Открывашка и пробой

Глава 7

Когда я переодевался, Валентина подала голос:

— Если что, на тренировках я побеждаю его девять раз из десяти, так что лучше не пытайся натравить его на меня.

— Ты какая-то странная, — ответил я, натягивая красную футболку с серпо-молотом и подходящим для маскировки воротником. — Отрекись от агрессии, выбери спокойствие и понимание.

— Это стать такой же тряпкой, как ты? — фыркнула она.

Нафиг, в игнор тебя, надоела. Надев шорты с нормальными карманами, пошел в комнату за семечками.

— Ты что, меня игнорируешь? — дошло до нее.

Ага! Горсточку сюда — для меня, горсточку туда — угощать встречных для улучшения репутации. Но по чуть-чуть, иначе будут считать транжирой. Просто поразительно, насколько становишься продуманным после нанесенного судьбой, крайне болезненного «комбо».

— Эй! — высунулось ее недовольное лицо из-за шторки.

— Если придет Зинаида Матвеевна, передай ей, пожалуйста, что я вернусь в четыре, — с улыбкой попросил я Валю.

— Я тебе кто, посыльный? — фыркнула она и скрылась за шторой. — Напиши записку, ты же у нас умник!

Аттестат видела, получается.

— Одолжи бумагу и ручку.

— Не дам, — пожадничала она. — Я не смогу пользоваться вещами, к которым прикасались твои грязные руки!

— Тогда тебе придется отрезать грудь, — вздохнул я.

Не выдержав, Валентина выскочила из-за шторки — успела переодеться из формы в халатик — и схватила меня за охватившие шею руки.

— Синяки! — прохрипел я.

Теперь я как бы сам себя душу, но ладонями — синяков не будет.

— Какой же ты мерзкий! — припечатала она меня и гордым лебедем прошествовала в комнату.

Какой живительный всплеск адреналина. Но процесс идет — сначала отучим распускать руки, потом — провоцировать конфликты, а там и до «Братик, я испекла для тебя булочки! Скажи: „А-а-а!“» дойдет. Приручить дикую волчицу — звучит как неплохой челлендж! Нет, «братик» это уже перебор. И «А-а-а» перебор! Но до чего же приятный момент вчера был. Куда-то не туда мысли свернули, а значит нужно выкинуть Валю из головы и идти тусоваться с новым другом.

Выбравшись на крылечко, улыбнулся согревшим синяк солнечным лучам. Сидящий на крылечке Алексей поднялся на ноги и не стал перепрыгивать через забор, позволив мне выпустить его со двора через калитку.

Молодец какой — не выпендривается.

— А ты слышишь, что в домах происходит? — решил я изучить оборотней поподробней.

— Не, у нас стены толстые строят, — покачал он головой. — Из окон немножко слышно, но о важном около окна у нас никто не разговаривает, — помявшись, он признался. — Я вашу ругань с Валей слышал. Она не девять раз из десяти меня побеждает, а восемь! — гордо поднял вверх подбородок. — Потому что старше на два года, и боевой массы у нее на пятнадцать килограммов больше!

— «Боевая масса» — это в другой форме? — уточнил я.

— В ней, — подтвердил он.

— А откуда масса при трансформации берется?

— Фиг его знает, — пожал плечами Лёха. — Мне надо домой зайти, переодеться и портфель положить.

— Идем, — мне было все равно.

Пацан повел меня направо. Очень удачно, потому что здесь я еще не был. Вдоль дороги тянулись окруженные заборами дома, в палисадниках наливались соками ранетки, сливы, крыжовник, смородина, жимолость, ирга, облепиха — словом все, что комфортно чувствует себя в местном климате. Конкретно у нас растут ранетка и слива, а в огороде, за дровяным сараем, я сегодня нашел два куста смородины и облепиху. Последнюю собирать прямо не хочу — ягоды мелкие и защищаются шипами.

— Ты не подумай, что все оборотни такие, как Валя, — испытал он потребность оправдаться. — Просто у нее…

— Мама на глазах погибла, из прошлой школы выгнали, обычные люди вас не любят, а теперь еще и приказ о пятнадцати годах службы, — перебил я.

— Да, — кивнул Лёха. — А ты откуда знаешь? Сама она точно не расскажет.

— Константин Викторович приходил вчера, — не стал я скрывать.

— То-то я думаю ты ничему не удивляешься! — хохотнул он и возмутился. — Ей — плохо, а нам разве легко? Я же на других не срываюсь, — приосанился и выпятил грудь. — Я — воин и мужик! Я бы и без нового закона в армию пошел, с жуками драться — мне для того сила и дана! — спохватившись, застенчиво спросил. — А ты меня не боишься?

— Не-а, — честно признался я.

— И Вальку не боишься? — посмотрел он на меня с уважением.

— Поначалу боялся, — кивнул я. — Но теперь — как отрезало.

— Мужик! — одобрил он.

— Что тут у вас вообще интересного есть? — сорвав травинку и сунув сочный кончик в рот, спросил я.

Лёха подумал и ответил:

— Магазин есть — это понятно. Еще ДК есть, дом культуры, там у нас бабки старинные песни поют, а деды игрушки из дерева вырезают. В город продают потом. Ну и из города иногда артисты приезжают, даже цирк был один раз, с настоящей обезьяной, — лицо просветлело от приятных воспоминаний, и он спросил. — А ты обезьяну видел?

— Видел, — невольно улыбнувшись, кивнул я. — А обезьяны вас не боятся?

— Боятся, — опустив глаза на дорогу, вздохнул он. — Там система специальная — около сцены вентиляторы ставят, она на нас дуют, чтобы животные запах не слышали.

Хочет питомца поди. А какой ребенок не хочет? Но спрашивать не буду — зачем на больное давить?

— У нас даже мышей с крысами в деревне нет, — похвастался он.

— Вот оно че! — покивал я. — То-то мука в деревянном ящике хранится. Боялся прогрызут.

— Некому прогрызать, — со смесью грусти и гордости кивнул он.

— Хорошая деревня у вас… — начал я, но Лёха перебил.

— Не у «вас», а у «нас»!

— Точно, — согласился я. — Хорошая деревня у нас — ни одного покосившегося забора, дома ухоженные, сады цветут.

— Мы живем бедно, но честно, — ответил он явно где-то услышанными словами. — И дружно! Вот у бабушки Зины, например, в прошлом году соседи столбы заборные поменяли — она старая и сама не может, а у Вальки — руки-крюки, она кроме как жрать варить ниче и не умеет!

— Варит вкусно, — отдал я должное волчице.

— У них домоводство два раза в неделю, — пояснил Лёха. — А у нас — труды, мы кормушки для птиц делаем — они нас меньше боятся, вон, видишь? — указал на сидящую на проводах стаю воробьев.

— Вижу, — запомнил я нюанс. — А кто у вас в школе вообще учится? Константин Викторович говорил — пятеро?

— Я, — кивнул пацан, загнув палец. — Артем, ему десять лет, и Колька — ему восемь, совсем маленьким пробоем «накрыло». Прикинь, — хохотнул. — Мамка его в комнату заходит, а в кроватке волчонок лежит! — жизнерадостно заржал.

Я подхватил — если абстрагироваться от чувств матери в этот момент и представить ситуацию фрагментом условного ситкома, вправду смешно.

— И девчонки — Валька да Светка, десять лет ей, Светке в смысле — она, прикинь, когда пробоем ударило, быстро разобралась и жука загрызла — мамку с папкой спасла. Хорошо, что жук мелкий был.

— Какая молодец, — проникся я.

Нифига себе — четырехлетний ребенок семью спас, да за такое медали надо давать.

— Только каникул у нас нету, — вздохнув, перевел тему Лёха. — Просто летом уроков в два раза меньше, а тренировки как были, так и остались. Но сегодня не будет! — просветлел. — Савелий Геннадьевич — инструктор наш — в город отчеты сдавать повез.

— Валя вчера рано пришла, — наябедничал я.

— Рано? — удивился он. — Летом всегда так, — на его лице мелькнуло осознание. — А, тебе баба Зина наверно сказала, что Валька поздно приходит? Так она старая, забыла просто, что летом раньше отпускают.

Что ж, логично.

— ДК, магазин, — вернулся я к основной теме. — И все?

Немного подумав, Лёха ответил:

— Ну, в речке купаться можно, только вода холодная. Еще на механизаторской базе прикольно — там трактора и комбайн есть, у нас вон там, — указал направо. — За лесом поля есть, агрохолдинг, там наши работают, — вздохнул. — Но я однажды в трактор залез, нечаянно ручник задел и в стену въехал. Так-то ничего, не сломал, но на базу меня теперь не пускают.

Тянется пацан к технике.

— А у вас много обычных людей живет? — спросил я.

— Больше, чем оборотней, — задумчиво почесав затылок, ответил он. — Раньше еще больше жило, но в основном пожилые. Умирают, — грустно вздохнул. — Они тут еще до пробоя жили, почти все оборотни им родня. Но новые семьи «оборотнические» приезжают, про наши Липки по всей Сибири знают! — снова приосанился и с заговорщицким видом поведал. — А Васька, он в школе не учится, двадцать семь ему, со службы с невестой вернулся, обычной. Красивая! — мечтательно вздохнул. — Ребенка вот родили. А ты знал, что оборотень с оборотнем детей сделать не могут?

— Не знал, — признался я.

— Семью нормальную оборотню завести сложно, — вздохнул он. — Может и хорошо, что теперь на войне до старости будем?

Когда тебе четырнадцать, условные тридцать пять — это старость.

— А у человека и оборотня обычные дети рождаются? — спросил я.

— Конечно! — аж подпрыгнул он. — Сила только от пробоев дается, иначе оборотни бы всем… — он закусил губу и потупился.

Стыдно, что ляпнул лишнего.

— Всем показали, — закончил я за него. — Говори все как думаешь, Лёх, я же теперь с вами.

— С нами! — оживился он. — У нас тут круто, вон там, — указал в противоположное агрохолдингу направление. — Пещера есть здоровенная!

— Круто! — вполне искренне отреагировал я.

— Потом сходим, — пообещал он.

Миновав очередной дом, посмотрел направо, увидев небольшой пятачок покрытой травой земли и стоящую в середине метровой высоты гранитную стелу с табличкой. Слева от нее в воздухе висело какое-то странное, едва заметное, полупрозрачное золотистое пятно округлой формы с колеблющимися краями.

— Что это? — указал я проводнику на пятно.

— Памятник, — ответил он. — Здесь пробой шесть лет назад и появился — вот, администрация районная поставила, будто кому-то на нас не плевать, — раздраженно фыркнул.

Он что, не видит?

— А ты только памятник видишь?

— Ну… траву еще? — неуверенно предположил он.

— А пробой, когда закрывается, следы оставляет? — спросил я.

— И чему вас в городе вообще учат? — фыркнул он и тут же раскаялся. — Извини, вырвалось.

— Ничего, — отмахнулся я.

— Не оставляет, — ответил он. — Бах — и как и не было ничего.

А может мне просто голову напекло? Нужно проверить! Нужно потрогать! А если это портал обратно домой?!

— М-у-у!!! — пронесся над улицей возмущенный коровий возглас.

— Держи ее!!! — вторил мужской.

Из переулка метрах в трехстах от нас вылетела рыжая, средней упитанности, корова. Взбрыкивая копытами и дергая головой с посылом «забодаю», она побежала на нас. За ней из переулка выбежал явно запыхавшийся, седобородый дедушка в растянутых «трениках» и тельняшке:

— Лови ее, че стоишь?!

— Я не поймаю! — беспомощно пискнул Лёха. — Только хуже сделаю. Ты умеешь? — с надеждой посмотрел на меня.

Мне плевать, я домой хочу! Но… Но если я сейчас потрогаю пятно, и оно развеется без всякого эффекта, оставив меня здесь, по деревне пойдет слух о том, что Андрей Штырков (в паспорте другая фамилия, но местным же плевать) — трус и не помогает односельчанам. И мне с этим жить? Ладно, поймаю корову — отец учил — и потом вернусь к пятну. Не исчезай, хорошо? Лёха тем временем успел свалить подальше, чтобы не добавлять проблем.

На дорогу я вышел медленно и спокойно, не глядя на корову — они боятся быстрых движений и внезапно появляющихся в поле зрения объектов. Прямого взгляда тоже побаиваются. Дед, увидев меня, остановился и заткнулся — криков коровы боятся больше всего. Подчеркнуто-медленно обернувшись в сторону несущегося на меня, явно агрессивного животного я офигел от собственного идиотизма — забодает сейчас, и я никогда не узнаю тайны золотистого пятна.

— Хорошая, — мягко, медленно начал я пытаться установить контакт с коровой. — Зоречка, Буреночка, Рыжулечка, — клички не важны, важна интонация. — Ты чего не со стадом пасешься-то?

К моему удивлению, и, чего уж греха таить — немалому облегчению, корова пофыркала и стала трясти головой и копытами меньше.

— Напугал тебя кто-то нехороший, красавицу такую, — продолжил я. — А коровок пугать нельзя — вы же хорошие, вы молоко даете и теплые.

Мне коровы реально очень нравятся, сам не знаю почему — с детства так было.

— Для кого старается? — тихонько пропел я. — Для меня, для меня, для меня!

Рекламная песенка сработала словно магическое заклинание — остановившись, корова фыркнула, потрясла головой, наклонилась и принялась за прямые коровьи обязанности — жрать траву.

Дедушка доковылял до имущества, похлопал его по шее и направился ко мне:

— Молодец! А ты кто такой?

— У Штырковых живу, Андреем зовут, — ответил я и направился к пятну.

— А меня Карлом звать, Карл Генрихович. Ловко ты Мурку успокоил! — поворачивая голову вслед за мной, выразил он «респект». — А у нас тут, представляешь, Толька-пастух вчерась помер, может ты за него теперь будешь?

Да подожди ты, не до тебя! Достигнув стелы, я протянул руку к пятну и ощутил то, чего не испытывал никогда — появившееся из ниоткуда понимание: этот пробой — мёртв, и я с ним сделать ничего не могу. Жгучее разочарование — облом! — сменилось ликованием: у меня все-таки есть способность! Я вижу следы пробоев! А раз этот четко воспринимается «мертвым», должны найтись его «живые» собратья!

— Мертвых почтить — это правильно, — неверно истолковал дед мои движения. — Но и жить дальше тоже надо.

Ох как ты прав, дедушка! Ликование сменилось страхом — если в лаборатории про такую способность не рассказывали, значит она или только у меня, или очень редкая и секретная. Очень хочется первый вариант — уникальным быть круто. Отыщи я пятно сразу после попадания в этот мир, я бы прыгал от радости, но сейчас мне очень, очень, ОЧЕНЬ страшно — если меня «спалят», из лаборатории живым уже не выберусь.

Так-то «не палиться» несложно — сейчас меня от критической ошибки спасла бесполезность пятна, но, когда я найду рабочее — а я его точно найду, обязан найти! — придется позаботиться о том, чтобы меня никто не видел и не слышал.

Стоп! А если пятна ведут прямиком в жучиный мир? Раз — и нет Андрюши, умер во славу Роя! Про «рой» любили спорить ученые номер два и пять. Первый считал, что насекомых контролирует матка, которая решила захватить наш мир, а второй оппонировал ему тем, что это не объясняет случающиеся пробои с последующими заведомо самоубийственными атаками. Контраргумент — на пару-тройку сотен особей Рою плевать, и он так проводит разведку — не разучились ли мы воевать?

Теорий вообще много, но сейчас они не важны, мне нужно решить, что делать дальше. Самый очевидный вариант — пустить кого-то вперед себя. Например, Лёху — он же мужик и воин. Фу какая мерзкая, противная, недостойная мысль! Нет, так я поступать точно не буду! А к черту — пока буду жить как жил, а когда найду «рабочее» пятно — тогда и определюсь. Что там дед говорил?

— А пастухам зарплату платят? — спросил я у него.

— А как же! — кивнул он. — Две тыщи рублей!

Сравняюсь по доходам с Валей! Вот ее от этого корежить будет!

— А куда трудоустраиваться идти? — спросил я. — Мне коровы нравятся.

— Так в контору! — как само собой разумеющееся указал он вперед и налево, в сторону агрохолдинга. — Ток ты бы сначала с Зинкой поговорил — вдруг не пустит, — посоветовал он. — А там она потом сама и договорится.

— Спасибо, так и сделаю, — поблагодарил я его. — Извините, меня друг ждет, — указал на прячущегося за углом забора Лёху.

— А, это этот, Маринкин, — подслеповато прищурившись, опознал он пацана. — Хорошо, что подружились — у него шило в жопе, везде залезет, а потом ремня дома получает. Ты его, если что, одергивай, чтоб чего не вышло.

— Буду, — пообещал я. — Карл Генрихович, извините, если не мое дело, а почему корова не со стадом?

— Дык вчера сбежала, зараза, — развел он руками. — Не хочет, значит, в стайке летом сидеть, — хохотнул. — Всю ночь за ней, паскудой, по лесам бегал — кое-как в деревню загнал.

— Спасибо за ответ, — поблагодарил я.

— То же мне одолжение! — отмахнулся он. — Ну покеда, еще свидимся, если не помру!

Похохатывая собственной мрачной шутке, он пошел домой, не забыв взять за ошейник корову. Из-за забора показался краснорожий от смущения Лёха, обиженно буркнувший Карлу Генриховичу в спину:

— У самого шило в жопе!