Отара уходит на ветер

4

С криком «Аня!» парень с портретом Че Гевары на футболке бросился внутрь. Минут через пять он вышел из палатки и с тревогой посмотрел на друзей. Парень был бледен. Пастухи, привязавшие коней к бамперу «шестёрки» и курившие на бревне, заметили, что окружающие как будто сразу поняли, что произошло. Две девушки, переглянувшись, быстро проследовали в палатку. Остальная компания, сгрудившись вокруг парня, стала в полголоса совещаться.

– Надо в город срочно.

– Не довезём.

– Под шафэ мы.

– Надо скорую вызвать.

– Я ж хотел её на свежий воздух, на природу. Ещё же целых два месяца!

– Если везти, растрясём.

– Сюда же довезли.

– Так сюда как черепахи ползли, – услышали пастухи реплики.

Через минуту брюнетка, которой Санька расхваливал Орлика, вышла из палатки и сообщила:

– Рожает. Я говорю: «Тебе же не срок». А она: «Оступилась, Валь».

Санька присвистнул и тихо шепнул Вовке:

– По ходу – отёл у них тут. До чего ваш город иногда безмозглый. Рожа-а-а-ет, тебе же не сро-о-о-ок, оступи-и-и-илась, – в сердцах передразнил он брюнетку. – А ведь по любой крутую шарагу закончила. Вроде умные, да с одного бока.

– Ну всё – забрюзжал.

– Природки им захотелось, – сплюнул Санька. – Какая-то безалаберность, сколь раз замечал. На десять лет планы строят, а на десять часов вперёд заглянуть не хотят. Захотели – поехали. А чё – деньги есть, время есть, машина есть – и поехали. Погода отличная, палатки от дождя есть и зашибись. А тут нате вам! Погода отличная, палатки от дождя есть, а человека рожать приспичило. Короче, пора сваливать. Хавчик я уже заныкал.

– Когда успел?

– Все вопросы – к рукам, – сказал Санька. – Они у меня сами по себе.

– Правша? – спросил Вовка.

– Ага.

– Значит, зачинщицу уже знаю.

– Не скажи. В школе училка была. Трухлявая, как пень. Реальная Изергиль. Надо, говорит, правой писать, а не левой. Я переучился. С тех пор, не обламываясь, пакощу обеими.

Парень с фотографией команданте Че на футболке метался по лагерю, не зная, за что схватиться. Из палатки снова послышались стоны. На поляне забегали. Одни девушки собирали вещи, другие пытались дозвониться до скорой. Парни сворачивали палатки. На лицах людей была растерянность.

– Роды же принимал? – понаблюдав за суетой и что-то решив для себя, как бы невзначай спросил Вовка у друга.

– А то не знаешь, – ответил Санька, приторачивая вещмешок с провизией к седлу.

– А с проникновением, – Вовка замялся, – ну, туда?

– Бывало, и там шарился, если голова не проходила или какой другой косяк.

– Ну и как там?

– Приплод говорил – жить можно, – пошутил Санька. – До года… А чё – находишься на полном довольствии, только мокровасто и темно.

– Ясно… Короче, ты сейчас пойдёшь и поможешь ей.

– А, вон ты к чему, – наконец, смекнул Санька и посерьёзнел. – Нет. Нельзя. Человек всё же. – Он вскочил в седло, и Орлик заиграл под хозяином, готовый сорваться с места. – Пора нам. Отару не вижу. Надо поискать, где заныкалась.

– Ты примешь ребёнка! – громко произнёс Вовка, чтобы все слышали. Чувствуя собственное бессилье, он как бы искал сторонников.

– Хочешь – давай! А я – нет!

– Только попробуй удрать!

– А то чё?

– Через плечо!

– Ты вообще знаешь, чё такое роды?!

– Я – нет! Ты знаешь!

– И чё?! – воскликнул Санька. – Это не жеребёнок. Не телёнок. Не ягнёнок тебе. Ребёнок это!

– Тот же ягнёнок, только двуногий! Слазь!

– Да пошёл ты!

– Уволю же!

– Вот ты и вскрылся, папенькин сынок, – презрительно улыбнулся Санька и резким движением распустил бич на боевую длину. – Вся натура твоя на поверхность вышла. Люди для твоей семейки – пыль, тварь двуногая. Держи метку!

Свист бича. Восьмёрка в воздухе. Щелчок с оттяжкой. Глухой стон рухнувшего на землю Вовки. Истошный крик роженицы. Шок у городских.

Сплюнув, Санька спешился, привязал Орлика и направился к палатке.

– Куда?! – вырос перед ним парень с фото команданте Че на футболке.

– В п…у, – доложил Санька.

– Не пущу! – сказал парень, и челюсть его затряслась, в глазах наметилась влага.

– Э, давай без истерик.

– Назад!

– Да пойми ты, дурень.

– Назад!

– Заклинило?

– Назад!

– Вован! – не сводя с парня глаз, крикнул Санька. – Кончай боль свою лелеять! Видишь – дурак! Скажи, чтоб рассосался!

Отбросив обиду, Вовка поднялся с земли и утёрся рукавом. Его лицо было наискось перечёркнуто красной чертой, как орфографическая ошибка в диктанте. Все взгляды устремились на него.

– Он спец! – сказал Вовка. – Ему без разницы! Что семечко из подсолнуха! Что яйцо из курицы! Что жеребёнка из кобылы! Он может такое…

– Короти речь, роженицу глянуть надо! – перебил Санька.

– Короче, у вас нет выбора! – послушно закруглился Вовка.

– Слыхал? – сказал Санька стоявшему перед ним парню. – У тебя нет выбора, поэтому будешь делать, что скажу. Конкретно тебе нужно звонить в скорую, а не стоять у меня на пути. «БиЛайн» тут не берёт. Другой оператор нужен. Какой – не знаю. – Санька указал на противоположный берег. – Рыбака видишь в камыше? Засекай место. Он оттуда базарил по мобиле. Сгребаешь сотовые с разными операторами и дуешь туда на всех парах. Может, рыбак уже переместился с нужного пятачка. Тогда тупо курсируешь вдоль берега и ловишь связь. – Видя, что парень близок к нервному срыву, Санька похлопал его по плечу. – Не боись – поймаешь. Когда всё закончится, свечку за «Мегафон» поставишь. Или там за «МТС». Всем трезветь. Иди».

Санька вошёл в палатку и бегло осмотрелся. В центре на синем надувном матрасе лежала девушка. Вокруг роженицы громоздились какие-то сумки, вповалку валялись вещи. Ноги девушки были согнуты в коленях и широко расставлены, глаза – закрыты. Она тяжело дышала. Схватки временно отступили.

– Здравствуйте, Аня, – сказал Санька. – Так же Вас зовут, кажется. Я Ваш акушер буду.

– Вы? – открыв глаза, спросила девушка и, отвернувшись, простонала: «Уйдите… Мне в город надо».

– Вы, наверно, смущаетесь? Не надо этого. Я небрезгливый, да и дело житейское.

– В город… В город отвезите…

Санька присел на корточки, мельком взглянул между ног девушки, быстро переместился, взял роженицу за руку и весело сказал:

– А у дитя, скорей всего, другие планы. Тута, говорит, буду вылазить – в Сашкиной степи.

Губы Ани тронула усталая улыбка.

– Тебе лет-то сколько, Сашка?

– Восемнадцать без одиннадцати месяцев. Скоро в армию. А тебе?

– Девятнадцать… Не бросишь меня?

– Бля буду, – присягнул пастух, как умел, и скрепил слова лёгким пожатием ладони роженицы.

– А справишься?

– Вместе справимся, – успокоил Санька. – Я пастух. Знаком с родами с детства. У меня такой опыт, что я на тебя сейчас смотрю и еле зевоту сдерживаю. Настолько всё привычно… Сколь месяцев отходила?

– Семь.

– Нормально, – махнул рукой Санька, ничем не выдав подступившего к сердцу холодка. – Легко ходила?

– На сохранении одно время лежала.

– Ничё страшного, бывает, – подбодрил Санька.

– Это ты на поляне ругался?

– Не ругался… Так – поспорили малость… Рабочий момент…

– А-а-а, – вдруг застонала девушка и в крик: «Ма-а-а-ма-а-а-а!»

– Держись, Ань, – бросил Санька. – Блажи на всю степь, легче будет. Я махом.

Пастух вышел на улицу, наклонами головы хрустнул шейными позвонками и подошёл к компании. Молодёжь обступила его.

– Короче, так, – сказал он. – Палатка, в которой она лежит, под роддом не канает, не развернуться в ней. Вот вы, пацаны, большую разобрали. Зря. Собирайте опять, туда её перенесём. Ещё полотенце чистое нужно, в которое я младенца заверну.

– Так замажется же, – вырвалось у одной из девушек.

– Вот твою вытиралку и возьму, – ухмыльнулся Санька. – Ты, гляжу, та ещё чистоплюйка. Нам такие стерильные сейчас ой как нужны… И воду вскипятить надо будет.

– А где её взять?.. С озёра, что ли?.. Водопровод не покажешь? – посыпались реплики.

– В степи всё есть, – самоуверенно улыбнувшись, выдал Санька. – А чего нет – довезут. Сливайте с радиаторов. Мало будет – у рыбаков возьмёте.

– Тебе бы самому не мешало грязищу смыть, – сказал Вовка.

– То загар… Ну да ладно. Водяру на руки польёшь.

– Дезинфекция?

– Блажь… Нас, богатых, не поймёшь. На конях на миллионы наматываем, водкой руки моем. – Санька обратился ко всем: «Пятнадцать минут на подготовку даю. Время есть. А на крики забейте, это нормально всё».

Молодёжь забегала, но уже осмысленно. В полевых условиях стало возводиться родильное отделение. Санька взял бинокль и прошёл к озеру. Поймав в перекрестье мужа роженицы, увидел, что рука у парня приложена к уху, а губы шевелятся.

– Кажись, дозвонился, – облегчённо вздохнул пастух и подозвал друга: «Иди сюда. Я насчёт водки не шутил. Тащи всю. И мыло».

– Думаешь, всё получится? – вылив вторую бутылку на руки Саньке, спросил Вовка.

– Если на небе грех с водярой простят.

– Я серьёзно.

– Не знаю… Дрожь в руках чё-то, вибрация нездоровая.

– Чё это?

– Да девчонка хорошая. Не овца какая-нибудь.

– Разве это те помешает?

– А ты думал… На автомате действовать не получится. Как с родной придётся. А сердце при таком деле в отключке должно быть. Красивая к тому же… Блин, одни минусы!

– Ты в своём уме? Какая красивая! Там же кровища, слизь всякая.

– К дерьму я давно привык, а к красоте – никак.

– Ещё скажи, что она тебе нравится в таком состоянии.

– И чё такого, – сказал Санька. – Она сейчас настоящая, вся фальшь с неё слетела. Ну да ты не поймёшь.

– Почему же?

– Потому что у нас разные миры. Ты ж до сих пор не догоняешь, как Петруха объезжает дикого жеребца, а в городе дорогу боится перейти. Тут примерно то же самое. Я в палатке с таким столкнулся, что до сих пор как чумной. Прикинь, девчонка как бы и стесняется тебя, и тут же готова впустить сам понимаешь «куда».

– Это от боли всё. У тебя бы так – и ты бы так.

– Не всё так просто. Глаза у неё странные. Там будто страшно мудрое животное сидит. Интересно, что это?

– Фиг знает, – сказал Вовка. – У Лёхи с «Изыха» потом спросим. Он же вроде как писатель, должен знать.

– У Леснянского-то?.. Не, он по любой не в курсях. Да и никакой он не писака. Разве на седле можно что-нибудь толковое накалякать? Для такого дела добротный стол нужен, кабинет специальный, усидчивость опять же. А этого по всей степи носит, как перекати-поле. Нормальные писатели пять минут абзац пишут, а этот – пять километров по пересечённой местности.

– Так он кочевой, может, литератор, – предположил Вовка. – Такие тоже наверняка бывают. Типа, разновидность.

– Ни фига. Писатель должен сидеть за дубовым столом в городе Москве, на крайняк – в Туле. Так у писателей заведено. А этот один раз возле навозной кучи пописывал. Для духовитости предложений – не иначе. Нет, он, конечно, не виноват, что туда его овец потянуло, а всё же.

– Если чё, у него именные путинские часы имеются, сам видал.

– Спёр, – сделал вывод Санька. – Хотя нет. В этом плане он такой же лупень, как и ты – ни украсть, ни покараулить. Подделка, значит.

– А вдруг прогремит он. Бывает же.

– Чабан этот?.. Ни в жизнь. Объясняю. Мы с ним тут сцепились, когда наши отары чуть не смешались. Моя вина была. Ему бы сказать культурно, если он такой уж прям писатель: «Александр, Вы, пожалуйста, следите за своими грубошёрстными проказницами, не подпускайте их так близко к моим тонкорунным шалуньям». А он так трёхэтажно выразился, что я сразу понял – не Пушкину он коллега, а мне…