Откровение Дионисия

4

В кельи перед иконами стояли и молились два бывших владыки — Спиридон Киевский с Филофеем Вологодским, да Дионисий — иконник. Сам Иоасаф, стоя впереди всех, читал молитву и его голос заполнял всю келью.

— Аминь, — вслед за игуменом повторили все, и, перекрестившись, уселись на лавки вдоль мшитых стен.

— Собрал я вас, отцы, для большой думы, — начал разговор Иоасаф. — Владыка Геннадий Новгородский прислал кирилловской братии и нам всем грамоту. А ходил к старцам владыка Спиридон. Он и скажет о том.

Спиридон пригладил бороду и оглядел всех, бывших в кельи, внимательным и, казалось, всепроникающим взглядом.

— Владыка Геннадий пишет нам в своей грамоте, что в Новгороде Великом и на Москве опять появились еретики жидовствующие. Все так же, как и до прошлого Собора было, тех еретиков осудившего. Не хватило, видно, того запрещения.

— Знамо, не хватило. Еретиков ведь тогда в темницы побросали немногих. Кающихся и вовсе простили. А многие в Литву утекли, — сказал владыка Филофей.

— Ныне опять, — продолжал Спиридон, — эти змеи подколодные головы свои поднимают. Опять те же безобразия чинят: иконы топчут, оскверняют, на Господа хулы наводят. Все покаявшиеся вновь за свое богомерзкое дело взялись… Вот и пишет владыка Геннадий, что нужен новый Собор на еретиков. — Спиридон взял в руки бумажный свиток и стал читать: «… который бы всех еретиков проклял, да и тех, к кому они в согласие вступали, или кто о них печальник и кто ни буди последовать их прелести — тех бы всех проклятию предали. Дабы о вере с ними речей не водили. Токмо для того учинить Собор, что их казнить — жечь и вешать. Станьте крепко на этом.»

— Владыка Геннадий и Иосиф Волоцкой еще перед тем Собором звали к тому же. Не послушались, — сказал Иоасаф. — Вот и посеяли ветер, а теперь пожинаем бурю.

— Тогда сам великий князь за них заступился, говоря, что мы, де, не поставлены от Бога на смерть осуждать. А грешника, де, надо обращать к покаянию, — подал голос Дионисий.

— Да нам надо еретиков не осуждать, а обличать! — горячо заговорил Спиридон. — Они не просто грешники, но отступники от Бога и враги веры православной. Как же так! Ежели царя земного кто хулить станет, того наказывают, а еретики Царя Небесного хулят и их всего лишь обращают к покаянию! Ну нет! Огонь для них и меч! Нужен новый Собор на еретиков! Нужен!

— Владыка Геннадий о том нас и вопрошает. Зовет на Собор нас и старцев Паисия да Нила, — сказал Иоасаф.

— Паисий ныне на Москве обитает, — заметил Спиридон.

— А к старцу Нилу брат Дионисий ходил ныне, — кивнул в сторону иконника Иоасаф. — И об этих еретиках у него разговор с ним был.

— Был, — подтвердил Дионисий.

— Ну и что же Нил?

— Старец Нил сказал, что он сам и живущая с ним братия еретические учения проклинают. То записано у них в уставе. А что до наказания еретиков, то он говорит словами Иоанна Златоуста: недостоит нам убивать еретиков, но приводить их к покаянию.

— И этот туда же! — почти вскричал Спиридон.

В стоянии против еретиков Спиридон не знал себе равных. За непримиримую борьбу с ними его даже прозвали «неистовым». Это ведь он написал «Изложение о православной истинной нашей вере» и «Послание против жидов и еретики», где попенял великому князю за его благосклонность к отступникам, за то, что поддался их обману. Новгородский архиепископ Геннадий называл Спиридона «столпом церковным», а великий князь отправил в ссылку…

— Мы тоже речения Иоанна Златоуста знаем. Не он ли говорил: «Раз была у нас речь о хуле на Сына Божия, хочу просить одного только подарка, чтобы наказывали хулителей». Да, он говорил и о том, что нельзя нам убивать еретиков. Нам — значит священству и всему церковному причту. Казнить еретиков должны государи и князья — мирские власти, — твердо закончил свое слово Спиридон.

— Еретики зашли так далеко в своем грехе растления душ христианских и в поношении Господа, что только покаянием их не образумишь и веру православную на Руси не спасешь, — поддержал владыку Спиридона епископ Филофей, тоже ссыльный ревнитель православной веры. — Так что я тоже за огонь и меч для еретиков. Ибо сказано святыми отцами задолго до нас: «Кто удостоился святого крещения и отступил от православной веры и приносил языческие жертвы, тот подлежит казни». А что до того, что нам не следует убивать еретиков, то дело сие и вправду в руках мирской власти великого князя.

— У него еретики в чести, — сказал Дионисий. — Как же ему поведать обо всех их новых богомерзких делах?

— На Соборе и сказать. Как говорили богоносные отцы наши на всех семи Вселенских Соборах, — изрек Иоасаф. — Вспомните Собор, где святые отцы сказали Цесарю Юстиниану: «А ты, царь, сделай так, если в зрелую пшеницу попадут остатки языческого и иудейского еретического зла, то искорени их как сорняки». А святой и праведный Константин Великий обличил злобесного Ария. Потом Феодосий Великий собрал Собор против еретиков и осудил их на позорное заточение… Да разве все перечислишь… Говорить надо прямо: спасем веру православную — спасем и Русь Святую. Погибнет вера — погибнет Русь.

— О сем отписать надобно в ответной грамоте владыке Геннадию да игумену Иосифу на Волок Ламский. Тот к великому князю вхожий, — предложил Спиридон. — Да просить надо, чтобы розыск начали немедля, а то пойдет ересь по всей Руси.

— Да, дело изобличения еретиков многотрудное будет, — согласился Иоасаф. — С виду они люди православные, а нутро еретическое, говорят одно, а в мыслях и делах подлинных иное.

— Ну так что же, — заметил Филофей, — видно опять пришло время постоять за веру православную на благо Святой Руси, на благо потомков наших.

Иоасаф первым поднялся с лавки.

— Стало быть на том и порешили: писать владыке Геннадию и игумену Иосифу, что мы все за Собор на еретиков, а кого Собор обличит, того наказывать огнем и мечем, как отступников и врагов веры Христовой. О том просить великого князя нашего и государя Ивана Васильевича, — сказал, завершая разговор, Иоасаф.

— Так.

— Так.

— Так, — ответил каждый из сидящих в кельи.

— А когда брат Дионисий почнет росписи творить? — спросил Спиридон изографа.

— У меня все готово к тому, — ответил Дионисий. — Как владыка Иоасаф благословит, так и начнем. Хоть завтра.

— Ну, что же, завтра и благословлю, коль все готово, — сказал Иоасаф. — В праздник великий Преображения сам Господь с нами пребывать будет.

— Тогда у меня есть еще слово, — опять произнес Спиридон.

— Говори, владыка, — кивнул Иоасаф.

— Еретиков изобличали и пятьсот и тысячу лет назад. И эти изобличения дошли до нас… Не рассказать ли и нам для тех, кто будет жить после нас, как и мы их изобличали?

— Как рассказать? — не понял Иоасаф.

— Написать на стенах храма. Не буквицами, конечно, а изобразить на фресках.

— И как сие ты зришь, владыка? — спросил Дионисий.

— А вижу я написанные все семь Вселенских Соборов, где решались дела церкви и судили еретиков. Пусть потомки наши и через триста и через пятьсот лет знают, как мы стояли за чистоту веры православной, как правильно славили господа нашего Иисуса Христа и Пречистую Его Матерь.

— Тут правда твоя, владыка. Вселенские Соборы похожи на наши против еретиков.

— Вот и я о том. Вижу я, как сидит на троне царь Юстиниан, как и у нас князь великий Иван… Вокруг него отцы церкви в белых одеждах, а по другую сторону еретики в темных платьях… Или возьмем видение Петра Александрийского, которому Господь наш явился, пострадавший от еретика Ария в рваном одеянии. Прошу брата Дионисия позволить мне руку приложить к делу сему.

— Отчего же не позволить. Я того и сам хотел и от помощников таких никогда не отказывался. Только нам надо обговорить дело сие. Ведь не бывало еще на Руси, чтобы на стенах храмов писали такое.

— Да, это правда. Но, ведь, и ереси таковой не бывало. И мы, стало быть, свое слово скажем против ереси потомкам нашим, — заключил разговор Иоасаф. — Ведь хорошо, что делается ради Господа… Завтра отслужим молебен и станем трудиться во славу Божию и веры православной. Господь да благословит всех… Помолимся, братья…

Иоасаф повернулся к образам келейного иконостаса. За ним поднялись остальные и начали творить молитву.