Отчаянная

Глава 1

Хлопнула дверь. В оконных рамах ухоженного кирпичного дома задребезжали стекла. По мокрой, выложенной каменной плиткой дорожке энергично застучала прогулочная трость. Ей вторили быстрые шаги, гулко раздававшиеся по всему двору и доносившиеся за ворота, на улицу, где я стояла.

Здесь, у дома по Виндермиер Корт, 21, я оказалась всего несколько минут назад. Наемный экипаж только что укатил в моросящий дождь и зловонный лондонский туман, оставив меня на краю тротуара. Забыв о небольшом багаже, который извозчик сбросил к моим ногам, я осматривалась вокруг. Дом окружала кирпичная стена с железными воротами, и я стала с любопытством разглядывать через решетку парадную дверь, мощеную дорожку, двор и все, что там находилось.

Высокий молодой мужчина в темном длиннополом пальто и цилиндре шел от парадной двери, которой он только что хлопнул, по дорожке в мою сторону. Широкие поля шляпы и стремительная походка не позволяли мне рассмотреть его лицо. Но исходившие от него волны гнева были хорошо видны. Почти так же хорошо, как столбы черного дыма, валившего из бесконечного множества покрытых сажей лондонских труб.

Мой отец (Господи, успокой его душу) оценил бы это мое впечатление как чистое безрассудство, типичное для женских натур, у которых отсутствие воспитания и твердой направляющей руки восполняется развитием романтических наклонностей. А так как он мог бесконечно долго рассуждать вслух на эту тему, то я научилась еще в юном возрасте держать свои наблюдения при себе. Со временем я научилась даже отделываться от них, хотя так и не избавилась от охватывающих меня иногда приступов романтичности.

Но даже мой консервативный и практичный отец согласился бы сейчас со мной в том, что джентльмен, которого я увидела, находился в скверном расположении духа. Достаточно было посмотреть на его размашистый шаг, на трость, которая посвистывала точно кнут, и на брызги стремительно разлетавшиеся каждый раз, когда его ботинки попадали в дождевую лужу.

Расстояние от парадной двери до ворот было сравнительно небольшим, и я поспешила отойти в сторону, чтобы он не столкнулся со мной. Но не успела сделать это достаточно быстро. Навесы громко и протестующе заскрипели в ответ на грубый рывок джентльмена, затем ворота с лязгом захлопнулись.

Выйдя на улицу, джентльмен сразу же резко повернул налево. И тут заметил меня, стоявшую у него на дороге. Глаза его расширились, и он, словно споткнувшись, внезапно остановился. Мы едва избежали столкновения, нас разделяло всего несколько дюймов. Он буквально навис надо мной: вторая пуговица его пальто почти коснулась кончика моего носа, и я почувствовала его прерывистое дыхание.

Я подняла голову и увидела его решительное лицо с неотразимыми серыми глазами, обрамленными густыми ресницами. Если бы он не смотрел на меня так свирепо, я нашла бы их поразительными. Они располагались под прямыми черными бровями, которые могут принадлежать лишь честному и прямому человеку. Вообще его лицо было приятным и спокойным, даже красивым. Если бы только не его резкие манеры, которые он выказал первой же фразой.

— Боже мой! Неужели еще одна?

— Простите…

— Вы намерены войти в этот дом или нет?

— Не понимаю, какое вы имеете к этому отношение.

— Никакого. Но я презираю шарлатанов и не терплю дураков, у которых крадут их доходы. А также презираю то, с какой охотой они позволяют обворовывать себя.

По всему чувствовалось, его задела холодность моего тона, А меня поразила его неожиданная атака, для которой я не дала повода. А его последние суждения в отношении шарлатанов, дураков и воров вообще показались мне бредом пьяного или сумасшедшего. Надо же мне так влипнуть в этом тихом лондонском районе. Впрочем, запаха алкоголя от него я не уловила. Это уже хорошо. Теперь нужно еще раз внимательно посмотреть на его лицо, может быть, меня ввела в заблуждение привлекательность его черт. Я пристально посмотрела в его глаза. Пожалуй, ничего опасного. Несмотря на скверное настроение и резкие выражения, этот джентльмен все же вызывал некоторое доверие к себе.

Тем временем он с высоты своего роста сердито смотрел на меня. Тут я с ужасом заметила разницу в росте и весе. Он был почти на фут выше моих скромных пяти футов и пяти дюймов. К тому же, я — хрупкая, а он сложен прочно и крепко. Такой мужчина вполне способен собственноручно разделаться с шайкой головорезов. Что для него такая пигалица, как я? Не будь он столь обескуражен моим вызывающим поведением, вполне мог бы предпринять более решительные действия. Я несчастная, беззащитная девушка. В глухом районе, в такую погоду отказаться наедине с подобным мужчиной… Мне сделалось тревожно. Я занервничала и отступила назад. Спина уперлась в кирпичную стену. От охватившего меня приступа страха я заговорила напористым, почти агрессивным тоном.

— В самом деле, сэр. Я не имею ни малейшего понятия о тех людях, которых вы здесь назвали. Будьте добры, идите своею дорогой и оставьте меня в покое.

— Только бы вам это пошло на пользу. Но я не намерен сдаваться без борьбы. Я говорю о миссис Мэдкрофт. Стоя у ее ворот, не будете же вы утверждать, что не знаете ее.

С удивлением услышала я имя своей благодетельницы, произнесенное с неприязнью. Мне захотелось как можно быстрее отправить этого джентльмена своей дорогой. Тем более, что он уже посматривал вдоль улицы туда, где его ожидал экипаж. Темные силуэты коляски и извозчика едва угадывались в тумане.

Но господин все не уходил. Судя по выражению его лица, ему хотелось продолжать разговор. Это совершенно вывело меня из себя. В приступе эмоций, чем-то похожем на бешенство, я вскинула вверх голову и гневно посмотрела на мужчину. Бурлившее во мне негодование выплеснулось жестким вопросом:

— Не понимаю, какое вам до этого дело? Я не считаю себя обязанной принимать какие-либо претензии с вашей стороны и отвечать на ваши вопросы!

— Конечно, дела мне никакого нет. Просто я оказываю вам услугу.

— По вашему поведению об этом никак не догадаешься. Это вы называете услугой?

— Но почему такая дерзость с вашей стороны?

В ожидании ответа или просто потому, что не знал, о чем говорить дальше, он замолчал. И молча рассматривал мое лицо. При этом в его глазах мелькнуло смешанное чувство досады и восхищения. Хотя в отношении восхищения мне могло просто показаться. Вскоре господин спохватился, что пауза уж слишком затянулась и, чтобы как-то прервать ее, задал, кажется, первый пришедший на ум вопрос:

— Ваши родители знают о том, что вы здесь? Мои губы задрожали, от недавнего негодования не осталось и следа. С трудом сдерживая подступившие слезы, я произнесла: «Мои родители, сэр, умерли месяц тому назад, и я не могу точно утверждать, что именно они знают, и что не знают». Господин сразу же понял, что попал впросак, на его лице отразились искренняя растерянность и чувство вины. Он энергично выплеснул наполнявшие его эмоции: «Проклятье! Я мог бы догадаться…»

При этих словах я окончательно успокоилась. Во мне пробудилось смутное желание если не оправдать, то хотя бы как-то понять господина. В самом деле, как он мог узнать о беде, постигшей меня месяц назад? Моя траурная одежда лежала упакованной в чемодане. А тот дорожный костюм, в котором я теперь стояла, мне сшили за полгода до траурного события. Он соответствовал последним требованиям моды, что наглядно подчеркивала обшивка из желтовато-зеленой саржи. О печальных для меня обстоятельствах лишь слегка напоминала изящно сидевшая на моей голове простая черная шляпка. Но это столь незначительная деталь дамского туалета, что ни одному мужчине не под силу расшифровать ее смысл. Такому молодому, как этот господин, тем более.

Ладно, пусть элементы траура в моей одежде мало приметны. Но даже их полное отсутствие не является основанием вести себя мужчине по отношению к женщине столь грубо и бестактно. Так что поведение незнакомца заслуживало с моей стороны самого жесткого осуждения. И я немедля продемонстрировала ему такую жесткость. Я окинула господина прямо-таки ледяным взглядом. И мои усилия не пропали даром. Сильный эмоциональный заряд женщины, направленный мужчине, вообще никогда не исчезает бесследно, рано или поздно он обязательно достигает цели и производит желаемый эффект. Конечно, в той обстановке я и не думала о силе женских чар. Я всего лишь окинула господина пронзительно-холодным взглядом.

Господин, судя по всему, ощутил внутреннюю дисгармонию. Уже в следующий момент он приподнял цилиндр и, достаточно искренне улыбнувшись, произнес:

— Пожалуйста, простите! У меня не было намерений причинять вам страдания. Хотелось только лишь предостеречь вас от серьезных ошибок в суждениях о людях.

Нет, я совсем не собиралась тотчас же растаять перед ним. Приятно, конечно, когда мужчина демонстрирует вам свою воспитанность, хорошие манеры, но этого мало. Нужно добиться от него осознания своей вины перед женщиной. Ради этого женщина должна проявить необходимую твердость характера.

Я посчитала уместным щелкнуть по носу этого самоуверенного господина. «Вы, сэр, не имеете никакого права останавливать молодых леди на улице и требовать у них отчета, — подчеркнуто поучительным тоном произнесла я. — И ваши пожелания, пусть даже они добрые, никак не оправдывают вашего поведения». Фраза произвела должный эффект. «Конечно, конечно, — поспешно сказал он так, как обычно говорят с детьми взрослые, чувствуя свою вину и желая как можно быстрее успокоить. — Но, поверьте мне, это место не для вас. Вы должны покорно смириться со смертью родителей и поискать себе утешение в другом доме». Я решила выдержать линию поведения до конца. «У меня нет обыкновения пользоваться советами или утешениями незнакомых мужчин, — осадила я господина. — К тому же, я совершенно не уверена в вашей правоте». Кажется, он окончательно сдался. «Вы огорчены, — произнес он вполне миролюбиво. — Наверное, в этом есть доля и моей вины».

Он поднял голову и, нахмурившись, посмотрел на клубящиеся тучи, густые дождевые струи. За время нашего короткого разговора моросящий дождь перешел в настоящий ливень. Тугие струи упруго ударяли о края его цилиндра и, описывая дуги, падали к ногам. Мне приходилось хуже: потоки дождевой воды, падая на шляпку, скользили мне прямо за воротник и дальше. Я невольно ежилась и не знала, что мне делать. Незнакомец заметил мое состояние.

— Господи! У вас не хватило ума даже взять зонт. Вы же простудитесь. Этого еще не хватало в вашем нынешнем положении.

— Я давно сидела бы в тепле и сухой, если бы вы меня не остановили.

— Иначе я не мог поступить. Но позвольте в искупление моей вины подвезти вас. Вон моя коляска-Господин сделал движение, чтобы взять меня за руку. Я отступила и пристально посмотрела на него. Он что, считает меня дурочкой? Посюсюкал со мной и ожидает, что я брошусь ему на шею? Пусть поищет другую.

— У меня нет никакого желания куда-либо с вами ехать, — отрезала я. — Если вам не достает воспитанности, чтобы уйти, то отойдите, пожалуйста, в сторону — я заберу свой багаж, и мы с вами, наконец, расстанемся.

Он мельком взглянул через плечо и, видимо, только сейчас заметил на краю тротуара мои покосившиеся чемоданы. Его поведение сразу же изменилось не в лучшую сторону. Сочувствие и даже забота, еще минуту назад сквозившие в его словах, сменились вдруг острой недоброжелательностью. Инстинктивно, каким-то неизвестным мне чувством я отозвалась на это и в поисках защиты прижалась спиной к стене. Кажется, только девичья гордость удержала меня от того, чтобы не броситься наутек. Здесь я услышала, как заговорил мой внутренний голос. «Не выказывать ни удивления, ни страха, ни сомнения, — тихонько подсказывал он. — Иначе — гибель!»

Незнакомец снова посмотрел на меня. Теперь в его глазах холодно поблескивала та самая жесткость, которую еще совсем недавно я адресовала ему. Может быть, это моя вернулась ко мне? Неисповедимы пути, которыми летят стрелы наших чувств.

— Оказывается, я неправильно понял ситуацию. Вы вовсе не с визитом явились к мисс Мэдкрофт. Вы приехали к ней жить!

— Да.

— Не сомневаюсь, вы намерены помогать ей.

— Если это потребуется…

— В таком случае я и вам скажу то же самое, что уже сказал мисс Мэдкрофт. Запомните: если вы вздумаете обманывать меня или кого-либо из моей семьи, то я быстро отобью у вас такое желание. Надеюсь, я выразился ясно?

— Яснее вы еще не выражались в моем присутствии, сэр. А теперь запомните то, что скажу вам я. Вы слишком долго здесь разглагольствовали, сэр. И, если вы не прекратите свои приставания к беззащитной девушке, я вызову полицию!

Мне очень хотелось влепить ему пощечину. Он испытывал, кажется, сходное желание. Во всяком случае, оно отчетливо сквозило в его горящем взгляде. Затем незнакомец сумел огромным усилием воли переломить себя. Его взгляд погас, а верхняя губа искривилась в презрительной усмешке. «Неужели я заслуживаю такой грозной меры воздействия? — с откровенной иронией произнес он. — Ладно, я не стану вас больше задерживать. Можете успокоиться — вам не грозит с моей стороны никакая опасность. Да, вы вне опасности. Мне бы хотелось, чтобы в такой же безопасности находились и другие, кто по ошибке приходит в этот дом в поисках защиты и помощи».

С этими словами он полукругом обошел меня и с демонстративно поднятой головой прошествовал к своей коляске. Неужели, наконец, ушел? Даже не верилось. Ожидая всего, что угодно, я с беспокойством наблюдала за коляской. Вот она тронулась с места, вот завернула за угол… Слава тебе, Господи!

Тряхнув головой так, что с намокших волос далеко полетели брызги, я стала собирать свои не первой новизны чемоданы. Думала, что с отъездом незнакомца все, связанное с ним, тотчас же забудется, отступит и затеряется в дебрях короткой девичьей памяти. Но не тут-то было. Глаза и брови молодого господина, его странные предостережения и пожелания — все это пошло в моем сознании вприпрыжку по кругу, толкаясь, сшибаясь и вопя. Стало совершенно ясно, что шутя и играючи мне от этого не избавиться. И где-то что-то заныло и заскулило от предчувствия нежданных негаданных и непредсказуемых девичьих страданий.

Эх, да что ж это со мной? Давая волю своим чувствам, я двинула плечом ворота так, что они потом захлопнулись за мной с громким лязгом, едва не прищемив к тому же край моего дорожного костюма. Я устало потащилась по вымощенной каменной плиткой дорожке. Неблизкая поездка на поезде из Бристоля в Лондон, предшествовавшие ей печальные события в семье, пренеприятные разговоры с кредиторами и адвокатами — все это основательно изнурило меня. А тут еще неожиданная атака странного незнакомца. Она лишила меня последних сил. Я благодарила Бога за то, что дом стоял не далее пяти футов от дороги. Если бы мне пришлось сделать еще хотя бы один шаг, он, наверное, стал бы последним в моей жизни.

У порога я освободила одну руку и взяла дверной молоток. Он изображал балансирующего на одной ноге медного чертика с хитрой рожицей. Я ударила. Монотонный звук эхом отозвался по всему дому. Прежде чем он заглох, дверь со стуком отворилась и передо мной появилась сердитая женщина.

— Как вы посмели!? — гневно набросилась она на меня.

Мне показалось, что она не просто смотрела мне в лицо, но с недоумением рассматривала его. Это была высокая женщина, выше меня на добрых шесть дюймов, с черными блестящими волосами. Их оттенок мог бы быть еще темнее, если бы не два спадавших на виски серебристых завитка. Полным контрастом с волосами смотрелась ее кожа — бледная и тонкая, как бумага. Вокруг глаз и около верхней губы обозначились легкие морщинки. Я бы дала ей далеко за сорок. Она выглядела на несколько лет старше моей мамы, какой я запомнила ее перед смертью.

— Мисс Мэдкрофт? — спросила я.

У нее перехватило дыхание. Замешательство продолжалось всего лишь секунду-другую. Затем женщина пришла в себя и воскликнула с неподдельной радостью:

— Хилари? Дорогая! Неужели это ты?! Добро пожаловать в Лондон!

Ее голос сразу же стал мягким и нежным. Я очень соскучилась по добрым словам и слушала мисс Мэдкрофт с душевным упоением. Однако от моего взгляда не укрылось одно любопытное обстоятельство. В то время, когда хозяйка дома сыпала восклицаниями по случаю моего приезда, ее глаза с покрасневшими веками настороженно осматривали за моей спиной прилегающий к парадному входу дворик на всю его глубину. Создавалось впечатление, что мисс Мэдкрофт хотела убедиться в том, что во дворе никто не притаился Подсознательно я связала это почему-то с тем высоким молодым господином, который доставил мне столько неприятных переживаний.

Дождавшись окончания восторженной тирады хозяйки, я опустила чемоданы, которые изрядно оттянули мне руки. «Боюсь, что я приехала в неподходящее время»…

Хозяйка энергично замахала руками и произнесла с широкой улыбкой на лице: «Что ты говоришь, дорогая Хилари! Для дочери моей лучшей подруги Марион в моем доме не существует неподходящего времени. Не обращай внимания на мой слегка расстроенный вид, позже я все объясню. Входи, хватит дышать этим сырым воздухом».

Мисс Мэдкрофт провела меня в небольшое фойе и предложила мне оставить там чемоданы. «Чайтра отнесет их наверх», — упредила она мой вопрос. Затем, приятно улыбнувшись, подняла с резной подставки из тикового дерева серебряный колокольчик и несколько раз тряхнула. Его мелодичный звон поплыл в глубину комнат.

— Пока Чайтра будет занята с твоим багажом, мы побеседуем, — предложила мисс Мэдкрофт. — В гостиной есть горячий чай, пройдем туда, дорогая. Судя по твоему виду, чашка чаю тебе не помешает.

Хозяйка двинулась вперед, бормоча вполголоса какие-то непонятные мне слова, которые, во всяком случае, не имели ко мне отношения. Я последовала за ней. Ее каблуки слегка постукивали по паркетному полу.

Вдруг произошло что-то такое, что вызвало у меня внутреннюю настороженность. Сначала я подумала, что причиной стал исходивший от хозяйки тяжелый запах каких-то экзотических духов. Но нет. В чем же дело?

Чайтра пока не появлялась, однако я чувствовала чье-то присутствие. Да, несомненно, мы с хозяйкой здесь были не одни. В воздухе ощущалось что-то мрачное, будто помещения заполнял невидимый густой туман. Дышать было неимоверно тяжело, к тому же давило на виски, учащенно билось сердце. Но все это, как ни странно, без всякой видимой причины.

Тогда я сказала себе, что я слишком уж дала волю воображению, что надо обязательно подавить в себе неприятно-странные ощущения, иначе они овладеют мною окончательно… Внезапно мисс Мэдкрофт остановилась, и я едва не столкнулась с ней. Она открыла дверь.

— А вот и мы! — мисс Мэдкрофт произнесла это таким тоном, словно докладывала какой-то высокой особе о нашем прибытии.

Одновременно с нашим входом в гостиную ворвался широкий луч золотистого солнечного света. Странное совпадение. Весь день небо закрывали тяжелые мрачные облака, лил дождь, а тут вдруг — яркий солнечный луч. Что за этим? Случайная игра природы или же тайный знак небес? Если знак, то кому: хозяйке или гостье? И каков его смысл? В общем, вереница вопросов и пока ни одного ответа.

Между тем солнечный луч отчетливо высветил плавающие в воздухе многочисленные пылинки и кусок мрачноватых розово-лиловых обоев.

Я вошла в гостиную впереди мисс Мэдкрофт и сразу же нашла ее поразительной. В самом деле, комната оказалась заполнена многочисленными искусно выполненными безделушками, антикварными изделиями всевозможных форм и размеров и многим другим. Я осторожно пробиралась мимо столиков, покрытых шелковыми накидками с бахрамой и уставленных тонкошеими фарфоровыми кошечками, хрустальными шарами, статуэтками многорукого бога Шивы и чем-то еще. Воздух здесь был пропитан тем самым запахом, который я вначале приняла за духи мисс Мэдкрофт. Оказалось, что это благоухал фимиам. Он тоненькими струйками поднимался сразу из нескольких курильниц.

— Садись на римский диван, — предложила мне мисс Мэдкрофт. — Я люблю лежать на нем, он помогает расслабиться. А расслабленное состояние, дорогая Хилари, это ключ к общению с духами. Духи очень не любят внутренне скованных, натянутых. И несчастных. Запомни это! Я уверена в том, что пригодится.

— Да, хорошо, — с глупым видом пробормотала я в ответ.

Больше всего мне понравился стул с подлокотниками и тремя атласными подушками, в то время как на других было по пять-шесть подушек. В него и уселась поудобнее.

Мисс Мэдкрофт достала из буфета красивую чашку и налила мне чаю. «Обычно я держу эти чашки для клиентов, которые хотят погадать на чайных листьях, — доверительно сообщила она. — Но твой приезд с намерением жить у меня — особый случай».

— Не смею навязывать вам себя более, чем на несколько недель, — тактично выразила я свой протест против планов хозяйки. — За это время я надеюсь подыскать себе место гувернантки или компаньонки.

Мисс Мэдкрофт приподняла голову и метнула в мою сторону недовольный взгляд.

— И слышать не хочу о таких вещах! Твоя дорогая мать никогда бы мне этого не простила. Я не нарушу священный долг перед ней.

— Я вам признательна, но это с вашей стороны преувеличение.

— Нет! Я и слышать не хочу о твоем уходе. Если бы я скоропостижно ушла в иной мир и оставила после себя ребенка, оплакивающего мой уход, твоя мать поступила бы так же, как я сейчас. Твои малейшие сомнения в моем искреннем намерении лелеять и любить тебя, как собственную дочь, мне крайне неприятны.

Звучали хорошие, добрые слова, но я не верила хозяйке. Почему именно, трудно объяснить. В интонациях, манере держаться, мимике хозяйки сквозило что-то малоприметное для глаза, но вполне уловимое моим обостренным внутренним чутьем. Это «что-то» неоспоримо убеждало меня в том, что я присутствую при великолепном спектакле талантливой артистки. Прежде она играла, несомненно, изящнее. Теперь же ощущался перебор эмоций, характерный для артистов Лондонского цыганского табора. Мне даже подумалось, что хозяйке не достает бубна. И что стоит заглянуть в первый попавшийся ящик комода, как там сыщется этот самый бубен.

Но при всем при этом я не могла не оценить искреннюю доброту мисс Мэдкрофт по отношению ко мне, и не могла не отозваться на нее своим девичьим сердцем. Поэтому я поспешила ответить: «Не сомневаюсь в вашем сердечном желании помочь мне. Я вам действительно очень благодарна за ваше неожиданное приглашение. После того как мною были уплачены все долги, я осталась ни с чем. Вместе с тем, прошу вас учесть, что мне уже девятнадцать лет и я способна сама пробить себе дорогу в мире».

Мисс Мэдкрофт засмеялась глубоким грудным смехом. «Моя дорогая, — выдавила она сквозь смех. — Ты — ребенок! Этот жестокий мир проглотит тебя, как голодная собака, так же, как он проглатывает всех молоденьких и красивых женщин. Вот что я тебе скажу». И она картинно вздохнула. «Но я не стану обсуждать все жестокости этого мира с такой невинной девушкой, как ты, — продолжила она после того. — Лучше я попрошу тебя положиться на меня и позволить мне принимать за нас обеих все наиболее ответственные решения».

Я поперхнулась от такого предложения, но ради приличия попыталась скрыть свое возмущение вежливым покашливанием. Все-таки не хотелось обострять отношения. К тому же я не сомневалась, что она вздумает поклясться на каком-нибудь зелье, если заподозрит мое отрицательное отношение к ее намерениям.

Тут мисс Мэдкрофт торжественно подняла чайную чашку, подошла и стала передо мной.

— Ты будешь моим ребенком, которого у меня никогда не было, — с пафосом произнесла она. — Дочерью моего сердца. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты была счастлива!

Я посмотрела на эту сцену глазами своей матери и подумала о том, каким образом мама и мисс Мэдкрофт могли стать близкими подругами. Мама была, конечно, добросердечной, но она не терпела людей «подверженных театральности». Возможно в молодости она отличалась большей терпимостью. Или мисс Мэдкрофт тогда меньше паясничала. Взглянув еще раз на хозяйку, которая теперь уже носилась по комнате с высоко поднятой чашкой, я решила, что все-таки это мама изменилась со временем.

Сложившаяся обстановка доставляла мне немало треволнений, вместе с тем очень развлекала меня. Я успокаивала себя тем, что у меня в запасе имелось достаточно времени на тот случай, если наша совместная жизнь окажется невозможной для нас обеих.

— Вы абсолютно уверены в том, что не буду для вас обузой? — спросила я.

— Обузой? Дочь Марион? Никогда!

Посчитав, что проблема решена, мисс Мэдкрофт поставила чайную чашку на столик и распласталась на диване. Ее повседневный шелковый халат фиолетового цвета, с шлейфом, бантами и бархатной лентой на рукавах свесился на пол. В этой расслабленной позе, удобной для общения с духами, хозяйка сейчас созерцала меня.

— Не верится, что напротив сидишь ты. Ты так похожа на свою бедную маму. Именно такой я ее и помню. Господи, как много можно рассказать тебе! Впрочем, я даже не знаю, как умерли твои родители. Если бы не увидела сообщение в газете, то никогда бы об этом не узнала. Мы потеряли связь вскоре после ее замужества.

— Мой отец заболел лихорадкой, а мама…

— Прости, моя дорогая! Ты мне расскажешь это в другой раз. Боюсь, сейчас у меня не хватит сил выслушать эту трагическую историю… Мои виски…

— У вас болит голова?

— Было бы удивительно, если бы она не болела. Ты даже не представляешь, что я выдержала. Страдание. Оскорбление, нанесенное моей персоне. Грубость, настоящая грубость.

Рассказывая о своих страданиях, мисс Мэдкрофт стонала, обхватывала руками голову, растирала виски, производила необъяснимые энергичные жестикуляции… Поскольку к таким сценам я стала уже привыкать, то, выражая хозяйке сочувствие, вместе с тем воспринимала происходящее довольно спокойно. Мои мысли работали над совсем другими проблемами. Когда мисс Мэдкрофт заговорила о грубости, мне в голову пришла неожиданная догадка.

— Имеет ли все это отношение к тому сердитому джентльмену, который вышел от вас за несколько минут до моего прихода?

— Что? Ты встретила его? Если он причинил тебе…

— Нет. Не расстраивайтесь из-за меня, пожалуйста. Хотя, конечно, он вел себя так, что я убедилась, что он грубиян высшей степени, а его предположения бесчестны.

— Какие предположения?

— Что я могу каким-то образом обмануть его или кого-нибудь из его близких.

— О, моя дорогая, что тебе пришлось перенести! И все из-за того, что жестокая-жестокая судьба привела тебя к моему порогу — Как плохо, что я могу быть унижена и оскорблена неверующими, которые терзают меня на каждом шагу. Я уже привыкла к их насмешкам и оскорблениям. Это цена за то, что я не такая, как все. За ту силу, которую мне даровало небо. За то, что мне бывают послушны духи.

— Духи?

— Да. И позволь мне предупредить тебя, дорогая. Никогда не стремись к величию! Величие не приходит без страдания. Никто не знает это лучше, чем я.

Решив, что еще раз закашляться в течение одного часа будет совсем уж неприлично, я поспешно проглотила смех вместе с горячим чаем. Эта оплошность вызвала у меня приступ икоты. Придя в себя, я вежливо спросила: «Вы, наверное, предсказательница?» Мисс Мэдкрофт, кажется, оскорбилась сравнением.

— Предсказательницы — это дешевые шарлатаны, которых можно встретить на каждой ярмарке, — назидательным тоном произнесла она. — Они выгребают кошельки простаков, верящих их Сказкам. А я занимаюсь спиритизмом. Я общаюсь с духами. Гадание на чайных листьях, которым я тоже иногда занимаюсь, — это мелкая услуга тем женщинам, которые могут зайти Бог знает куда, если я им не помогу. И если они не попадут в руки таким честным, как я, то…

Я подумала, что наступил подходящий момент для выяснения личности.

— А как же джентльмен, которого я неожиданно встретила? Что заставило его думать самое худшее о нас обеих?

— Мистер Ллевелин? Этот человек из ряда безумцев. Ты же сама знаешь, что не сделала ему ничего плохого, тем не менее, он набросился на тебя. Это только потому, что застал у моего порога. Я же, клянусь в этом, как и ты, не сделала ему ничего плохого. Однако он меня ужасно оскорбил.

Пока мисс Мэдкрофт в своем стиле, то есть, воздевая руки кверху, подкатывая глаза, грозя пальцем и тому подобное, рассказывала о сумасбродном мистере Ллевелине, я обратила внимание, что ее лицо стало постепенно бледнеть. Хозяйка и сама почувствовала это и начала обмахивать лицо руками. Однако ее усилия не давали желаемого результата. Тогда она встревоженно посмотрела на столик. Я посчитала себя обязанной помочь хозяйке.

— Вам плохо?

— Ах, где-то здесь у меня должна быть нюхательная соль. Я держу ее под рукой на тот случай, когда духи особенно истощают мои силы… Прости, моя дорогая! Но у меня с детства слабое здоровье, вот почему я дружу с духами. Моя энергия слабее, чем у других. Не могу представить, куда это я поставила свою нюхательную соль?

— Может быть, она на другом столике. Я поищу ее для вас.

— Дорогая девочка, ты так добра ко мне.

Я отставила свою чашку в сторону и встала. Внимательно осмотрела комнату и по запаху обнаружила флакон с солью на буфете, рядом с чайником. Я быстро принесла флакон, но, когда протянула его, мисс Мэдкрофт протестующе замахала руками.

— Поставь на стол, дорогая. Слабость проходит.

— Вы уверены?

— Все в порядке. Это всего лишь одно из тех испытаний, которым я постоянно подвергаюсь. За все нужно платить.

Она слегка похлопала себя ладонями по щекам, и кровь стала постепенно приливать к ним, придавая коже лица розоватый оттенок. Я села. Беспокойство за мисс Мэдкрофт не проходило, и я непрерывно смотрела на нее, пока ее глаза не оживились, а поверхностное дыхание не стало глубоким. И все же мне казалось, что следовало вызвать доктора. Когда я высказала это соображение, у мисс появилась слабая улыбка, и она выпила глоток чая. Поставила чашку и победоносно посмотрела на меня.

Вот, видишь я снова здорова. Эти чары проходят.

Если же каждый раз буду вызывать доктора, как только мне становится плохо, он подумает, что я ипохондрик.

— И все же нам не надо было обсуждать тот случай, который вас так расстроил.

Чепуха! Меня не запугают такие люди, как мистер Ллевелин. А как ты думаешь, чем вызвана его ярость?

— Не могу представить себе. Хотя, конечно, у меня есть некоторые предположения, но они настолько зыбкие, что мне даже неловко высказывать их. Поэтому, мисс Мэдкрофт, я целиком полагаюсь на ваши суждения.

— А все из-за того, что сестра мистера Ллевелина обратилась ко мне за помощью, поскольку он не мог ей ее оказать. Вчера она посетила мой вечерний сеанс. Ее привела одна из моих постоянных клиенток — миссис Причард, милая женщина. Она давно убедилась в моих чудодейственных способностях и рекомендует меня всем своим друзьям, кому, по ее мнению, нужны мои услуги. На миссис Ллевелин мои способности произвели очень большое впечатление. Только скромность не позволяет мне здесь повторить ее похвалу. В общем, он пришла в восторг. Я, разумеется, была польщена.

— А мистер Ллевелин тоже присутствовал на сеансе?

— О, нет. Этот человек совершенный агностик, и он не верит в чудеса.

— Тем не менее, он пришел отстаивать интересы сестры.

— Все было не совсем так. До того, как закончился сеанс, его сестра попросила меня провести в их доме, что в Дорсете, пару недель. Она устраивает вечеринку, и ей хотелось бы предложить своим гостям более интересное развлечение, нежели танцы и игра в бридж. Она сама стала интересоваться потусторонним миром в возрасте десяти лет, после смерти матери…

— А мистер Ллевелин это не одобряет?

— Похоже, что нет. Такой уж он несговорчивый человек… И он думает, что его богатство дает ему право оскорблять людей как вздумается, не боясь никого.

Последние слова хозяйки напомнили мне грубости мистера Ллевелина, и я сочувственно кивнула. В памяти всплыл весь тот разговор у ворот. Вероятно, мистер Ллевелин предположил, что смерть моих родителей толкнула меня на поиск людей с талантом мисс Мэдкрофт. Скорее, предполагал до тех пор, пока не обратил внимание на мой багаж. И вот тогда ему захотелось узнать, не собираюсь ли я ассистировать ей? Я же, по своей наивности, открыто высказала свое намерение помогать ей при необходимости, хотя представления не имела о том, какая именно помощь подразумевается.

И тем не менее, как бы мистер Ллевелин ни относился к спиритизму, он не имел права оскорблять нас обеих столь грубым образом.

Мне не составляло большого труда определить свое отношение к мистеру Ллевелииу, так как я верила, что миссис Мэдкрофт честная и добропорядочная женщина, иначе моя мать никогда не стала бы с ней дружить. Я только сомневалась в ее необычных способностях.

Теперь мое внутреннее напряжение спало, и я попыталась понять, что он за человек помимо того, что можно было увидеть глазами и услышать ушами. Однако меня постигла неудача. Мрачная атмосфера дома странным облаком нависла над ее головой и плечами, поэтому разобраться в моих впечатлениях мне было так же сложно, как читать книгу в густом тумане.

Вот что бывает, бранила я себя, когда пытаешься вникнуть в то, к чему не имеешь ни малейших склонностей.

Миссис Мэдкрофт громко вздохнула и заговорила сама для себя: «Я думаю, теперь мы не поедем в Дорсет. У меня нет сил встречаться и говорить с этим человеком. Его сестра — бедная женщина. С каким желанием она приглашала меня посетить ее. Я даже не могу себе представить, что она будет делать без меня. Какая досада!»

Я опасалась, что огорчение вызовет у нее новый приступ недомогания. К счастью, внезапно раздался негромкий стук в дверь. Мы посмотрели в ту сторону. Дверь тихо отворилась, и появилась маленькая смуглая женщина-индианка. Это была Чайтра. Ее гладкие темные волосы тяжелой косой лежали на левом плече. Она была одета в красное сари из хлопка.

Мягким мелодичным голосом Чайтра доложила:

— В фойе миссис Бродерик.

— Неужели снова?! — изумилась хозяйка. — Я же сказала ей, что ничего больше сделать для нее не могу. Ты поставила ее в известность, что у меня гости?

Чайтра кивнула и с удивлением посмотрела сначала на миссис Мэдкрофт, потом на меня.

— Это Хилари Кевери, дочь Марион, — ответила хозяйка на молчаливый вопрос служанки. — Я тебе говорила о том, что она приедет к нам жить.

Служанка вновь кивнула головой и застенчиво улыбнулась.

Миссис Мэдкрофт повернулась ко мне и произнесла короткую речь: «Моя дорогая, я должна извиниться и попросить тебя на короткое время оставить меня. Досадно, но, я думаю, будет жестоко с моей стороны отказать этой женщине в приеме. Тем временем Чайтра покажет тебе твою комнату, а наш разговор мы закончим немного позже».

Я утвердительно кивнула головой, послушно встала и направилась из гостиной. В фойе мне встретилась миссис Бродерик, которая бросила на меня быстрый взгляд и скрылась за дверью гостиной. Прежде, чем она исчезла, я вдруг остро почувствовала ее состояние отчаяния. Причем, я почему-то не сомневалась в отчаянии, связанном с деньгами. У меня возникло сильное желание остановить ее и утешить. Но потом я решила, что это ее личное дело, что мое вторжение покажется ей странным. Кроме того, смешно было вновь действовать, повинуясь интуитивному порыву. Это после того, как я попыталась руководствоваться интуицией и потерпела неудачу.

Тех мгновений, которые длилась наша встреча с миссис Бродерик, оказалось достаточно, чтобы рассмотреть ее руки: в сетчатых перчатках без пальцев и только одно кольцо — обручальное.

Чайтра остановилась у лестницы, ведущей из фойе наверх.

— Ваша комната в конце коридора, мисс, — объяснила она. — Я скоро поднимусь, только посмотрю, все ли в порядке.

Оставив Чайтру прислуживать посетительнице, я поднялась по лестнице на второй этаж и прошла в маленькую спальню, приготовленную специально для меня. После экзотической обстановки гостиной эта комната с немудренной мебелью и незатейливыми обоями в голубую полоску выглядела просто, хотя вполне прилично. Особенно порадовало меня отсутствие густого, пропитанного фимиамом воздуха. Мои чемоданы ожидали меня прислоненными к прочному шкафу, а коробка со шляпками лежала на стульчике у туалетного столика. Отличной выделки ореховое дерево придавало столику привлекательность художественного изделия. Впервые меня окружало так много незнакомых вещей. Удобно усевшись в кресло, я попыталась собраться с мыслями.

Куда же я попала? Посмотрела вокруг себя глазами отца, который выше всего ценил в жизни материальность и прочность. Он был бы шокирован поведением миссис Мэдкрофт. А ее театральность, разговоры о духах и загробном мире, ее наигранная физическая слабость, наверное, даже испугали бы его. Что же касается мамы… Она, безусловно, человек другого склада. Мне припомнилось немало случаев, когда я ребенком поддавалась романтическим порывам, приводившим окружающих в замешательство. Только не маму. Она всегда понимала мое состояние. Жаль только, что никогда не поддерживала меня, позволяя отцу выплескивать его гнев.

Наедине она часто просила меня помалкивать. «Твой отец хороший человек, — твердила она. — Просто он не понимает вещей, которые не имеют прочных корней в материальном мире. Пожалуйста, старайся удерживаться от высказываний о том, чего ты не знаешь».

Не по этой ли причине заглохла ее связь с миссис Мэдкрофт? Отец не одобрял их дружбу. Не удивительно, что при мне никогда мама не упоминала о своей близкой подруге из Лондона. Существование миссис Мэдкрофт оказалось для меня полной неожиданностью.

Я все более углублялась мысленно в мир моего детства. Оно казалось мне ничем не осложненным. По утрам отец уходил в банк. Безупречно одетый, придав лицу подобающее служащему честное и серьезное выражение. Мама целовала его на прощание у двери. Всегда в щеку. Я предполагала, что наедине, в своей комнате они позволяли себе большую искренность и сердечность. Но мало ли что я могла предполагать… Меня зачали несколько месяцев спустя после свадьбы. Почему я осталась единственным ребенком, это тайна, которую родители унесли с собой.

Несмотря на внешнюю сдержанность отца с матерью, они казались счастливыми вместе. А я с ними. Втроем мы проводили воскресенья. Наша выходная программа не отличалась особым разнообразием. Развлекались в парке, сидели на скамейке в глубине сада, иногда посещали концерты. Я как-то не обращала внимания на то, что мы редко устраивали приемы для партнеров отца по бизнесу, что и они редко приглашали нас. И я также не замечала отсутствия в доме бабушек, дедушек, тетей и дядей, а также двоюродных братьев и сестер. Мои родители всегда делали все возможное, чтобы я получала как можно больше подарков ко дню рождения и к Рождеству. А я была достаточно эгоистична, чтобы сожалеть об отсутствии родственников.

Теми немногими гостями, которые приходили к нам на ужин и воскресный чай, были наши ближайшие соседи и викарий с женой.

Такой образ жизни мы вели до тех пор, пока отец не заболел. Здесь я ощутила всю глубину нашего одиночества. Отца и нас вместе с ним забыли все. О больном заботились только мама и слуги, которым она это доверяла. Меня сразу же отправили к соседям, так как доктора предупредили маму о том, что болезнь инфекционная. Мне очень хотелось остаться и помогать матери. Обычно она уступала моим просьбам, но в этот раз самые горячие мои слова не оказали на нее желаемого воздействия.

Впрочем, моя помощь и не понадобилась бы. Несмотря на все заботы, через неделю отца не стало. Такой свирепой оказалась лихорадка. Мать провожала отца уже серьезно больной. Буквально несколько дней спустя она последовала за ним.

Вот тут уж я сама сделала для себя грустное открытие: я абсолютно одинока. Открытия финансового характера оказались не более утешительными.

Визиты к адвокатам отца показали, что наша довольно благополучная жизнь исчерпала все сбережения. Выяснилось, также, что дом уже не принадлежал нам, лишь арендовали его. В доме остались кое-какие вещи и обстановка, но большую часть всего этого мне пришлось продать, чтобы выдать слугам жалованье и расплатиться с кредиторами.

Я осталась без гроша. И вот в то время, когда я очень серьезно задумалась о своем будущем, пришло письмо с лондонским штемпелем, написанное незнакомым мне почерком. Обратный адрес был также незнаком. Я вскрыла конверт и впервые узнала о существовании миссис Мэдкрофт.

Она писала, что прочла в газете сообщение о смерти моих родителей. Ссылаясь на старую и глубокую дружбу, которая связывала ее в молодости с матерью, она выражала глубокое соболезнование. При чтении последних строк мое сердце забилось. Изящным, округлым почерком миссис Мэдкрофт писала:

«Я отдаю себе отчет в том, что мы с вами никогда не встречались. Возможно, по этой причине мое приглашение может показаться дерзким и самонадеянным, но я очень желаю познакомится с вами, если вы найдете в своем сердце отклик на прихоть безрассудной женщины, которая любила вашу дорогую мать так глубоко, как можно любить только сестру. Тогда я прошу вас приехать в Лондон и остаться у меня жить».

К листочку был приколот железнодорожный билет.

Я внимательно прочитала письмо несколько раз, удивляясь с каждым разом все больше и больше. Кто такая эта миссис Мэдкрофт? Почему я не слышала о ней? Я думала, что родители не держали от меня никаких секретов, но, выяснилось, что ошиблась.

Адвокаты отца знали об авторе письма не больше, чем я. Вместе с тем, они полагали, что спешить в Лондон, в дом к женщине, чье имя и личность были мне незнакомы, не имеет смысла. И все же я решила принять предложение.

В самом деле, что мне оставалось делать? Едва ли я могла бы жить в доме без слуг, без денег на питание, без угля. Викарий и его жена не могли позволить себе взять меня в дом, хотя и выражали такую готовность. А у моих соседей хватало собственных детей, которых они содержали с трудом.

И я решила, что не стану ни для кого обузой. Короткий визит к давнишней подруге моей матери даст мне пристанище на несколько дней или недель и возможность подыскать место. Это ничего, что миссис Мэдкрофт мне незнакома. Какие у меня причины не доверять ей или подозревать в каких-то дьявольских намерениях? Нищая, я не представляла собой никакой ценности.

Из прошлого в настоящее меня вернула служанка Чайтра. Она тихо подошла к открытой двери, застыла на пороге и спросила своим мелодичным голосом:

— Вам что-нибудь нужно?

— Мне ничего не приходит в голову. Благодарю тебя за то, что принесла мои вещи.

— Это было нетрудно… Вам будет здесь удобно.

Утвердительный тон ее слов вызвал у меня любопытство. Я доброжелательно улыбнулась служанке. Между тем она вошла в комнату, закрыла за собой дверь. Чувствовалось, ей хотелось о чем-то спросить меня.

— Думаю, вы заметили, что в доме есть что-то особенное?

— Только то, что в нем довольно странная атмосфера.

— Это привидения. Они приходят, но не уходят совсем. Я говорила миссис Мэдкрофт, чтобы она не принимала их в своем доме, но она смеется надо мной. Привидения знают тех, кто знает их. А к другим они не всегда добрые. И вы тоже будьте осторожны.

— А к этой комнате у них какое отношение?

— Эту комнату и свою я защитила. Вот посмотрите на эту бархатную сумочку в гардеробе. Не выносите ее из вашей комнаты, и привидения не осмелятся войти сюда.

Чайтра открыла гардероб и показала бархатную сумочку, висевшую на крючке с внутренней стороны дверцы. Трудно было поверить, что эта маленькая сумочка, кто знает с чем, может остановить таинственных духов у порога комнаты. Но что мне оставалось делать? По крайней мере, обстановка несколько прояснилась, это уже хорошо. А Чайтра не такая простая, как может показаться с первого взгляда. Ее необычные познания могут еще пригодиться. Я с теплой улыбкой посмотрела на служанку. Ее лицо излучало доброжелательность и гордость. Я искренне поблагодарила ее и отпустила. Но прежде чем служанка ушла, у меня возникла неожиданная мысль.

— Скажи мне, Чайтра, как долго ты работаешь у миссис Мэдкрофт?

— Более пятнадцати лет, мисс.

— Ты знала мою мать?

— Нет, мисс, хотя я слышала о ней от своей хозяйки. После ее слов я почему-то облегченно вздохнула, и мое волнение улеглось.

Из того, что моя мать рассказывала мне о своем прошлом, я знала только, что она ребенком осталась сиротой и воспитывалась у бабушки, строгой и религиозной старухи. Фанатичная бабка пыталась сделать внучку такой же, как сама, но это у нее плохо получалось. В результате, жизнь внучки стала невыносимой. Понятно, что подрастающая девушка сделала все возможное, чтобы как можно раньше вырваться на свободу. Наконец, это ей удалось. Вот тогда-то при каких-то обстоятельствах моя мать встретилась, а потом и подружилась с миссис Мэдкрофт.

— Хотела бы я знать, как они встретились? — произнесла я вслух.

Чайтра подняла брови и произнесла с нескрываемым удивлением:

— А вы разве не знаете, мисс? Ваша мать в течение пяти лет работала ассистенткой у миссис Мэдкрофт.

Я изумилась. Моя мать — ассистентка медиума? Невозможно поверить! У меня в голове пронеслись десятки вопросов, но я не произнесла вслух ни одного. Я их задам, конечно, но не сейчас.

Вдруг снизу послышался громкий стук и звон разбитого стекла. Чайтра выскочила из спальни и бросилась в гостиную. Ее длинная коса болталась и колотила ее по спине. Я тоже вскочила, чтобы последовать за ней, но меня остановил истерический женский вопль в фойе. Минуту спустя парадная дверь гулко хлопнула. Я подбежала к окну и увидела, как миссис Бродерик стремительно шла по каменной дорожке, придерживая одной рукой юбки, другой шляпку на голове.