Отцеубийца

ГЛАВА 4

Дурные предчувствия дяди Ивана оправдались скоро – не прошло еще и года с тех пор, как Батый прошел по Руси, оставляя за собой лишь сгоревшие города и деревни и сотни, тысячи трупов ни в чем не повинных жертв, не успели еще оставшиеся в живых как следует оплакать мертвых и отстроить свои дома, как татары вновь вторглись в пределы Руси.

В этот раз оставшиеся в деревне люди были предупреждены о приближении ворогов заранее. За день до нападения проскакал по бывшей улице бывшей деревни всадник на взмыленном коне. Куда ехал он, откуда был родом, никто так никогда и не узнал.

– Беда, беда! – кричал человек. – Татары вновь на нас идут – города и деревни жгут, людей губят. Скоро у вас будут – почитай, что к концу дня.

Прокричал и скрылся за поворотом дороги, словно растаяв в поднятой конскими копытами густой пыли.

Тут же поднялся плач и вой, да некогда было предаваться горю – начали собирать нехитрый свой скарб, выводить скот, и через недолгое время жители покинули вновь обреченную на сожжение деревню.

Роман с дедом Макаром также собрали пожитки, мать вывела близнят, и все они, груженые кой-каким барахлишком, отправились в лес, где поставили они избенку, как дядя Иван советовал. За ними потянулись и другие жители несчастной деревни.

Устроившись в лесной обители, Роман с семьей прожил там три дня, а затем отправился обратно, поглядеть, ушли ли злые вороги или еще где-то близко бродят.

Мать, по бабьему обыкновению, ударилась в слезы и молила Романа не ходить, коли не хочет разбить он ее сердца.

Однако ж Роман был тверд в своем решении и, едва оторвав от себя мать, отправился в путь. К вечеру он был уже на холме и с унынием взирал на открывшуюся пред ним картину.

Как и в прошлый раз, татары выжгли только что отстроенные дома дотла, сгорел и новый дом на холме. А сколько труда было в него вложено!

Роман прислушался. Издалека до него донесся неясный гул, который постепенно нарастал. Вскоре уже можно было различить топот конских копыт и гортанные крики на незнакомом языке. Стоя на вершине холма, Роман отовсюду был виден снизу. Поэтому мальчик поспешил укрыться за старой ивой, росшей неподалеку от места, где раньше стоял дом. Листья на дереве свернулись от жара, ствол также местами обгорел, но был настолько толст, что юному Роману спрятаться за ним не составило труда.

Роману хорошо была видна дорога, ведущая к деревне, и ждать пришлось немного – из нарядной, мирной рощицы, выскочили всадники. Насколько мог разглядеть Роман молодыми, острыми глазами – были это смуглые люди, одетые в халаты и одежды из шкур. За то короткое время, пока всадники проносились мимо, успел Роман рассмотреть и оружие ворогов – луки, колчаны со стрелами, копья с крюками, кривые сабли.

Отряд промчался по сожженной деревне и, подняв клубы пепла, вскоре скрылся из виду.

Обратно в лесную избушку Роман возвращался уже под вечер. По пути размышлял он о том, что возвращаться в деревню людям никак нельзя. Видать, разделилось татарское войско на малые отряды, которые действуют разобщенно, а значит, никак нельзя предугадать, когда они нападут на деревню в следующий раз. Поэтому лучше всего оставаться в лесу и ждать, когда татары уберутся восвояси.

Все свои мысли поведал Роман матери, деду Макару и остальным людям. Решили они оставаться в лесу – как-нибудь прокормятся лесными дарами да дичью, а там, глядишь, отступят супостаты, и можно будет хотя бы хлебушек прибрать.

Вскоре на лесной опушке выросла маленькая деревенька, и потекла в ней жизнь своим чередом. Время от времени ходили люди на место сожженных своих жилищ. Соблюдая всяческую осторожность, подбирали уцелевший скарб, да собирали кое-какие поспевшие на огородах овощи.

Женщины ходили по грибы да ягоды, которых много уродилось в этом году, словно сама земля русская помогала своим обездоленным детям выжить. Мужчины охотились, и тоже не без удачи. В каком-то смысле жить в лесу было даже лучше – тишина, покой, резной шатер листвы над головой… Не нужно беспокоиться о том, что вороги могут внезапно нагрянуть и вновь бесчинства учинить. Татары, народ степной, в леса не суются – непривычна им зеленая сень над головой, страшит бесконечный строй древесных стволов. Там и кони не пройдут, и ожидают неведомые опасности! Не понять татарам чудной славянской души, не нарушить лесного заклятья!

Но на открытых местах татары хозяйничали по-прежнему. Не раз и не два приходилось лесным жителям, пришедшим на родное пепелище, прятаться второпях, заслышав конский топот да громкое гиканье. До поры, до времени все шло хорошо – людям удавалось избегать опасности, но однажды все-таки случилась беда.

Пошла мать Романова да еще две женщины за грибами, да увлеклись, зааукались, как девчонки, и вышли на открытую опушку, недалече от мертвой деревни. Брели они, переговариваясь, высматривая в траве шляпки веселых опенков, да и не услышали, как приблизился к ним небольшой отряд татарский. Когда ж поняли, что к чему – поздно уж было. Настигли вороги женщин – те визг подняли, плач. Татар было четверо – один немолодой уже, по-видимому, старший, остальные молодые. Все смуглые, темноволосые, глаза раскосые, узкие. Кони нездешние, невысокие, да быстроногие.

Живо окружили всадники женщин. Молодые, видно, прямо здесь потешиться решили, да старший остановил их. Сказал что-то на странном своем языке и вдаль кивнул. Перекинули татары женщин через седла, как кули с мукой, и погнали горячих своих коней.

Одной из женщин, бывшей Дарьиной служанке, удалось-таки с коня соскользнуть. Как не попала она под конские копыта, как не изрубили ее татары саблями своими – неизвестно. Видно Бог спас, оберег молодуху от жестокой участи. Поднялась молодуха с земли и бросилась прямиком в лес, не разбирая дороги. Всадники за ней, да кони непривычные к лесу, испугались, в сторону шарахаются, вперед, в чащобу скакать никак не хотят.

Тогда достал один из татар лук, да пустил молодице вдогонку острую стрелу. Просвистела она и прошила бабе плечо. Охнула та, в голос от боли завыла, только не остановилась – все дальше и дальше в лес убегает.

Наконец, отстали от нее преследователи, повернули коней обратно. И так, мол, неплохая добыча!

Молодуха же – Радой ее звали – кое-как добралась до лесной деревеньки, где, заливаясь слезами, рассказала о случившемся. Рана ее была не опасна – стрела прошла насквозь, не задев кости. Стрелу дед Макар вытащил и, крепко завязав чистой тряпицей плечо, велел Раде успокоиться и радоваться тому, что жива осталась.

Роман, узнав о том, что остался он без матери, поначалу все порывался броситься вдогонку проклятым супостатам – еле его удержали. Хотели даже связать да запереть где-нибудь от греха подальше, но потом передумали. Выждали только время, чтобы не смог он вдогонку пуститься.

Роман кричал, бился в руках деда Макара, ругался темными словами, какие отроку и знать-то не следует! Потом заплакал, но дед был неумолим. Лишь когда солнце стало клониться к закату, тот выпустил его из под своей опеки.

На Романа было страшно смотреть. Глаза его покраснели, под ними залегли темные тени, лицо враз осунулось. Долго втолковывал ему дед Макар, что мать не вернуть, и нужно вознести хвалу Господу, что близнята, вечно ходящие за Дарьей по пятам, в этот раз остались дома, тем самым избежав ужасной участи. Роман не хотел слышать никаких увещеваний. Только одна мысль терзала его – мать жива, и она где-то в татарском плену тоскует и плачет. А он, ее сын, сидит здесь в лесной глуши и не может облегчить ее горькой судьбы.

Время шло, и все жители уж порешили, что Роман успокоился и смирился со своим горем. Но не тут-то было! Не убаюкало время боль, только обострило ее. Роман изготовился к побегу. Мысль, что дядя Иван может помочь отыскать мать, пришла к нему уже давно. Все это время мальчонка продумывал, как бы ему половчее пробраться до Новгорода, так, чтобы на татар не наткнутся и с голоду не помереть.

Начал он потихоньку ото всех собираться в дальний путь. Копил сухари, мясо вяленое, на зиму припасенное, даже оружие себе кое-какое нашел – копье татарское, на пепелище прихваченное. Лук же со стрелами у Романа уже был – дед Макар для охоты смастерил.

Со сборами приходилось торопиться – нужно по теплу до Новгорода дойти, а путь предстоит неблизкий. К тому же Роман, никогда в жизни нигде, кроме своей родной деревни, не бывавший, понятия не имел о том даже, где этот самый Новгород есть.

Последнее он решил все же разузнать у деда Макара.

– Дед, а дед! – обратился он к старику, когда тот был увлечен свежеванием только что вытащенного из силка большого серого зайца.

– Ну, чего тебе еще? – откликнулся дед Макар, продолжая заниматься своим делом.

– А ты когда-нибудь из нашей деревни уезжал куда?

– Приходилось, милок, – ответил тот.

– Куда? – встрепенулся Роман.

– Ну, в городе бывал…

– В каком городе?

– Во Владимире… – прокряхтел старик, полосуя свежую тушку. – А на что тебе?

– Нигде не бывал я, окромя вот этой вот деревни, оттого и спрашиваю. Хочу знать, как в иных местах люди живут.

– Люди ныне везде живут одинаково. По всей Руси великий стон стоит.

– Да, верно, дед… – согласился Роман, – А вот скажи, был ли ты, скажем, в Новгороде?

– Нет, сыне, в Новгороде я не был. Зело далеко этот город – много дней конного пути. Не заводила меня судьба в такую даль.

– А в какой стороне он? – не унимался Роман.

– На севере, сыне, на севере. Боле ничего тебе сказать не могу, потому как сам не знаю, не ведаю.

На этом разговор прекратился. Роман, несмотря на то, что предстояло ему путешествовать в неизвестную даль, сборов не прекратил, напротив, принялся за них с еще большим усердием. Наконец все было готово. Дольше откладывать поход не имело смысла.

Однажды, рано утром, когда небо еще только начало светлеть от забрезжившего рассвета, Роман встал и, стараясь не шуметь, дабы не разбудить спящих, оделся и, поцеловав близнят на прощанье, покинул избу. Захватив надежно спрятанные припасы, он бойко зашагал в сторону сгоревшей деревни.

Роман решил идти лесом, не отдаляясь, тем не менее, от наезженной дороги. Более всего страшила его не дальность пути, а то, что придется ночевать в лесу совсем одному. Что ни говори, странник наш был еще совсем юн, а путешествие, которое он задумал, было бы не по силам и иному взрослому.

Все утро и весь день мальчик шел. Верно ли? Он не знал, да и не думал об этом. Тут ничего путного не надумаешь. Только пару раз странник сделал привал – грыз сухари, запивал хрустальной, ледяной водой из подвернувшихся ручейков и двигался дальше.

За весь день Роману не повстречалось ни одной живой души. Один раз он наткнулся на останки сгоревшей деревни. Пепелище было пусто – жители либо погибли все, либо укрылись в лесу. Кто-то из деревенских наверняка уцелел, поскольку Роман не увидел ни одного трупа, лишь над павшей скотиной кружили черные вороны – для них несчастье людское обернулось невиданным пиром.

Поспешив поскорее покинуть пепелище, Роман снова углубился в лес. И сделал это вовремя, поскольку почти сразу же сзади до него донесся топот копыт и уже знакомые выкрики на гортанном языке. Небольшой отряд татар промчался по пыльной дороге, еще более укрепив Романа в мысли, что путешествие его будет опасным и далеко не легким.

Тем временем начало смеркаться. Пора было искать место для ночлега. Вскоре Роман вышел на поляну, которую с трех сторон окружали огромные ели. Лучшего и придумать было нельзя. Разведя костер возле самой большой ели, – в чем, в чем, а в этом Роман был мастак, – отрок удобно устроился под ее хвойными лапами, высоко поднимающимися над землей, и попытался заснуть. Однако сон не шел к маленькому путнику. Всюду ему мерещилась опасность, звуки ночного леса пугали, то и дело виделись дикие звери, что притаились где-то рядом и только и ждут момента, чтоб напасть… Роман долго ворочался с боку на бок и сам не заметил, как задремал.

Долго спать ему, однако, не пришлось. Разбудили Романа странные звуки. Нет, вот это ему точно не мерещится! Ломится зверюга через бурелом, только веточки хрустят, вздыхает утробно, дышит громко, прерывисто…

Роман сел на своем ложе из листьев и весь обратился в слух. Костер совсем догорел, и ничего нельзя было разглядеть в густой, липкой темноте.

Звуки, издаваемые неизвестным зверюгой, тем временем становились все слышней, из чего отрок понял, что он приближается.

Первым намерением Романа было бежать – бежать без оглядки, как можно дальше от этого страшного, невидимого, а оттого кажущегося еще более жутким существа. Но, поразмыслив, он решил, что может только усугубить свою беду – ведь зверь в темноте видит намного лучше него, а потому Роман станет легкой добычей.

Поэтому мальчик решил-таки оставаться на месте и попытаться одолеть невидимую зверюгу. В конце концов, сумел же он убить матерого волка прошлой зимой! А с того времени Роман заметно возмужал, окреп и раздался в плечах.

Шаги и пыхтение делались все ближе… Роман вытащил нож и принялся ждать. Все чувства его обострились до предела, сердце глухо билось в груди, и его частые удары отдавались болью в висках.

Сопение и фырканье раздавались уже совсем рядом. Роман даже мог разглядеть в темноте слабый контур какого-то огромного животного. «Кто же это?» – пронеслось в мозгу отрока. «Что за зверюга такая? Ведь не кабан, не волк – неужто медведь?!» Мысль эта отозвалась похоронным звоном в душе отрока. Сладить с медведем, это Роман осознавал совершенно ясно, ему было бы не по силам. Но, тем не менее, он размахнулся и со всей силы ударил ножом, стараясь вогнать его как можно глубже.

Чудовищный зверь отшатнулся, издав громкое, полное боли и ужаса мычание, и помчался прочь, ломая ветви и оглашая окрестности обиженным ревом.

Роман, поняв, что опасность миновала, заполз обратно в свое убежище и свернулся калачиком на лиственном ложе. От пережитого страха и одиночества ему хотелось плакать навзрыд, как маленькому. Наревевшись от души, Роман почувствовал себя намного лучше, но уснуть уже так и не смог, и до рассвета таращился в темноту, ожидая нападения таинственных чудовищ.

Утром Роману довелось узнать, кто был его ночным гостем. Огромный черный бык пасся неподалеку. Еще недавно он принадлежал кому-то из жителей сгоревшей деревни, теперь же, никому не нужный, оказавшись на воле, не знал, что делать, и просто шатался по лесу.

Учуяв в свежем ночном воздухе знакомый запах человека, он пошел к нему навстречу, в надежде, что его так резко переменившаяся жизнь вновь пойдет по-старому, но вместо этого получил ощутимую рану в бок, хотя не опасную, но все же очень неприятную и приносящую постоянную, ноющую боль.

Роман, увидев, с кем ему пришлось сразиться ночью, разразился смехом. Правильно говорил деде Макар: «У страха глаза велики!» Отсмеявшись, мальчик собрался и зашагал дальше. Много ночей пришлось ему провести еще в лесу. Но более не испытывал Роман прежнего страха – помнил про несчастного быка.

Дорога, которой держался Роман и на которую он время от времени выходил, вела путника мимо сожженных, обезлюдевших деревень, мимо покинутых полей, на которых поспевала рожь. За все время не попалось Роману ни одной живой души. Лишь раз промелькнул вдалеке отряд татарских всадников на горячих конях.

Роман не знал даже, в каком направлении он движется, а шел отрок уже довольно долго. Уже давно кончились съестные припасы, захваченные с собой из дому, и теперь перебивался путник тем, что удавалось добыть в лесу. Грибы, ягоды да редкая дичь, которую удавалось Роману подстрелить из лука, утоляли его голод.

Роман начал задумываться над тем, как трудно придется ему, когда нагрянут холода. Порой отрок жалел о том, что так опрометчиво отправился в далекий путь один-одинешенек, и даже, в минуту слабости, хотел повернуть назад, но побоялся заблудиться, не сыскать обратной дороги, да и возвращаться ни с чем казалось ему обидным и позорным. Вот, молвят, ходил-ходил, а ничего не сыскал, только припасы подъел и сразу струсил!

Неизвестно, что сталось бы с Романом, если бы он не встретил в лесу добрых людей. Быть может, сгинул бы мальчишка в чаще от голода и холода, разодрали бы его дикие звери. Но, видно, не судьба была Роману умереть так рано. Как-то, проходя светлой березовой рощей, услышал он голоса. Приглядевшись, увидел и мелькающие средь деревьев одежды. Роман весь обратился в слух: может, татары? На них, правда, не похоже – в лес они забредают редко, стараются дороги держаться, но кто знает, вдруг все же они?

Но речь, доносящаяся до Романа, была русской, а потому, преодолев страх, Роман пошел навстречу людям.

Вскоре его глазам открылась следующая картина: на поваленном стволе дерева сидели трое монахов, одетых в грубые, домотканые ризы. Их нехитрое добро, завязанное в узлы, лежало рядом. Все говорило о том, что монахи, так же как и Роман, в пути находятся уже давно – ризы их были потрепаны, а обувь совсем разбита.

Услышав шорох, монахи разом обернулись. В руке одного из них Роман увидел большой охотничий нож. И так уверенно держал это оружие служитель Божий, что было ясно – люди это самостоятельные, не только с молитвой обращаться умеют!

Соображал монах тоже неплохо: поняв, что перед ним не враг, а всего-навсего отрок, и опасности он не представляет, священнослужитель мгновенно опустил руку, приготовленную для броска.

– Доброй вам трапезы, – произнес Роман и с удивлением прислушался к своему голосу. Давненько же он с людьми не разговаривал, так и вовсе разучиться недолго!

– И тебе добрый день, – ответил тот самый монах, что лихо управлялся с ножом. – Подойди, раздели с нами, что Бог послал, не побрезгуй, – продолжил он, оглядев Романа с ног до головы.

Второй раз приглашать Романа нужды не было. Он присел рядом с черноризцами на поваленное дерево и с жадностью набросился на хлеб, по которому истосковался за долгие недели пути. Из своего узелка Роман достал куски вяленого зайца, пойманного несколько дней назад, и присоединил его к монашеским нехитрым припасам.

– Как звать тебя, отрок? Куда путь держишь? – поинтересовался все тот же монах.

– Зовут меня Романом, – ответил тот невнятно, поскольку рот его был забит. – А иду я в Новгород.

– В Новгород? – удивленно переспросил монах. – Отчего же столь странными путями ты пробираешься в этот город?

– Что ж в том удивительного? – храбро спросил Роман, но сердце у него застыло от предчувствия открытия им самим сделанной страшной ошибки.

– Для того, чтобы в Новгород попасть, нужно в другую сторону идти. Ты же приближаешься к Ярославлю, вернее, к тому, что осталось от этого славного города после того, как побывали там проклятые татары.

Роман, узнав о том, что столь долгий путь пройден им впустую, загрустил, голову повесил.

– Видно никогда мне до Новгорода не добраться! – горько вздохнул он.

– А зачем тебе, отрок, в Новгород? – спросил все тот же монах.

– Там в дружине князя Александра Ярославича дядька мой родной служит. Иду я к нему о помощи просить. Мать мою татары украли. Воин он славный, авось пособит мою родимую из плена вызволить!

– Эко ты, отрок, загнул! Где ж теперь сыскать твою мать! Татары народ злой, от них пощады ждать не приходится. Если и жива твоя мать, то в такой дали обретается, что ее не то что твой дядька, сам князь вряд ли достанет!

– Я все же пойду! – упрямо мотнул головой Роман.

– Идти-то иди… Всякому человеку нужно на что-то в жизни надежду иметь! Да вот только зачем тебе в Новгород идти – ума не приложу! Князь Александр Ярославович сейчас не в Новгороде. Он со своим семейством, да с дружиною в Переяславле сидит.

– Это еще где? – воскликнул не на шутку испугавшийся Роман.

– Ну, это, отрок, куда как ближе Новгорода! – засмеялся монах, поглядев на полные ужаса глаза Романа. – Ты, почитай, до него уже дошел! Ну, нет худа без добра – вместе с нами далее пойдешь. Нам также в Переяславль надобно.

Новость эта невероятно Романа обрадовала. Не будет его путь одинок – вдвое короче покажется!

– Так что не вешай нос, отрок, и собирайся в путь – сейчас дальше пойдем. Меня зовут отцом Федором. Это, – он показал на угрюмого коренастого монаха, до сих пор не проронившего ни слова, – отец Василий. А вот это, – монах кивнул на старца с белоснежной длинной бородой, – отец Феофан.

Старец улыбнулся Роману тихой светлой улыбкой.

– Отчего спутники твои все время молчат? – спросил Роман, когда вчетвером они уже шли по еле видной лесной тропке.

– Отец Василий молчит, потому что татары ему язык вырезали, а Феофан настолько уж близок к Богу, что с людьми почти не разговаривает, – ответил Федор.

– А зачем идете вы в Переяславль?

– К князю идем, Александру Ярославичу, по делу дюже важному, – уклончиво ответил Федор и вдруг улыбнулся белозубой улыбкой, – Ну, отрок, развеселил ты меня! Это ж надо – идти в Новгород, а попасть в Ярославль! – И монах засмеялся заразительным смехом.

Роман в который уж раз подумал, что облик Федора, да и повадка его не очень-то вяжется с черными монашескими ризами. Этому бы монаху да резвого коня, да остру саблю! Но вслух Роман ничего не сказал – в такие времена лучше помалкивать, догадки при себе держать! Федор, однако, ему нравился, и идти с ним было сущим удовольствием. Рассказывал он много разных историй, былей и небылиц, да так хитро переплетал их между собой, что Роман и разобрать-то не всегда мог, где правда, а где вымысел.