в сторону выхода.
– Нет, не передумала. Виктор хочет, точнее… – тереблю пальцами салфетку. – Он послал меня тебя соблазнить.
Вяземский с усмешкой на губах ведет бровью и делает еще один глоток янтарной жидкости.
– Продолжай, – прячет свое веселье за бокалом.
– Он хочет, чтобы я вошла к тебе в доверие.
– Сомнительный метод – входить в доверие через постель. Брат оправдывает мои ожидания. Но дело в другом, – задевает меня взглядом, недобрым взглядом карих глаз, – с чего ты решила рассказать все это мне?
– Просто хочу помочь, ты никогда не делал мне ничего плохого. В отличие…
Договорить он не дает, перебивает:
– Допустим, я тебе верю. – Задумчиво барабанит пальцами по ручке огромного, обтянутого черной кожей кресла, берет паузу в несколько секунд. – Ладно, давай, втирайся в доверие, Лу-иза.
Клим ставит стакан на стеклянный столик и подается вперед. Упирается локтями в широко разведенные колени. Между нами расстояние ровно в один шаг, и это не может не напрягать. Сжимаюсь от резкости и сметающего все на своем пути напора. Задерживаю дыхание в ожидании его дальнейших действий. Сейчас я дезориентирована и абсолютно не знаю, что от него ожидать.
Все это происходит за какие-то секунды. Вот он так близко, а теперь снова далеко. Чертовы контрасты.
– Хорошо, – тру затекшую шею и поднимаюсь с диванчика.
Очень долго стою под прохладной водой. Включаю верхний распылитель и упираюсь лбом в стеклянную дверцу кабинки. Все это странно. Зачем я рискую? Не думаю, что в случае опасности Клим меня защитит, я для него такой же расходный материал, как и для Мельникова. Правда, в глубине души трепещет надежда, что это не так. Глупый внутренний голос умоляет сделать все правильно. Хоть раз в жизни поступить по совести – по совести, которой у меня почти не осталось.
Выключаю воду и заворачиваюсь в длинный махровый халат. Он кремовый, приятный цвету глаз. Всовываю ноги в мягкие тапочки и выхожу в приглушенно освещенную комнату. Номер полулюкс. С гостиной и спальней. Кровать одна. Вторая комната только с диваном. Причем довольно неудобным для сна. Стягиваю с влажных волос полотенце и кидаю его на спинку кресла.
Вяземский все еще на балконе, поэтому я пользуюсь моментом и забираюсь под одеяло, потуже завязывая поясок халата. Отворачиваюсь в противоположную от окон сторону и закрываю глаза. В комнате темно и тихо. Я слышу тиканье часов, громкий ход стрелки меня раздражает. Когда балконная дверь хлопает, настораживаюсь. Тело напрягается, наливается страхом и предчувствием опасности.
Клим ложится на другую сторону. Я отчетливо чувствую, как под его весом проминается матрац.
Еще минут десять я лежу словно на иголках, жду, когда он уснет, чтобы расслабиться. Постоянно прислушиваюсь к дыханию и, когда оно становится размеренным и глубоким, переворачиваюсь на спину, приподымаясь на локти.
Только вот вместо того, чтобы увидеть его расслабленное сном лицо, я вижу темный, колючий взгляд.
Сглатываю, медленно опускаясь на кровать. Прилипаю спиной к простыне.
Все это слишком. За гранью. Мои расшатанные нервы на пике эмоционального фиаско. Я лезу туда, куда не следует. Делаю то, что может закончиться плохо в первую очередь для меня. С чего вдруг это желание быть хорошей? Неужели я хочу выглядеть такой в его глазах? Это же смешно. Зачем? Он мне никто. Обыкновенный человек. Человек из прошлого. Тогда почему, когда он рядом, меня раз за разом окатывает ледяным душем? Эмоции, как и мысли, путаются в огромный клубок, и я уже не знаю, какая я настоящая. Та, что готова на все, лишь бы выжить. Или та, что готова прийти на помощь другу, даже если он таковой меня и не считает…
Не понимаю. В голове столько мыслей, но я озвучиваю самую глупую. Все равно ни он, ни я не спим.
– Что за информацию я передала Берг?
Вяземский отвечает не сразу. Подбирает слова или решает, стоит ли вообще со мной разговаривать?
– Я просто тебя проверял.
– Там было что-то имеющее вес?
– Скажем так, если бы ты посмотрела и разболтала о том, что видела, Вите, он бы непременно захотел забрать это себе. Но он не захотел.
– Я играю честно, – звучу с обидой.
– И я тебе за это признателен.
– Если он узнает, что я помогаю…
– Я выведу тебя из игры сразу, как только дойду до нужной точки.
– Выведешь?
Он сейчас вот так просто говорит о том, что…
– Не в том смысле, Луиза. Я не убиваю людей. Тебе и твоему брату ничего не угрожает. Если ты об этом.
– Я могу тебе верить? – переворачиваюсь на другой бок, так чтобы видеть его профиль.
– Никому нельзя верить. Спи.
Не знаю почему, но в памяти вновь всплывает прошлое. Тогда, восемь лет назад, Клим был другим. Ноль серьезности, на уме одни гулянки. Куча девчонок, тусовки, и такой заразительный смех. Даже не вериться, что этот мужчина, что лежит рядом, и есть он.
Я улыбаюсь своим мыслям, не замечая, как издаю смешок.
– Я сказал что-то смешное?
Клим впервые за все время поворачивает голову в мою сторону. До этого он отвечал не глядя на меня, смотрел в потолок. Он поворачивается, а у меня мурашки по всему телу.
– Нет, просто, помнишь, – улыбаюсь, – как мы вот так же на пляже…
– Не помню.
Он говорит резче. Его интонация грубеет. Клим снова отстраняется – не физически. Морально. Отгораживается огромной ледяной стеной.
– Извини. Спокойной ночи, – бормочу в темноту, но в ответ слышу лишь тишину.
Утром, как только первые лучи солнца касаются постели, я разлепляю глаза. Клим спит. У него усталый вид. Вымотанный. Это видно, несмотря на то, что сейчас его поглотило царство Морфея.
Вечером он был напряжен. Сейчас же его лоб разглажен, глаза не колют меня недоверием, тело расслаблено. Между нами расстояние в метр. За ночь оно ни разу не сократилось. Вылезаю из-под одеяла и выхожу в гостиную. Стягиваю халат, надеваю платье и, не заморачиваясь скромностью, напяливаю его пиджак.
Быстро миную четыре пролета и оказываюсь на улице. Раннее утро прекрасно отсутствием суеты. Солнце лениво тянет лучики к земле, а холодный с ночи воздух начинает прогреваться. Я люблю утро. В эти часы даже дышится по-другому. Свободнее. Может быть, стоит опять начать бегать?
Остервенело хлопаю дверью, на что Витина бровь вопросительно ползет вверх.
– Ты бы за мной еще в номер пришел.
– Как прошло? – игнорирует мою претензию и поправляет манжеты.
– Нормально.
– Он поверил в твою искренность?
– Думаю, да, – улыбаюсь и отодвигаю край пиджака, – платье даже порвал для убедительности.
– Просто хотел полапать. И все же, – Витин сальный взгляд скользит по моему бедру, – у тебя классные ноги, Луизка. Может, минет?
– Охренел? – закатываю глаза, резко прикрываясь пиджаком.
– За эти четыре года я так и не нашел ту, кто сосет лучше, чем ты.
– Сомнительный комплимент, – кривлю губы, – высади меня здесь. Сама доберусь.
Витя кивает водителю, и тот припарковывается на центральной площади.
– Позвоню, – бросаю через плечо и выхожу на улицу.
«Мерседес» скрывается за углом, а мои холодные пальцы наконец-то нажимают кнопку «вызвать такси».
Домой приезжаю минут через двадцать. Ромка еще дрыхнет. Проскальзываю в душ, чтобы смыть с себя запах салона Витиной машины. Платье выбрасываю в урну под раковиной на кухне сразу, как только там оказываюсь. Завариваю кофе. У меня есть целое воскресенье, чтобы отдохнуть. Привести мысли в порядо.
– Ты уже вернулась? – Ромка зевает и чешет затылок. – О, кофеёк, и мне сделай, – усаживается напротив меня в одних трусах.
Беру еще чашку.
– Ты чего вскочил? Девяти даже нет.
– На запах пришел.
– Ясно.
– Ты как? – Рома перестает жмуриться и смотрит на меня в упор.
– Нормально. Как ты и советовал, рассказала все Климу.
– А он?
– А он сказал, что нам с тобой ничего не угрожает. Потом, правда, добавил, что никому верить нельзя.
Улыбаюсь и ставлю перед братом его кофе.
– И что мы делаем?
– Пока просто живем, а там посмотрим.
– Ясно, слушай, Лу, одолжи пару тысяч.
– Прям так и одолжить?
– Ага. На подарок. Лерка на др позвала.
– Карту мою возьми, сам снимешь. Я сегодня не хочу выходить из дома. Буду обжираться сладостями и смотреть сериалы.
– Отличный план. Сниму бабок и сразу к тебе присоединюсь. Только пиццу по дороге возьму.
Но спокойного воскресенья не получается. После обеда я узнаю, что отец Виктора умер. Во сне. Просто взял и не проснулся. Вот так бывает. На долю секунды я даже испытываю сожаление. Смерть – это всегда плохо. Но стоит только вспомнить, каким человеком он был, и вся горечь рассеивается.
Остаток дня проходит на автопилоте. Я постоянно думаю о родителях. Чужое горе всегда заставляет вспомнить о своем, даже когда тебе этого не хочется.
Первые месяцы после их смерти я каждую ночь выла в подушку. Орала в нее от бессилия и боли. На соседней кровати мирно спал Ромка. Он уже все понимал, но дети гораздо легче переносят утраты, или же нам – взрослым – так просто кажется.
Тогда я не могла заняться своей жизнью, не могла оставить брата. Я должна была вытащить нас обоих. Поэтому осталась в городе, приняла помощь Вити и продолжала верить в то, что люблю его. Мне нужно было верить хоть во что-то. Обманываться. Пусть даже так. Прикрывать все свои поступки любовью – гнусно. Я сделала много плохого, но разве я могла позволить Роме быть усыновленным другой семьей? Нет.
Витя попросил об одолжении за помощь в усыновлении. Тогда это случилось впервые – его просьба. После их станет нескончаемое множество. Он давил на меня морально, а я просто делала, как он говорит.
В восемнадцать все видится иначе. Поступки не кажутся такими уж страшными.
К тому же я всегда ценила свою жизнь больше остальных, а теперь не могу понять, как случилось так, что я оказалась на ее обочине. Она проходила мимо меня все эти годы. Я словно барахталась на одном месте. В маленьком озере с затхлой водой. Да и барахтаюсь в нем до сих пор.
К вечеру мне сообщают дату похорон. Они уже завтра. Не знаю, зачем мне эта информация, вряд ли я решусь туда пойти. Но, вопреки всем внутренним запретам, в полдень понедельника я стою на кладбище в окружении людей в таких же черных одеяниях, как у меня.
Слушаю тихие голоса, понимаю, что собравшиеся здесь вряд ли когда-то любили или же уважали этого человека, скорее наоборот.
Бросаю горсть холодной земли в могилу, сталкиваясь глазами с матерью Клима. Она прожигает меня взглядом. Лютым, яростным. Хочется сбежать, но я достойно держу маску на своем лице. Моя спина остается прямой. Я стараюсь не выражать каких-либо эмоций.
Делаю шаг назад, упираясь в чье-то тело. Бормочу извинения и стараюсь отойти в сторону как можно быстрее.
Клима среди всех этих людей я не вижу. Хотя его отсутствие вполне оправдано прошлым.
Стягиваю английский воротник черного пальто, поправляю надетый на голову платок и бреду к воротам. Мне не стоит здесь быть. Но в глубине души я знаю ответ, понимаю, зачем пришла…
Клим.
Тонкие пальцы касаются воротника на моем пальто, сжимают грубый материал, но не перестают дрожать. В глаза она не смотрит. Знает, что не стоит. Глаза не могут соврать. Они ее выдадут. Сразу. От ее псевдоистерики душно. Хотя первые пару секунд я ей даже верю. Она отлично манипулирует тем, что когда-то было моей болью. Хочет казаться невинной овечкой, и со стороны кажется, что у нее действительно неплохо получается.
Пока Луиза завывает и шмыгает носом, мне хочется отвесить ей подзатыльник. Вся эта ситуация слишком раздражает. Нарушает такой привычный покой и размеренность жизни.
В моих движениях появляется резкость, я ее чувствую. Очень остро. Мышцы напрягаются, а пальцы чуть сильней обычного сжимают руль. Мелочи. Но очень значимые мелочи. Я слишком зол, и эмоции начинают проявляться визуально. А так быть не должно. Нас учили.
– Возьми, – протягиваю пару салфеток сразу, как только оказываемся в машине, – не реви.
Луиза ошарашенно смотрит на меня своими огромными глазищами. Навеивает воспоминания, от которых хочется тряхнуть головой. Салфетки берет. Но только сильнее размазывает ими тушь под глазами. Вжимается в кресло. Сминает бумагу в кулак.
Ее всхлипы слышно еще несколько минут. А потом она затихает. Снимает туфли и подтягивает ноги к груди. У нее шикарные ноги. Можно кончить лишь от визуала. Стройные, с намеченным рельефом и гладкой матовой кожей. Не загорелой. Естественной. На удивление, она вся осталась естественной. И меня, конечно же, несет. Хочется ее трахнуть. Сейчас, в этой самой машине, без прелюдий и любезностей. Разодрать к чертям это ее платье и…
Пальцы впиваются в руль все сильнее. Суставы похрустывают от перенапряжения. Это отвлекает. Происходит перезапуск самоконтроля. Анализирую происходящее и отвечаю на слишком провокационный для себя вопрос. Почему я злюсь? Потому что где-то в глубине души хочу ей верить. Меня за шиворот тянет в прошлое, туда, где я был готов на все ради нее.
Переключаю скорость и в очередной раз подмечаю ее зашуганность. Она словно ждет начала бури. Всегда настороже. Готова схватиться за нож или что-то, что попадется ей под руку. Говорит тихо. Старается не привлекать внимания. Шарахается от лифта. И это не клаустрофобия. Не боится она замкнутых пространств. Дело именно в чертовой кабинке. В машине ее так не колбасит. Она сто процентов увязла в каком-то дерьме. Это сложно не заметить.
Куда она влезла – значения не имеет. Я здесь не за этим. Сейчас Лу нужна как человек, знающий Мельникова. Говорить хоть о каком-то доверии к ней здесь бессмысленно. Той, кем она стала, верить слишком опрометчиво.
– Прости, – ее голос вырывает из размышлений. Она ведет плечом, копошится с ремнем, поправляя вывернувшуюся ленту, ту, что полоснула ее грудь по диагонали. – Вообще, я менее эмоциональна. Просто вспомнилось что-то, – тяжело вздыхает и втягивает носом теплый салонный воздух.
– В конце недели ты мне понадобишься, – намеренно игнорирую ее уточнения. – Завтра я улетаю по делам, когда вернусь, нам с тобой будет что обсудить.
– Хорошо.
– Мельникову лучше об этом знать…
– Куда летишь?
– В Москву.
– Хорошо, я передам, – качает головой и отворачивается.
То, что я о ней знаю, и то, что вижу, никак не стыкуется в моей башке. Гребаный диссонанс.
Отбиваю по рулю играющую по радио мелодию, не сразу соображая, что мне звонят.
– У тебя телефон, – Луиза косит взгляд к валяющемуся в подстаканнике айфону.
Убавляю громкость музыки кнопкой на руле и тянусь к трубке.
Звонит Седой. Когда-то я случайно спас его дочь. Она решила покончить с жизнью. Хотела сигануть с моста. Не получилось, точнее я не позволил.
Тогда, шесть лет назад, я еще не имел четкого понятия, кто такой Седов Анатолий Сергеевич. Сиделец, вор в законе, криминальный авторитет Седой. Он тогда долго благодарил за спасение своей двинутой дочурки, а в благодарность вместо денег позвал к себе. Охранять эту наголову пришибленную малолетку.
Меня уже тогда готовили к внедрению, правда равда в другую операцию. Я подходил туда по параметрам, несмотря на всего один курс академии.
Но случай с девчонкой переиграл все на сто восемьдесят. Это была большая удача – почти с ноги залететь к Седому. К человеку, что держит за яйца добрую половину криминального мира. Это был большая удача.
В родной город я тоже вернулся не совсем по своей инициативе. За последние годы монополия на добычу и переработку рыбы во всем Крае, которую мой отчим незаконно выстраивал десяток лет, начала сильно мешать высокопоставленным людям. Мельников стал наглеть, но спускать на него собак в открытую никто не захотел. И тут снова подвернулся я. Пасынок. Человек вхожи в дом. Человек, заинтересованный в наследстве.
Плюс во всей этой истории с лесом оказались замешаны и другие вещи. Такие как наркотики…
– Клим, здравствуй, дорогой. Тебе там помощь не нужна? А то уехал и пропал. Может, ребят отослать? – Анатолий Сергеевич говорит с хрипом. Множественные воспаления легких и ангины, пока отбывал сроки, короче, молодость, идущая по этапу, дала о себе знать.
Мы сидим в какой-то ненормальной тишине. Она поглощает собой все живое. Тянусь к двери, но что-то внутри меня останавливает. Спина прилипает к креслу. Он все еще сжимает мои пальцы, подушечки которых покалывает от волнения.
Чувствую на себе взгляд и реагирую. Облизываю губы, замечая, как дергается его кадык.
Между нами слишком маленькое расстояние. Слишком. Очень тесно и жарко. Воздух накаляется с каждой пройденной секундой. Сухость в горле становится режущей, болезненной. Поочередно вытягиваю пальцы из его некрепкого захвата.
– Я пойду, Клим, – тянусь к двери, которая почему-то теперь оказалась за спиной. Я повернулась к нему лицом и сама того не заметила.
Нужно выдохнуть. Что на меня нашло? Глупость какая. Возьми себя в руки, Луиза. Ты со всем справишься.
– Иди, – говорит тихо, не отрывая от меня взгляд. Пристальный, тот, от которого по моему телу бегали мурашки еще день назад. А сейчас, сейчас все как-то иначе.
Я придумываю. Все себе придумываю. Но, вопреки внутреннему протесту, провожу пальцами по мужскому запястью. Почему-то так сильно хочется его коснуться теперь уже самой. Удостовериться, что он настоящий, наверное.
Глупый жест. Лишний. Но ужас в том, что я ничего не могу понять по его глазам. Ничего. Там так пусто и безнадежно, что холодок невольно щекочет позвоночник.
– До встречи, – отдергиваю руку.
– Я позвоню, когда понадобишься.
Вот он, прежний тон. Вяземский откидывается на спинку кресла и вытягивает руки. Кладет их на руль. На меня больше не смотрит. Очарование момента тает. Меня словно щелкают по носу.
Выхожу из машины.
На улице меня сразу обдувает холодным ветром. Поднимаю воротник и спешу к подъезду. Машина Клима так и стоит на месте. Я спиной чувствую его прилипший ко мне взгляд.
Прячусь за железной дверью и накрываю рот ладонью. Дыхание сбилось, а мое белье, кажется, промокло. Я возбудилась. Возбудилась от одних взглядов. Четыре года полного отвращения к мужчинам, а теперь вот так. Просто…
Пока поднимаюсь в квартиру, привожу свое лицо в порядок. Стираю растекшуюся тушь все той же салфеткой, что дал Клим. Я сунула ее в карман. Обмахиваюсь ладонями в надежде, что краснота глаз и щек уйдет.
Поворачиваю ключ и толкаю дверь. Не успеваю переступить порог, но уже слышу голоса. Громкий надрывный плач и растерянные Ромкины утешения. Что за черт? По пути в гостиную снимаю пальто и застываю в дверном проеме.
На нашем диване, можно сказать в центре нашего милого семейного гнезда, сидит Геля. Ромка бегает вокруг, подает ей воду, салфетки и даже пытается подбодрить. Правда, на все его реплики Ангелина реагирует одинаково, завывает еще громче. Слезы на ее щеках достигают размера гороха.
– Что здесь происходит? – опускаюсь на диванную боковую спинку.
– Тут это… – Рома морщит нос. – Витька ей изменяет, оказывается.
Рома пожимает плечами и держит лицо.
– С кем? – шепчу.
– Да вон, – брат кивает на валяющиеся на кофейном столике фотки.
Иду туда и поддеваю одну из фотокарточек. Да, кто-то всерьез решил насолить Мельникову. Слил жене все его похождения. Здесь целая стопка фото и почти все с разными бабами. Странно, что меня нет. Хотя, судя по некоторым снимкам, они были сделаны еще лет шесть назад.
– Водки ей налей, – киваю на холодильник, и Ромка идет туда.
– Я не пью, – заикаясь лопочет Геля.
– А придется, – сажусь рядом, – все будет хорошо.
Знаю, звучит неубедительно, особенно из уст той, кто имеет прямое отношение к ее слезам.
– Откуда фотки?
– На почту скинули.
– Ты даже распечатала, – приподымаю бровь.
Теперь понимаю, почему ее не было на похоронах. Она занималась другим.
– Когда пришли фото?
– В субботу ночью. А вчера утром я поехала к нему в офис, хотела выяснить, правда это или нет. Кинуть эту мерзость ему в рожу. А он, он… Луиза, он был там со своей секретаршей.
Милая рыжеволосая Лола, знаю такую.
– Так, выпей, умойся и ложись спать. Тебе нужно отдохнуть.
– Нет, Луиза, нет. Поехали в ресторан, а лучше в клуб. Да, поехали!
– Это плохая идея.
Ангелина мотает головой и запрокидывает рюмку принесенной Ромкой водки.
– Можно я у тебя поживу?
Гелины пальцы обхватывают мое запястье.
– Пожалуйста. Мне больше некуда пойти. Папа выгонит к Вите и даже слушать не станет. У них же бизнес. А мои подружки – я не хочу, чтобы они обо всем этом знали. Я даже деньги с собой не взяла. И телефон у него в офисе оставила. Полночи каталась по городу, приехала на заправку, а в кармане пусто. Там машину и оставила. Пожалуйста, можно я останусь?
– Ладно. Спать придется на диване, – ударяю ладонью по обивке.
– Я согласна, – Геля шмыгает носом и улыбается.
Рабочая неделя проходит на автомате, и уже в пятницу я с чистой совестью еду домой на свои заслуженные выходные. Конечно, меня могут дернуть в любой момент, да и некоторые обязанности я продолжаю исполнять из дома. Когда есть интернет и телефон, координировать репортеров можно и вне офиса.
Клим больше не объявлялся. С Мельниковым мы пересеклись в среду. Поужинали, и я поведала ему как бы особо секретную информацию, что Вяземский улетел в Москву. Также упомянула странный телефонный разговор. Если бы Клим хотел, чтобы я про это смолчала, не стал бы разговаривать при мне. Витя от этой новости немного напрягся. Не знаю, насколько это было правдиво. Но не думаю, что он мне доверяет. Он знает, чего я боюсь. Знает, что буду делать все, что он скажет, но доверие… Нет, доверия у него ко мне не было никогда… А еще Мельников, кажется, до сих пор не в курсе, где его жена. Да и не ищет он ее особо, что настораживает.
Зато сама Геля по-прежнему живет у нас. И, честно говоря, за эти пять дней я к ней даже привыкла.
Расстегиваю крупные пуговицы на своем пальто оттенка спелой желтой груши и вешаю его на плечики в прихожей. Заглядываю в гостиную и наблюдаю преинтереснейшую картину. Телик работает на всю катушку. Геля валяется на диване, закинув ноги на Ромкины колени. Братец что-то ей рассказывает, а она неуемно хохочет.
– Всем привет, – улыбаюсь. – Рома, можно тебя на минутку? – подманиваю указательным пальцем.
– Ага, – аккуратно приподымает ноги Ангелины и кладет их на диван.
Завернув к холодильнику, прижимаюсь спиной к стене и жду этого Казанову.
– Ты охренел? – шиплю, стараясь сгладить рвущийся из меня крик.
– Чего? – встает в защитную позу. Руки сложены на груди, взгляд прямой, без эмоций.
– Я не слепая. Ты к ней клеишься всю неделю. Совсем уже. Ты вообще знаешь, сколько ей лет?
– Это еще кого-то парит? – брат закатывает глаза и, отодвинув стул, садится за стол, широко расставляя ноги.
– Капец просто. Не дом, а психушка, – выдыхаю. – Только попробуй мне, – прищуриваюсь и меняю гнев на милость. Геля идет к нам.
– Ребят, вы простите меня, ладно? Я вас так стеснила. Луиз, ты не переживай, я съеду…
– Ты лучше на работу загляни. Тебя там все заждались.
– Не могу, ничего не могу. Пойдем в клуб, а? Хотя бы сегодня скажи «да». Мне нужно куда-то выплеснуть весь негатив. Не могу так больше.
– Ладно, – сдаюсь. Хотя мне просто самой нужно вытряхнуть из головы все происходящее.
– Я с вами! – Ромка расплывается улыбкой Чеширского Кота.
– Обойдешься. Малявки сидят дома, – указываю на диван, – взрослые тети идут гулять, – киваю на дверь.
– Луиз, ты чего? – Ангелина растерянно смотрит на обозлившегося Ромку. – Мы же можем взять его с собой.
– Нет уж. Либо идем вдвоем, либо дома остаются все, – подвожу черту и наливаю в стакан молоко. Щелкаю кнопкой на микроволновке и жду, когда мой поздний перекус станет хоть немного теплее.
Вытаскиваю молоко и сажусь за стол. Пока Рома вновь развлекает нашу гостю болтовней, я думаю, куда лучше поехать. В ресторан, бар, клуб. Останавливаюсь на последнем. Если отрываться, то по полной.
Бросив стакан в раковину, иду в спальню и распахиваю шкаф. Ангелина сегодня тоже одевается с моего плеча. Из своего у нее только те джинсы, свитер и пальто, в которых она к нам приехала в понедельник.
– Ой, можно я возьму вот это, зелененькое? – Мельникова тянет руки к моему любимому платью.
– Давай, – киваю и достаю самое обычное черное, короткое, без рукавов
Волосы убираю наверх в тугой пучок. Из макияжа выделяю только губы. Яркие, красные. Сумка, высокий каблук. Ну, я готова.
Ромка провожает нас озлобленным взглядом. Геля что-то тихо говорит ему на прощание, и его губ касается улыбка. Правда, когда он переводит взгляд на меня, примораживает им к полу.
Такси уже ждет нас внизу.
В клубе усаживаемся за столик. Нужно выпить. Заказываю бутылку красного вина и делаю первый глоток из поданного официантом бокала.
– Сладкое, – Ангелина опустошает его за пару секунд. Осматривается. – Я танцевать.
Геля срывается с места, оставляя меня в одиночестве. И почему только сейчас идея приехать сюда кажется глупой? Хотя более глупо пить с женой своего бывшего любовника.
Делаю еще глоток красной жидкости и веду взгляд к лестнице. Музыка вдруг становится тише. Не в реальности, в моей голове. Я четко вижу Клима. Он поднимается наверх с моей начальницей. Он идет туда с Берг. Серьезно? Это уже интересно. Внутри меня уже пожирает червячок раздражения. Какого черта он с ней? Какого!
Но думать об этом долго я не могу, потому что остаток вечера, как нянька, бегаю за Ангелиной по клубу. Слежу, чтобы она не вляпалась в неприятности. Она уже прилично накидалась. Свинка. Даже к диджею в рубку чуть не залезла. Хорошо, что я вовремя заметила там потасовку.
– Мне нужно отойти, – говорю ей громко. Мы стоим у бара. – Ничего не пей, ладно? Прошу тебя.
– Хорошо.
Она взмахивает ладонью, а когда я ухожу в туалет, слышу ее громкий вопль: «Еще текилы!»
Как только я толкаю дверь в квартиру, доковыляв до нее без одного каблука, взвинченный Ромка сразу же появляется в прихожей. Клим заносит Ангелину, а я устало опускаюсь на диванчик рядом. Нога неимоверно ноет.
– Ты ее напоила? – брат сканирует меня недовольным взглядом.
– Она и без меня отлично заливала, – сбрасываю туфли, – успокойся уже, защитник. Лучше диван ей разбери.
– Я уже.
– Какая забота, – насмешливый тон Клима заставляет меня вздрогнуть, а Ромку ощетиниться.
Вяземский забрасывает Гелю на диван и возвращается в прихожую. Он не разувался. Так и шляется по моей квартире в ботинках.
– Я надеюсь, вы не собирались замутить тройничок? – продолжает лезть в бутылку Роман.
– В другой раз, – Клим даже не смотрит на него. – Выйди отсюда.
– Иначе что? – Рома смелеет на глазах и жутко этим бесит.
– В комнату иди, – повышаю голос, и брат, недовольно хмыкнув, хлопает дверью.
– У вас тут пристанище брошенных и обделенных?
Говоря это, Вяземский смотрит мне в глаза. Издевается. Растираю лодыжку, подтянув колено к груди.
– Она в курсе, что у тебя тоже одно место в пушку?
– Нет, она не знает, что я спала с ее мужем. Ты что-то хотел? – приподымаю бровь, стараясь быть более непринужденной.
– Тебя, и лучше без одежды.
После этих слов перестаю тереть свою ногу. Замираю. Он не улыбается. Нет и намека на шутку. Это же не серьезно?
– Можешь уже начинать раздеваться, – отталкивает носом ботинка мои туфли.
– Прямо здесь? – не знаю, зачем это спрашиваю. Разговор принимает абсурдный характер.
– А почему нет? Твой брат явно запал на жену твоего любовника. Вряд ли что-то заметит.
– Бывшего любовника.
– Это как посмотреть.
– Что ты имеешь в виду?
– Только то, что ты слышишь, – Клим опускается передо мной на корточки. Касается пальцами припухлой лодыжки, ведет выше. У него холодные руки. Он сжимает мое колено, и я вздрагиваю. Сердце учащает ритм. Все это не входило в мои сегодняшние планы. Какого черта я приняла его помощь? Разве жизнь до сих пор не научила меня, что за все нужно платить?
– Прекрати говорить загадками. Скажи, что тебе нужно, прямо. Говори и убирайся! – я нервничаю. Мой голос срывается на жалобный визг.
– Я же сказал. Твое тело, – отвечает спокойно.
Он теперь вечно спокоен, как чертов танк. Я помню его другим – болтливым, веселым…
– Мы так не договаривались.
– Мы говорили об услуге, – пожимает плечами и резко выпрямляется. – Пошли.
– Куда?
– Проводишь.
Сглатываю и, упершись ладонями в стенку, поднимаюсь на ноги. Нащупываю кроссовки и всовываю в них ступни. Зачем я иду за ним, понятия не имею.
Клим распахивает подъездную дверь, достает сигареты и прикрывает ладонью ту, что сжал в зубах. Щелкает зажигалкой. Я чувствую мерзкий запах дыма и непроизвольно морщу нос. Ненавижу эту вонь.
Прижимаюсь спиной к стене и с опаской наблюдаю за его движениями. Выверенными, спокойными. Клим делает несколько затяжек и выбрасывает окурок в урну. Ловит мой взгляд. Шаг – и он уже близко. Напирает.
Мы стоим прямо под лампочкой на крыльце у подъезда. Я хорошо вижу его глаза. Немного прищуренные, темные. Они пугают и завораживают. Я словно перемещаюсь во времени. Тело помнит этот взгляд. Такой дикий, но в то же время максимально заинтересованный. Огненный. Воспламеняющий, как спичка. Клим трогает мое лицо, а мне хочется задохнуться от этой близости. Все мои протесты пятиминутной давности вдруг становятся неактуальными. Тело обдает волной прохладных мурашек, они вызваны его прикосновениями и ветром.
– Прокатимся, – Вяземский просовывает ладонь под мою спину и отлепляет от стены.
– Я не…
– Прокатимся, – повторяет с нажимом и подталкивает к «Хаммеру».
Перебираю ногами, забывая о ноющей боли в лодыжке. Эти перемены в его настроении очень отвлекают от недавно полученной травмы.
Не знаю как, но почему-то я заранее понимаю, куда мы едем. Чуть больше часа в молчании, с негромкой, приятной музыкой, льющейся из динамиков в уже привычном не праворульном автомобиле Клима.
Он останавливает машину на пляже. Я не была тут лет шесть. Последний раз выбиралась сюда еще в универе, с группой.
Слегка опускаю стекло, слышу шум океана и то, как завывает ветер. Начало октября не самое холодное время, но шататься в этом месте в одном пальто грозит воспалением легких. Я это знаю, но все равно выхожу на улицу. Вдыхаю запах воды и крепче стягиваю полы пальто. Волосы разлохмачивают порывы ветра. Убираю пряди с лица.
В Москве только наступает вечер, у нас же непроглядная ночь. Почти другой край земли…
Вытягиваю руки в разные стороны и закрываю глаза. Я не слышу, как Клим подходит сзади. Я ощущаю это. Обнимаю свои плечи ладонями. Разом подбираюсь, настораживаюсь. С ним всегда так, на грани. Вот-вот – и полетим вниз.
– Как нога? – Клим игнорирует мой вопрос, задает свой. Сворачивает крышку с бутылки виски.
– Нормально. Туфли жалко.
– Туфли… – кивает и делает первый глоток, после проводит тыльной стороной ладони по губам.
Приливы волн увеличиваются, и я делаю пару шагов назад. Не хочу намочить ноги. Пальцы на руках уже заледенели. Самое время уйти в машину, спрятаться от холода и ветра, но я продолжаю стоять на улице.
– То, что ты сказал мне в квартире…
– Заинтересовалась? – с его губ срывается смешок, который он тут же глушит алкоголем.
– Неужели ты действительно меня так ненавидишь? – передергиваю плечами от внутреннего возмущения. – Ты все знал с самого начала. Абсолютно все. Я была с тобой честна.
– Знаю.
– И все? – взмахиваю руками в запале чувств. – Ты меня унижаешь за то, что был для меня другом… За то, что было черт-те когда?! – повышаю голос.
Я так от всего этого устала. Во мне бутылка вина и нестерпимая злость. Отчаяние и ненависть к своей никчемной жизни. К самой себе ненависть. Только вот срываюсь я сейчас на нем.
– Ты сама пришла. Мы заключили сделку. Остальное тебя не касается. Ты всегда можешь вернуть деньги и избавиться от меня.
– Какое благородство, – стискиваю зубы. – Сначала ассоциируешь меня со шлюхой…
– Ты сама себя с ней ассоциируешь. Не перекладывай с больной головы на здоровую.
– А хотя, знаешь, давай, я согласна, – торопливо расстегиваю пуговицы на пальто, – подтвердим статус.
– Закрываешь гештальт? – его голос сочится иронией. – Секс в обмен на дальнейшее спокойствие. По-моему, неплохо.
– Твое или мое спокойствие? – впервые за то время, что мы здесь находимся, поворачиваюсь к нему лицом, вынимая последнюю пуговицу из петли.
– Это как повезет, – пробегает глазами по моему телу под распахнутым пальто.
Его указательный палец поддевает верх чашки лифа на платье, слегка оттягивает на себя, а потом резко отпускает. Этот легкий хлопок выбивает остатки воздуха из груди.
Клим огибает мою талию рукой и рывком тянет меня на себя. Почти сбивает с ног этим напором. Валюсь в капкан из собственных лживых эмоций и из последних сил цепляюсь промерзшими пальцами за его плечи. Время вокруг замирает. Клим не спешит. Скорее, выжидает. Ждет от меня каких-то действий. Только вот я впадаю в ступор, пялюсь на него как дура и не могу пошевелиться. Сильнее впиваюсь ногтями в ткань черного мужского пальто и закусываю свою нижнюю губу.
Жалею, что вообще ляпнула этот бред и что пошла к нему в ту ночь – тоже. Обо всем жалею. О том, что было восемь лет назад, о своих поступках, решениях. Только вот толку в моих страданиях нет. Ничего нет. Пустота. Пустота и вечная боль. Ничем ее не выжечь. Ничем.
Но, вопреки всему, вытягиваю руку и вскользь касаюсь его щеки. Задеваю пальцами шершавый подбородок, оттесняюсь назад. Не отказываюсь от своих слов, нет, просто беру маленькую передышку. Делаю глубокий вдох и не понимаю, как это происходит. Слишком быстрые шаги – и вот я уже прижата грудью к холодному металлу. Вдавлена в дверь машины.
В голове шумно. Гул крови не дает сосредоточиться на действиях, я слышу только пульсацию в висках. Хватаю ртом ледяной воздух. Чувствую руки Клима на своей талии и то, как ветер обдувает ноги в темном тонком капроне.
Клим ведет рукой ниже, задирает подол узкого платья и надрывает колготки. Не церемонится. Запускает пальцы под кружевной материал моих трусиков. Я чувствую его пальцы внутри себя. Несколько неглубоких толчков.
В голове проскальзывает мысль остановить все это. Но я ее игнорирую. Мне нужно попробовать. Отпустить себя, что я и делаю. Закрываю глаза и расслабляюсь. Откидываюсь на его твёрдую грудь, запрокидывая голову на плечо. Влаги между ног становится чуть больше. Хватит, чтобы сделать это безболезненно. Задерживаю дыхание, прежде чем ощущаю эту наполненность. Раскрываю губы в немом стоне.
А потом я чувствую холод и дикую, разрывающую боль, она не физическая. Она поглощает, миллиметр за миллиметром пожирает остатки души. Тянет наружу мерзкие воспоминания. Чужие руки, сальные взгляды и жуткую боль от удара. Мой включенный автопилот. Просто механика и никаких чувств. Грубо, жестко, холодно.
Клим сжимает мою грудь. Сминает полушарие, и я возвращаюсь в реальность. Мне больше не страшно. Упираюсь ладонями с широко растопыренными пальцами в стекло и чувствую свои слезы. Они теплые. Только остывают очень быстро, стоит их коснуться ветру.
Считаю про себя и впитываю его безразличие. Клим зол. Он по капле вытрахивает из меня силы и моральный покой. Расшатывает неустойчивые нервы, сам того не подозревая. Зверски, по-животному. Когда хочется кричать от частоты толчков и остервенелых хлопков при соприкосновении кожи. Так, как я этого и ожидала.
Он был единственным человеком, кому было на меня не плевать. Единственным. А сейчас, сейчас его больше нет.
Когда все заканчивается, я не чувствую удовлетворения или какой-либо разрядки. Ничего не чувствую. Внутри все та же пустота. Только теперь к ней примешалось что-то еще, я пока не могу разобрать, что это.
Клим одергивает мое платье. Кладет раскрытую ладонь на мой живот. Его нос упирается мне в висок. Он часто дышит и с силой сжимает мою безвольно болтающуюся руку. Забирает ее в свой кулак.
По лестнице поднимаюсь очень медленно.
После случившегося Клим не проявляет благородства, уезжает сразу, как только я вылезаю из машины.
Нога горит огнем, но я заглушаю боль. Точнее, это делает мое сознание. Душевная агония главенствует над физической. Поворачиваю ключ в замке и вваливаюсь в прихожую. Стягиваю с дрожащих плеч пальто и бросаю его на пол. Снимаю кроссовки и, придерживаясь за стенку, прохожу на кухню. Свет не включаю. Достаю из холодильника бутылку коньяка и опускаюсь на пол. Упираюсь спиной в батарею под окном и выдергиваю из горлышка пузатой бутылки пробку.
От первого глотка гортань охватывает жаром. Становится нечем дышать, но я быстро беру себя в руки. Накрываю рот ладонью и медленно втягиваю воздух через нос.
Меня колотит от содеянного. Зачем я это сделала? Зачем он позволил мне? Ответов нет. Да и вопросы звучат слишком глупо. Я сама себя предложила. И даже смогла распрощаться с долгами. Растираю по щекам слезы и запрокидываю голову.
Это убивает. Все, что произошло между нами, вспарывает старые, уже давно зажившие раны. Чертова близость скручивает тело в тугой узел. Душу скручивает. Перетряхивает. Все то плохое, что было в моей жизни, вылезает наружу. Хватает своими цепкими длинными лапами. Оскверняет мою плоть.
Страх поглощает. Я опустошена, сегодня уже до дна. Пустая, плоская, лишняя, отброшенная на обочину жизни, – вот она, настоящая я.
Растираю шею и до сих пор чувствую его опаляющее дыхание. Поджимаю пальцы на ногах и неотрывно смотрю в потолок. Что мне делать? Как быть дальше? Какой выбор встает теперь? Какое решение я должна принять?
– Лу? – тихий голос брата доносится из темноты очень взволнованно.
– Я, – шепчу и слышу его шаги.
Рома опускается рядом, забирает из моих рук бутылку.
– Ты в порядке? – поворачивает ко мне голову.
– Не знаю, – зажмуриваюсь, – мне так плохо, – всхлипываю и чувствую его теплые объятия.
Рома крепко-крепко прижимает меня к своей груди. Касается губами моего виска и проводит ладонью по спине. Успокаивает.
– Лу, мы со всем справимся. Слышишь?
– Слышу, – бормочу ему в плечо.
Ромка уже давно выше меня и гораздо шире в плечах. Он совсем взрослый. Красивый, темноволосый. Играет на гитаре. Девочки от него в восторге.
– Он что-то тебе сделал? – понижает голос. Спрашивает осторожно.
– Мы переспали… точнее, потрахались на улице, рядом с машиной, – до боли закусываю нижнюю губу.
– Сука, – брат сжимает руки в кулаки.
– Нет, ты не так понял. Все это было не без моего согласия. Я сама туда шагнула.
Подобная откровенность для нас не новость. У нас нет тем, на которые мы не говорим. Все предельно прозрачно. Всегда так было.
– На фига? Опять хочешь крышей поехать? Больная.
– Я знаю, – усмехаюсь. Получается хрипло. Режет слух.
– Снимать тебя с подоконника я больше не… – Рома осекается, замолкает.
– Прости меня, – сжимаю его руку, – тебе досталась самая непутевая сестра. Прости, – выдыхаю. – Почему они нас оставили, Рома? Почему ушли так рано? Может быть, будь они живы, все сложилось бы иначе, – глаза застилает слезами.
– Не знаю, – брат качает головой, – думать об этом – больно.
– Я испортила тебе жизнь. Всем, во что впутывалась, я портила нашу с тобой жизнь. Всегда.
– У тебя не было выбора.
– А если был? Может быть, я просто его не видела? Я столько лет думала, что люблю Витю… Что со мной не так?
– Ты была в моем возрасте. Не думаю, что у меня сейчас хватит ума на что-то разумное.
– Ты мне льстишь, Рома. Ты гораздо, гораздо умнее меня.
– Не начинай, – брат закатывает глаза.
– Клим сказал, мы больше ничего ему не должны. Чувствую себя шлюхой.
Как он и сказал. Чувствую себя той, с кем ассоциирую, и он тут совсем ни при чем. Я сама создала в себе этот образ. Он жил внутри меня долгие годы. Я прятала его, как страшную маску.
– Лина знает код от сейфа Мельникова, – бросает словно между делом брат.
– Это она тебе сказала? – сглатываю и резко поворачиваюсь.
– Ага. Она хочет поехать домой и вскрыть этот ящик Пандоры.
– Не надо. Это может быть для нее опасно.
– Она надеется на помощь отца.
– Не думаю, что ее отец между бизнесом и дочерью выберет второе. Отговори ее, если сможешь.
– Попробую.
Рома подносит горлышко бутылки к губам и делает глоток.
– Ром, – шепчу, опуская глаза.
– М-м-м?
– Мне кажется, я его люблю.
Брат ставит коньяк на пол и упирается локтями в свои широко расставленные колени.
– Клима?
– Наверное, я всегда его любила, просто не понимала этого.
Клим.
– Доброе утро! – звонкий женский голос раздается прямо над ухом.
Нехотя открываю глаза и вижу перед собой Стефу. Ее рыжие волосы рассыпаны по моей подушке, а губы растянуты в улыбке.
– Какого ты тут делаешь? – сжимаю пальцами переносицу. Головная боль дает о себе знать мгновенно. Стоит только открыть глаза, и весь смрад вчерашнего дня валится на плечи. Лопающаяся от нестерпимой боли башка как ответка за чрезмерное употребление алкоголя.
– Мне стало скучно, – Стефа закатывает глаза и падет на спину рядом со мной. – Ты совсем мне не рад?
– Буду рад, если принесешь что-нибудь от головы.
– Да у тебя похмелье. Что отмечал?
– Отвали.
– Клим, – Стефа приподнимается на локти, – неужели… ты снова с ней виделся? Ты же ее не убил? – округляет свои и так огромные глазища. – Ну труп хотя бы спрятал?
– Еще варианты…
Стефания проходится взглядом по моему лицу, поджимает губы, а после резко подскакивает на кровати.
– Ты с ней переспал! – шепчет заговорщически.
– Она сама предложила. Это как снять девку в клубе.
– Но она не девка из клуба.
– Стеф, заткнись.
– Ты злишься, – обнажает свои белые зубы, – ты – и злишься. Хм, это что-то новенькое.
– Я просто перебрал.
– Ну да, конечно. Завтракать будешь? Я могу пожарить яичницу.
– Валяй.
Стеф грациозно поднимается с постели и походкой от бедра чешет в сторону кухни.
Мы познакомились с ней пару лет назад, тогда она еще была проституткой в одном из элитных борделей, куда любил заглядывать Седой.
Я снял ее на ночь. И именно в этот чертов день у нее сдохла псинка. Девчонка разрыдалась, когда делала мне минет. Сказать, что я офигел, не сказать ничего.
Потом был долгий и нудный разговор. Эта помершая собака была ее единственным другом в столице, которую год назад приехала покорять бойкая девочка с периферии. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что вся эта пустота души близка и мне самому. Полный социальный вакуум.
Когда уходил, сунул ей денег. Намного-намного больше, чем оставляют шлюхам. Она нашла меня сама через пару месяцев. Завязала с клиентами, устроилась на какую-то «нормальную», по меркам большинства, работу и пришла, чтобы вернуть мне те самые деньги. А дальше наше общение просто вошло в колею обыденности. Полгода назад я помог ей открыть брачное агентство. Кто, как не бывшая проститутка, идеально разбирается в хитросплетениях чужих душ?
– Как дела с бизнесом отчима?
– Все продвигается так, как я и планировал.
– Это хорошо, – Стефа забирается на барный стул и ставит передо мной тарелку с завтраком. – А Луиза?
Опускаю руку, в которой держу вилку. Когда-то я рассказывал ей про Луизку. Сейчас понимаю, что зря.
– Что «Луиза»? – делаю глоток кофе. Стефка варит отличный кофе в турке.
– Твой порыв… опять крышу унесло?
Еще как. Не знаю, что на меня нашло. Она предложила, а я просто не имел права отказаться. И плевать, что это не в моих правилах. Что за годы выстроились железные принципы. Рядом с ней все превращалось в жидкий металл. Плавилось. Мысли, слова, обещания, поступки. Все.
– Нет. Она любовница Витьки.
– Она же не спит с ним. Четыре года, – заключает с умным видом Стефа.
– Откуда ты… рылась в моем ноутбуке?
Гадина. Вечно сует свой длинный веснушчатый нос куда не следует.
– Чуть-чуть. По-моему, ты к ней несправедлив. То, что я прочла, не делает из нее монстра. Скорее жертву.
– О-о-о, поверь, Хабибуллина не жертва. И вообще, мне сейчас не до нее. Дел по горло.
– Ну ты же все знаешь. Не поверю, что не навел о ней справки. То, что я прочла в ноутбуке, мелочь. Ты ее уже досконально пробил и изучил. На молекулы разобрал, – вздергивает свою яркую бровь. – А теперь мучаешь. И сам, кстати, тоже мучаешься. Ты очень дерганый. Тебе это несвойственно, – делает свой гениальный вывод, а вместе с ним глоток черного кофе.
– Откуда ты, такая умная, нарисовалась? Соль лучше подай.
– Белый яд, – протягивает солонку.
– Вкусный яд.
– Так что? – Стефа смотрит на меня выжидающе.
– Не вяжется, – барабаню пальцами по столу, – там что-то было. Что-то, что хорошо скрыли.
– В плане?
– Я пока не понял. Но думаю, если доберусь до правды, то быстро нейтрализую Мельникова.
– Какая-то тайна, да?
– Она самая.
– И твоя Луиза к ней тоже причастна?
– Скорее всего. Не зря она такая зашуганная.
– Но при этом она сделала первый шаг, – не унимается Королёва.
– Она избавилась от долга.
Клим.
Это было похоже на манию. Чистейший наркотик, от которого происходит срыв башки. Она оказалась слишком близко, когда совершенно не следовало этого делать. Стефа права, у меня опять сорвало планку. Напрочь.
Восемь лет назад, когда я свалил из города, думал, что сдохну. Она настолько въелась в кровь, мысли. Я бредил ей. Видел в прохожих и сходил с ума от отчаяния. Ее глупый выбор не удивил, скорее окончательно разочаровал. Она выдрала мое сердце со всеми артериями, но я продолжал думать о ней. Маниакально. Постоянно. Бегал марш-броски на запредельный километраж и все равно никак не мог вытряхнуть эти гнилые воспоминания. Они отравляли организм всецело. Рвали внутренности на куски. Поднимали из глубин моего сознания ту тьму, что пряталась там долгие годы. Я боролся с собственной тенью и ярким девичьим образом. Два противника, две чаши весов. Перепутье.
Лишь спустя время ее стройный силуэт начал расплываться. Покрываться пятнами. Стал далеким, где-то даже безликим. Воспоминания больше не отдавались внутри каким-то странным теплом с примесью жгучего яда. А позже и вовсе перестали всплывать в памяти. На плечи свалилась тонна работы. Я должен был сосредоточиться на другом и не допустить ни единого прокола.
Шесть лет чужой жизни. Последние шесть лет с людьми, к которым поначалу испытываешь неприязнь и отторжение. Потом привыкаешь. Когда тебя внедряют, то дают установку. Ты следуешь ей все время, что находишься в работе. Но человеческий фактор все равно продолжает играть большую роль. Ты проникаешься: шесть лет – это огромный срок.
Федеральная служба безопасности1 не вербует кого-то вроде меня. Но всегда бывают исключения. Я одно из них. Мой настоящий отец был офицером. Погиб при неизвестных обстоятельствах. Точнее, при скрытых секреткой2. Но, когда у тебя появляется доступ, ты можешь узнать о причинах гибели подробнее. Первая – он копал под Мельникова, еще тогда. Страна развалилась, и отчим начал быстро подниматься вверх. Вторая – отец был правой рукой Мельникова. И третья – он был кротом3. Его вычислили и зверски убили. Мельников убил. Человек, за которого в дальнейшем моя мать вышла замуж.
Отчим движется в поле зрения конторы4 последние лет двадцать.
За мной всегда наблюдали. Составляли психологический портрет, взвешивали все за и против, думали на перспективу.
Приехав в Москву, я хотел кардинальных изменений и, сам того не желая, получил их сполна.
– Клим Константинович, – дверь кабинета открывается, и перед глазами появляется Матвей.
– С чего такой официоз? – откидываюсь в кресло.
– Мы собрали всех мелких акционеров.
– И?
– Тридцать процентов теперь твои.
– Я надеюсь, все прошло в рамках морали? – уточняю, зная пыл Матвея.
– Простреленное колено одного несговорчивого типа считается? – хмурится.
– Нет.
– Тогда почти в рамках, – Кузьмин садится в кресло и сцепляет пальцы замком где-то в области живота.
– Хорошо. Когда там у них ближайшее собрание акционеров?
– Не поверишь, через три дня.
– Экстренное?
– Обижаешь.
– Значит, Мельников уже знает, что я в деле.
– Я подрядил прессу, интернет-порталы. Это дело обязано быть замеченным. Все должны понимать, что его положение становится шатким.
– Отлично. Работайте дальше.
– А ты?
– А у меня дела.
– На связи.
Киваю, поочередно всовывая руки в карманы пиджака, и выхожу в небольшую приемную.
Я снял этот офис за неделю до своего приезда. Весь необходимый персонал в лице секретаря, журналиста, экономистов и пиарщицы привез с собой. Доверять людям отсюда – опрометчиво. А мне нужно было проверить всю бухгалтерию Мельникова, знать, что говорить, где, когда. Понимать, что творится в городе, какое здесь настроение. И точно предугадывать его шаги.
Пока все идет по плану. Почти все. Если не брать в расчет Лу.
Уже сутки мне не дают покоя слова Стефы: «Луизы не было на работе. Сказали, она взяла больничный».
Меня не должно это волновать. То, что с ней происходит. Точка была поставлена, хоть и не самым лучшим образом. Ей нет места в моей жизни. А мне в ее. Это уже давно вступившая в силу закономерность. Правило. Но ведь все правила созданы, чтобы их нарушать.
Впрочем, я и так уже многое нарушил. То, что ставил для себя под запрет.
Произошедшее той ночью было за гранью. Она была странной. Неживой и абсолютно ненастоящей. Я трахал чертову куклу. Чувствовал это, но все равно не смог остановиться. Не смог, потому что на голову, словно ушат с помоями, выливались воспоминания. Что-то давно забытое, упущенное, но на протяжении всего времени хранящееся в сердце.
Слишком отравленное, но в то же время ценное.
Ее близость, тепло. Губы. А в голове лишь ярость. Никаких поцелуев, никаких эмоций. Просто механика.
Просто ложь. Самому себе. С ней все не так. Все рушится от одних лишь прикосновений, рассыпается, становится пылью. Она сама разрушена, выжжена. Пустая, замкнутая, запуганная. Вызывающая сочувствие и лютую ненависть одновременно. И я. Я такой же.
Двое суток в каком-то ином мире. Голова налита свинцом, тело не слушается. Температура зашкаливает. Тридцать восемь-тридцать девять. В горле настоящий пожар. Глаза слезятся, а слух отказывается воспринимать громкие звуки.
Кажется, ночная вылазка к океану стала моим убийцей не только морально, но и физически. Я заболела. Впервые за последние два года слегла с жаром. Ромка даже скорую вызывал. Глупый, что со мной станет? Такие, как я, не подыхают, даже когда им сильно этого хочется.
Ангелине я, конечно, так ничего и не рассказала. Все эти дни она помогала брату, носилась тут со мной, на работу вышла. Сказала, что, пока я болею, она единственная кормилица в семье и нечего ей прохлаждаться. Вот так, моими усилиями, а точнее спонтанной поездкой к океану, я вывела Мельникову из депрессии.
Забрасываю в рот несколько капсул и прижимаюсь головой к подушке. Сегодня мне стало немного легче. Тело больше не ломит, и я даже могу встать без особых на то усилий.
Прикрываю глаза, почти сразу проваливаясь в сон. Вдалеке слышу громкие голоса. Вслушиваюсь, пробираюсь через дрему сознания, наконец понимая, что звуки идут из прихожей. Все эти вопли доносятся из недр моей квартиры.
– Свали! – Ромкин голос заставляет оторваться от кровати.
Наспех накидываю теплый халат и выползаю в гостиную.
Картинка перед глазами настораживает. Вяземский просто уничтожает Рому взглядом. Тот пытается не пустить его в мою спальню, и пока у него получается плохо.
– Ром, – подаю голос, – не нужно.
Опускаю глаза, Вяземский снова топчется по моей квартире в обуви. Раздражает.
– У тебя ко мне какое-то дело? – возвращаю внимание к лицу Клима.
– Что-то вроде того, – он кивает, переводя взгляд с Романа на меня.
– Хорошо. Проходи, – взмахиваю рукой в сторону спальни, – только разуйся.
Клим прищуривается, но обувь снимает. На пару секунд уходит в прихожую, а я касаюсь запястья брата.
– Все нормально.
– Ну да, – закатывает глаза, – какого хрена он приперся?
– Не твоего ума дело, – голос Клима появляется из ниоткуда, и я вздрагиваю, – давай, малой, включи себе мультики. Взрослым нужно поговорить.
Клим заталкивает меня в спальню и захлопывает дверь перед Ромкиным носом.
Слышу глухой рык: «Козел». Конечно, слова принадлежат брату. Вздыхаю.
– Выглядишь хреново, – это первое, что он говорит мне за закрытыми дверьми.
– Спасибо, ты, как всегда, прямолинеен, – опускаюсь на кровать.
– Стараюсь.
– Зачем ты пришел?
У меня нет желания играть в угадайку, да и видеть его тоже. Мне еще слишком хреново. Болезнь, воспоминания той ночи, давящее прошлое...
Пусть говорит, что ему нужно, и проваливает. Это странно, но сегодня, видя его воочию, я дико на него злюсь. Еще пару дней назад думала, что сдохну от переполняющих чувств и боли, а сейчас, хочу одного – пусть он побыстрее уйдет.
Но Клим не спешит, обходит комнату, кстати, вместе с обувью он снял пальто, оставаясь в одном черном свитере с V-образной горловиной и темных джинсах с ремнем небезызвестного люксового бренда. Пробегает глазами по моей тумбочке, заваленной таблетками, да и общему беспорядку, что здесь творится.
– Врача вызывала?
Если бы я его не знала, то восприняла бы его тон как заботливый, но в реальности это, конечно, далеко не так. Он не заботится, а просто спрашивает, снова сомневаясь в моих умственных способностях. Я же, по его мнению, дура, которая не в состоянии додуматься вызвать врача, когда ей хреново.
– Нет, ждала тебя.
– Я так и думал, – игнорирует мое раздражение.
– Я действительно пришел к тебе по делу, – опускается в кресло рядом с глянцево-белым комодом, над которым висит плазма.
– Ты сказал, что я больше не…
– …не должна, – договаривает за меня. – Теперь я прошу тебя об услуге, буду должен. Соответственно.
– Заиметь тебя в должниках? – неосознанно ухмыляюсь. – Интересное предложение. Что бы мне попросить взамен? – прикладываю пальцы к подбородку.
– Для начала стоит выслушать, чего я от тебя хочу.
– Не думаю, что ты предложишь мне от кого-то избавиться, а потом закопать труп.
В ответ на мои последние слова на губах Клима появляется что-то похожее на улыбку.
– Не предложу. Ты должна...
– Я ничего тебе не должна!
– Точно, – кивает. – Я прошу тебя посетить со мной одно мероприятие.
– Какое?
– В следующие выходные мой «любимый брат» устраивает небольшой прием для акционеров и высшего руководства холдинга.
– И какое отношение к этому имеешь ты?
– С недавних пор я акционер всей этой рыбной бадьи.
– Как? – понимаю, что мой рот распахивается и округляется от удивления.
– Ты же понимаешь, что мои дела могут быть…
– Понимаю. Твои дела могут быть неотлагательными и жизненно важными. Но это мое условие. Иначе я не вижу смысла тебе помогать.
– Что за игра? – он отталкивается ладонями от ручек кресла, распрямляет локти и делает пару шагов в мою сторону.
Нависает над моим телом. Ежусь, но голову запрокидываю, так чтобы видеть его взгляд. Эти горящие янтарные глаза. Он злится, потому что я ставлю ему условия. Знает, что подобного бы не произошло, не прости он мне этот долг.
– Луиза, – сжимает мое запястье и довольно резко подтягивает к себе, вынуждая выпрямиться и почти прилипнуть к его груди от недостатка места, – в твою прекрасную голову не приходило, что я могу забрать свои слова обратно? Деньги ожесточают людей, – проводит тыльной стороной ладони по моей щеке. – За них убивают, Луиза, унижают… и делают много плохих вещей, – шепчет, не разрывая наш визуальный контакт.
От его хищного, цепкого взгляда внутри все сворачивается в тугой узел. Становится не по себе. Сейчас Клим ведет себя так же, как в ту ночь, когда я пришла просить о помощи. Он резок, холоден и кровожаден. От этих спокойных, но вкрадчивых интонаций по телу расползаются волны колючих мурашек. Спина покрывается испариной, а язык прилипает к небу.
– Ты всегда держишь слово? Разве нет? – сглатываю и вырываю руки из его захвата.
– Чертова авантюристка, – эта фраза срывается с его губ слишком экспрессивно. Она нарушает привычную картинку его железобетонного спокойствия. – Ладно, у меня сегодня больше нет на тебя времени, – смотрит на циферблат своего ролекса. – Будем считать, что я согласился.
– Будем считать?
– Ты же не думаешь, что при случае я все брошу, для того чтобы удовлетворить твою прихоть?
– У нас уговор.
– Это не имеет значения. С уговором или без, ты все равно пойдешь со мной на этот ужин.
– Нет.
– Не заставляй меня тебя шантажировать. Не хочу опускаться на уровень Вити. Кстати, как твоя нога? – резко переводит тему.
– Нормально, – выплевываю ему в лицо ответ и стараюсь отстраниться. Отодвинуться от него как можно дальше. Что он знает? На что сейчас намекает? О каком шантаже идет речь?
Внутри все холодеет.
– Ты напряглась, – подмечает мое изменившееся состояние, – тебя что-то беспокоит?
– Ха. Конечно же нет. Ты просто угрожаешь мне, а еще трахнул на улице пару дней назад. И даже… – договорить не успеваю, он меня перебивает:
– Извини.
– Что? – хлопаю ресницами.
– Этого не должно было произойти. Просто ты слишком настаивала.
Он сейчас издевается? Мне кажется или я вижу в его взгляде эту гаденькую насмешку?
– Что? – знаю, что повторяюсь, но на ум не приходит ни одного другого слова.
Зачем я вообще заикнулась о той ночи? Дура. Сама в петлю лезу, и помощники мне для этого не нужны. Ему же плевать. К чему эти глупые сантименты, Лу?
– Расслабься. Я шучу. Этого больше не повторится. Не переживай.
– Ты... ты…
– Не растрачивай силы. Тебе еще болеть, – кивает на мою тумбочку с мешком лекарств. – Я позвоню.
– Клим! – повышаю голос, но он уже вышел из спальни.
Как только входная дверь хлопает, Ромка на запредельных скоростях влетает в мою комнату.
– Все нормально?
– Более чем, – медленно и довольно громко выдыхаю.
Забираюсь на кровать под свое верблюжье одеяло и включаю телевизор. Брат так и стоит посреди комнаты. Играет желваками и смотрит на меня убийственным взглядом.
– Чего он хотел?
– Услугу.
– Ты ему больше не должна. Пусть катится в ад.
– Он бы, наверное, с радостью. Только вот Клим упомянул о Вите и шантаже. Что он знает?
Пораскинуть мыслями Ромка не успевает. В дверь вновь звонят. К счастью, на этот раз гостем оказывается Иришка.
Стрельцова с озабоченным видом влетает в спальню, по пути бросает на кресло какие-то пакеты и свою сумку.
– Луиза, ты ужасно выглядишь.
– Вы сговорились? – срывается с губ, и я прикрываю глаза.
– Я не о том, – не вдается в подробности подруга, – ты похожа на труп. Нужно срочно звонить доктору.
– Я уже.
– Нет, я сейчас позвоню нашему, семейному. Он тебе капельничку поставит, укольчик. Завтра будешь как новенькая. И даже не пытайся перечить, я все равно сделаю по-своему. Ро-ма, – орет на весь дом, – ставь чайник, я привезла эклеры.
– Лучше бы пива, – брат заглядывает в комнату с серьезным видом, но глаза горят озорством.
– Мелкий еще. Все, давай, чайник кипяти.
– Ты бы лучше нам сигналку в дом поставила, а то шляются тут всякие, – Рома прищуривается и отвешивает мне мысленный подзатыльник.
– Это он о ком? – оживает Ирка.
К выходным, после уколов и капельниц, я действительно чувствую себя лучше. Гораздо-гораздо лучше.
Собираю все валяющиеся на столе бумаги и с легкой руки сметаю их в шкаф. Выключаю ноутбук и, выпрямившись, одергиваю подол темно-синего шерстяного платья. На часах уже полночь. После болезни приходится допоздна засиживаться на работе, нагонять прогулянные дни.
Пока копаюсь в сумке в поисках расчески, звоню Роме.
– Лу, блин, я уже сплю, – недовольно бурчит в трубку.
– Прости. Я предупредить, приеду минут через двадцать и буду настойчиво звонить в дверь. Где-то посеяла магнитный ключ.
– Дырявая голова. Ладно, я понял, постараюсь не уснуть.
– Как там Лина?
– Уехала сегодня после обеда. Дерганая какая-то. Кажется, ей Витька звонил.
– Ладно. Дома расскажешь в деталях.
Сбрасываю звонок и наконец-то нахожу расческу. Быстро поправляю укладку и, накинув пальто, покидаю кабинет.
На улице меня уже должно ждать такси. Спускаюсь по ступенькам, но до припаркованного на углу «Соляриса» дойти не успеваю. Чужая рука довольно резко тянет в противоположную сторону.
Дергаюсь. Оборачиваюсь. Смутно помню этого типа, но в том, что он человек Вити, сомнений нет.
Опускаюсь на заднее сиденье «Мерседеса» и крепко сжимаю колени.
– Совсем ты про меня забыла, моя дорогая.
Витя тяжело и очень наигранно вздыхает.
– Не звонишь, не пишешь. Еще и жену мою у себя приютила.
– Я должна была ее выгнать?
– Нет. За то, что она переживала бурю своих тупых эмоций в твоей квартире и не натворила глупостей, я очень тебе благодарен. Но вот больше порадоваться мне нечему. Вяземский вошел в совет.
– Я знаю.
– И даже не предупредила… – качает головой.
– Он не делится со мной такими подробностями. Не доверяет.
– А нужно, – срывается на крик, – чтобы доверял! Прояви свои таланты, у тебя их много. Иначе мне придется кое-что вспомнить.
Прикрываю глаза и стараюсь дышать спокойно. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Как я от этого устала.
– Одно радует, что моя жена вернулась домой.
– Она вернулась к тебе? – удивляюсь. Это действительно оказывается новостью.
– А куда бы она делась? – закатывает глаза. – Пришлось рассказать ей, какая ты «хорошая». Это так безнравственно, Луиза, спать с женатым мужчиной… совращать его раз за разом, и так бессовестно смотреть в глаза его жене. Притворяться подругой…
Витя скалится, а мне впервые хочется плюнуть ему в морду. Он сам ей рассказал, рассказал и выставил меня еще большей тварью, чем есть на самом деле. Удобная позиция.
– Я пойду, – дергаю ручку двери, но охранник, стоящий на улице, не дает мне выйти.
– Мы не договорили.
Витя несколько секунд смотрит в окно, после медленно разворачивается ко мне лицом.
– Завтра я устраиваю небольшой прием, – вытягивает руку, и водитель кладет на его ладонь маленькую баночку. В таких обычно продают марганцовку или валерьянку. –Тебе нужно будет подсыпать это в бокал Клима.
– Каким образом?
– Придумай.
– Ладно, – забираю из его рук бутылек, – теперь я могу идти?
– Можешь. И не вздумай меня нагреть. Пожалеешь, поняла?
– Поняла.
– Тебя подвезти?
– Обойдусь, – вылезаю из машины и остервенело громко хлопаю дверью.
Автомобиль срывается с места, и все, что я могу, это сесть на ступеньки телецентра. Нужно отдышаться и успокоиться. Сильнее сжимаю таблетки в кулак и абсолютно не знаю, что делать дальше. Подсыпать это Вяземскому? Абсурд. Значит, нужно рассказать. Иначе выйдет, как с Линой. Я так и не решилась, а теперь вот, она меня возненавидела. Хотя вряд ли бы ее чувства были иными, расскажи я обо всем сама.
Мнусь пару минут, но после звоню Климу, объясняю, что нужно поговорить. Лучше не по телефону. Он скидывает адрес своего дома, и уже через пятнадцать минут я мнусь у высокого забора, ожидая, пока охрана пропустит внутрь.
Переступив порог, осматриваюсь. Дом огромен. Выдержан в едином стиле минимализма.
Шагаю вглубь, очень быстро оказываясь в светлой гостиной. Стягиваю пальто и бросаю его на спинку дивана.
– Вау, ночные гости, – женский низкий голосок доносится из-за спины, – Клим мог бы и предупредить, что у нас сегодня тройничок.
– Что? Нет, я…
Круто разворачиваюсь и цепенею. Мой рот открывается от удивления. Перед глазами невысокая рыжеволосая девушка. Она явно непохожа на проститутку или эскортницу. Красивая. С яркой улыбкой и веснушками на щеках. На ней домашняя шелковая пижама. Неужели… нет, этого не может быть. Выдавливаю улыбку и для чего-то неясно взмахиваю рукой.
Ха! Внутренний голос громко смеется надо мной. Конечно может, Лу! Вяземский может быть женатым, влюбленным. Не твоим. Смирись.
– Спасибо, конечно, но…
– Не переживай, я здесь всего лишь гость, – Стефа огибает диван и грациозно усаживается поверх.
Несмотря на то, что она гость, Стефа чувствует себя здесь свободно, почти как у себя дома. Эта уверенность читается в ее глазах.
– Мне без разницы, – пожимаю плечами, а сама нервно выдыхаю. С явным облегчением. Не знаю, кто она, но точно не жена и, кажется, даже не любовница.
– О чем ты хотела поговорить? – Клим появляется, как и всегда, бесшумно и очень внезапно. Стефа же ретируется. Ее словно ветром сдувает. Была – и нет.
– Я… нужно поговорить. Это важно.
– Пошли в кабинет.
Киваю и, ускоряя шаг, иду за ним следом. Вяземский пропускает меня вперед и плотно прикрывает дверь.
– Что за срочность? – облокачивается на стол, упираясь ладонями в края.
– Вот, – протягиваю ему стеклянный пузырек, – думаю, тебе будет интересно.
– Что это?
– Витя попросил кинуть парочку в твой бокал на завтрашнем ужине.
Клим вертит таблетки в руках. Кажется, абсолютно меня не слушает. Только кому-то звонит – просит заехать, потому что есть дело.
– Нужно сказать: «Большое спасибо, Луиза», – прищуриваюсь, склоняя голову вбок, когда он бросает мобильный на стол позади себя. Уголки губ нервно дергаются, улыбка получается кривой.
Но он не говорит, только смотрит. В горле становится сухо. Хочется отвести взгляд, но я не могу себе этого позволить. Клим разрывает визуальны контакт, но продолжает довольно похабно разглядывать мою вздымающуюся от бушующих внутри эмоций грудь.
– Зачем ты с ним встречалась? – спрашивает довольно серьезным тоном, возвращая взгляд к моему лицу.
– Я не обязана перед тобой отчитываться, – пожимаю плечами.
– Тогда почему я должен тебе верить? М? – вытягивает руку и, защипнув пальцами ткань платья у моей талии, тянет меня на себя.
Вынужденно делаю шаг и оказываюсь слишком близко. Запретно близко.
– Может быть, это провокация, – выгибает бровь, – я не особо верю в твою душевную доброту, – ухмыляется.
– Можешь верить, – качаю головой, – а можешь нет, – закусываю нижнюю губу, замечая, как дергается его кадык, – я просто хотела тебе помочь, – понижаю голос, – но, если тебе это не нужно, твое право.
Все же вырисовываю на своем лице улыбку. Широкую, но приторную. Провожу пальцами по его плечу, чувствую, как напрягаются стальные мышцы. Он на меня реагирует. Бесится, но все же…
Кладу раскрытую ладонь на его твердую грудь. Это выходит, как что-то само собой разумеющееся. Что я творю? Ничего хорошего из этого не выйдет. Мой мозг бьет тревогу, а сердце готово вступить в кровавую схватку с разумом.
Клим фиксирует мою шею своей широкой ладонью. Просто удерживает. Не тянет на себя, не давит.
– Не стоит, – говорит очень тихо. Я вижу, как его глаза становятся прежними. Я помню этот взгляд. Открытый, завораживающий. – Мой водитель тебя отвезет.
Клим выпрямляется, теперь он нависает надо мной огромной неподвижной скалой. Его рука все еще касается моей шеи. Я чувствую жар его тела и, вопреки здравому смыслу, прижимаюсь крепче.
Встаю на цыпочки, цепляясь пальцами свободной руки за ворот его футболки. Задерживаю дыхание, а после опускаюсь обратно. Упираюсь лбом в его грудь, прикасаясь ладонями к разгоряченной коже. Это ощутимо даже через плотную ткань футболки. Тот жар, что от него исходит.
Внутри столько противоречий, эмоций. Но самое яркое ощущение сейчас – защищенность. Так давно и безвозвратно утерянное спокойствие.
– Не строй иллюзий, Лу.
Его слова как ледяной душ. Они заставляют отшатнуться, ошпариться его безразличием.
Клим улыбается. Очень неискренне, я бы сказала, холодно.
Он пышет безразличием, а я задыхаюсь. Забиваюсь в свой угол и экипируюсь броней. А, казалось бы, я только стала о ней забывать. Цинизм и лютая ненависть вырываются наружу. Маленькая девочка с большими надеждами медленно умирает внутри. А ведь я только ее воскресила.
Все слишком сложно. Эмоции берут верх, и я, как никогда, хочу причинить боль, так как он причиняет ее мне. Это ужасно. Похоже на надвигающееся цунами, которое я не в состоянии контролировать.
– Думаю, все иллюзии здесь твои. А я… я просто пытаюсь сделать так, чтобы последствия ваших стычек с Мельниковым прошли для меня с наименьшими потерями. Или вообще не задели. Я с тем, кто сильнее. Сегодня это ты. Если мне придется разыгрывать чувства для получения желаемого результата, я это сделаю. Я уже это делаю, Вяземский. Я делаю, а ты ведешься…
Сказать что-либо еще не успеваю. Пальцы Клима сжимают мое горло.
Тишина. Кажется, она ощутима и я легко могу ее потрогать, если вытяну руку, смогу сжать ее в кулак.
Клим ничего не делает. Просто смотрит. И от этого взгляда становится не по себе. Кровь, бегущая по венам, замерзает. Губы пересыхают. Дыхание учащается.
Я добилась, чего хотела, – выдернула почву из-под его ног. Но какой ценой? Глупо, безосновательно.
Зачем я это сказала? Зачем вылила всю эту грязь и то дерьмо, что периодически появляется в моем сознании? Дура. Полная, необратимая дура.
Пока в моей голове пролетают тысячи сценариев дальнейшего развития событий, Клим дергает меня на себя, словно куклу, не ослабляя захвата пальцев на шее. Еще пара секунд с таким нажимом, и на коже выступят синяки.
– Какая же ты сука, Хабибуллина, – выплевывает ядовито и разжимает захват.
У него вкрадчивый, заранее обещающий страдания шепот.
От неожиданности я слегка оступаюсь. Меня ведет вбок, но он успевает подхватить, предотвратить мое дурацкое падение. Но делает это не из благородства, нет. Он не дает мне упасть, а потом сам швыряет на стоящий в углу кабинета кожаный диван.
– Что будет следующим? – вскакиваю на ноги. – Ударишь меня? – я ору и плачу. Меня поглощает истерика. Я сама это спровоцировала, теперь отдуваюсь. Подаюсь вперед, но его рука припечатывает обратно. Он толкает меня на диван. Снова.
Звук пряжки ремня и расстегиваемой молнии парализует. Замираю.
Он же останавливается в паре сантиметров от меня.
– Не бью женщин, – вытягивает руку и сжимает в кулак пригоршню моих волос.
Давит мне на затылок, заставляя встать на колени.
– Давай, работать ртом у тебя получается отлично. Остается проверить в деле.
– Урод! – шиплю, стараясь отстраниться. Ни за что. Никогда. – Пусти меня. Пусти! – машу руками, как ветряная мельница. А толку-то?
Мои вопли не производят на него никакого впечатления.
Клим садится на диван, продолжая удерживать меня за волосы. Если не дергаться, то боли не будет. Но я шевелюсь, наношу неточные, смешные удары, на которые ему плевать.
– Почему нет? Ты же пойдешь на все, – играет интонациями, погружая в кромешный ужас.
– Не трогай, я не хочу. Не буду!
– Я хочу, – осаживает безапелляционным тоном.
Это конец. Все. Он подтаскивает мое тело к себе, возвращает на диван и оттягивает резинку боксеров. Закрываю глаза. Мерзко. Гадко. На губах снова этот вкус, теперь мне кажется, что я так и не смогла его отмыть.
Часто дышу и не верю, что все это реально. Кусаю губы, понимая, что вот уже минуту ничего не происходит. Вокруг тишина. Набравшись смелости, приоткрываю глаза, сталкиваясь с его яростным взглядом.
Клим прищуривается, отпускает мои волосы и отталкивает меня от себя. Я падаю на пол, потому что не могу удержать равновесие. Ничего сейчас не могу.
– Пошла вон, – его голос звучит замогильно.
Не шевелюсь. Хлопаю ресницами, до сих пор не сообразив, что все закончилось, так и не успев начаться.
– Я сказал, пошла вон! – его крик сотрясает мое сознание, выводит из ступора. Подбираюсь и на шатких ногах вылетаю из кабинета.
В гостиной нарываюсь на Стефу. Она почти ловит меня в свои объятия. На ее лице сразу вырисовывается явный шок.
– Что произошло?
– Ничего, – стараюсь не рыдать и вообще говорить спокойно.
Сканирую взглядом помещение, отыскивая диван, на который я бросила пальто. Иду туда.
– Ты вся дрожишь, – не унимается рыжая.
– Тебя это не касается. Никого не касается, – повышаю голос, в котором сразу проскальзывают истеричные нотки.
– Он что-то тебе сделал?
– Что? – смотрю на нее еще более ошарашенно. Это что в ее глазах? Забота?
Стефания поджимает губы и громко выдыхает.
– Ты же сама себе яму роешь.
– Я не вещь и не мусор, чтобы распоряжаться мной как ему…
– То есть ему ты это показываешь. А для своего Вити была половой тряпкой черт знает сколько лет и помалкивала.
Хлесткая и очень правдивая пощечина. Замолкаю. Весь гнев исчезает как по щелчку пальцев.
– Ты еще здесь? – голос Клима раздается с лестницы. Он спускается вниз с бутылкой в руках. – Проваливай. А ты, – поворачивается к Стефе, – сердобольная, в следующий раз отправишься за ней.
Стефа молчит. Только еле заметно кивает и сразу ретируется. Вновь оставляет нас наедине.
Вяземский делает вид, что я пустое место. Просто проходит мимо.
Перекидываю пальто через локоть и очень быстро выхожу на улицу. Втягиваю холодный, но освежающий мутные мысли воздух.
У припаркованной рядом машины меня действительно встречает высокий, крепко сложенный мужчина - тот самый водитель. Правда, домой меня никто не отвозит. Затаскивают обратно в особняк. Видимо, у Вяземского слишком быстро меняется настроение. Чтоб его!
Меня под белы рученьки возвращают в гостиную. Клим медленно присаживается в кресло и ставит бокал на низкий столик.
– Я погорячился, – кивает куда-то за мою спину. – Останешься сегодня здесь. Мельниковским псам не стоит знать, что ты забежала ко мне на минутку. Могут подумать, что ты сдала его и сделала ноги. Спальня наверху, вторая направо. Тебя проводят.
Он говорит это ровнейшим тоном. В глаза не смотрит. Громила, что позади, подталкивает меня к лестнице. Шиплю и, резко развернувшись, обжигаю этого мужлана взглядом.
В комнату, конечно, поднимаюсь. Нет смысла спорить и показывать характер. На сегодня мне хватило. Надолго хватило.
Приняв душ, очень долго лежу на огромной кровати и никак не могу заснуть. В голове тысячи мыслей. Почему-то в памяти всплывают события восьмилетней давности. Это было ночью. У океана. Клим тогда вновь повздорил с домашними, и я еле смогла утащить его с ужина, чтобы не довести до скандала. Вдыхаю, и мне кажется, что холодный морской воздух пропитывает мое тело. Словно я и сейчас стою там, у самой кромки воды. На дворе сентябрь. На мне нет туфель, а ноги омывает ледяная вода. Зубы стучат.
Клим стягивает с плеч кожаную куртку и набрасывает ее на меня. Обвивает дрожащее тело руками. Смотрит точно в глаза и чертовски этим пугает. Хочу убрать его руку, но он не позволяет. Сжимает мое запястье и резко тянет на себя.
Тогда я никак не могла разобраться, откуда в груди вдруг появляется этот трепет. Списывала все на эмоции. Я всегда была эмоциональной, сейчас уже, наверное, меньше. Но тогда я жила розовыми мечтами, но при этом никогда бы не поверила, что парень, меняющий девчонок как перчатки, может влюбиться. Влюбиться в меня. Я же была ему другом, черт побери. Другом.
В том, что сегодня произошло, искать виновных – сложно. Я не хочу снимать с себя ответственности. В моей жизни было и похлеще, только вот от Клима я подобного не ожидала. В моих глазах он был человеком.
Сама я уже давно жалкое подобие. А вот он…
Стираю выступившие слезы и в миллионный раз ловлю себя на мысли, что, как только он появился в городе, я плакала больше, чем за последние восемь лет.
Научилась абстрагироваться, нарастила броню... Только вот для него она оказалась слишком тонкой.
Выдыхаю, а после медленно погружаюсь в сон. Он приходит внезапно, забирает в царство Морфея.
Утром меня будит протяжный писк Стефы. Она наглым образом заваливается в комнату с подносом в руках, водружает его мне на колени.
– Завтрак для пленницы, – печально улыбается.
– Ты слышала что-то о личном пространстве? – опираюсь на локти и медленно принимаю сидячее положение.
– Это было слишком давно. Все уже успело стереться из памяти.
– Ну я так и думала.
– Поешь, я старалась.
– Не отравлюсь?
– Обижаешь, – смеется, – я прекрасно готовлю.
Стефа усаживается на край кровати и лениво потягивается. Разводит руки в разные стороны и сладко зевает.
– Клим уже уехал. Попросил тебя быть готовой к семи. Рявкнул что-то про Мельникова.
– Я помню, – делаю глоток ароматного кофе, – и буду готова.
– Что вчера произошло?
– Я не привыкла делиться личным с первой встречной.
– Я не первая, – заливисто хохочет, – как минимум вторая. Так что? Вообще, Клим всегда очень спокойный. Но не рядом с тобой, – поджимает губы.
– Очень спокойный, учитывая его порыв поставить меня на колени и принудить к минету.
Стефка замирает, а ее глаза округляются.
– Че, серьезно? Да, мать, нехило ты ему крышу сорвала.
– Я старалась, – пожимаю плечами и кусаю бутерброд с яйцом пашот.
– Лучше, конечно, вам пока не пересекаться.
– Я бы с радостью, но…
– …вечерняя встреча, я поняла.
– Так, ладно, я поеду. А то там брат волнуется, да и платье нужно найти к этому уродскому ужину.
– Удачи.
Стефка выходит из комнаты, а я начинаю хаотично собираться домой.
В квартире меня встречает разъяренный Рома. С порога заваливает вопросами, где я шлялась и почему не брала трубку.
– Не ори так, я сейчас оглохну, – направляюсь в ванную под его негодующие вопли.
– Серьезно? Я уже в морги звонить хотел.
– Прости, произошло недоразумение. Мне пришлось остаться в доме у Клима.
– На фига ты вообще туда таскалась?
– Так было нужно. Хотя…
Накрываю лицо ладонями и растираю глаза.
– Пожалуйста, давай обсудим все это завтра. Мне нужно привести себя в божеский вид.
Ромка фыркает, но с вопросами больше не пристает. Уходит к себе, а минут через двадцать сваливает к своей подружке.
Я же отмокаю в горячей воде, отпариваю платье и вызываю девочку-стилиста на дом. Приходится предложить двойной ценник, так как заранее я не записывалась.