От потрясенного Кремля до...

Я пишу эти записки срочно, едва вернувшись со съезда, пока ощущения, образы, слова и поступки свежи, ибо последующие события, как правило, отодвигают первые впечатления на второй план, что-то уходит, что-то деформируется, и так или иначе происходит своеобразная аберрация авторского зрения. Между тем события, в которых я участвовал волею случая, поистине судьбоносны для России, да и не только для этой страны.

С момента избрания меня председателем Счетной комиссии я сам обозначил себе такую модель поведения, в рамках которой я должен был быть только слушателем, но уже никак не оратором. И, более того, уже сам рисунок моего поведения в этой гуще противоречий определял мою беспристрастность и безусловную объективность. Эту роль я выполнил до конца, но роботом при этом не стал. Я, как и все депутаты съезда, очень остро воспринимал происходящие здесь события, и, не имея возможности внешне выразить свои чувства, с обостренной сосредоточенностью анализировал происходящее. По ходу своей работы я сталкивался со всеми без исключения группами, направлениями и течениями. В силу моей вынужденной нейтральности, ограниченной чисто «технологической» миссией, я имел как бы особенный статус среди всех участников съезда, и поэтому ко мне обращались представители самых различных противоборствующих сил, откровенно излагая свои воззрения.

Итак, протокольные истины, человеческие страсти, глубинные течения, состоявшиеся и несостоявшиеся конфликты, победы, поражения, патовые ситуации — все это и многое другое представляет большой исторический интерес, которым я тороплюсь поделиться с читателем.

Обстановка, которая сложилась в преддверии Первого Съезда народных депутатов РСФСР, была парадоксальна и непредсказуема. Это случилось потому, что на фоне нарастающей гласности в обществе произошла быстрая политизация масс. Причем движение общественного сознания происходило главным образом влево, в сторону радикального переустройства общественной и государственной жизни. В этих условиях так называемые правые силы стремительно теряли традиционную «всенародную» поддержку. Когда по всему фронту открываются вдруг объективные реалии, вряд ли можно рассчитывать на массовую поддержку пресловутых привилегий, на защиту архитекторов Чернобыля и Арала, на любовь и уважение к политическим, экономическим и социальным банкротам. И действительно, рейтинг соответствующих правых сил неуклонно падает.

И в этих обстоятельствах те люди, которые вчера еще пели «Вышли мы все из народа…» и которые определяли в качестве высшей аттестации народных артистов, народных врачей, народных контролеров, для которых народный суд являлся эталоном высокой справедливости, а самые преданные союзники назывались народными демократами, отношение к этому прилагательному вдруг изменили самым неслыханным образом. Впрочем, торжественное слово «народный» разжаловать официально просто невозможно, поэтому его заменили незнакомым латинским термином «популизм» с явно отрицательным звучанием, хотя природа этого понятия, конечно же, не изменилась. «Vox populi, vox dei» — Голос народа, глас божий.

Итак, настроения в народе, которые связаны с антиаппаратным видением ситуации, удобно определить латинским термином «популизм», а к русскому языку и знакомому слову «народный» можно вернуться для того, чтобы декларировать неразрывную связь с народом.

Но декларации такого рода не отражают действительного положения вещей, которое на самом деле достаточно парадоксально: с одной стороны, низкий рейтинг среди населения, с другой — высокое представительство в депутатском корпусе России. Именно это обстоятельство формировало специфическое чувство непредсказуемости. Всем было непонятно, как будут складываться равнодействующие столь противоречивых сил в стране и на съезде. Явно неадекватная презентация в депутатском корпусе вызывала сомнения в отношении любых законодательных актов, связанных с обновлением России. Но самая главная тревога была связана с именем Бориса Николаевича Ельцина. Подавляющая поддержка Ельцина населением страны входила в антагонистическое противоречие с той композицией политических сил, которая сложилась на съезде.

В такой обстановке съезд начал свою работу, а я, волею случая, стал председателем Счетной комиссии. На мои плечи легла огромная историческая ответственность, связанная с первичным становлением демократического процесса на особо важном участке, где окончательно формировались важнейшие для России решения. В этих обстоятельствах явно недостаточно было бы ограничиться лишь элементами формализованной аккуратности, проявив только добросовестность и трудолюбие. Задача оказалась намного сложнее и шире: требовалось создать надежный механизм, с помощью которого эти категории могли быть действительно претворены в жизнь. Читателю понятно, что речь идет не только о технологии счета, ибо Счетная комиссия — это сорок восемь человек, каждый из которых является яростным носителем собственных нравственных ценностей, политических симпатий и антипатий. Так были возможны самые различные осложнения в виде групповых и индивидуальных протестов, связанных с различным толкованием формы и содержания избирательного процесса, духа и буквы наших совместных протоколов.

По существу я столкнулся с той же самой задачей, которая в несоизмеримо расширенном виде стоит сегодня перед руководителями нашей страны. Мне было необходимо создать действующие механизмы из элементов, радикально противоположных друг другу, с таким расчетом, чтобы на нашем чрезвычайно важном участке парламентской работы получить рабочее взаимодействие на основе понимания существующих реалий и чтобы противоборствующих объединял здравый смысл. Это было непременным условием еще и потому, что сама технология нашей работы оказалась чрезвычайно трудоемкой, требовала максимального напряжения физических и нравственных сил, по существу полной отдачи. В этих, я бы сказал экстремальных, обстоятельствах конфликтные ситуации, если бы они возникли, могли бы не только затормозить, но, я уверен, полностью парализовать работу Счетной комиссии, а значит, и всю деятельность Российского съезда.

Разумеется, я не берусь утверждать, что работа комиссии всегда протекала на уровне отлаженного и хорошо смазанного механизма. При том раскладе сил и той ситуации, о которых я уже упомянул, естественно возникали сбои, недоразумения и конфликты, о которых я расскажу ниже.

Таким образом, в своих записях мне придется наряду с протокольным отчетом о деятельности первой Счетной комиссии Первого Съезда российских депутатов рассказать еще и о психологических проблемах, нравственных переживаниях и реминисценциях, связанных с работой в комиссии.

Избрание председателя Счетной комиссии оказалось делом не только непростым, но и драматичным. Первое заседание комиссии сразу же началось с конфронтации на местном, локальном уровне. При этом старые механизмы столкнулись с принципиально новыми реалиями. Так, на учредительном заседании Счетной комиссии появились никем не приглашенные представители бывшего Президиума и в доброй старой манере сами предложили кандидатуру председателя Счетной комиссии («Есть такое мнение…»). Но этот привычно тривиальный ход вызвал неожиданную для инициаторов реакцию. Подозрительные и подозревающие друг друга депутаты, естественно, предположили какую-то каверзу, и при голосовании эта кандидатура была отвергнута единодушно. Более того, на голосование был поставлен вопрос об удалении из зала заседаний неприглашенных советчиков. В дальнейшем комиссия избрала собственный Президиум, который повел собрание. Теперь члены Счетной комиссии сами выдвинули в список для тайного голосования на председателя Счетной комиссии свои кандидатуры, но ни одна из кандидатур не получила требуемого количества голосов. Второй тур голосования также закончился безрезультатно. Данная ситуация возникла потому, что депутаты съезда на фоне длительной конфронтации, усугубленной председательствующим, принесли сюда, на это суженное заседание, обостренные политические чувства своих группировок. И в каждой новой кандидатуре большинство могло увидеть предполагаемого апологета противоборствующей стороны, тем более, что люди не знали друг друга, и в этой неизвестности подозрения зарождались очень легко. Таким образом сложилась тупиковая ситуация, после нескольких туров голосования ставшая очевидной всем.

И здесь опять встал старый российский вопрос: «Что делать?» И тогда один из членов комиссии совершенно неожиданно для меня назвал мою фамилию. Это свое предложение он аргументировал просто: «Сидоренко — врач, хирург, профессор, директор института. Ему можно довериться, а значит, и доверить руководство Счетной комиссией». Это предложение не встретило возражений, и даже не были выдвинуты альтернативные кандидатуры. Тайное голосование закончилось утверждением меня в должности председателя Счетной комиссии Первого Съезда народных депутатов РСФСР.

Слово произнесено, решение принято, и я приступаю к исполнению своих обязанностей. Произношу краткую инаугурационную речь. Напоминаю присутствующим, что мы находимся в самом центре России, в Грановитой палате Кремля, где противоборствующие бояре сумели все же во время оно преодолеть внутренние разногласия во имя России, объединились и выбрали себе Государя. И еще я сказал, что сам приехал сюда с Дона, где согласно вековым традициям при выборе атамана говорят своим избранникам все, что думают о них, безо всякого стеснения и страха. Но когда уже выбрали, бьют шапками об землю и обещают единство и послушание.

Как я уже говорил, мое выдвижение и молниеносное избрание были для меня совершенно неожиданными. Естественно, в тот момент, когда я стал председателем комиссии, у меня не было никаких планов, связанных с организацией ее работы. Поэтому все члены комиссии разошлись, а я остался наедине с самим собой и задумался над тем, как мне работать с этим совершенно неизвестным мне коллективом. Впрочем, коллектив еще и не состоялся, поскольку люди мало знали друг друга, им еще предстояло сработаться. Более того, они были разобщены групповыми интересами. Такая ситуация могла легко привести к серьезным последствиям, которые немедленно перенеслись бы в большой зал заседаний, ушли бы на страницы газет, на экраны телевизоров. А ведь достаточно одной малой искры, чтобы вызвать протест, особое мнение, подорвать доверие к работе Счетной комиссии, а значит, заблокировать работу съезда как раз тогда, когда вся Россия исступленно ждет результатов.

Что делать, как организовать этих людей? Все, что я знаю, и все, что делал до сих пор, в этой ситуации не годится. Ораторское искусство — его и без того в избытке здесь, да и в моем положении проявить его негде. Профессиональное мастерство, которым я привлекаю к себе людей, в этой среде никому неизвестно. Воздействие интеллектом, эмоциями требует времени, которого нет. Итак, к какой бы сфере человеческой деятельности я ни обращался, я нигде не находил рационального решения. И тогда из глубины сознания и памяти приходит библейское изречение: «Господи, дай мне душевный покой, чтобы принимать то, чего я не могу изменить, мужество — изменять то, что могу, и мудрость — всегда отличать одно от другого».

Итак, я принимаю то, что не могу изменить. Я принимаю их всех вне зависимости от их политических воззрений, симпатий и антипатий, принимаю так, как если бы все они были моими близкими и родными людьми. Я принимаю их, а значит, и могу надеяться, что они примут меня. Я проявляю мужество, и оно заключается в том, что главную ответственность беру на себя — и все неудачи, и все конфликты, и все поражения, если они будут, и самую тяжелую черновую работу — тоже на себя. А теперь, с этой позиции, я изменяю то, что могу изменить. Я формирую такую систему, при которой безусловно и наглядно исключаются недоверие, сомнение и ложное толкование нашей работы.

Конкретно это выглядело следующим образом. Прежде всего был использован важный принцип, согласно которому организационные действия комиссии никогда не оговаривались заранее, а определялись на основе свободной дискуссии непосредственно перед самым началом работы. Таким образом, никто, и даже я сам, не знали заранее характера наших мероприятий, и это обстоятельство не только исключало возможность каких-либо нежелательных действий со стороны, но и устраняло любую предварительную утечку информации. Принцип свободной дискуссии по организационным вопросам был определен так, что любые, даже неоправданные, сомнения или претензии немедленно удовлетворялись с таким расчетом, чтобы к моменту окончания работы ни один из присутствующих не мог почувствовать свою ущемленность или заподозрить что-то неладное.

И, наконец, распределение членов комиссии во времени и пространстве было организовано таким образом, чтобы весь процесс голосования и подсчета бюллетеней визуально контролировался представителями различных групп одновременно. Конкретно это выглядело так.

После получения из Секретариата списка фамилий для тайного голосования немедленно начиналось изготовление бюллетеней. Процедура эта отнюдь не рутинная, к тому же и с изрядным подтекстом. По опыту собственной избирательной кампании мне хорошо известно, как в неблаговидных целях молниеносно и параллельно можно изготовить аналогичные бланки, или по второму варианту их можно на той же машине изготовить в большем количестве, чем необходимо. Разумеется, подобные опасения разделяли многие члены комиссии с позиций собственных, групповых и партийных. Необходимо было пресечь подобные попытки и исключить любые подозрения на этот счет у противоборствующих групп.

Имея в виду это обстоятельство, я предложил такую систему, в реализации которой практически принимали участие все члены комиссии. Для этого в самом начале первый официальный бюллетень с фамилиями кандидатов в единственном экземпляре печатался в типографии Кремля. После чего комиссия в порядке свободного обсуждения определяла тех своих представителей, которые должны были выехать вместе со мной в другую типографию за пределы Кремля для изготовления необходимого количества бюллетеней. Эта группа, которая сопровождала меня, обычно состояла из семи-десяти человек и включала представителей различных политических группировок. Туда и обратно нас сопровождали наряды милиции. В типографии мы выбирали машину, на которой должны были печатать бюллетени, а также в порядке свободного обсуждения определяли формат, шрифт и цвет бюллетеня. Изготовленный в Кремле единственный бюллетень закладывался в машину в качестве первичного источника информации, на основе которой производилась распечатка тысячи шестидесяти бюллетеней, но уже другого цвета, формата и другим шрифтом. Распечатка проверялась двумя путями: во-первых, полученные бюллетени тщательно пересчитывались, и во-вторых, сама машина давала сигнал окончания программы. На этом этапе из машины вынимался первичный экземпляр бланка бюллетеня, изготовленного в Кремлевской типографии, производился контрольный пуск машины, которая теперь выдавала чистые бланки без текста.

Все отпечатанные бюллетени укладывались в конверты строго по количеству голосующих за тем или иным столом (83, 84, 97, 99, 100, 99, 99, 100, 100, 100, 99), конверты опечатывались, на каждом из них ставились подписи присутствующих, затем члены Счетной комиссии и технический персонал покидали помещение, которое опечатывалось до момента завершения голосования.

По возвращении в Грановитую палату в присутствии всех членов Счетной комиссии на основе свободной дискуссии определялись те люди, которые должны были немедленно фломастером или шариковой ручкой расписаться на обратной стороне бюллетеней (таких подписей на каждом бланке было три или четыре). Состав, за исключением председателя, постоянно менялся от голосования к голосованию, а само подписывание происходило под визуальным контролем всех остальных членов комиссии. Подписанные бюллетени вновь тщательно пересчитывались и опять помещались в соответствующие конверты, которые опечатывались, а на конвертах проставлялись подписи ответственных лиц.

Далее определялись члены комиссии, которые должны были сидеть за тем или иным столом по три человека, выдавая бюллетени для голосования (всего столов одиннадцать). Система предусматривала сменяемость от голосования к голосованию также и этих людей.

Другие члены комиссии находились рядом с урнами и наблюдали за тем, чтобы каждый голосующий мог воспользоваться своим правом только один раз. Третьи смотрели за тем, чтобы в кабинах всегда была шариковая ручка и чтобы в них на момент голосования находился только один народный депутат. Строгая скрупулезность этой системы, пожалуй, уже понятна читателю. И я позволю себе сейчас остановиться на глубинных подтекстах, связанных с ее формированием.

Здесь нужно представить себе, что члены Счетной комиссии собрались в Грановитую палату из общего, кипящего страстями и катаклизмами зала. У каждого своя политическая страсть, собственная пронзительная литургия. И как мне было ни вспомнить, анализируя ситуацию, рассуждения известного философа Лема о соотношении литургии и технологии. Лем, между прочим, высказывался в том смысле, что высокий конструктивизм технологии возможен лишь при очищении ее от литургии, значение которой в свою очередь нельзя недооценивать, но которая должна существовать отдельно от технологического процесса, ни в коем случае не переплетаясь с ним.

Впрочем, у меня было слишком мало времени, да и обстоятельства не те, чтобы дидактически развивать эту мысль членам Счетной комиссии. Я думал о том, что механизм голосования и технология выборов в силу только своей конструкции должны автоматически исключить нежелательные в данном случае литургические наслоения. При этом я использовал психологические аспекты, которые способствовали реализации моей идеи. Самый простой прием, так сказать механический, заключался в том, что представители противоборствующих групп при их правильной расстановке получали возможность жестко контролировать друг друга. Соединенные напрямую плюсы и минусы нейтрализовали опасный заряд, формируя нейтральную равнодействующую, которая надежно цементировала разработанную процедуру.

Опыт работы показал однако, что существует и другой психологический фактор, который можно было эффективно использовать. Дело в том, что представители противоборствующих сторон (одни — сознательно, другие — интуитивно) обычно ощущали себя носителями окончательной истины, которая при объективной и честной оценке должна была бы неизбежно одержать решительную победу. Таким образом, строгая и честная организация выборов как бы обеспечивала каждому защиту его подлинных интересов.

Впрочем, эти психологические факторы были подкреплены дополнительными организационными мероприятиями, которые в совокупности своей сформировали своеобразный замок, непреодолимое, на мой взгляд, препятствие любым и всяческим злоупотреблениям. Для того, чтобы исключить любые искажения, связанные с хищением бюллетеней или их дополнительным пополнением в момент подсчета голосов, чтобы предупредить вычеркивание фамилий или нарочитую порчу бюллетеней, мы организовали дело так, чтобы бюллетени из урны не высыпались на стол разом, а вынимались каждый в отдельности, и доступ к изъятию бюллетеней имел только один человек — председатель комиссии. И эти действия одного человека надежно контролировались группой визуального контроля и всеми сидящими в зале.

Процедура подсчета заключалась в следующем. Два члена Счетной комиссии подносили урну к председателю. Проверялись наличие и сохранность пломбы, после чего производилось вскрытие урны. Далее каждый бюллетень вынимался из урны отдельно, зачитывалась громко невычеркнутая из бюллетеня фамилия, и бюллетень демонстрировался группе визуального контроля, после чего передавался секретарю, которая на глазах у присутствующих опускала его в специальный ящик, на котором большими буквами была написана фамилия соответствующего кандидата. При этом группа визуального контроля и другие члены комиссии регистрировали результаты, проставляя палочки напротив фамилий кандидатов, списки которых были заготовлены заранее для каждого члена комиссии. Таким же образом вскрывалась и обсчитывалась каждая урна. Группа визуального контроля наблюдала за действиями председателя, тщательно сопоставляя его информацию с подлинным содержанием бюллетеня, а также контролировала секретаря в том смысле, чтобы бюллетень действительно попал в соответствующий ящик.

Следуя демократической традиции, которая сформировалась в процессе работы Счетной комиссии, группа визуального контроля, естественно, определялась на основе свободной дискуссии и так, чтобы состав ее представителей отражал различные группировки. От голосования к голосованию она менялась.

Таким образом, рациональное сочетание абстрактных психологических факторов и четких организационных мероприятий позволило сформировать такую целостную систему, которая дала возможность не только исключить злоупотребления и технические погрешности, но и предупредить саму вероятность двусмысленного толкования и сомнений, связанных с результатами нашей деятельности.

Между тем события на съезде разворачивались своим чередом. И в этом плане большой интерес представляют те психологические факторы, которые оказали влияние на делегатов съезда при избрании Председателя Верховного Совета России. В этом ряду прежде всего следует упомянуть демонстрацию по сей день еще малоизвестного документального кинофильма Станислава Говорухина «Так жить нельзя». Талантливый режиссер сумел развернуть чудовищную картину развала многовековых нравственных устоев России, едва ли не тотальное уничтожение ее природы и совершенно потрясающую и в той же мере очевидную бессмыслицу государственной жизни страны.

Внешняя цензура в стране сегодня практически ослаблена, но автор преодолел внутреннего цензора. Фундаментально и страстно он разрушил до основания привычные стереотипы мышления. Показал не только горе, страдания и несчастья, но и обнажил политические истины, не пощадив такие даже категории, как партия и Ленин. Пересказать фильм невозможно, и что бы я ни говорил о фильме, все равно получится бледная копия. Скажу только, что необоримое дыхание правды и боли было настолько всеобъемлющим, что в равной степени поразило всех присутствующих. И на какое-то мгновение, казалось, объединило весь зал, но только на мгновение.

Когда автор и режиссер вышел к публике, политическое разделение зала уже четко определило его специфическую реакцию. Примерно половина делегатов аплодировала стоя, остальные сидели молча, отрешенно и как бы даже оглушенно, возможно, переживая увиденное. Но когда эта вторая половина пришла в себя, они встали и покинули зал. Впрочем, и среди них не было полной однородности. У некоторых прорывались истерические возгласы, и кое-кто из них и встал бы аплодировать, но твердо сидящие товарищи рядом, да еще, возможно, рангом повыше, в конце концов удержали их на месте, Поистине, их сила в единстве.

В кино я бываю, к сожалению, очень редко, и на протяжении последних лет своей жизни у меня выработалась привычка наблюдать не только за тем, что происходит на экране, но и за лицами сидящих в зале людей. И в данном случае я с огромным и болезненным интересом оглядывался в зал. Впрочем, эта тема настолько глубокая и обширная, что в скоротечных заметках ее выразить просто невозможно. Со временем я надеюсь восполнить этот пробел.

Но вернусь непосредственно к съезду. Мне хотелось бы оценить этот кинофильм с точки зрения размежевания делегатов. Да, объединения не получилось. Произошло подлинное размежевание. И хотя в последующем, по крайней мере на съезде, комментарии вслух почти не звучали, внутреннее ощущение принадлежности к тому или иному лагерю определенно присутствовало и укреплялось. Левые обрели уверенность в правоте своих действий и, что очень немаловажно в наших условиях, ощутили свободу в ее реальном выражении. Правые узнали, а многие, я уверен, даже впервые в жизни почувствовали угрозу своему положению, хоть она и не носила характер личный, персонально направленный… С чисто прагматической точки зрения этот кинофильм, как мне кажется, не прибавил голосов левому кандидату, но зато он четко консолидировал тех, которые эти голоса отдадут.

В иной, совершенно духовной тональности следует рассматривать посещение делегатами могилы академика Сахарова. Об этом решении стало известно к самому концу рабочего дня, и ни у кого не оставалось ни времени, ни возможности выйти за пределы Кремлевского Дворца, промчаться по улицам Москвы и где-нибудь найти цветы. Между тем автобусы уже ждали, и депутатский корпус почти в полном составе вышел на улицу. И здесь случилось чудо: сотни москвичей ожидали делегатов, и у каждого в руках — охапки цветов. Каждому из нас они давали цветы для Сахарова, и еще они просили нас помнить, во имя чего жил Сахаров, поклониться не только его памяти, но и его совести, и не ошибиться…

Вот так с цветами мы проехали от Москвы тридцать километров и попали на запущенное, совсем непарадное кладбище. И гид, который нас вел, не мог даже сразу найти его могилу. Но потом увидели мы свечение вдали — это были зажженные свечи, а на могиле лежали живые цветы, и каждый, проходя это место, уходил в себя и что-то, быть может, уносил с собой, какую-то частицу. Это были духовный взлет, нравственное обогащение, что-то такое, чего нельзя учесть и обозначить.

И все же, анализируя ретроспективно этот день, я думаю, что у многих депутатов возникло такое особенное состояние души, что уже независимо от партийной принадлежности и устоявшегося стереотипа, от малой лишь дополнительной причины могло произойти смещение в сторону чистой совести. Нужна была еще одна капля для того, чтобы произошла окончательная кристаллизация в этом плане. Нужна была еще одна капля, и она действительно капнула, что называется, вовремя, в нужный момент. Название ей «тайная вечеря».

Состоялась она далеко не в соответствии с библейскими текстами, а просто, по-нашему, собрали вечером и тайно (отсюда и название «тайная вечеря») правых депутатов строго по спискам, то есть людей самых что ни на есть надежных и проверенных на Старой площади для дискуссии-инструктажа. В дружеском кругу и накоротке еще раз были оговорены пресловутые цифры, отражающие число сторонников и противников Ельцина, и вопрос был ясен и опять-таки прост. Нужна консолидация голосов правых депутатов, и Ельцин будет надежно забаллотирован. А что касается левых депутатов и их возможного влияния на исход голосования, то один из присутствующих на «тайной вечере» уверенно успокоил свой президиум: «Не волнуйтесь, товарищи, у нас все схвачено».

Но это была явная ошибка по той непростой причине, что все схватить принципиально невозможно, ибо есть такие вещи, которые ухватить нельзя или, по крайней мере, нежелательно, поскольку они разрушаются от механического захвата. Противоположные взгляды на вещи именно в этом пункте как раз и отражают ментальность, манеру и способ мышления.

Разрушение, вызванное механическим захватом, подтвердилось уже через несколько часов. Часть правых и колеблющихся депутатов была глубоко шокирована самим фактом и процедурой «тайной вечери». Теперь они не только собирались голосовать за Ельцина, изменив свое первоначальное решение (некоторые из них на первых двух турах голосовали против Бориса Николаевича), но еще и участвовать в коллективном протесте, и, разумеется, нашелся влиятельный журналист, который уже был готов ударить в колокол.

Между тем в соответствии с регламентом Счетной комиссии мы должны были начать работу на следующий день в шесть утра и, как это уже было не раз, напечатать сигнальный бюллетень в Кремлевской типографии, затем с группой депутатов из Счетной комиссии в сопровождении милиции выехать в типографию Совмина, отпечатать там нужное число бюллетеней и завершить всю подготовку с таким расчетом, чтобы в десять часов утра, к моменту начала работы съезда, быть готовыми к процедуре голосования.

Учитывая этот сценарий, упомянутый журналист явился ночью ко мне в номер. Он рассказал о возмущении части правых и колеблющихся депутатов, о всеобщем негодовании левого крыла депутатского корпуса, и в связи с возникшей ситуацией настоятельно просил меня воздержаться от подготовки Счетной комиссии к голосованию, чтобы дать время для разворачивания мощного протеста. Однако у меня была собственная оценка происходящего, и я сказал журналисту, что сценарий работы Счетной комиссии не будет изменен. Я не сомневался, что любой скандализованный протест может сыграть ту же роль, что и «тайная вечеря», с противоположным, разумеется, знаком. У меня возникла убежденность, что именно завтрашний день в условиях сложившейся ситуации может принести победу левому кандидату.

Со своей стороны, я полагал, что любая акция протеста объективно может лишь повредить Борису Николаевичу. Таким образом, конфликт был улажен в зародыше и голосование следующего дня должно было определить дальнейшее историческое развитие России.

Ликвидация локального конфликта на съезде, однако, ничуть не сняла колоссального политического напряжения в стране. В этой обстановке важнейшим фактором, который повлиял на расклад голосов, явилось поведение Бориса Николаевича Ельцина. Претендент, за которым закрепилась (а может быть, закрепили) слава жесткого политика, проявил необходимую для государственного деятеля гибкость. Он твердо декларировал идею консенсуса, объявив о возможности создания Согласительной комиссии. Его выступления стали значительно более сбалансированными, при этом ему и его штабу удалось точно определить кардинальные пункты всеобщего согласия, как например, идея суверенитета России, которая находила поддержку со стороны различных противоборствующих групп.

И, наконец, на мой взгляд, было еще одно очень важное обстоятельство. На Учредительном съезде Российских коммунистов известный калмыцкий поэт и страдалец Давид Кугультинов вспомнил мудрую пословицу своего народа: «Чем увидеть сто лиц, лучше запомнить одно имя». Таким именем для огромных масс населения Российской Федерации было имя Ельцина. Такой факт народного признания, безусловно, оказывал мощное психологическое давление на депутатов, которые как бы то ни было и называются, и считают себя народными депутатами, то есть от народа.

Тысячи людей окружали гостиницу «Россия». Вся дорога от гостиницы до Кремлевского Дворца представляла собой сплошной живой коридор, и, конечно же, тысячи людей окружали Кремлевский Дворец, и все эти люди при помощи плакатов, призывов, обращений требовали избрания Ельцина. Многочисленные, стихийно возникающие митинги принимали яростные резолюции в пользу избрания Бориса Николаевича. Избиратели напоминали об этом своим депутатам, направляя сотни тысяч телеграмм в адрес съезда.

Впрочем, я видел одну телеграмму противоположного свойства. Она носила настолько комичный характер, что не рассказать о ней просто невозможно.

Уже после оглашения результатов голосования и законодательного оформления победы Ельцина я, как председатель Счетной комиссии, получил телеграмму от одного секретаря обкома партии, который сообщил, что, являясь депутатом, он не мог, однако, присутствовать на голосовании по уважительной причине, поскольку был занят на областной партийной конференции. Этот секретарь сообщил, что он своей телеграммой постфактум заявляет, что голосует против Ельцина, и на этом основании потребовал не увеличить число голосов, поданных против Ельцина, а почему-то вычесть один голос из числа, поданных за него…

В начале века кто-то из ведущих революционных философов в пылу партийных баталий заявил: «Если мы ошибаемся, то говорим: дважды два — пять, а если они ошибаются, то говорят: дважды два — чертова кочерга». Но кто мы, кто они? «Все смешалось в доме Облонских…»

Тем временем в ряде промышленных районов формировались ультимативные требования, связанные с возможностью забастовок и стачек. В этой обстановке наступил день решающего голосования.

Как и предполагалось, в шесть часов утра началась работа представителей Счетной комиссии: печатание сигнального экземпляра, определение размера, цвета бюллетеней, шрифта, распределение бюллетеней по столам и так далее. К десяти часам приготовления были закончены, и я официально заявил съезду, что Счетная комиссия к работе готова. Несмотря на огромное внутреннее напряжение, внешне голосование проходило относительно спокойно.

Председательствующий Василий Иванович Казаков настроен благодушно, в полной уверенности, что в результате проведенной накануне организационной работы и на основании имеющегося расклада сил левый кандидат сегодня не пройдет. И правая часть депутатского корпуса уверенно разделяет эту точку зрения. Им беспокоиться не о чем. Левые тоже внешне спокойны, но это спокойствие иного рода — спокойствие туго сжатой пружины, готовой в любой момент разжаться с огромной силой.

На процедуру голосования отводилось тридцать минут. Поскольку голосование в этот день оказалось историческим и судьбоносным, я вспоминаю все связанные с этим событием подробности. И сразу же хочу подчеркнуть, что никаких процедурных нарушений в этот день мы не отметили. Не было и замечаний в связи с поведением голосующих депутатов. Бюллетени за столами выдавались строго по предъявлении временного удостоверения. Подлинность фотографии депутата тщательно проверялась. В кабинах для голосования всегда находился только один избиратель, а перед кабинами не собирались группы людей, которые в последний момент могли бы оказать соответствующее давление. В урны каждый избиратель опускал только один бюллетень. Эта часть голосования прошла в общем спокойно.

Но подлинно драматические события развернулись в Грановитой палате, куда Счетная комиссия уединилась для подсчета голосов. Была вскрыта первая урна, и я громко начал называть фамилию невычеркнутого кандидата. Всего кандидатов было три. В бюллетенях они располагались следующим образом: Власов Александр Владимирович, Ельцин Борис Николаевич, Цой Валентин. С крайне обостренным интересом все члены Счетной комиссии ожидали результатов голосования. Ориентировочно о них можно было судить после вскрытия первой же избирательной урны. Мы понимали, что эти бюллетени представляют собой своеобразный репрезентативный массив, который даст нам относительное представление о всеобщих результатах подобно тому, как это делает институт Гэллапа накануне больших голосований, опрашивая определенную часть избирателей.

Сразу же напомню правила игры, формулу успеха. Кандидата можно назвать победителем, если он получает так называемое простое большинство голосов. Это означает половину от всех признанных Мандатной комиссией депутатов плюс один голос. Следует обратить внимание, что первичная точка отсчета идет от числа признанных депутатов, а не от числа голосующих. И действительно, в момент исторического голосования признанных депутатов было тысяча шестьдесят, а в голосовании приняло участие тысяча тридцать восемь. Разумеется, телеграфный голос, вернее глас издалека, уже описанного мной секретаря обкома я в протокол комиссии не занес.

Итак, результаты вскрытия первой урны — минус пять. «Минус пять», — прошептали одни, подразумевая кандидатуру Ельцина. Второй — минус два, третьей (общий результат) — плюс пять Ельцин. Столбик цифр. Он отражал не только чистую арифметику, но еще и глубокую психологию. Дело в том, что все члены комиссии — и правые, и левые — считали «только по Ельцину»: плюс девять Ельцин, минус пять Ельцин. И никому не пришло в голову сказать иначе: плюс пять Власов, минус девять Власов. Потому, что любая кандидатура, которая выставлялась против Ельцина, отчетливых, собственных голосов, как правило, не имела. Эти голоса воплощали в чистом виде антиельцинскую тенденцию. Они не были голосами за кого-то, а голосами против Ельцина.

Итак, нам оставалось вскрыть последнюю урну. И здесь громко заговорили члены комиссии: патовая ситуация, снова патовая ситуация, вновь патовая ситуация. И в самом деле, около пятидесяти процентов с небольшими отклонениями в ту или иную сторону содержалось в каждой из девяти урн. Но для того, чтобы получить искомую сумму — пятьсот тридцать один голос, — в последней, десятой, урне должно было бы быть бюллетеней в два раза больше, чем в каждой из предыдущих, и в этом удвоенном количестве девяносто пять процентов голосов должны были быть за Ельцина.

Но были ли у нас основания утверждать, что подобные количественный и качественный контрапункты могут быть связаны с последней, десятой, урной? Откровенно говоря, у меня были кое-какие надежды, связанные именно с этой урной. Не зря я определил ей место в финале.

Дело в том, что она стояла в зоне действия видеоаппаратуры. Я обратил внимание еще во время голосования, что около одной из урн скопилось большое количество видеотехники. Операторы ждали Ельцина, который должен был здесь голосовать. Поэтому сюда, может быть интуитивно, шли голосовать его сторонники. Большинство из них демонстративно несло открытый бюллетень, показывая операторам, за кого голосуют. В общем, у меня были определенные надежды, связанные с этой урной, но результаты превзошли все ожидания.

Я беспрерывно наклонялся и разгибался, вынимая бюллетени один за другим: Ельцин, Ельцин, Ельцин, Ельцин, Ельцин… Схлынувшее было напряжение опять возросло и достигло своего апогея. Это уже не патовая ситуация. Это прорыв. Это победа.

Пятьсот тридцать четыре голоса. Ельцин выиграл.

И в этот момент неожиданный и страшный удар, кажется, ниже пояса. Дайте опомниться, дайте понять. В процессе формирования протокола мы попадаем вдруг в неслыханную конституционную ловушку. Как я уже говорил, наша точка отсчета — это тысяча шестьдесят депутатов, зарегистрированных в избирательных округах. Таким образом, простое большинство составляет пятьсот тридцать один голос. Но согласно Конституции общее число депутатов в республике не тысяча шестьдесят, а тысяча шестьдесят восемь человек. Недостающие восемь депутатов еще не избраны по разным причинам. Но, с другой стороны, тысяча шестьдесят восемь депутатов являются подлинной цифрой отсчета, если твердо стать на юридическую, конституционную точку зрения. Так почему бы не стать? Так почему бы не твердо, если речь идет о таком кандидате, как Ельцин? И в этом втором варианте четко обозначается недобор в один голос — Ельцин не проходит…

Однако и эта новая ситуация в конечном итоге не могла изменить окончательный результат. Недостающий голос — пятьсот тридцать пятый! Ельцин все равно имел, но мы его оставили на последний момент для особого рассмотрения. В этом бланке имена и фамилии оппонентов были густо зачеркнуты, так что практически не было видно ни одной буквы. Что же касается фамилии Ельцина, то первые две буквы фамилии были как бы случайно перечеркнуты еле заметной линией. Линия прерывалась на мягком знаке. Весь вид бюллетеня говорил любому непредубежденному человеку, что данный депутат голосовал только за Ельцина и самое начальное движение его ручки было технической ошибкой, которую он тут же исправил, и с таким волнением и усердием, что следующую фамилию — Цой Валентин — буквально затер до дыр. Во всяком случае этот бюллетень требовал особого рассмотрения на Счетной комиссии.

Такое обсуждение состоялось, и состоялось первое голосование. Голоса, естественно, разделились по политическим симпатиям: половина — «за», половина — «против». Наша комиссия отражала соотношение сил на съезде.

Поскольку по этому вопросу возникла патовая ситуация уже внутри комиссии, я перед повторным голосованием выступил с разъяснением. Я сказал, что на ученых советах подобный бюллетень считается поданным «за», и попросил еще раз тщательно ознакомиться с бюллетенем каждого визуально, добавив в заключение, что, будучи абсолютно уверенным в характере этого бюллетеня, воспользуюсь правом второго дополнительного голоса, который имею как председатель комиссии. Так, исход голосования был все равно предрешен. Но я думаю, что не это арифметическое обстоятельство, как, впрочем, и при других голосованиях на съезде, сыграло свою решающую роль, а конечная победа здравого смысла, поскольку этот бюллетень, фотографию которого я здесь помещаю, действительно можно положить в корзину Ельцина. Впрочем, читатель может в этом убедиться самостоятельно. Интересно отметить, что именно в тот момент, когда это последнее голосование в узком кругу Счетной комиссии завершилось и пятьсот тридцать пятый бюллетень «за» обрел свое гражданство, в это самое мгновение конституционная ловушка не только раскрылась, а просто перестала существовать. И на всем остальном протяжении работы съезда уже ни у кого не возникало сомнение, что только тысяча шестьдесят зарегистрированных реально депутатов являются подлинной точкой отсчета при оформлении любых официальных документов.

Итак, выбор сделан, протокол оформлен. Я покидаю Грановитую палату, чтобы в Большом зале съезда огласить наконец имя всенародного избранника. За стенами Грановитой палаты меня ожидают десятки корреспондентов — отечественных и зарубежных. Я иду сквозь живой коридор. Они жадно, наперебой спрашивают: «Кто выиграл?» Они стараются это узнать. Я молчу. И тогда уже у самых дверей зала заседаний они пытаются узнать — есть ли победитель вообще, в принципе? Я отвечаю: победитель есть. И все разом, перегоняя друг друга, бросаются к Ельцину, окружают его и ждут моего последнего слова.

Я выхожу на трибуну, жестоким напряжением воли сдерживаю свои чувства. Впереди утверждение протокола, и я остаюсь бесстрастным, спокойным. В зале устанавливается тишина, напряжение которой кажется сильнее крика. Я зачитываю протокол:

«Глубокоуважаемый председатель! Глубокоуважаемые депутаты! Дорогие гости! Протокол Счетной комиссии Съезда народных депутатов РСФСР о результатах тайного голосования по выборам Председателя Верховного Совета РСФСР от 29 мая 1990 года. В соответствии с Временным регламентом Съезда народных депутатов и Верховного Совета РСФСР Счетная комиссия произвела подсчет голосов, поданных на выборах Председателя Верховного Совета РСФСР, и установила: в бюллетень для тайного голосования по выборам Председателя Верховного Совета РСФСР были внесены следующие кандидатуры народных депутатов РСФСР:

Власов Александр Владимирович,

Ельцин Борис Николаевич,

Цой Валентин.

Общее число народных депутатов РСФСР — 1060. Число народных депутатов РСФСР, получивших избирательные бюллетени — 1038. При вскрытии избирательных ящиков обнаружено 1038 бюллетеней. Недействительных бюллетеней — один. Поданные голоса распределились следующим образом:

— Власов Александр Владимирович

— „за“ — 467, „против“ — 570;

— Ельцин Борис Николаевич

— „за“ — 535, „против“…

В этом месте зал взрывается шквалом аплодисментов. Уже изготовившиеся заранее телеоператоры мгновенно выводят лицо Ельцина на экран крупным планом. Овация длится несколько минут. Я жду.

И в конце концов на фоне никак не затихающих аплодисментов, продолжаю чтение протокола: „против“ — 502…»

Но это уже залу неинтересно. И весь остальной текст тоже. И лишь в заключение, когда я официально провозглашаю: «Председателем Верховного Совета РСФСР избран народный депутат РСФСР Ельцин Борис Николаевич!», зал опять встречает эти слова залпом аплодисментов.

В самом конце своего краткого выступления я прошу депутатов съезда утвердить протокол Счетной комиссии. Протокол утверждается: «за» — 888, «против» — 45, «воздержались» — 11.

Депутаты встают все разом без различия политических пристрастий, и под гром аплодисментов Борис Николаевич направляется в Президиум.

Исторический момент произошел молниеносно. Председательствующий быстро уступил кресло, и законный Председатель Верховного Совета России возглавил съезд. И в этот момент я не только понял, но и почувствовал: назад пути нет. Я покинул трибуну и занял свое депутатское место в зале.

Между тем на трибуну с прощальными словами к съезду вышел теперь уже бывший председательствующий Василий Иванович Казаков. Он рассказал депутатам, что жизненный путь его был в общем нелегок, что начальство не любило его, потому что от природы он упрям, и этим объяснялось его поведение на съезде, которое определялось не какими-то внешними воздействиями и влияниями, а как бы чисто человеческими чертами характера. И, странное дело, его слушали с облегчением, аплодировали с радостью. На общей волне радостного удовлетворения этот человек, который до последнего момента вызывал острую неприязнь и раздражение депутатов, вдруг показался едва ли не симпатичным.

Впрочем, фигура Василия Ивановича Казакова, вернее, это явление, которое мы условно обозначаем именем и фамилией, представляется мне совсем не простым и неоднозначным. И на этом явлении есть смысл остановиться особо еще и для того, чтобы более основательно оценить значение той победы, которую одержал избранный Председатель Верховного Совета России, только что занявший свое место в Президиуме.

Итак, Василий Иванович Казаков — фигура, по крайней мере, с физической точки зрения, мощная, сбитая, одним словом, монолит — головашеяспина. Жесткое сцепление всех элементов стереотипа делало его не только работоспособным, но и роботоспособным. Силовые линии неслыханного напряжения зала буквально обтекали его. Пожалуй, это единственный в своем роде человек, который мог хоть как-то сохраниться в том абсолютно безнадежном положении, которое уготовили ему руководство и судьба.

Одним словом, выбор был сделан правильный по крайней мере с позиции тех, которые его выбирали, хотя с точки зрения официального статуса он не был выборным лицом. Василий Иванович являлся председателем Центральной избирательной комиссии, занимая, таким образом, пост, который определяется вышестоящими инстанциями. В соответствии с буквой Конституции он должен был только открыть съезд, немедленно уступив место избранному председателю. И задача временного председательствующего как раз и состояла в том, чтобы дальнейшая процедура работы съезда прошла по заранее составленному сценарию, который в соответствии со старыми добрыми традициями надежно сформировал аппарат. Надо признать, что он великолепно бился за воплощение этой идеи. И, видит Бог, не его вина, что это не получилось.

Итак, Василий Иванович Казаков во исполнение миссии, возложенной на него, представляет съезду хорошо продуманную и отлично обкатанную повестку дня. Внешне она выглядит солидно и просто. Впрочем, читатель может сам в этом убедиться:

Эту повестку дня решительно поддерживало правое крыло депутатского корпуса. Левые депутаты считали подобный сценарий совершенно несостоятельным, поскольку избрание Председателя Верховного Совета РСФСР, его заместителей и формирование Верховного Совета согласно предложенной повестке дня предшествовали обсуждению социально-экономического положения РСФСР. Таким образом, жизненноважные решения, связанные с выбором руководства России, проводились как бы от чистого разума, без предварительного анализа существующего положения, за которое, естественно, несла ответственность аппаратная система. Но как раз отсутствие дебатов по этому поводу облегчало возможность оставить в руководстве прежний состав, если даже и не персонально, то во всяком случае по политическому признаку. Поэтому левые депутаты категорически настаивали на таком изменении повестки дня, которое предусматривало бы сначала доклад о социальном и экономическом положении России, а уже потом определяло выборы Председателя Верховного Совета. Левые рассчитывали, что объективная картина провала прежнего руководства станет преградой на пути аппаратных кандидатов и облегчит победу другим, радикально настроенным силам.

Кроме того, и это следует подчеркнуть особо, самая главная, приоритетная, по существу своему революционная, задача, которая стояла перед всеми депутатами, независимо от их принадлежности, была связана с суверенитетом России. Вот вопрос, который поистине объединял всех депутатов. Однако же в предложенной съезду повестке эта проблема была скромно припечатана к пункту об обновленной федерации союзных республик, причем оба эти вопроса должны были обсуждаться уже после законодательного утверждения Верховной власти России, которая по своему составу в рамках предлагаемой повестки дня мыслилась в качестве исключительно аппаратного образования. Внутренняя подоплека этой проблемы заключалась в том, что суверенитет России представлялся Центру достаточно острым решением, поскольку с точки зрения устоявшихся понятий отдельные республики являются составной и неделимой частью Союза, что в конечном итоге законодательно определяется абсолютным верховенством центральной власти.

С другой стороны, демократы считали, что Россия должна получить подлинный суверенитет, делегируя Центру лишь те права, которые сама сочтет необходимыми. Здесь, по мнению демократов, следовало бы определить юридический приоритет Российской Конституции и верховенство российских законов по отношению к общесоюзным. И эта проблема определяла другое видение союза республик, нерасторжимость которого обеспечивалась бы не принуждением, а добровольным согласием суверенных государств на взаимовыгодной основе.

Следовательно, в острейшей политической борьбе решалась проблема выделения (отдельным пунктом!) важнейшего принципиального вопроса о суверенитете России, а также вопроса о механизме народовластия и новом союзном договоре.

Впрочем, суверенитет России — проблема слишком грандиозная, слишком глобальная, чтобы рассматривать ее с позиций политических, тем более административных. Возникновение этой проблемы даже на уровне повестки дня, несомненно, предусматривало явное верховенство духовных ценностей над всеми остальными политическими факторами, мыслями, чувствами. И здесь я хотел бы рассказать об одном событии, которое оказало влияние на духовный статус депутатов. Речь идет о посещении выставки картин Ильи Глазунова.

Творчество этого замечательного мастера выражает мир, чуждый консерваторам духа, и более того это мир — отчаянно враждебный им. И столкновение с этим миром потрясло всех. А началось обычно — как всегда, на уровне очередного мероприятия.

В определенный час с заранее приобретенными билетами мы на автобусах почти в полном составе отправились в Манеж на встречу с картинами и, самое главное, с их автором. Выставка поразила нас своей грандиозностью, обилием великолепных шедевров, разом собранных в одно место. Посещение этой выставки народными депутатами России имело большой исторический смысл, потому что главная тема художника Глазунова — это Россия. Ее величие, ее история, страдания, бессмыслица недавнего прошлого и надежда на возрождение через духовные ценности. Произведения Глазунова — это, скорее, выражение духа России, а не ее плоти.

И естественным в этом смысле апофеозом была встреча с художником, который специально прибыл к нам — депутатам съезда, — чтобы не только услышать наше мнение о его творчестве, но и самому что-то сказать. Илья Глазунов выразил свою безграничную веру в обновление страны и народа, и эту свою веру он в определенной мере связал с новым депутатским корпусом. И, желая принять участие в этом процессе, по крайней мере на его парламентском уровне, художник в свойственной ему манере здесь же задумал грандиозное полотно.

Он предложил выразить возрождение России через лица депутатов, через образы новых людей в Российском парламенте. И как здесь не вспомнить заседание Государственного Совета, написанное Репиным, когда лица и образы членов этого высокого собрания в композиционной совокупности своей выражали крах Великой империи. Художник провидел катастрофу, в которой многие тогда еще сомневались.

А теперь другой гениальный художник провидит возрождение, в котором многие опять сомневаются… Но даже и этот провидец, смело заглядывая в будущее России, кажется не успел еще в бешеной суматохе разглядеть замечательный феномен сегодняшнего дня.

Да, картины Глазунова — прекрасная эпитафия жертвам насилия. И еще это обвинение палачам и надежда, как тоненькая свечечка в руках убиенного царевича. Однако же победителя в его произведениях нет, но в жизни он существует и, видит Бог, еще проявится на полотне русской жизни.

Впрочем, вернемся к повестке дня. Еще один острый вопрос, который требовал особого внимания депутатов, был связан с Комитетом народного контроля РСФСР. В предложенной Казаковым повестке дня он был изложен деликатно. В пункте десятом повестки значилось: «Утверждение председателя Комитета народного контроля РСФСР, председателя Верховного суда РСФСР, Главного государственного арбитра РСФСР». Сама формулировка сразу же ставила народный контроль в равное положение с Верховным судом и Государственным арбитражем, а по расположению в тексте даже определяла ему первое место — впереди этих обязательных атрибутов государственной власти. Таким образом, в замках предложенной повестки институт народного контроля уже признавался как бы законно утвержденным, и дело было лишь за председателем.

Но и этот пункт вызвал яростную оппозицию демократов, которые сразу же усомнились в необходимости и легитимации самого института народного контроля и настояли на выделении вопроса о Комитете народного контроля отдельным пунктом.

И, наконец, под давлением левого крыла депутатского корпуса были внесены принципиально новые пункты о средствах массовой информации РСФСР и о статусе народных депутатов России.

При всей, может быть, протокольной скромности своего звучания эти вопросы в наших российских условиях тоже носят характер чрезвычайный. Дело в том, что Россия до сего времени лишена собственного голоса. Все органы массовой информации подчинены Центральному Комитету КПСС, руководящие указания которого имеют решающее значение. У демократически выбранных Советов собственных печати, радио и телевидения нет. И это в стране, где на протяжении десятилетий население приучали и в известной мере приучили к фетишизму печатного слова, которое сознательно, а иной раз и подсознательно воспринималось как истина в последней инстанции. Газета выступила — что сделано? И не случайно родился известный анекдот: «В чем сходство между директором и мухой? — И муху, и директора можно убить газетой».

В этом же плане с позиций дальнейшей демократизации общественной и политической жизни следует рассматривать пункт о статусе народных депутатов РСФСР.

Новый статус необходимо было сформулировать так, чтобы окончательно и надежно вывести народного избранника из-под влияния и давления номенклатурной власти, сформировать и закрепить другое влияние со стороны избирателей, развязать руки депутатам, обеспечить возможность проводить и отстаивать интересы и волю своих избирателей. В более широком плане эта проблема находит свое отражение в пункте, посвященном механизму народовластия в республике.

Одним словом, дебаты по формированию повестки дня носили далеко не формальный характер. Они отражали ожесточенную политическую борьбу противоборствующих групп.

И Василий Иванович Казаков в полную меру своих сил и талантов пытался дирижировать этим фантастическим оркестром, чтобы звучала вполне определенная мелодия. Это была чрезвычайно тяжкая и по существу невыполнимая задача.

Атаки высоколобых интеллигентов Василий Иванович отбивал уверенно и просто. С первых же минут заседания съезда возник вопрос о правомочности его как председательствующего. Василий Иванович весомо доказывал, что по Конституции он должен передать свое место Председателю Верховного Совета. А поскольку именно эти, задающие ему вопросы депутаты и были инициаторами изменения повестки дня, то естественно, они и затягивали процесс передачи функций от председательствующего к Председателю. На предложение избрать временный Президиум из числа народных депутатов он реагировал еще проще: «Это предложение я не ставлю на голосование».

В таком ключе он вел собрание. На призыв депутатов внести, наконец, в зал знамя России отвечал спокойно: «Знамя на крыше». А когда несколько депутатов у себя на столиках поместили макеты старого Российского флага, потребовал вызвать коменданта Кремля, чтобы навести порядок. Как тут ни вспомнить легендарного матроса Железняка, разогнавшего в свое время Учредительное собрание.

Здесь следует подчеркнуть одну немаловажную психологическую деталь. Леворадикальные депутаты — в массе своей свободомыслящие интеллигенты — люди с тонкой или даже утонченной духовной структурой, сталкиваясь напрямую с подобным могучим монолитом, временами впадали в состояние транса, нервного перевозбуждения. Они и вели себя периодически так, как ведут себя люди на грани нервного истощения. И председательствующий в этой обстановке внешне даже выигрывал, оставаясь как бы невозмутимым и бесстрастным. В зале раздавались истерические крики: «Издевательство, над нами издеваются…» И тогда Василий Иванович невозмутимо звенел колокольчиком, призывая к порядку. Все это, однако, была лишь прелюдия к решающей битве.

Первое решительное сражение произошло в связи с предложением об отчетном докладе, посвященном социально-экономическому положению России, и последующими дебатами на эту тему. Председательствующему так удалось запутать очередность тех или иных поправок, что после нескольких дней заседаний логическая нить была окончательно утеряна, зато страсти накалились до последнего предела, и временами из-за общего шума ничего не было слышно. В результате этой яростной борьбы в конце концов сформировались две альтернативы: делать отчетный доклад или не делать его. И здесь Василий Иванович провел предварительную разведку боем. Он не просто поставил вопрос на голосование, но прежде поставил на голосование вопрос о том, нужно ли ставить этот вопрос на голосование, и по результатам уверенно определил, что демократы в любом случае окажутся в меньшинстве. Большинством голосов было решено вопрос на голосование не ставить.

Это обстоятельство вызвало громовой протест депутатов, которые просто не могли согласиться с бюрократической абракадаброй постановки вопроса о вопросе. И Василий Иванович, оценивший уже положение, теперь мог проявить либерализм, заранее зная, что вопрос не пройдет.

В этой ситуации демократы неожиданно объявили шах «королю» — потребовали поименного голосования. Внутренний мотив подобного предложения заключался в том, что часть депутатов могла бы почувствовать свою персональную ответственность перед избирателями и проголосовать за доклад о социально-экономическом положении России. Впрочем, и Василий Иванович прекрасно понимал ситуацию, связанную с последствиями поименного голосования.

В конце концов в результате ожесточенных стычек поименное голосование все же было проведено, и вопрос об отчетном докладе правительства был решен в соответствии с раскладом голосов: «за» — 495, «против» — 494.

Судьбоносное решение было принято большинством в один голос! Это был переломный момент в работе съезда. Левое крыло депутатского корпуса одержало, наконец, свою первую законодательную победу.

Последующий отчетный доклад, и в особенности развернувшиеся в связи с ним дебаты, психологически сомкнулись с коллизиями кинофильма «Так жить нельзя». И, кроме того, высветились чисто человеческие образы, их интеллектуальный и духовный потенциал, система мышления, и еще в какой-то мере невольно приоткрылись затаенные пружины и нити, определяющие их поведение. И на этом фоне совершенно иначе предстал самый главный вопрос о суверенитете России. Кроме того, определился важный технический, вернее психологический, прием — поименное голосование.

На этом витке снова возникали острые противоречия между залом и председательствующим. Впрочем, на данном этапе ожесточенной парламентской борьбы последний, как бы успокаивая зал, периодически шел на точно рассчитанные и взвешенные уступки, сопровождая их благодушными и демократическими жестами. При этом он представлял дело таким образом, как если бы эти примирительные жесты исходили от него лично, от его собственного понимания обстановки.

Неожиданно после перерыва за спиной у председательствующего появился флаг России, правда, в свернутом состоянии. «Вот видите, товарищи, — сказал Василий Иванович и улыбнулся по-доброму, — вы захотели флаг, так вот же он». Еще один нажим со стороны депутатов (атака местного значения) — флаг развернули. И снова Василий Иванович согласительно улыбнулся. Так же он дал возможность Секретариату занять место на фланге президиума. Вскоре на другом фланге заняла место редакционная комиссия, а в центр Президиума наконец-то прорвались помощники председательствующего из числа народных депутатов.

На языке военных сводок это могло бы прозвучать примерно так: «После упорных и ожесточенных боев наши войска овладели хорошо укрепленными позициями противника». На волне доброжелательных уступок Василий Иванович как бы набирал очки в зале, устанавливал как бы человеческие отношения, как бы напрашиваясь на сердечность. И в этом ключе он мог неожиданно с максимальным обаянием, на которое только был способен, сделать очень «демократическое», очень «совестливое» предложение, которое разом перечеркивало самые важные надежды демократов. И этот шаг председательствующего вызвал такой взрыв возмущения в зале, который едва не привел к революционному насильственному свержению Казакова.

Впрочем, этот потрясающий революционный взрыв, как и всякое революционное действие, имел свои глубокие корни и свою специфическую историю, которую я попытаюсь сейчас представить. Если говорить по порядку, то все началось за несколько дней до злополучного события, когда на пост Председателя Верховного Совета РСФСР было выдвинуто несколько кандидатов. После того, как некоторые из них, включая бывшего Председателя Совета Министров Власова, свои кандидатуры сняли, в списках для тайного голосования остались три кандидата: Ельцин, Морокин, Полозков. Итоги голосования на первом этапе выглядели следующим образом:

Ельцин Борис Николаевич — «за» — 497, «против» — 535; Морокин Владимир Иванович — «за» — 32, «против» — 1000; Полозков Иван Кузьмич — «за» — 473, «против» — 559.

Ни одна кандидатура не набрала простого большинства голосов. В повторном голосовании, согласно Конституции, участвовали два кандидата, набравшие наибольшее число голосов. Результат:

Ельцин Борис Николаевич — «за» — 503, «против» — 529;

Полозков Иван Кузьмич — «за» — 458, «против» — 574.

Первый тур голосования не определил Председателя Верховного Совета РСФСР. Началась подготовка ко второму туру. Предстояло новое выдвижение кандидатов. И здесь следует обратить внимание на одно чрезвычайно важное обстоятельство.

Дело в том, что демократические депутаты и по убеждению, и по самой природе своей могли голосовать только за одного кандидата — за Бориса Николаевича Ельцина, потому что только в его лице они и видели подлинного выразителя интересов народа и внутренне олицетворяли себя с народом, который в подавляющем своем большинстве был за Ельцина. Противоборствующая сторона опять-таки по природе своей выражала интересы аппарата, и с этой своей позиции голосовала не за какого-то конкретного депутата, а против Ельцина. В этом смысле любой правый кандидат был уже не столько личностью, сколько инструментом, который обеспечивал надежную блокировку демократических сил. Таким образом, правые депутаты имели большой набор (выбор) «инструментов», а левые — только одного кандидата. В этих условиях задача определялась однозначно и просто: заблокировать Ельцина, вывести его из игры. В такой обстановке начался второй тур голосования.

Оценивая события ретроспективно, сегодня можно достаточно четко увидеть технические подробности плана устранения Ельцина с большой политической сцены. В самом начале заседания председательствующий так повел дело, что в воздухе буквально повис вопрос: «А стоит ли вообще выдвигать тех кандидатов, которые на уже состоявшихся выборах дважды не получили необходимого большинства голосов?» И в этом плане он оперативно принял заявление Полозкова, который принципиально отказался от повторного выдвижения своей кандидатуры. Получив такой шанс, Василий Иванович в свою очередь задался вопросом: «А не имеет ли смысл и второму кандидату — Ельцину, поскольку его оппонент отказался, также снять свою кандидатуру?» Как только эти слова были произнесены, в зале раздался очень сильный протестующий шум, и, выловив паузу, Василий Иванович объяснил свое предложение чисто этическими мотивами.

И это уже были элементы новой режиссуры, ранее подработанной для определенной части зрителей. Впрочем, Борис Николаевич Ельцин отказался снять свою кандидатуру.

Но инцидент не был исчерпан. Были открыты шлюзы для самых различных выступлений, которые окончательно запутывали дело. В развернувшейся дискуссии раздавались голоса, предупреждающие съезд об очевидной безысходной ситуации, которая может сложиться при выдвижении явно несостоятельных кандидатов. Все это сводилось к всеобщему ощущению реальной угрозы срыва работы съезда, который может оказаться несостоятельным, и в этом случае даже не исключалась возможность повторных выборов депутатов.

На волне этих настроений в массе различных выступлений Василий Иванович мгновенно выловил нужное ему предложение. Смысл его заключался в том, чтобы запретить выдвижение тех кандидатов, которым съезд уже отказал в большинстве голосов на предыдущем туре голосования. Запрет предлагалось немедленно закрепить голосованием.

Сокрушительная буря возникла именно в тот момент, когда председательствующий из огромной массы предложений выбрал именно это и действительно попытался поставить его на голосование. Десятки разъяренных депутатов ринулись в Президиум. Тут же были отключены микрофоны, поэтому подробностей, связанных со словесным выражением этого конфликта, уловить было невозможно. Слышен был только рев.

Во всяком случае председательствующий держался довольно долго, примерно минут десять. И по ходу времени толпа прибывала. Депутаты уже стояли не только спереди, чтобы разговаривать с ним, но и со всех сторон, плотно смыкая кольцо. В конечном итоге создалось неслыханное положение, когда разгневанные депутаты вцепились в кресло председательствующего и готовы были вынести его тело вместе с креслом из зала.

В этот момент Василий Иванович все же дрогнул. Он включил микрофоны, и со дна этого громокипящего кубка прозвучал его трогательный умоляющий голос. Он согласился не ставить вопрос на голосование. Но разъяренную массу людей не так-то просто было остановить, и тогда окончательное успокоение внес Борис Николаевич Ельцин, который с трибуны призвал всех вернуться на свои места. Гроза разрядилась. Возбужденные депутаты покинули Президиум. Перемирие состоялось.

И здесь нужно отдать должное Василию Ивановичу. Он не потерял своего лица. В доброй старой манере он высказался в том смысле, что согласен с мнением депутатов, и почему бы не согласиться действительно? И весь ход его деятельности это как раз и подтверждает: и знамя было установлено, когда депутаты захотели, и Редакционная комиссия и Секретариат тоже вот были допущены, и далее в таком духе. И вообще, Василий Иванович, хоть и потерпел поражение, однако же внутренне не капитулировал. Ему нужно было потянуть время до перерыва, чтобы понять (узнать!), что делать дальше. А после перерыва в соответствии с новой партитурой он великолепно справился со своими дирижерскими обязанностями и в конце концов сделал так, что выборы Председателя Верховного Совета РСФСР в этот день не состоялись, ибо после захода солнца была намечена «тайная вечеря».

Технически он разыграл эту партию следующим образом. Неторопливо, даже вяло, выдвигались новые кандидатуры. Кандидаты излагали свои программы, и поскольку они не очень были к этому готовы, то времени, как назло, уходило мало. И тогда из Президиума стимулировали вопросы, которых тоже было немного, и время опять оставалось в запасе. И задача опять получалась нелегкая. Однако председательствующий сумел справиться и в этом случае, каждый раз умело натягивая время на кандидата. А когда список был уже сформирован, началась новая процедура. Кандидаты почему-то принялись снимать свои кандидатуры. В конечном итоге в списке осталось трое: Власов, Ельцин, Цой. Разумеется, Цой прекрасно понимал, что вряд ли он станет Председателем Верховного Совета РСФСР. Его участие в голосовании имело целью отвлечь некоторое количество голосов в той ситуации, когда каждый голос поистине не имел цены. Однако же Цой все равно вошел в историю и не только потому, что баллотировался на этот пост, но еще и потому, что в кулуарах съезда родилась крылатая фраза, самый короткий анекдот: «Цой — Президент России».

Так закончился этот день накануне решающего голосования, в результате которого Председателем Верховного Совета России стал Борис Николаевич Ельцин. И с этого момента закончилось двухнедельное регентство Василия Ивановича Казакова. Силой исторических событий его фигура была вынесена за скобки.

Между тем в процессе формирования этих записок я использовал образ нашего первого председательствующего, чтобы через его характер, поведение, слова и жесты и, наконец, через события, которые круто заворачивались вокруг этой колоритной фигуры, показать внутренние подоплеки, приоткрыть некоторые политические и психологические контексты. Теперь, когда эта очень удобная не только для аппарата, но и для автора фигура уже исчезла с большой политической сцены, мне придется продолжить анализ последующих событий не столько за счет их образного описания, сколько путем передачи тех или иных исторических фактов.

Впрочем, эти факты настолько интересны сами по себе и настолько раскалены, что, по-видимому, не нуждаются в какой-либо художественной окраске. И в этом плане для того, чтобы осмыслить значение исторической Декларации о суверенитете России и понять, почему эта проблема соседствует в регламенте с механизмом народовластия, мне придется специально остановиться на некоторых фактах и обстоятельствах, свидетелем которых я оказался на съезде.

Поворот в работе нашего собрания, а вернее исторический поворот в жизни Российского государства, наступил, когда Борис Николаевич Ельцин занял свое место в Президиуме. И сразу же перед ним встали классические вопросы русской жизни: «С чего начать? Что делать? Кто виноват?» Впрочем, последний вопрос с учетом нашего кровавого исторического опыта Борис Николаевич сознательно не поднимал, пожалуй, даже умышленно гасил любые эмоциональные всплески по этому поводу. Итак, с чего начать?

Первое законодательное, властное движение Председателя заключалось в том, что он всех так называемых гостей съезда вывел из зала заседаний и разместил на балконе. Эти гости в количестве более тысячи человек, находясь в зале, вели себя по-хозяйски, оказывая мощное психологическое давление на депутатов. Растворенные среди присутствующих, они умело формировали «общее настроение в зале». Теперь, представ перед общественностью изолированно и компактно, на балконе эти многочисленные гости разом потеряли свою силу и значение. В результате без каких-либо дополнительных организационных мер они в большинстве своем покинули зал заседаний.

Цепочку, связанную с этим фактом, следует, однако, продолжить. В этом плане необходимо проследить некоторые технические и психологические аспекты формирования и функционирования подлинного механизма власти сегодня. Люди, которые в конце концов покинули съезд, оказались на нем не случайно. Они были посланцами и действовали, как и Василий Иванович, по-видимому, не по собственной только инициативе. Кто же все-таки их послал? Кто власть и где она? Это нам предстоит узнать очень скоро. А пока мы ощущаем отдельные проявления ее жизнедеятельности.

Верховный Совет России, по крайней мере в прежнем его составе, во всяком случае не являлся средоточием власти. Это было видно хотя бы по тому, как плохо, с чисто технической точки зрения, был подготовлен съезд. Хозяин так не готовится. В самом деле, заседания проводились в зале, явно не приспособленном для такого большого форума, тогда как зал Кремлевского Дворца съездов пустовал. Депутатов туда не пустили, сославшись на то, что зал нуждается в ремонте. Это обстоятельство, однако, не помешало срочно привести зал в порядок, чтобы провести в нем Учредительный съезд коммунистов России. И вообще оборудование и оснащение этого съезда резко контрастировали с положением на Съезде народных депутатов, разумеется, не в пользу последнего. Поистине чувствовалось: «Своя рука — владыка». И ощущение подлинной власти, ее видение сразу же усилились с момента начала Учредительного съезда РКП.

Прежде всего опустели улицы, прилегающие к гостинице «Россия», в которой по соседству с нами разместились делегаты Российской компартии. Это было сделано при помощи многочисленных металлических рогаток и нарядов милиции. Они на несколько кварталов оттеснили москвичей от делегатов. Мы, народные депутаты России, как я уже говорил, шли сквозь толпу. Нам дарили цветы или жестко критиковали, мы слушали претензии и читали лозунги. А теперь вместе с делегатами Учредительного съезда РКП выходили на улицу и сразу же вспоминали слова Булгакова: «Пуста была аллея».

Я думаю, это было не только проявлением власти, но еще и стилем ее поведения. А стиль — это человек…

Властную руку (на загривке) почувствовали и наши связисты. Пресс-центр народных депутатов был стремительно выдворен в коридор. Переходы, соединяющие корпуса зданий, оказались вдруг перекрыты наглухо. Хозяева устраивались по-хозяйски. А переговорный центр для связи с избирателями, размещенный в цокольном этаже Кремлевского Дворца съездов, был просто аннексирован и передан в исключительное пользование делегатов Учредительного съезда коммунистов России.

На наш съезд, как я уже говорил, свободно проникали многочисленные гости, однако же народные депутаты, в том числе, разумеется, и коммунисты, не только не могли пройти в зал заседаний Российской Коммунистической партии, но даже проникнуть в служебные помещения, ибо все входы и выходы были надежно блокированы многочисленными сотрудниками КГБ и специальными магнитными ловушками, которые обычно устанавливают в аэропортах. И когда депутаты попытались все же посетить отторгнутый центр связи, их решительно остановили сотрудники госбезопасности. Значки народных депутатов и мандаты не производили никакого впечатления. Депутаты были обескуражены.

— Почему мы не можем пройти?

— Власть запретила.

— Но мы же как раз и являемся властью!

— Вы? Кто Вам сказал, что власть — это Вы?

— А кто же тогда власть?

— А власть — это те, которые приказывают нам.

— Кто же Вам приказывает?

— Нам приказывает партия, ее высший эшелон. А мы выполняем.

Слава Богу, наконец нашли. Вот она — истинная власть!

По-видимому, она — эта власть — трансформировалась у нас на протяжении десятилетий. При Сталине она была ярко персонифицирована:

что в переводе на язык законодательный означало: Сталин это власть. Персонификация в значительной мере сохранилась при Хрущеве, хотя уже тогда она начала частично перемещаться в сторону анонимных чиновников в верхнем эшелоне партийных структур. И тот же процесс продолжался, очевидно, и при Брежневе. А сегодня по вопросу о власти мы получили четкий ответ от людей, которые знают ее в лицо. Главное содержание и определяющее настроение этой власти — служебный интерес. И все, что угрожает служебному интересу, уже представляет собой потенциальную опасность. В определенных условиях такую опасность может сформировать национальное самосознание и, уж во всяком случае, новые демократические механизмы народовластия.

Поэтому и Российский флаг долгое время оставался на крыше. И Председателя Верховного Совета (Верховную власть!) лишили возможности обратиться по телевидению к народам России. И повестка дня съезда была составлена таким образом, чтобы максимально сохранить власть аппарата. По этой же причине, с другой стороны, в боях и страданиях родилась иная повестка дня, важнейшим пунктом которой было принятие Декларации о суверенитете России.

Здесь следует подчеркнуть еще одно очень интересное и чрезвычайно важное обстоятельство. Эта Декларация прошла поистине подавляющим большинством голосов: «за» — 907, «против» — 13. И, на мой взгляд, дело не только в поименном голосовании, и не только в массированном давлении избирателей, которые сотнями тысяч телеграмм поддержали суверенитет и в ряде случаев даже угрожали отозвать своих избранников, если они эту идею не поддержат. По энтузиазму зала, по всеобщему возникшему вдруг чувству единения депутатов можно было понять и, уж во всяком случае, почувствовать, что суверенитет России является действительно объединяющей всех идеей, которая затрагивает самые глубинные струны человеческой натуры, перехлестывая жесткие рамки политических симпатий и антипатий. Пожалуй, это был единственный пункт, где удалось достичь не только внешнего, но и внутреннего согласия, чего, увы, нельзя сказать о других пунктах повестки дня. Во всяком случае, дыхание властных структур ощущалось непрерывно и в процессе избрания заместителей Председателя, и при формировании Верховного Совета, и при обсуждении вопроса об изменениях статей Конституции, и в спорах о разделении властей, особенно же при решении проблемы механизма народовластия.

Эти и другие, так остро поставленные, вопросы, казалось, не имеют никаких шансов на законодательное утверждение. Впереди новые страсти, новые вспышки, новые коллизии. И здесь логика повествования неизбежно приводит меня к анализу некоторых важных, на мой взгляд, психологических аспектов.

Будучи непосредственным участником событий, наблюдая и ощущая их изнутри, любой депутат, независимо от своих политических взглядов, так или иначе воспринимает неизбежность политических конфронтаций, возникающих стихийно, а иногда и организованно. У людей же посторонних, какими являются телезрители, читатели, наблюдатели, возникает недоумение или даже раздражение в связи с тем, что вопросы на съезде решаются очень медленно, по крайней мере на их взгляд, что вместо решения насущных, глобальных вопросов депутаты занимаются второстепенными или даже третьестепенными проблемами, формализуя, например, повестку дня, регламент или же составляя, шлифуя, отрабатывая текст той или иной статьи. Неискушенному наблюдателю эта работа представляется малопродуктивной, чуть ли не бессмысленной. Но особое возмущение в некоторых кругах вызывает именно накал страстей, а порой даже и яростная конфронтация, которую можно наблюдать на экране.

В массовом сознании на протяжении десятилетий сформировано представление о высших эшелонах власти как об эталоне рассудительности, благообразия и единодушия. Естественно, разрушение привычного стереотипа происходит болезненно. Впрочем, сложившийся стереотип массового сознания на самом деле отражал истинное положение вещей на уровне своей эпохи. В условиях однопартийного общества, основанного на единомыслии и единогласии, иначе и быть не могло.

Однако же стоило поэтам Константину Симонову и Самеду Вургуну выехать в Соединенные Штаты и оказаться в зале, где им пришлось выступать перед людьми с различными политическими взглядами, как привычный стереотип спокойной и чопорной процедуры сразу же оказался сломанным. И, вспоминая эту встречу, Симонов писал:

Так, может быть, это плохо, когда в зале война? Может быть, лучше благостная тишина в зале?

Вспомним, однако, время, в которое писались эти строки. Время очередного разгула сталинского террора. Ахматова выразила его так:

Зато на солидных форумах, на уровне высоких представительств благостная тишина и чопорная процедура надежно скрадывали вопли истязуемых.

Эти мысли, эти ассоциации возникали у меня, когда я читал лозунги, критикующие наши заседания с позиций поверхностных и максималистских, когда читал подобные телеграммы в адрес съезда, когда встречался с людьми, которые наивно высказывали аналогичные претензии, И этот, в общем-то естественный в наших условиях, стереотип общественного сознания заставил меня еще раз внутренне проанализировать и оценить роль и значение парламента в жизни цивилизованного общества, опираясь в первую очередь, конечно, на собственную отечественную историю.

Не все источники нам сегодня доступны, однако же и того, что есть, достаточно, чтобы узнать, что заседания первого подлинно свободного Российского парламента — Учредительного собрания были бурными, и политические страсти порой перехлестывали через край. Но обратите внимание на хронологию: накаленные политические страсти выплеснулись на улицу тотчас же после разгона Учредительного собрания. Именно этот момент Маяковский синхронно характеризовал словами:

И тогда разъяренные массы людей (лучше бы разъяренные парламентарии!) схватились поистине в смертельной схватке гражданской войны:

И умирали, как один: в ожесточенных сражениях с Деникиным, Колчаком и Врангелем, на Перекопе, в подвалах белых контрразведок и красной ЧК, при подавлении крестьянских мятежей на Тамбовщине и знаменитого Кронштадтского мятежа.

Продразверстка, тиф, холера, дизентерия, массовые расстрелы заложников с обеих сторон, неслыханное беззаконие и неслыханная разруха — все это привело к полной девальвации человеческой жизни и морали и послужило основанием для последующих репрессий, варварской по форме коллективизации, голода тридцать третьего года, который сопровождался одичанием и людоедством, знаменитого, поистине Тамерлановского, тридцать седьмого:

И еще — бессудное выселение целых народов, формирование зловещей империи концлагерей и потаенной системы психушек…

На этом фоне вновь возникает все тот же навязчивый традиционный русский вопрос: «Кто виноват?»

И звучит он совсем не академически. Но ответ на этот вопрос, увы, снова чреват насилием. Я убежден, что только дееспособный парламент, который может решать любые вопросы на демократическом уровне, только такой парламент в сочетании со свободной печатью и другими демократическими институтами станет плотиной на пути любого насилия.

Но, учитывая тот факт, что демократия в стране находится едва ли не в зародышевом состоянии, что пресса, радио и телевидение далеко не окончательно свободны, что механизмы народовластия только провозглашены, но далеко не реализованы и, учитывая расстановку сил в депутатском корпусе, сразу же можно себе представить, какой диапазон задач падает на плечи Председателя Верховного Совета. И что это за фигура такая, которая сможет объединить Антея и Геракла в одном лице?

Действительно, фигура парламентского лидера России приобретает сегодня поистине историческое значение. Все это говорит о том, что выход из положения может быть достигнут не при помощи лишь механического (формального) консенсуса, не при помощи арифметической равнодействующей, а на основе личности, единственной в своем роде, по крайней мере, на данный момент. Такая личность и должна возглавить российский парламент. И в этом плане Ельцину альтернативы нет.

Мне представляется, что фигуру Ельцина нужно рассматривать не только с точки зрения его личных качеств, но и в совокупности тех исторических и социальных обстоятельств, которые сегодня сложились вокруг его имени и в этом плане следует вернуться к рассмотрению результатов голосования при выборах председателя Верховного Совета России.

Полученные результаты, как мне кажется, нельзя рассматривать с учетом лишь небольшого перевеса, когда точкой отсчета служит так называемое простое большинство. Арифметический анализ с этой позиции дает Ельцину перевес лишь в четыре голоса. Но поскольку голосование носило соревновательный характер, так как в нем принимали участие три кандидата, логично было бы определить разрыв в количестве голосов по отношению к каждому кандидату. При таком подходе перевес Ельцина составляет уже не четыре, а шестьдесят восемь и пятьсот двадцать четыре голоса, соответственно. Итак, формальный перевес Ельцина даже с этой позиции уже налицо.

Однако механическое восприятие арифметических истин, как это нередко бывает, формирует лишь поверхностное мнение, исключая возможность глубинного диалектического анализа. В этом плане следует принять во внимание, что, как я уже говорил, подающие голос за Ельцина действительно голосовали за него лично, за личность, тогда как голосующие за его оппонентов в массе своей голосовали не столько за своего кандидата (кто бы он ни был — Полозков, Власов, Цой, Морокин), сколько против Ельцина. И в этом смысле сложилась интересная ситуация: с одной стороны, Ельцин как политический деятель и личность персонифицированная, а с другой стороны — система, аппарат, которым было важно, чтобы в этой борьбе победил человек их круга, их клана. Вот почему им было легко снимать свои кандидатуры, вновь выдвигать, опять снимать — в любом варианте. В этих обстоятельствах Ельцин фактически боролся не с живым персональным противником, а с аморфной системой, которая по мере необходимости выставляла того или иного кандидата. Личность против системы. И если такая личность смогла победить, то это означает, что она действительно незаурядная.

Собственно, слагаемые его победы и являются, по существу, слагаемыми его личности.

Сегодня он является кумиром для большинства россиян. Об этом свидетельствуют сотни тысяч телеграмм в адрес съезда, — страстные резолюции различных митингов, многочисленные демонстрации и призывы москвичей, свердловчан, ленинградцев и представителей других городов России. Для многих людей Ельцин стал надеждой, связанной с возрождением России, демократическим развитием общества, повышением экономического благосостояния, ликвидацией бюрократического аппарата. Этот список так же велик, как и число наших несчастий. Его можно продолжать до бесконечности, поэтому каждый надеется по-своему. Надеется на Ельцина, и, как говорил Гейне, «надежда лучше, чем сомнение». И это обстоятельство, уже само по себе, становится очень важным политическим фактором, который нельзя не использовать.

Но почему появилась эта надежда у людей? Как сформировался эффект Ельцина? Эта личность представляет собой интерес прежде всего потому, что Борис Николаевич перерос ту среду, в которой он жил, возвысился над ней. Но в отличие от тех, кто сегодня порой утверждает, что они все поняли «еще тогда» (однако же молчали!), он выступил против. Причем выступил не тогда, когда среда его отторгла, не обиженным и не в отместку, а в апогее своего высокого положения, достатка и власти. Выступил первым, не имея практически никаких шансов на победу, фатально обреченный на поражение. И возник, словно Феникс из пепла, хотя на всех заборах было написано: «Борис, ты не прав!»

Разумеется, такое возвращение по типу бумеранга, если бы оно базировалось только на пресловутых популистских мотивах, могло бы, носить характер кратковременной вспышки, красивого, но быстротечного фейерверка. Однако Ельцин умеет рационально и мудро использовать полученный им первичный политический капитал, целенаправленно и точно набирая очки. Он завязывает за рубежом полезные политические и экономические связи. На заработанные деньги завозит в Россию одноразовые шприцы, переводит полученные гонорары на борьбу со СПИДом. Он умеет быть в гуще людей — не подставных лиц, а тех, которые действительно заполняют улицы. Но все эти действия, конечно же, оказались бы мыльным пузырем, если бы не опирались на сильную и цельную натуру.

Я думаю, что независимо от политических пристрастий появление Ельцина на председательском месте как-то сразу, и в положительном плане, изменило общее настроение в зале.

Я бы сказал, что работа съезда стала более упорядоченной и в определенной мере более спокойной. И этому в немалой степени способствовало то обстоятельство, что с первых же шагов своей деятельности Борис Николаевич декларировал и претворил в жизнь важную идею консенсуса. Он выдвинул идею коалиционного правительства, которое бы включало представителей различных противоборствующих сторон. Факт, впрочем, достаточно тривиальный с точки зрения мировой парламентской практики, но в наших условиях на фоне традиционных максималистских стереотипов такой шаг представляется выражением принципиально нового мышления.

Для реализации этого плана по инициативе Ельцина была создана Согласительная комиссия, которая получила возможность предлагать Председателю список лиц для альтернативных выборов. Впрочем, создание такой комиссии — далеко не единственный шаг, предпринятый Борисом Николаевичем для консолидации депутатов, что, в свою очередь, способствовало нормальному кровообращению в организме съезда.

Вообще говоря, этот человек умеет воспринимать и анализировать настроение зала, и это качество не раз помогало ему находить выход из ситуаций, которые на первый взгляд казались совершенно безнадежными. Изменяя те или иные формулировки, организуя различные комиссии по ходу дела, изменяя даже сам способ принятия решений, он уверенно и неуклонно обеспечивал работу съезда. Он был похож на дирижера, умело управляющего оркестром, каждый музыкант которого играет собственную партию.

Впрочем, пора уже переходить к тому, что Солженицын называет документальной прозой, ибо при описании такой личности, как Борис Николаевич Ельцин, легко перейти на пафос. А пафос для восприятия еще хуже статистики.

Итак, заседание съезда продолжается. Теперь, когда новый председатель на капитанском мостике и корабль официально готов к плаванию, самое время остановиться на расстановке сил в депутатском корпусе, определить фронт размежевания, понять, кто есть кто. Для автора эта задача не представляется особенно сложной, потому что линии водораздела проложены четко, без каких-либо полутонов. Официально на съезде были зарегистрированы тридцать две группы, которые сформировались по социальным, политическим, профессиональным и другим признакам. Но главными силами, которые определяли накал страстей, принятие и непринятие решений, были «Демократическая Россия» и «Коммунисты России».

Группа «Демократическая Россия» образовалась еще на предвыборном этапе. Важно отметить, что перед съездом ее представители провели огромную созидательную работу. Они не только декларировали в своих программах суверенитет России, но и подробнейшим образом разработали относящиеся к суверенитету политические, экономические, юридические и другие аспекты. В связи с этим им пришлось также изменить или доработать соответствующие конституционные нормы. Были разработаны различные варианты механизма народовластия и ряд других основополагающих документов съезда. Одним словом, эти люди пришли на съезд, принципиально и технически готовые работать, спорить и созидать. Полезный груз, который они принесли с собой, был набран за счет огромного (и добровольного!) напряжения сил в сочетании с большим интеллектуальным потенциалом.

Противоборствующая группа родилась непосредственно на съезде без какой-либо предварительной подготовки, по существу как реакция на то принципиально новое положение, которое начало зарождаться в этом зале вопреки тому, что было жестко определено аппаратом. Правые депутаты не принесли на съезд каких-либо заранее разработанных программ и документов, впрочем, и по ходу заседаний они их тоже не представили. Можно ли, однако, ставить это в вину депутатам? Конечно же, нет. Иное дело — воспринять все то новое, что принесли на съезд другие, дополнить, доработать, предложить свои собственные альтернативные проекты. Но ведь ничего этого не было. Задача правых депутатов была проста и однозначна — надежно блокировать все предложения, которые представляли явную или тайную опасность для существования родных традиционных структур.

Именно данное обстоятельство следует подчеркнуть особо, потому что в этом противостоянии линию поведения правых депутатов определяла не поверхностная лишь амбиция и не личная досада ущемленных парламентариев, а чувства более глубинные, фундаментально-основательные.

Для того, чтобы выяснить, какие же именно чувства определяли поведение правых депутатов на съезде, есть смысл перечислить те вопросы, которые их стараниями удалось заблокировать. Это законодательное изменение волею съезда статей шестой и седьмой Конституции о руководящей роли партии. Это Законопроект о невозможности совмещения законодательной и исполнительной власти, а также руководящих партийных и советских должностей. Декрет о власти тоже оказался заблокированным, о деполитизации суда, прокуратуры, МВД, КГБ, армии, школы. Беглый перечень этих заблокированных законопроектов сразу же определяет политическое мышление и собственные интересы тех, кто эту блокаду осуществил.

Совершенно очевидно, что опыт всех без исключения цивилизованных государств наглядно иллюстрирует тот факт, что принятие указанных выше законопроектов в огромной степени нормализует работу государственной машины. Но, с другой стороны, принятие таких законов оттесняет партийный и частично государственный аппарат на политическую обочину.

Наблюдая вблизи некоторых депутатов из правого лагеря, у меня было ощущение, что не только реализация указанных законопроектов, но даже словесное обозначение их на трибуне съезда вызывало у этих людей потрясение едва ли не на клеточном уровне. И тогда интересы государственной машины как таковой начинали как бы отдаляться, а собственный клановый интерес и связанная с ним многолетняя традиция оказывались значительно ближе и требовали бескомпромиссной защиты.

Одним словом, результат голосования по этим принципиальным вопросам можно было легко предугадать. Впрочем, и списки поименных голосований документально подтверждают эту догадку.

Указанный принцип голосования прослеживался почти во всех случаях, хотя политическая мотивация не всегда лежала на поверхности. Так, при определении численности Верховного Совета России также возникли острые разногласия. В конечном итоге правое крыло не допустило какого-либо увеличения общей численности Верховного Совета. Для наблюдателей, не знакомых с политической подоплекой событий, эта арифметическая война казалась просто бессмысленной. На самом же деле за этим стоял четкий политический расчет, заранее спланированный аппаратом, поскольку минимальное число членов Верховного Совета потенциально обеспечивало в нем правое большинство.

В этом же плане серьезное сопротивление встретили Законопроекты о независимых российских печати, радио и телевидении. Кому мешают свободные средства массовой информации очевидно. И очевиден результат голосования по данному вопросу. В этом же ключе был заблокирован и ряд других документов. Успешные, если только это слово уместно в данном случае, блокировки правых депутатов отчетливо выявляют их собственные и клановые интересы, которые и определили их действительное поведение во время выборов.

Впрочем, был еще один механизм — регуляция извне. В связи с этим я вспоминаю старую ритуальную фразу, которая повторялась так часто, что ее подлинный смысл уже давно где-то затерялся. Звучит эта фраза так: «От имени и по поручению».

В данном случае от своего имени, от своего клана, от собственного интереса (об этом я уже говорил), но еще и по поручению. То есть речь идет о внешней регуляции, о дирижерской палочке, которая дает соответствующие указания, так сказать, поручает.

Одним словом, деятельность правых депутатов носила далеко не стихийный характер и была достаточно четко организована. Это обстоятельство позволяло им уверенно проводить различные целенаправленные действия, начиная от подачи из зала через микрофон и кончая стройным голосованием в соответствующем русле. Указанное обстоятельство, в частности, способствовало возникновению патовой ситуации при выборах заместителей Председателя Верховного Совета РСФСР.

С точки зрения логики и в соответствии с буквой Конституции Председатель должен сам выдвигать кандидатуры своих заместителей, поскольку он формирует свою команду. Однако, следуя духу консенсуса и выполняя собственные обещания, Борис Николаевич использовал кандидатуры, которые определила Согласительная комиссия. Разумеется, в числе кандидатов были и те люди, которых Председатель рассматривал в качестве своих оптимальных помощников.

В первом туре голосования эти кандидатуры не прошли. В дальнейшем по этому вопросу развернулась ожесточенная парламентская борьба. Правые депутаты требовали такой процедуры выдвижения, которая в общем обеспечивала бы их представителям оставшиеся еще вакантными должности заместителей Председателя Верховного Совета РСФСР, а в случае изменения процедуры, кстати в соответствии с Конституцией, угрожали обструкцией в самой вызывающей форме.

Здесь было бы нелишне напомнить, что в других случаях, когда речь шла, например, об изменениях в статьях шестой и седьмой, связанных с упразднением руководящей роли партии, правые депутаты не приняли соответствующие поправки, мотивируя неприкосновенностью, едва ли не святостью конституционного текста. Конституция в этом смысле не является Библией. Сегодня в условиях противоборства различных групп это лишь инструмент или даже оружие, которое можно развернуть в ту или иную сторону в зависимости от логики парламентской борьбы.

Возвращаясь к процедуре избрания заместителей Председателя Верховного Совета, следует подчеркнуть оригинальную ситуацию, которая сложилась на этот момент. Теперь Председателя Верховного Совета России лишали минимального простора для любого политического маневра не только угрозой блокировки вообще, но и в частности, отсекая от него неотъемлемое конституционное право. Фактически у председателя оставалось только место в Президиуме, и ничего больше. Подобное положение немецкие феодалы характеризовали следующими словами:

Этот старинный постулат практически, по крайней мере в сознании правых депутатов, выглядел следующим образом: поскольку Председатель обещал консенсус и Согласительную комиссию, то теперь уже на всех этапах голосования (до страшного суда!) он окончательно лишается своего конституционного права выдвигать заместителей даже из числа тех, которые определены на основе взаимного согласия, но исповедуют не их идеологию. В этом плане обструкция возникла справа именно в тот момент, когда на оставшиеся вакансии Председатель попытался выдвинуть кандидатов из согласительного списка, но по своему усмотрению. Таким образом, эта обструкция не только отнимала у Председателя его конституционное право, но и фактически нарушала соглашение о консенсусе. Все предложенные Председателем кандидатуры были начисто заблокированы, ни один из претендентов не набрал нужного количества голосов.

В этих условиях Ельцину было просто необходимо восстановить свой статус. Причем сделать это ему надлежало не только за счет твердой позиции, но и при помощи специального приема парламентской борьбы, опыт которой едва зарождался. Действуя в этом плане, Борис Николаевич прежде всего категорически настоял на своем конституционном праве выдвигать кандидатуры заместителей по собственному усмотрению, подчеркнув при этом, что пользоваться будет известным согласительным списком, а конфронтационные выкрики в зале и общий настрой противодействующей стороны ему удалось пресечь чисто психологически за счет собственных фундаментальных человеческих качеств.

На этом этапе Ельцин, выдвинув кандидатуры как бы авансом, к голосованию, однако, не приступил и перешел к рассмотрению других вопросов, которые в процессе обсуждения не вызвали большого противоборства. После их благополучного разрешения в успокоенном зале Борис Николаевич использовал прием, позволивший ему одержать победу там, где еще утром просматривался явный проигрыш.

Возвращаясь к проблеме голосования своих заместителей, которые были выдвинуты в начале заседания, Борис Николаевич Ельцин осветил вопрос в новом видении. Он снял кандидатуру Шахрая, учитывая, что этот кандидат баллотировался трижды и не получил нужного количества голосов. Кандидатуру Шахрая Борис Николаевич предложил рассмотреть в дальнейшем на уровне Согласительной комиссии, а за оставшуюся кандидатуру Хасбулатова предложил голосовать сейчас. Это предложение было обосновано тем, что принципиальных возражений против Хасбулатова никто не выразил и что баллотировался он всего один раз.

Психологически этот шаг со стороны Председателя обозначал уступку и подразумевал соответствующую уступку со стороны зала. Последующее голосование подтвердило это мудрое решение: примирение действительно состоялось. Кандидатура Хасбулатова получила необходимое количество голосов.

Впрочем, трудности, связанные с избранием заместителей Председателя Верховного Совета, парадоксальным образом затронули и нашу работу, так как депутаты противоборствующей стороны не только организовали вычеркивание неугодных им кандидатов, но и даже пытались посеять сомнение в чисто технической стороне дела, связанной с работой Счетной комиссии.

В соответствии с этим планом один из народных депутатов, демонстративно держа в руках два бюллетеня вместо одного, направился к избирательной урне. Его движение непрерывно снималось при помощи видеокамеры, которая крупным планом документировала явное нарушение процедуры голосования. В том случае, если бы этому депутату на самом деле удалось осуществить противоправное голосование, против Счетной комиссии было бы выдвинуто хорошо документированное обвинение. Вероятно, все закончилось бы не только вынесением вотума недоверия нашей комиссии, но и признанием всех предварительных результатов голосования сомнительными. Однако нам удалось предотвратить подобное развитие событий. Схваченный, что называется за руку, этот депутат объяснил свое поведение следующим образом. Два бюллетеня оказались у него в руках потому, что его товарищ, получив бюллетень, настолько торопился в аэропорт, что у него не хватило времени самостоятельно сделать еще несколько шагов к избирательной урне, и он попросил своего коллегу донести до Урны собственный бюллетень.

Этот случай был немедленно разобран на Счетной комиссии. После того, как было установлено, с какого стола получен бюллетень, комиссия тотчас же раскололась по политическому признаку. Ее правое крыло пришло к единодушному мнению, что имели место наша собственная оплошность, нарушение, которые мы должны признать и официально объявить об этом на съезде. Понятно, что такое заявление, безусловно, вызвало бы импичмент в адрес Счетной комиссии со всеми вытекающими отсюда последствиями. Однако мне уже было известно в результате расследования, что человек, пытавшийся воспользоваться сразу двумя бюллетенями, был вторым секретарем одного из обкомов партии. Причем другой бюллетень, который он пытался донести до избирательной урны, принадлежал его непосредственному начальнику — первому секретарю. Известно мне было и то, что бюллетень им был получен как раз с того стола, за которым сидели депутаты, формально называющие себя «анти». По условной классификации — крайне левые. Я спросил у правых депутатов — членов комиссии, могли ли по логике вещей крайне левые вопреки своим групповым интересам выдать лишний бюллетень правому кандидату. Другое дело, если бы они оказали подобную услугу левым… Пришлось согласиться, что такой вариант не выдерживает критики.

Но этим я не ограничился. Я поинтересовался, действительно ли улетел первый секретарь обкома, которому было так некогда. Он оказался в зале. Инцидент был исчерпан. В докладе о результатах голосования я сообщил об этом случае для того, чтобы предотвратить возможные провокации.

Таким образом, и на этапе подготовки, и на этапе голосования нам удалось обеспечить строгую, четкую и объективную процедуру, которая позволила определить истину, исключая умышленные и случайные искажения.

Теперь, когда я уже описал трудности, связанные с выборами заместителей, читатель легко может представить атмосферу и обстоятельства, связанные с избранием постоянно действующего Верховного Совета РСФСР, который состоит из двух Палат: Совета Республики и Совета Национальностей. Так как в силу ряда причин, на которых я остановлюсь ниже, выдвижение кандидатов носило явно недемократический характер, Председатель сделал попытку увеличить численность обеих Палат. Однако она не увенчалась успехом, поскольку правые депутаты, опираясь дополнительно на голоса представителей национальных меньшинств, высказали опасение в том смысле, что большой перевес в Совете Республики поставит население национальных окраин в зависимое положение от русского большинства. В ответ были выдвинуты встречные предложения, которые надежно гарантировали защиту национальных интересов автономных областей и республик. Предлагалось, в частности, наделить Совет Национальностей правом вето. Кроме того, предполагалось пополнить Совет Национальностей за счет представителей из территориальных округов.