Отечественные спецслужбы и Красная армия. 1917-1921

Глава 1. «ТАЙНАЯ РАЗВЕДКА ТРЕБУЕТ МНОГО ВРЕМЕНИ…»: СОЗДАНИЕ И СТАНОВЛЕНИЕ РЕГИСТРАЦИОННОГО (РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО) УПРАВЛЕНИЯ

Осенью 1917 г. высшее военное руководство взяло твердый курс на демобилизацию армии. У руководителей Наркомвоен вплоть до марта 1918 г. отсутствовали даже единство взглядов и понимание способов организации аппарата военного управления. Достаточно отчетливо это проявилось в «саморазоблачительном» по сути послании В.И. Ленину (документ датирован 1 апреля 1918 г, копия направлялась Я.М. Свердлову) лидера коллегии Наркомвоена Н.И. Подвойского. Этот документ излагает совершенно фантастическую «программу» реорганизации центрального военного аппарата в… некое подобие Высшего совета народного хозяйства. Результаты, достигнутые к весне 1918 г., были налицо: аппарата нет, реальных проектов строительства реальной армии нет, сколько-нибудь реальной вооруженной силы — тоже нет. Есть лишь разнобой проектов и мнений: не комиссариат, а дискуссионный клуб по военным вопросам[238].

В начале Первой мировой войны, как пишет Н.С. Батюшин, «весь персонал разведывательного отделения Главного управления Генерального штаба, с генералом Монкевицем во главе, уходит не в Ставку Верховного главнокомандующего, чему надлежало бы быть», а в низшие штабы, «предоставив молодым и совершенно неопытным их заместителям расхлебывать не ими плохо заваренную кашу. Между тем на Главном управлении Генерального штаба лежала чрезвычайно ответственная работа по ведению через военных агентов нейтральных стран тайной разведки в глубоком тылу наших противников… В самой Ставке Верховного главнокомандующего настолько не придают значения делу тайной разведки, что даже не формируют особого разведывательного отделения для общего руководства этим нелегким делом в армиях и для постановки очередных задач Главному управлению Генерального штаба. Этим же обстоятельством надлежит объяснить и полное игнорирование Ставкой радиотелеграфной разведки, когда дело это хорошо было поставлено в подчиненном ей флоте, откуда и можно было бы пересадить его в сухопутную армию. В результате этого небрежения всю Первую мировую войну мы вели почти вслепую, и наша тайная разведка являлась плохим помощником в деле осведомления о противнике оперативной части штабов. Блестящий таким образом опыт тайной разведки мирного времени был сведен почти на нет» во время Первой мировой войны «только благодаря низведению ее опять на роль пасынка, как то было до русско-японской войны, и полному игнорированию опытных ее работников, которых Ставка расценивала как рядовых офицеров Генерального штаба, не используя их специальных познаний и опыта. За все это небрежение в таком важном и ответственном деле, как тайная разведка, мы заплатили потом сотнями тысяч жизней, миллионами денег и даже существованием самого государства»[239].

Во время Февральской революции и Октябрьского переворота центральным разведывательным и контрразведывательным органом вооруженных сил России был отдел генерал-квартирмейстера (с декабря 1917 г. Отдел 2-го генерал-квартирмейстера) ГУ ГШ, который было решено сохранить в ходе сворачивания отдельных частей старого центрального военного аппарата[240]. По мнению исследователя М. Алексеева, решение было связано с тем, что генерал-квартирмейстер Генштаба (руководитель военной контрразведки) генерал Н.М. Потапов еще в июле 1917 г. через тогдашних членов Петросовета и будущих высших военных руководителей М.С. Кедрова и Н.И. Подвойского вошел в контакт с большевиками[241](по свидетельству Кедрова, «сам предложил свои услуги»[242]). После Октябрьской революции руководящий состав во главе с генерал-майором Генерального штаба П.Ф. Рябиковым в основном оставался на своих местах. Начальником разведчасти был А.В. Станиславский. Отделения разведчасти возглавляли, соответственно: 1-е разведывательное делопроизводство с января 1918 г. — полковник Генерального штаба Н.Н. Шварц; 2-е романское — А.Л. Нолькен; 3-е романское — П.М. Васильев; 5-е австро-венгерское — Преображенский, В.Е. Гарф; 6-е ближневосточное — Ласкин, А.Г. Грундштрем; 7-е средневосточное — вакансия, затем отделение ликвидировано; 8-е дальневосточное — должность была занята в Отделе 1 — го генерал-квартирмейстера, затем К.И. Эзеринг.

Из расчета на заключение большевиками сепаратного Брестского мира 2-й отдел генерал-квартирмейстера выдвинул план реорганизации разведчасти. Предполагалось, что сбор развединформации будет охватывать следующие страны: Германию, Австро-Венгрию, Англию, Францию, Италию, Швецию, Японию, Китай, США, государства Ближнего Востока, Финляндию и Польшу. В конце декабря структура ГУ ГШ была изменена — организацию и ведение агентурной разведки за рубежом возложили на Отдел 2-го генерал-квартирмейстера. Большинство российских военных атташе отказались сотрудничать с большевиками — их сменили отдельные опытные сотрудники ГУГШ, которые, оказавшись за границей, также «изменили» советской власти. Это был серьезный удар, тем более что отправку новых кадров за границу затруднял даже новый, более строгий, порядок командирования сотрудников наркоматов (в том числе военного) за границу. Это было реакцией высшего руководства РСФСР на активную эмиграцию и перевод средств буржуазии, проводимые под прикрытием заграничных командировок. Последнее препятствовало «успешному проведению в жизнь валютной политики, борьбе со спекуляцией и наводнением заграничных денежных рынков рублями и падением курса» рубля. 27 августа 1918 г. Наркомат финансов отписал Л.Д. Троцкому, что отдельные наркоматы (в данном случае имеется в виду Наркомвоен) выдают своим служащим, командируемым за границу, а в ряде случаев и частным лицам «разрешения на вывоз рублей или устраивают этим лицам перевод валюты за границу через иностранные консульства или дипломатических курьеров». При этом — без «особого в каждом случае разрешения» Особой канцелярии по кредитной части Наркомата финансов, как того требовал закон. Наркомат финансов просил Троцкого «не отказать сделать соответствующее распоряжение по всем учреждениям… комиссариата, указав на недопустимость выдачи самостоятельных разрешений». Просьба Наркомфина была удовлетворена[243]. Юрьев день, естественно, касался и военных разведчиков.

По позднейшим воспоминаниям одного сотрудников Главного управления Генштаба, «после Октябрьского переворота деятельность штабов вообще замерла, в том числе и разведывательная служба. После подписания Брестского мира, благодаря ликвидации всех штабов, разведывательная служба прекратилась совершенно, и хотя некоторые партизанские отряды и вели разведку, но ее никто не объединял, и сведения пропадали». К концу года ГУГШ перестало высылать деньги на ведение разведки, в результате центральный орган разведки русской армии остался без зарубежного агентурного аппарата (агенты стали отказываться от сотрудничества и переходить на службу к Антанте и американцам) и подчиненных ему разведотделений штабов, фронтов и армий[244].

С марта 1918 г. разведывательное отделение ГУГШ занялось учетом сил германцев по ту сторону демаркационной линии. Главнейшими источниками сведений стали сводки штабов военных руководителей и Оперода Наркомвоена; выводы о присутствии той или иной части на фронте приходилось строить на «крайне неопределенных, сбивчивых и в большинстве случаев указывающих только шифровку на погонах, замеченных у неприятельских солдат», данных агентуры. Принимая во внимание перетасовку оккупационных войск, 3-я часть признавала «настоятельно необходимым, чтобы в каждой сводке, исходящей из штабов военных руководителей и Оперативного отдела [Наркомвоена], по возможности всегда указывалось, к какому времени относится наблюдение агента, и точно разграничивалось бы, какие сведения получены из собственных источников и какие заимствованы из сводок других штабов». Дело в том, что 2-е отделение было лишено возможности разделить источники информации и сопоставить агентурные данные. Также просили о предоставлении еженедельных сводок из всех разведорганов, которых, забежим несколько вперед, развелось более чем достаточно[245].

8 мая Главное управление Генерального штаба было формально объединено с рядом центральных военных учреждений (Всероссийской коллегией по организации и формированию РККА, Главным комиссариатом военно-учебных заведений, Управлением по ремонтированию армии) во Всероссийский главный штаб.

В составленном генералом Н.М. Потаповым в 1936 г. «кратком очерке» деятельности Высшего военного совета освещаются обстоятельства, которые непосредственно предшествовали учреждению Всероглавштаба. По словам Потапова, когда «в первой декаде апреля» 1918 г. в коллегии Наркомвоена подняли «вопрос о том, что наряду с Главным штабом, ведающим, главным образом, вопросами комплектования и службы комсостава, нужно иметь еще для военно-оперативной работы Генеральный штаб, раздавались замечания: “Мы ликвидировали генералов, а хотим оставить Генеральный штаб!..”» В результате, заключал автор очерка, решили вместо двух органов создать единый громоздкий аппарат — Всероссийский главный штаб[246]. Нельзя не отметить то обстоятельство, что во главе Всероглавштаба летом 1918 г. встал генерал старой армии Николай Николаевич Стогов — расстрелянный впоследствии как глава Штаба Добровольческой армии Московского района контрреволюционной организации Всероссийский национальный центр.

Всероглавштаб, задуманный как универсальный оперативный и военно-административный орган, действительно оказался тяжеловесным и бюрократическим учреждением. В его составе находилось 6 управлений: Оперативное, По организации армии, Военных сообщений, Военно-топографическое, Военноучебных заведений, По командному составу. При этом ВГШ сосредоточился преимущественно на вопросах формирования частей и соединений РККА, действуя даже на этом сравнительно узком участке работы бюрократически — неспешно[247]. Всероглавштаб по сути представлял собой конгломерат центральных военных органов, работавший до крайности неэффективно: в частности, механически объединенные Главный штаб и ГУ ГШ продолжали полуавтономное существование в составе ВГШ. Военспецы, среди них — руководящие сотрудники военного ведомства (генерал В.Ф. Новицкий и генштабист В.И. Самуйлов), признавались: в управлениях По организации, Оперативном, Военных сообщений и Топографическом была «выражена» деятельность прежнего ГУ ГШ, а в Управлении по командному составу — прежнего Главного штаба. В декабре 1918 г., докладывала руководству комиссия Высшей военной инспекции по обследованию деятельности Всероглавштаба, «вся искусственность» проведенного в мае слияния Главного штаба и ГУ ГШ прослеживалась еще очень четко[248]. Хотя автора декабрьского доклада комиссии генерала В.Е. Борисова сложно признать человеком объективным (он отстаивал идею воссоздания Генерального штаба), громоздкость Всероглавштаба действительно накладывала отпечаток на работу всех структурных подразделений, в частности, отвечающих за разведку и контрразведку. В мае Отдел 2-го генерал-квартирмейстера стал называться Военно-статистическим отделом (ВСО) Оперативного управления, функционировавшегося в составе двух частей — разведчасти и Регистрационной службы (военной контрразведки) до октября 1918 г.[249] Результаты работы были крайне низки, хотя Всероглавштаб и приступил к созданию разведки в военных округах Советской России.

3 марта 1918 г. был создан новый высший военный коллегиальный орган — Высший военный совет, взявшийся за строительство массовой регулярной армии. Естественно, начинать следовало с центрального военного аппарата, разрушенного действиями Подвойского сотоварищи. При этом выяснилось, что в ведении военной разведки единство отсутствует.

17 марта 1918 г. утвердили первый штат Высшего военного совета: военный руководитель; его помощник (со штатом состоящих при них порученцев и лиц административно-технического состава); генерал-квартирмейстер при Высшем военном совете (с двумя помощниками по оперативной части и двумя — по разведке, начальником связи, заведующим иностранными миссиями и топографом); начальник военных сообщений; полевой инспектор артиллерии; полевой инженер при Высшем военном совете; полевой интендант при Высшем военном совете; инспектор санитарной части при Высшем военном совете; отдел по формированию; Канцелярия при Высшем военном совете[250].

На следующий день СНК под председательством В.И. Ленина отклонил предложение Л.Д. Троцкого развернуть Высший военный совет в «военно-политический центр» — «Высший комитет народной обороны» (Л.Д. Троцкий, в случае принятия такого предложения, автоматически превращался в военного диктатора). В решении говорилось: «Признавая необходимым создание Общего комитета народной обороны в качестве политического и делового центра и объединение в нем Морского ведомства и Народного комиссариата по военным делам, вопрос этот отложить обсуждением до более конкретного выяснения»[251].

19 марта ВЦИК уточнил компетенцию Высшего военного совета и внес изменения в его персональный состав. Высший военный совет был поставлен «во главе дела обороны страны»: по замыслу создателей, он должен был стать координирующим и контрольным центром военного и морского ведомств, ведающим кадровой политикой военного ведомства (Высший военный совет должен был «осуществлять систематическое собирание всех сведений о военных… пригодных на должности высшего военного командования»)[252].

Структура Высшего военного совета была изменена 14 мая 1918 г.: отдел по формированию был преобразован в Организационное управление; штат генерал-квартирмейстера переименован в Оперативное управление, вместо должности полевого интенданта введена должность военно-хозяйственного инспектора[253]. 8 июня в штат Морского Генерального штаба включена должность начальника отделения для поддержания постоянной связи между Высшим военным советом и Морским Генеральным штабом[254]. 5 июня управления Высшего военного совета прибыли в Муром. 10 июня 1918 г. военный руководитель М.Д. Бонч-Бруевич указал, что работа управлений совета «должна иметь характер, близкий к работе полевого штаба». Наименее рационально, по его мнению, действовало Оперативное управление, в составе которого и находилась военная разведка[255]. 20 июня 1918 г. должность помощника военного руководителя реорганизовали в должность начальника Штаба Высшего военного совета. В подчинение начальника Штаба перешли Оперативное и Организационное управления, начальник военных сообщений и комендант Высшего военного совета. В непосредственное подчинение военного руководителя Высшего военного совета перешли инспектора: хозяйственный, артиллерии, инженеров и санитарный. Они должны были докладывать военному руководителю в присутствии начальника Штаба. Затем вся работа была объединена в штабе Высшего военного совета, в подчинении которого находились все отделы и инспекции[256]. По оценке Управляющего делами Наркомвоена генерала Н.М. Потапова, Штаб Высшего военного совета стал «чисто фронтовой организацией»[257]; по оценке Главкома И.И. Вацетиса — «чисто бумажным учреждением».

10 июля 1918 г. Высший военный совет утвердил ряд необходимых «временных» положений: о начальнике собственного Штаба; начальниках Оперативного и Организационного управлений Штаба; об Управлении военных сообщений; о коменданте Главной квартиры. На практике формирование управлений Высшего военного совета затянулось на месяц — постановление совета объявили приказом Наркомвоен только 18 августа 1918 г.[258]

Начальник Штаба являлся «ближайшим сотрудником военного руководителя Высшего военного совета» и, руководствуясь его указаниями, непосредственно объединял и координировал деятельность всех подразделений Штаба (т. е. управлений — Оперативного, Организационного, военных сообщений, коменданта Главной квартиры). Особенно существенно, что в числе конкретных функций начальника Штаба Высшего военного совета «Положение» предусматривало разработку и передачу центральным управлениям военного ведомства (!) и войскам необходимых распоряжений, обеспечение согласованности их работы[259].

Оперативное управление состояло из Канцелярии, казначейской и журнальной частей. Начальник управления являлся заместителем нач. Штаба «по разработке военных операций». На него возлагалась непосредственная разработка всех оперативных документов, ведение учета боевого состава армии, дислокации, перемещений, действий и снабжения частей и соединений. Кроме того, ему же вменялось руководство сбором и анализом разведывательных данных, организация и финансирование контрразведывательной деятельности, учет генштабистов и организация снабжения воинских частей и учреждений топографическими картами[260].

Организационное управление непосредственно ведало организацией вооруженных сил Республики, формированием войск, их боевой подготовкой, а также назначением высшего комсостава (от начальников дивизий). Кроме того, на это подразделение Штаба намечалось возложить организацию деятельности местных военных органов (коих тогда еще не было в РСФСР)[261].

На Управление военных сообщений при Высшем военном совете возлагалось руководство всеми подведомственными учреждениями, управлениями ВОСО Петроградского, Московского и Воронежского округов путей сообщения и военными представителями при управлениях железных дорог и на станциях; планирование (по соглашению с НКПС и ВСНХ) воинских перевозок; организация охраны путей сообщения; координация работы по обеспечению Высшего военного совета связью и транспортом. Начвосо Высшего военного совета непосредственно назначал начальников 3-х округов путей сообщения; составлял задания по развитию, усилению и оборудованию путей сообщения и передавал эти задания в НКПС для исполнения[262].

Коменданту Главной квартиры подчинялись на правах командира полка: охранный взвод; служительские команды и команды курьеров Высшего военного совета; фельдъегеря и прочие войсковые части и команды различного назначения, состоящие при Штабе (за исключением подчиненных одному из начальников управлений). Также в ведении коменданта находились все приданные Высшему военному совету лечебные заведения[263]. При необходимости для удовлетворения нужд Главной квартиры прибегнуть к реквизиции комендант испрашивал надлежащие указания у начальника Штаба.

Согласно утвержденным Высшим военным советом 10 июля 1918 г. положениям, основанием для распорядительной деятельности начальников управлений были распоряжения (протоколы) Высшего военного совета. Сотрудники управлений должны были утверждаться начальником Штаба Высшего военного совета на основании представления начальников управлений[264].

22 июля 1918 г. из личного состава штаба Московского района Высший военный совет постановил сформировать «одну-две инспекции (по формированиям) при Высшем военном совете»[265]. 26 июля 1918 г. были созданы 3 инспекции по формированию при Высшем военном совете, каждая в составе инспектора и двух делопроизводителей[266].

Таким образом, со времени объявления штатов управлений при Высшем военном совете в структуре Совета произошли следующие изменения: введено особое отделение в составе Регистрационной службы (о ней позднее); сформированы 3 инспекции по формированиям при Высшем военном совете; сформирована инспекция путей сообщения при Высшем военном совете. После переезда из Мурома в Москву было увеличено число низших служащих и технического персонала[267].

Полномочия начальника Оперативного управления определялись «Положением о начальнике Оперативного управления Штаба Высшего военного совета», принятым на заседании ВВС 10 июля и опубликованным 18 августа. Начальник Оперупра признавался ближайшим помощником начальника Штаба по разработке военных операций. В его обязанности входило осуществление полномочий.

1. Непосредственное руководство войсками:

— Составление по общим указаниям начальника Штаба планов и расчетов действия высших войсковых соединений, непосредственно подчиненных ВВС;

— Подготовка, своевременная рассылка и проверка получения необходимых для этого распоряжений;

— Обладание полными и точными сведениями о боевом составе армии, расположении войсковых частей, и в целом — о ходе военных действий, а также степени обеспечения армии всеми видами снабжения;

2. Информационное обеспечение:

— Руководство всеми органами Штаба по осуществлению связи и разведки;

— Обработка сведений о неприятеле и обеспечение своевременной их передачи соответствующим полевым управлениям и войскам; расходование на разведку и борьбу со шпионажем в армии суммы по указаниям начальника Штаба;

— Обладание необходимыми сведениями о личном составе чинов Генштаба, занимающих штатные должности на театре военных действий для доклада начальнику Штаба по всем вопросам, связанным с этими специалистами;

3. Должностное положение:

— В случае временного отсутствия, болезни или смерти начальника Штаба начальник Оперативного] управления временно исполняет его обязанности;

— С разрешения начальника Штаба определяет личный состав управления;

4. Хозяйственное обеспечение:

— Определение армейских подрядов и поставок;

— Разрешение расходов из хозяйственных сумм управления на всякую сумму[268].

В составе Оперативного управления Высшего военного совета нас интересует Регистрационная служба. Военный руководитель Высшего военного совета генерал и — по мнению ряда авторитетных партийных бонз — «отъявленный черносотенец» М.Д. Бонч-Бруевич нацелил вспомогательный аппарат Высшего военного совета (в частности, Регистрационную службу) исключительно на борьбу с внешним врагом[269].

Аппарат Высшего военного совета попытался организовать разведку в оккупированных по итогам Брестского мира территориях бывшей Российской империи. Идея организации агентурной разведки на базе партизанского движения оказалась весьма удачной: партизаны давали ценные сведения о германских частях. Помощником начальника Оперативного управления Высшего военного совета по разведке первоначально стал полковник Генерального штаба А.Н. Ковалевский, затем полковник Генерального штаба Б.М. Шапошников[270]. Ковалевский был профессиональным контрразведчиком: он занимал должность начальника отделения военного контроля Штаба Западного фронта вплоть до 5 марта 1918 г., когда начальник штаба генерал В.Н. Егорьев подписал приказ «о расформировании и ликвидации всех отделений военного контроля Западного фронта»[271]. В управлении генерал-квартирмейстера во главе с Б.М. Шапошниковым создали разведчасть. Ковалевский в мае 1918 г перебрался на юг и возглавил мобилизационное управление штаба Северо-Кавказского военного округа, где его и Носовича арестовал член ЦК РКП(б) И.В. Сталин, выступавший против постановки военспецов на ответственные военные посты. Троцкий настоял на освобождении профессионалов — Ковалевского назначили начальником оперативно-разведывательного управления штаба Южного фронта. Однако Носович бежал к белым, а Ковалевского впоследствии арестовали и расстреляли[272]. Естественно, особого доверия к разведке Высшего военного совета после этого у партийных работников быть не могло.

Верный своей установке противодействовать германским частям в случае возобновления наступления, Бонч-Бруевич наладил контакт с французской военной миссией: 10 июня 1918 г. Шапошников препроводил в разведывательное отделение штаба военного руководителя Западного участка отрядов Завесы переведенные на русский язык материалы, поступившие от французской военной миссии. При этом Борис Михайлович уточнил: «Кроме разведывательных] сводок, в которых сообщаются находящиеся у французов разного рода данные, препровождаются также изложенные в виде ряда вопросов сведения, нуждающиеся в проверке; такие сводки препровождаются для проверки и дополнения имеющимися у Вас данными, а в случае нужды и для выяснения их дополнительной специальной разведкой (посылкой агентов). Благоволите ответы на вопросы, находящиеся в таких сводках, присылать почтой» по специальной форме[273]. Примечательно, что проверить предлагалось сводки о данных по состоянию на 20 мая (переведены 23, 26, 7 мая; 1 июня). Похоже, французская военная миссия (Бонч-Бруевич?) не торопилась с предоставлением сведений. При этом разведка Высшего военного совета подробно проинструктировала разведотделение, какие именно сведения надлежит проверить разведке Завесы. Приказание было исполнено[274]. В июле Оперативное управление Штаба Высшего военного совета неоднократно просило провести агентурным путем проверку полученных штабом данных[275].

13 июня Бонч-Бруевич разослал военным руководителям Завесы и военных округов телеграмму: «Военнопленные и перебежчики опрашиваются в штабах отрядов районов участков Завесы или лицами, ведающими разведкой, или особым лицом, ведающим опросом. Каждая инстанция опрашивает лишь по тем вопросам, которые имеют значение. Пленные или перебежчики для ускорения [дела] не посылаются пешком, а им представляются перевозочные средства. Воспрещается отбирать у пленных деньги, ценные предметы, ордена, семейные карточки и всякие войсковые знаки (погоны, петлицы). Личные знаки должны оставаться у пленных и перебежчиков. Первый опрос пленного производится в штабе отряда, причем тут же у него отбираются бумаги, карты, переписка, записная солдатская книжка и прочее. При опросе предлагаются примерно следующие вопросы, по которым составляется допросный лист: 1) какой части (полк, батальон, рота), национальность, вероисповедание, возраст;

2) обстоятельства пленения (когда, где, добровольно или нет);

3) откуда прибыла часть (когда кого сменил, кого видел по пути к позиции); 4) ближайшие задачи противника на данном участке (наступление, оборона, наступление); 5) подробности расположения — фланги, резервы, соседи; 6) подробности оборонительных сооружений (пулеметы, минометы и прочее); 7) имя и фамилию (фамилию, как показывает опыт, лучше спрашивать в конце опроса). По окончании опроса пленный или перебежчик вместе с опросным листом и документами направляется в штаб района или участка, где проверяются данные опроса в штабе отряда и предлагаются вопросы: 1) сведения о соседях и ближайших резервах на участке района; 2) пехотная позиция (устройства окопов, ходы сообщения, опорные пункты, искусственные препятствия, склады огнестрельных припасов и т. д.); 3) артиллерия (группа артиллерии тяжелой и легкой, места батарей, направления стрельбы, есть ли химические снаряды, порядок службы на наблюдательных пунктах, укрытия и ложные батареи); 4) инженерная часть, производимая по укреплению позиции работа, минные работы; 5) состав роты по списку и налицо (состав штаба дивизии и корпуса, начальствующие лица); 7) тыл (места штабов, пути сообщения, резервы, парки, склады, тыловые позиции); 8) порядок службы и внутренний быт в боевых службах и резервах. В разведывательном отделении штаба участка Завесы, если пленный раньше был в штате района, производится подробный опрос: проверяются данные предыдущих вопросов и дополнительно выясняются: 1) вопросы организации армии и командный состав; 2) состав частей по возрастным классам и порядок пополнения состава запасных частей и рекрутских депо; 3) переброска войск (сроки и маршруты переброски, кто сменил и кого сменили части пленного и т. д.); 4) обучение и быт войск; 5) вооружение, новые технические средства; 6) вопросы оперативного характера (намерения и планы противника, признаки сосредоточения); 7) устройства тыла, сети путей, почтовые конторы и прочее; 8) вопросы внутреннего состояния государства (политические, экономические, моральные и пр.). Подробный опросный лист доставляется из штаба участка Завесы в Высший военный совет: более важные сведения помещаются в телеграфной сводке, остальные — в недельной. Опрос пленных лучше всего производить поодиночке, показать при опросе свою осведомленность, и тогда можно получить ценные данные»[276].

15 июня Бонч-Бруевич телеграфировал (на этот раз исключительно военным руководителям Завесы) разъяснения: «Одной из важных данных для разведки» являются сведения, доставляемые как «различного рода перебежчиками, так и… агентами тайной разведки. Под документами следует подразумевать всякого рода инструкции, приказы противника, планы, карты, зольдбухи, записные книжки, различные дневники, письма и прочее. Изучение содержания документов и корреспонденции дает очень ценные данные о группировке, переброске частей, о призыве, потерях и внутреннем состоянии стран. Изучение почтовой корреспонденции от пленных дает возможность по штемпелям установить часть, которая отправляет корреспонденции, и ту, к которой принадлежит адресат, номер полевой почтовой конторы, может дать указание на местонахождение данной части; кроме того, адрес часто дает сведения о вновь сформированной части. Пленные должны быть тщательно обысканы при их пленении, и все [их] документы тотчас же вместе с пленным направляются в штаб отряда Из штаба отряда документ, также без изучения, отправляется в штаб района или участка, где нет районов Завесы. В штабах участков Завесы в их разведывательных отделениях производится уже разбор и детальное изучение документов и корреспонденции, т. к. таковое изучение требует хорошего знания организации армии противника и его языка. Указанным же порядком производится сбор и отправление документов, взятых с убитых, захваченных в окопах или штабах противника и доставленных агентами, причем обязательно оговаривать точно, где и когда взяты документы. Строго воспрещается оставлять что-либо на память из документов и корреспонденции. Данные штаб участка (где нет участка, то района) предоставляет вместе с подлинными документами в Высший военный совет, [в] Оперативное управление, и помещает в сводки — телеграфные и недельные. Образец ведомости разбора корреспонденции и документов будут высланы дополнительно. Прошу распоряжение изложенное принять к руководству»[277]. В тот же день Бонч-Бруевич в дополнение телеграфировал тем же адресатам: «Бежавшие из плена и возвращающиеся из такового наши солдаты могут дать ценные сведения о противнике и особенно о его тыле. Опрос бежавших из плена должен производиться так же, как и военнопленных: необходимо при опросе точно устанавливать маршрут их побега и место перехода позиции противника, так как этим можно воспользоваться при пропуске наших агентов. Опрос производится вначале в штабе отряда, причем выясняется: 1) какой части, имя и фамилия; 2) когда попал в плен; 3) где находился в плену; 4) когда убежал; 5) маршрут побега и где прошел позицию противника; 6) какие части противника заметил на первой линии и в ближайшем тылу. Вместе с опросным листом бежавший из плена направляется в штаб участка или района, где снова проверяются все предложенные в штабе отряда вопросы и затем дополняются: 1) какие части противника расположены в ближайшем тылу и где расположена артиллерия; 2) каков порядок службы частей противника на передовой линии; 3) какие тыловые войска и учреждения расположены в ближайшем тылу; 5) каково настроение войск противника по личным наблюдениям и по словам местных жителей; 6) какое настроение жителей ближайшего тыла. По окончании опроса бежавший вместе со своими опросными листами препровождается в штаб участка Завесы, если раньше был в штабе района, где ему производится уже подробный опрос, причем предварительно проверяются сведения предыдущих двух опросов, затем дополняются: 1) какие части, штабы и учреждения и склады расположены в тылу — ближайшем и глубоком; 2) не видел ли перевозки войск по железной дороге или передвижения войск по грунтовым дорогам; 3) какие части охраняли пленного; 4) где и что (так в тексте, правильно: «кем». — С.В.) работал пленный, порядок содержания и довольствия в плену; 5) настроения населения в оккупированных областях и Германии; 6) настроение населения политическое. Опросный лист предоставляется в Высший военный совет…»[278]

Михаил Бонч-Бруевич неслучайно дал столь подробные указания: как пишет Николай Батюшин, «умело веденный допрос пленных, особенно взятых на широком фронте, является одним из надежнейших средств тайной разведки, так как показания одних пленных перекрестной и очной ставкой могут быть проверены показаниями других пленных, а главное — подтверждены захваченными материалами, т. е. средствами уже документальной разведки. Это, впрочем, можно отчасти достигнуть умелым опросом пленных и перебежчиков, особенно перед намечающимися противником операциями большого размера»[279].

20 июня военный руководитель штаба Северного участка и Петроградского района Завесы Д.П. Парский и военный комиссар Л.М. Глезаров в докладе Бонч-Бруевичу об организации обороны Петрограда на случай ожидавшегося возобновления германского наступления писали в том числе: «8. Приняты все меры к возможному усилению тайной разведки для выяснения намерений противника, причем организация эта поставлена в трудные условия, т. к. проникновение в полосу, занимаемую противником, особенно на северном, важнейшем, направлении, встречает серьезное противодействие (финны); кроме того, денежный отпуск на средства разведки крайне недостаточен. На месячную потребность для нужд разведки и контрразведки отпущено всего лишь 25 000. Считаясь с тем, что противником в районе участка прекрасно организована деятельность шпионажа и противодействие разведке, успешная активная работа в этой отрасли выполнима только при широком отпуске денежных средств. Я просил на разведку на месяц 40 000 рублей, на контрразведку— 75 000. Отпущено на ту и другую лишь 25 000р.; при такой ничтожной сумме на положительную организацию работы рассчитывать невозможно, особенно при современной дороговизне…»[280] Таким образом, на постановку разведки в Завесе денег катастрофически не хватало.

20 июля 1918 г. начальник Штаба (аппарата) Высшего военного совета генерал Николай Иосифович Раттэль телеграфировал военному руководителю Беломорского ВО А.А. Самойло, военным руководителям штабов Северного и Западного участков отрядов Завесы — Д.П. Парскому и В.Н. Егорьеву — приказание: «О проведенных расходах на разведку и Регистрационную службу (военную контрразведку. — С.В.) за истекший месяц прошу доносить в Высший военный совет к 10 числу следующего месяца»[281].

27 июля 1918 г. Штаб Высшего военного совета телеграфировал военному руководителю Западного участка отрядов Завесы В.Н. Егорьеву: «Ввиду представленного в Народный комиссариат по военным делам на утверждение нового Положения об организации разведки и ввиду того что последним ведение разведки в оккупированных областях, а также в Финляндии и Польше возложено на Оперативный отдел Народного комиссариата по военным делам, полосы разведки органам войсковой Завесы могут быть сокращены и будут таковы:

а) Беломорский военный округ — берег Ледовитого океана до бывшей государственной границы с Норвегией, по последней до Ботанического залива, линией Улеаборг, Куопио и Повенец — все пункты до округа включительно;

б) Северный участок Завесы—Повенец исключительно, Куопио исключительно, С. Михель, Тавастгус, Ганго, Балтийский порт, побережье Рижского залива до [Шлов] включительно, Митава, Повенец, Двинск, Освея — все перечисленные выше пункты, за исключением Повенец, Куопио включительно для участка и далее демаркационная линия от Освеи до Повенец;

в) Западный участок Завесы — Освея, Краславка, Двинск (исключительно), Поневеж (исключительно), [Ландворовк], Лида, Барановичи, cm. Лунинец, р. Припять, Мозырь, cm. Фастов, cm. Цветково, cm. Знаменка, cm. Пятихатка, cm. Синельниково, cm. Лозовая, Чугуев, Короча — все пункты, за исключением Двинска и Поневежа, включительно — для Западного участка Завесы, а далее демаркационная линия от Короча до Освеи;

Воронежский район Завесы — Короча (исключительно), Харьков (исключительно), Лозовая (исключительно), cm. Синельниково (исключительно), cm. Чаплино (включительно), Мариуполь (включительно), далее по берегу Азовского моря до Ростова на Дону (включительно), Новочеркасск (включительно), cm. Усть-Белокалитвенская, линия железной дороги Ростов — Воронеж до Журавки (включительно) и далее демаркационная линия Журавки — Корона;

г)[282] Северо-Кавказский округ — cm. Поворино (включительно), Журавка (исключительно), линия железной дороги Воронеж — Ростов от Журавки до cm. Усть-Белокалитвенская (исключительно), побережье Азовского и Черного морей до Поти (включительно) и далее по линии Кутаис — Тифлис, устье р. Куры включительно.

О распределении задач и полос разведки между подчиненными Вам штабами прошу донести в Высший военный совет»[283].

31 июля Ратгэль написал Егорьеву: «Одним из органов на местах по ведению агентурной разведки являются агенты-резиденты, насаждаемые как в тылу противника, так и в своем тылу, если бы ход операций заставил наши части отходить вглубь страны. Насаждение агентов-резидентов в своем тылу должно быть сделано заблаговременно, дабы при развитии операций иметь на местах уже подготовленных надежных людей и заранее налаженную с ними связь. Ввиду вышеизложенного прошу распоряжения немедленно приступить к насаждению и подготовке агентов-резидентов в Вашем тылу, сообразуясь с нашими оперативными соображениями на случай отхода». Раттэль просил уведомить о схеме насаждения агентов-резидентов «с указанием деталей»[284]. Как видим, не прошло и четырех месяцев, как Штаб Высшего военного совета озаботился вопросами агентурной разведки. Ответ последовал только 21 августа: «В случае наступления противника, согласно плана обороны, все отряды Западного участка отрядов Завесы отходят на линию: Торжок — Ржев — Вязьма — Сухиничи — Горбачев — Ефремов, где должна собраться вновь сформированная в тылу армия. Таким образом, пространство, ограниченное настоящей демаркационной линией и линией предполагаемой для обороны, будет нуждаться в освещении всех действий противника, его намерений, его передвижений и т. д.». Егорьев предлагал «заблаговременно» расположить агентов-резидентов в пунктах: Великие Луки — Невель — Витебск — Орша — Смоленск — Рославль — Брянск — Курск — Орел. Кроме того, 8 августа Высший военный совет распорядился подготовить опытных агентов-ходоков. Егорьев предложил подготовить хотя по одному агенту-ходоку на каждый пункт и просил выделить ему деньги на жалованье девяти агентам-резидентам по 600 руб., ходокам — по 500 руб.[285] Принимая во внимание инфляцию (в 1918 г. пятьсот или шестьсот рублей — это были копейки), говорить об эффективности «агентурной разведки» при таких «зряплатах» агентам просто смешно.

Как показывают доклады М.Д. Бонч-Бруевича, Н.И. Раттэля и Оперативного управления (в случае с разведкой — помощника начальника Б.М. Шапошникова) коллегии Высшего военного совета, штаб предоставлял высшему военному руководству оперативную информацию о положении на границе с немцами и положении в оккупированных областях бывшей Российской империи. Однако положение разведки Высшего военного совета оставляло желать лучшего.

Разведывательное отделение Оперода Наркомвоена насаждало агентурную сеть в районах сосредоточения германских войск на захваченной ими территории, а также в районах сосредоточения и развертывания войск Антанты, США и Японии на территории России (см. Раздел I, главу 1)[286].

Весной 1918 г. на волне всеобщего хаоса разведотдел штаба Московского ВО, без согласования с центром, взялся за ведение разведки в районе: на севере — Великие Луки, Шавли, Двинск, Поланген; на западе — по линии Шавли, Ковно, Белосток, Брест-Литовск; на юге — жел. дор. Пинск,

Мозырь, Гомель (все эти пункты включительно). В задачи отдела входило: наблюдение за «всякого рода» вооруженными силами в указанном районе, наблюдение за ж.-д. перевозками войск, изучение системы военного управления, дисциплины и внутренней жизни войск Антанты, взаимоотношений национальных войск и германских и отношение к ним местного населения; наблюдение за настроением широких слоев населения и политических партий. К 10 июня 1918 г. (докладывал Штаб МВО) отдел систематизировал «полученный от высших соседних штабов материал, касающийся расположения противника (германских частей. — С.В.) в оккупированной полосе»; перевел «много французских и немецких документов»[287].

Таким образом, к лету 1918 г. в Советской России насчитывалось 3 центральных органа военной разведки и «примкнувший к ним» разведотдел штаба МВО. При этом Военно-статистический отдел Оперативного управления Всероглавштаба не имел средств для ведения агентурно-разведывательной деятельности и занимался аналитической работой, составляя общие разведсводки по всему фронту на основании данных, полученных от штабов войсковых Завес, Оперода Наркомвоена, штаба военного руководителя Московского района и французской военной миссии, имевшей собственную агентуру[288]. Параллелизм в работе органов военной разведки был неприемлем.

5—7 июля проходило общероссийское совещание развед- и контрразведывательных органов Красной армии. Оно фактически представляло собой банальный дележ бюджетных средств между существующими органами военной разведки и военной контрразведки. В результате работы совещание приняло «Общее положение о разведывательной и контрразведывательной службе», четко разграничившее предметы ведения 3-х центральных органов[289]. В состав комиссии входили: от Всероглавштаба — начальник Оперативного управления С.А. Кузнецов (председатель), врид начальника ВСО А.В. Станиславский и его сотрудники (врид начальника разведчасти А.Л. Нолькен, начальник разведотделения Н.Н. Шварц, врид начальника Регистрационной службы А.А. Чернявский); от Высшего военного совета — помощник начальника Оперативного управления по разведке Б.М. Шапошников; от Оперода — заведующий Отделением военного контроля М.Г. Тракман и консультанты Б.И. Кузнецов и И.Д. Чинтулов; от штаба МВО — начальник Оперативного управления В.М. Цейтлин; от штаба Ярославского ВО — Н.Н. Гурко-Омельяновский, от штаба Северного участка и Петроградского района Завесы — начальник разведотделения В.В. Салов, начальник Регистрационной службы В.Ф. Гредингер; от Морского Генерального штаба — начальник Регистрационной службы А.И. Левицкий; от ВЧК — Я.Г. Блюмкин. Последний принял участие только в одном заседании[290]. Высшему военному совету поручалось организовать и вести разведку в районе демаркационной линии, создавать агентурную разведку штабов войсковой Завесы; Опероду Наркомвоена — организация разведки против потенциальных противников Советской России, а также разведка в оккупированных германскими войсками областях Украины, Польши, Курляндии, Лифляндии, Эстляндии, Финляндии и Закавказье[291]. Положение не сразу вступило в силу: еще 26 июля начальник Оперативного управления Штаба Высшего военного совета Н.А. Сулейман[292], направляя В.Н. Егорьеву «Общее положение…», указал: «проект представлен на утверждение [Троцкого] и впредь до этого сообщается лишь для сведения»[293]. Троцкий документ утвердил.

5 июля 1918 г.

Секретно

Резолюция народного комиссара по военным делам: «Утверждается. Л. Троцкий».

ОБЩЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ

О РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЙ И КОНТРРАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЙ СЛУЖБЕ

Глава I. О РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЙ СЛУЖБЕ

Ст. 1.

Руководство всей разведкою в смысле разграничения районов деятельности различных органов разведки и постановки задач принадлежит Всероссийскому главному штабу.

ПРИМЕЧАНИЕ 1-е: Оперативный отдел Народного комиссариата по военным делам, кроме того, исполняет задания коллегии народных комиссаров по военным делам.

ПРИМЕЧАНИЕ 2-е: Разведывательные задачи для органов войсковой Завесы определяются Высшим военным советом.

Ст. 2.

Всероссийский главный штаб ведает:

а) заграничною агентурною разведкою как в мирное время, так и в период мобилизации и во время войны;

б) разработкою после окончания работ общего мирного конгресса всех вопросов, связанных с «мобилизацией» разведки, обеспечивающей ее непрерывность с объявлением войны, и соответствие заграничной агентурной сети военным коалициям держав;

в) разграничением районов разведки и постановкою разведывательных задач всем органам, ведущим разведку на территории Российской Республики, и общим руководством этою работою в соответствии со ст. 1-й и примечаниями 1-ми 2-м той же статьи, и

г) окончательною разработкою и систематизированием сведений, добытых нашими разведывательными органами.

В целях систематизирования всех данных, добытых разведкою, и подведения им итогов Высший военный совет, Оперативный отдел Народного комиссариата по военным делам и штабы округов сообщают Всероссийскому главному штабу в обработанном виде добытые ими сведения.

ПРИМЕЧАНИЕ: Оперативный отдел Народного комиссариата по военным делам находится в тесной связи со Всероссийским главным штабом, Высшим военным советом, военными руководителями и военными округами.

Ст. 3.

Высший военный совет посредством подчиненных ему органов разведки ведает разведкою в районе демаркационной линии и районе, примыкающем к последней; границы этого района определяются в зависимости от стратегической обстановки.

Ст. 4.

Оперативный отдел Народного комиссариата по военным делам:

а) исполняет задания коллегии Народного комиссариата по военным делам;

б) ведет учет и организует разведку, согласно особых указаний коллегии Народного комиссариата по военным делам, против всех сил, которые в данный момент грозят Российской Республике;

в) организует и ведет разведку в оккупированных областях, в Украине, Польше, Курляндии, Лифляндии, Эстляндии и Закавказье, и

г) о всех могущих оказаться у него данных о неправильном характере деятельности или неправильном расходовании кредитов со стороны какого-либо органа разведки или контрразведки, за исключением органов, непосредственно ему подчиненных, сообщает Всероссийскому главному штабу или Высшему военному совету, по принадлежности, с[о] своим заключением о принятии тех или иных мер для устранения обнаруженных упущений или об изменении этим органам отпускаемых на разведку и контрразведку средств.

Глава II. О КОНТРРАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЙ СЛУЖБЕ

Ст. 1.

Общая задача военной контрразведки состоит в изучении системы и методов действия органов иностранной военной разведки и в обнаружении, обследовании и пресечении деятельности иностранных военных шпионов, а также организаций и лиц, деятельность коих, преследуя военные интересы иностранных государств, направляется во вред военным интересам России и состоящих с ней в союзе держав.

Ст. 2.

Расследование всякого рода иной преступной деятельности в задачу военной контрразведки не входит.

Если при производстве расследований по делам, указанным в ст. 1, обнаружатся данные, относящиеся к преступлениям иного рода, — то все такие данные, без дальнейшей разработки их чинами контрразведки, немедленно передаются последними в распоряжение подлежащих судебных или административных органов.

Ст. 3.

Руководящими органами сухопутной военной контрразведки в настоящее время являются:

а) Всероссийский главный штаб;

б) Высший военный совет и

в) Оперативный отдел Народного комиссариата по военным делам.

Ст. 4.

Органами, ведающими активной контрразведкой, являются:

а) Регистрационная служба Всероссийского главного штаба;

б) Отделы и отделения регистрационной службы штабов военных округов;

в) Отделения Регистрационной службы при Высшем военном совете и штабах участков и районов войсковой Завесы, и

г) Отделение военного контроля при Оперативном отделе Народного комиссариата по военным делам и могущие учреждаться последним особые подчиненные ему органы на местах.

Ст. 5.

Никакие иные учреждения не вправе вести военную контрразведку на территории Российской Республики, и все могущие поступать в эти учреждения данные по иностранному шпионажу должны ими немедленно передаваться в распоряжение подлежащего органа военной контрразведки.

Ст. 6.

По общему руководству и направлению деятельности всех подведомственных им органов военной контрразведки Всероссийской главный штаб, Высший военный совет и Оперативный отдел Народного комиссариата по военным делам состоят между собою в непосредственной взаимной связи.

Ст. 7.

Всероссийский главный штаб непосредственно руководит деятельностью органов Регистрационной службы Всероссийского главного штаба и штабов военных округов, а также ведает собиранием, регистрацией, обработкой и систематизацией материалов по военной контрразведке, добываемых всеми контрразведывательными органами, для чего последние представляют в Регистрационную службу Всероссийского главного штаба все обнаруживаемые ими данные по иностранному шпионажу.

Ст. 8.

Высший военный совет непосредственно руководит деятельностью всех контрразведывательных органов штабов участков и районов войсковой Завесы.

Ст. 9.

Оперативный отдел Народного комиссариата по военным делам непосредственно руководит деятельностью состоящего при нем Отделения военного контроля и особых образуемых им органов на местах.

Кроме того, в отдельных случаях, по особым непосредственным распоряжением народных комиссаров по военным делам, Оперативный отдел поручает органам контрразведки штабов подлежащих военных округов выполнение особых задач по контрразведке в пределах их ведения, определенных ст. 1 настоящего положения, причем такие поручения передаются Оперативным отделом через Всероссийский главный штаб, а в экстренных случаях могут направляться и непосредственно в подлежащий окружной штаб с одновременным оповещением о том Главного штаба.

Ст. 10.

Каждый контрразведывательный орган самостоятельно ведет контрразведку исключительно в пределах подведомственного ему района, определяемого для отделов регистрационной службы штабов округов — территориальными границами округа, а для районов и участков войсковой Завесы — по указаниям Высшего военного совета, в соответствии со стратегической обстановкой.

Разграничение районов и задач для контрразведывательных органов участков Завесы и входящих в районе Завесы штабов округов производится, с представления подлежащих военных руководителей, Высшим военным советом по соглашению с[о] Всероссийским главным штабом.

Ст. 11.

Особое отделение Регистрационной службы Всероссийского главного штаба, не имея ограниченной территории для своей деятельности, ведет контрразведку за границей, ведает противодействию иностранному шпионажу в российских центральных учреждениях ведомств военного и иностранных дел и наблюдением и обследованием шпионской деятельности иностранных посольств, миссий и других официальных представителей иностранных государств при центральных учреждениях в России, а также разработкой отдельных шпионских дел на всем пространстве государства, по особым поручениям начальника Оперативного управления Всероссийского главного штаба. Посему другие органы контрразведки указанных задач самостоятельно не выполняют, а все могущие оказаться в их распоряжении данные, относящиеся к проявлению шпионажа со стороны иностранных посольств и миссий, а также в наших центральных учреждениях ведомств военного и иностранных дел — передают на распоряжение Особого отделения Регистрационной службы Всероссийского главного штаба.

Ст. 12.

Отделение военного контроля при Оперативном отделе Народного комиссариата по военным делам, не имея ограниченной территории в своей деятельности, в изъятие из правил ст. 1 и 2, ведет по непосредственным указаниям Оперативного отдела активное противодействие разведке тех вооруженных сил, которые в данный момент угрожают Российской Советской Республике, ведает охраной от посягательств шпионов всех центральных советских учреждений, за исключением учреждений ведомств военного, морского и иностранных дел, и выполняет особые поручения по непосредственным заданиям Народного комиссариата по военным делам.

В случае необходимости, в отдельных местностях разграничить районы и задачи органов военного контроля Оперативного отдела Народного комиссариата по военным делам, с одной стороны, и органов регистрационной службы Всероссийского главного штаба и штабов округов или участков Завесы, с другой стороны, Оперативный отдел Народного комиссариата по военным делам входит в особые соглашения с[о] Всероссийским главным штабом и Высшим военным советом по принадлежности.

Ст. 13.

Если при расследовании какого-либо дела по контрразведке представляет необходимость произвести отдельные действия (наблюдения, установку, осмотр, допрос, обыск, арест и т. д.) на территории, подведомственной другому контрразведывательному органу, — то таковые действия выполняются этим последним органом по получении требования о том от органа, в производстве коего находится означенное дело.

Глава III. О КРЕДИТАХ, АССИГНУЕМЫХ НА РАЗВЕДКУ И КОНТРРАЗВЕДКУ

Ст. 1.

Исчисление и истребование кредитов на разведку и контрразведку для Всероссийского главного штаба и для штабов военных округов и отпуск этих кредитов штабам военных округов и органам, непосредственно подчиненным Всероссийскому главному штабу, сосредоточиваются во Всероссийском главном штабе.

Ст. 2.

Исчисление и истребование кредитов на разведку и контрразведку для Оперативного отдела Народного комиссариата по военным делам и отпуск этих кредитов органам, непосредственно ему подчиненным, сосредоточивается в Оперативном отделе Народного комиссариата по военным делам.

Ст. 3.

Исчисление и истребование кредитов на разведку и контрразведку для Высшего военного совета и штабов войсковой Завесы и отпуск этих кредитов штабам войсковой Завесы органам, подчиненным Высшему военному совету, сосредоточивается в Высшем военном совете. Исчисленная смета расходов на разведку и контрразведку сообщается Всероссийскому главному штабу для сведения.

Ст. 4.

Кредиты на разведку и контрразведку ассигнуются в размере 3-месячной потребности.

Отпуск денег на разведку и контрразведку на иные сроки производится согласно особых указаний коллегии народных комиссаров по военным делам.

Подлинный подписали: председатель комиссии Кузнецов; члены — Станиславский, Чернявский, Цейтлин, Кузнецов, Салов, Тракман, Нолькен, Чирниговский, Сопел_[1], Гредингер, Шапошников, Гурко-Омельяновский, Шварц.

Верно:

Начальник разведывательного отделения Всероссийского главного штаба Шварц[294]».

19 августа Сулейман предложил установить связь с пограничными округами, привлеченными к разведывательной работе[295].

30 августа Егорьев имел весьма содержательную беседу по прямому проводу с Б.М. Шапошниковым:

— Тов. Шапошников? Здесь, у аппарата? Я Егорьев. Чем кончился вопрос об усилении средств [на] тайную разведку, который (очевидно, Н.И. Раттэль. — С.В.) должен был быт[ь] поднят [на] заседании Высвоенсовета [во] вторник (3 сентября 1918 г., когда Высший военный совет был уже формально упразднен. — С.5.)?

— Честь имею кланяться. Вопрос решен в положительном смысле и наложена резолюция Оперод Наркомвоен выдать впред[ь] до отпуска Военно-законодательным советом, а последнему ускорить отпуск. Резолюция вчера по телефону мною передана заведующему разведывательным отделением Оперод Наркомвоендел (Б.И. Кузнецову. — С.5.), почтой послана туда же в Военно-законодательный совет. Расход исчислен согласно представляемой Вами смете 165 000.

— Значит, можно послать за деньгами в Оперативный отдел Наркомвоен?

— Я полагаю, что через день-два-три такая посылка возможна, если у них есть деньги.

— Благодарю Вас, больше ничего. Егорьев.

— Имею честь кланяться. Шапошников[296].

Надо полагать, что к августу положение с деньгами несколько улучшилось.

30 августа коллегия Наркомвоена разрешила Всероссийскому главному штабу созвать совещание начальников разведотделений штабов военных округов и полевых штабов для выяснения следующих вопросов: «1) законченность организации разведывательных отделений; 2) постановка агентурной разведки, ее план, выполнение плана, условие работы, стоимость разведки; 3) планы работы, выполненные штабами по изучению вооруженных сил Четверного союза, военной системы и военно-экономической областей; 4) взаимоотношение по разведке жизни новых пограничных штабов округов и штабов Завесы; 5) что могут дать в настоящее время по разведке штабы округов и штабы Завесы;

6) мероприятия, необходимые для улучшения постановки агентурной разведки». Совещание было назначено на 9—12 сентября. Оно проходило под эгидой Военно-статистического отдела Оперативного управления Всероглавштаба (Молчановка, 20). Приказ был циркулярно разослан всем адресатам — «начальникам разведок… Ярославского, Московского, Орловского округов; Северного и Западного участков, Смоленского района и группы Пехлеванова»[297]. Сказывалась общая разруха: новый начальник ВСО А.Г. Грундштрем предупредил: «Ввиду трудности найти в Москве соответствующие помещения, командируемые должны захватить с собой походные кровати». Руководство ВСО просило командировать начальников разведотделений «с таким расчетом, чтобы они могли получить накануне совещания, 8 сентября, в Военно-статистическом управлении Программу совещания»[298]. Совещание проходило с 9 по 11 сентября. «Программа работ совещания представителей разведывательных отделений» (автограф простым карандашом) отложилась в фонде Штаба Западного участка отрядов Завесы. Приведем ее полностью:

«I. Положение разведывательных отделений (штабов участков Завесы. — С.В.) и штабов [военных] округов в смысле законченности их организации.

1. Личный состав разведывательных отделений, время пребывания его в должности:

а) начальники отделений, время пребывания их в этой должности;

б) делопроизводители, подготовленность последних к работе по разведке.

2. Обеспеченность разведывательных отделений разного рода справочными и руководящими материалами.

II. Агентурная разведка штабов [военных] округов.

1. Основной план организации агентурной разведки (агентурная сеть, ее задачи).

2. Выполнение плана в данный момент:

а) порядок вербовки агентов;

б) характеристики контингента округов;

в) современная агентурная сеть, ее стоимость;

г) условия работы для агентурной разведки.

3. Порядок дальнейшего развития агентурной сети согласно основного плана.

III. Агентурная разведка штабов Завесы.

1. Условия работы.

2. Вербовка агентов.

3. Характеристика контингента агентуры.

4. Современная агентурная сеть и ее стоимость.

5. Взгляды на будущее в отношении развития агентурной сети.

IV. Работы по разведке, выполняемые и выполненные штатами [военных] округов и Завесы.

1. Изучение вооруженных сил Четверного союза.

2. Изучение пограничными округами областей.

а) Система военного управления: 1) учреждения; 2) личный состав главнейших учреждений;

б) Вооруженные силы;

в) Военно-экономическое положение области;

г) Роль иностранного элемента в военной жизни области;

з) Оценка источников и добытых материалов по разведке.

V. Взаимоотношения в деле агентурной разведки штабов военных округов и штабов Завесы.

VI. Что могут дать в деле разведки штабы [военных] округов и отряды Завесы.

1. Глубина зоны разведки.

2. Размах агентурной сети.

3. Характер и объем задач по разведке.

VII. Мероприятия, необходимые для улучшения постановки агентурной разведки в данное время, и пожелания на будущее»[299].

Совещание констатировало плачевное состояние агентурной разведки Красной армии. Выяснилось, что штабы Ярославского и Московского военного округов еще не приступили к организации работы по разведке (сведения о штабе МВО, кстати, весьма сомнительны), в штабе Орловского военного округа разведотделение создали и даже направили двух (!) агентов-резидентов — в Харьков и Екатеринослав; процесс формирования разведорганов и штабов Завесы также находился в зачаточном состоянии. Неукомплектованность объясняли отсутствием преданных советской власти специалистов-разведчиков[300]. При этом на Западном участке отрядов Завесы к сентябрю уже существовала агентурная сеть из 20 агентов-резидентов, 6 из которых имели помощников. Они наблюдали за обстановкой в южной части Финляндии, Эстонии и Латвии, а также за воинскими перевозками противника по важнейшим ж.-д. магистралям: Рига — Двинск — Витебск — Смоленск, Варшава — Вильно — Двинск — Псков. Профессионалами их нельзя назвать при самом большом желании, но за неимением лучшего и это было значительным шагом вперед[301].

4 октября начальник Штаба РВСР бывший генерал Николай Иосифович Раттэль направил в военные советы участков Завесы инструкцию: «В целях однообразия ведения отчетности в расходовании денежных, поступающих в дело разведки, сумм, прошу распоряжение о заведении всеми органами, ведущими разведкой, приходно-расходного журнала и ведомости оправдательных документов по прилагаемым при сем формам. Кроме того, для документов и переписки надлежит в каждом разведывательном отделении завести особое секретное дело, к которому подлинные документы приобщаются по утверждении произведенного месячного расхода. Расчет расхода утверждается в дивизиях и армиях начальниками штабов и во фронте начальником оперативного отдела. О ежемесячном расходовании ассигнованных на разведку сумм должны быть представляемы в порядке подчиненности сведения. В этих сведениях должны помещаться выписки месячных итогов из приходно-расходного журнала и остаток, если таковой был, от предыдущего месяца. Сведения должны представляться с таким расчетом, чтоб они поступали в Революционный военный совет Республики 10 числа следующего за отчетный месяц»[302]. Не прошло и ста лет, как додумались наладить в армии отчетность по расходам на разведку.

14 октября 1918 г. РВС Республики объявил приказ № 94, 3-й пункт которого предписывал «руководство всеми органами военного контроля и агентурной разведкой сосредоточить в ведении Полевого штаба РВСР». Из ведения ВСО изъяли агентурную разведку, и в отделе остались лишь региональные обрабатывающие отделения. На ВСО возлагались: 1) изучение вооруженных сил, военно-экономической мощи, планов обороны и внешней политики иностранных государств; 2) составление описаний и справочников военно-статистического характера по иностранным государствам; издание важнейших наставлений и обзоров по вопросам военно-экономической жизни иностранных государств; 3) подготовка «всех данных военно-статистического характера, в коих может встретиться надобность нашим военным представителям на будущих международных совещаниях по ликвидации текущей войны»[303].

2 ноября Аралов и военком Оперативного управления Полевого штаба Александр Владимирович Гиршфельд[304] телеграфировали начальнику штаба Смоленского района Западного участка отрядов Завесы Александру Васильевичу Новикову: «В телеграмме за № 125 указывается, что схема и боевое расписание высылаются почтой. Категорически напоминаю, что столь секретные бумаги должны пересылаться [с] нарочными»[305]. Как видим, дело налаживалось очень постепенно.

5 ноября Реввоенсовет Республики постановил создать в составе Полевого штаба Регистрационное управление (РУ) в качестве центрального органа военной разведки[306], что отмечается ныне как День военной разведки. К 10 ноября Регистрационное управление было сформировано в составе 3-х отделов: агентурного (разведка), военно-контрольного (военная контрразведка) и военно-цензурного (на базе военно-цензурного отделения Оперода, задачи которого распространили на всю территорию Советской России) [307]. Деятельность управления началась лишь в последних числах декабря 1918 г., когда были собраны агенты и разработаны военно-цензурные положения[308]. РУ на первых порах работало безобразно: 23 февраля 1919 г. начальник управления и комиссар Полевого штаба Семен Аралов указал в приказе: «За последнее время наблюдается нарушение установленного внутреннего распорядка работы управления, и (что особенно прискорбно) виновниками такого нарушения являются очень часто и приходящие в управление по делам службы… коммунисты, а также и некоторые сотрудники управления. Считаю необходимым указать, что высокое звание коммуниста в особенности обязывает быть исполнительным и аккуратным в порученной работе. В секретные комнаты заходят безответственные сотрудники, ходят толпой, производят шум. Многие лица до сих пор проникают в помещение управления без пропусков, некоторые сотрудники приводят своих знакомых, не имеющих никакого касательства к работе управления. При замечании по этому поводу отвечают, что это мой знакомый, и т. д. Обращая внимание тт. сотрудников на вышеуказанное, предупреждаю, что я, не считаясь ни с принадлежностью к партии, ни с занимаемой должностью, буду без всякого снисхождения увольнять виновных от службы и предавать суду Революционного трибунала всех лиц, не соблюдающих внутреннего распорядка и хода работы в управлении, установленного моими приказами»[309].

Если уж в центре творилось такое, то в подчиненных РУ органах военной разведки также не могло быть порядка. Как пишет исследователь В.Я. Кочик, в связи с тяжелым положением на местах секретные сотрудники РУ «фиксировали состояние дел не только по ту, но и по эту сторону фронта». Так, многочисленные донесения агентов побудили его руководство обратиться к высшему командованию РККА: «Из опросов агентов выяснено, что в поездах и на станциях жел. дор. Великороссии красноармейцами и лицами низшего командного состава очень открыто высказываются сведения военного характера о местонахождениях штабов, частей войск на фронте и в тылу; называются участки фронта, кои занимаются теми или иными частями. Агентами во многих случаях указывается на явное злоупотребление своей осведомленностью чинов действующей армии и тыловых частей. В последнее время на Курском вокзале в Москве один из агентов отдела (№ 63) часто замечал спорящие группы красноармейцев в присутствии штатской публики, из состава которой некоторые лица задавали вопросы спорящим группам с явной целью детального выяснения частей войск и их местонахождения. О вышеизложенном сообщается для принятия зависящих мер. Консультант Теодори, комиссар Павулан. 24 декабря 1918 г.». Через несколько дней последовал секретный приказ Главкома И.И. Вацетиса о недопустимости подобного положения. Позднее генштабист 1917 г. выпуска А.И. Кук констатировал: в Гражданскую войну «откровенность и болтливость на фронте процветали»[310].

У истоков Агентурного отдела (во главе стоял капитан ускоренных курсов Генштаба В.Ф. Тарасов, с 9 ноября его обязанности исполнял капитан ускоренных курсов Генштаба Г.Я. Кутырев[311]) стоял сам создатель РУ Г.И. Теодори. О масштабе деятельности управления можно составить представление по названию разделов «разведывательной сводки № 1576-Р/54».

Всего на двух страницах машинописи: «УКРАИНА: Организация украинской армии, Учреждения по воинской дисциплине, Дисциплинарный устав, Юнкерские училища, Кредиты по военному ведомству, Новый германский комендант г. Киева; ДОН — Приказы ген. Краснова, Призыв казаков, Разжалование ген. Болховитинова[312]; ЯПОНИЯ — Большая военная программа» (название разделов)[313]. Как видим, особо похвастать подписавшим документ начальнику Управления РВСР Аралову, начальнику штаба Теодори и заведующему 2-м (разведывательным) отделением Краснову пока было нечем. Но Георгий Иванович с энергией взялся за организацию агентурной разведки.

Самой важной функцией Агентурного отдела Теодори считал распределение задач по агентуре между фронтами армий и тыловыми военными округами, распределение средств и норм расхода на них; определение районов агентуры для военных округов (в мирное время) и фронтов (в военное время); руководство наиболее слабыми из них; разработка штатов для всех инстанций агентуры[314]. 7 декабря Теодори и Павулан телеграфировали в штаб Восточного фронта: «Суммы, отпущенные на агентурную разведку, распределите по своему усмотрению между штабом фронта и армиями с присылкой [в] Регистрационное управление… порядка распределения сумм и сметы их расхода по каждой армии»[315]. Отдел должен был командировать военных агентов в нейтральные страны, не связывая их работу с работой советской агентуры. Агентурный отдел был призван собирать и анализировать для Главнокомандующего всеми вооруженными силами Республики и Полевого штаба сведения, необходимые для ведения операций; организовывать систематическое изучение состояния вооруженных сил Белой армии, враждебных групп и стран (условия их комплектования, мобилизации, сосредоточения, плана перевозок и снабжения; сведения об их общественной жизни, внешней и внутренней политике, торговле, промышленности, финансах, общественном мнении, экономических и политических планах и задачах), а также прессы, военных изданий, уставов, инструкций и т. п. иностранных государств. Агентурный отдел должен был организовывать агентурную разведку по всем указанным вопросам, о войсках, тыле и перевозках войск противника, их настроении, боевом и численном составе и т. п.; о планах и предстоящих боевых задачах, проникновение в штабы войсковых соединений различных состава и назначения; о состоянии путей сообщения, транспортной и этапной службах и т. п. В задачи отдела входил также анализ сведений, полученных от Морской регистрационной службы. По всем вопросам Агентурный отдел составлял еженедельные сводки с выводами из них. В экстренных случаях при получении важных и срочных сведений отдел немедленно сообщал их в подлиннике главному командованию с указанием источника получения, степени достоверности и т. п. В отделе печатались описания районов боевых действий, предполагалось, что раз в год будет осуществляться полное обновление сведений. В функции отдела входили также: печатание и перевод иностранных военных книг, инструкций и наставлений; печатание и рассылка инструкций для всех штабов фронтов, армий и дивизий — для агентов, агентурных пунктов и по агентурной разведке; всех сведений и новых способов и приемов изучения и разведки во всех областях жизни противника[316].

Все агенты Регистрационного управления были провалены: их принимали не на конспиративных квартирах, а в самом управлении, притом что среди агентов было как минимум 2 шпиона. Известный советской военной разведке под именем Бирзе латышский полковник А.И. Эрдман, один из руководителей савинковского «Союза защиты Родины и свободы», под видом лидера поддерживающих советскую власть анархистов втерся в доверие к Ф.Э. Дзержинскому и был назначен в РУ «представителем ВЧК». Бирзе использовал документы и деньги РУ для своей контрреволюционной деятельности. Если верить письму, направленному Бирзе Дзержинскому в 1920-е гг., именно он спровоцировал в июле 1918 г. попытку военного переворота, предпринятую в июле 1918 г. Главнокомандующим Восточным фронтом М.А. Муравьевым, способствовал расколу между большевиками и левыми эсерами, а затем и внутри самих большевиков, всячески запугивая «левых коммунистов» и левых эсеров германской угрозой и т. д. При этом следует заметить, что в письме много откровенных ошибок, начиная с того, что Оперативный отдел Наркомвоена упорно именуется «Оперативным отделом Троцкого». Человек действительно осведомленный не мог не быть в курсе, что Оперативный отдел к Л.Д. Троцкому особого отношения не имел и тогда уж скорее должен был называться «Оперативным отделом Свердлова». К тому же заявление Бирзе о том, что он и еще один шпион Ф. Бредис, ведя разведку против германцев, травили и пугали большевиков, намеренно преувеличивая германскую угрозу[317], уж точно не выдерживает никакой критики. Оперод сосредоточил свои усилия на борьбе с внутренним врагом, разведкой против германцев занимались преимущественно Михаил Бонч-Бруевич и его Штаб Высшего военного совета. Ряд громких заявлений Бирзе-Эрдмана также весьма сомнителен. Не исключено, что прав был Ф.Э. Дзержинский, охарактеризовавший полученное послание как «бред сумасшедшего», отягченный «манией величия»[318]. Кроме Бирзе, славу провокатора стяжал венгр-инженер Сатке, который появился в январе 1919 г. в Особом отделе 5-й армии как представитель подпольной организации, якобы подготовившей восстание на Экибастузских копях; доложил в Москве о положении в Сибири, был с благословения РУ переправлен за линию фронта и канул в Лету[319].

Оперативное управление Полевого штаба осенью 1918 г. выглядело следующим образом: управление инспектора радиотелеграфа действующей армии и шесть отделений: оперативное; общее; разведывательное; военно-топографическое; морское оперативное; связи. Последнее, в свою очередь, состояло из телеграфно-телефонного отделения; трех частей: автомобильной, общей журнальной; штаба и мастерской. Оно занималось сбором общих сведений о боевой численности фронтов, армий, отдельных отрядов, флота и флотилий; сбором, хранением и разработкой сведений о вооруженных силах противника, сбором данных о расположении, действиях и обеспеченности высших войсковых соединений, подчиненных Главкому. Управление руководило постановкой службы в действующей армии, ведало обеспечением действующей армии военно-топографическими картами.

В результате реорганизаций октября — ноября 1918 г. разведотделение Оперативного управления Высшего военного совета стало разведотделением Оперативного управления Полевого штаба РВСР. В его функции входило ведение войсковой (тактической) разведкой, в Оперативном управлении Всероссийского главного штаба осталась информационная служба[320].

Естественно, потребовалось время, чтобы Агентурный отдел РУ и разведывательное отделение Оперативного управления Полевого штаба РВСР стали работать согласованно. Уже 22 ноября Аралов распорядился в телеграмме: «Кроме Оперативного управления Полевого штаба… разведывательные сводки также направлять [в] Регистрационное управление»[321]. Руководство Оперативного управления Полевого штаба вошло с ходатайством в РВС Республики о распоряжении «средствами агентуры получить прессу Антанты, которую по обработке в нашем штабе присылать [в] разведывательное отделение Полевого штаба» только 31 декабря 1918 г.[322] Оба руководящих органа военной разведки примерно до ареста Теодори в марте 1919 г. должны были работать: начальник разведотделения Борис Иннокентьевич Кузнецов был однокурсником Георгия Ивановича.

О работе разведотделения Оперативного управления Полевого штаба можно судить по его сводкам. В «Разведывательной сводке № 8505/р. по данным к 15 декабря 1918 года», подписанной Б.И. Кузнецовым, указано 40 адресатов сводок: председатель Совета Обороны (Ленин), председатель РВС Республики (Троцкий), Главнокомандующий всеми вооруженными силами Республики (Вацетис), начальник Полевого штаба Реввоенсовета Республики (Костяев), военком Полевого штаба (Аралов), член РВСР (Данишевский), начальник Регистрационного управления Полевого штаба (Аралов), начальник Оперативного управления Полевого штаба, начальник Оперативного управления Всероссийского главного штаба, председатель Высшей военной инспекции (Н.И. Подвойский), нарком по иностранным делам Г.В. Чичерин, заведующий связью с Морским Генеральным штабом; полпред Туркестанской Республики Косматое; Реввоенсоветы Северного, Западного, Южного и Восточного фронтов; штаб 7-й армии (фактически Г.Е. Зиновьеву); Московскому, Ярославскому, Орловскому, Приволжскому, Уральскому окружным военкоматам; В.А. Антонову-Овсеенко, Штабу войск ВЧК; начальнику Морских сил; в Резервную армию В.П. Глаголеву; военным комиссарам [Е.] В. Гиршфельду и А.Г. Васильеву; сотрудникам Полевого штаба — начальнику разведывательного отделения (Б.И. Кузнецову), его помощнику, начальнику общего отделения И.Д. Моденову, «для дел разведывательного отделения», «для дел Оперативного управления] Пол[евого] шт[аба]». При этом из прилагаемого к данной сводке листа рассылки следует, что один экземпляр ушел Ленину, три Аралову, а Троцкому не отправили ни одного[323]. Логика в рассылке не прослеживается: первый раздел «Положение в Западной Европе», другие разделы содержат сведения о военной интервенции — при этом сводку не послали в НКИД Г.В. Чичерину; детально характеризуется обстановка на фронтах, а председатель РВСР, начальник и комиссар Полевого штаба и Реввоенсоветы фронтов ее не получают. Зато в различных подразделениях Полевого штаба остались 12 экземпляров. Фактически получается, что информация есть, а до тех, кому она необходима, она не доходит. В данном контексте можно заподозрить Кузнецова сотоварищи в стремлении к «утаиванию» информации» (головотяпству?).

Военнопленные с фронтов стали важным источником информации не только для войсковой разведки, но и для внешнеполитического ведомства Советской России — 7 декабря Аралов телеграфировал в действующую армию: «всех забранных в плен англичан, американцев, итальянцев после допроса во фронтах и армиях направить в Москву — Наркомат иностранных дел, во 2-й Дом Советов Рейнштейну»[324]. Б.И. Рейнштейн был советником Ленина по международным экономическим вопросам.

Агентурный отдел РУ и Оперативное управление ВГШ работали совершенно независимо друг от друга. И здесь сказывался «личный фактор»: как уже говорилось, Георгий Теодори и его однокурсники — «молодые генштабисты» — были на ножах со «старым Генштабом», а потому ненавидели руководство Всероссийского главного штаба и не поддерживали с ними никакой связи[325].

9 января 1919 г. РВС Республики в секретном приказе № 34 уточнил схему организации агентурной разведки на фронте: «В целях объединения ведения и организации тайной (агентурной) разведки в действующей армии РВСР постановил: 1) Штабам военных округов Московского, Ярославского, Западного, Уральского и Приволжского передать все органы агентурной разведки и кредит на них в соответствующие штабы фронта или армии; 2) Штабам Петроградского и Орловского военных округов продолжать вести агентурную разведку впредь до особого распоряжения; 3) Для согласования и общего руководства ведения агентурной разведкой подчинить агентуру штабов фронтов и входящих в их состав армий (через штабы фронтов) Регистрационному управлению Полевого штаба РВСР; 4) Кредит на ведение агентурной разведки штабов фронтов и округов (не входящих в состав армий) испрашивать через Регистрационное управление»[326].

Так как Семен Аралов постоянно находился в Серпухове — место дислокации Полевого штаба РВСР — в Москве, на Пречистенке, «на делах» специальной телеграммой с 23 февраля 1919 г. оставлялись его заместитель Валентин Павулан и консультанты Гавриил Кутырев и Георгий Теодори[327]. Телеграмма закрепила уже сложившееся на практике положение.

Большими успехами военная разведка похвастать не могла. Коммунисты, направленные на работу в РУ, не сумели составить надежный костяк ни сотрудников разведки, ни агентов — один по простоте душевной повесил на двери квартиры табличку: «Агент Полевого штаба», генштабистам — однокурсникам Георгия Теодори — попросту не доверяли. Уровень подготовки «зеленой молодежи» академии Генштаба (термин генерала М.Д. Бонч-Бруевича) к ведению агентурной работы был крайне невысок — вербовка агентов происходила без соблюдения конспирации, что не давало возможности сомневаться: вся агентура — под колпаком вражеской контрразведки.

Личный состав 89 агентов по состоянию на 15 февраля 1919 г. оценивается следующим образом. «Национальный состав агентов иллюстрируют основные направления шпионской деятельности разведывательного отделения: 39 латышей и эстонцев, 11 русских, 11 белорусов, 6 финнов, 6 малороссов, 1 немец, 2 венгра, 7 евреев и 6 поляков. По подданству — 81 «русский», 5 финляндских, 1 польский, 2 бывших украинских. По партийной принадлежности — 59 коммунисты, 17 сочувствующие, 3 левых эсера, 10 беспартийных. Образовательный уровень агентов оставлял желать лучшего: только 12 имели высшее образование, 21 законченное и незаконченное среднее, познания 66 ограничивались начальным. По роду прежней деятельности — 1 тайный военный агент старой армии, 4 бывших по службе по тайной военной разведке в новой армии, 2 журналиста, 9 бухгалтеров, 19 приказчиков, 11 техников, 43 рабочих всяких специальностей. Таким образом, только 5 человек были профессиональными разведчиками. По затратам на содержание: 1 получал 9000 руб. в месяц, 20 от 1500 до 4000 руб., 51 от 900 до 1500; 17 работали «без определенного жалования»[328].

Аралов, очевидно, запросил В.А. Срывалина о цели доклада. 26 февраля Срывалин просил начальника отдела Б.И. Кузнецова телеграфировать Аралову, что доклад он написал по приказанию Кузнецова «и только на его имя, а начальник отдела имеет право и должен знать не только номера агентов, но и фамилии их». Кузнецов написал в тот же день: «Совершенно согласен» и направил С.И. Аралову[329].

9 февраля 1919 г.[330] приступили и к формированию в структуре РУ Морского разведывательного отделения (МРО), военным комиссаром первоначально назначили жену Ф.Ф. Раскольника Ларису Рейснер — будущего автора поэмы о Льве Троцком «Свияжск». Сформирование МРО превратилось в оперетту: Рейснер прислала Теодори 30 революционных матросов, причем сказала их вожаку Карягину, что он будет ведать агентурой отделения (любопытно было бы предположить, каких результатов добилась бы агентура МРО под руководством столь компетентного лица). Кроме того, Рейснер прислала Теодори «разведчиков, чтобы принять их сверх штата». Такие поступки для весьма раскрепощенной «леди» Совнаркома были нормой: В.Б. Шкловский вспоминал позднее, что в 1918 г. он вернулся в Петроград «с каким-то фантастическим мандатом» за подписью Ларисы Рейснер — тогдашнего комиссара Морского Генерального штаба[331]. 4 марта Теодори с ведома Павулана просил Аралова «срочно указать Л. Рейснер, что отделение сформировано и присылка партиями разведчиков, ничего общего не имеющих с агентурой, ставит ее (Рейснер. — С.В.) в ложное положение, а нас в трагическом смысле продовольствия и увольнения присланных»[332].

МРО было сформировано к 14 марта 1919 г. Начальником отделения стал военный моряк Михаил Осипович Дунин-Барковский, его помощником бывший военный консультант ОВК генштабист И.Д. Чинтулов, комиссаром А.Б. Елисеев; Г.И. Теодори пристроил в отделение машинисткой сестру Елену Ивановну[333]. 16 марта помощником начальника отделения назначили Андрея Андреевича Деливрона. МРО словно нарочно подбирало кадры, априорно подозрительные для значительной части партийных работников: Дунин-Барковский был начальником отдела иностранных сношений Морской регистрационной службы, находился под следствием по делу «Окерлунда», в результате которого в апреле 1919 г. двоих расстреляли за шпионаж в пользу Антанты, двоих заключили в концентрационный лагерь до окончания Гражданской войны[334].

В начале 1919 г. чекисты перетянули из ведомства Троцкого военную контрразведку (См. Раздел III, глава 2), и Регистрационное управление постепенно сосредоточилось на разведывательной деятельности. А 22 марта был арестован создатель Регистрационного управления Теодори. Его дело стало знаковым в отношениях современного ГРУ и Департамента военной контрразведки ФСБ России.

Глава 2. «ОБВИНЕНИЕ НАДО СОЗДАТЬ», ИЛИ «ДЕЛО О ШПИОНСТВЕ» ОТЦА-ОСНОВАТЕЛЯ ГРУ ГЕОРГИЯ ТЕОДОРИ

Легендарный глава германской разведки Вальтер Николаи «считал, что использовать женщин в тайной службе разведки можно только в исключительных случаях… прежде всего в качестве связных: «они могли в своем доме организовать политический салон и предоставить его в распоряжение службы разведки… А для непосредственного выяснения политических, экономических и военных вопросов женщины мало подходят из-за отсутствия у большинства из них необходимого образования»[335]. Американский разведчик Чарльз Э. Россель и вовсе предупреждал будущих шпионов: «Избегайте женщин как заразы. С помощью женщин было поймано больше хороших работников различных разведок, чем какими-либо другими средствами. Не доверяйте женщинам, когда вы работаете на территории противника. Имея дело с женщинами, никогда не забывайте взятую на себя роль»[336]. Насколько был субъективен Россель, сказать трудно, особенно принимая во внимание тот факт, что именно женщина погубила отца-основателя современного Главного разведывательного управления Георгия Теодори. В становлении взаимоотношений советских военной разведки и военной контрразведки этот эпизод играет ключевую роль.

Известный историк спецслужб А.А. Зданович, рассматривая дело «Ставка» (о заговоре в Полевом штабе Реввоенсовета Республики, июль 1919 г.), считает, что изучение его «следовало бы начать, как минимум, с января 1919 г. Тогда по подозрению в шпионаже Особый отдел ВЧК арестовал машинистку Полевого штаба Валентину Троицкую, которая на следствии показала, что в штаб ее устроил… Георгий Теодори, с которым ее связывали близкие отношения»[337]. И заявления об устройстве в штаб, и «близкие отношения» Теодори и Троицкой оказалось затруднительно проверить и в 1919 году, теперь это уже почти невозможно. Зданович предположил, что Ленин «уже во второй половине апреля 1919-го хотел использовать дело Теодори в развивающем конфликте с Троцким…» Он оставил за рамками статьи рассмотрение «шпионского дела» генштабиста Теодори. При этом, указав на политический характер содержания генштабиста под стражей, А.А. Зданович отметил все же: «Объективные основания для ареста (задержания)… были, о чем письменно проинформировали Главнокомандующего, правда, спустя два месяца»[338]. Почему же Особый отдел ВЧК так долго хранил молчание? Этот вопрос куда более сложный, чем вопрос о причине ареста.

9 октября 1918 г. Реввоенсовет Республики счел «целесообразным откомандировать генштаба Г.И. Теодори в распоряжение начальника Военной академии Генштаба генерал-майора А.П. Климовича для исполнения обязанностей преподавателя по курсу полевой артиллерии». В то же время начальнику Штаба РВСР Николаю Иосифовичу Раттэлю было отправлено поручение «подыскать подходящее лицо» для организации и руководства курсов контрразведки, агентуры и разведки и представить кандидатуру на утверждение РВСР[339]. Новое назначение Теодори означало опалу (проштрафившихся и неугодных офицеров в годы Гражданской войны нередко отсылали на преподавание). Как мы уже знаем, генштабиста удалили ненадолго, более того — вернули уже 16 октября[340]. Но извлек ли Теодори урок из своей опалы? Понял ли, сколь непрочно его положение на службе большевикам? Похоже, что нет.

Нападки на него и его соратников не закончились: в начале декабря 1918 г. генштабист жаловался на притеснения со стороны военкомов лично председателю президиума ВЦИК Я.М. Свердлову, а 12 декабря направил ему официальную записку с протестом против нападок большевиков на военспецов, «организующих разведку» «для ознакомления и доклада В.И. Ленину. Между прочим, заседание, бывшее в военном контроле, выяснило недопустимость взглядов, выраженных тт. [А.Г] Васильевым, Самойловым и [Г.И.] Бруно, особенно со стороны т. Васильева, в отношении специалистов, организующих разведку. Эти взгляды, уместные для личной демагогии и в начале революции, сейчас вредны. Вредны потому, что они отбивают у коммунистов охоту учиться…, а у специалистов —…веру в необходимость работы, веру в ее продуктивность»[341]. Докладная неслучайно направлялась Свердлову: все три комиссара были членами ВЦИК, причем А.Г. Васильев был прямо направлен Яковом Михайиловичем еще в Оперод Наркомвоена. Разбирательства с такими людьми всегда проводились с оглядкой на их хозяина: так, 8 марта 1919 г. Распорядительное заседание Революционного военного трибунала Республики в составе заместителя предаседателя С.И. Аралова, членов А.Я. Анскина и Г.К. Голенко, заслушав дело председателя Особого отдела Южного фронта члена ВЦИК Г.И. Бруно, постановило: «Утвердить постановление военного следователя Пешехонова о предании Бруно суду трибунала и назначении следствия по делу, но, ввиду того что Бруно состоит членом ВЦИК, послать копию постановления военного следователя председателю ВЦИК тов. Свердлову с просьбой дать свое согласие на привлечение Бруно к суду трибунала»[342]. Даже имея доказательства вины большевика, аккуратный Семен Иванович предпочел перестраховаться. Отважный генштабист на свой страх и риск апеллировал напрямую к одному из высших большевистских руководителей.

3 декабря он упрекал Аралова: хотя вся агентурная работа «вне России» сосредоточена в Агентурном отделе Регистрационного управления, некоторые сводки Аралов передает в Отдел военного контроля РУ (ОВК), то есть военной контрразведке. В случае недоверия Аралова к своим так называемым «консультантам» из генштабистов Теодори просил, по крайней мере, посылать все задания для заграничной разведки заместителю начальника РУ большевику Валентину Петровичу Павулану.

Хотя Аралов ценил Теодори и его однокурсников, он не мог не критиковать их за постановку агентурной разведки. Об одной из сводок Семен Иванович прямо заметил Теодори: заключенные в ней сведения имеют весьма скромную ценность[343].

24 декабря Теодори сообщил «для сведения» начальнику Регистрационного управления Аралову приказы, подписанные днем раньше Троцким, об изменении штатов Регистрационного управления, т. е. изменении структуры центрального органа руководства военной разведкой, военной контрразведкой и военной цензурой[344]. Действие через голову руководства для Теодори стало нормой.

В конце 1918 г. назрела катастрофа: заведующим Особым отделом ВЧК (новым руководителем военной контрразведки) стал Михаил Сергеевич Кедров. После Октябрьского переворота Теодори предложил услуги своего курса Николаевской Императорской военной академии тогдашнему руководству военного ведомства, в частности, состоялось его знакомство с Кедровым. К идеям Георгия Ивановича по привлечению офицеров в армию, улучшению их материального положения и условий службы Михаил Сергеевич отнесся с «недовольством и недоверием»[345]. Летом 1918 г. Теодори имел прямой конфликт с Кедровым: он негативно отозвался о действиях его ближайшего помощника Александра Владимировича Эйдука[346].

Взрывной характер Теодори и его жесткая позиция осенью — зимой 1918 г. в вопросе о ведомственной принадлежности военной контрразведки сделали Георгия Ивановича личным врагом Кедрова. А иметь такого врага была опасно. Кедров начал свою революционную карьеру в 1899 г. в Северном рабочем союзе, затем РСДРП — РСДРП(б); неоднократно арестовывался и подвергался высылке. В 1905 г. авантюрист Кедров по заданию большевистского ЦК пытался организовать подкоп под таганскую тюрьму для освобождения ряда цекистов. В 1906-м Кедров организовывал в Твери концерты для сбора денег в парткассу: он был (так, по крайней мере, считали большевики) виртуозным пианистом; осенью открыл издательство «Зерно», предназначенное для печатания нелегальной литературы; с 1907 г. издавал произведения Ленина в России, за что и отсидел 3 года в одиночной камере. В 1912 г. Кедров эмигрировал в Швейцарию, где в следующем году познакомился с Лениным. В марте 1916 г. Ильич выяснял через Г.Е. Зиновьева дату выезда Михаила Сергеевича в Россию из Швейцарии — вероятно, последний отправился на Родину по личному заданию вождя большевиков. Относительно взаимоотношений Кедрова с Лениным в этот период, пожалуй, стоит процитировать запись из биохроники последнего: «Чиновник для особых поручений в донесении из Парижа в Департамент полиции сообщает об отъезде из Лондона в Петроград или Москву проживавшего в Лозанне М.С. Кедрова, видного социал-демократа и личного друга Ленина. В донесении указывается на возможность получения Кедровым специальных партийных поручений от Ленина». В 1916 г. вернувшийся на Родину Кедров был направлен врачом на персидский фронт, где после Февральской революции создал первый в Закавказье большевистский Совет рабочих и солдатских депутатов (в Шерифханском районе) и стал его председателем. Октябрьская революция застала Кедрова в Омске, где он добился своего избрания председателем местного Совета рабочих и солдатских депутатов. В июне 1917 г. с Персидского фронта Кедров явился непосредственно к Ленину. В Октябрьской революции Кедров играл важную роль, будучи членом Военной организации при Петроградском комитете РСДРП(б). В руководстве Наркомвоена Кедров занимал пост заместителя наркома по демобилизации армии[347] вплоть до марта 1918 г., позднее был членом коллегии Наркомвоена, участвовал в разгрузке Архангельского порта с его многомиллиардным имуществом, чуть было не угодил и на разгрузку Вологодского порта, где бы его и убили, но от предложения Ильича, по его собственному предложению, «отбоярился». В декабре Кедров возглавил военную контрразведку и привел в нее свою команду. Ответственным работником он решил назначить уже известного Теодори члена коллегии ВЧК Александра Владимировича Эйдука. Познакомимся и мы с этой поистине революционной персоналией. О деятельности Эйдука в годы Гражданской войны рассказывали такие кошмары:

«Эйдуку было поручено принять один сдавшийся на фронте белогвардейский отряд. Выстроив сдавшихся, он велел офицерам выйти из рядов и выстроиться отдельно от солдат. К солдатам он обратился с приветствием. Повернувшись затем к офицерам, он сказал:

— Эй вы, проклятые белогвардейцы!.. Вы знаете меня… Нет? Ну, так узнайте… Я Эйдук! Ха-ха-ха, слыхали?! Ну вот, это и есть тот самый Эйдук, смотрите на меня! Х-а-р-а-ш-е-не-к-о смотрите… Сволочь, белогвардейцы (непечатная ругань)!.. Так вот, запомните: если чуть что, — у меня один разговор… Вот видите этот маузер (он потряс громадным маузером) — это у меня весь разговор с вами (непечатная ругань), и конец!.. Этим маузером я собственноручно перестрелял таких же, как вы, белогвардейцев, сотни, тысячи, десятки тысяч…

И тут же, свирепо набросившись на ближайшего офицера и буравя его бешеным взглядом своих налившихся кровью глаз, он схватил его за плечо, сорвал с него погоны и, все более и более свирепея, стал топтать их ногами.

— Эй вы (непечатная ругань) сволочи белогвардейцы!! Долой ваши погоны, чтобы я их не видел больше!!! Срывайте… Живо у меня, а не то… ха-ха-ха, вот мой маузер!..

И для того чтобы ещё больше терроризировать этих сдавшихся и безоружных людей, он приставил к голове одного из них свой маузер и как сумасшедший стал орать:

— Только пикни, сволочь белогвардейская (непечатная ругань), и конец!.. Ааа, не нравится? Ну, так вот помни… У меня жалости к вам нет!..

Об ужасных подвигах Эйдука даже привычные люди говорили с нескрываемым отвращением»[348]. А.В. Эйдук считался злодеем даже среди большевистских руководителей — известно, что Центральному комитету РКП(б) в 1919 г. политическое руководство 6-й армией жаловалось на Эйдука, применявшего «недопустимые формы расследования» и вторгавшегося «в интимную жизнь» коммунистов[349].

Теодори, узнав о том, что своим заместителем Кедров предполагает назначить Эйдука, просил Аралова не допустить такого знакового для кадровой политики большевиков в военном ведомстве назначения. Аралов дал Теодори честное слово, что Эйдук не займет ответственного поста в Особом отделе.

Однако 21 января 1919 г. Теодори доложили, что, уехав в Петроград, Кедров оставил Эйдука «за себя». Теодори, негодуя, счел для себя допустимым потребовать от Аралова отчета, с его «ли ведома и согласия это сделано». Для Аралова на документе сотрудник Особого отдела ВЧК С.М. Постнов, направленный в Серпухов обеспечивать безопасность Полевого штаба, сделал помету: «С[емен] Щванович]! Тон последних телеграмм Теодори к Вам крайне вызывающий. Мое, [товарищ], мнение, что телеграмма такого тона должна оставаться без ответа»[350]. Вместо того чтобы аккуратно попытаться убедить Аралова вмешаться, Теодори нанес ему оскорбление.

Испортились отношения Теодори и с его непосредственным начальником — заместителем Аралова Валентином Павуланом. Правда, 22 февраля Павулан и Теодори телеграфировали Аралову: «Между нами все вопросы улажены»[351]. Но обманывался на этот счет, вероятно, один Теодори.

В начале 1919 г. Теодори получил заказанную им же докладную записку своего однокурсника Ивана Дмитриевича Чинтулова Аралову. И на ее основании составил текст предписания Аралова Кедрову — с резким осуждением игнорирования Кедровым военных консультантов. Составленный Теодори текст Аралов подписать отказался[352]. Не зря он в запале написал Склянскому: я «не являюсь куклой в чьих-либо руках»…

И именно в такой момент Особый отдел ВЧК арестовал машинистку Валентину Троицкую. Основания для ее ареста были вескими. Большевик А.А. Антонов, направленный Лениным для анализа обстановки в Полевом штабе, докладывал 12 января 1919 г.: «В Полевом штабе служит некая аристократка по происхождению, кажется, родственница бывш. графа Витте — Троицкая. Она в большой дружбе с генштабистами, в то же время льнет к комиссарам, стараясь подействовать на них как женщина; в последнем качестве она чрезмерно доступна, вообще производит впечатление опустившейся, пьет и своих гостей угощает спиртом. Однако во время своих любовных похождений она проявляет большой интерес к политике и давно уже на сильнейшем подозрении и у политических работников, и контрразведки… Подруга Троицкой, тоже штабная сотрудница — [Нина Андреевна] Голубович — во время любовного свидания с одним комиссаром просила у него шифр. Улика несомненная…»[353] Следует заметить, что женский шпионаж в годы Гражданской войны процветал. Советские военные разведчики С.С. Турло и И.П. Залдат вспоминали: «В силу исторических условий Советское правительство было вынуждено работать вместе с бывшей буржуазией. Приходилось иметь в качестве военспецов в штабах и на командных должностях своих вчерашних врагов, выступавших против рабочих на баррикадах; приходилось их содержать в советских учреждениях в качестве специалистов, технических руководителей и исполнителей. Эти люди перешли на службу в силу сложившихся обстоятельств, чтобы получать жалованье и паек, а отчасти и для того, чтобы заняться хищением и брать взятки. Враги Советской] России имеют постоянных людей, сочувствующих им до такой степени, что пойдут и на шпионаж. Все, что делается против большевиков, считается хорошим, в выборе средств не стесняются: против большевиков все средства хороши… Тогда (в годы Гражданской войны. — С.В.) шпионажем занимались все. Занимались и буржуазия, и интеллигенция, и офицерство, и ученые. Занимались шпионажем офицеры Генштаба, и просто разные командиры. Доходило то того, что люди из “благородного общества”, “хорошо воспитанные” родители в целях этой “священной миссии” благословляли своих детей 15–16 лет на разврат… Однажды поймали княжну шестнадцати лет, которая оказалась шпионкой. На допросе она гордо заявила, что “одних ответственных работников человек 20 имела”. Таков был один из способов работы: женщине “иметь ответственного работника”, чтобы получать от него сведения. Красивая, нежная, девочка приходила к нему, очень веселая, и удовлетворяла некоторые его страсти. Он перед ней не стеснялся, а общался, как с интересной женщиной, даже не подозревая, что сделался невольно шпионом»[354].

Аресты в Полевом штабе продолжились. 20 января Теодори докладывал Аралову: арестованы сотрудники Полевого штаба сестры Добровольские, Федоров, произведен обыск у Лорченкова. Теодори, по сути, обвинял Аралова: «Все сделано по Вашей телеграмме. Ни Павулана, ни меня не предупредили. Между тем именно я вам, возражая против назначения Троицкой и Голубович в Полевой штаб, передал опасения… о Троицкой. Весь характер и обстановку арестов, произведенных Кедровым, считаю недопустимым. Во всяком случае, как мне и не хотелось этого думать, но арест Добровольских производит на меня впечатление какого-то личного выпада, личной мести по моему адресу, ибо за их честность я ручался и ручаюсь»[355]. Теодори столкнулся с руководителем советской контрразведки Михаилом Кедровым еще летом 1918 г.

Аралов телеграфно передал для Кедрова, что он «сомневается в возможности фигурирования арестованных сестер Добровольских в качестве обвиняемых по данному делу и потому считает безусловно необходимым при отсутствии обличающих улик их освободить»[356].

9 февраля арестовали одного из немногих генштабистов дореволюционной академии, которого ценили выпускники ускоренных курсов, — Владимира Ивановича Селивачева. В тот же день Кедров обещал Аралову, «если не будет новых данных, освободить его». 13 февраля, невзирая на ручательство Аралова, Рязанова, Павулана и 15-ти генштабистов ускоренного выпуска, Селивачева не освободили. По мнению Теодори, не освободил, «вернее, Эйдук», а не Кедров. 13 февраля Теодори поехал к Кедрову «под давлением телеграммы, полученной от представителей всего выпуска с фронта с просьбой освободить Селивачева». Ссылаясь на коллективное давление однокурсников, он, в принципе в соответствии с военными нормами, от себя лично потребовал освобождения Селивачева. При этом все же нарушил субординацию: обращаться к Кедрову должен был Аралов.

Что произошло далее, Теодори описал в рапорте Аралову: «Кедров обещал, ввиду неполучения новых данных, к вечеру Селивачева освободить. В это время зашел Эйдук и в резком, недопустимом тоне заявил мне, что он поступит так, как знает. Селивачев невинен… Держат его только потому, что Эйдук помнит о моем отрицательном отношении к его работе в Вологде. Это и несправедливо и вредно, ибо вносит раздражение среди работников выпуска 1917 года, уже 15 месяцев в подавляющем числе работающих даже идейно. В числе ходатайствующих за арестованного Селивачева из выпуска 1917 года — Теодори, начальник штаба Северного фронта Николай Николаевич Доможиров, начальник штаба Южного фронта Василий Федорович Тарасов, начальник штаба Армии Советской Латвии Парфений Матвеевич Майгур, начальник оперативного отдела Восточного фронта Иван Наумович Полозов, начальник оперативного отдела Западного фронта Барановский и другие ответственные сотрудники Полевого штаба и штабов фронтов и армий».

Теодори просил Аралова принять меры к «разумному использованию» Эйдуком его «неограниченных полномочий» и оградить генштабистов 1917 г. от творимых чекистами «из-за “личных” усмотрений и счетов» издевательств[357].

14 февраля Аралов почти по-товарищески посоветовал Теодори не вставать в позу по отношению к Особому отделу ВЧК и его руководству[358]. Но генштабист, будучи «самым жестким оппонентом чекистского ведомства, конкретно Дзержинского и будущего начальника Особого отдела при ВЧК М. Кедрова, в вопросе о стрительстве военной контрразведки, ее организационного вхождения в структуру управления либо органов госбезопасности»[359], на совет Аралова отреагировал резко: «Ваше пожелание надо направить в сторону тех, кто нас трогает»[360]. Для большевиков уже одной этой угрозы вполне хватало для ареста. Тем более что тринадцатилетний военспец отличался независимостью, резкой прямотой и импульсивностью. А порой — неумеренной гордыней. Те, кто испытали эти его качества на себе, воспринимали их обычно как неуживчивость и бестактность, а то и просто грубость. 19 февраля он телеграфировал Семену Аралову: «Тамбовские кавалерийские курсы командного состава предложено перевести [в] Москву. Региструпр доводит до Вашего сведения, что этот олух, не допуская мысли, чтобы из плодородного, богатого конским составом района курсы переводились в голодную Москву, где фуража совершенно нет. Нецелесообразность перевода курсов бросается [в глаза] особенно тепер[ь], когда на Южном фронте успех и Тамбову никакой опасности не угрожает»[361]. Подобные факты в биографии Георгия Теодори не редкость.

20 февраля приказом по Полевому штабу РВСР за подписями Костяева и Аралова «консультанта Регистрационного управления Генерального штаба Г.И. Теодори числить в командировке в Полевой штаб (в Серпухов. — С.В.) для урегулирования вопросов в выпуске сводок агентурного и разведывательного отделений с исполнением своих прямых обязанностей по заведыванию Курсами разведки и направления работ Регистрационного управления»[362]. 1 марта Теодори и Павулан были командированы в Литву, Латвию, на Северный и другие фронты для выполнения особых заданий РВСР по агентурной разведке[363]. В первых числах марта Теодори и Павулан отправились в командировку в Латвию «для урегулирования агентурной разведки в республиках».

Теодори предчувствовал вторую опалу, но телеграфное поздравление Аралова 12 марта со второй годовщиной выпуска из академии Генштаба развеяло его опасения.

Однако именно в этот день было принято решение об отставке Теодори. Аралов не зря впоследствии стал дипломатом.

22 марта Теодори узнал о решении и о том, что его оговорил начальник Полевого штаба генерал Федор Костяев[364] — личность для однокурсников Теодори роковая: его показания сыграли немалую роль в деле о заговоре в Полевом штабе[365]. Вероятно, генштабисту был особенно неприятен донос Костяева: летом 1918 г. Теодори вступался за арестованного в Петрограде по приказу видного большевика Л.М. Глезарова генерала (благодарность, очевидно, была в меньшей степени свойственна генштабистам дореволюционных выпусков, нежели ускоренному курсу 1917 г.).

22 марта Теодори направил Аралову обвинение в том, что тот не предупредил об опасности: «Почему вы открыто не сказали о ссылке? Ведь я устроил бы все свои дела, взял хотя бы белья с собой и по-человечески уехал бы. Или же Вы сомневались в том, что я уйду?» И вместо того, чтобы постараться сгладить, смягчить ситуацию, ослабить напряженность в отношениях, он вызовом закончил: «Оставляю за собой право просить» Главкома Вацетиса и председателя РВСР Троцкого «о назначении в Латвию ко мне тех из моих сотрудников, которые выразят желание, и тех военспецов, кои являются излишними в других учреждениях»[366]. Сам сунул голову в петлю — в тот же день в Двинске, по зашифрованному телеграфному распоряжению Кедрова, Теодори арестовали[367].

Около 23 марта арестованный Теодори, благодаря своему однокурснику, начальнику штаба Армии Советской Латвии,

Парфению Мургуру получил возможность переговорить по прямому проводу с Араловым:

«— У аппарата т. Аралов? Здравствуйте, Семен Иванович. Прошу ответить на следующие вопросы: За что арестован?

— Теодори? За что арестован — не знаю.

— Тронута ли моя жена, сестра?

— Вчера вернулся из Москвы, жена и сестра Ваши были вполне здоровы и не тронуты.

— С Вашего ведомства произведен арест или нет?

— Я был предупрежден, что возможен Ваш арест.

— Сегодня меня вышлют [в Москву] или нет?

— О пересылке в Москву не знаю, думаю, что это будет сделано в ближайшее время.

— Павулан уехал сегодня утром, он знал, что я болен уже с Вильно, поэтому мы старались закончись] всю работу, чтобы я мог вернуться. Знает ли о моем аресте Троцкий и по выпуску [академии Генштаба 1917 года]?

— Троцкого в Москве нет уже целую неделю, и потому, вероятно, не знал; что же касается выпуска, то сведения получены только сейчас о Вашем аресте.

— Поручились бы Вы за меня или нет?

— Если поднимется вопрос о поручительстве и будет возможен — возьму на поруки.

— Не связана ли была моя поездка и задержка в Двинске с арестом?

— Нет.

— Прошу за прошлую работу оградить жену и сестру, как единственных близких мне лиц, от обысков, арестов и дерганий;

— Хорошо. Не волнуйтесь, думаю, что все обойдется благополучно и больше спокойствия. Возможно, что здесь недоразумение. Аралов.

— Спокойно и хладнокровно ко всему отношу[сь], так как результат моей работы налицо, Вы лично уверены ли в моей работе? Сегодня меня хотят отправить в Москву. Просил бы избавить от этой процедуры здесь, ведь все меня знают и я никуда не уйду. Если же нужен для допроса, то просил бы в Москве держать на Знаменке в Особом отделе на Вашем учете. Не пострадали ли другие невинные лица по выпуску? Я кончил. После меня задает вопросы Майгур.

— В случае отправления Теодори в Москву прошу мне указат[ь], на кого я должен возложить работу, порученную Вами Теодори, — спросил П.М. Майгур.

— Майгур? Сейчас переговорю с Главком и отвечу. Знаете ли Вы, в Венгрии произошла революция, и она объявлена Советской Республикой. Образован Совнарком, назначен Комкомин, назначен Бела Кун и предлагает нам союз обороны и наступления против врагов рабочих и крестьян, — ответил С.И. Аралов.

— Все? Спасибо за известия (вероятно, Теодори была в момент ареста особенно интересна информация о революции в Венгрии. — С.В.). Ждем ответа на наши вопросы. Майгур и Теодори»[368].

Вряд ли известия из Венгрии взволновали Теодори больше известий из Москвы. Формально он был арестован. Но не взят под стражу — явно благодаря покровительству своего сокурсника. Но самое поразительное: судя по вопросу, который Майгур задал Аралову, он продолжал заниматься своей работой — организацией разведки Армии Советской Латвии.

Более того: с присущим ему напором стал настаивать на своей невиновности как на чем-то само собой разумеющемся, кинулся заступаться за свою семью — оградить ее от ареста[369].

Парфений Майгур первым вступился за Теодори, телеграфировав Вацетису: «Как старый Ваш работник я должен… сказать, что за Теодори стоит весь выпуск 1917 года и подобный арест старого члена коллегии» выпуска (таким революционным словом окрестила себя каста выпускников Академии Генштаба 1917 года) нанесет «большой удар работе выпуска с Советской властью»[370].

Теодори отправили в Москву только 24 марта, о чем Майгур с согласия своего военного комиссара уведомил Аралова и Троцкого[371]. Его гостеприимно приняла Бутырка.

С начала апреля до середины декабря его допрашивали шесть раз. Допрашивал в основном сам Кедров, один раз — вместе со заведующим следственным отделением Особого отдела Владимиром Дмитриевичем Фельдманом, который формально вел дело Теодори (в ряде случаев допросы велись в присутствии следователя Фогеля). Только на последнем допросе — вел его опять сам Кедров, примерно 16 июня, — генштабисту-разведчику предъявили обвинение: пособничество шпионажу. Тогда же, видимо, Теодори и услышал от Кедрова: машинистка Троицкая расстреляна как шпионка. Только 11 июня — два с половиной месяца спустя! — Фогель запросил Аралова о совершенно секретном письме Отдела военного контроля (военной контрразведки) от 7 декабря 1918 г. за № 01556 и решению по нему, «а также говорил ли гр. Теодори о том, что гр. Троицкая — шпионка и что необходимо ее уволить»[372]. К сожалению, письмо военных контрразведчиков мне в Российском государственном военном архиве выявить не удалось, но, очевидно, что речь в документе (если он действительно был) шла об обвинении Теодори Троицкой в шпионаже.

Так или иначе, очень похоже, что Теодори в послании Ф.Э. Дзержинскому соврал, что хотел избавиться от Троицкой как от креатуры С.В. Чикколини: Троицкая и Голубович, две шпионки, во время реорганизации Оперода отправились в Полевой штаб (в Серпухов) первым эшелоном. Приказание об отправлении подписал «Начальник Штаба ТЕОДОРИ»[373]. Это так же верно, как и то обстоятельство, что вряд ли Теодори, оставаясь в Москве, отправил в Серпухов женщину, с которой его связывали «особые отношения».

Глава австрийско-венгерской разведки в годы Первой мировой войны Максимилиан Ронге вспоминал впоследствии одно «очень интересное дело, связанное с двумя подозрительными женщинами, задержанными передовыми постами… и переданными нам… Русские наступали. Мы были завалены работой, и русские стали для нас неприятной обузой. Допрос их часто прерывался. Они переходили из рук в руки. Обе женщины, из коих особенно одна, применяли женское искусство очарования в отношении допрашивающих, хорошо умели маскировать обстоятельства, при которых они были арестованы. И в действительности так и остался невыясненным вопрос, имели ли мы перед собой обнаруженный арестом женщин факт связи с противником одного из офицеров разведывательной службы, или же перед нами был искусный шахматный ход контрразведки противника, предпринятый с целью скопрометировать этого очень способного и энергичного офицера»[374]. К сожалению, в 1919 г. особистам подобные мысли в голову не пришли и они явно не торопились с выяснением причастности Теодори к «шпионскому делу»: показания, данные против него уже расстрелянной (!) В.П. Троицкой, были единственным основанием обвинения в пособничестве белогвардейцам. (Вообще, заметим попутно, роль «машинисток» в советском государственном строительстве как-то обходится стеснительным молчанием. Совершенно незаслуженно.)

Однокурсники Теодори, как только узнали о его аресте, сразу начали борьбу за освобождение генштабиста. Ими не только офицерская честь двигала, но и опасения: завтра и они могут оказаться перед новой властью без вины виноватыми. Точнее — виноватыми в своем «классово чуждом» происхождении и, пускай и неполном (с точки зрения старых генштабистов дореволюционных выпусков), высшем военном образовании, так остро бьющим в нос «большевикам-товарищам».

Слухи об аресте разлетелись со скоростью молнии. Уже 25 марта сотрудник Наркомвоена Н.М. Готовицкий передал для Троцкого в его поезд телеграмму, полученную из Полевого штаба от 29 однокурсников Теодори с просьбой об освобождении арестованных Г.И. Теодори и В.В. Хрулева: «Сегодня до сведения выпуска 1917 г. дошло известие об аресте консультанта Региструпа Генштаба Теодори и начсвязи Вост[очного] фронта Генштаба Хрулева. Не будучи знаком с причинами ареста, выпуск до сего времени не числил за генштабами Теодори (являющимся одним из представителей выпуска) и Хрулевым каких-либо компрометирующих данных, а потому полагает, что в названном аресте возможна или ошибка, или провокация. Будучи призван на ответственную работу по строительству Красной армии и проработавши по своей специальности с самого начала создания таковой, выпуск позволяет себе обратиться к Вам и просит распоряжения о спешном разборе дела и впредь до окончания последнего освобождений Генштаба Теодори и Хрулева на поруки подписавшихся представителей выпуска под настоящей просьбой; мотивами взятия на поруки Теодори и Хрулева является желание, с одной стороны, сохранить работника и в без того редких рядах Генштаба, с другой стороны, предупредить — в случае отсутствия состава преступления [от] незаслуженного отбывания наказания, хотя бы и под временным арестом, что обычно крайне вредно отзывается на авторитете ответственных работников, одним [и] из которых являются Теодори и Хрулев, отражаясь вредно в дальнейшей их службе при не вполне установившемся доверии к специалистам, полагая, что выпуск, имея за собой нравственное право обратить Ваше внимание на изложенный вопрос, ходатайствует об удовлетворении настоящей просьбы»[375]. Курсивом в документе выделены слова, подчеркнутые во время прочтения Л.Д. Троцким.

Дело В.В. Хрулева рассмотрел Реввоентрибунал Восточного фронта уже на следующий день, однако РВТР затребовал дело «на заключение». По итогам Реввоентрибунал Республики сообщил Реввоенсовету Республики, что «находит возможным применить досрочное освобождение по отношению к б[ывшему] начсвязи штаба Востфронта Хрулева и восстановление его прав, которых он был лишен приговором Реввоентрибунала Востфронта ввиду того что наказание явно не соответствует совершенному им преступлению, так как главные виновники наказаны только объявлением выговора»[376]. Адресование документа в РВСР указывает на запрос из высшего военного органа. Очевидно, о Теодори такой запрос не делался.

26 марта трое сокурсников Теодори из штаба Южного фронта (!) отправили другому члену «коллегии выпуска», начальнику разведывательного отделения Оперативного управления Полевого штаба Борису Иннокентьевичу Кузнецову, для начальника Полевого штаба Костяева телеграмму следующего содержания: «Не допускаем мысли, что предъявленное ему (Теодори. — С.В.) обвинение имеет основание — настаиваем на немедленном расследовании, согласны взять на поруки». Заручившись готовностью однокурсников, занимающих ответственные посты в Полевом штабе (в Серпухове), настаивать на освобождении Теодори, генштабисты 1917 г. предложили сделать то же самое коллегам, служившим в Регистрационном управлении в Москве. Отправили телеграмму начальнику Агентурного отдела Регистрационного управления генштабисту 1917 г. Георгию Яковлевичу Кутыреву. Копию переслали «для сведения товарищам Ленину, Троцкому, Кедрову»[377].

Дважды (24 марта и 17 апреля) 36 выпускников академии Генштаба 1917 г. отправляли телеграфом прошения о рассмотрении дела Теодори непосредственно председателю Совнаркома (!) Владимиру Ленину. Если первое обращение действительно можно назвать — с некоторой натяжкой — ходатайством, то второе (от 17 апреля), под личиной готовности исключить из корпуса офицеров Генштаба Теодори в случае подтверждения обвинения, фактически содержало предупреждение: отказ может осложнить и без того непростые отношения с военными комиссарами. Фактически 36 человек, занимавших важные посты в Полевом штабе, а также во фронтовых и армейских штабах, сознательно пошли с точки зрения уставных отношений на серьезнейшее их нарушение. Во-первых, в нарушение субординации они подали заявление «через головы» трех (!) непосредственных начальников — Костяева, Вацетиса и Троцкого. Они подали его напрямую Ленину, ибо прекрасно понимали: дальше Костяева она не пройдет, а сам бывший генерал, опасаясь за собственную участь, вероятно, отдаст их за нее под суд. Во-вторых, их заявление было коллективным, а подавать «коллективки» строжайше запрещено в вооруженных силах со времен Петра Великого и до наших дней. Ленин направил телеграмму «на отзыв» Склянскому[378]. Скорее всего, он хотел этим жестом показать Эфраиму, что творится в его ведомстве.

В общем, молодые генштабисты 1917 г. пошли ва-банк. Ленин, однако, был не из тех людей, которые поддаются ультиматумам. А как раз из тех, кто умеет не торопиться, выждать самый подходящий момент для мстительного ответа на ультиматум.

Вацетис еще за лето 1918 г. сработался с «зеленой молодежью», генштабистами 1917 г., и вполне разделял их негодование и опасения. Уверенный в неоценимости своих заслуг перед большевистским Совнаркомом за вклад в подавление мятежа левых эсеров, Иоаким Вацетис решил вступиться за своих сотрудников. Аралов крайне нуждался в помощи Теодори. Но на этот раз, не желая портить отношения с Кедровым, решил от греха подальше устраниться, выждать, как провернется дело. Если во время первой опалы Теодори в начале октября 1918 г. ему достаточно было как следует нажать на заместителя наркома по военным делам Эфраима Склянского, то теперь дело нужно было иметь с «другом Ленина» Михаилом Кедровым. Удовольствие весьма сомнительное для бывшего меньшевика-интернационалиста и революционера с 1903 г.

18 апреля Вацетис в докладе, посланном Ленину из Серпухова в Кремль, живописал о нехватке командного состава, о «перегрузке лиц генерального штаба, особенно на фронте», о бестактности к «генштабам» со стороны приставленных к ним комиссаров, о регулярных арестах генштабистов. Политических комиссаров Вацетис сравнил с «жандармами старого режима, повышение которых находилось в сильной степени в зависимости от того, сколько удастся раскрыть заговоров против самодержавного строя». На «деле Теодори» остановился особо: «внезапный и совершенно ни для кого не понятный арест» консультанта Регистрационного управления, по его словам, «произвел ошеломляющее впечатление на весь генштаб». Особо подчеркнул: Эйдук, помощник Кедрова, в разговоре с ним проболтался: «никакого обвинения против Теодори нет», это «обвинение надо создать». Вацетис ходатайствовал перед Лениным не только о скорейшем освобождении Теодори, но и о применении репрессий к Кедрову — «самовольно», без соблюдения установленных РВСР приказов, распорядившемуся арестовать Теодори[379].

17 апреля аналогичный «ленинскому» доклад выпуск направил Л.Д. Троцкому. (№ 112/17)[380]: «По уполномочению выпуска 1917 года Генерального штаба: доклад подписали: Евгений Иванович Исаев, Иван Дмитриевич Моденов, Борис Иннокентьевич Кузнецов, Александр Кузьмич Малышев[381], Виноградов, Тит Степанович Косач, Юршевский, Маттис, Срывалин, Цейтлин, Максимов, Дубинин, Самуйлов, Семен Васильевич Пирог, Доможиров, Евгений Владимирович Сысоев, Владимир Ефимович Стасевич, Борис Николаевич Скворцов, Тарасов, Николай Иванович Кадников, Каранович, Михаил Афанасьевич Дулов[382], Майгур, Кук, Петров, Иван Наумович Полозов, Александр Федорович Васильев, Иван Алексеевич Бардинский, Павел Александрович Захаров, Павел Маркович Стрыхарь, Николай Иванович Шило[383], Эдуард Карлович Лус, Николай Васильевич Яковский. […] Настоящий доклад передан по адресам: председателю совета обороны Ленину, Главнокомандующему всеми вооруженными силами Республики Вацетису, председателю Военного трибунала Республики Аралову, начальнику Полевого штаба Революционного военного совета Республики Костяеву»[384].

Это был явный перебор: партийное прошлое делало Кедрова более неуязвимым, как драконья кровь Зигфрида, а Хаген, роль которого только в 1941 г. исполнит Лаврентий Берия, в 1919 г. не мог появиться на исторической сцене. Своим докладом Ленину Вацетис только подлил масла в огонь: он замахнулся на «святое».

Ленин филиппики Главкома явно не оценил, но время и нервы молодые генштабисты, на удивление, потратили не зря. 21 апреля им был выдан мандат за подписями Вацетиса, Аралова и Костяева, которым Особому отделу ВЧК предлагалось «оказать полное содействие для получения всех данных дела»[385].

Таким образом, предъявив ультиматум В.И. Ленину в телеграмме, выпуск постфактум представил аналогичные телеграмме доклады по всем инстанциям в порядке «субординации» — Л.Д. Троцкому, И.И. Вацетису, С.И. Аралову (как председателю РВТР) и Ф.В. Костяеву. Ленин отправил свою телеграмму Склянскому на отзыв, Вацетис решил вступиться за своих сотрудников; Аралов не счел нужным ему мешать. По итогам действий генштабисты получили мандат за подписями Вацетиса, Аралова и Костяева, в котором не был прописан один из основных пунктов — представить уголовное дело Г.И. Теодори (оно ныне находится в ЦА ФСБ и не выдается исследователям). В мандате предлагается «оказать полное содействия для получения всех данных (курсив мой. — С.В.) дела»[386]. Вопреки мандату, подписанному в т. ч. и официальным куратором Особого отдела ВЧК по линии РВСР Семеном Араловым, Михаил Кедров, когда 23 апреля к нему на прием пришли легаты выпуска Евгений Исаев, Гавриил Кутырев и Борис Кузнецов, отказался от совместного допроса Теодори. Сослался на то, что «некоторые детали может знать только» Ленин. Эта фраза нуждается в пояснении. Прямого указания на распоряжение председателя СНК разрешить генштабистам совместный с Кедровым допрос Георгия Теодори в документах нет. Равно нет и сведений о прямом указании Ленина о содержании Теодори под арестом. Скорее всего, Кедров сказал им примерно: «Я один из старейших партийных работников, и право требовать от меня отчет имеет только основатель партии».

Но суть предъявленных Теодори обвинений Кедров все же изложил: связь его со шпионкой Валентиной Троицкой, то есть причастность к шпионажу, и причастность к объединенной офицерской белогвардейской организации, одним из руководителей которой являлся бывший генерал Николай Николаевич Стогов, с которым Теодори якобы был связан. Генштабистам-ходатаям сразу стало очевидно: первое обвинение скорее можно квалифицировать как злоупотребление служебным положением. Они заявили об этом Кедрову, и тот с ними в целом согласился. Основное обвинение — в причастности к белогвардейской организации — они сочли безосновательным даже с точки зрения формальной логики. Да, он посещал Селивачева и Стогова. Селивачева Теодори ценил, но бывшего генерала Стогова просто не выносил. Их разногласия летом 1918 г. всем известны, а сам Стогов считал Теодори «недоноском» академии Генштаба. Кедров отвечал на вопросы генштабистов, по их впечатлению, «неуверенно». По ходу разговора Кедров как бы между прочим поинтересовался, как поддерживается связь между выпускниками академии Генштаба 1917 г. Вероятно, для выяснения именно этого вопроса Кедров и пошел на встречу с искателями правды. Наконец, Кедров добил бы любого военного юриста заявлением: у него есть надежда, «что недели через две эти данные, группируясь в деле, могут в целом дать полное конкретное обвинение».

На следующий день следователь по делу Теодори В.Д. Фельдман выдал генштабистам-ходатаям справку, в которой указаны оба обвинения.

Вряд ли однокурсники Теодори поняли все недосказанности Кедрова. Но, возможно, им пришла в голову та же догадка, что приходит теперь и нам: Кедров сознательно «наводил тень на плетень», в действительности собирая факты по делу не о белогвардейском заговоре, а о группе давления военспецов внутри Полевого штаба. Если заданный между прочим вопрос о порядке поддержания связи между выпускниками академии Генштаба 1917 г. действительно был основным, его действия понятны и логичны. Более того — оправданы: уничтожение потенциальных Бонапартов было «святой» обязанностью коммуниста и главы военной контрразведки. К тому же интересующие сведения Кедров добыл: 3 генштабиста честно признались: «связь наша держится исключительно персональная, обходя те штабы, где нет членов выпуска 1917 года, и поддерживая в целях отстаивания исключительно служебных и материальных интересов выпуска». По наблюдениям генштабистов, «тов. Кедров был удовлетворен»[387]. И это неудивительно! Не до конца ясно только, по своей инициативе Кедров действовал или четко выполнял «заказ» Ильича.

Все-таки Аралову Теодори был нужен: для работы, для налаживания военной разведки. В мае 1919 г. он телеграфировал председателю Реввоентрибунала Республики Карлу Христиановичу Данишевскому. Предложил вполне разумный выход из положения: «Предлагаю дело… Теодори, арестованного по подозрению в шпионстве, потребовать в РВТрибунал Республики (как управлению], подчиненному РВСР) из Особого отдела[388]. Отказ. 22 мая Кедров передал для Аралова: «Теодори ни в коем случае не может быть освобожден, а Алексеева приговорена к полугоду принудительных работ без заключения в лагерь, т. к. в деле имеется ряд конкреций, хотя и не имеющих значения прямых улик (обрывки секретных телеграмм при обыске), но дающие достаточно оснований к воспрещению Алексеевой занимать должности в советских военных учреждениях и привлечению, как нетрудового элемента, к принудительным работам»[389].20 июня А.В. Эйдук телеграфировал А.И. Окулову, что Алексееву приговорили к 6 месяцам принудительных работ и он внес дело на пересмотр ВЧК; по делу Теодори следствие заканчивается, по делам Селивачева и Никольского — продолжается; дела Защука нет[390].

Тюрьма не пошла Теодори на пользу: ослаб, ухудшилось зрение, давала о себе знать контузия, заработанная на фронте в годы Первой мировой войны. Все же режим его содержания был относительно мягким. Ему создали условия для работы. То ли по собственной инициативе, то ли и по предложениям Особого отдела — как тут откажешься? — он писал военнотеоретические и военно-исторические труды. Некоторые были даже напечатаны в журнале «Военное дело».

30 декабря, накануне прихода Нового, 1920 года, Теодори направил «слезницу» Дзержинскому: «Из-за болтовни только одной служащей-шантажистки, задержанной, к тому же, на службе по мягкости тов. Аралова и доброте гражданина] Костяева — и притом в Полевом штабе, а не в Регистрационном] управлении?..»[391]. Оговорка Теодори «в Полевом штабе, а не в Регистрационном управлении» не случайна: Троицкая с ноября 1918 г. служила в Серпухове, Теодори — в Москве. Какая у них с этого времени вообще могла быть интимная связь?

Гордыни и независимости у Теодори поубавилось. Но не способности к анализу ситуации. Он прекрасно понимал: выдвинутое против него обвинение и подлинная причина его содержания в тюрьме — разные вещи. А насчет доносов — похоже, в заключении у него открылся дар предвидения: 1937-й уже был не за горами…

Выпустили его лишь в январе 1921 г. без права занятия должностей в РККА[392], хотя, несмотря на запрет, Теодори состоял впоследствии на второстепенных должностях в Штабе РККА. По свидетельству Балабина, где-то в 1927 г. или в 1928-м Теодори сказал ему: «Бутырская тюрьма не сломила моей твердости»[393].

…Его твердость пригодилась ему еще не раз, но в 1937-м не спасла. Две дошедшие до нас фотографии Георгия Ивановича — 1919 и 1937 гг. — выдают эволюцию личности. С фотографии 1919 г. на нас смотрит очень уверенный в себе офицер с подкрученными усами. С фотографии 1937 г. — бритый наголо арестант с потрясающим взглядом: «Видал с таких, как вы, видал и страшнее… Я знаю, что на этот раз мне не выбраться, и весьма сожалею, что подорвал свое здоровье на службе не тем». Отчаяния, кстати, на этой фотографии нет: фронтовой офицер, прошедший Первую мировую бойню, насмотревшийся на Эйдуков, Кедровых и прочие кошмары революционной Москвы, привык смотреть в лицо опасности. Фатализм этой фотографии поражает воображение. Начальник кафедры Государственного центрального института физкультуры, он был арестован 16 апреля. До 50-летия не дожил. Осудили его и расстреляли по обвинению в принадлежности к «контрреволюционной террористической организации» и «подготовке теракта». Тело закопали на территории Донского монастыря.

Георгия Ивановича Теодори, одного из основателей ГРУ, реабилитировали 19 марта 1957 г.

«Наполеоны могли быть только в наполеоновские времена. Вечная ему память!»[394]

Глава 3. «АГЕНТУРНАЯ СЕТЬ ОХВАТЫВАЕТ ПОЛЬШУ, ЛИТВУ, ЛАТВИЮ, БЕЛОРУССИЮ И ДАЖЕ ГЕРМАНИЮ»: ВОЕННАЯ РАЗВЕДКА К КОНЦУ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

Под руководством генштабистов 1917 г. агентурная разведка, несмотря ни на что, достигла определенных успехов: так, в конце февраля 1919 г., по свидетельству В.И. Штейнингера, она добыла «разработанный финским штабом план предполагаемого наступления на Петроград»[395]. Вместе с тем советским разведчикам упорно мешала деятельность местных органов военной контрразведки. Так, 14 апреля 1919 г. с искренним желанием исправить положение отделение пограничной ЧК Особого отдела Петроградской ЧК обратилось к коменданту г. Петрограда В.С. Шатову[396]: «Особый отдел губЧК, препровождая при сем копию вопроса Белоостровской участковой пограничной чрезвычайной комиссии, просит дать разъяснение. Со своей стороны, предлагает сделать соответствующие распоряжения о регистрации разведчиков. Предложение вызвано тем, что сплошь и рядом посылаемым разведчикам приходится отбыть известный срок ареста, которому они подвергаются со стороны пограничных ЧК, как участковых, так и пунктовых, во время переправы на сторону Финляндии, а в особенности оттуда. И до наведения соответствующих справок им приходится сидеть под арестом», что задерживает передачу «сведений, порой имеющих колоссальное значение»[397]. К сожалению, подобная сознательность была свойственна далеко не всем местным органам военной контрразведки. И Особому отделу ВЧК также — дело Теодори могло расцениваться как пролог к чистке военной разведке. И в данном контексте вряд ли было совпадением ходатайство 25 мая начальника Агентурного отдела Гавриила Кутырева перед начальником Полевого штаба Федором Костяевым ввиду «крайне расстроенного» состояния здоровья, а также усиленной работы, связанной с большой ответственностью, «что отражается также на здоровье», о переводе на «какую-либо административную должность»[398]. Вероятно, это была попытка самоустраниться, дабы избежать участи Георгия Ивановича, тем более что в управлении все еще было много бардака. Из приказа РУ № 36 от 28 мая 1919 г.: «Мною замечено, что, вопреки приказа по Регистрационному управлению от 24 февраля с[его] г[ода] за № 18, в некоторых отделах и отделениях Регистрационного управления в праздничные дни сотрудники являются на службу не только в половинном составе, часто отделы совершенно пустуют и вместо должного состава сотрудников в них можно застать только одних дежурных. Считая подобное поведение совершенно недопустимым, предлагаю всем начальникам отделов и отделений, под их личной ответственностью, на будущее время строго придерживаться их всеми сотрудниками. Заместитель начальника управления Павулан, врид консультанта Кутырев»[399].

11 июня Центральный комитет РКП(б), обсудив вопрос об укреплении военной разведки, еще раз подчеркнул, что РУ должно сосредоточить свои усилия на ведении разведки. Угроза чистки витала в воздухе с весны. Военный комиссар Полевого штаба Семен Аралов, способствовавший освобождению арестованных особистами офицеров, против которых не было выдвинуто обвинение[400], в борьбе со шпионажем в Ставке принял самое активное участие: так, 27 марта он просил руководителя военной контрразведки Михаила Кедрова командировать в Серпухов сотрудника Особого отдела Сергея Лопашева «для следственной работы» с разъяснением: «Нужен срочно»[401].

16 июня большевистский ЦК принял решение о чистке и фильтрации сотрудников Полевого штаба Реввоенсовета Республики и одновременно отставке Семена Аралова с поста военного комиссара Полевого штаба и главы военной разведки. Подводя итог деятельности Аралова в Опероде и Регистрационном управлении, попытаемся дать его психологический портрет. На первый взгляд, совершенно безликая фигура, что накладывает отпечаток на все биографии первого руководителя ГРУ. В них можно найти набор фактов, но ни намека на личность. При внимательной работе с документами впечатление меняется. Основным фактором, определявшим поведение Семена Ивановича, было его партийное прошлое. В революционное движение он подался еще в 1903 г., т. е. к 1918/1919 гг. партийный стаж был солидным, 15–16 лет. Принял участие в московских событиях Первой русской революции, даже отмечен впоследствии в воспоминаниях других участников. Однако, будучи до июля 1917 г. меньшевиком-интернационалистом (если не эсером?), в ленинской партии он мог довольствоваться в лучшем случае вторыми ролями — и то за счет важности Оперода в воюющей стране. Пока Троцкий осенью 1918 г. не стал сдерживать амбиции руководства Оперода, Аралов тихо и спокойно гнул свою линию. Взорвался, вероятно, за все время работы в военном ведомстве, один только раз. Как мы уже знаем, когда Эфраим Склянский отдал распоряжение перевести генштабиста Павла Мея и задумал, поддавшись навету контрреволюционера Николая Стогова, убрать из Оперода правую руку Аралова Георгия Теодори, Семен Иванович решение о переводе Мея отменил. В ответ на требование «т. Аралову представить объяснения» жестко указал Склянскому его место. В данном случае Аралов мог позволить себе такую роскошь: партийный стаж «хитрого Эфраима» (выражение историка М.А. Молодцыгина) весьма сомнительно отсчитывается с 1912 г. В действительности есть все основания полагать, что в РСДРП(б) Склянский вступил только в 1917 г., на волне работы армейских комитетов, ставших чуть ли единственной опорой в действующей армии ее тогдашнего «Верховного главнокомандующего» прапорщика Николая Крыленко. В сравнении с Араловым Склянский был в партии нулем и заставлял с собой считаться только благодаря высокой должности, занятой с подачи Ленина. Когда Аралова поставили курировать Михаила Кедрова — соратника и «друга Ленина», — Семен Иванович блестяще выбрал линию поведения. Особый отдел ВЧК был наделен с подачи Свердлова правом решать оперативные вопросы без совета с кем-либо, а потому Аралов действовал в отношении страдавшего манией величия Кедрова крайне обходительно. Гнев ни разу не вызвал, что позволило вернуть под свое поручительство в военное ведомство — в частности, в военную разведку — целый ряд арестованных специалистов (не всегда, кстати, безгрешных перед советской властью).

По решению ЦК Аралов передал свои дела новому члену РВСР — ненавистнику Троцкого и его курса Сергею Гусеву. Всем было понятно, что назначение Гусева — первый шаг к чистке. Многие военные работники из партийных бонз ополчились против Главкома Вацетиса. Видный деятель РКП(б) Михаил Михайлович Лашевич демонстративно просил освободить его от обязанностей члена РВС Восточного фронта: «Вацетис продолжает издеваться над [командующим войсками Восточного фронта] [С.С.] Каменевым (бедным-несчастным. — С.В.). Своими придирками личного характера он не дает работать. Обстановка создается такая, что я не могу работать…»[402]

19 июня оформили реорганизацию Регистрационного управления: утвердили новый штат РУ и впервые приняли «Положение» о нем, согласно которому РУ представлял собой «центральный орган тайной агентурной разведки» в составе 3-х отделов: 1-го — сухопутного агентурного, 2-го — морского агентурного, 3-го — военно-цензурного. Регистрационное управление выводилось из структуры Полевого штаба и подчинялось непосредственно высшему органу военного руководства Советской России — Революционному военному совету Республики (РВСР); начальником управления ставился член РВСР, обязанности которого в Москве нес его заместитель; отделы и входящие в их состав отделения должны были возглавлять исключительно партийные работники.

В это время структура РУ выглядела следующим образом: Агентурный (сухопутный) отдел состоял из 4-х отделений: Северное охватывало скандинавские страны, Финляндию, Прибалтику, Мурман и Архангельский район; Западное — Литву, Польшу, Галицию, Румынию, Германию и государства на территории бывшей Австро-Венгрии; Ближневосточное — балканские страны, Турцию, Кавказ, Туркестан, Афганистан и Индию; Дальневосточное — Сибирь, Китай, Японию. Начальник агентурного отдела в соответствии с Положением осуществлял общее руководство работой подчиненных ему отделений; разрабатывал при содействии Консультантства план агентурной и резидентской сети, принимая энергичные меры для насаждения последней на местах, и старался войти в связь со всеми парторганизациями, занимавшимися разведывательноподрывной деятельностью в оккупированных областях и на других занятых противником территориях; вел общий учет и осуществлял регистрацию агентов-ходоков и резидентов всего отдела. Задания он получал от заместителя начальника РУ или непосредственно из Консультантства, распределял по секторам и «зорко» следил за тем, чтобы эти задания «правильно были бы переданы начальникам отделений или инструкторами агентам»; поступающие донесения начальник отдела «немедленно» передавал в Консультантство «для оценки и разработки». Кроме того, для привлечения к агентурной деятельности «возможно большего числа партийных работников» начальник Агентурного отдела обязывался поддерживать «самую тесную связь» с парторганизациями в центре и на местах. Для проверки работы агентов и резидентов периодически начальник отдела обязывался командировать на местах «особых контролеров и инспекторов». Для выполнения всех вышеперечисленных функции начальнику отдела полагалось «особое лицо для поручений, являющееся его ближайшим помощником, и 5 уполномоченных для связи с партийными организациями в центре и на местах»[403].

Руководящие кадры Регистрационного управления (по сост. на июнь — август 1919 г.)

Чистка началась в начале июля. Первым пострадали Главком Вацетис, с которым Гусев был на ножах еще в декабре 1918 г., и несколько его ближайших сотрудников. 1-й заместитель заведующего Особым отделом ВЧК Иван Павлуновский[404] в докладе Ленину связал воедино дело Теодори и дело о заговоре в Полевом штабе. «Оказывается», еще в Петрограде, то есть до мая 1918 г., они состояли в «различных белогвардейских организациях союзнической ориентации». Генштабисты Доможиров и Кузнецов совместно с Теодори и Хрулевым входили в состав организации с генштабистом Борисом Поляковым[405]во главе. Исаев же «участвовал в какой-то (! — С.В.) организации, в которой состояла Кузьмина-Караваева, находившаяся в связи с Поляковской организацией»[406]. Здесь нужно четко отделить действительных шпионов от мнимых: Б.П. Поляков действительно занимался разведывательным обеспечением наступательных операций белых. Впоследствии — 6 октября 1920 г. — известный российский разведчик действительный статский советник В.Г. Орлов, докладывая о создании разведывательной резидентуры штаба генерала П.Н. Врангеля в Польше и установлении контактов с секретными службами, писал: «Достигнуто полное соглашение с полковником Генерального штаба Б.П. Поляковым, начальником штаба графа Палена, который будет давать в Севастополь все материалы, добываемые им той большой разведывательной сетью, которая у него уже (курсив мой. — С.В.) готова»[407].

В это же время началась чистка разведки. Новому начальнику Полевого штаба М.Д. Бонч-Бруевичу даже пришлось ходатайствовать о срочном освобождении (в «случае возможности») двух арестованных генштабистов — начальника разведывательного отделения Б.И. Кузнецова и помощника начальника оперативного отделения В.К. Токаревского «вследствие обширности и сложности работ»[408]. И это несмотря на то что ранее Бонч-Бруевич сам сговорился с Дзержинским о сокращении числа сотрудников Полевого штаба в 4 раза[409]. Теперь критикан был вынужден самостоятельно налаживать разведку. 14 июля он, в частности, отписал в РУ В.П. Павулану и в штаб Южного фронта: «С начала отступления наших войск на Южном фронте и до настоящего момента агентура не дала Полевому штабу никаких известий о том, что происходит в тылу противника, какие производятся новые формирования, в чем заключаются новые организационные данные армии противника, какие перегруппировки намечают и производит противник в тылу армии, каково отношение населения к власти Деникина и результаты мобилизации…» Генерал ставил перед разведкой фронта четкие задачи, необходимые для планирования военных операций[410]. Несомненно, это свидетельство продолжающегося бардака в РУ. В итоге на посту начальника разведотделения Оперативного управления Полевого штаба Кузнецова сменил Б.М. Шапошников (в конце 1919 г. Шапошников сдал должность подполковнику Генерального штаба Константину Юльевичу Берендсу, который возглавлял войсковую разведку до конца Гражданской войны)[411].

Руководящие кадры Оперативного управления Полевого штаба РВС Республики (по сост. на сентябрь 1919 г.)

В РГВА отложился очерк подчиненного Бориса Михайловича о его работе начальником разведотделения, а затем и начальником Оперативного управления Полевого штаба, написанный в ноябре 1937 г. бывшим сотрудником штаба, научным сотрудником военно-исторического отдела Штаба РККА А.В. Пановым. Статья имеет ярко выраженную направленность, она и писалась для характеристики Шапошникова как кандидата в депутаты Верховного Совета СССР от Щелковского избирательного округа[412]. Тем не менее это одно из немногих воспоминаний о деятельности Шапошникова в Полевом штабе — Штабе РККА, написанное лицом весьма сведущим: Панов работал «под руководством» Шапошникова в 1919–1925 гг. Приводим документ полностью:

«Борис Михайлович Шапошников в Полевом штабе Реввоенсовета Республики в годы Гражданской войны (Воспоминания очевидца).

Осенью 1919 г. деникинщина[413] яростно рвалась к Москве. В Полевом штабе Реввоенсовета Республики, как и во всей стране, этот критический период борьбы переживался с большой напряженностью. Особенно это касалось Оперативного управления. Здесь концентрировались все данные обстановки на фронтах. Отсюда исходили директивы, направляющие боевую работу Рабоче-крестьянской Красной армии. Обстановка требовала от операторов исключительной бдительности, непрерывной, неослабной работы днем и ночью и такого подъема энергии, который отвечал бы героической борьбе Красной армии на фронте. А между тем этого-то и не было в оперативном аппарате, работавшем бюрократически равнодушно, с неизменным средним напряжением, независимым от положения на фронте[414].

Но вот появился в Оперативном управлении Борис Михайлович Шапошников. Он прибыл из Инспекции тов. Подвойского, где долго томился в ожидании назначения на оперативную работу[415]. И сразу, с первых же дней его участия в делах, почувствовалась свежая струя интереса, живости и задора, пришедшая с ним.

Борис Михайлович вначале был назначен на должность начальника разведывательного отделения в Оперативном управлении. Но его кипучая энергия и глубокое проникновение в события на фронтах вскоре дали ему фактически ведущую роль среди всех других ответственных работников управления. Не было ни одного доклада главнокомандованию, на котором Борис Михайлович не высказал бы оригинальных, смелых предположений по организации разгрома белых. И понятно, что в самый короткий срок ему поручается уже ведение всей оперативной работы в качестве начальника управления.

Необыкновенно общительный, внимательный ко всем без исключения подчиненным, он умел находить в каждом сотруднике полезные для дел особенности и указать пути к их лучшему использованию. В работе он сам служил лучшим примером для всех. Его кипучая энергия, казалось, не имела границ. В продолжение рабочего дня (этот день насчитывал не меньше 17–18 часов[416]) Борис Михайлович с неизменно оживленным видом выносил на себе всю сложность оперативной работы, вначале — налаживая ее стройность и полезность, а в дальнейшем — повышая ее производительность.

Вот мы видим его принимающим доклады об обстановке на фронтах. Сухо и угрюмо (с ложной строгостью) излагались прежде события на этих докладах, ограничивая их перечислением официальных данных. Не то было у Бориса Михайловича. Здесь от докладчика требовалась работа оперативной мысли; нужна была обработка полученных данных. Доклады нередко сопровождались обменом мнений, к чему всегда побуждал Борис Михайлович. Отсюда необычайно возрос интерес к делу со всеми его положительными последствиями.

Новые требования, оживленные личным примером начальника, быстро сказались на всех делах управления. Цель, смысл происходившего получили новую окраску. Оперативная работа закипела. Стало как будто теплее в больших холодных комнатах (было не более 6 градусов тепла). И только слышилось: “Борис Михайлович ожидает…”, “Надо сейчас подготовить Борису Михайловичу карту…” и т. д. А сам он, приняв доклады, уже пишет проекты директив фронтам и многочисленные указания разным органам РККА по вопросам и боевого использования Красной армии, и пополнения, и снабжения.

Затем или длительные его личные доклады главнокомандованию, которое весьма ретиво оберегало свои мнения по стратегическим и оперативным вопросам и обыкновенно нетерпимо относилось к чужим взглядам на дело вождения войск и не допускало докладчиков их высказывать. Трудно было ему в эти часы. Сколько раз, бывало, приходилось ему горячо отстаивать свои проекты и изменять их под давлением троцкистского главнокомандования.

Вместе с тем Борису Михайловичу приходилось бороться и за правильную постановку оперативной работы в Полевом штабе, где главнокомандование ограничивало задачу Оперативного управления сбором и хранением данных обстановки, навязывая этому органу совершенно пассивную роль.

Надо отметить, что никакие препятствия не остановили Бориса Михайловича, и ему всецело принадлежит честь значительного улучшения оперативной работы, что в огромной степени влияло на победы Красной армии над врагом.

До него операторы держались замкнуто, в официальных границах работы. И несмотря на величайшую потребность освещения в печати текущих событий Гражданской войны, никто из них не выступал. И здесь Борис Михайлович своим примером сдвинул с мертвой точки это дело. В конце рабочего дня (вернее — ночи) мы часто видели его за составлением очередного обзора событий — то для военного журнала, то для газеты; или, наконец, он дает интервью корреспондентам “Правды” или “Известий [ВЦИК]”. Побуждая к этому же сотрудников Оперупра, он достиг того, что в газетах стали появляться периодические обзоры положения на фронтах Гражданской войны.

Тяжелые были тогда бытовые условия в Москве[417]. Обыкновенно, закончив свой трудовой день в 4 часа утра, Борис Михайлович возвращался в свою холодную комнату и сам колол дрова и топил печку (а иногда и дров не было). А через 4–5 часов, после “завтрака” из кусочка хлеба с напитком, он уже снова в служебном кабинете. И никто никогда не слышал от него даже намека на какие-либо неудобства и недостатки личной жизни. Наоборот, его всегда видели только веселым, оживленно отзывчивым на каждое явление окружающей обстановки. Рядом с ним забывали о себе и его ближайшие сотрудники, к которым он в то же время относился всегда заботливо и стремился помогать в их нуждах.

Таков его первоначальный период служения на пользу своего социалистического отечества.

Трудовой путь его весьма ответственен и разнообразен и неизменно знаменуется высокими показателями и беспредельной преданностью Социалистической Родине. И несмотря на то, что деятельность Б.М. Шапошникова протекала в тяжелых условиях тогдашнего троцкистского руководства армейским аппаратом, среди лиц, оказавшихся предателями и изменниками Родины, он, честный боец и командир Красной армии, сумел преодолеть все трудности в боевой работе. Таким он остался до сих пор, ибо в деле служения трудовому народу, в деле защиты своего отечества от врагов — высшим и единственным руководителем его деятельности была и остается партия Ленина — Сталина.

За него, одного из крупнейших организаторов побед Красной армии, орденоносца, командарма 1-го ранга и начальника Генерального штаба РККА, мы с чувством полного удовлетворения подаем свои голоса.

А. Панов»[418].

Мы сознательно оставили фрагменты о борьбе с «троцкистским руководством»: они свидетельствуют о нейтральной позиции начальника войсковой разведки и основного управления Красной Ставки в 1919 г. Б.М. Шапошникова характеризует уже то обстоятельство, что его положительная характеристика была составлена в разгар чисток армии и уже после «февральскомартовского пленума» ЦК ВКП(б) 1937 г. Вероятно, А.В. Панов, зная Шапошникова, был уверен в том, что репрессии обойдут этого видного военного деятеля стороной. Само по себе это является ценным свидетельством политического портрета Маршала Советского Союза. Наряду с тем что, в отличие от генштабистов 1917 г., на которых опирался Иоаким Вацетис, Шапошников был выпускником дореволюционной академии Генштаба и разведчиком-профессионалом, в совокупности показывают, что выбор Михаила Бонч-Бруевича в 1919 г. был очевиден.

Тем временем июльские аресты в «контрреволюционной организации Полевого штаба», а главное, настрой Гусева, привели к созданию и специальной комиссии для проведения чистки разведорганов. До своего назначения военным комиссаром Полевого штаба Гусев сидел на Московской партийной организации, курировавшей штаб по политической линии. Там он заметил подходящий для фильтрации разведорганов кадр — сотрудника Особого отдела при МЧК Тимофея Самсонова (Бабия). Дело в том, что оперативные и достоверные сводки о настроениях в частях Московского гарнизона и центральном военном аппарате Особый отдел при МЧК направлял не только в ВЧК, но и для сведения московской партийной организации.

Тимофей Петрович Самсонов родился 9 мая 1888 г. в с. Михайляны Бричанского уезда Бессарабской губернии в семье крестьянина-бедняка. Образование получил среднее — учился в Хотинском реальном училище. Работал батраком, в хозяйстве отца. В 1906 г. вступил в РСДРП, но в том же году стал анархистом-коммунистом, организовал летучий отряд «Разрушай и Созидай». Правда, по части созидания отряд Самсонова как-то особенно не преуспел, зато прославился эксами и поджогами помещичьих землевладений на Хотинщине и в Каменец-Подольском районе. Самсонов неоднократно подвергался аресту. Находясь в ссылке во Владивостоке, Самсонов бежал в 1914 г. в Китай, перебрался в Японию, откуда уехал в Индию, Алжир и Испанию. Из Испании уехал в Англию, вступил в профсоюз транспортных рабочих и принял участие в организации «Союза русских моряков»; за выступление в апреле 1917 г. на митинге был осужден в Великобритании на каторгу, замененную высылкой на Родину. Вернулся аккурат в октябре 1917 г., но был в Архангельске арестован и отправлен на Урал. В Челябинске был председателем биржи труда и членом Совета рабочих и солдатских депутатов. В июле 1918 г. стал председателем чрезвычайной следственной комиссии по делам, порочащим звание членов совета, и инструктором военного контроля 3-й армии[419]. В 1918 году Тимофея Самсонова направили на сформированные Георгием Теодори Курсы военного контроля, но затем распоряжением Семена Аралова с подачи Теодори откомандировали, но направили… в армейскую контрразведку. 3 февраля 1919 г. Теодори доложил Аралову: «Согласно Вашего распоряжения для выполнения особого поручения [я] был командирован в 3-ю армию наш[им] агент[ом]. Командарм 3-й направил агента военконтролю 3-й армии. Начальник отдела тов. [Т.П.] Самсонов… не пропустил агента, вернувшегося в Москву, вместо того чтобы запросить нас по телеграфу. Таким образом, кроме огромных расходов непроизвольно пропавших, не исполнено важное поручение. Прошу о немедленном предании тов. Самсонова суду Военнореволюционного трибунала Республики за явно недопустимое личное отношение к важным вопросам. Кроме того, прошу выяснить, как тов. Самсонов, откомандированный от Курсов за непригодностью, которая теперь подтвердилась и на серьезном деле, мог занимать ответственный пост заведующего] контрольным пунктом» (в данном случае из осторожности Теодори подписал телеграмму и у В.П. Павулана)[420]. Тимофей Самсонов в военной контрразведке 3-й армии надолго не задержался, тем более что в феврале 1919 г. он официально вступил в партию большевиков. В мае 1919 г. Самсонов был направлен на работу в Особый отдел при МЧК, в котором, вместе с известной чекисткой Эльзой Яковлевной Грундман[421], блестяще поставил агентурную работу. Сергей Гусев направил Тимофея Самсонова, которого староста ускоренного выпуска академии Генштаба 1917 г. предложил предать суду, на работу в центральный аппарат военной разведки, где однокурсники Теодори продолжали работать. Поскольку ни один из них не специализировался до революции на организации разведки, Самсонов считал генштабистов 1917 г. непрофессионалами. Действительно, у него самого, как человека с длительным опытом нелегальной работы, опыта было значительно больше. С назначением Самсонова временно исполняющим должность заместителя начальника Регистрационного управления было подготовлено решающее наступление на военных специалистов.

1 сентября Тимофей Самсонов составил «Объяснительную записку» для политического противника Льва Троцкого и его курса на активное привлечение «золотопогонников» — Сергея Гусева, в которой обосновывал необходимость ликвидации Консультантства.

Кадры Консультантства РУ

По словам Самсонова, работавшие в нем генштабисты (их было трое) могут «свободно» снабжать информацией противника[422]. Самсонов считал, что партийцы, работавшие с военспецами, успели уже приобрести достаточный «технический опыт», а задания консультанты могут разрабатывать, находясь в составе Разведотделения Оперативного управления Полевого штаба, занимавшегося войсковой разведкой. Гусев, ознакомившись с запиской Самсонова, наложил резолюцию: «Это вполне совпадает с моими прежними предположениями. Я жду только решения Оргбюро по этому вопросу, чтобы подписать приказ»[423]. Авторитетный партийный работник из эмигрантской элиты Гусев провел решение о чистке через Оргбюро ЦК РКП(б).

Тимофей Самсонов решил подстраховаться и организовал инициативу по чистке военных специалистов «снизу». По его предложению начальник Канцелярии РУ Николай Назаренко-Соколовский представил ему 9 сентября доклад с соображениями по поводу «начала реорганизации» РУ. Из него следует, что наибольшее беспокойство у большевиков — руководителей структурных подразделений управления — вызывала работа с важнейшей информации людей беспартийных, главным образом военных специалистов: «Регистрационное управление по роду своей деятельности выполняет почти абсолютно секретную работу, выражающуюся в личной и письменной форме. Судя по роду работы, казалось бы, что большая часть сотрудников, особенно ответственных, а также непосредственных исполнителей секретных поручений и переписки должны быть людьми партийными, причем не просто коммунистами, а коммунистами основательными, с хорошим стажем и рекомендациями. На самом же деле в Региструпре многие ответственные должности занимаются людьми “аполитичными”, как они сами себя определяют. Ясно без комментарий, что “аполитичным” людям занимать ответственные посты в таком учреждении как Региструпр — безусловно нельзя, на ответственных постах должны быть, безусловно, “политичные” товарищи (коммунисты, конечно), на которых можно было бы спокойно полагаться. О младшем служебном персонале говорить совершенно не приходится, т. к. таковой, за исключением 1-го отдела, почти поголовно состоит из лиц беспартийных, а между тем через руки младших служащих — журналистов, письмоводителей, делопроизводителей и машинистов — проходит часто очень важная, совершенно секретная переписка. По-моему, это крупнейшая, совершенно недопустимая аномалия, которую необходимо устранить — немедленно»[424]. Вероятно, аналогичные доклады, находящиеся в русле представлений Самсонова и Гусева и не лишенные, заметим, логики, по предложению Самсонова представили и начальники остальных подразделений разведки.

11 сентября 1919 г. Самсонов предложил Гусеву новый вариант чистки РУ — менее радикальный. В нем Консультацию

предлагалось уничтожить постепенно[425]. «Скорбный труд» Самсонова не пропал: приказом РВСР от 16 сентября Институт Консультантства при РУ упразднялся, личный состав передавался в распоряжение Полевого штаба «для немедленного назначения на фронт»[426]. Кроме того, специальная комиссия из ответственных партийных работников провела чистку созданных Теодори Курсов разведки и военного контроля[427]. Всего в это время в Москве служило 123 генштабиста, из них 26 во Всероссийском главном штабе (4 руководителя, 19 в Организационном управлении, 8 в Главном управлении военно-учебных заведений, 5 в Комиссии по разработке уставов, 5 в Военно-топографическом управлении, 3 в Мобилизационном управлении, 3 в Управлении всеобщего военного обучения, 1 в Управлении по командному составу); 9 в комиссии по исследованию и использованию опыта войны 1914–1918 гг. при ВГШ; 16 в Центральном управлении военных сообщений при Полевом штабе; 7 в Высшей военной инспекции, 6 в Управлении делами Наркомвоена; по одному в Высшей аттестационной комиссии, Центральном управлении по снабжению армии, Главном управлении пограничных войск; четверо преподавали на Курсах разведки и военного контроля, 9 в Академии Генерального штаба РККА. Двое служили не в военном ведомстве[428]. Всех четырех преподавателей из разведки убрали. Для «Уникальных в Европе» Курсов наступили несчастливые времена.

В результате неэффективность работы военной разведки в целом была списана на беспартийных военных специалистов — разведчиков. По указанию ЦК РКП(б) разведка окончательно превратилась в «классово-чистый» орган, ее организация и ведение доверялись только коммунистам, занявшим почти все руководящие посты в РУ. Кроме того, около 50 % курсантов разведки исключили по политическим соображениям; удалили сомнительные элементы из периферийных органов и агентурной сети[429].

По новому штату комсостав РУ выглядел следующим образом: заместитель начальника Управления — В.П. Павулан, для поручений при нем — Д.Р. Ипполитов, начальник Агентурного (сухопутного) отдела — Н.М. Чихиржин (Назаров), для поручений при нем — В.К. Вальтер, места начальников всех четырех отделений были вакантны; Морской разведывательный отдел возглавлял А.А. Деливрон, Отдел военной цензуры — Я. А. Грейер, старшим консультантом Консультантства оставался до ареста МЧК в 20-х числах сентября В.Г. Зиверт, шифрами ведали В.А. Панин и П.Б. Озолин. Начальники отделений 1-го отдела были назначены в июле — сентябре 1919 г., ими стали соответственно В.Х. Груздуп, Р.Я. Кальнин, Е.Л. Соколов, Г.П. Михайленко[430].

27 сентября Сергей Гусев доложил на заседании РВСР (присутствовали Лев Троцкий и Иосиф Сталин) вопрос о военной цензуре. РВС принял решение о реорганизации военноцензурного отдела РУ и поручил Гусеву «представить конкретные предложения», в том числе о порядке ее подчинения[431]. 8 октября РВСР надавил на Гусева, явно не торопившегося с проведением решения совета в жизнь: «РВСР постановляет создать комиссию в составе С.И. Гусева, представителей Полевого штаба, Политуправления, Регистрационного управления и Управления делами РВСР. Задача комиссии — рассмотрение вопросов о том, к какому из учреждений военного ведомства должна быть причислена военная цензура. Срок работы комиссии до понедельника»[432]. Объяснение простое: военная цензура не справлялась со своими обязанностями. 13 октября по уже не первому докладу помощника комиссара Полевого штаба и члена РВСР Карла Данишевского «О порядке опубликования оперативных сводок» РВСР постановил: «Полевой штаб ежедневно в 14 часов вырабатывает оперативные сводки для печати. Примечание: Никакие полевые учреждения, в том числе и политотделы, кроме Полевого штаба, не имеют права доставлять самостоятельные оперативные сведения РОСТу. Цель этой сводки дать информацию о ходе военных действий за определенное число (обычно минувшие сутки). Сводка должна быть составлена в таких выражениях, чтобы содержание ее, давая общее положение об изменениях на фронте, не содержала бы указаний, облегчающих противнику возможность делать те или другие выводы относительно силы и расположения наших частей, наших оперативных намерений и тенденциозно использовать их в целях искусственного поднятия духа собственных войск. Для… информации районов, удаленных от центра и связанных радиостанциями, составлять особые радиосводки. Ввиду того, что радиосводки перехватываются нашим противником, содержание их должно носить еще более общий характер и еще более строго контролироваться под указанным выше углом зрения. Обычные радиосводки должны составляться не менее 3-х раз в неделю, по возможности ежедневно. Соблюдение указанных выше правил при составлении сводок возлагается на личную ответственность К.Х. Данишевского (и без того, кстати, перегруженного многочисленными обязанностями. — С.В.) и начальника Полевого штаба»[433]. Появление такого решения высшего военного органа осенью 1919 г. наглядно иллюстрирует «эффективность» работы ОВЦ РУ. А тут, как на грех, активизировалась советская пресса. Руководство РОСТа поставило перед военным ведомством вопрос о передачи из Полевого штаба секретных сведений вновь созданному отделу особой информации РОСТа, в задачу которого входило ознакомление центральных советских учреждений и ответственных советских и партийных работников о внутренних и внешних событиях, не подлежащих оглашению в печати. 9 октября Данишевский составил доклад Реввоенсовету, в котором отметил параллелизм в деятельности отдела с другими органами военного и гражданского ведомств и заявил, что отделу РОСТа нельзя доверить секретную информацию. РВСР, естественно, также решил отбояриться от более чем сомнительного предложения РОСТа и решил секретные сведения в его отдел особой информации не давать, а доклад Данишевского разослать «для ознакомления» в Президиум ВЦИК, СНК РСФСР и ЦК РКП(б) [434]. Наконец, 27 октября С.И. Гусев в очередной раз доложил Реввоенсовету вопрос о военной цензуре, на этот раз вместе с заместителем начальника Политуправления РВСР Х.Г. Раковским. По итогам обсуждения РВСР постановил: «Отдел военной цензуры изъять из ведения Регистрационного управления и считать самостоятельным отделом, подчиненным комиссару Полевого штаба (самому Гусеву. — С.В.). С.И. Гусеву образовать комиссию из начальника отдела военной цензуры, представителей Особого отдела ВЧК, Полевого штаба и Политуправления для рассмотрения в 7-дневный срок вопроса о возможности распределения функций военной цензуры между отделом военной цензуры и Особым отделом. Начальником отдела военной цензуры назначается Н.Н. Батурин»[435], кстати, фактически возглавивший ОВЦ еще в феврале. К счастью, военную цензуру особисты не получили: 31 октября Сергей Гусев наконец доложил заключение комиссии — РВСР постановил: «Утвердить решение комиссии об оставлении цензуры почтовых отправлений в ведении Реввоенсовета Республики»[436]. Проколы, впрочем, продолжались: 28 ноября на заседании РВСР в том числе выступили Л.Д. Троцкий (!) «О цензуре» и С.С. Каменев «О задержке телеграммы военной цензурой». По первому вопросу РВСР постановил: «Полевому штабу озаботиться об исправлении проекта приказа, касающегося освещения боевой деятельности Красной армии, с привлечением к этому делу начальника военной цензуры Н.Н. Батурина». По второму — «Ввиду заявления об имеющихся фактах, когда военная цензура задерживала срочные военные телеграммы на целые сутки, поручается Д.И. Курскому расследовать вопрос и принять меры к устранению этого явления. Доклад Реввоенсовету Республики [представить] в 4-дневный срок»[437].

Июльская чистка военной разведки не многим улучшила постановку дела. По списку в Регистрационном управлении при РВСР на 5 сентября 1919 г. служило 179 человек, на Курсах разведки и военного контроля (один из которых — Г.И. Теодори, — между прочим, точно в это время находился в Бутырской тюрьме) — 50[438].

Итак, в 1919 г. по итогам «чистки» на ответственных должностях в РУ не осталось военных специалистов. Партийные работники начали активно решать вопрос об организации стройной системы разведорганов[439].

К середине июля 1919 г. РУ отправило подчиненным органам руководящие указания, утвержденные приказом РВСР. Агентурой фронта должен был руководить комиссар разведывательного отделения штаба фронта. Он непосредственно подчинялся одному из членов РВС штаба фронта, на которого был возложен общий контроль над работой агентурной разведки. Задачами разведки штаба фронта являлись добывание сведений о новых формированиях противника, его ресурсах, вооружении и боевой технике; планах главного командования и высшего военно-политического руководства; направлениях военных перебросок; подготовке к крупным операциям и местах сосредоточения оперативных резервов[440].

В октябре 1919 г. Тимофей Самсонов фактически возглавил Регистрационное управление[441]. К чести его нужно отметить, что анархист полностью оправдал ожидания Гусева, в частности поставил на должную высоту работу с агентурой: кадры агентов тщательно профильтровал, к разведывательной работе привлек зарубежные партийные организации, обязал встречи с агентурой проводить на конспиративных квартирах. Оценка РУ как органа преимущественно «военно-информационного» не означало отказ от ведения разведывательно-диверсионной работы на территории противника. Для этого РУ привлекло зарубежные партийные бюро следующих организаций: Донской, Украинской, Еврейско-коммунистической и частично Финской, Урало-Сибирской и Мусульманской. Зарубежные партийные организации вели «работу разрешения и революционизирования тыла неприятеля». К началу ноября шли переговоры о постановке агентурного дела в Польше и Прибалтике. РУ начало переговоры с ЦК РКП(б), НКИД, III Интернационалом и Особым отделом ВЧК с целью объединения разведдеятельности и максимального использования добытой информации. При этом Особые отделы как в центре, так и на местах продолжали «не только не обслуживать разведку, но и тормозить ее работу. Арестовывали и месяцами держали в тюрьмах наших агентов при переходе ими фронта, не обращая внимания на документы, выданные Регистрационным управлением». Некоторое улучшение положения объясняется, очевидно, как созданием системы органов военной контрразведки ко второй половине 1919-го г., так и работой Тимофея Самсонова в Особом отделе при МЧК — для чекистов он не был чужаком. Между тем, продолжал нарушаться «главный… закон — это длительная несменяемость… ответственных руководителей»; к тому же центр пока не мог справиться с «сепаратизмом местных отделений агентурной разведки». Основной проблемой оставалась «невыясненность взаимоотношений агентурной разведки со штабами и др. военными организациями». К годовщине военной разведки Т.П. Самсонов представил доклад, в котором предлагал установить точное место агентурной разведки в системе органов военного управления и созвать совещание сотрудников агентурной разведки с приглашением представителей ЦК РКП(б), РВСР и зарубежных партийных организаций[442].

Ходатайство Самсонова частично удовлетворили: 8 декабря 1919 г. Регистрационным управлением было созвано «совещание работников агентурной разведки». В задачи совещания входила разработка штатов разведорганов фронтов и армий.

«Протоколы и доклады совещания работников агентурной разведки, созванного Регистрационным управлением на

Москва

8—11 декабря 1919 г.

8 декабря 1919 г.

Первый день совещания (Первое заседание — дневное).

В 12 часов 30 минут врид заместителя начальника Регистрационного управления тов. Самсонов, обращаясь [к] съехавшимся делегатам совещания, говорит, что совещание должно носить деловой характер по важнейшим и животрепещущим вопросам агентурной разведки. С таким именно требованием подходит к совещанию Регистрационное управление. После продолжительных прений, в которых выступавшими тов[арищи]: от Запфронта, 7-й армии, 10-й армии и другими предлагается порядок дня совещания изменить, поставив в первую очередь доклад Регистрационного управления и после уже заслушать доклады с мест. Порядок дня голосуется и принимается 18-ю голосами при 13 против, в том виде, в каком его предложило Регистрационное управление.

Порядок дня совещания:

1. Доклады с мест;

2. Доклад Регистрационного управления;

3. Организационный вопрос;

4. Текущие дела.

После утверждения порядка дня совещание переходит к рассмотрению регламента, который без прений принимается 17-ю голосами при 12-ти против.

Члены президиума занимают свои места. Председателем совещания тов. САМСОНОВ, тов. председателя ИППОЛИТОВ и БРУНО, секретари: тов. АНДРЕЕВА, БУЦЕВИЧ, ПОЖАРОВ и НАЗАРОВ.

По запросу делегатов совещания оглашается список участников совещания с решающими голосами.

От Регистрационного управления: САМСОНОВ, ИППОЛИТОВ, АНДРЕЕВА, СОКОЛОВ, ГРУЗДУП, ГОРБУНОВ, ПОКРОВСКАЯ, ВАЛЬТЕР, ЕФРЕМОВ, ПОЖАРОВ.

От фронтов и армий: Юговостфронта, Туркфронта, 11-й армии, 10-й армии, 9-й армии, 12-й армии, 16-й армии, Юж-фронта, Запфронта, 7-й армии, Петроградского и Кронштадтского пунктов, 6-й армии, 15-й армии, 14-й армии, 4-й армии, Северн[ого] пункта.

Представители от зарубежных организаций РКП.

Председательствующий тов. САМСОНОВ, объявляя совещание открытым, обращается к делегатам с краткой вступительной речью: “Не буду распространяться о важности значения агентурной разведки, укажу лишь, что когда мне пришлось приступить к работе в качестве врид зам. начальника Регистрационного управления, то работы такового не было видно, было одно название учреждения. О существовании главного органа агентурной разведки не знали армии.

С целью наметить вехи агентурной разведки созвано совещание. До сих пор агентурная разведка была поставлена весьма плохо: было много сепаратизма и партизанщины. В каждой из армий агентурная разведка велась совершенно независимо от центроргана, приспособляясь к пониманию ее руководителями задач разведки, а потому пестрела сепаратизмом и отсебятиной, были дивизии, ведущие работу фронта, и наоборот. Ранее совещания созвать нельзя было, так как начальники Региструпа были лишь номинально — по названию. Кроме того, в центральном аппарате нужно было предварительно произвести чистку, в частности удалить военспецов. Теперь военспецов в Регистрационном управлении нет, ЦК РКП и РВСР обратили серьезное внимание на агентурную разведку вообще и Регистрационное] управление] в частности; в связи с этим и созывается настоящее совещание”.

Заканчивая свою речь, тов. САМСОНОВ говорит, что в дальнейшем агентурная разведка должна быть классовой, вот почему Регистрационное] управление] производит равнение на РКП, с каковой целью и приглашены представители Зарубежн[ого] бюро РКП. Совещание носит совещательный характер и все его решения будут направлены в РКП и РВСР для утверждения.

После речи тов. САМСОНОВА объявляется перерыв до 4-х часов дня.

Первый день совещания (второе заседание — вечернее)

Заседание возобновляется в 16 ч[ас] 30 мин Доклады с мест:

Делают доклады:

Председательствующий тов[арищ] открывает заседание. Слово предоставляется представителю 4-й армии Турк-фронта.

Представитель от Туркфронта.

Представитель от 10-й армии. В 8 часов вечера объявляется перерыв до 9 часов.

Заседание возобновляется в 9 часов 30 минут: Представитель от 8-й армии,

Представитель от 12-й армии,

Представитель от Южфронта,

От Украинской зарубежной организации[443],

ОТ ДОНБЮРО,

Представитель ОТ 14-й АРМИИ.

В 10 ч[ас] 30 м[ин] заседание закрывается.

9-го декабря 1919 г. Второй день совещания

Заседание возобновляется в 11 час. 30 мин. дня Доклад представителя от 16-й армии.

Представитель от 15-й армии: В денежной отчетности была большая неразбериха, теперь лучше: раньше, ввиду наплыва членов партии, особой вербовки не велось. Осенью стало хуже и были посланы вербовщики в тыл. Вербовать в тылу, однако, воспретили, [а] в прифронтовой полосе нет подходящих людей. Войсковые части также не дают людей для этой цели. Требуется анкета и ручательство 2-х товарищей]. Особого договора нет. Снабжение документами поставлено довольно хорошо. Оклады максимум 5000 и минимум 3000. Существует премия от 500 руб. до 1000 руб. за хорошо выполненные задания. Плохо с одеждой. На местах гражданские организации не способствуют снабжению одеждой. При прохождении от линии фронта до штаба дивизии, т. е. приблизительно около 50 верст, тратится 3 дня. От дивизии до армии гораздо быстрее. Агентурная сеть охватывает Польшу, Литву, Латвию, Белоруссию и даже Германию. Границы схемы дала сама жизнь. Район армии разбит на 3 подрайона по числу дивизий. Агенты сдают материал в эти дивизионные пункты. Газет поступает довольно много.

Представитель от 7-й армии.

Представитель от Запфронта.

Представитель от ЛАТБЮРО.

Представитель от ФИНБЮРО.

Представитель от Северного фронта.

Докладчиком выступает тов. САМСОНОВ. Докладчик говорит, что работы в Регистрационном управлении до его прихода не было: было все, что угодно, но не дело, приходилось создать заново центр[альный] аппарат Регистрационного управления РВСР, на что ушло много сил и энергии и, в общем, эта работа еще не закончена. Иллюстрируя сказанное, тов. САМСОНОВ читает свои доклады, поданные в ЦК РКП и Ревв[оен] с[овет] Респ[ублики] и выписки из докладов консультантов, на которых подробно останавливается. Заканчивая свой доклад, тов. Самсонов говорит, что, судя по докладам с мест, можно вполне понять и представить работу Регистрационных] управлений], так как это почти фотографический снимок работы Регистрационного управления в прошлом — вернее, его бездеятельности. Принимая все это во внимание, Совещание не должно предъявлять преувеличенные требования к Регистрационному] управлению], а, обратив внимание на пробелы в его прошлой работе, использовать свой опыт и приложить все усилия к более правильной и целесообразной постановке дела агентурной разведки. Тов. САМСОНОВ находит, что поэтому задача Совещания не нападки на Региструп, так как тех лиц, к которым они относятся, к тому же и нет, а деловая и трезвая работа, обмен мнениями и опытом в агентурной работе, и потому в дебатах предлагает не разбрасываться по мелочам.

Председательствующий БРУНО предлагает затронутые в докладе тов. САМСОНОВА организационные вопросы не подвергать теперь обсуждению, а когда Совещание перейдет к рассмотрению организационного вопроса.

Тов[арищ] от Запфронта задает вопрос о шагах, предпринятых Регистрационным] управлением] для организационной связи с армиями во всероссийском масштабе и затем о постановке информации и т. д.

Тов. САМСОНОВ говорит, что заданные вопросы относятся к начальникам отделов.

Тов[арищ] от Юговостфронта запрашивает о штатах для армий и фронтов.

Тов. ИППОЛИТОВ отвечает, что имеется проект штатов для центрального агентурного органа, а для фронтов и армий таковых штатов не выработано и выработка их является задачей настоящего Совещания.

В 6 час объявляется перерыв до 9 часов.

Заседание возобновляется в 8 часов 40 минут.

С докладами о работе Регистрационного] управления] по его отделам выступают начальники отделов:

Тов. Соколов. Начальник оперативного отдела говорит, что взамен консультации созданы оперативный и информационный отделы. При начале работы связи с фронтами не было. Связь с собственной агентурной сетью была слабая. Были запрошены все фронты о представлении схем своих работ, но до сих пор схем не представили: Южфронт, Юговостфронт и Востфронт. Представленные же схемы не удовлетворительны и составлены часто по схеме зарубежных бюро (это, например, видно в схеме Запфронта по Финляндии). Давались задания, но ответы на них поступали скудно (контрольный журнал это свидетельствует). Ввиду недостатка агентурных работников решено систематизировать и согласовать работу: для этого и составлены зоны, т. к. иначе армии зарываются вглубь противника и не знают нередко, что творится на самом фронте.

Упреки Запфронта о заданиях будто бы сверхмеры не верны, а инцидент с Салониками — фантастичен, т. к. из Оперода Региструпа такового задания не исходило.

В дальнейшем резидентуры будут распределены по зонам и глубокий тыл должен отойти к Региструпу. Задания, выполняемые агентами-ходоками, объясняются бедностью людьми. В иностранные государства посланы люди, но пока результатов нет. В зарубежными организациями установлена тесная связь, даются задания, и они также выполняют работу в пределах бывшей Российской империи наряду с фронтами. С Полевым штабом связь тесная, представители Оперода Регистрационного] управления] присутствуют на докладах Оперода Штаба. Делаются выводы и указания Штабом, которые ложатся в основу даваемым фронтом заданий по агентуре.

Следующим заслушивается доклад начальника] сухопутного агентурного отдела тов. Вальтера.

Заменивший председательствующего тов. Бруно — тов. Ипполитов для дополнения доклада о работе морского отдела предоставляет слово начальнику Кронштадтского пункта.

От отдела прессы доклад делает тов. ПОКРОВСКАЯ: В задачи отдела входит извлечение ценного материала в военном и политическо-экономическом отношении из газет армейских, иностранных, русских, белогвардейских и советских. Ежедневно поступает несколько десятков номеров иностранных газет. Доставка газет тормозится общими условиями, фронта же дают старые газеты. Причина всему этому коренится в распылении между разными учреждениями и задержки на местах получаемых газет. Задержка происходит в дивизиях, армиях и фронтах — таким образом, происходит использование в трехчетырех местах, причем всюду выбирался материал, к данной армии не относящийся: делается, следовательно, лишняя работа (параллельная). Далее тов. ПОКРОВСКАЯ подробно останавливается на способах выборки, распределения и группировки сведений о сводках и т. д. Кроме еженедельных сводок в последнее время составляются ежедневные.

Товарищи спрашивают, куда деваются использованные и неиспользованные газеты и есть ли связь с Политуправлением Реввоенсовета Республики.

Тов. Покровская, отвечая, указывает, что соответствующая связь с Политуправлением установлена, туда отсылаются всевозможные воззвания и прокламации. Газеты же, по использовании в отделе прессы, направляются в «Правду» с просьбой их обратного возврата и хранения в архиве.

От информационного отдела — тов. ГРУЗДУП:

В информационном отделе сосредоточивается весь поступающий агентурный материал и используется для оперативного отдела Полевого штаба. Для того чтобы выполнить эти требования, необходимо знание об армиях противника и т. д.

Военспецы относились к этому материалу — добытому кровью, спустя рукава. Была масса работников, которые, однако, ничего не делали в общем и целом, так что много материала оставалось неиспользованным. Не было связи с разведотделом Полевого штаба. Был параллелизм в работе с последним. Много сведений агентуры в сводку разведотдела и вовсе не впадала. Кроме того, материал получался в сыром виде: не было дат, источника и достоверности получаемых сведений. В настоящее время, после очищения от военспецов, работа приобрела другой характер: получаемые сведения систематизируются. Докладчик подчеркивает, что в докладах с мест не отмечено об использовании получаемых сведений, и считает необходимым, чтобы за этим следил Региструпр.

Тов[арищ] от Запфронта спрашивает, имеется ли связь с оперативным отделом и почему нет инструкций. Тов. ГРУЗДУП: контакт имеется: в оперативном отделе ведется специальный журнал, в котором отмечается исполнение задания.

От инструкторско-организационного отдела — тов. ГОРБУНОВ:

Останавливаясь на работе отдела, [Горбунов] говорит, что таковой находится в стадии организации. Затем, определяя вкратце задачи отдела, читает несколько резолюций по вербовке, контролированию и проверке агентов путем разбивки завербованных на несколько кружков, по способности и доверию к ним, где и производится их обучение и инструктирование.

Затем совещание переходит к обсуждению докладов — с мест и Регистрационного управления. Прения открываются речью тов. от Запфронта: по докладам с мест мало что можно сказать, в Регистрационном управлении было не лучше. На местах не чувствовалось его руководства, не было планомерности в работе агентурной разведки, чем и объясняется разброд на местах. Кроме того, надо обратить серьезное внимание на более планомерное снабжение деньгами и одеждой. Региструпр, давая задания, должен предоставить и соответствующую обстановку для их выполнения. Присоединяясь к докладу тов. САМСОНОВА о недостатке работников и о неудачных решениях июльского совещания, которые подлежат изменению, тов. МАРКУС говорит о необходимости в дальнейшем упорядочения снабжения документами. Нужно, чтобы Региструпр действительно подтянулся и не работал только внутри своих_[2] стен, а обратил внимание на должное руководство работой фронтов и армий.

Слово предоставляется тов[арищу] представителю от 7-й армии:

Отмечает ненормальное положение Региструпра по отношению к зарубежным организациям: они должны быть подчинены армии, аппаратом применительно к дивизионным отделениям. Положение, занятое Региструпром [к] зарубежным организациям, порождает параллелизм и кустарничество в работе.

По его мнению, в работе Региструпра масса ошибок, работники Региструпра не уясняют задач агентурной работы и не сохраняют должной конспирации. Заканчивая свою речь, полную выводов по адресу Региструпа, тов. КАРПОВ делает выводы о необходимости для дальнейшей строгой централизации и планомерности в агентурной работе. Подчиненность агентуры армии фронтов должна быть горизонтальная Реввоенсовету и вертикальная Региструпру. За Региструпром остается лишь общее руководство и инструктирование.

Выступивший после тов[арищ] от Финбюро выражает удивление на развязанность тов[арища] представителя от 7 армии по отношению к Финской зарубежной организации, которую тот рассматривает как подчиненную армии.

Из докладов с мест вытекает необходимость классовой разведки, и курс, взятый Регистрационным управлением, есть правильный, так как он имеет основой пролетарский коммунистический принцип. Говорившие здесь, что в течение 2-х месяцев Региструпром ничего не сделано и имеются громадные недостатки в работе, что такие же недостатки имеются на местах* — может быть, в гораздо большем размере. Нужно признать, что задачи, стоявшие перед Региструпром, огромны и посильная работа им произведена. Что касается до зарубежных организаций, то их ни в коем случае нельзя подчинять и заменять ими армейскую или даже дивизионную агентуру. От этого странно[го] и недопустимо[го] воззрения нужно отказаться. Нападки тов. КАРПОВА на зарубежные организации и Региструп совершенно непонятны.

Слово предоставляется тов[арищу] от Латбюро:

Тов[арищ], останавливаясь на докладах, указывает на некоторые недостатки, могущие послужить уроками для будущего. Он подчеркивает, что главный недостаток агентурной работы минувшего периода — это что работники Региструпра не стремились узнать, что творится в армиях и на фронтах, не дали им рамок их работы и т. д. Что же касается по централизации агентурной работы, то она, по его мнению, нежелательна. Тов[арищ] от Юговостфронта отмечает, что бичевать надо взаимно друг друга, так как недостатки везде есть. Не нужно витать в воздухе, надо обратить серьезное внимание на фронты и армии, заняться разрешением наболевших вопросов о снабжении деньгами, одеждой; выработать штаты для фронтов, армий и дивизий.

Представитель Южфронта:

Верно, что Региструп проявил себя лишь месяц-два тому назад. Есть масса шероховатостей; задания бесконтрольны; очевидно, Оперод хромает: слишком много в мелочах, ненужной конспирации и т. д. Что же касается до доводов тов. КАРПОВА, то они несерьезны: это больше придирки. Вопросы денежные и с одеждой очень существенны. Если поставить принцип централизации снабжения одеждой, то через 1–2 месяца очистятся все магазины Москвы, с чем, конечно, не согласится Московский совет и его органы снабжения. Упорядочения снабжен™ одеждой можно добиться изданием соответствующего приказа. В агентурной работе центр тяжести нельзя перенести на зарубежные организации, так как только одна Финская организация наиболее крепкая, все же прочие слабы, поэтому можно только зарубежные организации использовать_[3] в качестве способных к агентурной работе. В заключение тов. БРУНО предлагает избрать комиссию для выработки различного рода резолюций и пожеланий Совещания.

Следующим говорит тов. Самсонов: Работа начинается наново из ничего.

Далее он подчеркивает, что тов. Соколов, на которого нападали, много сделал по сравнению с прошлым. Что касается до зарубежных организаций, то равнение на них есть пожелание не только Региструпра, но и ЦК РКП. Выдвигаемые здесь денежные вопросы посильно могут быть устранены. Тяжесть работы Региструпра велика, ведь он теперь ломает общие организационные принципы старой агентуры, непригодные в обстановке Гражданской войны. Уже одно равнение на зарубежные организации даст много: некоторые их них работают в масштабе армий и даже фронтов, выполняя задания Региструпра; нельзя сказать, что Региструпр не руководил работой: задания и соответствующие распоряжения фронтам давались.

Красной нитью всех докладов проходит отсутствие согласованности и единства методов в работе агентурной разведки, отсутствие знаний, опыта и т. д.

Ранее опытные и умелые товарищи устраивались, как умели, и каждый действовал, как ему казалось лучше. Цель и задача Совещания состоит в том, чтобы не ограничиваться нападками, выяснить и зафиксировать весь опыт. Неправда, что будто всю агентуру хотят передать зарубежным организациям. С каждой организацией будет заключен договор постольку-поскольку, т. е. в зависимости от их готовности к работе и не больше.

Заканчивая свое слово, т. Самсонов вносит пожелание, чтобы дальнейшее течение Совещания было деловым, и вносит предложение выбрать тройку для выработки резолюций.

Прения по докладам окончены. Совещание признает желательным по докладам с мест и по докладу Регистрационного управления и начальников отделов вынести соответствующие резолюции и вытекающие пожелания. Вносится предложение избрать комиссию для выработки резолюций.

Заседание заканчивается в 10 часов 45 минут вечера.

Третий день совещания. 10 декабря

Заседание открывается в 11 часов 50 минут дня.

Председательствующий тов. БРУНО, открывая заседание, говорит, что прения по докладам с мест и Регистрационного управления окончены. Ввиду того, что на последнем заседании была признана Совещанием желательность вынесения определенных резолюций как выводов из докладов, предлагает огласить имеющиеся резолюции.

Слово для оглашения резолюции и ее мотивировки предоставляется тов. ИКОННИКОВУ, который, в кратких словах суммируя сущность всех докладов, констатирует отсутствие общего плана работы, ее несогласованность; констатирует также сильный недостаток в технических средствах и мало-мальски подготовленных работников. Как вывод из всех докладов ясно вытекает необходимость в строительстве работы по агентуре классового принципа. Что же касается Региструпа, то он действительно не проявил себя при военспецах — теперь не то:

Совещание должно констатировать ту громадную работу, которая им произведена. В заключении тов[арищ] от Донбюро читает свою резолюцию.

Тов[арищ] от 10-й армии высказывается против выражения благодарности и упоминания о громадной работе, проделанной Региструпом.

Тов[арищ] соглашается на соответствующее исправление резолюции.

Тов[арищ] от 7-й армии оглашает резолюцию от инициативной группы, в которой говорится об отсутствии инициативы со стороны Регистрационного управления в деле строительства агентурной разведки.

Тов[арищ] от Запфронта оглашает свою резолюцию и настаивает на ее голосовании.

Тов[арищ] от 7-й армии, указывая, что в резолюции тов[арища] от Запфронта затрагиваются вопросы чисто организационного свойства, предлагает товарищу] вопросы организационные выбросить и слить в одну со своей.

Тов[арищ] от Юговостфронта вносит предложение о выборе редакционной комиссии для согласования внесенных резолюций и выработки одной общей.

Голосованием 16-ю голосами при 8-ми за предложение тов. СТОЛЯРОВА отклоняется.

Внесенные резолюции ставятся на голосование, тов. МАРКУС свою резолюцию снимает.

Голосуются без обсуждения резолюции товарищей от Донбюро и 7-й армии, причем резолюция тов[арища] — представителя] от Донбюро с поправкой товарища] — представителя] от 10-й армии принимается при 17 за и 12 воздержавшихся.

Резолюция тов[арища] от 7-й армии отклоняется 12 голосами при 2 за и 11 воздержавшихся.

После принятия резолюции Совещание переходит к заслушанию доклада по организационному вопросу.

Слово для доклада предоставляется тов. САМСОНОВУ, который сообщает, что начальник] Полевого штаба РВСР ЛЕБЕДЕВ, изъявивший готовность выступить в организационном вопросе с некоторыми пожеланиями о целях и задачах агентурной разведки и желательной постановки агентурной разведки, утром быть не может, а придет лишь в 10 часов вечера.

Продолжая свой доклад, тов. САМСОНОВ делает краткий обзор целей и задач агентурной разведки и ссылается, что по указанию ЦК РКП Региструп вводит классовый партийный характер и [в] агентурную разведку. Эти принципы и должны лечь в основу организационной работы Совещания. Методы же работы агентурной разведки и способы связи с центром могут быть самые разнообразные.

По окончании доклада тов. САМСОНОВА с мест раздаются голоса с вопросами: “Будет ли общий доклад по организационному вопросу?”, на который председательствующий тов. БРУНО отвечает, что общего доклада не будет, а Регистрационное управление предлагает заслушать в качестве докладчиков по организационному вопросу начальников] отделов Региструпа.

Тов. ИППОЛИТОВ отвечает на запрос о штатах, что штатов для агентурных отделов фронтов и армий Регистрационном управлением не вырабатывалось и разработка их всецело предоставляется Совещанию. Как проект штатов могут послужить штаты, выработанные тов. БРУНО для агентуры Южфронта. Совещание постановляет: заслушать доклад по организационному вопросу по частям в виде докладов начальников] отделов отдельно по каждой отрасли работы.

Слово для доклада предоставляется нач[альнику] оперативного отдела тов. СОКОЛОВУ, который говорит, что внесение зон необходимо для целесообразности работы, так как сохранит необходимую экономию сил и избавит от разбросанности. Зоны могут быть и несколько произвольны, и дело Совещания — выработать их. Он отмечает, что задания фронтовых и армейских агентурных организаций превышают зоны (это видно из представленных схем резиденций_[4]).

У Региструпа пока слаба своя сеть.

Дальше тов. СОКОЛОВ читает свою резолюцию (см. приложение) и поясняет ее примерами. Резолюция суммирует опыт работы фронтов и армий.

Задания Оперода вырабатываются по указанию Оперода Полевого штаба, с которым имеется постоянная связь путем представительства Регистрационного управления на оперативных заседаниях Полевого штаба РВСР. То же самое необходимо установить и на местах. Большинство заданий не выполняются в срок. В целях контроля выполнения заданий Оперодом Региструпа ведется особый журнал, в котором отмечаются сроки дачи и выполнения задания. До сих пор (благодаря слабости связи с фронтами и неутверждения новых штатов Регистрационного управления) работа Оперода тормозится.

Тов[арищ] — представ[итель] от 13 армии задает вопрос о связи агентуры армейской с зарубежными организациями.

Тов. СОКОЛОВ отвечает, что таковая — с зарубежными] организациями] — и должна быть установлена путем передачи последними необходимых сведений армейским агентурам.

С докладом по инструкторско-организационному отделу выступает тов. ГОРБУНОВ, излагая вкратце задачи отдела, останавливается на вербовке, учете и подготовке агентов. Вновь выдвигая кружки как форму проверки и подготовки агентов, тов. ГОРБУНОВ читает на этот предмет тезисы. По окончании доклада докладчику задаются вопросы товарищами о том, могут ли вербовать фронта самостоятельно, для кого вербует Региструп, возможны ли переброски агентов, порядок прохождения в кружках агентов и методы их подготовки.

Тов. ГОРБУНОВ отвечает на вопросы: вербовка может производиться и на местах, но все завербованные должны состоять на учете в вербовочном отделе. При Регистрационном управлении учреждаются вербовочный отдел, который одновременно снабжает и фронты завербованными. Переброски агентов возможны в исключительных случаях — по соглашению с фронтами, если не хватит резерва Региструпа. Агенты по завербований разбиваются по несколько кружков — примерно на 3: в первом (более широком) — малонадежные, требующие обследования, где цели им не указываются; во втором — надежные, которым вполне можно верить. Окончательная подготовка на работу производится в третьем кружке (более узком), путем кружкового инструктирования и устройства специальной школы.

Тов[арищ] — представитель] от 7-й армии находит, что подобного рода «кружковщина» не может гарантировать сохранение конспирации в работе.

Тов[арищ] — представ [итель] от Финбюро предлагает вопросы, как дискуссию в открытом виде, прекратить.

Принимается предложение ограничиться самыми необходимыми существенными вопросами. В заключение тов. ГОРБУНОВ читает тезисы о школе обучения и подготовки.

Следующим заслушивается доклад начальника] информационного отдела тов. ГРУЗДУПА:

Роль информации громадна, так как она дает результаты работы агентуре. Методы ее: ясно, без недомолвок, осветить все, полностью использовать материал. Не было общих методов; материал обрабатывался не всегда своими работниками, а часто военспецами в разведке, не будучи использован целиком. Сведения должны разбиваться на то, что нужно для местных нужд и что надо в кратчайшее время отправить высшим инстанциям и соседям. Недопустимо смешение агентурного материала с допросом пленных и т. д., но такой материал необходим для проверки и перекрыти[я] работы агентуры. Переходя далее к технике обработки и порядку использования агентурного материала, тов. ГРУЗДУП читает резолюцию-инструкцию и правила направления и обработки агентурного материала. В телеграфных сводках и донесениях нужно избегать лишних слов, применяясь к военной терминологии, чтобы не загружать телеграфа.

Тов[арищ] — представ[итель] от 16 армии спрашивает, когда нужно подавать периодические сводки, какой срок должен быть установлен.

Тов. ГРУЗДУП указывает: ежедневные сводки подаются дивизиями и армиями вверх по инстанциям; недельные [и] двухнедельные — фронтами и Региструпром; и месячные Региструпром.

С докладом о правильном использовании иностранной и зарубежной прессы выступает тов. ПОКРОВСКАЯ и оглашает на этот предмет тезисы, отвечая на вопросы, задаваемые с мест.

В 2 часа 30 минут объявляется перерыв до 4-х часов вечера.

20/III 9 [час] 30 [мин]

Отрываются прения по организационному вопросу речью тов[арища] представителя от Запфронта. Тов[арищ] указывает на то, что агентурная разведка должна разделяться на активную и информационную; фактически не верно, т. к. нельзя увлекаться активностью, отбрасывая ее целесообразность_[5].

Далее товарищ, останавливаясь на положении об агентурной разведке, принятом 19 июля с.г., предлагает ее_[6] изменить, т. к. в этом положении первых пунктов проводится разделение войсковой и агентурной разведки, которая в последующих пунктах стушевывается.

Необходимо изменить также существующие штаты, т. к. они неудовлетворительные. Живая жизненная потребность говорит за то, что штаты должны быть увеличены почти вдвое. Что же касается настояния тов. СОКОЛОВА о том, чтобы строго соблюдались зоны обследования, то, возможно, что теоретически это может быть правильно, но фактически это невыполнимо по многим соображениям, ибо мы находимся не во время войны империалистической, а во время войны гражданской, когда строгое соблюдение зон невозможно. Тот взгляд, который переводится Регистрационным управлением относительно перенесения центра тяжести разведки на зарубежные организации, неверен, потому что зарубежные организации к восприятию агентурной разведки не приспособлены. Будучи не в курсе тех требований, которые предъявляются к разведке армиями, они могут дать массу обывательных_[7] сведений, которые с точки зрения военных организаций стоят нуль.

Финляндия тому не может служить примером, так как с ней войны нет и переход границы легче. На ЦК РКП ссылаться нельзя, так как, не зная ближе дела, ЦК РКП может иметь неправильное суждение. Что же касается вербовки и инструктирования агентов тем пунктом, который устанавливает в своем положении т. ГОРБУНОВ (кружками, группами, путем мобилизации), — невозможен, так как здесь необходим подбор чисто индивидуальный.

Порядок передачи и использования прессы неверен: армия и фронт должны иметь сведения не только военные, но и учитывать политическую ситуацию. Старое положение должно быть переработано. Дивизионные отделения не должны быть прикреплены к дивизиям, а территориально к месту расположения.

Тов[арищ] представитель от 16-й армии категорически возражает против точного установления зон агентурной разведки, так как считает, что подобное распределение зон было уместно во время империалистической войны, теперь же (во время войны гражданской) это не может быть применено, ибо опыт кавалерийских налетов противника, затем частые переброски его частей заставляют точное соблюдение зон.

Поэтому установление зон должно быть отброшено, как отжившее, в сторону. Журналы задания ведутся, их устанавливать не следует. Ежедневных и еженедельных агентурных сводок не должно быть, а должны быть ежемесячные с приложением схем, которые и доставляются Регистрационному управлению. Пресса не должна быть изъята из ведения и использования армий и фронтов: она необходима для ориентирования в политической обстановке армии противника. Что же касается вербовки и инструктирования группами и кружками, то это невозможно, ибо это нарушает всякую конспирацию.

Тов[арищ] представитель от 16-й армии: План вербовки Регистрационного управления неудачен: он разглашает конспирацию всей работы. Принцип же классовой разведки верен и он наиболее правилен в условиях гражданской войны. Минувшие факты говорят за то, что если кадеты были шпионами Деникина и др., то мы, в свою очередь, должны направить все усилия в борьбе только усилиями пролетарского класса.

Относительно зон необходимо установление их с определением точного района тыла противника, иначе разведка дивизии и армии не может дать осязательных результатов для своих военных органов, которые требуют быстрого исполнения.

Зарубежные организации должны быть вполне автономны и выполнять задания, не связывая их никакими условиями тех органов, которые они обслуживают; должна быть взаимная информация.

Тов[арищ] представитель [от] Юговостфронта: Зоны, предлагаемые Регистрационным управлением, могут быть и должны быть, но не трафаретные, а условные. Вербовка практически неприемлема в той форме, в какой ее предлагает Региструп. Для работы нужны новые штаты, и они должны быть выработаны здесь: без штатов нельзя уехать из Москвы.

Тов[арищ] представитель от 10 армии: Мы съехались разрешить наболевшие вопросы. Здесь после высказанных положений участниками совещания должна быть выбрана общая комиссия из представителей совещания и Регистрационного управления для согласования высказанных положений, выводов из них и выработки проектов.

Агентура, как таковая, не должна быть оторвана от войсковых организаций (прежде всего местных штабов), а должна быть теснейшим образом использована последними. Ясно, что в деле агентурной разведки присутствие военспецов недопустимо, но результаты агентурной разведки должны быть в первую очередь использованы соответствующими военными организациями. Опыт работы в агентурной разведке, отмеченный в докладах с мест, говорит, что так дальше работать невозможно, ибо партизанщина и кустарничество дальше нетерпимы. Это наблюдается не только в работе, но и в разнообразии названий Разведывательных], Информационных] и др. отделов; они должны носить одно название — Регистрационных и иметь строгую централизацию.

Совещание должно разрешить вопрос о штатах и окладах на местах для фронтов и армий. Надо также обратить внимание на установление точной и тесной координации с зарубежными организациями, [а] также установление порядка и формы отчетности в работе, личном составе и деньгах. Тот порядок снабжения деньгами, который практиковался до сих пор, нетерпим, так как при существующем субсидировании РВС армии, агентурная разведка прежде всего исключительно отчитывается перед ними.

Тов[арищ] представитель от Латбюро, присоединяясь к выводам, высказанным представителем от Запфронта, подтверждает необходимость установления территориальности для дивизионных агентур и для резидентур.

По мнению оратора, выступавшие товарищи не возражают против установления зон вообще, но против их трафаретности и верстового измерения. В остальном тов[арищ] подтверждает соображения, высказанные предшествующими товарищами, настаивая на упорядочении снабжения одеждой и деньгами армейских и фронтовых агентурных отдел[ов] из центра.

Тов[арищ] представитель от 7-й армии жалуется, что Оперод Региструпа дает слишком много заданий: так, напр[имер], в самую горячую минуту наступления Юденича их было получено целых 6. Необходимо, чтобы наблюдающий член Реввоенсовета был в курсе работы. В армиях необходимы следующие отделы: оперативно-вербовочный, административно-хозяйственный и информационно-хозяйственная часть. Что касается до привлечения к агентуре партийных организаций, то нужна сугубая осторожность, чтобы не провалить чисто партийной работы. Что касается спешной отсылки прессы в Региструп, то это невозможно, так как Реввоенсовет интересуется международной политикой и требует от разведки обработки в армиях и газетного материала в этом смысле.

После речи тов[арища] от 7-й армии прения прекращаются. Избирается редакционная комиссия для обработки всех резолюций и материалов из 5 лиц: 3-х от фронта и 2-х от Региструпа.

От фронта избираются товарищи представители Запфронта, Юговостфронта и 10 армии. От Региструпа избираются тов. Ипполитов и Буцевич_[8].

Объявляется перерыв.

Заседание возобновляется в 10 час 45 мин при присутствии начальника Полевого штаба тов. Лебедева.

Слово для доклада предоставляется тов. Лебедеву: Разведка разделяется на войсковую и агентурную. Грань эта в центре, здесь, проходит довольно резко, но на местах сравнительно более стушевывается. Цели агентурной разведки — дать оперативным органам нужные сведения о военной мощи, ресурсах, политически-экономических фактах и т. д., и намерениях той или иной страны — например, ПОЛЬШИ.

В частности, о Польше важно знать: 1-е — военную политику в отношении Советской России; 2-е — к белым правительствам (Деникина, Юденича); 3-е — к Германии, Чехославии_[9] и т. д.; 4-е — из кого состоит армия, роды войск по оружию, полевых запасных и т. д. частей; 5-е — его ресурсы в людях и т. д., как проходит мобилизация, система пополнения, призванные уже возрасты, меры вербовки добровольцев, 6-е — группировку сил по театру военной линии и внутри страны. В этом смысле особенно важно наблюдение за переброской войск — особенно с одного фронта на другой. Такая же приблизительно задача ставится Региструпу и относительно несмежных с нами государств и по всему миру. У фронтов задания суживаются до изучения близлежащих государств. У армий сужение идет еще дальше и в ширину, и в глубину: напр[имер], в Западном фронте против Польши интересуются исключительно частями и населением этого участка. Агентура дивизий зависит от участка, занимаемого дивизией фронта. На пассивных участках фронта, на активных участках при ширине 10–30 вер[ст] агентурной разведки почти нет (ближайшие, обширные, нерасчлененные задачи имеют результатом ответы фельетонного характера — по газетам и слухам, и притом запоздалые). Необходимо умело расчленить задачи на массу мелких заданий, и притом так, чтобы по получении ответов на эти задания (с некоторым неизбежным пробелом) можно было бы по сведению результатов получить требуемую картину общего положения. Не менее тщательно надо наладить связь с курьерами, так как запоздалые сведения не нужны. Ввиду того, что по обе стороны фронта говорят или по-русски, или на легко доступных языках и переход относительно нетруден, условия для агентурной разведки, по сравнению с позиционной войной, с чужими странами гораздо легче. Деникину гораздо легче работать, так как его осведомляет интеллигенция, работающая у нас, тогда как Советская Россия по необходимости в посылке идейных работников опирается на иные слои. В идеале Полевой штаб дает задания (через Региструп) лишь фронтам, те армиям и т. д. На практике ввиду недостатка сведущих работников приходится контролировать выполнение заданий на местах и через инстанцию. В особенности необходимо требовать представления по инстанциям подлинных документов. Далее тов. Лебедев отвечает на ряд вопросов о прессе, о взаимоотношениях военной и агентурной разведки и т. д.

Собрание закрывается в 12 час вечера.

Четвертый день совещания. 11 декабря

Заседание открывается в 5 час вечера, после окончании работы Комисси[и].

Докладчик в Комиссии — тов[арищ] представитель от Запфронта — оглашает резолюцию по организационному вопросу, выработанную без прений 14 голосами при 3-х воздержавшихся.

Секретариату Совещания предоставляется право внести редакционные поправки. Резолюция о связи агентурной разведки с войсковой принимается после прений единогласно с поправками тов[арища] представителя от Донбюро — о выпуске слов “абсолютно” и в конце о срочности заданий. Далее заслушивается проект о переименовании всех агентурных отделов на фронте в соответствующие регистрационные — принимается единогласно. Заслушивается положение по Регистрационному управлению фронта и принимается большинством против одного со следующими поправками: в параграфе 4 опускается “во всех отношениях”, в параграфе 9 опускается “копия Региструпу”. Далее заслушивается Положение о Регистрационном отделе армии и Регистрационном отделении дивизии и принимается единогласно.

Далее заканчиваются штаты фронта и после предложения тов[арища] представителя от 12 армии о их сокращении принимаются в целом 10 голосами против 4-х. Поправки товарища] от 12 армии и тов[арища] от 8-й отклоняются. Затем заслушиваются: штаты армии и принимаются 10 голосами против 3-х; и штаты дивизий, которые принимаются единогласно. Далее заслушивается резолюция по оперативной части и принимается единогласно. Резолюция о прессе, против которой высказываются тов[арищ] от Запфронта и за тов. Буцевич, принимается 11 голосами против 3-х. Тов. Груздуп зачитывает_[10] резолюцию по информации, которая и принимается единогласно. Далее заслушивается инструкция по обработке материалов и принимается единогласно. Далее 17-ю голосами против 2-х принимается предложение посылать 2 раза в месяц схемы расположения противника и его баз. Товарищем] от Донбюро вносится резолюция об утверждении Совещанием соглашения с зарубежными организациями, которое принимается всеми голосами против одного.

Совещание закрывается в 6 час 30 мин пением Интернационала»[444].

Итак, РУ расписалось в том, что работа и к декабрю 1919 г. велась несогласованно с разведотделением Оперативного управления Полевого штаба РВСР. Меры по координации работы предложил начальник Полевого штаба П.П. Лебедев[445]. Предлагалось распределить резидентуры по зонам, глубокий тыл отдать РУ. Делегаты отмечали отсутствие нормального финансирования и явно недостаточное количество агентов. При этом выяснилось, что агентурная разведка достигла уже значительных результатов, в частности, агентурная сеть только 15-й армии охватывала «Польшу, Литву, Латвию, Белоруссию и даже Германию». Общим местом выступлений была критика РУ и особенно начальника Агентурного отдела В.Н. Соколова. Самсонов попробовал было вступиться за подчиненного, но на собравшихся его выступление впечатления не произвело. По итогам все агентурные отделы на фронте были переименованы в Регистрационные. Совещание задачу выполнило: были выработаны и приняты Положения о

Регистрационном управлении фронта, о Регистрационном отделе армии и Регистрационном отделении дивизии. Кроме того, были приняты штаты Регистрационного управления фронта и ряд инструкций, необходимых для нормальной организации агентурной разведки, в том числе «Инструкцию о взаимоотношениях Региструпра Полевого штаба РВСР с зарубежными бюро РКП(б)». В соответствии с Инструкцией зарубежные партийные бюро, работавшие под руководством ЦК РКП(б), обязывались выполнять задания РУ, вербовать людей для его зарубежной работы, переправлять добытые сведения и материалы в Советскую Россию; РУ — содействовать вербовке сотрудников для зарубежных бюро, снабжать эти бюро деньгами, документами, техническими средствами и инструкциями, допускать представителей зарубежных бюро на свои съезды и совещания по разведке с правом решающего голоса. В целом можно констатировать, что совещание поставленные задачи выполнило.

Впрочем, 19 мая 1920 г. заместитель начальника РУ Одоевский жаловался в большевистский ЦК на представителя Центрального бюро еврейских коммунистических секций Диманштейна, который, получив 500 тысяч рублей на работу по заданиям РУ, за полгода не выполнил ни одного из полученных заданий и не представил, вопреки неоднократным обращениям РУ, отчета о расходовании средств[446].

При этом к 1920 г., как установил исследователь С.В. Карпенко, сложилась эффективная система органов войсковой разведки. Разведотделы Полевого штаба и фронтовых штабов действовали весьма успешно. Ежедневные разведсводки Полевого штаба предназначались для правительства и РВС Республики. В них обобщались самые важные и достоверные сведения по всем фронтам и территориям противника[447].

Разведка Красной армии изучала практически все стороны жизни тыла белогвардейцев и интервентов: состояние сельского хозяйства, промышленности, транспорта, финансов, торговли и продовольственного дела, материальное и политико-правовое положение всех слоев населения, их политические настроения и социальная активность, проведение мобилизаций и реквизиций, формирование, пополнение и снабжение войск, политическая, военная и материальная помощь белым со стороны стран Антанты, взаимоотношения между различными слоями противника. Все эти факторы имели решающее значения в деле боеспособности вооруженных сил противника, поэтому без их изучения было невозможно осуществлять планирование и оперативное руководство.

Тыл противника изучался с помощью войсковой разведки, опроса пленных и перебежчиков, агентурной разведки, изучения трофейных документов и газет, а также технических средств — авиации и пеленгаторных станций радиотелеграфа.

Руководство всеми видами разведки было сосредоточено в одних руках: войсковая, агентурная, авиационная и радиоразведка подчинялись соответствующим воинским начальникам. На уровне полков — бригад — дивизий начальники разведорганов не являлись непосредственными руководителями этих средств разведки и занимались лишь анализом и систематизацией получаемой информации. Поэтому различные звенья разведки действовали разобщенно, поступление сведений нередко носило бессистемный, случайный характер. В разведорганах ощущалась острая нехватка специалистов. Только в штабах армий, фронтов и Полевом штабе работали бывшие офицеры, окончившие Императорскую Николаевскую военную академию и имевшие подготовку в организации разведки, обработке и анализе развединформации.

Несовершенство организации и нехватка профессионалов затрудняли проведение широкомасштабных и целенаправленных разведопераций с использованием всех средств разведки и имели следствием ошибки при анализе развединформации и отдельные неточности в выяснении тех или иных вопросов о противнике[448].

Разведсводки сохранились достаточно полно вследствие своего многократного копирования и широкой рассылки. Поток разведсводок шел не только снизу вверх, но и сверху вниз по прямой подчиненности штабов, и по «горизонтали» — в штабы соседних дивизий, армий и фронтов. Штабы дивизий рассылали свои разведсводки в штаб армии и штабы соседних дивизий; штабы армий — в штаб фронта, штабы соседних армий и штабы подчиненных дивизий. В процессе прохождения развединформации снизу вверх нередко выделялась ее суть, а многие детали, не имевшие значения на военных разведчиков, опускались[449].

В 1919 г. для организации разведывательно-подрывной деятельности в РУ появилась группа бывших эсеровских боевиков — профессиональных подпольщиков, среди которых выделялись племянник Столыпина Алексей Михайлович Устинов, Афанасий Семенович Северов-Одоевский и Яков Моисеевич Фишман[450].

На повестку дня РУ встал новый вопрос — финансовый. РУ остро ощущало нехватку денежных средств «на ведение разведывательной деятельности, — отмечает военный историк В.С. Кириллов. — Смета агентурного отдела… постатейно рассматривалась и утверждалась на заседаниях валютной комиссии Политбюро ЦК РКП(б) [451]. Сменяли друг друга начальники РУ (Д.И. Курский[452], Г.Л. Пятаков, В.Х. Ауссем) и его Агентурного отдела (В.Г. Зиверт с июня 1919 г., Н.М. Чихиржин с июня же 1919 г., В.К. Вальтер с декабря 1919 г, В.Н. Соколов с января 1920 г., А.П. Аппен с апреля 1920 г., Я.К. Берзин с декабря 1920 г.) [453], регулярно докладывавшие руководству РККА о бедственном положении центрального органа военной разведки и самой разведки и безуспешно требовавшие денег; утверждавшие новые Положения о РУ и проводившие связанные с ними реорганизации. Но недостаток специальной подготовки и безденежье сводили результаты работы к минимуму.

1 января 1920 г. при новом начальнике РУ видном большевике Г.Л. Пятакове (январь — февраль 1920 г.) вошли в действие новый Штат и Положение о Регистрационном управлении. В сборнике биографий «Они руководили ГРУ» дается следующая оценка документа: «“Положение” представляло собой документ все еще военного времени». В общем виде задачи РУ были формулированы следующим образом: «Выяснение военных, политических, дипломатических и экономических планов и намерений стран, враждебно действующих против Российской Социалистической Федеративной Советской Республики и нейтральных государств, а также и отдельных групп и классов, могущих нанести тот или иной вред Республике». Задания РУ получал от РВС Республики и Полевого штаба. РВСР назначал начальника РУ и «через одного из своих членов» осуществлял «непосредственное наблюдение за деятельностью» управления. Устанавливалась следующая структура РУ: 4 отдела (мобилизационный, оперативный, информационный и хозяйственно-финансовый) и комендантская часть. «Мобилизационный отдел (цитируется сборник «Они руководили ГРУ») привлекал сотрудников “для работы по тайной разведке”, занимался их обучением и разрабатывал для них инструкции и указания. Оперативный — составлял общий и частный планы агентурных сетей, распределял задания между местными органами Региструпра и отдельными агентами, снабжал агентов всем необходимым для работы, опрашивал возвращающихся из-за рубежа людей и оценивал их сведения. Информационный обрабатывал и сводил все данные, получаемые от оперативного отдела и из зарубежной прессы и документов, издавал разного рода сводки, обозрения и т. п.; в его функции входило также “сообщение представителям советской печати различных сведений из добытых Региструпром материалов, по утверждению начальником Региступра”»[454].

В марте 1920 г. РУ умудрилось проигнорировать совещания по рассмотрению «Наставления по организации разведывательной службы в Рабоче-крестьянской Красной армии», на которых присутствовали: начальник разведчасти Оперативного управления Полевого штаба К.Ю. Берендс, его помощник Краснов; помощники начальников регистрационных отделений 6-й армии Манютет, Западного фронта Попов, Юго-Западного фронта Медель; представители Управления инспекторов артиллерии, Управления авиадарма, СКА и СКАРАДИО[455]. Если неявка представителя Кавказского фронта еще как-то объяснима, то неявка представителя РУ не свидетельствует о высоком уровне контроля со стороны центрального руководящего органа за происходящим в разведке.

Владимир Христианович Ауссем, член революционного движения с 1899 г., командир 2-й Украинской советской дивизии, в армии не служил, если не считать краткосрочного пребывания в кадетском корпусе в Киеве после Февральской революции.

С 25 декабря 1919 г. Ауссем — в центральном аппарате военной разведки начальником 2-го отделения 1-го отдела «с прикомандированием к Управлению». В январе 1920 г. Ауссем помощник, затем и заместитетель начальника РУ. За его подписью объявлены Положение и штат регистрационных отделений штабов армий, ставших «органом, ведущим тайную агентурную разведку и руководящим таковой в дивизиях и контролирующим ее». С 14 февраля Ауссем возглавил РУ и объявил его штат, по которому предусматривалось 4 отдела — мобилизационный, оперативный (агентурный), информационный и хозяйственнофинансовый.

Изменение ситуации на фронтах повлекло за собой изменение «вектора» советской военной разведки. В апреле 1920 г. Ауссем докладывал, что разведка в тылу белогвардейских войск «на окраинах» отпадает или функции РУ сокращаются до минимума одновременно с очищением этих стран. На первое место выходит разведка в странах Западной Европы, Японии и Америки, для чего «в первую очередь может использоваться и огромная численно русская эмиграция». Ауссем добивался выделения Регистрационному управлению хотя бы 10–20 «ответственных лиц» из дореволюционной эмиграции, которым можно было бы доверить, к примеру, связи III Интернационала. Член Оргбюро ЦК Л.П. Серебряков наложил резолюцию: «Уч[етно] — распределительному] отд[елу]. Предоставить тов. Ауссему необходимых] работников] загр[аницей] и знающих языки»[456]. Но в результате приказа члена РВС ЮгоЗападного фронта И.В. Сталина об отозвании начальника Регистрационного управления фронта Ф.М. Маркуса[457], вопреки протесту руководства военной разведки, разразился скандал — 10 июня Ауссем сложил с себя «ответственность за дальнейшую постановку дела агентурной разведки и возможные сюрпризы на фронте» [458].

20 июня 1920 г. вышел приказ РВСР № 1391/238, объявивший о ликвидации РУ и изменении структуры Полевого штаба, в частности, о реорганизации Оперативного управления ПШ в Оперативно-разведывательный отдел с разведывательной частью в нем. Общая структура управлений Полевого штаба выглядила теперь следующим образом:

I. Оперативно-разведывательный отдел в составе частей: 1) Оперативной; 2) Разведывательной; 3) Учетной, состоящей, в свою очередь, из отделений: 1-го (учет всех воинских частей), 2-го (учет численности всех воинских частей), 3-го (учет численности Запармии, Трудармии и ТАОНа[459]), 4-го (учет численности войск Всероглавштаба и частей особого назначения); Топографического;

II. Отдел связи, состоящий из: 1) Канцелярии; 2) Экспедиционно-журнального отделения; 3) Телефонно-электро-монтерного отделения; 4) Телеграфной конторы; 5) Рабочей телеграфной колонны; 6) Радиостанции; 7) Отдельной автомобильной команды;

III. Учетно-регистрационный отдел: 1) Информационное отделение; 2) Отделение по укомплектованию;

Информационно-исторический отдел: 1) Информационное отделение; 2) Историческое отделение; 3) Общее отделение[460].

По мнению исследователя Н.Д. Егорова, приказ положил конец РУ: «К концу Гражданской войны в Красной армии сложилась стройная система органов военной разведки, которые входили в состав подразделений штабов, ведавших оперативными вопросами, и включали разведывательную часть в составе

Полевого штаба Реввоенсовета Республики, разведывательные отделения в составе штабов фронтов, армий, других оперативных объединений, разведывательные подразделения или лиц, ответственных за разведку, в составе штабов воинских соединений и частей. В центральном, фронтовом и армейском подчинении создавались специальные технические части, целью которых было получение разведывательной информации (приемные радиостанции, разведывательные авиационные отряды и т. п.). Тактическая (войсковая) разведка велась силами стрелковых и кавалерийских частей и подразделений»[461]. Система, весьма вероятно, была стройной. И Регистрационное управление формально могли упразднить, но на деле «ликвидация» управления несколько затянулась.

В августе 1920 г. (формально — 11 июля[462]) очередным руководителем советской военной разведки был назначен латыш Ян Давидович Ленцман. Родился 17 ноября 1881 г. в Курляндии в семье крестьянина-батрака. Образование получил, мягко говоря, весьма скромное: ЦПШ. Зато гигантский стаж в революционном движении — с 1898 г., в Социал-демократической партии Латышского края (СДПЛК) с 1899 г., член ЦК РСДРП с 1907 г., член Бакинского комитета РСДРП (1908–1911), член Рижского комитета СДПЛК (1911), член ЦК СДПЛК (1914–1915). Неоднократно подвергался репрессиям за революционную деятельность. С 1906 г. — в эмиграции, проживал в Швейцарии. Существенно повысил культурный уровень. Делегат Лондонского съезда РСДРП, 2-го съезда СДПЛК, избран членом ЦК. В 1917 г. — член Президиума ВЦИК, на подпольной работе в Риге, 1 января 1918 г. арестован немцами и заключен в концлагерь Фридрихсгоф, где сидел до апреля. Вернулся в Советскую Россию — начальник политотдела военкомата г. Москвы (июнь — июль 1918), председатель Ярославского губернского ревкома (июль — сентябрь 1918); инструктор ЦК РКП(б) (с октября 1918;) нарком внутренних дел и заместитель председателя СНК Латвийской Советской Республики (с декабря 1918); член РВС Армии Советской Латвии (апрель — май 1919), член РВС и начальник политотдела 15-й армии (апрель 1919 — февраль 1920); председатель заграничного бюро ЦК Компартии Латвии, в городах Великие Луки и во Пскове (с июня 1919 г.). Любопытно, что в июле 1920 г. Ленцман был назначен одновременно начальником РУ и членом Президиума ВЧК. Вероятно, предполагалось, что это поможет наладить взаимодействие военных разведки и контрразведки и упростит получение Регистрационным управлением средств на ведение заграничной работы (сметы утверждались ВЧК).

Ленцман оказался прагматиком, ценившим беспартийных специалистов. Отказавшись от их использования в работе, связанной с заграничными коммунистическими организациями, новый начальник РУ признал возможность работы военспецов «при отсутствии соответствующих коммунистов» в не справлявшемся со своей работой информационном отделе[463]. Летом 1920 г. Реввоенсовет Республики учредил институт военных представителей РСФСР в странах, с которыми республика заключила мирные договоры и установила диломатические отношения. 3 июня РВСР утвердил инструкцию военным представителям РСФСР за границей. В обязанности военных представителей включались задачи по военной разведке[464].

«В связи с открывающейся возможностью Российской Социалистической Федеративной Советской Республике посылать в другие государства, с которыми… заключен мир или достигнуто какое-либо политическое соглашение, дипломатические миссии или представительства и вместе с тем военных представителей, и в целях объединить подбор кандидатов на должности военных представителей в одних руках» 16 августа 1920 г. заместитель председателя РВС Республики Эфраим Склянский приказал подбор и расстановку военных представителей при официальных миссиях «в каждом отдельном случае производить Регистрационному управлению Полевого штаба РВСР» с утверждения РВСР и согласия НКИД. Назначение «полуофициальных-неофициальных представителей» РУ также обязывалось производить по соглашению с НКИД. Списки кандидатов на вышеуказанные должности должны были представлять начальник Всероссийского главного штаба и Академии Генштаба РККА. 28 августа приказом РВСР был объявлен штат военного представительства за границей, состоявший из 7 человек. 6 сентября РВСР объявил приказом Положение о военном представительстве за границей, согласно которому военные представители назначались РВСР по представлению Полевого штаба и по согласованию с НКИД. Они входили в состав дипломатической миссии РСФСР, их задачей было обслуживание военных задач обороны Советской России за границей. Денежные средства для военных представителей должны были ассигновываться по сметам Полевого штаба, но вследствие отсутствия точного курса валюты и колебания цен, оклады на содержание и отпуск средств на текущие расходы разрешалось временно определять уполномоченным дипломатических миссий на местах[465].

К осени 1920 г. намечалась очередная реорганизация Регистрационного управления. Для этого при ЦК была сформирована специальная Комиссия. В сентябре Ленцман и начальник Оперативного отдела РУ А.П. Аппен направили в Комиссию по организации РУ проект нового штата, отметив: «изменение в штатах не есть ломка аппарата управления в целом, а лишь те частные изменения, которые… необходимо внести»[466]. Ленцман и Аппен разъясняли: «Первым самым крупным изменением в новых штатах намечено расформирование Мобилизационного отдела и сформирование Организационного отдела; вторым изменением явилась реорганизация Общей канцелярии в Общий отдел. Расформирование Мобилизационного отдела безусловно было вызвано жизненным опытом, ибо мобилизация агентов не тем отделом, который фактически их отправляет, вызывала всегда массу недоразумений, и наиболее целесообразным найдено, как мобилизацию-вербовку, так общее и персональное инструктирование, а равно и самую отправку за рубеж агента передать в одни руки — в Оперативный отдел. Но в связи с увеличивающейся работой Оперативного отдела и необходимостью отделить работу управления и руководства местными органами от работы по непосредственной секретной агентуре необходимо сформировать новый Организационный отдел, задачей которого является руководство работой подчиненных Региструпру местных органов и инспекции работы последних. Реорганизация… Общей канцелярии в Общий отдел вызывана тем, что целый ряд необходимых для всех отделов подсобных учреждений, как, например: типография, комендатура, инфровальщики находились до сих пор в подчинении разных отделов, что безусловно плохо отражалось и тормозило работу. Поэтому Общему отделу подчинены все те отделения, которые являются общими и необходимыми для всех отделов Региструпра. Далее штат увеличен в Оперативном и Сводочном отделениях — они были разбиты на секторы, ибо при сколько-нибудь удовлетворительной постановке работы необходимо сводку сведений и вырабатывание новых заданий специализировать по отдельным отраслям или группам стран, так как отдельное лицо всей Европой или даже миром ведать не может. Затем введена в штаты комендантская команда в количестве 16 человек. Команда необходима для охраны здания Региструпра, ибо ежедневно меняющийся караул, посылаемый ВОХРом, этой задачи удовлетворительно исполнить не может ввиду полного незнакомства его со зданием. Необходимо заметить, что при таком меняющемся карауле также страдает конспирация. Кроме того, в представленных штатах увеличен транспорт на один легковой автомобиль и одну мотоциклетку, ибо работа показала, что без поревозочных средств, имея в виду сэкономить время и назначая свидания с агентами в Регистрационном управлении, мы рискуем провалить агентуру»[467]. Судя по последнему замечанию, старания Самсонова пропали даром. Всего штатом предусматривалось 360 сотрудников, большая часть из которых — технический персонал[468].

Уже в сентябре 1920 г. новые «Положение» и штат РУ были утверждены. РУ признавалось «…самостоятельным органом стратегической агентурной разведки глубокого типа и центральным органом управления подведомственных ему органов агентурной разведки штабов округов, фронтов и отдельных действующих армий, не входящих в состав фронтовых войсковых соединений». Задание РУ получал от РВСР непосредственно или через военного комиссара Полевого штаба, что в сущности для ситуации 1920 г. было одно и то же (военный комиссар штаба — член РВСР Сергей Гусев). В составе РУ находилось 5 отделов: Оперативный, Информационный, Общий, Организационный, Хозяйственно-финансовый[469].

3 сентября 1920 г. отдел военной цензуры был выделен в самостоятельное Управление военной цензуры во главе с Н.Н. Батуриным[470].

Ко 2 октября разведке, в частности, удалось добыть сведения о планах французского военно-морского командования принять активное участие в операциях против портов и открытых городов на Черноморском побережье. Это позволило Реввоенсовету Республики принять ряд превентивных мер[471].

30 октября Ленцман направил рапорт в ЦК РКП(б) с предложениями по реорганизации агентуры РУ. Управлению он просил предоставить следующие полномочия: 1) назначать военных представителей РСФСР во всех странах; 2) включать во все дипломатические миссии, делегации и представительства своих представителей для связи с местными организациями и Москвой и более быстрого налаживания работы[472].

В конце 1920 г. советская военная разведка успешно действовала более чем в 15 важнейших государствах, причем особенно эффективно — в Прибалтике, Польше и на Балканах[473].

5 февраля 1921 г. Ленцман направил докладную записку о работе РУ с предложениями по реорганизации агентурной разведки заместителю Троцкого Эфраиму Склянскому, копии — в ЦК РКП(б) и Феликсу Дзержинскому. Документ дает исчерпывающие сведения о работе РУ, его фронтовых и армейских органов. Ленцман доложил, что, приступив к исполнению своих обязанностей, он нашел РУ «в разваленном виде»: как сам аппарат управления, так и его местные органы (регистрационные отделы, регистроды), наспех созданные во время боевых операций на фронтах, совершенно не соответствовали своему назначению. Регистрационное управление его сотрудники прозвали «Региструп — мертвый труп»: два его основных отдела — оперативный (добывающий материал) и информационный (обрабатывающий материал) — находились «в самом жалком положении»; собственной агентуры у РУ не было, а потому «оперотделу… нечем было оперировать, а в информационном] отделе на обработке материалов, например, сидели совершенно незнакомый с военным делом человек и женщина, могущая исполнить роль журналистки»[474]. Многие из местных регистродов вследствие неквалифицированности кадров оказались «совершенно неработоспособны, а многие вели кустарническую работу, руководствуясь старыми, допотопными принципами разведки царских времен». Затишье на фронтах позволило Я.Д. Ленцману начать тотальную проверку местных органов РУ («проверить и подытожить их деятельность, выяснить объем и работоспособность созданных агентур»). Проверка на момент составления докладной еще не окончилась, но уже было ясно: «результаты самые плачевные» — при огромном количестве армейских и фронтовых регистрационных (разведывательных) отделов, при огромной затрате денег и посылки большого числа людей РУ и его местные органы получают «самые скудные сведения» о неприятельской армии; имеющиеся сведения добыты главным образом войсковой разведкой и путем опроса пленных и перебежчиков, а дорогостоящая агентура «почти все время молчит»[475]. Ряд регистрационных отделов (например, регистрационные отделы 4-й стрелковой дивизии 15-й армии, 2 представителя РВС 15-й армии, Региструпровская группа «МАКСС» в Витебске, а впоследствии и Загранбюро ЦК Латвии) работали параллельно друг другу и др. советским и партийным организациям[476]. Величину израсходованных сумм РУ установить не мог: многие регистроды, как показала проверка, финансировались не только РУ, но и Реввоенсоветами фронтов и армий, субсидии которых «отпускались в виде бриллиантов, ценностей и т. д.». К чести Ленцмана стоит заметить, что он начал коренную ревизию и реорганизацию регистродов Кавказского, Южного и Юго-Западного фронтов (реорганизацию Южного и Юго-Западного к февралю 1921 г. он закончил), ликвидацию многих армейских аппаратов и проверку закордонной агентуры. Резиденты-наблюдатели на неприятельской территории назначались местными регистродами из «первых попавшихся» людей — в агенты пролезало много авантюристов и уголовников, которые, «получив средства, после перехода фронта или стали провокаторами, или спекулировали, пьянствовали и безобразничали, меньше всего думая о разведке»; состав гласных сотрудников во многих регистродах был не лучше состава агентов, «пьянство, разгильдяйство и преступления» стали обычным явлением «многих регистродов армий и дивизий»[477]. Начальник РУ с согласия Эфраима Склянского начал замену «количественно большой, но качественно плохой массы агентов» на резидентов-организаторов из «отборных морально и политически проверенных и достаточно подготовленных одиночек», в задачу которых ставится создание агентурной сети из местных жителей, главным образом — из работников местных партийных организаций. К февралю 1921 г. «новые, небольшие аппараты (например, в Литве, Латвии, Эстонии, Германии)» стали давать «несравненно более ценные материалы, чем старые громоздкие организации».

Ленцман начал подготовку «нескольких хороших резидентов-организаторов для западноевропейских государств и Турции, которая в последнее время приобретает особый для нас интерес», причем перебросить их, как намечал Ленцман в декабре 1920 или январе 1921 г., он не смог «вследствие бюрократизма и невероятной волокиты некоторых учреждений, от коих зависит снабжение Региструпра необходимыми средствами». Это выпад в адрес комиссии, сформированной при Оргбюро ЦК РКП(б) и около 3-х недель «решавшей и перерешавшей» вопрос об утверждении разработанной Ленцманом еще в первых числах декабря 1920 г. и одобренной Ф.Э. Дзержинским сметы на второе полугодие 1921 г. в размере 293 000 фунтов стерлингов. Ленцману с трудом удалось через ВЧК получить иностранной валюты на 1364 фунта стерлингов (на эту сумму, докладывал Ленцман, не могла существовать даже одна резидентура в течение месяца). При очередном обращении к одному из членов созданной Оргбюро ЦК РКП(б) комиссии выяснилось, что «предположенные миссией к отпуску 2 000 000 золотом еще не представлены на утверждение ЦК, а взаимообразно в счет сметы иностранную валюту получить нельзя, так как ее здесь нет — этим самым ставится крест на все шаги по реорганизации агентурной разведки и… прекращается… сама разведка на несколько месяцев»[478], таким образом, с огромными трудностями созданные агентуры в Германии, Литве, Латвии, частично в Польше и в др. государствах должны разваливаться. РУ было вынуждено также отказаться от посылки в разные государства (например, Персию, Италию и Финляндию) дипломатических и торговых миссий[479]. И это притом, что, как писал А.И. Кук, хотя советской военной разведке «неизвестны секретные фонды Франции на 1921 г., но субсидирование Стокгольмского французского бюро тайной разведки 15 млн франков достаточно убедительно само по себе. Секретные расходы Франции также довольно рельефно характеризуются единовременным ассигнованием 45 млн франков ежемесячно — на поддержку российской контрреволюции»[480].

Ленцман писал, что он в безвыходном положении: приглашенные для агентурной работы сотрудники все приписывают плохой постановке работы, бюрократизму и канцелярщине в РУ; «начальники отделов, видя всю бесцельность такой работы, чуть ли не ежедневно подают рапорта об увольнении, ссылаясь на невозможность дальше работать»; двое подготовленных для организации агентурной разведки в Турции разведчиков наотрез отказались дальше ждать средств и ушли на другую работу. Это привело к откладыванию в «долгий ящик» организации резидентуры в Турции.

Ленцман докладывал о невозможности своевременно предоставлять информацию Полевому штабу, просил Э.М. Склянского срочно обеспечить управление денежными средствами или освободить его от занимаемой должности[481].

Примечательна резолюция на копии докладной, поступившей в ЦК РКП(б) — «[И.В.] Сталину для комиссии, образованной Оргбюро, по Региструпу. 10/11. [Л.П.] С[еребряков]». Вопрос о комиссии решался Комиссией ОБ под председательством Иосифа Сталина.

Схватка спецслужб развернулась преимущественно на фронтах. В годы Гражданской войны борьба между советской военной разведкой и белогвардейской контрразведкой на Юге России велась с переменным успехом и носила эпизодический характер: обе спецслужбы еще не успели, что называется, «встать на ноги». Однако укрепление боеспособности Красной армии, ее победы расширили потенциал Красной разведки, а поражения Русской армии и сужение ее территории сковывали действия врангелевской контрразведки. На Южном фронте и против интервентов в районе Черного моря удачно действовали разведчики Ф.П. Гайдаров и Елена Феррари-Голубовская. На Дальнем Востоке, в Китае и Маньчжурии вели разведывательную работу Х.И. Салнынь, ЛЯ. Бурлаков и В.В. Бердникова. Уже в конце Гражданской войны молодой советский разведчик В.В. Давыдов, начальник разведывательного пункта Туркестанского фронта, организовал дерзкую операцию по похищению атамана Дутова из его штаба, находящегося на китайской территории. Хотя похищение не удалось и Дутова пришлось убить, эта операция сорвала готовящийся поход белоказаков на территорию Советской России. В тылу колчаковских войск в Иркутске хорошо поработал на благо «мировой революции» Дмитрий Киселев, 4 раза переходивший линию фронта, доставлявший красным ценные сведения и удостаивавшийся аудиенции у самого Ленина[482]. С другой стороны, по воспоминаниям Станислава Турло, и «Белый шпионаж во время Гражданской войны главным образом начинал свою работу с фронта»[483].

27 апреля 1923 г. на заседании РВСР Степан Данилов заметил: «Последнее время секретные сведения из Петрограда и Украины просачиваются за границу; осведомленность наших врагов только немного отстает». Ему вторил М.В. Фрунзе, у которого были «сведения, что из Штаба РККА секретные сведения попадают за границу». Сам он, «например, сведения о приказах» получал сначала «из Польши, а потом только из Москвы»[484]. Война спецслужб России и Польши активно развернулась в 1919 г.

10 декабря 1919 г. на совещании работников агентурной разведки начальник Полевого штаба Павел Лебедев четко определил, что именно необходимо знать оперативным органам РККА о Польше: «1-е — военную политику в отношении Советской России, 2-е — к белым правительствам (Деникина, Юденича), 3-е — к Германии, Чехославии (Чехословакии. — С.В.) и т. д.; 4-е — из кого состоит армия, роды войск по оружию, полевых запасных и т. д. частей, 5-е — его ресурсы в людях и т. д., как проходит мобилизация, система пополнения, призванные уже возрасты, меры вербовки добровольцев, 6-е — группировку сил по театру военной линии и внутри страны. В этом смысле особенно важно наблюдение за переброской войск — особенно с одного фронта на другой. Такая же приблизительно задача ставится Региструпу и относительно несмежных с нами государств и по всему миру».

Особое внимание было уделено агентурному отделению разведоргана штаба Западного фронта: его начальником и военным комиссаром назначили опытного военного разведчика Фрица Матвеевича Маркуса. Общее руководство агентурным отделением осуществлялось членом РВС фронта и уполномоченным РУ Иосифом Станиславовичем Уншлихтом[485]. Результатом организационных мероприятий, проведенных штабом Западного фронта, стало создание агентурной сети в тылу польской армии, уже к декабрю 1919 г. насчитывавшей 64 агента[486]. В личном фонде В.И. Ленина отложился январский доклад 1920 г. «Положение в Польше», направленный председателем Совнаркома Уншлихтом и заведующим информацией Бортновским. Разделы доклада: «I. МИНИСТЕРСКИЙ КРИЗИС: “Работник” о старом правительстве; “Работник” о кризисе; Людовцы о кризисе; Большинство в Сейме; Людовцы о большинстве; позиция Н.Д. (Национальный Людовский союз); Позиция людовцев; Программа большинства; Аграрный вопрос; Новый кабинет. И. ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА: Польша и Деникин; “Курьер Поранный” о сплоченном противоболыпевистском фронте”; “Курьер Поранный” об изменении положения на польском фронте; Положение на Галицийском фронте; Восточная Галиция; О границах с Силезией; Литва и Польша; III. ФИНАНСЫ: Что сделал Билинский (министр финансов, консерватор), Денежный рынок; г. Скульский (президент) о финансах; Долги Польши (суммы долга Англии, Франции, Америке, Италии и Голландии на основании английского журнала “Экономист”); IV. ПРОДОВОЛЬСТВЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ: Цены на продукты; Город и деревня; Секвестр; Недостаток сахару и угля. V. РЕВОЛЮЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ И РЕПРЕССИИ: Настроения рабочих и крестьян; Забастовки [и] правительство; Репрессии. VI. ПОЛЬСКАЯ АРМИЯ: Общая характеристика частей и настроений в них; Дезертирство; Взаимоотношения между солдатами и офицерами; Революционные выступления; Мобилизация»[487]. Разведка Юго-Западного фронта установила, что польское правительство заключило лишь экономический союз с Деникиным, снижение революционного движения и аресты польских коммунистов, которые не давали оснований особенно рассчитывать на поддержку экспорта революции в Польше. Общий вывод: польская армия плохо подготовлена к зимней кампании: отсутствовали теплое обмундирование и обувь[488]. Кроме того, была установлена возможность «усиленного действия польско-литовско-латышских войск против Советской России»[489]. Из доклада следует, что основным источником информации об экономике, внешней и внутренней политике для разведки Юго-Западного фронта были газеты, хотя в частях польского фронта активно действовала советская агентура.

Из докладов агентуры следовало: тремя «наиболее видными группами польской армии», оперировавшими против советских войск на Западном фронте, были: «1) Собственно легионеры;

2) Познанские части; 3) Белорусско-Литовские части». Наиболее боеспособными частями признавались Познанские: они были лучше обмундированы и состояли в подавляющем большинстве из добровольцев. Немногим уступали Познанским частям по своему положению и настроению Белорусско-Литовские части, даже несмотря на то, что процент мобилизованных был достаточно высоким. Легионеры (1-я, 3-я и 8-я дивизии легионеров) состояли в большинстве из мобилизованных и «после некоторого соприкосновения с Красной армией» поддавались в известной степени пораженческой агитации. Ее советские военные разведки вели посредством литературы на польском языке, подбрасываемой в польские части. Уншлихт и Бортновский с удовлетворением отмечали: литературу поляки читали «с большой охотой»[490]. Общее состояние польской армии разведчики характеризовали следующим образом: «вообще было бы рискованно говорить, что польская армия разложилась, однако признаки разложения заметны»[491]: помимо чтения нашей литературы отмечались повсеместные пьянство и грабеж во фронтовых частях, «невероятные» воровство и взяточничество польских офицеров и военных чиновников, достаточно масштабное дезертирство из прифронтовой полосы (в Вильно и Минске тюрьмы оказались переполнены, приходилось направлять арестованных в варшавские тюрьмы); падение дисциплины, несмотря на суровые меры по борьбе с ней; по непроверенным разведкой данным, в Минске и Вильно офицеров, которые в отличие от солдат были «великолепно одеты, в теплых шинелях», заставили снять погоны[492].

В целом сведения разведки были точны, подробны, хорошо структурированы. К докладу Уншлихт и Бортновский приложили «Конспект важнейших событий в Польше по декабрь 1919 г.», в котором в конспективном виде изложены: состав и политика Сейма; разногласия во власти по поводу внешней политики; финансовое положение (признавалось катастрофическим); промышленность (отмечен ее кризис и работа фабрик «только на военные нужды»); забастовочное движение (объяло, по сведениям военной разведки, всю Польшу) и октябрьские демонстрации «на почве голода и безработицы».

В секретариате Ленина велось специальное делопроизводство, в которое направлялись сведения о Польше, в частности добытые советской военной разведкой[493].

Ленин имел возможность сопоставить сведения советской военной разведки со сведениями, добытыми политотделами. Так, 22 января 1920 г. заведующий политотдела Западного фронта старый большевик Кирилл Иванович Шутко доложил Ленину: «Неудачи на среднем участке нашего фронта продолжаются. Обнаруживающаяся активность поляков на правом фланге Юго-Зап[адного] фронта, по-видимому, будет подкреплена и на нашем левом фланге, как говорят довольно достоверные сведения нашей разведки и политической агентуры…мы не ослабляем своей работы (тому объективные доказательства в виде газет, получаемых из-за фронта в большом количестве и свидетельствах товарищей], переходящих оттуда, о значительном распространении нашей литературы)». Примечательно, что старый большевик Шутко обращался напрямую к Ленину, а не к Троцкому — главе военного ведомства, распорядился переадресовать доклад, «дорогой» сердцу Кирилла Ивановича, Владимир Ильич[494].

В мае 1920 г. Уншлихту удалось организовать разведывательно-подрывную работу в тылу польских войск, используя левых эсеров Белоруссии[495].

Центральная советская разведка в польской кампании в целом также оказалась на высоте положения. Об этом свидетельствуют, в частности, крайне подробные агентурные сводки о положении в Польше за 1920 г., отложившиеся в фонде Штаба РККА[496].

Сразу после начала советско-польской войны советская военная разведка выяснила позицию по вопросу о войне Латвии. Для этого военным представителем делегации по мирным переговорам РСФСР с Латвией был назначен глава советской войсковой разведки К.Ю. Берендс. 27 мая 1920 г. он докладывал начальнику Полевого штаба П.П. Лебедеву свои соображения, «вытекающие в связи с данными по разведке» из «впечатлений», которые» были у Берендса до работы в составе делегации. Берендс характеризовал настрой делегации как, на первый взгляд, «вполне миролюбивый». Из заявлений латвийской мирной делегации следовало, что Латвия «никоим образом не желает быть втянутой в войну ни на стороне России, ни на стороне Польши». Однако данные разведки показывали степень искренности латвийской мирной делегации, получавшей указания от своего правительства, во всей красе. По словам Берендса,

«1) Договор о перемирии не соблюдался с момента его подписания и не соблюдается до сих пор. Активные боевые действия со стороны латвийских войск продолжают иметь место на всем Латвийском фронте, причем ныне занимаемое латвийскими войсками положение сильно уклонилось к востоку по сравнению с линией фронта 1 февраля 1920 г., которое они обязаны были занять в течение 10 дней с тем, чтобы далее не продвигаться. Несмотря на это, продвижение продолжается и ныне.

2) Казалось бы, что, ведя мирные переговоры и стремясь к миру, Латвийская армия не требует увеличения в своем боевом составе. Между тем наблюдается весьма энергичное формирование новых частей. Недавно сформирована 4-я дивизия, теперь формируется 5-я дивизия.

3) Согласно секретного договора о перемирии, Латвийское командование не имеет права перегруппировывать свои части, создавая угрозу стратегическому положению Российских войск.

Между тем за последнее время в Дриссенский район переброшена из района Либавы — Митавы 4-я Земгальская дивизия, выдвижение коей на фронт дало возможность вывести в резерв 1-ю Курземскую дивизию в полном составе.

По имеющимся сведениям, в г. Дриссу прибыл Штаб 3-й Латгальской дивизии, которая якобы сменена 1-й Курземской дивизией. Эти сведения дают основание полагать, что еще одна латвийская дивизия переброшена к правому флангу Латвийского фронта в Дриссенский район. Вызывается ли эта мера боязнью за свой правый фланг, ввиду близости к нему района боевых действий русско-польских войск, или другими соображениями, сказать трудно, но, во всяком случае, мера эта, нарушая условия договора о перемирии, помимо обеспечения нейтралитета может преследовать и другую цель.

4) При обсуждении в мирной конференции вопроса о границе вполне определенно выяснилось влияние Польши на Латвию и недоверие к России. В то время создалось впечатление о существовании особого соглашения (военной конвенции) между Польшей и Латвией.

5) Продвижение русских войск на Западном фронте против поляков сильно изменило стретегическое положение и на Латвийском фронте. Уступное положение Латвийских войск по отношению к нашим наступающим войскам чрезвычайно выигрышно для Латвии.

6) Сведения о сосредоточении крупных польских сил (до 8 пех[отных] дивизий) на Полоцк[о] — Виленском направлении может повлиять на успех нашего наступления в этом направлении.

7) Известно, что Латвия принимала участие в Варшавской конференции, и возможно, что она, подобно Румынии, заключила с Польшей особое соглашение. По некоторым данным, Румыния обязалась при наступлении Российских войск на Юго-Западном фронте против поляков нанести удар в левый фланг нашим войскам.

В случае наступления русских, Румыния должна очистить Бессарабию, с тем чтобы, сосредоточив свои войска на Румынской границе, перейти затем в общее контрнаступление.

Подобно Румынии Латвия, возможно, готовится к удару в правый фланг Российских войск, наступающих против поляков на Западном фронте. Момент для такого контрудара может совпасть с моментом перехода в контрнаступление сосредоточенных сил (8 дивизий) поляков, или последовать после поворота военного счастья в сторону Польши с целью извлечь возможную для Латвии выгоду, или, наконец, отвлечь часть сил на себя для спасения Польши. Какова бы ни была подкладка, фланговый удар Латвийских войск даже двумя дивизиями может иметь роковое последствие для нашего наступления на правом фланге Западного фронта.

Не исключена возможность, считаясь с психологией малых государств и народов, что при неуспехе Польши Латвия, несмотря на существующие соглашения и [ряд] обязательств перед Польшей, таковых не выполнит вовсе из-за опасений потерять то, что она уже имеет. Но та же психология подсказывает полную вероятность, при успехе на стороне Польши, стремления Латвии не упустить случая извлечь все возможные выгоды, ссылаясь на то, что принятые на себя Латвией обязательства перед Польшей блестяще ею выполнены.

Положение, в общем, весьма серьезно и, на мой взгляд, миролюбию Латвии доверять нельзя.

Нужна известная страховка с нашей стороны на случай нарушения Латвией секретного договора о перемирии уже в крупном масштабе, которое может иметь более глубокие последствия, чем те нарушения, которые делались до сих пор, но с той же целью извлечения от России возможно больших выгод. Нужно думать, что Антанта препятствовать этому не будет, а Польша, вероятно, принимает все меры, чтобы мирные переговоры с Латвией послужили бы надежной маской для проведения в жизнь заранее выработанного общего плана совместных действий Польши с Румынией, Финляндией и Латвией». Доклад был направлен наверх, строго по инстанциям: начальник Оперативного управления Полевого штаба — начальник ПШ — Главком — заместитель председателя РВСР — председатель РВСР — председатель СНК. Ленин, ознакомившись, пометил: «Секретное, вернуть тов. Троцкому»[497]. Представляется странным, что в состав делегации включается генштабист из органа руководства войсковой разведкой, а не агентурной (т. е. не из РУ). Не исключено, что в вопросах военной разведки направление докладов строго по иерархической лестнице не было целесообразным.

Разведчик П.Р. Акимов внедрился в органы польской контрразведки. Другой разведчик, Я.П. Горлов — в главный штаб польской армии. В результате их успешной деятельности чекистами была вскрыта польская агентурная сеть в полосе Западного фронта, командование РККА получило важнейшие сведения о составе и дислокации польских войск. Советская военная разведка имела источники осведомления в центральных штабах, правительственных кругах и контрразведке Эстонии, добыла планы выступления против РСФСР Латвии и Эстонии, сведения о подписании направленных против нас секретных договоров Венгрии и Франции[498].

Характеризуя координацию органов военной разведки в ходе советско-польской войны, военный историк В.С. Кириллов приходит к следующему выводу: «Несмотря на трудности, связанные с войной, отсутствием опыта организации и ведения агентурной разведки, особенно на территории иностранного государства, а также с острой нехваткой подготовленных кадров и необходимых финансовых средств», РУ в 1920 г. «вел интенсивный поиск оптимальных организационно-штатных решений в создании центральных и периферийных разведывательных органов, вырабатывал принципы и методы ведения разведывательной деятельности, добывал силами своей агентуры необходимые сведения о составе и дислокации частей польской армии»[499].

Руководство ВЧК, однако, считало в июле — августе 1920 г. иначе: Ф.Э. Дзержинский писал начальнику штаба Западного фронта Н.Н. Шварцу: «Считаю состояние политической разведки не на высоте. Постоянной связи с партийными организациями нет. Все осведомление, кроме нерегулярных частных и партийных сведений, черпается из газет[ных] материалов. Польревком считает необходимым создание при нем политической разведки, для чего нужно срочное откомандирование ответственных партийных специалистов»[500]. 13 августа Дзержинский отписал самому И.С. Уншлихту: «Ввиду соприкосновения и близости германской границы и политической важности этого необходимо при Польском ревкоме иметь разведывательную политическую агентуру. Просим прислать для этого людей и аппарат самым ускоренным темпом»[501].

Однако агентурная разведка по-прежнему работала в отрыве от войсковой разведки и радиоразведки: в 1920-е гг. один из преподавателей Академии Генерального штаба РККА С. Савицкий, подводя итоги Гражданской войны, отметил «несогласованность действий агентурной и войсковой разведки. В то время когда Гражданская война придавала большое значение агентуре, последняя, будучи несогласованна с войсковой в едином аппарате, не смогла дать соответствующих удовлетворительных результатов»[502].

Как отмечалось в официальной Справке Управления делами НКВМ по истории организации центрального аппарата военного управления в 1917–1928 гг., «к 1921 г. разбухание центрального [военного] аппарата достигло своего предела. В середине года штаты центральных управлений достигли 11 тысяч человек, не считая приданных к ним для обслуживания 9000 красноармейцев и рабочих. В связи с прекращением борьбы на внешних фронтах и переходом к мирному строительству вооруженных сил было приступлено к реорганизации центрального [военного] аппарата. В связи с прекращением борьбы на внешних фронтах и переходом к мирному строительству вооруженных сил, было приступлено к реорганизации центрального [военного] аппарата». Основной реорганизацией стало слияние 14 февраля 1921 г. Полевого штаба и Всероссийского главного штаба в единый Штаб РККА[503]. Логическим завершением процесса организационной эволюции Регистрационного управления стала реорганизация РУ в Разведывательное управление Штаба РККА, затянувшаяся, по старой наркомвоеновской традиции, до лета 1921 г. К моменту реорганизации в составе РУ находились Разведывательное управление и 4 отдела — войсковой разведки, информационный, агентурный и радиоинформационный[504]. 15 апреля Ленцман на основании распоряжения Э.М. Склянского сдал дела своему помощнику и направился «в Петроград на новую должность начальника Петроградского торгового порта»[505].

Реорганизация осложнялась очередным переездом: 18 апреля 1921 г. новый глава советской военной разведки врид начальника РУ Арвид Янович Зейбот докладывал зам. председателя ВЧК И.С. Уншлихту и помощнику комиссара Штаба РККА А.И. Цимблеру о невозможности реорганизации Регистрационного управления в Разведывательное ранее его переезда в новое помещение, где одна часть его будет находиться непосредственно в Штабе РККА, а другая — в близком соседстве с ним. После месячных хлопот, докладывал Зейбот, дело стало еще более запутанным. Вопрос был решен следующим образом: Управление РУ, отделы войсковой разведки и информационный переводились в помещения Штаба РККА, которые все еще занимал Революционный военный трибунал Республики, а для агентурного и радиоинформационного отделов предписывалось освободить дом на Знаменке, занятый общежитием курсантов Военно-хозяйственной академии.

Занимаемое тогда РУ здание на Большой Лубянке № 12 предназначалось Верховному трибуналу при ВЦИК, поглощавшему РВТР. С этим согласился Ф.Э. Дзержинский, чье ведомство, как известно, до сих пор проживает отчасти по этому адресу, но тут случайно выяснилось, что помещение для Верховного трибунала передали курсам ВЧК («будто бы потому, что Трибунал переезжает в Кремль»). Завершение реорганизации Регистрационного управления в Разведупр было назначено на 4 мая; Зейбот докладывал, что приказ о реорганизации не будет выполнен, «если дело вперед пойдет приблизительно таким же темпом, как до сих пор»[506].

20 мая 1921 г. военный комиссар Штаба РККА Степан Данилов констатировал: «Отвод помещения для Разведупра задерживается непредоставлением Комиссией по разгрузке соответствующего помещения для Реввоентрибунала Республики, за счет вывода которого претензия Разведупра частично разрешилась бы. Размещение… Агентурного отдела стоит в прямой зависимости от вывода Военно-хозяйственной академии в Петроград, что делает возможным, если удастся добиться согласия комиссии по разгрузке, передать Разведупру намеченный последним д. № 10 по Знаменке (дом особнякового типа). Основным же все-таки остается вопрос о предоставлении другого помещения Реввоентрибуналу. Моим представителем тов. [А.И.] Цимблером этот вопрос неоднократно поднимался в Комиссии [по разрузке] т. [М.Ф.] Владимирского, но до сих пор практического положительного разрешения его… добиться не удалось — в самом начале возникновения этого вопроса из-за вмешательства представителя ВЧК т. Берзина, совершенно неосведомленного по существу намечаемых перемещений, а затем ввиду отказа Комиссии по разгрузке предоставить Реввоентрибуналу дом № 9 на Воздвиженке, освобожденный Моркомом. Других удобных помещений поблизости к Реввоенсовету Республики и Штабу РККА, каковую близость Реввоентрибунал ставит обязательным условием при переезде, в расположении военного ведомства нет… 17 мая вопрос о помещении Разведупра решено поставить в ближайшем заседании Комиссии. Одновременно утверждаю, что никаких 20 освобожденных комнат, на которые указывает т. [А.Я.] Зейбот, в Штабе [РККА] нет. О том, что в доме, занимаемом теперь Разведупром по Лубянке 12 производятся ремонтные работы и что это сопряжено с неудобствами, мне стало известно только из прилагаемого при этом рапорта. Наконец, должен отметить, что т. Цимблер не возражает против оставления Разведупра в д. № 12 по Лубянке только потому, что Комиссия предполагала, благодаря неверной информации т. Берзина, принять решение о выводе Разведупра в одно из помещений военного ведомства; возражения… Цимблера… и разъяснения о специфическом содержании работ Разведупра Комиссией упорно не учитывались». Цимблер продолжал хлопоты[507]. Естественно, такая обстановка существенно осложняла работу центрального разведоргана Советской России. Ленцман в феврале 1921 г. просил о выделении РУ средств, необходимых для содержания агентов: при нем новые небольшие аппараты (в Литве, Латвии, Эстонии, Германии и Польше) стали давать ценную информацию[508]. Все хорошее, как известно, требует денег. В 1921 г. РУ действительно стало мощным информационным центром: оно издавало, в частности, ежемесячные политические обзоры основных событий в жизни иностранных государств. Из «Месячного политического обзора Региструпра РВСР по данным к 1 февраля 1921 г.» (М., 1921) следует, что РУ предоставляло высшему военно-политическому руководству данные о «Внешней политике» и «Внутренней жизни» следующих государств: Англия, Ирландия, Индия, Бельгия, Франция, Италия, Греция, Грузия, Турция Анатолия_[11], Персия, Сирия, Месопотамия, Китай, Япония, США. Естественно, основное внимание уделялось потенциальным противникам Советской России[509].

Из аморфной структуры, объединившей разведку, военную контрразведку и военную цензуру, в 1918–1921 гг. Регистрационное управление эволюционировало в чисто разведывательный орган. Вместе с тем в результате ряда реорганизаций, чисток от «беспартийных военных специалистов» и недостаточного финансирования к концу Гражданской войны требовалось срочное «воскрешение» «мертвого трупа». Начало сокращения аппарата военного управления и волна реорганизаций, охвативших центральный военный аппарат в 1921 г., напрямую отразились и на отечественной военной разведке. В 1921 г. она была сосредоточена в Разведывательном управлении Штаба РККА, сокращенном в 1920 г. до отдела. Нами проанализированы кадры разведотдела Штаба РККА по состоянию на декабрь 1922 г. Всего в отделе служило 108 человек.

Руководящие кадры Разведывательного отдела Штаба РККА[510]

Из 108 сотрудников 16 женщин (14,8 %). Многочисленные декреты 1919 года о замене годных к службе в армии мужчин женщинами на второстепенных должностях центрального военного аппарата свелись к ненужной трате бумаги. Правда, среди указанных 16 женщин одна даже занимала должность старшего делопроизводителя.

Как и в среднем по центральному военному аппарату, наиболее полно была представлена возрастная группа до 30 лет. В возрасте от 21 до 30 находились 62 сотрудника (57,4 %), от 29 до 40 лет — 26 сотрудников (24 %), до 20 лет включительно — 12 (11,1 %), от 31 до 40 лет — 6 (5,6 %). Единственным служащим разведотдела, которому перевалило за 40, был печатник типографии Иван Александрович Жаров.

Национальность служащих выяснить точно не удается, зато мы имеем представление о том, где родились сотрудники советской военной разведки. Трое в Курляндии (помощник начальника информационно-статистической части Алексей Мартинович Витолин, сотрудник-литератор Альфред Гансович Штраус, зав. архивом Давид Карлович Зирнис); по двое в Австро-Венгрии (оба бывшие офицеры Австро-Венгерской армии — заведующие секторами агентурной части Вильгельм Вильгельмович Лобковиц и бывший военнопленный Ганс Гербертович Димма, причем Лобковиц родился на территории Чехословакии), Лифляндии (заведующий бюро прессы Владимир Алексеевич Дауман и хроникер Битц Эльза Яковлевна) и Польше (хроникер Адам Львович Шилов и помощник заведующего библиотекой Николай Федорович Пономарев); по одному в Риге (начальник 1-го отделения информационно-статистической части Евгений Иванович Рея), Ревеле (начальник 2-го отделения информационностатистической части Карл Густавович Тракман).

По социальному происхождению — 41 из крестьян (3 8 %), 26 из рабочих (24 %), 21 из мещан (19,4 %), 5 из «трудовых интеллигентов» (4,6 %), 13 из интеллигентов (12 %), один представитель «трудового казачества». Сведения об одном из служащих отсутствуют. Интеллигенция преимущественно находилась на должностях переводчиков.

Коммунистов и комсомольцев (подросло новое поколение) было по совокупности 44 из 108, т. е.: 40 коммунистов и один кандидат в члены РКП(б) и 3 комсомольца (все трое на должностях обслуживающего персонала). При этом коммунистов с дореволюционным стажем было немного: начальник отдела А.Я. Зейбот с 1912 г., для поручений при начальнике отдела Ян Янович Бренгман с 1907; агентурной части — помощник начальника Андрей Михайлович Петров и начальник 1- го отделения Ян Христианович Биркен с 1914 г., начальник 2- го отделения Борис Николаевич Мельников с 1916 г., начальник 3-го отделения Яков Мартынович Мартинсон с 1909; информационно-статистической части — начальник части Освальд Петрович Дзенис с 1915 г., заведующий бюро прессы Владимир Алексеевич Дауман с 1913 г., заведующий архивом Давид Карлович Зирнис с 1914 г. Итого — 9 человек. Под сомнением дореволюционный стаж еще пяти человек (указано, что вступили в партию большевиков в 1917 г., месяц неизвестен): у бухгалтера Мильды Адамовны Алкене, начальника 4-го отделения 4-го отделения агентурной части Вольдемара Яновича Закиса, для поручений при начальнике информационностатистической части Сергея Ивановича Тихонова и Петра Петровича Краузе, начальника 6-го отделения той же части Льва Константиновича Вологодцева. Сведения о членстве в РКП(б) одного из сотрудников отсутствуют.

Среди 108 сотрудников 22 бывших офицера(20,4 %), в том числе один выпускник ускоренных курсов Императорской Николаевской военной академии — известный советской разведчик А.И. Кук. Напомним, что 2 офицера разведотдела служили ранее в Австрийской армии[511]. Советская Россия вступала в межвоенный период, и разведывательный аппарат сократили. На время…

Глава 4. «ПРОНИКАТЬ В НАМЕРЕНИЯ ПРОТИВНИКА»: РАДИОРАЗВЕДКА КРАСНОЙ АРМИИ

Радиоразведка в годы Первой мировой и Гражданской войн была, по авторитетному мнению Николая Батюшина, «единственным средством тайной разведки», которое позволяло «в смысле достоверности, обширности фронта и возможности проникать в намерения противника». При этом в годы Первой мировой войны радиоконтрразведка Российской империи расписалась в полной недееспособности. По свидетельству австро-венгерского разведчика Максимилиана Ронге, во время германского наступления в марте 1916 г. подслушивание оказало большую помощь войскам: были перехвачены приказы Русской армии о наступлении, причем до 3 августа «русские даже не подозревали о существовании подобного нового изобретения». Из перехваченной австро-венгерской радиоразведкой депеши генерала М.В. Алексеева выяснилось, что «русские сочли захваченную… (у противника. — С.В.) станцию подслушивания за германские подземные телефонные аппараты». Технику и методы подслушивания, если верить Ронге, Русской армии объяснил один из австро-венгерских дезертиров. «Радиоразведка обогатилась новым способом засечки (пеленгирования) неприятельских радиостанций при помощи наблюдения с нескольких точек, — пишет М. Ронге. — Впервые новый метод был испытан на русском фронте при участии трех пеленгаторных станций, расположенных в [городах] Броды, Коломыя и Черновицы. Первый опыт 18 февраля 1916 г. еще страдал от неопытности телеграфистов и начальников станций, вследствие чего при засечке уже нам известных станций ошибки доходили до 10 км. Все же при этом были обнаружены 4 новых, неизвестных нам до сих пор, [русских] радиостанций. Вскоре этот метод начал давать отличные результаты. В марте 1916 г. радиослужба на русском фронте получила стройную организацию, причем каждой станции подслушивания был нарезан определенный участок неприятельского фронта… Впрочем, как мы узнали из русских радиограмм, вскоре они (русские. — С.В.) тоже стали применять “радиокомпасные станции”, имевшие такие же задачи, как и наши радиопеленгаторные станции. Мы совершенно прекратили передачу по радио; германцы же от нее не отказались, хотя и знали о возможности засечки и установили наличие в Николаеве специальной школы радиоподслушивания»[512]. По свидетельству Вальтера Николаи, русские радио представляли собой «достоверный источник сведений… Все приказы были, конечно, шифрованные, но система шифра была проста и менялась редко. Легко удавалось поэтому расшифровать»[513].

Николай Батюшин признал позднее: «новое средство связи — радиография — принесло нам больше вреда, чем пользы, донельзя облегчив противникам проникновение в наши оперативные планы. Не имей мы радиотелеграфии, наши действия были бы несравнимо более успешными, доказательством чему могут служить разгром австрийцев в августе — сентябре 1914 г. и успех 1 — й армии генерала Ренненкампфа в августе… в Восточной Пруссии. Эти успешные наши действия совпали по времени с тем периодом, когда австрийцы не умели еще расшифровывать наши радиограммы, а у немцев дело это только еще налаживалось. Отсутствие у нас радиотелеграфии могло иметь последствием тактические неудачи, что несравнимо слабее отразилось бы на общем ходе кампании, чем систематическое проникновение в сокровенные наши стратегические планы»[514]. К тому же «дело расшифровки неприятельских радиограмм на сухопутном флоте было организовано неудовлетворительно, а потому это новое могучее средство тайной разведки совершенно не играло никакой роли в деле осведомления об оперативных замыслах наших противников. Нельзя сказать, что не было сделано попыток в этом отношении. В конце 1915 г. на Северном фронте перехватывались неприятельские шифрованные радиограммы, которые отправлялись затем в Петроград в специальное бюро Главного управления Генерального штаба… Ощутительных, однако, результатов работа этого бюро не дала»[515].

Радиоразведка при этом была блестяще поставлена в Морском Генеральном штабе. По свидетельству старшего лейтенанта флота Стеблин-Каменского, расшифровка немецких морских радиограмм началась осенью 1914 г., после извлечения российскими водолазами секретных документов (в том числе радиотелеграфных шифров) с погибшего, не без участия нашей морской радиоконтрразведки, крейсера «Магдебург». Добытый морской шифр был вручен капитаном 1 — го ранга Кедровым и капитаном 2-го ранга Смирновым первому лорду Адмиралтейства (морскому министру) Уинстону Черчиллю в присутствии первого морского лорда (начальника Морского Генерального штаба) принца Людвига Баттенбергского и начальника штаба контр-адмирала Оливера. С этого времени расшифровка немецких радио на флоте проходила «в полном контакте с англичанами»[516].

В Военно-морском флоте радиоразведка весной 1918 г. фактически перестала существовать. На Балтийском флоте после знаменитого «Ледового похода» под руководством капитана 1 — го ранга А.М. Щастного в марте 1918 г. районы службы наблюдения и флота расформировали, оставив лишь самостоятельную станцию Кронштадт, радиостанцию Новая Голландия в Петрограде и телеграф Морского Генерального штаба — разведывательная деятельность свелась к радионаблюдению. На Черноморском флоте после затопления кораблей в Новороссийске радиоразведка также прекратила свое существование. Особое значение на флоте радиоразведка получила лишь в созданной в октябре 1918 г. Волжско-Каспийской военной флотилии: с белогвардейцами развернулась настоящая война за захват и уничтожение радиостанций[517].

В условиях измен большинства специалистов морской разведки большевикам не оставалось ничего иного, как положить, по крайней мере на первых порах, в основу «сухопутную» радиоразведку, показавшую абсолютную недееспособность еще до всеобщего развала 1917 г.

13 ноября 1918 г. в составе Регистрационного управления создали первое подразделение советской армейской радиоразведки — Приемно-контрольную радиостанцию, на которую возложили перехват радиообмена иностранных интервентов и Белой армии. Другие специальные формирования радиоразведки в Красной армии вследствие нехватки специалистов и техники (имелось всего 38 связных радиостанций) не предусматривались[518]. Но при этом, как выясняется,

Приемно-контрольную радиостанцию временно включили в состав военной контрразведки — Отдела военного контроля Регистрационного управления Полевого штаба РВСР. Таким образом, радиостанция должна была выполнять функции радиоконтрразведки: не исключено, что большевики попытались учесть ошибки царских спецслужб, полностью проигравших германской и австро-венгерской разведке борьбу за информацию. 21 января 1919 г. приказом по Полевому штабу временно приданную ОВК РУ Контрольно-приемную радиостанцию расформировали[519]; судьбу личного состава предоставлялось решить инспектору радиотелеграфа действующей армии[520]. Следует заметить, что ОВК на момент выхода приказа уже находился в структуре ВЧК под названием «Особый отдел»… Вскоре, однако, Приемно-контрольную радиостанцию восстановили, причем понять логику соответствующего приказа представляется делом весьма непростым. Цитирую приказ по Полевому штабу РВСР № 167 от 4 мая 1919 г.: «§ 1. Приступить к сформированию при вверенном мне штабе Приемно-контрольной радиостанции и содержать ее по штатам, объявленным в приказе Революционного военного совета Республики от 12 января сего года за № 143. По сформировании Приемно-контрольной радиостанции, Приемно-информационную радиостанцию именовать “Приемно-информационной”. Основание: приказ Революционного военного совета Республики от 8 декабря 1918 года за № 366. Справка: приказ по Управлению Инспектора радиотелеграфа действующих армий от 26 апреля сего года за № 86; § 2»[521]. Объяснение напрашивается самое простое: приказами намечалось создание, но фактически Приемно-контрольную радиостанцию сформировали только к маю 1919 г.[522] Первоначально радиостанцию возглавлял Николай Николаевич Венедиктов, 24 июля 1919 г. его откомандировали в распоряжение начальника базы телеграфных радиоформирований в г. Владимире и назначили вместо него в качестве временно исполняющего обязанности начальника 3-й неподвижной радиостанции Евгения Федоровича Иванова[523].

Радиоконтрразведка отсутствовала по определению. В декабре 1918 г. решался вопрос о политическом контроле в военном радиотелеграфе. Комиссар военного радиотелеграфа действующих армий Александр Федорович Боярский докладывал Аралову: «В то время, как политический контроль производится в высших органах управления частями военного радиотелеграфа, в мелких… единицах радиочасти таковой контроль отсутствует, а если есть, то постольку, поскольку позволяет бумажная переписка, а самая политическая жизнь и воспитание в духе времени и ее задач среди радиоработников остается в точке замерзания. До настоящего момента военными комиссарами радиотелеграфа лишь назначались лица в главные управления радиотелеграфа…: Инспрадиоарма, Испрадиофронтов, Начрадиобазы, радиоотдел ГВИУ; в ведении этих комиссаров находились и все остальные радиочасти, как-то радиошколы, радиомастерские, дивизионных формирований, мощные, полумощные, автомобильные, отдельные полевые радиостанции, а также и радиостанции незатухающих колебаний, которые, исполняя волю центра на местах, никакого политического контроля у себя не имели, а если и были случаи, так по принципу бывшего военного комиссара при бывшем управлении начальника (комиссара. — С.В.) военного радиотелеграфа [Алексея Георгиевича] Русакова, каковой контроль производился через органы или местных красноармейских частей, или советов, в ведении коих радиостанции находились. Такой принцип контроля в корне неправилен и отражает бездеятельность, т. к. подобное совместительство лиц крайне вредно отражалось на деле работы радиостанций. Из личного моего наблюдения и донесения военного комиссара радиотелеграфа Северного фронта Кирьякова такие комиссары или совсем на радиостанцию не являлись, или [являлись] очень редко. Радиограммы подавались без подписи и просмотра комиссаром, входящие совсем не просматривались, и в довершение всего такие комиссары совершенно некомпетентны в работе военного радиотелеграфа, требуя подчас невозможного, как, например, комиссар в Череповце потребовал передачи радиограммы в Петроград непосредственно», притом что не имел на то никакого права»[524].

Ситуация в радиоразведке при наличие опытного военного специалиста таила в себе угрозу: по 2 комиссара имелись в радиотелеграфе действующий армии на фронтах, по одному на радиотелеграфной базе формирований в г. Владимире и в радиотелеграфном отделе ГВИУ; остальные части радиотелеграфа (докладывал Боярский): «радиошколы, радиомастерские, дивизионы формирований, радиостанции всех видов (мощные, полумощные, автомобильные, полевые и т. д.), разбросанные по территории Республики, в действующей армии и в тылу ее военных комиссаров не имеют»[525]. 8 декабря Боярский просил Аралова провести через Всероссийское бюро военных комиссаров приказ «об учреждении должности военного комиссара во всех отдельных частях радиотелеграфа РСФСР»[526]. При этом в тот же день комиссар радиотелеграфа действующих армий Н. Руссов получил даже большие полномочия, чем рассчитывал Боярский: ему предоставили право «не только назначать, но и утверждать комиссаров во всех частях и учреждениях радиотелеграфа и сообщать об этом для сведения Всебюрвоенкому». По итогам комиссар и Всебюрвоенком параллельно производили назначения военных комиссаров вплоть до февраля 1919 г.[527].

Как пишет В.Г. Кикнадзе, армейскую радиоразведку удалось наладить уже в 1918 г., но при этом формирование пеленгаторних и приемно-информационных радиостанций началось лишь в начале 1919 г. На них возлагались и задачи по контролю за радиопередачами Красной армии. В 1919 г. на Западном, Юго-Западном, Южном, Туркестанском, а к концу года и на Кавказском фронтах радиоразведку вели 24 приемочные и 6 радиопеленгаторных радиостанций[528].

Тем временем на Украине развлекался неугомонный нарком по военным делам Николай Подвойский: Александр Боярский, которого 26 апреля командировали инспектировать радиочасти Украинского Советского фронта, доложил, вернувшись, Семену Аралову: «Моя работа главным образом сводилась к тому, чтобы помочь военному комиссару радиотелеграфа Украинского фронта т. Алексееву организовать достаточно мощный политический контроль за работой радиостанций и других учреждений военного радиотелеграфа Украинского фронта». Провести ревизию всех радиостанций Боярскому не удалось: помешало восстание атамана Григорьева, а также декрет Совета обороны Украины, согласно которому техническое и политическое руководство на всех телеграфных станциях Украины вручалось радиотелеграфному отделу Наркомата почт и телеграфов Украинской ССР. Боярский обратился к Подвойскому «за соответствующими справками». Наплевав на мандат Боярского, выданный Полевым штабом и заместителем председателя РВСР Э.М. Склянским, Подвойский даже не удостоил Боярского аудиенции и «лишь по дороге направил… за справками в… подчиненные ему учреждения. Направляясь по указанию, я не нашел сведений не только о политической стороне дела, но и о технической. После таких безрезультатных шатаний я обратился к члену Реввоенсовета т. [А.И.] Окулову и просил его совместно поехать к т. Подвойскому и, обстоятельно выяснивши положение радиотелеграфного дела в связи с военными требованиями, урегулировать, сообразуясь с распоряжениями и приказами Реввоенсовета Республики и Полевого штаба. Т[ов]. Подвойский был, очевидно, недоволен моей неотступностью и, прервав меня во время доклада в то время, когда я назвал — вполне обоснованно — радиоотделение Украинского ГВИУ (ГВИУ — Главное военно-инженерное управление. — С.В.) фикцией, пригрозил мне арестом за ложные сведения… Переходя к оценке политической работы и политического контроля — нашел, что, начиная с управления инспектора радиотелеграфа Украинского фронта, где комиссаром т. Алексеев, который великолепно поставил политическую работу… контроль за работой специалистов хороший. Из докладов т. Алексеева о комиссарах на радиостанциях Украинского фронта выяснилось, что нет достаточного числа партийных работников для замещения должностей комиссаров, поэтому он назначает на станции комиссарами радиоспециалистов тех станций, куда они назначаются из числа сочувствующих, если нет партийных. Я дал свое согласие и обещал при первой возможности дать ему пополнение. Теперь я это делаю и предложил т. Алексееву назначить комиссаром радиодивизиона в Белгороде т. Ковшарика — комиссара полумощной радиостанции при Полевом штабе Реввоенсовета Республики. Делая общий вывод политической работы в радиочастях Украинского фронта, [я] могу сказать, что работа налаживается правильно..»[529] Итак, в апреле 1919 г. на Украине только велась работа по обеспечению контроля над телеграфом.

21 января 1919 г. РВС Республики в составе председателя Льва Троцкого, членов Иоакима Вацетиса и Семена Аралова утвердил «Штат приемной радиостанции (Информационной и Контрольной)». По штату полагались: начальник, по 2 радиотелеграфиста 1-го и 2-го разрядов, по одному переписчику, переводчику и посыльному (всего — 8 чел.). В примечании оговаривалось, что радиостанции положен один усилитель с необходимым количеством запасных частей; «настоящий штат имеет силу для всех приемных радиостанций [Народного] Комиссариата почт и телеграфа, перечисленных в военное ведомство»[530].

15 февраля 1919 г. секретарь Склянского Иван Медянцев рапортовал своему шефу: «В настоящее время в моем ведении имеются шифры: 1) “военный” — напечатан в типографии Всероссийского главного штаба, разослан по центральным учреждениям военного ведомства, в штабы фронтов и армий, в действии с 20 января с[его] г[ода]; 2) составленный мною, известен мне и т. Шляпникову и 3) составленный мною, известен мне, моему помощнику т. Вельмеру и секретарю т. Троцкого. Довольно широкий круг лиц, знакомых с шифрами, составленными во Всероглавштабе, представляет слабую гарантию тайны, кроме того, неумелое пользование шифром ведет к быстрому нахождению ключа. Так, например, мною дешифрована для тов. Ленина телеграмма, зашифрованная ключом ВЧК, которого у меня не было, и дешифровано перехваченное радио, содержавшее разговор Киева с Одессой. Радио было зашифровано последовательно семью ключами и все же три из них были мною прочтены. В обоих случаях при шифровке не были соблюдены правила пользования шифрами. Вследствие этого, а также в целях наиболее полного сохранения тайны мною и были составлены упомянутые шифры. Таким образом, исключительной важности депеши т. Ленина, посылаемые т. Троцкому, недоступны для прочтения их при передаче моим шифром. Но т. Ленин посылает весьма важные депеши товарищам, командированным на тот или другой фронт с полномочиями из центра. В этом случае мне приходится шифровать общим ключом, действующим в данный момент по военному ведомству (шифр меняется через 2–3 месяца). Такой порядок для депеш, имеющих кроме военного и политическое значение, дает минимальную уверенность в сохранении тайны и потому мало пригоден и совершенно недопустим для особо важных депеш…»[531] Если военный шифр разрабатывался во Всероссийском главном штабе, он был точно известен военной организации контрреволюционного Всероссийского национального центра, из чего следует, что значительная часть военных сведений и переписки Ленина и Троцкого, а также ВЧК могла быть расшифрована, по крайней мере, белогвардейским подпольем.

В мае — июне 1919 г. советская радиоразведка добыла информацию о подготовке к участию в боевых действиях на стороне Антанты Польши[532]. Фактически о неизбежной войне в Польшей Советская России узнала задолго до ее начала.

27 сентября Сергей Гусев сделал на заседании РВСР доклад «О секретной информации». РВСР поручил помощнику начальника Полевого штаба Карлу Данишевскому «выяснить цель и порядок распространения перехватываемых Полевым штабом радиограмм, а равно и других сведений секретного характера, которые предполагает установить РОСТа»[533].

29 января 1920 г. состоящие при Полевом штабе РВСР приемные радиостанции (Информационная и Морская) РВСР приказал расформировать, а личный состав их обратить на пополнение «Приемно-информационной радиостанции при Полевом штабе РВСР». По штату в Приемно-информационной радиостанции служило 22 человека: начальник (радиотехник или радиотелеграфист с большим стажем), 12 телеграфистов (оговаривалось, что все они могут быть 1-го разряда «при условии приема иностранной прессы латинским шрифтом со скоростью не менее 110 букв»), 2 электромеханика 1-го разряда, по 2 переписчика, переводчика (обязанных знать 3 иностранных языка и имевших 10-й разряд оплаты труда против 8-го у начальника радиостанции) и посыльных, 1 уборщик. Радиостанция была рассчитана для работы одновременно на 2 приемника, для чего ей полагалось следующее имущество: «а) для приемника с диапазоном волн до 20 000 метров — со сложной схемой; б) один приемник для коротких волн; в) приемная антенна с принадлежностями; г) приемная рама с конденсатором; д) усилителей 10-кратных — 3; е) генераторов незатухающих колебаний с диапазоном до 20 000 метров с французской лампочкой — 2; ж) агрегат для зарядки аккумуляторов — 1; з).. инструмент и материалы для мелкого ремонта; и) пишущих машинок — 2». Хозяйственное обеспечение радиостанции возлагалось на Полевой штаб. Реорганизация была проведена к 6 февраля 1920 г.[534]

В начале 1920 г. началось восстановление радиоразведки на Балтийском и Черноморском флотах [535].

В августе 1920 г. начальник Полевого штаба поручил Регистрационному управлению при РВСР разработать новую организацию радиоразведки, поскольку из-за увольнения в запас старых квалифицированных специалистов и нехватки техники ведение радиоразведки практически прекратилось[536].

Положение осложнялось тем, что приемно-информационные радиостанции, производившие перехват всех радио противника, находившиеся при штабах каждой армии и фронта, передавались в ведение Наркомата почт и телеграфов.

14 и 16 января 1921 г. состоялись совещания Комиссии по организации радиоразведки в составе: начальника разведывательной части Полевого штаба РВСР генштабиста К.Ю. Берендса (председатель), помощника начальника радиоотдела Управления связи Красной армии военного инженера электротехника В. Олейникова, флагманского радиотелеграфиста штаба Командующего всеми морскими силами Республики (штакоморси) радиотехника Престина с опытом работы в Балтийском флоте времен Первой мировой войны, Регистрационного управления О.П. Дзениса, дешифровальщика шифровального отдела Полевого штаба с 3-летним стажем Портнова; в качестве эксперта — сотрудник штакоморси и ученик известного дешифровальщика Фетерлейна, работавшего в 1921 г. в английской разведке, Орлов. В ходе работы комиссии ее члены четко отстаивали интересы своих ведомств.

Подводя итоги из опыта Первой мировой войны, комиссия брала за основу опыт радиоразведки Балтийского флота и военно-статистического отдела Морского Генерального штаба: в распоряжении советской военной разведки было двое учеников Фетерлейна из 20–25 подготовленных им (вероятно, остальные благополучно перешли на службу Антанте). В целом состояние радиоразведки комиссией признавалось неудовлетворительным: на фронтах имелись всего 6 пеленгаторных радиостанций (2 на Западном фронте, 3 на Украине и 1 на Кавказском фронте) вместо необходимых, по мнению комиссии, 22. Комиссия высказалась за предложение руководству Полевого штаба войти в сношение с Наркомпочтелем на предмет оставления в распоряжении военного ведомства «20 приемно-информационных радиостанций, которые должны быть полностью укомплектованы радиоспециалистами высшего качества», «для выполнения задач “особого назначения” — перехвата радио противника». Тем более что к весне 1921 г. морское ведомство было в состоянии поставить только радиостанции особого назначения, пеленгаторные станции в РСФСР вовсе отсутствовали. Решение взять за основу радиоразведку отечественного ВМФ было свидетельством положительных тенденций в развитии советской радиоразведки. Совещание наметило целый ряд мер по организации радиоразведки и дешифровального отдела, включая создание специального Радиоинформационного отдела. Работа комиссии усложнялась намечавшейся в это время реорганизацией Полевого штаба и Всероссийского главного штаба в единый Штаб РККА. Итоги этого преобразования фактически оставили вопрос открытым. Вопрос о реорганизации дешифровального аппарата оставался открытым вплоть до издания приказа РВС Республики № 1051/187, которым объявлялись штаты и положения о Центральном шифровальном отделе Штаба РККА. Отдел подчинялся комиссару Штаба РККА «через его 1-го помощника»[537].

Поворотным событием в истории советской радиоразведки стало ознакомление в январе 1921 г. с отдельными материалами о результатах работы радиоразведки в годы Первой мировой и Гражданской войн В.И. Ленина. Председатель СНК, отметив значение этой работы, поручил РВСР и ВЧК «заняться организацией специальной радиоразведки. Вопрос об организации радиоперехвата, шифрованной радиопереписки был решен путем создания станций особого назначения. Для этого использовались все имевшиеся в войсках приемные, приемоконтрольные и пеленгаторные радиостанции. Таким образом, была создана и начала функционировать служба специальной радиоразведки, работавшая в интересах ВЧК»[538]. 5 мая 1921 г. СНК, рассмотрев вопрос о шифровальных отделах, постановил создать в структуре ВЧК Специальный отдел, который объединил все шифровальные органы РСФСР[539]. Это означало параллелизм в работе советской радиоразведки, которая теперь находилась как в структуре военного ведомства, так и органов государственной безопасности.

К концу 1921 г. отдел радиоразведки был изъят из РУ и передан в Управление связи Красной армии, созданное в 1919 г.[540].

Руководящие кадры Управления связи Красной армии

Нами уже приводились слова преподавателя Академии Генерального штаба РККА С. Савицкого (1920-е гг.): к концу Гражданской войны радиоразведка, находящаяся в структуре Управления связи Красной армии, фактически действовала недостаточно согласованно как с агентурной, так и с войсковой разведкой[541].