Рыбы по полю гуляют!
Жабы в окна заплывают!
Проходили два ерша
по асфальту не спеша!
На аллею вышел кит.
«Что за город? — говорит. —
Буль-буль-буль! — говорит. — Без калош
по Венеции пешком не пройдёшь!»
Вот какая сырая Венеция!
Встали Яго и Родриго —
спозаранку, в холодрыгу,
Застучали в ворота́ —
тра-та-та и тра-та-та!
Подлый Яго потирает ладоши:
ай да план придумал я нехороший!
«Ты, Брабанцио, вставай,
говорит.
Ты ворота отворяй,
говорит.
Твоя дочка, Дездемонка, —
нет проказливей ребенка —
тру-ла-ла! тру-ла-ла!
к мавру чёрному ушла!»
Вот и встал
Брабанцио!
Зарычал
Брабанцио!
«Не позволю, говорит,
Портить нацию!»
И лютует! И зигует! И свищет!
Дездемону под неграми ищет!
И сказала швабра:
«Поищи у мавра!»
И сказали утюги:
«К дому мавра побеги!»
И бежит Брабанцио вприпрыжку!
А за ним и Яго, и Родрижка!
А за ними — зайчата и белочки!
И посуда, и тазы, и тарелочки!
И дворник с метлою, и стража!
И начальство Венеции даже!
Вот бежит городовой —
сам не свой, сам не свой!
Все бегут по тропинке прибрежной —
прямо к дому застройки коттеджной!
А в окне стоит Отелло —
с голым телом, чёрным телом!
Глянул заинька в окно —
стало заиньке темно!
Вот трезвонят Отелле в звонок!
И выходит он к гостям на порог!
А Брабанцио сердит,
Он Отелле говорит:
«Ах ты гадкий, ах ты грязный,
Неумытый поросёнок!
Ты чернее трубочиста,
полюбуйся на себя!
Ты лицом чернее сажи!
Ты чернил чернее даже!
У тебя такие руки,
что сбежали даже брюки!
Даже брюки, даже брюки
убежали кувырком!
Кстати, правда, где же брюки?
Что ж ты голый босиком?»
Тут смутился, смутился Отелло
и руками закрыл своё тело!
Вот какой рассеянный
С улицы Бассейной!
(Тьфу ты, лишняя строка —
стырена у Маршака…)
И шагнул вперёд Отелло —
босиком, босиком!
И взмахнул над чёрным телом —
кулаком, кулаком!
Утешает он отца, успокаивает!
«Обожаю вашу дочь,
говорит,
Уважаю вашу дочь,
говорит,
Обожаю-обожаю!
Уважаю-уважаю!
Размножаю вашу дочь,
говорит.
Вашу дочь, вашу дочь, вашу доченьку!»
И выходит Дездемона на крыльцо,
улыбается собравшимся в лицо:
«Заходите, тараканы,
я вас чаем угощу!
Ты уж, папенька, домой не зови!
Я с Отеллой по любви, по любви!
Очень уж хотела
замуж за Отелло!»
И сказали чайки:
«Он как в чёрной майке!»
И сказали раки:
«Трудно будет в браке!»
И сказали рыбы:
«Подождать могли бы!»
И воскликнул гегемон:
«Негры, прочь от дездемон!»
И воскликнул гондольер:
«Это всем дурной пример!»
Но сказали столяра:
«То-ле-ра! То-ле-ра!
То-ле-ра-нтненько!»
И сказал городовой:
«Этот парень — с головой!
Он Отелло —
это наш генерал!
Он Отелло —
он за нас воевал!
С урками! Турками! Чурками!
И любыми другими придурками!
Лишь один гражданин
не бежит, не дрожит —
Вот он, доблестный Отелло Обамович!»
И вручает медаль за отвагу!
И пишет приказ на бумагу!
«Вот тебе секретный шифр,
поезжай на остров Кипр —
Воевать, воевать за Венецию!
Там живет ужасный, страшный Бармалей!
Надо Бармалею выписать люлей!»
И кивнул Отелло чёрной головой:
«Слушаюсь приказа, мой городовой!»
Так и щёлкнул каблуком,
Если б не был босиком!
Дездемона вышла в маечке белой:
«Я на Кипр поеду вместе с Отеллой!
Буду жить-поживать при Отелле
в пятизвёздочном кипрском отеле!»
Вот на Кипр приплывает Отелло!
И жену обнимает за тело!
А предшественник Отелло — Монтано —
в центре зала ждёт его у фонтана!
— Ты, Отелло, победи Бармалея,
и желательно как можно скорее!
Улыбнулся, засмеялся Отелло:
Прямо завтра же возьмусь я за дело!
Да не тут-то было!
Море забурлило!
Рыбы задрожали,
В обморок упали!
И на лодочке своей
Кувыркнулся Бармалей!
Кричит он, и плачет, и стонет,
А лодка всё тонет и тонет!
А возле мыса Барнаул
Живёт четырнадцать акул!
Вон акула Каракула
Выбегала кувырком
И глотала без фестала
Бармалея целиком!
Как руками ни греби, ни греби!
Барнаул-то на Оби, на Оби!
Написали Бармалею эпитафию:
Не учил ты, Бармалей, географию!
Рады зайчики и белочки!
Рады мальчики и девочки!
Обнимают и целуют Отелло:
Как загадочно врага ты уделал!
Ты, Отелло, наш герой,
как-то спас наш край родной!
Музыканты прибежали,
В барабаны застучали:
Бом-бом! Бом-бом!
Селфи в дембельский альбом!
И стаканы — дзинь! — поднимаются!
И напитками — дзинь! — наполняются!
Славься, славься, Отелло Обамович!
Только Яго победу не празднует —
слишком занят интригами грязными!
Оппочки! Оппочки!
План многоходовочки!
Караулит у ворот,
видит: Кассио идёт —
лейтенант и помощник отелловский!
И несётся за Кассио Яго!
И вручает шампанского флягу!
Угощает его, уговаривает:
«Выпей рюмку, выпей две!
Как по пятницам в Москве!»
И стоит лейтенант на посту,
алкоголем разит за версту.
И сказал лейтенант утюгу:
«Я больше не петь не могу!»
И сказал лейтенант самовару:
«А давай-ка споём мы на пару!»
И сказал лейтенант хлеборезке:
«Ваню Дорна спою, только не с кем!»
И сказал лейтенант сковородке:
«Хочешь Лепса спою, „Рюмку водки“?»
Яго-ябеда к Отелле прибегает:
«Пьяный Кассио с посудою болтает!
Вся развалена наша военка:
В караулке поётся Ваенга!
Караул, караул в караулочке!»
И бежит туда Отелло!
И дрожит от беспредела!
Ай-яй-яй! Ай-яй-яй!
Шалунишке нагоняй!
Хрясь его, хрясь его:
«Ты уволен, Кассио!»
Плачут мухи, киты, бегемоты!
Бедный Кассио выгнан с работы!
Сдай портянки, сдай фуражку,
Сдай военную рубашку,
Сдай шнурки от башмака —
Выгоняем из полка!
И зарплату в кассе
Не получит Кассио!
А Яго поёт и ликует!
И график интриги рисует:
семь процентов злодейства исполнено!
Прибегает к Дездемоне,
вихрем кружится!
Там платочек на балконе
мокрый сушится!
Хитрый Яго хвать платок —
к лейтенанту приволок.
Тёр платочком глаз его:
«Хватит плакать, Кассио!»
И у Кассио спрашивал Яго:
«Отчего же ты плачешь, бедняга?
Ты к Отелле не ходи
с извинениями!
Ты жену его найди
с объяснениями!
Подружись с его женой —
да про жизнь свою поной!
Знают зайцы, знают белки,
знают чашки и тарелки:
громко ноющих парней
любят женщины сильней!
К ней беги! К ней беги!
Дездемонка, помоги!
Чтоб она пошла к Отелло
Да простить тебя велела!»
Засмеялся Кассио!
Да запрыгал в плясе он!
«Ты добряга! Ты миляга!
Руку дай тебе пожать!
Буду, буду Яго, Яго
и любить, и уважать!»
Ну а Яго продолжает интригу!
Прибегает он к другу Родриго.
Говорит коварный Яго:
«Ты возьми большую шпагу,
спрячься где-нибудь в тени,
Шпагой Кассио проткни!
Раз-два-три-четыре-пять —
слишком долго объяснять!
Выполняй!»
И пронзил Родриго Кассио!
Кровь-кишки переколбасило!
И хватает Яго труп,
и берёт большой шуруп,
и платочек Дездемоны
прикрепляет на погоны!
Удивляется Родриго:
Что за странная интрига?
А Яго схватил кочергу:
«Я живых оставлять не могу!
Мне свидетели в интригу —
лишний хлам, лишний хлам!»
И Родригу как ковригу —
разрубает пополам!
Продолжает Яго чёрное дело!
Вот бежит по огороду к Отелло —
По моркве, по кабачку!
По свекле, по чесноку!
Через кочку да ухаб —
Прямо в воинский Генштаб!
«Не хочу тебя пугать,
говорит.
Будешь ты меня ругать,
говорит.
А пока, а пока —
я начну издалека…»
Вот включает караоке Яго!
Начинает петь намёки Яго!
Аты-баты…
Шли лосята…
Оленята…
Да козлята…
И барашек…
И бычок…
И за ними — носорог…
До фига…
До фига…
У кого растут рога!
Но Оттело-то вырос в Марокко…
Не поймёт он простого намёка…
«Не до песен всяких Яг! —
говорит.
Я держу над Критом флаг! —
говорит.
Вот закончу я дела свои
да отправлюсь в институт семьи
к Дездемоне своей ненаглядной!
Тормошить её буду
Руками!
И душить её буду…
Духами!
И любить и целовать!
И хвалить и обнимать!
И до старости долгие лета
будем жить как Ромео с Джульеттой!»
И ответил Яго:
«Тормозишь, бедняга!
Хоть у нас ты полковник ОМОНа,
изменяет тебе Дездемона!
У неё есть пассия —
лейтенантик Кассио!
Тру-ла-ла! Тру-ла-ла!
Парня белого нашла!
Без плечистых
трубочистов,
Не отмытых добела!»
Но Оттело-то вырос в Марокко…
Не поймет и такого намёка!
«Это что за дребедень? —
говорит.
Мы ж на Кипре первый день! —
говорит.
Как успели бы они?
Доказательства гони!
Хоть звоночек!
Хоть платочек!
Хоть записочки листочек!
Как поверить мне лучшему другу,
будто мне изменяет супруга?»
Тут вбегает Дездемона
прямо собственной персоной:
«Что за разногласия
с нашим добрым Кассио?
Разбудил меня с утра,
говорит, простить пора!
Тыкал пальцем в тело —
попроси Отелло!»
И склоняется Яго в поклоне:
«Вот спасибо тебе, Дездемоне!
Ты иди к себе молиться —
скоро, скоро всё свершится!» —
и мигает Отелле, подмигивает!
Но Отелло-то вырос в Марокко —
Не поймёт и такого намёка…
Тут вбегает рота!
Тащит труп кого-то!
Кем-то Кассио убит
на дуэли!
У него платок торчит
из шинели!
А у этого платока
вышит по старинке
логотип страны Марокко,
как на мандаринке!
И Яго мигает Отелле:
Да хорош тормозить, в самом деле!
Набралось уже улик
на четырнадцать интриг!
Час твердил…
Два твердил…
Убедил!
А Оттело-то вырос в Марокко…
Там с изменами очень жестоко…
Застучал ногами!
Замахал рогами!
Вот в спальню Отелло вбегает,
с женой разговор начинает:
— Молилась ли на ночь?
— Молилась.
— А умылась ли на ночь?
— Умылась.
— А почистила зубы зубным порошком?
А прическу чесала своим гребешком?
А мочалкой потёрла ли спинку?
А в реке постирала простынку?
А накрыла ли ужин со свечкой?
А метёлкой почистила печку?
Борщ не сварен, кактус не выбрит,
А ведь мы уже сутки на Кипре!
Пол не мыла, забор не покрасила —
Изменяла с каким-нибудь Кассио!
Я тебя средь физалий и древностей
Задушу, задушу своей ревностью!
Удивилась тем словам Дездемона!
Искривилась как от дольки лимона:
— Обижаешь ты нас, Дездемон!
Кто тебе так сказал?
— Слон!
— А слону-то известно откуда?
— От ужа, и ежа, и верблюда!
Отвечай, где платочек тот самый?
Мой фамильный, от папы и мамы?
Отвечала ему Дездемона:
— Он висел на верёвке балкона…
Я его и стирала, и тёрла,
потому что он полностью чёрный!
И вскричал тут Отелло на нервах:
— Он фамильный платок! Мы же негры!
И по морде хрясь её —
За платок! За Кассио!
— Я тебя, дорогую подружку,
ох, сейчас задушу как подушку!
Прыг Оттело на кровать!
Дездемоне горло — хвать!
Закричала Дездемона
словно в раструб мегафона!
Только он не хочет слушать!
Душит-душит!
Душит-душит!
Извивается в поту —
трататушеньки-тату!
…Задушил!
Прибежали слуги!
Да разжали руки!
«Что ж ты сделал? —
говорят.
Вызывай сюда наряд!
Дездемона была невиновная!»
И сказала кочерга:
«Это клевета врага!»
И сказал столовый нож:
«Возмутительная ложь!»
И сказали два окна:
«Верною была она!»
И сказала прачка:
«Прямо как собачка!»
И сознался Яго:
«Честная, бедняга…»
Закричал Отелло:
«Что же я наделал?!
Вот сейчас мне жалко стало,
что бедняжка умерла!»
И кинжалом,
словно жалом,
закололся как пчела!
И за ним большой гурьбой
все герои рвутся в бой!
Прямо так и ищут
где пролить кровищу!
Яго от испугу
утопил супругу!
А супруга Яго
отравила ядом!
А предшественник Отелло Монтана
всех рубить пошел японской катаной!
Стража топорами
била стёкла в раме!
Дворня и прислуга
скушали друг друга!
А лисички взяли спички,
заек подожгли лисички!
А злые бегемотики
вспороли им животики!
А ежиха, вся дрожа,
обезглавила ужа!
А ежиху две козявки
разобрали на булавки!
А какой-то паучок
впрыснул яду им в бочок!
Ну а Муха-Цокотуха,
гепатитовое брюхо,
прямо из Венеции
занесла инфекции!
Принесла чуму, ангину,
скарлатину, холерину,
и Эболу, и бронхит,
свинку, сифилис, Ковид!
Все горят и тонут!
Все лежат и стонут!
Умер ёжик! Умер тигр!
Умер целый остров Кипр!
А Шекспир этих стонов не слышит.
В Переделкино трагедии пишет…
Так с улыбкой на лице
Всех убил Шекспир в конце!
Все актеры труппы —
превратились в трупы!
Вдруг… из главной кипрской спальни…
где убийства и враги…
Выбегает умывальник,
чтоб промыть им всем мозги!
Он на всех водою плещет!
До чего же он сердит!
«Сколько тут детей и женщин
в зале зрительском сидит!
Им не кровь нужна, а праздник
и пир!
Что ж ты делаешь, проказник
Шекспир?!»
Ну-ка вставим мы фитиль
ему!
Кровожадному Уиль-
яму!
Брось топорик! Брось рапиру!
Помогай стыдить Шекспира!
Ну-ка палец поднимай —
«Ай-яй-яй!»
С нами вместе повторяй:
— «Ай-яй-яй!»
Три-четыре!
— «Ай-яй-яй!»
Три-четыре!
— «Ай-яй-яй!»
Мы Шекспиру строго скажем:
— «Ай-яй-яй!»
Твой сюжет чернее сажи!
— «Ай-яй-яй!»
Что ж ты злее Бармалея?
— «Ай-яй-яй!»
Ты, Шекспир, пиши добрее!
— «Ай-яй-яй!»
Мы Шекспиру строго скажем:
— «Ай-яй-яй!»
Хватит мучить персонажей!
— «Ай-яй-яй!»
Все поломаны, побиты,
Все помоями облиты!
— «Ай-яй-яй!»
И встал Шекспир!
Закричал Шекспир!
Ох, не буду, ох, не буду
я героев убивать!
Я героев буду, буду
и любить, и уважать!
Возвращайтесь с того света —
и Ромео, и Джульетта!
Розенкранц, и Гильденстерн, и Меркуцио!
Приходите, дорогие, хэппи-энд вам допишу!
Прибегай ко мне вприпрыжку
персонажи каждой книжки:
И Антоний! И Полоний!
И платочек дездемоний!
И Отелло! И Гертруда!
И разбитая посуда!
Даже призраку отца
дам здоровый цвет лица!
Всем вернёт любовь и мир
устыдившийся Шекспир!
Ни в каком издании
не прогнило в Дании!
Входит Клавдий к королю:
«Я, король, тебя люблю!»
Обнимает, поздравляет букетиком!
Яд из уха вынимает пинцетиком!
Бедный Йорик — в санаторик:
Подлечился и живой!
На велосипеде едет
и кивает головой!
Гром гремит, земля трясётся,
Цезарь с курицей несётся!
И с восторгом орут:
«Ай да Брут, что ж ты, Брут!»
И акула Каракула
Бармалея отрыгнула!
И от счастья Бармалей
вынул съеденных детей!
А Монтекки-Капулетти
в танце кружат как волчок!
И Гамлетик как омлетик —
Прыг-скок! Прыг-скок!
Дездемона у Отелло —
вынула кинжал из тела!
А Отелло ей такой —
шею починил рукой!
Ох, не будем мы ругаться,
И травиться и стреляться!
Не хотим трагедию!
А хотим комедию!
Так давайте же смеяться,
И мириться, и брататься,
Чтобы впредь, чтобы впредь
Миновала нас трагедь!
Улыбается Шекспирчик,
Сладкий-сладкий как пломбирчик:
«Всех нежней, всех нежней
Перевёл меня Корней!»
03–11 декабря 2015