Отважная бродяжка

Глава 7

Как-то утром Кейт проснулась очень рано. Она выскользнула из постели и, пройдя по холодному полу, выглянула в окно. Рассвет только-только занимался, и в проблесках утреннего света гасли последние звезды. Пришла зима: погода, пусть и прохладная с виду, так и манила выбраться наружу. На прошлой неделе Кейт все время работала, не выходя из дома, и чувствовала, что совсем уже закисла в четырех стенах. Хорошая прогулка на свежем воздухе — как раз то, что надо.

Она выскользнула через заднюю дверь дома, в котором, казалось, не было ни души. Под ботинками захрустела замерзшая трава. Легкие заполнил чистый, морозный воздух и Кейт охватило радостное волнение. Насыщенный земляной запах прелых листьев составлял резкий контраст с сосновым ароматом. Как же прекрасна жизнь! Внезапно с плеч словно спал весь ее жизненный груз — бедность, прошлое, волнение о будущем, трудности с Джеком Карстерзом.

Работать в непосредственной близости от него оказалось гораздо тяжелее, чем она ожидала, особенно учитывая, какие она испытывала к нему чувства. Чувства бесстыдные и совершенно неуместные. И так каждую ночь. А иногда и в течение дня. Это пугало. Кейт старалась справиться с собой, читая отрывки из Библии, но даже подобные меры оказались тщетны. Как же глубоко она погрязла в порочности и как унизительно это сознавать!

Тысячу раз за день она говорила себе, что такие мечты — просто глупость, да еще и грех. Она опозорена и никогда не сможет войти в его мир. Он испытает отвращение, если когда-нибудь узнает об Анри.

Вдобавок мечты ее совершенно несбыточны: даже будь она столь же чиста, как и в день своего рождения, оставалась еще ее бедность, а Джеку необходимо жениться на богатой наследнице, чтобы восполнить состояние, утраченное после того, как отец лишил его наследства.

«Вообще-то, — строго увещевала она себя, — Кейт Фарли вовсе не должна думать о Джеке Карстерзе, разве только о том, что приготовить ему на ужин». Кейт прекрасно представляла, как должна вести себя женщина в ее положении, и, хотя не могла избавиться от своих чувств, по крайней мере, могла попытаться вести себя соответственно.

Именно поэтому она старалась не попадаться ему на глаза, сохранять должную дистанцию и следовать наставлениям леди Кейхилл, заботившейся о том, чтобы ее внук жил вполне цивилизованно. Кейт прилагала все усилия, чтобы стать идеальной и незаметной экономкой.

Но все ее благие намерения безжалостно подрывались самим Джеком Карстерзом. Казалось, он неотступно наблюдал за ней, появляясь из ниоткуда, открывая перед ней двери, усаживая ее за стол, словно она была благородной дамой. Буравил ее своим взглядом, если заставал за каким-то «неуместным занятием», выходил из себя, когда Кейт совершенно спокойно указывала ему, что знает, что делает.

И она отчаянно старалась возмущаться таким его поведением.

«Он просто смешон, — говорила она себе. — Что вообще мужчина может знать о ведении хозяйства? Джек Карстерз не должен вмешиваться в то, что его не касается. Властный, назойливый, надменный надоеда!»

Но все оказалось намного сложнее, чем ей представлялось. Решимость Кейт слабела, как только приходило понимание, что Джек заботится о ее благополучии, ее удобстве, что он желает уберечь ее от жизненных невзгод. Даже если он просто по своей натуре обходителен и вежлив и точно так же обращается с любой экономкой, все равно такое отношение… пробивало воздвигнутую ею невидимую стену.

Все это вкупе с ее собственными порочными наклонностями делало жизнь с Джеком Карстерзом под одной крышей очень и очень опасной.

Кейт вздохнула, потом взяла себя в руки, — очень полезно было бы составить список недостатков его характера. Что она и сделала, прогуливаясь по садовой дорожке и наслаждаясь прохладным воздухом; капельки росы все еще трепетали на растениях, мимо которых она проходила. Итак, он ужасно властный, даже для майора Колдстримского Его Величества гвардейского полка. И надменный. И упрямый. Да, верно, — хуже любого мула, с которым ей приходилось тягаться на Пиренейском полуострове. И он легко выходит из себя, особенно когда ловит ее за «неподходящим занятием», а затем смеется над ней, глядя такими порочными синими глазами.

И крайне переменчив в настроении. Только что он добр и дружелюбен, а потом вдруг вскипает, охваченный, казалось бы, беспричинной яростью. То прожигает ее насквозь своими синими глазами — а через минуту, также неожиданно, отворачивается и выходит из комнаты, всем свои видом демонстрируя холод и горечь отчуждения.

Хуже всего бывало по утрам; обычно он врывался на кухню, садился за стол, неразговорчивый и угрюмый, и выпивал несколько чашек кофе. Но иногда Джек отказывался от приготовленного Кейт завтрака, и, прихрамывая, покидал помещение. В такие моменты его лицо выглядело особенно мрачным. После чего он целыми днями скрывался в личной гостиной наверху, — во всяком случае, Кейт так думала, — и тихо напивался до полного забвения, предпочитая топить своих демонов в крепких напитках, нежели взглянуть им в лицо.

Кейт же в эти дни чувствовала себя совершенно несчастной, и это состояние, словно кислотой, разъедало ее решимость. В такие дни ей было особенно сложно помнить, что она всего-навсего экономка Джека, принятая на работу из милости… ей так хотелось стать для него кем-то большим… Обнять его, поговорить, успокоить, вывести из мрачной депрессии. Но такого права у нее не было.

И тогда она с двойным усердием принималась за работу, которую ненавидела больше всего — тяжелую, грязную, отвратительную работу: топила бараний жир, чистила и покрывала графитом каминные решетки, просеивала древесную золу и кипятила ее, делая щелок[22]. Вываривала хлопковую и льняную ткань в большом медном котле, так что вся прачечная наполнялась паром. Вываливала одежду в муке, а потом выбивала ее, поднимая облака муки и оставляя материал чистым и приятно пахнущим. Зато мука при этом забивала ей ноздри и оседала на волосах.

Несмотря на все это, Кейт мечтала о нем и днем, и ночью — даже делая мыло, когда от зловония овечьего жира и приготовленного в домашних условиях щелока у нее слезились глаза! Джек так невозможно привлекателен, особенно когда смотрит на нее с озорно притаившейся улыбкой в глазах, словно приглашая разделить его веселье. А также в те минуты, когда голос его вдруг становится особенно низким, находя отклик во всем ее теле, затрагивая каждую ее частичку, превращая всю ее в мед…

Кейт направилась к лесу. Как чудесно! Рассвет растекался по окрестностям в полной тишине, освещая чистоту голых, покрытых изморозью веток. Каждый ее выдох превращался в туманное облачко, зависавшее в неподвижной прохладе. Вдалеке Кейт услышала кукареканье петуха, где-то залаяла собака. Казалось, в окружающем мире бодрствовала лишь она одна. Кейт окунулась в это ощущение радости и продолжила свой путь.

Неожиданно она услышала стук копыт, быстро приближающийся сзади, — слишком близко. Она едва успела отскочить с узкой тропы, когда конь без всадника с болтающимися поводьями и стременами промчался мимо нее.

Все еще потрясенная, она выбралась из спутанного подлеска, расправила юбки и стряхнула грязь с ладоней. Явно произошел несчастный случай — этот конь кого-то сбросил. Нужно ли ей сначала пойти и посмотреть, все ли в порядке с всадником, или сперва стоит поймать беглеца? Если поводья запутаются или зацепятся за что-то, он может и пораниться. Кейт пробежала по тропе и оказалась у перелаза[23], где и застала крупного чалого жеребца, фыркающего и вскидывающего голову, — дальше ему двигаться было некуда. Кейт спокойно, с тихими уговорами, начала приближаться к нему, а он смотрел на нее с подозрением, в любой миг готовый сорваться и убежать.

Кейт была уверена, что этот конь из конюшни Джека, хотя зачем тот держал столько лошадей, когда сам на них ездить не мог, она не понимала. Этого коня она видела утром в первый день пребывания в Севеноуксе. Он явно был с норовом и нуждался в гораздо большей физической нагрузке, чем получал в настоящее время. Кейт не раз видела, как он вырывался на свободу, а Карлос бежал за ним вдогонку.

Может, его пытались украсть? Если так, то вор совершил большую ошибку: по словам Карлоса, этот конь позволял ездить на себе лишь Джеку, который сам его вырастил, приучил ходить под седлом и беспрекословно слушаться приказов. Он даже брал коня на войну. А теперь на этом животном никто не ездил. Кейт считала, что Джеку лучше его продать, а не держать здесь, у себя на виду, когда каждый взгляд на жеребца являлся горьким, мучительным напоминанием, что он, Джек, больше не сможет ездить верхом.

— Иди сюда, вот так… хороший мальчик… вот сюда, сюда… — шептала Кейт, пожалев, что не взяла с собой яблоко.

Она протянула к коню руку, словно предлагая что-то, а сама продолжала медленно и осторожно к нему подходить. Жеребец с любопытством вытянул шею, принюхиваясь, чтобы узнать, что за лакомство у нее в руке. Кейт ловко и совершенно спокойно схватила свисающие поводья.

Конь попытался вырваться, но Кейт держала его крепко, успокаивая ласковыми словечками и уверенными поглаживаниями. Она всегда любила лошадей, и, казалось, они это отлично понимали. Чалый Джека не был исключением — под успокаивающими прикосновениями Кейт он перестал нервно дрожать и вскоре начал нежно похрапывать, уткнувшись в ее платье. Она поспешно осмотрела его, проводя опытными руками по его ногам, и с облегчением вздохнула, не найдя следов повреждений. Теперь посмотрим, позволит ли он ей его оседлать.

Это было нелегко, так как конь все еще нервничал, чувствуя чужака, к тому же ей мешали длинные юбки, но Кейт сумела взобраться на жеребца, воспользовавшись перелазом в качестве опоры. Конь встрепенулся и фыркнул от страха, но Кейт держалась крепко, ее сильные руки и тихий успокаивающий голос вскоре одержали над ним верх. Потом, шагая боком и пританцовывая, не привычный к ее легкому весу, чалый направился по узкой тропинке быстрой рысью, пугливо шарахаясь от каждого упавшего листа или движущейся тени.

Первые минуты Кейт была целиком поглощена управлением коня, а потом, когда стало ясно, что тот признал ее господство, ее захлестнуло удовольствие — она так давно не ездила верхом. Особенно на такой прекрасной лошади. Она поняла, почему Джек не мог заставить себя продать это животное. И Кейт подумала, что, пожалуй, она вполне могла бы попросить Джека позволить ей совершать на этом коне верховые прогулки. Жеребец определенно в этом нуждался.

Выехав на открытое пространство, она увидела следы копыт в поле, ближайшем к дому, и вспомнила, что намеревалась сделать. Кто-то, вероятно, получил травму, пусть даже это всего лишь вор, заслуживающий наказания! Ругая себя за то, что так эгоистично наслаждалась скачкой, она пришпорила коня, переходя на легкий галоп. Объехав конюшни, она заметила человека, лежащего на животе на обледенелой земле.

У Кейт екнуло сердце. Нет, не может быть! Она заставила коня подъехать ближе, потом спешилась и, стараясь не впадать в панику, привязала животное к кустарнику. Человек продолжал лежать на земле пугающе неподвижно.

Тяжело дыша, Кейт упала на колени рядом с ним, не обращая внимания на холодную, мокрую грязь, и осторожно его перевернула.

«Милостивый Боже, — взмолилась она, — только бы он не был серьезно ранен!»

— Джек. Вы в порядке?

Он не ответил. Она прижалась щекой к его груди — сердце билось размеренно. Слава Богу! Кейт быстро ощупала его руки и ноги — ничего не сломано. Она осторожно осмотрела его голову, но не увидела ни шишки, ни раны. Однако на вид он был пугающе бледен и холоден. Словно мертвец.

Кейт сняла с себя мантилью и завернула в нее Джека, потом осторожно устроила его голову и плечи на своих коленях, и, позабыв о приличиях, обвила его тело ногами. По крайней мере, так он должен согреться. Потом, если Джек все же не придет в сознание, ей придется его оставить и пойти за помощью. Но пока он такой бледный, замерзший и беспомощный, она не может его покинуть.

Кейт прижимала Джека к себе, мысленно молясь, чтобы все закончилось хорошо и кто-то побыстрее пришел и помог им. Одной рукой она поддерживала его щетинистый подбородок, нежно прижимая голову Джека к своей груди, а другой — поглаживала его волосы у лба. Кейт шептала какие-то успокаивающие слова ему на ухо, и в морозном воздухе ее дыхание смешивалось с его дыханием.

Только-только она решилась, скрепя сердце, оставить его и отправиться за подмогой, как Джек открыл глаза. Пару мгновений он непонимающе смотрел на нее, а потом ошеломленно пробормотал:

— Вы? — и снова закрыл глаза.

— Как вы себя чувствуете? — тихо спросила Кейт, продолжая прижимать его голову к груди.

— Истекаю кровью, — пробормотал он, не открывая глаз.

— О, нет, кровотечения не видно, — заверила она его.

Один синий глаз приоткрылся и язвительно на нее уставился.

— Замечательно.

Джек лежал так еще несколько минут, потом, казалось, осознав, насколько интимно они прижимаются друг к другу, со стоном сел. Он выругался из-за прострелившей ногу боли, и замер, наклонившись, чтобы взглянуть поближе.

— Вы также ничего не сломали, — успокаивающе заметила Кейт.

— Как я понимаю, вы знаете, о чем говорите, — ответил он.

Кейт не позволила себе заглотнуть наживку.

— Ну, да, знаю, но не ожидаю, что вы мне поверите. А теперь вам лучше начать двигаться, если можете, конечно, — земля уж очень холодная.

Джек снова посмотрел на Кейт и нахмурился, заметив, что она дрожит. Затем увидел мантилью, обернутую вокруг него. Он снова выругался, стянул ее с себя и едва ли не со злостью сунул Кейт.

— Сейчас же наденьте это, маленькая дурочка! Вы что, хотите насмерть простудиться?

Кейт не обратила на него внимания:

— Как вы думаете, вы сумеете встать?

Джек пошевелил больной ногой и застонал.

— Думаю, идти смогу, вопрос в том, выдержат ли ваши ушки ругательства, непременно последующие за моими потугами?

Кейт лишь громко рассмеялась. Как будто он и без того не сквернословит почти ежесекундно!

— Вот, обопритесь на мое плечо, посмотрим, можете ли вы стоять.

Джек сел, и Кейт подставила свое плечо ему под мышку. Опираясь на здоровую ногу и на девушку, Джек медленно поднялся. Он плотно сжал губы, но не сказал ни слова. Когда наконец он выпрямился, то выглядел бесконечно уставшим. Судя по морщинам вокруг рта, Джек испытывал сильнейшую боль.

— Вы, правда, думаете, что стоит идти с такой-то больной ногой? — нерешительно поинтересовалась Кейт. — Я могла бы сбегать за помощью и позвать кого-нибудь с носилками.

— Будь я проклят, если позволю чертовой ноге сделать из меня калеку, — ожесточенно проворчал Джек.

— О, какое облегчение, — вызывающе заметила Кейт.

Он вопросительно посмотрел на нее. Губы Кейт весело подергивались.

— Я боялась, что вам не выдержать подобного напряжения.

— Не понимаю, что такого забавного в этой ситуации, — язвительно поинтересовался Джек.

— О, совершенно ничего, сэр, — ответила Кейт. — Только боялась, что ваши усилия не сквернословить доведут вас до предела. Однако вижу, ваш язык вам не изменил, так что теперь я за вас не переживаю.

Он несколько секунд смотрел на нее и лишь потом, вспомнив, что сказал «чертовой», невольно заулыбался. Тяжело опираясь на девушку, Джек стал медленно передвигаться к дому. Спустя несколько минут он взглянул на Кейт:

— Вы действительно престранная особа.

— Почему вы так говорите?

— Девяносто девять женщин из ста посчитали бы данную ситуацию ужасной драмой, разрыдались и забились бы в истерике, в то время как вы еще осмеливаетесь подшучивать над моей руганью.

— Значит, вы бы предпочли, чтобы я закатила истерику, сэр? — Кейт притворилась, что на самом деле рассматривает подобную возможность. — Должна признать, у меня в таких делах мало опыта, но если при этом вам станет лучше, уж я-то сумею закатить самую что ни на есть настоящую истерику. Если, конечно, вы желаете именно этого.

Ее глаза озорно поблескивали, причем она неустанно заставляла его идти и идти, надеясь, что ее слова отвлекут его от боли.

Он откинул голову и рассмеялся:

— Боже милостивый, нет! Небеса, спасите меня от истеричек!

Еще несколько минут они с большим трудом продвигались вперед, затем сделали короткую передышку.

— Вы понятия не имеете, как приятно иметь дело со здравомыслящей женщиной, — честно признался Джек.

После таких слов Кейт пришлось опустить голову и сжать губы, чтобы не рассмеяться во весь голос.

Он, однако, заметил ее маневр.

— А сейчас что такое? — спросил Джек и, когда она не ответила, взял ее за подбородок и заставил посмотреть на себя.

Он подозрительно нахмурился, заметив, что Кейт едва сдерживает веселье.

— Ну, что я такого сказал, чтобы так вас рассмешить? — он слегка щелкнул ее по едва заметной, только что появившейся ямочке на щеке.

В ее глазах неугомонно плясали чертики.

— Вы несколько недель называли меня самой упрямой, самой раздражающей вас особой из всех, которых имели несчастье встретить! — проворчала она хриплым грудным голосом. Потом изобразила скорбь: — А теперь, когда вы назвали меня здравомыслящей, — вот те на! — рядом ни одного свидетеля!

У Джека задергались губы:

— Ну, большую часть времени… — начал он.

Кейт заразительно расхохоталась, и Джек неохотно к ней присоединился. Продолжая смеяться, она посмотрела в его глаза и почувствовала, как ее настроение улучшается. Постепенно смех в его взгляде погас и сменился напряжением. Кейт вдруг осознала, в насколько интимном положении они находятся. Он опирался на нее, а она сама тесно прижималась к его твердому теплому телу. Его губы находились лишь в нескольких дюймах от ее. Молодые люди так и стояли целую минуту, не отводя друг от друга глаз, и Кейт скорее почувствовала, чем увидела, как губы Джека стали медленно приближаться к ее губам. Она резко отвернулась, ее сердце бешено заколотилось, во рту пересохло.

— Идемте же, — прошептала Кейт. — Нам лучше двигаться и поскорее доставить вас в тепло. Вашу ногу должен осмотреть врач.

Она почувствовала, как Джек отодвинулся от нее, когда они снова отправились в путь.

— Я больше не позволю прикоснуться к себе этим проклятущим кровопийцам и костоправам. С меня хватило всего этого еще на Пиренейском полуострове.

— О, но ведь вы не можете сравнивать врачей здесь, в Англии, с теми мясниками, что служат хирургами на поле боя, — опрометчиво заметила Кейт.

Джек остановился и удивлено на нее посмотрел.

— А знаете, вы первый человек в Англии, сумевший подобрать верное определение для тамошних дьявольских кровопийц. То есть — из тех, кто там не был. Создается впечатление, будто вы и правда знаете, о чем говорите.

Кейт робко улыбнулась.

— Неужели? — Потом посерьезнела: — Там погибли оба мои брата и отец. Так мы уже можем идти дальше? Или вы хотите еще пару минут передохнуть?

Он сразу же зашагал по направлению к дому. Кейт испытала облегчение, к тому же ей представилась подходящая возможность доказать свою точку зрения.

— Не все доктора — мясники, вы и сами знаете, — немного погодя, проговорила она.

Он фыркнул.

— Но это так, — настаивала Кейт. — Однажды я познакомилась с замечательным доктором, потомственным хирургом, предки которого были маврами. Он лечил такими способами, после которых затягивались самые ужасные раны, и люди становились как новенькие.

— Гм!

— Кстати, если бы ему довелось осмотреть ногу, покалеченную так, как ваша, — продолжала она убеждать его, — когда сама рана затянулась, а мышцы утратили силу, он бы непременно прописал три раза в день делать массаж с горячими маслами. В вытянутую ногу нужно хорошенько втереть масло, а потом еще и поколотить.

— А… — с явным сарказмом заметил Джек, — так он любитель пыток. Как же, как же, слышал, некоторые восточные доктора лечат очень искусными и жестокими методами.

— Да, я понимаю, как это звучит, но такое лечение по-настоящему действенно, хотя поначалу не слишком приятно.

Кейт вспомнила мучительные стоны брата Джемми, когда лечение только началось, и как ей пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы его продолжить.

— Через несколько недель нога начинает набирать силу, а дополнительные упражнения, мне кажется, в некоторых случаях позволяют едва ли не полностью исцелиться.

— Ерунда! — грубо оборвал ее Джек. — Бессовестные лекаришки просто наживаются на доверчивых глупцах.

Кейт понимала его враждебность. Надежда могла обернуться жестоким поражением.

— Возможно, — тихо ответила она. — Полагаю, все зависит от раны, но это лечение поставило моего брата на ноги после того, как английские доктора заявили, что он никогда не будет ходить без костылей.

Она помолчала, чтобы ее слова дошли до его сознания.

— А его ранение было крайне серьезно, ему даже собирались ампутировать ногу.

Кейт никогда не забудет, как панически цеплялась за руку хирурга, умоляя того подождать, пока брата не осмотрит другой врач, и как испытала огромное облегчение, когда в палатку ворвался ее отец и выхватил пилу из рук того пьяницы.

— Может быть, такое лечение поможет и вашей ноге.

— Сомневаюсь!

— Но ведь попытка — не пытка? — уговаривала она.

— Черт побери! Вы ничего об этом не знаете, девчонка! Меня уже достаточно покалечили всяческие невежды из этой медицинской братии, и я больше не стану испытывать на себе их шарлатанские методы, особенно те, что выдумали какие-то мистические восточные факиры!

Кейт охватило разочарование. Было совершенно очевидно, что он только что пытался проехать на своем жеребце, несмотря на заявления врачей и боль в ноге. С его стороны — чистейшее безумие подвергать едва вылеченную ногу таким серьезным нагрузкам.

— Не будьте глупцом. Вы не можете наплевать на поврежденные мышцы и сухожилия и заставить себя ездить верхом одной лишь силой воли. Вы же всего лишь человек, у вас человеческое тело. Ваше ранение ужасно, и я вам сочувствую, но вы обязаны взглянуть правде в лицо вместо того, чтобы делать вид, будто совершенно здоровы.

— Вот дьявол, вы вообще знаете, что вы тут несете? Будь я проклят, если сдамся, — прорычал Джек, пытаясь оттолкнуть ее.

Кейт ответила гневным взглядом.

— А кто сказал, что вы должны сдаться? — допытывалась она. — Нет, я… я говорила о том, чтобы взглянуть в лицо фактам, а не сдаться.

— Черт возьми, девчонка, вы зашли слишком далеко! Вас это совершенно не касается!

— Ну, если вы действительно хотите ездить верхом и при этом не падать, то должны попытаться что-то изменить, — гневно заметила Кейт. — Пусть с такой ногой вам и удается ходить, но, лишенная силы и гибкости, она не позволяет держаться в седле. Если же вы будете продолжать в том же духе, то в конце концов рискуете получить серьезные увечья. Вам нужно укреплять мышцы. А то лечение, о котором я говорила, как раз и способствует восстановлению гибкости и силы мышц…

Она замолчала. В глазах Джека Кейт увидела унижение, оскорбленную гордость и такую ярость, что отшатнулась, на миг подумав, что он может ее ударить.

— Да пропадите вы пропадом, девчонка! Не суйте нос не в свое дело! — вспылил он. — Я не нуждаюсь в ваших проклятых советах, мне не требуются никакие дьявольские шарлатанские чудеса, и без вашей чертовой помощи я тоже обойдусь. Я и сам могу дойти до дома!

Кейт знала, что должна промолчать, но не могла отказаться от еще одной попытки все наглядно ему объяснить.

— Что бы вы подумали о берейторе[24], который после того, как лошадь упала и поранилась, заставил бы ее сразу взять самый высокий барьер, да еще и ожидал бы, что она с ним справится? Разве вы бы не решили, что он дурак?

Джек промолчал. Не зная, то ли он прислушался к ее словам, то ли нет, Кейт продолжила:

— Если человек хочет, чтобы лошадь взяла нужный барьер, сначала он начнет с низких препятствий, постепенно переходя на более высокие, пока животное не наберется достаточно сил и уверенности, чтобы перепрыгнуть что угодно. Разве не так? Подумайте об этом, мистер Карстерз.

Джек посмотрел на нее, и на мгновение Кейт показалось, что ей удалось до него достучаться. Однако, стиснув зубы от боли, он грубо оттолкнул ее и с трудом заковылял к дому.

— Вы — глупый упрямец! — яростно воскликнула Кейт, бросаясь вслед за ним и снова подставляя плечо. — Если вы не хотите слушать, что я вам говорю, это, разумеется, ваше право, пусть и весьма недальновидное… Но, нет, от меня вам не отделаться! Да это просто смешно… — тут она задумалась, какое бы определение здесь больше подошло, — и так по-мужски… отказываться от помощи, даже если точно знаешь, что она тебе необходима.

Джек остановился и гневно уставился на девушку, вцепившись пальцами в ее плечо.

— Ладно, — поспешила заверить Кейт, увидев ярость в его синих глазах, — я уже все сказала и обещаю больше не затрагивать эту тему.

Она снова тронулась в путь, заставляя двигаться и его.

Они медленно, с неимоверными усилиями и болью, продвигались к дому. Кейт молча проклинала свой длинный язык. Впервые за все время они так непринужденно общались друг с другом, даже шутили и смеялись, хоть он и испытал неловкость оттого, что она нашла его беспомощно лежащим на земле. И вот на тебе, она опять все испортила. А ведь догадалась, как на самом деле обстоят дела.

Сидя на холодной земле и прижимая голову Джека к себе, она постепенно осознала всю картину целиком: та скачущая лошадь, виденная ею на следующее утро после приезда; следы копыт — изо дня в день — на замерзшей траве; скверное настроение Джека по утрам и глубокие складки вокруг его рта, вызванные острой болью.

Уже много недель Джек проделывал одно и то же: выскальзывал из дома до рассвета, пробуя ездить верхом, стараясь заново этому научиться. Сердце Кейт сжималось при мысли о его душевных муках, о бесконечном отчаянии, что побуждали его день за днем повторять свои тайные попытки, зная, что падение неизбежно. Для подобного поведения требовалась смелость — безумная, гордая, упрямая смелость. Но без должного лечения Джек никогда не сможет снова держаться в седле. Вдобавок рано или поздно он серьезно покалечится.

Но так же нельзя: Кейт была в этом уверена, поэтому и затеяла разговор — и наговорила лишнего. Она ранила ту самую гордость, которой восхищалась. Теперь-то уж Джек не станет ее слушать и никогда не простит. Кто она такая — всего лишь экономка, живущая в его доме, попросту говоря, из милости. Когда же наконец она смирится с этим?

В конце концов они добрались до дома, и Кейт помогла Джеку сесть на стул в кухне.

— Я позову Карлоса, — тихо сказала девушка и направилась к двери.

Джек ни малейшим движением не дал понять, что слышал ее; просто неподвижно сидел с бледным лицом, искаженным гримасой горечи.