Отмели Ночи

4. Черный Олень во тьме

— Странно, — сказала она, натягивая поводья.

Небо справа окрасилось в зеленовато-перламутровый цвет. Призрачное солнце только-только показалось сквозь густую утреннюю дымку. Север и запад пока оставались во мраке.

Их лумы зафыркали и нетерпеливо забили копытами оземь: им явно хотелось скакать, обгоняя ветер, и вынужденная остановка пришлась им не по вкусу. Шаангсей, оставшийся у них за спиной, казался прижавшимся к морю грязным пятном, не имеющим четких очертаний.

Они стояли на выжженном солнцем холме. Отсюда открывался вид на широкую петляющую реку, устье которой Ронин увидел впервые с корабля риккагина Тиена, когда они входили в гавань. Это была глубокая река, где-то — бурная, с водоворотами, где-то — спокойная и ленивая. Она проходила по окраине города почти точно на север. Маккон шел вдоль русла. Они — за ним по пятам.

— Что это? — спросил Ронин.

Она обернулась к нему. Черные волосы разметались по ее лицу.

— Дует осенний ветер, — сказала она.

Сырой и холодный ветер трепал их одежду, раскачивал высокие стройные сосны.

— И что?

На лице у нее промелькнуло какое-то странное выражение. А может быть, Ронину лишь показалось из-за неровного света.

— А сейчас разгар лета, — тихо отозвалась она.

— Ты идешь за ним, и я пойду с тобой.

Он собирался ответить отказом, но увидел в ее глазах отражение бури, бушевавшей у нее в душе. Она не плакала. Не обронила ни единой слезинки. Лицо ее превратилось в бледную маску ненависти.

— Я хочу сказать тебе кое-что...

Грудь пронзила щемящая боль, как будто его поразили мечом.

— Не нужно.

В ее голосе прозвучали и сдерживаемые рыдания, и лязг сверкающего металла.

— Не понимаю. Ты же не можешь знать...

— Я знаю.

Она повернулась к окну.

— Мацу была для меня больше чем сестрой. Больше чем дочерью.

— Кем же тогда?

— Если я скажу, ты сочтешь меня сумасшедшей.

Они мчались навстречу новому дню, день разгорался все ярче, осенний ветер трепал их плащи. Распущенные волосы Кири развевались, точно грива какого-то мифического создания, получеловека-полузверя.

Они неслись по унылой местности, мимо длинных затопленных полей с ровными рядами ростков, на которых по колено в воде трудились мужчины в широкополых соломенных шляпах и женщины, подобравшие юбки и завязавшие их на поясе. Согнувшись в три погибели, они собирали рис. Они ехали вдоль реки, несущей свои воды на север, где царили смерть и разрушение; вдоль реки с ее широкими берегами, коричневыми от грязи и ила — бесценных удобрений, которыми она питала обширные поля.

Они преследовали Маккона, и Ронин, заглядевшись на благородный профиль Кири, не заметил, что кто-то подъехал к ним сзади, пока догнавший их лума не поравнялся с ними.

К полудню исчезли последние следы цивилизации — они въехали в дикую, необжитую местность. Уже давно остались позади остатки наносной дельты, служившей одним из первейших источников благополучия Шаангсея. Земля становилась все суше; все чаще им попадались скалы, все больше напоминали они нарастающие штормовые океанские волны.

Растительности тоже стало меньше. Чахлые и бесформенные растения коричневато-зеленых тонов торчали то здесь то там посреди приземистых скал, вытягивая из земли все, что она могла дать. Сухая неровная почва пошла на подъем, который становился все круче по мере удаления от моря.

Один раз далеко на востоке показалась колонна воинов, шагавших на север. Сзади тащился обоз, впереди шла кавалерия, оставлявшая за собой длинные тучи пыли. Пришпорив своих скакунов, Ронин с Кири помчались вперед, и вскоре колонна пропала из виду.

На юге еще было ясно, но прямо над ними и на северном горизонте начали скапливаться серые тучи.

— А теперь расскажи, чего хотел от тебя Ду-Синь.

Ронин пожал плечами.

— Того, чего я не мог ему дать. Я ничего не знаю о сакуре.

— А что случилось с тем человеком в переулке?

— На него напали зеленые, человека четыре. Я просто пришел ему на помощь.

— Как он выглядел?

Он повернулся к ней:

— А почему ты об этом спрашиваешь?

— Вполне естественный вопрос.

Он покачал головой:

— Не совсем.

Она улыбнулась:

— Хорошо. У меня есть причины. Теперь скажешь?

Ронин внимательно посмотрел на нее. На прядь черных волос, скользнувшую по щеке. Это напомнило ему Мацу. Ее волосы...

— Он... он был не похож на жителя Шаангсея или на моего соотечественника. Но разглядеть было трудно, потому что свет...

— У него была желтая кожа?

— Да.

— А лицо?

— Черные глаза. Высокие скулы.

— Дай посмотреть цепочку.

Она взяла цепочку, увидела серебряный цветок.

— Буджун, — выдохнула она.

— Зеленый, Тунг, упомянул это слово и хотел еще что-то сказать, но Ду-Синь велел ему замолчать.

— И неудивительно, — сказала она, возвращая ему цепочку. — Буджуны — древнее легендарное племя, состоявшее из величайших воинов и мудрейших магов. Они жили в эпоху, когда из волшебных стихий формировались самые основы мироздания. Сакура — их символ. Этот цветок, говорят, растет только там. На их острове.

— И что с ними случилось?

— Никто не знает. Может быть, их уже нет. О буджунах перестали упоминать примерно со времени чародейских войн. Возможно, Ама-но-мори был уничтожен...

Ронин вздрогнул.

— Их остров называется Ама-но-мори?

— Да, это плавучее царство.

— Кири, тот свиток, который находится у меня, написан рукой дор-Сефрита, могущественнейшего из магов Ама-но-мори.

— Кто тебе это сказал?

— Один колдун из Фригольда. Он изучал древние рукописи и нашел упоминание об этом свитке. И это потом подтвердил Боннедюк Последний, человек, которого я встретил в Городе Десяти Тысяч Дорог. Дор-Сефрит наверняка был буджуном.

— Тогда и тот человек в переулке тоже был буджуном. Они еще существуют! — Ее фиолетовые глаза сверкнули. — Теперь понятно, почему Ду-Синь так всполошился. Присутствие в Шаангсее буджуна указывает на то, что они проявляют живой интерес к континенту человека. Это в корне изменит соотношение сил. Ду-Синь хочет, чтобы Чин Пан опередили Хун Пан.

Ронин кивнул:

— Да, это во-первых. Но есть еще кое-что. Похоже, у нас с ним проблемы одни и те же.

— Что ты имеешь в виду?

— Они могли бы убить меня в любой момент, но Ду-Синь почему-то не отдал приказа. Да, он явно хотел что-то от меня узнать. Но он — человек проницательный, и в какой-то момент он понял, что я ничего не знаю о сакуре...

— Почему он тебе поверил?

— По-моему, у него просто не было выбора и он знал об этом. Я сказал ему правду, и он понимал, что меня им не сломить. Потом я сказал ему о пришествии Дольмена. Но он знал об этом, Кири! — Ронин хлопнул ладонью по луке седла. — Этот хитрый лис знал! Тебе лучше других, за исключением разве что самого Ду-Синя, известно, как широка его сеть. Все слои общества Шаангсея так или иначе связаны с Чин Пан. У него тысячи ушей и глаз в городе и за его пределами. Он знает, что война на севере ведется уже не с красными; он понимает, чем обеспокоены риккагины. Они сражаются не с людьми. Ты сама видела, что такое Маккон и как он обходится с человеческой жизнью. Давняя вражда, управлявшая судьбами зеленых и красных, судьбами самого Шаангсея, канула в небытие. Легионы Дольмена пришли на континент человека.

Они миновали высокое плато и спустились к ущелью из красного камня и сухой пыли. На плато у них за спиной появился небесно-голубой лума со стройным седоком.

Они углубились в ущелье. Далеко справа, на невысоком утесе, за пределами красного обрыва, виднелись последние сосны, качающиеся на ветру. Высоко в небе промчалась стая серо-коричневых птиц. Птицы летели на юг, опережая надвигающиеся тучи. Ронину показалось, что он слышит их пронзительные крики, но это, наверное, было лишь завывание ветра, раскачивающего одинокие сосны. Само безлюдье этих мест наделяло их с Кири символическими полномочиями вечных стражей из передового дозора человечества.

Они пробрались между огромными валунами и выступами красноватого слоистого сланца и выехали на дорожку, поднимавшуюся на очередное плато.

Здесь они остановились. Ронин спешился, погладил по шее своего скакуна и осмотрелся в поисках следов. Лума нетерпеливо перебирал копытами. Ронин опустился на колени и провел пальцами по пыли. Ошибки быть не могло. Следы от копыт или лап всякого существа поменьше уже занесло бы пылью хотя бы частично.

Но следы Маккона не так-то легко стереть. Во всяком случае, если он преднамеренно метит свой путь. «Тебя», — отдалось эхом в мозгу. «Тебя».

— Догоняем?

Ронин пожал плечами:

— Если он сам захочет, тогда догоним.

Он вскочил в седло, и они помчались по плато, отпустив поводья и дав лумам волю. Кажется, эти неутомимые скакуны были счастливы от того, что могут нестись что есть мочи.

— На этот раз место для битвы выберу я, — крикнул он Кири сквозь завывание ветра и звон сбруи.

— А если не будет такой возможности?

— Будет. Мне лучше знать.

Они так увлеклись погоней, что совершенно забыли о времени, и лишь угасающий свет дня напомнил им о том, что солнце садится и скоро ночь. Днем было пасмурно из-за густых клубящихся туч, которые сейчас уже полностью затянули небо. Тусклые сумерки опустились как-то вдруг.

Земля не имела цвета, здесь не было даже теней, и на какое-то время их охватило необычное, тревожное ощущение — как будто они скачут по бесконечному царству грез и не тела их, а души уносятся все дальше и дальше от знакомого мира людей к какой-то другой, незнакомой жизни, которая в чем-то полнее, а в чем-то и мельче.

На севере уже стемнело, когда они достигли края плато и начали спускаться в широкую долину, целиком погруженную в тень. На середине спуска Кири вдруг ахнула и показала рукой вперед.

Они приближались к безбрежному полю покачивающихся на ветру цветов, белых, словно отбеленные временем кости. Потом их окутал сладковатый и липкий запах. Они въехали на луг.

— Маки! — выдохнула Кири.

Лумы затрясли головами и обменялись какими-то странными звуками, понятными только им. Теперь они высоко поднимали ноги, ступая осторожно, потому что под колышущимися цветами не было видно земли.

Ветер шевелил бесчисленные цветы, и поле, по которому пробирались Ронин с Кири, казалось шелестящим морем, по которому катились волны с белыми гребнями и синими впадинами.

В это мгновение в просвет в облаках выглянуло солнце, и белое море окрасилось вдруг в огненный пурпур. Тот же луч высветил и массивную фигуру, внезапно восставшую впереди, словно со дна океана, — ужасающее видение с горящими оранжевыми глазами.

Его очертания колыхались, постоянно меняясь. Тяжелой поступью он шагал им навстречу, размахивая длинными руками и прорубая когтями темные прогалины в пурпурном море. Лумы всхрапнули от ужаса, отпрянули, встали на дыбы. Глаза их вылезали из орбит, а Кири закричала Ронину:

— Слезай! Слезай, пока он тебя не сбросил!

Они соскочили с лум, оказавшись по пояс в волнах мака. Кири выхватила кривой меч. Ронин сделал ей знак, чтобы она отошла.

— Против него твой клинок бесполезен. Как, впрочем, и мой.

Она даже не посмотрела в его сторону.

— Я должна убить эту тварь.

От ее голоса веяло холодом. Она шагнула навстречу Маккону.

Ронин схватил ее, пытаясь удержать. Она вырывалась изо всех сил.

— Послушай, Кири. Я понимаю твои чувства. Маккон убил моего друга. Я уже с ним сражался. Против него бесполезно идти с мечом. Он не из этого мира и не подчиняется его законам.

Кири смотрела не отрываясь на приближающееся к ним чудовище.

— Слишком много погибло людей. Г'фанд, Са, Мацу. Я не хочу, чтобы следующей его жертвой стала ты.

Она наконец взглянула на него. Ее фиолетовые глаза горели в сумерках, как раскаленные угли.

— Время для доводов рассудка прошло. Навсегда.

Она все-таки вырвалась, но Ронин продолжал стоять между ней и приближающимся Макконом.

— Я и так уже почти умерла! — закричала Кири. — Забвение будет блаженством, если мне удастся взять с собой эту тварь!

Она пошла на Ронина, и он резко и неожиданно ударил ее кулаком под подбородок. Удар был молниеносным. Ему было противно бить женщину, но так она хотя бы останется в живых. Он подхватил ее на руки и уложил среди пурпурных цветов. Они закачались и зашелестели над неподвижным обмякшим телом.

— Ты не сможешь убить его, — печально произнес Ронин. — А для меня ты кое-что значишь.

Длинный меч мертвым грузом висел у него на боку, тянул его вниз, на дно бушующего океана. Оглянувшись на угрожающую фигуру надвигавшегося на него Маккона, он расстегнул пояс с мечом и уронил его рядом с Кири.

Тварь узнала его и завыла. За спиной у Ронина тревожно заржали лумы. Он пошел навстречу чудовищу, словно опускаясь с отмели в глубины неспокойного моря. Маки льнули к его ногам, их насыщенный сладкий аромат смешивался с мерзким зловонием, исходившим от Маккона.

Приблизившись к чудовищу, Ронин нырнул под замах его лап, держа перед собой, словно щит, руку в перчатке. В самое последнее мгновение он подпрыгнул и со всей силой ударил по хищному клюву. Ронину показалось, что от воя Маккона у него лопнули барабанные перепонки. Из ушей потекла кровь, но сейчас Ронин думал только о том, как найти точку опоры и ударить чудовище в горло через раскрытый клюв.

Вой стал еще громче. Ужасные щели нависли над Ронином, словно два полумесяца во враждебном небе.

Надо действовать быстро.

Он пытался зацепиться за чешуйчатую шкуру, но теперь все тело его охватила острая боль, словно в него впились осколки битого стекла. Из глаз брызнули слезы. Его обожгло пронизывающим холодом. Ноги у него онемели, когда он пытался забраться повыше по туловищу Маккона. Его буквально трясло от боли. Решимости явно убавилось. Чудовище терзало клювом его кулак в перчатке. Если ему не удастся удержать руку, если она вдруг выскользнет... можно считать себя покойником. Ронин представил себе, как Маккон медленно, демонстративно разодрал горло Мацу, как в лицо ему полетели горячие сгустки крови. Он представил себе, во что превратилось прекрасное некогда тело, которое он целовал и ласкал. Он почувствовал вкус ее крови, солоноватой и липкой, точно морская пена. А что есть человек? Соль, фосфор, вода — как океан. И жгучая ярость заклокотала в его душе. Он подогревал ее воспоминаниями о самых мельчайших подробностях. Вспомнил и об обдавших его лицо брызгах крови. Ее крови. Ронин издал безмолвный вопль, собрал все силы и принялся пропихивать кулак в перчатке еще глубже в ненавистную глотку. Он давил и давил, превозмогая боль и не обращая внимания на слезы, застилавшие глаза.

Лапы Маккона сдавили его с боков, когти врезались в тело — тварь пыталась оторвать его от себя. В легких у Ронина уже почти не осталось воздуха. Впечатление было такое, что он существует лишь в промежутках между ударами сердца; он ощущал себя мягкой замазкой, сминаемой чудовищными клешнями, придающими ему форму, не похожую на человеческий облик. Сердце бешено колотилось в груди, живот скрутило спазмами тошноты, спина горела от боли, ноги бесполезно свисали, словно парализованные, но Ронин продолжал давить. Мозг уже отказывал ему, глаза застилало багровой пеленой, уже давно был сделан последний вдох, из легких вышел весь воздух, сердце стучало как молот, но он давил все сильнее... Последним усилием он вдавил кулак до упора, а в голове билась одна только мысль.

От бедра, по массивным плечам, по несгибаемой, как закаленный клинок, руке, ведомой одним лишь инстинктом, отодвинувшим разум на задний план, сквозь неистовство схватки, сквозь святое безумство битвы, что умалило его человеческое естество до сгустка материи, что подняло его до сгустка материи, — сквозь туман, застилавший сознание, пробилась мысль. «Выжить!» — огненной бурей ревело в мозгу, лупило по ослепшим глазам; и теплый дождь омывал его тело, живительная влага, исходившая из сокровенных глубин его существа, о чем сам он, к счастью, не имел ни малейшего представления. Голубая молния сверкнула над головой, вспорола разверстое небо, и что-то влило в него новые силы, и он, уже перестав что-либо осознавать, провел наконец трясущийся кулак, заключенный в неприкосновенную оболочку перчатки, мимо судорожно дергающегося языка, проломил мягкое нёбо и с нечеловеческой силой воткнул его снизу в глазницу.

Тварь содрогнулась, и Ронин как будто распался на десять тысяч кусков. Его горячую алую плоть подхватил холодный ветер, забиравший вверх цепкой спиралью, вверх — сквозь разрыв в зеленоватых тучах, все дальше и дальше...

Сначала — свежесть, потом — темнота.

Наступила ночь.

Попытавшись подняться, он понял, что не способен даже пошевелиться. Вокруг него — сплошной шорох цветов. Над ним — колышущиеся чашечки маков.

Он отдыхал, сосредоточившись на дыхании, мысленно с любопытством перебирая свои чувства. Зрение, слух, вкус, обоняние и осязание: жизнь.

И вот он сумел шевельнуть пальцами, потом — кистью и, наконец, всей рукой. Он попытался сесть. У него ничего не вышло. Прислушавшись к своему телу, Ронин обнаружил, что не чувствует ног. Значит, повреждена спина, сдавленная Макконом.

Он позвал Кири, но его голос был почти не слышен среди неумолчного шелеста маков. В горле у него пересохло. Потом он услышал какой-то звук — что-то вроде бы зашевелилось поблизости — и крикнул снова. Послышалось фырканье, робкое, вопросительное. Шорох раздающихся в стороны маков. Он хотел повернуться туда, посмотреть, но не смог.

Над ним нависла продолговатая голова с влажными губами. Его лума смотрел на него умным голубым глазом. И Ронин тихо зашептал ему что-то без слов, что-то успокаивающее. Он старался воспроизвести те звуки, которыми слуги в саду у Кири увещевали лум. Лума приблизился, протянул к нему морду. Ронин услышал совсем-совсем близко мягкий стук его копыт и почувствовал, что передние ноги лумы почти касаются его головы. Скакун открыл широкий рот и лизнул его в лицо, потом опустил голову еще ниже, так что Ронин смог глотнуть его слюны. Лума прислонился к нему, а Ронин поглаживал ему за ушами, не переставая что-то говорить.

Потом Ронин заснул. Лума стерег его всю ночь; широкие ноздри животного раздувались при малейшем запахе, а треугольные уши подергивались при любом звуке. Несколько раз лума окликал тихим ржанием кобылу, что стояла на страже над спящей Кири.

Лумы всю ночь охраняли своих седоков. Но все было спокойно.

И только где-то в недрах души, сквозь тревожные сны, Ронин слышал смутный зов отдающихся эхом голосов, в которых звучало отчаяние: «Ты нашел его? Ты обязан его найти... Да, я знаю. Я найду его... А если вдруг у него не окажется этого?.. Тогда мы пропали. Но даже если я его найду, Кай-фен все равно неизбежен. Остается совсем мало времени, даже для нас...»

Внезапно какой-то залетный ветер унес голоса прочь.

Его разбудил голубой утренний свет. Над ним стоял рыжий лума, шкура которого отливала красным в косых лучах восходящего солнца. Лума тряс головой и топтал копытами маки. Клубы пара вырывались из его ноздрей в морозный воздух.

Ронин потянулся, уцепился за раскачивающуюся узду и поднялся, перебирая руками. Он встал, пробуя ноги и спину. Онемение прошло, но его еще шатало, и ему пришлось опереться на луму. С помощью своего скакуна Ронин прошел по бело-голубому полю к тому месту, где лежала Кири под охраной своей золотистой лумы.

Она все еще спала среди шелестящего моря цветов. У нее на лбу, слева, багровел след от ушиба.

Она проснулась, как только Ронин склонился над ней, и он быстро отпрянул, опасаясь, что она обнажит свой клинок и набросится на него. Она все-таки императрица Шаангсея, а он ударил ее. Но Кири была абсолютно спокойна.

Она поднялась, достала припасы из седельных сумок, сначала накормила луму и только потом принялась за еду сама, не забыв предложить и Ронину.

— Несмотря на твои настойчивые увещевания, я все же сразилась с Макконом, — сообщила она покаянно. — Ты ударил меня не достаточно сильно. Я быстро очухалась. Смотрю, а он уже держит тебя. Пришлось ударить его мечом.

Тут Кири слегка улыбнулась.

— Наверное, я тебе не поверила. Я думала... ты воин, а... риккагины очень неодобрительно относятся к женщинам-воительницам. По-моему, они нас боятся.

— Теперь ты знаешь, что я сказал правду.

— О да! — Она осторожно потрогала ушиб. — Он ударил меня, просто отмахнулся лапой. Я никогда не чувствовала такой мощи. Я отлетела достаточно далеко. Больше ничего не помню.

Ронин сосредоточенно прожевал свой кусок.

— Я ранил его, — сказал он.

— Но как?

Он поднял перчатку, и странного вида чешуйки блеснули в лучах зари.

— Вот этим! Куском его собственной шкуры. — Ронин рассмеялся. — Спасибо тебе, Боннедюк Последний, где бы ты ни был. Ты не мог сделать лучшего подарка.

Он пошел подобрать свой меч. Когда он застегивал пояс, она спросила:

— Что дальше? Куда он направился?

— Трудно сказать. Мы потеряли слишком много времени — теперь нам за ним не угнаться. Ты знаешь, где Камадо?

— Конечно.

— Найдешь дорогу?

— Это на севере, вдоль реки. Найдем, я думаю, без проблем.

Они поехали на север, следуя за изгибами реки, что змеилась по левую руку.

Вскоре им встретились воины. Они шагали на север длинными колоннами. Гремело оружие. Сверкали начищенные боевые машины.

Ронин с Кири присоединились к ним и оставшуюся часть пути проделали вместе с колонной.

Знамена реяли на ветру. Вооружение воинов в кожаных куртках и металлических касках составляли длинные кривые мечи и острые копья. Были здесь и стрелки с огромными луками за спиной, и кавалерия в авангарде, и разведчики, прикрывавшие фланги колонны. Повсюду слышался лязг металла, а деревянные повозки с провизией и оружием натужно поскрипывали под тяжелым грузом.

Ронин с Кири проехали вдоль колонны, пока не добрались до всадников из свиты риккагина, которые тут же направили их к своему начальнику, остролицему человеку с длинной косой и многочисленными шрамами на щеках с выступающими высокими скулами.

— Направляетесь в Камадо? — спросил Ронин.

— Нынче все направляются в Камадо, — мрачно ответил риккагин. — Или же, наоборот, бегут оттуда без оглядки.

— Вы знаете риккагина Тиена?

— Только по имени. Риккагинов много.

— Я слышал, он в Камадо.

Риккагин кивнул.

— Я тоже слышал об этом. Если желаете, можете ехать с моими людьми.

— Благодарю вас.

Какое-то время они ехали молча, слушая ветер, скрип кожи, цокот копыт, лязг металла.

— А вы раньше бывали в Камадо? — спросила Кири.

Риккагин обратил на нее сумрачный взгляд.

— Да. И частенько, госпожа. У нас было еще две недели, но враг набирает силу, и нам пришлось в срочном порядке туда возвращаться, в Камадо. Я не знаю, откуда они берутся, враги. И никто, наверное, не знает, хотя мы делаем все возможное для того, чтобы это выяснить.

— И так ничего и не выяснили? — уточнила Кири.

— Ничего, — отозвался риккагин. — Потому что никто из разведчиков не вернулся.

И вот впереди показался Камадо с его серовато-коричневыми зубчатыми стенами, массивными и высокими, — древний город-крепость, возвышающийся на холме. Слева от крепости шумела река, а еще дальше к северу различалось зеленое пятно леса.

Сильно похолодало. Тучи все плотнее застилали небо. Все утро накрапывал мелкий дождик, а после полудня он превратился в ледяную крупу, барабанившую по каскам воинов и покрывавшую мерзлой коркой шкуры верховых животных. И это в самом разгаре лета!

Перевалив через гребень очередного холма и миновав последнюю приветливую долину, они увидели желтые призрачные очертания огромной крепости, вырисовывающейся на фоне унылого ландшафта.

Высокие стены, широкие у основания и сужающиеся кверху, казались как бы продолжением пыльного холма. Сама крепость представляла собой неправильную окружность и мало чем отличалась от сооружений аналогичного назначения, разве что более поздние прямоугольные пристройки с востока и запада придавали ей некоторое своеобразие.

Они оказались перед массивными, окованными железом воротами, которые охраняли воины, несущие стражу вдоль выступов на крепостной стене. С западной стороны холм заканчивался крутым спуском, доходившим до самой реки. В этом месте через реку был перекинут деревянный мост с двумя каменными опорами. На противоположном берегу располагался временный военный лагерь — множество палаток и легких построек, между которыми расхаживали солдаты. Кое-где уже развели костры для приготовления пищи.

Остановив колонну, риккагин послал в крепость гонца сообщить о прибытии. Воин пришпорил коня и, несмотря на усиливающийся дождь со снегом, лихо поднялся по склону и окликнул стражников на стенах.

Вскоре он обернулся в седле и подал риккагину знак. Тот тронул с места коня и отдал приказ продолжать движение.

Под оглушительный грохот оружия и топот сапог воины шли на войну. Колонна устало втянулась в огромные бронзовые ворота — в темные, мрачные недра Камадо, каменной твердыни.

Это был необычный город. Его строили как укрепленную крепость специально для тягот войны — не для отражения мелких набегов, но для того, чтобы выдержать массированную осаду вражеских полчищ. Снаружи это не бросалось в глаза: видны были лишь каменные укрепления, достигавшие в толщину четырех с половиной метров, так что по стенам могли ходить воины, укрываясь за каменными зубцами. Все это было задумано очень хитро, поскольку внешний вид крепости не давал представления о том, что находилось за стенами.

Для города-крепости Камадо был великоват и настолько замысловато застроен, что Ронин, сидевший на луме у южных ворот, не мог разглядеть его северные пределы.

Вся южная часть Камадо была застроена длинными двухэтажными домами. Выходившие на улицу стены без окон были выложены из камня, так что не загорелись бы в случае применения противником жидких горючих веществ. Дома, одинаковые и безликие, различались разве что трещинами и пятнами, оставленными временем.

Однако стоило лишь пройти между ними во двор, и внешний вид города резко менялся. Внутренние деревянные фасады были украшены резными изображениями древних богинь войны, свирепых женщин в высоких шлемах, сопровождаемых карликами с курчавыми бородами и кольцами в носу. У них воины прошлого испрашивали совета и помощи для победы в битве.

Судя даже по этим признакам, Камадо был построен раньше Шаангсея, возникшего, как говорили, в основном благодаря пришлым риккагинам. Тогда кто же воздвиг этот грандиозный мемориал в честь войны? Явно не жители Шаангсея.

Они осторожно пробирались по грязным улицам. Повсюду шли приготовления к грядущим боям. Рассыпая снопы холодных голубых искр, крутились точильные камни, на которых правили топоры и кривые мечи; лучники натягивали тетиву на луки; стрельники прилаживали перья к деревянным древкам, которые в их умелых руках на глазах превращались в стрелы; воины кормили и мыли своих лошадей, протирали их взмыленные бока. Мимо прошла группа воинов — на смену отряду, охранявшему укрепления. По узким каменным лестницам они забрались на самый верх крепостных стен.

Вокруг было и много раненых — целый мир боли, крови, повязок, безглазых, изрубленных, одноруких и одноногих калек. Они лежали, привалившись спиной к деревянным колоннам или свернувшись в пыли перед своими потерянными богами, взиравшими сверху безжалостно и надменно. Может быть, их риккагины подходили к этим божествам без должного смирения. Может быть, жертвы им были не так обильны. Но скорее всего время могущества древних богов миновало. И теперь, одинокие и забытые, безмолвно созерцали они этот мир, который им больше не принадлежал.

Ронин остановился перед кучкой раненых и спросил, где можно найти риккагина Тиена.

Они поехали дальше — через внутренние ворота и округлые дворы, вдоль прямых улиц и вокруг каменных зданий, — пока не добрались до казарм с деревянным фасадом. Здесь Ронин с Кири спешились и оглянулись, заслышав голоса и тяжелый топот.

Ронин сразу заметил Туолина, выделявшегося из толпы своим ростом и светлыми волосами.

— Хорошо, ведите его сюда, — распорядился Туолин.

Из казарм вышли воины с обнаженными мечами. Ронин присмотрелся. Интересно, кого ведут? Он медленно приблизился к воинам, зашел сбоку, чтобы лучше видеть, и вдруг встал как вкопанный.

Вели риккагина Тиена со связанными сзади руками. Его обритая голова блестела. Он смотрел прямо перед собой.

По команде Туолина Тиен и его конвоиры остановились.

— Ты Чин Пан и ты этого не отрицаешь?

— Нет, — сказал Тиен, глядя перед собой.

— Ты шпион.

— Я Чин Пан, и ничего больше.

— Ничего? — саркастически переспросил Туолин. — Чин Пан хотят уничтожить нас.

— Мы хотим лишь свободы для народа Шаангсея.

— А что будет делать народ со своей свободой? — презрительно осведомился Туолин. — Вернется в грязь, в бамбуковые лачуги своих праотцев?

— Наши предки были когда-то великим народом. Твой народ даже и не мечтал о таком величии.

Туолин резко отвернулся. Солдаты, окружавшие Тиена, как по команде взмахнули мечами. В мгновение ока Тиен превратился в груду изрубленного мяса.

— Не понимаю, — сказал Ронин Кири. — Риккагин Тиен — зеленый?

— О чем ты? — Она взглянула на него как-то странно. — Риккагин Тиен направляется к нам.

— Это Туолин.

— Да, — кивнула Кири. — Он же риккагин Тиен.

Она заметила озадаченное выражение у него на лице.

— В конце обучения риккагины принимают второе имя.

— Кого же тогда только что казнил Туолин?

— Это был Лейин, главный советник риккагина. — Казалось, все это ее забавляет. — И он оказался Чин Пан. Туолин, наверное, рвал и метал.

Ронин собрался было рассказать ей о том, как Тиен его обманул, но потом передумал, решив поразмыслить самостоятельно. Он вспомнил события, происходившие на борту корабля риккагина. Его подняли на борт. Оружия отбирать не стали. Его просто оставили в покое. А когда к нему присмотрелись, его — под личиной риккагина — допросил Лейин. Его, стало быть, проверяли. И только потом, после этой проверки, ему позволили выйти на палубу и встретиться с Туолином. Да, теперь все ясно. Война порождает своеобразные формы мании преследования. Теперь все разрозненные эпизоды вписались в общую картину: и покушение на корабле, и ночная прогулка с Туолином...

Туолин заметил их. Впечатление было такое, что он не может решить, хмуриться ему или улыбаться. В конце концов он сподобился изобразить этакую нейтральную мину.

— Ты встретил поддержку со стороны Совета? — спросил он у Ронина.

— Я... мне не удалось с ними встретиться, — ответил Ронин, вспомнив предостережение Кири о том, что Туолин ничего не знает.

— Жаль, — без особенного сочувствия заметил Туолин и обратился к Кири: — Я с трудом тебя узнал.

Он покосился на кривой меч, висевший на ее левом бедре.

— Ты и вправду умеешь с ним обращаться или это просто маскарад?

— А ты как думаешь?

— Думаю, что предпочел бы, чтобы ты оставалась в Тенчо, — спокойно проговорил Туолин. — Не доверяю я женщинам на поле боя.

— Это еще почему? — Кири изо всех сил старалась сдержать закипающий гнев.

— Потому что, судя по всему, они понятия не имеют, в какую сторону надо двигаться.

— Я тебя не понимаю.

Он пожал плечами.

— Нечего тут понимать. Пусть сражаются те, кто умеет сражаться. И закончим этот спор.

Он снова переключил внимание на Ронина, перестав замечать ее.

— Зачем ты здесь?

Он зашагал к казармам, и Ронин с Кири последовали за ним.

— Это зависит от некоторых обстоятельств.

— И каких же?

— Прежде всего, доверяешь ты мне или нет.

Туолин расхохотался, запрокинув голову.

— Да, понятно. — Он вытер глаза. — Теперь, я думаю, мы можем с полной уверенностью заявить, что твое испытание успешно закончилось.

Они поднялись по деревянным ступенькам и вошли внутрь. Здесь было сумрачно и прохладно. Низкие потолки с балками покрыты копотью. Обстановка — простая и скудная. В главном зале первого этажа в большом каменном очаге пылает огонь.

Туолин провел их через этот зал, заполненный воинами, в маленькую комнатушку без окон, с ободранным деревянным столом, несколькими жесткими стульями и низким шкафчиком у задней стены. Усевшись за стол, риккагин протянул руку к шкафчику, достал графин и бокалы и угостил их холодным вином.

Поначалу Ронин удивился тому, как быстро изменилось отношение риккагина к Кири, но потом выбросил эти мысли из головы.

— Сначала Са, а потом и Мацу были убиты чудовищем, с которым мне довелось сразиться еще у себя в стране. Из Шаангсея оно пошло на север. Оно поджидало меня в маковых полях, что в полудне езды к югу отсюда. — Он помолчал. — Ты, кажется, не удивлен.

— Друг мой, много странного произошло со времени нашего с тобой знакомства. Я с тех пор многое повидал. Мы воевали с такими тварями, каких не увидишь и в самом кошмарном сне.

Он обвел рукой стены.

— Мы сражаемся с нелюдями.

Он вздохнул.

— Теперь мало кто помнит, какие создания появились на свет во время чародейских войн.

— Вряд ли нынешние твари имеют отношение к тем временам.

Осушив свой бокал, Туолин подлил себе вина, но гостям не предложил.

— Это неважно. Наших воинов трусами не назовешь.

Для большинства из них война — единственное ремесло. Но они привыкли к противнику, из ран которого льется кровь; они готовы сражаться с врагом, которого могут увидеть и убить. Но это...

Риккагин взмахнул рукой. Вино выплеснулось из бокала и разлилось по столу. Он не обратил на это внимания.

— Мы пока что проигрываем эту битву.

Ронин подался вперед.

— Туолин, эта тварь, Маккон, — посланец Дольмена. Помнишь? Я тебе рассказывал...

Риккагин махнул в его сторону полупустым бокалом.

— Всего Макконов четверо. Очень важно, чтобы я убил хотя бы одного, прежде чем они соберутся вместе.

— Почему?

— Потому что, когда они соберутся, они призовут Дольмена, а тогда, боюсь, будет уже слишком поздно что-либо предпринимать.

— Ты говоришь, ты сражался уже с одним из этих... Макконов?

— Да, и неоднократно. На этот раз мне удалось его ранить. Вот этим...

Он поднял руку в перчатке.

— Его нельзя ранить обычным оружием. Но эта перчатка сделана из его собственной шкуры. Я ранил его, но он чуть не убил меня.

Риккагин провел рукой по глазам; Ронин заметил новые морщины у него на лице.

— Тогда Маккон скорее всего где-то здесь.

— Я должен найти его, — сказал Ронин.

— Хорошо. — Туолин подергал палочку из слоновой кости, продетую в мочку уха. — Нам надо перебраться в полевой лагерь. Там мы скорее узнаем что-нибудь новенькое об этом самом Макконе.

— Я рад, что ты мне поверил.

Туолин вздохнул.

— Слишком много я видел мертвых и умирающих. Теперь я поверю чему угодно, — сказал он устало.

Пыльные улицы Камадо были наполнены хриплыми криками, лязгом железа, фырканьем и грохотом лошадиных копыт, стонами раненых, топотом сапог.

Они вышли из крепости через южные ворота. Воины проводили их до моста.

Темные тучи клубились на юго-западе и стремительно уносились на юг. Ветер стих. Воздух был липким, густым и холодным. От сырой земли поднимался белый пар.

Они прошли по деревянному настилу моста, хватаясь руками за веревочные поручни. Ронин то и дело поглядывал вниз, на бурную реку, замечая то блестящие черные камни, то выскочившую на поверхность рыбу.

Земля к югу от крепости была коричневой и бесплодной, как будто выжженной сильным жаром. Справа, в северном направлении, раскинулся лагерь, заставленный рядами палаток и ярких шатров, со множеством лошадей на привязи и яркими мерцающими кострами, вокруг которых мелькали тени воинов.

Лагерь расположился на краю луга с высокой зеленой травой, за которым, метрах в трехстах, начинались кустарники и деревья того самого леса, который Ронин заметил еще на подъезде к городу. Теперь он разглядел, что лес этот невероятно густой, а ветви на высоких стволах настолько плотно покрыты листвой, что деревья казались сплошной зеленой стеной.

На той стороне моста их встретили воины. Туолин приказал проводить их в шатер риккагина Во. Они шагали по высокой траве. В сумеречном свете пролетали светлячки. Трава шелестела на ветру, стрекотали цикады. Все вокруг было окрашено синей дымкой, кроме леса за лугом, окутанного непроницаемой черной тенью.

Полотняные стены шатра в желто-голубую полоску даже не колыхались — ветра здесь не было. По всему лагерю зажглись светильники. Преобладали запахи дыма костров и жареного мяса.

В шатре было тепло и светло. Повсюду горели лампы.

По легким стенам пробегали тени, это воины риккагина сновали туда-сюда, готовясь к битве. Гонцы шли сплошным потоком, доставляли и забирали зашифрованные послания на клочках рисовой бумаги.

Туолин провел их сквозь эту строго организованную сумятицу к высокому человеку схемными длинными волосами и тонким узким ртом. Подбородок у него выдавался вперед. Он обернулся при их приближении и взглянул на Туолина.

— А-а, Тиен. Хай с войсками уже подошел?

— Да, еще до заката.

— Хорошо. У нас теперь каждый человек на счету.

Риккагин Во взял у гонца бумагу и отошел от них на несколько шагов — поближе к свету. Прочитав сообщение, он вернулся к столу, набросал пером несколько слов и отдал бумажку гонцу, который тут же удалился.

Он повернулся к Туолину.

— Сегодня днем мы потеряли еще один дозор.

— Где?

— В северном направлении. В лесу.

— Сколько человек?

— Тринадцать. Вернулся только один.

Во поморщился.

— И толку от него мало. Бредит.

— Что говорил?

Во принял у гонца очередное послание и уткнулся в бумагу.

— Не помню. Спроси у Лиху, если хочешь. А я не хочу себе голову забивать, и без того зашиваюсь.

По настоянию Ронина Туолин разыскал Лиху, плотного приземистого человека с черными волосами, заплетенными в косичку, толстыми щеками и продолговатыми блестящими глазами.

Лиху отвел их поближе к полотняной стене, чтобы никто не мешал разговору.

— Этот, последний, уже скончался, — сообщил он и умолк, выразительно покосившись на Ронина с Кири.

Туолин потрепал его по руке.

— Говори, эти двое никому ничего не скажут.

— Ладно, такое, значит, дело... — Он потер верхнюю губу, на которой выступил пот. — Я прикончил его, понимаете? Я убил его.

Блестящие глаза метнулись по сторонам.

— Он все равно умирал и попросил меня... Он не мог больше жить после того, что видел...

— Что напало на дозор? — спросил Ронин.

Лиху изумленно уставился на него.

— Откуда... откуда ты знаешь? Туолин, откуда он знает?

— Знает что? — спросил Туолин.

— Ему известно, что на дозор напало «нечто».

— Он описал эту тварь? — терпеливо спросил Туолин.

— Да, будь он проклят. Я теперь не засну этой ночью. Оно было громадным, с длиннющими лапами и кошмарной харей. Он сказал, что эта тварь рвала им глотки.

— Маккон, — заметил Ронин, а Туолин кивнул.

— В лесу?

— Да. — Лиху судорожно сглотнул. — Примерно в километре от края луга...

Они молчали, ожидая продолжения. Лиху смотрел мимо них на дрожащие тени в дальнем конце шатра.

— Что еще? — очень мягко спросил Туолин.

— Но не об этой кошмарной твари он говорил перед смертью, — выдавил Лиху, явно делая над собой усилие, словно боялся, что произнесенные вслух слова могут призвать этих жутких тварей, — Что-то еще шло за этим чудовищем.

— Еще одно? — спросил Ронин.

Голова у Лиху дернулась.

— Еще? Нет-нет. То есть да. Не знаю... что-то другое. Он говорил, что был туман и кровь лилась рекой. Он видел лишь мельком...

— Дальше, — бросил Туолин.

Лиху снова сглотнул.

— Риккагин... Он сказал, что это был Черный Олень...

— Продолжай, продолжай.

— Риккагин, он умолял меня убить его, — с жалким видом проговорил Лиху. — Иначе, я думаю...

— Лиху, Черный Олень — это всего лишь легенда, отвратительная...

— Что за легенда? — быстро спросил Ронин.

— Есть такое предание о Черном Олене, — сказал Туолин. — Это получеловек-полузверь.

— И все?

Туолин посмотрел на Лиху, которого била дрожь.

— Одни говорят, будто он — воплощение зла. Другие считают, что он когда-то был человеком, но потом подвергся превращению, стал прислужником колдовских сил и теперь сражается против бывших братьев по крови. Но это все сказки...

— Сказки не сказки, — заговорил Лиху, — но тот воин не сомневался, что видел именно его. Там, в лесу.

Ронин повернулся к Туолину.

— Сказки меня не волнуют. Мне нужен только Мак-кон. На рассвете я пойду в лес и уничтожу его...

Лиху вытаращил глаза.

— Вы сошли с ума. Черный Олень...

— Помолчи, — бросил ему Туолин. — Нам хватает и настоящих кошмаров, без твоих глупых выдумок.

Он перевел взгляд на Ронина, и голос его смягчился:

— Один ты не пойдешь. Я пойду вместе с тобой.

Ронин покачал головой.

— Ты ничем мне не сможешь помочь. Мне нужны только двое проводников, которые знают эти места. Как только я найду Маккона, я отпущу их.

Туолин положил руку ему на плечо.

— Друг мой, я уже для тебя сделал немало. Выловил тебя из моря, когда ты чуть не утонул, представил тебя в Тенчо. Пора возвращать долги. Я хочу своими глазами увидеть этого Маккона.

Он с силой сжал плечо Ронина.

— Неужели ты не понимаешь, что я должен знать своего врага?

Внимательно всмотревшись в его голубые глаза, Ронин кивнул:

— Да, это я понимаю.

Лиху медленно пятился, переводя взгляд с Туолина на Ронина.

— Вы оба с ума сошли! Вы...

Раздался сдавленный вопль. Лязг металла.

Они оглянулись на звуки. Снаружи донесся топот и беспорядочные крики.

— Выходим, — бросил Туолин. — Быстрее.

Впечатление было такое, что на луг обрушился густой лесной сумрак. Светлячки исчезли. По колышущейся траве катился вал черных теней.

Они налетели стремительно и безмолвно, не выдав себя даже блеском металла. Каким-то непостижимым образом им удалось войти в лагерь, не подняв тревоги.

Их фигуры напоминали стволы деревьев — широкоплечие, на массивных толстых ногах. Длинные бороды и жесткие гривы волос намаслены и заплетены в косы. Плоские лунообразные лица. То есть действительно плоские, словно природа решила, что, ей незачем тратиться на какие-то лишние выступы вроде носов, лбов и скул. Они напоминали скорее ожившие фигуры со стен дворца Кири, нежели живых людей. Но в их реальности сомневаться не приходилось. Они прорубали себе дорогу, размахивая широкими кривыми мечами из почти черного, не отражающего свет металла, со странными чашеобразными гардами.

У них за спиной вырисовывались и другие тени, медленно сбивавшиеся в кучи: невероятно высокие, тощие, с бледно-серой кожей, безжизненными костлявыми лицами и блестящими голыми черепами. Эти создания шагали следом за первой волной нападавших, размахивая железными шарами с шипами на коротких тяжелых цепях. Ронин услышал, как они со свистом рассекают воздух.

Туолин выхватил меч. Ронин и Кири — тоже. Вокруг царил настоящий бедлам.

Солдаты, толкаясь, разбирали оружие. Костры колыхались и рассыпались искрами, как при сильном ветре, хотя воздух был неподвижен.

Со стороны луга на лагерь наплывал туман; от надвигающегося противника, уже преодолевшего передовые дозоры, исходила ужасная вонь. Кривые мечи со свистом описывали круги, как смертоносные серпы, готовые собрать кровавый урожай этого колдовского лета.

Тощие воины раскручивали цепи с шарами, свистевшими в ночном воздухе, без разбора рязящими плоть и кости, и стоны умирающих мешались с противным хлюпаньем и хрустом.

Ронин с криком прыгнул вперед, держа меч двумя руками, и принялся сокрушать плосколицых, уже устремившихся на него. Ошеломленные, они с пронзительным визгом сбились в кучу, и Ронин шагнул в самую гущу, нанося косые удары. Рубанув одного из противников между шеей и ключицей, он резко дернул мечом и одним движением обезглавил следующего.

Рядом с ним оказались Туолин и Кири, работавшие мечами, словно косами в жатву. Ронин сосредоточился, медленно продвигаясь вперед. Его сверкающий, обагренный кровью клинок пел песню смерти. Он рубил и колол без остановок; сердце бешено колотилось в груди, в его руках играли силы разрушения, и он разил напирающего противника, не обращая внимания на происходящее вокруг; он рубил и рубил конвульсирующие тела, обдававшие его горячей и липкой жидкостью. Мышцы его ходили ходуном, покрытые тонкой пленкой пота, забрызганные кровью врагов, а он улыбался с угрюмой радостью. Он рассек одного воина от плеча до пояса и тут же проткнул другого, отведя меч назад.

Кири, наблюдавшая за ним с ужасом и восхищением, чуть не пропустила удар, но в последнее мгновение все же успела отбить его и отвернулась от Ронина, полностью переключив внимание на своих противников.

Позади слышался резкий голос риккагина Во, отдающего команды. Отовсюду бежали солдаты, пытаясь построиться в оборонительные фаланги, но все их попытки ничего не давали — противник неумолимо продвигался вперед. За ним по пятам наползал туман, обжигавший солдат риккагина леденящим холодом. Плосколицых стало заметно меньше, но теперь в наступление рванули тощие. Людей риккагина они уничтожали с ужасающей сноровкой. Помимо шаров на цепях у них были еще и круглые железные щиты, казавшиеся слишком тяжелыми для таких хлипких с виду фигур, но с их помощью тощие отражали большую часть ударов, одновременно размахивая шипованными шарами, описывавшими в воздухе короткие дуги и врезавшимися в цель с поразительной силой.

Ронин чувствовал себя захваченным темным потоком, словно он был уже не отдельной личностью, а какой-то безвольной щепкой, попавшей в течение. Он косил вражеских воинов, как траву, но каждый раз место павших занимали другие, словно смерть одного призывала к жизни двух других.

Ронин пробивался вперед. Идти становилось все труднее, ноги вязли в кровавой каше изрубленных тел и вывалившихся внутренностей, но он все же сумел прорваться на луг к тощим воинам с головами-черепами. Туолин с Кири тоже не отставали. Огромный меч риккагина разил врагов наповал. В левой руке он держал кинжал с изумрудной ручкой: им он наносил и отбивал удары. Императрица тоже орудовала мечом с непревзойденным мастерством; ее нагрудник блестел от крови, ее разметавшиеся черные волосы темным облаком окружали лицо.

Разрубив могучим ударом еще одну бочкообразную грудь, Ронин прорвал окружение широколицых; впервые за время боя вокруг него образовалось свободное пространство. В неподвижном воздухе посвистывали шипованные шары. Рухнул последний солдат риккагина, голова у которого разлетелась, как орех; Ронин вглядывался сквозь ночную тьму в мертвенно-бледные ухмыляющиеся физиономии с бесформенными дырками вместо глаз.

Подняв меч, Ронин сделал стремительный выпад и нанес удар ближайшему из противников в район ключицы. Голова слетела с костистых плеч. Вместо крови рассыпалось облако серой пыли. Обезглавленное тело продолжало шагать в его сторону, вращая шипованным шаром, и Ронину пришлось пригнуться от удара. Шар просвистел у него над головой. Странная тварь содрогнулась, оступилась и рухнула.

В этот момент Ронин ощутил страшнейший удар, и его меч упал на промокшую землю. Его швырнуло вперед, и он чуть не упал на тело поверженного противника. Оглянувшись, он увидел другого черепоголового воина, раскручивающего шар, которым он только что выбил меч у него из рук. Он надвигался на Ронина; над головой у него мелькало смертоносное оружие.

Бледная тварь отклонилась назад, и шар устремился на Ронина с такой немыслимой скоростью, что шипы все же царапнули его по щеке, хотя он и успел податься назад. Быстро осмотревшись, он понял, что меч лежит слишком далеко и он не успеет подобрать его, тем более что противник уже преграждал ему дорогу.

Ронин перекатился в сторону, ожидая следующего удара. Чтобы не ошибиться, он вел про себя счет мгновениям. Блеснул шипованный шар, устремившийся на него, но он уже отскочил, продолжая вести счет, чтобы не сбиться с ритма. Для броска Ронин выбрал момент, когда шар находился в верхней точке — это давало ему больше времени.

Он упал на землю и перекатился к только что поверженному противнику, нащупывая на мокрой земле цепь с шаром. Высокая трава затрудняла поиски, но Ронин еще до этого отметил боковым зрением место падения оружия и теперь подобрал его. Он перекатился по земле еще раз, вскочил на ноги и тут же присел, чтобы уйти от удара.

Свист. Оружие противника пошло на очередной круг, и Ронин взмахнул своим шаром, чтобы придать ему ускорение, но смертоносные шипы уже приближались к его лицу, и он успел только выбросить вперед свое оружие. Цепи схлестнулись и переплелись.

Черепоголовый яростно дернул. Ронин, потеряв равновесие, полетел вперед и врезался в противника. Скелетообразный воин согнулся. На Ронина устремилась его голова с широко распахнутым ртом. Длинные неровные зубы со страшным стуком сомкнулись прямо у него перед лицом. Ронин еле успел увернуться. Челюсти лязгнули снова. Освободиться он мог, лишь потеряв свое единственное оружие. Длинная, гибкая шея снова и снова приближала к нему лязгающие клыки.

Не отпуская цепи, Ронин сжал левую руку в кулак и ударил снизу вверх по раскрывающейся пасти. Их обоих осыпали осколки раздробленных зубов. Ронин еще раз ткнул кулаком, и тварь выпустила его оружие, подняв щит обеими руками.

Ронин раскрутил шипованный шар и направил его в костистый череп. Вся его левая сторона разлетелась, и тварь рухнула на колени. Ронин ударил еще раз. Колени у противника разлетелись, кости в ногах треснули, и он опрокинулся навзничь.

Ронин метнулся за мечом, отшвырнув цепь с шаром, и вернулся в схватку. Солдаты риккагина гибли как мухи под натиском черепоголовых воинов.

Заслышав крик Туолина, Ронин оглянулся и увидел в самой гуще сражения высокую фигуру риккагина. Он двинулся к нему, уворачиваясь от мелькающих шаров. Рядом с Туолином он разглядел и Кири.

— Мы не выстоим, Ронин, — выдохнул Туолин, нанося удар скелетообразному противнику. — Боюсь, лагерь разгромлен. Надо разыскать Во и увести оставшихся людей в Камадо.

Ронин огляделся по сторонам. Костлявые воины неуклонно продвигались вперед и уже выбирались к шатрам. Пока они с Туолином и Кири пробирались обратно, на каждом шагу отбиваясь от врагов, в ушах их стояли стоны умирающих. Один из шатров загорелся. Раздались истошные вопли солдат, оказавшихся в огненной ловушке.

В ночи мелькали желто-оранжевые сполохи; жар, чередующийся с пронизывающим холодом, обдавал их горячими волнами. По земле стелился клубящийся белый пар, поднимаясь едва ли не по колено. Кири поскользнулась и упала на распростертое тело, ударившись головой о череп. Когда она подняла лицо, лоб ее почернел и блестел от крови. Ронин подал ей руку, и они пошли дальше через узкие темные проходы между полотняными стенами шатров, по которым уже расползались языки пламени, — пошли, прорубаясь сквозь ряды широколицых, преградивших им путь. Земля под ногами была мокрой и липкой. Что-то мягкое противно хлюпало под подошвами. Все больше шатров занималось огнем.

Прямо перед ними вздулось и разорвалось зеленое полотно шатра. Оттуда вывалились трое. На землю рухнул широколицый, сломав себе шею. В то же мгновение черепоголовый взмахнул шаром и ударил в грудь солдата риккагина, который издал тихий стон и согнулся пополам.

Клинок Ронина одним ударом снес голову костлявому воину, и скелетообразная фигура свалилась назад, в шатер.

Они пошли дальше, с трудом пробираясь по вонючему вязкому месиву, покрывавшему землю. Туолин вел их, пытаясь разыскать во всеобщей сумятице желто-голубой шатер риккагина.

Когда они добрались до шатра, он уже был объят пламенем, рассыпавшим в ночи снопы искр. Раскидав горящие стены, они вошли и обнаружили там риккагина Во, у которого не было рук: из алых обрубков розовели кости. Половина головы у него превратилась в кровавое месиво. Лицо осталось нетронутым.

Туолин вывел их из горящего шатра. На плечи им посыпались яркие искры. Ночь раскалилась. Повсюду полыхало пламя. Они налетели на группу широколицых. Завязалась короткая схватка. Потеряв большую часть «живой силы», плосколицые начали отступать в сторону горящих шатров. Ронин устремился было в погоню, но Туолин удержал его.

— Сегодня мы потерпели поражение, Ронин, — сказал он. — Надо возвращаться в крепость.

Они вышли из лагеря и зашагали к мосту по черной, безлюдной дороге. Капли крови стекали с них черным дождем. Запал боя прошел, остались лишь оцепенение и тоска. Они вступили на мост. Крики и хруст преследовали их. Больше не было никаких звуков: ни жужжания насекомых, ни пения птиц.

С северо-запада налетел пронизывающий ветер. Он раздувал их промокшие от крови одежды, звенел в натянутых канатах моста. Внизу шумела вода, взвихриваясь пенистыми водоворотами вокруг черных камней.

Стало тише, а когда они миновали высокие пихты, на них снова упали отсветы пламени. Ронин резко развернулся в сторону серых силуэтов, стоявших посередине моста. Вражеская засада, поджидающая отступавших солдат, затаившись в тени. Только отсвет пожарищ высвечивал их безмолвные фигуры. Воздух снова наполнился свистом раскручиваемых шаров. Один из черепоголовых ударил Туолина в бок, прежде чем он успел сообразить, что к чему. Ронин услышал его резкий выдох и стремительным косым ударом разрубил цепь. Риккагин зажал раненый бок, навалившись на веревочные перила моста. Ноги у него подкосились. Сквозь пальцы сочилась кровь.

Кири встала перед Туолином, прикрывая его собой. Ее клинок вошел в узкую грудь черепоголового. Его голова дернулась на длинной шее, и он швырнул в Кири тяжелый щит. Она пыталась увернуться, но щит попал ей в плечо и с глухим звуком перелетел через край моста. Кири пошатнулась и опустила руки, а раненый противник метнул в нее свой шар.

Двое черепоголовых теснили Ронина, пытаясь отделить его от товарищей, но он перешел в наступление, отбивая мечом свистящие вокруг шары.

Туолин тяжело дышал; его лицо превратилось в бледную маску боли. Он попытался поднять меч. От усилия на лице у него проступил пот.

Рядом с ним Кири увернулась от удара, подпрыгнула и ударила черепоголового обеими ногами в живот. Она развернулась в прыжке, приземлилась, держа меч обеими руками и твердо уперевшись широко расставленными ногами, и нанесла удар, вложив в него все свои силы. Клинок рассек череп до самого рта. Череп разлетелся, осыпав ее осколками белой кости. Тело согнулось и рухнуло.

Она развернулась, сверкая глазами, и великолепным выпадом проткнула насквозь одного из двоих черепоголовых, наступающих на Ронина. Однако кошмарная голова с лязгающими челюстями продолжала двигаться даже после того, как Кири вырвала меч. Скрежещущая пасть устремилась к ней. От неожиданности она отступила назад и чуть не упала с моста. Зубы щелкнули в последний раз, и тело рухнуло ей под ноги.

Ронин отразил просвистевший шар, рассчитав удар так, чтобы отбитая сфера угодила в лицо нападавшему. Тот пытался уклониться, но не успел, и его голова налетела на меч Ронина, рассыпавшись пылью и осколками костей.

Еще один черепоголовый налетел на Кири, и она хладнокровно подсекла ему ноги. Ронин видел, как она содрогнулась от силы собственного удара. Вторым ударом она сбила с моста падающее тело. Но силы уже изменяли ей: удар тяжелым щитом не прошел даром. Она стояла, оперевшись на меч, тяжело дыша и дрожа от усталости.

Услышав хрип, Ронин оглянулся. Последний из черепоголовых набросил разрубленную цепь на шею Туолину; серебристые звенья врезались в его плоть. Неровные отсветы пламени освещали извивающиеся тела: одно — жесткое, ссутулившееся, отливающее желтизной старой кости, другое — содрогающееся от боли, покрытое черной кровью. Глаза риккагина вылезали из орбит. Он безуспешно цеплялся руками за цепь, стягивающуюся все туже. У ног его натекла лужа крови.

Ронин прыгнул на тварь и схватил ее за широкие плечи, пытаясь оторвать от Туолина. Черепообразная голова повернулась к нему, щелкнули зубы. Ронин поднял меч, но ему не хватало пространства, а отступить и нанести удар он не мог из-за боязни поранить риккагина.

Пока он терзался сомнениями, решая, как поступить, противник схватил клинок зубами, да так крепко, что Ронин не смог его выдернуть. В то же время черепоголовый все сильнее затягивал цепь. Туолин обмяк. Он уже задыхался, безуспешно пытаясь схватить ртом воздух. Его колени подогнулись, а черепоголовый натянул цепь еще туже. Звенья ее неестественно громко проскрежетали в ночи.

Теперь у Ронина была свободна лишь левая рука, поскольку он не решился выпустить из правой меч. Он поднял свободную руку и воткнул большой палец в шею противника. Над основанием шеи он нащупал мягкий треугольник и вдавил палец туда. Из отверстия вырвалось омерзительное зловоние, и Ронин отвернулся, продолжая вести палец вверх. Длинные зубы скрежетали по металлу клинка, но могучая хватка ослабла, когда тварь попыталась восстановить дыхание. И тогда Ронин изо всех сил нажал на клинок, и острие врезалось в череп воина.

Ронин отшвырнул тело, отчаянно пытаясь ослабить цепь, все еще сдавливавшую горло Туолина. Костлявые руки не выпускали цепь, хотя тело уже наполовину свисало над краем моста. Ронин принялся разжимать сведенные судорогой пальцы, тревожно вглядываясь в искаженное лицо риккагина, кожа которого уже приобрела синеватый оттенок.

Подоспела Кири, достала маленький кинжал и рубанула по белым пальцам. С резким скрежетом звенья цепи медленно соскользнули с шеи риккагина. Ронин подхватил его, не давая упасть.

Пошел снег. Большие белые хлопья покрывали тела на мосту, точно саван, превращая их лица в белые маски, искрясь в отсветах пламени догорающего, разоренного лагеря. Снежинки шипели, попадая в огонь. Кири содрогнулась, вспомнив о страшных шарах с шипами.

Она повернулась, прижимая левую руку к боку, пошатнулась и перенесла вес тела на правую ногу, чтобы унять боль в плече.

Вложив меч в ножны, Ронин поднял Туолина на руки.

— Пойдем, Кири, — окликнул он, легонько подталкивая ее вперед. Они пробежали оставшийся отрезок моста и выскочили на дорогу, поднимавшуюся к Камадо.

На дороге их встретили солдаты и проводили до самых стен. Они окликнули стражников, и окованные металлом ворота со скрипом приоткрылись — ровно настолько, чтобы пропустить их. Потом ворота с грохотом захлопнулись.

Вокруг них тут же поднялась суматоха. Ронин передал риккагина с израненной, почерневшей шеей его солдатам, которые унесли его в казармы. Ронин направился следом за ними, поддерживая Кири, пребывавшую в полубессознательном состояний. Он оступился, но отказался от помощи солдат, хотя и позволил им забрать Кири. Ее подняли по высоким ступенькам и внесли в казарму. Ронин настолько устал, что опустился прямо на крыльцо.

Вскоре из казармы вышел человек и присел рядом с ним.

— Он чуть не умер.

Это был высокий широкоплечий мужчина с седеющими волосами, густой, коротко постриженной бородой, длинным загнутым носом и черными глазами.

— Если вам нужна помощь, там, внутри, к вашим услугам личный врач Тиена.

— Я не ранен, — сказал Ронин. — Я просто устал.

— И все-таки вы покажитесь врачу.

Он позвал лекаря, который вышел на крыльцо и пробурчал что-то себе под нос при виде Ронина. Ронин узнал его. Они уже встречались на корабле Туолина. Пока врач занимался Ронином, бородатый сказал:

— Нам повезло, что он остался в живых, верно?

Он помолчал и спросил уже мягче:

— Как вас зовут?

— Ронин.

— Я — риккагин Эрант.

Ронин прислонился головой к деревянным перилам. Из темноты на него отрешенно взирали древние боги войны.

— Вы спасли ему жизнь.

— Что?

Он почувствовал жжение на плечах.

— Туолин сказал мне, что вы спасли...

— Вы всегда называете его другим именем?

— Мы — братья.

Ронин повернулся к нему:

— Вы совсем не похожи.

Врач закрепил бинты и вернулся в казарму.

— У нас разные отцы.

— Понятно, — бездумно откликнулся Ронин.

— Я могу вам помочь.

Ронин провел рукой по лицу.

— Чем?

— Расскажите, что произошло.

Риккагин Эрант молча выслушал рассказ Ронина о происшедшем в лагере.

— По правде сказать, это даже хорошо, что Во погиб. Он не понимал этой войны: он так привык воевать с красными и с дикими северными племенами... ему было уже не понять, что война приняла другой характер.

— Как же он объяснял появление воинов, из ран которых не течет кровь?

Риккагин Эрант пожал плечами.

— Ум военного способен объяснить с точки зрения здравого смысла любую, пусть даже самую фантастическую ситуацию. Ему не хватало воображения. Жаль. Он был хорошим военачальником.

— Он не был готов к нападению.

— Да. Хотел бы я знать, как им удалось так легко прорваться.

— Туолин сказал вам...

Его лицо было освещено светом факела.

— Да. Я видел ту тварь, с которой вы сражались.

— Вы предупредили Во?

Риккагин Эрант усмехнулся.

— Я не говорил никому, кроме Туолина, но даже он...

В его прозрачных глазах светились ум и проницательность.

— Видите ли, даже родные братья не всегда относятся друг к другу с любовью.

— Он хотел пойти со мной.

— Теперь уже вряд ли.

Мимо пробежали стражники. Их топот отдался эхом от деревянных стен. Снегопад ненадолго остановился, но небо по-прежнему было затянуто тучами, а воздух оставался сырым и тяжелым.

— Наверное, так даже лучше.

— А вы не хотите пойти?

Риккагин Эрант отвернулся. У соседних казарм залаяла собака.

— Не знаю. Но это неважно. Я нужен здесь. Я пришлю к вам двух красных. Они родились в этих местах.

— Хорошо.

Эрант поднялся. Непроницаемый взгляд его темных глаз задержался на Ронине.

— Может быть, вы и вернетесь.

Он пошел прочь по раскисшей улице.

Снег тихо падал на крепостные стены, заглушая шаги стражников. Густой снегопад скрывал из виду последние догорающие угли пепелища на месте разгромленного лагеря, покрывал скорбным саваном тела павших.

В Камадо стояла тишина, нарушаемая лишь шагами солдат из дозорных патрулей. Время от времени до Ронина доносились негромкие голоса, которые тут же пропадали в шорохе снега. Он поплотнее завернулся в плащ. Боль утихла. Он старался ни о чем не думать.

Он заметил Кири, направляющуюся к нему, и окликнул ее.

— Как твое плечо? — спросил он.

— Лучше. — Она присела рядом. — Был вывих. Но врач здесь хороший.

Ронин кивнул в темноте. Она провела ладонью по его руке.

— В казармах есть место.

— Сомневаюсь.

— На рассвете я возвращаюсь в Шаангсей. Мне надо поговорить с Ду-Синем. Зеленые и красные должны объединиться.

— Да.

— А ты уйдешь в лес. Верно?

Он посмотрел ей в глаза.

— Ты изменилась.

Он не знал, что ожидал увидеть в ее лице, но то, что увидел, его поразило. Она выглядела униженной, щеки у нее порозовели.

— Конечно. Мацу больше нет. От меня осталась лишь половина. Теперь я не стою того, чтобы быть со мной.

Она поднялась и пошла прочь от него вдоль запорошенной снегом стены.

Сквозь прореху в густой пелене облаков расползалось кроваво-красное пятно рассвета. Небо на востоке окрасилось розовым перламутром — там с натужной неспешностью поднимался сплющенный диск распухшего солнца.

Ронин наблюдал за рассветом со смотровой площадки южной стены, на которой провел всю эту долгую ночь. Снегопад прекратился еще ночью, и сегодняшний день выглядел более естественным, если так можно сказать, чем вчерашний.

Ронин поднялся, вдыхая морозный воздух, и размял затекшие мышцы. Он посмотрел в южном направлении, на пустынную дорогу, покрытую снегом. В лучах восходящего солнца снег казался розовым. Ронин не смог разглядеть никаких следов, и отсюда ему хорошо было видно, что дорога на Шаангсей свободна.

Он спустился вниз, к казармам. Там его уже дожидались два невысоких воина с длинными косами и черными миндалевидными глазами. С крыльца спустился солдат с чашкой горячего чая. Ронин с благодарностью принял чашку и выпил чаю, наслаждаясь его теплом и ароматом. От риса он отказался.

Кири была уже в конюшне. Она молча седлала луму, поглаживая ей бока. Когда вошел Ронин, его жеребец фыркнул и ударил копытами оземь. В воздухе плавала соломенная пыль.

Кири взобралась в седло. Ее лума нетерпеливо перебирала ногами. Кири натянула поводья, чтобы ее успокоить. Лума издала тихое ржание, в котором смешались печаль расставания и предвкушение дороги. Кири снова пришлось натянуть поводья.

Она выехала из конюшни. Ронин шел рядом. Они направились к крепостным воротам по тихим улицам. Цокот копыт был приглушен снежным покровом. Лума дернула головой, вдыхая холодный воздух; клубы пара вырвались из широких ноздрей. Ее уши задергались, когда Кири тихонько заговорила с ней.

У южных ворот они остановились. Ронин прижал Кири к себе и поцеловал ее в щеку.

— Убей его, — со всхлипом шепнула она ему на ухо. — Убей до моего возвращения.

Она ударила луму пятками, дернула поводья и выехала из крепости на долгую белую дорогу — домой.

Тишина давила на уши, точно раскаты грома. Здесь, в глубине леса, толстые ветви задерживали снег, и до земли доходила, лишь снежная пыль. Ронина поразила суровая красота деревьев, ветви которых переплелись наверху белыми кружевами; снизу, где не было снега, листва имела темно-зеленый оттенок, переходящий в черный с синим отливом.

Их окружала какая-то сверхъестественная тишина. Стоило только остановиться, и Ронин явственно различал звуки собственного дыхания, а чуть подальше — вдохи и выдохи его спутников.

С легким шорохом с ветки упала небольшая кучка снега, и Ронин непроизвольно взглянул наверх. Дрогнула широкая зеленая ветка с ароматными иголками, и с нее вспорхнула темно-алая птица.

Они вышли на небольшую прогалину. Теперь деревья не загораживали небо, но светлее от этого не стало — небо оставалось затянутым тучами. Пространство между высокими соснами было покрыто упругим слоем коричневых пахучих иголок. Возле древних корявых дубов с переплетенными ветвями и обильной листвой земля была твердой.

Они заходили все глубже в лес. Ронин старательно подражал медленным, осторожным движениям красных, ступавших почти бесшумно. Заросли были настолько густыми, что им чаще всего приходилось идти гуськом, по одному, протискиваясь боком в узкие промежутки между деревьями.

Ронин сообразил, что они поднимаются в гору, только тогда, когда дорога стала круче и на ней стали попадаться гранитные валуны. Вскоре они перевалили через гребень. Слева слышался шум потока. В потяжелевших от снега ветвях шебуршились черные птицы, перекликавшиеся пронзительными голосами. Время от времени они сбрасывали на землю облака пушистого снега. Растительности внизу почти не было, только зеленый мох и серовато-голубые лишайники, прилепившиеся к поверхности камней.

Следов в это утро они не нашли, и Юань, один из красных, отправил своего товарища на разведку на боковую тропу.

— Может быть, там повезет больше, — сказал он Ронину.

Они продолжали идти на север. Лес оставался таким же густым. Один раз Юань остановился и показал направо. Ронин увидел рыжую лису, убегавшую от них, волоча за собой длинный пушистый хвост.

Вскоре после полудня красный вдруг опустился на колени и подал Ронину знак приблизиться. Пригнувшись, Ронин бесшумно подобрался к нему, перебегая от дерева к дереву.

Юань что-то шепнул ему на ухо, и Ронин выглянул из-за толстого дуба. Заметив какое-то движение, он немного переместился, чтобы лучше видеть. Чуть поодаль, среди деревьев, угадывались костлявые фигуры марширующих черепоголовых воинов со щитами на руках. Их было около десятка. Цепи с шипованными шарами покачивались у них на поясе. Их сопровождало несколько людей вполне нормального вида, с прямыми черными волосами, заплетенными в косы, и черными удлиненными глазами. Вооружение их составляли кривые мечи и топоры с короткими рукоятями, как у Юаня. Вглядевшись в лицо одного из них, Ронин вздрогнул. Большие глаза, длинные висячие усы. Очень запоминающееся лицо. Это был По, обозленный торговец, который ушел тогда с ужина в доме Ллоуэна.

Ронин тронул Юаня за плечо, и они двинулись прочь от дубов.

— Кто эти люди, которые шли с костлявыми? — тихо спросил Ронин.

— Красные.

— Почему они с врагами?

— Они ненавидят зеленых. Вражда их имеет давние корни. Длинные обещали им власть в Шаангсее, где сейчас заправляют зеленые, в обмен на помощь в войне здесь, на севере.

— И они будут сражаться против себе подобных, объединившись с этими нелюдями?

— Пути к власти неисповедимы, — философски заметил Юань.

— Но если враг одержит победу, они тоже погибнут.

Юань внимательно посмотрел на него.

— А вы смогли бы их в этом убедить?

Ронин вспомнил о яростной вспышке По и покачал головой.

Всю вторую половину дня они безуспешно пытались отыскать хоть какие-нибудь следы Маккона. Ближе к вечеру они прекратили поиски. Юань повел Ронина к прогалине, где они условились встретиться с другим красным.

— Остается надеяться, что Ли повезет больше, — сказал Юань.

Когда они вышли на прогалину, сумерки уже сгустились. На голубом снеге лежали глубокие синие тени. На противоположной стороне небольшой поляны в сумраке вырисовывался бесформенный силуэт заваленного снегом дерева. Юань прошел туда и встал перед деревом. Ронин медленно пошел за ним, обшаривая взглядом прогалину.

Метрах в пяти над землей из ствола дерева выдавался острый обломок ветки, к которому был пригвожден Ли. Зазубренная деревяшка торчала из пробитой груди. Казалось, его забросила туда какая-то сверхъестественная сила.

Юань без единого слова вынул свой меч, забрался на дерево и перерубил ветку за спиной Ли. Тело тяжело рухнуло на землю. В широко раскрытых глазах Ли застыл ужас. Вокруг того места, где тело упало, привалившись спиной к стволу старого дерева, снег потемнел от крови.

Они не смогли даже похоронить товарища — земля слишком промерзла и они все равно не сумели бы вырыть могилу. Ронин с Юанем двинулись дальше на север. Когда совсем стемнело, они остановились на ночлег. Юань набрал сухих веток и устроил бездымный костер.

Ронин первым стоял на страже. Его проводник завалился спать. Бледные отсветы костра плясали на голубых снежных просторах и черных деревьях. Тени разбегались в разные стороны. Сразу за кругом света слышались легкие шорохи и шаги животных. Лес жил своей ночной жизнью.

Стоило Ронину чуть отклониться вправо, и он мог разглядеть сквозь небольшой промежуток в стене высоких стволов кусочек темного неба, полумесяц и звезду рядом с ним — холодные и далекие отсветы серебра.

Послышался чей-то протяжный вой, должно быть снежного волка; все лесные звуки тут же затихли. Вой, однако, не повторился, и лесная жизнь понемногу возобновилась. Где-то заухал филин, над головой у Ронина захлопали крылья невидимой птицы. К концу его вахты пошел снег. Пробиваясь сквозь ветви, иголки и листья, он осыпал их с Юанем мелкой белой пылью.

Ронин разбудил красного; тот потянулся, зевнул, встал и пошел за дровами для догорающего костра.

Ронин тут же заснул. Ему снился сон. Бесконечный полет к черноте уступил место мерцающему багровому свету, и ему показалось, что с неба капает кровь. Он услышал негромкие голоса откуда-то издалека, но такие отчетливые и близкие, что отдельные слова, казалось, гремели раскатами грома в ушах. «Еще нет? Больше медлить нельзя. Ты знаешь не хуже меня, что должно произойти до того, как я его найду... Да. Хорошо. Я уже на месте; корабль готов. Я доставлю его, куда нужно, можешь не сомневаться... Я больше ни в чем не уверен; время бежит слишком быстро. Близится Кай-фен... Но мы же Снаружи... Да, но мы зависим от тех, кто не здесь; наше время заканчивается». Ронин вырвался из липких объятий сна и открыл глаза. Он услышал шум ветвей на ветру, скорбный крик козодоя. В костре потрескивали дрова, угли переливались бело-оранжевым светом. Юань сидел, обняв руками колени и настороженно вглядываясь в лесные тени.

Ронин закрыл глаза и опять уснул.

Разбудил его холодный голубой свет зари. Он вспомнил услышанные во сне голоса, и на мгновение ему показалось, что, когда он проснулся ночью, у костра сидели двое.

Костер догорел; осталась лишь серая холодная зола. Юань сидел в той же позе, глядя на деревья. Ронин подошел к нему, протянул руку и застыл. Красный был мертв. В груди у него зияла черная дыра. Что-то проткнуло его насквозь. Может быть, рог какого-нибудь дикого зверя?

Ронин пошел прочь от места привала — на север, все глубже в лес. Его бил озноб.

Опять пошел снег, на этот раз сильнее; он заглушал все звуки. За густой вихрящейся пеленой не было видно почти ничего.

Поднялся ветер. Он раздувал плащ Ронина, швырял ему в лицо колючий снег. Ему послышался звук рога, жалобный и далекий.

Снизу, с лесного дна, поднялся густой перламутровый туман. Сразу пропали все звуки; Ронин потерял чувство направления. Он бесшумно ступал по земле, слыша только удары своего сердца. Косые лучи серого света кое-где пробивали туман. Ронин вдруг затерялся среди клубящейся дымки и смутных теней.

Исчезли все звуки лесных созданий, а вместе с ними и успокаивающее ощущение близости живых существ. Он почувствовал себя предельно одиноким, отрезанным от мира людей.

Тихо падал снег, смешиваясь с вязким туманом. Ронин осторожно пошел вперед, вытянув руку и слепо нащупывая стволы деревьев, что смутными тенями вырисовывались у него на пути в самый последний момент.

Он потерял чувство времени. Он уже не понимал, идет ли он несколько часов или несколько дней, светит ли в небе солнце или оно уже скрылось и наступила ночь.

Он набрал пригоршню снега, чтобы утолить жажду. Только теперь до него дошло, что он страшно голоден. Он принялся высматривать что-нибудь годное в пищу, но не увидел ничего. Ни единого зверя, ни единого куста или дерева с какими-нибудь плодами. Голод становился все сильнее, все нестерпимее. Ронин упрямо шел вперед.

Шел, пока не споткнулся о торчавший корень. Надо бы отдохнуть, шевельнулась в мозгу вялая мысль. В изнеможении он присел на мягкий ковер из коричневых иголок, привалившись спиной к стволу старой сосны, и уронил голову на грудь. Но голод не дал ему заснуть.

Судя по всему, смеркалось; боковым зрением Ронин отметил мерцающий рассеянный свет. Под поясом что-то мешало — какое-то утолщение. В полусне он засунул пальцы под ремень и нащупал что-то мягкое. Еда. Он посмотрел вниз, но не смог разглядеть в тусклом свете, что это было. Откусил кусочек, еще один, задумчиво пожевал. Вкус горьковатый. Лишь дожевав и проглотив последний кусок, он ощутил, что голова проясняется от тумана, и понял, что съел странный корень в форме человеческой фигуры из аптеки в Шаангсее. Огромная ваза, лениво проплывающая рыба, прозрачные плавники колышутся в струях воды, осязаемо изогнутые бока... Вечность. Ронин пожал плечами. Он ощутил небывалый прилив сил. Это все, что ему сейчас нужно...

Ему вдруг показалось, что он слышит отдаленный зов, напоминающий торжествующий крик. Он поднялся, готовый двинуться в том направлении, но тут у него за спиной раздался куда более близкий звук. Он обернулся.

Туман сгустился. Перламутровая серость переливалась радугой по краям его поля зрения.

Ронин увидел какую-то тень, непохожую на силуэты деревьев, среди синей тени от раскидистых древних дубов. Он шагнул вперед, не сомневаясь, что это Маккон. Рука по привычке легла на рукоять меча, хотя Ронин знал, что против этой твари меч бесполезен.

Фигура вышла из тени, зацепив головой ветку, снег с которой осыпался ей на плечи. Потревоженная ветка из белой сделалась темно-зеленой.

Звук вынимаемого из ножен меча прозвучал неестественно резким скрежетом в настороженном безмолвии леса. Звук показался Ронину ужасно громким. Перед ним стояло существо настолько странного вида, что он и думать забыл о Макконе.

Перед Ронином стоял Черный Олень.

Ростом метра четыре, когда не выше. Широкие мощные плечи. Длинные тонкие руки. Крепкие толстые ноги. На нем были краги такого насыщенного черного цвета, что было больно на них смотреть, и кольчуга, покрытая лаком того же диковинного оттенка, матового и не отражающего свет. Черный плащ ниспадает до земли. На металлическом поясе — два кривых меча. Один такой длинный, что его острие чуть ли не царапало землю. Второй — намного короче традиционных клинков Шаангсея. Ронин долго вглядывался в мечи. Они почему-то казались ему знакомыми, хотя он был уверен, что раньше не видел ничего даже близко похожего. И тем не менее...

Ронин поднял глаза, чтобы посмотреть на лицо существа, и так и застыл, не в силах оторвать взгляда от головы, при виде которой его обуял настоящий животный ужас, смешанный с отвращением. Смерти он не боялся, его вообще было трудно испугать. Но сейчас он узнал, что такое страх. Его бил озноб — дрожь, исходящая изнутри, словно кто-то, угнездившийся в самых глубинах его нутра, дергал за ниточки его нервов, заливаясь ужасным, нечеловеческим смехом. Звуки этого потустороннего, леденящего душу смеха гремели в ушах. У Ронина скрутило живот.

Огромная голова возникла из тусклой пелены тумана в обрамлении трепещущих теней: удлиненная морда с широкими влажными раздувающимися ноздрями, кошмарная пасть с большими квадратными зубами и мохнатые подергивающиеся уши. Из скошенного низкого лба росли два огромных раскидистых рога.

Всю его голову покрывал черный, отливающий глянцем мех. Ронин все-таки пересилил себя и заглянул в глаза Черному Оленю. Он ожидал увидеть круглые звериные глаза, но это были вполне человеческие глаза, разумные, пронзительные и холодные. Правда, странного цвета. Ронин в жизни не видел такого оттенка и даже не знал, с чем его можно сравнить.

Черный Олень раздвинул губы, и в голове у Ронина раздался такой жуткий вопль, что ноги у него подогнулись, он выронил меч и упал перед этим созданием на колени. Откуда-то послышался дикий смех и напуганный голос, кричавший: «Вставай! Поднимись и убей эту тварь. Убей зверя, потому что он — зверь!» Но руки не слушались, а онемевшие пальцы сжимали только мягкие сосновые иголки на земле. Убей его, пока он не прикончил тебя! Ронина подташнивало, но не рвало. Он уткнулся головой в снег; холод обжег ему лоб. Черный Олень выходил из лазурных теней. Скрип его сапог отдавался в деревьях скрежещущим эхом. Ветер усиливался, тоненько завывая среди переплетения ветвей голосом капризного ребенка. Ронин сделал попытку встать, но его как будто пригвоздило к земле. Ощущение было такое, что он пустил корни, словно еще одно дерево в этом застывшем лесу. Земля тянула его к себе.

Черный Олень извлек из ножен длинный меч, черный клинок которого, выкованный в незапамятные времена, походил больше на камень — на полупрозрачный оникс. Послышался вздох задрожавших листьев, шепчущих его имя: Сетсору.

Черный Олень встал над распростертым телом Ронина, протянул свободную руку, схватил его за волосы и приподнял его голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Гигантский меч взмыл вверх, сверкнув в клубящемся мареве, сотканном из теней и тумана. И тогда Черный Олень посмотрел вниз — в бесцветные глаза Ронина. Звериная пасть искривились в злобной гримасе. Голова дернулась. Рога сбили снег с ближайшей ветки. В глазах жуткой твари мелькнули, смешавшись, ненависть и страх, и клинок цвета оникса задрожал.

«Нет!» — вскричал Черный Олень. Вопль его прозвучал в голове у Ронина. Ушами он слышал лишь завывания ветра в ветвях.

И в это мгновение нерешительности, когда оба — и человек, и зверь, — казалось, застыли во времени, не способные ни сдвинуться с места, ни родить ни одной связной мысли, откуда-то сбоку раздалось свирепое рычание и что-то мелькнуло во мраке, стремительное и гибкое. Из клубящегося тумана вырвалась непонятная тень с огромной раскрытой пастью и передними лапами, вытянутыми вперед. Загнутые когти впились Черному Оленю в горло. Все еще в замешательстве, с лицом, искаженным ненавистью, Черный Олень успел только вскинуть свободную руку, пытаясь прикрыться от этого внезапного нападения. Но загадочный спаситель Ронина уже вцепился ему в глотку, щелкая зубами. Острые когти рвали черную шкуру.

Черный Олень разинул рот и издал жуткий вопль неизбывной ярости, прокатившийся в голове у Ронина раскатом грома. Он попытался еще раз ударить напавшее на него существо рукоятью меча, а потом с поразительной быстротой ринулся в заросли сосны и дуба и растворился во тьме.

Нападавший тут же успокоился, уселся на ковер из сосновых иголок рядом с распростертым телом Ронина и принялся тихонько облизывать свои передние лапы.

«Ты его все-таки разыскал».

«Ты знал, что я его найду». Ронин уставился на своего неожиданного спасителя. Это было животное около двух метров в длину, с четырьмя мощными лапами и толстой чешуйчатой шкурой, покрывавшей его мускулистое тело. Мохнатая голова с длинной мордой зловещего вида. Зубастая пасть. В красных глазах светится разум. Тонкий хвост бьет по земле, шелестя иголками.

«Хинд, это ты?..»

«Да. — На Ронина смотрели умные глаза. — Лума ждет тебя на опушке леса».

«Отлично. Она еще здесь?»

«Да. Она придет. Это хорошо?»

«Так, как и должно быть. — Бесплотный голос как-то сумел передать настроение, выражаемое на языке жестов пожатием плеч. — Маккон пока занят, но я не знаю, надолго ли».

«Понятно».

Животное наклонило морду и принялось бросать снег Ронину в лицо. Снег приятно холодил кожу...

Ронин очнулся, поморгал и огляделся. Белые с зеленым деревья. Его выпавший меч, поблескивающий на снегу. Дружеская физиономия Хинда. Да, это был Хинд — зверюга ужасного вида, но вполне мирного нрава, верный спутник Боннедюка Последнего, таинственного человечка, которого Ронин повстречал в Городе Десяти Тысяч Дорог и от которого получил в подарок перчатку из шкуры Маккона.

Он сел, еще наполовину оглушенный. Рвался клочьями перламутровый туман, постепенно рассеиваясь. Золотистый солнечный свет трепетными лучами пробивался сквозь сень леса. Ронин встал и, вложив меч в ножны, пошел вслед за Хиндом сквозь чащу. По мере того, как древние дубы уступали место пушистым соснам и голубым елям, лес светлел, а земля под ногами становилась более мягкой, менее каменистой. Хинд безошибочно вел его к восточной опушке. Они миновали последние деревья, раздвинули невысокий кустарник, и Ронин увидел своего луму, рыжая шкура которого отливала красным. Он взглянул на небо — голубое и яркое, оно было темней на востоке. Скоро начнет смеркаться.

Рядом с лумой Ронина стоял еще один — с небесно-голубой шерстью. На нем сидела Моэру. Он пошел к ней. Хинд легко шагал рядом. Моэру улыбнулась и коснулась его лица маленькой белой ладонью. Длинные черные волосы разметались по плечам, падая на лицо и закрывая один глаз. Прямо как у...

— Моэру, как ты сюда попала?

Она пристально посмотрела на него и нарисовала на слое пыли, покрывавшем ее седло, две точки, движущиеся одна за другой: всадники.

Он схватился за отвороты ее куртки.

— Почему ты поехала за нами?

Она провела пальцем ему по ключице, потом — по груди. Ее ноготь царапнул по ткани.

У Ронина вдруг закружилась голова. Он прислонился лбом к прохладной коже ее седла. Всадники-точки исчезли. Она погладила его по шее. В голове у него прояснилось. Она стерла пыль у него со лба и облизала пальцы.

Что-то ткнулось в ногу Ронину. Он взглянул вниз. Хинд поднял голову и зарычал. Ронин опустился на колени и погладил странную чешуйчатую шкуру.

— Это тебя я слышал? Ты искал меня?

Хинд тихо кашлянул и повернул морду в сторону лумы Ронина.

— Куда ты меня ведешь?

Это был риторический вопрос.

Ронин встал и пошел к своему луме. Вставив ногу в стремя, он помедлил.

— А как быть с Макконом, Хинд? Если я его не убью, мы все обречены.

Хинд снова тихо зарычал.

— Понимаю, я должен следовать за тобой. — Ронин внимательно посмотрел на Хинда. — Хотел бы я знать, как ты меня нашел?

Ответа, естественно, не последовало.

Ронин сел в седло и подобрал поводья. Лума фыркнул, попятился и заржал. Хинд понесся в восточном направлении вверх по пологому склону. Ронин натянул поводья, и лума встал на дыбы. Потом он тронулся с места. Моэру ехала рядом с ним навстречу темнеющему востоку, прочь от леса, где стонущий ветер раскачивал сосны.

Постепенно смеркалось. Они скакали по извилистой дороге, вдоль которой местами торчали скалы, поросшие густым кустарником. Большими скоплениями росли желтые цветы.

Вскоре подъем стал круче, и Ронин сообразил, что они пробираются по серпантину к вершине горы. Цветы остались внизу, дорога становилась все более обрывистой. Иногда на фоне темнеющего неба вырисовывались стройные силуэты сосен, но чем выше они поднимались, тем меньше встречалось растительности, а потом она и вовсе исчезла.

Ночное небо затянули густые тучи, слегка фосфоресцирующие снизу. Ронин наблюдал за ними, чувствуя под собой ритмичное движение сильных мышц лумы.

Они неслись сквозь холодную тьму. Лумы скакали без устали в полную силу. Казалось, этот стремительный бег доставляет им истинное наслаждение, как будто само движение наполняло их энергией. Впечатление у Ронина было такое, что чем дальше, тем сильнее становятся их скакуны. Хинд бежал впереди.

Пошел снег. Он то бил колючими хлопьями по лицу, то подталкивал в спину. Они уже приближались к перевалу. В утесах тоненько завывал ветер. Вверху воздух стал жестче, а снегопад превратился в бурю, которая швыряла в них снегом, срываясь с гранита и промерзшей земли, покрывала инеем шкуры лум и звенела металлом на чешуе Хинда.

Один раз Ронин взглянул вниз, на равнину, с которой они поднимались. Он разглядел языки пламени, испещрившие черный бархат ночи, услышал низкие раскаты непонятного происхождения. Ему показалось, он видит темные тени солдат, марширующих под барабанный бой, и полный набор боевых машин, задуманных человеком, чтобы убивать, калечить и уродовать себе подобных. На равнине шел огненный дождь. Континент человека содрогался от войн. У Ронина перехватило дыхание. Прикрыв глаза, он вдавил каблуки в бока лумы. Потом огромные темные скалы закрыли вид на равнину и заглушили все звуки; пробираясь сквозь снежные вихри, они миновали очередной поворот.

Услышав резкий вскрик, Ронин широко распахнул глаза, приподнялся в седле и окликнул Хинда, который и так уже несся к нему. Вглядевшись в темноту, Ронин увидел, что Моэру лежит на земле, придавленная упавшим лумой.

Он спешился и подошел к ней. Лума истошно кричал. Ронин присмотрелся и понял, что у него сломана передняя нога. Он наклонился и осторожно высвободил Моэру из-под тела скакуна. С ней все вроде бы было в порядке. Ронин вынул меч и резким движением перерезал луме горло.

Вложив меч в ножны, он вскочил в седло, подхватил Моэру и усадил ее у себя за спиной. Она обхватила его руками. Он ощутил ее тепло, мягкость прижавшихся к его спине грудей, учащенное биение ее сердца, ее ровное дыхание.

Всю ночь они поднимались к вершине, а когда первые лучи восходящего солнца окрасили розовым краешек неба на востоке, они выбрались к перевалу. Ронин на мгновение остановил скакуна, чтобы вобрать в себя свет зари. Перед ним раскинулись восточные склоны горы, переходящие в широкое плато далеко-далеко внизу — в безбрежную равнину с прямоугольниками полей и лугов, с разбросанными тут и там темно-зелеными пятнами лесов. Плато постепенно спускалось к морю. Оно искрилось и переливалось в алых отблесках солнца, уже приподнявшегося над горизонтом, плоского и сверкающего, как раскаленный металл.

Потом они долго спускались по извилистым тропам вниз по склону и к закату выехали на край плато. Они мчались по зеленому ковру колышущейся травы. Здесь не было ни малейших признаков снега. Чистое синее небо уже темнело на востоке, где солнце встает по утрам и откуда уходит в первую очередь, уступая место ночи.

Хинд бежал впереди по извилистой дороге. Травяные луга постепенно сменились безлюдными в это время суток рисовыми полями, залитыми водой, по краям которых стояли ветхие деревянные домишки на сваях и с крышами из бумаги. У входов в лачуги висели маленькие зажженные фонарики, напоминавшие светлячков в угасающем свете дня.

Несколько раз, заслышав отдаленный гул, переходивший потом в явственный топот множества копыт, вздымавших облака пыли, Хинд заводил их в залитые водой поля, где им приходилось пережидать, пока не пройдут воинские отряды и дорога не освободится снова. Всякий раз, сидя в укрытии, Ронин поглаживал шею своего лумы, чтобы тот не подал голоса.

Потом рисовые поля закончились, уступив место рощам, шелестевшим в ночи листвой. Вновь оказавшись на твердой почве, их лума прибавил скорость. Они стремительно неслись сквозь ночь, ведомые сверхъестественным инстинктом Хинда.

Они мчались теперь наравне с ветром — на восток по равнине. Унылая монотонность пейзажа нарушалась здесь лишь низкорослой и чахлой растительностью. Хинд вдруг рванулся вперед, словно почуял, что их путешествие близится к концу. Лума фыркнул и припустил за ним, а Ронин, опьяневший от скорости и ритмичного покачивания, еще не оправившийся до конца после странного столкновения с Черным Оленем в лесу, отпустил поводья и полностью доверился скакуну, уже не думая ни о чем. Он ощущал легкое прикосновение щеки Моэру к его плечу; ему было уже безразлично, куда он едет, зачем... Он желал, чтобы все это закончилось прямо сейчас или вообще никогда не кончалось. Он не чувствовал ничего, кроме оцепенения и усталости.

Так, ведомый странным существом, полукрокодилом-полугрызуном с примесью, быть может, чего — то еще, верхом на взмыленном скакуне, чья рыжая шерсть отливала алым, с едва знакомой ему женщиной за спиной, он въехал в Хийян, небольшой портовый город на море. Измученный, с воспаленными, покрасневшими глазами, голодный, с губами, распухшими от жажды, с почерневшим от дорожной пыли лицом, Ронин несся по скользким мощеным улицам, мимо рано поднявшихся заспанных горожан — время было предрассветное, и город потихонечку просыпался, — мимо деревянных домов со скошенными крышами и каменными дымоходами, из которых в холодный просоленный утренний воздух уже поднимались тонкие струйки дыма.

В небе кружили чайки; они скользили над самой поверхностью воды, приветствуя хриплыми криками восходящее солнце. Хинд привел их к самому берегу, к таверне с покачивающейся на морском ветру деревянной вывеской над гостеприимно распахнутыми двойными дверями. Черная надпись на вывеске выцвела от дождя и ветра. На стене сохли рыбачьи сети.

У дверей стоял человек небольшого росточка с загорелым морщинистым лицом, с белыми волосами, подвязанными вытертой кожаной лентой, с седой бородой и темно-серыми глазами. Одет он был в куртку из мятой кожи с наброшенной поверх нее кольчугой, коричневые штаны и грубые кожаные башмаки. Когда они подъехали поближе, он отошел от дверей, чтобы поприветствовать их. При ходьбе стала заметна его хромота.

— Вот и ты, Ронин, — сказал Боннедюк Последний. — Очень рад снова тебя увидеть.

— Континент человека обложен со всех сторон.

— Но главный удар направлен на Камадо.

— Да. Думаю, что все решится в Камадо. Кай-фен произойдет именно там.

— Я уже слышал это слово...

— Кай-фен — последняя битва человечества.

— Но ключевая фигура — Маккон. Убить хотя бы одного из них — значит предотвратить пришествие в мир Дольмена.

Ронин проглотил кусок мяса и подлил вина Моэру.

— Я готовился с ним сразиться. Зачем ты велел Хинду увести меня?

— Потому что, — медленно произнес Боннедюк Последний, — пока ты еще не можешь победить Маккона. Если бы вы с ним столкнулись в лесу, ты бы наверняка погиб.

— Откуда ты знаешь?

— А откуда я знал, что он убьет Г'фанда в Городе Десяти Тысяч Дорог? Кости сказали.

— Ты знал, но дал нам уйти?

— А ты бы позволил мне остановить вас?

Они сидели в полутемной таверне, окна и открытые двери которой выходили на причалы Хийяна. Высокие корабли с белоснежными парусами, что стояли на якоре неподалеку от входа в порт, тихо поскрипывали снастями. Баркасы с людьми и товаром сновали по узкой полоске воды, отделявшей корабли от берега. Мимо дверей прошли двое рыбаков и принялись снимать сети со стены таверны. Раздался смех. Хозяин таверны выбрался из-за стойки и пошел поболтать с рыбаками.

Каменный очаг выплевывал языки пламени к отверстию дымохода, но в такой ранний час помещение таверны еще не успело наполниться дымом. Стропила на потолке давно почернели от копоти и жира.

Боннедюк Последний дал Ронину возможность поспать три часа в небольшой комнатушке на втором этаже с окнами в свинцовых переплетах, выходившими на набережную, и высокой кроватью, на которую Ронин рухнул без звука, и даже резкие выкрики моряков в порту не нарушили его сон. Моэру Боннедюк проводил в соседнюю комнату. Она поднялась раньше Ронина и, как только заслышала на лестнице шаги прихрамывающего Боннедюка, проскользнула к нему в комнату и легонько потрясла его за плечо.

— Где они? — неожиданно спросил Ронин.

Пряча улыбку, Боннедюк Последний полез за пазуху и достал из-под куртки семь белых кубиков, вырезанных, как он однажды сказал Ронину, из зуба мифического гигантского крокодила. На каждой из граней всех семи кубиков чернели какие-то странные знаки. Кости.

— Что они тебе говорят?

— Кай-фен начался, Ронин. Последняя битва. И теперь каждый должен сыграть отведенную ему роль. Каждый. Даже мы с Хиндом.

— Даже?

Лицо карлика потемнело.

— В этой битве человечество либо выстоит, либо падет. Таков расклад: уцелеть или погибнуть. Третьего не дано. Наступает новая эпоха, Ронин, и никто не скажет, что она принесет с собой.

— Даже кости.

Это был не вопрос.

— Ни один человек, ни одно существо не знает нынешнего соотношения сил.

Рядом с ним зашевелился Хинд. Его передние лапы дрожали. Ронин взглянул на него, и ему в голову пришла странная мысль: Может быть, Хинду снился сейчас тот же самый сон, который однажды приснился Ронину, — как он несется по сочным лугам вместе с преображенным Черным Оленем, рога которого превратились в сверкающий шлем.

— Теперь, когда все светлые линии, уходящие в будущее, обрезаны, слепые силы выстроились в боевые порядки. Вот почему так жестока и неоднозначна борьба за власть; вот почему путь к победе лежит через боль и страдания, вот почему... — Боннедюк наклонился и погладил чешуйчатую спину Хинда, — об исходе грядущей битвы я знаю не больше, чем ты.

В голове Ронина мысли о последней битве причудливо переплетались с размышлениями о Черном Олене. Потом он выбросил все это из головы и поднял кулак в перчатке.

— Хочу тебя поблагодарить. Твой подарок не раз выручал меня.

Боннедюк Последний улыбнулся.

— Приятно это услышать.

Ронину вдруг показалось, что что-то ритмично постукивает вдалеке. Очень похоже на звуки, которые он слышал в доме Боннедюка в Городе Десяти Тысяч Дорог. Он подлил себе вина.

— А теперь расскажи, как Хинд меня разыскал.

— Я думал, ты знаешь. Это корень помог.

— То есть не сам корень, а то, что я его съел?

Боннедюк Последний кивнул.

— Главное, ты его заполучил, а уж когда ты его съешь... это был вопрос времени...

— Но как ты узнал...

— Так сложились обстоятельства. — Карлик потер больную ногу. — Как бы там ни было, теперь наша связь стала сильнее, а это важно...

— Но...

— Ты еще ничего не спросил о перчатке из шкуры Маккона, — осторожно проговорил Боннедюк Последний. — И лучше об этом не спрашивай. Это был предпоследний шаг в окончании Старого Цикла.

Ронин открыл было рот, но Боннедюк остановил его взмахом руки.

— Сейчас не время. Три Маккона уже прибыли на континент человека, и четвертый на подходе.

— А что со свитком?

— Я как раз собирался тебе сказать. — Голос у карлика сделался резким. — Тебе надо отплыть на Ама-но-мори.

Воцарилась неуютная тишина. Пламя плясало в камине, облизывая поленья; нижнее прогорело и с тихим треском рассыпалось. Вверх полетели искры. Снаружи доносились крики и песни моряков, снаряжающих в плавание свои корабли. Все эти звуки казались далекими и нереальными. Солнечный свет разливался по небу, опускаясь на землю косыми лучами.

Наконец Ронин взглянул в морщинистое лицо старика.

— Ты знаешь, где этот остров?

Боннедюк кивнул:

— Я дам тебе карту. Знаний, которых ты ищешь, знаний, необходимых всему человечеству, здесь больше нет. Континент человека утратил былое величие. Последняя наша надежда...

— Буджуны... — обронил Ронин.

— Да.

Воздух был теплым и мягким, каким и должен быть воздух летом. Казалось, здесь солнце греет сильнее. Но и здесь, в тишине и покое, невозможно было забыть о распрях, кипящих за склонами голубых, в дымке, гор далеко на западе. Невозможно было забыть о войне, разрушающей континент человека.

Ронин с мрачным лицом шагал к пристани, держа за руку Моэру. Боннедюк с Хиндом шли рядом.

Прикрыв ладонью глаза, Ронин посмотрел в направлении, указанном стариком, и увидел стоявший неподалеку от берега двухмачтовый корабль, готовый сняться с якоря. На палубе у мачты суетились матросы — ставили прямые паруса.

— "Киоку", — сказал Боннедюк Последний, — твой корабль.

— Мой? — удивленно переспросил Ронин.

— Ты — капитан этого корабля. Экипаж уже на борту. — Он положил руку Ронину на плечо. — Вы отплываете с первым приливом. То есть сейчас.

Тут же рядом покачивался на волнах баркас. Матросы терпеливо дожидались своего капитана. Ронин отпустил руку Моэру.

— Позаботься о ней.

Но Боннедюк Последний покачал головой.

— Она плывет с тобой, Ронин.

Ронин перевел взгляд со старика на женщину. Возможно, это была игра света, но ему показалось, что глаза у нее другие, совсем не похожие на глаза жителей Шаангсея. В них как будто проглядывало далекое, взбаламученное штормом море.

— Да, вероятно, так лучше.

Боннедюк Последний взглянул на море.

— Только так, и никак иначе.

Они взошли на баркас и уселись на скамью посередине.

— Жалко, что ты не с нами, — крикнул Ронин.

Карлик погладил шерсть на шее Хинда.

— У нас много дел здесь. Надеюсь, твое путешествие будет успешным.

— Но мы увидимся? — крикнул Ронин. Однако баркас уже отошел от причала, и ответ Боннедюка отнес в сторону ветер. Они удалялись от берегов континента человека.

«Киоку» снялась с якоря, как только Ронин с Моэру поднялись на борт. Крепчающий ветер наполнил белые паруса, и корабль устремился навстречу утреннему солнцу.

Ронин стоял на корме, на высоком полуюте, и смотрел на лазурные волны с гребнями пены, обтекавшие гладкие борта корабля. Они выходили в открытое море, в сторону Ама-но-мори, навстречу неопределенному, загадочному будущему. Как там сказал Боннедюк? Все светлые линии в будущее отрезаны, а слепые силы выстроились в боевые порядки. Даже кости теперь бесполезны. Рядом с ним стояла Моэру. Чайки еще кружили над мачтами корабля, но вскоре и эти последние провожатые развернулись и полетели обратно к берегу.

Ронин был так поглощен видом бескрайнего моря, так глубоко погрузился он в мысли о том, что после долгих и многотрудных странствий увидит наконец таинственный и сказочный остров Ама-но-мори, что не узнал или даже вообще не заметил своего первого помощника — человека с изуродованным лицом, с перекошенным ртом без губ и без челюсти. Будь Ронин чуть повнимательней, он бы, наверное, разглядел под этой жуткой и бледной маской лютую ненависть, сдерживаемую до поры, холодным пламенем горящую в черных глазах, так хорошо ему знакомых. Но мысли его, наполненные радужным предвкушением новых чудес, были действительно далеко от того неуправляемого корабля, что когда-то давным-давно унесся в туманную даль по просторам ледяного моря, увозя с собой труп врага. Ронин и думать забыл про саардина, которого он считал мертвым, но который сейчас злобно смотрел на него со сверкающего на солнце фордека «Киоку», лелея планы ужасной мести.