Отель «Танатос»

Пьер Гамарра Машина Онезима

Накануне отъезда на Южный полюс я поехал к Онезиму. Два долгих года мне предстояло пробыть там, вдалеке от всего мира, и, разумеется, я не мог уехать, не попрощавшись с Онезимом, с моим милым Онезимом. Вы его знаете. Его физиономия потом мелькала на страницах газет всех стран. Классическое лицо ученого. Лицо, о котором не знаешь, что и сказать — рассеянное оно или внимательное. Огромный лысый череп, нос — проныра, маленькие черные глазки — пуговки. Длинная нескладная фигура приветливо наклоняется в вашу сторону как — то сконфуженно и вместе с тем иронически. Сразу и не определишь, шутит он или серьезен. Впрочем, могу сказать: Онезим — милейшая душа на свете.

Итак, прихожу я к нему. Он ведет меня в свой захламленный рабочий кабинет, и я начинаю рассказывать о приготовлениях к поездке, о планах зоологических поисков. Онезим вежливо слушает меня, но проявляет при этом столько внимания, как если бы я говорил ему о поездке к тетушке в Саннуа. Вдруг он, отвернувшись, нагибается, — вытаскивает черную коробку и ставит ее передо мной на стол среди разбросанных бумаг.

— Видишь, — произносит он торжествующим тоном, — я добился — таки своего. Готова, работает!

Я нахмурился.

— О чем ты говоришь? Что это за коробка?

— Ну как же, помнишь мой знаменитый проект пишущей машины? — с некоторым раздражением спросил он.

— Пишущей машины?

— Да, именно пишущей машины!

И тут я вспомнил. Этот Онезим вечно что — нибудь изобретает, у него столько идей в голове.

— Черт возьми, Онезим, уж не хочешь ли ты сказать, что сделал машину?

Счастливая улыбка расцвела у него на лице:

— Да, да, я ее изобрел. Машину, которая пишет шедевры. Она готова, работает.

— Работает?

— И еще как! Даешь ей команду, и она тут же выполняет. А больше всего я горжусь быстротой.

— Быстротой?

— Вот именно. За какие — нибудь тридцать пять минут ты можешь получить небольшой роман в манере Саган. Сонет в духе Ронсара — за десять секунд. Более солидные произведения отнимают у нее час — полтора. Вчера вечером я получил новехонькую трагедию Корнеля за сорок пять минут, большое стихотворение Рембо за двадцать восемь секунд. Представляешь?

Да, я мог себе представить.

— Онезим, но это невероятно, фантастично! Как же она действует?

— С помощью электроники. Все очень просто. Видишь, вот здесь, с правой стороны, ряд клавиш. Каждая соответствует жанру произведения: роман, поэма, стихотворение, драма, сказка, философское эссе и т. д. Налево — небольшой микрофон. Ты нажимаешь клавишу по своему выбору, наклоняешься к микрофону и говоришь: Рабле, Расин, Гюго… Словом, все, что хочешь. Потом ждешь. Готовая рукопись выходит с другого конца машины, причем в двух экземплярах. Надо только заряжать ее чистой бумагой.

Я воздел руки к небу:

— Онезим, если бы я не знал, что ты человек серьезный…

— Поверь, я говорю совершенно серьезно! Она работает! Пожалуйста, можешь посмотреть рукописи. Вот они.

И он указал на стопку аккуратно отпечатанных страниц. Я бросился к ним, перелистал. Онезим не лгал. Там лежало с десяток шедевров. Сенсационный Бальзак! Одноактовая пьеса Жироду! Огромный исторический роман Дрюона, несколько стихотворений Гюго… И все превосходны!

Указательный палец Онезима лег на стопку бумаги:

— Всего час двадцать на Дрюона, а такой текст! Тридцать семь минут на Жироду… Такой производительности мне достаточно.

Я чувствовал себя подавленным таким нагромождением чудес.

— Но что ты станешь делать со всеми этими рукописями, Онезим? Подпишешь их? Ведь они по праву принадлежат тебе. Это же твои произведения, а не Виктора Гюго, не Жироду. Ты прославишься. Загребешь все литературные премии. Издатели ничего не поймут, а критики тем более. В самом деле, как действует твоя машина? Ты сказал — с помощью электроники, это, конечно, очень мило… Но я все — таки хотел бы знать поподробнее.

Онезим сразу стал серьезным:

— Это очень сложно. Не думаю, что сумею тебе объяснить. Тебе не хватит математических знаний. Одно могу сказать — она действует…

— Как? Питается от батарей или от сети?

— Как угодно. Причем расход энергии незначительный… А теперь выпьем за твои успехи и за мои тоже. Стаканчик виски?

И он отправился на кухню.

Озадаченный, я в растерянности прислушивался к тому, как Онезим гремит чем — то в холодильнике. Ведь он так и не ответил на мой вопрос, что он станет делать со всеми этими рукописями. Наводнит ими издательства? Утопит в них литературные жюри? Чертов Онезим!

Вскоре после этого я уехал. Путешествие на полюс прошло благополучно, без помех. Увлеченный своей работой, я почти забыл об очередном изобретении Онезима. Слушать радио не было времени, по радио ничего об этом и не сообщали. Что же касается газет, то они приходили к нам с опозданием. Однако в конце моего пребывания на полюсе пресса увенчала Онезима славой. Газеты опубликовали его биографию и поместили портрет. Как — то вечером, просматривая кипу только что полученных газет, я так и подпрыгнул при виде заголовка над пятью колонками: «НЕОБЫКНОВЕННОЕ ИЗОБРЕТЕНИЕ ОНЕЗИМА». Я нагнулся над статьей. «Так и есть, — сказал я себе. — Он обнародовал свой секрет. Теперь весь мир знает, что он способен изготовлять шедевры пачками. Ему ничего не стоит основать собственное издательство… К примеру „Бальзак и К°“. Как бы то ни было, это подлинный триумф».

Да, это был триумф Онезима.

Однако в газетной статье речь шла вовсе не о литературе. Оказывается, Онезим изобрел необыкновенную электронную жаровню. Судя по всему, на ней можно было с одинаковым успехом зажарить и цыпленка, и бифштекс, и баранью отбивную. Прославленная жаровня Онезима совершила поистине триумфальное кругосветное путешествие. Сегодня каждый человек знает наизусть призыв рекламных объявлений: «Не жарьте мясо, как пещерные люди, — пользуйтесь жаровней Онезима!».

А как же книги? Разве машина Онезима, создающая литературные шедевры, разладилась?

По возвращении в Париж я тут же помчался к Онезиму. Он ничуть не изменился. Все та же длинная неокладная фигура, черные глазки — пуговки, та же приветливая улыбка. Впрочем, мне показалось, что теперь его улыбка стала чуть печальной.

— Как дела, Онезим?

— Хорошо. Я бы сказал — превосходно. Здоровье прекрасное. Денег предостаточно.

За время моего отсутствия он отремонтировал квартиру, купил новую мебель, новый костюм.

— И все за счет жаровни?

— Да, — скромно признался Онезим, — жаровня работает отлично. Я подписал контракт. Ну, а ты как поживаешь? Как прошла экспедиция на Южный полюс?

— Очень интересно, — ответил я. — Думаю опубликовать книгу о пингвинах…

— Вот как, — проговорил он с восхищением, — у тебя уже есть издатель?

— Пока нет. Книга еще не закончена. Но послушай, Онезим, что случилось с твоей машиной?

— С машиной?

— Ну да. Я имею в виду твою чудесную машину. С ней что — нибудь не так? Ты перестал ею пользоваться?

— О нет, напротив. Она поработала на славу. — И он лениво указал на стеллаж: — Сработала мне несколько десятков прекрасных книг… Вот они все в твоем распоряжении. Если опять поедешь на Южный полюс, можешь взять их с собой…

— Ты что же, не предлагал их издателям?

Онезим пожал плечами.

Я побледнел.

— Что ты хочешь этим сказать? Они отказались печатать? Этого не может быть, Онезим! Чтобы издатели отказались от твоих превосходных произведений? Исключено! Может быть, в машине какие — нибудь неполадки, электроника подвела? Такая машина!..

Прервав меня, Онезим сухо возразил:

— Машина отличная. Но издатели отказываются. Могу показать тебе письма, которые я получил. Из Галлимара, Жюйара, Плона. Отовсюду один ответ: «Мы внимательно ознакомились с рукописью, которую вы имели честь нам предложить. К сожалению, она нам не подходит…».

— Почему же?

— Мотивировка одна и та же: «Видно влияние Бальзака»; «Бесспорно, Вы слишком много читали Мориса Дрюона…»; «Прекрасная пародия на Золя, но, к сожалению, мы не можем…»; «Очевидно, вы слишком увлекаетесь романами Натали Саррот…»; «Произведения Эрве Базэна вы знаете как свои пять пальцев, к сожалению…». К сожалению. Всюду «к сожалению»…

— Короче — все издатели отказались?

— Все!

— Это ужасно. Знаешь, мне в голову пришла одна мысль. Возьми — ка свою машину, наклонись над микрофоном. И… вместо того чтобы говорить: Корнель, Золя, Саган, скажи просто: Онезим. Тогда, естественно, ты должен будешь получить произведение Онезима.

Он улыбнулся:

— Ты думаешь, я не догадался так сделать. Ничего подобного, нажал клавишу «Философское произведение» и назвал свое имя: Онезим…

— И что же?

— Через сорок три минуты получил рукопись в сто страниц.

— Как она называется?

— «Некоторые размышления о новом электронном методе поджаривания цыплят, бифштекса и бараньих отбивных»…