Отпуск Мегрэ

Глава 6

Он позвонил в дверь клиники тогда, когда еще не было и половины третьего, не дожидаясь звона колокола и не вынимая часов из кармана.

Сестра Аурелия удивленно и даже как-то недоуменно смотрела на него, колеблясь, снимать ли трубку. Он адресовал ей механическую улыбку, что, впрочем, не смягчило хмурого выражения ее лица.

– Это не касается моей жены, – объявил он. – Я сначала хотел бы поговорить с сестрой-настоятельницей.

– Вы уверены, месье номер шесть, что вам нужна именно настоятельница? Что касается больных и клиники в целом, как и жалоб, этим занимается сестра-экономка, которая…

– Не могли бы вы предупредить настоятельницу, что с ней хочет поговорить комиссар Мегрэ?

Сестра Аурелия предпочла не настаивать, и, пока она звонила, Мегрэ с чем-то вроде раздражения смотрел на гладкие стены и чистую лестницу.

– К вам сейчас выйдут, – объявила монахиня.

– Спасибо.

Он мерил шагами вестибюль вдоль и поперек, держа руки за спиной, заранее сердясь при мысли, что его долго заставят ждать. И был очень удивлен, когда увидел перед собой благочестивую сестру, которую раньше не Встречал. Она его ждала.

– Не хотите ли проследовать за мною, месье?

Они прошли не по лестнице. В глубине находилась дверь, украшенная блестящими головками гвоздей.

Пройдя через нее, они оказались совсем в другом мире, еще более напоминающем вату, еще более мягком и тихом, чем клиника. Должно быть, у монахинь туфли были на войлоке или мягкой резине, поскольку он не слышал шума шагов.

Дважды, когда они вступали в сложную сеть коридоров, он оборачивался, заслышав позади слабое шуршание широких юбок, перестук четок и вообще шелест, похожий на поток воздуха. Благочестивые сестры перемещались так, что сразу думалось о полете летучих мышей.

Он заметил часовенку с искусственными цветами на алтаре. Потом они вошли в приемную, где вдоль стен стояли черные кресла с бархатной малиновой обивкой.

– Преподобная матушка сейчас придет…

Опять все тот же шелест юбок и звук перебираемых четок, перемещение в воздухе накрахмаленных чепцов.

– Месье?..

Он вздрогнул, поскольку другие монахини были для него просто монахинями, когда эта, которая, хотя и носила такую же одежду, держа, как и они, руки в широких рукавах, была женщиной, явно занимающей иное социальное положение.

Высокая, сероглазая и породистая, она спокойно смотрела на него.

– Речь не идет о моей жене, – начал он, – мне необходимо было увидеться с вами, сестра…

Мегрэ подозревал, что следует сказать «преподобная мать» или что-то в этом роде, но у него не получалось.

– Нужно ваше разрешение для того, чтобы переговорить с сестрой Мари-Анжеликой.

Может быть, ему показалось, что она вздрогнула, но смотрела все так же спокойно и невозмутимо, а он уже снова стал раздражаться.

– Вы знаете, месье, что существует правило…

– Извините меня, сестра, но в данный момент вопрос о правилах не стоит.

Он покраснел, потому что вспылил первым.

– Я собиралась вам сказать, месье, что правила, – продолжала она все тем же ровным голосом, – позволяют вам встретиться с одной из наших сестер только в присутствии другой сестры.

– Даже если я приду с ордером от следователя?

Он обещал себе быть дипломатом, но эта породистая дама очень его раздражала, хотя причину объяснить он бы не смог. Просто чувствовал, что в это время господа из прокуратуры топтались вместе с инспекторами в маленьком домике Дюфье. А супруги Дюфье, которые всю жизнь работали, собирая по грошу, ничего не могли с этим поделать. Маленькая покойница лежала на постели, и, вместо того чтобы остаться со своею болью, они должны были отвечать на вопросы о своих самых интимных делах. А в это же время любопытные плющили носы о стекла окон, и журналисты слепили их своими вспышками магния.

– Сестра Мари-Анжелика очень молода, месье, и очень эмоциональна.

Он ограничился тем, что пожал плечами.

– Я сейчас пошлю, чтобы ее позвали.

Она вышла и что-то сказала одной из монахинь, находившихся за дверью, потом вернулась к нему.

– Я ожидала вашего визита. Сестра Мари-Анжелика вчера исповедовалась мне. Она серьезно нарушила правила, написав вам записку, не посоветовавшись со мной.

Он был поражен, сбит с толку, узнав, что его собеседница в курсе дела.

– Совершенно случайно ей несколько часов пришлось находиться в палате номер пятнадцать. Она еще не имеет опыта обращения с тяжелобольными, и бред несчастной девушки произвел на нее очень сильное впечатление.

Мегрэ недоверчиво спросил:

– Вы знакомы с доктором Беллами?

– Да. Я его знаю.

– Я хотел спросить, знаете ли вы его как врача или общаетесь просто по-человечески?

Ведь они должны принадлежать к одному кругу.

– Я знаю его только как медика. Сама я из Бордо.

Поскольку вы требуете, сестра Мари-Анжелика повторит вам текстуально те слова, которые она слышала. Я ей так приказала…

Конечно, это она, а не ей приказывают!

– …Приказала повторить слова, которые она слышала, или ей показалось, что слышала. Задавать наводящие вопросы, чтобы освежить ее память, бесполезно. Я этим уже занималась. Фразы, которые она вам повторит, ничем не отличаются от тех, которые произносят в бреду многие больные. Боюсь все же, что она по неопытности может попытаться придать им то важное значение, которого в них нет. Сестра Мари-Анжелика взяла на себя ужасную ответственность. Вы тоже, выслушав ее, и я молю Бога, чтобы он внушил вам осторожность и мудрость.

Шуршание в коридоре.

– Войдите, сестра. Я разрешаю вам повторить месье Мегрэ то, что вы рассказали мне.

– Вы можете остаться, – вдруг решительно проговорил комиссар.

Сестра Мари-Анжелика, покраснев, смотрела то на одну, то на другого.

– Девушка была в коме… – пробормотала она. – Но один раз, во время моего дежурства, она вдруг ожила и даже попыталась сесть. Потом вцепилась мне в руку и закричала: «Скажите!..» – Тут рассказчица прервалась, как бы ожидая одобрения со стороны настоятельницы.

Мегрэ же сохранял на лице брюзгливое выражение.

«…Его арестовали? Не нужно его арестовывать. Слышите? Я не хочу. Не хочу».

Она опять смолкла, но Мегрэ догадывался, что не сказано самого главного, и настоятельница это подтвердила. Именно она сказала:

– Продолжайте, сестра. Вы знаете, что я записала все слова, которые вы мне пересказали, и передам эту запись комиссару, если он того пожелает.

– Она еще сказала, – продолжала Мари-Анжелика: – «Не нужно ей верить… Она – чудовище…»

– И это все?

– Да, все, что я смогла понять в тот момент. Но было кое-что еще, в чем я не совсем уверена…

То, что монахиня не все выложила, Мегрэ догадался по вопрошающему взгляду, который она бросила на настоятельницу.

– Значит, вы слышали и другие слова?

– Да. Но в них не было никакого смысла. Она говорила о каком-то серебряном ноже…

– Вы уверены в этих двух словах?

– В общем-то, да, потому что она произносила их много раз. Она даже сказала: «Я до него дотронулась…»

И тут же сильно задрожала.

– Это все?

Спокойно, но твердо и решительно настоятельница приказала:

– Вы можете идти, сестра.

Мегрэ нахмурился, собираясь запротестовать, но она, так же спокойно, подала ему знак замолчать. Сама закрыла дверь за ушедшей.

– Остальное не представляет никакого интереса, я предпочла сама вам это сказать. Я могу взять на себя ответственность за одну из моих самых молодых сестер.

Ей было бы слишком трудно произнести кое-что в присутствии мужчины. Не знаю, приходилось ли вам когда-либо бодрствовать у постели бредящего больного…

И это она спрашивала у Мегрэ, тридцать лет проработавшего в полиции!

– Я только хотела обратить ваше внимание на то, что у больных иногда происходит полное изменение личности. Врач бы вам это объяснил лучше меня. Так вот, эта девушка произносила в бреду неоднократно бранные слова, которые позвольте мне вам не повторять.

– Сестра Мари-Анжелика их вам назвала?

– Исповедовать – моя обязанность.

– Полагаю, что эти слова относятся к области секса?

– Большинство. Добавлю, что речь идет о грубых ругательствах, которые не фигурируют в словарях.

Он несколько заколебался, но потом опустил голову.

– Благодарю вас, – пробормотал он.

И, как бы прощая его предыдущее поведение, настоятельница совсем другим тоном проговорила:

– Полагаю, что теперь вы захотите повидаться с нашей дорогой пациенткой, которая, как мне сообщили, расстроилась, не дождавшись вашего звонка по телефону. Представьте, она вставала и хотела ответить на ваш звонок лично.

– Благодарю вас, – повторил он уже снова в длинном коридоре, по которому она его провожала.

Обитая гвоздиками дверь открылась и закрылась за ним. Он снова очутился в клинике, которая по сравнению с монастырем показалась теперь ему какой-то обыкновенной и даже шумной.

На лестничной площадке на этот раз его ожидала не Мари-Анжелика, а сестра Альдегонда.

Мадам Мегрэ посмотрела на мужа с легким беспокойством, не осмеливаясь сразу приступить к расспросам.

– Прошу простить меня, – начал он. – Я был очень занят сегодня утром.

– Я знаю.

– Что ты знаешь?

– Просто я как раз об этом думала. Полагаю, что ты ходил на похороны. Ты обратил внимание на наш венок?

И сказать только, что это его жена задала подобный вопрос! Одиннадцати дней в клинике оказалось достаточно, чтобы она изменилась.

– Ты знаешь, я чувствую себя много лучше…

– Я даже знаю, что ты вставала.

– Кто тебе сказал?

Он не стал ссылаться на настоятельницу. Ему хотелось поскорее выбраться отсюда наружу. Ему не нравилось, как мадам Мегрэ смотрела на него, и поэтому он попытался заговорить о вещах банальных. Этаким легким тоном.

Никогда еще полчаса не тянулись для него так долго, особенно теперь, когда сестра Мари-Анжелика не устраивала своих обычных заходов в палату. Когда он наклонился к жене, чтобы ее поцеловать перед уходом, она ему шепнула:

– Ты занимался той, что лежала в пятнадцатой палате?

Конечно же она догадалась! И добавила с упреком, но как-то безнадежно:

– Ты ведь так радовался отпуску! Позвонишь мне завтра?

Все возвращалось на круги своя, в том числе и раскланивание с мадемуазель Ринкэ, о которой он совсем было забыл.

Необычная вещь: он прошел значительную часть улочек города, не задерживаясь ни в одном баре. Позвонил же только из своего отеля.

– Алло! Я хотел бы поговорить с доктором Беллами.

Алло! Это вы, доктор? Прошу извинить, что беспокою вас. Просто решил, что не увижу вас сегодня в пивной.

Однако хотел бы с вами встретиться в удобное для вас время. Алло! Что вы говорите? Прямо сейчас? Благодарю вас. Буду через десять минут.

Он забыл, как и утром, поговорить с месье Леонаром, который ходил вокруг него, напоминая несчастного пса, никак не могущего понять, почему хозяин его больше не ласкает.

– А если эти господа спросят, где вы? – наконец рискнул он задать вопрос.

– Ответьте им, что вы ничего не знаете…

Мегрэ шагал широким шагом, сжимая в зубах мундштук трубки. Дверь ему открыл Франсис:

– Вас ждут наверху.

Черная материя, свечи, цветы – все исчезло. Дом принял нормальный вид, и только в воздухе еще витал специфический запах часовни. Мегрэ следовал за слугой по толстой ковровой дорожке на лестнице. Франсис открыл дверь кабинета, и, еще никого не видя, комиссар вдохнул сигарный дым.

В кабинете царила дружеская атмосфера. Там находились двое. Доктор Беллами стоял, как всегда сухой и подтянутый, без малейших следов волнения на лице или в голосе.

– Мой дорогой Ален, – начал он с чуть заметной долей иронии, которую адресовал не собеседнику, а вновь прибывшему, – мне представилась честь и удовольствие познакомить тебя с комиссаром Мегрэ, которого ты так хотел увидеть. Месье Мегрэ, позвольте вам представить моего старого друга Алена де Фоллетье, следователя из Ла-Рош-сюр-Йон.

Человек этот был высок, но несколько жирноват, с румянцем во всю щеку. Одет в пиджак цвета опавших листьев и бриджи, а также сапоги из грубой кожи. Он курил сигару, которую, вероятно, достал из открытой коробки, лежащей на столе рядом со стаканчиком ликера.

– Очень рад, комиссар. Никак не мог встретиться с вами сегодня, поэтому я здесь. Конечно, несколько неудобно, что я в таком костюме, но у меня день отдыха, и я на лошади поскакал к друзьям за город. Тем не менее меня нашли и там, поскольку прокурор срочно попросил выехать. И вот я здесь…

Беллами указал Мегрэ на кожаное кресло, куда тот и сел. Доктор подвинул к нему коробку с сигарами и осведомился:

– Шартрез или арманьяк?

Комиссар машинально ответил:

– Арманьяк.

Сигару же он курить не стал, а набил свою трубку.

В комнате было довольно жарко, и, как догадывался Мегрэ, до его прихода здесь шла дружеская беседа двух мужчин.

– Беллами и я учились вместе в колледже. Теперь видите, что, избавившись от…

Теперь ясно, что он избавился от бригады! Это следователь и хотел выяснить! Прокурорские не слишком любят заниматься маленькими людьми вроде Дюфье.

– Когда я знакомился с этим делом, комиссар, мне сообщили, что вы здесь, но в отпуске. О деле вы, конечно, наслышаны.

Скептическая улыбка бродила по лицу следователя с темными тонкими усиками.

– Полагаю, вы, наверное, много знаете, не так ли?

И не откажете в помощи инспекторам полиции из Пуатье. Впрочем, это ваше право решать, помогать или нет. Заметьте, что я вас ни в чем не упрекаю. Но мне, как и всем, известна ваша репутация. Поскольку вы позвонили, Филипп предложил мне вас дождаться. И я очень рад представившемуся случаю…

– Доктор Беллами поставил вас в известность, почему я хотел с ним встретиться?

Их было трое. Один курил трубку, другой – сигару, а третий – сигарету, тонкую египетскую. В хрустальных рюмках на столе был налит шартрез и старый арманьяк.

– Он только что ввел меня в курс дела, – несколько шутливо ответил наконец следователь. – И я нашел это весьма любопытным. Для Филиппа хорошо и, позволю себе добавить, для вас тоже, что я здесь.

Доктор сидел упершись локтями в крышку столика и по очереди спокойно смотрел на них обоих.

– В общем, если я правильно понял, вопреки вашему сакрально-святому отпуску несчастный случай, жертвой которого стала сестра его жены, показался вам подозрительным, и вы начали делать вокруг него петли.

Тон его был вежлив, но с долей снисходительности, тон человека, умудренного жизненным опытом, разговаривающего хотя и с феноменом, но довольно вульгарной личностью, о которой он потом с улыбкой будет рассказывать своим друзьям.

– Это доктор вам сказал, что я делаю вокруг него петли?

– Ну, не такими словами… Он сказал мне, что догадывается о ваших подозрениях и отдает себя в ваше распоряжение, пригласив сюда. Так ведь?

– Почти.

– Это в его характере. Он любит играть с людьми подобного рода штучки. Поскольку вы ему позвонили с просьбой встретиться, я предположил, что у вас есть какие-то новости, так? Не бойся, Филипп, я сейчас вас покину. Что такое тайна следствия, я знаю много лучше других.

– Я прошу тебя остаться. Месье Мегрэ может спокойно говорить при тебе.

Несколько утонув в глубоком кресле, комиссар в это время держал в руке рюмку.

– Я, наряду с другими вопросами, хотел бы спросить вас, доктор, где вы были вчера вечером?

Сказано это было коротко, но Мегрэ бросил взгляд в сторону окна, и Беллами сразу подумал об оставленной горящей лампе. Подумал ли он одновременно о Франсисе? Возможно. Тем не менее он спокойно ответил:

– Я наносил визит своей теще в отель «Вандея».

Мегрэ побагровел. Следователь с ехидцей улыбнулся:

– Она остановилась там во второй половине дня со своим официально зарегистрированным мужем.

Еще одно очко в пользу доктора! Мегрэ накануне и сам заметил супружескую парочку на улице. Как же он об этом не подумал! Все очень просто!

– Она мне позвонила около восьми. До этого я не хотел ее беспокоить. Она ведь устала после долгого путешествия. Поэтому я сам отправился в отель, где ввел ее в курс дела.

– Благодарю вас, и разрешите задать еще один вопрос: кто лечил вашу жену начиная с первого августа?

– Доктор Буржуа. Я мог бы, конечно, лечить ее сам, поскольку у нее нервная депрессия, но, как и большинство моих собратьев, я против того, чтобы лечить членов своей семьи.

Улыбка де Фоллетье отметила еще одно очко в пользу доктора. Следователь просто развлекался. Для него все это было великолепной историей для рассказов в Ла-Рош и окрестных замках.

– Не могли бы назвать точную дату, когда пригласили этого доктора?

Едва заметное колебание, а следователь, удобно устроившийся, вытянув ноги в кресле, как будто что-то почувствовал в воздухе.

– Точно я не помню.

– Самый первый день?

– Видите ли, месье Мегрэ, вы ведь сами имели дело с больными, не так ли? Да, я просто забыл, что ваша жена сейчас находится в клинике, и лечит ее мой собрат Бертран. Так что вы называете первым днем?

– В первый день она почувствовала себя плохо, потом начались боли, затем лихорадка… Это в случае с моей женой. А как у вас?

Следователь хотел запротестовать, будучи человеком галантным и не желающим, чтобы подверглись обсуждению столь интимные вопросы. На этот раз он посмотрел на Мегрэ как на человека невоспитанного.

– Ах, оставьте! В случае с моей женой все началось с ощущения большой усталости. Она просто оставалась лежать в постели, как это столь часто случается с женщинами.

– Так. И в какой же день?

– Я не записывал.

Это случилось накануне несчастного случая, не так ли?

– Возможно.

Следователь от нетерпения заерзал, засучил ногами и посмотрел на комиссара осуждающе.

– Не забывайте, доктор, что вы сами пригласили меня прийти сюда, когда я решил задать вам вопросы, которые считал полезными.

– Я еще раз прошу…

– Доктор Буржуа прибыл в тот день, когда произошел несчастный случай?

– Нет.

– На другой день?

– Не думаю.

– А может быть, еще раньше? Кстати, вчера он приходил?

– Да.

– А сегодня?

– Нет еще.

– Вы каждый раз присутствуете, когда он консультирует?

– Да.

– Это же вполне естественно! – взорвался наконец Ален де Фоллетье. – Позвольте мне вам заметить, комиссар…

– Перестань, я вас слушаю, комиссар…

А тот в это время изучал лежащие на столе предметы. Бювар из твердой кожи с инициалами доктора. Нож для разрезания бумаг из слоновой кости, лежащий перед чернильницей, и еще один, поменьше и потоньше, для вскрывания писем.

– Позвольте мне, конечно в вашем присутствии, задать вопрос вашему слуге?

Следователь просто вскочил, но доктор остановил его жестом, нажимая одновременно электрический звонок вызова.

– Вы видите, – заметил он с чуть заметной нервозностью в голосе, – что я веду игру до конца?

– Вы продолжаете считать, что это игра?

Стук в дверь. Это Франсис, который, естественно, пришел с подносом.

– Франсис, комиссар Мегрэ хотел бы задать вопрос.

Разрешаю вам ответить.

Уже второй раз в течение дня кому-то разрешают при нем говорить. И это только потому, как правильно заметил следователь, что комиссар в отпуске. Вопрос был своего рода кастовый, и у Мегрэ загорелись уши.

– Скажите мне, пожалуйста, самым простым образом, куда вы положили серебряный нож?

Он даже не дал себе труда посмотреть при этом на доктора. А вот слуга, наоборот, сразу глянул ему в лицо.

Он рылся в памяти, повернувшись лицом к хозяину.

– Его нет на месте? Клянусь, что я его не брал. Если позволите, я сейчас же пойду поищу.

Значит, серебряный нож был вовсе не из области иллюзий и кошмаров, он на самом деле существовал в этом доме. И не без причины преследовал Лили Годро в клинике.

– Бесполезно, – заметил Мегрэ. – Благодарю вас.

– И это все?

Франсис не удержался, чтобы не бросить на него перед уходом взгляд, выражающий упрек. Разве не приятелями они были вчера в гостиной Попин? Разве он не рассказывал все, что знал? Зачем же теперь намекать на то, что он вор или что-то в этом роде? Да еще в присутствии других людей?

– Я всегда в вашем распоряжении, месье Мегрэ.

– Я не хотел бы испытывать ваше терпение, как и терпение месье следователя.

А тот достал из кармашка часы, всем видом показывая, что визит действительно слишком затянулся. Что этот Мегрэ явился с каким-то пустяком в кабинет-библиотеку, где так задушевно отдыхали двое друзей. Этот комиссар поступал, как удобно ему, напоминая ребенка, представленного лицу значительному, высокопоставленному, а этот ребенок ведет себя совершенно несносно.

– Я хотел бы еще, доктор, взглянуть на ваш кабинет для консультаций.

– К вашим услугам.

Не мелькнула ли в его голосе какая-то усталость?

– Ты можешь пойти с нами Ален. Я полагаю, что у тебя не было случая побывать там.

Они спустились следом за Мегрэ, тихонько переговариваясь между собой. Прошли через дверь, ведущую в сад, и пересекли его. В глубине стоял гараж из красного кирпича, через который можно было выбраться на улицу. Рядом располагалось двухэтажное здание, дверь в него доктор отпер, достав из кармана ключ.

Коридор был пуст, комната ожидания выглядела банально, в отличие от подобных комнат у других медиков не была украшена привычными акварелями на стенах. Но в соответствии с традицией стоял столик с пачкой иллюстрированных журналов.

– Пожалуйста, следуйте за мной.

Наверху на лестничной площадке были только две двери. Та, что посветлее, вела в рабочий кабинет доктора. Кабинет достаточно просторный, как и тот, что с библиотекой. Там стояли два великолепных кожаных кресла, стол, а у стены узкая, тоже обитая кожей кушетка, должно быть, для обследования больных.

Стекла двух выходящих в сад окон были матовыми, не давая сильно светить и слепить послеполуденному солнцу. На тех же, что выходили на улицу, висели плотные шторы. Напротив находилась слепая стена какого-то склада.

Мегрэ приоткрыл дверь в соседнюю, более узкую комнату. Она состояла из туалета и нескольких стеклянных шкафчиков, в которых в строгом порядке были разложены сверкающие никелем инструменты.

Комиссар, держа руки в карманах, медленно осматривался, к великому раздражению следователя, который злился все больше и больше. Потом Мегрэ наклонился над столом.

– Серебряного ножа нет на месте, – задумчиво констатировал он.

– А кто вам сказал, что его место здесь?

– Я только высказал предположение. Если хотите, можете позвать сюда своего слугу. Ему будет легче ответить на этот вопрос.

– У меня действительно лежал на столе нож для разрезания бумаги с серебряной рукояткой. Я даже не заметил его исчезновения.

– Однако вы принимали больных первого августа?

– В принципе я принимаю три раза в неделю, а иногда и в другие дни по договоренности.

– В какие часы вы проводите консультации?

– Это вы можете проверить по медной табличке, что висит на двери с улицы. Понедельник, среда и пятница с десяти до двенадцати.

– И никогда не принимаете вечером?

– Извините?..

– Я вас спросил, не случалось ли вам принимать вечером?

– Редко. Только в том случае, если какой-нибудь больной почему-либо не может прийти днем.

– В ближайшем прошлом было что-то подобное?

– Сейчас не помню, но можете посмотреть в моих записях на столе.

Мегрэ без всякого стеснения полистал записи. Фамилии, помеченные там, ни о чем ему не говорили.

– Разрешаете ли вы домашним беспокоить вас, когда вы здесь?

– Уточните, кого вы имеете в виду под домашними?

– Слуг, например. Вашего слугу или горничную мадам Беллами.

– Конечно же нет. Существует внутренний телефон, соединяющий флигель с основным зданием.

– А ваша жена?

– Полагаю, что она ни разу не была в этом кабинете.

Может, только когда мы поженились и я водил ее показывать дом и все поместье в целом.

– А ваша мать?

– Она заходит только в мое отсутствие, чтобы проследить в дни генеральных уборок за слугами.

– А ваша свояченица?

– Нет.

Оба уже не заботились о вежливости. Обменивались короткими и резкими репликами. Ни тот и ни другой не пытались при этом мило улыбаться.

Мегрэ самым спокойным образом открыл одно из окон, и сразу стали видны деревья в саду. Между буком и сосной можно было разглядеть часть дома, два окна на втором этаже и окошечко на третьем, ведущее в мансарду.

– Эти окна в какой комнате?

– Слева коридор, справа туалет моей свояченицы.

– А выше?

– Спальня Жанны. Я имею в виду горничную.

– Вы не знаете, когда исчез нож?

– До вашего прихода я вообще не знал, что он исчез.

Не помню, когда мне в кабинете приходилось в последний раз разрезать книги. Что касается переписки, то я чаще всего занимаюсь этим в библиотеке.

– Благодарю вас.

– И это все?

– Все. С вашего позволения, я выйду через маленькую дверь, ведущую на улочку.

На узкой лестнице он обернулся:

– Когда же вы вернулись этой ночью?

– Не могу сказать точно, но, должно быть, где-то около двенадцати. Франсис ушел, оставив поднос с виски в библиотеке. Я еще спускался, чтобы взять лед в холодильнике.

– Вы тогда видели свою жену?

– Нет.

– А ваша мать ее видела?

– Этим утром, перед похоронами.

– В вашем присутствии?

– Да.

Он не поднимался наверх. Механика сработала прекрасно и так без задержек и заеданий. Только голос доктора стал каким-то прерывистым.

Накануне они были в хорошей компании, вроде бы в полном согласии расстались. Сегодня же получилось нечто вроде схватки.

– Вы мне разрешаете заходить к вам, чтобы еще поговорить, доктор? Заметьте, что, как правильно обратил на это внимание месье Ален де Фоллетье, я здесь в отпуске и у меня нет никакого права требовать от вас чего бы то ни было. Он здесь следователь с официальной миссией в Сабль, но у вас в ранге гостя.

– Я в вашем распоряжении.

Он отстегнул цепочку, страховавшую вход.

– До скорой встречи, доктор.

– Как пожелаете.

Он, несколько поколебавшись, протянул Мегрэ руку, когда тот уже ступал на порог, и комиссар ее пожал.

А вот этот прокурорский сделал вид, что не замечает протянутой руки гостя.

– Прощайте, месье следователь. Сообщаю вам по случаю, для помощи в расследовании, что малышка Люсиль Дюфье вчера около половины пятого выходила из спальни мадам Беллами.

– Я знаю.

Мегрэ, который уже стоял на тротуаре, живо обернулся.

– Мой друг Филипп сказал мне об этом как раз перед вашим приходом!

Улочка оказалась пустынна, и видны были только запертые двери гаража доктора, голые стены и небольшое побеленное известкой здание с комнатой ожидания на первом этаже и кабинетом для консультаций на втором.

На медной табличке значилось имя доктора Беллами, а также дни и часы его консультаций. Отдельная надпись для клиентов гласила, что войти в приемную можно, нажав кнопку звонка.