В книге "Миф моногамии, семьи и мужчины", обращаясь к разным источником, я делаю предположение, что в действительности причастность мужчины к зачатию по историческим меркам была открыта довольно недавно – не более 10 тысяч лет назад, а вероятно, и ещё позже. Почву таким мыслям даёт лингвистика, откуда следует, что в древних индоевропейских языках слово "отец" указывало на социальное положение, на статус, а не на кровную связь с кем-то. В праиндоевропейском языке слово "ph2tér" (прообраз будущего "pater"/"father") обозначало лишь "находящийся при хозяйстве" (Миланова, 2018). В более позднем латинском языке биологическое отцовство, видимо, хоть и было уже известно, но выражалось терминами "parens" и "genitor", тогда как "отец" ("pater") всё ещё обозначал именно социальный статус – это глава дома, хозяйства ("pater familias"). Это может указывать, что 3,5 тысячи лет назад (время возникновения латыни) причастность мужчины к зачатию уже была известна, но обозначали такого мужчину по-прежнему социально-статусным термином "отец" ("pater"), который ничего не говорил о его отцовстве в современном нам понимании. Только позже, уже в нашу эру, латинское "pater" преобразуется во французское "pere", где заодно происходит коренной сдвиг значения, и к отец-хозяин добавляется отец-родитель, то есть наконец-то эти значения сливаются.