Отчуждение

Глава вторая

– Вот теперь верная формулировка – «моим голосом», но не я приказывал, – заметил я. – И что это тебе дало? Я про шлем говорю. У тебя как-то изменились ощущения? Может быть, физическая сила тебя жуткая посетила или думать стал лучше, стал сквозь камни видеть?

– Дало в первую очередь то, что я уронил свой шлем. Положил его на колени, и он скатился. – Рядовой погладил свой шлем, который уже успел на голову надеть, словно поблагодарил его за то, что тот выдержал падение и не разбился. Это в какой-то степени обещало в дальнейшем и голову сохранить. – Я почему-то подумал, что кресло специально наклонилось, чтобы я связь с землей потерял. А оно тут же наклонилось. И если меня кресло держало, как земное притяжение, что-то типа искусственной гравитации, то шлем держать не стало. Это, думаю, для того, чтобы я только с креслом контактировал. И мне тогда же просто невыносимо захотелось шлем из кресла надеть на голову. Это какие-то новые ощущения обещало. Иногда каждому так сильно хочется нового, что просто сил нет сопротивляться. И я сопротивляться не стал – надел его. Сначала, когда вытащил и посмотрел, он показался мне очень большим. Я даже подумал, что туда две мои головы поместятся. Но, когда я стал надевать, он оказался нужного размера. Ровно по моей голове. Он словно бы сжался. Что это за материал, я даже не представляю… – Пашинцев вытянул перед собой шлем, показывая мне. Я потрогал пальцами, потом даже перчатку снял, чтобы лучше ткань ощущать, если это была ткань. Внешне это казалось тканью, но на ощупь это был какой-то чрезвычайно пластичный металл. Я высказал свое мнение, микрофон «планшетника», естественно, записал его фоновым разговором. Внешний вид шлема я показал объективу «планшетника». Потом перевел объектив на рядового, однако шлем пока оставил в своей руке.

– Ладно. Продолжай докладывать, – потребовал я сухим, вполне армейским тоном, умышленно используя армейскую формулировку «докладывать» вместо «рассказывать», чтобы сильнее дисциплинировать рядового, а то мне показалось, что он по мере того, как углублялся в рассказ, начинал чувствовать себя героем необычного приключения, отличным от других бойцов. Но у нас все отличные от других. И каждому может выпасть на его долю возможность угодить в подобную странную или даже тяжелую ситуацию.

Не зря наш комбат часто повторяет свою любимую присказку, что солдат спецназа ГРУ всегда является самостоятельной боевой единицей, даже когда остается один против превосходящих сил противника. Самостоятельная боевая единица может многое, она даже может победить, хотя силы будут неравными. Примеры подполковник обычно приводить не любил. Но я их знаю много: и про офицеров, и про солдат. Но, даже будучи самостоятельной боевой единицей, всегда следует помнить, что вокруг тебя точно такие же или даже более опытные единицы. И потому я постарался своим тоном и полным отсутствием восторга вернуть летающего в облаках рядового на землю.

Он попробовал вернуться, но в тоне его все еще сильно ощущалось большое самоуважение. Это неплохое чувство, и я против него ничего принципиально не имею. Главное, чтобы оно не превалировало над другими чувствами. Иначе и до беды недалеко. В боевой обстановке такой человек будет излишне себя беречь, а это может нанести вред его товарищам. У нас в спецназе ГРУ так не полагается. Не хочется говорить высокими словами, но у нас положено в первую очередь заботиться о товарище, а потом товарищ позаботится о тебе. И так всегда и во всем.

– Кресло начало мне показывать, что означает шлем. То есть что он может. Откуда-то мне пришло в голову воспоминание, что в детстве я больше всего на свете любил качаться на качелях. И кресло начало качаться. В качели превратилось. Причем в такие громадные качели, каких я никогда не видел.

– А при чем здесь шлем? – не понял я предыдущего утверждения.

– Вот об этом я и хотел сказать. Шлем скорее всего и внушил мне, что это он управляет креслом. Именно он, а не само кресло такое. Само кресло – это только инструмент, средство передвижения, не более. Шлем уже им управлял, еще когда просто в кармане кресла лежал. Качели он еще тогда мне показал. Но, когда я его на голову надел, все усилилось многократно. А шлем – это и двигатель, и система управления. У меня именно такая мысль в голове возникла. Но сама по себе она возникнуть не могла. Я сам даже не задумывался, откуда мне в голову приходят мысли. Это я уже здесь понял, когда вернулся. А там я другое понял: шлем вместе с креслом хотят меня для чего-то использовать. Я оказался нужным инструментом в каком-то деле. Только я не могу сообразить, в каком именно. И вообще, когда шлем надеваешь, перестаешь думать словами. Даже внутренний диалог происходит с помощью ощущений. Это не совсем понятно, тем не менее этому как-то сразу обучаешься.

– Вообще-то человеку свойственно думать не словами, а образами, – поправил я солдата, но его эта поправка не смутила.

Он продолжил тем же тоном:

– Я сам себе космонавтом показался. У меня в голове с какой-то стати вдруг возникла картина из старой, еще советской кинохроники, которую однажды по телевизору посмотрел. Там космонавтов готовят на центрифуге. И кресло тут же стало центрифугой. Я сначала даже испугался, боялся вылететь из кресла, но там какая-то своя сила была, которая меня без ремней в кресло вжимала и держала. У меня руки, ноги, голова – все вытянулось, словно оторваться хотело. А сам я в кресле, как часть его, сидел. И в автомат вцепился, чтобы он не оторвался от ремня. Ощущение было такое, что оторваться может. А когда я успокоился, убедился, что кресло меня не выпустит, мне даже понравилось на центрифуге кататься. Там скорость большая, ветерок приятный…