Отдел «Т.О.Р.»

Глава 1.

Сергей поморщился. Женщину, которая пробежала мимо него в попытке успеть на уходящий автобус, отчего-то тошнило, и он почувствовал словно какую-то тень от этого ее ощущения. Так часто бывало с ним, когда он и сам начинал болеть – и вот не далее как вчера он умудрился простудиться. Тонкими пальцами Сергей вытянул из кармана пиджака пачку бумажных платков.

Он раздраженно взглянул на часы. Где их носит? В конце концов, еще все-таки не лето, чтобы заставлять его стоять на улице по полчаса. Наконец, он заметил на светофоре «Ладу Приора» цвета мокрого асфальта, и шагнул к дороге. В машине помимо его друга Дмитрия уже сидела Марина, привлекательная брюнетка, немного старше его, коллега по секретному отделу «Т.О.Р.». Еще вчера они договорились, что Дмитрий сначала заедет за ней. Поздоровавшись, Сергей уселся на заднее сиденье рядом с Мариной.

Он не мог не заметить, что за последнее время Марина похорошела, расцвела – и не мог не знать о причине таких перемен. С тех самых пор, как Сергей Скрипка пришел в отдел, где тогда уже работали и Марина, и Аля, и, конечно, сам Краснов, их шеф, и до этой весны он никогда не видел, чтобы Марина Лещинская красилась, выезжая на задания – как никогда не замечал на ней бижутерии, не говоря уже о дорогих «натуральных» украшениях. Он вообще был очень внимателен к деталям, а уж если речь шла о женщине, то вдвойне.

Теперь на руках у Марины был неяркий аккуратный маникюр, волосы лежали мягкими волнами – вместо вечного конского хвоста. Весь отдел знал, что причина таких метаморфоз - в ее недавно начавшемся, весьма бурном романе с Ярославом Красновым.

В машине установилась тишина – о работе они нигде, кроме как в законспирированном офисе или у себя дома, не говорили, а общих тем Марина и Дима найти не могли, так как были едва знакомы – его, Сергея, промашка.

- Димыч, ну как там у тебя дела-то, а?

- Да нормально, - буркнул Дмитрий, - задолбался я что-то, Серый. Надо мне нормальную человеческую работу искать.

- Чем тебе своя-то не нравится? Ты же вроде весь в шоколаде, - усмехнулся Сергей. - Спасибо, кстати, что согласился нас подвезти, а то маялись бы сейчас – или пешком от автобуса, или на попутках.

- Да не за что. Дома все равно делать нечего, до ночи.

У Дмитрия, давнего друга Сергея, тоже была не самая обычная работа – он был танцовщиком в ночном клубе. Накаченный торс, ухоженное тело – обычно все девушки были от него без ума едва ли не с первой же секунды после знакомства, и сам Дмитрий был отнюдь не против такого «побочного эффекта» своей профессии. Сергей не мог понять, с чего тот вдруг начал жаловаться на свою работу.

Марина же, казалось, вовсе не замечала Дмитрия. Выйдя из машины, она вежливо поблагодарила его, но продолжала пребывать в задумчивости.

- Ну ладно, обратно уж вы своим ходом. Давай, Серый, до встречи, - Дима махнул рукой и исчез за поворотом дороги – а вернее, широкой наезженной тропы. Сергей и Марина зашагали к старому загородному дому, где им сегодня предстояло работать.

- И чего Краснов от нас хочет? Сомневаюсь, что мы здесь что-то интересное найдем, - протянул Сергей, шмыгнув носом. Простуда уже начинала его не на шутку раздражать. Марина не отвечала ему, только неопределенно пожала плечами, видимо, просто не желая ввязываться в бесполезные рассуждения. Дали задание – работаем, чего тут разговаривать.

Дело, порученное им шефом вчера на «летучке» отдела, казалось Скрипке крайне неинтересным – если не вовсе бесполезной тратой времени. Не было в нем того острого чувства поиска, погони, ради которого он и согласился на эту работу. Убийца, кажется, вообще уже сидел в тюрьме, и, надо думать, если бы не просьба «сверху», Краснов не стал бы браться за это дело.

В штабе особого отдела «Т.О.Р.», кроме шефа, вчера еще был и Николай Васильевич Горячев, старший следователь по особо важным делам, собственно, и являвшийся непосредственным начальником отдела. Именно он ввел их всех в курс нового дела. Его бывший начальник, генерал в отставке, попросил поднять из архива дело брата его жены – кажется, правильно это называется шурином, но Сергей не был уверен.

Вчерашнее утро вообще было несколько необычным, пришлось долго ждать, пока соберется весь отдел. Не иначе, на сознание необычных сыщиков как-то дестабилизирующе действовал аромат едва распустившейся черемухи, ухмыльнулся про себя Сергей. И даже собравшись, все никак не хотели рассаживаться, и, словно студенты на перемене, галдели каждый о своем.

– Господа! Весна – прекрасное время года, но работу нам никто не отменял, – в голосе Краснова засквозил некоторый сарказм. – И в подтверждение этого Николай Васильевич ознакомит нас с новым делом, – Ярослав кивнул Горячеву и сел на свое место.

Старший следователь по особо важным делам, Николай Васильевич Горячев, или, как его еще называли, «шеф номер один», всегда выглядел озабоченным, но сегодня его напряжение превосходило все привычные рамки: он то поправлял очки, которые в этом не нуждались, то перекладывал листы в папке. Он был явно расстроен.

– Генерал Садовников был моим начальником много лет, уже несколько лет он в отставке. Я пришел под его начало юным лейтенантиком. Он был нам отцом и учителем. Каждый из нас за него горло бы перегрыз любому. Иван Анатольевич учил нас не идти на поводу у личного, но в прошлый вторник пришел ко мне с просьбой. Он в отчаянии. Его жена слегла, пытаясь реабилитировать брата, осужденного за убийство.

Горячев прошелся по комнате туда-сюда и, выдохнув, продолжил:

- Нам нужно разобраться в этом деле как можно скорее. Итак, Ремезов Александр, 38-летний кандидат наук, брат жены генерала Садовникова, ровно год назад был осужден и отбывает срок за убийство. Свою вину Ремезов не признал. Мало того, он утверждал, что впервые увидел убитого на своей даче — уже не живым. Но многочисленные улики говорят об обратном, алиби у Ремезова нет. Следствием установлено: во-первых, найденные гильзы принадлежат ружью Ремезова и совпадают с пулями, извлеченными из тела убитого. Во-вторых, на одежде Ремезова в момент задержания обнаружены свежие пятна крови, анализ которой установил принадлежность ее убитому. Следов борьбы на теле не обнаружено.

- Выходит, версия самозащиты отпадает? – тихо спросила Марина.

- Выходит, так, - кивнул Горячев. - Идем далее. Считается, что Ремезов сам назначил убитому встречу у себя на даче: на клочке бумаги, найденном в кармане убитого, написаны адрес и время, совпадающие со временем убийства. Запись сделана почерком, схожим с почерком Ремезова.

- Как это – схожим? – Сергей удивленно поднял брови. - Уж или его почерк, или не его.

- Графологи стопроцентной гарантии не дают. В целом – схоже. Так, что еще... «Мокрое» ружье найдено на заброшенной мельнице у высохшего ручья. Оно было спрятано под ворохом какого-то тряпья, отпечатки пальцев на стволе и прикладе ружья идентичны отпечаткам пальцев Ремезова. Отпечатки на спусковом устройстве читаются плохо, но это можно объяснить поспешностью в действиях подозреваемого. У этого же ручья найдены следы, ведущие к заднему дворику дачи подозреваемого. Следы совершенно свежие и идентичные отпечаткам сапог Ремезова. Анализ образцов почвы, взятой у ручья и со следов, оставленных в прихожей и на лестнице дачи, показал полное совпадение их с образцом почвы, взятой с сапог Ремезова, что были на нем в момент задержания. Анализ делали по полной программе: спектральный, по химическому составу, по физическим свойствам и прочее. Акт подшит в деле, можно ознакомиться. Исходя из совокупности улик и отказа от дачи показаний, следствие сформулировало версию о превышении охраны неприкосновенности имущества и жилища. Аргументов, подтверждающих эту версию, суду оказалось достаточно, чтобы осудить подозреваемого по соответствующей статье.

- Да-а-а-а, железобетонно, - хмыкнул Сергей.

Помолчав, Горячев добавил, что генерал Садовников позвонил ему вчера поздно вечером, и что-то было в его голосе такое, что Горячев согласился сразу же встретиться. И вот какую историю услышал от бывшего шефа...

Генерал предложил им еще раз осмотреть место преступления – и именно поэтому Краснов решил поручить это дело Сергею и Марине. Сергею – потому, что на данный момент ключевым являлось место преступления, где он мог еще уловить какие-то следы эмоций. Марине – вероятно, потому, что на самой даче может обнаружиться множество вещей, с которых Марина сможет считать нужную информацию. И вот Скрипка и Лещинская переступили порог дачи.

Здесь никто не жил с момента происшествия, и Сергей сразу почувствовал, какая тяжелая здесь атмосфера – боль, страх, обида, злость и отчаяние буквально ломились в сознание. Плохо было то, что за мощными волнами этих эмоций сложно было разглядеть подробности, так необходимые для дела. Или ему все-таки мешало собственное плохое самочувствие?

Пока Марина осматривалась, Сергей уверено шагнул к лестнице, ведущей на второй этаж. «Эпицентр» эмоциональных следов был именно там.

Глава 2.

Второй этаж оказался больше похожим на чердак, но только оттого, что потолок его повторял скошенные линии крыши. Единственное небольшое окно смотрело в сторону утренней зорьки. Наверное, потому здесь и был обустроен кабинет хозяина. Вдоль стен высились книжные шкафы, заполненные книгами с пестрыми корешками. Напротив окна, почти вплотную к нему, стоял письменный стол с ворохом бумаг и массивным письменным прибором в виде бригантины с убранными парусами. Из капитанского мостика, отделанного медью, торчали карандаши и ручки. Увеличительное стекло, забранное в медную оправу в виде штурвала с медною же ручкой, было явной принадлежностью письменного прибора. А на кипе бумаг являл себя во всей красе пресс с голубоватым дельфином из опала - тоже часть прибора. На меди играли последние блики утреннего солнышка, еще несколько минут – и оно уйдет из этой комнаты, чтобы наполнить полуденным разливом света другие, с окнами на юг.

– Такие себе не покупают, такие получают в подарок к очень торжественному случаю, – вслух произнес Сергей, пытаясь представить быт дома в «мирное время»: вишни в саду не загораживали окно второго этажа, и солнышко посещало кабинет первым. Если хозяин «жаворонок», каковым был сам Сергей, то лучи восходящего солнца, пронизывая чердачное помещение насквозь, настраивали бы….

Густой шлейф эмоциональной памяти прошлого ворвался в размышления Сергея и вернул его в день нынешний. Пол посередине комнаты еще хранил следы темных пятен, а с ними - и весь спектр негативных эмоций: презрение, страх, панику, алчность, змеиную хитрость обманщика, цинизм хладнокровного убийцы…

Все это смешалось, перепуталось в один туго стянутый клубок. Сергей напряженно потянул воздух носом, вернее, одной ноздрей: ему так легче было распутывать эти «клубки». Если бы вдруг они стали видимыми, вы увидели бы клубы дыма разных оттенков, от светло-розовых до темно-лиловых; от больших клубов тонкая струйка тянется через мой нос, как через игольное ушко, прямо в мой мозг, подумал Сергей.

Среди воображаемого дыма соткался из небытия дрожащий образ, он постепенно окреп и превратился в живую картинку: хозяин дома в дверном проеме, на его лице отчаяние и растерянность. А потом - покорность судьбе, когда его уводят... На смену этой картинке пришла другая: человек в плаще наклонился над другим, распростертым на полу, достал пакет из кармана его кожаной куртки, а вместо него не очень тщательно спрятал обрывок бумаги. Ехидно умехнулся. В доме их только двое... И четвертая картинка – тот же человек в плаще целится из охотничьего ружья в спину незнакомца в кожанке.

«Живые картинки» Сергея – будто книга, открытая на последней странице, нужно отлистать их к началу одну за другой, чтобы узнать все, что здесь произошло. Видения по мере «отлистывания» становятся все менее яркими. Это как с обычной памятью: чем ближе событие во времени, тем оно ярче, чем сильнее эмоции в момент события, тем крепче цепляется оно за крючочки памяти и дольше живет в ней.

Сергей продолжал «листать», и перед ним вновь разыгрывались нешуточные сцены трагического спектакля. Вот опять человек в плаще. Прячась за дверцей массивного старинного гардероба, он наблюдает, как другой, тот, что в куртке, достает из ящика письменного стола шкатулку, вытряхивает из нее какие-то детали и пакет. От алчности, обуревающей гостя в кожанке, руки его начинают дрожать, и он чуть не роняет прозрачный пакет с деньгами. Дальше – снова хозяин, он в недоумении и тревоге: его по телефону просят срочно куда-то пойти, он уточняет место, затем одевается и уходит.

Все, дальше можно не смотреть. Главное увидел: хозяина в момент преступления в доме не было. Убийца все спланировал и хладнокровно поджидал нужного момента. И еще, они оба – из преступного мира: тот, что в куртке и его убийца. Явно связаны одной тайной, и тайна эта каким-то образом касается хозяина дома... Вот о чем думал Сергей, спускаясь по лестнице.

– Марина, ну как, нашла что-нибудь стоящее? Наверху есть кое-что, что должно тебя заинтересовать.

Марина, тряхнув головой, как бы сбросила с волос зацепившиеся за них видения из чужой жизни:

- Ничего, что бы могло касаться убийства. Ни одна вещь не вызывает тревоги. Так, обычная память вещей одинокого человека, увлеченного научной работой и охотой. Причем, охота, похоже, больше была нужна для обретения не трофеев.

- Почему ты так решила? - Скрипка заинтересованно глянул на коллегу.

- Все просто. Он много фотографировал. Целая полка на стеллаже отведена фотоальбомам с природой. И только один из них – старый альбом с семейными фотографиями, – Марина говорила медленно, явно еще не совсем освободившись от того состояния, в которое она входила от прикосновений к исследуемым вещам. – У него не было детей, этот дом остался от родителей. А сколько времени мы здесь? Тут почему-то нет ни одних часов.

Сергей достал из кармана телефон:

– Сейчас половина одиннадцатого. А часов здесь, действительно, не видно! Ты еще останешься поработать? Хочу пройтись по поселку.

- Если все сделал – езжай. Мне, кажется, придется здесь задержаться, - тихо ответила Марина.

Пожав плечами, Сергей вышел за порог. Он потратил еще несколько минут, решив все-таки обойти территорию вокруг дома. Вишни, которые он видел из окна мансарды, яблони и груши, что росли чуть ближе к забору, набирали цвет и готовы были по неведомой нам команде укрыть все вокруг белым кружевом в россыпях жужжащих насекомых. Скрипка шагнул за угол дома, взгляд его охватил лужайку, врытый столик и скамейки. Сад являл собою место для отдыха, а никак не для работы в угоду желудку и кошельку. Кое-где доступ был перекрыт зарослями когда-то культурного, садового, но теперь вполне себе дикого кустарника. Взглянув на свой костюм, Сергей решил не испытывать судьбу. В конце концов, он увидел главное, а здесь, в саду, нет ни следа от того преступления.

Еще раз оглянувшись на окна, Сергей повернул в сторону околицы. Там, на невысоком пригорке, открытом всем ветрам, стояла старая мельница. Чуть ниже было расположено русло высохшего ручья. От мельницы остался один остов, бревна истлели от времени, дождей и ветров, крыша скособочилась и, казалось, вот-вот обрушится. Берега ручья были глинистые и зарастали травой позже прилежащих луговин. Весной и летом после дождя там хорошо могли отпечатываться следы.

Сергей приблизился к мельнице, снова потянул воздух носом, и перед ним медленно возникло туманное облако. Сгущаясь, оно обернулось человеком в плаще с продолговатым свертком под мышкой. Человек пришел не от ручья, а со стороны луговины, оглянулся и юркнул внутрь мельничного остова. Спустя буквально минуту он вынырнул из-за ветхих бревенчатых стен уже без свертка и ушел тем же путем, оставив после себя густой «запах» злорадства и алчного предвкушения несметного богатства. Через несколько мгновений сгусток тумана вернулся, дымным веретеном переместился к ручью и материализовался в образ Ремезова. Ремезов из дыма был не таким четким, как предыдущее видение, он, как мираж, плавился и трепетал, грозясь растаять, но все-таки стоял довольно долго, прислушиваясь и оглядываясь. Наконец, он вздрогнул, как вздрагивают от неожиданного звука, посмотрел на небо, пожал плечами и ушел, поминутно оглядываясь.

Сергей Скрипка окинул последним взглядом мельницу и, развернувшись в сторону поселка, размашисто зашагал по улице, густо заросшей раскидистыми рябинами, ивами и березами. Он шел к автобусной остановке, кляня задание и свою простуду.

Глава 3.

Она уже привыкла к тому, что вещи стали ее собеседниками, и ей, в общем-то, нравилось с ними разговаривать. Мир становился как-то полнее, когда удавалось выудить из энергетической памяти вещей какие-нибудь ценные сведения, лежавшие до сих пор мертвым молчаливым грузом.

Марина медленно поднималась по скрипучей лестнице старого дома, заново концентрируясь. Она чувствовала, что в этом доме ей предстоит обнаружить нечто такое, что изменит жизнь нескольких людей, и потому она старалась делать все с особенной тщательностью.

Если экстрасенсы работали в паре или в команде, они старались не делиться друг с другом результатами до того, как закончат определенную часть задания. Потому она и не стала спрашивать Сергея, что именно он увидел во втором этаже. Это было необходимо для «незамыленности» взгляда, чтобы ничто не мешало сосредоточиться. Ведь если ты уже знаешь, что увидели другие – подсознательно обязательно начнешь подгонять свои сведения под их картину происшествия или, наоборот, опровергать ее.

Марина обвела взглядом комнату со скошенным потолком: окна не открывались давно, вездесущая пыль лежала ровным пепельным налетом на каждом предмете. Запах нежилого дома путался в волосах, проникал через нос и, казалось, оседал в самых потаенных уголках мозга. Марина резко выдохнула, будто сдувая накопившуюся пыль, и приступила к исследованию комнаты. Коснулась рукой массивного стула, стоявшего возле книжных полок – ничего. Провела тонкими пальцами по корешкам книг: первая полка – ничего, вторая, третья, четвертая – тоже пусто. Марина обошла все стеллажи - ни один предмет не откликнулся на молчаливый запрос.

Она открывала шкаф за шкафом, ящик за ящиком, касалась пальцами каждого предмета, иногда даже брала их в руки, стараясь как бы прислушаться к ним. Со стороны, наверное, этот долгий процесс чем-то походил на обыск, ведь просмотреть требовалось абсолютно все. Стараясь не отвлекаться на тактильные ощущения, Марина изо всех сил пыталась услышать историю каждой вещи, но пока что ничего почувствовать не могла.

Она открыла большой шкаф, стоявший у стены рядом с окном. Книги, какие-то записи – видимо, научные статьи, запас чистой бумаги, карманный календарик. Все это лежало здесь уже давно, что только подтверждало, что с момента убийства в доме никто не бывал.

На одной из полок, задвинутыми к задней стенке шкафа лежали два небольших пакета, наполненных металлическими деталями. Марина присела за стол и, высыпав содержимое пакетов в две кучки, стала перебирать эти детали. Очень похоже на «запчасти» от часов – шестеренки, стрелки, круглые крышки, встретилась даже плоская батарейка. Марина вздрогнула, будто испугавшись, и покрепче зажала в ладони одну из крышек – смутные образы уже стучались в ее сознание, нужно было только впустить их. Медленный выдох, и…

… вдоль парковой аллеи дул сильный ветер. Седоватый мужчина стоял, держась рукой за воротник пальто, закрывая шею. Громко и как-то сердито шелестела листва. Второй рукой он как бы придерживал за локоть красивую грустную женщину, словно пытаясь ее то ли от чего-то удержать, то ли успокоить. Губы женщины дрожали – ей хотелось заплакать, но она сдерживалась. Марина вслушалась: их разговор, проступал все четче, словно кто-то старательно ловил знакомую радиоволну.

- Ну как так получилось? Я не понимаю, - женщина расстроено опустила голову. Мужчина слегка развел руками, не отпуская при этом ее локтя.

- Не переживай так. Это всего лишь вещь, в конце-то концов.

- Это подарок! – женщина не выдержала и всхлипнула. - Он мне дорог! Ты-то должен это знать…

Внезапно выражение ее лица изменилось, и она раздраженно бросила:

- Неужели ты ничего не можешь сделать? С твоими-то связями это должно быть проще простого!

Мужчина бережным жестом обнял ее, она сделала резкое движение и затихла в его объятьях. Уже улыбаясь сквозь грусть, он сказал:

- Успокойся. Я знаю, что можно сделать. Все будет хорошо. Пойдем домой, простудишься.

Их фигуры медленно удаляются в тени длинной аллеи, да и сама аллея постепенно бледнеет и отдаляется, уступая место чужому кабинету с большим письменным столом.

Марина вздохнула, оглядывая комнату. Это странное чувство раздвоенности, всегда посещавшее ее после видений… Аккуратно убрав детали в пакеты, Марина спустилась вниз. Этот дом рассказал ей все, что мог.

- Давайте-ка мы с вами постараемся вспомнить известные нам обстоятельства дела, - Краснов стоял за своим столом, прислонившись к стене и обхватив подбородок ладонью. - Ремезова застают рядом с телом убитого, а сам он утверждает, что нашел мужчину уже мертвым. Что было против него?

- Оружие, - откликнулся Сергей. – Жертва - некий Седов, вор-рецидивист, был убит из ружья Ремезова, на котором были только отпечатки хозяина. Да там вообще везде его отпечатки, что, в принципе, не удивительно. Ремезов же, кажется, один там жил. Вообще дом стоит на отшибе, так что предположить можно все, что угодно.

- Ты еще упоминал про записку и шкатулку с деньгами, - добавила Марина.

- Ах, да, - Ярослав сжал ладонями виски, - Что-то совсем я не соображаю сегодня. Шкатулка тоже была сразу изъята следствием, как одна из главных улик – в ней была крупная сумма денег, перепачканная в крови. Записка, в которой значится место – дача Ремезова, и время – час убийства, тоже, казалось бы, указывает на него. Но все это, как мы понимаем, улики косвенные.

- Да у нас теперь есть самая прямая улика! Я же говорю: я лично видел, что Ремезов этого типа не убивал. Это был кто-то другой, - твердо сказал Сергей. - И этот кто-то был на мельнице вместе с Ремезовым. Вернее, сразу после того, как Ремезов ушел. Сверток по размерам вполне мог быть ружьем. Ружье ведь именно там нашли?

- Твои видения мы следствию предъявить не можем, - отрезал Краснов, - как бы они ни были реальны, сам понимаешь. Нужно какое-то вещественное опровержение. Марина, что там у тебя?

Ярослав взглянул на Марину, и даже в этой казенной обстановке, за обсуждением очередного дела, можно было почувствовать, как атмосфера стала как-то легче, теплее. Отведя взгляд, Марина доложила:

- Мое видение вызвала деталь от часов – круглая металлическая крышка, которая находится сзади механизма, то есть, прилегает к коже. Я думаю, мне нужно поговорить с женой генерала Садовникова, чтобы выяснить подробности их разговора в парке. Думаю, что я увидела именно их.

Лещинская помолчала немного и добавила:

- Часов в пакете было несколько, и все – краденые. Но Ремезов не имеет к этому отношения. Кстати, ни одних часов нет в полной сборке. Я попыталась сопоставить: там один корпус «чужой», а к двум механизмам есть только крышечки, а корпусов нет. Кроме того, в ящике письменного стола вместе со шкатулкой лежала старая фотография в деревянной рамке, на которой изображена семья Ремезова: мать, отец, он на руках у мамы, сестра, дядья и тетки, двоюродные братья и сестры, и… бабушка. Она имела довольно сильное влияние на становление Ремезова. Что-то связывало их, и очень сильно. Какое-то общее знание, может быть, тайна или семейная легенда. Если я это увидела – значит, есть почти стопроцентная вероятность, что это относится к нашему делу.

- Ну а мне, наверное, по этому делу больше нечем заняться, - вставил Сергей. - В доме я уже все увидел. Остальное – не по моей части.

- Ладно, тебя освобождаю, - улыбнулся Ярослав, - Я спрошу у Ивана Анатольевича, можно ли тебе к нему прийти, - добавил он, обращаясь уже к Марине. - Ну ладно, наше маленькое совещание считаю законченным.

С довольной улыбкой Сергей вышел из штаб-квартиры, оставив Ярослава и Марину одних. В комнате повисла нерабочая тишина.

- Ну, пойдем, провожу тебя? – Краснов обнял Марину за плечи. - Работы невпроворот, видимся только на «летучках», просто позор. Я очень, очень соскучился.

- Ну, от работы никуда не денешься. Не пропадать же нашим способностям зря, - улыбнулась Марина. Она поймала себя на мысли, что до сих пор несколько неловко чувствует себя в компании Ярослава – несмотря на то, что между ними, кажется, уже не осталось неясностей. - Давай-ка позвони прямо сейчас генералу.

...Через час Марина, еще раз сверившись с запиской, написанной рукой Ярослава, шагала через двор к подъезду, где жил генерал Садовников и его жена.

Дверь ей открыла сама Екатерина Садовникова. С некоторым удивлением Марина обнаружила, что женщина эта не только красива, но и ухожена – что несколько противоречило рассказу Горячева о том, что она очень больна.

- Не удивляйтесь, дорогая моя, - сказала Садовникова, словно читая ее мысли, так что Марина даже вздрогнула. - Я постаралась подготовиться к вашему приходу, чтобы не встречать вас этакой немощной развалиной. В конце концов, я ведь еще не старая, - Екатерина лукаво улыбнулась, и Марине стало стыдно за свои мысли и подозрения, которые, видимо, так легко было прочесть по выражению ее лица.

- Ну и потом, красота – это дело всей моей жизни. Я дизайнер, почти кутюрье, - рассказывала женщина, провожая Марину в уютную гостиную. - Вы удивитесь, но у меня до сих пор бывают заказы. Впрочем, сейчас я почти не работаю… Вам, наверное, рассказывали, как у нас все произошло. Я все никак не могу понять, кому Саша перешел дорогу. Кто подставил его?

Последнюю фразу Садовникова произнесла тихо, словно это были вовсе не слова, а лишь печальный вздох. Марина задумалась, с чего лучше начать непростой разговор. С одной стороны, было заметно, что несчастной женщине и самой хотелось поговорить о своем брате, которого она считала оклеветанным. И это уже подтвердилось, но прямо заявлять об этом было еще рано – следовало подсобрать факты, составить какую-то картину. Пока в этой картине были видны лишь отдельные фрагменты, остальное еще было скрыто. С другой стороны – следовало быть осторожной, и тщательно «просеивать» все слова Екатерины. Все-таки речь шла об ее родном брате, и здесь было намешано слишком много эмоций. Марина вздохнула и задала первый вопрос:

- Скажите, пожалуйста, а ваш брат что, увлекался часами, собирал коллекцию?

- Часами? Бог с вами, он, наоборот, их недолюбливал. И меня отговаривал часы носить. У нас вообще с часами вышла очень странная история…

- Да? Расскажите.

- Да к чему вам… ну да ладно, - Садовникова сделала глубокий вдох, и Марина приготовилась слушать долгий рассказ.

В конце концов, работа следователем, пусть даже не в самом обычном ее понимании – это, прежде всего, терпение и умение слушать. И делать выводы.

Глава 4.

- В общем, мы с Ваней – Иваном Анатольевичем, то есть – решили пожениться всего два года назад, хотя знаем друг друга уже несколько лет. Когда-то он был женат, но жена его уже давно умерла, и жил он очень одиноко. А я замужем никогда не была, да и детей у меня нет и не будет – знаете ли, ошибки молодости… Ну так вот, перед самой свадьбой Ваня решил сделать мне подарок. Он знал, что я люблю красивые антикварные вещи, и присмотрел мне прекрасные часы. Но не стал делать сюрприз: а вдруг не угодит? Я ведь ого-го какая взыскательная. Безвкусицу терпеть не могу.

И вот повел меня Ваня в магазин, где присмотрел часы. Попросил продавца не говорить цену. Мне часы очень понравились, и он при мне же их купил. Я вообще-то часов никогда не носила, но у этих мне так приглянулся браслет – знаете, такой, с эмалевыми вставками, прямо шедевр, винтажная вещица. Надо же, думаю, когда-то начинать часы носить, так почему бы не сейчас.

Знаете, мы тогда такие счастливые были, и я на часы эти смотрела и радовалась, - вздохнула Садовникова. - А потом они вдруг куда-то пропали. Ваня, конечно, тут же дал своим задание, но даже его опера ничего не нашли. Ну, ладно, мало ли в жизни бывает, не все можно вернуть. И Ваня втайне от меня решил купить другие часы, похожие – мы тогда видели в салоне несколько из одной линии. Но потом, всего через несколько дней, и вторые часы пропали. Его дочь, Варя, тогда еще сказала, что это дурной знак…

- А вообще-то она к вам хорошо относится, да?

- Да как вам сказать, они с братом не слишком-то обрадовались, когда узнали, что их отец решил снова жениться – ну, вы сами представьте. Варя несколько раз говорила, что мы слишком разные, да и Боря был не в восторге. Они, конечно, живут отдельно, у каждого уже своя семья, но все равно им было не по себе от этого нашего решения. И знаете, я их понимаю...

Марина подумала, что вряд ли смогла бы понять и принять такой эгоизм, но решила промолчать. В конце концов, ее мнение здесь вряд ли кому-то интересно. Вместо этого лучше поразмыслить над тем, как поудобнее «подъехать» к нужной ей информации. Говорить напрямую о видениях – только отпугивать людей. Она уже привыкла находить обходные пути.

- Вкусный у вас чай, Екатерина Николаевна! Какой-то необычный.

- А, я добавляю в заварку апельсиновые корочки. Так еще мама моя делала.

- Ну надо же! И что же, история с часами на том и закончилась, их так и не нашли?

- Не нашли, но это еще не вся история, дорогая моя. Представляете, мы с Ваней тогда снова пошли в тот же самый магазин, выбрали еще одни часы... Мне кажется, тут уж он отчасти пошел на принцип, можно ведь и другой подарок было купить. Часы снова пропали, и вот тут всем нам стало как-то не по себе. Помню, мы тогда вышли с ним прогуляться в парк и едва не разругались – мне было так обидно, что он, с его-то положением, хоть и в отставке, ничего не может сделать! Да и Варя с Борей тогда как-то, не знаю… ожесточились, что ли. Говорили, что я никто и звать никак, и пришла, мол, на все готовое – к человеку с положением, квартирой… Ну, да что уж об этом сейчас вспоминать, все наладилось, слава Богу. Вот только Сашку бы выручить…

Марина вздрогнула, едва услышав о прогулке в парке – вот оно, ее видение, и часы тут как тут. Но как же связать все это воедино? Казалось, разговор с Екатериной должен был привнести в дело какую-то ясность – но пока все только запутывалось. Что ж, ее задача как раз и состояла в том, чтобы распутать клубок. А для этого нужно забраться в самую глубь, снимая виток за витком.

– Скажите, Екатерина Николаевна, вы обмолвились, что раньше не носили часов, это правда или иносказание? Не может быть, чтобы современная успешная женщина жила вне времени! Вам ведь назначают деловые встречи, да вся наша жизнь подчинена слежению за стрелкой часов.

– Знаете, Мариночка, у нас в семье не принято было держать часы. Это давняя и длинная история, интересно ли вам будет? Нас с детства приучали обходиться без них. Мне повезло: я всегда и везде успевала. Наверное, Время слушалось меня, или диктовало мне…. Такое, знаете ли, ощущение, что часы как будто живут внутри меня. И я действительно не испытывала в них потребности.

– Вы совсем не носили часов, никогда-никогда?

– Ну-у, когда-то, еще в студенчестве, подружка уговорила меня купить часики, но те постоянно барахлили, я их почти не носила, то в ремонте, то забыла надеть. Я и не заметила, где и когда их потеряла.

– Вы говорите, что история давняя? Это с вашими родителями как-то связано?

– Нас с братом двое было у родителей. Мама меня поздно родила, в тридцать. Знаете, военное детство, ведь когда война началась, ей 11 лет было, потом страну из разрухи поднимали. Мужчин не хватало. Мама телефонисткой на коммутаторе работала. Отец приехал строить мост в 1958-м, он инженер-мостостроитель, на 12 лет старше мамы, он и в войну мосты строил. Через год поженились, еще через год я родилась. Потом они еще долго ездили по стране, восстанавливали старые мосты, строили новые. Здесь его последний мост, тут и укоренились, Саша родился.

– А откуда история с часами начинается?

– Дались вам, право, эти часы! Ну, если так уж интересно… Это из детства еще, от бабушки. Когда здесь обосновались, бабушку привезли. Она за нами и смотрела, пока родители на работе. Бабушка, как приехала, сразу часы из своей комнаты выставила. У нее по этому поводу свое мнение было, почти легенда даже. Она вообще много историй рассказывала. Но про часы говорила: «время против нас, нужно научиться не зависеть от него». Брат с пеленок слушал эти сказки, открыв рот. А я-то уже взрослая была, понимала, что сами по себе часы ничего плохого сделать не могут. На самом деле, мне кажется, все гораздо проще: бабушка таким образом воспитывала в нас внутреннее чувство времени, независимость от стрелок. Вот и все. Просто с легендой это проще было делать.

– Значит, легенда – выдумка?

– Нет, у легенды была своя основа, история похожа на правду. Но я не думаю, что виноваты во всем часы, просто так совпадало…

– Вы меня совсем заинтриговали, Екатерина Николаевна! Что же это за история такая, где часы в чем-то виноваты?

– Я расскажу так, как бабушка рассказывала, – Екатерина прикрыла глаза ладонью и нараспев начала: – Она говорила так – в семье нашей, а это было начало двадцатого века, часы были только у отца, карманные, с крышечкой. Отец, то есть, получается, мой прадед, держал небольшую бакалейную лавку, ездил за товаром по ярмаркам, часы ему нужны были. Они, часы-то, были у него еще от деда, старые, Брегет. Простые-то люди жили тогда по солнышку, по заводскому гудку да звону колоколов. Бабушка говорила – нам, детям, часы трогать было строжайше запрещено, да Митенька-то, он младший из всех нас, своенравный был, что вздумает – непременно сделает. Вот и взял, пока отец в бане парился, часы-то поиграть, стал заводить через силу и сломал пружину. А назавтра бунт случился, лавку отцову погромили. Много тогда пострадало народу. Отец продал и лавку, и дом – бабушка это запомнила, потому что была старшей из семерых детей. Несколько лет жили в квартире в доходном доме, отец подрядился к другому лавочнику управляющим, а они, мама и четыре старшие девочки зарабатывали шитьем. Скопили денег, в дом переехали. Отец наладил продажу, на этот раз галантереи…. Через несколько дней возвращался с Нижегородской ярмарки с товаром, там же купил себе и часы. Какие-то разбойники напали, разграбили обоз. Еле живые добрались с сотоварищем до дому. А еще через несколько дней узнали, что началась война, это которая в четырнадцатом-то году. Вот и считай, как часы сломали – будто проклятье на себя навлекли. С тех пор, как появятся часы в доме – жди несчастья.

Екатерина вынырнула из воспоминаний, глаза ее расширились. Она смотрела на Марину, как смотрят в момент прозрения.

– Появились часы – жди несчастья? Да нет, бред какой-то. Мы же современные люди. Я и раньше не придавала этому значения, а вот брат моложе значительно, потому все рассказы бабушкины запомнились, впечатались ему в память. Он у нас впечатлительный. Как мужчина считал себя хранителем семейных традиций и уж тем более, хранителем от всяческого зла. Тоже все с часами боролся, – Екатерина явно не могла до конца отмахнуться от навеянных воспоминаний и своего озарения. - А вы знаете, Мариночка, у Александра своя история отношений с часами, которая могла бы подтвердить теорию бабушки, если бы мы не знали о силе внушения. Ведь это он сам, под воздействием бабушкиной легенды, внушил себе, да и мне пытался, что часы – это зло, и от них надо непременно избавляться.

– Ваша семья просто кладезь историй!

– Ну, что вы… Так вот. Часов у Александра не было до восемнадцати лет. А на совершеннолетие ему подарили часы. И тут же с ним произошла неприятность. Конечно же, неприятности и раньше случались, но тут Саша связал все с часами.

– А что за неприятность? Не томите, а то прямо жутко становится.

– Во время застолья приятель, протягивая свой подарок – часы, нечаянно пролил вино на Сашину рубашку. В общем-то, пустяк, с каждым может случиться. Но девушка, которой он собирался признаться в этот вечер в том, что она ему нравится, рассмеялась и сказала, что он смешной. Представляете? Пока Саша менял рубашку и приходил в себя, приятель этот пригласил девицу на танец, весь вечер они дурачились, смеялись, переглядывались, и ушли с вечеринки вдвоем. Сработала теория бабушкина. Саша мой насторожился. Но потом как-то успокоился, ушел с головой в учебу, затем в работу, в науку. А на банкете по случаю блестящей защиты кандидатской Сашины друзья по аспирантуре подарили ему часы. И назавтра последовала неприятность.

– Серьёзная?

– Ну, это на Сашин взгляд. Он надеялся на свою лабораторию, а его назначили заведующим учебной частью кафедры. Другой бы радовался, но Александр мечтал о научных изысканиях, а тут решай хозяйственные и преподавательские проблемы. Оказывается, все тот же приятель то ли ректору, то ли заму нашептал, мол, лучшего подарка молодому ученому и не придумать, а я как верный друг – рядом в лаборатории, на подхвате. Подлость человеческая не знает границ, ведь он знал о Сашиной мечте, но хотел растоптать, это мы позже узнали, друзьям на вечеринке проболтался. В Саше он не друга видел, а соперника на любовном фронте. Предательство Сашу не сломило, вот только с девушкой той развел-таки «коллега». Правда, и сам ни с чем остался, запил, лабораторию профукал, закрыли бы тему. Саша еле отстоял лабораторию, его и назначили заведующим. Саша после этого поклялся никогда не носить часов и не держать их в доме. Как он разволновался, когда я рассказала ему о Ванином подарке! Брат просил меня избавиться от часов, но я сказала, что современный человек должен быть выше глупых суеверий, и что я ни за что не расстанусь с прелестной вещицей, тем более что вещица эта - подарок любимого человека.

– Занятные истории вы рассказываете, Екатерина Николаевна! Я как в детстве побывала. У меня тоже бабушка была большая затейница по части былей и небылиц. Да я засиделась! Спасибо вам за чай, за беседу!

– Чем богаты…

Марина встала из-за стола, за нею поднялась и хозяйка. Провожая гостью, Екатерина вдруг взяла Марину за руки и развернула к себе:

– Мариночка, а ведь есть, есть совпадение! Ведь все тихо и спокойно было до появления этих злосчастных часов. А потом… Первые мы купили за две недели до свадьбы – расстроились из-за пропажи. Вторые тоже Ваня поторопился купить еще до торжества. Они пропали где-то на второй или третий день после свадьбы – опять пропажа, мы даже немного повздорили. Третьи появились спустя неделю после пропажи вторых, хотели раньше, но у антикваров тоже бывает учет. Через пару дней Ваня принес билеты в оперный, часы я сняла, к вечернему платью у меня отдельный гарнитур есть. Дома никого не было весь вечер, а когда мы вернулись, часов нигде не было. Ваня поднял своих, но ничего не обнаружили, никаких следов. А буквально через день Сашу задержали.

–А вы не дадите мне фотографию Александра, желательно наиболее позднюю? – спросила Марина. Кивнув, Екатерина достала из книжного шкафа альбом в обложке с красивым ненавязчивым узором и раскрыла на середине.

- Вот, посмотрите.

Марина взглянула на фотографию – рядом с женихом и невестой стоял средних лет мужчина, во всей позе которого сквозило некоторое напряжение. Перевернув несколько страниц альбома, Екатерина показала на другую фотографию: она была сделана в квартире перед самым выездом молодоженов на торжество: Ремезов стоял рядом с невестой и внимательно слушал ее. Марина взяла альбом в руки, чтобы лучше присмотреться к фотографии – и, едва прикоснувшись к снимку в прозрачном кармашке, почувствовала приближающееся видение. Закрыв глаза, она увидела Александра в этой самой квартире – он стоял, тревожно оглядываясь, как раз там, где сейчас стояла сама Марина, потом быстро прошел в комнату – по всей видимости, это была спальня – и очень быстро вернулся оттуда, уже держа в руках изящные часики на инкрустированном эмалью браслете. Он протянул браслет сестре, – и видение пропало. Марина взглянула на Екатерину Садовникову – кажется, та ничего не заметила.

– А где вы хранили часы?

– В шкатулке в спальне, на туалетном столике, – Екатерина удивленно пожала плечами.

– А можно мне посмотреть ее, она закрывается на ключ?

– Что вы, Мариночка, это в стародавние времена шкатулки служили сейфами, когда драгоценности были настоящие. А сейчас это просто коробочки для хранения мелочей. Но я принесу ее.

Екатерина вернулась почти мгновенно, протягивая Марине изящную многоярусную шкатулку красного дерева, похожую на маленький комод с медными ручками и инкрустацией из соломки.

– Вот она. В ней бижутерия, ничего не пропало, только браслет.

– О, какая большая! Наверно, тяжелая, – Марине необходимо было хотя бы прикоснуться к предмету, и вопрос о весе прозвучал естественным предлогом для этого.

– Нет-нет, это же дерево! – Екатерина, улыбаясь, протянула ей шкатулку.

Изобразив на лице удивление, Марина сделала вид, что взвешивает шкатулку на ладони, а потом поднесла ее к уху. И пока изящная вещица скрывала ее лицо от хозяйки, прикрыла глаза. Картина, возникшая перед внутренним взором, один в один напоминала предыдущую, с одной только разницей: в этой самой квартире на месте Александра, озираясь и прислушиваясь, стоял незнакомец в кожаной куртке и перчатках. Он прошел в комнату – Марина знала теперь, что это точно была спальня – и быстро вернулся оттуда, держа в одной руке прозрачный пакетик с уже знакомым Марине изящным браслетом, а в другой - связку отмычек. Все таким же быстрым шагом он покинул квартиру. Щелкнул замок – и видение растаяло.

Марина открыла глаза и выдохнула.

– Вот эту фотографию я возьму с собой, хорошо? Не волнуйтесь, мы вернем.

– Ну, что вы, Мариночка! Я рада хоть чем-нибудь помочь в деле брата. Вы ведь разберетесь, правда? Не такой человек Саша, он и себя-то не всегда защитить может. Тем более, там ведь в спину стреляли, это же подло!

Снова пообещав сделать все возможное, чтобы восторжествовала справедливость, Марина попрощалась и покинула душную квартиру. Вот уж действительно, скелеты в шкафу – кажется, нормальная, самая обычная семья, а копни чуть-чуть, и наружу вылезет с десяток тайн. Мистика мистикой, но в фамильную легенду ей как-то не очень верилось – впрочем, как и самой Екатерине. Что ж, это был взгляд с одной стороны. Теперь нужно было бы уравновесить картину другой точкой зрения. Марина вздохнула – снова Ярослав скажет, что ей больше всех нужно. Что ж, это так и было – ей действительно было далеко не все равно, чем закончится дело. Это было не только ее работой, в этом занятии выражалась внутренняя потребность Марины разобраться, искоренить искривляющую наш и без того несовершенный мир несправедливость. И тут уж ничего не поделаешь, придется Ярославу постараться, выполняя ее просьбу.

Глава 5.

- Господи, ну зачем это тебе? Как я это начальству объясню, у тебя есть идеи?

- Это нужно для дела, - повторила Марина. Она предвидела, что натолкнется на его сопротивление.

- Ну, ты хоть понимаешь, что у нас нет на это прав? Мы с тобой, конечно, сотрудники спецслужбы, но ведь мы не следователи и не ФСБ. Я не знаю, что нужно сделать, чтоб тебя допустили в тюрьму, к заключенному – да еще сидящему за убийство.

- Ты и сам знаешь, что он невиновен, и наше дело – это доказать. Мне что, объяснять тебе, как это важно?

Марина начинала уже терять терпение. За стенами офиса Ярослав был мягким, а порой — и весьма романтичным, но стоило им заговорить о делах – и наружу вылезала вся его жесткость и принципиальность, которая иногда казалась ей излишней.

Марине просто необходимо было поговорить с Ремезовым, узнать его точку зрения на все, в том числе на странную легенду с часами и теми деталями, что она нашла на его даче.

– Мне нужна личная встреча! Понимаешь? Эта бабушкина легенда не выходит у меня из головы. И часы – почему на следствии Ремезов не обмолвился о них ни единым словом? Почему смирился, покорно принимая версию следствия, почему не отстаивал свою невиновность? Почему следователь даже не попытался связать тройное исчезновение часов в семье генерала с находкой на даче? Садовников с женой были там на следующий день после задержания Ремезова, осматривали вещи, в том числе, и пакеты с часами, но признать среди них свои не смогли. Помнишь, я говорила, что в пакетах с часами были несовпадения: там один корпус не совпал с механизмом, а для двух совсем не нашлось корпусов, только крышечки, одна из них и вызвала видения. Получается, что корпусов не хватает не двум, а трем механизмам, и еще одну крышечку необходимо найти.

– Ну, хорошо, убедила. Я сейчас же позвоню Горячеву. Но это делается не за час и не за два.

– Я понимаю, поэтому, чем раньше начнем, тем больше успеем. Да, еще записка. Мне нужно с нею поработать. И необходима графологическая экспертиза. Как думаешь, у нас найдутся специалисты?

– Есть, и высокого класса. Записку ты получишь. Думаю, часам к трем можно будет подъехать в архив. Ну, а остальное – по мере созревания, так сказать.

– Хорошо, – голос Марины смягчился, – я обедать, подбросишь?

– Ну конечно, только Горячеву позвоню, – настроение Ярослава заметно улучшилось.

Любимое кафе Марины располагалось недалеко от штаб-квартиры отдела «Т.О.Р.». Припарковав машину у входа, стилизованного под средневековый замок, Ярослав повернулся к Марине:

- Не возражаешь, если мы пообедаем вместе?

Марина, улыбнувшись, кивнула, и вместе они зашли под своды из пенопластового кирпича. Внутри, несмотря на развешенные по стенам щиты, мечи и доспехи, оказалось уютно.

- Мне кажется, это дело тебя чем-то зацепило, так? – спросил Ярослав, пока они сидели в ожидании заказанных блюд.

- Да, наверное, - задумчиво произнесла Марина, - Знаешь, я ведь обычно ищу сами вещи, и работа у меня, если можно так сказать, несколько отстраненная. А тут – несправедливо наказанный человек, такая запутанная история, столько разных чувств… Я просто не могу не чувствовать себя причастной к этому. Екатерина – такая прекрасная женщина, а ведь можно сказать, что вся жизнь у нее пошла наперекосяк из-за этой истории – брат в тюрьме, сама она так переживает, что заболела, и пришлось оставить любимую работу. Плюс ко всему, ее еще и недолюбливают дети мужа, хоть она сама в этом и не признается. Того и гляди, и муж начнет на нее косо поглядывать.

- Дети мужа? Хм, а что – это ведь тоже версия. Но вообще мне кажется, что у тебя неправильный подход. Знаешь, у нас ведь очень напряженная работа – да, у нас особенно, больше, чем у обычных следователей, мы ведь внутренние ресурсы затрачиваем. И вот если при такой работе сочувствовать каждому потерпевшему, каждому оклеветанному преступнику – никаких сил не хватит, сломаешься. А тебе особенно нужно себя беречь, ты такая…

Ярослав умолк, отчаявшись подыскать нужные слова. Несмотря на то, что они с Мариной теперь очень тесно общались, и, в общем, им ясны были чувства друг друга, ему до сих пор сложно было искренне говорить о ней, об их отношениях – словно что-то внутри сжималось, закрывалось. И сейчас, под ожидающим взглядом Марины, которой, конечно, хотелось услышать фразу до конца, он окончательно поник и замолчал.

Марина напряженно выпрямилась. Как раз появился официант, и они все так же растерянно молчали, пока юноша осторожно расставлял тарелки. Едва он ушел, Марина, печально выдохнув, подытожила:

- Значит, ты меня не одобряешь. И, по правде говоря, не слишком-то стремишься мне помочь. Я думала, уж кто-кто, а ты поймешь меня. Ладно, договорись с генералом и насчет записки – и больше от тебя ничего не требую.

- Марин… Ну что ты так. Я же просто обсудить хотел, вот и все. В конце концов, как я могу тебя не одобрять? Ну, у всех разные подходы к работе, что с того. Пожалуйста, давай не будем ссориться.

- Извини. Напряженный день сегодня, наверное. И все же – придется тебе привыкать к моему отношению к работе. Или мы делаем дело, привлекая все имеющиеся возможности и выкладываясь по полной – или, по-моему, за него вообще нет смысла браться.

- Капитулирую! – Ярослав шутливо поднял руки, - Ну ладно, давай пообедаем, а там и снова за дела.

Марина улыбнулась и подвинула к себе тарелочку с салатом. Хотя, кажется, вопрос был урегулирован, ей все равно не удавалось избавиться от ощущения, будто ее пытаются переделать.

Глава 6.

В три часа пополудни Марина вышла из библиотеки. Особой нужды в этом посещении сегодня не было, но мотаться из одного конца города на другой тоже было как-то не с руки. А в библиотеке всегда найдется что-нибудь «вкусное и полезное». Сегодня это была подборка книг по всевозможным фобиям. Марина пыталась объединить страх Ремезова перед часами с легендой его бабушки в одну стройную систему. Пока – безрезультатно….

За это время они три раза связывались с Красновым по сотовому. В первый раз он сообщил, что заявку на графологическую экспертизу приняли и даже назначили графолога, который будет «с нами сотрудничать». С гордостью сообщил, что это сам Валериан Кавалеровский, лучший специалист в республике, а может быть, и в стране. Сама экспертиза может занять не один день, но предварительный итог они смогут получить уже к концу завтрашнего дня.

Во второй раз Краснов позвонил через полчаса и сообщил, что дело поднимут к половине четвертого, и тогда она, пройдя определенные процедуры, увидит записку, найденную на Ремезовской даче. В третий раз он перезвонил, чтобы спросить о планах на вечер. Марина улыбнулась, вспомнив последний разговор: Ярослав непривычно торопливо выпалил, что дождется ее у крыльца центрального архива, и, если она не против, заберет на ипподром. «Или у тебя сегодня есть планы на вечер?», – в вопросе читалась и радость примирения, и сомнения …

Библиотека находилась в центре города. От нее на маршрутке всего десять минут до центрального архива. Марина не торопясь пошла к остановке. «Погода сегодня явно благоволит людям, и особенно влюбленным», – подумалось ей. Она шла через городскую площадь, которая была излюбленным местом прогулок и встреч горожан. В центре площади был фонтан, он еще не работал, но вокруг него всегда крутились дети: и зимой, и летом. Выложенное плиткой пространство вокруг фонтана было все занято голубями и детворой, кормившей сизых птиц крошками хлеба и семечками. Птицы давно уже привыкли к этой процедуре и по-хозяйски разгуливали по тротуару. На краю площади был разбит неширокий бульвар с ажурными скамейками, расходящийся посередине проспекта на две аллеи. Как давно она не бродила по бульвару... Воспоминания были и сладостны, и тягостны одновременно…

Маршрутка подлетела, как только Марина ступила на остановку, и это отвлекло ее от воспоминаний. Четыре остановки – и она на месте.

Здание центрального архива было огромным мрачно-серым зданием, как будто его основатели специально подбирали цвет и размеры, чтобы человек, только приближаясь к нему, уже чувствовал бы себя ничтожной букашкой перед громадой циклопа. Раньше Марина, как и все горожане, не любила бывать подле стен этого монстра городской архитектуры советского периода. Но сейчас, работая в специальном отделе и довольно часто посещая учреждение, хранящее чужие тайны, уже привыкла к его виду. Разум и привычка брали свое.

Пройдя привычные протокольные процедуры и оставив с пяток своих «автографов» в различных регистрационных журналах – в том, что обязуется не выносить, не нарушать целостность, не искажать, не передавать сведения третьим лицам и все такое прочее – Марина попала, наконец, в небольшую комнату. На единственном столе лежала пухлая потрепанная папка дела, раскрытая на нужной странице. Минутного прикосновения было достаточно, чтобы увидеть главное: записку писал мужчина, но не Ремезов. Человек злорадно усмехался, и жуткая усмешка эта открывала золотые фиксы по обеим сторонам рта. Все тело человека было покрыто татуировками: перстни, кресты разной формы, церковь с множеством куполов красовались на руках. На груди слева – портрет Сталина, а справа – волк, воющий на луну, вдоль всего позвоночника огромными кольцами протянулся огнедышащий дракон, простирающий через всю спину хозяина свои крылья, кончики которых выглядели погонами на плечах злобного человека.

Дракон во всю спину был большой редкостью – Марина чувствовала это наверняка. Ярослав вместе с Горячевым найдет хозяина татуировки по картотеке, а он непременно там есть: купола на церквях, как она уже знала, добавляются после каждой отсидки.

Облегченно выдохнув, Марина покидала мрачные стены. «И как здесь люди работают целыми днями из года в год?», – вопрос вертелся в голове все время, пока она шла по коридорам и спускалась по лестнице. На улице ее ждал Ярослав, лицо его сияло, как ни старался он скрыть это от окружающих. Он открыл дверцу машины и помог коллеге сесть. Уже закрывая дверь со своей стороны, спросил:

– Марин, ну как ты? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Сегодня скачки, отборочные заезды, в воскресенье – открытие сезона. Предлагаю поехать.

– Нет, не сегодня, я устала, да и дело еще есть. Давай-ка лучше по записке. У меня есть результаты. Думаю, тебе нужно срочно позвонить Горячеву, нужно еще много сделать.

– Марин, рабочий день уже закончился, ну что ты, в самом деле? Завтра с утра сама и доложишь! – Краснов явно ожидал другого ответа и не хотел сдаваться. Но Марина настаивала на своем.

– Человек уже год сидит, и сидит зря! Верно в народе говорят: «От сумы да от тюрьмы…». А представь на его месте любого из своих близких! Мало того, что соседство там, прямо скажем, не салонное, в опасности его здоровье – это же рассадник туберкулеза и прочей мерзости, заболеваемость почти стопроцентная. А мечта его жизни? Он только-только приступил к ее осуществлению – и тут все рухнуло. Но главное, убийца на свободе! А ты говоришь – завтра! Нет, ты сейчас же отвезешь меня в офис, там при мне сделаешь все необходимые звонки и оформишь заявки. А по дороге я все тебе расскажу.

Такой напористой и деловитой Ярослав не видел Марину никогда. Эта мягкая, деликатная миловидная женщина всегда казалась такой беззащитной, да, по сути, и была такою. Ее жизненная драма тому доказательство. Но сегодня… Что случилось с ней после встречи с женой генерала? Или это записка оказала такое воздействие? Если она воюет за совершенно незнакомого ей человека, то какой верной подругой станет тому, кого выберет в спутники жизни? Господи, спасибо тебе за такой подарок! Мысли эти промелькнули в голове Ярослава мгновенно, но сам он виду не подал. Ни растерянности, ни удивления не отразилось на его лице.

– Марина, я же не знал, что все так серьезно и срочно. Конечно, мы едем немедленно, – проговорил он, поворачивая ключ в замке зажигания, – Давай, выкладывай.

Постепенно успокаиваясь, Марина начала рассказ.

- Записку писал мужчина, но это был не Ремезов и не убитый. Человек страшный, убийца, он злобно усмехался, вставные зубы – золотые, не имитация. Все его тело покрыто татуировками: множество перстней и куполов говорит о неоднократной судимости, значит, его фото и описания есть в картотеке. Это на руках. Портрет Сталина – тоже не у каждого на груди, а справа – волк, воющий на луну – наверное, тоже что-нибудь да значит. Но самое интересное – на спине вдоль всего позвоночника – огнедышащий дракон с огромными кольцами, с чешуей, с острыми когтями на лапах, простирающий крылья до самых плеч – кончики крыльев выглядят как погоны. Я чувствую, что таких драконов немного, и он им очень гордился. Ты запоминаешь? Дальше. Мне надо, чтобы вы с Горячевым нашли хозяина дракона по картотеке, а он непременно там есть! И еще, мне нужно знать о судьбе лаборатории Ремезова.

Уже поздним вечером Марина решилась заглянуть к Але. Ее всегда тянуло к этой деловой, энергичной женщине, сумевшей устроить свою жизнь так, как ей того хотелось – по крайней мере, так казалось Марине. И если уж с кем говорить по душам, по-девичьи – то с Алей. Кроме того, был и формальный повод для встречи – Марине хотелось поскорее, не дожидаясь летучки, узнать, сможет ли Аля увидеть что-нибудь по фотографии из альбома Екатерины Николаевны Садовниковой.

Дома у Али вкусно пахло борщом и пирожками. Марина всегда удивлялась, как у Сочиной получилось так изменить свой образ жизни – ведь она почти все детство и юность провела в цыганском таборе, кочевом и неугомонном, а теперь вовсю занималась хозяйством, заботилась о муже и сыне. Только в гардеробе Али еще заметен был цыганский колорит, но это сейчас даже модно.

И еще одна черта осталась у Али от цыганского воспитания – гостеприимство. Несмотря на поздний час, Сочина искренне рада была видеть Марину, только немного поворчала для виду в трубку, когда Марина набрала ее номер, чтобы договориться о встрече. Выдав гостье мягкие тапочки и усадив ее за стол, Аля поила гостью чаем с домашней выпечкой.

- Ну, что стряслось-то? – спросила Аля. Она и себе налила чашку чая, и теперь сидела за столом, выжидательно глядя на Марину и подперев рукой подбородок. - Ко мне просто так не приходят.

- Даже старые друзья? – улыбнулась Марина. На нее навалилась усталость от всего этого долгого дня, а теперь, за чашкой ароматного чая со свежими, с пылу-с жару картофельно-мясными пирожками, она как-то незаметно для себя начала расслабляться, даже словно бы впадать в какую-то вечернюю полудрему, полунегу.

- Даже друзья, если уже поздний вечер, - улыбнулась Аля в ответ. Ее глаза светились добротой и мудростью. - Выкладывай, не тяни.

- У меня тут дело одно… хочется в нем побыстрее разобраться. Я фотографию взяла, можешь глянуть? Вот мужчина рядом с невестой, хочу понять, как он оказался втянутым в эту историю. Он сейчас сидит по ложному обвинению, вот что обидно.

- Ну ладно, фотку я гляну. Ты лучше расскажи, что тебя так тревожит. Я же вижу.

Марина смутилась. Неужели и вправду было так заметно? Или это только Аля, с ее наметанным взглядом гадалки, видела все? У нее действительно никак не шел из головы сегодняшний разговор с Ярославом – да что там, не разговор, а почти ссора. Видно, все дело в ней – не умеет она с мужчинами. Петр от нее ушел, и Ярослав, похоже, надолго не задержится…

Как могла, Марина пересказала Але всю ситуацию. Сочина только усмехнулась.

- Если б все в жизни было так просто, тут – черное, там – белое. Оба вы взрослые люди, и юношеских «заскоков» можно не бояться, но ведь и за плечами у вас разное. У тебя был муж, и ребенок был – да не дала судьба счастья семейного испытать. И у него все не так просто, сама знаешь.

- Мне вот сегодня показалось – не подхожу я ему. Вот он и пытается меня под себя перекроить, переделать. Но и я ведь уже не девочка, мне перестраиваться не с руки… Выпить хочется. Да нет, нет, я не буду, - испуганно добавила Марина, - это так, к слову пришлось. Устала я сегодня.

Именно Аля когда-то – не так давно, а кажется, будто уже годы назад – посоветовала Марине перестать искать спасения от бед на дне бутылки. Наверное, не всякий ее поймет, но до этого Марина, устав биться о стены одиночества, устав от слез, которыми оплакивала погибшего ребенка и ушедшего к другой мужа, не пожелавшего делить с ней это горе, стала часто выпивать. Как это водится – сначала от случая к случаю, по праздникам или, наоборот, в самые тяжелые дни, а потом и не заметила, как это превратилось в привычку. Горькую, смертельно опасную привычку. Аля тогда смогла как-то встряхнуть ее, убедила, что жизнь еще не прожита – и еще сказала, что ее ждет новая любовь. Все сбылось, но вот сегодня Марина задумалась, а стоит ли новая жизнь душевных терзаний, опять поджидавших ее за углом?

- Перестраиваться, перекраивать, прогибаться… А кто сказал, что человек должен остаться таким, каким мать родила? Мы все время меняемся, а немного измениться ради любимого тобой человека – дело святое. Через это все проходят. Кто за свою свободу пуще любви держится – остается один, кто любовью пуще себя самого дорожит – рискует свою собственную жизнь потерять, растворить. Во всем нужен баланс. Хоть недосоли, хоть пересоли – а все равно невкусно будет.

- У тебя-то всегда вкусно. Спасибо тебе, Аля, - улыбнулась Марина, - ты всегда умеешь помочь. И в семье у тебя мир да благодать. И как у тебя это выходит?

Аля в ответ только махнула рукой.

- Чужая-то трава – она всегда зеленее. Я не жалуюсь, но и у меня не всегда все гладко выходило. Ну, давай свою фотографию, посмотрю.

Глава 7.

Утром следующего дня Горячев вызвал в кабинет несравненную Леночку Марченко, 28-летнюю красавицу-следователя, работающую в его отделе, самую кропотливую из сотрудников – то ли в силу великого женского начала в ней, то ли просто в силу характера. Вот и сейчас именно Леночке Горячев решил поручить поиск хозяина дракона по картотеке. Попросив отложить все дела и не затягивать с поиском, он оставил ее в кабинете работать с базой данных. А сам направился к столу Игоря Валуйского. Тот сидел за столом и, не торопясь, потягивал крепкий кофе.

– Филонишь? – не спросил, а, скорее, утвердительно произнес Горячев, – Давай, выкладывай, что там на скачках.

– Скачки прошли на удивление динамично: лошади скакали резво, люди вскакивали бодро, пацаны кричали громко, – Игорь откровенно хохмил, но Горячеву было не до шуток.

– Не ерничай! Без тебя знаем, новости у нас оперативные. По заданию что? – Горячев не очень приветствовал панибратство. – Видел?

– Видел! И слышал! В следующий выходной планирует ставить по-крупному. Будут большие бабки, – Игорь вскочил со стула, поставил чашку с недопитым кофе и, делая под козырек, ответил коротко. – Василич, я все в отчете написал, не переживай, у нас еще неделя, успеем подготовиться.

– Сказал же, не ерничай. Ладно. Марченко не отвлекай, я ей срочную работенку дал, а сам сейчас пробей-ка мне данные по лаборатории Ремезова Александра Николаевича: адреса, телефоны там, кто теперь вместо него, чем занимаются, ну, в общем, всю информацию, поподробнее.

Раздав задания, Горячев взялся за трубку телефона: испросить разрешение на встречу следователей с осужденным за убийство, не возобновляя при этом расследования, было делом не то чтобы трудным, но рутинным, долгим, требующим не только связей, но и особого подхода к тем, кто решение это принимал.

Наверное, силы небесные благоволили сегодня всем, и ему в том числе, потому что, приготовившись к нескончаемым препирательствам со своим руководством, долгому и нудному объяснению причин и целей, он с неожиданной легкостью одолел все нужные переговоры и уже к обеду ждал посыльного с пропуском в колонию, где отбывал свой срок генеральский шурин. К этому времени подоспела с результатами поиска и Леночка Марченко.

Оказалось, что людей с таким набором татуировок было не так уж и много. Трубин был уже очень стар и после последней отсидки отошел от дел, его чахотка - а она не жалеет никого за колючкой -оставляла ему не так много шансов, поэтому старик купил себе дачку в сосновом бору и занялся выращиванием экзотических растений.

Степан Крошка (фамилия совершенно не подходила этому бугаю) во время совершения убийства уже две недели находился под арестом по очередному эпизоду, да и внешне не подходил под описание, данное Мариной Лещинской и Сергеем Скрипкой.

Жора Горгиа, он же Георгий Горгиадзе, взрывной кавказец 37 лет, скончался после драки в колонии при очередной отсидке месяцев пять или шесть назад. «Надо будет перепроверить этот факт», - подумал Горячев.

Последним из списка Лена назвала Анненского Бориса Павловича. Этот «господин» отмотал две трети очередного срока и вышел по амнистии, хотя статья, по которой он был осужден в последний раз, не предполагала такой возможности. Время освобождения Анненского не совпадало с днем убийства на даче Ремезова ровно на две недели, те самые две недели, в которые и произошли пропажи часов у жены генерала…

Но не это удивило Горячева. А то, что именно Анненского разрабатывал в настоящее время по совершенно другому делу их отдел. Целый ряд преступлений тянулся за страшным человеком с дворянской фамилией.

Перезвонив Краснову, Горячев занялся делами, не терпящими отлагательств. Ведь весь завтрашний день им предстояло провести с Мариной в колонии.

Окна в квартире Марины выходили на набережную. Все, кроме одного. Окно кухни, как чаще всего бывает, смотрело во двор. Без пяти шесть во дворе прошуршали шины, Марина с кружкой утреннего кофе в одной руке и бутербродом в другой выглянула в окно. Из открытой двери служебного ГАЗика выглянула голова Горячева, он смотрел вверх. Марина помахала рукой, сделала последний глоток кофе, ополоснула кружку. Выходя с кухни, прихватила подготовленный заранее пакет с бутербродами и термосом.

Ровно в шесть выехали со двора. Горячев сидел впереди, рядом с водителем, Марина устроилась на заднем сидении. Утро раннее, дорога дальняя, почти три часа ехать, можно и подремать. Предусмотрительный водитель захватил пару небольших подушечек. Марина расположилась поудобнее и прикрыла глаза. На ночь светофоры в городе переключаются на предупреждающий желтый, машин почти нет, и ГАЗик без остановок выехал на трассу. Асфальт с шорохом стлался под колеса ровной черной лентой, и машина летела ровно, без толчков и раскачивания. Ничто не мешало Марине, но уснуть не удавалось. То ли кофе был крепок, то ли вчерашний разговор с Алей не давал покоя.

«Измениться ради любимого тобой человека – дело святое» – так вчера сказала Аля. Действительно, нужен баланс, гармония. Только где эта невидимая глазу граница, переступив которую, теряешь себя, растворяешься в любимом? Марина это уже проходила и знала, как больно отрывать часть себя, безвозвратно растворенную в другом человеке. Она боялась любви, не хотела ее, но Любовь не привыкла спрашивать позволения, и кажется, настигала Марину, накрывала своими крыльями. Сопротивление бесполезно?

ГАЗик остановился у ворот колонии. После проверки документов дежурный открыл ворота, и машина подъехала к крыльцу административного корпуса. Марина вышла вслед за мужчинами и осмотрелась. Высоченный забор был наращен еще и несколькими рядами колючей проволоки. Двор забетонирован, ни клочка травы. Отовсюду тянуло холодом, и Марина поежилась. Вслед за Горячевым поднявшись на крыльцо, Марина взглянула на синеющий обрывок неба, как в последний раз, глубоко вдохнула и словно нырнула в дверь. Коридор оказался светлым и просторным. Тревога постепенно рассеивалась. С удивлением входила Марина в кабинет начальника колонии: стол был накрыт скромной клеенчатой скатертью, посередине стояло блюдо с пирожками и булочками, а вокруг него сверкали стаканы в серебристых подстаканниках. В углу кабинета на маленьком столике пыхтел самовар.

– Сейчас чайку с дорожки, а потом и за дела, – начальник колонии обнял Горячева, похлопывая по спине. Затем пожал руку водителю, знаком приглашая за стол. Наконец увидел Марину, – Проходите, милая барышня, не стесняйтесь. Не бережете красавицу, неужто без нее никак. Хотя мы таким гостям всегда рады, – и обращаясь снова к Горячеву, – Маневичу сказал, завтра, мол, твой крестный отец приезжает, так он с пяти утра на кухне колдовать начал, пирожков вот напек. Скоро на волю, чем без него гостей потчевать буду! Осенью выпускаю шеф-повара моего…

– А вы ученика ему приставьте, из молодых, – предложил Горячев.

За чаем разговор крутился вокруг былых событий и встреч, и ни слова о цели приезда. Марина с интересом слушала реплики мужчин, узнавая неожиданное о своих коллегах. Оказывается, Горячев наезжал сюда время от времени, встречался с теми, кто проходил по следствию и был осужден, интересовался поведением, новыми увлечениями, именно он «пробил» программу по организации курсов резчиков по дереву. Благодаря пробивному характеру Николая Васильевича здесь организовали художественную мастерскую народных промыслов, приусадебное хозяйство с птицефермой. Его же стараниями была открыта и мебельная мастерская, планировалось построить часовню и пригласить звонаря обучать зэков колокольному звону. С начальником колонии они давние друзья: Андрей Андреевич был отцом сослуживца, погибшего в перестрелке при взятии крупной банды. Горячев, сам рано потерявший отца, заменил старому майору сына. Марина слушала, широко раскрыв глаза: оказывается, осужденные, зная здешние условия, сами просились сюда для отбывания наказания, но не каждый мог попасть в это «райское место». В эту колонию определяли только тех, кто действительно раскаялся и встал на путь перевоспитания.

Полчаса за чаем и беседой пролетели почти мгновенно. Поблагодарив гостеприимного хозяина, Горячев и Марина направились в красный уголок колонии. Пора приступать к делу.

После непринужденной беседы за самоваром Марина почувствовала себя спокойнее. Расположившись за столом, она разложила на нем письменные принадлежности и большой блокнот. Все, к встрече с Ремезовым она готова. Горячев разместился в соседней комнате, видно было, что он наготове прийти на помощь словом и делом. Марина уговорила его не смущать Ремезова своим присутствием, и он, хоть и скрепя сердце, но согласился.

В дверь постучали. Получив разрешение, в дверной проем втиснулся высокий худой человек в очках. «Заключенный Ремезов прибыл», – растерянно перебирая в руках кепку, повинуясь жесту Марины, он прошел к столу и сел на приготовленный для него стул. В его глазах жила мучительная тоска.

– Здравствуйте, Александр Николаевич! Садитесь поудобнее, разговор у нас с вами будет длинным.

Глава 8.

Обстановка, конечно, не располагала к расслабленной, доверительной беседе – полупустая комната, казенные стол и два стула, маленькое окошко за спиной, за дверью – два конвоира. Все это смущало даже саму Марину, не оставляя ей и Ремезову других ролей, кроме «следователь - преступник». Но человек, сидевший напротив нее на жестком стуле, низко опустивший голову и смотревший только на свои ладони, лежавшие на коленях, преступником не был – и об этом следовало помнить прежде всего.

Еще она знала, что это ее единственная возможность увидеть произошедшее глазами самого Ремезова, ставшего жертвой чьей-то грязной игры. Она вспомнила, как позавчера Аля, едва глянув на свадебную фотографию, взятую Мариной у Екатерины Садовниковой, сказала:

- Кто-то обманул этого парня. Заставил его поверить в некое благое дело, и использовал затем в своих целях. Извини, ничего больше не вижу – человек этот закрыт от меня, не хочет рассказывать свою историю.

Конечно, этого мужчину сложно было назвать парнем, но он определенно был намного моложе своей сестры. И в то же время что-то было в нем, в его взгляде, жестах, что делало его почти стариком.

- Александр, первое, что я хотела бы сказать – я верю в вашу невиновность. И я здесь, чтобы доказать, что…

- Да? А вот я в нее не верю, - Ремезов поднял глаза и посмотрел прямо на Марину, - Кому она нужна, моя невиновность? Я – зек, осужденный, и этим все сказано.

- Ну, как же, - Марина даже опешила, - Подождите, давайте хоть попробуем разобраться! Я уверена, вместе мы обязательно докопаемся до правды, но вы должны мне помочь.

- Ничего я не должен. Знаете, мне уже надоели эти бесконечные разговоры. Сколько было этих апелляций, кассаций… Это все только для галочки делается – мол, мы старались, делали все, что могли, но не вышло. Вызывайте конвой, я говорить не буду.

- Ну, вот что, - Марина чувствовала, что выходит из себя, натолкнувшись на это совершенно неожиданное препятствие теперь, когда все бюрократические препоны были пройдены. - В камеру вы не вернетесь. Я точно знаю, что то убийство совершили не вы, и я не позволю вам торчать за решеткой. Я вытащу вас отсюда и найду убийцу. Но для этого мне нужно знать, кто использовал вас для наводки. Вас кто-то подставил, ведь так? Все дело в часах?

Марина била наугад, ведь разрозненные куски сведений, видения и предчувствия никак не складывались пока в цельную картинку, и все же ясно было, что часы играли во всем этом деле ключевую роль. Очевидно, ее слова попали не в бровь, а в глаз – Александр резко выпрямился, с удивлением и некоторым испугом посмотрел на Марину, и она заметила, что в глазах его, наконец, зажегся огонек интереса.

- Откуда вы знаете про часы? Вы нашли его?

- Кого, Александр? Мне нужно знать, кто это был – и тогда мы его обязательно найдем.

Марина, в общем, и сама не могла до конца понять, почему это дело стало для нее таким важным, но у нее было чувство, что если она не сможет помочь Ремезову, а вместе с ним - и Екатерине, то и сила ей дана будто бы зря. А значит, нужно приложить все усилия – даже если для этого потребуется переубедить отчаявшегося, во всем разуверившегося человека.

- Вы сами не знаете, с кем имеете дело, - усмехнулся Александр. - Он сумеет от вас скрыться. Можете мне не верить, - голос его стал глуше и тише, - но он колдун!

Приехали. Нет, конечно, Марина не могла не верить в магию, коль скоро она и сама определенным образом была причастна к тому, во что здравомыслящий человек поверит вряд ли. Но чтобы им противостоял колдун, да еще прибегнувший к обычному огнестрельному оружию и пошлому обману? Вот в это верилось с трудом. Однако было очевидно, что Александр-то в это верил, и разубеждать его не было смысла. Как говорила когда-то мама? Хочешь найти общий язык с ребенком – поиграй с ним в его игру. Тем более, обманывать никого не придется, а как раз наоборот.

- Я вам верю, - ответила Марина, выделяя голосом каждое слово, - и сейчас объясню, почему. Понимаете, в старину такую, как я, назвали бы, наверное, ведьмой. И ошиблись бы, потому что зелий варить я не умею и с летучими мышами не дружу. Но я хочу, чтобы вы поняли – нам есть что противопоставить этому колдуну, но без вашей помощи мы не сможем найти его.

Александр покачал головой. Марина, угадав, о чем он думает, ответила:

- Вы можете не думать о своей свободе, если вам так хочется. В конце концов, мне даже не это нужно. Подумайте о том, что, если этот человек на свободе, он может натворить немало зла.

Кажется, ей удалось найти весомый аргумент – человек, который уже поставил крест на себе самом, все же еще помнил о своих родных и близких, и хотел уберечь их от опасности. Прошла еще минута, и Ремезов заговорил:

- Он встретился мне совершенно случайно. Катя, моя сестра, тогда как раз собиралась замуж – ну, наверное, вы с ней говорили. Как она там, кстати?

Марина на секунду задумалась, стоит ли рассказывать ему все, что она сама знала.

- Екатерина Николаевна очень за вас переживает, потому я и здесь. И она, и ее муж все сделают, чтобы освободить вас от ложных обвинений, - про болезнь Екатерины Марина решила пока умолчать. Вдруг Александр из ложного чувства вины перед сестрой вновь замкнется? Тогда его будет уже не разговорить. Коротко кивнув, Ремезов продолжил начатый рассказ.

- Так вот, я как-то сидел в одном пабе, как сейчас принято говорить. Видите ли, я узнал… если вы знаете про часы, то, наверное, поверите мне… Я узнал, что Садовников подарил Кате часы. Конечно, я тут же примчался к ней, уговаривал ее часы не носить и вообще не принимать, а выбрать другой подарок, но она только посмеялась надо мной. А я – я твердо знал, что нельзя допустить, чтоб у Кати были часы! Как видите, я был прав – от часов одни неприятности. Вы знаете, в нашей семье была легенда, по которой никому из нашего рода не следовало носить часы, - Марина кивнула в знак того, что знает эту историю, ей не хотелось выслушивать сомнительное поверье во второй раз. - Я всегда соблюдал это правило, а Катя мне никогда не верила. В общем, мы тогда повздорили, и от нее я отправился в этот самый паб. Я вообще-то человек не слишком разговорчивый, но тут меня словно прорвало. Рядом со мной сидел человек в красивом костюме, а на пальце у него какой-то перстень блестел. Ему-то я и рассказал нашу историю. Он так внимательно меня слушал, а потом предложил помощь.

- Что же именно он предложил?

- Он согласился со мной, что часы нужно у Кати забрать. Сказал, что над ней нависла серьезная угроза, как-то связанная с седым полноватым человеком – а ведь именно так выглядит генерал Садовников, за которого она собиралась замуж. Что тут было делать? Я запаниковал. Я согласен был даже хранить часы у себя – пусть лучше уж у меня что-то случится, чем у нее. И он предложил один способ… вам он не понравится. Арсений Палыч, магистр белой магии – так он представился, а фамилии его я не знаю – сказал, что может найти человека, который… который просто выкрадет часы у Кати, если я согласен и смогу заплатить этому человеку за риск.

Марина мрачно кивнула. Как сказал один русский писатель, из модных и современных, темная дорога – всегда самая короткая.

- Я так понимаю, вы согласились? Узнали, где именно ваша сестра хранит свои часы, когда не носит их, и дали «наводку» вору через Арсения Палыча?

- Чего уж теперь скрывать – да, все так и было. Вот что удивительно, что даже после этого Катя с генералом не поверили моим намекам, и купили одни за другими еще двое часов. Конечно, все эти часы в итоге оказались у меня. Тогда Арсений Палыч сказал, что мало их просто удалить от Кати – нужно их обезвредить. Я согласился, ведь действительно, все логично. Мы встретились еще раз, и он попросил, чтобы я на несколько дней взял к себе еще несколько вещей для проведения все того же обряда очищения – мол, удобно в одном месте делать, а у меня как раз дача далеко за городом, на отшибе, никому не повредим, в случае чего. Я, честно, не стал спрашивать, что именно маг имел в виду, мне и так уже было не по себе.

Александр тяжело вздохнул и замолчал, глядя в маленькое окошко. Было понятно, что он смотрит в прошлое, вспоминает те дни. Несмотря на то, что вспоминать о своих ошибках, да еще приведших к таким последствиям, было тяжело, он выглядел слегка посвежевшим, что-то новое появилось в его взгляде. Марина подумала, что этот мужчина, наверное, в первый раз за все это время говорит с человеком, который действительно хочет его выслушать и попробовать помочь.

- Буквально на следующий день он принес мне эти вещи, - продолжил Александр свой рассказ, - и я очень удивился, увидев, что все это тоже были часы. Магистр сказал, что обряд мы будем проводить на моей даче, через три дня, в новолуние. А пока попросил разобрать все часы. В этот момент я засомневался в нем и его словах. Хотя, может быть, он действительно ни при чем, я не знаю. Через три дня я приехал на дачу – и нашел там труп мужчины…

- Александр, а что вы делали у ручья? В деле есть сравнительный анализ проб почвы с вашей обуви и следов в доме с образцами, взятыми у ручья. Ружье, ваше ружье там ведь нашли?

- Если это имеет значение… Магистр просил встретить его на рассвете на заброшенной мельнице, сказал: «Там мы и начнем обряд», он, мол, место подготовит, а я в это время за часами схожу. А уж потом и дом очистим. Только не пришел он, я почти до полудня прождал, решил в дом заглянуть. А дальше вы знаете… Позвонил в милицию, приехали – меня же и взяли, и домой я больше не возвращался.

Последние слова Ремезов произнес почти шепотом, словно и сам себе боясь признаться, что очень тоскует по своей прежней жизни. За стенами тюрьмы остались семья, друзья, любимая работа – все, чем только живет человек. Склонив голову на плечо, Марина наблюдала за ним: похоже, он убедил себя, что, честно отбывая срок, снимает пресловутое проклятие с сестры. Что ж, пора развенчать эти мифы, и так уже едва не сломавшие несколько жизней – ведь, кроме добровольного мученика Ремезова, от этого страдали и его сестра с мужем. Марина потянулась к своей сумке, достала оттуда несколько фотографий.

- Посмотрите, пожалуйста, Александр, может быть, увидите знакомые лица.

Разложив снимки в ряд на столе, она стала ждать. Фотографий было пять – к изображениям трех «условно подозреваемых» они с Горячевым добавили еще пару фото из служебной оперской картотеки, чтобы все было, как и при реальном опознании, когда рядом с преступником стоят и просто прохожие, и, как иногда бывает, и сами работники следствия. Через несколько секунд, внимательно рассмотрев все лица – при этом Ремезов не трогал фотографии, не брал их в руки, они так и лежали на столе – он с тихим вздохом отклонился от стола. Александр тяжело дышал, словно после долгого бега, на какой-то момент полуприкрыл глаза, словно задумавшись или решаясь на что-то, а потом молча указал на вторую справа фотографию.

Как и ожидала Марина, это оказалось фото Бориса Анненского. Чувствуя приятное облегчение от хорошо выполненной работы, она кивнула и спросила:

- Александр, вы готовы повторить все это для протокола?

Ремезов кивнул. Уже попрощавшись с ним и выходя из комнаты, чтобы уступить свое место Горячеву, Марина сказала:

- Александр, я очень надеюсь, что то, что я рассказала вам о себе, останется между нами, - Ремезов энергично закивал, и Марина облегченно вздохнула: - Спасибо.

Глава 9.

Солнце, вместо того, чтобы освещать улицы города по-утреннему ярко и по-весеннему свежо, спряталось за тучи, и птицы выжидающе молчали, словно раздумывая – наступило ли утро, или все еще длится ночь? Усмехнувшись странным мыслям, Марина быстро поднялась по ступенькам и вошла в штаб-квартиру отдела «Т.О.Р.».

Опознанием личности мошенника, устроившего кражу часов по каким-то одному ему известным причинам, конечно, дело не кончилось. Показания Ремезова еще следовало проверить – тем более что для всех это были лишь показания осужденного, готового на все, лишь бы вырваться из-за решетки, и только в их отделе могли не сомневаться в его невиновности. Марина снова подумала о том, как бы ей хотелось ускорить весь этот процесс – словно что-то подталкивало ее изнутри, как выпущенная из-под пресса пружина.

Аля улыбнулась ей, одним лишь взглядом спросив: «Как дела?» Марина кивнула, показывая, что все в порядке. Едва она успела сесть за небольшой старенький столик у окна, в комнату вошли Краснов и Горячев. Поздоровавшись, шеф сказал:

- Ну что, ребята, славно поработали, так? Дело, нашими стараниями, все же решили возобновить. Ну, сейчас вы сами мне все поподробнее и расскажете.

Марина удивленно оглянулась – обычно их «летучки» никогда не начинались, если кого-то еще не было на месте. Ярослав, заметив это, придвинулся к ней поближе и шепнул:

- Сергей отпросился на сегодня, поехал друга навестить. Сказал, что не может пренебречь своими обязанностями белого целителя.

Краснов усмехнулся: ему никогда не нравилась та доля пафосности, с которой Сергей Скрипка произносил эти слова, что не мешало ему уважать этого парня как специалиста. В глазах Марины загорелся вопрос, что же произошло, но дальше выяснять было некогда: нужно было докладывать начальству. Несмотря на то, что Горячев находился рядом в момент ее разговора с Александром Ремезовым, необходимо было изложить весь ход беседы – на случай, если его показания в протоколе чем-то отличаются.

Быстро пересказав все, что она узнала от Екатерины и Александра, Марина добавила:

- Ремезов, кстати, вскользь заметил, что по всем трем исчезновениям часов из дома генерала дела не заводили, заявлений Садовников не подавал – вот и получается, что следователи, занимавшиеся убийством на даче Ремезова, никак не могли сопоставить это самое убийство с кражами. Потому и детали часов изымать не стали, если вообще их заметили.

Горячев покачал головой – вот так, из-за какой-то мелочи, и не срастается в голове у следователя картина преступления, так появляются какие-то ложные мотивы – и за решетку попадают невиновные. Выслушав доклады Сергея и Али – ведь она работала по фотографии Ремезова, хоть и недолго и почти без результата – начальник отдела «Т.О.Р.» вышел из-за стола, и улыбнувшись, взглянул на своих подчиненных.

- Ну, что ж, а теперь – моя очередь, – Горячев явно был доволен: он расхаживал по кабинету, потирая руки и улыбаясь, что бывало с ним крайне редко, – у меня несколько новостей для вас, и все, как это ни странно, приятные. Первая новость: у нас новые действующие лица, то есть на данный момент – уже бездействующие. Я о покойнике, найденном на даче. Наш покойный, если только это его пальчики были сняты экспертами в доме Ремезова, оказался очень даже известным нашим доблестным товарищам по цеху, сиречь, следователям. Это некто Седов, неоднократно осужденный и отсидевший за кражи со взломом. Описание трупа совпадает с портретом Седова из архивов следственного комитета. Но главное, оно совпадает с описанием человека из видений Сергея. Кроме того, оказалось, что в дело не были подшиты отпечатки пальцев покойного, они хранились в пакете с «вещдоками», вместе с запиской. Вы помните, в деле есть предположение, что записка написана убитым. Но доказательств нет, потому как нет образцов почерка Седова. Но…

Горячев остановился и поднял вверх указательный палец:

– При сопоставлении с «пальчиками» из картотеки выявилось интересное совпадение. Когда-то наш покойный носил другую фамилию. Паша Маленький вырос в детдоме, за постоянные драки и побеги был взят на учет еще одиннадцатилетним. Однажды драка закончилась поножовщиной, и Паша попал в колонию. Вел себя примерно, говорил, что раскаивается, просил о смене фамилии, говорил, что так его не найдут старые дружки. Я разговаривал с воспитателем колонии, который и написал ходатайство. Так Маленький стал Седовым. Вот в деле Маленького мы и нашли образцы почерка убитого. Скажу сразу, записку писал не он. Один Бог ведает, почему следственная группа сразу не сделала таких выводов.

– Новый аспект никоим образом не обеляет образ нашего подзащитного, – Краснов любил точность, вот и сегодня решил докопаться до всех деталей, – Что это дает нам, чем может способствовать в оправдании Ремезова?

– Во-первых, это подтверждает сведения Сергея, не забывайте – нам нужны документальные свидетельства. Во-вторых, визит вора-рецидивиста открывает новые возможности в деле и может укрепить версию защиты имущества. В-третьих, это подтверждает — правда, пока косвенно - слова Ремезова о бедом маге и его подельнике. В-четвертых, повторюсь, в деле есть предположение, что записочку написал сам покойный, появление конкретного имени это предположение опровергает.

– Хорошо, с Седовым понятно. А что вторая новость? – Краснов не сдавался.

– Я получил предварительные результаты графологической экспертизы. Графолог Кавалеровский, а это специалист высочайшего класса, утверждает, что записочку писал не Ремезов! Хотя почерк весьма и весьма напоминает почерк Александра. Валериан Аркадьевич – лучший специалист в столице, а может быть, и в стране, поэтому не доверять его утверждениям нем причины. Он помнит все, ну, или почти все экземпляры почерков, которые попадали к нему на экспертизу. Кавалеровскому достаточно просто взглянуть на образцы самых лучших подделок, он читал нам в академии и показывал свои уникальные способности – это гений почерковедения! Так вот, Валериан Аркадьевич утверждает, что этот почерк, я имею в виду записку, был у него в разработке несколько лет назад. И это почерк преступного авторитета Анненского! Сама экспертиза занимает несколько дней из-за сложности и трудоемкости описания всех этих петелек, крючочков, завиточков и росчерков, но на словах Валериан Аркадьевич утверждает со стопроцентной уверенностью, что это Анненский.

– А кто такой этот Анненский? Фамилия звучит благородно, она настоящая?

– Фамилия настоящая. Анненские – дворяне, белая кость, это, кстати, видно и по внешности нашего мага: высок, худощав, статен, высокомерен. Его предки не захотели мириться с советской властью и перераспределением, так сказать, имущества в пользу бедноты. Дед воевал на стороне белогвардейцев, отец был с власовцами, потом бежал к немцам, исхитрился справить документы и вернуться, но власть так и не принял, тогда и занялся саботажем, потом ушел в преступное подполье, и сына вовлек. Анненский – рецидивист, сидел за кражи, грабежи, махинации, так как эпизоды с убийствами не были доказаны.

– Это Кавалеровский рассказал?

– Нет. Так совпало, что Анненский сейчас в разработке у нашего отдела по целому ряду преступлений. Случай с Ремезовым, если мы докажем причастность к нему Анненского, позволит нам еще достовернее доказать необходимость изолирования последнего от общества на несколько десятилетий вперед. Ну, что ж, коллеги, за работу! Завтра у нас операция. Едем брать господина Анненского, теперь у нас гораздо больше шансов посадить его за решетку. Постановление об аресте уже подписано, санкция на обыск – тоже.

– Николай Васильевич! А можно мне с вами?

– Нет, Марина Александровна! Вы же знаете – гражданские лица не могут присутствовать при задержании заведомо преступного элемента. Во-первых, это опасно, Анненский – убийца. Кроме того, в каждом деле есть свои тонкости, вы можете помешать, не обижайтесь.

– Там же еще с мотивами не все ясно. И могут оказаться «говорящие» предметы. Пожалуйста!

– Николай Васильевич! А может быть, позволите Марине присутствовать при обыске, она действительно может быть полезной там, – вступился за Марину Краснов. – Вы же сами говорили, что мотивы кражи часов не совсем ясны, убийство подельника выглядит совершенно бесцельным.

– Обыск? Ну, что ж, присутствовать при обыске разрешаю. Только ничего не трогать без предварительного согласования. Жду утром в отделе. А теперь – всем до свидания.

Глава 10.

Утром следующего дня Марина проснулась очень рано, за час до звонка будильника. на чувствовала, что заснуть вновь не удастся, сон как рукой сняло. Ожидание будоражило, она так ждала этого момента, когда все, наконец, встанет на свои места и справедливость восторжествует.

Конечно же, рецидивист Анненский не ждал оперативников в гости, но в своем деле он не новичок, и к тому же, скорее всего, вооружен. Марине вдруг стало по-настоящему страшно за тех, кто «брал» сейчас опасного преступника. «Правильно не взял меня Горячев, я бы только мешала. Главное, чтобы не забыл о своем обещании», - подумала она.

Прошло еще несколько томительных часов напряженного ожидания в офисе, прежде чем в начале одиннадцатого прозвенел звонок: Марину приглашали на осмотр квартиры Анненского. Услышав это, она готова была едва ли не бегом бежать через весь город в нужный район – что-то внутри не давало ей успокоиться, и хоть дело было уже практически сдано, ей не терпелось узнать, что Анненский сидит за решеткой, а Ремезов, наконец, отпущен на свободу. Но для этого еще очень многое должно быть сделано, и не последним делом был сам обыск.

Квартира Анненского совсем была не похожа на дачу научного работника Ремезова. Хотя Марина и знала со слов Горячева, что Анненский был благородных кровей, по его квартире она бы этого ни за что не предположила.

Дверь была приоткрыта. Прихожая, оклеенная дорогими обоями в стиле рыцарских времен, поражала скудостью мебели, а вернее, ее полным отсутствием. Марина шагнула в комнату, откуда слышались приглушенные голоса, и осмотрелась. Те же обои со щитами и скрещенными мечами, окна задрапированы темно-бордовыми тяжелыми гардинами, и множество шкафов, отделанных под старину. Вдоль стены вытянулся необыкновенно громоздкий диван с высокой спинкой, обивка из зеленого с красным бархата придавала ему сходство с огнедышащим драконом, еще больше нагнетая тревожности и усиливая впечатление о безвкусице. На диване, держась за руки, сидели две седые старушки в фартучках, вероятно – понятые. Посередине комнаты стоял стол с гнутыми золочеными ножками в виде львиных лап, обитый зеленым сукном с темными пятнами на нем, вероятно, от вина и пепла сигарет, возле стола – четыре стула с такими же гнутыми ножками. За столом сидели двое криминалистов, один перекладывал в коробку золотые изделия, рассыпанные на сукне стола в беспорядке, попутно описывая их сидящему рядом коллеге. Тот строчил в блокнотик, сопя от усердия и недовольства: количество исписанных листов и испарина на лбу говорили о том, что ему это все изрядно надоело, но горка золота на столе была внушительных размеров, и возможность передохнуть, по всей вероятности, светила еще не скоро.

– Здравствуйте, а Николай Васильевич здесь? Он разрешил мне присутствовать при осмотре этой квартиры…, – Марина не знала, с чего начать. А вдруг «шеф номер один» не предупредил о ее приходе, что тогда?

– Вы Лещинская? Николай Васильевич уехал, но скоро будет.

– Он с арестованным? Вы тоже были на задержании?

– Да. Нет, мы приехали позже, – на двойной вопрос последовал такой же ответ.

– Криминалисты стараются не участвовать в опасных предприятиях, мы Родине целыми нужнее, – второй попытался пошутить, но вышло натянуто.

– Да вы присаживайтесь, не бойтесь…

В это самое время в квартиру стремительно вошел Горячев. Пожав Марине руку, увлек ее в другую комнату.

– Вы говорили о часах. Тут мои пинкертоны кое-что отобрали для вас, посмотрите. А потом и по всей квартире можно будет пройтись.

– Спасибо. С чего можно начать?

– Да хоть вот с этого, – Горячев ткнул в сторону тумбочки у окна, на которой разместилось несколько коробок, сам же присел на табурет.

Марина подошла к окну. Тумбочка зияла пустотой: видимо, коробки, что стояли наверху, и были когда-то ее содержимым. Проводя тонкими чуткими пальцами по содержимому коробок, она ощущала холодное равнодушие человека, хранившего все это в своем доме. Он никого не любил, никому не сочувствовал, никому не сопереживал. Да и само богатство не вызывало отклика в душе, иногда даже тяготило. Но тяга к обретению этого самого богатства была как болезненное пристрастие, это явление напоминало наркозависимость, и Марина в какой-то момент даже пожалела хозяина квартиры. Но потом, вспомнив о Ремезове, об убитом Седове, смахнула жалость и погрузилась в поиск других ощущений.

В одной из коробок лежали среди прочих мелочей те самые золотые браслеты с эмалевыми вставками, о которых и рассказывала Екатерина. Часовые механизмы были на месте, но крышечки, прикрывающие их с обратной стороны, сняты. В коробке их не обнаружилось. Не оказалось и в других коробках. Марина по очереди брала в руки изящные браслеты и видела, как большая искренняя радость волной накрывает двух влюбленных, как эту радость сменяет тревога, недоумение, даже негодование, снова радость, и снова тревога и негодование. И все эти чувства перекрывает одно, неприятное, злорадно-алчное.

– Здесь нет третьей крышечки, – Марина обернулась к Горячеву. – Мне кажется, что именно она даст больше информации, чем все остальное.

– Ну, может быть, стоит подождать, пока криминалисты закончат осмотр и опись? Вдруг там у них найдется. Или, если хочешь, можно потом в следственный комитет подъехать, а то ждать долго придется.

- Наверное, я лучше все же здесь подожду, заодно настроюсь получше – здесь, как ни странно, и стены помогут. Я ведь не буду никому мешать?

Горячев кивнул и быстро вышел из комнаты – работы было много. Марина осталась в комнате одна. Прошлась туда-сюда по комнате, подошла к окну – мысли почему-то упорно разбегались в разные стороны, отказываясь настраиваться на рабочий лад. Было слышно, как в соседней комнате Горячев разговаривает с кем-то по телефону, голос его был строгим, требовательным и немного раздраженным. Рука Марины сама собой потянулась к сотовому в сумке. Пальцы словно по своей воле нажали на несколько кнопок – взглянув на экран, Марина на секунду удивилась выбранному из списка абоненту. Послышались гудки вызова, и Марина поспешно прижала крохотную трубку к уху.

- Привет, это Марина, не очень занят? Извини, что беспокою. Тебя на последней летучке не было, и я хотела узнать… - Марина замялась, не зная, как лучше выразиться, - в общем, все ли в порядке у тебя и твоего друга? Извини, если вмешиваюсь, но мне показалось, это что-то серьезное.

Марина и сама недоумевала, почему именно сейчас решила поговорить с Сергеем Скрипкой – но, в конце концов, у нее было сейчас свободное время, причем неопределенное его количество, а эта ситуация давно ее беспокоила. В трубке послышался смех.

- Да ну его, Димку! Он решил, что подхватил… кхм, кое-что. Мне звонит, всполошил, я к нему примчался, посмотрел на него – все в порядке у парня. То-то он тогда на работу свою ворчал, - Сергей снова рассмеялся. - Так, глядишь, и встанет человек на правильный путь. А что у вас там, я могу чем-то помочь?

Марина потерла пальцами висок. Если все налаживается, то почему ей так тревожно? Она поняла, что подсознательно ищет причину этой тревоги.

- Да нет, Сереж, все в порядке, извини. Рада, что у Дмитрия все хорошо.

Она отложила мобильник. Ее преследовала мысль, будто кому-то сейчас требуется помощь.

- Марина, подойди, пожалуйста, сюда! – крикнул из-за стенки Горячев, - Кажется, она!

Марина тут же выскочила в гостиную, где сидели криминалисты. Горячев, стоя рядом с ними, уже протягивал ей небольшой круглый предмет, найденный, очевидно, в груде драгоценностей – крышечку от часов, похожую на золотую старинную китайскую монету. Марина остановилась в шаге от него, медленно выдохнула и, наконец, взяла крышечку в руку. Видение сразу захлестнуло ее, будто само давно искало выход.

Марина не стала дожидаться, когда оно завершится – не открывая глаз, она заговорила:

– Да, это она! Он искал ее, он очень долго ждал момента, когда овладеет этой вещицей, этим ключом к огромному, просто несметному, богатству. Ждал несколько лет, пока был на зоне, пока искал наследников хранителя, пока организовывал кражи. Он все рассчитал, все предусмотрел. Кроме одного: ключ повиновался не всякому, кто овладеет им, а только тому, кому известен его секрет. Это страшное разочарование, очень сильное чувство, оно перекрыло все прошлые эмоции сплошной плотной завесой, не дает заглянуть за нее. Мне нужна пауза.

Марина почти выронила на стол золотистый кружок, как будто он обжигал ее чуткие пальцы - так роняют предмет, который нестерпимо тяжело держать в руках. Взглянув на ошарашенных бабушек-понятых, перевела взгляд на Горячева, на криминалистов, снова на Горячева. Он все понял. Весело хохотнув, нарочито приобнимая Марину и увлекая ее к окну, проговорил в сторону бабушек:

– Вот что значит – барышня, такая впечатлительная, право, – и обратился к коллегам, – Валентин Валентинович, а что, кухню уже осмотрели? Давайте-ка, берите наших помощниц на кухню, у них взгляд хозяйский, сразу все поймут. А потом и чайку нам всем. А, бабушки? Что б мы без вас делали?

Пока вся компания перебиралась на кухню, Горячев бережно придерживал Марину за плечо. Но как только исчезла за портьерой фигура последней старушки, буркнул «извините» и отошел чуть в сторону.

– Нет, это вы извините меня. Я, видимо, не должна была… при всех… открыто… Но эти эмоции просто захлестнули. Я постараюсь… Я готова… – Марина постепенно брала себя в руки, видно было, что этот процесс дается ей с трудом. – Я готова, давайте повторим.

Вернувшись к столу, Марина уже более спокойно вгляделась в предмет, вызывавший неприятные ощущения. Несколько мгновений рассматривала, затем погладила, как бы приручая. Наконец, решившись, взяла в руки.

– Это очень-очень сильные эмоции, он страшно негодует, потому, что не может разгадать загадку ключа, – Марина перевернула крышечку, показывая ее обратную сторону, – видите, здесь иероглиф, он не настоящий, это знак, где искать. Такой знак должен быть на карте, он укажет место. Но хозяин перерыл десятки карт и не нашел этого места. А все очень просто. В квартире хранителя под паркетом есть ниша, там и спрятан клад. Но для нас не это главное. Он очень нервничал по поводу оброненной перчатки. Эта перчатка – очень важная улика, и Анненский хотел уничтожить ее, вернее, обе перчатки. Но одну обронил на мельнице, когда прятал ружье, она выпала из кармана и провалилась в щель в полу. Анненский даже предпринял попытку достать ее, но времени было в обрез, Ремезов уже должен был обнаружить труп на даче и вызвать милицию. Да и кто будет искать что-либо в подвале, когда ружье спрятано так, чтобы его нашли как можно скорее? Поэтому он довольно быстро успокоился, а вторую перчатку выбросил по дороге на станцию, там ребята деревенские возле старой фермы костер жгли. Трое рыжих мальчишек, похоже, братья...

Марина устало опустилась на стул, снова прикрыла глаза. Сквозь накатившую дурноту услышала голос Горячева: он давал распоряжения подчиненным.

Глава 11.

Спустя пару дней, во время летучки, когда Горячев сообщил всем об успешно проведенном расследовании, Марина вдруг спросила:

– А что, Анненский сразу стал давать показания?

– Нет, это оказался крепкий орешек. И только благодаря тому, что мы нашли перчатку – а мы-таки нашли ее – нам удалось «разговорить» нашего подопечного. Анализ показал присутствие на внешней поверхности перчатки следов пороха, а на внутренней – частички кожи и пота, подтверждающие, что эти перчатки мог носить Анненский и только он. Порох на перчатке по составу полностью совпадает, как вы догадываетесь, с порохом от патронов, найденных на месте преступления.

Он вообще хорошо все спланировал. Узнал окружение Садовниковых, вычислил Александра, нашел ненавязчивый повод для знакомства, разговорил, убедил, подстроил якобы встречу, которая, по сути, нужна была лишь для того, чтобы выманить Ремезова из дома в нужный момент. Записку он подделал. Кстати сказать, он талантливый имитатор почерков, и «дядина» расписка тоже его рук дело.

- Но зачем ему все это было нужно? - спросила Марина.

- Затем, чтобы отвлечь всех от часов и устранить свидетеля-посредника. А отсутствие оружия в доме Ремезова объяснялось тем, что он мог его спрятать еще до того, как вызвал милицию. Анненский правильно рассчитал, что следствие скептически отнесется к оправданиям Ремезова. Чего уж проще: вынести ружье из дома на окраине старого дачного поселка, где жителей можно по пальцам пересчитать, а улицы заросли ивняком и рябинами?!

– Но неужели не легче было бы забрать часы сразу у подельника? Я про Седова говорю, – не выдержав, встряла в разговор Аля.

- Уже после первой крачи Седов почувствовал слежку (а Садовников, видимо, пытался выйти на вора с помощью «своих» людей, хотя он это и отрицает) и заартачился. Больших трудов Анненскому стоило замотивировать его на вторую и третью кражу. Пришлось существенно повысить «гонорар», - Николай Васильевич усмехнулся. - Но Анненский хорошо понимал, что, если Седова возьмут, он сдаст его с потрохами. Надо было воспользоваться его услугами по полной, а потом заставить его навсегда замолчать. А заодно и Ремезова подставить.

- Господи, а Ремезов-то ему чем насолил? - опять подала голос Марина. - Он же мухи за свою жизнь не обидел...

- Дело в том, что Ремезов начал догадываться, что играет в этой истории с выносом часов неприглядную роль. Но в чем ее неприглядность — пока не понимал. А вдруг он расскажет кому-нибудь о «белом маге»? Да он же его сдаст! Ну, и самое главное, никто не должен был догадаться, что все дело здесь в часах. Марин, ты правильно увидела: тайник под паркетом был у всех буквально под носом, но разгадать его секрет смогла только она. На крышке от часов не иероглиф, а эскиз той части паркета над тайником, что вынимается и открывает доступ к богатству. Семейная легенда Ремезовых пришлась Анненскому как нельзя кстати. Он понял, что Ремезов, чтобы оградить сестру от неприятностей, сделает все, что от него потребуют.

Горячев усмехнулся.

- Раскололся Анненский, признался. Куда ему было деваться, на нем уже столько дел висит. Так он еще заодно и подельничка своего сдал. Я тут подраскопал его биографию да с ним самим встретился. Интересная история выходит, послушайте. Два года назад на некого Феняева Кирилла Васильевича свалилось неожиданное богатство. Он зарабатывал всю жизнь тем, что умел делать своими руками. С раннего возраста оставшись без родительского попечения, жил с дядей. Родители погибли в дачном домике, так ему дядюшка его рассказывал, мол, взорвался баллон с газом. Как я понял, вспоминать это дядя не любил, говорил только, что занимались они с отцом Кирилла общим делом, и дело это слабаков не любит.

Весь отдел, собравшийся в этот день на летучке, с интересом слушал рассказ – все же не так часто начальник решал поделиться со своими подчиненными сведениями, уже не относящимися к делу напрямую.

- Кирилла дядюшка определил в школу-интернат при монастыре. Ребят кто покрепче там обучали слесарному и автоделу. Были и те, кто к звонарской науке потянулись. Кирилл же был долговязый и ужасно худой. Потому пристроили его к богомазам, иконописцам, то есть – поначалу больше для уборки, «принеси-подай», потом подмалевщиком. Там-то главный богомаз старец Афанасий заметил мальчишку и взялся обучать иконописи. Но Кирилла больше тянуло к металлу.

- Прямо какая-то пасторальная картинка получается, - усмехнулся Сергей.

- Вот и представьте – в дальнем углу художественных мастерских за дубовым столом с ранней зари склонял голову над очередным уроком богатырь Андрей – так сам Кирилл рассказывает. А стол тот был диковинный: десятки всевозможных тисочков, щипчиков, напильников и других инструментов всегда были наготове у Мастера. И то ли инструменты были столь малы, что Андрей выглядел великаном, то ли сам он был настолько велик, что инструмент казался игрушечным. Андрей брал заготовочку из желтого металла, и весь уходил в работу: стучал, пилил, точил, паял, натирал, гнул, снова паял, снова натирал до блеска жесткой суконкой. Иногда в конце дня подзывал к себе мальчишку и показывал результат своей кропотливой работы. Кирилл глаз не мог оторвать от лампадок, кадил, подсвечников, кубков и чаш, настолько искусно были они исполнены. Металл, из которого были изготовлены предметы церковной утвари, превращался в руках мастера в кружева с белыми фарфоровыми вставками. Там впервые и услышал Кирилл слова, ласкающие его слух до сих пор: эмаль, скань, финифть, филигрань.

Горячев перевел дух. Не иначе, сам рассказ требовал этого тона сказителя, и он, как ни странно, очень шел обычно немногословному оперативнику.

- Дядюшка наведывался в монастырь по большим праздникам, подолгу беседовал с настоятелем. Однажды пропал надолго, но письма писал. Кириллу пришла повестка, но на комиссии, где он натерпелся стыда из-за насмешек сверстников за долговязость и бледность, его признали не годным к службе в армии, по правде ли или дядиными заботами и вкладом, теперь никто не узнает. Собратья по больничным мытарствам предложили «отметить» сей факт. Тогда-то впервые Кирилл узнал сладость пьяной эйфории, - губы Горячева снова скривила усмешка, - Отмечали в родительской квартире, которую сохранял для него дядя, а в его отсутствие – соседка баба Клаша. В общем, «отмечалась» молодежь почти неделю, пока деньги, выданные бабой Клашей по распоряжению дяди, не закончились.

Дядя прислал письмо, в котором подробно расписал, куда нужно пойти, чтобы устроиться на работу. Так, можно сказать, началась взрослая жизнь Кирилла. Работу дядюшка подыскал непыльную – в реставрационную мастерскую музея. Работа была всегда, но сроков никто не устанавливал, чем занимаются работники – не проверяли: работает человек, и ладно.

- Ну и каким боком это относится к делу с часами? – пробурчала Аля. Ей, как всегда, не нравилось терять время и хотелось поскорее выбраться из офиса в свой салон.

- А ты не торопи, - Горячев даже шутливо погрозил ей пальцем, что было уж совсем не похоже на их строгого начальника, - Итак, жил Кирилл бесконтрольно три года, пока дядюшка не вернулся из долгосрочной своей командировки. С возвращением дяди жизнь Кирилла круто переменилась. Появились у него, как водится, «левые» заказы: то иконку подчистить от копоти, то на серебряный подстаканник гравировку нанести, то замочек на браслете починить, то клеймо известного мастера изобразить на дешевой безделушке. Характером Кирилл был податлив, работа же была интересна своим разнообразием. Сырьем дядюшка исправно снабжал, инструменты хорошие заказывал – кажется, что еще нужно для мастера. Так бы все и продолжалось, но однажды принесли Кириллу повестку в суд в качестве свидетеля, там и узнал наш мастер, чем промышлял его дядя и в какие командировки так надолго отлучался из дома. Кирилл зарекся иметь дело с дядей и его приятелями. Со старой работы уволился. Устроившись декоратором в театр, открыл небольшую мастерскую по ремонту раритетов и ювелирки, и зажил довольно безбедно.

Так продолжалось несколько лет, но два года назад дядя скончался, оставив единственному, как оказалось, наследнику, и квартиру, и гараж, и иномарку. Квартирку он свою тут же продал, перебрался жить в дядины хоромы. Оборудуя мастерскую, потихоньку стал разбирать дядины запасы «на черный день», одежду увез в дом престарелых. Вместительный гараж удивил неожиданной находкой: одна из задних стенок шкафа открывала лестницу в подвальчик. Там наследник обнаружил обустроенную комнатку с вентиляцией, небольшим холодильником, диваном, письменным столом; а в одном из его ящиков – целый схрон золотых изделий. Среди них было и несколько тех, что делал сам Кирилл по заказу дяди. Догадываясь, что большая доля побрякушек краденая, постарался избавиться от них. Часть их оставил для переделки, что-то отнес в ломбард, что-то – в антикварную лавку, где давно были налажены связи с хозяином на случай заказов на поделки под старину. Постепенно хлопоты, связанные с наследством, сошли на нет. Жизнь Феняева пошла своим чередом.

- Прямо как в сказке, - усмехнулся Сергей, - вот только в жизни так не бывает, обязательно кто-нибудь счет предъявит.

Горячев кивнул.

- Примерно так и было. Неожиданным напоминанием о дядином схроне стал визит незнакомца. Он предъявил дядину расписку о принятии на хранение золотого браслета с часами и эмалевыми розовыми вставками. Почерк дядюшкин хорошо был знаком Кириллу, посему сомнения в подлинности не возникло. Да только браслетики с часами были к тому времени уже на витрине в антикварной лавке. Кирилл Васильевич поспешил к телефону, а услышав, что браслетик купила немолодая влюбленная пара, уточнил, кто именно.

Найти генерала визитеру, видимо, удалось не сразу, или же долго не представлялась возможность выкрасть украшение, только снова он пришел дней через десять. Был он в гневе, говорил сквозь зубы, утверждал, что ему голову морочат, что браслет не тот. Мастеру нашему на договоренности дядины было, по большому счету, плевать, да только визитер больно уж докучал. Чтобы предотвратить назревающий скандал, Кирилл примирительно поведал, что браслет с розовыми вставками был один, и что либо визитер что-либо путает, либо дядя браслетик сам куда подевал. Вот с белыми вставками был еще браслетик, розочками расписан; может это тот самый, так он тоже в лавке. И снова Кирилл Васильевич слышит по телефону, что и этот браслет купил тот же генерал для своей невесты.

- Да, не повезло Садовниковым и Ремезову, - тихо кивнула Марина, - хорошо еще, что Екатерина проявила такое упорство в деле брата.

Горячев кивнул и продолжил рассказ – казалось, самой истории очень хотелось, чтоб ее услышали и поняли.

- Но и в этот раз не удалось избавиться от назойливого и вздорного дядюшкиного знакомца. Прошла неполная неделя, как тот снова явился к мастеру. К старым обвинениям добавились угрозы. Кирилл Васильевич недоумевал, но ссориться с грозным приятелем дяди побоялся. Порывшись в ящике стола, вытащил квитанции из скупки, вспомнил, что сдавал не два браслета, а три. Только браслет тот был вовсе не розовый, вставочки были не эмалевые, а из перламутра. Старая эмаль кое-где потрескалась, а местами откололась, поэтому мастер заменил эмалевые вставочки на те, что под рукой оказались – перламутровые. А вот сам браслет был составлен из звеньев в виде цветка розы с перламутровой серединкой, и гравировочка на внутренней крышечке была в виде розы, он по заказу дяди сам этот браслет изготовил много лет назад. А больше браслетов вообще в дядином хозяйстве не было.

Гневливый визитер более не возвращался. То ли достиг своей цели, то ли отступился, то ли сам попал в переделку: Феняев сразу подумал, что, судя по внешности, тот был связан с миром преступности.

Горячев медленно обвел победоносным взглядом своих сотрудников. Подождав несколько секунд для пущего эффекта, он сообщил:

- Александра Ремезова сегодня выпускают из колонии. Он-то, по всей видимости, в этой истории вообще нужен был лишь как мальчик для битья, чтобы на Анненского следствие не вышло. Поздравляю, коллеги, дело успешно завершено.

Марина оглянулась: все улыбались, удовлетворенные проделанной работой, тем, что настоящий убийца совсем скоро окажется в тюрьме, а оклеветанный Ремезов выйдет на свободу. Марину тоже переполняла радость. И все же…

Когда все начали потихоньку расходиться, она подошла к Скрипке.

- Сереж, у меня к тебе просьба. Ты ведь можешь увидеть, как себя человек чувствует – на расстоянии?

Скрипка, хрустнув пальцами, удовлетворенно кивнул. Что ни говори, а ему нравился его целительский дар – не меньше, чем возможность «прощупать» запутанный лабиринт ложных следов какого-нибудь преступления и вывести преступника на чистую воду.

- Задача, конечно, сложная, но давай попробуем. Что-то серьезное?

- Да ты понимаешь, меня беспокоит Екатерина Садовникова – сестра Ремезова. Что-то меня тревожит, и я думаю, что связано это с ней. Попробуешь?

- Ну, а хоть фотография ее у тебя есть? Я же даже не видел эту Садовникову.

- Фотография была, только старая, свадебная. Сейчас поищем.

Не тратя времени на колебания, Марина шагнула к столу начальника и раскрыла папку с делом. К счастью, фотография действительно еще лежала там. Надо будет напомнить, чтобы вернули владелице, обещали ведь. Она протянула снимок Сергею.

Взяв его в руки, Сергей прищурился, будто что-то разглядывая, но взгляд его был направлен выше фотографии, прямо перед собой. Прошло несколько томительных секунд, во время которых Марина, словно маленький ребенок, едва сдерживала желание спросить – ну что там, как? Сергей, наконец, посмотрел на нее.

- Ну что, ты была права, здоровье у нее совсем неважнецкое. Я, конечно, в будущее заглядывать не умею, но мне кажется, когда ее брата освободят, все пойдет на лад. Ей уже сообщили?

- Думаю, должны были, - Марина пожала плечами, а про себя отметила, что нужно бы ей самой заехать и проведать Екатерину, - Спасибо тебе большое!

В этот момент в комнату влетел Горячев.

- Тьфу ты, совсем ведь забыл. Вот вы-то двое мне и нужны, хорошо, что вы еще не ушли. У меня для вас новое дело, снова «дачное». Я вам сейчас расскажу, а вы обмозгуйте за выходные…

Кратко изложив им суть, Горячев добавил:

- Ну ладно, подробнее в понедельник обсудим, всем отделом. А что это вы, кстати, здесь делали, а-а? – рассмеялся он.

Все трое направились к выходу. Впереди было два весенних выходных.

Эпилог

Марина вышла из подъезда и остановилась на ступеньках крыльца, вдыхая свежий, уже несший в себе легкий травянисто-цветочный аромат воздух и подставляя волосы под легкий ветерок. На душе было спокойно, светило солнце.

Краснов смотрел на нее чуть издалека, и, как и в первые дни их знакомства, тогда еще сугубо служебного, не мог оторвать взгляда. Он поспешил к ней.

- Ну, как там дела?

Марина удивленно оглянулась: она не сразу заметила подошедшего к ней Ярослава. Увидев его, улыбнулась и со смешком ответила:

- Ты не представляешь, меня пирогом угощали. Екатерина Николаевна так вокруг меня суетилась, бегала, откуда только силы взялись. Я рада, что ей полегчало. Даже неудобно было сказать ей, что это ведь не я ее брата из тюрьмы вызволила. Александр у них пока живет, думаю, это всем на пользу. На его месте я бы тоже не захотела возвращаться на ту дачу.

- Вот зря ты отнекиваешься, если б не ты и твоя напористость – тянулось бы это дело еще долго, а может, и вовсе не разрешилось бы.

Смущаясь, Марина пожала плечами и склонила голову, длинные волосы совсем скрыли ее лицо, и она привычным жестом отвела их за ухо. Как было не залюбоваться этой такой нечаянной, ненарочитой красотой? Ярослав улыбнулся как бы про себя и добавил:

- Ну, а я в следующий раз буду лучше прислушиваться к твоим словам, пусть даже это будут только смутные предчувствия. Пора бы нам привыкнуть, что ничего просто так не бывает, - он подал Марине руку. - Здесь совсем недалеко парк, прогуляемся? Я потом тебя домой отвезу.

Марина кивнула, и они, не расцепляя сплетенных пальцев, не торопясь зашагали к парку. Деревья и кусты, обрамляющие городской парк, виднелись невдалеке, на небе как-то по-летнему светило солнце. Оказавшись в парке, Марина и Ярослав сразу шагнули в тень раскидистых тополей, которые здесь никто не мучал ежегодной обрезкой, превращающей деревья в уродливые пеньки, и они, словно в благодарность, уже оделись яркой молоденькой листвой. Пара присела на скамейку, сколоченную из распиленных пополам гладко обтесанных бревен.

- Ну что, это можно считать свиданием? – казалось, каждое слово дается Ярославу с трудом. Он взглянул на Марину, не зная, какого ответа ждать от нее. Она смотрела прямо на него.

- Думаю, можно, - улыбнулась она. - Все равно ведь уже весь отдел в курсе. Мы скомпрометированы, деваться некуда.

И они звонко рассмеялись.