Аттон шел через лес, и не думал о весне. Он не думал об источающих благоухание цветах, и не радовался теплому, яркому солнцу. С каждым днем, проведенным у корней огромного дерева, его все больше охватывало безразличие и непонятная тоска. Припасы заканчивались. Теперь он не имел за своей спиной поддержки самых богатых людей Лаоры, и ему приходилось экономить каждый карат. Но дни шли за днями, монах не появлялся, и все очевиднее становилось то, что он не придет.
«Еще один день… Один день» — Думал Аттон, целясь из лука в большую серую птицу. Вечером, отойдя шагов на двадцать от огромного дерева, он жарил на костре мясо и безразлично смотрел в огонь.
« Завтра я пойду один… » — Он достал нож принялся за еду.
— С каких пор ты начал говорить сам с собою? — Аттон вскочил, выхватывая меч. Прямо перед ним, в двух шагах стоял Мерриз. За спиной монаха темнели две фигуры в клобуках. Мерриз стоял, чуть опустив голову, и в его снежно-белых распущенных волосах играли отблески костра.
— Ты изменился, монах… Поседел… — Аттон отступил на шаг назад и выставил перед собой меч и нож.
— А ты стал неосторожным, Птица-Лезвие… Ты стал слабым… Тебя грызет какая-то болезнь, и ты не знаешь ей названия… Я могу подсказать тебе… Это ностальгия, Аттон…
— Ты пришел не один… Трудно поверить в то, что у тебя появились друзья по несчастью, монах…
— Ты прав, Птица-Лезвие. Позволь представить тебе брата Дессу и брата Уттаа. Они пришли за тобой, воин. — Рослые монахи стояли неподвижно, глядя на Аттона из глубины капюшонов. — Я объясню тебе, почему. Видишь ли, настоятель Обители по какой-то, одному ему ведомой причине, не поверил моим словам. Я думаю, он посчитал, что меня ввели в заблуждение гномы мороки Циче. Он подверг сомнению мои слова… — Мерриз говорил с горечью в голосе, опустив голову с распущенными волосами. Монахи Десса и Уттаа одновременно повернули головы. Немного помолчав, Мерриз продолжил. — Настоятель подверг сомнению мои слова, хотя правда — это единственный Бог святых братьев. Настоятелю нужно подтверждение моих слов…
— Я не понимаю тебя, монах…
— Пойдем с нами, Птица-Лезвие… Понимание придет к тебе в стенах обители…
Аттон криво ухмыльнулся.
— Ты продал меня, монах… Продал, за спасение своей шкуры… Неужели ты, который провел вместе со мной столько времени, думаешь, что я добровольно пойду с вами?
— Нет, Птица-Лезвие, не думаю. — Мерриз поднял руки ладонями вверх. Стоявшие рядом монахи посмотрели на него. — Ты помнишь, что сказал старый Файя лжемаркизу, на развилке у озера ХемЛаор? — Мерриз посмотрел ему прямо в глаза. Аттон напрягся всем телом.
— Помню, монах… Он сказал маркизу, что от того здорово несет дерьмом…
Аттон пнул угли ногой и бросился вперед, сквозь облако искр, как пущенная стрела. Расстояние в три шага, разделяющие их, он пролетел в доли мгновенья, но в руках у монахов, словно по волшебному повелению уже появились клинки и засверкали в плотной веерной защите. Заметив краем глаза, что Мерриз падает, как подкошенный, Аттон мгновенно увидел слабость в защите противника и, зацепив ножом оба клинка, полоснул мечом по ногам и сразу же, вывернув руку в широком замахе снес полголовы ближайшему врагу. Второй монах резко крутанулся на пятке, уходя от брошенного лезвия, но другое с хрустом вошло под ему лопатку. Аттон, обходя бьющееся в судорогах тело по кругу, всматривался в лес. Потом коротко взмахнул мечом, заставив раненного замолчать. Мерриз лежал в стороне, тяжело дыша. Сквозь прижатые к лицу ладони сочилось темное.
— Всего двое?
Мерриз с трудом поднялся на колени, прижимая рукой рану на голове.
— Не уверен… За нами могли следить… Голова… Не могу сосредоточится… Надо уходить, воин…
Не опуская меч, Аттон подошел ближе и осмотрел рану.
— Ни хрена себе. И ты еще живой? У тебя видно мозги… Странно, что они у тебя вообще есть. Впрочем, это потом… Ты долго не продержишься — надо остановить кровь…
— Продержусь. Необходимо выиграть немного времени, уйти в лес…
— Хорошо. — Аттон посмотрел на убитых монахов. — Твой настоятель явно недооценил тебя…
— Да, вообще меня готовили совсем для другого. Ты спас мне жизнь, Птица-Лезвие. Да и себе тоже. Им нужно было убрать нас обоих, сразу… А в идеале, я должен был убить тебя, а потом они, соответственно, меня… — Мерриз пошатнулся, но удержался на ногах…
— Ты — меня? — Аттон спешно собирал вещи. — Даже, если бы очень захотел, то вряд ли…
— Я вижу… Ты убил Дессу. Он был великим бойцом, одним из лучших… Он убил твоего отца…
Аттон замер с раскрытым ртом.
— Что? Что ты сказал?
Мерриз, сплюнул кровью и тихо произнес:
— Он убил твоего отца, Могильщика. А после этого, твоего дядю, Кузнеца. Я расскажу…Но позже… Надо убираться отсюда, возле деревни нас ждут оседланные олени…
— Подожди… — Аттон, не в силах сдвинуться с места, присел. Когда мы встретились в Бадболе, ты знал кто я… Ты уже тогда знал, что моего отца убили монахи?
— Не знал… Но сейчас, уже ничего не решить. Надо уходить отсюда…
— Уходить? — Аттон закинул мешок за спину. — У меня есть большое желание добить тебя, монах…
Мерриз провел рукой по лицу, сквозь грязь и кровь блеснул изумрудный огонь.
— Ты думаешь, я не понял это, воин?
Аттон затоптал костер.
— Хорошо, монах… Уходим. Но не в деревню. Пойдем лесом, к реке… Там перевяжем тебя, передохнем, и полезем в гору…