От потрясенного Кремля до...

Таким образом, расширение количественного состава Верховного Совета РСФСР имело своей целью лишь дальнейшую демократизацию этого органа. Выступать в открытую против демократизации, конечно же, невозможно. В этих условиях предпочтительнее стать на позицию мнимой защиты национальных интересов окраинных народов России. Мне представляется, однако, что подлинные интересы, заключенные в этом вопросе, должны иметь совершенно иную тональность, другое дыхание. Когда я вижу представителей автономных республик, автономных областей в ярких национальных костюмах, которыми они гордятся, когда я чувствую их глубокую сопричастность к собственной культуре, когда на трибуне съезда я вижу, как сильно и аргументированно они защищают свои национальные интересы, у меня субъективно появляется ощущение большой духовной силы этих людей. И здесь, мне кажется, есть чему и у кого поучиться.

В самом деле, представим себе, что в Москве, Ленинграде, Ростове-на-Дону или Самаре вдруг началась бы стихийная кампания по выселению татар или чеченцев. Так я думаю, что волна естественной солидарности всколыхнула бы народы национальных автономий. И здесь, на трибуне съезда, мы бы услышали и аргументированное возмущение, и нам назвали бы комплекс мероприятий для немедленного исправления возникшего положения, и мы — парламент России — вынесли бы конечно, соответствующее решение. И не было бы у нас задачи важнее. Но вот у самых стен Кремля стоят толпы русских беженцев. А другие, пока еще не беженцы, живут униженными, обиженными и оскорбленными. Им просто некуда бежать, не к кому обратиться. И единственное, на что мы оказались способными при виде их, так это собрать деньги из личных средств. Этих денег не хватило даже на один завтрак для всех…

И такое положение странным образом сочетается с устоявшимся по инерции представлением о роли и значении русского народа и русского человека на территории не только Российской Федерации, но и всей страны. Русского человека, которого по традиции считают главным хозяином страны и заботливым попечителем населяющих ее народов. На самом же деле русский человек не является ни хозяином, ни попечителем, потому что он в отличие от всех остальных народов страны юридически и фактически лишен всех атрибутов национальной жизни и власти. И даже провозглашение суверенитета Российской Советской Федеративной Социалистической Республики автоматически включает суверенитет автономных республик, краев и областей, каждая из которых, однако, имеет свою столицу, свое правительство и другие национальные институты. Но самая крупная республика — непосредственно Россия — ни собственной столицы, ни собственного правительства, ни даже собственной территории юридически не имеет, так как нет Русской республики. Из всех национальных институтов на сегодняшний день сформирована лишь Российская Коммунистическая партия. Но может ли туда обратиться русский беженец? Или русские, живущие в других республиках, и тем более за рубежом? Ведь партийная власть на местах традиционно отгородилась милицией и сложной пропускной системой даже от собственных подопечных коммунистов.

Эти и другие вопросы, так или иначе связанные с русским самосознанием, с формированием на этой основе административных органов, естественно, должны решаться на государственном уровне. Остается только надеяться, что это дело лишь недалекого будущего. А пока следует констатировать, что использование национальных лозунгов далеко не всегда соответствует подлинным интересам тех народов, от имени которых эти лозунги выдвигают.

Впрочем, указанную мысль можно иллюстрировать некоторыми весьма красноречивыми жестами. Ведь именно те люди, которые на местах провозглашают приоритет русского самосознания, здесь, в Кремлевском Дворце, яростно встретили появление русских национальных флагов, ничего общего не имеющих с царской символикой. Эти же люди запальчиво возражали против герба России, старинного Византийского знака, Византийского символа, которые утвердились задолго до появления царской династии. Или княжескую Русь они тоже зачислили в свои идеологические противники?

Но вернемся, однако, в зал заседаний съезда. С моего места, с позиции председателя Счетной комиссии, перед каждым голосованием, перед решением любого вопроса внутренне возникает ощущение безнадежной ситуации, потому что мой мозг продолжает считать. Это уже стало навязчивой привычкой. И тогда, если я говорю о себе лично, происходит какое-то внутреннее раздвоение: с одной стороны, бесстрастная считалка заранее определяет безысход, но, с другой стороны, на уровне эмоциональном, возникает большая надежда на благополучное разрешение болевых ситуаций. И в этом ключе по мере дальнейших обсуждений, голосований, заседаний, все в большей степени раскрывается характер Председателя, который, как бы по нарастающей, накладывает на зал отпечаток своей личности. И, помимо различных парламентских приемов, которые он формирует, огромное значение, на мой взгляд, приобретает его манера вести заседания. Сама фигура, излучающая фундаментальную уверенность, жесты, реплики, краткие выступления и даже тембр голоса. По-видимому, эти качества, в сочетании с биографией, а самое главное, его глубинное понимание проблем, которые стоят перед Россией, свобода, а может быть, освобождение от стереотипов мышления и поведения — все это обеспечило ему огромную поддержку среди населения, поддержку, которая дает ему столь необходимую уверенность в парламентской борьбе. Его манера вести заседание своеобразна: он быстро меняет тактику по мере необходимости. В том случае, если голосуется, например, проблема, которая вызывает однозначно положительную реакцию со стороны населения России, скажем, суверенитет республики, он с подачи демократических сил использует поименное голосование. И получает в результате неслыханное большинство голосов. Этот прием он использует и в других случаях, невзирая на заклинания некоторых в зале, которые прямо связывают поименное голосование с запугиванием народных депутатов (народом!). Продолжая действовать в этом же плане, Борис Николаевич предложил идею всенародного референдума. Реализация этой идеи позволила бы ему, и вероятно позволит, подключить к процессу голосования огромные массы россиян.

Помимо психологических глобальных аспектов, Председатель использовал также и приемы, которые я бы квалифицировал как чисто технические. Это предварительный зондаж настроения зала, например, когда при помощи пробных голосований появляется возможность оценки тех или иных результатов заранее.

И все же на фоне различных, уже описанных здесь событий и обстоятельств порой возникало ощущение, что данный вопрос, который сейчас обсуждается, именно этот вопрос никогда не будет решен. И тогда Председатель опять находил какие-то новые подходы. Так, например, Декрет о власти не был принят ни за основу, ни в целом. И тогда Борис Николаевич предложил голосовать в виде Постановления и по пунктам. Два пункта прошли, два пункта потерялись, но дело все же сдвинулось с мертвой точки.

Такой же трудный путь прошли шестая и седьмая статьи Конституции, окончательное решение по которым было оформлено в виде Постановления.

И после безвыходной ситуации, завершив все же решение проблемы, Ельцин обычно говорил с удовлетворением: «Хорошо, мы с вами продвинулись». И это его замечание по тону своему, по содержанию совсем не звучало победным возгласом, это была спокойная реплика Председателя, который ободрял своих коллег, как бы поздравлял их с завершением очередной трудной работы.

В процессе заседаний съезда неоднократно провозглашалась мысль, высказанная в свое время Андреем Дмитриевичем Сахаровым, который, трезво взвешивая предполагаемый состав Верховного Совета и имея в виду его возможно малую работоспособность, предложил считать Верховным Советом весь состав Съезда народных депутатов. Это предложение неоднократно ставилось на голосование, но старанием определенных сил не получило нужного количества голосов. Казалось бы, вопрос исчерпан. Однако Председатель сумел найти принципиально новый подход для решения этого зашедшего в тупик вопроса. Конкретно это решение было реализовано за счет предоставления права любому народному депутату по собственному заявлению постоянно работать в Верховном Совете. Аналогичным образом депутаты, которые формально не являются членами Верховного Совета, получили право быть избранными председателями соответствующих комитетов. Среди таких председателей, между прочим, оказалось несколько человек, кандидатуры которых явно не проходили на уровне описанных выше конфронтаций.

Как видит читатель, в процессе заседаний Съезда народных депутатов подводные рифы, потаенные мели, неожиданные ураганы и штормы возникали буквально на каждом шагу, и среди них еще не описанный мною феномен — отсутствие кворума. И именно такое положение сложилось: И, как мне представляется, совсем не случайно как раз в тот момент, когда обсуждался очень острый вопрос о народном контроле Российской Федерации. И хотя настроение в зале явно преобладало в пользу ликвидации этой организации, однако же обсуждение как таковое не могло состояться из-за отсутствия кворума.

В этих обстоятельствах Председатель был вынужден обратиться к Счетной комиссии с призывом временно прервать свою работу и явиться в зал заседаний, чтобы своим присутствием обеспечить необходимое для голосования число депутатов. Понимая важность и остроту проблемы, мною было принято решение прервать работу Счетной комиссии, обеспечить надежную сохранность документации и после голосования возобновить работу. Появление членов Счетной комиссии в корне изменило ситуацию, обеспечив юридический статус предстоящему голосованию.

Обсуждение вопроса было кратким. Интересно отметить, что Председатель, по сравнению с реакцией зала, занял позицию даже более либеральную. Однако предложенная им относительно умеренная в этих условиях резолюция не прошла. Необходимое число голосов получила резолюция, определяющая окончательную (с корнем!) ликвидацию этого крайне непопулярного учреждения. Решение, которое в начале работы нашего съезда казалось неосуществимым, прошло быстро и гладко. Народный контроль перестал существовать.

Здесь я хочу подчеркнуть, что, находясь в зале, я не чувствовал себя только лишь зрителем. По поводу судьбы народного контроля, правомерности его существования у меня было что сказать не только на основании академических обобщений, но и на основе собственного опыта. Я не выступил тогда лишь потому, что в моем выступлении, как я почувствовал, уже не было необходимости, общий настрой депутатов был очевиден, а я, как председатель Счетной комиссии, на все время работы съезда был вынужден писать свои выступления по тому или иному острому вопросу «в стол». Но велико желание у меня было нарушить добровольно взятые на себя ограничения, особенно в этом случае, когда речь шла о народном контроле. И здесь, наконец, я позволю себе снять маску бесстрастного счетовода.

Мое несостоявшееся выступление звучало бы следующим образом:

«Глубокоуважаемый Председатель Верховного Совета, уважаемые депутаты!

В регламенте нашего съезда вопрос о народном контроле подавляющим числом голосов присутствующих здесь депутатов выделен в специальный пункт повестки дня. Уже один этот факт с учетом разномыслия депутатов указывает на их общую серьезную озабоченность, связанную с деятельностью этого органа.

В самом деле, народный контроль с чисто юридической точки зрения является органом неконституционным, поскольку его деятельность не находит отражения ни в одной статье Конституции РСФСР. Я это связываю с тем, что статус народного контроля не только противоречит статусу правового государства, но и не укладывается на полях Конституции нашей республики.

В правовом государстве существование народного контроля — совершенно немыслимый факт, ибо, согласно традициям и практике цивилизованного общества, контроль могут осуществлять только специальные учреждения и организации, такие, например, как прокуратура, суд. Эти структуры в процессе своей многовековой истории выработали всеобъемлющие процессуальные правовые нормы, которые обеспечивают их эффективную деятельность, не нарушая при этом гарантированных законом прав граждан.

В этих учреждениях, и мне даже странно говорить об этом, работают сотрудники, имеющие специальное правовое образование. И невозможно себе представить, чтобы следствие и правосудие осуществляли некомпетентные пришельцы. И, конечно, невозможно себе представить суд без защиты, а судью и прокурора — в одном лице. Разумеется, правоохранительные структуры со всем своим формальным юридическим статусом все же могут быть умышленно деформированы, и мы были свидетелями знаменитых сталинских процессов, когда приговор был уже известен заранее, а судья, прокурор и защитник лишь тонко играли разученные роли. Но, обратите внимание, даже в те страшные времена они были вынуждены эти роли играть, то есть сохраняли видимость процессуальных норм, хотя бы видимость! И даже зловещая тройка как бы подразумевала, как бы намекала на существование прокурора, защитника и судьи. Таким образом, в интересах политического обмана и оболванивания осуществлялось манипулирование процессуальными нормами.

Что же касается ныне существующего народного контроля, то даже подобная манипуляция на его уровне просто невозможна. Во-первых, потому что основная масса народных контролеров, как правило, не имеет юридического образования, и во-вторых, потому что в этой грандиозной организации просто отсутствует, как я уже говорил, защитник, а прокурор и судья совмещены в одном лице.

Следует заметить, что действия органов юстиции опираются на законы, разработанные учеными, и на практику столетий. Эти законы известны, по крайней мере с ними можно ознакомиться. Действия народного контроля базируются не на законах, а на инструкциях, основания для которых и авторы которых неизвестны. Процессуальные нормы вообще не входят в понятие народного контроля.

Практика цивилизованных государств показывает, что в определенных случаях и для определенных целей к решению судьбы человека могут быть привлечены частные граждане, не имеющие юридического образования. Единственный тому пример — суд присяжных. Но институт присяжных заседателей формируется для целей, диаметрально противоположных тем, которые преследует народный контроль. При решении судьбоносных вопросов личности человеческие качества уважаемых людей используются для дополнительного противовеса в пользу обвиняемого. А народный контроль несет исключительно обвинительную функцию. Если контролер возвращается на базу без учиненного разрушения и разгрома, то он, по традиции этого учреждения, считается плохим работником. Председатель областного народного контроля на инструктаже внушает рядовым контролерам: „Если при разговоре с руководителем вы начинаете его понимать, значит вам не место в народном контроле“. Такое сочетание некомпетентности, обвинительного уклона и громоздкости аппарата привело на практике к формированию своеобразного ордена контролеров, связанных по иерархии железной исполнительной дисциплиной и отгороженных от закона и общества полной безнаказанностью.

Если в суде даже отпетый преступник имеет возможность оправдаться на людях, то здесь, в Комитетах народного контроля, любые возражения и оправдания воспринимаются как неслыханная дерзость и покушение на честь ордена. Кто возражает и кто оправдывается должен быть наказан еще сильнее, еще беспощаднее. Причем это не только делается, но и в открытую провозглашается: „Нам возражать нельзя“. И эти их слова с замиранием, уже шепотом, повторяют окружающие, наставляя и подготавливая очередную жертву, наставляя как бы из дружеских соображений, чтобы уменьшить наказание.

Структура народного контроля такова, что она исключает обжалование его действий в какой бы то ни было инстанции. Он вынесен за рамки закона, а потому и действует вне этих рамок, то есть творит беззаконие. Да, этот орган помещается в логику застойного периода как важный инструмент административно-командной системы. И действительно, он использовался этой системой в качестве жестокой и многофакторной узды. Но в логику правового государства, в логику многоукладной экономики этот анахронизм, конечно, поместиться не может, потому что его деятельность направлена исключительно на соблюдение собственных должностных инструкций, которые с переходом на рыночное хозяйство полностью теряют свое значение и смысл, а вместе с ними теряет свое значение и народный контроль, в лучшем варианте. Но, более вероятно, в худшем варианте они будут обозначать свое присутствие на карте России, загоняя хозяйственных руководителей в знакомое им стойло застойных времен. Я призываю вычеркнуть эту организацию из жизни нашего общества!»

Таким был текст моего невысказанного выступления. И здесь я хочу подчеркнуть, что работа Счетной комиссии за исключением лишь единственного, приведенного в связи с данной ситуацией случая, всегда носила характер непрерывной процедуры. И эта непрерывность, вероятно, сказалась и на стиле моего нынешнего письма, которое, может быть, уже по привычке тоже носит характер непрерывного повествования, когда одна ассоциация тянет за собой другую, а образы и воспоминания тесно связаны как бы единой нитью. И в этом плане мое выступление по поводу проблемы народного контроля невольно вызывает воспоминания о других речах, также невысказанных. И некоторые из них я хочу привести здесь, конечно, не для того, чтобы предоставить себе слово, а в связи с тем, что решение этих вопросов или даже их обсуждение, на мой взгляд, не раскрывает полностью затрагиваемые проблемы. И в этом смысле мне хотелось бы заполнить сформировавшиеся ниши-пустоты в логической ткани повествования.

Впрочем, дело не только в этом. Оценивая сам факт восприятия съезда, я прихожу к выводу, что независимо от точки зрения накал борьбы воспринимался тем меньше, чем дальше находился человек от описываемых событий. И в этом плане те люди, которые по природе своей нелюбопытны или имеют принципиально другие интересы в жизни, кто не следил за бурными судьбоносными событиями, которые происходили в Кремле, по радио, по телевидению, кто не интересовался даже прессой, тот, естественно, не имел и не имеет никакого представления о происходивших событиях. Тот, кто интересовался работой съезда в рамках газетных сообщений, получал лишь в очищенном виде, скорее, формализованную информацию и, естественно, не мог ощутить накала парламентских страстей. Значительно больший объем информации был у тех, кто пользовался радио и особенно телевидением. И, наконец, самую большую информацию, конечно же, имели непосредственные участники событий — народные депутаты. К этому, почти исчерпывающему объему информации я, как председатель Счетной комиссии, в силу своего положения имел возможность ознакомиться с некоторыми деталями, пусть небольшими, но из разряда тех, о которых принято говорить, что в капле воды отражается солнце. Я видел не только вспышки конфронтаций в зале, которые носили словесный шумовой характер, когда взаимное противоборство все же имело вид ограниченных во времени всплесков, а не перманентного действия. И в наступившей вдруг тишине могло показаться, что произошла, наконец, релаксация, расслабление, а то и сближение противоборствующих сторон. Но сама манера голосования, эта потаенная процедура, обнаруживала иные чувства, когда одни депутаты голосовали открытыми бюллетенями, демонстративно показывая своего кандидата, а другие сворачивали бюллетень многократно. И здесь угадывались опасные «ножницы» между содеянным только что актом и его возможной общественной оценкой. И такой формальный даже процесс, как зачеркивание фамилий, становился в ряде случаев проявлением злобного чувства. Было ощущение, что бумага буквально дымится под фломастером, затертая до дыр. Так в детстве «замулюкивали» глаза врагов народа в учебниках. И все это вместе с различными дополнительными надписями выявляло еще один, уже невидимый виток опасной конфронтации.

В сочетании с внешними проявлениями противоборства и теми событиями, которые происходили за стенами Кремля и далее по всей стране, эта дополнительная информация усиливала чувство и без того острой тревоги. И в этой ситуации я был особенно удручен тем обстоятельством, что в силу своего положения я фактически не имел возможности выступить на тему, которая представлялась мне самой важной — о примирении сторон и принципе консенсуса уже не только на уровне съезда, но и во всей стране. В контексте выборов правительства РСФСР эта моя опять невысказанная речь звучит следующим образом:

«Глубокоуважаемый Председатель, уважаемые депутаты!

Выражая волю тех, кто определил мое место в этом зале, мне хотелось бы заявить, что правительство России я вижу не через призму той или иной индивидуальности, хотя и это обстоятельство, конечно, очень важно, но еще важнее те основополагающие идеи, которые будут заложены в деятельность этого правительства.

Я тщательно изучил программы, представленные кандидатами. Они составлены так, чтобы казаться привлекательными или достаточно привлекательными по крайней мере в первом чтении. Но возникает ощущение, что в этих текстах имеются середина и конец, но нет начала. Именно это обстоятельство, на мой взгляд, является источником трений не только в этом зале, но и в обществе.

И пусть не обольщают нас дружеские рукопожатия в финале так называемых контрвью на голубом экране. Их апологеты за пределами телестудии к рукопожатию, увы, не готовы, наоборот, и все более популярной становится песня „Предчувствие гражданской войны“. Здесь, в этой точке, по-видимому, и лежит начало, которого не хватает в программах уважаемых претендентов.

России необходим прежде всего гражданский мир, ибо гражданская война, как мы сегодня чувствуем, не закончилась на Перекопе, и на Тихом океане мы не закончили свой поход. Эта война продолжается до сих пор. В разное время она принимала формы голода, лишений, сталинских репрессий, государственной лжи, беспрецедентных экономических, политических и нравственных деформаций и привела в конечном итоге к многократному расслоению общества по самым разным признакам: социальным, партийным, национальным, имущественным, этническим и другим. Фронтов, пожалуй что, и прибавилось, и все это есть логическое продолжение гражданской войны, которую мы на самом деле не выиграли, хоть и не проиграли. И сегодня застарелая враждебность, разогретая кровью новых конфликтов, на фоне экономического кризиса готова разразиться следующим витком откровенного насилия.

Независимо от интерпретации сказанного, а каждый, по-видимому, найдет свое объяснение и установит свою последовательность событий, фактическое положение дел настоятельно требует снять наконец извечный вопрос: „Кто виноват?“ Ибо виноватые всегда найдутся, а значит, будут судьи и палачи. Причем палачи, как показал наш опыт, еще и обгоняют судей. Поэтому я считаю необходимым в торжественной форме заключить мирный договор гражданской войны на взаимоприемлемых условиях. Совместно со всеми без исключения политическими силами России необходимо сформировать всеобщий консенсус, который и должен быть торжественно провозглашен как мирный договор гражданской войны. И тогда этот договор станет первичной точкой отсчета дальнейшего политического и экономического развития страны.

Таким образом, речь идет не о капитуляции того или иного идеологического течения, а лишь о юридическом оформлении уже сложившегося в стране положения для того, чтобы придать существующему разномыслию и естественным противоречиям мнений характер цивилизованных отношений.

Прошедшие годы вывели на сцену новые поколения, которые не участвовали в устрашающих событиях прошлого, им нечего делить, их путь — это путь не мщения, а сотрудничества. Формулой мирного договора является возвращение потомкам тех, кто испытал на деле воплощение лозунга „Грабь награбленное“, их юридических прав. Это обстоятельство сразу сформирует кредит доверия у молодых хозяев России, которые сегодня не испытывают уверенности в завтрашнем дне и поэтому не торопятся принять деятельное участие в экономическом возрождении страны.

Это еще и приглашение в Верховный Совет в качестве наблюдателей демократически избранных за рубежом представителей Русских общин и землячеств. Таким образом, русские люди, вынужденные жить за пределами Отечества, могут быть приобщены не только к экономической, но и к политической жизни России, к ее духовному возрождению.

Глубокоуважаемые депутаты! Точки зрения, разделяющие нас, разномыслие депутатов и разномыслие в обществе — на самом деле не наша беда, а наше богатство. И умение не растерять это богатство, умение бережно собрать его, рассыпанное однажды, и при этом не обжечь себе руки — это и есть прерогатива того правительства, которое я хотел бы видеть здесь. Это правительство, на мой взгляд, должно выполнить следующее:

Все русские люди, которые покинули Россию в силу политических или военных конфликтов, а также их потомки должны получить право на гражданство, и в этом плане следует разработать Закон о возвращении.

Это Закон о земле, который предусматривает не только характер землепользования, но и предварительное, я подчеркиваю предварительное, формирование административно-правовых механизмов защиты индивидуального землепользователя. Для создания индивидуального сектора в сельском хозяйстве сформировать в каждом регионе специальный земельный фонд для свободной продажи, аренды или даже безвозмездной передачи в вечное пользование. Этот фонд должен формироваться за счет нерентабельно используемых земель.

Сегодняшнее развитие России определило высокий уровень политического плюрализма, который, однако, не опирается на плюрализм экономический. Эти „ножницы“ уже сами по себе опасны. Экономический и политический плюрализм следует привести во взаимное соответствие. В условиях доминирующей монополии государственной собственности это означает ее сбалансированное уменьшение за счет нарастания пока еще мизерной личной собственности, которая только и может сформировать рынок не на словах, а на деле. Это означает в свою очередь, что правительство должно законодательно обеспечить продажу или аренду предприятий бытового обслуживания частным лицам и коллективам с одновременной ликвидацией соответствующего управленческого аппарата. Должна быть разрешена передача в частную собственность жилья, причем бесплатно, всем тем, кто проработал двадцать пять и более лет на производстве, с правом выкупа сверхнормативной жилплощади.

Все мероприятия, связанные с обновлением России, имеют своей целью не только повышение материального уровня ее граждан, но и усиление духовного потенциала — основного фактора укоренения ее жителей в родную почву. Это цель, которая ведет человека и не дает ему сбиться с праведного пути. Это способ одолеть апатию, безысходность, безынициативность. Это путь, который, наконец, определяется понятной целью. Человек может стать земледельцем и сделать плодоносным свое поле, он может стать владельцем или совладельцем бытового предприятия и там проявить сноровку, он может, работая в государственном учреждении, приобрести квартиру в частное пользование и тем обрести минимальную экономическую независимость. И весь этот прагматический набор в конечном итоге формирует мощный духовный потенциал, определяет жизненные цели и, таким образом, обеспечивает фундаментальное право каждого человека на будущее.

Именно в этих условиях по мере накопления индивидуальных духовных ценностей только и возможен естественный переход к более высоким общественным интересам на основе складывающегося в стране политического плюрализма.

Таким образом, общественно-политическая концепция власти должна обеспечить разумное удовлетворение экономических, политических и моральных интересов каждого члена общества.

Сегодня уже очевидно для всех, что рыночная экономика является по существу единственным инструментом возрождения экономической жизни России. Но рынок не может существовать в условиях монопольной государственной собственности, и уже по самой природе своей он предполагает наличие многоукладного хозяйства, с формированием законодательно оформленного частного сектора. В этом плане никаких трудностей не возникнет, по-видимому, у тех кто будет экономически и политически реабилитирован, и, разумеется, у тех, кто имеет достаточные наличные средства. Однако эти люди составляют явное меньшинство, которое при отсутствии государственного регулирования получит в условиях рынка нарастающую, а может быть, и неограниченную экономическую и политическую власть. И это обстоятельство чревато таким расслоением общества, которое само по себе может привести к социальному взрыву. В данных условиях требуются особенная мудрость и гибкость законодательной и исполнительной властей, которые всей своей деятельностью должны предотвратить подобное развитие событий.

В этом плане мне представляется целесообразным сформировать такую систему, при которой люди, вынужденные находиться в скверной роли „экономических рабов“ государства, в процессе становления и развития рынка законодательно получили бы причитающуюся им долю в виде участка земли, если они работали в сельском хозяйстве, или акций предприятий, на которых они работали. Таким образом, все слои общества независимо от своего материального положения должны получить равную степень экономической независимости, хотя возможности ее использования будут, конечно, разными.

Что касается стиля работы правительства, то это должны быть люди, прежде всего не скованные догмой, энергичные и гибкие, способные на мгновенные решения и компромиссы в зависимости от обстоятельств, способные выполнить собственные решения в оговоренные ими сроки и своевременно отчитаться о сделанном. Но самое важное требование заключается в том, что правительство, которое не справилось с собственной программой, обязательно должно уйти в отставку».

Изложенные здесь мысли вызывают у меня ассоциацию еще с одним психологическим контрапунктом, который имеет отношение к работе Счетной комиссии. Анализируя результаты голосования различных кандидатур на пост Председателя Верховного Совета РСФСР, я убедился, что Ельцин, хотя и обгоняет своих оппонентов, однако же явно не добирает относительного количества голосов, необходимых ему для победы: четыреста девяносто семь голосов в первом туре, пятьсот три во втором, а необходимо набрать пятьсот тридцать один голос. Имея в виду распределение голосов в этом зале, мне представилось, что тот отрицательный баланс, который имеет место, просто не позволит при прочих равных условиях увеличить число голосов, поданных за Бориса Николаевича. В самом деле, что бы могло обеспечить прирост голосов? Повторение программы кандидата? Но ее уже слышали. Варианты защиты этой программы, элементы ее защиты — логические, эмоциональные? Все это было уже. И очередное повторение этих уже произнесенных истин вряд ли могло изменить положение. На какое же чудо (которое, кстати, и произошло) оставалось надеяться?

В этой ситуации мне представилось, что принципиально необходимы новый голос, новое видение проблемы. И в этом смысле моя точка зрения, которая сформировалась не только на уровне собственных симпатий и антипатий, но и за счет чрезвычайно живого общения с этим залом, со всеми без исключения присутствующими здесь депутатами, такая точка зрения, тем более высказанная председателем Счетной комиссии, могла бы оказать влияние на некоторых колеблющихся депутатов. Кстати, у меня было основание рассчитывать на эту группу депутатов, поскольку анализ бюллетеней показал, что таких колеблющихся депутатов в зале было семьдесят два человека. С учетом психологии предполагаемой аудитории я подготовил следующее выступление.

«Глубокоуважаемый председатель, глубокоуважаемые депутаты и гости съезда! События, происходящие в этом зале, отражают в определенной степени политическую обстановку, которая сложилась в стране. Ожесточенные столкновения различных фракций, групп, а может быть, и партий по существу составили главную доминанту этого съезда, как бы наглядно демонстрируя различные грани раскола в обществе. Для многих, а может быть, даже для всех уже очевидно, что сам факт ожесточенной конфронтации становится настолько важным, что даже само существо обсуждаемых кризисных проблем как бы отходит на второй план. Непримиримость противоборствующих сторон в условиях обостряющегося экономического кризиса на фоне малого демократического опыта сама по себе может привести к таким тяжелейшим последствиям, по сравнению с которыми просто бледнеют сегодняшние экономические неурядицы. И в этих обстоятельствах и с одной, и с другой, и с третьей, и еще с каких-либо сторон раздаются призывы к консолидации сил на здоровой основе. Такие призывы поистине наивны, поскольку их инициаторы и провозглашатели неуступчиво считают свою собственную позицию подлинно или даже единственно здоровой.

Обращаясь к богатейшему опыту традиционно демократических сообществ и стран, мы приходим к выводу, что, когда те или иные группы политиков не могут добиться законодательного превосходства, им приходится вступать в отношения на основе взаимных уступок. В случае же угрозы общенародного бедствия радикально противоположные течения объединяются в правительства национального спасения. Такой широкий и плодотворный политический компромисс с трудом воспринимается нашими противоборцами, потому что на протяжении десятилетий нам внушали и, к сожалению, внушили, что разномыслие является источником неслыханных бедствий. Парадоксально, что носителями этой идеи в нашем зале являются не только сторонники традиционных методов управления, но и те, кто полагает себя свободомыслящими демократами. Но разномыслие является не источником бедствий, а наоборот — источником возвышения и материального благосостояния наций. В демократических странах отработаны законы и традиции, которые позволяют использовать различные точки зрения, различновидение не во вред, а во благо.

При выборе Председателя Верховного Совета России, я думаю, нужно учитывать следующее. В условиях быстро нарастающего экономического кризиса, когда идеалы зачастую разрушены и возможность непредсказуемых событий очень велика, следует таким образом консолидировать наши усилия, вне зависимости от групповых и партийных интересов, чтобы по крайней мере снять то политическое напряжение, которое связано с самим фактом выбора Председателя, с его личностью. Мы все, здесь присутствующие независимо от своих политических симпатий и антипатий должны выбрать такого Председателя Верховного Совета, одно появление которого на политической сцене уменьшило бы социальное напряжение в России и в других республиках Союза. Это должен быть тот человек, который пользуется наибольшим авторитетом не только в этом зале, но и далеко за его пределами. Если нам удастся в определенной мере усилить стабилизацию в обществе таким образом, то уже одно это будет служить достаточным оправданием работы депутатского корпуса.

Вновь избранный Председатель Верховного Совета, как мне представляется, должен, опираясь на краткосрочный кредит доверия у населения, реализовать свой мандат для того, чтобы провести такие радикальные изменения в пользу населения России, которые в короткие сроки приведут к значительному улучшению ее материального и духовного уровня. Председатель Верховного Совета должен органично сочетать интересы России с интересами Союза. В своей практической деятельности он должен умело и гибко использовать весь спектр политических течений в стране, имея в виду, что разномыслие в обществе на самом деле является источником его духовного и материального богатства при том условии, что различные конструктивные течения получат возможность, открыто соревнуясь, принести пользу всему обществу.

С другой стороны, Председателю Верховного Совета и депутатскому корпусу следует учитывать, что селекция политических симпатий и антипатий на государственном уровне чревата взрывом. Мы должны дать новому Председателю Верховного Совета и правительству тот минимальный срок, который они запросят для решения стоящих сегодня тяжелых и острых проблем.

Мы — депутатский корпус — будем, вернее должны, контролировать действия правительства, имея в виду конституционные нормы России. Мы сформируем, по-видимому, процедуру гласного отчета Председателя и правительства о своей деятельности и потребуем отставки правительства в случае провала программы.

Глубокоуважаемые депутаты съезда! Наша первоочередная задача сегодня заключается не в том, чтобы здесь, в этом зале, резко повысить урожайность полей. За все время нашей работы мы не изготовили для населения предметов первой необходимости, но работа, которую мы действительно обязаны сделать, это снизить уровень политической напряженности. Это наш долг, это наша ответственность, для этого мы находимся здесь.

Но статистические выкладки политической игры не исключают возможности патовой ситуации, как в шахматах, когда силы противников уравновесятся и выборы Председателя Верховного Совета будут блокированы. В этих условиях единственным выходом из положения окажется всенародный референдум, который, несомненно, определит своего избранника, и тогда нынешний депутатский корпус продемонстрирует народам России свою полную несостоятельность. Задумайтесь над этим. Благодарю за внимание.»

Это выступление не состоялось потому, что произошло чудо, уже описанное мною выше («тайная вечеря»), и связанные с ним события. По этому поводу я дважды сказал: «Слава Богу!». Во-первых, и это самое главное, состоялось избрание Ельцина, и во-вторых, уже не было необходимости выступать, и это обстоятельство сохранило столь необходимый мне нейтральный статус председателя Счетной комиссии.

Избрание Председателя Верховного Совета России предопределило дальнейшую, и на первый взгляд, спокойную фазу работы съезда, связанную с формированием Верховного Совета. Гладкое и спокойное течение выборов на этом этапе предполагалось потому, что эти выборы проходили по территориальным или национально-территориальным округам. Таким образом, каждая территория или национальный округ получали возможность в соответствии со своей квотой выдвинуть определенное число кандидатов в Верховный Совет. В этих условиях страсти как бы перемещались на локальный уровень, дробились по территориям, каждая из которых в результате предполагаемого консенсуса выдвигала своих кандидатов. На самом же деле консенсуса в большинстве случаев не было, ибо во главе группы территориальных депутатов, естественно, стояли так называемые первые лица, в зависимости от которых находились остальные депутаты, расположенные ниже по рангу. По существу сложилась едва ли не идеальная аппаратная ситуация, когда партийные или советские руководители, уверенно чувствуя себя в своем собственном узком кругу, фактически получили возможность руководить выдвижением кандидатов. Разумеется, эта схема носила не абсолютный, а скорее приближенный характер, ибо в некоторых депутациях, например, по городам Москве, Ленинграду и другим, преобладание демократов было очевидным. В некоторых, не столь многочисленных, депутациях расстановка сил позволяла все же избежать прямого диктата со стороны первых лиц и сформировать список депутатов на основании взаимных соглашений. И все же основная тенденция отражала руководящую аппаратную мысль.

Это сразу же стало понятным Председателю, когда он получил предварительные списки кандидатов в Верховный Совет республики. Желая каким-то образом разбавить густую номенклатуру, Борис Николаевич начал поиск таких законодательных решений, которые позволили бы дополнить эти списки свежим притоком претендентов.

На фоне этих поисков прозвучали предложения из зала, связанные с выдвижением дополнительных кандидатов, но уже не по территориальным или национально-территориальным округам, а непосредственно от тех или иных групп, которые к этому времени не только сложились на съезде, но уже были зарегистрированы. Однако выдвижение от групп не было предусмотрено регламентом, что, впрочем, можно было легко обойти за счет предусмотренной процедуры самовыдвижения.

Этот процесс самовыдвижения вдруг принял лавинообразный характер, причем размеры и скорость движения этой лавины фактически превзошли не только ожидания, но и технические возможности, связанные с попыткой как-то упорядочить этот процесс.

Впрочем, еще прежде чем возникли технические трудности, произошла целая серия политических взрывов на уровне депутаций и групп. Появление новых кандидатов в согласованных ранее списках фактически перечеркнуло все договоренности, достигнутые до сего момента на региональных уровнях. И, естественно, это обстоятельство вызвало большую политическую нестабильность внутри территориальных депутаций. А в целом каждый депутат, столкнувшись с огромным количеством претендентов, по существу полностью потерял ориентировку. В этих обстоятельствах мне представилось, что сбитые с толку и дезориентированные депутаты в конце концов заблокируют процесс выборов в Верховный Совет. Но процедуру нельзя было прервать, она должна была продолжаться, и тогда технические трудности, которые обрушились на Счетную комиссию, поистине показались необозримыми и непреодолимыми.

Формирование бюллетений — простое дело — превратилось в довольно сложное мероприятие, поскольку бюллетень был представлен уже не единичным листком, как раньше, а целой книжкой с многочисленными фамилиями, которые нужно было формально разместить по депутациям, обозначить квоту (хоть для какой-то ориентировки) и еще позаботиться о том, чтобы листы не распадались, чтобы каждый бюллетень абсолютно точно повторял вид всего тиража. И если, например, при формировании многолистажного бюллетеня его листы сшивались скрепками, то эти скрепки должны были быть расположены совершенно одинаково во всех абсолютно бюллетенях, ибо в противном случае возникало обоснованное подозрение, что бюллетень как бы заранее помечен, и это же относилось ко всем остальным техническим подробностям, связанным с формированием бюллетеней. Ни к одному издателю, даже на уровне самых роскошных и престижных произведений, подобных требований никто не предъявлял никогда, а ведь у нас для всего этого было очень мало времени.

Следующая трудность не только показалась, но и оказалась совершенно неопреодолимой. Речь идет о кабинах для тайного голосования. Использование таких кабин в данной ситуации, когда, по моим предварительным расчетам, каждому депутату потребовалось бы от тридцати минут до двух часов для того, чтобы разобраться с большим и непонятным списком кандидатов, поистине привело бы к тромбозу кровеносной системы съезда.

Следующая трудность заключалась в подсчете голосов. Многофакторный обсчет каждого депутата, а также сравнительный пересчет по депутациям обусловил необходимость обработать цифровой материал с колоссальным объемом — как я уже говорил выше — порядка 5 млн. дат. Причем, согласно незыблемым правилам Счетной комиссии, любые арифметические и другие действия должны были производиться только вручную, категорически исключалось использование какой-бы то ни было вычислительной аппаратуры, поскольку любая машина может сделать ошибку, а человек, на пределе ответственности, по крайней мере, не имеет на это права. И не зря, как мне кажется, именно в это время, в момент наивысшего напряжения нашей комиссии, в центральной печати была опубликована информация о расстреле всех членов Счетной комиссии в сталинское время. Причем приговор был обусловлен неправильным подсчетом голосов.

Разумеется, никакой прямой аналогии эта информация с деятельностью нашей Счетной комиссии не имела, и ничего подобного нам, естественно, не могло угрожать в любом случае в наше время. Но кто-то, может быть, в порядке шутливого намека размножил этот материал на ротопринте и вывесил его на видных местах. Впрочем, и без этого мы все время чувствовали колоссальный груз ответственности, и в то же время значение нашей работы подчеркивалось теми возможностями, которые предоставлялись нам по ходу исполнения своих обязанностей.

И, наконец, заключительная трудность может показаться на первый взгляд совершенно парадоксальной. Речь идет об оглашении результатов. В обычных условиях процедура составления отчетного документа, который подлежит оглашению, занимает немного времени, но в данном случае на это потребовалось свыше пяти часов, и еще несколько часов я стоял на трибуне для того, чтобы довести содержание документа до сведения Президиума и депутатов съезда.

Во времени эти действия распределились следующим образом:

Так закончилась эта работа по крайней мере для нас, для Счетной комиссии, а чем же она обернулась для российского парламента, каким результатом?

Результат, на мой взгляд, оказался более чем скромным. Правда, в актив можно было бы записать формирование Совета Национальностей, что в общем и не вызывало сомнений, поскольку число кандидатов соответствовало квоте. Но Совет Республики оказался неукомплектованным, и поскольку депутаты в этой Палате не могли в массе своей составить кворум, Верховный Совет в целом фактически не состоялся.

Мне хотелось бы глубже проанализировать создавшееся положение. Прежде всего отмечу, что самые различные организационные аспекты Верховного Совета в прошлом практически никого не интересовали, потому что они не имели никакого реального значения и смысла. Верховный Совет совсем еще недавно представлял собой лишь своеобразную ширму, в глубокой тени которой за пределами общественного мнения принимались подлинные решения, которые затем и утверждались «верховным» органом власти, обязательно единогласно и в обстановке величайшего энтузиазма и подъема. Теперь, когда российский парламент формируется Съездом народных депутатов, при всех его огрехах, но все же на демократической основе, мы оказались просто неподготовленными к созданию таких организационных структур, которые бы обеспечили собранию народных депутатов устойчивую нормальную работу в новых условиях. И тогда многим из нас вольно или невольно (скорее, невольно!) пришлось сыграть роль Колумба.

Имея в виду, например, мой собственный опыт, хочу здесь напомнить читателям, что порядок крайне ответственной работы Счетной комиссии мне пришлось срочно импровизировать, а в некоторых случаях в связи с быстро меняющейся ситуацией формировать новые варианты модели. Так произошло, например, и в данном случае при голосовании в Верховный Совет России, когда экстремальная ситуация фактически заставила изменить порядок голосования, впрочем, об этом я еще скажу ниже. А пока мне хотелось бы предложить свой анализ.

Отсутствие демократических традиций привело, как мне представляется, к решению превратить депутатов, которым народ уже оказал свое доверие, не столько в законодателей, сколько в выборщиков других депутатов, которые только и станут главными законодателями, то есть постоянными членами Верховного Совета России, в то время как их выборщики — остальные народные депутаты — разъедутся по своим местам. Демократические парламенты такой процедуры и такого статуса не знают. Невозможно себе представить, например, чтобы в Британском парламенте или Американском сенате был сформирован какой-то чрезвычайный орган, суженное совещание, который от имени и по поручению (опять эта фраза!) всех остальных депутатов взял бы на себя ответственность за деятельность парламента, в то время как остальным депутатам только и осталось бы утверждать или не утверждать решение чрезвычайного органа, голосуя периодически на съездах, и то лишь в том случае, если вопрос окажется внесенным в повестку дня.

Дискутируя на эту тему, иные депутаты в резкой форме возражали против разделения депутатского корпуса на главных и неглавных, полемически заостряя свои определения высказываниями о делении депутатов по сортам (первого и второго сортов). Впрочем, даже самим ораторам в этот момент казалось очевидным, что подобные заявления произносятся в пылу полемического задора. Каково же было всеобщее удивление, когда эти мысли, высказанные в столь острой полемической форме, поразительным образом воплотились в жизнь.

Это случилось тогда, когда вновь избранные члены Верховного Совета, вчера еще равные с другими народными депутатами, теперь вдруг потребовали удалить своих вчерашних коллег из зала заседаний Верховного Совета как элементов то ли недостойных, то ли нежелательных с точки зрения их присутствия в этом зале. И в этих условиях уже ни у кого не вызвал удивления тот факт, что неофиты Верховного Совета категорически отказывались включить в Счетную комиссию тех народных депутатов, которые остались за бортом этого органа.

Эти строки не только формально, но и внутренне я пишу сложносочиненными предложениями со спокойной точкой на конце, безо всяких вопросительных и восклицательных знаков и многоточий, поскольку ко мне лично все эти события никакого отношения не имели. И все, о чем я здесь рассказываю, является наблюдениями поистине стороннего зрителя. А факт, достойный внимательного взгляда и обобщения, заключается в том, что мгновенно изменяющаяся ситуация мгновенно же вызывает расслоение, в данном случае на уровне народных депутатов РСФСР. Быстрота трансформации в первом чтении представляется комической, но с учетом фактора времени формирует важное политическое предостережение. Во всяком случае социальная и экономическая политика страны обязательно должна учитывать этот фактор. И, как мне представляется, следует принять определенные меры, которые бы предупреждали, по крайней мере сдерживали процесс расслоения общества и уж, во всяком случае, на уровне парламента.

И ведь мы — обыкновенные люди — должны сначала увидеть, услышать, пощупать нечто, чтобы осознать очевидную истину. А вот гений Сахарова предвидел заранее многое из того, с чем мы столкнулись сегодня. Поэтому Андрей Дмитриевич провозгласил: «Съезд — парламент». К сожалению, сахаровская формулировка не прошла, и тогда порочное нарушение порочного регламента привело к такой неслыханной неразберихе, которую едва удалось уладить за счет колоссального напряжения сил, а результат, как я уже сказал, оказался более чем скромным.

Возникшая неразбериха была обусловлена не только чисто арифметическим валом, но еще и той обстановкой всеобщей неосведомленности, которая возникла на фоне массовых самовыдвижений кандидатов. Вряд ли такое положение могло бы сложиться в устойчивом демократическом парламенте, члены которого имеют четко выраженную «политическую окраску», принадлежа к той или иной партии, или имеют статус независимых депутатов. Кроме того, европейские, например, парламентарии собираются на относительно длительные сроки, чтобы совместно работать, а не выбирать друг друга в более высокие инстанции. В процессе совместной парламентской деятельности они имеют возможность хорошо узнать друг друга. И вряд ли у них возникнет сакраментальный вопрос «Кто есть кто?» На Съезде же народных депутатов политическая приверженность была выражена недостаточно четко. Член партии, например, не обязательно входит в группу «Коммунисты России» и тем более поддерживает ее платформу. С другой стороны, можно встретить коммуниста (и это не такой уж редкий случай), который состоит в блоке «Демократическая Россия». То же самое относится к другим группам, столь широко представленным на съезде.

И когда все это пришло в движение, точнее в самовыдвижение, то сложилась такая ситуация, которую только и можно выразить словами: «Смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой». И тогда на фоне внешних, чисто технических трудностей, которые буквально водопадом обрушились на Счетную комиссию, мне пришлось столкнуться еще и с ожесточенным сопротивлением со стороны некоторых групп по самым различным вопросам.

Перед началом голосования я, как председатель Счетной комиссии, объяснил депутатам технологию выборов в сложившихся экстремальных условиях. Поскольку использование кабин для тайного голосования в данной ситуации практически исключалось, я предложил сделать вынужденный «допуск свободы»: раздать депутатам бюллетени и предоставить им полную свободу на несколько часов, чтобы они имели возможность, во-первых, разобраться со списком фамилий кандидатов и, во-вторых, путем контактов, которые в этой обстановке уже не возбранялись, могли бы получить какую-то информацию о политических воззрениях и личностных качествах того или иного кандидата. Учитывая исключительность ситуации, я высказался за то, чтобы местопребывание голосующих не ограничивать стенами Кремлевского Дворца, а позволить им выйти за его пределы. Мое предложение не прошло. И тогда я несколько уменьшил пресловутый «допуск свободы»: депутаты могли получать необходимую информацию и работать над бюллетенями, не выходя из зала. Это предложение было принято. Для нас, членов Счетной комиссии, чрезвычайно важно было получить официальное признание того факта, что кабины для тайного голосования в данной ситуации не могли обеспечить проведение выборов.

Более интересным, однако, было столкновение по другому поводу. Я выступил с идеей жесткого голосования, которая заключалась в том, что бюллетени считались недействительными, если число незачеркнутых кандидатов превышало количество, установленное квотой. Это предложение вызвало противодействие у части демократов, которые увидели в нем механическое ограничение собственных прав. Мне хорошо было понятно, что идея любого ограничения просто не стыкуется с духовным настроем демократического крыла нашего корпуса. Но здесь, в этом пункте, заключен как раз интереснейший парадокс, на который следует обратить внимание.

Безбрежный океан демократии, не ограниченный берегами ответственности, неизбежно приводит к формализованному абсурду. Противоборствующим мне депутатам я нарисовал такую картину: что произойдет с теми кандидатами сверх квоты, которые наберут равное и достаточное число голосов для избрания в Верховный Совет? Вот где поистине начнется театр абсурда, ибо по закону мы будем обязаны провести их в Верховный Совет, и в то же время по закону не будет на это права. Впрочем, на свой недоуменный вопрос никакого ответа я не получил. Кстати, опасения мои не оправдались: такого сочетания голосов в нашей лотерее, к счастью, не получилось.

Но зато произошел непредвиденный и забавный случай. Это теперь, ретроспективно, он кажется забавным, а тогда ничего забавного не было. В калейдоскопе фамилий, поданных в Секретариат, затерялась случайно фамилия одного депутата, который сам выставил свою кандидатуру. И когда этот депутат по фамилии Казаков обнаружил «пропажу», а из всех присутствующих, будучи самовыдвиженцем, он только и мог это сделать, он совершенно естественно и вполне резонно заявил свой протест в Секретариат. Положение сложилось критическое. В этой ситуации, еще и подогретой большим нервным напряжением, выборы могли быть признаны недействительными. Оставалась последняя надежда, что в его территориальной депутации квота не будет заполнена выбранными депутатами. Тем больше было оснований для надежды, что в конце концов общий кворум в Верховном Совете не был набран (ведь никто не знал, за кого голосовать!). И можно было надеяться, что и в данном территориальном округе останутся свободные места неизбранных депутатов. Но бутерброд, как известно, падает маслом вниз: именно в этом территориальном округе так и получилось — все кандидаты оказались выбранными.

Сложившаяся ситуация побудила меня сделать специальное заявление. Я сказал, что на данном этапе вынужден опустить результаты голосования по территориальному округу, к которому принадлежит депутат Казаков, ибо он действительно выдвинул свою кандидатуру, причем Секретариат, как я выяснил, заложил его фамилию в машину для составления соответствующего списка. Но в списке депутата Казакова не оказалось — машина дала сбой. Она почему-то не приняла эту фамилию. Неизвестно почему? Может быть, здесь слишком много Казаковых? Зал разразился хохотом. Образ Василия Ивановича Казакова, нашего достопамятного председательствующего, как-то материализовался в коллективном сознании присутствующих. И этот неожиданный смех стал живительной разрядкой наэлектризованной и достаточно уставшей массы людей. В совершенно иной уже теперь психологической ситуации, на доброжелательной волне сочувствия и понимания, я предложил провести дополнительное электронное голосование по кандидатуре Казакова. И в том случае, если он получит более простой половины голосов, сравнить эти результаты с результатами его коллег по территориальному округу. Предложение, однако, не прошло: в зале продолжало доминировать убеждение, что тайное голосование не должно проводиться при помощи электронной техники. В конце концов конфликтная ситуация разрешилась, поскольку депутат Казаков снял свою кандидатуру.

Итак, локальный инцидент, угрожавший стать глобальным, был исчерпан. Однако отсутствие желанного кворума в Верховном Совете, как я уже говорил, практически парализовало работу этого еще неродившегося органа.

Одним из последствий создавшегося положения явился тот факт, что недействующий Верховный Совет, разумеется, не мог избрать Председателя Совета Министров, а мы, депутаты съезда, в свою очередь не имели возможности утвердить эту должность. Таким образом, предстоял новый тур выборов, и съезд продолжил свою работу.

В ходе дальнейших туров голосования установившаяся в связи с этими большими числами и неразберихой ситуация повторялась неоднократно, и на финале голосования депутаты были уже настолько вымотаны, что в конце концов согласились на электронное голосование. Подумать только, ведь совсем недавно из-за единичного случая депутата Казакова съезд единодушно отказался от электронной машины, а через несколько дней серьезнейшие туры голосований в Верховный Совет были из юрисдикции и ведения Счетной комиссии изъяты и переданы электронике. Вчера это казалось кощунством, сегодня стало реальностью. Во всяком случае Верховный Совет был избран, и появилась, наконец, долгожданная возможность сформировать правительство России.

Ну что ж, усталости, как не бывало. Второе дыхание как бы проснулось у депутатов и на этот раз опять обеспечило сильный всплеск политических конфронтаций, причем каждая группа, теперь уже на уровне Верховного Совета, стремилась вручить кормила исполнительной власти, конечно же, своему человеку. На гребне этой борьбы у меня, естественно, сложился текст выступления, продиктованный не только моим видением проблемы как депутата, но еще и как председателя Счетной комиссии, который особенно остро ощущает перипетии парламентских конфронтаций. Мне хотелось как-то переключить внимание депутатов, попытаться переориентировать их так, чтобы групповые и партийные интересы реализовались не столько в акте выбора премьер-министра, сколько в формировании всеобъемлющего и жесткого контроля за деятельностью его кабинета. Свою позицию я попытался выразить примерно следующим образом:

«Острое противостояние и противоборство различных групп депутатов, их стремление победить на выборах Председателя Верховного Совета России представляли собой естественную парламентную процедуру и в этом плане имели смысл, так как продемонстрировали всему миру демократический характер российского парламента. Но сегодня сложилась принципиально другая ситуация, которую следует серьезно осознать и быстро избавиться от инерции ожесточенного противоборства. Выбор сделан, Председателем Верховного Совета России стал Борис Николаевич Ельцин. Теперь позитивный ресурс разномыслия следует употребить на формирование всеобъемлющего механизма жесткого контроля со стороны Верховного Совета за деятельностью исполнительной власти. Такая постановка вопроса позволит использовать оппозицию в конструктивных целях на благо России.

В самом деле, если бы в этом зале в подавляющем большинстве находились бы лишь сторонники и апологеты Бориса Николаевича, несмотря даже на все заявления Председателя о недопустимости культа, этот культ все равно бы состоялся, пусть замешанный на чистом энтузиазме, на субъективном обожании, но все равно с непременным конечным результатом. И этот результат — нежелание видеть недостатки на фоне большого желания выпятить достижения. Наличие организованной оппозиции позволяет избежать такого развития событий.

Недостатки и просчеты исполнительной и законодательной власти оппозиция не пропустит и не простит. Таким образом, на Председателя Верховного Совета и его команду мы взваливаем громадное бремя ответственности. Это значит, что мы обязаны дать Председателю Верховного Совета и реальные возможности для реализации этой ответственности. Ибо если мы не дадим ему такой возможности, то любую несостоятельность он совершенно резонно оправдает тем, что мы, депутаты Верховного Совета, не позволили ему создать работоспособную структуру власти. И в этом случае Председатель Верховного Совета России будет прав, и население страны может согласиться с ним, ибо мы — депутаты в этих обстоятельствах действительно возьмем на себя ответственность за деятельность правительства вместо того, чтобы контролировать его. Так мы потеряем нравственный мандат на контроль за деятельностью правительства.

В цивилизованных странах с устоявшейся традицией демократии парламент давно уже научился формировать эффективную систему власти, исходя из естественного стремления руководителя страны иметь дееспособный кабинет, практическая работа которого проходила бы под знаком совместимости. Когда же традиционные парламенты отклоняют номинацию президента, это делается не по политическим, а по личностным соображениям (кандидат по чисто человеческим качествам или по фактам своей биографии не может соответствовать высокой должности). Впрочем, такие случаи достаточно редки, они носят характер исключений. Парламент в целом независимо от партийной принадлежности с тем большим основанием оставляет за собой право последующего жесткого контроля.

Почему же сейчас мы делаем главный акцент не на контроле за правительством, а на выборе определенного лица? Ведь мы выбираем не монарха самодержавного, а подотчетного нам человека. И здесь акцент следует сделать на разработке всеохватывающего механизма контроля. Но если даже этот механизм и будет разработан должным образом, то опять мы не сможем применить его к правительству, если сами, вопреки воле Председателя, этот кабинет сформируем.

Те, кто сегодня из соображений политического антагонизма не позволят Председателю создать кабинет по собственному усмотрению, завтра не смогут выступить с критикой этого кабинета. А те, кто в условиях противостояния выступят на защиту линии Председателя, завтра тоже не выступят с критикой по соображениям политической солидарности.

Следовательно, неумело используя разномыслие, мы приводим наш Верховный Совет в тупик. С другой стороны, избрав Председателя Верховного Совета, дав ему возможность иметь дееспособный по его разумению кабинет, мы юридически и нравственно оставляем за собой право жесткого и всеобъемлющего контроля, определяя сроки исполнения и объявляя вотум недоверия правительству в случае провала его программы.

Только так разномыслие будет введено в нормальное русло парламентской борьбы и станет важным стабилизирующим фактором».

И это мое выступление не состоялось, а тем временем в зале заседаний в результате различных поворотов избирательной борьбы на финишной дорожке к посту премьера оказались двое: Бочаров и Силаев. Бочаров представил программу восстановления российской экономики с интригующе конкретным названием «500 дней». И действительно, в его полновесной и очень сжатой, как пружина, программе буквально по дням были распределены всеохватывающие комплексные мероприятия, которые должны были бы буквально возродить российскую экономику.

Несмотря на столь привлекательную и тщательно разработанную программу Бочаров при голосовании проиграл, и тогда Борис Николаевич Ельцин в соответствии со своим конституционным правом предложил Силаева на безальтернативной основе. Психологически и политически это явно устраивало большинство депутатов Верховного Совета. Одни увидели в Силаеве представителя фундаментального учреждения, каким является Совет Министров СССР, и это обстоятельство умиротворило определенный спектр депутатского корпуса. Другие же усмотрели в биографии кандидата специфические черты характера и личности, связанные, например, с его едва ли не героическим сопротивлением тому или иному диктату. И другой спектр общественного мнения таким образом тоже был удовлетворен. Кандидат Силаев Иван Степанович стал премьер-министром России.

Чтобы окончательно отмести последние подозрения в его якобы личной несовместимости с Борисом Николаевичем Ельциным, Силаев тонко заметил, что единственное место, где он позволит себе оказывать сопротивление Председателю Верховного Совета, это теннисный корт. И эти, как бы невзначай сказанные слова, не только развеяли все сомнения, но и поразительным образом укрепили уверенность у всех присутствующих, равно как и у миллионов телезрителей, в том, что законодательная и исполнительная власть в России удачно соотносятся друг с другом.

Анализируя в более широком плане совместимость Председателя с его помощниками и связывая этот анализ с процессом формирования будущего правительства, я начинаю приходить к выводу, что некоторые копья (не все!) были поломаны зря. Ведь отчаянное стремление окружить Ельцина несовместимыми людьми по существу не увенчалось успехом. И дело, я полагаю, не только в том, что могучая фигура и личное обаяние Председателя растопили наружный ледок. Главная равнодействующая, определившая в конце концов сознание, — это общая, крайне напряженная работа, общая ответственность и взаимозависимость от результата. И вот именно общая ответственность представляется мне настолько важным, настолько фундаментальным, настолько выходящим за рамки групповых и партийных интересов обстоятельством, что у меня невольно появилось желание выразить свое мнение по этому вопросу:

«Если когда-то, впрочем, не в столь давние времена, затаившиеся интеллигенты были уверены, что развитие демократического механизма само по себе безусловно обеспечит экономический расцвет общества, то сегодня, к нашему всеобщему сожалению, целительная для души демократия никак не доберется до нашего быта и желудка. И тут опасность, в частности, еще и потому, что появляются настроения и силы, которые могут угрожать уже и самой демократии, провозглашая ее заложницей экономических неудач. Между тем демократия, естественно, сочетает в своем полном выражении не только свободу, которой мы пользуемся, но также и огромную ответственность, которая каким-то образом отодвинулась на самый дальний план.

Впрочем, безответственность зачастую была характерна и для прошлых лет, когда решения принимались либо под трубные гласы всеобщего ликования, либо келейно, многозначительно, по формуле „Есть такое мнение…“ Во всяком случае сегодня уже никак не найти архитекторов аральской катастрофы, инициаторов уничтожения рыбных запасов, организаторов беспрецедентных хранилищ для радиоактивных отходов, тех, кто перенасытил почву ядохимикатами, тех, кто примитивно, вульгаризаторски способствовал истреблению духовных ценностей народа.

Однако если даже и опубликовать имена конкретных разрушителей, то сам список этот, по-видимому, не будет иметь большого значения — не сделали бы одни, так сделали бы другие, не в именах суть. А дело в характерной для нашей эпохи общей безответственности, бесхозяйственности (хозяина нет!). Такое страшное наследие прошлого перекочевало в наше время, приняв, разумеется, другие формы и другую окраску. Модернизированная в духе эпохи безответственность выглядит следующим образом.

При обсуждении кандидатуры Председателя Совета Министров РСФСР различные группировки с противоречивыми интересами показали многочисленные оттенки общественного мнения, нередко по старой методологической привычке считая себя подлинным голосом народа, истиной в последнем выражении. Непривычному слуху избирателей, рожденному и воспитанному в единомыслии, слышатся в высшей степени аргументированные и эмоциональные выступления противоположного толка. И, конечно, эти же чувства в значительной мере переживает и наш молодой, едва оперившийся депутатский корпус. И вот здесь, в этом болезненном пункте, который многими воспринимается как точка отсчета, я хочу выразить свое мнение или даже свою позицию депутата. Работа съезда показала, что приоритеты постепенно сместились в сторону групповых (завтра в сторону партийных) интересов. Депутаты и общество призывались с разных сторон к консолидации „здоровых сил“, которые всегда представлял данный оратор. Обещания были превосходны, и каждая группа как бы уже заранее объявляла себя чемпионом, еще не будучи фаворитом. И ни слова о своей персональной ответственности, о сроках выполнения своих обещаний. Таким образом, демократия использовалась пока лишь для реализации свободы слова, в более широком смысле в части свободы вообще, но не в части парламентской и общенародной ответственности.

Принцип ответственности необходимо логически завершить. Это значит, что Председатель Совета Министров, который не только принял на себя бремя решения проблем, но еще и публично заявил, что он знает пути их решения и сумеет это сделать, и определил к тому же сроки свершений, должен регулярно и всенародно отчитываться о результатах своей деятельности. Провалился — объясни причины своих неудач, подай в отставку, предоставив возможность своим оппонентам сформировать и возглавить новое правительство. Такой порядок просто не позволит ему механически реализовать групповые (партийные) интересы в ущерб общегосударственным проблемам, поскольку главным смыслом его существования будет уже не групповой, а общенародный интерес, выраженный в результате правительственной деятельности. Результат — вот божество, которому должен поклоняться Председатель Совета Министров. А дело парламента, депутатского корпуса — внимательно контролировать и результаты деятельности правительства, и способы, при помощи которых эти результаты получены. Тогда демократия, гласность, плюрализм мнений не только обеспечат нам пленительное ощущение свободы, но и позволят рационально использовать законодательный механизм парламента для значительного повышения материального благосостояния народа».

В ракурсе своих рассуждений я хочу описать события, которые внутренне охарактеризовал как феномен Шахрая. С позиции председателя Счетной комиссии подчеркну, что на съезде было несколько пиков конфронтационной борьбы и почти всегда, кроме случая с Шахраем, четко вырисовывалась политическая личность кандидата. Поэтому конфронтацию было легко понять и объяснить. Тут же на первый план выступили другие моменты. Дело в том, что после избрания Председателя Верховного Совета противоборствующий лагерь яростно пытался провести на административные посты в Верховный Совет политически близких ему кандидатов. Это стремление можно было бы формально обозначить знаком плюс — плюс себе, в свою пользу. Но оно в конечном итоге обозначилось (в своем логическом завершении!) знаком минус — минус для Ельцина. И когда Борис Николаевич выдвинул крайне нужного и дорогого для его команды человека в плане чисто техническом, специалиста по «черновой» работе парламента, человека, который уже доказал свою высокую компетенцию, подготовив целый ряд важных документов для съезда и будущего парламента, и сумел их грамотно сопоставить с юридическими нормами, против последнего дружно голосовали правые депутаты. И это противодействие не заключало политической конфронтации, а скорее отражало принцип: «Мне грустно оттого, что весело тебе».

И действительно, Шахрай был лично нужен Председателю именно как профессионал, который глубоко и тонко разбирается в очень сложных юридических и организационных аспектах работы парламента. Именно поэтому Борис Николаевич выдвигал его кандидатуру трижды в разных вариантах на альтернативной и безальтернативной основах. И во всех случаях на гребне разогретых страстей нужного количества голосов этот кандидат не получал.

Тогда Ельцин решил отложить голосование, полагая, что со временем страсти могут утихнуть, а его, Председателя, бесстрастная и сбалансированная политика позволит приблизиться к общему единению депутатов, по крайней мере на уровне технических проблем. Этот расчет как будто бы начал оправдываться.

Дело в том, что по ходу целого ряда заседаний Ельцин твердо проводил взвешенную сбалансированную линию, не высказывая явных предпочтений и антипатий, справедливо распределяя время у микрофона, корректно пользуясь своими правами. Все это в общем соответствовало духу зарождавшегося консенсуса, заметно охлаждало страсти и ослабляло противоборство соответствующей части депутатского корпуса. Появилось какое-то ощущение общей цели, согласия, стремления к прагматическим результатам.

И тогда, оценив новую ситуацию, Борис Николаевич счел возможным обратиться к залу с просьбой понять его, почему он в четвертый раз ставит кандидатуру Шахрая на голосование. Учитывая, что против его личности, против его политических взглядов, его программы возражений практически не было, Председатель Верховного Совета подтвердил свое намерение выставить эту кандидатуру безальтернативно, ссылаясь на то, что Шахрай действительно является по существу единственным в своем роде специалистом в области организации и юрисдикции парламентской деятельности. И в этих условиях, подчеркнул Борис Николаевич, Шахрай просто необходим парламенту с точки зрения технологии его работы. И было такое ощущение, что подавляющее число депутатов благоприятно восприняло обращение и личную просьбу Председателя. И на этой волне у меня возникла уверенность в положительном исходе голосования.

Привычно и слаженно Счетная комиссия сделала необходимые приготовления, и я доложил Председателю о нашей готовности к работе. И здесь, мне кажется, произошла тактическая ошибка. Учитывая, что бюллетени были вскрыты и Счетная комиссия уже сидела за столами, необходимо было сделать перерыв для голосования, после чего продолжить работу в соответствии с повесткой дня. Но она была чрезвычайно острая. Речь шла об изменениях статей шестой и седьмой Конституции РСФСР — статей, регламентирующих руководящую и направляющую роль КПСС в обществе. Понятно, что их обсуждение вызывало огромный и болезненный интерес в зале, стране и за ее пределами.

Увлекшись этими острейшими проблемами, Борис Николаевич не смог прервать обсуждение и отложил голосование, которое было проведено по завершении дебатов. Но дискуссия на тему, острейшую в жизни съезда, вызвала такое ожесточение страстей, что от былой умиротворенности зала и следа не осталось. В этих обстоятельствах Шахрай, конечно, проигрывал заранее не как личность, не как политический деятель, а как заложник событий. Поэтому перед началом голосования я послал Ельцину записку: «Он проиграет, Вы их разозлили…». Я надеялся, что Борис Николаевич отложит голосование по той или иной причине. Будучи председателем Счетной комиссии, я особенно остро ощущал значение организационной работы, и фигура Шахрая представлялась мне крайне важной на этой шахматной доске.

Голосование, однако, состоялось в очень неблагоприятный момент, на острие страстей, когда многие депутаты, возбужденные знаком вопроса о руководящей роли партии, заранее объявляли с раздражением и вызовом, что будут голосовать против. И Шахрай нужного количества голосов, естественно, не получил.

Кстати (или, некстати!), изъятия статей шестой и седьмой Конституции, определяющих роль партии, также не удалось оформить в виде Закона. Эти положения были определены лишь Постановлениями съезда, которые в свою очередь обязывают Верховный Совет окончательно разработать соответствующие правовые нормы.

Что же касается самого Шахрая, то он, несмотря на все описанные здесь события, все же состоялся именно в той роли, которая соответствовала его интеллекту и эрудиции. Благодаря большой профессиональной работе, которую он проделал, целый ряд документов был своевременно подготовлен к началу работы Верховного Совета, что в немалой степени способствовало бесперебойной деятельности российского парламента.

История Шахрая не является, как мне кажется, частным случаем. Скорее, это важная иллюстрация или даже сигнал. Речь идет о том, что принцип, доведенный до абсурда, сметает личность. И снова мы становимся свидетелями того прискорбного и столь знакомого нам положения, когда человек во всем неповторимом его многообразии фактически становится заложником каких-то внешних событий и механически выносится за скобки. Но это произошло в данном случае на фоне временной вспышки политических страстей, и, таким образом, надежда не может быть потеряна окончательно, по крайней мере во времени. Другое дело, если подобные действия производятся на основании выдвинутого заранее принципа, и тогда соответствующие кандидатуры вообще не подлежат обсуждению. Ущербность такой постановки вопроса, как мне представляется, заключается, по-видимому, в том, что человек, заранее отторгнутый по принципу, заранее обречен на отчаяние. Таким образом, он органично становится врагом нарождающейся системы. А это в свою очередь препятствует формированию столь необходимого консенсуса в обществе.

И, наконец, в этих условиях может быть потерян значительный прагматический эффект, обусловленный механическим отторжением высококвалифицированных профессионалов.

В странах с устойчивыми демократическими институтами альтернативы разработаны давным давно. В гуманитарном плане каждый человек имеет равные возможности в свободной стране, но реализует их в зависимости от своего личного потенциала. Провозглашение и законодательное подтверждение этого правила как бы заранее снижает уровень конфронтации в обществе, законодательно предоставляя каждому его члену равные возможности для реализации своей личности.

Возвращаясь к предмету разговора, разумеется, можно, а иногда и нужно отказаться от той или иной кандидатуры, но не на основании заранее разработанного принципа, а с учетом потенциала личности кандидата. А с прагматической точки зрения указанный подход имеет огромное значение для создания корпуса профессионалов. И здесь опять уместно сослаться на опыт демократических стран, где политические лидеры и их непосредственное окружение могут меняться, но профессионалы, как правило, остаются именно в силу своих профессиональных качеств. Таким образом объективно складываются специфические обстоятельства, при которых каждый специалист ориентируется на свои профессиональные качества, а не хранит слепо преданность своему патрону, ибо только профессиональные качества гарантируют, что в случае смены руководства специалист останется на месте. В противном случае с уходом политического руководства исполнительный аппарат становится инородным, значит, его существование полностью определяется исключительно лишь данным руководством, и поэтому главная доминанта в этих обстоятельствах — это лишь слепое повиновение.

Но такой порочный круг в конечном итоге не пойдет на пользу и самому руководству, которое для достижения конечного результата нуждается в хорошо подготовленных профессионалах, а не только в слепых исполнителях.

Таким образом, тенденциозный подход, во имя политического удобства, представляет собой лишь иллюзию конструктивного решения. Но сегодня такой подход является выражением инерции прошлых лет, когда чрезмерный перекос в сторону конкретного конструктивизма, на фоне явного пренебрежения абстрактными и гуманитарными ценностями, приводил и уже окончательно привел к полной несостоятельности внешне привлекательных и надежных решений.

Более того, такое «наследственное» видение мира как бы отодвигает на периферию нашего сознания и зрения важнейшие события духовного порядка, которые при умелой интерпретации могли бы стать осязаемым и четким политическим фактором. И здесь следует упомянуть о том, что одновременно с работой Первого съезда народных депутатов, избранием главы Российского государства, формированием свободного российского парламента произошло еще одно важное для России событие — избрание Патриарха Московского и всея Руси Алексия Второго. Этот благоприятный шанс случайного исторического совпадения следовало, по-видимому, максимально использовать в интересах всеобщего духовного обновления и укрепления государственной власти, ибо православие от времен Сергия Радонежского и до наших дней традиционно связано с государственными интересами России.

Однако же эти события, вместо того, чтобы быть исторически объединены, оказались едва ли не разобщенными. И лишь тонкая формализованная нить в виде официального приветствия премьер-министра России Силаева избранному Патриарху оказалась единственным связующим звеном между церковной властью и властью мирской. Впрочем, со стороны Председателя Совета Министров, по крайней мере в рамках его протокола, этот жест можно считать корректным и достаточным.

В то же время мне представляется, что Борис Николаевич, и в силу своего официального положения главы государства, и с учетом огромной духовной поддержки со стороны населения его личности и его дела, просто должен был связать тесно свой образ с образом Патриарха, с духом православия. Это могло бы произойти следующим образом (если бы произошло). В момент провозглашения нового Патриарха России, для того, чтобы донести сверху, набатом, значение этого события, следовало бы срочно направить телеграмму от имени делегатов и, драматически прервав заседание съезда, лично отправиться к Патриарху, чтобы принять его благословение и поздравить с высочайшим саном. Крайняя необходимость такого шага и подобных шагов в будущем обусловлена еще и той зияющей пустотой, тем опасным вакуумом души, которые уже формируются на месте распада идеологии, вчера еще тотально инфильтрирующей эмоции и сознание на всю глубину живой ткани и живой мысли. Но природа, как известно, не терпит пустоты. От того, чем будут заполнены эти пустоты, зависит будущее России, а может быть и всего человечества. И это ощущение высокой ответственности должно стать обязательной прерогативой государственных руководителей, ибо в реестре государственных ценностей лежит не просто патриотизм, а патриотизм духовно-просветленный, и тогда не обойтись нам без ручьев вдохновляющей влаги, которую несет в силу самой природы своей русская православная вера, как впрочем и другие религии, которые в многонациональном Российском государстве приобщают свои народы к высоким духовным ценностям.

С точки же зрения чисто прагматической естественный и крепкий союз российского правительства и русской православной церкви является краеугольным камнем национального суверенитета. И сегодня, когда государственные институты в России еще не созданы, содружество власти и церкви приобретает не только нравственное, но и политическое значение. И то обстоятельство, что появление нового Патриарха произошло где-то на периферии нашего сознания, это обстоятельство говорит о том, что мы еще не готовы к целостному восприятию духовных ценностей, ибо «вышли мы все из народа»… («дети семьи трудовой»).

Возвращаясь к работе съезда, следует сказать, что на фоне острой конфронтационной борьбы, решая одни вопросы и откладывая другие, съезду в конечном итоге удалось принять целый ряд постановлений, которые как будто определили основные тенденции дальнейшего развития России. Вместе с тем осталось немало проблем, которые на данном этапе еще не нашли своего решения: одни были начисто забаллотированы, а другие обезличены исключением из них наиболее радикальных параграфов.

Но сказать, что бремя Председателя ограничивается лишь данными проблемами, — значит, ничего не сказать, ибо сказанное — лишь фраза, вырванная из контекста, поскольку главная трудность все-таки заключается в реализации уже принятых решений через существующую инфраструктуру власти на местах, так как она часто представлена старыми аппаратными системами, которые едва ли способны воспринять букву и дух новых законов. Упорная их приверженность застарелым догмам может быть проиллюстрирована, например, итогами голосования по оценке деятельности бывшего правительства России.

Несмотря на то, что в дебатах по этому поводу при помощи фактов и цифр была обнажена картина потрясающей разрухи, резко усиленная к тому же талантливым фильмом С. Говорухина «Так жить нельзя», ожесточенные столкновения все же возникли даже не вокруг самой оценки деятельности правительства, а лишь по вопросу о том, голосовать или не голосовать в принципе. Большинством голосов решение об оценке деятельности бывшего правительства России не было принято.

Итоги голосования по другим проблемам не менее красноречивы. Не прошла поправка к статье сто восемнадцатой Конституции (о совмещении должностей в обеих Палатах Верховного Совета). В этом случае, впрочем, четко проявляется не против чего голосовали, а кто голосовал: представители аппарата на местах, естественно, не пожелали освободиться от своих высоких кресел, не желая в то же время упустить законодательную власть в Верховном Совете. Поэтому они голосовали за явный нонсенс совмещения законодательной и исполнительной власти.

Эти же силы голосовали против приостановки действия статьи Конституции РСФСР, определяющей руководящую и направляющую роль партии в жизни общества. Здесь вопрос настолько очевиден, что комментарии излишни.

Таким же образом большинством голосов был забаллотирован Декрет о власти. И более, того, была забаллотирована попытка передачи этого Декрета на доработку в Верховный Совет. Из столь тяжелого положения, безвыходной, поистине патовой ситуации Борис Николаевич все же нашел хотя бы частичное решение, предложив постатейное обсуждение и голосование. В результате были забаллотированы статьи, исключающие властную функцию партии, после чего в укороченном виде Декрет о власти все же был принят в виде Постановления. И в данном случае мотивы голосования понятны, не вызывают сомнений.

Впрочем, аналогичная история произошла и с Постановлением «О механизме народовластия в РСФСР». И здесь для того, чтобы выйти из положения, пришлось прибегнуть к соответствующей редакции, после чего статьи вторую и третью Постановления все же удалось провести.

Следует подчеркнуть, что, выходя из безнадежных патовых ситуаций, Председатель великолепно использовал по крайней мере два приема. Об одном из них я уже говорил — это постатейное голосование документа, предварительно забаллотированного в целом, так сказать, чисто парламентский прием, шахматная партия. Второй прием носил характер более глубинного психологического воздействия. Речь идет о практике поименного голосования, которое демократическое меньшинство всегда может навязать — для этого достаточно лишь одной пятой голосов. Но поименное голосование — это выход на публику, среди которой рейтинг Ельцина чрезвычайно высок — восемьдесят четыре процента (выше любых партий, лиц или организаций). В этих условиях, естественно, формируется мощный психологический пресс извне. И здесь, в этом пункте, выявляются характерные для данного момента очень своеобразные «ножницы»: с одной стороны, подавляющее преобладание сторонников Ельцина в обществе, с другой — отсутствие их адекватной репрезентации в административных органах на местах и в депутатском корпусе. Уже сам этот дисбаланс, характерное неравновесие, определяет возможность использовать «внешний» фактор в парламентской деятельности. И в этом плане неоднократно применялось упомянутое выше поименное голосование. И таким же образом, по-видимому, на Верховном Совете будет сделана попытка разработать и принять Закон о всенародном референдуме.

Здесь я хотел бы подчеркнуть, что использование мощной всенародной поддержки должно осуществляться корректно, лишь в рамках строгой парламентской процедуры, ибо сегодня на уровне свободного российского парламента, слава Богу, устарели и не могут быть приемлемы слова Поэта:

Впрочем, корректная парламентская процедура — этот единственный цивилизованный метод решения вопроса — должна использоваться не только на съезде и Верховном Совете, но также и на уровне местных, административных и общественных органов. И очевидно, что преодолеть так называемое сопротивление среды можно за счет активной деятельности народных депутатов России по месту жительства.

Для реализации этих целей на съезде был предложен Законопроект о статусе депутата.

Мне кажется целесообразным предусмотреть для народного депутата России законодательное право решающего голоса на уровне районного, городского и областного Советов по месту жительства. Такое право во всяком случае обеспечивает юридическое участие депутата республики в работе местных Советов. И это мероприятие приобретает особое значение в том случае, если руководитель области, города или района принципиально отражает и защищает позиции аппарата, которые с таким трудом формируются на уровне Верховного Совета и которые так необходимы государству и обществу.

Тут появляется еще одна фундаментальная проблема, связанная с подлинным представительством населения в своих выборных органах. И в этом смысле последние выборы народных депутатов, хотя и были самыми свободными за последние семьдесят лет, однако же их результаты нельзя признать строго объективными. Существующий избирательный Закон обеспечивает свободу выбора принципиально. Однако уровень технологии голосования значительно ниже уровня общих положений о свободе выборов. Конкретно, существующая технология избирательной кампании ставит кандидатов в неравное положение. Это неравенство особенно обостряется, если одна из сторон представлена власть имущим, влиятельным кандидатом, который может использовать свое служебное положение для бесконтрольной эксплуатации телеэкрана, радиоканалов, газетных площадей и различного рода печатной продукции. С другой стороны, «рядовые» кандидаты не только не имеют подобных возможностей, но сплошь и рядом, даже и умышленно, лишаются законных прав, связанных с освещением своей программы и личности в средствах массовой информации. Я это знаю и по собственному опыту, и по рассказам своих коллег, и по многочисленным публикациям.

Поскольку подобное явление носит универсальный характер и распространено повсеместно, считаю необходимым добавить в избирательный Закон специальное положение, которое издавна существует и записано в избирательные Законы демократических стран. Необходимо законодательно определить равные возможности использования средств массовой информации для всех зарегистрированных кандидатов. И с этой целью конкретно определить количество минут на телевидении и объем газетной информации, который должен быть использован каждым кандидатом. Превышение указанных лимитов должно расцениваться как нарушение избирательного Закона и немедленно пресекаться избирательной комиссией.

Необходимо Законом о выборах обеспечить кандидатам возможность посещать любой трудовой коллектив в момент рабочего перерыва, ибо я сам сталкивался с тем, что это было невозможно сделать. Мне отказывали иногда под благовидным предлогом, а иногда, и прямо объясняя истинную причину («Хозяин не велел»).

Чтобы хоть как-то ограничить злоупотребления при голосовании, следует:

запретить Законом безальтернативные выборы, поскольку, как показал опыт, эти выборы без выбора являются лазейкой для тех, кто опасается вступать в избирательную борьбу;

отказаться от обязательного набора более пятидесяти процентов голосов избирателей.

Последнее позволит избирательным комиссиям не «дотягивать» до пятидесяти процентов голосов от их общего числа. Ведь подобное «дотягивание» и есть чуть ли не узаконенная форма фальсификации, когда, например, один избиратель голосует не только за себя, но и за своих родственников и знакомых. Причем это нарушение не всегда носит характер «случайного» броска. При этом истинный результат голосования, естественно, теряется, поскольку пассивная часть населения не остается в своем естественном пассиве, а умышленно распределяется в ложной активности. Тот, кто держит в своих руках домовые комитеты, численный состав населения по участку и району, может манипулировать голосами по собственному усмотрению;

запретить, кому бы то ни было голосовать за кого бы то ни было.

Каждый избиратель голосует за себя и выражает только свое мнение.

Чтобы максимально вывести избирательные комиссии из-под контроля заинтересованных влиятельных лиц и учреждений и в большей степени сориентировать их работу на исполнение избирательного Закона, следует:

формировать избирательные комиссии не целенаправленно, а методом случайного слепого отбора (например, при помощи лотереи);

члены комиссии должны приносить присягу на верность избирательному Закону, неся уголовную ответственность в случае его нарушения;

члены избирательной комиссии не должны находиться в какой-либо зависимости от кандидатов, участвующих в избирательной кампании, ни по производственному, ни по территориальному, ни по какому-либо другому признаку.

В процессе выборов, как я убедился, чрезвычайно важно организовать надежный и непрерывный контроль за процедурой голосования, за правильным оформлением избирательных урн, процедурой их вскрытия, за подсчетом бюллетеней и оформлением соответствующего протокола с результатами голосования. Мне, председателю Счетной комиссии Первого Съезда народных депутатов РСФСР, указанные проблемы особенно близки и понятны. И сегодня на основании опыта уже сделанной работы я могу констатировать, что использованная нашей Счетной комиссией система действительно обеспечила получение объективных достоверных результатов голосования. Любые злоупотребления при этом фактически исключались. Таким образом, у меня есть все основания предложить апробированную нами (и уже описанную выше) систему в качестве эталона для законодательного оформления.

Перечисленные мероприятия в значительной мере ограничивают возможность манипуляции общественным мнением в процессе избирательной кампании и уменьшают степень вероятных злоупотреблений при голосовании и в работе Счетной комиссии. Разумеется, даже тщательно разработанные мероприятия, равно как и самые совершенные законы, не могут окончательно предотвратить нарушение законности. И в этом плане особое значение приобретает политическое и правовое воспитание, с одной стороны, а с другой стороны — рутинная оперативная деятельность правоохранительных органов, которые в свою очередь должны быть соответственно переориентированы от служения партии, клану или хозяину к службе в интересах общества. И здесь соответствующая «политическая» работа должна быть подкреплена фундаментальными организационными изменениями — изменениями, которые обеспечат надежную независимость правоохранительных органов и милиции от любого аппаратного вмешательства, от пресловутого телефонного права, которое якобы давно похоронено, но, к сожалению, не везде и не всегда.

Возвращаясь непосредственно к работе Съезда, добавлю, что поименное голосование и Закон о референдуме, который будет разработан, являются инструментами, вернее, приемами парламентской борьбы. Причем эти приемы применялись для того, чтобы принять соответствующий документ, по крайней мере дать ему хоть какой-то шанс на жизнь, пусть даже в укороченном виде, в рамках навязанной редакции. И в этом плане следует упомянуть еще один немаловажный инструмент парламентской борьбы, которым неоднократно пользовались на съезде, но в целях противоположных, с явно запретительным акцентом. Речь идет о преломлении тех или иных проблем через призму национального видения малых народов Российской Федерации. При этом можно было широко использовать или даже играть на обостренных национальных чувствах. В этом смысле представители малых народов, совершенно резонно защищая свои национальные интересы, определяли их в качестве самых главных, первоочередных и всеобщих, стоящих перед Съездом народных депутатов Российской Федерации. Опираясь на собственные государственные институты, представители малых народов получили возможность выступить в защиту своих интересов не только с точки зрения морали и нравственности, но и с позиций юридических, поскольку эти позиции фундаментально покоятся на четко сформированных уже государственных, правовых и даже географических данных.

В самом деле, любое национальное образование в рамках Российской Федерации имеет свои четко определенные границы, столицы, правительства и относящиеся к ним учреждения, призванные защищать статус отдельного гражданина, интересы народа в целом. Они имеют национально-государственную атрибутику. И вот, опираясь на этот серьезный законодательный фундамент, эти народы не только хотят, но и получают возможность в цивилизованной парламентской форме определять и защищать свои законные интересы.

Указанные обстоятельства в первом чтении представляются весьма привлекательными с точки зрения цивилизованного демократического общества и правового федеративного государства. Однако такое общество и такое государство, естественно, предполагают безусловное равенство всех сторон, в нашем случае — всех народов, населяющих Российскую Федерацию. Но на самом деле такого равенства нет. Дело в том, что русский народ, по странному стечению обстоятельств, по существу выпадает из этой формулы равноправия. Русские не имеют собственно Русской республики, столицы, они лишены государственного русского флага и гимна (впрочем, Российская Федерация своего гимна тоже не имеет). У русских нет своего правительства и собственных государственных учреждений, призванных законодательно защищать их национальные интересы.

В этом инерция старого мышления, согласно которому русские как бы подразумевались хозяевами страны, а Российская Федерация (но не Русская республика!) декларативно объявлялась «первой среди равных». Впрочем, для многих, по крайней мере для некоторых подобные рассуждения могут показаться чисто академическими упражнениями. Однако десятки тысяч русских беженцев, толпы несчастных людей, разом потерявших кров и пристанище, тысячи отчаянных писем от русских людей, проживающих на территориях автономных республик и областей (да-да, не из Азербайджана только или Узбекистана!), — все это наглядно подтверждает тот факт, что проблема носит далеко не академический характер. Чем же помочь этим людям? Чем заполнить государственный и административный вакуум?

Эти вопросы и обстоятельства предстали передо мной в особенно обостренном виде. По ходу выполнения моих обязанностей на Съезде я получил уникальную возможность свободно передвигаться в Большом Кремлевском дворце. Я почувствовал дыхание Грановитой палаты и Владимирского зала, испытал непередаваемое чувство от посещения Кремлевских покоев, где Иван Грозный встречался со своими боярами. Я видел высеченные золотом на белом мраморе Георгиевского зала имена кавалеров этого ордена и названия достойно увековеченных русских полков, проявивших храбрость при защите Отечества. И еще сохранившийся извечный герб России. И особое ощущение преемственности, когда последующие поколения, свято сохраняя память о предшественниках, тщательно и заботливо формируют благородную историческую традицию и память. В этом плане совершенно иначе воспринимаются символы древней Византии, привнесенные на Русь, в виде национального русского герба и знамени. Разумеется, эти символы отражают лишь национальную, а не классовую традицию. Их неприятие внутренне — лишь рефлексия пропаганды, поскольку они появились значительно раньше, чем те классы, которые впоследствии схлестнулись в ожесточенной гражданской войне. Впрочем, внутреннее восприятие этих нетленных духовных ценностей далеко неоднозначно.

Люди моего поколения на протяжении всей своей жизни слышали как бы два голоса. Один из них провозглашал:

Другой отвечал запальчиво:

И порой казалось, Что это лучше —

Но тогда вторгался другой голос:

Кто заглушил этот второй голос?! Кто вынес за пределы бытия духовные ценности России? И кто, наконец, конкретно и мелко запретил вход в музейные покои Московского Кремля?

Впрочем, сегодня вряд ли стоит задаваться этими вопросами. Приходит другое. В наших конкретных исторических условиях, когда идеологический вакуум становится пропастью или окопом для противоборствующих сторон, национальные и духовные ценности приобретают особое значение. Именно они, заполняя нравственные провалы, могут способствовать возрождению столь необходимой сегодня русской государственности. И более того, они могут способствовать достижению подлинного гражданского мира и согласия. Недаром же с поразительным единодушием (907 против 13) голосовали все фракции съезда за суверенитет Российской Федерации. И Борис Николаевич Ельцин, учитывая результаты голосования и в еще большей степени ощущая настроение зала, выразился в том смысле, что проблемы, так или иначе связанные с российским суверенитетом, являются поистине объединительным началом. И этот духовный потенциал следует максимально использовать в процессе работы парламента.

Таким образом, как мне представляется, формирование Русской республики, по всей вероятности, может быть поддержано законодателями Верховного Совета. И в этом случае Федерация получит новый стимул и другое дыхание. Отношения между составляющими Российской Федерации будут определяться тогда республиканским договором, как, впрочем, и отношения суверенных республик в рамках Советского Союза.

С позиции интересов русского народа русские наравне с другими национальностями получат государственные и общественные институты, призванные защищать их права как в пределах, так и за пределами суверенного Русского государства с четко определенными, наконец, границами. И тогда Русская республика станет не только моральным, но и юридическим защитником всех русских людей, где бы они ни проживали. И национальные русские проблемы, как, впрочем, и проблемы других народов, будут равноправно решаться на межреспубликанских и межгосударственных уровнях. И в этих условиях большой дополнительный стимул получат факторы духовного возрождения России на основе ее традиционных исторических и культурных ценностей. И союз России с суверенными национальными образованиями в пределах Федерации приобретает форму взаимовыгодного нерасторжимого содружества.

Пожалуй, в столь детерминированном виде подобные рассуждения на съезде пока еще не прозвучали, однако общий дух и настроение большинства депутатов были ориентированы именно на это. И определенные законодательные шаги, связанные с формированием национального российского банка, российского телевидения, транспорта, Комитета национальной безопасности, Министерства иностранных дел, национального Министерства по делам связи и космоса, организацией Российской Академии — все это можно рассматривать как первые законодательные шаги в деле возрождения русской национальной государственности.

Таким образом, хоть и не ровно, и не просто, но в конечном итоге в этом вопросе, как, впрочем, и в ряде других просматривается явно созидательная тенденция — от хаоса, нуля и сплошной конфронтации, «когда казалось, что земля была пуста и нестройна, и тьма над бездною», — к относительному согласию. Как, впрочем, и должно быть в начале творения.

И в самом деле, в период временного правления председательствующего Казакова события и страсти носили совершенно хаотический характер. Поэтому все в общем представлялось непредсказуемым, ибо на фоне характерного противоборства известных политических сил периодически в острейшей, а иногда и в нелепой форме проявлялись вдруг неслыханные характеры отдельных личностей. И все это в сочетании с полным отсутствием даже начального парламентского опыта, непредсказуемо-предсказуемым поведением председательствующего, на фоне всеобщей взвинченности создавало впечатление какого-то броуновского движения поистине неуправляемых частиц.

Я вспоминаю ужасное ощущение, которое возникло у многих депутатов съезда, когда с трибуны неожиданно прозвучали страшные слова в адрес правительства Литвы. И многие присутствующие в зале сразу же почувствовали себя выброшенными в другое измерение, куда-то за колючую проволоку. Это мучительное ощущение стало совсем невыносимым, когда председательствующий Казаков поставил страшный текст на голосование. И тогда, выражая свой гневный протест против случившегося здесь, многие депутаты покинули зал.

Депутат Травкин пытался объяснить поведение своих возмущенных коллег, но успел только сказать, что эти их действия совсем не являются актом неуважения к съезду. А чем они являются на самом деле, он выразить так и не смог, потому что его затопали, зашикали, захлопали.

И такая же судьба постигла обаятельную интеллигентную женщину — Галину Старовойтову, которая, будучи историком, пыталась разъяснить залу значение и смысл национального русского флага. Эта попытка не увенчалась успехом. Ее тоже затопали, зашикали, захлопали. И действия эти находились в таком разительном контрасте с обликом женщины на трибуне, что даже председательствующий Василий Иванович Казаков обратил на это внимание и, увещевая зал, просил проявить уважение к женщине. Но зал оставался непреклонным, продолжая шумовую обструкцию.

Такая реакция зала была обусловлена громким (в смысле голосовых связок) политическим скандалом, который произошел накануне, когда несколько депутатов установили на своих столах трехцветные русские флажки. Эта акция вызвала, как я уже говорил, скандальное неприятие у определенной части депутатов, которые в содружестве с многочисленными гостями съезда громко кричали «позор!» и по установившейся уже традиции топали ногами. В конце концов инцидент был исчерпан, но остаточное волнение после скандала не улеглось.

Желая внести ясность в вопрос, который вызвал раздражение у определенных депутатов, Галина Старовойтова хотела, как мне представляется, разъяснить нейтральную с классовой точки зрения символику русского флага. Но любое упоминание на эту тему сразу же вызывало слепое и яростное сопротивление. Интересно отметить, что теперь они протестовали уже не против русского флага, а против академических знаний, связанных с возникновением и историческим смыслом этой символики, топали ногами на собственную свою историю, на знания, и конкретно еще — на женщину, которая пыталась их просветить.

Как далеко продвинулись мы от библейских времен: ведь Хам — сын Ноя, стал нарицательным оттого только, что не прикрыл наготы отца своего…

Впрочем, те же самые люди, которые только что топали на свой исторический флаг и на обаятельную интеллигентную женщину, в иных случаях все же проявляли достаточную толерантность. И хоть эти случаи носили характер казуистический, однако же относились к фаворитам определенной среды, к людям во всяком случае социально близким.

К числу казусных случаев, имевших место на съезде, следует отнести «раздумье» Мандатной комиссии, связанное с утверждением мандатов двух претендентов на пост Председателя Верховного Совета. Одному из них ставилось в вину то обстоятельство, что он, вопреки Конституции, является членом трех законодательных инстанций: областного Совета по месту жительства, Верховного Совета РСФСР и Верховного Совета СССР. Согласно существующим правовым нормам, комиссия могла подтвердить мандат депутата лишь во второй раз, но не в третий.

Таким образом, Мандатная комиссия, утвердив третий мандат депутата, явно нарушила Закон, и это обстоятельство сразу же стало предметом критического обсуждения на съезде.

Отвечая на критику, трехмандатный депутат пояснил, что от одного мандата — именно в Верховном Совете Союза — он не отказался вовремя лишь потому, что ожидал решения Мандатной комиссии, как бы резервируя за собой дополнительный мандат на всякий случай. Эта история не имела законодательных последствий, но определенную тень на чело указанного депутата все же наложила.