Отцы и овцы

Жарким летом 1860 года, в один из августовских дней, экипаж без фамильных гербов и знаков почтовой службы остановился у придорожного кабака, манящего пешеходов и проезжих размашисто намалеванным на вывеске обещанием утолить голод «быстро, вкусно, недорого». Это традиционное заклинание неизбежно встречалось каждому, кому довелось узнать ухабы и ямы российских дорог. Сидящий в карете путешественник таких достопримечательностей знал в избытке, но сейчас он велел кучеру сделать остановку, ведомый то ли чутьем на вкусные обеды, то ли внезапно пробудившимся аппетитом.

После того как осела пыль, поднятая копытами и колесами, из экипажа вышел молодой человек щеголеватого вида, и, доведись здесь оказаться случайным зевакам, он непременно переменил бы тему их разговора с ходовых качеств кареты и пункта ее назначения на собственную персону. Внушительного роста и, как говорят в народе, косой сажени в плечах, молодой человек был облачен в костюм заграничного фасона и шляпу, должно быть, модную в чужих краях — иначе объяснить ее наличие в гардеробе было никак невозможно. Путешественник чувствовал себя в новом европейском платье еще неловко, отчего движения его имели нескладный характер, однако об опрятности внешнего вида заботился и потому выбрал путь к месту предполагаемого обеда не самый короткий, но самый чистый. Преодолев его в несколько широких шагов, молодой человек распахнул дверь и вошел внутрь.

Вопреки ожиданиям, в доме стоял полумрак того распространенного вида, что сопутствует тайным сборищам и подозрительным лицам чаще, чем здоровой и вкусной пище. В тесном пространстве между стойкой и стенкой помещалось несколько дощатых столов, сейчас сдвинутых вместе и уставленных штофами разной величины. Сидевшие мужики были увлечены не столько питием, сколько спором, что путешественнику, пусть и вернувшемуся совсем недавно из-за границы, показалось сначала странным, а затем подозрительным.

Он не стал ждать, когда глаза привыкнут к слабому освещению, и, подойдя к стойке, окликнул, громко и властно, хозяина. Мужики изучающе смотрели на него и ждали — кто с любопытством, а кто уже и с нетерпением — того, что произойдет дальше.

Трактирщик не спешил выйти к незваному гостю, и тот перевел взгляд на уже смолкнувших спорщиков.

Верховодил ватагой старик, выделяющийся среди прочих седой курчавой бородой неухоженного вида, которая закрывала пол-лица. Из-под сросшихся густых бровей с вызовом глядели небольшие карие глаза, утомленные не то пережитым, не то содеянным; косой шрам от сабельного удара шел от левого уха, скрываясь под бородой.

Подле старика на лавке лежал мальчик. Спокойная поза выдавала в нем спящего, ни чуть не потревоженного шумным застольным спором, разве что босые ступни время от времени заметно вздрагивали, будто мальчуган спотыкался во сне. Мужики, числом не более десяти, сидели за столами, уважительно освободив вокруг предводителя место. Одеты они были бедно. Впрочем, изношенная - местами до лохмотьев, местами до дыр - одежда их не тяготила. В отличие от пристального взгляда незнакомца.

Словно для острастки небольшой мужичок дикого вида и татарской наружности тайком от старика и прочих сотрапезников показал гостю из-под скатерти нож. Дело шло к забавам, касающимся не пищеварения, а кровообращения. Иной мог бы удивиться столь дерзкому поведению черни и поставить их на место или поскорее уйти, чтобы избежать неприятностей, но молодой человек придерживался широких либеральных взглядов.

- Уснул он, что ли, подери его черт? - громко выразил он свое недовольство.

- Дак ведь он енто... - сидевший рядом с дедом подельник решил завести разговор. – отошел по хозяйству…

Нарочито угодливый, даже любезный тон его речи контрастировал со злой ухмылкой, показавшейся на щербатом лице. Ходить вокруг да около мужик не стал и тем же тоном прямо заявил:

- А вашей милости, если угодно чего поесть, дальше ехать надо - там по дороге будет где.

- А что же вы сидите? - Путешественник благоразумно принял условия игры, и предложенный ему выход: дело, отправившее его в дорогу, было несоизмеримо важнее поучения мужланов и даже со всей очевидностью сорванного уже обеда, но уйти из кабака он хотел сам, уважительно и без спешки.

- Так сказывали, к вечеру вернутся. Вот сидим, ждем. Нам спешить без надобности.

- Передавайте хозяину, что никакой он не хозяин, если гостей не встречает, а изрядный болван. - Молодой человек еще раз оглядел собеседников, встретился взглядом со стариком и улыбнулся, обнажив белые зубы. — А выдастся случай, я и сам его просвещу на сей счет.

Путешественник развернулся и вышел из кабацкого полумрака на свет. Выяснилось, что он успел обзавестись последователями.

- А вы, барин, куда едете-то? – Татарин прислонился к дверному косяку и крутил в руках нож. – Может, вам и подмога нужна попутная? А то ведь места-то у нас дикие и разбойников много.

- Замучаются пыль глотать, - жестко ответил молодой человек, раздосадованный несостоявшейся трапезой, и, положив себе при оказии разобраться с этой странной гурьбой, велел кучеру трогать.

Имение, куда направлялся экипаж, находилось недалеко, и путешественник, которого подгоняли мысли о возможных результатах поездки, решил следовать далее без остановок.

Карета ехала по N-ской губернии, славной пасторальными видами, патриархальными нравами местного крестьянства и твердой губернаторской рукой, насаждающей порядок и одаряющей щедротами.

День был солнечным, безветренным и утомляюще душным. Разлитая в воздухе теплынь, более подобающая жаркому июлю, нежели последней декаде августа, теперь оседала в пожухнувшей траве и клонила в сон. Лесная полоса перешла в покошенные луга с россыпями запоздалых диких цветов. Солнце близилось уже к горизонту, начинался закатный час, равноудаленный от дневных хлопот и ночных тревог.

Дорога ложилась под колеса, верстовые столбы скоро сменяли друг друга, и около полуночи экипаж прибыл в имение. Несмотря на поздний час, здание господского дома в усадьбе светилось яркими огнями. На вид дом был малопримечательный и скорее архаический, нежели старинный, однако впечатление производил обустроенное и вполне живое.

Путешественнику приятно было бы думать, что огни и слышимые звуки хозяйственной суматохи имеют непосредственное отношение к его персоне, но он знал, что сейчас в дворянском гнезде были гости и поважнее.

Впрочем, его ждали. Когда карета подъехала к парадному крыльцу, навстречу ей вышли две фигуры. Та, что была пониже и поплотнее, бросилась к молодому человеку, едва он вышел из экипажа, и заключила в крепкие объятия. Облобызавшись с дороги, они отступили на шаг, чтобы окинуть друг от друга цепкими взглядами.

- Ну здравствуй, Аркадий, — проговорил путешественник. - Не думал, что свидимся.

- Да, удивил ты нас своим сообщением. И обрадовал, конечно, — Встречавший улыбнулся. - Рад видеть тебя в добром здравии. Пойдем же в дом.

Он распорядился относительно багажа, и державшийся до сих пор поодаль слуга расторопно подхватил дорожную сумку и медицинский саквояж новоприбывшего.

- Все ведь в сборе уже? – уточнил молодой человек.

- Все, все. Да нас немного. Главное, сам Федор Кузьмич пожаловал. - Аркадий особо выделил самого голосом, выразив крайнюю степень почтения. - Отдохнешь с дороги?

- Отдыхать потом будем. А пока дело надо делать. Да и негоже такую почтенную компанию заставлять ждать. - Он усмехнулся. - А то ведь заскучают господа.

Аркадий велел лакею снести вещи в гостевую комнату, и предложил следовать за собой. Скучающих господ в зале было трое. Николай Петрович, хозяин имения, выглядевший чуть увеличенной и изношенной копией Аркадия, встал, чтобы поприветствовать гостя.

- Что же рады, стало быть, дорогому другу! — Голос его был искренне радушен. - Евгений…

Он замялся, не зная, как продолжить представление.

- Пусть буду Васильев. Фамилию мою трепать не стоит, – ответил молодой человек. - Слухами, знаете ли, земля полнится. А у меня есть резоны в здешних краях сохранить инкогнито. Тем более что я здесь не единственный, кто скрывает свою персону.

Васильев посмотрел на сидевшего в углу старца благообразного вида. Тот опирался на посох, положив на него руки, и старательно изображал перехожего калику. Выходило плохо. Старец кивнул, приветствуя Васильева, но промолчал.

- Федор Кузьмич оказал нам честь, посетив наши края и наше имение, – объявил Николай Петрович. - А с братом моим вы уже, стало быть, знакомы.

- Знаком, — подтвердил Евгений. - Хотя события, последовавшие за нашим с Павлом Петровичем знакомством, нельзя признать располагающими к дальнейшему общению.

- Чтобы там ни было между нами в прошлом, - Павел Петрович отложил сигару и встал из-за стола, так как счел нужным прояснить свою позицию относительно упомянутых событий, — лондонские colleagues рекомендовали вас наилучшим образом и просили отнестись к вашим словам со всевозможным вниманием, а потому, господа, - он со свойственным ему изяществом поклонился в сторону старца, - можете быть уверенными, что на мое мнение это не повлияет.

Николай Петрович вздохнул с облегчением и, завидев с любопытством замершего у открытых дверей слугу, поспешил организовать для гостей чаепитие

- Приготовь нам, Петр, чаю. - Николай Петрович ненадолго задумался. - Что-нибудь из улунов. Тегуаньинь, стало быть.

Васильев осмотрелся в поисках стула и, выбрав один из числа стоявших у стены, выдвинул его на середину комнату и уселся так, чтобы видеть и старца, и братьев.

- Что ж, господа, если с представлениями покончено, полагаю, мне следует перейти к сути дела. Я собрал вас здесь, чтобы обсудить некоторые вопросы, касающиеся будущности России и нашего сообщества.

Васильев выдержал театральную паузу, но ожидаемого эффекта от своих слов не дождался.

- Как вы знаете, английские друзья уполномочили меня представлять их интересы на территории Российской империи, и я надеюсь, что мы сможем принять здесь окончательное решение по тому предложению, которое...

Старец откашлялся, и чуткий Николай Петрович попросил перейти к сути дела.

- А дело, господа, заключается в том, что нам нужно решить, какое будущее мы хотим для нас и для России. Из Англии грядут большие перемены. Там был недавно опубликован научный труд, содержание которого произвело большое впечатление на английское общество, и даже породило некоторые идеи, которые коренным образом изменят наше положение. И идеи эти я всецело разделяю…

- Об этих идеях мы с братом уже вдоволь наслушались. – Павел Петрович стряхнул пепел с сигары в стоявшую перед ним серебряную пепельницу в форме мужицкого лаптя. — Нигилист вы известный.

- Нигилизм предполагает отрицание, — Васильев помрачнел лицом, - а все, что я отрицал, умерло вместе со мной. Я дарвинист, причем убежденный.

На до сих пор безучастном лице старца отразилось непонимание, и Николай Петрович, на правах хозяина, попросил разъяснений.

- Суть дарвинизма, господа, заключается в том, что все живые существа на Земле, включая и человечество, и нас с вами, прошли тщательный природный отбор, который удостоверил наш статус лучших и наиболее приспособленных. Сильнейших.

И сейчас мы находимся на верхней ступени scala naturae, являя собой совершеннейшие создания. Мы венчаем ту пирамиду, в основании которой мизгирь ловит мух в свои тенета, и сам становится обедом для расторопного воробья.

- А на воробья, стало быть, охотится кошка, - продолжил мысль довольный собой Николай Петрович. - Складно у вас выходит.

Васильев кивнул ему и продолжил:

- Загвоздка заключается в том, что природные процессы продолжаются и появлению все более совершенных, удивительных форм живых существ не будет конца. Уже в следующем веке или тысячелетии может появиться новый вид, который бросит вызов нашему господству.

- И на этот вызов мы непременно ответим. – В серебряный лапоть упала еще горстка пепла. – Если таков закон природы.

- Закон этот нам невыгоден и даже для нас опасен, а потому должен быть отменен, - Васильев увлекся и едва уже мог усидеть на стуле. – Зашоренное у вас мышление, так новых перспектив вам не увидеть.

- Вот вы нам эти перспективы, Евгений, и растолкуйте. – Николай Петрович, памятуя о прошлом, поспешил сгладить острые углы.

Васильев оглядел собравшихся, позволяя им проникнуться торжественностью момента.

- Если мы являемся в некоторой степени результатом природных воздействий, то, может быть, есть возможность и для воздействия обратной направленности. - Васильев возвысил голос и сам впечатленный величием замысла. – Природа не храм, а мастерская. И что, если нам перестроить ее под себя? Создать условия, оптимальные для нашего существования. Увеличить численность нашего вида.

- Перспективы, как я вижу, заманчивые - не поспоришь. – Павел Петрович кивнул, выражая крайнюю степень согласия, и отпил поданного лакеем чаю. – Вы, должно быть, Васильев, ждете вопросов о том, как нам этого добиться. И я вам, пожалуй, подыграю. Что же нам надлежит предпринять?

Васильев отставил чашку на край стола, за которым сидел Павел Петрович:

- А нам почти ничего делать и не придется. Сила, что под нами, сама все сделает. Если мы лишь немного ослабим ее узы.

- Это вы о крестьянском вопросе? Мужиков нам предлагаете освободить? – Павел Петрович, придерживающийся не столь либеральных взглядов, как его брат, изменился в лице.

- Не мужиков, народ. Все вы не хуже меня знаете, как нас кормит уставший, закабаленный, безропотный крестьянин. А дайте ему свободу, позвольте накормить себя досыта – и наш рацион незамедлительно улучшится. Снимите с него напрасные тяготы и покажите лучшее будущее для его детей, и он настрогает их целую кучу. Прирост же кормовой базы позволит в разы увеличить нашу численность. Разве не этого мы хотим?

- Дать мужику волю? – Федор Кузьмич окатил громким басом всю залу. – Еще бунтов не хватает нашей многострадальной России и царствующей династии!

- Идеи эти сулят нам не бунты, а лишь усиление могущества и власти, – ответил Васильев. - Да и нет нужды иметь в собственности людей, если мы владеем и управляем их желаниями и помыслами. А это дело нам вполне по силам. Помяните мое слово, еще в героях у них окажемся. На то мы и отцы отечества, чтобы пасти народы и невидимой рукой управлять людскими массами.

- Отец нашелся! Больно молод для отцовства! – горячился старец. – Да вы не знаете русского мужика. А на уме у него лишь пить да воровать. Хотя дай мужику волю, и он воровать перестанет - начнет грабить да жечь все вокруг. И ни своей, ни чужой крови он не боится. Вам такие потрясения нужны?

- Да что ему остается, кроме чарок да стопок? - всколыхнулся было Васильев.

- Ваши идеи русскому человеку чужды. Всю жизнь крестьянин только и делает, что ищет, кому подчиниться. И чем строже барин взыщет, тем милее мужику. - Павел Петрович заговорил хорошими эластическими словами. – В жизни он бессмысленно трепыхается, словно мошкара в солнечном луче. А раз своего смысла в его жизни нет, пусть нам послужит.

- Смысл ведь через свободу обретается, – сказал Васильев. - Хотя, что они вам? Пустяк, мертвые души. А кто на самом деле мертв-то? Помещики богатство свое не земельными угодьями, а в душах меряют. А позаботиться об основе своего благосостояния им ни милосердия, ни ума не достает.

- Что же, вы их до последней капли крови защищать будете? - полюбопытствовал Павел Петрович. - Овцы они по природе своей. Смотреть не надо, что они упираются и чего они хотят. В качестве высших созданий мы имеем право действовать в своих интересах, без сострадания.

- Овцы сделали Англию великой европейской державой, - заметил Васильев. - И ради пользы дела пренебрегать ничем не следует.

Тем временем Федор Кузьмич взял себя в руки и примиряюще заявил:

- Вы меня поймите, я не сторонник крепостного рабства. В долгосрочной перспективе. Но сейчас это невозможно, недопустимо, преждевременно. Немедленное освобождение крестьян грозит России величайшими социальными катаклизмами и кровавой смутой. Мы должны воспитать в нашем крестьянстве моральное чувство и долг перед нами, и лишь тогда стоит нам задуматься об их освобождении. А до той поры предпочитаю видеть их в качестве овец, нежели убийц. Радоваться должны, что мы с них шерсть стрижем, – могли бы и на шубы пустить.

- Из романовских овец шубы хорошо делать, — блеснул практической сметкой Николай Петрович.

- Вы, вероятно, знаете, что и в высших кругах власти есть персоны, нам симпатизирующие. Отмена крепостного права неминуема. Так что перемены будут. Да, они будут постепенными, продуманными, поэтапными. Но неуклонными и последовательными, – твердо заявил Васильев. - Мы будем действовать - прагматично, последовательно и терпеливо – и создадим новую Россию. Мы все преодолеем, и будущее будет принадлежать нам. А если кто — да хоть никем не правящие правители - нашей работе будет пытаться мешать…

- Знаете что? – Федор Кузьмич перебил Васильева, и его рука нарисовала в воздухе загогулину неопределенной формы и устрашающего вида. - А давайте на время прекратим наш спор. Опасным вольнодумцем вы себя уже отменно зарекомендовали. Спишем это на дорожную усталость. Мне сдается, что разговора у нас сегодня уже не получится. Я думаю, что разговор этот нам сейчас и не нужен. Вы ступайте, Николай Петрович, распорядитесь, чтобы нашего гостя покормили ужином. Вы ведь, Евгений, так и не ели с дороги? А вы, Павел Петрович, будьте любезны остаться. Есть у меня к вам дело весьма деликатного свойства.

Участники встречи стали расходиться. Васильев еще раз окинул взглядом комнату перед уходом и остановил взор на благородного происхождения старце. Его красивая голова на белом фоне стены выглядела, как голова мертвеца… Да он и был мертвец.

Лакей Петр, как и обещал заботливый хозяин, ждал подле дверей в гостевую комнату. Завидев приближающегося Васильева, он принял подобострастный вид и зачем-то дернул себя за ухо, в котором поблескивала изумрудная сережка.

- Ждем-с! – доложил он. – Рад буду вашей милости услужить. Вы же относительно ужина? Так не извольте-с беспокоиться. Все будет в лучшем виде.

Лакей потер привычную тонкую шею.

- Извольтесь в апэртаменты пройти, там-с и отужинаете.

Наскоро перекусив, Васильев обрел благостное расположение духа и вспомнил события минувшего дня. Он панибратски шлепнул Петра, побледневшего от проявления барской любви, по плечу.

- Скажи-ка мне, Петр, - вальяжно вымолвил молодой человек, - что тут за шайка бродит? Шапки ни перед кем не ломают.

Он, как мог, описал встреченных им мужиков, и слуга от возможности угодить барину расплылся в довольной улыбке.

- Да как не знать-c? Их в наших краях все знают. – Петр рад был выслужиться. - Трифон у них верховодит. Он у нас за героя.

Васильев кивнул, поощряя лакея продолжить рассказ.

- Везде был, и в сите, и в решете. Партизанил, когда француз пришел. А потом к регулярной армии прибился. Вроде сына полка у них был. Родителей у него не было, сиротой рос. Так он с ними до самого Парижа дошел. Посмотрел, значит, на их красивую жизнь, – Петр с завистью вздохнул, - через это и пострадал. Заболел Трифон там. Воль… Вервь… Не помню, барин. Он сказывал, да я забыл. И мужиков заразил. Теперь вот с себе подобными по округе, как вы изволили метко подметить-с, шляется. И внучка своего немого таскает с собой. У того мамка здесь в усадьбе померла по малокровию, а отца и не видел никто. Теперь вот вместе гуляют, а я с ними по барским поручениям сношаюсь. Люди они дикие, но если подсобить в чем требуется, да за хорошую плату. Хорошо их знаю…

Васильев жестом остановил монолог, а потом придал ему другое направление.

- И как тебе, Петр, новая служба?

- Интереснее стало, барин. От обязанностей прежних меня освободили, я же тюпюрь доверенное лицо. – Петр схватил непокорный вихор, сплюнул в ладонь и старательно пригладил и без того зализанную прическу. - Большие я у этой службы для себя вижу пэрспективы.

- И не в тягость? – поинтересовался Васильев.

- Тяжело не жрамши-с землю пахать, а такая служба… - Лакей снова подергал себя за ухо. – Сам бы себе завидовал, если б знал, что бывает такое.

- Вот и ступай пока. А завтра меня разбудишь к трапезе.

Васильев прилег, не раздеваясь, на кровать, но сон не шел ему. Он побыл немного в одиночестве, а затем резко поднялся и отправился искать Аркадия.

Народ в усадьбе еще не спал, видимо, привыкший к барским ночным бдениям. Дворовые бегали по каким-то хозяйственным надобностям. Аркадий с крыльца наблюдал за ними, опершись на деревянные перила. Васильев стал рядом.

- Не думал я, Аркадий, что свидимся с тобой, – повторил он. - А видишь, как оно вышло…

- Да я и вовсе думал, что ты уж на том свете. А ты, значит, выкарабкался… - Аркадий обратил к нему свое бледное лицо. - Впрочем, Катерина Сергеевна давно приметила, что ты хищник. И хоть ты, Евгений, в европейское платье переоделся, да суть прежняя осталась.

- Занятная наблюдательность. Как, кстати, Катерина Сергеевна поживает?

- Спит Катерина, что с ней станется. И ты знай, мы от нее в тайне все держим. Смотри, Евгений, не проговорись.

- Буду нем как могила. А что же… Васильев оборвал себя на полуслове.

Аркадий, знавший, о ком заговорил его собеседник, ожидал продолжения, но тот молчал. Они постояли немного в тишине, затем Васильев легко откашлялся.

- Я, Аркадий, пожалуй, прогуляюсь. - Он сошел с крыльца и скрылся в темных аллеях.

Ночная прогулка среди садовых скульптур, белыми силуэтами указывающих ему дорогу по посыпанным гравием тропинкам, сняла дорожную усталость. Васильев подумал, что начало переговоров он провалил, безоговорочно и бездарно. Не следовало так увлекаться обсуждением пустякового вопроса.

Размышляя о переговорной тактике, он незаметно для себя забрался в самые глубины сада. Послышалось тихое шевеление трав, и на тропу прямо перед Васильевым выпрыгнула крупная лягушка. Прежняя жажда опытов давно уступила место жажде иного рода. Знать не хотелось, требовалось действовать. Он шагнул вперед и ловко придавил лягушку сапогом. Почувствовал ногой дрожание твари и надавил сильнее. Давил, пока оно не прекратилось. Затем Васильев вернулся в дом и крепко заснул.

Он проснулся вечером, бодрый и посвежевший. Наскоро перекусив с помощью Петра, Васильев прошел в залу, где уже хозяйничал Николай Петрович. Прежде он не уделил ее обстановке внимания и теперь решил осмотреться. Заметно было, что просторное помещение совсем недавно приводили в порядок: полы свежевыкрашенны, высокие потолки ладно побелены. Стоящая вдоль стен мебель большей частью была старинной, но не ветхой. А несколько стульев и пару кресел явно поставили специально к приезду гостей. Должно быть, Николай Петрович занялся приготовлениями сразу после того, как английское и российское общества согласовали дату и место встречи и кандидатуру посланника.

Васильев подошел к книжному шкафу, надеясь узнать что-то новое о хозяевах дома. На полках преобладала русская периодика. В ожидании собеседников он наугад пролистал несколько книг.

За спиной деликатно кашлянули. Николай Петрович просил обождать еще несколько минут: у Федора Кузьмича возникла насущная потребность наскоро переговорить с Павлом Петровичем, причем обязательно в уединении.

- Вот вы умные книги читаете. – Васильев потряс в руках дряхлое издание Вольного экономического общества. – Господина Нартова статья о посеве леса вся в карандашных пометках. А результат где? Где посадки? Ни деревьев, ни леса не вижу.

Он для убедительности махнул рукой в сторону окна, где место леса занимали широко раскинувшиеся луга.

- Очень красноречиво. Давно известно, что в России знаниям, намерениям и действиям трудно свести знакомство друг с другом.

- Помилуйте, Евгений! – горячо запротестовал хозяин имения. – Вы же понимаете, что для нас это соображение имеет стратегический характер. Нам же обзор и простор нужен!

Васильев смутился, осознав, что попал в собственные силки, и попросил чаю.

- Сегодня без чая, - столь же смущенно ответил Николай Петрович. – Федор Кузьмич распорядился.

В залу вошел старец, за ним следовал Павел Петрович, сменивший прежний костюм джентльмена на славянофильскую венгерку.

- Господа, - начал Васильев, - подозреваю, что вчера я невольно ввел вас в заблуждение. В таком случае прошу меня извинить. Сбился с толку. А вопрос, который мне поручено обсудить, касается русского крестьянства лишь в той степени, в которой оно является силой для предстоящих преобразований. Именно грядущие изменения являются предметом нашей встречи и, я надеюсь, наших договоренностей.

Он продолжал, оглядев собеседников и убедившись, что к его словам прислушиваются:

- Взгляните вокруг. Разве что-нибудь стоит прочно? Стоит нам дать толчок развитию наук и механизмов, и весь мир придет в движение. Он будет перестраиваться наново, что избавит нас от назойливой опеки окружающей среды. Сначала мы захватим ее всю, не оставив на картах ни одного белого пятна, откуда нам могли бы бросить вызов. А затем обустроим по собственному вкусу. Для этого нам потребуется много рабочих рук — и умов. Пусть все совершат люди. Они будут действовать, не зная тех сил, которые приводят их в движение, и не различая той цели, к которой они влекутся. А мы пожнем плоды их трудов и насладимся их вкусом.

Васильев посмотрел на Федора Кузьмича.

- Действия европейских обществ уже привели к взлету науки и промышленности. А мы по-прежнему ютимся в своих лачугах из бревен и соломы. Пора воспрянуть и действовать! Английское общество ожидает, что российские коллеги присоединятся к их плану, всячески содействуя прогрессу и модернизации.

- Судьбы мира вы заранее предрешили, - не стал спорить Федор Кузьмич. - А что же Отечество? А как же благо России, в отцы которой вы набиваетесь?

- А что Россия? Я полагаю, в новом мире эта любовь к своим гробам неминуемо станет бесполезным пережитком, - ответил Васильев. - Нам надлежит встать над национальными границами ради общего блага.

- Позвольте, цель вы предлагаете славную, - присоединился к разговору Павел Петрович, - однако пути к ней неисповедимы. А нам необходимо понимать, где мы есть, куда ведет нас исторический путь, что будет за несколькими ближайшими поворотами. Чтобы не оказаться нам с этими идеями в глухом закоулке на сырой грунтовой дороге.

- А вы взгляните на это с другой стороны, - предложил Васильев Павлу Петровичу с опасной улыбкой. - Если мы не последуем примеру наших дальновидных коллег, сменится несколько людских поколения и отсталая Россия превратится в страну дикой охоты.

- И все же спешить не стоит, - заключил Федор Кузьмич. - Когда впереди еще столетия, может спокойно ждать и не торопиться. Спешка и необдуманность в деле реформаторства не раз в нашей истории приводили к трагическим последствиям. Нам нужны стабильность и развитие без застоев и революций. А иначе овчинка выделки не стоит.

- Право слово, - снова начал горячиться Васильев, - складывается впечатление, что в русской крови есть нечто, отвергающее всякий настоящий прогресс. Ничего такого не чувствовали? - поинтересовался он.

- Это для англичан все игра. А Россия - сила мирового масштаба. - Федор Кузьмич заметно рассердился. - И не считаться с нами нельзя: все-таки растянулись от Одера до Берингова пролива.

- А тогда я вас спрошу: где наши мудрецы, где наши мыслители? Кто из нас когда-либо думал, кто за нас думает теперь? Это вам не в ералаш играть. Реализация озвученных мною планов - дело решенное, и цель нашей встречи договориться о совместных и согласованных действиях. А вы по извечной российской традиции все сводите к силе и хотите посмотреть, кто кого одолеет, - с горечью высказал Васильев. - Договариваться надо, а не силой меряться. Ошибка и беда России не в том, что она считает себя силой, а в том, что она считает себя главенствующей силой.

- Таковы, значит, предложения и таков, в самом общем виде, план действий, - резюмировал Павел Петрович. - И кто же его помимо ваших английских друзей и наставников разделяет?

- Тут значение имеет, не кто разделяет, а кто и когда будет реализовывать. Впрочем, назову Александра Ивановича. Он сейчас в Лондоне и готов бить в колокол – будет поддерживать публично, насколько это в его силах. И граф вам небезызвестный. – Васильев двинул головой в сторону старца.

Федор Кузьмич оживился более чем за все время разговора.

- Вам следовало упомянуть об этом сразу и без промедлений. Ответьте, где вы встречались с его представителями?

- Видел графа собственной персоной, - несколько резко ответил Васильев, - заезжал в гости по его личному приглашению. Так что мы теперь с ним, можно сказать, приятельствуем. Граф просил вам засвидетельствовать его почтение. Благодарит за последовательную позицию по балканскому вопросу и русско-турецкую кампанию.

- Он известен как игрок опытный, стратегически мыслящий и дальновидный. - Федор Кузьмич стал размышлять вслух. - И что же граф намерен предпринять?

Старец был искренне заинтересован.

- Граф наши идеи всецело разделяет, - видно было, что Васильеву доставляет удовольствие вытаскивать из рукава козырного туза, - и полностью поддерживает.

В иной момент разговора васильевское «наши» не прошло бы мимо его собеседников незамеченным, но сейчас Федор Кузьмич был увлечен вновь открывшимися обстоятельствами, а Павел Петрович то посматривал на большие настенные часы, то вытаскивал из кармана золотой брегет. Что касается Николая Петровича, то он, как и прежде, почти не принимал в беседе участия, избрав для себя роль радушного хозяина.

- Он даже планирует в ближайшее время перебраться из своей карпатской глуши в Лондон, чтобы быть в центре разворачивающихся событий.

- Что ж, я дам распоряжения русскому консулу о всемерном содействии. - Федор Кузьмич заходил по комнате. – Если он решит отправиться морским путем, мы поможем ему быстрым кораблем и надежным капитаном.

Старец остановился напротив Павла Петровича.

- Стоит ли в таком случае нам торопиться с превентивными мерами? Мы могли бы вступить с графом в переписку для выяснения всех обстоятельств и его мотивов. И уже после принимать решения о способе действий.

Павел Петрович стоял, демонстрируя превосходную военную выучку. Он начал было отвечать, когда в дверь постучали.

Следом за громкими тревожными звуками в залу ворвался запыхавшийся лакей подшалевшего вида.

- Покорнейше прошу прощения, - от волнения усовершенствованный слуга забыл свой новомодный говор, - в докторе срочная надобность!

Он посмотрел на удобно расположившегося в кресле Васильева и старца, который обменялся быстрыми взглядами с Павлом Петровичем.

- Жар у мальчонки… Вы его видали… Да я вам рассказывал. Мечется в горячке, кожа горит. Хрипит да молчит. Как бы не случилось чего. Ничего ведь не помогает. Хотели уже за священником посылать, да я про вас вспомнил. Доктор же у нас есть! Уж не обессудьте, не дайте пропасть мальцу!

Петр закончил скороговорку и перевел дух. Васильев кивнул ему и поднялся.

- Господа, обстоятельства вынуждают меня временно вас покинуть. Одна из так называемых вами овец требует моего внимания, а я пастух добрый. - Он едва ли не выхватил шляпу из рук подавшего ее Николая Петровича. - Вижу, дела наши пошли на лад. Надеюсь, мы обо всем договоримся по моему возвращению.

Федор Кузьмич невразумительно кивнул, то ли отпуская Васильева, то ли соглашаясь с ним, и проводил взглядом широкую спину доктора.

- Договоримся по возвращении, – повторил старец и посмотрел на Павла Петровича. – Дело решенное.

Между тем Васильев, выслушав сбивчивые извинения Петра за то, что прислали за доктором не экипаж, а телегу, и объяснения, какой он, доктор, их великодушный добродетель, уже отправлялся в путь.

Полная луна, повисшая в звездном небе, освещала им дорогу. Прохлада ночи забралась под модный костюм Васильева, и он уже пожалел, что не захватил с собой ни чего потеплее, ни чего покрепче.

Тишину нарушал только скрип плохо смазанного колеса. Даже болтливый обычно Петр молчал и сидел недвижимо, лишь изредка подергивая вожжи. Васильев погрузился в размышления, и думал он тяжело и упорно, будто корчуя мертвые старые пни.

Прибыли вскоре. Старик жил бирюком, изба его, крытая соломой, стояла у оврага поодаль от деревни. Васильев подхватил свой медицинский саквояж, пока лакей возился с каким-то длинным кожаным ящиком, должно быть, порядочного веса. Доктор вошел в темные сени, куда пробивался робкий свет лучины, и громогласно вопросил:

- Где мальчик? Проведите меня к нему! Я хочу видеть этого…

От открывшейся его глазам картины он замолчал на полуслове, но вряд ли успел осознать это до того, как ему нанесли первый, еще не смертельный, удар.

- Барин, он личной аюдиенсии просит.

- Передай, что сейчас выйду. – Павел Петрович смочил лоб одеколоном и подхватил массивную трость с серебряным набалдашником. Разговаривать с чернью он не умел и не любил. Да и не понимал он ее никогда, но дело было исключительное.

Павел Петрович вышел на крыльцо для слуг. Было еще темно, мертвенно-бледный лунный свет истончался, растратив силу. Стоял тот предрассветный час, когда природа засыпает, давая недолгий покой дневным и ночным тварям. Российский джентльмен вдохнул воздушной свежести и снизошел до Трифона.

Тот стоял с непокрытой головой, собрав в кулак бороду, и, озираясь по сторонам, переминался с ноги на ногу.

- Дело сделано, барин. Пора расплачиваться.

- Как положено, тридцать? - с легкой улыбкой спросил Павел Петрович, отсчитывая монеты и не отводя пристального взгляда от неожиданно побагровевшего мужицкого лица.

- Осинушек окрест нет, – невпопад ответил Трифон, пока монеты ссыпались с барской белоснежной ладони в холщовый мешочек. – Далече ходили.

- Ладно, ступай.– Разговор уже надоел Павлу Петровичу, и он взмахом указал мужику идти прочь.

- Согрешил я. Да и у вас, баре, руки и уста все в крови. Нам доктор сказывал перед тем… - Трифон запнулся, - о ваших порядках.

И тут руки мужика удивили Павла Петровича. Одна из них - но не та, которой следовало бы, с маленьким тугим денежным мешком, а другая - скользнула за пазуху. И выскочила наружу, потянув за собой деревянный кол. Острый, успел заметить Павел Петрович за мгновение до того, как что-то юрко и зло укусило его левый висок. Мимо внутрь скользнули быстрые серые тени.

Дом горел, подожженный с подветренного угла по всем правилам партизанской науки. Вид огня обычно тревожил старика, и сейчас Трифон сидел к пламени спиной и старался унять ломоту в костях. Его ватага, не нуждавшаяся в наставлениях вожака, довершала дело. Мальчик, потрясенный пережитым и увиденным, тихо присел рядом. Старик положил руку, вновь почти безволосую, на плечо внуку и притянул его к себе, обнимая. Хотелось выть от неизбывного и, казалось, беспричинного горя, но Трифон сдержался. Он поднял глаза и посмотрел на кем-то расстеленное над ними бескрайнее небо, уже порванное вдали красными рубцами. Занималась алая заря.